Эта дверь была закрыта наглухо. Не просто закрыта, а заколочена и закрашена. Щели были плотно законопачены каким-то тряпьём и прокрашены сверху той же краской, что и всё остальное вокруг. Конечно, она осталась видна со стороны коридора, но сейчас её наполовину загораживал шкаф, к косяку была привёрнута вешалка для халатов, а снизу ещё стояла скамейка. Шло время, персонал больницы почти сменился и уже редко кто помнил, что за этой дверью находится палата, в которую страшно входить, а те, кто помнили, держали язык за зубами.
Он тоже держал язык за зубами, хотя с годами это почему-то становилось всё труднее. Нет, его не мучила совесть, да и в чём он был виноват? Когда в ту ночь воющая, как злобный дух, «скорая» привезла едва живую, совершенно мокрую и невероятно грязную девушку, он сделал всё что мог и не позволил ей перешагнуть порог жизни и смерти, на котором она балансировала. Но потом…
Потом она лежала в реанимационном отделении и вроде как начала приходить в себя, но вдруг случилось что-то странное! В ту ночь было его дежурство. Он шёл по коридору, сейчас уже не помнил, куда и зачем, как вдруг его за руку схватила дежурная медсестра и молча, потащила за собой. Сначала он хотел было возмутиться, подобное обращение не было принято между ним, и какими бы то ни было медсёстрами, но взглянув в совершенно круглые и полубезумные глаза женщины, он понял — случилось что-то совершенно необычное и страшное! А ещё почему-то он догадался, куда его ведут с такими предосторожностями. Конечно же, к ней, вчерашней утопленнице, которая утром должна была быть переведена в обычную палату!
С первого взгляда всё было нормально. Девушка дышала ровно, аппаратура показывала нормальный ритм сердца, мерно падали капли в капельнице. Он недоумённо оглянулся на медсестру, но та только молча, показала ему на что-то, чего он не видел. Он ещё раз посмотрел на девушку, лежащую на каталке, и тут его взгляд упал на её руку. Рука была прозрачной! Не худой до прозрачности, а по-настоящему прозрачной. Через неё было видно простыню! Он перевёл взгляд на голову…
Головы не было. Хладнокровие врача, повидавшего на своём веку и смерть, и кое-что похуже, помогло спокойно отреагировать на это обстоятельство, но по спине прошёл ощутимый холодок от первобытного страха перед всем непонятным и неестественным. Он сдёрнул простынь, которой была накрыта пациентка, и пощупал её жёсткое ложе, ещё сохранившее тепло человеческого тела. Уже повернувшись к медсестре, чтобы задать совершенно бесполезный вопрос, «где она?», он вдруг заметил нечто такое, что поразило его ещё больше, чем само исчезновение больной на его глазах.
Приборы молчали! Нет, они не были выключены, но они молчали, замерев, как при стоп-кадре! Этого не могло быть, но это было! Стрелка, показывающая пульс застыла на месте в совершенной тишине, не закончив движения. Он замер с простынёй в руке, как будто его самого выключили и отчаянными усилиями попытался привести в порядок мысли в голове. Ничего не вышло, мысли разбегались в разные стороны, мешали друг другу, а это уже совершенно никуда не годилось, ведь он всегда гордился своим здравомыслием! Из оцепенения его вывел шёпот медсестры, которая зачем-то зажимала себе ладонью рот:
— Смотрите, смотрите!..
Дальше последовал всхлип, задушенный её собственной рукой. Он посмотрел. Девушка появлялась снова. Сначала это выглядело, как едва заметное марево, потом, как фигура, сделанная из тончайшего стекла. Постепенно видение сгущалось и обретало краски и вот перед глазами двух изумлённых и перепуганных медработников предстало вполне нормальное человеческое существо, мирно спящее пот звуки вновь оживших приборов.
Они переглянулись. Совершенно не зная, что предпринять, он отослал медсестру с инструкцией позвать его, «если что», а сам остался понаблюдать. Его наблюдения продлились до рассвета. За это время девушка исчезла и появилась ещё дважды, но с наступлением светлого времени суток эти рецидивы прекратились.
А дальше… Дальше начался настоящий кошмар. Больная была переведена на следующее утро в отдельную палату, чему в больнице немного удивились, но не придали большого значения. Эта палата ещё давно, при большом наплыве больных, была преобразована из подсобного помещения, располагалась особняком и не имела номера, так как не втискивалась в нумерацию на этом этаже. Её в последнее время почти не использовали, но поддерживали в чистоте и готовности.
Днём всё было тихо. После доклада главврачу, он ушёл домой взмыленный и обременённый советами не употреблять на работе спиртного и не увлекаться чтением остросюжетной литературы. Главврач ему не поверил, а доказать свою правоту он ни чем не мог, так-как перепуганная медсестра уже успела убежать. Когда он шёл домой, злой и расстроенный, то думал только о том, какая физиономия будет у этого старого брюзги, когда он увидит всё своими глазами, ведь следующее ночное дежурство было, как раз этого самого главврача.
Однако, выйдя в свою смену, он первым делом услышал совсем не ту новость, которую ожидал, а именно — пропал главврач. И что самое странное, он пропал, не выходя из больницы. Его вещи так и остались в шкафу в кабинете, значит, он ушёл, как есть в халате и сменных туфлях. При этом никто не видел, как он выходил из здания больницы, которое уже обыскали с милицией сверху донизу.
Переварив эту новость, он осторожно расспросил про больную из отдельной палаты, но не услышал ничего необыкновенного. Выяснилось, между прочем, что главврач к ней так и не зашёл. А ведь должен был зайти! Может просто не успел?
И тогда он сам напросился на ночное дежурство, хотя смена была не его. Он хотел было переговорить с той медсестрой, которая первая заметила странные исчезновения девушки, но оказалось, что она не вышла на работу. То-ли заболела, то-ли, ещё что-то, он так и не понял. В эту ночь исчезновение было только однажды, зато надолго, поэтому он решил, что необходимо всё кому-то рассказать.
На следующую ночь в палате необыкновенной больной стояли двое, он и ещё один врач, которого он знал со студенческой скамьи и считал своим другом. Шок от увиденного был ошеломительный! Пациентка на несколько секунд даже пришла в себя, но ничего не сказала, а только обвела всё вокруг удивлённым взглядом и… тут же исчезла. Они долго «обкуривали» увиденное на лестнице и, в конце концов, решили, что придётся всё-таки сообщить «куда следует».
Это его приятель вызвался взять на себя. Он, по-видимому, честно исполнил свои намерения, так-как на следующий день в больницу явились два представительных сотрудника «откуда следует» и заявили, что они желают сами взглянуть на необыкновенную больную и переговорить со свидетелями странных явлений. Его приятель в тот день как назло опаздывал, о чём правда позвонил заранее, так что представителей «откуда следует» пришлось принять самому.
Объяснив, что странности с пациенткой происходят всегда ночью, а сейчас был день, он, тем не менее, решил показать им больную и поручил молоденькой практикантке проводить товарищей в её палату, а сам задержался, чтобы сделать какие-то распоряжения. Когда через четверть часа он вошёл в палату, там никого не было, кроме спящей пациентки.
Расспросив медсестру на посту, он выяснил, что на этаж никто не приходил, а пройдя по всем этажам, он не обнаружил не только представительных сотрудников «откуда следует», но и молоденькой практикантки. Его уже не удивило, что приятель так и не появился на работе, а та, первая медсестра совсем не вышла со своего больничного.
Потом было долгое-предолгое следствие, во время которого он лишь разводил руками, как и все. Следствие ничего не установило и ничего не нашло. Исчезновения трёх работников персонала больницы, пропавших в разное время и при разных обстоятельствах, решили не считать связанными между собой, а сотрудники «откуда следует» были настолько серьёзными людьми, что разбирательство об их пропаже перешло в такую область, которая по правилам остаётся закрытой для простых смертных.
Прошло несколько лет. Теперь главврачом здесь был он. Дверь он заколотил и закрасил сам, после исчезновения нянечки, которая имела неосторожность заглянуть в злополучную палату. (А исчезла, кстати, как и в предыдущих случаях не в ней, а после работы по дороге домой). К странной пациентке он уже не испытывал никаких человеческих чувств.
Давно выяснилось, что она не нуждается в уходе, не требует питания, существует непонятно за счёт чего, да и существует ли вообще? Её загадочные исчезновения стали всё более длительными. Незадолго до того как дверь в палату была наглухо закрыта, он отметил, что больная, (или как её следовало называть?), пропала на пару недель!
Конечно, в больнице знали о странной палате и загадочной девушке в ней, но люди были напуганы и предпочитали молчать. Сейчас большинство из них уже уволились или перешли в другие больницы. Можно было считать, что он один владел тайной закрытой палаты, которая не проявляла признаков жизни. Так почему ему хотелось об этой тайне кричать?! Возможно потому, что его жгла изнутри нечистая совесть? Но ведь если он снова привлечёт к делу посторонних людей, то они тоже исчезнут, это он знал наверняка! Почему он сам никуда не исчез, было такой же загадкой, как и всё остальное, но дело было не в этом.
Дело было в том, что эта дверь звала его, звала беззвучно, но так настойчиво, что он уже несколько раз хватался за гвоздодёр, который держал в шкафу под ворохом бумаг! Нет, так больше продолжаться не может!
Была ночь, и снова было его дежурство. Когда он вечером шёл по свежевыпавшему снегу на работу, в окне таинственной палаты ему показались какие-то проблески света. Сегодня надо было на что-то решиться! Но не ломать же дверь ночью, ведь треск перебудит всю больницу! Впрочем, днём это тоже было бы неудобно. Но теперь он знал, что делать!
Окно той палаты находилось неподалёку от окна его кабинета, а по всему контуру здания шёл, оставленный непонятно с какими целями, карниз. Этот карниз был, мягко говоря, узковат, на нём едва умещались носки ботинок, но выбирать не приходилось!
Было далеко за полночь, больница спала. Убедившись, что двор пуст, и он не будет никем увиден, он открыл окно, немного постоял, вдыхая свежий морозный воздух, и вылез наружу. Сразу обнаружилась вся нелепость его затеи. Карниз был скользкий, а опора для рук оказалась весьма ненадёжной. Но отступать было некуда, и он двинулся мелкими шажками к окну палаты. Как назло поднялся ледяной ветер. Не то, чтобы этот ветер был слишком сильным, но в положении неустойчивого равновесия этого могло хватить, чтобы слететь вниз с высоты четырёх этажей, прямо на обледенелую асфальтовую дорожку. Он вжался в стену, распластавшись на ней, как спрут, сдирая кожу на пальцах и жалея, что у него нет присосок. Но вот окно совсем рядом! Ещё шаг и он ухватился за скользкий холодный подоконник и остановился, переводя дух!
Свет в окне оказался реальностью, но был слабым и неясным, как свет от лампады. Его источник был где-то в глубине помещения. Само окно было затянуто весьма густой и живописной паутиной, которая мешала разглядеть, то, что было там, внутри. Внезапно он отпрянул, и чуть было не выпустил из рук подоконник. Громадный паук пробежал по паутине с той стороны стекла и остановился прямо напротив его лица. Громадный? Нет, правильнее сказать гигантский! Но ведь таких пауков не бывает! Он же размером с кошку!
Мысли помчались бешеным вихрем и тут он услышал!.. Или не услышал, а почувствовал…
— Воззврашщайся наззад, ххранитель! — Прозвучало у него в голове, и он вторично чуть было не выпустил из рук подоконник. — Воззврашщайся наззад! Оххраняй и молччи!
Это явно исходило от паука, который прогонял его и загораживал собой то, что было внутри палаты.
«Я сошёл с ума!» — Подумал несчастный эскулап, но тут паук зловеще лязгнул жвалами и ударил передними лапами в стекло!
Как он добрался до окна своего кабинета и перевалился через подоконник, он не помнил. Очнулся на полу под раскрытым окном, его била мелкая дрожь, а пальцы были все в порезах и ссадинах. Но когда он поднялся, наконец, на ноги и взглянул в окно, за которым уже занимался рассвет, то со всей ясностью и странным облегчением вдруг понял — он хранитель!