Я сижу на кухне в одиночестве, мой взгляд прикован к коробке, а челюсти склеены арахисовой пастой. Стараюсь не моргать, но ничего не происходит так долго, что я сдаюсь. Не нафантазировал ли я себе все это? Может, на самом деле в этой самой коробке и нет ничего особенного.
И тут я слышу какое-то поскребывание со стороны окна, которое немного приоткрыто. Сперва я думаю, что это ветерок шуршит пожелтевшей внешней шторкой из бумаги по оконной раме. Но звук не затихает, и я понимаю, что по пожарной лестнице что-то движется.
Я снова отпиваю корневого пива, чтобы расклеить рот, – мало ли придется звать на помощь. Потом встаю и глубоко вдыхаю. Подхожу к окну и осторожно поднимаю уголок занавески. Вид пушистой серой белки вызывает у меня вздох облегчения. Белки безвредны, но вот эта, по-видимому, решительно настроена открыть окно. Она тянет лапки к щели и острыми когтями царапает металлическую раму.
– Хочешь внутрь? – спрашиваю я, хотя и знаю, что она меня не поймет.
Однако белка, к моему удивлению, оставляет раму в покое и кивает мне!
Я бросаю взгляд через плечо, чтобы убедиться, что Ма нет рядом. У нее, наверное, один из этих жутко старинных телефонов с вращающимся диском: я слышу, как она набирает номер в столовой. Тяну за штору, чтобы она немного поднялась. Белка хлопает в ладоши и нетерпеливо перескакивает с лапы на лапу. Если бы я запустил грызуна в нашу кухню, мама точно закатила бы скандал! На мой взгляд, они милые, но для мамы белки – те же крысы, только с пушистыми хвостами. Готов поспорить, Ма тоже устроит истерику, но что-то в этой белке наводит меня на мысль, что игра стоит свеч. Я открываю окно, давая зверушке возможность пробраться в кухню.
Первым делом белка запрыгивает на столешницу, где Ма оставила покрытую штампами коробку. Белка обнимает коробку, точно собирается оторвать ее от стола. Потом поворачивает голову и кладет ее на коробку сверху. Закрывает яркие черные глазки. Я осознаю, что белка прислушивается к тому, что происходит внутри.
На несколько секунд кухня погружается в тишину. Я слышу голос Ма из другой комнаты. Похоже, она с кем-то ругается. Белка наконец отпускает коробку и разражается стремительным потоком визга и чириканья. Я, разумеется, не понимаю, что она говорит, и белку это, по-видимому, расстраивает. Она спрыгивает со столешницы на кухонный стол и хватает то, что осталось от моего бутерброда с арахисовой пастой.
– Ты голодная? – спрашиваю я. – Вперед, угощайся. Я больше не хочу.
Я жду, что белка накинется на надкусанный бутерброд, но она вместо этого прыгает обратно на столешницу и кладет кусок хлеба на коробку. Потом мы оба ждем, что произойдет. Из коробки слышится низкий рокочущий звук, а потом она внезапно подскакивает, и бутерброд летит на пол кухни!
Я наклоняюсь подобрать его и тут же чувствую беличьи лапки у себя на спине! Разогнувшись, я вижу, что она перепрыгнула со столешницы на холодильник. Целеустремленная белка сталкивает с него хлебницу, которая мешает добраться до дверцы шкафчика.
– Что там такое? – спрашиваю я.
Белка отвечает на своем языке, продолжая тянуть за ручку дверцы. Ее, видно, заклинило – или она заперта, – так что белка выбивается из сил, упираясь задними лапами в металлическую хлебницу, от чего та подползает все ближе и ближе к краю холодильника.
Я тянусь, чтобы не дать ей грохнуться на пол, а потом нервно оглядываюсь через плечо.
– Лучше бы тебе успокоиться, а то Ма услышит, – предупреждаю я белку.
Та прекращает гомонить и упирает лапки в бока, меря взглядом закрытую дверцу. Может, шкафчик и правда заперт. Я тоже упираю руки в бока и с минутку раздумываю. Что там может быть такого важного, что Ма заперла это в кухонном шкафчике? И какая связь между этим – чем бы оно ни было – и тем, что лежит в коробке с Мадагаскара?
Белка пытается запустить когти в щель между дверцей и шкафчиком, но тот не поддается. Зверушка повизгивает и раздраженно подпрыгивает на месте.
– Погоди, я тебе помогу, – говорю я.
Я поднимаю стул, чтобы шуметь как можно меньше, и ставлю его к холодильнику. Ставлю одну ногу на сиденье и даже не успеваю поднять вторую, когда в кухню возвращается Ма:
– Что, черт возьми, такое здесь…
Ее взгляд перебегает с белки на коробку. Я спрыгиваю со стула и готовлюсь к потоку ругательств, но, вместо того чтобы кричать, Ма тихо спрашивает:
– Где зефирки?
– Зефирки? – переспрашиваю я.
Так вот что Ма запирает в шкафчике?
– Ты же не давал им их, парень? – На лице у Ма паника.
– Нет, мэм. – Она мечет в меня яростный взгляд, и я быстро поправляюсь: – Нет, Ма.
Непонятно, кого она имела в виду, говоря «им»? Стало быть, кто бы ни сидел в коробке, их там несколько!
Белка колотит крошечными кулачками по дверце шкафчика и визжит на Ма.
– А ТЕБЯ кто спрашивал?! – орет Ма. – Ты, шумная мелкая хулиганка, ВОН С МОЕЙ КУХНИ!
Белка не слушается, и Ма хватает прислоненную к стене деревянную трость. Сперва я думаю, что она собирается поколотить меня, но Ма вскидывает трость, целя в белку. Та отскакивает очень вовремя: ручка трости врезается в металлическую хлебницу. Та с грохотом валится на пол, а белка приземляется мне на голову, прежде чем вернуться на столешницу. Там она поднимается на задние лапы и яростно тараторит что-то, обращаясь к Ма.
– Не учи меня, как мне вести мои дела! Я, может, и старая, но из ума еще не выжила. А теперь пошла, ПОШЛА!
Ма снова замахивается тростью, и на этот раз ручка с силой обрушивается на картонную коробку. Мы с белкой хором ахаем. Непохоже, чтобы Ма волновало то обстоятельство, что внутри коробки сидит что-то живое. Она снова заносит трость над головой, и белка сдается. Она пятится прочь от смятой коробки, подняв лапки в знак капитуляции.
А потом, к моему изумлению, белка глядит прямо на меня. Она мотает головой на запертый шкафчик над холодильником, а потом шмыгает в раскрытое окно и исчезает на пожарной лестнице.