Драмы

Всего на час мы опоздали,

А то бы видели мы праздник,

Каким Мадрид великодушный

Отметил ныне день крестин

Властительного Бальтасара[3].

Всего на час[5]... Вещей немало

Так из-за часа потерялось

И из-за часа удалось.

Пирам пришел бы часом раньше,

И Тисбэ не была бы мертвой,

И ежевика не пятнала б:

Как нам поэты говорят,

Писалась ежевичным соком

Трагедия Пирама с Тисбэ.

И опоздай на час Тарквиний,

Была б Лукреция тогда

Уже в постели, не пришлось бы

И авторам без оснований

Вести запутанную тяжбу,

Насилие он совершил,

Или не совершал насилья.

И только час один бы Геро

Подумала, бросаться с башни,

Иль не бросаться с башни ей,

Она не бросилась бы верно,

Тогда и Мира де Амесква

Комедии своей прекрасной

Для сцены бы не написал,

И не пришлось бы Амариллис

Изображать ее так дивно,

Что, карнавальная плясунья,

Сумела много раз она —

(Верней людей великопостных) —

Смотревших — за голову взяться.

И, потерявши из-за часа

Великий праздник, мы сейчас

Терять ночевки уж не будем:

Коль опоздал Абиндарраэс,

Ночлег имеет на дворе он.

И бешено хочу скорей

Увидеть этого я друга,

Что так тебя увидеть жаждет,

Как будто первый ты любовник,

Чье имя на устах у всех,

Ему постель, ему и ужин,

Хоть собственно донять и трудно,

Откуда счастие такое

На долю выпадает нам, —

Хоть на турнир мы не стремимся,

Он нас готов обоих встретить.

Мы с Дон Хуаном де Толедо, —

Ты это, Косме, должен знать, —

Такою сочетались дружбой,

Что, сколько древность ни явила

Примеров дружбы для столетий,

А в нас ей зависть, коль не стыд.

Учились вместе мы, — науки

Переменили на оружье,

Он мне в бою товарищ бранный.

Когда ходили в Пьемонт,

Команду дал мне Дук де Ферья[6],

Отряд доверив, — я же знамя

Дал другу, и в боях отважных

Моим он знаменосцем был.

Глубокую во время схватки

Он рану получил, — немедля

Ему постель мою я отдал,

За ним ходил, и видит Бог,

Он самой жизнью мне обязан.

Молчу я о других заслугах,

Которые размеров меньших:

Кто благодарен, тот о них

Не говорит, — и потому-то

Нам в академиях рисуют

Щедротность некой пышной дамой,

Что повернулась к нам спиной, —

В том смысл, что, раз благодеянье

Свершил, о нем забыть прилично,

Иначе нет благого дела.

И, чтобы кончить, Дон Хуан,

Как друг, признательности полный,

Узнав, что за мои заслуги

Я получаю повышенье,

Его Величеством почтен,

И ко двору явиться должен,

Гостеприимным быть желает,

Меня в своем принявши доме.

Хоть он мне в Бургос написал,

И улицу и дом мне назвал, —

Верхом въезжая, не хотел я

Расспрашивать, как мне проехать,

И я на постоялый двор

Мулов с поклажею отправил,

А сам пошел пешком, — увидел

Толпу, наряды, вопрошаю,

В чем дело, — праздник, говорят,

Хочу хоть вскользь его увидеть,

Но мы явились слишком поздно,

И это...

Судя по одежде,

Я с кабальеро говорю.

Я к вашим качествам взываю,

Молю за женщину вступиться,

Что видит в вас свою защиту.

Тут для меня и жизнь, и честь,

Чтоб не узнал вон тот гидальго,

Кто я, идя за мною следом.

Я вашей жизнью заклинаю,

Не допустите, чтобы здесь

Достойной даме причинили

Несчастие и оскорбленье...

Когда-нибудь случиться может...

Прощайте. Мертвая иду.

Что это? Дама или ветер?

Вот случай.

Что намерен сделать?

Об этом спрашивать ты можешь?

Как я могу не помешать

Несчастию и оскорбленью?

За нею муж идет, конечно.

Что ж ты замыслил?

Нужно хитрость,

Чтоб задержать его сейчас,

Измыслить нужно ухищренье,

А если пользы в нем не будет,

Прибегнуть надо будет к силе,

Не дав ему понять предлог.

Коль ухищрения ты ищешь,

Тогда уж я одно придумал.

Вот и воспользуюсь — от друга

Рекомендательным письмом.

Узнать, кто это, я намерен,

Хоть потому, что так желает

Она со мной остаться скрытной.

Узнаешь, лишь иди за ней.

Сеньор, стыжусь я беспокоить,

Но, ваша милость, окажите

Такое мне благоволенье:

К кому вот это здесь письмо?

Сейчас терпенья не имею.

Коль только нет у вас терпенья,

Имею я его в избытке,

Охотно с вами поделюсь.

Уйдите прочь.

Еще их видно.

Какая улица прямая!

Я жизнью вашей...

Я клянусь вам,

Что вы несносный человек,

И голову я разобью вам,

Коль так вы этого хотите.

Хочу, но очень маловато.

Я больше не могу терпеть.

Прочь!

(Подойти теперь мне нужно.

Что хитрость начала, то храбрость

Пусть кончит тотчас.)

Кабальеро,

Пред вами это мой слуга,

И я совсем не понимаю,

Чем мог он причинить обиду,

Чтоб стали так его толкать вы.

На жалобу ответа нет,

И никому не отвечал я

В подобных случаях. Прощайте.

Когда б моя желала храбрость,

Потребовав, найти ответ,

Пускай поверит ваша дерзость,

Что без него я б не остался.

Спросил я, в чем была обида,

Или досада в чем была:

Он просто вежливость — вопрос мой,

Явить учтивость надлежало,

И при дворе ей обучают,

Так не пятнайте же теперь

Столицу славою дурною,

Чужой здесь вежливости учит

Тех, кто знаком с ней быть обязан.

Кто думает, что не могу

Ей обучать...

Язык сдержите,

За сталью речь.

Вполне согласен.

Кому придет охота драться!

Эй вы там, шпагу наголо!

А шпага у меня девица,

Без объяснений невозможно

Так запросто с ней обращаться.

Пусти же, Беатрис, меня!

Ты не пойдешь туда!

Заметь, что

С моим тут братом поединок.

Вот горе!

Я с тобою рядом.

Стой, Дон Хуан, остановись.

Ты мне не храбрости прибавил,

А делаешь меня трусливым.

Заметьте, кабальеро, если

Один дуэль я не отверг,

Теперь, когда приходит помощь,

Я поединок оставляю,

Так явно, что не трусость повод.

Идите с Богом. Не могу

Сражаться, против благородства,

С тем, кто свою являет доблесть.

Идите с Богом.

Почитаю

За блеск и тонкость чувства вас.

Но, если бы у вас случайно

Еще сомненье оставалось,

Меня найдете, где хотите.

Вам добрый час.

Вам добрый час.

Что вижу я и что я слышу!

Дон Мануэль!

Вы, Дон Хуан!

Душа моя в недоуменья,

Не ведает, что предпринять ей.

Я вижу ссору брата с другом,

(Одно и то же брат и друг)

Узнать я должен, в чем тут дело.

Причина вот. Тот кабальеро

Вступился за слугу, который

По глупости предлогом был

Того, что я с ним был невежлив.

И это все.

Коль так, позволь мне

Его обнять. Гость благородный,

Что ждем, и есть Дон Мануэль.

Брат, подойди. Вы оба бились

Равно и, доблесть показавши,

Должны вы с этого мгновенья

Друзьями быть, и быть вдвойне.

Обнимемся.

Пред тем как вас я

В объятья заключу, позвольте

Сказать мне, что, увидев храбрость

Сеньора Дон Луиса, я

Ему услуги предлагаю.

Я друг ваш, и меня печалит,

Что не узнал я вас немедля,

Мне мог бы это показать

Ваш смелый нрав.

Но ваша смелость

Меня довольно покарала.

Я ранен в руку.

Я хотел бы

Тысячекратно ранен быть.

Какая вежливая ссора!

Идемте сделать перевязку.

Ты, Дон Луис, пока побудь здесь,

Ждет Донья Беатрис меня,

Ты ей поможешь сесть в карету

И извинишься перед нею

За то, что я пред ней невежлив.

Идемте же в мой дом, сеньор,

Сказать вернее, в ваш, — там рану

Обмоем мы и перевяжем.

Да ничего.

Идем скорее.

Как это грустно для меня:

Мадрид меня встречает кровью.

Какая для меня досада,

Что так узнать и не пришлось мне,

Кто эта дама.

Заслужил

Мой господин то, что имеет:

Пускай вперед остережется

Быть Дон Кихотом перекрестков[8].

Ну, буря пронеслась теперь.

Верните же лицу, сеньора,

Цветы, которые увяли,

Пусть больше обморочный холод

Не студит вашу красоту.

Где Дон Хуан?

Он умоляет,

Чтобы его вы извинили.

Долг отозвал его к заботам

О друге раненом сейчас.

О горе! Смерть моя! Кто ранен?

Он? Дон Хуан?

О, нет, сеньора,

Не Дон Хуан. Когда бы ранен

Был брат мой, разве смог бы я

Быть так спокоен? Не пугайтесь.

Несправедливо, чтобы оба —

Вы — впали в грусть, а я — в досаду,

Когда совсем не ранен брат.

Грусть, говорю я, — грустно видеть,

Что так печалитесь вы сильно

Воображаемой печалью,

Что жжет через мечту сильнее.

Прошу сеньора Дон Луиса

Заметить, что ценю учтивость,

И оттого, что это ваша,

И оттого, что в ней любовь.

Но не могу я отвечать вам.

В том виноваты лишь созвездья:

Где волю не являют звезды,

Там тяжбу нужно прекратить.

И если при дворе оценят

То, что бывает очень редко,

Цените же мою правдивость,

Не часто встретишь так ее.

Прощайте. Оставайтесь с Богом.

Идите с Богом. Ну, Родриго,

Мне не везет. Увидел даму,

Пленяет видом. Кто она?

Хочу узнать, но я задержан

Глупцом и ссорой. Что здесь хуже?

Не знаю. Бьюсь, приходит брат мой,

И мой противник — друг ему.

Меня он оставляет с дамой,

Чтобы пред ней я извинился,

Мне в даме только огорченье.

Одна закутана до глаз

И от меня бежит проворно,

Глупец толчется по дороге,

Чужой меня убить желает,

А брат его уводит в дом

Как гостя, и другая дама

Являет мне пренебреженье.

Весьма со мной судьба сурова.

Из неприятностей таких

Какую чувствуешь ты больше?

Сказать?

Никак не угадаешь.

Всего обиднее, что брат твой

С красавицею Беатрис

Тебе сейчас внушает ревность?

Ошибся.

Ну так в чем забота?

Уж если говорить серьезно,

(Я доверяюсь лишь тебе),

В том наибольшая забота,

Что так мой брат неосторожен:

Он в дом наш приглашает гостя,

И гость, Родриго, молодой,

Сестру красивую имея,

Она вдова и молодая,

И держит так ее он скрытно,

Что солнце ведает едва

О том, она живет ли в доме.

Как родственница навещает

Ее лишь Беатрис.

Я знаю,

В таможне муж ее служил[9],

Морские получал он сборы,

И Королю остался должен

Весьма значительную сумму.

В столицу прибыла она

Тайком и здесь, уединенно

Живя, хлопочет, чтоб получше

Устроиться с его долгами.

И этим извинен твой брат.

Подумай и размысли точно:

Не позволяет положенье

Ни с кем ей заводить знакомства,

Пускай Дон Мануэль твой гость,

Ведь он сеньор и не узнает,

Что в доме женщина такая, —

Какое же тут неудобство,

Чтоб в этом доме он гостил?

Притом еще он был заботлив,

И в комнате ее проделал

На улицу другую дверь он,

А ту, что раньше в дом вела, —

Чтоб устранилось подозренье

О том, какая здесь забота,

Иль для того, чтоб можно было

Ее потом легко открыть, —

Заделал он стеклянным шкафом,

Который так устроен ловко,

Что никогда нельзя подумать,

Что в этом месте дверь была.

Смотри, чем хочешь успокоить.

Меня ты этим убиваешь:

Защита из стекла для чести —

Удар, и хрустнуло стекло.

Дай, Исабель, мне поскорее

Мой траурный покров. (О, горе.)

Меня живой окутать в саван,

Решила так моя судьба.

Поторопись, а то несчастье:

Коль брат имеет подозренье,

Пусть не найдет он подтвержденья,

Тебя такою увидав,

Какой тебя в дворце он видел.

Бог, помоги мне! Умираю

Здесь меж стеною и стеною,

И солнце самое меня

Едва ли знает, потому что

В срок дня печаль мою не втиснешь,

И вымолвить не в состояньи

Непостоянная луна,

Что видела мои рыданья.

Поистине я взаперти

Живу, лишенная свободы,

Вдова я моего супруга,

Двух братьев суженая строгих.

И в преступленье вменят мне,

Что, низости не совершая,

А отвергая лишь опеку,

До глаз закутана покровом,

В тот славный я пошла театр,

Который голосом металла,

Могучим языком из бронзы,

Прославлен в праздничном сияньи.

Жестокая моя звезда!

Не может в этом быть сомненья,

Сеньора: ты вдова, красива,

Ты молода и так изящна, —

И вот, заботясь о тебе,

Твои тебя скрывают братья.

Признай, что вдовье положенье

К грехам любви весьма наклонно,

В особенности при дворе,

Где в наше время очень в моде

Грустящие такие вдовы;

Увижу вдовушку в печали,

И небо я благодарю:

Вот целомудрие, вот честность,

Нахмурится, едва посмотришь,

И вид у ней преображенный.

В покрове длинном что за лик!

Но, только набожность откинут

И траурный покров отбросят,

Под каждый звук они запляшут

Быстрей, чем мячик по ветрам.

Два смысла в нашем разговоре,

И мы его, сеньора, бросим.

А что же мы не говорили

О кабальеро до сих пор,

Которому ты честь вручила,

И ныне стал он твой избранник?

В моей душе ты прочитала

То, что я думаю сейчас.

Я озабочена не столько

О нем, как о себе самой же:

Чуть прочь мы, звон там шпаг раздался,

И мысль пришла мне, Исабель,

(Скорее я скажу — химера)

Что так он принял близко к сердцу

Мне сделанную неприятность,

Что, верно, шпагу обнажил,

Взяв на себя мою защиту.

Я поступила очень глупо,

Его втянувши в это дело,

Но если женщину смутишь,

Что думает она, что знает?

Не знаю, помешать он мог ли,

Но знаю, что за нами брат твой

Уж более не шел.

Постой!

Анхела!

Господин и брат мой,

Приходишь ты ко мне в волненьи.

Что приключилось? Что с тобою?

Со мною что? Со мною честь.

Беда! Меня узнал он верно!

И потому я озабочен,

Когда к тебе нет уваженья.

Ты неприятности имел?

Всего, пожалуй, неприятней,

Что, приходя к тебе, я с той же

Заботой остаюсь, как прежде.

Еще испуг?

Как я могла

Так причинить тебе заботу?

Заметь...

Причиною была ты.

И видеть...

Горе мне!

Анхела,

Что брат наш так тебя не чтит...

Вот это так!

Когда довольно

Тебе забот твоих, он новых

Готов прибавить. За досаду

Не он, но гость мне заплатил.

Когда его еще не знал я,

Его пророчески я ранил.

Как это было?

Я на площадь

Дворцовую пришел, сестра,

До изгороди, потому что

Ни всадникам и ни каретам

Там больше не было дороги,

И я пришел туда пешком.

К кружку друзей я направляюсь,

Они, я вижу, веселятся,

До глаз закутанная дама

Им много говорит острот,

И все они ей восхищались,

Наперерыв хваля искусство

И меткость быстрых изречений.

Но, только что я подошел,

Ни слова больше не сказала,

И кто-то наконец с вопросом

К ней обратился, почему же,

Чуть я пришел, она молчит.

Всем этим был я озадачен,

Смотрю, не знаю ли ту даму,

Но рассмотреть ее не мог я,

Закуталась она еще

И прячется, и вся есть тайна.

Не мог узнать ее, — решаюсь

Тогда идти за нею следом,

Она спешит, и каждый миг

Глядит, иду ли я за нею;

Едва оглянется, и тотчас

В том шпора моему желанью.

Так продолжалось, вдруг слуга

Сеньора, что поздней к нам гостем

Отправился, ко мне подходит

И просит, чтоб прочел письмо я,

Я отвечал, что тороплюсь,

Я думал, что меня нарочно

Он хочет задержать, я видел,

Как женщина с ним говорила,

Идя поспешно мимо них,

И так он с просьбой был упорен,

Что я не знаю, что ответил.

Тут гость наш подошел, вступаясь

За своего слугу, — весьма

Он по-военному держался.

В конце мы обнажили шпаги.

И это все. А быть могло бы

Гораздо больше.

Ну смотри,

Какая женщина дурная!

Через нее ты в затрудненье

Попал, и об заклад побьюсь я,

Ловушку ставила она,

Кто ты, совсем она не знала,

И просто очень ей хотелось,

Чтоб ты пошел за нею следом.

Вот потому-то иногда

Я говорю, быть может, лишку

Твержу тебе (коли припомнишь),

Чтоб из-за женщиной различных

В опасность ты не попадал,

У них одна всегда утеха —

Запутать и завлечь мужчину.

Что делала ты в предвечерье?

Сидела дома у себя,

Слезами только утешалась.

А с нашим братом говорила?

С утра сюда не заходил он.

Как дурно, что небрежен он!

Оставь ты эти огорченья.

Терпеть — гораздо лучше будет:

Он старший брат и он нас кормит.

Ну, если так спокойна ты,

И я спокоен, потому что

Из-за тебя я огорчался.

И, чтоб ты видела, что злого

Не чувствую, пойду к нему

И буду с ним вполне любезен.

Что скажешь ты, моя сеньора?

Какие, после наших страхов,

Здесь новости у нас в дому!

Кто жизни был твоей защитник,

Сегодня он твой гость, он ранен,

В твоем находится он доме.

Уж заподозрила о том,

Когда я, Исабель, узнала

От брата о возникшей ссоре,

А также и о том, что гостем

Был тот, кто в ссоре ранен был.

И все же не могу поверить,

Такой невероятный случай:

Едва сюда в Мадрид он прибыл,

Встречает тотчас даму он,

Которая защиты просит,

И брата, — тот наносит рану,

И брата, — тот его уводит

В гостеприимный дом к себе.

Стеченье этих обстоятельств

Настолько странно, что, хотя бы

Все и случилось так, поверю,

Когда увижу я его.

Коль таково твое желанье,

Я знаю, как его ты можешь

Увидеть, да еще и больше,

Чем видеть.

Ты сошла с ума.

Так комната моя далеко

От комнаты его!

Есть место,

Где эта комната с другою

Так сходится, что обе вплоть,

На это ты не ужасайся.

Не то, чтоб я его хотела

Увидеть, хочется лишь знать мне —

Скажи, как это может быть?

Я слушаю, и я не верю.

Не знаешь ты, что брат твой сделал

Из двери шкаф?

Я понимаю,

К чему ты разговор ведешь.

Ты говоришь, что там доска есть,

И если просверлим мы дырку,

Мы можем увидать и гостя.

Я дальше разговор веду.

Скажи.

Ту дверь совсем желая

Прикрыть, и спрятать дверь, откуда

В тот сад пройти возможно было,

А если нужно, так открыть,

Твой брат тогда распорядился

Передвижной тут шкаф поставить.

Тот шкаф (хотя стекла в нем много)

Вполне легко передвигать.

Отлично я про это знаю:

Когда я шкаф тот прибирала,

Я лестницу к нему случайно

Приставила, и он с гвоздей

Посдвинулся, и вовсе съехал,

Все вместе на пол полетело,

Когда с зацепок он сорвался,

И лестница, и шкаф, и я.

Теперь защитой он фальшивой

Стоит там, и его подвинуть,

Так там любой пройдет, сеньора.

Не будем ничего решать,

Сообразим лишь, что возможно.

Допустим, Исабель, хочу я

Пройти в ту комнату, сдвигаю

Я этот шкаф. А если кто

Его оттуда станет двигать?

Конечно, может это сделать.

Но, чтобы мы спокойны были,

Приделаем мы два гвоздя

Нарочно — шкаф открыть сумеет

Лишь тот, кто будет знать об этом.

Когда слуга придет за светом

И за бельем, скажи ему,

Что, если гость из дома выйдет,

Пусть известит тебя об этом;

Я думаю, что из-за раны

Не сляжет он теперь в постель.

И ты пойдешь туда? Решишься?

Я вздорным мучаюсь желаньем

Узнать, не тот ли это самый,

Кто так меня сегодня спас.

Когда я, Исабель, причина,

Что с ним случилась неприятность

И кровь он пролил, я о ране

Его заботиться должна,

Коль только выказать вниманье,

Могу неузнанной остаться.

Идем, должна я шкаф увидеть,

И если можно мне пройти,

О нем заботиться я буду,

А он не будет знать, откуда

Внимание к нему приходит.

Но это прямо как рассказ.

А если он его расскажет?

Он сделать этого не может.

Явил он слишком много качеств,

Он скромно-благороден был,

Меня пленивши этим сразу:

Как мужественный, был он твердым,

Как вежливый, учтиво тонким,

Как умный, сразу понял он, —

Не может он меня обидеть,

Болтливостью в заботу ввергнув:

Как мог бы злой язык испортить

Так много превосходных черт?

Пожалуйста, прошу, прилягте.

Ничтожная такая рана,

Что, право, Дон Хуан, жеманство

Нам даже говорить о ней.

Звезду мою благодарю я,

А то скорбел бы неутешно:

За удовольствие вас видеть —

Платить печалью, — знать, что вы

Здесь в доме сильно нездоровы,

И знать, что ранены рукою

Вы брата моего, хотя бы

В том не было его вины.

Он превосходный кабальеро,

Его клинок моя есть зависть,

Его манерою пленен я,

И друг ему я и слуга.

Я ваш слуга, сеньор, и это —

Мое показывает горе.

Вам жизнь мою я предлагаю,

И больше пусть в моих руках

Не остается то орудье,

Которым причинилась рана,

Мне более оно не любо,

Служить не может больше мне.

Я этой шпагою вас ранил,

Ее к ногам слагаю вашим,

Дабы прощенья попросила,

Коль виновата в чем она.

Отмстите ею, — и над нею,

И надо мной пусть будет кара.

И в храбрости и в остроумьи —

Я вами побежден во всем.

Я эту шпагу принимаю,

Со мною будет неразлучно,

Меня уча всегда быть храбрым.

Могу спокойно жить теперь:

Кто, опоясан вашей сталью,

Не будет жить вполне спокойно?

Лишь в ней мне страх грозил бы верный.

Здесь Дон Луис мне показал,

Как нужно обходиться с гостем,

И я хочу, чтоб получили

Вы также от меня подарок.

Обоим как вам отплачу!

Чтоб двести тысяч злобных духов

Кричали о свирепстве адском

И обратились кровожадно

Из духов в двести тысяч змей,

И чтоб они меня схватили

И полетели, — лапы к небу, —

Во исполненье воли Божьей

И правосудного суда,

Но только бы без оскорблений

Мне жить в Галисии привольно,

Или в Астурии скитаться,

А не в Мадриде пребывать.

Сдержись...

Держи своя держалка.

Что говоришь?

Что говорю я.

Изменник тот, кто ход откроет

Свободный — своему врагу.

Опомнись. Где врага ты видишь?

Фонтан, и в нем вода фонтана.

Ты этим так обеспокоен?

Вот так по улице иду,

Несу подушки, чемоданы,

И хлоп в закраину фонтана,

Все так несу, как в поговорке:

Идя, ударил в грязь лицом.

Кому все это было нужно?

Ступай, ты пьян, ступай отсюда.

Когда бы пьян я был, тогда бы

Не так сердит я был с водой.

Когда в одной читаю книге,

Что льет струя, и бьют фонтаны,

И изменяются потоки,

Я этому не удивлюсь,

И удивительно ли будет,

Коль из воды вино здесь станет.

Когда он речь такую начал,

Так не окончит целый год.

Весьма он странный нрав имеет.

Хочу, чтоб только ты сказал мне

(Читать умеешь, это видно,

Ведь ты о книге говорил),

Зачем просил ты так несносно,

Чтобы тебе письмо читали?

Куда идешь?

Читаю книги,

А писем не могу читать.

Ответ удачный.

Я прошу вас,

Его всерьез не принимайте,

Себя он постепенно явит,

Увидите, что он шутник.

Из шуток я парад устрою,

И вас прошу покорно в гости.

Мне кажется еще не поздно,

И навещу я кой кого.

Я к ужину вас ожидаю.

Ты, Косме, эти чемоданы

Раскроешь и одежду вынешь.

Почистишь хорошенько все.

Коли захочешь запереть ты,

Вот ключ, — есть у меня в запасе.

Другой, на случай, если ночью

Вернусь я в слишком поздний час,

Иного нет ключа, ни двери.

(Так говорю не без причины.)

Ключ в комнате оставь, а утром

Сюда придут, чтобы прибрать.

Имущество мое, приди-ка,

С тобою свидеться желаю,

Хочу приметить я, насколько

В дороге потолстел мой клад.

В гостиницах или харчевнях

Счета не ткут из тонкой пряжи,

Не то, что дома, где, считая,

По ниточке тебя ведут.

В такое можно впасть стесненье,

Что бесполезно руку к сердцу

Тянуть, а лучше уж к карману

Чужому, но не своему.

Мошна, твой вид совсем прелестен,

Ты округленная такая,

Ты в путь отправилась девицей,

А путь окончила с брюшком.

Сочту-ка, что в тебе таится.

Нет, попусту растратишь время:

Каких ягнят я господину

Золоторунных продавал,

Чтоб до краев была полна ты?

Что есть, то есть, и делу крышка.

Вот чемодан его, достану

Оттуда вещи, а не то

Придет и ляжет спозаранка,

Ведь он велел мне разобраться.

Но если это он велел мне,

Я должен подчиниться вдруг?

Раз он велел, напротив нужно

Понять, что делать мне не нужно,

Ведь я слуга. А прогуляться —

Вот это надобно сейчас,

Пойти в обитель помолиться.

Ты этого желаешь, Косме?

— Желаю. — Ну идем же, Косме.

Нам час, а после господам.

Должно быть, комната пустая,

Родриго мне сказал, что гость наш

Ушел, ушли и братья также.

Свой опыт сделать я могу.

Ты видишь, никаких препятствий,

И здесь проход совсем свободный.

Я вижу, Исабель, напрасны

Предосторожности мои,

Мы никого не повстречали.

Дверь открывается свободно

И закрывается свободно,

Не оставляя ни следа.

Зачем пришли мы?

Чтоб вернуться.

Когда две женщины желают

Одну осуществить проделку,

Довольно помечтать о ней.

Два раза об одном и том же

Мы говорим: Ведь я решила,

Что, если гость — тот кабальеро,

Который с храбростью такой

Как мой защитник встал и бился,

Хочу ему подарок сделать.

Вот здесь принес твой брат подарок,

И шпага на столе, гляди.

Мой письменный прибор, смотри-ка?

Поди сюда.

Мой господин мне

Велел его сюда доставить,

И письменный поставить стол,

И сотней книг его украсить.

Здесь на полу два чемодана.

И отпереть. Сеньора, хочешь

Посмотрим, что там в них лежит?

Да, вздорное во мне желанье

Взглянуть, какая с ним одежда

И драгоценности какие.

Ну, кто хлопочет о солдате,

Он драгоценщик не отличный.

Что у тебя?

Бумаги, письма.

От женщины?

О, нет, сеньора,

С тетрадью сшитая тетрадь,

Какая-то, должно быть, тяжба,

Тяжелая.

Когда бы это

От женщины писанье было,

В нем легкость ощутила б ты.

Напрасно только тратишь время.

Белье тут чистое.

Как пахнет?

А пахнет просто чистотою.

Нежнейший дух из всех духов.

Три качества я замечаю:

В нем точность, чистота и мягкость.

Но что это, сеньора? Видишь?

Железки разные в мешке.

Дай посмотреть. Уж не мешок ли

Зубоврачебных инструментов?

Но вот щипцы, чтоб завиваться,

А это — волосы поднять.

А это — чтоб усы крутились.

При сем гребенка, с нею щетка.

В таком здесь все лежит порядке,

Что верно на его башмак

Найдется должная колодка.

Откуда это заключаешь?

Оттуда, что ее я вижу.

Что там еще?

А вот. При сем

Вторая связка, в лике писем.

Подай-ка. Женские, конечно,

И не одно писанье только,

Портрет.

Что в том тебя дивит?

Смотрю на красоту — пленяет

Нас красота и на картине.

Досадуешь, портрет увидя?

Вот глупость. Больше не смотри.

Теперь что замышляешь сделать?

Хочу ему письмо оставить.

Возьми портрет.

Я в это время

Взгляну-ка в чемодан слуги.

Тут деньги. Медные монеты,

Размеров пребольших и наглых,

В том обществе, где золотые

Как короли, а серебро

Как принцы, это чернь простая.

Проделаю над ним я штуку,

Над тем лакеем, деньги выну

И угли положу в мошну.

Мне скажут: Где же к черту угли

Возьмет здесь женщина? Забыли,

Что в ноябре все происходит,

И в комнате жаровня есть.

Вот написала. Как считаешь?

Куда бы положить письмо мне,

Чтоб брат, сюда придя случайно,

Его никак не увидал?

Под покрывало на подушку, —

Когда постель свою откроет,

Письмо наверно он увидит,

Пока же — там надежен клад.

Совет отличный. Так скорее

Клади письмо и прибери все.

Дверь отпирают, ключ я слышу.

Тогда оставь все, Исабель,

Как есть, и спрячемся скорее.

Шкаф создал нас — в него уходим.

Себе я послужил довольно,

Так за один и тот же счет

И господину мы послужим.

Но видно, что с аукциона

Все наше тут распродается?

Так и пошли мы с молотка?

Здесь прямо рыночная площадь.

Кто тут? Молчанье, слава Богу.

Нет никого, а если кто-то

Укрыт, желает он молчать.

Пожалуйста, не говорите,

Говорунов не уважаю,

Но, если говорить по правде,

Шепнуть тихонько на ушко —

Весь трепещу я от испуга.

Но изучатель чемоданов

Вещей искал напрасно ценных,

И пусть себе их ворошит,

Лишь деньги бы мои не тронул,

А там хоть триста раз являйся.

Но, что я вижу! О, Всевышний!

Он в уголь деньги превратил.

Ой, привиденье, привиденье,

Ты привидение презлое,

Ты превращай свои монеты,

Не деньги те, что я украл.

Что ты кричишь?

Что приключилось?

Что здесь такое? Говори же.

Мне нравятся манеры эти!

Сеньор, коль у тебя жильцом

Здесь привиденье в этом доме,

Зачем же нам тут быть гостями?

Я на минутку отлучился,

И вот как вещи я нашел,

Таким путем, таким манером

Разбросаны они повсюду,

И кажется, что все богатство

Распродается с молотка.

Пропало что-нибудь?

Все цело.

Вот только в этом кошельке

Деньжонки были, сбереженья,

Так вместо денег угли там.

Да, понимаю.

Но как глупо!

Ни красоты, ни смысла в шутке.

Я вовсе не шучу, ей Богу.

Молчи, такой ты — как всегда.

Что правда, правда; но порою

Бываю в здравом я рассудке.

Дон Мануэль, покойной ночи,

Ложитесь с Богом, и пускай

Вас привиденье не тревожит.

Слуге же своему скажите,

Чтоб шутки выдумал другие.

Недаром же так храбры вы,

Вам с обнаженной шпагой нужно

Всегда распутать неприятность,

А неприятностей довольно

Приносит этот вам глупец.

Как говорят со мной, ты видишь?

Меня считают сумасшедшим

За то, что я терплю такого,

Как ты. Куда бы ни пошел,

С тобой мне всюду неприятность.

Ты здесь один, и шуток строить

Я так лицом к лицу не буду,

Ведь ты еще мне не отец.

Пусть дьяволы меня уносят,

Пусть две их тысячи примчатся,

Коли неправду говорю я,

И кто-то, — кто бы ни был там, —

А эту всю стряпню состряпал.

Прикрыть свою ты хочешь глупость.

Все собери, что разбросал ты,

И спать ложись.

Сеньор, пускай

К галере буду я прикован...

Молчи, молчи, а то сейчас же

Ты в голову удар получишь.

Весьма я был бы огорчен,

Случись подобное со мною.

Ну что же, снова в чемоданы

Я всю эту начинку втисну.

О, небо, если б я имел

Трубу — суда вещей домашних!

Я протрубил бы возглас судный,

И каждая была б на месте.

Скорей мне, Косме, посвети.

Что там с тобой, сеньор, случилось?

Людей каких-нибудь ты встретил?

Постель я, Косме, открываю,

Хочу уже ложиться спать,

И нахожу под покрывалом

Письмо, а на конверте надпись,

Которой очень удивлен я.

Кому?

Да мне, но странно так.

Что там написано?

Вот, слушай.

"Никто меня да не откроет.

Принадлежу Дон Мануэлю".

Хвала же Господу, что ты

Теперь поверить мне обязан.

Не открывай письмо, покуда

Не скажешь заклинаний должных.

Я новизной всего смущен,

А вовсе не испуган, Косме.

И удивление — не страх.

Сколь странный случай!

Разве странный?

Тебя не удивляет это?

Напротив, все теперь мне ясно.

Как так?

Вполне уверен я,

Что та закутанная дама,

Которая так убегала

От Дон Луиса, это дама

Его, я не могу сказать

Жена, когда еще он холост.

А если это так, в чем трудность,

Чтоб в доме, где живет любимый,

Нашлась надежная рука,

И ей сюда открылся доступ?

Придумано совсем отлично.

Но страх мой продолжает дальше.

Пускай его тут дама. Так.

С чем вас, сеньор, я поздравляю.

Но, улицею пробегая, —

То, что должно случиться было,

Как угадать могла она,

Чтоб вдруг письмо так приготовить?

Тогда, когда уж все случилось,

Отдать письмо могла кому-то,

Слуге, который взял его.

Но, если б даже так, — как мог бы

Его он положить в постели?

С тех пор, как в комнату вошел я,

Никто сюда не приходил.

Могло случиться это раньше.

Могло. А эти чемоданы?

А перевернутые вещи?

И тут готовое письмо?

Пожалуй, дело здесь сложнее.

Взгляни-ка, заперты ли окна.

Засовами, и за решеткой.

Опять в сомнение я впал,

И много в мысли подозрений.

В чем подозренья?

Не сумею

Их изъяснить.

Что ж хочешь сделать?

Хочу писать и отвечать,

Пока не разъясню, в чем дело,

Писать в таком я буду тоне,

Чтоб было видно, что ни страха,

Ни удивленья нет во мне.

Я убежден, что будет случай,

И натолкнемся на того мы,

Кто будет приносить мне письма

И за ответом приходить.

Хозяевам о том ни слова?

Ни слова. Не могу доставить

Зла женщине, ко мне с доверьем

Отнесшейся.

Ты оскорбишь

Того, кто, думаешь, ей милый?

Нет, потому что с ней мне можно

Не сделать ничего дурного.

Нет, мой сеньор, побольше тут,

Чем ты сейчас предполагаешь,

И с каждым доводом, я чую,

Ты только множишь подозренья.

В чем дело?

Письма от тебя

Уходят и к тебе приходят,

И сколько ты следить ни будешь,

А все же тут нечисто дело.

Что полагаешь ты о том?

Я полагаю, что возможно

Войти и выйти очень ловко,

Что в комнате, быть может, место

Есть потайное, скрытый вход.

Об этом обо всем гадая,

Могу я, Косме, ум утратить,

Но в сверхъестественное верить,

Уволь, никак я не могу.

Нет привидений?

Кто их видел!

Нет домовых?

Воображенье.

Колдуний?

Вздор.

А ведьм?

Ошибка.

А духов страсти?

Сущий бред.

Волшебниц?

Тоже нет на свете.

А фей?

Безумье.

Чародеев?

Нелепость.

Одержимых бесом?

Ты сумасшедший.

Пойман ты!

А дьяволов?

Без важной власти.

А душ Чистилища?

Они-то

Меня влюбляют? Ну и глупость.

Оставь меня. Ты надоел.

Что ж наконец решаешь делать?

Следить, следить и днем и ночью,

С вниманьем самым неослабным,

(Разгадку этим я найду) —

Не веря в домовых, ни в духов.

Я думаю, есть некий демон,

И там он действовать повинен,

Где курят и пускают дым.

О необычном говоришь мне.

О необычном, ты сказала?

Постой. Еще конец узнаешь.

На чем остановились мы?

На том, что через шкаф проникла

В его ты комнату спокойно,

И так заметить это трудно,

Как открывать его легко.

Ему письмо ты написала,

И день спустя ответ имела.

Так я скажу: Такого стиля

Я не видала никогда.

В волшебное он приключенье

Свою примешивает шутку

И странствующим подражает

Он рыцарям, чей путь всегда

Таких исполнен приключений.

Вот от него я получила

Письмо, которое охотно

Я, Беатрис, тебе прочту.

Клянусь, написано прекрасно,

И самый слог весьма подходит

К необычайному событью.

Я изумления ждала.

Когда ж ответ я прочитала

И вижу вместо дивованья

Изящную такую шутку,

Решила я продолжить стиль

И, отвечая, сообщила...

Постой, не делай сообщений,

Там Дон Хуан, твой брат, приходит.

Сомненья нет, приходит он,

Чтобы, как любящий и верный,

Тебя благодарить за счастье

С тобою, Беатрис, беседу

Здесь в доме у себя вести.

Я рада, говоря по правде.

Нет худа без добра, вещает

Пословица, и это правда,

Я вижу это на себе,

Мне радость в вашем огорченьи.

Узнал я, что отец ваш с вами

Имел суровую беседу,

Пленительная Беатрис,

И оттого к нам в дом пришли вы,

Без удовольствия, пожалуй.

Мне грустно, что в печали вашей

Себе я радость нахожу.

Мне грустно, что в моей отраде

Для нас одно лишь огорченье,

Не чувствую того несчастьем,

Что вас приводит к нам сейчас.

Любовь здесь действует различно:

В вас болью, а во мне восторгом,

В чем свойства, говорят, ехидны,

Что сразу порождает яд

И вместе с ним противоядье.

Добро пожаловать к нам в гости,

Хоть прогостите вы недолго,

Все ж вместе с ангелом на миг

Возможно здесь увидеть солнце.

Вы сожаленья и приветы

Перемешали так учтиво,

Что отвечать мне нелегко.

С отцом имела объясненье;

Причина вы; хоть он не знает,

Кто был тот притязатель нежный,

Но знает, что с балкона я

Там ночью с кем-то говорила,

И до тех пор, пока досада

В нем не пройдет, должна остаться

С двоюродной моей сестрой,

В чью добродетель он так верит.

Я вам скажу — того довольно,

Что нравится мне неприятность:

Ведь и во мне самой любовь

Влиянье разно проявляет.

Лучи роняя золотые,

Так солнце действует различно:

Один цветок сейчас умрет,

Другой мгновенно расцветает.

Любовь, светя мне в сердце, ранит

Заботу в нем и убивает,

И в сердце радость расцвела,

Что нахожусь я в вашем доме,

В алмазной сфере, где и солнцу

Чертог является завидный,

И ангелу найдется кров[12].

Два любящих в любовь играют,

И выигрыш у них отличный:

Иначе как бы так охотно

Вы мне дарили это все?

Ты знаешь, что, сестра, пришло мне

На ум? Чтоб отомстить за гостя,

Который так тебя заботит

Своим присутствием, решила

Ты эту гостью отыскать,

Чтоб я в такой же был заботе.

Ты хорошо сказал, и это

Я сделала, чтобы возможность

Имел ты быть приятным ей.

Я этой местью осчастливлен.

Что, Дон Хуан, ты хочешь сделать?

Куда идешь?

Иду — услугу

Для Беатрис осуществлять.

Лишь для тебя — тебя оставить

Могу.

Пусть он идет спокойно.

Бог да хранит вас.

Да, заботит

Тот гость меня, и так сильна

Моя сейчас о нем забота,

Что неизвестно мне, живу ли

Иль не живу, как он не знает,

Живет ли, не живет ли он[13].

Но я с тобой, и ту заботу

Могу легко сейчас развеять,

Пускай там гость, и ты здесь гостья,

И в этом вовсе мы равны.

Лишь потому не огорчаюсь

Его отсутствием, что знать мне

Так хочется конец рассказа.

Чтобы тебя не утомлять,

Скажу, что письма уходили,

И получала я ответы,

В которых столько чувств изящных,

Что их достойно получать.

В них так серьезное сквозь шутку

Сквозит, что равного не знала.

Что ж, наконец, он полагает?

Что дама Дон Луиса я.

Два обстоятельства он вместе

Сопоставляет: то, что скрылась

Я от него, и что имею

От комнаты другой я ключ.

Меня одно лишь удивляет.

А именно?

Как человек тот,

Узнав, что кто-то носит письма

И кто-то получает их,

Не подстерег тебя ни разу?

Он сделать этого не может.

Там около его порога

Всегда следят за тем, кто внутрь

Пришел, и кто ушел оттуда,

И Исабель туда не входит,

Заранее не убедившись,

Что в комнате нет никого.

Однажды это уж случилось,

Подружка милая: день целый

Слуга выслеживал и ждал там,

И по-пустому он сидел;

Была напрасна та забота.

Да, Исабель, чтоб не забыть:

Ты в подходящую минуту

С собой возьмешь корзину эту.

Еще одно соображенье.

Как можешь ты его хвалить,

Что так умен он и находчив,

Когда в подобном приключенья

Он тайну шкафа не способен,

Нередкостную, разгадать?

А помнишь, некий Хуанело

Яйцо стоймя сумел поставить[14],

Хоть умные с ним тщетно бились,

Толпясь пред яшмовым столбом?

А Хуанело, подошедши,

Чуть-чуть ударил, сразу встало.

Все трудности большие трудны,

Пока не знаешь тайну их.

И все легко, когда узнаешь.

Еще вопрос.

Я жду. Какой же?

Что думаешь извлечь из этих

Безумств?

Сама не знаю я.

Тебе я раньше говорила,

Что выказать ему хотела

Признательность, и позабавить

Себя в своих печальных днях,

Пускай хотя бы только это.

Но нет, я так глупа и вздорна,

Что ревность к женскому портрету

Я чувствую, который он

Хранит, и только будет случай,

Хочу войти туда, я тотчас

Его возьму. Как мне признаться?

Решила даже я его

Увидеть, с ним вести беседу.

Кто ты, ему сказать не хочешь?

Да Боже упаси. Как можно?

И он, как полагаю я,

Такой измены не свершил бы

Перед хозяином и другом.

Из-за того лишь, что считает

Меня он дамою его,

Он так мне пишет боязливо,

Учтиво, робко и смущенно.

И в неприятности подобной

Совсем я не желаю быть.

Так как же он тебя увидит?

Узнай же, как я все устрою

Преудивительно, меж тем как

Не буду в комнате его,

Что было б для меня опасно,

А он придет, не зная, где он.

Другой выходит брат на сцену,

Сейчас здесь будет Дон Луис.

Ты после обо всем узнаешь.

Какое разное влиянье

Судьбы и как в заслугах равных

Так расстоянье велико,

Что то же самое желанье

В одном — обязывает нежно,

В другом — всего лишь утомляет.

Идем отсюда, не хочу,

Чтоб Дон Луис со мной был вместе.

Зачем уходите отсюда?

Лишь потому спешу отсюда,

Что вы приходите сюда.

Свет красоты, воздушно-чистой,

Прозрачней солнечного дня,

Зачем бежишь ты от меня?

Я разве сумрак ночи мглистой?

Пусть довод за меня речистый

В том будет, что тебя сейчас

Я задержу на этот раз:

Коль даже в этом затрудненье,

Я тверд в решении своем,

И не прошу я позволенья,

Коль ты отказываешь в нем.

Твоя суровость необычна,

И благосклонностью ко мне

Да не приснится мне во сне

То, что лишь было бы прилично,

Что как учтивость, столь обычно.

Безумиям любви моей,

Я знаю, нет здесь снисхожденья,

Она встречает лишь презренье,

Но чем ты строже, тем сильней

Тебя люблю — во имя мщенья.

Чем больше мучаешь меня,

Тем больше не даешь мне славы:

Принявши от тебя отравы,

Люблю вдвойне, печаль гоня.

И если моего огня,

Меня чуждаясь, ты не хочешь,

И пытку новую мне прочишь,

И если я струю лучи,

А ты желаешь быть зимою,

Две крайности мы здесь с тобою,

Пойми, как чувства горячи,

И научись любить душою,

Иль ненавидеть научи.

Учи меня зиме холодной,

Я научу тебя весне;

Свою отдай всю строгость мне,

Я дам тебе порыв свободный;

Мы будем в той игре несходной

Я память и забвенье ты,

И я любовь, а ты презренье;

Хоть много лучше, без сравненья,

Любви дать больше красоты,

Любовь есть Бог, — пренебреженье

Пусть будет за двоих в тебе,

И за двоих во мне влюбленье,

Любовь с покорностью судьбе.

Вы сетуете так учтиво,

Что и хотела бы я грусть

Утешить, но не буду. Пусть

Вновь жалоба журчит красиво.

Мне казнь настолько особливо

Дана, что я уже привык

Пренебреженья знать язык.

Его вы дальше изучайте

И одиночество вкушайте,

Чтоб дух еще в него проник.

Быть может, ты захочешь мщенья,

Давай вдвоем страдать сейчас.

Я слушать не желаю вас.

Подруга, до тебя моленье:

Сдержи его, пока из глаз

Исчезну.

Где же уваженье

К себе, что столько ты зараз

Способен видеть небреженья?

Сестра, о что ж мне предпринять?

Дать всем страданиям забвенье.

Любить, внушая отвращенье,

То не любить, а умирать.

Когда я презрен, как я буду

Искать забвения? Нельзя.

Пусть улыбнется — в том стезя:

Обласканный, ее забуду.

Обиженный, я должен к чуду

Стремиться, пусть его и нет.

Но снится сон мне невозможный.

Ведь даже самый осторожный,

Когда несет он бремя бед,

Из тьмы выносит скорбь на свет.

Кто сердцем знал благоволенье,

Легко тот ведает забвенье,

В благоволеньи боли нет,

Но не забудешь оскорбленье.

Откуда ты?

Я сам не знаю.

Мне кажется, что ты расстроен.

Причину мне не скажешь ты?

Я с Доньей Беатрис был вместе,

С ней говорил.

Ни слова больше.

Мне видно, там какой с тобою

Сейчас у ней был разговор.

Но где? Ее я здесь не видел.

Гостит безжалостная в доме

Там у сестры. Недоставало

Еще и этой боли мне,

Что здесь она живет как гостья.

Так брат с сестрою ежедневно

Куют мне всяческие козни:

Через одного — Дон Мануэль,

И Донья Беатрис приходит

Через другую, чтобы в доме

Я ревновать имел причину.

Тихонько, он идет сюда.

С кем в мире что-нибудь такое

Случалось? Что мне сделать, небо,

Чтобы распутать эту тайну,

Без колебания узнать,

Возлюбленная Дон Луиса

Она иль нет, — и как сумела

Создать так много ухищрений?

Сеньор Дон Мануэль, привет.

Привет сеньору Дон Луису.

Откуда путь ваш?

Из дворца я.

Вопрос мой был совсем излишний.

Коли о чем хлопочет кто,

Так можно знать, куда идет он,

Или откуда он приходит:

В дворец уходят все дороги,

Как в средоточие путей.

Когда б я лишь в дворец стремился,

Я мог бы и не торопиться,

Но бесконечное стремленье

Уводит далее меня.

Его Величество сегодня

В Эскориале[15], — донесенья

Ему туда свезти мне нужно,

Затем что важные они.

Коль чем могу вам послужить я,

Вы знаете, что ваш всегда я.

За эту милость преклоняясь,

Целую ваши руки я.

В том не пустое только слово.

Желание я в этом вижу,

Чтоб преуспел я.

Это правда.

Скорей окончишь ты дела.

Но разве будет справедливо,

Чтоб столь изящный кабальеро

Был скукою хлопот подобных

От развлечений отвлечен?

За несомненное считаю,

Что вас зовут часы к усладам,

И это было бы ошибкой,

Когда бы вас я звал с собой.

Когда бы привелось вам слышать

Сейчас мой разговор с Родриго,

Вы так бы мне не говорили.

Я, значит, все же угадал?

Да, потому что хоть суровость

Я красоты одной надменной

И возглашал, но небреженье

Способно так же поглотить,

Как благосклонность, понуждая

Мечту — искать уединенья.

Ужели так вы несчастливы?

Люблю я чары красоты,

Но без звезды благоволящей.

Со мной скрываетесь вы верно.

Когда б на это воля неба!

Но столь несчастным я рожден,

Что эта красота упорно

Меня бежит, как сумрак ночи

Бежит сияния рассвета,

И жжет меня блеснувший день.

Хотите знать, какая крайность

В моей судьбе неблагосклонной?

Чтоб я не шел за нею следом

И о любви не говорил,

Другую личность попросила,

Чтобы задержан был я ею.

Возможна ль большая суровость?

Все ищут помощи других

Для достижения свиданья,

Но помощи она желает,

Чтобы свидания избегнуть!

Что нужно больше объяснять!

Та женщина, что убегала

Его исканий и просила

Другую личность, чтоб стремленью

Его была преграда в ней,

Меня он разумеет с нею.

Я разъяснил одно сомненье,

Но, если разговор с ней был,

Не дама же она его:

Будь с ним она в его же доме,

Он не был бы в пренебреженьи,

И в большем я еще сомненьи:

Раз не любимая его

И не живет с ним в доме вместе,

Так как же пишет, отвечает?

Едва один обман рассеян,

Как новый уж готов обман.

Что делать мне? Воображенье

На смуту громоздит смущенье.

Иметь так с женщиною дело,

Да упаси тебя Господь!

Сеньор, как дело с привиденьем?

Быть может, видел невидимку?

Меня утешило бы слышать,

Что привиденья больше нет.

Потише говори.

Мне нужно

Идти к нам в комнату, не смею.

А в чем же дело?

Дело в страхе.

Мужчине говорить про страх?

Он говорить-то и не должен,

Да что же делать, если страшно,

Когда такие приключенья?

Ты эти глупости оставь.

Свет принеси, писать мне нужно,

И приготовиться к отъезду —

Сегодня к ночи из Мадрида

Я должен выехать.

Так, так.

Ты этим говоришь, что тоже

И ты достаточно испуган.

Напротив, просто я вниманья

Не обращаю на тебя.

Другими занят я делами,

О них сейчас и размышляю.

Но даром время я теряю

Перед отъездом, я пойду

Сейчас проститься с Дон Хуаном.

Зажги мне свет.

Зажгу, конечно.

И привиденью будет видно,

Не быть ему всегда впотьмах.

Тут свечечка вот есть такая,

Там лампочка вон умирает,

Зажгу одну я о другую.

Не ловкий разве человек?

А между делом я и делом

Не трачу понапрасну время,

А трепещу себе от страха.

Они ушли, сказал слуга.

Как раз минута, чтоб поставить

С бельем корзину в должном месте.

Беда. Темно. Полна я страха.

Самой себя боюсь впотьмах.

Я вся дрожу. Господь Всевышний!

Я первое из привидений,

Которое взывает к Богу.

И стол никак я не найду.

Что буду делать? От испуга

Совсем забыла, где я в зале.

Куда иду, не понимаю.

И как мне быть здесь? Где же стол?

О, Господи! Коль не сумею

Отсюда вовремя я выйти,

И в комнате меня увидят,

В минуту прахом все падет.

Мне страшно, страшно, а к тому же,

И дверь, я слышу, открывают,

И кто приходит, он со светом.

Ну, приключению конец,

Ни скрыться негде мне, ни выйти.

Прошу покорно, невидимка,

Коль благородным привиденьям

Покорность нравится, молю,

Меня не вспомнить в колдованьях

И позабыть при чарованьях,

Четыре довода при этом

Для убежденья привожу:

И первый, мы же сговорились;

Второй вам ведом, ваша милость;

И третий, меж людей разумных...

Четвертый, эти вот стихи[16]:

Сеньора Невидимка

Меня вы пожалейте,

Ведь я совсем малютка,

Таких страстей не знал.

Теперь при свете ясно вижу,

Как в комнате идти мне нужно,

И он меня еще не видел.

Что если погашу я свет?

Пока он вновь зажжет светильник,

Уйти отсюда я успею.

Пусть он меня сейчас услышит,

Меня не сможет увидать.

Тут две беды, и эта меньше.

Страх — музыкант, и я танцую.

Так — этого сейчас достигну.

О, несчастливец, я убит.

Священника!

Теперь спасайся!

Что это означает, Косме?

Без света ты?

Тут привиденье

Одним дыханьем ледяным

Двоих горячих умертвило,

Меня и свет.

Ты все боишься,

И наяву тебе тут снится.

Боками я за то плачу.

О, если б только дверь найти мне!

Кто тут?

Вот это много хуже:

На господина наскочила.

Свет, Косме, принеси скорей,

Мне кто-то в руки здесь попался.

Не выпускай его!

Скорее!

Не выпущу!

Держи покрепче!

Корзину крепко он схватил,

Пускай с добычей остается.

Я шкаф нашла. И до свиданья.

Кто б ни был ты, стой без движенья,

Покуда свет не принесут,

Иначе я, клянуся Богом,

Кинжал играть заставлю быстро.

Но я лишь воздух обнимаю,

Я ощущаю только ткань,

Там что-то легкое по весу.

Что может это быть? О, Боже!

Кто видел большее смущенье?

Ну, привидение, на свет.

Но где же? Разве не держал ты

Его в руках? Сеньор, в чем дело?

Я сам не знаю, что ответить.

В моих руках одно белье,

А привиденье убежало.

Ну, что же ты об этом скажешь?

Ведь сам сказал — его ты держишь,

А словно ветер, нет его.

Скажу тебе, что та особа,

Которая весьма искусно

Сюда приходит и отсюда

Уходит, в темноте была

Сегодня вечером со мною.

Чтобы могла отсюда выйти,

Она светильник погасила

В твоих руках, — в руках моих

Оставила корзину эту

И прочь поспешно убежала.

Каким путем?

Вот этой дверью.

Чтоб я рехнулся, хочешь ты?

Клянусь, я видел привиденье,

В последнем свете догоравшем,

Который тлел еще немного.

Какое же оно на вид?

Монашек, росту небольшого,

Под клобуком, как будто рожки

На голове, длины изрядной,

То привиденье — капуцин.

Что не привидится от страха!

Ну, посвети сюда поближе,

Посмотрим, что принес монашек.

Корзину эту подержи.

Корзину адскую держать мне?

Держи.

Сеньор, нечисты руки,

Свеча накапала мне сала,

И я запачкаю тафту,

Ты на пол бы ее поставил.

Белье здесь чистое в корзине.

И в нем письмо лежит. Посмотрим,

Умеет ли писать монах.

Оно крещеное, виденье,

Припоминает имя Божье.

Вот видишь, привиденье это,

Богобоязненно оно.

Уж поздно. Уложи скорее

И чемоданы и подушки,

Вложи в портфель бумаги эти,

Их отвезти — в том дело все.

Пока укладываться будешь,

Я привидению отвечу.

Тут я покуда положу их,

Чтобы держать их под рукой

И не забыть. Спрошу я только:

Теперь ты веришь в привиденья?

Вот глупости и небылицы.

Да, небылица хороша.

Что ж, не было того, что было,

И ты не получил по ветру

Подарок в руки? Это глупость?

Ты, впрочем, совершенно прав:

Тебе одни услады в этом.

Но мне дай верить, потому что

Мне неприятности на долю.

Каким же образом?

А так —

У нас все вещи вверх ногами, —

Находишь это ты забавным,

А я их приводи в порядок,

Моя работа не мала.

Тебе сюда приносят письма,

Уносят от тебя ответы, —

А у меня уносят деньги,

Приносят угли мне взамен.

Даруют сладости, — немедля

Ты их вкушаешь, как отшельник,

А я пошусь, как всякий грешник,

До сладостей мне хода нет.

Тебе платки, рубашки, брыжжи,

А мне испуг — про это слышать.

Домой приходим мы, — и тотчас

Тебе корзину подают,

Благоприлично и удобно, —

А мне сейчас дают в загривок,

Такой ударище по шее,

Что мозг я выплюнуть готов.

И словом, для тебя, сеньор мой,

Лишь удовольствия по вкусу,

А для меня одни ущербы

И в добавление испуг.

Так привидение по правде

Тебя рукой ласкает мягкой,

Когда ж оно ко мне доходит,

Уж тут железная рука.

Позволь же наконец мне верить,

Нельзя испытывать терпенье,

И отрицать — что человеку

Пришлось загорбком воспринять.

Окончи быстро чемоданы,

И в путь. Там в комнате покуда

У Дон Хуана подожду я.

Так что же делать мне еще?

Ты черный плащ надел[17], и баста.

Запри и ключ возьми с собою,

А раз в нем надобность возникнет,

Пока в отлучке мы с тобой,

Другой есть ключ у Дон Хуана.

Смущен, что разгадать мне это

Не удалось, но время терпит.

Честь дома моего зовет

С надеждою на повышенье,

И удовольствие мне только:

Так меж двух граней все неважно,

И важности главнейшей — честь.

Такое было испытанье?

Я думала, что колдованье

Все кончилось: Увидит он

И вмиг о всем оповещен.

Беда к нам шла, и очень скоро,

Ведь все бы он узнал, сеньора.

Но ускользнуть сумела я.

Как странно!

Тайна тем твоя

Весьма усилена: Корзина,

И никого, и в чем причина?

И если, хитростью моей,

Я с ним увижусь, разумей,

Как он, — (не может быть сомненья), —

Весь будет полон изумленья.

Как тут внимательным ни будь,

А можно каждого вспугнуть,

Когда, Анхела, он нежданно

Увидит, как кругом все странно:

Вот новизна со всех сторон,

И с дамою красивой он,

Она богата и прелестна,

А где все это, неизвестно.

А после (так решила ты),

Весь в ощущеньи слепоты,

С завязанными он глазами

Уйдет безвестными путями.

Еще бы не дивился он,

Совсем растерян и смущен!

Так будет все, даю я слово,

И у меня уж все готово.

Сегодня, если б здесь не ты,

Он с наступленьем темноты

Сюда пришел бы.

Чем мешаю?

Я о любви не разболтаю.

О нет, подружка, не в тебе

Препятствие, а в той судьбе,

Что, братьев ты моих, влюбляя,

Зажгла, ты им звезда златая,

И не хотят покинуть дом,

Живя здесь в свете золотом.

Пока они не отлучатся,

Во всем опасности таятся.

О, Боже, как себя таить?

Как чувства закручу я нить

И, мыслью тяготясь моею,

Как обуздать ее сумею?

Но, если так я слаб с собой,

Я буду тверд с моей судьбой,

И тотчас же мое решенье —

Страсть победить, сдержать стремленье.

Я расскажу тебе, как я

Смогу, себя здесь не тая,

Тебя совсем не покидая,

Не быть тут как помеха злая.

Хочу узнать конец всего.

Мой план...

Так расскажи его.

Мы обе скажем стороною,

Что мой отец послал за мною,

Устроим так, как будто я

Ушла из этого жилья,

Все будут думать — я далеко,

А я недреманное око.

Какая здесь обида мне?

И, оставаясь в стороне,

Укроюсь, чувства наблюдая.

Что слышу, о, планета злая!

Мне в этом будет благодать.

А что же после нам сказать?

Как ты вернешься?

Вот смущенье!

Другое будет измышленье.

Да, будет. Это слышать мне!

Я весь в терзаньях, весь в огне.

Я буду рада чрезвычайно,

И без свидетелей, и тайно,

Любви, в которой образец,

Увижу ход я и конец.

Не возбуждая подозренья,

Из своего уединенья

Все, разузнавши, утаю,

И снова в комнату твою.

Я слишком ясно понимаю.

(Я не живу! Я умираю!)

Мой брат блаженство заслужил,

Мне — ревность, жить нет больше сил.

С ним будет тайное свиданье,

А мне горенье и сгоранье.

И не увидит их никто,

А я страдай, терпи за то.

И без свидетелей (Злодеи!)

Хотят узнать конец затеи.

Чтоб я досаду знал сполна,

Он будет счастлив и она.

О, если так, судьба немая,

Я буду им помеха злая,

Она в укромный уголок,

Я тотчас к ним через порог.

Весь дом бесстрашно обыщу я,

Найду, найду ее, ревнуя.

Когда во мне горит пожар,

Нет средств других, нет больше чар.

Чтоб загасить свою досаду,

Чужую я смущу отраду,

Для ревности последний путь —

Так утолиться как-нибудь.

Дай, небо, мне насытить гневность:

Любовь — мне яд, и смерть мне — ревность.

Я принимаю твой совет.

Итак, тебя уж завтра нет.

О, Беатрис, краса живая!

Сестра! Вам от меня привет.

Скучали мы, что вас здесь нет.

Мне, значит, светит золотая

Звезда, коль в вашем солнце свет

По мне соскучился, сеньора.

Я счастлив это слышать. Да.

Но опасаюсь, есть беда,

Со счастьем я расстанусь скоро:

Взаправду ли моя звезда

Такое заслужила счастье

Знать ваше нежное участье?

И вот и в счастье несчастлив,

И в нежный падаю обрыв,

Где тьмы и света соучастье.

О Дон Хуан, я не хочу

Опровергать предположенье:

Так было много промедленья;

Чтоб к моему прийти лучу,

Что вывожу я заключенье:

В другом вам месте свет светил,

И, красоту оставя эту,

Прости сказать вам нужно свету

И тьму любить по мере сил.

Тут вывод ясен: Несчастливым

Вы стали, — сумрак наступил,

И вы поглощены обрывом.

Боюсь сейчас вас оскорбить,

Сказав вам точно объясненье,

В чем было это промедленье:

Пришлось с Дон Мануэлем быть,

Отъезда разделить мгновенья;

Как раз он отбыл.

О, мученье!

Чего, сестра, смутилась ты?

В восторге радостной мечты,

Как в неприятности, волненье.

Боюсь, что радость коротка,

Ведь завтра он опять вернется.

(Надежда снова мне смеется.)

Хоть неприятность к легка,

Я выразила удивленье,

Что было это промедленье.

Тут неприятности и нет.

Но ты и Дон Луис, я знаю,

Готовы видеть бремя бед

В том, в чем я радость получаю.

Ответить я бы и могла,

Но ничего не отвечаю.

И я уж не настолько зла,

Чтобы тебе расставить сети:

Любовь не любит, чтобы третий

Был там, где нежная игра,

И выигрыш вдвоем вернее,

Играй же в карты, не робея.

А мне сейчас уйти пора.

Ты, Исабель, пойдешь со мною.

Сегодня же я так устрою,

Что женский унесу портрет.

Войду легко, преграды нет.

Свет приготовь и плащ, в котором

Пройди, невидимая взорам,

В желанный для меня предел.

Я не хочу, чтоб он имел

Портрет другой, когда мне пишет,

И голос мой чрез письма слышит.

Так вправду нежен ты со мной?

По степеням мое влеченье

Тебе явлю чрез рассужденье.

Скажи мне.

Слушай голос мой.

О, Беатрис, я так люблю правдиво[18],

И так любовь к красавице сильна,

Что, если б не хотел любви, должна

Моя душа любить то, что красиво.

Заметь, как все сложилось прихотливо:

Будь власть забвенья в сердце мне дана,

Забыл бы я любовь, и вмиг она

Возникла б — из свободного порыва.

Любовь была бы прихоть, не закон.

Кто любит потому лишь, что забвенье

Любимой ощутить не может он, —

Заслуга в чем? Нет вольного влеченья.

Я не могу забыть тебя. Влюблен.

Звезда сильней. Скорблю, что побежден.

Когда б влеченье вольное решало,

И свет звезды влиял бы как закон,

Тот был бы волей верной осенен,

Кто перемены не признал бы жала.

И если б я внезапно увидала,

Что мой порыв с любовью разлучен,

Такой бы тотчас я отвергла сон,

Его своим никак бы не признала.

Ведь в этот миг, что потеряла б я,

Чтоб позабыть и вновь вернуть любленье,

Была бы без любви душа моя.

И рада я, что не дано забвенья:

Тот был бы миг как льдяная струя,

Тебя не позабыть мне — на мгновенье.

Клянусь, что, если б я не помнил...

А ты и помни.

Что бесславье

Мне в этом будет, совершил бы

С тобой безумие сейчас.

Всегда я добрым был слугою,

И сам ты согласись, оплошность

Любой христианин свершает.

Кто ж вынести способен, кто

Чтоб именно — что было важно,

О чем особо говорил я,

Вдвойне вниманью поручая,

Как раз ты это позабыл?

Вот потому и позабыл я,

Что это было очень важно:

Когда б неважное забыл я,

О чем бы тут и говорить?

Но мне свидетель Бог Всевышний,

Так думал я о тех бумагах,

Что в сторону я отложил их,

И то, что повредило мне,

Как раз была моя забота:

Не отложи я их в сторонке,

С другими были бы вещами.

Ну, хорошо хотя бы то,

Что вспомнил ты на полдороге.

Забота мною овладела,

А почему, и сам не знал я,

Ну, думаю, какой-то вздор,

Тут вдруг припомнил я и понял,

Что из-за самой я заботы

И позабыл бумаги эти.

Поди скажи, чтоб подождал

Слуга с мулами там поодаль,

Нам неудобно грохотать тут,

А то весь дом мы перебудим.

Ключ у меня, могу войти,

Без шума взять мои бумаги.

Сказал ему, чтоб подождал он.

Но только, господин, замечу —

Без света как же мы войдем?

Искать бумаги и без шума —

Ведь это просто невозможно.

Коль в помещеньи Дон Хуана

Нет света, как увидим мы?

Несносный человек. Теперь ты

Желаешь, чтоб его судил я.

Ты сам не сможешь. (О, бесчестный,

Ведь ты причиной был всего!)

На ощупь взять их, где оставил!

Сомнение мое не в этом,

Слепой я до стола дошел бы,

Где положил их.

Открывай.

Боюсь, найти я не сумею,

Куда теперь их привиденье

Переложило. Ведь какую

Я вещь оставил, чтоб потом

Я сдвинутой ее не видел?

Коль нет бумаг на должном месте,

Тогда мы света и попросим.

А до тех пор зачем будить

Гостеприимнейших хозяев!

Весь дом уснул, и сон — владыка

Всех чувств, полжизни похититель,

И гость уехал, знаю я,

Теперь я, Исабель, желаю

Взять тот портрет.

Иди тихонько.

Запри там. До тех пор, пока ты

Сюда за мною не придешь,

Я буду здесь, чтоб на опасность

Не натолкнуться.

Жди спокойно.

Дверь открыта.

Ступай тихонько.

Коли они услышат шум,

Встревожатся еще сильнее.

Поверить можешь, что боюсь я?

Что если б это привиденье

Нам посветило?

Свет был скрыт,

Теперь пора светить открыто.

Где привидение являлось

Так вовремя? Оно нам светит.

Ты им, как видится, любим,

Мой свет оно немедля гасит,

Тебе мгновенно зажигает.

Приди к нам, помощь неба! Это

Уж сверхъестественно сейчас:

Чтобы так быстро свет явился,

Нечеловеческих рук дело.

Признал ты наконец, что правда?

Из мрамора изваян я.

Готов сейчас назад вернуться.

Ты смертный. Ты доступен страху.

Я вижу стол, на нем бумаги.

К столу идет.

Клянусь, что я

Смущен и полон изумленья.

Ты видишь то, чего мы ищем,

Нам свет показывает ясно

И прямо нас к столу ведет.

А кто несет его, не видно.

Свечу поставлю здесь и буду

В его бумагах разбираться.

Теперь все видно нам, смотри.

Такой красавицы волшебной

Не видывал нигде я сроду.

О, боже! Что это такое?

Как гидра эти чудеса,

Из одного родятся сотни.

Что предпринять мне, я не знаю.

Вот медленно садится в кресло.

В ней образ редкой красоты,

Написанный волшебной кистью.

Что правда, правда. Кто другой бы

Способен был такое сделать!

Светлей свечи ее глаза.

Еще бы — это звезды неба

Люцифера.

Тот каждый волос —

Луч солнца.

Скрадены оттуда.

И каждый локон тот — звезда.

Конечно. Прямо, значит, с неба

Звезд принесли сюда пригоршню.

Не знал я красоты подобной.

Наверно б так не говорил,

Когда бы только ноги видел,

Проклятье по ногам их метит.

Здесь волшебство очарованья,

Красивый ангел предо мной.

Красив, но с лапками он только.

Но что такое? Что ей нужно

В моих бумагах?

Вот увидишь:

Что ты намерен был искать,

Она как раз того и ищет,

Чтоб от хлопот тебя избавить, —

Весьма услужлив этот призрак.

О, Боже, что мне предпринять?

Я не был никогда трусливым,

А этот раз я страха полон[19].

А я и много раз пугался.

Недвижны ноги, как во льду,

И волосы все встали дыбом,

Вздохну, и каждый вздох — кинжал мне,

Вкруг шеи чувствую я петлю,

Но я ли буду ведать страх?

Клянусь, что я сейчас увижу,

Смогу ли победить я чары.

Ты ангел, женщина, иль демон,

Но рук моих ты не уйдешь.

О, я несчастная! Нарочно

Он говорил, что уезжает.

Он лучше знал, что хочет сделать.

Во имя Бога, нам скажи,

(В том имени погибель Ада)...

Но я сумею притвориться.

Кто ты? Чего от нас ты хочешь?

Я к благородному пришла

Дон Мануэлю Энрикесу,

Чтоб возвестить, что он получит

Бесценный клад, но лишь не трогай

Меня сейчас, иначе ты

Великое утратишь счастье,

Уж уготованное небом,

Итак, не впутывайся в волю

Благоволительной звезды.

В письме последнем я писала,

Что скоро свижусь я с тобою,

Предвидела я эту встречу.

Сдержала слово я свое,

И в человеческом явилась

Я облике, какой сумела

Принять. Иди же ныне с миром

И здесь меня сейчас оставь.

Час не пришел еще, чтоб знал ты,

Что делаю и совершаю.

Но завтра я тебе откроюсь.

Заметь, не должен никому

О происшедшем говорить ты,

Коль потерять ты не желаешь

Великое предназначенье.

Иди же с миром.

Что ж, сеньор?

Мир, не войну нам возвещает.

Чего же будем ждать еще мы?

Клянусь, мне стыдно, что боюсь я

Каких-то призрачных теней.

Так если вправду не боюсь их,

Все сразу я сейчас проверю.

О, женщина, кто б ни была ты,

(Ты женщина, так мыслю я,

Никак не существо иное),

Клянусь, кто ты, я знать желаю,

И я узнаю, как вошла ты,

С какою целью, и зачем.

Не завтра, я хочу сегодня

Таким блаженством насладиться.

Коль демон, с демоном беседа,

Коль женщина, беседа с ней.

Твои угрозы мне не страшны,

Хотя бы дьяволом была ты.

Но полагаю, что, имея,

Как это вижу, плоть и кровь.

Ты женщина, никак не дьявол.

А это ведь одно и то же.

Не тронь меня, утратишь счастье.

Великолепно говорит

Та дьяволическая дама,

Не тронь ее, она не арфа,

Не лютня, не играй, не скрипка.

Я выну шпагу. Если дух,

Мне в этом можно убедиться.

Хотя бы я тебя ударил,

Тебя мне невозможно ранить.

О, горе, шпагу удержи,

Себя не обагряй ты кровью!

Что будет доброго, когда ты

Несчастную пронзишь оружьем?

Я женщина, да, признаюсь.

Хотя любить и преступленье,

Но в том вина уж не такая,

Чтоб умереть мне смертью злою,

Коль я любила хорошо.

Так не пятнай моею кровью

Закал блестящей этой стали!

Скажи, кто ты?

Сказать мне нужно.

Уж не смогу я довести

До цели — моего желанья,

Мою любовь, как я хотела.

Но, если только нас услышат,

Опасность будет нам грозить,

Услышат нас или увидят,

Убить нас могут. Потому что

Я большее, чем можешь видеть.

И нужно потому, сеньор,

И эту дверь закрыть и ту, что

В прихожей, запереть немедля.

А то услышать шум здесь могут

Или увидеть этот свет.

Свети мне, Косме, и немедля

Запрем мы двери. Ну, ты видишь,

Здесь женщина, не привиденье?

А я того не говорил?

Увы, я заперта снаружи,

И Боже мой, сказать придется

Всю правду мне! Гость был находчив,

И подстерег, а Исабель

Проход чрез шкаф загородила.

Тсс, ищет брат тебя, сеньора.

Отлично. В шкафе переборку

Задвинешь. О, моя любовь!

Сомненье остается в силе.

Вот двери заперты, сеньора,

Так продолжайте же рассказ свой...

Но что такое? Где она?

А я об этом что же знаю?

Вошла в альков она, быть может?

Иди вперед.

Идти пред вами?

Пешком? Невежливо, сеньор.

Всю комнату сейчас осмотрим.

Пусти, сказал я.

Я пускаю.

Звезда моя ко мне враждебна.

На этот раз не через дверь

Она ушла.

Иначе как же?

Я этого не постигаю.

Но только видишь, говорил я,

Что это дьявол пред тобой,

Не женщина.

Клянусь, что тотчас

Подвергну комнату осмотру,

Быть может, под какой картиной

В стене я обнаружу щель,

Или под этими коврами

Пещера скрыта, или ход есть

(Я все-таки его открою)

В пролетах там на потолке.

Вот только шкаф здесь есть.

О шкафе

Не может быть и разговора,

Как был он, так и есть стеклянный.

Другое нужно осмотреть.

Смотрельщик я совсем неважный.

Предположить мне невозможно,

Что облик тот был невеществен,

Ей смерть была совсем страшна.

Но угадала и узнала,

Что ночью мы сюда вернемся,

Затем лишь чтоб ее увидеть.

Она явилась мне как тень,

И свет ее был фантастичен,

И все ж ее, как человека,

И осязать возможно было,

И ясно видеть; страх был в ней,

Как в смертной; женщина боится

Таким же образом: как призрак,

Она исчезла невидимкой,

Как привиденье, здесь была.

Дать только волю рассужденью,

И я не знаю, Бог свидетель,

Не знаю я, во что мне верить

И что я должен отрицать.

Я знаю. Я-то...

Что ж ты знаешь?

Что это был здесь жено-дьявол.

И нового тут ничего нет,

Ведь дьявол женщина весь год,

И для того, чтоб с ней сквитаться,

Что столько раз она есть дьявол,

К нам дьявол так сюда и прибыл,

И побыл женщиной разок.

Сейчас придет моя сеньора,

Здесь в этой зале подожди.

Совсем хорошая ловушка.

Дверь заперта? Конечно, да.

Что с этой пыткою сравнится?

Я посетил Эскориал,

Вернулся только что оттуда,

И это было — волшебство,

Что свет во тьму мне приносило

И озадачило меня,

Письмо мне пишет, очень нежно,

Где так подробно говорит:

"Коль вы дерзаете со мною

Увидеться, сегодня в ночь

С слугою выйдите, который

Сопровождает вас всегда.

Два человека будут ждать вас

На кладбище (Какая мысль!)

Себастиана, с ними будет

Для вас удобный паланкин".

Она меня не обманула,

Сел в паланкин я[20] и блуждал,

Покуда чувства направленья

В пути совсем не потерял.

И наконец я очутился

У входа мрачного один,

Где только чудились мне страхи

И привидения впотьмах.

Там женщина ко мне приходит.

(Так показалось мне во тьме)

И ощупью меня уводит

По комнатам вперед, вперед,

Я ничего притом не вижу

И я ни с кем не говорю.

Но наконец сквозь щель дверную

Я вижу свет. Конец пути.

Любовь, достигла ты желанья,

Увидишь даму ты сейчас.

Как следует — все приключенье.

С каким убранством этот дом!

И сколько женщин там блестящих!

Какой величественный зал!

Какие дамы и наряды!

Какая роскошь красоты!

Сейчас мои считают братья,

Что возвратилась ты домой,

Так значит это страх пустой,

И наше продолжать занятье

Мы можем с легкою душой.

Тебе здесь нечего бояться.

Какую роль играю я?

Служанка ты теперь моя.

А после будешь укрываться,

Смотреть из комнаты другой,

Что будет у него со мной.

Вам было скучно дожидаться?

О, нет. И только говорю

Сейчас я правду вам, сеньора.

Кто ночью ждет и ждет зарю,

Тот знает, что она не скоро

Ему засветится для взора,

И знает, что заботы те

В ночной исчезнут темноте.

И потому мое страданье

Я в нежной потопил мечте,

Я знал, что дня блеснет сиянье.

Хоть и не нужно, чтобы ночь

Меня так тягостно томила,

Пред тем как прах сокрылся прочь,

И чарований ваших сила

Мне солнце неги засветила.

Для солнца вашей красоты

Не нужно было темноты,

Вы день, что и без солнца светит.

Вот ночь, в покровах черноты,

Бежит рассвет, сияньем метит

Улыбкой нежной все кругом,

Не золотой в нем свет для взора,

Но все же светит он, сеньора,

И пенье птиц звучит. Потом

Выходит яркая аврора,

И золотит и жжет заря

Воспламеняющим пожаром.

И вслед ее минутным чарам

Выходит солнце, все горя,

Светя и вместе позлащая.

Рассвет, за ночью вслед вступая,

Горит, из мрака свет творя.

Заря рассвету подражая,

Являет пламенный свой вид.

Но солнца светлое явленье,

То божество, что вне сравненья,

Зарю на бой зовет, горит.

Но вы, — и солнцу вы затменье,

В вас высший пламень говорит

Так ясно, что бывать вам ночи

Не нужно было полномочий,

Когда могли вы после дня

Взойти из светлых средоточий,

Как солнце солнца для меня.

Хотя признательность мне нужно

Вам выразить за эту речь,

Где слово к слову, в миге встреч,

Вы сочетали так жемчужно,

Но я должна вас остеречь.

Ведь не такое это зданье,

Не так до неба вознеслось,

Чтоб ветру быстрому пришлось

Здесь утомить свое дыханье,

Приют, лишь скромный для мечтанья,

И в ваши сладкие слова

Могу поверить я едва.

Я не рассвет, нет в сердце пенья,

И здесь улыбка не жива.

Я не заря, мое томленье

Пред вами скрыто, и явленья

Нет перед вами слез моих.

Не солнце я, в огне живых

Лучей и правду не являю,

Которую я обожаю.

В недоуменностях таких

Кто я, сама того не знаю.

Но точно молвлю, говоря,

Что не рассвет я, не заря,

Не солнце. Ибо не роняю

Сейчас ни слез из янтаря,

Ни смехов светлых. Уверяю

Я вас, сеньор Дон Мануэль,

Я только женщина, не боле,

Всегда была я в женской воле,

И вы единственная цель,

Вы цепь, в чьей ныне я неволе.

Неволя та невелика,

И если вижу вас со мною,

Сеньора, все ж я вам открою,

Что это я ценю слегка:

Во мне есть большая тоска

Чрез вас, — ее не успокою.

Через меня?

Да, потому,

Что вы скрываетесь во тьму,

Сказать мне, кто вы, не хотите.

Сеньор, желанью моему,

Прошу вас, в этом уступите,

Меня открыться не просите.

Когда хотите быть со мной,

Со мною будьте, только знайте,

Кто я, о том не вопрошайте,

Я быть загадкой теневой

Должна, ее не омрачайте.

Не то я, чем кажусь для глаз,

Не тем кажусь я, что на деле.

Хотите быть со мной, — у вас

Есть достиженье этой цели,

Но не желайте знать рассказ,

Кто я: Коль в этом непокорство

Окажете, явив упорство,

Одно лишь может в этом быть,

Что не хотите вы любить,

Хотя бы я любить хотела.

Художник пишет мертвеца

И лик один — пред вами тело

Без жизни, мертвый цвет лица,

И лик другой — пред вами смело

Сияет радость без конца.

Любовь художник, два в ней лика,

Меня вы видите в одном,

Я, кажется, вам нравлюсь в нем,

Но, может быть, все будет дико,

Когда увидите в другом.

Одно сейчас сказать должна вам:

Вы слушаете, мысль тая,

Что дама Дон Луиса я,

Вы в заблуждении неправом,

И в этом клятва вам моя.

Скажите, что же вам, сеньора,

Велит скрываться от него!

Быть может, это оттого

Так избегаю я позора,

Что положенья моего

Высокого могу лишиться,

Коль Дон Луису вдруг случится

Меня узнать.

Прошу одно

Сказать: Как это вам дано

В дом проникать ко мне?

И это

Пока пусть будет без ответа.

(Теперь и я явлюсь сюда.)

Вот сладости, прошу покорно,

И, ваша светлость, тут вода...

Кто говорит со мной так вздорно?

Была ли светлость здесь когда?

Ты хочешь обмануть сеньора

Дон Мануэля, будто я

Такая важная?

Моя

Владычица...

Ну вот как скоро

Загадка кончилась моя:

Не ошибусь, конечно, я,

Теперь подумавши, что это

Передо мною дама света,

И что за золото она,

Здесь тайною окружена.

Эй, Исабель, дверь отопри мне!

О небо, что это за шум?

Я умерла!

Я леденею?

О, Боже! Мукам нет конца?

Сеньор, отец мой там стучится.

Что делать должен?

Нужно вам

Укрыться в комнате отдельной.

Сведи скорее, Исабель,

Его в ту комнату, что знаешь,

В отдельную. Ты поняла?

Идем скорей!

Ну что же, скоро?

О, боже, не покинь меня!

Здесь жизнь и честь стоят на карте.

Я дверь сорву!

Ты, Беатрис,

Вот в этой комнате побудешь,

Тебя здесь не должны найти.

Чего ты в этот час здесь хочешь.

И почему тревожишь нас!

Сперва, Анхела, объясни мне,

Что значит этот твой наряд?

Я оттого всегда печальна,

Что вечно в трауре хожу,

И я оделась, чтоб увидеть,

Не веселей ли будет так.

Не сомневаюсь. Грусть у женщин

Наряды могут прогонять,

И драгоценности — лекарства.

Но все же думаю, что ты

С такою мыслью неуместна.

Что в этом важного? Никто

Меня увидеть здесь не может.

К себе вернулась Беатрис?

Да, и отец ее разумным

Нашел беседу прекратить.

Лишь это знать сейчас хотел я,

Чтобы решить, могу ли я

Ее увидеть постараться.

Ну, оставайся с богом здесь,

И помни, твой наряд не к месту.

Дверь, Беатрис, скорей запри.

Прекрасно вышли мы из страхов.

Твой брат идет меня искать.

Пока все в доме не затихнет,

Дон Мануэль к нам не придет,

В мой кабинет пойдем со мною.

Коль это с рук тебе сойдет,

Ты будешь в доме невидимка.

Вот здесь без шума ты побудь,

Чтобы тебя не услыхали.

Как мраморный я буду тут.

О только б дверь я закрепила!

Сумею ли? Я вся дрожу.

Какое это дерзновенье

Решиться так войти туда,

Где человек не может видеть.

Какая тут грозит беда

И в чем опасности таятся.

Вот в доме я сейчас чужом,

Его хозяин, столь он знатный,

Что светлостью его зовут,

Тот дом исполнен изумлений,

И так далек от моего.

Но что такое? Дверь открылась,

И кто-то в комнату вошел.

Создателя благодарю я,

Что нынче в дом вхожу свободно.

И в комнате не знаю страха,

Хотя вошел я без свечи.

То привиденье Невидимка

С моим резвится господином,

Так мной зачем бы заниматься?

А вот, однако, началось!

Кто тут?

Молчанье, кто б ты ни был,

А то убью тебя кинжалом.

Как бедный родственник я буду,

Что у богатого в дому.

(Наверно тут слуга какой-то

Зашел случайно, — от него я

Узнаю, где я). Расскажи

Чей это дом и кто хозяин?

Сеньор, хозяин здесь есть Дьявол,

И дом здесь Дьявола, который

Отсюда да умчит меня.

Живет тут некая сеньора,

Чье имя Дама Привиденье,

Та Невидимка некий дьявол,

Что принимает женский лик.

А ты кто?

Некий я наперсник,

Или слуга, и подчиненный,

Служитель я, и сам не знаю,

Зачем я в этих волшебствах.

А кто твой господин?

Безумный,

Глупец, никчемный, юродивец,

Простак, из-за подобной дамы

Себя в убожестве блюдет.

А как зовут?

Доном Мануэлем

Энрикесом.

О, Иисусе!

И Косме я Катиборатос.

Ты? Косме! Как сюда вошел?

Я твой сеньор. Скажи, за мною,

Как я отправился в дорогу,

Вошел ты следом? Ты за мною

Вошел, чтобы укрыться здесь?

Великолепная забава!

Как ты сюда попал, скажи мне?

Ведь ты отправился так смело

Один туда, где жданным был?

И вот вернулся. Как же это?

И как, скажи, здесь очутился?

Ведь я с ключом не расставался,

Его с собой ношу всегда.

А это комната какая?

Твоя, иль Дьявола, быть может.

Свидетель Бог, что лжешь ты нагло,

От дома был я далеко,

Вот только что в другом был доме,

Совсем на наш он не похож был.

Так это было привиденье,

Тебе я правду говорю.

Меня с ума свести ты хочешь.

Еще разуверений нужно?

Иди вперед вот этой дверью.

И прямо выйдешь до ворот,

Тогда ты сможешь убедиться.

Ты правду говоришь. Слежу я.

Когда же, господа честные,

Хитросплетениям конец?

(Уж Дон Хуан ушел из дома,

И нужно Дону Мануэлю

Не дать узнать, в каком он месте,

Его я проведу сейчас.)

Тсс, господин, меня ты слышишь?

Ну, это хуже: От шипенья

Я ломоту почуял в бедрах.

Мой господин ушел к себе.

Речь о каком же господине?

(Дон Мануэль возвращается.)

Я в комнате своей, конечно.

Ты тут?

Я тут.

Иди со мною.

Прекрасно, я пойду с тобой.

Не бойся, ничего не бойся.

Сеньор, я схвачен невидимкой!

Откуда же обманы эти,

Я не узнаю наконец?

Не отвечаешь, что за глупость?

Ответь мне, Косме, Косме! — Небо!

Я лишь на стены натыкаюсь.

Ведь я же с ним здесь говорил?

Куда же он пропал так быстро?

Он разве тут не находился?

Поистине вполне разумно

Теперь лишиться мне ума.

Но кто-нибудь сюда войдет же.

Я посмотрю, как он прибудет.

В алькове я покуда спрячусь

И терпеливо подожду,

Пока я точно не узнаю,

Кто эта Дама Привиденье,

И не покажет невидимка

Свою мне в ней красоту.

Мой брат ушел, тебя он ищет,

А Исабель к Дон Мануэлю

Пошла, чтобы его к нам снова

Сюда ввести, скорее все

Как следует мы приготовим,

Все подождите здесь покуда,

Чтоб он нашел готовый ужин.

Я не видала никогда

Истории такой забавной.

Идет?

Идет, шаги я слышу.

Несчастный я! Куда иду я?

Уж эти шутки чересчур.

Но нет, я вижу здесь красавиц.

Я Косме или я Амедис?

Космильо или Белианис?

Идет. Но Боже, это что ж?

Теперь попался я в ловушку.

Что, Исабель, тут приключилось?

Сеньора, я туда вернулась,

Где ждал меня Дон Мануэль,

Когда же в комнате была я,

Я встретилась там со слугою.

Позолотить ошибку хочешь?

Там света не было.

Увы!

Теперь уж все разоблачится.

(Его нам нужно одурачить.

Начнем же.) Косме!

Дамиана!

Поближе подойди сюда.

А мне и здесь так превосходно.

Приблизься, ничего не бойся.

Такой, как я, бояться будет?

Так почему не подойдешь?

(Отговориться невозможно,

Тут будет честь моя задета.)

А уваженье непонятно?

Зачем же непременно страх?

Я не испытываю страха

И перед самым Сатаною,

Когда пришел он в лике женском.

Ведь это с ним не в первый раз.

Когда свои кует он ковы,

Он облекается в нагрудник

И надевает также юбку.

Ведь их не дьявол изобрел.

Он в виде девушки красивой,

Богатой, стройной, разодетой,

Однажды пастуху явился,

И тот, едва лишь увидал,

В нее немедленно влюбился.

Он насладился дьяволицей,

Тогда он в страшном гнусном лике

Ему угрозно возопил:

"О, жалкий человек, не видишь,

Какой увлекся красотой?

Она такой пред тобой,

От головы до самых ног.

Отдайся же в грехе подобном!"

А он, раскаяние зная

Еще и менее, чем прежде,

За наслажденьем так сказал:

"Напрасный и обманный призрак,

Когда ты думаешь, что горько

Отчаялся в грехе несчастный,

Поутру завтра воротись

В том самом лике, как являлся.

И ты увидишь, что влюблен я

Не менее, чем был и раньше,

И, во свидетельство прими,

Что в лике женщины не страшен

Людской душе и самый Дьявол".

Теперь приди в себя немножко,

Вот сладость, вот воды испей,

От страха возникает жажда.

Я не испытываю жажды.

Иди же и о том подумай,

Что возвратиться должен ты,

А это двести миль отсюда.

О, Боже Вышний! Что я слышу?

Стучат?

Стучат.

Ведь вот несчастье!

Судьба преследует меня!

Эй, Исабель!

Спаси нас Боже!

Дверь отопри.

На каждый страх я

Имею брата.

Что нам делать!

Я спрячусь от него скорей.

Она и есть та Невидимка.

Иди со мной.

Пойду с тобою.

Чего ты от меня желаешь?

Я удовольствия других

Моей заботой нарушаю.

У дома паланкин увидел,

В нем верно Беатрис вернулась,

И видел, брат пришел домой.

Чего ж ты хочешь? Объясни мне.

Как раз живешь ты надо мною,

И мне казалось, услыхал я,

Что гости у тебя сейчас,

Я захотел в том убедиться.

Здесь Беатрис?

Пришлось вернуться,

Отец мой снова рассердился,

По-прежнему в досаде он.

Я вижу, обе вы в смущеньи.

Что означают те приборы?

Тарелки, сладости, стаканы?

Зачем допрашиваешь ты

О том, в чем мы в уединеньи

Находим женскую забаву?

А этот шум что означает?

Я умираю!

Видит Бог,

Какие-то здесь бродят люди.

Не может быть, чтоб это брат мой

Так осторожно пробирался.

Увы мне! Небо, состраданья!

По глупости я захотел

Любовную развеять ревность,

И ревность чести предо мною.

Я свет возьму, хоть и опасно, —

При свете объяснится все,

И честь теряется при свете.

Ай, Беатрис, ведь мы погибли,

Коль только он их повстречает.

Уже успела Исабель

Его в ту комнату спровадить,

Напрасно ты сейчас боишься,

Нас тайна шкафа охраняет.

А если хочет так беда,

Что Исабель в своем волненье

Его приладить не успела,

И он туда проникнуть сможет?

Куда-нибудь тебе скорей

Укрыться нужно в безопасность.

Я к твоему отцу отправлюсь,

Как он тебя ко мне отправил:

Переменилась только роль,

Твоя беда теперь со мною.

Входи скорей.

Опять я слышу,

Что в комнате сейчас есть кто-то.

Мужчину видел я, клянусь.

Дела неважны.

Как случилось,

Что этот шкаф здесь передвинут?

Ну, свет пошел. А я наткнулся

На стол, — будь стол защитой мне.

А это вот таким манером.

Дон Мануэль!

Что здесь такое?

Вы, Дон Луис! Что это значит?

Где Невидимка-то прошла,

Сто раз хотел бы им сказать я.

Не рыцарь, низкий, и предатель,

Гость вероломный, втихомолку

Честь похищающий того,

Кто дал приют тебе, защиту

И окружил тебя почетом,

А ты в такие приключенья

Без удержу направил путь

И без достоинства дерзаешь, —

Вынь из ножон клинок бесчестный!

Я это сделаю затем лишь,

Чтоб защитить себя сейчас,

Твоими я смущен словами,

Тебя я вижу и смущаюсь,

Смущаюсь я самим собою,

И всем, что здесь, я изумлен.

И хоть меня убить ты хочешь,

Меня ты умертвить не сможешь,

Я жизнь испытывал в жестоком,

И смерть бессильна перед ней.

И оттого меня не сможешь

Убить, что не убит я скорбью,

А если ты и очень силен,

Поверь, что скорбь моя сильней.

Здесь доводами не поможешь,

Лишь делом.

Дон Луис, помедли,

Быть может, удовлетворенье

Смогу тебе я дать вполне.

Какое удовлетворенье

Ты можешь дать мне, если словом

Ты будешь множить оскорбленья?

Когда ты в комнату вошел

Чрез эту дверь к той недостойной,

Какие для такой обиды

Придумать сможешь объясненья?

Пусть эта шпага, Дон Луис,

Пронзит мне грудь тысячекратно,

Коль что я знал об этой двери

Или о комнате какой-то.

Так что ж ты делал в этот час

Без света здесь?

(Что мне ответить?)

Я жду, чтобы слуга вернулся.

Ты прятался, я это видел.

Или солгали мне глаза?

Обманчивы глаза нередко.

И если зренье обмануло,

Быть может, также слух солгал мне?

И слух.

Солгали, словом, все.

Лишь ты здесь утверждаешь правду.

А ты один...

Прошу сдержаться,

Затем что, прежде чем ты скажешь

И прежде чем вообразишь,

Тебя я умертвить успею.

И если так судьба желает,

На первом месте я. Законы

Священной дружбы — да простят!

И если биться суждено нам,

Так будем биться достойно нас:

Поставь тот свет, чтоб он обоим

Светил в дуэли нам равно.

Запри ту дверь, откуда вышел,

Сюда войдя неосторожно,

Я эту дверь запру в то время,

А ключ пусть будет на полу,

Кто жив останется, тот выйдет.

Я шкаф припру столом отсюда,

И если б даже захотели

Открыть оттуда, нет пути.

Открылся прямо ход в кулисы.

Кто тут?

Судьба меня пытает.

Тут никого.

Вот этот самый,

Кого ты ждал, Дон Мануэль?

Не время говорить об этом,

Я прав, и это твердо знаю.

Что хочешь думать, то и думай,

Тот будет жить, кто победит.

Чего ж вы ждете? Бейтесь двое.

Меня ты очень оскорбляешь,

Коль это обо мне ты мыслишь.

О том я думаю сейчас,

Как поступить мне со слугою:

Коль отошлю его, конечно,

Он обо всем сейчас расскажет:

А коль останется он здесь,

В том преимущество мне будет,

Он за меня, конечно, встанет.

Тут неудобства не возникнет,

Такого я не совершу.

В алькове дверь есть: там пусть будет

Он взаперти, мы будем равны.

Да, это мысль.

Чтоб стал я биться,

Вам нужно будет хлопотать,

О том же, чтобы я не бился,

Заботиться пустое дело.

Вот мы остались только двое.

И начат поединок наш.

Не видел я руки столь меткой!

Я не видал руки столь твердой!

Я безоружен; рукоятка

Сломалась, биться мне нельзя.

Тут в храбрости нет недостатка,

А только случай, так пойди же

И шпагу принеси другую.

Ты так же смел, как и учтив.

(Судьба, что должен предпринять я

В таком тяжелом затрудненьи?

Одновременно честь он отнял

И, победивши, дал мне жизнь.

Пойду придумаю я повод,

Действительный или наружный,

Чтобы узнать мне, как я должен

В таком сомненьи поступить.)

Так что ж ты не идешь за шпагой?

Пойду, и если подождешь ты,

Приду назад я с нею быстро.

Там как бы ни было, но я

Здесь буду ждать тебя.

Так с Богом.

Дон Мануэль, тебя храни Он!

И да блюдет тебя Всевышний!

Ключ вынимаю я, а дверь

Закрою, чтоб не видно было,

Что кто-то есть здесь. Сколько мыслей

Толпится в голове смятенно

И мне покоя не дают.

Как справедливо угадал я,

Когда решил, что ход здесь тайный,

И Дон Луиса эта дама.

Все так и есть, как думал я.

Но где ж несчастия обманут?

Сеньор, сеньор, я заклинаю,

Раз ты один, позволь мне выйти,

Я привидения боюсь,

Оно тут примется немедля

Играть в вопросы и ответы,

И даст одно, возьмет другое,

А мне и стен тут не видать.

Я отопру тебе, чтоб только

Твоих мне глупостей не слышать,

Чтоб не терзаться этим вздором

И жалких низостей не знать.

Здесь ты останешься, покуда

Не расспрошу и не узнаю,

Какая в этот час причина

Тебя заставила уйти

Из дома; не хочу, чтоб прямо

В свое прошла ты помещенье,

Неблагодарная, там буду

Я до тебя и расспрошу,

Что тут с тобою происходит.

(Пусть в комнате Дон Мануэля

Она побудет это время,

А если он придет домой,

Поставлю я слугу у входа,

И скажет тот, чтоб не входил он.)

О, горе мне! Пришли несчастья,

Одна беда к другой беде.

Я мертвая.

Уйдем скорее.

Чего боишься?

Это Дьявол,

Не женщина, меня ухватит,

И в этой комнате она.

Ведь кто она, теперь мы знаем,

И стол стоит пред этой дверью,

И ключ в другой. Как ей проникнуть?

Как вздумает, так и войдет.

Ты глуп.

Спаси меня Всевышний!

Что там?

Пример приходит кстати.

Скажи мне, женщина, ты призрак,

Ты наваждение? Ответь.

Меня задумала убить ты?

Каким путем сюда проникла?

Дон Мануэль...

Скажи.

Послушай.

Ко мне стучится Дон Луис,

Он входит, полный дерзновенья,

Себя сдержал, решил проверить,

Дом осмотрел, слепым остался,

Продлил осмотр, нашел тебя,

И тотчас звук мечей раздался,

Ведь шпага говорить умеет.

Я знаю, что замкнулись двое,

Обида в них и смелый дух,

И если сталь ведет беседу,

А речь молчит, исход какой же?

Один — живой, другой — убит,

Тут, ни жива и ни мертва,

Спешу из дома я скорее

И в тишине, во тьме холодной,

Иду, как бледный образ счастья,

Что только шутит надо мной:

Тут спотыкаюсь, там — упала.

Тут шаг неверный, чувства гаснут,

И в шелковой моей одежде

Я вижу тесную тюрьму.

Одна печальна и смятенна,

Неверною ведома мыслью,

К порогу прихожу темницы,

Где думала найти приют...

Но где несчастный знал отраду?

И вот стою я на пороге,

Но так несчастия созвенны,

Что брат пришел мой, Дон Хуан.

Я всячески ему стараюсь

Не дать узнать меня — усилья

Вредят мне только. Странный случай:

В молчаньи — женщине беда.

Молчаньем я себя убила!

Но, словом, он стоял у двери,

Когда я подошла к порогу:

Вулкан в снегах, утес в огне.

Луна светила еле-еле,

И при неверном этом свете

Он на груди моей увидел,

Как драгоценности блестят,

(Не в первый раз они так губят!)

И он услышал шелест платья.

(Не в первый раз нам в платье гибель!)

Он думал, милая его,

Он мотыльком летит на пламя,

Чтоб в нем, любя, воспламениться,

И не возлюбленную видит,

А тень звезды своей, меня.

Кто мог бы думать, что влюбленный

Стремится к той, кого ревнует,

И небо так к нему враждебно,

Что даже в ревность принял он.

Заговорить хотел, не в силах,

Волнение всегда безгласно.

И наконец, чуть внятно молвив,

Меня печально он спросил,

В чем смысл такого оскорбленья.

Ему ответить я хотела,

(Но, я сказала, чувство немо.)

И говорить я не могла.

Испугу ум помочь не может,

Приходит помощь слишком поздно,

И оправданьями своими

Лишь подтверждала я вину.

"Ступай, — сказал, — сестра лихая,

Пятно на нашей древней чести,

Тебя замкну в уединеньи,

Где в достоверном будешь ты,

Пока я зорко — осторожно

Не разъясню причину злого

И не сумею успокоить

Мою бессонную тоску".

Сюда вошла, тебя я вижу,

Небесная мне в этом радость,

В моем я доме привиденьем

Была из-за любви к тебе.

Тебя я чтила и скрывалась,

Была сама себе гробницей,

Когда б тебя не берегла я,

Какая б в том была любовь!

И где же было б уваженье

Лицом к лицу сказать о страсти!

Но я любить тебя хотела,

И цель моя — любовь к тебе.

Я потерять тебя боялась,

Завоевать тебя стремилась,

Чтоб быть всю жизнь тебе покорной

И душу всю отдать тебе.

Хочу служить тебе — и плачу.

И умоляю, заклиная,

Чтоб ты смягчил мое несчастье,

Чтоб ты помог, чтоб защитил.

(Мои несчастия как гидра

Многоголовая: чуть только

Одно кончается, другое

Из праха тотчас восстает.

Как быть мне в этом лабиринте?

Я думал, дама Дон Луиса,

Она сестра его, и если

Была обида столь сильна,

Когда любви его касалась,

И лишь затрагивалась нежность.

Какая сила в оскорбленьи,

Когда затрагивает честь?

Несправедливое мученье!

Его сестра она. И если

Ее освободить хочу я

И кровью защитить моей,

Взывая к стали как к защите,

Ее тем больше обвиняю,

Я тем скажу, что я предатель.

Изменник очага его.

Свою доказывать невинность,

Ее тем самым обвиняя, —

С моей несогласимо честью,

Ее мне обвинять нельзя.

Так что ж мне предпринять возможно,

Коль совершаю я измену,

Вставая на ее защиту,

А если брошу, низкий я?

Я за нее — я гость нечестный,

Ее я брату предоставлю —

Бесчеловечный я, — где ж выход?

Освобожу — я низкий гость,

Оставлю — я в любви бесчестный.

Как ни взгляни, все будет худо,

Итак умру я, убивая.)

Сеньора, страх свой прогони,

Я благороден, ты со мною.

Сеньор, стучат.

Наверно это

Со шпагой Дон Луис вернулся.

Открой.

О, горе мне! Мой брат!

Не бойся ничего. Вся храбрость

Моя — тебе защитой будет.

Вот тут стань за моей спиною.

Вот я вернулся. — Это что ж?

Изменница!

Сдержите шпагу,

О, Дон Луис. Я в этой зале

Вас ожидал, когда ушли вы,

И я не знаю, как сюда

Пришла вот эта дама, — ваша

Сестра, согласно заявленью.

Даю вам рыцарское слово,

Что я не знаю, кто она,

И если только говорил с ней,

Так с кем я говорил, не знаю.

Ее я в месте безопасном

Хочу увидеть, — хоть бы мне

Пришлось за то расстаться с жизнью.

Дуэль меж четырьмя стенами

Должна была свершиться тайно,

Теперь ей нужно гласной быть.

Едва ее освобожу я,

Вернусь к предмету нашей ссоры,

И так, как между нами было,

Что честь и шпага стали нам

Два разных довода, и ценных,

Позвольте мне пойти за честью,

Как я позволил вам — за шпагой.

Да, я за шпагою ходил,

Но лишь затем, чтобы немедля

Ее к ногам повергнуть вашим.

С тем обязательством покончив,

Которым с вами связан был,

Могу я биться с вами снова,

Коль возникает новый повод.

Она сестра мне. Предо мною

Ее не уведет никто,

Не будучи ее супругом,

И если взять ее хотите,

Так можете рукою мужа.

Такое слово давши мне,

Ее возьмите, уведите,

И возвратитесь, если нужно.

Я возвращусь, но, увидавши,

Как осмотрительно ты тверд,

Хочу к ногам твоим припасть я.

Встань, встань, прошу я.

И чтоб лучше

Сдержать обещанное слово,

Моя рука твоей сестре.

И если только в посаженном

Отце здесь будет недостаток,

Я тут: придя сюда, где раньше

Сестру оставил, я молчал

И не хотел идти к несчастьям,

Но выхожу я к наслажденьям.

Раз к этому приходит дело,

Свидетели уместны здесь.

Ты Беатрис, в моем здесь доме?

Я из него не выходила,

Сейчас причину ты узнаешь.

Коль громко случай нас зовет,

Воспользуемся им немедля.

Ну, слава Богу, привиденье

Означилось перед глазами.

Так что же, молви: был я пьян?

Женись на Исабель, коль трезвый.

Женился бы, будь только трезвый,

Да не могу.

А в чем же дело?

Я время не хочу терять,

Ведь это не устроишь сразу.

Воспользуюсь минутой лучше,

Чтобы за автора смиренно

У всех прощенья попросить.

Ну, пойте, пойте, звуки песен

С прекрасной Феникс говорят,

Пока она, внимая песне,

Меняет пышный свой наряд.

Ей часто нравились напевы

Печали, плена и скорбей.

Те песни, что рождались волей

Колодок наших и цепей,

Ужель могли ей быть желанны?

Могли и были. Пойте ей.

Она вас слушает отсюда.

То будет худшей из скорбей.

О, Сара нежная, лишь звери,

Лишь птицы, чья душа во тьме,

Чей дух мышленьем не украшен,

Поют, веселые, в тюрьме.

Так никогда вы не поете?

В усладу горести своей,

Но не чужой, слагаем песни.

Она вас слушает. Скорей.

Все высокое сдается

Тяжкой силе долгих лет.

Время с легкостью несется

Для губительных побед.

Ступайте, пленники, из сада,

И пенье кончите. Сюда

Выходит Феникс молодая,

Как предрассветная звезда,

И ей гордится луг зеленый,

И ей украшены цветы.

Второй зарею к нам являясь,

Как царственно прекрасна ты!

И первая сказать не смеет,

Что ей обязаны одной

Своим багряным блеском — роза,

Жасмин — своею белизной.

Подайте зеркало.

Не надо

Просить совета у него:

Ни одного нет недостатка

В картине лика твоего.

Что в красоте (пусть я признаю,

Что я красива), что мне в ней,

Коль нет веселья, нет блаженства?

Какая ж боль в душе твоей?

Ах, если б знала я, Селима,

Что мучит сердце, мне б тогда

Усладой горести служила

Моя сердечная беда!

Когда б я знала, в чем страданье

И чем нарушен мой покой,

Я назвала бы огорченьем

То, что зову теперь тоской.

Но я лишь чувствую и знаю

Глухую боль каких-то ран,

Воспринимаю огорченно

Души встревоженной обман.

Когда тебя не развлекает

Весною расцвеченный сад,

Где в пышном храме из жасминов

Колонны роз, блестя, молчат,

Отправься к морю: лодка будет

Воздушной колесницей дня.

И на волнах увидя столько

Живого блеска и огня,

Печально сад промолвит морю:

"Уж солнце, в мир бросая тень,

В свое вернулось средоточье:

Как быстро минул этот день!"

Напрасно, образуя тени,

Являя дали, тешит взор,

Средь отражений и сияний,

Земли и моря дружный спор.

С цветами спорят блеском волны,

С волнами речь ведут цветы,

И друг у друга отнимают

Первопрестольность красоты.

Увидя, как умеет море

Движеньем волн своих дышать,

Стремятся в зависти растенья

Его теченью подражать:

И потому зефир влюбленный,

Волнуя цвет и аромат,

Колеблет нежные растенья

И изменяет пышный сад,

И он является не садом,

А океаном из цветов:

И море, видя с огорченьем,

Как вешний сад и свеж и нов,

Стремится также разукрасить

Роскошной пеной берег свой,

Высокие ломает волны,

С их белизной и синевой,

И в состязании изящном,

Вторичный воплотив закон,

Красуется залив зеленый

И голубой цветущий склон,

И красотою ярких перьев,

И переливностью сквозной,

Блистает сад, как море в цвете,

И море точно сад весной:

Так как же тосковать должна я,

Когда привлечь не могут взор

Земля и небо, сад и море?

Велик души твоей раздор.

Когда недуг твой позволяет

Дать отдых для сердечных бед,

Пусть этот подлинник прекрасный

(То подлинник, а не портрет,

В нем дышит жизнь) тебе расскажет,

На утешение всем нам,

Что Принц мароккский, Таруданте,

Кладет венец к твоим ногам.

Он от него послом явился,

И несомненностью зови,

Что раз посол немым приходит,

Так с ним послание любви.

В его защиту я вступаюсь:

Он десять тысяч мне дает

Проворных всадников, которых

В моих войсках недостает.

А я как раз намереваюсь

Немедля Сеуту отбить.

Пусть стыд положит гнев на милость

И не препятствует любить

Того, кто будет в нашем Фесе,

На много беспечальных дней,

Блистательно короноваться,

Как царь над красотой твоей.

Аллах да будет мне защитой!

Ну, что ж ты опускаешь взор?

Что так тебя тревожит сильно?

Увы, мой смертный приговор.

Что говоришь ты?

Государь мой,

Ты знаешь, что уж столько дней

Ты был мой царь, отец, владыка.

Что ж говорить мне?

(О, Мулей!

Какой тобой утрачен случай!)

Молчание (О, горе мне!)

Есть знак лишь моего смиренья.

(О, лжет душа, горя в огне,

Лжет голос, говоря такое!)

Возьми портрет.

Возьму рукой,

По принужденью, не душою.

Встречают пушечной пальбой

Мулея, кончившего ныне

По морю фесскому блуждать.

И справедлива эта встреча.

Дай ноги, Государь, обнять!

Мулей, счастливое прибытье!

Кто, прибывая, видит свет

Такой властительнейшей сферы,

Чьей силой мир кругом одет,

И кто, вступая в пристань, видит

Дочь солнца, ясную зарю,

Его прибытие счастливо,

Я это смело говорю.

Прошу, сеньора, дай мне руку.

Я эту милость заслужил:

Лишь для тебя готовя славу,

Я не щажу послушных сил.

(Ушел как раб, и вновь с любовью,

Как прежде пылкой, прихожу).

(О, небеса! Что предо мною?)

Я с благодарностью гляжу,

Мулей, на преданность и верность.

(Я умираю.) Твой приход

Да будет счастлив.

Нет, как вижу,

Он много мне сулит невзгод.

Что ж нового, Мулей, на море?

Теперь терпенье покажи:

Дурные вести приношу я.

Все, что ты знаешь, нам скажи:

Кто одарен душою стойкой,

Тот с ликом ясности всегда

Добро и зло равно встречает.

Сядь, Феникс нежная, сюда.

Я здесь.

Садитесь все. Внимайте.

Не скрой молчаньем ничего.

(Нет красноречья, нет молчанья,

Увы, у сердца моего.)

Великий Царь, как повелел ты,

С двумя галерами я вышел,

Чтоб совершить объезд по морю

Вдоль берберийских берегов[22].

Твоим намерением было,

Чтоб прибыл я в тот город славный,

Что звался некогда Элисой;

У самой бухты он стоит

Близ Геркулесова пролива[23],

Название его от Сейдо,

А Сейдо, Сеута, в еврейском,

Как и в арабском, красота.

Воистину красив тот город!

Но небеса его отторгли

От твоего венца, владыка;

Быть может, мудрый Магомет

Хотел свой гнев явить нам в этом,

И в посрамленье нашей силы

Нам португальские знамена

На башнях видятся его.

И в них насмешка нашей славы,

Для нашей гордости преграда

Кавказ, которым задержался

Могучий Нил твоих побед[24],

И посредине перервавшись,

Поток разливный остановлен,

И путь в Испанию утрачен.

Так выполняя твой приказ,

Я вышел в море, чтоб разведать,

Какой он вид теперь имеет,

Какие в нем сокрыты силы,

И как вернее можешь ты,

Уменьшив тяжесть предприятья,

Начать войну. Да будет воля

Небес на то, чтобы с победой

Тебе был город возвращен!

Хотя теперь нам ждать придется,

Покорствуя беде важнейшей;

И замысел ты свой отвергни,

Увидя, что зовет другой:

Войска, которые тобою

Для Сеуты предназначались,

Должны к Танхеру устремиться,

Там та же горькая беда,

Там то же горькое несчастье,

Там та же пытка, та же мука.

Я это знаю, потому что

Однажды, утренней порой,

В тот час, когда, полупроснувшись,

И смутный запад попирая,

Выходит солнце, разметавши

Волну сияющих волос

Над нежной белизной жасминов,

Над блеском роз багряноцветных,

И тканью золотой стирает

С очей проснувшейся зари

Сверканье слез огня и снега,

Их превращая в пышный жемчуг,

Вдали на море увидал я

Громаду тяжких кораблей:

И в это первое мгновенье

Не мог решить мой взор смущенный,

Что было там на горизонте,

Утесы или корабли.

Подобно как в живописаньи

Искусной кистью создаются

Виденья, облики, и дали,

И, перспективой обольщен,

То видит глаз глухие горы,

То города с их светлой славой, —

Всегда рождает отдаленность

Толпу чудовищ для очей, —

Так точно в областях лазурных,

Смешавши волны с облаками

И море с небом сочетая,

Сплетенье света и теней

Родило тысячи обманов

Для глаз, увидевших сначала

Лишь облик смутных очертаний

Без различенья четких форм.

Сперва, увидев, что краями

Те отдаленные предметы

Уходят в небо, мы решили,

Что это были облака

Из тех, которые стремятся,

К сафиру моря прикоснувшись,

Зачать потоки дождевые,

Чтоб их кристаллами родить.

И складно было так подумать,

Неисчислимая громада,

Казалось, всю морскую бездну

По капле думала испить.

Потом нам ясно показалось,

Что это рой морских чудовищ

В сопровождении Нептуна

Из водных выступил пещер;

Игрушка утреннего ветра,

Вздувались паруса, качаясь,

И нам казалось, это крылья

Качаются над зыбью волн.

Но этот Вавилон огромный

Приблизился, и было видно,

Что вымпела с их трепетаньем —

Его висячие сады.

Удостоверенное зренье

Тогда узнало без ошибки,

Что это близилась армада

По глади рассеченных вод.

Вкруг кораблей взметались волны,

Они кудрявились, крутились

То серебристыми скалами,

То горами из хрусталя.

Такие вражеские силы

Перед собою увидавши,

Я повернул: порой умело

Бежать — есть тоже победить.

Подробно море это зная,

Зашел я в замкнутую бухту,

Где под прикрытьем двух утесов

Нашел прибежище себе.

И мог без страха встретить ярость

Такой могущественной силы,

Явившейся на изумленье

Земли и моря и небес.

Они пришли, нас не заметив,

И я, желая (столь понятно!)

Узнать, куда армада эта

Направила дальнейший путь,

Решил вторично выйти в море,

И этот раз мои надежды

Напрасными не оказались,

Всевышней волею небес:

От флота сильного отставший

Один корабль на зыби водной,

Незащищенный, слабо бился,

Он, как позднее я узнал,

От всей армады, перенесшей

Свирепость бури, отделился,

И был разбит, и был разорван,

И так наполнен был водой,

Что не могли его насосы

Ее вычерпывать: качаясь

И наклоняясь вправо, влево,

Он выплывал и утопал,

Я подошел к нему вплотную,

И утопавших тем утешил,

Хоть я и мавр, — иметь в несчастьи

Товарища, — приятно всем,

Настолько, что усладой служит

И вид врага. Желанье жизни

Настолько охватило многих,

Что, сделав лестницей канат,

Они сдались, хотя другие

Их осуждали, восклицая,

Что жить — не жить, живя без чести,

И с португальским хвастовством

Сопротивленье оказали.

Один из сдавшихся подробно

Поведал, что армада эта

Из Лиссабона шла в Танхер,

Чтоб осадить его геройски,

И на стенах его зубчатых

Чтоб португальские знамена

Блистали так же, как всегда

На Сеуте мы это видим,

Когда выходит в небо солнце.

Царь португальский, Эдуарте,

Чья слава, полная побед,

Витает с римскими орлами,

Своих двух братьев посылает,

Энрике и Фернандо, славу

Столетья нашего, чтоб здесь

Они победой увенчались.

Магистры ордена — чье имя

Христос и Авис, — эти братья[25];

И на груди у них кресты,

Зеленый крест и крест багряный.

Они четырнадцати тысяч

Солдат выплачивают деньги,

Тех не считая, государь,

Что служат им в свой счет, бесплатно.

Коней могучих десять сотен

Дала испанская надменность,

И каждый конь — как ягуар,

Как ягуар, одетый тигром.

Они теперь уже в Танхере,

И в этот час, о, государь мой,

Ступают по его пескам,

А если нет, то проплывают

Вдоль берегов. Так поспешим же

И защитим его: бесстрашно

Бич Магомета подними,

И лучший лист из книги смерти

Исторгни властною рукою,

Быть может, совершится ныне,

Что Морабиты предрекли, —

Что португальская корона

Найдет злосчастную могилу

Среди песков, сожженных солнцем,

На африканских берегах.

Пусть силою меча кривого

Кровь португальцев изольется,

И ширь полей зелено-синих

Воспримет ярко-алый цвет.

Молчи, не говори мне больше,

Твои слова смертельный яд,

Они во мне свирепость будят

И казнью лютою казнят.

Пускай Инфанты с мощной ратью

Идут, подобные огню.

Я укрощу смельцов кичливых

И в Африке похороню.

Мулей, ты с конницей немедля

Отправься к берегу и там

Держись, пока с своею силой

Я не приду на помощь к вам.

Твоей я крови доверяюсь.

Ты в стычку вовлеки врагов,

Не дозволяя захватить им

Все протяженье берегов,

А я с проворностью такой же,

Как ты, неся с собой беду,

Всех остальных бойцов бесстрашных

На поле битвы приведу.

Мы кровью спор запечатлеем,

Мы явим для веков пример,

И Сеута моею будет,

Им не достанется Танхер.

Хоть ухожу, но не хочу я

Уйти, о, Феникс, без того,

Чтоб не сказать, что умираю

Я от недуга моего.

И мой недуг меня заставит

Почтительность к тебе забыть:

Но тот, кто ревностью терзаем,

Учтивым может ли он быть?

В твоей руке прекрасно-белой

Скажи, врагиня, чей портрет?

Кто этим счастием обласкан?

Скажи мне, кто? Но, впрочем, нет.

Не говори мне оскорблений:

Не слыша от тебя, кто он,

Его в твоей руке увидя,

Я слишком, слишком поражен.

Мулей, хотя мое желанье

Тебе позволило любить,

Но оскорбительным, но грубым

Со мною ты не должен быть.

То правда, Феникс, сам я знаю,

Что так нельзя мне быть с тобой;

Но видит небо, что, ревнуя

И мучаясь, я сам не свой.

Тебе служил, тебя любил я,

Тебя я в сердце берегу;

Но если я молчал, влюбленный,

Молчать, ревнуя, не могу.

Твоя вина не заслужила,

Чтоб объясненья я дала,

Но для себя самой хочу я,

Чтоб не было меж нами зла.

Причина есть...

Так есть?

Конечно.

Да сохранит тебя Творец!

Портрет мне...

Послан?

Таруданте.

Зачем?

Затем, что мой отец,

Не зная о моей заботе...

Отлично.

Пожелал, чтоб два

Владенья царские...

Довольно.

Причина, значит, такова?

Творец тебя да покарает!

Но в чем, скажи, моя вина,

Когда отец замыслил это?

Ты лучше умереть должна

Была сегодня, но портрета

Не принимать.

Свою боязнь

Могла я скрыть, но что же сделать

Могла бы я?

Пойти на казнь,

Как я пошел бы.

Неизбежность.

Ты позабыла свой обет.

Я уступила поневоле

Насилию.

Насилья нет!

Так что же?

Я, с тобой расставшись,

Мою надежду схоронил.

И так как снова убеждаться

В твоей измене — выше сил,

Я ухожу, — ты можешь, Феникс,

Мне пожелать побольше зла.

Иди, разлука неизбежна...

Уже душа моя ушла.

В Танхер, а сетованья после

Окончишь в Фесе, в свой черед.

Да будет мой недуг продолжен.

Прощай, разлука нас зовет.

Итак, портрета не отдавши,

Ты мне велишь теперь идти?

Когда б не Царь, его давно бы

Я уничтожила.

Пусти,

Отдай же, говорю, портрет мне,

Пусть вырву из руки — того,

Кто за моей спиною вырвал

Меня из сердца твоего.

О, Африка прекрасная, пусть первым

На берег твой песчаный я вступлю,

Чтоб тяжести шагов ты уступила,

Как волны уступают кораблю.

А я вторым на почве африканской

Встаю.

Да осенит нас Дух Святой!

И здесь за мною следом предвещанья.

Энрике, прогони свой страх пустой.

Раз ты упал, паденье это значит,

Что пред тобою самая земля,

Как пред царем, объятья раскрывает.

Пустынны горы, долы и поля,

Арабы, увидав нас, прочь бежали.

Танхер закрыл ворота стен своих.

Граф де Миральва, Дон Хуан Кутиньо,

Враги ушли, но мы отыщем их.

Исследуйте подробно поле битвы,

И прежде чем полдневный жгучий зной

Нас будет жечь и ранить беспощадно,

Забросьте в город возглас боевой.

Скажите, чтоб не думал защищаться,

А ежели царит упорство в нем,

В Танхер ворвавшись, быстро я сумею

Его наполнить кровью и огнем.

Смотри же, как, направившись к воротам,

Я вплоть до крепостных приближусь круч,

Хотя бы там вулкан огней и молний

Извергнул к солнцу сонмы дымных туч.

Благодаренье Богу, я на суше.

Иду, куда хочу. Апрель и май.

Ни тошноты, ни ужасов, ни качки,

И я не в море. Ну, вода, прощай.

Не в море я, где даже самый быстрый

К чудовищу из дерева причтен,

И может быть судьею этим глупым

Внезапно на погибель осужден.

Родимая земля, да не умру я

В воде, и до последнего конца

Пускай и на земле не умираю.

Ты можешь слушать этого глупца?

А ты так безрассудно, безутешно

Не слушаешь, как шепчет страх в тебе?

Душа моя полна предчувствий темных,

И казнь моя желательна судьбе:

Везде я вижу только лики смерти,

С тех пор как флот оставил Лиссабон,

Едва на этот берег берберийский

Набег армады нашей был решен,

Как Аполлон, весь в саване туманов,

Сокрыл свой образ, между туч, вдали,

И море, бурей бешеной объято,

Вдруг разметало наши корабли.

Взгляну на море — там ряды видений,

На небо — там в лазури вижу кровь,

На воздух — там ночные вьются птицы,

Смущенный, я смотрю на землю вновь,

Разъятая, она могилы кажет,

Я падаю, бессилием объят.

Я изъясню тебе твои сомненья,

Печалиться не нужно, милый брат.

Один корабль у нас разбила буря,

И этим самым море предрекло,

Что слишком много войска взято нами;

Оделось небо пышно и светло,

В багряный цвет, — не ужас в том, а праздник;

Чудовища нам видятся в воде

И птицы в ветре — создали не мы их,

И если здесь мы видим их везде,

Они конец кровавый предвещают

Своей земле. Не верь в пустой обман,

Приличны эти все приметы маврам,

В них указаний нет для христиан.

Мы оба христиане, и с оружьем

Не для тщеславья прибыли сюда,

Не для того, чтоб мир в бессмертных книгах

Сказания о нас читал всегда.

Пришли мы возвеличить веру в Бога,

Ему и честь и слава надлежит,

Когда дозволит, будем жить счастливо:

Гнев Божий нас повсюду сторожит.

Его страшиться должно; но не в страхах

Пустых нисходит гнев с Его вершин:

Ему служить пришли мы, не обидеть:

Так будь же до конца христианин.

Но что случилось?

Повелитель,

Идя к стене, как ты сказал мне,

На склоне той горы высокой

Я конный увидал отряд;

Сюда стремится он из Феса,

И так наездники проворны,

Что кони, кажется, не кони,

А перелетных стая птиц.

Их не поддерживает ветер,

Земля едва их ощущает,

И воздух и земля не знают,

Они бегут или летят.

Так поспешим же к ним навстречу,

Вперед направим мушкетеров,

За ними с копьями и в латах

Пусть выйдут конные бойцы.

Начало доброе, Энрике,

Нам обещает этот случай.

Его приветствовать должны мы.

Итак, мужайся.

Я твой брат.

Не устрашит меня неверность

Такого случая и даже

Не устрашил бы облик смерти.

А что касается меня,

Мне надо быть всегда в засаде.

И стычка же! На копья — копья.

Турнир, скажу вам, превосходный,

Ну, надо мне скорей в тайник.

Смелей, на них, уже разбиты,

Повсюду мавры отступают.

Поля убитыми покрыты

Солдатами и лошадьми.

А что ж не видно Дон Фернандо?

В пылу борьбы он где-то скрылся.

Отыщем же его, Кутиньо.

Где ты, повсюду я с тобой.

На поле битвы опустелом,

Что общей кажется могилой,

Или театром самой смерти,

Остался, мавр, один лишь ты,

Твои солдаты отступили,

Твой конь струит потоки крови,

Покрытый пеною и пылью,

Он возмущает дольний прах,

И меж коней, освобожденных

От седоков своих убитых,

Тебя добычей он оставил

Моей властительной руки.

И я горжусь такой победой,

Ее желаннее иметь мне,

Чем видеть это поле битвы

Венчанным злостью гвоздик.

Так много пролито здесь крови,

И так украсилось ей поле,

И так несчастие громадно,

Что утомленные глаза,

Проникшись жгучим состраданьем,

Уставши всюду видеть гибель,

Невольно ищут, не глядит ли

Меж красного зеленый цвет.

Итак, твою сразивши храбрость,

Я из коней, бродивших в поле,

Взял одного, и оказался

Таким чудовищем тот конь,

Что, сын ветров, он притязает

Быть у огня усыновленным,

И между пламенем и ветром

Его оспаривает цвет,

Он белый весь, и потому-то

Вода сказала: "Он рожденье

Моих глубин, его из снега

Могла сгустить одна лишь я".

По быстроте он, словом, ветер,

По благородству — пламя молний,

По белизне — воздушный лебедь,

По кровожадности — змея,

По красоте — высокомерный,

По дерзновенности — могучий,

По ржанью звонкому — веселый,

По груди сильной — великан.

Сев на седле и сев на крупе,

Вдвоем с тобой чрез море крови

Мы проносились между трупов

На оживленном корабле,

И между пеною и кровью,

Как бы играя в перламутре,

Он от хвоста до самой челки

В стремленьи бешеном дрожал

И, чуя тяжесть над собою,

Двойною парой шпор пронзенный,

Он мчался, чудилось, влекомый

Теченьем четырех ветров.

Но и такой атлант могучий

Под тяжестью своей сломился,

Затем что тяжкий гнет несчастий

И зверю чувствовать дано;

А может быть в своем инстинкте

Задет, он про себя промолвил:

"Веселым шествует испанец,

Печальным едет в путь араб:

Так против родины я буду

Изменником и вероломным?"

Но будет говорить об этом.

Глубоко опечален ты,

Скрывает сердце, сколько может,

Но ты устами и глазами

Изобличаешь те вулканы,

Что у тебя в груди кипят,

И шлешь ты пламенные вздохи,

И слезы нежные роняешь,

И каждый раз, как обернусь я,

Моя душа удивлена;

Должна другая быть причина,

Которая тебя печалит,

Не мог твой дух одним ударом

Судьбы жестокой быть сражен:

И было бы несправедливо

И дурно, если б о свободе

Так горько плакал тот, кто может

Так тяжко раны наносить.

И потому, коль, рассказавши

Другому о своем несчастьи,

Тем самым горе облегчаешь, —

Пока к моим мы не придем,

Раз эту милость заслужил я, —

Тебя степенно и учтиво

Я убеждаю, расскажи мне,

Какое горе у тебя.

Скорбь сообщенная бывает

Не побежденной, но смиренной,

И я, виновник самый главный

Превратности твоей судьбы,

Желаю быть и утешеньем

И устранителем причины

Твоих печальных воздыханий,

Коли причина разрешит.

Велик ты в храбрости, испанец,

И так учтив ты, как бесстрашен;

И ты словами побеждаешь,

Как шпагой можешь побеждать.

Когда меня на поле битвы

Ты победил мечом могучим,

Ты жизнь мою своею сделал,

И вот вторично взят я в плен;

Моя душа твоею речью

Побеждена, ты повелитель

И над душою и над жизнью,

Ты и жесток и милосерд,

И побежден тобой я дважды

Оружием и обращеньем.

Ко мне проникшись состраданьем,

Испанец, ты меня спросил,

О чем я пламенно вздыхаю;

Я сознаю, что, если скажешь

Другому о своем несчастьи,

Оно тогда умягчено,

Но сознаю я вместе с этим,

Что тот, кто говорит о боли,

Желает, чтоб она смягчилась,

Моя же боль в моей душе

Царит настолько над моими

Восторгами, что, не желая

Смущенья их и облегченья,

Хотел бы я о ней молчать;

Но нужно мне повиноваться,

И я тебе открою тайну.

Я Фесского Царя племянник,

И называюсь шейх Мулей.

Мой род прославлен многократно

Наместниками и пашами.

Но я был сыном злополучии

С первоначальных дней моих,

И даже на пороге жизни

Родился я в объятьях смерти.

Пустыня, что была великой

Могилой для испанских войск,

Была моею колыбелью:

Узнай, что я родился в Хельве[26],

В тот самый год, когда у Хельва

Вы пораженье понесли.

Явился я к Царю Инфантом,

Служить ему. — Но тут начало

Моих печалей и несчастий:

Казни, судьба, меня, казни.

Я красоту увидел в Фесе,

Она, мое очарованье,

Жила близ моего жилища,

Чтоб ближе смерть я встретить мог.

И чтоб любовь была вернее,

Чтоб не могла она порваться,

Росли мы оба неразлучно

С первоначальных наших лет,

И в те младенческие годы

Любовь не молнией явилась,

Когда глубоко поразила

Не силу и не высоту,

А нежность, трепетность, смиренность,

И, чтоб явить свое господство,

Она неравными стрелами

Пронзила юные сердца.

Но как вода своим упорством

На камне след обозначает

Не силою своих ударов,

А тем, что падает всегда,

Так неотступными слезами

Сумел пробить я камень сердца,

Который в долгом равнодушьи

Казался тверже, чем алмаз;

Не силою заслуг особых,

А тем, что я любил безмерно,

Ее заставил я смягчиться,

И, осчастливлен ею, жил,

Хотя недолго, наслаждаясь

Восторгами любви блаженной,

Но отлучился на несчастье:

Довольно этим я сказал!

Другой влюбленный в это время

Меня убил своей любовью,

Он счастлив был, а я несчастен,

Он близко был, я далеко,

И я в плену, а он свободен,

Так велико противоречье

Его судьбы с моей судьбою:

Решай, могу ли я скорбеть!

О, смелый мавр и в чувствах нежный,

Коль ты влюблен, как повествуешь,

И очарован, как сказал мне,

И любишь, как изобразил,

И так ревнуешь, как вздыхаешь,

И так мечтаешь, как боишься,

И так желаешь, как тоскуешь,

Блаженно мучаешься ты.

Один лишь выкуп мне желанен:

Чтобы твоим был этот выкуп.

Вернись к возлюбленной, скажи ей,

Что португальский дворянин

Тебя в рабы ей посылает:

А ежели она захочет

Мне заплатить из чувства долга,

Мое добро бери себе:

Возьми у ней любовь как деньги

И получи с нее проценты.

Смотри, уж конь, упавший наземь,

Передохнул и снова встал;

Я знаю, что зовут любовью,

И знаю, в чем беда разлуки,

Тебя удерживать не стану,

Бери коня и поспешай.

Я не скажу тебе ни слова;

Кто дар свой щедро предлагает,

Тот награжден уже тем самым,

Что принят добровольный дар.

Скажи мне, португалец, кто ты?

Не более, как благородный.

Кто б ни был ты, я это вижу.

Я буду навсегда твой раб,

Как в счастии, так и в несчастьи.

Бери коня, не медли. Поздно.

Когда тебе так показалось,

Что чувствует, кто был в плену

И кто к любви спешит, свободный?

Великодушно — дать другому

Свет жизни.

Храбрый португалец!

Он с лошади мне говорит.

Чего ты хочешь?

Я надеюсь,

Что будет день, когда сумею

Я отплатить за это благо.

Да усладит тебя оно.

Добро не может потеряться.

Аллах тебя да сохраняет,

Испанец смелый[27].

Если только

Аллах есть Бог, будь счастлив с ним.

Но что за трубный звук я слышу?

Им ветры быстрые полны,

Загрохотали барабаны,

Я слышу музыку войны.

Фернандо, я к тебе с известьем.

Что нового?

Ты слышишь шум?

Войска из Феса и Марокко

На нас примчались, как самум.

Нежданно прибыл Таруданте,

Чтоб фесскому царю помочь,

Сам царь пришел с огромным войском,

И обступили нас, как ночь.

Ведя осаду, их войсками

Мы с двух сторон осаждены,

С одним рука с рукой сразимся,

Другому тыл предать должны.

Нас ослепили блески Марса.

Что делать нам в беде такой?

Что делать? Умереть, как должно,

С невозмутимою душой.

Мы два Маэстре, два Инфанта,

Довольно было бы сказать —

Два португальца, чтобы страха

Ни перед чем не показать.

Так повторим, Христос и Авис,

Христос и Авис навсегда,

И с радостью умрем за веру,

Коль умереть пришли сюда.

В недобрый час на этот берег

Сошли мы с наших кораблей.

Не время говорить об этом,

Сражаться нужно нам. Смелей!

Судьба взывает к нашей силе,

Мы вражьей стиснуты толпой,

Итак, на бой. Христос и Авис!

Идемте все. На бой, на бой!

Не выйти нам из переделки,

Два против одного сошлись.

Преподлая, скажу вам, штука.

О, небо, небо, отворись!

Хоть щелку маленькую дай мне,

Чтоб смерти избежать тому,

Кто вышел в битву, сам не зная,

Ни для чего, ни почему.

Давай-ка притворюся мертвым[28],

А заодно, не будь я глуп,

Вменю себе, что это время

Я не жил, будучи как труп[29].

Кто отражает так удары

Руки, струящей свет огней

Четвертой сферы?[30]

Тот, кто может,

Доверясь храбрости своей,

С врагами бешено сражаться

Как со свирепыми зверьми.

Кто я, тебе мой меч покажет.

И топчет же. Ах, черт возьми!

Я вижу, португалец смелый,

Как сила велика твоя,

И не смущаюсь, вам победу

Сегодня дать хотел бы я.

О, горе мне, куда ни встану,

Топчу я трупы христиан.

Топчи, пожалуй, только я-то

Зачем в удел топтанью дан?

Высокомерный португалец,

Я обещание даю,

Что если ты оружье сложишь,

Ты дружбу получил мою.

Скажи мне, кто ты?

Только рыцарь.

И больше сведений не жди.

Убей меня.

Пусть враг сначала

Найдет отпор в моей груди,

Она стеной алмазной будет.

Вперед, Фернандо, дай им знать

Свою наследственную храбрость.

Чего еще мне больше ждать?

Пусть прекратится спор оружья,

Не нужно больше славы мне:

Раз этот пленник мной захвачен,

Победа решена вполне.

Во имя плена или смерти

Исполни, что я говорю:

Твой рок свершен, отдай же шпагу,

Фернандо, Фесскому Царю.

Что вижу?

Лишь Царю бы отдал

Я шпагу: не отдать ему —

Не мужество, а безрассудство.

Мой брат!

Волненью своему,

Энрике, не давай быть явным;

Мы тешились в пылу борьбы,

Прими же эту неудачу,

Как переменчивость судьбы.

Теперь, Энрике, Дон Фернандо

В моих руках: и я могу

Лишить вас жизни: но в победе

Я не желаю мстить врагу.

Я шел лишь на свою защиту,

И если вашу кровь пролью,

Такой я не достигну славы,

Как сохранив вас, в честь мою.

И чтобы выкуп был вернее,

Вернись к Царю, пусть знает он,

Что здесь Фернандо, и тобою

Он может быть освобожден.

Но пусть запомнит Эдуарте,

Что не получит он его,

Покуда Сеута не будет

Владеньем царства моего.

А Вас, светлейший Принц, прошу я

Теперь пожаловать за мной,

Идемте в Фес.

Иду за сферой,

Чей свет — путеводитель мой.

Итак, за ревностью и дружба

Зажжет мой дух огнем борьбы.

Энрике, я в плену останусь,

Но не страшусь моей судьбы.

Ты скажешь брату, чтобы в этом

Нежданном бедствии моем

Он был Царем-христианином.

Ужель ты усомнишься в нем?

Я говорю, христианином

Пусть явит он теперь себя.

И таковым сюда вернусь я.

О неизбежном не скорбя,

Иди. Обнимемся.

Ты пленник,

Меня пленяешь.

Дон Хуан,

Прощай.

Я остаюсь с тобою.

О, друг, ты мне судьбою дан!

О, злополучное событье!

Скажи Царю... Но, впрочем, нет.

Лишь передай мое молчанье

Царю, как горький мой привет.

Еще христианин убитый.

Сегодня порубились мы.

Давай-ка бросим трупы в море,

Во избежание чумы[31].

А вот давайте-ка сперва я

Открою настеж вам башки;

Мы, португальцы, и умерши,

Довольно на руку бойки.

Эстрелья! Роза! Сара! Что же,

Никто меня не слышит?

Я.

Ты для меня горишь как солнце,

Я пред тобой как тень твоя.

Услышав голос твой певучий,

Ускорил я свои шаги.

Чего ты хочешь?

Здесь останься

И мне советом помоги.

Как рассказать, сама не знаю.

Под тенью нежною ветвей,

Неблагодарный, льстивый, вольный,

И сладостный, бежал ручей,

В волне серебряно-хрустальной

Качая свет дневных лучей;

Неблагодарный, потому что

Не хочет ждать, стремясь вперед;

И льстивый, потому что шепчет,

Но, сам не чувствуя, течет;

И вольный, потому что звонко

Журчанье сладостное льет.

Я по горе гналась за зверем,

К ручью случайно подошла;

И ощутив, как между веток

Прохладно дышит полумгла,

Остановилась в этой чаще

И на мгновенье прилегла.

На этом склоне многоцветном

Гирляндами дышал жасмин,

Там были алые гвоздики,

Весенняя краса долин,

В расцвет растений изумрудных

Вплетался радостный кармин.

Но только душу предала я

Журчанью нежному, как пух,

Как вдруг я слышу шелест листьев,

Гляжу, насторожила слух,

Старуха, вижу, африканка,

Не человек, а точно дух.

Живой скелет того, что было

Лишь тенью бледной и пустой,

Чело наморщено, угрюмо,

Весь вид обманчивый и злой,

Как бы древесный ствол иссохший

И с неободранной корой.

И трепещи, — с печалью темной,

Как бы в предвиденьи невзгод,

Она протягивает руку,

И за руку меня берет,

И тут уж я — как ствол недвижный,

И у меня по жилам — лед.

И в сердце ужас пробуждая,

И сохраняя страшный вид,

Ко мне свой голос обратила,

И яд смертельный в нем горит,

Так быстро-быстро зашептала,

И так невнятно говорит:

"Беда, несчастная, проклятье,

Неустрашимая беда!

Твоя краса ужели будет

Ценою трупа навсегда?"

Она сказала, и от скорби

Я не избавлюсь никогда.

Я не живу: а умираю.

От привиденья — беглеца

Я услыхала предвещанье,

И жду зловещего конца.

О, горе, горе мне! Я буду

Ценой презренной мертвеца!

Легко понять химеру эту,

Легко распутать этот сон.

В них образ той жестокой пытки,

К которой дух мой присужден.

Супругой будешь Таруданте,

Ему ты руку дашь свою;

Но лишь об этом я помыслю,

Как слышу в сердце смерть мою.

Но я избегну этой пытки;

С тобой не будет он счастлив,

Твоей любовью не упьется,

Меня сначала не убив.

Тебя утратить, это можно,

Но жить, утратив, — свыше сил.

Раз нужно, значит, чтоб меня он,

Пред тем как взять тебя, убил,

Так жизнь моя ценою будет,

Которой купит он тебя.

И так как я умру, ревнуя,

И негодуя, и любя,

Свершится это предсказанье,

И ты поймешь его, когда,

Меня утратив, будешь вправду

Ценою трупа навсегда.

Ты на охоту шел, Фернандо,

Тебя увидеть — радость нам,

И мы, в саду работу бросив,

Пришли припасть к твоим ногам.

Решением всевышним рока

Нет радости у нас иной.

И в этом милосердье неба.

Друзья, обнимемтесь со мной.

И видит бог, когда бы мог я

Разрушить тяжкий гнет цепей,

Я вашей бы хотел свободы

Скорей и раньше, чем моей.

Но думайте, что это было

Благословением небес, —

Что мы здесь вместе муку терпим;

Просвет надежды не исчез

Для тех, кто мудростью умеет

Все злоключенья побеждать;

Перетерпите гневность рока,

И будем перемены ждать:

Судьба, жестокая богиня,

Вчера цветок, сегодня труп,

Меняясь, наш удел изменит

Усмешкою капризных губ.

О, Господи! Я понимаю,

Что дать несчастному совет

И оказать лишь словом помощь,

В том мудрости особой нет.

Но если этот раз лишь в слове

Вся помощь слабая моя,

Тут нет вины моей, простите,

Мне дать вам нечего, друзья.

Я думаю, что нам подмога

Из Португалии спешит,

И то, что прислано мне будет,

Все вам, друзья, принадлежит.

А если выкуплен из плена

Я буду, слово вам даю,

Вы все отправитесь со мною.

Работу выполнять свою

Теперь идите, чтоб хозяев

Своих не раздражать ничем.

Властитель, жизнь твоя — отрада

И утешение нам всем.

Живи, наш повелитель, дольше,

Чем Феникс, что живет века.

Скорблю, ни с чем вас отпуская,

И велика моя тоска.

Кто им поможет!

Здесь смотрю я,

С какой любовью ты сумел

Смягчить невольникам их участь.

Меня печалит их удел.

Глядя, как мрачная превратность

На них свою бросает тень,

Я научаюсь быть несчастным;

И может быть настанет день,

Когда мне будет это нужно.

Ты Принц, и думаешь о том?

Родясь Инфантом, волей рока,

Я ныне сделался рабом:

И я отсюда заключаю,

Что если этим стать я мог,

Быть может худшее готовит

Мне в будущем неверный рок:

Между Инфантом и плененным

Длиннее путь судьбой пройден,

Чем между тем, кто просто пленник

И тем, кто более пленен.

Взывает день ко дню другому,

И вновь зовет его другой,

Соединяя в звенья цепи,

Со скорбью скорбь, тоску с тоской.

Моя печаль еще сильнее.

Ты ныне пленник, — день пройдет,

На родину вернувшись Принцем,

Ты будешь счастлив в свой черед:

Мое бесплодно ожиданье,

Судьба изменчивей луны,

Но перемены, улучшенья

Моей судьбе не суждены.

С тех пор, как я придворный в Фесе,

Ты не сказал мне ничего

О том, как любишь.

Есть причина

Для умолчанья моего:

Хранить в глубокой тайне имя

Возлюбленной поклялся я.

Но я послушен долгу дружбы,

И от тебя не утая

То, что тебе сейчас скажу я,

Равно и клятву соблюду.

Единственной и несравненной

Считаю я мою беду;

Так, несравненной, потому что

Вне всех сравнений рождены

Моя любовь и светлый Феникс.

Мечты мои одним полны:

Мое мечтание есть Феникс,

Когда гляжу, когда молчу;

Мое страдание есть Феникс,

Когда скорблю, люблю, хочу;

Мое отчаяние — Феникс,

Когда я плачу, как в бреду;

И луч моей надежды — Феникс,

Когда со страхом счастья жду;

Моя любовь и мука — Феникс,

И если Феникс я сказал,

Как верный друг и как влюбленный,

Признался я и умолчал.

Как он разумно изъяснился,

Учтив он так же, как влюблен.

Когда его страданье — Феникс,

Он большей скорбью огорчен.

Моя печаль — страданье многих,

Обыкновенная беда.

Тебя искал я, Принц светлейший,

И потому пришел сюда.

Пока меж перлов и кораллов

Не скрылось солнце за горой,

Мне хочется, чтоб ты развлекся

Моей охотничьей игрой:

Уже устроена облава

На тигра.

Государь, ценя,

Что ты находишь развлеченья

Ежеминутно для меня,

Скажу, что если развлекаешь

Ты так невольников своих,

Утрата родины не будет

Непоправимою для них.

Раз пленник полон тех достоинств,

Что ты в душе своей вместил,

Вполне законно и разумно

Ему служить по мере сил.

Иди, великий Царь, на берег

Морской, и ты с него увидишь

Наикрасивейшего зверя,

Сумевшего соединить

Искусство гордое с природой:

Там христианская галера,

Нарядная, приходит в гавань,

Хотя вся в трауре она.

И сомневаешься, как может

Веселой быть ее угрюмость,

И португальские знамена

Блистают на ее снастях;

Я думаю, что раз в неволе

Принц Португальский, эти знаки

Есть указанье, что жалеет

Она о горести его,

И потому, покрывшись черным,

Тоскуя о его плененьи,

Идет вернуть ему свободу.

О, добрый друг мой, Дон Хуан,

Не так ты объясняешь траур;

Когда б она несла свободу,

Она оделась бы, ликуя,

В одни веселые цвета.

Позволь, великий Царь, с тобою

Обняться.

Доброе прибытье,

Светлейший Принц.

Так значит верно,

Что осужден я, Дон Хуан!

Мулей, так значит совершилось

Мое заветное желанье!

Теперь, когда благополучным

Тебя я вижу, мне позволь,

О, государь, обняться с братом.

Фернандо!

Милый мой Энрике!

Что означает этот траур?

Но, впрочем, нет, не говори:

Твои глаза сказали столько,

Что бесполезным было б слово.

Не плачь. Коль ты пришел сказать мне,

Что я невольник навсегда,

В том высшее мое желанье:

Ты мог бы требовать награды

За вести добрые, и вместо

Того, чтоб траур надевать,

Одеться пышно, как на праздник,

И ликовать. Как поживает

Король, мой добрый повелитель?

Скажи лишь мне, что он здоров, —

Я счастлив. Ты не отвечаешь?

Коль повторенные страданья

Нам доставляют боль двойную,

Пусть сразу их узнаешь ты.

И ты, великий Царь, внимай мне:

Хоть этот горный склон нам будет

Дворцом пустынным, здесь, прошу я,

Аудиенцию мне дай,

И пленнику отдай свободу,

Услышавши такие вести.

Вся разгромленная армада,

Что в тщетной гордости своей

Была для волн тяжелой ношей,

Инфанта в Африке оставив

Заложником переговоров,

Пошла печально в Лиссабон.

И как услышал Эдуарте

Трагические эти вести,

Печаль к нему внедрилась в сердце,

И то, что было лишь тоской,

Преобразилось в летаргию,

И, опровергнув говорящих,

Что от тоски не умирают,

Скончался добрый наш Король.

Да будет он допущен в небо!

О, горе мне! Так много стоил

Ему мой плен?

Аллаху зримо,

Как тягостна мне эта весть.

Но продолжай.

Король покойный

Распорядился в завещаньи,

Чтобы за выдачу Инфанта

Вам Сеута была сдана.

И с полномочьем от Альфонсо,

Который нам, взамену солнца,

Явился пышною денницей,

Я прихожу, чтоб город сдать:

И так как...

Замолчи, довольно,

Ни слова более, Энрике:

Слова такие недостойны,

Их неприлично говорить

Ни Португальскому Инфанту,

Ни христианскому Маэстре,

Ни даже подлому и злому,

Кто в мире как дикарь живет,

Не ведая христовой веры,

Сияющей лучом бессмертным.

Мой брат, что сопричислен к небу,

Пред смертью это завещал

Не для того, чтоб исполнялось

Дословно это повеленье,

А для того, чтоб показать вам,

Что хочет воли он моей,

Чтоб, значит, вы мою свободу

Другими средствами искали,

Другим, жестоким или мирным,

Неукоснительным путем.

Сказавши: "Сеуту отдайте", —

Он завещал вам: "Предпримите

Что только можно, и усилья

Пусть и до этого дойдут".

Но как же можно, как же можно,

Чтоб христианский, справедливый

Король отдать решился мавру

Тот город, что им куплен был

Своею кровью, потому что

Лишь со щитом и шпагой, первый,

Он утвердил свои знамена

На боевых его зубцах?

И главное еще не в этом:

Сдать мавру город, заслуживший,

Чтоб католическая вера

В нем торжествующей была,

И в храмах умолявший Бога,

С благоговеньем и любовью?

Да разве это было б делом,

Достойным честных христиан,

И соблюденьем правил веры,

И христианским милосердьем,

И бранной славой португальской,

Чтобы Атланты вышних сфер,

Чтобы возвышенные храмы,

На место светов золотистых,

В которых луч играет солнца,

Прияли мусульманский мрак,

И чтоб враждебные им луны,

Родив подобные затменья,

В церквах осуществляли ужас

Таких трагедий роковых?

Так значит это будет благом,

Чтоб храмы превратились в хлевы,

Часовни сделались конюшней,

Иначе, ежели не так,

Чтоб обратилися в мечети?

И тут язык мой умолкает,

Тут пресекается дыханье,

Тут мукою я удушен:

Лишь при одной подобной мысли

Готово сердце разорваться

И волосы восстали дыбом,

И телом овладела дрожь.

То было бы не первым разом,

Что хлев и ясли оказались

Гостеприимными для Бога;

Но раз мечети, в них для нас

Навеки будет знак позорный,

И надпись нашего бесславья,

Гласящая: "Здесь Бог когда-то

Имел жилище, а теперь

Его прогнали христиане,

И помещен здесь ими Дьявол".

И даже это позабыто,

(Как общий приговор гласит)

Что в дом чужой никто не входит,

Чтобы, хозяина обидеть, —

Так разве будет справедливо,

Чтоб в Божий Дом вошел порок,

И нами был сопровождаем,

И мы, чтоб он вошел вернее,

Ему посторожили двери,

А Бога выкинули вон?

Католики, что пребывают

С своими семьями, с богатством,

В том городе, быть может станут,

Чтоб только их не потерять,

Трусливо отпадать от веры.

И мы доставим им возможность

Впадать в соблазн греха такого?

И будут дети христиан

Перенимать у мавров нравы,

И подчиняться их обрядам,

И жить сочленами их секты?

И столько жизней дорогих

Из-за одной, совсем ничтожной,

Должны погибнуть безвозвратно?

Но кто же я? Ужели больше,

Чем просто смертный человек?

Коль быть Инфантом — умножает

Мое значение, я — пленный:

Невольник притязать не может

На пышность почестей; я — раб:

И значит, тот впадет в ошибку,

Кто назовет меня Инфантом.

Так кто ж распорядиться может,

Чтоб жизнь единого раба

Такой ценою окупилась?

Кто умирает, тот теряет

Свою физическую цельность[32],

Ее я в битве потерял:

Раз потерял, так значит умер:

Раз умер, было бы деяньем

С разумной мыслью несовместным,

Чтоб ныне ради мертвеца

Навек погибло столько жизней.

Так пусть же это полномочье

Разорвано на части будет,

И станет искрами огня,

И станет атомами солнца.

Но нет, я съем обрывки эти,

Да не останется ни буквы,

Способной миру возвестить,

Что мысль подобная возникла

В умах у знати лузитанской[33].

Царь, я твой раб, распоряжайся

Своим слугой, повелевай;

Я не хочу своей свободы,

Ей обладать не в состояньи.

Вернись на родину, Энрике:

Скажи, что в Африке меня

Оставил ты похороненным,

Затем что жизнь моя отныне

Во всем подобна будет смерти.

Фернандо, христиане, мертв;

Остался вам невольник, мавры;

Для ваших, пленники, страданий

Прибавился товарищ ныне;

О, небо, смертный человек

Твои восстановляет церкви;

О, море, скорбный умножает

Рыданием твои пучины;

О, горы, темный к вам пришел,

Чтоб жить средь вас, как ваши звери;

О, ветры, нищий удвояет

Дрожаньем крика ваши Сферы;

Во мгле глубин твоих, земля,

Себе мертвец могилу роет;

Чтоб все вы, Царь, и брат, и мавры,

И христиане, и созвездья,

И небо с морем и с землей,

И солнце, и луна, и горы,

И звери дикие узнали,

Что ныне, между злоключений

И бедствий, некий стойкий принц

Возвысил свет христовой веры

И оказал почтенье Богу:

И если б не было другого

Мне основания, как то,

Что в Сеуте одна есть церковь

Во имя вечного Зачатья

Владычицы земли и неба,

Я б сотни жизней потерял,

Чтоб лишь она не потерялась.

Неблагодарный, безучастный

К моей победоносной славе,

К величью царства моего,

Как ты дерзаешь отказать мне

В моем желанье самом сильном?

Но если ты в моих владеньях

Сильнее правишь, чем в своих,

Что ж тут мудреного, что рабства

Ты не почувствовал? Но если

Себя моим рабом признал ты,

С тобой я буду как с рабом:

Твой брат и все твои пусть видят,

Что как невольник самый подлый

Теперь ты ноги мне целуешь.

Какая боль!

Какая скорбь!

Какой удар!

Какая пытка!

Ты мой невольник.

Это правда,

И в этом месть твоя ничтожна;

Из лона темного земли

Для однодневного скитанья

Исходит человек, рождаясь,

Чтоб разные пути изведать

И снова возвратиться к ней.

Благодарить тебя я должен,

Не обвинять, ты научаешь,

Как достоверного жилища

Скорей могу достигнуть я.

Раз ты невольник, ты не можешь

Иметь ни прав, ни притязаний,

И если Сеутой владеешь

И признаешь, что ты мой раб,

И признаешь меня владыкой,

Зачем же не сдаешь мне город?

Затем, что он не мой, а Божий.

Повиновения закон

Тебе не говорит ли ясно,

Что должен ты повиноваться?

Так я тебе повелеваю

Сдать город.

Небо нам велит,

Чтоб раб всегда повиновался

Хозяину лишь в справедливом;

А ежели рабу хозяин

Прикажет, чтобы он грешил,

Его он слушаться не должен;

Грех, сделанный по приказанью,

Есть грех.

Тебя велю убить я.

И будет жизнью эта смерть.

Так чтобы жизнью смерть не стала,

Живи, всечасно умирая;

Узнай, что я могу быть гневен.

А я пребуду терпелив.

Но ты не выйдешь на свободу.

Но Сеута твоей не будет.

Эй, кто там!

Государь...

Немедля

Пусть будет этот раб сравнен

Со всеми: пусть ему на шею

И на ноги наденут цепи;

Пусть служит он в моих конюшнях,

Пускай работает в садах,

Как все, пусть терпит униженья,

Отбросив шелковый наряд свой,

Пускай он ходит в грубой сарже,

Ест черный хлеб и воду пьет

Солено-грязную; пусть спит он

В удушливых сырых темницах;

На слуг его и на вассалов

Наложен тот же приговор.

Взять их отсюда.

О, мученье!

О горе!

О, беда!

Увидим,

Увидим, варвар, что сильнее,

Твое ль терпенье, мой ли гнев.

Увидишь; потому что будет

Мое терпенье бесконечным.

Энрике, верный обещанью,

Я позволяю, чтобы ты

Вернулся в Лиссабон свободно;

От африканских вод отправься

К своим сородичам, скажи им,

Что португальский их Инфант,

Маэстро Ависа, остался

За лошадьми ходить моими;

Пускай они сюда приходят

Освободить его.

Придут.

И если я в его несчастьи

Его теперь не утешаю

И ухожу, так это только

Лишь потому, что я хочу

Сюда вернуться с большей силой,

Чтобы вернуть ему свободу.

Прекрасно, если только сможешь.

Явился случай, наконец,

За прямодушье — прямодушьем

Платя, представить верность дружбе;

Фернандо я обязан жизнью,

Ему я выплачу свой долг.

Царь приказал, чтоб ты работал

С другими вместе, здесь в саду.

Его веленью повинуйся.

Я снисхождения не жду.

На фесского тирана

Король направил брата,

Инфанта, Дон Фернандо,

Чтоб покорить Танхер.

И будет так вставать воспоминаньем

Моя судьба в томительных мечтах.

Во мне печаль и горькое смущенье.

О чем ты, пленник, думаешь в слезах?

Не плачь, утешься, нам сказал маэстре,

Что скоро все вернемся мы домой,

Он всех освободит нас из неволи.

Как скоро вы расстанетесь с мечтой!

Утешься, брат, возьми-ка эти ведра

И принеси воды мне из пруда

Полить цветы.

Охотно и немедля,

Я в этом вам готов служить всегда.

Моя забота, в сердце скорби сея,

Прольет потоки быстрых слез из глаз.

Еще пригнали пленников работать.