Древние майя. Загадки погибшей цивилизации (наиболее полная версия)

Глава 5 Майя — «финикийцы Нового Света»

Еще каких-нибудь двадцать лет назад в ученых кругах безраздельно господствовала точка зрения, согласно которой древние майя были малоподвижным и замкнутым народом, сознательно укрывшимся в глубине непроходимых джунглей от всякого рода чуждых влияний извне. Южные границы их владений были закрыты горными хребтами Гватемалы и Гондураса.

Три четверти полуострова Юкатан окружено морем. Сухопутные подступы к нему со стороны Мексики преграждались бесконечными болотами Чьяпаса и Табаско. Это и позволяло майя, по мнению многих авторитетных исследователей, развивать свою самобытную культуру почти в полной изоляции от внешнего мира.

Поглощенные бесконечными заботами о своих маисовых полях и урожае, земледельцы майя и не помышляли больше ни о чем другом. Им были совершенно чужды какие-либо проявления воинственности и милитаризма. «Война, — отмечает американский археолог Ч. Галленкамп, — никогда не играла в истории майя такой важной роли, как, например, у египтян и греков». Религия постепенно проникла во все сферы жизни общества, а ее хранители, жрецы, сосредоточили в своих руках всю полноту власти. Простой же люд только из-за уважения к богам добровольно обеспечивал этих духовных владык всем необходимым и принимал участие в строительстве дворцов и храмов.

Но эта стройная на первый взгляд научная концепция, созданная еще в 30–50 годах усилиями С. Морли, Э. Томпсона, А. Киддера и многих других авторитетных исследователей культуры майя, теряет свою силу, не выдерживая сокрушительного натиска новых археологических открытий и фактов.

Прежде всего представляется в корне неверной сама предпосылка о том, что древние майя сознательно стремились к изоляции от соседних народов. История человечества почти не знает таких четко зафиксированных случаев. И вместе с тем она изобилует массой конкретных примеров совершенно иного рода.

«Сказки „Тысячи и одной ночи“, — пишет известный немецкий этнограф Ю. Липе, — стали незабвенным памятником важнейшего торгового пути из Багдада в Басру, а по древним крупным торговым артериям, соединявшим Урал с Каспийским морем, на протяжении всей истории переселялись из Азии в Европу все новые и новые массы людей. По древним „шелковым путям“, которые вели от Самарканда к Гиндукушу и от Гоби к Пекину, совершал свои путешествия Марко Поло… В Америке участники торговых экспедиций майя преодолевали/огромные пространства. Были найдены даже карты знаменитого пути, который вел от, Шикаланго (южное побережье Мексиканского залива, штат Табаско. — В. Г.) через девственный лес к золотоносным районам Гондураса…»

Археологические раскопки последних лет со всей очевидностью доказали наличие широких торговых и культурных связей майяской цивилизации с самыми далекими областями Мексики и Центральной Америки.

В вечнозеленых джунглях Петена (Северная Гватемала) находятся руины крупнейшего города майя I тысячелетия н. э. — Тикаля. Он стоит вдали от моря: в 175 километрах по прямой от Гондурасского залива, в 260 километрах от залива Кампече и в 380 километрах от Тихого океана. И тем не менее в городе обнаружено множество «даров моря» как с Тихоокеанского, так и с Атлантического побережья: раковины Спондилус, иглы морского ежа, кораллы, губки, жемчуг, позвонки морских рыб и т. д. В пышных гробницах местной знати часто встречаются предметы роскоши, привезенные из Центральной Мексики. Столица важнейшей центрально-мексиканской цивилизации того времени — Теотихуакан — отстоит от Тикаля по прямой более чем на 1200 километров. Их разделяют высокие горные хребты, широкие реки, болота и бесконечные леса. И тем не менее торговые караваны теотихуаканцев и майя посещали оба города постоянно. В Теотихуакане, в одном из кварталов этой громадной метрополии, найдено значительное число черепков майяской керамики и резные вещицы из голубовато-зеленого нефрита. По предположению ученых, здесь находился квартал торговцев майя, с их жилищами, складами товаров и святилищами. Такой же квартал есть и в Тикале. Помимо десятков дорогих предметов теотихуаканского производства (изящные керамические вазы и чаши с резными и расписными орнаментами, оружие из зеленого обсидиана, который добывался только в Центральной Мексике, и т. д.), в городе обнаружено несколько зданий и храмов, построенных по канонам архитектуры Теотихуакана. Есть там и скульптуры некоторых центрально-мексиканских богов, например бога дождя и воды.

В городе Копано (Гондурас), расположенном на самом юге территории майя, под каменной стелой VIII века н. э., в тайнике найдены обломки золотой статуэтки. Анализ металла и художественный стиль предмета доказывают, что он был привезен в город из Панамы.

На Юкатане археологи подняли со дна «Священного Колодца» города Чичен-Ицы множество интересных находок, происходящих из самых разных уголков Мезоамерики: от Западной Мексики до Панамы и Колумбии. И этот перечень доказательств взаимных контактов можно продолжать до бесконечности.

Еще больше данных о торговых связях майя с соседями мы имеем для периода, непосредственно предшествовавшего испанскому завоеванию (XII–XVI вв. н. э.). Здесь на помощь чисто археологическому материалу приходят уже недвусмысленные свидетельства различных письменных документов и источников. «Занятие, к которому они наиболее склонны, — пишет испанский епископ Диего де Ланда о юкатанских майя, — была торговля. Они вывозили соль, ткани и рабов в землю Улуа и Табаско, обменивая все это на какао и камешки (нефрит. — В. Г.), которые служили у них монетами». Конкистадор Эрнандо Кортес, проходя во время своего Гондурасского похода в 1525 году через провинцию майя-чонталь Акалан[11], отметил, что «товары, которые наиболее в тех местах в ходу, это какао, одежда из хлопка, краски для тела… факелы для освещения, сосновая смола для воскуривания дыма перед их идолами, и низки цветных раковин, которые они очень ценят как украшения».

В доколумбовой Мезоамерике одним из наиболее важных предметов обмена была соль — столь необходимый продукт для жизни человека. Она добывалась главным образом на западном и северном побережье Юкатана. «Почти по всему этому побережью, от Кампече до реки Ящеров и далее, — писал испанский монах Алонсо Понсе, — имеются превосходные соляные источники, которые без какой-либо затраты труда дают много соли, крупной и очень белой». Вот почему совершенно справедливо утверждение американского историка Ральфа Ройса о том, что «торговое процветание Северного Юкатана было основано преимущественно на экспорте хлопчатобумажных тканей и соли».

Особую роль играли в жизни цивилизованных народов доколумбовой Мексики и Центральной Америки бобы какао. Они были не только ценным продуктом питания, лекарством и приятным напитком, но и служили здесь всеобщим эквивалентом — «товаром товаров». Бобами какао в качестве денег широко пользовались не только майя, но и ацтеки, жители Никарагуа и Панамы. «Это какао, — отмечает А. Понсе, — служило мелкой монетой по всей Новой Испании (Мексика и Гватемала. — В. Г.), как в Кастилии служит медная монета. В обмен на бобы какао они покупают все вещи, как если бы они покупали их за деньги». У другого испанского летописца, Овьедо, мы находим еще более интересные данные на этот счет. «Они (индейцы. — В. Г.), — пишет он, — хранят их (бобы какао. — В. Г.) и относятся к ним с таким же вниманием и уважением, как христиане относятся к золоту или деньгам, потому что эти бобы считаются здесь деньгами и индейцы могут купить на них любые товары. Таким образом, в провинции Никарагуа один кролик стоит 10 этих бобов… один раб стоит 100 бобов…» Поскольку в первые годы конкисты испанские монеты были в Новом Свете еще довольно редки, Кортес и Монтехо вынуждены были платить жалованье своим войскам «индейскими деньгами», то есть бобами какао. Историк А. Эррера пишет, что один испанский золотой реал приравнивался к 200 бобам какао.

В старых испанских хрониках упоминаются иногда и некоторые торговые центры, существовавшие на территории майя накануне прихода европейцев.

На побережье Мексиканского залива, в северной части Лагуны де Терминос, находился город, Шикаланго — крупный торговый пункт, куда приходили и ацтекские торговцы — «почтека», и юкатанские купцы, и жители юга.

Другой торговый центр — Симатан — стоял на реке Грихальва и был конечным пунктом длинного сухопутного маршрута из долины Мехико и перевалочной базой для товаров, шедших вниз по реке из Чьяпаса.

В устье той же реки был расположен город Потончан, контролировавший не только торговлю в низовьях реки Грихальва, но и морские пути вдоль западного побережья Юкатана. Это было большое и многолюдное поселение, обнесенное со всех сторон крепким деревянным частоколом.

Выше уже шла речь о богатой провинции майя-чонталь Акалан и ее столице Ицамканаке. Выгодное географическое положение позволяло местным жителям вести оживленную посредническую торговлю с самыми отдаленными областями Гондураса и Гватемалы. «В Акалане, — пишет Кортес, — есть многочисленные торговцы и люди, торгующие во многих местах и богатые рабами и другими вещами, которые обмениваются в этой земле… Как мне удалось узнать, здесь нет иного верховного правителя, кроме наиболее богатого торговца, имеющего большую торговлю по морю с помощью своих судов, и таковой есть Апасполон… И это по причине того, что он очень богат и торгует до такой степени, что даже в городе Нито… он имел квартал со своими агентами и, вместе с ними, своего родного брата, торговавшего своими товарами». Перед нами бесспорный образец индейской торговой республики, напоминающей во многих отношениях знаменитые торговые государства средневековой Европы — Венецию и Геную. Могущество и богатство Акалана целиком зависело от интенсивной внешней торговли, и после нарушения испанцами системы индейских торговых связей эта «купеческая республика» быстро приходит в упадок.

На южных границах территории майя находились в XVI веке еще два важных торговых центра: Нито (в устье Рио Дульсе, Гватемала) и Нако (на реке Улуа, Гондурас). Именно сюда регулярно наезжали за какао и другими товарами юкатанские купцы и вездесущие торговцы майя-чонталь из Акалана.

Важным перевалочным пунктом, где скрещивались многие сухопутные и водные торговые пути, был и Четумаль (юго-восточное побережье Юкатана). Эта область славилась своими плантациями какао и обилием меда.

Нередко наиболее почитаемые религиозные центры были одновременно и крупными торговыми пунктами. Так, к святыням острова Косумель, у северо-восточного побережья Юкатана, где находился особо почитаемый идол богини луны и деторождения Иш Чель, ежегодно собиралось множество пилигримов из Табаско, Шикаланго, Чампотона и Кампече. Если верить некоторым ученым, то эти богомольцы были одновременно и торговцами, о чем говорит обилие на острове самых разнообразных предметов, привезенных издалека. Ту же самую картину наблюдаем мы и в Чичен-Ице, с ее знаменитым «Колодцем Жертв», привлекавшим ежегодно массу верующих со всех концов Мексики и сопредельных областей.

Основываясь на этих фактах, американский исследователь Эрик Томпсон выдвинул гипотезу о существовании в древности длинного морского пути вокруг всего полуострова Юкатан: от Шикаланго (Табаско) на западе до южной части Гондурасского залива на востоке. О наличии такого пути свидетельствуют и археологические находки. При раскопках в Атасте на побережье мексиканского штата Кампече археологи обнаружили две гробницы середины XV — начала XVI века. В них, помимо местных майяских изделий, имелось множество ножевидных пластин из зеленого обсидиана и керамика с оранжевой поверхностью центральномексиканского типа. Зеленый обсидиан в доколумбовой Мезоамерике добывался всегда лишь в одном месте — в Пачуке, штат Идальго, на северо-востоке Мексики. Видимо, этот минерал экспортировался ацтекскими (а до них — теотихуаканскими) купцами в портовые города майя-чонталь — Шикаланго и Потончан по суше в виде сырья. Здесь местные мастера делали из него различные инструменты и оружие, а местные торговцы доставляли и свои и ацтекские товары морем вокруг всего полуострова вплоть до Гондураса. Итак, по крайней мере накануне испанского завоевания, юкатанские майя вели оживленную морскую торговлю с ближними и дальними соседями, а их важнейшие города стояли либо прямо на побережье моря, в удобных бухтах и заливах, либо вблизи устьев судоходных рек. А это красноречиво говорит о большом значении мореплавания и морской торговли в развитии хотя бы наиболее позднего варианта майяской цивилизации в XII–XVI веках н. э.

Американский историк А. Миллер считает, что «море вообще играло в жизни древних майя огромную роль: как в практическом, так и в ритуальном смысле». Море давало индейцам обильную пищу и служило удобной магистралью для перевозки на большие расстояния громоздких и тяжелых товаров. Море было той широкой дорогой, по которой прибывали к майяским берегам из дальних стран диковинные экзотические предметы и сырье, необходимое для повседневной жизни. Морем же, как правило, проникали на Юкатан и различные чужеземные влияния — религиозные, философские, культурные.

Но именно оттуда, из голубых бескрайних просторов, внезапно налетали на цветущие майяские города страшные тропические ураганы, сея вокруг смерть и разрушения. Оттуда же, словно проклятие богов, появлялись вдруг на горизонте легкие ладьи пиратов, периодически совершавших опустошительные набеги на прибрежные селения майя. В числе этих пиратов находились и людоеды-карибы с Малых Антильских островов. «…Пришли иноземцы, пожиратели людей, иноземцы без юбок — их название, страна не была опустошена ими». Так лаконично описывается один из подобных набегов диких карибских племен на побережье Юкатана в 1359 году в древней книге майя «Чилам Балам».

Само местонахождение Карибского моря на крайнем востоке майяского мира навело индейцев на мысль о взаимосвязи его с восходящим солнцем, символизирующим рождение нового дня, новой жизни. В то же время, по древним поверьям, море было связано со смертью, с таинственным и мрачным загробным царством, где душа человека отрывается от своего родного окружения и вынуждена находиться среди каких-то сверхъестественных и страшных чудищ. Таким образом, для всех майя и особенно для обитателей восточного побережья Юкатана, море было важнейшей и определяющей силой в их жизни, силой одновременно и доброй и злой.

Но как могли отважиться на противоборство с коварной морской стихией люди, жившие еще фактически в каменном веке?

Не секрет, что до сих пор в науке преобладает мнение о крайне низком уровне развития мореплавания и кораблестроения у индейцев доколумбовой

Америки. Считается, что они не могли на своих утлых лодчонках совершать сколько-нибудь дальние походы в океанские просторы и ограничивались самыми короткими рейсами непосредственно вдоль побережья.

И для такого негативного вывода имелись свои веские причины. Когда над берегами Нового Света рассеялся дым от первых залпов многопушечных испанских кораблей, а солдаты Кортеса и Писарро сокрушили столицы самых могущественных государств индейской Америки — Куско и Теночтитлан, местное мореплавание было уже практически сведено к нулю.

Грозные флотилии боевых лодок ацтеков и майя были рассеяны и потоплены. Торговые связи между индейскими городами прекращены. А те люди, которые обеспечивали эту торговлю всем необходимым и ради которых она, собственно, и велась, — правители, знать и жрецы — либо погибли в кровопролитных сражениях с чужеземцами, либо укрылись в глухих и труднодоступных местах. Мир доколумбовых индейских цивилизаций постигла невиданная по масштабам катастрофа.

Стоит ли удивляться, что считанные годы спустя после завершения конкисты не осталось буквально никаких следов и от высокого мореходного искусства индейцев. И когда изучением традиционной индейской культуры занялись, наконец, профессиональные археологи и этнографы, некогда внушительные торговые ладьи индейских мореходов выродились уже в жалкие лодчонки, избегавшие выходить в открытые морские просторы. Убеждение в крайне примитивном уровне мореплавания у американских аборигенов стало тогда всеобщим.

Туру Хейердалу пришлось с риском для жизни пройти на бальсовом плоту, построенном по древнеперуанской модели, тысячи миль в Тихом океане, чтобы доказать скептикам высокие мореходные качества этого неуклюжего на вид судна.

А что же древние майя? Неужели они действительно были робкими и забитыми земледельцами, накрепко привязанными к своим жалким хижинам и маисовым полям в глубине вечнозеленых джунглей? Отваживались ли они выходить хоть иногда в открытое море? И если да, то на чем именно, на каких лодках или судах?

По иронии судьбы наиболее полные сведения о мореплавании древних майя содержатся в воспоминаниях и хрониках тех самых людей, руками которых оно и было впоследствии уничтожено.

Наиболее детальное описание морской ладьи торговцев майя сделал еще в начале XVI века Христофор Колумб — первооткрыватель Нового Света. 30 июля 1502 года знаменитый адмирал «моря-океана», в четвертый раз отправившийся искать счастья за просторами Атлантики, обнаружил еще один клочок суши. Это был остров Гуанаха, расположенный близ северного побережья Гондураса. Сам того не ведая, великий мореплаватель оказался буквально в двух шагах от тех сказочно богатых «восточных царств», о которых он так долго мечтал во время своих многолетних путешествий. Прямо на север, в нескольких десятках километров от вновь открытого островка, лежала обширная и богатая страна, с многолюдными городами и цветущими селениями — «страна оленя и фазана», как называли ее местные жители — индейцы майя.

Но Колумб повернул на юг и, медленно плывя вдоль центрально-американского побережья, с каждой пройденной лигой (лига — староиспанская мера длины, равная в среднем около 5,6 километра) удалялся от объекта своих мечтаний — богатой «восточной» страны с высокоразвитой культурой. И если бы не одна случайная встреча на перепутье морских дорог, мы так, вероятно, никогда бы и не узнали, что первым европейцем, увидевшим майя, был сам первооткрыватель Америки. Впрочем, предоставим слово летописцу, с протокольной точностью запечатлевшему это событие в анналах истории.

Неподалеку от острова Гуанаха, в Гондурасском заливе, пишет брат знаменитого мореплавателя — Бартоломе Колумб, «мы встретили индейскую лодку, большую, как галера, шириной в 8 шагов, сделанную из одного ствола дерева. Она была нагружена товарами из западных областей… Посредине лодки стоял навес из пальмовых листьев… который защищал тех, кто находился внутри, от дождя и морских волн. Под этим навесом разместились женщины, дети и весь груз. Люди, находившиеся в лодке, хотя их было 25 человек, не стали защищаться от преследовавших их шлюпок. Поэтому наши захватили ладью без борьбы и привели всех на корабль, где адмирал вознес всевышнему благодарственную молитву за то, что без всякого ущерба и риска для своих он узнает о делах этой земли».

Испанцев поразило все: и размеры индейского судна, и численность его экипажа, и то, что туземцы держались независимо и смело. Но особенное удивление вызывали их одежда и внешний вид: невысокие стройные люди с невозмутимыми лицами, в изящных, с яркими цветными вышивками рубахах, плащах, набедренных повязках и юбках из хлопчатобумажной ткани, были так непохожи на полуголых обитателей вест-индских островов, встречавшихся до сих пор европейцам. В число товаров, обнаруженных в лодке, входили тонкие хлопчатобумажные ткани, медные топоры и колокольчики, бобы какао, кремневые кинжалы, деревянные мечи с лезвиями из острых пластинок обсидиана, маис и т. д. Видимо, эта ладья совершала обычный торговый рейс из приморских городов Табаско или Кампече (на побережье Мексиканского залива) в Гондурас, вокруг всего Юкатанского полуострова. Во всяком случае ее капитан и владелец во время беседы с Колумбом часто показывал на северо-запад и повторял, что пришел из земли «Майям», т. е. что он и члены его экипажа — майя.

Таким образом, это майяское судно, приводимое в движение веслами, должно было вмещать по меньшей мере до 40 человек, поскольку, помимо 25 мужчин, очевидцы упоминают еще какое-то количество женщин и детей, сидевших под навесом из пальмовых листьев.

На первый взгляд долбленая лодка таких огромных размеров кажется почти невероятной. Однако есть и другие испанские источники, подтверждающие это сообщение. Официальный королевский летописец Овьедо-и-Вальдес, говоря об индейцах Вест-Индии (Большие и Малые Антильские острова), отмечает, что они имели долбленые лодки на 40 и даже на 50 человек, «длинные и такие широкие, что между гребцами поперек лодки можно было положить еще целый бочонок». Поскольку слова «гребцы» и «лучники» употребляются здесь как синонимы, видимо, здесь идет речь о военной ладье араваков или карибов, часто совершавших опустошительные набеги и на соседей — жителей островов, и на восточное побережье Центральной Америки. Овьедо подчеркивает, что такие лодки изготовлялись из одного древесного ствола с помощью огня и каменного долота, и ходили они как на веслах, так и под парусами.

Конкистадор Берналь Диас дель Кастильо — очевидец и участник завоевания ацтеков и майя — описывает лодки-каноэ индейцев как долбленки, вмещающие до 40–50 человек. 4 марта 1517 года, стоя на борту одной из каравелл эскадры Франсиско Эрнандеса де Кордовы — первооткрывателя Юкатана, Диас увидел впечатляющую картину — огромный каменный город на берегу и флотилию больших лодок, спешащих к кораблям чужеземцев. «И мы увидели, — вспоминает он, — десять крупных лодок, называемых пирогами, набитых жителями этого города, которые спешили к нам и на веслах и на парусах. Эти пироги выглядят наподобие корыта. Они весьма велики и выдалбливаются из одного огромного дерева. Многие из них вмещают до 40 индейцев».

Хуан-Диас, капеллан экспедиции Грихальвы (1518 г.), определил на глаз, что флотилия боевых лодок майя-чонталь, встреченная испанцами у побережья Табаско в устье реки Грихальва, состояла из 100 судов, вмещавших до 3000 воинов. И если он не преувеличивает, то некоторые из этих лодок должны были иметь значительные размеры и экипаж из 30–40 человек.

Есть все основания предполагать, что индейцы Мексики и Центральной Америки использовали в ряде случаев на своих судах и нашивной борт. Такие лодки использовались, например, ацтеками против конкистадоров во время осады Теночтитлана. Их до сих пор строят индейцы майя, живущие вокруг озера Атитлан в горной Гватемале. Видели подобные лодки и первые европейцы у обитателей Ямайки и Пуэрто-Рико. Нашивные борта делались во всех упомянутых случаях либо из плоских дощечек, либо из тростника, обильно промазанных смолой.

До сих пор существует широко распространенное мнение о том, что парус и нашивные борта не были известны в доколумбовой Америке до прихода европейцев. Выше уже приводились примеры, опровергающие это субъективное утверждение. Но список таких доказательств можно и продолжить.

О парусной лодке майя, привезшей на остров Косумель пленника-испанца Хоронимо де Агиляра, сообщает в своих «Письмах императору Карлу V» конкистадор Эрнандо Кортес.

Берналь Диас видел в 1525 году у входа в Залив Дульсе на Атлантическом побережье Гватемалы торговую ладью майя, идущую неподалеку от берега одновременно и под парусом и на веслах.

В 1586 году испанский монах Алонсо Понсе во время своего путешествия через Залив Фонсека на Тихоокеанском побережье Гондураса так описал лодки местных индейцев: «Эти каноэ, на которых мы совершили свое путешествие, не слишком длинны, но широки, поскольку во внутренней, полой их части, ближе к днищу, они имеют около 1,25 метра ширины и столько же высоты, и борта постепенно становятся уже, до тех пор, пока они не разделяются вверху лишь промежутком в две ладони. Индейцы делают их из некоторых пород очень толстых деревьев, выдалбливая сверху в стволе внутреннюю часть… Эти лодки плавают хорошо, и индейцы придают им такую форму, чтобы они лучше противостояли большим волнам и бурному морю, обычному для данных мест. Обычно они приводят их в движение с помощью весел, хотя иногда пользуются и парусом, сделанным из хлопчатобумажной ткани или из тростниковых циновок…». В каждой лодке, перевозившей монахов, имелось 8 гребцов.

Изображения долбленых весельных лодок довольно часто встречаются и в произведениях искусства древних майя, начиная по крайней мере с VII века н. э. (Тикаль — костяные резные предметы из гробницы 116) и до XII–XIII веков (золотые диски из «Колодца Жертв» и фрески из «Храма Воинов» в Чичен-Ице). Конечно, там в силу большой специфики официальных канонов местного искусства все интересующие нас мотивы даны в сильно стилизованном виде. Но тем не менее основные черты описанных выше плоскодонных и мелкосидящих лодок, выдолбленных из больших древесных стволов, отчетливо представлены и здесь.

Подобный тип судна был как нельзя лучше приспособлен для плавания в прибрежных водах страны майя. Дело в том, что восточное побережье Юкатана никогда не считалось удобным местом для мореплавания. Вероломные коралловые рифы и часто меняющиеся ветры, не говоря уже о страшных тропических ураганах, создают здесь постоянную угрозу судам.

Бесчисленное количество кораблекрушений, произошедших в этой части Карибского моря начиная с XVI века и по настоящее время, красноречиво говорит о тех реальных опасностях, которые поджидают здесь моряков. Однако торговые ладьи майя с их мелкой осадкой были великолепно приспособлены для плаваний в этих водах. Когда же индейцы видели приближение бури, они могли быстро найти убежище в многочисленных морских заливах и бухтах изрезанного юкатанского побережья.

Документы доколумбовой эпохи сохранили нам даже имя тех мореходов, которые регулярно совершали торговые рейсы вокруг всего полуострова Юкатан на своих крепких и вместительных ладьях. Это были майя-чонталь из Акалана. Э. Томпсон называет их «путунами» и «финикийцами Нового Света».

Остается решить, в какой мере оправдано такое сопоставление майяских торговцев-путунов с самыми прославленными древними мореходами Старого Света.

«О путешествиях в неведомые земли на заре истории, — пишет немецкий географ Рихард Хенниг, — мы узнаем, естественно, лишь тогда и только там, где важные события сохранились для последующих поколений в изображениях или письменах, будь то в виде высеченных на камне надписей и других свидетельств…

Молодая наука археология, о которой до конца XIX века история культуры, признававшая лишь литературные источники, ничего не знала, поразительно расширила наши знания о прошлом. Она позволила нам заглянуть в эпохи, считавшиеся навсегда погруженными во мрак забвения, эпохи, о которых ничего не рассказывает ни одна народная легенда».

И действительно, если древние летописи и хроники хранят почти полное молчание о дальних морских путешествиях майя, то куда более красноречивы на этот счет археологические находки — предметы, сделанные майяскими мастерами, но найденные на других территориях.

Ближайшим от Юкатана на востоке был остров Куба, отделенный от Мексики всего лишь стодвадцатикилометровым Юкатанским проливом. Отсюда острова Вест-Индии идут как на север — к полуострову Флорида в США, так и на юг — к берегам Венесуэлы и Гайяны в Южной Америке, обеспечивая тем самым удобные пути для передвижения древних индейских племен. Точно так же и мореходы майя доколумбовой эпохи, двигаясь от острова к острову, могли сравнительно легко попасть от восточного побережья Юкатана до северо-восточной части Южноамериканского континента. Однако господствующие в этом районе ветры и течения благоприятствуют только плаваниям с юга на север, но никак не наоборот. Подобные природные препятствия, бесспорно, значительно затрудняли прямые контакты майя с индейцами Антильских островов, но не могли прервать их совсем.

Вместе с тем, несмотря на ничтожное расстояние, отделявшее Кубу от Юкатана и наличие у местных жителей прочных мореходных лодок, мы находим в письменных источниках всего лишь два смутных свидетельства о взаимных контактах индейцев Мезоамерикии Вест-Индии. В книге майя «Чилам Балам» говорится о прибытии на Юкатан в 1359 году голых чужеземцев, охотившихся за людьми, с тем чтобы их съесть. Вероятно, это был отряд воинов-карибов, совершавший свой обычный набег на соседние племена. Известно также, что некоторые индейцы на северном побережье Гаити рассказали Колумбу во время его первого путешествия в Новый Свет, будто в 10 днях пути на лодке на запад от их острова находится большая земля, где в отличие от местного населения все жители ходят одетыми.

Обратимся к археологии. Кубинский археолог-любитель Маурисио Лиес обнаружил в прибрежном песке мыса Сан-Антонио, на самой западной оконечности Кубы, обломок керамического сосуда майя I тысячелетия н. э. и несколько кусков обсидиана. Как известно, обсидиан на Антильских островах в естественных условиях не встречается, и, таким образом, можно предполагать, что и этот минерал и глиняную вазу характерного майяского облика привезли с собой на остров юкатанские торговцы. При подводных исследованиях близ берегов (?)ной{3} Ямайки аквалангисты нашли недавно различные предметы из обсидиана, происходящего, по мнению геологов, на горных районов Гондураса. Определить точный возраст этих вещей пока не удалось, но они несомненно связаны с какими-то торговыми или культурными контактами доиспанского периода.

Майя еще задолго до эпохальных плаваний Колумба заимствовали у обитателей островов Вест-Индии такую удобную в тропиках вещь, как подвесной гамак, а карибы и араваки, в свою очередь, получили от них знаменитую ритуальную игру в мяч, называвшуюся у ацтеков «тлачтли».

Столь скудный набор материальных свидетельств, доказывающих пребывание майяских мореходов на Антиллах, может объясняться еще и тем, что майяские торговцы не слишком были заинтересованы в плаваниях на восток — к «диким» обитателям островов Вест-Индии.

Другое дело — южный маршрут — в богатые золотом и какао области Центральной Америки, где находятся сейчас латиноамериканские страны Никарагуа, Коста-Рика и Панама.

Множество золотых дисков и статуэток, изготовленных в провинциях Кокле и Верагуас — на западе и юге Панамы, было обнаружено при исследованиях на дне «Колодца Жертв» в Чичен-Ице, на полуострове Юкатан. Это — прямое доказательство интенсивных торговых связей майя с жителями самых южных областей Центральной Америки. Выше уже говорилось о том, что торговцы-майя совершали регулярные морские рейсы вплоть до южного побережья Гондурасского залива. Но если принять во внимание обилие золотых и бронзовых предметов из Коста-Рики и Панамы на майяской территории и находки вещей майя в южных странах, то, видимо, мы не слишком погрешим против истины, продлив морские маршруты юкатанских торговых караванов и до Панамского побережья.

Привозная майяская керамика I тысячелетия н. э. обнаружена археологами в Никарагуа и Коста-Рике. На севере Атлантического побережья Коста-Рики, в местечке Ла Фортуна, найден сланцевый диск с иероглифами майя, а в Эль Чапарроне — нефритовая подвеска с резной фигурой майяского божества. По определению ученых, первый из названных предметов относится к 300–500 годам н. э. и происходит из района города Тикаля (Петен, Сев. Гватемала), второй же напоминает скорее по стилю изделия горных майя I тысячелетия н. э. из Каминальгуйю (Гватемала). Конечно, эти вещи могли попасть в Коста-Рику и сухопутными путями, через торговцев-посредников. Однако нельзя полностью исключить и возможность прямых морских сообщений майя с южными областями Центральной Америки.

Но и эти сравнительно далекие от Юкатана страны не были еще конечным пунктом — «ультима туле» морских походов предприимчивых майяских купцов. Их прочные и легкие парусные ладьи бесстрашно бороздили океанские просторы в поисках новых земель и богатств, уходя все дальше и дальше на юг и юго-запад. Правда, ни в исторических анналах, ни в археологических раскопках до сих пор никаких доказательств этой многовековой майяской Одиссеи найти не удавалось. Голубые воды Атлантики надежно хранили свою тайну. И если бы не одно случайное открытие, сделанное всего лишь несколько лет назад, то мы, вероятно, так никогда бы и не узнали об истинных пределах известных майяским мореплавателям земель.

В 1970 году сквозь лабиринты коралловых пещер на острове Бонайре, затерявшемся в южной части Карибского моря, медленно пробирался человек с фонарем в руке. В одной из пещер, осветив скрытые в полумраке стены, он неожиданно увидел какие-то странные знаки. Что это? Культовые рисунки местных аравакских племен? Или же следы давнего пребывания на острове отчаянных европейских пиратов? Случилось почти невероятное! Здесь, на каком-то забытом богом маленьком карибском островке у самого побережья Венесуэлы и на удалении свыше 2000 километров по прямой от Юкатана, отчетливо виделись нанесенные красновато-коричневой краской на стене пещеры иероглифы древних майя! Ошибки быть не могло! Чарльз Лэкомб из Флоридского университета в г. Майями (США) уже давно и не без успеха сам занимался майяскими письменами и хорошо в них разбирался. Мореходы майя действительно побывали когда-то на острове Бонайре за тысячу километров к юго-востоку от своих обычных торговых маршрутов. И не только побывали, но и оставили после себя своеобразные автографы — пространные надписи, состоящие из типичных иероглифов майяского календаря.

Из старых работ конца XIX века Ч. Лэкомбу было известно, что в некоторых пещерах острова есть «индейские письмена». Он и ожидал найти здесь символические изображения и ритуальные знаки араваков. Бонайре — небольшой островок, имеющий около 38 километров в длину и 8 километров в ширину. Он входит в состав Голландской Вест-Индии (Антилл) и расположен всего в 96 километрах к северу от побережья Венесуэлы вдали от земель, посещавшихся когда-то древними майя. Голландские археологи, обследовавшие эти места в 1890 году, сняли копии с некоторых пещерных рисунков и опубликовали их, приписав индейскому племени кайкетаос аравакской группы, и определили возраст не старше чем 500 лет. Но вот на остров приехал посмотреть на «индейские письмена» профессор Ч. Лэкомб. «Когда я, — вспоминает ученый, — впервые увидел на стене пещеры иероглиф „Ламат“, служивший у майя для обозначения одного из 20 дней недели, то просто не поверил своим глазам». Однако надписи были здесь, перед ним, во всей своей осязаемой реальности. И им следовало дать какое-то разумное объяснение. Было очевидно, что местные индейцы-араваки с их довольно примитивной культурой не могли сами создать развитую систему иероглифической письменности и календаря, да к тому же как две капли воды похожую на майяскую. Следовательно, остается предполагать, что надписи из пещер острова Бонайре — следы пребывания там мореплавателей из страны майя, сознательно или по воле случая попавших в эту часть Атлантики.

И хотя ближайшая к Бонайре территория, населенная индейцами майя, находится на побережье Гондураса, вряд ли приходится сомневаться в том, что влияние самобытной и яркой цивилизации майя распространялось далеко за пределы ее фактических границ: от южных областей современных США на севере до Панамы и Колумбии на юге. Большинство специалистов по культуре майя признает, что в принципе майяские моряки и торговцы вполне могли совершать плавания на Антильские острова и на юг, вдоль Карибского побережья Никарагуа, Коста-Рики и Панамы. Если это так, то нет ничего удивительного и в том, что отдельные лодки или ладьи майяских мореходов могли уноситься ветрами и течениями далеко в сторону от обычных торговых маршрутов, в том числе и до побережья Венесуэлы.

Но хотя иероглифические надписи майя были найдены впоследствии и на других близлежащих от Бонайре островах — Кюрасао и Аруба, многое еще остается неясным. Настоящие исследования пещерных письмен еще только начинаются: прежде всего нужны широкие археологические раскопки; далее следует определить точный возраст самих иероглифов, установив по их внешнему облику и стилю ту возможную область или центр на территории майя, откуда пришли написавшие их люди.

Однако главное уже сделано. Вопреки традиционному мнению о культуре древних майя как культуре сугубо «сухопутной», не имеющей развитых традиций мореплавания, открытия на острове Бонайре красноречивее всяких слов говорят об огромных достижениях майяских мореходов в освоении далеких островов и земель, затерявшихся в голубых просторах Атлантики.

Всяческого внимания заслуживают в этой связи и предварительные сообщения о находках в мелких прибрежных водах Багамских островов и полуострова Флориды массивных каменных стен и построек с регулярной кладкой из хорошо отесанных блоков. Так, в 1968 году с борта самолета была обнаружена под водой у берегов острова Андрее (группа Багамских островов) в Пайн-Ки прямоугольная каменная постройка. По своей планировке и внешнему виду это здание поразительно похоже на «Храм Черепах» из майяского города Ушмаля (Юкатан).

Затем на удалении около 1000 метров от берега острова Бимини, почти на десятиметровой глубине, также с воздуха, удалось найти огромную каменную стену циклопической кладки. Ее обследовал и сфотографировал археолог-аквалангист из США Дмитрий Ребиков. Впрочем, вскоре кочующие подводные пески вновь скрыли от людских глаз это интересное сооружение.