Древний мир

Месопотамия (Междуречье) — равнина в бассейне Тигра и Евфрата, протянувшаяся на северо-запад от Персидского залива до Верхнего Евфрата. Сейчас она в основном входит в состав Ирака. Весь этот обширный регион делится на две части: Нижнюю Месопотамию, лежащую в нижнем течении Тигра и Евфрата, где русла этих рек сближались (сейчас они даже сливаются в единую реку Шатт-эль-Араб; в древности они впадали в залив самостоятельными руслами) и Верхнюю (Северную) Месопотамию, где Евфрат и Тигр далеко отстоят друг от друга. Нижнюю Месопотамию в древности называли Шумером (в наиболее широком смысле этого слова) и, в свою очередь, делили на южную и северную части. Юг Нижней Месопотамии именовался Приморьем, или Шумером «в узком смысле слова», а север первоначально носил название Ки-Ури, а позднее — Аккад (по названию располагавшегося здесь города Аккаде, месопотамской столицы конца III тысячелетия до н. э.). Отсюда и название Нижней Месопотамии в целом, закрепившееся с исхода III тысячелетия до н. э. — «Шумер и Аккад». Еще позже Нижнюю Месопотамию стали называть Вавилонией, по ее новому главному центру — Вавилону.

Нижняя Месопотамия была наиболее изобильным регионом всего Плодородного Полумесяца, но скудна минеральными ресурсами и деревом. Верхняя Месопотамия представляла собой холмистую степь. В ее восточной части была расположена Ассирия (греч. термин, принятый в науке для обозначения области с центром в городе Ашшур на Среднем Тигре).

Одна из главных особенностей геополитической карты Месопотамии — наличие двух ее постоянных «фронтов»: на севере-северо-востоке-востоке от нее (где равнинные жители Междуречья почти всегда враждовали с горцами) и на западе и юго-западе, на границе с Аравийским плато (откуда в регион волна за волной вторгались кочевники). Бедность Месопотамии металлом и деревом с ранних пор стимулировала развитие внешнеторговой и военной экспансии ее жителей. Месопотамцы вывозили в иные страны ткани, зерно и ремесленные изделия, а сами отправляли торговые и военные экспедиции за лесом, металлами и рабами.

Периодизация. История Древней Месопотамии обнимает несколько тысячелетий и традиционно делится в науке на ряд эпох — доисторических: Убейд (VI–IV тысячелетия до н. э.); Урук (IV тысячелетие до н. э.); Джемдет-Наср (рубеж IV–III тысячелетий до н. э.); и исторических: Раннединастический период с тремя подпериодами (XXX–XXIV вв. до н. э.); эпоха первых деспотий — Аккадской и Урской (XXIV–XXI вв. до н. э.); Старовавилонский-Староассирийский (XX–XVI вв. до н. э.), Средневавилонский-Среднеассирийский (XVI/XV–XII/XI вв. до н. э.) и Новоассирийский (X–VII вв. до н. э.) — Нововавилонский (XII–VI вв. до н. э.) периоды, с некоторыми несовпадениями в периодизации Вавилонии и Ассирии; наконец, Младовавилонский период (VI/V в. до н. э. — рубеж эр), когда Месопотамия входила в состав иноземных империй. Ниже эти периоды подразделяются на три больших этапа: доистория (до начала Раннединастического периода), ранняя древность (от Раннединастического до начала Новоассирийского периода, III-II тысячелетия до н. э.) и поздняя древность (Новоассирийский период и далее, I тысячелетие до н. э.).

Время от первого заселения Нижней Месопотамии и до начала IV тысячелетия до н. э. выделяется сейчас как время становления и развития так называемой убейдской археологической культуры (названной по поселению эль-Убейд в Ираке). Ее носители вплотную подошли к созданию цивилизации: они строили города и храмы, но так и не открыли письменности. Убейдская культура охватывала всю Месопотамию и ее восточную окраину. Вопрос об этносе убейдцев не решен до конца.

Большая часть IV тысячелетия до н. э. образует эпоху так называемой культуры Урук (характерные для нее памятники обнаружены в городище Урук), отличающейся от убейдской культуры и керамикой, и погребениями. Кроме того, для культуры Урук характерны первые памятники месопотамской письменности — это глиняные хозяйственные документы, представляющие наиболее раннюю, пиктографическую (рисуночную) стадию письма на шумерском языке. Архив этих документов найден на самом городище Урук. Таким образом, носители культуры Урук были шумерами.

На исходе IV тысячелетия до н. э. или несколько позже в Месопотамию переселилась из Северной Аравии особая ветвь семитов — восточные семиты, получившие в науке название «аккадцев». Часть восточных семитов расселилась в северной половине территории, занятой шумерами (в результате этот регион получил особое шумерское название Ки-Ури), а часть — вне нее, на Среднем Тигре. От первой группы восточных семитов, смешавшейся с шумерами и в конце концов ассимилировавшей их всех, происходит народ вавилонян, а от второй — народ ассирийцев. Вавилонский и ассирийский языки — это разные диалекты восточносемитского (аккадского) языка, которые на рубеже III-II тысячелетий до н. э. обособились друг от друга.

Месопотамия и сопредельные страны в III тысячелетии до н. э.

После эпохи Урук археологи выделяют эпоху Джемдет-Наср (конец IV тысячелетия до н. э.), названную по имени еще одного городища, где обнаружен более поздний архив, демонстрирующий дальнейшее развитие рисуночной письменности. Иногда эпохи Урук и Джемдет-Наср объединяют в «Протописьменный период». С переходом от пиктографии к полноценной системе словесно-слоговой письменности и рядом других перемен в материальной культуре и социальной жизни начинается следующий, Раннединастический период истории Месопотамии (конец IV тысячелетия — XXIV в. до н. э.). Это было время существования шумерских городов-государств. Именно в Раннединастический период вторым компонентом населения Нижней Месопотамии оказались живущие в симбиозе с шумерами восточные семиты — аккадцы. По археологическим критериям Раннединастический период подразделяется на три этапа (начало III тысячелетия, вторая четверть и середина — третья четверть III тысячелетия до н. э.). Грань первого и второго из них образует грандиозное наводнение, навсегда оставшееся в памяти месопотамцев, — так называемый «великий потоп» (ок. 2950 г. до н. э.).

В конце XXIV в. до н. э. вся Нижняя Месопотамия впервые объединяется в централизованную империю с неограниченной властью царя, созданную династией Аккада (XXIV–XXII вв.) и восстановленную так называемой III династией Ура (конец XX–XXI в.). Державу Ура сокрушило ок. 2003 г. до н. э. нашествие новых семитских кочевников — амореев. Ее государственность пыталась продолжать I династия Иссина (2017–1794), однако большая часть страны вскоре вышла из-под ее контроля, и Месопотамия распалась на множество царств. Времена правления «имперских» династий Аккада и Ура объединяют в период первых централизованных деспотий в Двуречье (ок. 2316–2003 гг. до н. э.).

Новое объединение Месопотамии осуществил лишь к середине XVIII в. до н. э. знаменитый вавилонский царь Хаммурапи, сам из аморейской династии. Время правления этой династии в Вавилоне рассматривается как особый Старовавилонский период в истории Месопотамии (1895–1595 гг. до н. э.). После нее власть над Вавилонией перешла к династии из пришлого народа горцев-касситов, ее правление образует следующий, Средневавилонский период (ок. 1595–1150 гг. до н. э.). Касситскую династию низвергло нашествие других горцев — эламитов, жителей Юго-Западного Ирана, и дальнейшее течение событий с конца II тысячелетия до н. э. до персидской аннексии Вавилонии в 539 г. ученые рассматривают как Нововавилонский период. Стоит отметить, что крайний юг Нижней Месопотамии, заселенный потомками аккадизированных шумеров, нередко обособлялся от правителей в Вавилоне (в частности при так называемой династии Приморья — 1722 — ок. 1460 гг. до н. э.).

Еще во время правления в Вавилоне касситов, в XIV в. до н. э., город-государство Ашшур, лежавшее на крайней северной периферии шумеро-аккадского ареала, подчинило обширные окрестные территории и превратилось в могущественную Ассирийскую державу Дальнейшую историю этого царства, вплоть до его уничтожения Вавилоном и его союзниками в конце VII в. до н. э., делят на Среднеассирийский и Новоассирийский периоды, гранью которых служит нашествие на Месопотамию очередной волны семитских кочевников — арамеев на рубеже XI–X вв. до н. э. При этом Среднеассирийский период условно ведут с рубежа XVI–XV вв., а предыдущие времена истории Ашшура не менее условно объединяются в Староассирийский период (XX–XVI вв. до н. э.).

От общин к деспотиям: Месопотамия до конца IV тысячелетия до н.э.

В низовья Тигра и Евфрата человек проник довольно поздно — в эпоху развитого неолита (VI тысячелетие до н. э.). Первыми насельниками Южного Двуречья были, как мы уже видели, субареи — выходцы с северо-востока, от предгорьев Загросского хребта. К концу VI тысячелетия до н. э. они освоили болотистый край вплоть до «Горького моря» и построили здесь древнейшие известные нам огороженные поселения Месопотамии — протогорода. Нижнемесопотамские субареи создали особую, убейдскую археологическую культуру (V — начало IV тысячелетия до н. э., или «убейдское тысячелетие»). Вскоре ее носители-субареи овладели знаниями выплавки меди (соответствующие термины были позднее переняты от убейдцев шумерами) и расселились на обширных пространствах от Центрального Загроса через Верхнюю Месопотамию и Сирию к Средиземному морю, а также в Северо-Восточной Аравии, включая Бахрейн. Вся эта огромная территория вместе с Нижней Месопотамией составила относительно однородную этнокультурную ойкумену субареев — носителей убейдской культуры (см. с. 70).

В начале IV тысячелетия до н. э. в Нижней Месопотамии расселяется новая народность — шумеры, с приходом которых археологическая культура Убейд сменяется в этом регионе культурой Урук. Судя по позднейшим воспоминаниям шумеров, первоначальным центром их поселения был город Эреду, т. е. район в самом низовье Евфрата. Приход шумеров в основном носил мирный характер подселения в уже существующие протогорода. Шумеры, как уже упоминалось, смешались с нижнемесопотамскими убейдцами и ассимилировали их, переняв от них ремесленные навыки, некоторые культы богов и т. д.

Вопрос о прародине шумеров не разрешен до сих пор, так как их язык пока не удалось надежно связать ни с одной из известных ныне языковых групп, хотя кандидатур на такое родство предлагалось множество, включая тибето-бирманские и полинезийские языки (при всей кажущейся фантастичности последней версии она подкреплена лингвистическим материалом). С нашей точки зрения, вероятнее всего, шумеры пришли с востока, через Иран. Согласно шумерским текстам III тысячелетия до н. э., повествующим о контактах этого народа с далекой центральноиранской страной Аратта (в районе совр. Йезда), в Аратте почитают шумерских богов и носят шумерские имена; возможно, здесь мы видим след миграции шумеров в Месопотамию с востока.

Формирование шумерской общности на территории Нижней Месопотамии ограничило субарейскую ойкумену полосой земель вдоль Верхнего Тигра, Северного и Центрального Загроса. Все это обширное пространство именовалось впоследствии «страной Субар» (акк. «Субарту», «Шубарту»). После бурных политических и военных потрясений на рубеже III–II тысячелетий до н. э. местных субареев ассимилировали их северо-восточные соседи горцы-хурриты; на них с тех пор и перешло в месопотамских источниках название «с/шубареи».

Шумеры эпохи Урук, по-видимому, объединялись в большой общинно-племенной союз, охватывавший почти всю Нижнюю Месопотамию, с центром в Ниппуре (совр. дер. Ниффер в Ираке), где поддерживался культ верховного общешумерского бога Энлиля (шум. «Владыка Воздуха» или «Дыхания»). Каждая отдельная община или группа общин занимала небольшой участок бассейна Южного Двуречья с центром в относительно крупном городском поселении, к которому тяготели ближайшие мелкие пункты; их жители входили в одно общинное образование с обитателями центрального поселения. Такие территориально-политические объединения принято называть номами (греч. «область», «административно-территориальная единица»). В центральном поселении располагалось и основное «учреждение» всего нома — храм его главного бога-покровителя, являвшийся и культовым, и хозяйственным центром.

О единстве и могуществе шумерского союза можно судить по своего рода «колониальной экспансии» шумеров в эпоху Урук. В середине — второй половине IV тысячелетия до н. э. однотипные шумерские колонии появляются на землях чужеземных племен в долине Верхнего и Среднего Евфрата и в Юго-Западном Иране (в Сузах), на огромных по тому времени пространствах. Там они служат центрами военного и торгового доминирования пришельцев-шумеров. В колониях обнаружены шумерские пиктографические документы. Создание и защита этих колоний требовали известного всешумерского политического единства и существования могущественной властной верхушки, отделившейся от рядовых общинников. И действительно, судя по погребениям, в эпоху Урук у шумеров уже выделилась богатая и властная элита. Появились и рабы (прежде всего захваченные на войне). Однако внутренней эксплуатации в шумерских общинах практически не было. Общинные руководители — главный судья, верховный жрец-прорицатель и другие — наделялись куда более обширными участками земли, чем рядовые общинники, и освобождались от физического труда. Верховный жрец (шумер. эн, «господин») считался главой всего нома и возглавлял совет старейшин. С течением времени «эны» стали наследственными правителями.

Раннединастический период

«Номовые» царства. В конце IV тысячелетия до н. э. шумерские колонии внезапно перестают функционировать; шумеры теряют свои внешние владения, наступает новая археологическая фаза — Джемдет-Наср. На ее исходе шумеры овладели производством бронзы и перешли от пиктографии к полноценной словесно-слоговой письменности. С этого времени отсчитывают Раннединастический период, первый этап которого около 2900 г. завершился гигантским наводнением (его следы прослеживаются археологически).

Месопотамцы навсегда запомнили его как важнейшую веху своей древнейшей истории — «великий потоп» — и выделяли две фазы истории страны: до потопа и после него. «Допотопная эпоха» отвечает первому этапу Раннединастического периода, а послепотопная — следующим. Обе они были эпохами раздробленности. Первые же доступные нам «послепотопные» письменные источники (вторая четверть III тысячелетия до н. э.) выявляют широкое присутствие бок о бок с шумерами нового, восточносемитского (аккадского) этноса. Причем никакого противопоставления между ними как между пришлым и аборигенным народами источники не отражают — очевидно, приход аккадцев в страну состоялся намного ранее, и следы подобного противопоставления успели стереться.

Сводя все сказанное воедино, можно думать, что былой общинный союз шумеров эпохи Урук утратил свои внешние владения, а потом и вовсе распался под напором расселения восточных семитов-аккадцев из Сирийской степи (на поселениях фазы Джемдет-Наср действительно встречаются следы разрушений). Наступившая стадия раздробленности соответствует первому этапу Раннединастического периода — «допотопному времени», самой древней эпохе, удержавшейся в исторической памяти шумеров; тогда-то и начал осуществляться шумеро-аккадский симбиоз. Восточные семиты усвоили шумерскую культуру, включая письменность, и к середине III тысячелетия до н. э. образовали с шумерами двуединый и двуязычный суперэтнос с единой культурой. Люди этого суперэтноса на обоих своих языках, шумерском и аккадском, определяли себя как «черноголовые» (см. с. 64). Этот суперэтнос современные ученые и называют «древними месопотамцами». Общность «черноголовых» была этнокультурной по характеру: члены общин и родов, поддерживавших культ шумеро-аккадских божеств и считавших своим главным общинным покровителем одно из них (что подразумевало в качестве своего неотъемлемого атрибута освоение и использование одного и того же культурного ядра, в том числе ритуалов на обоих языках и шумероаккадской письменности) относились к «черноголовым», остальные — нет. При этом почти все цари месопотамских городов-государств III тысячелетия до н. э. принадлежали к этнически шумерским династиям, а значительные и официальные тексты составлялись именно на шумерском языке.

В начале III тысячелетия до н. э. месопотамцы перешли от пиктографии к полноценной словесно-слоговой письменности. Ее называют клинописью, поскольку в Месопотамии писали на сырой глине тростниковым пером с треугольным сечением, оставляющим клинообразные оттиски. С середины III тысячелетия шумерское письмо стали все чаще применять для аккадоязычных текстов. В начале II тысячелетия до н. э. потомки шумеров полностью перешли на аккадский язык, но образованные люди продолжали учиться шумерскому языку до конца месопотамской истории, прежде всего как «высокому» языку ритуала (некая аналогия — роль латинского языка в средневековье). Письмо насчитывало в каждый период около 400 различных знаков. При желании можно было обойтись и 70–80, а такое количество знаков мог выучить почти каждый. Поэтому грамотность получила распространение среди месопотамцев очень широко; возможно, в эпохи процветания страны большинство взрослых свободных месопотамцев были в какой-то мере грамотны, хотя писали с ошибками, да и прочитать могли далеко не всякий текст. Грамотность была окружена во всех слоях населения Месопотамии большим почетом.

В Раннединастический период территория Шумера представляла собой конгломерат множества «номов», которые уже к середине III тысячелетия до н. э. превратились в ярко выраженные классовые общества с установившейся государственностью. Разумеется, община сохраняла важнейшее значение, но над ней выросла независимая от нее властная иерархия (т. е. собственно государство), которая своей властью налагала на общину повинности и выводила на войну ее ополчение. Общественная верхушка состояла прежде всего из носителей высших должностей и их сородичей; к числу этих носителей относились верховный правитель и участники совета при нем (в том числе представители общинной знати). Члены правящей элиты по должности осуществляли государственную эксплуатацию, а благодаря своему богатству и влиянию имели наибольшие возможности и в сфере эксплуатации частной (прежде всего путем втягивания в долговую кабалу). Храмовое хозяйство, хозяйство правителя и владения высших должностных лиц располагали наибольшим количеством земельных угодий, которые обрабатывали рабы и зависимые люди.

В общем, в номах выделялись три основные социальные группы: господствующий класс (прежде всего правящая верхушка, в гораздо меньшей степени частные лица, добившиеся богатства и влияния, но не причастные к высоким должностям), рядовые общинники и, наконец, рабы и зависимые люди (этот слой комплектовался из военнопленных, а также изгоев и обедневших общинников, оторвавшихся от своей земли и втянутых в зависимость от власть имущих и состоятельных людей). Эксплуатация проявлялась в двух основных формах. В крупных хозяйствах, принадлежавших храму, правителю, членам правящей верхушки и богатым частным лицам, трудились работники рабского и нерабского статусов, они не имели обычно своего хозяйства, а работали группами за пайки и отдавали все произведенное владельцу. Рабы и большинство нерабов, трудившихся таким образом, свободно покидать хозяйство не могли. Именно эта форма эксплуатации обеспечивала господствующий класс большей частью его богатств. Поэтому шумерское общество нередко определялось как рабовладельческое (ибо подневольный работник, получающий за свою работу паек, по своему месту в производстве оказывается подобен классическому античному рабу, к какому бы сословию он ни принадлежал). Второй главной формой эксплуатации являлась выдача государством или частными лицами части своего земельного фонда в виде отдельных наделов мелким производителям — от зависимых и закабаленных людей или рабов до свободных арендаторов; также производители вели свое хозяйство на выданных им наделах и долю полученного продукта отдавали владельцу земли.

Высших функционеров общины изначально наделяли намного большими наделами, чем прочих; особый обширный земельный фонд выделялся храму как учреждению. Семьи могли покупать и продавать свою землю в пределах общины, что создавало благоприятные возможности для концентрации земель богатыми и знатными людьми.

Организационным центром государства первоначально выступал храм бога-покровителя соответствующей общины, а во главе государства стоял наследственный правитель — верховный жрец этого храма с титулом «эн» («господин»). При нем существовал небольшой административный аппарат и постоянная вооруженная сила (то и другое из храмового персонала и личных слуг) — зачатки служилой знати и регулярной армии. Власть «эна» была существенно ограничена советом, а в меньшей степени народным собранием свободных общинников, быстро теряющим в силе. К середине III тысячелетия до н. э. титул «эн» выходит из употребления, заменяясь шумерскими титулами «энси» («жрец-строитель», «градоправитель») и «лугаль» (досл. «большой человек», «царь», аккад. эквивалент — «шарру»). Появление последнего титула отражало новый этап развития государственности — утрату общиной всякого контроля над правителем. Правители нарекали себя «лугалями» как военные предводители, с некоторого времени командовавшие воинами помимо общинного контроля (порой этот титул присваивался военному вождю на сходке самих воинов); так же титуловали себя владетели, сумевшие добиться формального признания своей гегемонии со стороны других номов. Во всех случаях титул «лугаль» передавал единоличную власть правителя, основанную на прямой командной иерархии помимо общинных структур, над кем бы такая власть ни осуществлялась — над своими воинами или над соседними номами. В конце III тысячелетия этот титул, с созданием централизованных деспотий, означал такую власть уже применительно ко всему населению страны и в этом качестве употребляется на протяжении всей месопотамской истории в значении «царь, автократ». (Аналогичным было происхождение европейского титулования «император».) Лугальство («царственность») стало нормативным статусом шумерского номового правителя уже в середине Раннединастического периода, хотя некоторые из них по-прежнему ограничивались титулом «энси».

Социально-политическая история Раннединастического периода заключалась во все обостряющейся борьбе между отдельными номовыми государствами за гегемонию, а также в нарастании социального противостояния между правящей верхушкой, приобретающей устойчиво наследственный, аристократический характер, и основной массой общинников, подвергавшейся все более тяжелой повинностной и податной эксплуатации со стороны государства в целом и в то же время жившей — из-за военного разорения, долгов и т. д. — под угрозой утраты собственной земли и превращения в зависимых работников (как правило, от членов той же правящей верхушки). Переплетение этих двух процессов привело в конце концов к крушению «номового» аристократического строя в Шумере и к формированию централизованной общемесопотамской деспотии, опиравшейся на военно-служилую прослойку, внутри которой вопросы происхождения особой роли не играли. Для межномовой борьбы были характерны почти полное отсутствие попыток аннексировать другие номы (война шла лишь за гегемонию) и своего рода «борьба за инвеституру», иными словами, склонность царей добиваться официального признания за ними верховной гегемонии и титула «лугаль Страны» от Ниппурского храма Энлиля. Как видно, владыки Шумера еще сохраняли какое-то представление о всешумерском, причем именно политическом, авторитете Ниппурского храма, а представление о том, что Шумер предназначен представлять собой некое единство, было живо на протяжении всего III тысячелетия до н. э.

Ни один центр не мог удержать гегемонии надолго. После «потопа» в Шумере существовало более десятка значительных городов-государств: Эреду, Ур, Урук, Лагаш, Умма, Ниппур, Киш и др. В первые века после «потопа» (примерно совпадающие со вторым этапом Раннединастического периода) гегемонию удерживал северный центр Киш. Возможно, его правители первыми приняли титул лугалей. Об одном из них, Этане (XXVIII в. до н. э.), сложилось предание, повествующее, как он на божественном орле успешно поднялся на небеса к богам, чтобы добыть себе «траву рождения» и обзавестись наследником. Один из его преемников, Эн-Менбарагеси, стал первым правителем, о котором мы знаем по его собственным памятникам. Он не только контролировал Шумер, но и совершал походы в край горцев-эламитов Юго-Западного Ирана.

Однако при его сыне Агге гегемонии Киша настал конец (ок. 2600 г. до н. э.). Как сообщает шумерский былинный эпос, Агга двинулся приводить к покорности южношумерский город Урук, где недавно получил власть непокорный ему эн Гильгамеш, сын эна Лугальбанды. Совет старейшин Урука готов был покориться, но народное собрание провозгласило Гильгамеша своим лугалем, т. е. признало над собой его личную власть помимо традиционных общинных институтов, и Урук оказал сопротивление. В итоге Агга попал в плен к Гильгамешу; тот пощадил соперника, но гегемония перешла от Киша к Уруку. Эта гегемония известна не только по эпосу, но и по документам архива из Шуруппака (время правления преемников Гильгамеша — XXVI в. до н. э.). Как явствует из них, урукские цари призывали на службу контингенты из одних зависимых от них царств и размещали их по другим зависимым царствам, по системе перекрестного контроля.

Сам Гильгамеш стал героем множества преданий. Согласно одному из них, он восходил на высокие Кедровые горы к востоку от Месопотамии и убил там демона кедров Хумбабу, врага людей (через несколько веков, в ходе развития традиции, место действия этого предания было перенесено в более знаменитые кедровые горы Ливана). По другим легендам, Гильгамеш открыто шел наперекор великим богам, добиваясь успеха, и даже овладел «травой бессмертия», желая сравняться с богами (по твердому представлению месопотамцев, бессмертие принадлежало только богам, а не людям, исключая пережившего Потоп Зиусудру — да и тот получил бессмертие лишь милостью бога, а не добыл сам). Однако на обратном пути «траву бессмертия» случайно съела змея, и Гильгамеш остался смертен. Общим мотивом для всех этих преданий является представление о том, что Гильгамеш желал и мог уподобляться богам. В первый же век по его смерти шумеры сочли, что он, как и его отец Лугальбанда, умерев, стал богом, и включили их обоих в список шумерских богов. Происхождение Гильгамеша тоже сочли божественным: его считали то сыном демона-инкуба и жрицы, то сыном Лугальбанды и богини Нинсун, заявляя, что он был «на две трети бог, на одну человек», более великий, чем все люди.

Ок. 2550 г. гегемонию у Урука перехватила династия Ура. Наиболее известным царем-гегемоном из Ура был Месанепада. В то время для Ура были характерны шахтные гробницы царей и уникальное погребение верховной жрицы-правительницы Пуаби; вместе с ней были похоронены десятки людей и животных, умерщвленных без всякого насилия; по-видимому, они были усыплены каким-то ядом и приняли его «добровольно-принудительно», смиряясь со своей судьбой и рассчитывая служить своей госпоже в загробном мире. Погребение Пуаби, как и уверенность в посмертной божественности Гильгамеша, показывают, что шумеры Раннединастического периода отделяли посмертную участь своих правителей (точнее, наиболее замечательных из них) от участи всех прочих людей: первые могли после смерти приобщиться к богам, вторые — нет.

Ур вскоре утратил преобладание над Шумером, однако позднее потомки Месанепады аннексировали Урук и перенесли туда свою столицу. Уро-Урукское царство (XXV–XXIV вв. до н. э.) было, пожалуй, самым богатым месопотамским государственным образованием своего времени, хотя гегемонии в Шумере добивалось лишь однажды и на короткий момент (в конце XXV в. до н. э.).

Шумеро-аккадская цивилизация Нижней Месопотамии была вплетена сетью контактов с другими цивилизационными очагами в огромную ойкумену, простиравшуюся от Кипра и Сирии до Амударьи и долины Инда — первую цивилизованную ойкумену в истории. По-видимому, в любом крупном центре этой ойкумены складывалось достаточно адекватное представление о ней целиком, и уже в середине III тысячелетия до н. э. шумеро-аккадцы устойчиво подразделяли окружающий мир на обширные этнополитические регионы: «Горы Эанны» к югу от устья Евфрата (скорее всего, ареал былых поселений местных убейдцев), Сутиум (край западносемитских племен сутиев в Сирийской степи), Марту (шумер.; акк. «Амурру»; оба эти слова обозначали одну из географических сторон света — северо-запад) в Южно-Центральной Сирии и смежных районах (важнейшими центрами этого региона были Эбла и нагорье Джебель-Бишри), Субар — названный по субареям край от гор Амана в Северной Сирии до Центрального Загроса, Кутиум (край горных племен кутиев) в Центральном Загросе, Элам в Юго-Западном Иране и «Гора Кедра» (небольшой анклав между Шумером и Эламом). К востоку от кутиев, субареев и шумеро-аккадцев — от Загроса до Гималаев — простирался огромный ареал расселения племен и народов, родственных дравидам — нынешним жителям Южной Индии.

Собственно предки дравидов обитали тогда на северо-западе Индии в бассейне р. Инд и являлись творцами первой цивилизации на территории Индийского субконтинента — Индской (Хараппской) цивилизации, известной месопотамцам под названием «Мелухха, Мелахха»; судя по тому, что столетия спустя индоарийские пришельцы именовали аборигенов Индии «млеччхами», это слово отражало самоназвание индских прадравидов-хараппцев.

Юго-Западный Иран занимало несколько племенных княжеств, чью совокупность месопотамцы именовали «Элам» (акк. досл. «Высокая (горная) страна»). Важную роль играли также Аратта в Центральном Иране, известная своими контактами с Шумером; особая этнокультурная общность на севере Ирана, занимавшая Сиалк и Гиссар и создавшая здесь обширные протогорода с развитой металлургией, царство Варахше с центром в совр. Кермане, контролировавшее территории между Эламом и зоной Индской цивилизации, и, наконец, золотоносная страна Харали на северо-восточных рубежах Ирана (видимо, ареал с центрами в Анау и Намазга-тепе на территории совр. Туркмении). О развитых контактах Месопотамии с этими регионами свидетельствуют упомянутые выше погребения Ура: найденные там золото и сердоликовые бусы происходят из Индии, лазурит — из копий Бадахшана у истоков Амударьи. По Персидскому заливу и Аравийскому морю шла морская торговля Месопотамии с Мелуххой. Одним из важных центров на этом пути был очаг цивилизации на островах Дильмун (совр. Бахрейн). Еще более плотные контакты связали Месопотамию по Евфрату, через зону власти сирийской Эблы, с берегами Средиземного моря, к которым выходили кедровые хребты Аманус и Ливан.

С развитием внешних контактов, укреплением царской власти и ростом номовых богатств войны за гегемонию в Шумере лишь усилились, а сами гегемонии утверждались и рушились с невиданной быстротой. В середине III тысячелетия до н. э. контроль над Шумером впервые начали захватывать, хоть и на короткое время, правители чужеземных городов, например загросские и эламские. В свою очередь, и шумерские номы стали порождать недолговечных «завоевателей мира». Так, царь незначительного шумерского городка Адаба Лугальаннемунду (ок. 2400 г. до н. э.), добился на время гегемонии в Шумере и, по-видимому, совершил успешные походы в окружающие регионы от Элама до Сирии, но его могущество рухнуло так же неожиданно, как возникло, еще при жизни самого завоевателя. Военные потрясения обостряли социальный кризис: победы обогащали прежде всего номовую верхушку, поражения ставили рядовых жителей на грань выживания, и они вынуждены были в еще больших масштабах обрекать себя на кабалу.

В Лагаше, одном из наиболее экономически развитых номов, дело дошло до переворота: тамошний правитель сосредоточил в своих руках практически полную собственность на половину всей земли Лагаша, начал массовое перераспределение должностей в пользу своих личных слуг, увеличил поборы и с зависимых людей, и с общинников, и при этом апогея достигло долговое закабаление общинников со стороны знати. В результате дом этого правителя оказался низложен массовым восстанием (впрочем, ему самому оставили жизнь и права гражданина), а на его место народное собрание выдвинуло некоего Уруинимгину, наделив его титулом «лугаля» (конец XXIV в. до н. э.). Тот упразднил чрезмерные поборы с населения, вновь отделил храмовое хозяйство от личного хозяйства правителя, отменил ряд долговых сделок. Такие реформы иногда проводились и в других номовых государствах Месопотамии.

В конце XXIV в. до н. э. набирает силу новый завоеватель — царь Уммы Лугальзагеси, начавший систематически устранять и истреблять правителей соседних номов и соединять последние под своей властью. Однако делал он это не за счет слияния этих номов в единую державу, а на основе личной унии, сохраняя традиционные структуры власти в каждом номе и возглавляя каждую из них. Лугальзагеси разгромил Уруинимгину Лагашского, аннексировал Уро-Урукское царство и перенес свою столицу в Урук. На севере он разбил Киш (царь Киша погиб) и совершил поход к Сирии, раздвинув свои владения от Средиземного моря до Персидского залива (шумер, «от Верхнего до Нижнего моря»).

Первые деспотии Месопотамии: Аккад и Ур

У убитого в ходе завоеваний Лугальзагеси царя Киша служил мелкий придворный, по происхождению аккадец-простолюдин. По позднейшему преданию он был подкидышем: мать пустила его новорожденным по Евфрату в тростниковой корзинке, его подобрали и воспитали при кишском дворе. После разгрома Киша войсками Лугальзагеси он возглавил часть жителей и обосновался в принадлежавшем Кишу незначительном городке Аккаде. Здесь он объявил себя царем под именем Шаррум-кен (акк. «Истинный царь», в современной передаче — Саргон). Саргон (ок. 2316–2261) властвовал вне рамок каких-либо традиционных институтов, как харизматический сильный вожак, опираясь на всех, кто готов был ему служить, и неограниченно повелевая ими. К нему во множестве стекались рядовые жители Шумера, увидев перспективу быстрого возвышения, в которой им отказывало традиционное аристократическое общество. Саргон создал массовую легковооруженную и мобильную «народную» армию, превосходившую немногочисленные и неповоротливые тяжелые дружины шумерских правителей. Властная верхушка царства Саргона была построена по принципу военно-служилой пирамиды под неограниченной властью правителя.

Опираясь на многочисленные войска, Саргон и совершил свои завоевания. Сперва он захватил Верхнюю Месопотамию, потом разгромил и казнил Лугальзагеси и после легендарных «34 битв» завоевал весь Шумер. Затем его экспансия достигла Малой Азии, Кипра, Сирии, Элама и даже еще более отдаленных стран Южного Ирана, где он боролся с царством Варахше. Империя Саргона (так называемая Аккадская держава, по названию столицы) с зависимыми владениями простерлась от оз. Туз и гор Тавра в Малой Азии до Белуджистана, поддерживая прямые контакты с Южной Анатолией на западе и Мелуххой (долиной Инда) на востоке.

В отличие от прежних завоевателей Саргон просто аннексировал шумеро-аккадские номы, создав первую в истории Междуречья централизованную державу. Храмовые и государственные хозяйства находились в полном распоряжении царя; номы были лишены каких бы то ни было традиционных автономий, и их правители (титуловавшиеся отныне только «энси» — единственным лугалем теперь являлся Саргон) превратились фактически в чиновников царя. Советы старейшин и народные собрания перестали существовать в качестве органов управления (хотя сходки воинов, своих приверженцев, Саргон собирал и с ними совещался). Преемники Саргона даже скупали в «добровольно-принудительном» порядке землю у общин по сниженным ценам, расширяя тем самым государственное хозяйство. Государственным языком династии Саргона служил не только шумерский, но и аккадский. Население в целом (кроме тех, кто успел попасть в военно-служилую прослойку) мало что выиграло от победы Саргона из-за повинностно-податной эксплуатации со стороны государства.

Уже в последние годы правления Саргона начались восстания знати, поддержанные народом (по преданию, сам Саргон вынужден был прятаться от бунтовщиков в сточной канаве). Преемники Саргона подавляли восстания как в самом Шумере, вырезая целые города и предавая казни тысячи сдавшихся, так и в дальних зависимых странах. Внук Саргона Нарам-Суэн (2236–2200) поначалу столкнулся с массовым восстанием по всей империи.

Подавив его и совершив новые завоевания, он отказался от старых, традиционных титулов (и тем самым от подтверждения их жрецами) и назвался «царем четырех сторон света» (т. е. всего мира), а потом и просто провозгласил себя при жизни главным богом-покровителем собственной империи. Тем самым он вступил в конфронтацию с храмами, особенно с храмом Энлиля в Ниппуре. Вскоре на Аккад с севера обрушились неизвестные до того северные варвары (возможно, полукочевые индоевропейцы из-за Кавказа), известные впоследствии в месопотамской традиции под названием «умман-манда» («воинство манда»), вслед за этим последовали нападения горцев-кутиев. Внешние владения Аккада оказались утрачены. Нарам-Суэн и его преемник Шаркалишарри вели с кутиями борьбу, окончившуюся катастрофой: под их ударами аккадская держава распалась, а племенной союз кутиев установил верховную власть над номами Нижней Месопотамии (ок. 2175 г. до н. э.).

Победная стела Нарам-Суэна, посвященная его походу на горцев-луллубеев. Конец XXIII в. до н. э. Париж, Лувр

Страна была разорена: к гнету местных элит прибавилось иго иноземцев-кутиев, которым местные правители Шумера отправляли дань. Лишь владетели Лагаша (особенно Гудеа, 2137–2117 гг. до н. э.) сделали ставку на кутиев, пользовались их поддержкой и осуществляли от их имени контроль над прочими номами. Этим Лагаш вызвал к себе в Нижней Месопотамии такую ненависть, что при освобождении от господства кутиев подвергся жестокому разгрому, а лагашских царей вычеркнули из составленного позднее сводного списка шумерских правителей.

Господство кутиев рухнуло под ударами народного восстания, поднятого рыбаком Утухенгалем, в 2109 г. до н. э. Повстанцы смели и местных правителей, восстановив централизованную державу под названием «Царство Шумера-и-Аккада»; государственным языком в нем считался лишь шумерский. Начиная с преемника Утухенгаля, Ур-Намму, столицей стал Ур, а созданная им династия получила известность как III династия Ура. Ур-Намму (2106–2094) и особенно его сын Шульги (2093–2046) превратили свою державу в нечто невиданное в Месопотамии: большая часть земли перешла к государству, и на ней образовались огромные централизованные хозяйства, подавляющая часть населения была обращена в подневольников рабского типа (гурушей, досл. «молодцев», и теме, досл. «рабынь»), прикрепленных к этим хозяйствам и работавших там за пайки бригадами. Значительная часть всей этой рабочей силы жила в нечеловеческих даже по тому времени условиях в лагерных поселениях. Квалифицированные ремесленники, служащие и воины получали большие пайки. Представители чиновничества имели за службу наделы. Цари Ура обожествляли себя и опирались на огромный бюрократический аппарат, необходимый для управления небывалым государственным хозяйством.

Шульги создал новую идеологию, закрепленную в «Шумерском царском списке», сведенном при нем воедино; здесь царь сознательно фальсифицировал всю историю Шумера, представив его как неизменно единое государство под управлением череды последовательных династий, венчаемых его собственной. Централизацию и огосударствление права осуществляли судебники Ур-Намму и Шульги, последний ввел также царский суд с огромными полномочиями. Шульги вел упорные завоевательные войны, прежде всего в горах на Востоке. Боеспособность урских полчищ была, однако, низкой, и победы Шульги одерживал главным образом на словах: по нескольку раз подряд официально возвещали о полном разгроме такого-то горного города, который и после этого продолжал сопротивление. Даже над теми, кто признал власть Ура, она была не очень прочна, и ее приходилось подкреплять подарками, встречами «на высшем уровне», династическими браками и т. п.

Конец III династии Ура наступил внезапно. Западносемитские племена сутиев (к этому времени месопотамцы перенесли на них наименование «марту/амурру», так что в науке они известны как сутии-амореи или просто амореи) Сирийской степи, Среднего Евфрата и Верхней Месопотамии, и раньше иногда вступавшие в конфликт с правителями державы, двинулись на ее центральные районы ок. 2025 г. до н. э. Тем временем последний царь Ура Ибби-Суэн бесконечными походами пытался привести к покорности Элам; амореев рассчитывали сдержать укреплениями, но безуспешно. Управление разваливалось, персонал государственных латифундий разбегался и делил землю на участки, амореи окружали города, отрезая их от внешнего мира.

Чиновник Ишби-Эрра объявил себя в Иссине царем (2017). Начался хаос: Ишби-Эрра, Ибби-Суэн, эламиты с союзными им восточными «людьми су» и, наконец, амореи сталкивались друг с другом в борьбе за Нижнюю Месопотамию. К 2000 г. до н. э. все было кончено: амореи расселились на пространстве вплоть до Персидского залива, признав номинальную власть Ишби-Эрры, эламиты и «люди су» пленили Ибби-Суэна и разгромили Юг Месопотамии с Уром, но не стали закрепляться здесь. Ишби-Эрра объединил Нижнюю Месопотамию и пытался продолжать традицию III династии Ура в идейно-политическом отношении, сохранив концепцию царской власти и название «Царство Шумера-и-Аккада». Но в общественном строе произошел переворот: крупные централизованные хозяйства, эксплуатировавшие бригадный подневольный труд, исчезли навсегда. Сектор царской и храмовой земли остался велик, но теперь он был поделен на мелкие участки, на которых сидели отдельные малые семьи, несущие соответствующие обязательства перед государством. Отныне в Месопотамии эксплуатируются почти исключительно мелкие пользователи и владельцы земли, ведущие свое хозяйство.

Вавилония во II тысячелетии до н. э. Старовавилонский период

Как упоминалось, цари Иссина продолжали считать себя продолжателями Урской империи: как и цари Ура, они обожествляли себя, сохраняли именование своего государства «Шумером-и-Аккадом», а падение Ура считали великой трагедией (при них даже составляются пространные «Плачи о гибели Ура») и составляли вслед владыкам Ура официальные тексты на шумерском, хотя именно при них шумеры оказались полностью ассимилированы аккадцами и шумерский язык стал мертвым языком учености — школ, храмовых писцов и канцелярий. Однако если для столичного населения и административного аппарата Урской империи ее падение явилось трагедией, то для огромной массы ее рядовых работников — скорее избавлением. Теперь большинство из них стали мелкими пользователями государственных наделов, ведя самостоятельное хозяйство, а на многих землях восстановились самоуправляющиеся общины лично свободных людей. Ремесленные и торговые фонды, при III династии Ура принадлежавшие государству, тоже оказались в основном прибраны к рукам частными лицами, обычно под большим или меньшим государственным контролем: они обязаны были отдавать государству определенную часть прибыли, а остальное использовали сами.

Бок о бок с коренными жителями Месопотамии на ее территории жили полукочевые племена скотоводов-пришельцев — сутиев (амореев); их вождей в Месопотамии прозвали «живущими в шатрах». Рядовые амореи практически не селились в городах, а занимали пригодные для выпаса скота земли неподалеку от них. Нашествие амореев, конечно, сопровождалось массовым разграблением страны, но раз поселившись в ней, аморейские племена номинально признали себя подданными иссинских царей и существовали во взаимовыгодном симбиозе с местными жителями, поставляя им продукты скотоводства в обмен на зерно. Каждое аморейское племя имело собственную автономную территорию. Постепенно вожди таких племен делали центрами своей власти близлежащие города и добивались фактического контроля над различными месопотамскими областями. Как правило, они выбирали для этого мелкие городки, ранее ничем не примечательные: в старых крупных центрах оставалась слишком сильна собственная традиционная, коренная элита. В результате в Месопотамии появились новые центры, где правили амореи: южномесопотамский город Ларса стал столицей племенного союза ямутбала, считавшегося старейшим из аморейских племен; Мари на Среднем Евфрате — столицей племенного союза ханеев, а Вавилон (акк. «Баб-или», «Ворота Богов»), незначительный город на Евфрате, — столицей племени амнану; это племя выделилось из аморейской общности бини-ямина («Сыны Юга»), большая часть которой составила столетия спустя древнееврейское «колено»-племя Вениамин, упоминающееся в Ветхом Завете. Жившие на шумеро-аккадской территории аморейские племена почитали местных богов и стали рассматриваться как часть народа «черноголовых», который мыслился теперь как совокупность «аккадцев и амореев».

При крупнейших иссинских царях Иддин-Дагане (1974–1954 гг. до н. э.) и Ишме-Дагане (1953–1935 гг. до н. э.), которым подчинялась вся Нижняя Месопотамия, династия Иссина в самом деле могла претендовать на продолжение государственности Ура. Однако жизнь страны совершенно изменилась. Огромные площади были заняты старыми и новообразованными общинными коллективами; их земля не считалась царской, и они пользовались самоуправлением (администрация общины выбиралась ею самой, а не назначалась свыше, общинники были вольны покидать свою землю, большинство их дел решал выборный же общинный суд), хотя и несли повиннности по отношению к государству. На аналогичных правах существовали аморейские племена. Царские и храмовые зависимые люди вели свои мелкие хозяйства на наделах, выделенных им из царской и храмовой земли. Изменилось и понимание божественности царя. Как и во времена III династии Ура, основанием для обожествления правителя считалось его участие в обряде «священного брака» (ритуальное соитие царя со жрицей, воплощавшей женское божество), но в отличие от царей Ура иссинские владыки, как и все последующие цари Месопотамии, не имели ни храмов, ни культов — главных атрибутов подлинной божественности.

Аморейские царства. При Липит-Иштаре (1934–1924 гг. до н. э.), известном своими законами, в чем-то предвосхитившими позднейшие Законы Хаммурапи, династия Иссина начинает стремительно утрачивать власть над большей частью Двуречья. В конце XX — начале XIX в. до н. э. аморейские вожди один за другим объявляют себя царями реально контролируемых ими областей, уже и формально независимыми от Иссина. В этом им подражают и удачливые выходцы из коренного населения. В результате в начале XIX в. до н. э. Месопотамия распадается на более чем десяток независимых княжений. В 1895 г. такое царство с центром в Вавилоне основал Сумуабум, вождь племени амнану. Время правления его династии в Вавилоне (1895–1595 гг. до н. э.) выделяется в так называемый Старовавилонский период истории Месопотамии. Между образовавшимися государствами идут непрерывные войны; союзы и отношения зависимости возникают и распадаются в самых причудливых конфигурациях.

В результате к 1800 г. до н. э. Месопотамия приобрела следующий вид. Юг страны контролировало царство Ларса. В 1794 г. до н. э. она уничтожила и аннексировала Иссин; царь Ларсы обожествил себя по образцу ниспровергнутой им иссинской династии. Племя ямутбала, контролировавшее Ларсу, находилось в симбиозе с соседними племенами горцев-эламитов. В центре Месопотамии доминировали Вавилон и Эшнунна, а всю Верхнюю Месопотамию, включая бывшее царство Мари и ассирийское государство, занимала огромная держава ханейского вождя Шамши-Адада (ок. 1815–1775 гг. до н. э.): он захватил в конце XIX в. до н. э. и Мари, и Ашшур, и посадил править ими своих сыновей. Сам он управлял из Шубат-Эллиля в Верхней Месопотамии. Держава Шамши-Адада, именовавшаяся старинным термином «Субарту», была разбита на военные округа, наместники которых присматривали за племенами и княжествами, входившими в соответствующий округ.

Множество мелких политических образований — царств, племен и племенных союзов — находилось в зависимости от перечисленных выше крупных государств. «Никто не силен сам по себе, — говорит один из царей этого времени, — за каждым сильным государем идет 10–15 зависимых». Отдаленным идеалом всех этих царей представлялось царство III династии Ура, и они охотно принимали громкую титулатуру его правителей. Однако большинство из них не посягало на обожествление. Оно коренилось, видимо, в собственно шумерских концепциях, в то время как семиты, в том числе амореи, были склонны проводить резкую непреодолимую грань между богами и людьми, не исключая царя.

Как обычно, распад государства привел к резкому росту частной собственности, торговли и частной эксплуатации. Даже храмовые должности завещали и продавали как личную собственность. Бурно развивались ростовщичество (под весьма высокий процент!) и долговая зависимость вплоть до рабства. В уплату долга должник часто отдавал во временное долговое рабство членов своей семьи или становился кабальным рабом сам. Утверждается свободная купля-продажа общинных наделов их пользователями, ведущая к земельной концентрации у одних и обезземеливанию других.

Переживает расцвет частная торговля, прежде всего международная: корабли месопотамских купцов и собственников ремесленных мастерских вновь доходят до Дильмуна (Бахрейна), где возник главный перевалочный пункт для торговли со странами Аравии, Южного Ирана и долины Инда — старая ойкумена цивилизаций от Средиземного моря до Инда все еще существовала.

Рост ростовщичества и долгового рабства, разорение части трудового населения некоторое время развивались почти беспрепятственно, но в конце XIX в. до н. э. начали встречать резкое сопротивление со стороны властей крупнейших месопотамских царств. Некоторые правители издавали каждые пять-семь лет так называемые эдикты мишарум (дословно «выравнивания» или «справедливости»), аннулировавшие кабальные соглашения из-за долгов, т. е. освобождавшие долговых рабов и возвращавшие находящиеся в залоге у кредиторов земли их владельцам. В Эшнунне и особенно в Ларсе были проведены реформы, резко ограничившие частнособственническую деятельность и куплю-продажу; в частности, государство устанавливало твердые тарифы на наем и различные услуги и даже твердые цены на зерно и другие основные товары. В результате в Ларсе, например, частную торговлю и ростовщичество постиг резкий упадок. В еще более масштабных формах такую политику осуществлял позднее знаменитый царь Хаммурапи.

Бог Солнца Шамаш вручает царю Хаммурапи законы. Рельеф на базальтовом столбе с Законами Хаммурапи. Ок. 1750 г. до н. э. Лувр

В старовавилонской Месопотамии различались три сословия: свободные общинники авилумы («люди»), «царские люди» мушкенумы («склоняющиеся под чье-то покровительство») и рабы по сословию вардумы. Авилумы пользовались общинным самоуправлением, хотя и платили подати царю. Мушкенумы не входили в общины. Они отдавали себя под покровительство царя, чтобы получить от него земельный надел, и сидели отдельными мелкими хозяйствами на царской земле — на них и лежало основное бремя податей; кроме того, особые группы мушкенумов несли воинскую повинность как военные колонисты или находились на иной царской службе. Их жизнь регламентировалась государством. Мушкенумы, в отличие от авилумов, в большинстве своем не могли уйти с земли, на которой они сидели, без разрешения государства. Люди, сидящие на государственой земле под условием выплаты части урожая (источники знают их под именем наши бильтим — «плательщики дохода»; в подавляющем своем большинстве это были мушкенумы), являлись главным источником государственных доходов. Вардумы были частными рабами, их покупали и продавали. Сословия были неравны перед законом: за убийство авилума карали смертью, виновному в убийстве раба достаточно было возместить хозяину ущерб и т. д. Однако жестких границ, в том числе психологических, между сословиями не существовало: в Месопотамии всегда считали, что люди, при всем различии в их положение по природе своей мало чем отличаются друг от друга. Раб мог иметь собственное имущество и семью, господин обычно распоряжался лишь его временем и трудом. В Законы Хаммурапи даже пришлось включать специальную статью, угрожавшую свободному суровыми наказаниями за помощь беглому рабу.

Держава Хаммурапи. Первая половина XVIII в. неожиданно привела к новой территориальной интеграции Месопотамии. Осуществил ее знаменитый вавилонский царь Хаммурапи (1792–1750 гг. до н. э.). После первых попыток экспансии, немедленно отбитых, он до времени отказался от нее, подчинился верховной власти сильнейшего из соседних царей Шамши-Адада и два с лишним десятилетия копил силы, обустраивал армию и реформировал страну. Суть новых порядков заключалась в том, что государство прочно контролировало всю хозяйственную жизнь в стране и не позволяло «сильным притеснять слабых».

Около 1780 г. до н. э. бесспорное первенство в Двуречье принадлежало державе Шамши-Адада. Зависимость от него признавали и Хаммурапи, и Катна в Южной Сирии, и жители горных областей Северо-Западного Ирана. Однако со смертью Шамши-Адада его держава мгновенно распалась на части. В Мари к власти пришел Зимрилим, представитель местной династии, изгнанной некогда Шамши-Ададом. Ситуацией воспользовались эламиты и к 1765 г. поставили под свой контроль большинство князьков Месопотамии и даже делали вылазки в Сирию-Палестину. Хаммурапи перешел из подчинения Шамши-Ададу в подчинение правителю Элама. В Ветхом Завете (Кн. Бытия. 14) сохранился рассказ о том, как эламский предводитель «Кедорлаомер» (элам. «Кутир-Лагамар») совершил поход в Заиорданье во главе коалиции месопотамских царей, включавшей, среди прочих, «Амрафела» из Сеннаара (так древние евреи именовали Вавилонию), т. е. Хаммурапи. Предание об этом древние евреи, создатели Ветхого Завета, могли унаследовать разве что от своих отдаленных аморейских предков старовавилонского периода.

Но господство Элама оказалось эфемерным: в 1764 г. до н. э. Хаммурапи Вавилонский в союзе с Зимрилимом из Мари сверг господство эламитов и открыл десятилетие войн, в ходе которых Хаммурапи одолел и Элам, и прочие месопотамские царства, включая Ларсу, и остаток Субарту — царство Ишме-Дагана, сына Шамши-Адада, а затем, наконец, и своего собственного недавнего союзника Зимрилима. В 1763 г. до н. э. пала Ларса, в 1761 г. — Мари (Зимрилим при этом погиб, а двумя годами позже, в 1759 г., Хаммурапи разрушил сам город Мари, пощадив, однако, его население), около 1757 г. — Ашшур, в 1756 г. — Эшнунна, а около 1755 г. до н. э. Хаммурапи оккупировал Сузиану. Образовалась единая, строго централизованная месопотамская империя. Сам Хаммурапи делил ее на две части: коренная территория (аккадоязычные номы, поклоняющиеся шумеро-аккадским богам) и чужеродная периферия — эламитская Сузиана, хуррито-аморейские земли Верхней Месопотамии, входившие ранее во владения Мари и Субарту, а с падением последних доставшиеся Хаммурапи. Во вступлении к своим знаменитым Законам (ок. 1755 г. до н. э.) Хаммурапи прокламирует себя лишь как благодетеля областей первой части державы и вовсе не упоминает остальные свои владения. В отличие от многих других Хаммурапи не собирался подражать царям III династии Ура и избегал даже намека на самообожествление, хотя пышно величал себя в переносном смысле «богом для местных царей» (своим положением царя над царями он очень гордился). Никогда не претендовали на обожествление и другие правители его династии.

Свою концепцию правления Хаммурапи изложил во введении к своим Законам: он, «заботливый правитель, боящийся богов», по их благоволению взошел на престол, чтобы «ублажить плоть люда страны» (!), «чтобы справедливость воссияла в стране, чтобы уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого… чтобы с сиротой и вдовой обходились по справедливости, чтобы притесненному оказать справедливость». Здесь же он хвалится не столько завоеваниями, сколько украшением храмов, проведением каналов, милосердием к былым врагам. В заключении к Законам Хаммурапи подытоживает свои дела и заслуги так: «Врагов на севере и на юге я истребил, уничтожил раздоры, ублажил плоть страны… Пусть обиженный, который обретет в суде решение своего дела, успокоит свое сердце и с силой скажет: “Хаммурапи-владыка для людей, словно родной отец, он склонился перед велением бога Мардука, своего владыки, и одержал победы Мардука на севере и на юге, он устроил людям удовольствие навеки, а страну управил по справедливости!”».

Это не были пустые слова: Хаммурапи действительно явился ответственным и справедливым правителем, стремившимся защитить людей от насилий и разорения. Известна его обширная переписка с чиновниками: царь вникал во множество дел, в том числе в проблемы рядовых людей, стремясь разрешать их по справедливости и здравому смыслу. Отвращение к преступному насилию присутствовало у него искренне и принципиально: когда один из династов другого царства, убив своего родича-правителя, захватил престол и отправил к Хаммурапи посольство с выгодными предложениями, а заодно и с просьбой прислать танцовщиц, Хаммурапи закричал: «Танцовщиц ему не хватает! Он пролил родную кровь, его самого надо бы убить!» — и отказался от контактов с узурпатором, несмотря на все выгоды, которые они сулили.

Держава Хаммурапи являлась централизованной бюрократической империей, все нити управления ее сходились в руках царя. Храмовые хозяйства оказались слиты с государственным. Законы были приведены к единообразию по всей территории страны, и первостепенное значение приобрел царский суд. Внутриполитические мероприятия Хаммурапи действительно отвечали заявленным им целям: «чтобы сильный не притеснял слабого» и «ублажена была плоть люда». Купцы (акк. тамкары) были поверстаны в государственную службу и стали правительственными торговыми агентами — через них государство вело внешнюю торговлю и устанавливало твердые, приемлемые для населения цены на внутреннем рынке. Характерная месопотамская пословица говорит: «уехал из города тамкар, и цены снова стали свободными» (смысл тот же, что у пословицы «без кота мышам раздолье»). Запрещена была и купля-продажа надельной земли. Существовало государственное кредитование частных лиц с твердой процентной ставкой, избавлявшее людей от необходимости обращаться к частным ростовщикам. Дворцово-храмовое хозяйство осуществляло даже выдачи неимущим или предоставляло им наделы государственной земли под условием несения различных обязанностей. Ростовщикам запрещалось взимать слишком высокий процент, а долговому рабству устанавливался предельный срок в три года. В покрытие долга запрещалось отбирать не только землю, но и урожай; вводилось право на отсрочку уплаты долга при определенных обстоятельствах. Вдобавок каждые десять-пятнадцать лет Хаммурапи и его преемники издавали так называемые «указы справедливости» (напомним, что по ним аннулировались долговые обязательства, существовавшие на тот момент, и люди, очутившиеся из-за них в кабале, освобождались от нее, а недвижимость, уступленная ими за долги или под залог, возвращалась к ним).

Некоторые законы сходной направленности, призванные ограничивать частную эксплуатацию, проводили и другие цари, однако Хаммурапи имел силу и волю провести их в жизнь как никто другой, да еще и распространить их на всю Месопотамию. Доминантой его законодательства являются ограничение и регламентирование частной эксплуатации и частнособственнических отношений вообще, утверждение за государством контроля над всей хозяйственной жизнью. Законы твердо регулируют цены и тарифы, в том числе условия найма и аренды, правила земле- и водопользования и возмещения долга.

В основе проведенной в Законах системы наказаний лежит древнее представление о справедливости как о воздаянии равным за равное по принципу «талиона»: «око за око, зуб за зуб». В Законах даже есть статьи прямо на эту тему: за повреждение чужого глаза виновный должен был лишиться собственного, выбивший чужой зуб должен был утратить свой. Тот же принцип применялся при наказании за лживый донос: за необоснованное обвинение назначалась та самая кара, которая полагалась бы за преступление, ложно приписанное доносчиком оклеветанному. По сравнению с былыми временами в Законах Хаммурапи почти исчезли наказания денежными штрафами, широко применявшиеся при III династии Ура; Хаммурапи и его подданные считали, что это несправедливо, так как дает богачам возможность откупаться от наказания.

Держава Хаммурапи в полном объеме просуществовала недолго: уже при его преемнике Самсуилуне (1749–1712 гг. до н. э.) ее постигло тяжелое потрясение. В 1742 г. до н. э. на Месопотамию с северо-востока обрушились неведомые ей ранее неиндоевропейские племена касситов под предводительством Гандаша. По-видимому, это были аборигены Северо-Центрального Ирана, сдвинутые с мест обитания под ударами цепного переселения народов, которое как раз в то время проходило на территории Ирана и было вызвано миграцией сюда индоиранцев из-за Кавказского хребта. Это переселение послужило одним из факторов крушения трансиранской цивилизованной ойкумены: многие ее центры погибли, другие, включая знаменитую Индскую цивилизацию, деградировали и оказались заброшены. Восточной границей цивилизованного мира для Месопотамии на тысячу с лишним лет стали горы Загроса.

Касситы рассекли надвое державу Хаммурапи и обосновались на Среднем Евфрате, где вступили в симбиоз с местными аморейскими племенами ханеев, создав независимое кассито-аморейское государство Хана со столицей в г. Терка. Эту группу касситов и возглавлял Гандаш. Другая часть касситов осела в горах восточнее Диялы, при верховьях рек Керхе-Карун (совр. Лурестан). Отрезанная этим движением от Вавилона Верхняя Месопотамия, включая Ашшур, отпала и вновь, как до Шамши-Адада, превратилась в конгломерат мелких политий.

Вскоре после этого, в 1739 г. до н. э. против Вавилона восстал былой шумерский юг Нижней Месопотамии; Самсуилуна подверг его страшному разгрому, но в 1722 г. до н. э. и он все же отпал от Вавилонии, образовав особое царство Приморья, владетели которого принимали искусственные шумерские имена, хотя на живом шумерском уже давно не говорили ни они сами, ни их подданные. Как видно, некоторое противостояние между былым шумерским югом и аккадским севером Нижней Месопотамии продолжало существовать и осознаваться даже после того, как все жители юга перешли на аккадский язык. Приморье периодически вело с Вавилонией войны за пограничные земли, и в XVII в. до н. э. заняло священный Ниппур.

Активизировались и народы горной периферии. В конце XVIII в. до н. э. эламиты вернули себе Сузы и сами совершили опустошительный набег на Вавилонию. Затем на исходе XVIII и в начале XVII в. до н. э. большая часть Верхней Месопотамии (до того преимущественно аморейской) оказалась занята продвигавшимися с ее северной и северо-восточной окраины хурритами. Хурриты образовали здесь, в частности, обширное государство Ханигальбат, ядро которого составили территории, отнятые хурритами у амореев-ханеев (само название «Ханигальбат» означает по-аккадски, видимо, «надел ханеев» или «отрезок от ханеев»). С воцарением в XVI в. до н. э. в этом государстве новой династии, оно получило дополнительное официальное наименование «Митанни».

Цари-потомки Хаммурапи сосредоточились на том, чтобы поддерживать введенные им порядки, по-прежнему издавая указы «справедливости» (примерно раз в 10 лет), и по временам без особого успеха воевали с касситами или Приморьем.

Городским богом-покровителем Вавилона издавна являлся Мардук. Когда Вавилон объединил вокруг себя Месопотамию, Мардук, сохраняя свое положение главного бога города, выдвигается на первое место в общем пантеоне, постепенно оттесняя бога Эллиля.

К концу XVII в. до н. э. Вавилония стала постепенно восстанавливать свое могущество и около 1630 г. до н. э. аннексировала кассито-аморейское Ханейское царство, распространив тем самым свою власть на долину Среднего Евфрата. Однако в 1595 г. до н. э. неожиданный поход хеттского царя Мурсилиса I из Анатолии покончил с домом Хаммурапи. Двинувшись вдоль Евфрата и пройдя через Хану, Мурсилис захватил и разграбил Вавилон. При этом погиб последний его царь из династии Хаммурапи — Самсудитана (1625–1595 гг. до н. э.). Хетты не предприняли попыток закрепиться в Месопотамии, а сразу повернули назад, вывозя с собой огромную добычу, прежде всего драгоценные статуи бога Мардука и его супруги, богини Царпанит из храма Мардука в Вавилоне — главные государственные реликвии страны (без них, по мнению вавилонян, было невозможно поддерживать нормальную связь с богами и добиваться их покровительства).

После ухода хеттов за контроль над оставшейся без власти страной вступили в борьбу сразу две силы: царь Приморья Гулькишар и обосновавшиеся к тому времени в самой Вавилонии племенные группы касситов, выходцев из кассито-аморейской Ханы, недавно обращенных в вавилонское подданство. Их возглавлял князь из рода Гандаша. Сама Хана одновременно восстановилась как независимое аморейское царство, не связанное с этими касситами, а к концу XVI в. до н. э. уже вошла в состав хурритского Ханигальбата-Митанни.

Гулькишар на некоторое время занял Вавилон и вероятно, перенес туда свою столицу, но вскоре был вытеснен из города касситским предводителем, который объявил себя новым царем Вавилонии. Начался так называемый Средневавилонский период — время правления касситской династии в Вавилоне.

Средневавилонский период (XVI–XII вв. до н. э.)

Официальным самоназванием государства вавилонских касситов было «Кардуниаш». Пришельцы-касситы, опиравшиеся на боевые отряды своих кланов, восприняли вавилонскую культуру, отождествляли касситских богов с вавилонскими и покровительствовали традиционным культам и храмам, но не собирались поддерживать то огосударствление социально-экономической жизни, которое проводила династия Хаммурапи. Большинство населения составляло категорию «царских людей», сидящих на земле государства и его ведомств (в том числе храмов); они платили подати и несли повинности. При этом государственной стала почти вся земля в стране, а общинный сектор свелся к нескольким крупным автономным городам, включая столицу.

За это количественное сокращение общинного сектора касситы заплатили его качественным развитием: автономные города — Вавилон, Ниппур, Сиппар — получили небывалую степень самостоятельности (в частности, они были полностью освобождены от налогов и повинностей, имели свои собственные воинские контингенты, а их храмы — а это были ведущие храмы страны — из государственных учреждений превратились в городские), государственная эксплуатация и регулирование были для них упразднены, и в результате там началось бурное развитие экономики, с одной стороны, и частно-эксплуатационных отношений — с другой. В этих городах вновь расцвело ростовщичество и долговая кабала, теперь уже никем не ограничиваемые; долговое рабство становится пожизненным.

Торговля также была разгосударствлена. Так, в новом общинном секторе — автономных городах — стали быстро выделяться частные магнаты.

Кроме того, касситские цари охотно жаловали различным лицам, прежде всего вельможам, земли в пожизненное, а потом и в наследственное, «вотчинное» владение, часто с одновременным освобождением от налогов и повинностей. Акт такого пожалования и межевой камень, на котором его копировали, именовался «кудурру». Таким образом, магнатские владения образовывались «сверху», благодаря царским пожалованиям, не имея отношения к общинным структурам. Целые селения жаловались и храмам. Особую роль играли кланы касситов, в том числе обитавшие в предгорье на северо-восточных рубежах Вавилонии; эти кланы давали государству значительную часть вельмож и часто получали в постоянное «кормление» (или в собственность по актам «кудурру») целые округа, которые превращались тем самым в наследные автономные княжества соответствующих родов.

Голова вавилонянина. Касситский период

На условиях «кудурру» царь жаловал и небольшие наделы лицам, которым предстояло самим хозяйствовать на ней; собственники таких наделов часто объединялись в ассоциации. Имущество общинников-горожан и бывшие государственные земли, пожалованные царями частным лицам, составляли фонд частного имущества, которое далее переходило из рук в руки без всяких ограничений.

Больших централизованных имений, как правило, не существовало вовсе — и у царя, и у храмов, и у крупных землевладельцев практически вся земля была разделена на наделы, на которых вели мелкие хозяйства зависимые землепользователи, от крепостных до арендаторов. Получившаяся общественная модель — сочетание госсектора, охватывающего сельскую округу и большинство городов, и частно-общинного сектора, включающего крупнейшие города и вотчины вельмож, где социальные отношения основывались на частном распоряжении имуществом (общинники Вавилонии были связаны и соподчинены административно, но своим имуществом распоряжались в частном порядке), — просуществовала в Вавилонии до самого конца ее истории, с незначительными видоизменениями.

Касситские цари почитали наряду с вавилонскими и своих племенных богов — Шумалию и Шукамуну и считали себя потомками Шукамуны. Многие касситские цари обожествляли себя, считая, что получают божественность в дар от этих богов. Однако это была далеко не та божественность, что у коренных месопотамских царей-богов: речь шла всего лишь о том, что боги даровали царю почетный ранг «бога», ни в чем не меняя его человеческой природы. Такие цари не получали собственного культа, и даже имена их и в частных документах их подданных, и в их собственных официальных документах пишутся бессистемно — то со знаком божественности, то без него. Эта своего рода «почетная божественность» была порождена собственно касситскими, внемесопотамскими представлениями и не оказала влияния на политическую культуру Двуречья.

У Касситской Вавилонии сложилась в современной литературе репутация второстепенной и слабой державы. Однако это плод впечатления от нескольких нехарактерных, хотя и ярких эпизодов касситской истории, известных по междуцарской переписке. В действительности внешняя политика касситов отличалась большим размахом. Около 1560 г. до н. э. касситский царь Агум II по прозвищу «Меч милости» добился от чужеземных стран возвращения величайших вавилонских святынь — статуй Мардука и Царпанит, которые вывезли к себе при разгроме Вавилона хетты. Это явилось подлинным триумфом новой династии: вывоз статуй из Вавилонии воспринимался как знак гнева бога-покровителя и разрыв связи с ним; теперь же получалось, что Агум смог добиться возвращения стране милости богов, утраченной недавно домом Хаммурапи. Похваляясь своим свершением, Агум заявляет в своей надписи, что едва он потребовал от «дальней страны Хани» (т. е. верхнемесопотамского хурритского Ханигальбата, куда к тому времени попали от хеттов статуи Мардука и Царпанит) вернуть святыни, как та немедленно исполнила требуемое. Кроме того, уже при Агуме Касситская Вавилония распространяла свою власть к востоку, на обширное пространство гор Загроса, включая так называемую «страну Кашшу» — совр. Лурестан, где обитала другая группа касситов.

Вскоре, в середине XV в. до н. э. Вавилония была окончательно (и навсегда) интегрирована территориально: последний царь Приморья Эагамиль отвлекся на войны с Эламом, и касситский правитель Каштилиаш III направил на Приморье своего брата Улам-Буриаша; тот победил и убил Эагамиля и принял титул «царя Приморья» в качестве фактического «вице-короля» своего брата на этой территории. Со смертью Улам-Буриаша земли Приморья были полностью слиты с Вавилонией; приморцы было восстали, но новый царь Вавилона Агум III (сын Каштилиаша и племянник Улам-Буриаша) разгромил их и разрушил храм Эа, бога-покровителя Приморья. В те же десятилетия касситы захватили долину Среднего Евфрата, отобрав ее у Ханигальбата-Митанни (Митанни в это время увязло в войнах с египетским фараоном Тутмосом III, и касситы этим воспользовались). Характерно, что после касситской аннексии Приморья его жители еще до конца II тысячелетия до н. э. рассматривались как особый субэтнос «приморцев», отличный от собственно вавилонян — «аккадцев», но уже никогда не пытались отделиться от Вавилонии. Таким образом, страна, которую в древности называли «Вавилонией», окончательно сформировалась как единое целое именно при касситах, и это хорошо понимали сами древние (ассирийцы и пятьсот лет спустя после падения касситской династии продолжали именовать Вавилонию ее официальным названием при касситах — «Кардуниаш»).

Кроме того, касситские цари владели «страной Кашшу» (территорией, непосредственно заселенной касситскими племенами в горах Южноцентрального Загроса), некоторыми областями Кутиума (страны кутиев) в Североцентральном Загросе и даже районом совр. Хамадана за Загросом, на Иранском плато (здесь ими была выстроена крепость, известная еще сотни лет спустя под названиями «Пристанище касситов» и «Крепость вавилонян»). В конце XV в. до н. э. касситский царь Караиндаш выступил, видимо, против Египта, воевавшего тогда с Митанни, вынудил этим египетского фараона Тутмоса IV пойти на мир с митаннийцами и явился одним из учредителей так называемой «Амарнской» международной системы (система постоянных мирных и дружественных дипломатических связей между царями Митанни, Египта и Вавилонии, действовавшая до середины XIV в. до н. э.). Начиная с правления Караиндаша, между Египтом и Вавилонией установились стабильные дружественные отношения, заключались и возобновлялись договоренности о «дружбе» и «братстве»; касситские цари выдавали своих дочерей за египетских фараонов и получали в ответ богатые золотые дары.

Около 1400 г. до н. э. вспыхнул ожесточенный конфликт между касситским царем Кадашман-Харбе и все еще обитавшими в Вавилонии аморейскими племенами — они подняли мятеж и разгромили ряд храмовых центров. Одновременно против царя восстал сам столичный Вавилон. Кадашман-Харбе подавил восстание, залив город кровью, а затем изгнал из Вавилонии на запад за Евфрат «многочисленных сутиев (амореев) от восхода до заката солнца и привел их воинскую силу к небытию». Больше того, преследуя отступающих амореев, Кадашман-Харбе пересек Сирийскую степь и подчинил вавилонской власти ее обширные пространства с центром в Тадморе, установив общую границу с египетскими владениями в Южной Сирии и Заиорданье. Оттесненные касситами через всю Сирийскую степь на ее крайний запад, к оазису Дамаска, сутии-амореи составили ядро древнееврейской этнической общности. А обширные земельные угодья, занимавшиеся ранее в Вавилонии скотоводами-амореями, теперь достались земледельцам и были частично вовлечены в куплю-продажу. Это послужило одним из источников экономического взлета и резкого роста внутренней торговли, которые, как явствует из обилия деловой документации, имели место в Вавилонии к середине XIV в. до н. э. В первой половине того же века вавилонским вассалом успел побывать (хотя и недолго) также Ашшур.

Куригальзу I (ок. 1380 гг. до н. э.) положил начало традиции, распространенной позднее среди великих владык Месопотамии: тяготясь необходимостью жить на территории автономного города Вавилона, не чуждавшегося волнений и бунтов, он выстроил себе новую, военно-служилую столицу — Дур-Куригальзу, где чувствовал себя полновластным хозяином. Вавилон остался священной столицей, располагавшей самоуправлением, а обычным местопребыванием вавилонских царей, средоточием царской администрации стал Дур-Куригальзу. На востоке Куригальзу громил эламитов, и однажды взял и разграбил их столицу Сузы. На западе он прочно владел положением в Сирийской степи и на рубежах Сирии и был так могуществен, что к нему чуть не отложился египетский Ханаан. В письме более позднего вавилонского царя Бурна-Буриаша II в Египет об этом сказано так: «При Куригальзу, моем пращуре, ханаанеи, стакнувшись меж собой, написали ему: “На границу Египта мы пойдем с мятежом, и с тобой заключим союз”. Мой пращур написал им следующее: “Не ищите союза со мной! Если вы поведете вражду с царем Египта, моим братом, и захотите присоединиться к кому-либо другому, не приду ли я и не разорю вас, ибо он в союзе со мной?” Мой пращур ради твоего отца их не послушал!»

Правда, его преемник Кадашман-Эллиль I (ок. 1370 г. до н. э.) обеспечил своей стране скверную славу среди современных ученых тем, что занял довольно жалкую позицию в переписке со своим египетским партнером фараоном Аменхотепом III.

Однако уже его преемник Бурна-Буриаш II (ок. 1366–1340 гг. до н. э.) взял в обращении с фараонами совсем иной тон, твердо ограждая свое достоинство от какого-либо неравенства. Правда, ему не удалось вернуть контроль над Ашшуром, который до того признал ненадолго вавилонский сюзеренитет, но потом отложился и в качестве независимого государства отправил послов в Египет. Бурна-Буриаш с негодованием писал по этому поводу египетскому фараону: «Теперь, вот, ашшурцы — мои вассалы, разве я не сообщал тебе, чего они хотят? Почему они пришли в твою страну? Если ты любишь меня, пусть они не сделают никакого дела. Отправь их назад с пустыми руками!»

Фараон не исполнил этой просьбы. Тем не менее правление Бурна-Буриаша явилось апогеем касситского могущества. Воспользовавшись поражениями Митанни в борьбе с хеттами, он захватил зависевшую до того от Митанни Аррапху, важную область в бассейне Среднего Тигра; установил союз с хеттским Суппилулиумасом, за которого выдал дочь, ставшую великой царицей Хатти; позднее он примирился с Ашшуром, чей царь Ашшуру-баллит выдал за него замуж свою дочь; и, наконец, с относительным успехом отразил первое нашествие арамейско-ахламейских племен — новой волны семитских кочевников, пришедшей на этот раз из Северо-Восточной Аравии и обрушившейся на Средний Евфрат. Сирийская степь при этом оказалась все же занята ахламеями и потеряна для вавилонян. В течение следующих трех столетий ахламеи Сирийской степи являлись постоянной угрозой для караванов, двигавшихся вдоль Евфрата. Арамеи же обосновались в Южной Сирии (арамеи и ахламеи были близкородственными ветвями одной кочевой этнолингвистической общности, которую древние называли то в целом «арамейской», то в целом «ахламейской»; современная наука называет язык этой общности и ее саму «арамейскими» в широком смысле этого слова).

Ассиро-вавилонские войны и падение касситской династии. При Бурна-Буриаше II город-государство Ашшур захватывает обширные окрестные земли и превращается в великую державу Ассирию (см. с. 281–288).

Как упоминалось, Бурна-Буриаш и сам вынужден был признать это, женившись на дочери основателя этого ассирийского великодержавия Ашшурубаллита I. Впервые за всю историю Месопотамии в ней появились две соседящие друг с другом великие державы, где говорили на одном и том же языке, поклонялись богам одного и того же пантеона и осуществляли одни и те же ритуалы. Борьба между ними была неизбежна. После смерти Бурна-Буриаша начинается череда войн Вавилона с усилившейся Ассирией, растянувшаяся в общей сложности на полтораста лет. Проходя в целом с переменным успехом и постепенно возрастая в размахе как побед, так и поражений, эти войны иногда оборачивались катастрофами для вавилонян. Однако характерно, что на протяжении всего этого времени ассирийцы не получали прочного перевеса, несмотря на постоянный рост масштабов их экспансии.

Начал эти войны Ашшурубаллит, воспользовавшись переворотом в Вавилонии: после смерти Бурна-Буриаша его преемник, внук Ашшурубаллита по женской линии, был свергнут войсками и народом. Под лозунгом мести за внука Ашшурубаллит вторгся в Вавилонию и посадил на ее престол другого сына Бурна-Буриаша — Куригальзу II. Однако тот вскоре стал вполне самостоятельным царем и крупным завоевателем. Подчинив эламского царя Хурбатилу, Куригальзу титуловал себя в Эламе «покровителем Суз и Элама», и, более того, двинулся дальше на восток, разгромив могущественную страну Варахше, охватывавшую современные Керман и западный Белуджистан. Рост вавилонского могущества привел Куригальзу к столкновению с новым ассирийским царем; обе стороны потом хвалились победой в кровопролитном сражении при Сугагу (на деле, как видно, она свелась к ничьей). В этих и последующих конфликтах конца XIV — начала XIII в. до н. э., протекавших с некоторым перевесом ассирийцев, стороны оспаривали друг у друга только незначительные пограничные территории в Аррапхе.

Вследствие этих событий при Кадашман-Тургу во второй четверти XIII в. до н. э. был установлен устойчивый союз Вавилонии с Хеттским царством в Малой Азии — ему тоже угрожали ассирийцы. Первоначально союз пошел на пользу обеим сторонам. Резкие дипломатические демарши Кадашман-Тургу, с которыми он выступил в пользу Хаттусилиса, воевавшего тогда с фараоном Рамсесом II (касситский царь изъявил готовность вступить в войну на хеттской стороне) явились одним из важнейших факторов, побудивших Рамсеса заключить свой знаменитый мирный договор с Хаттусилисом. Впоследствии Кадашман-Тургу в отместку за обиду, понесенную Хаттусилисом от Рамсеса, разорвал с Египтом дипломатические связи. В обоих случаях Вавилония сыграла роль своего рода покровителя хеттов. Правда, союз с хеттами иногда становился в тягость касситам: «Ты пишешь нам не как брат, а командуешь нами, как своими рабами», — писали позднее из Вавилона хеттскому царю Хаттусилису III, основателю союза.

Но затем встревоженные хетто-вавилонским союзом ассирийцы (при царе Ададнерари I) отобрали у Вавилонии долину Среднего Евфрата, отрезав тем самым Хеттское царство от Вавилонии. Подстрекая касситского царя Кадашман-Эллиля II провести войну реванша против Ассирии, Хаттусилис писал ему: «Я слышал, что мой брат возмужал и ходит на охоту — в мужчину вырос отпрыск моего брата Кадашман-Тургу! Так иди, разграбь враждебную страну (Ассирию) так, чтобы слава об этом достигла меня! Брату моему я скажу, что о нем говорят: он, мол, царь, который оружие изготовил к бою, а сам и сел сиднем. Разве не так о тебе говорят? И разве это не так на самом деле?» Через некоторое время вавилоняне действительно провели успешную войну против ассирийцев и вернули себе долину Среднего Евфрата, вновь установив прямой территориальный контакт с хеттами; к вавилонянам от Ассирии перешли также Аррапха и области Загроса.

Бык Адад. Декор Врат богини Иштар в Вавилоне. Изразцы. VI в. до н. э.

Однако новый ассирийский царь Тукульти-Нинурта I (1233–1197 гг. до н. э.) наголову разгромил и пленил очередного касситского царя Каштилиаша IV (ок. 1229/1225 г. до н. э.). Угнав его в железных цепях в Ассирию, победитель взял Вавилон, вывез оттуда статую Мардука, возвратил Ассирии недавние территориальные утраты, а всю оставшуюся Вавилонию аннексировал.

Это было неслыханным успехом, но через семь лет в Вавилонии вспыхнуло антиассирийское восстание, возглавляемое представителями касситской династии. Восставшим пришлось бороться на два фронта против ассирийцев и набегов стремительно набирающего могущество Элама. В итоге ассирийцы еще при жизни Тукульти-Нинурты были изгнаны из Вавилонии, и в начале XII в. до н. э. при касситском царе Вавилона Ададшумуцуре происходит кратковременное возрождение вавилонского могущества. Под влияние Вавилона подпадает и сама Ассирия, на престол которой, воспользовавшись ассирийской династической смутой, Ададшумуцур смог посадить своего ставленника из числа ассирийских царевичей.

Итак, масштабы ассирийского натиска на Касситский Вавилон в XIV–XIII вв. до н. э. непрерывно возрастали, однако никаких прочных приобретений на этом «фронте» ассирийцы сделать не могли, и «последнее слово» всякий раз оставалось (и осталось в конце концов) за касситами. Положение дел изменилось — и то не сразу — только после внезапной гибели Кардуниаша от рук эламских царей. Во второй четверти XII в. до н. э. они совершили несколько опустошительных походов на Месопотамию и ок. 1150 г. полностью оккупировали Вавилонию. Ее города и храмы подверглись разграблению, а последнего касситского царя вместе с его знатью победители угнали в плен в Элам. История Касситского царства завершилась эламским завоеванием.

Однако центр сопротивления эламитам вскоре образовался в городе Иссине, где некий Мардуккабитаххешу объявил себя новым царем. Следующим правителем его династии (так называемая II династия Иссина, середина XII в. — ок. 1025 г. до н. э.) удалось изгнать эламитов из Вавилонии, а Навуходоносор I (акк. Набукудурруцур, ок. 1125–1104 гг. до н. э.) смог наголову разгромить Элам. В надписи о своей войне с эламитами Навуходоносор откровенно рассказывает: «Я сам себе говорил в страхе, тревоге и отчаянии: не хочу я разделить участь моего предшественника, угнанного в Элам, лучше мне умереть… Я устрашился смерти и не отважился на битву, я повернул обратно… Я сидел, как оглушенный; эламит пришел, и я бежал из города. Я лежал на ложе стонов и вздохов и, рыдая, молил богов». Но в итоге Навуходоносор перешел в контрнаступление, разбил и убил эламского царя у его столицы на р. Улай и «отомстил за Аккад» (Вавилонию), разорив Элам так, что тот в начале XI в. до н. э. распался и на три с лишним века исчез из месопотамских источников. После этого Навуходоносор вернул столицу из Иссина в Вавилон и принял новый титул «царь Вавилонии, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света», который носили и последующие цари Вавилонии. Вторгался он и в Ассирию.

Однако новый цикл вавилоно-ассирийских войн, достигший пика в начале XI в. до н. э. при ассирийском царе Тиглатпаласаре I (когда Вавилон был на некоторое время захвачен ассирийцами, но потом возвращен вавилонянами), а также династические смуты ослабили Вавилонию, и в середине XI в. до н. э. она пала жертвой нашествий кочевых племен арамеев и особой ветви последних — халдеев. Многие центры страны были разграблены, а халдеи осели на юге и юго-востоке Вавилонии, образовали там племенные княжения, признали в итоге власть вавилонских царей и составили важную часть населения страны. Новая династия, основанная неким Шимбар-Шиху, «витязем из Приморья» (ок. 1025–1008 гг. до н. э.) смогла стабилизировать положение, однако государственность Вавилонии резко ослабела. Слабость царской власти на фоне могущества автономных городов, вельмож и племенных князьков стала главной чертой политической жизни страны следующих веков; в итоге царь превратился скорее в верховного магистрата при автономной и играющей главную роль в стране гражданско-храмовой общине Вавилона.

Географическое положение страны, которую мы (вслед за древними греками) называем Египтом, можно представлять по-разному: как род «транзитного коридора» между Африкой и Азией, как часть Средиземноморья, но прежде всего — как гигантский речной оазис, системообразующими факторами которого были Нил и пустыни. Нил в собственном смысле образуется после слияния у Хартума (столицы совр. Судана) Белого Нила (истоки которого в реках, питающих оз. Виктория в тропической Уганде) и Голубого Нила (быстрого, вытекающего из высокогорного оз. Тана в Эфиопии и дающего 80 % общих вод). Приняв далее Атбару (ныне единственный из его притоков) и миновав шесть порогов между Хартумом и Асуаном (греч. Элефантина), Нил течет к Средиземному морю, севернее совр. Каира распадаясь на рукава. Ныне их два — Рашида (Розеттское, западное) и Думьет (восточное), в древности бывало до 5–7. Русла образуют гигантское веерообразное устье, которое древние греки назвали Дельтой (за сходство с греч. буквой Δ — дельта) и сравнивали с «островом». Лишенные лесов и окруженные песками берега Нила вдоль последних 1300 км его течения — между I порогом и побережьем Средиземного моря — и образовывали, собственно, Древний Египет.

Ландшафтно-климатические особенности делят его на две контрастирующие части. От I порога примерно до апекса Нила тянется узкая долина (максимальная ширина до 20–25 км), ограниченная невысокими горами, с примыкающим на западном берегу оазисом вокруг оз. Фаюм (совр. Биркет-Карун). Это — Верхний Египет (др.-егип. Та шема), один из самых засушливых районов мира. Нижний Египет (др.-егип. Та меху) включал Дельту — широкую равнину (до 125 км), плоскую, с лугами, болотами и лагунами, составляющую более 60 % обитаемой территории Египта. Палеоэкологические данные свидетельствуют, что Египет неоднократно переживал значительные изменения климата (следствие взаимодействия глобальных температур и количества осадков) и рельефа (в Дельте, в связи изменением русел), которые оказывали решающее влияние на его развитие.

В историческое время части взаимно дополнялись хозяйственно: долина Нила представляла собой основную область земледелия, Дельта — преимущественно скотоводства, садов, виноградников. «Географический дуализм» окрашивал всю политическую историю Египта, он вошел в государственную символику, в название его институтов, титулатуру царей и дал официальное имя самому государству — Тауи («Обе Земли»). Другим названием Египта было Кемет — «Черная», по цвету орошенной земли, в отличие от безжизненных пустынь — «красной» земли (дешрет), что также несло в себе оттенок «дуалистического» восприятия мира.

В историческое время Египет делился примерно (число непостоянно) на четыре десятка номов (греч. «область»), по два десятка на севере и юге. В долине они располагались вдоль единого русла, «цепочкой», в Дельте — меж расходящихся рукавов, «кустом». Плотность населения выше всего была в регионе между Асуаном-Фивами и Фаюмом-Мемфисом, реже в средней части страны (Асьют-Мемфис). Его численность во времена строительства «великих» пирамид составляла предположительно (К. Батцер) около 1,6 млн (для сравнения: в XIV в. около 7 млн, в конце XX в. 80 млн).

Берега Нила были пригодны для жизни лишь благодаря природному феномену — разливам. Орошая каменистые берега (на расстоянии 1–2 км на юге страны и до 20–25 км на севере) и оставляя на них принесенный ил, они создали одну из плодороднейших в мире аллювиальных почв (и самую Дельту, нанесенную на месте морского залива). Разливы были регулярными (сер. июня — сер. ноября; пик на территории Египта — сер. августа у Асуана — сер. сентября у Каира), но различными по силе: при высоком подъеме воды (до 14 м на юге и 8-10 м на севере) страна, кроме поселений, возводимых на холмах, превращалась, как пишет греческий географ Страбон, в мелкое озеро, при низком — сокращалась площадь отвоеванной у песков пашни, и начинался голод и политический хаос.

Пустыни, неотъемлемая часть ландшафта, для египтян всегда оставались враждебными, населяемыми животными-монстрами. Западная (Ливийская) пустыня, периферия Сахары, — каменистая, лишенная природных ресурсов использовалась мало, за исключением оазисов. Пять главных (Харга, Дахла, Фарафра, Бахария, Сива) тянулись вдоль западного берега Нила на удалении до 200 км. Они были связаны караванными путями и представляли собой аванпосты в защите от полукочевых скотоводов-ливийцев.

Восточная (Аравийская) пустыня — гористая (с пиками до 2000 м), богатая полезными ископаемыми (золотом, медью, поделочными и полудрагоценными минералами, строительным камнем), с сухими руслами-дорогами (вади) между Нилом и Красным морем (кратчайшая — Вади Хаммамат), напротив, эксплуатировалась интенсивно. На ее северном продолжении — п-ове Синай египтяне добывали ценнейшее сырье — медную руду, а также малахит и бирюзу.

На юг от I порога простиралась Нубийская пустыня. Нубия (др.-егип. Куш), занимавшая территорию нынешнего Северного Судана, служила главным источником золота (др.-егип. нуб), на котором в значительной мере основывалось процветание Египта, и «воротами» в тропическую Африку с ее экзотическими товарами — черным деревом, слоновой костью, пигмеями, благовониями, шкурами редких животных. Негостеприимная, со скалами, подходившими к самой реке, и бурными порогами, она, как и Синай, выполняла функцию одновременно «буферной» и контактной зоны.

Древний Египет и его соседи в III-II тысячелетиях до н. э.

Природные границы (непроходимые пустыни, болота, пороги) защищали и отчасти изолировали Египет от внешнего мира. Оставаясь агрикультурным и в целом самообеспечивающимся, Египет, тем не менее, нуждался в сырье (олове, серебре, железе, строевом лесе и др.) и предметах роскоши (в том числе ритуального назначения — ливанских кедрах для гробниц и саркофагов, благовониях), что стимулировало его военную и торговую экспансию, определявшую его внешнюю политику.

Согласно данным палеоантропологии, в неолите население длины Нила было европеоидным (средиземноморский антропологический тип), на крайнем юге отмечен негроидный тип (вопрос о том, связан ли он с происхождением оседлого населения или привнесен позднее, дискутируется). В историческое время обнаруживается наличие характеристик, связывающих население с районом Сирии-Палестины. Распространенная в прошлом теория вторжения в Египет из Передней Азии «расы завоевателей» («династической», Фл. Питри), принесшей достижения цивилизации, уступила место концепции длительной инфильтрации носителей переднеазиатского компонента. Ближайшими соседями египтян были племена светлокожих ливийцев (темеху), «азиатов»-ааму (обитавших за Синаем) и темнокожих курчавых нубийцев (нехеси).

Язык насельников долины Нила — древнеегипетский (ныне мертвый) — является ветвью афразийской языковой семьи. В его развитии выделяют пять этапов, которым соответствовали свои виды письма. После завоевания Египта арабами (641 г. до н. э.) он постепенно вытеснялся арабским. Его наследник коптский язык использовался (наряду с арабским) до XI в. (в некоторых районах вплоть до XVII в.) и ныне продолжает жить в богослужении коптской (египетской христианской) церкви. Древнеегипетский имел несколько диалектов; из одного древнеегипетского письма (ок. 1200 г. до н. э.) следует, что житель Дельты плохо понимал жителя юга. Древнеегипетский — самый долго и непрерывно использовавшийся язык в мире.

История Египта в самом общем виде делится на доисторический период (вплоть до рубежа IV/III тысячелетий до н. э.); Древний Египет (с подразделением на царства и переходные периоды — 3000–1069 гг. до н. э.); Египет Позднего времени (1069-332 гг. до н. э.). Птолемеевский (эллинистический) Египет (332-30 гг. до н. э.), завоеванный Римской империей и ставший ее провинцией, считается последним этапом древнеегипетской цивилизации.

«Династическое» членение древнеегипетской истории основано на труде Манефона, египетского историка и жреца из г. Себеннита (Дельта), современника Птолемея I (305–285 гг. до н. э.). В написанной по-гречески истории Египта (Aegyptiaka), сохранившейся в отрывках у позднейших авторов, Манефон сгруппировал царей Египта в 30 династий (правящих домов), связанных принадлежностью к одному городу (в основном, как месту столицы). Со значительными коррекциями система продолжает использоваться в историографии.

Доисторический период: «другой» Египет

Более 90 % времени эксплуатации человеком долины Нила приходится на эпоху первобытности, но до рубежа XIX–XX вв. она не была известна, и сама идея, что древнеегипетская цивилизация (о которой судили тогда лишь по пирамидам, мумиям и т. п.) могла иметь местные древние корни, не обсуждалась. Этот «другой Египет» открыли на рубеже веков раскопки Фл. Питри (1853–1942) в Накаде (Средний Египет), в которых опознал следы доисторической древности Ж. де Морган (1857–1924). С этих двух легендарных имен началось изучение египетской доистории, в основном неолита; палеолит стал объектом пристального интереса еще позже.

Археологически пребывание человека хорошо просматривается, начиная с позднего палеолита (XXV–XII тысячелетия до н. э.) в Верхнем Египте. В этот период гипераридности группы насельников саванн по обе стороны Нила мигрировали к его притокам. Судя по их многочисленным сезонным стоянкам (одна из ранних Вади Куббания, XIX–XVII тысячелетия до н. э.), они занимались собирательством, охотой и близким к ней рыболовством. С концом последнего оледенения и наступлением периода гипервлажности (с обильными осадками над пустыней и сверхвысоким разливами), зона саванн вновь была заселена. Очередная фаза аридности (VII–VI тысячелетия до н. э.), затронувшая Аравийский п-ов и Северную Африку, вызвала новые волны миграции из саванн (превращавшихся в пустыни и с V тысячелетия до н. э., видимо, обезлюдевших) к Нилу: сначала на его притоки, по мере их высыхания — на берега, топкие, сплошь заросшие высоким папирусом, из которого египтяне научились делать все — от лодок до «бумаги».

Древнейшие следы неолита (редкая керамика, шлифованные каменные орудия, признаки пастушества) обнаружены в Западной Сахаре в VIII — начале VII тысячелетия до н. э. В самой долине неолит приходится на додинастический (т. е. предшествовавший I исторической династии царей) период (ок. 5500–3000 гг. до н. э.). Для него характерны процессы нилотизации (адаптации к оседлой жизни на берегах реки) и неолитизации (переходу к производящему хозяйству). Причины «запоздания» последней (в соседней Палестине земледелие и скотоводство известны с IX–VIII тысячелетий до н. э.), как и локализация исходных для нее очагов доместикации, продолжают историками обсуждаться.

Древнейшим развитым неолитическим поселением (до 16 (?) тыс. человек) на юге Дельты была Меримда Бени-Салама (60 км от Каира; 5000–4100 гг.). Его жители выращивали зерновые (эммер, ячмень), бобовые, лен, разводили овец, коз и свиней. Их погребения почти лишены инвентаря — особенность, характерная для всего Нижнего Египта. Для культурного комплекса Маади (р-н Каира; 4000–3200 гг. до н. э.), продвинувшегося далее в Дельту (Миншат Абу Омар, Телль эль-Фараин (Буто) и др.), кроме сельского хозяйства (земледелие, общинные (?) зернохранилища; скотоводство, одомашненный осел как средство переноски грузов), характерна развитая металлургия меди, а также общая «торговая» ориентированность экономики (связи с Передней Азией, Верхним Египтом). В целом, нижнеегипетские культуры, известные по периферии Дельты, предстают эгалитарными и изолированными, а с середины IV тысячелетия до н. э. обнаруживают нарастающее влияние верхнеегипетских культур, которые в конечном счете их ассимилировали.

Неолитические культуры Верхнего Египта обнаруживают большую преемственность. В самой ранней Фаюм А (ок. 5500/5000-4400 гг. до н. э.) скотоводство (козы, овцы, свиньи) и земледелие (ячмень, эммер, лен) уже являлись основой жизни. Культура Бадари (с 4500 г. до н. э.) известна по десяткам поселений и крупных некрополей (Бадари, Таса, Мостагедда, Матмар и др.), которые впервые обнаруживают «узнаваемые» элементы погребального культа. «Предметы роскоши» (медные бусины, гребни из слоновой кости, бирюза, раковины) говорят о расслоении общества, иной, чем в Дельте (статусной), ориентированности культа, а также о контактах культуры с «внешним» миром (Красным морем, Синаем, Югом). В начале IV тысячелетия до н. э. Бадари сменила ведущая верхнеегипетская культура Накада. Ее особенностью является динамичная экспансия из начального центра в районе Фив. В фазе Накада-I (или Амра, ок. 4000–3500 гг. до н. э.) она достигает Абидоса и I порога; в Накаде-II (или Герзе, ок. 3500–3200 гг. до н. э.) Дельты и Нубии (II порога). Для герзейского периода характерны новые технологии в производстве керамики, обработке камня, металлургии меди; в росписи керамики, стен погребений обозначается ключевой (неоднозначный в интерпретации) «герзейский» мотив — многовесельные серповидные ладьи. Главное явление этого периода — возникновение в Верхнем Египте крупных локальных центров (неизвестных в Дельте). Концентрация и дифференциация их сельского населения, а также специализация и средоточение в них ремесел, обмена натуральных продуктов стали определяющей ступенью структурной эволюции общества. В отличие от Шумера они не развились в самоуправляющиеся города-государства, но сыграли важную роль в процессе государствообразования.

Главными центрами были крупнейший додинастический город Иераконполь (греч. «Соколоград»; др.-егип. Нехен); Тин (Тинис) (др.-егип. Чени, вероятно, совр. Гирга, близ Абидоса) и Накада (др.-егип. Нубт, «(Город) золота»). На их элитарных некрополях появляются погребения с «символами власти» — каменными навершиями булав, жезлами, резными пластинами (палетками) с мотивами войны, охоты и прочим, цилиндрическими печатями. Выражая «идеологический базис» власти, они свидетельствуют о появлении локальных правителей — царей, контролировавших ранние «номовые» царства. Их объединяют в условную «династию 0», предшествующую историческим династиям Манефона. Борьба этих ранних царств за прямой контроль над торговыми путями (к оазисам, к Вади Хаммамат, на юг в Кустул и др.), за источники сырья в Восточной пустыне, за гегемонию над плодородной долиной с ее предельно ограниченной территорией (и, в конечном счете, ее объединение) была движущей силой и содержанием финальной (и плохо известной) фазы Накада-III (или преддинастической, ок. 3200–3000 гг. до н. э.).

Додинастический сосуд с ладьей. Период Накада II (Герзе). IV тысячелетие до н. э. Лондон, Музей Фл. Питри

Процесс объединения Египта не очень ясней, хотя моделей существует несколько («ирригационная», военная, торговая, экологическая, идеологическая, «продовольственная» и др.). За исключением первой (факт централизованного регулирования ирригации в рамках страны не подтверждается), они все содержат рациональное зерно. Очевидно, что процесс был поэтапным, длительным, в течение несколько поколений (?), и немирным.

Некоторый свет на него проливают две группы вотивных артефактов, обнаруженных более ста лет назад в храме Иераконполя. Первая — две церемониальные булавы царя Иераконполя Скорпиона: на них он первым изображен в двух коронах (порознь) — плоской красной и конической белой (здесь принадлежащих соответственно Накаде и Иераконполю, в дальнейшем части общеегипетской короны). Предположительно это свидетельствует о покорении Накады Иераконполем, соперничество которых впоследствии отразилось в базовом царском мифе о борьбе Сета и Хора, их городских богов-близнецов. В таком случае, Скорпион — первый правитель Верхнего Египта и первая историческая (т. е. письменно зафиксированная) личность.

Вторая группа — булава и знаменитая двусторонняя палетка царя Нармера (букв. «Свирепый сом»). Изображение на ней, согласно наиболее распространенной интерпретации, увековечивает покорение Дельты Нармером, царем Тиниса. Палетка Нармера, следовательно, свидетельствует о заключительной фазе объединения страны, а сам он предстает первым общеегипетским царем. Позднейшая (египетская и античная) традиция именует первого общеегипетского царя Мином (Менесом): скорее всего, это личное имя того же царя (или, согласно другой версии, его преемника сына Аха), «хоровым» (тронным) именем которого было Нармер. Первым царем, согласно оттискам найденных в Абидосе печатей, воспринимали Нармера и его современники.

Таким образом, между 3200–3000 гг. до н. э. в Египте в пределах гигантского речного бассейна сложилось древнейшее в мире государство, которое, согласно принятой типологии (И.М. Дьяконов, В.А. Якобсон), следует определить как территориальное. Особенность его «географической конфигурации» (последовательное, «по цепочке», расположение номов в долине) обеспечила его стабильность, исключительную длительность, а также в конечном счете обусловила выраженную деспотичность власти его царей сначала над отдельными «номами» Верхнего Египта, а позднее над страной в целом (И.М. Дьяконов).

Фундамент в основание государства заложила эпоха додинастики. Преддинастическая культура Верхнего Египта, распространившаяся на Дельту, сформировала его характерные особенности — политические, религиозные, художественные, которые будут определять его существование на протяжении последующих 3 тыс. лет. Преддинастические артефакты уже содержат узнаваемые черты царской иконографии: короны, типы одеяния; «бородку», отличающую царя от людей; символику власти (жезлы, сцены триумфа и ритуалов); «царские» божества (Хор и Хатхор); элементы канонического стиля в искусстве, а также начала письменности — главного изобретения и признака цивилизации.

Ранее царство (ок. 3000–2686 гг. до н. э.)

Царства — условное название длительных эпох политического единства и централизованного управления Египтом, в отличие от переходных эпох, сравнительно кратких периодов его децентрализации, одновременного правления нескольких претендующих на власть династий.

Раннее царство — это период правления I (ок. 3000–2890 гг. до н. э.) и II (ок. 2890–2689 гг. до н. э.) общеегипетских исторических династий царей, которые Манефон называл «тинитскими». Старый верхнеегипетский центр Тинис служил им столицей, а некрополь его преддинастических предков в близлежащем Абидосе, входящем в Тинитский округ, до поры был местом царских погребений. Одновременно важнейшим административным центром становился Мемфис — город в 400 км севернее Тиниса, построенный первыми правителями I династии. В него начинают перемещаться чиновники, знать, а потом (со II династии) и цари. Возможно, в Мемфесе имелась уже новая резиденция, там же (в мемфисском районе, в Саккаре) возникает новый некрополь. История Раннего царства как бы «раздваивается» на два этих центра.

Фрагмент булавы царя Скорпиона. Династия «О». Ок. 3250 г. до н. э. Каир, Египетский музей

Хотя Египет этого времени жил в медно-каменном веке, его сельское хозяйство, основанное на плодородии земли и начальной ирригации, позволяло достичь относительно быстрого экономического прогресса.

Почти на весь период Раннего царства растянулся процесс окончательного формирования и упрочения единого государства и становления общеегипетского государственного аппарата. Надписи и оттиски печатей царских чиновников как в столицах, так и в номах содержат названия многих ведомств и должностей (не всегда нам понятных). Это, несомненно, связано с поисками оптимальных форм управления колоссальной страной. Представления о структуре государства (известной в основном по должностям чиновников) и общественных отношениях этого времени чрезвычайно скудны. Известно существование большого царского хозяйства, «дома царя» (с пашнями, виноградниками, пастбищами, ремесленными мастерскими), а также хозяйств вельмож и чиновников, которые, видимо, получали из него снабжение. Вместе с тем существовали огромные и роскошные погребения знати, не намного отличавшиеся от царских.

Раннее царство — время оформления идеологии царской власти. Прежде всего выстраивание царского имени-титула, который в Среднем царстве в законченном виде имел пять имен (одно, полученное при рождении, и четыре — при восхождении на трон) в определенном порядке. Каждое имя вводилось особым титулом, выражавшим стороны сакральной сущности царя, и отличало его от людей, так же, как его короны, трон, жезлы и прочие символы власти. Со времени III династии некоторые имена на письме окружаются картушем — кольцом (позднее овалом), символизирующим вечность. Все цари I династии (и большинство II) носили титул «хор», обозначавший царя как воплощение этого божества. У царя Дена, самого значительного из I династии, впервые появляется двойной титул нисут бити, т. е. царь «Верхнего и Нижнего Египта» («двойной царь»); царь Джет впервые изображен в двойной красно-белой государственной короне, которая, как и титул «нисут бити», просуществует до конца Древнего Египта.

План, расположение, размеры, материал царских гробниц в Абидосе имели статусное и символическое значение. Сохранились только их подземные структуры, вмещающие погребальные камеры и кладовые. Каждая царская гробница окружена сопровождающими захоронениями, в одном случае (у царя Джера) — это несомненно массовые человеческие жертвоприношения (380 человек). Гробницы знати в Саккаре имели вид огромных мастаб (араб, «скамейка») из кирпича-сырца, стены которых орнаментированы «нишами».

Исторические события этого периода известны плохо. Весь период Раннего царства практически был занят упрочением государства, и правление первых династий наполнено постоянными войнами с окружающим долину племенным миром (ливийцами, азиатами). Он также отмечен внутридинастическими распрями, обстоятельства которых, как правило, не вполне ясны.

Драматический конфликт приходится на конец II династии. В тронном имени царя Перибсена происходит замена бога Хора на Сета (его противника), увенчанного одной лишь белой («южной») короной. Последний царь той же династии, Хасехемуи (букв. «Воссиявший двумя жезлами»), сопровождал свое имя уже двойным изображением — одновременно Сета и Хора, носящих двойные короны. Оба этих царя были погребены вновь на старом некрополе Абидоса, что подтверждает их возвращение к старой «тинитской» традиции.

В надписи на цоколе двух статуй Хасехемуи, посвященных в Иераконпольский храм, сообщается о военных действиях в Нижнем Египте, в ходе которых было убито 47 209 человек, безжизненные тела которых изображены на памятнике. На его же каменных сосудах, также дарованных храму, имеется надпись о покорении “северного врага”. Таким образом, речь идет о самой кровопролитной войне, известной на территории Египта, результатом которой стало фактически повторное объединение Верхнего Египта и Дельты.

После II династии роль царского некрополя окончательно переходит к Саккаре. Абидосу же предстояла судьба величайшего культового центра Египта: гробница царя Дена будет почитаться (вплоть до арабского завоевания!) как одна из святынь — как гробница самого бога Осириса. Правление последнего царя II династии Хасехемуи ознаменовало рубеж в древнеегипетской истории и культуре: после него начинается «эпоха пирамид». Предположительно, он был предшественником (отцом?) царя Нечерхета, более известного как Джосер, царь эпохи Старого царства и владелец первой «ступенчатой» каменной пирамиды.

Старое царство (2686–2160 гг. до н. э.)

С концом «тинитского» периода политический и административный центр Египта окончательно переместился в город-крепость на стыке «двух» Египтов — Мемфис (греч.; др. — егип. Инеб-хедж — «Белые стены»). К названию храма его городского бога Птаха (Хут-ка-Пта — «Усадьба двойника Птаха») и восходят, согласно традиции, греч. Айгюптос и наше Египет. Началась более чем полутысячелетняя эпоха Старого царства, в течение которой правили «мемфисские династии» (в династическом «измерении» III-VI, династии, к которым примыкают VII–VIII).

В Египте, древнейшем централизованном государстве, впервые сложилась особая форма правления — древневосточная деспотическая монархия. Во главе ее стоял царь, которого часто в литературе называют фараоном — пришедшим от греков словом, восходящим к древнеегипетскому иносказательному обозначению царя (появившемуся лишь в середине II тысячелетия до н. э.) — пер-а (букв, «дом большой», «дворец»).

Фактически страна уподоблялась огромному «дому царя», имуществом (землей, водой, скотом, сырьем) и людьми которого он распоряжался. Хотя кроме государственных и храмовых существовали и большие вельможные хозяйства, они образовывались за счет крупных царских дарений (иногда — целых селений) и были относительно самостоятельны. Владение вельможи («дом собственный») включало унаследованное и купленное имущество, которым он мог распоряжаться, и «служебное», которое могло быть отобрано вместе с должностью. Государство в Египте целиком поглотило сельскую общину (повсеместно на Древнем Востоке игравшую важнейшую роль). Сложилась государственная форма эксплуатации собственного населения, ставшего подневольным.

К древнейшим в мире относится и централизованный государственный аппарат. Он был громоздким, двухступенчатым (в столице и номах) и «двойным» (свой для Верхнего и Нижнего Египта); включал сокровищницу, «палаты» зерна, скота, рабочих рук и др., сложную иерархию чиновников, армию писцов — грамотных людей, которые составляли ее основу. Все высшие должности занимала знать — царские родственники, номархи и тому подобные.

Государственный аппарат известен главным образом по чиновничьим карьерам и их должностям, потому дает представление скорее о механизме управления, чем о системе. Его главной особенностью в Старом царстве являлась концентрация всего управления в столице, при дворе и родственная связь с царским домом. Причастность к бюрократическому аппарату предполагала определенную степень грамотности, и письменность была ключевым фактором в управлении государством.

Деятельность аппарата обнимала все сферы жизни от организации производства (продуктов, изделий ремесла, добыча сырья и др.), общественных работ (каналы, дороги, пирамиды и т. п.) и распределения (материалов, рабочих рук, а также пищи — нормированных «пайков» для работников и натурального жалованья).

Статуя писца Каи из его гробницы в Саккаре. Старое царство. V династия. Середина III тысячелетия до н. э. Каир, Египетский музей

Характерной чертой деспотии является обожествление царя. В Египте оно достигло грандиозных масштабов. Фараон был воплощением бога-сокола Хора, который позднее считался сыном и наследником Ра-Солнца — «младшим солнцем». Вокруг него (живого и мертвого) сложился культ поклонения: его высшее выражение — грандиозные каменные пирамиды.

Когда правящий царь, воплощение Хора-сокола, умирал, бог возрождался в следующем царе. Физически же пребывающий в своей гробнице-пирамиде усопший царь идентифицировался уже с Осирисом — богом возрождающейся природы и царем мертвых, божественным отцом Хора. Пирамида, таким образом, представляла собой храмовый комплекс Осириса-Хора, совмещенного с солнечным богом. Причастность к строительству и обслуживанию царских усыпальниц увязывалась египтянами (на сложной мифологической основе) с надеждами на их собственное посмертное возрождение.

Старое царство именуют «эпохой пирамид». Пирамида не только узнаваемый символ эпохи и царская гробница. Каждая пирамида — это гигантское «государственное предприятие»: с огромным числом людей, земли, скота, материалов, продуктов сначала для строительства, а потом для поддержания и обслуживания пирамиды (припирамидного храма). Вместе с пирамидой основывались новые хозяйства, производимое в них стекалось в район расположения пирамиды и перераспределялось между «усопшими» царями (в виде жертвоприношений) и жрецами, а также между обслуживающим персоналом и рабочей силой.

Строительство совершенствовало систему организации, учета, контроля и управления этим механизмом, определяло размеры штата писцов, контролеров, с его централизацией, системой распределения и соподчинения и фактически выстраивало бюрократический аппарат и само государство. Иными словами, государство в Египте не только строило пирамиды, но и само «строилось» пирамидами. В эпоху Старого царства именно пирамиды выступали одной из движущих сил процесса государствообразования.

Царь Хафра (греч. Хефрен) с богом-соколом Хором. Старое царство. IV династия. XXVI в. до н. э. Каир, Египетский музей

Первая каменная 60-метровая пирамида была построена в Саккаре для фараона III династии Джосера. Она начинала строиться в виде каменной мастабы, и лишь позднее приобрела необычную «ступенчатую» форму. Ее архитектором, впоследствии обожествленным, был верховный сановник (чати, «визирь») Имхотеп, который считался впоследствии также величайшим врачевателем и магом. Пирамида имела расположенный вокруг огромный комплекс, который включал сложно организованное пространство со многими строениями для свершении важнейших государственных ритуалов, в том числе хеб-седа — 30-летнего юбилея правления царя.

Неподалеку, в Гизе возвышаются гигантские пирамиды царей IV династии (2613–2494 гг. до н. э.). Из них принадлежащая Хуфу (греч. Хеопс), самая высокая (146 м), сложена из 2 300 тыс. огромных каменных глыб. Рядом — пирамида его сына Хафра (греч. Хефрена), на три метра ниже. Им уступает по высоте (66 м) пирамида Менкаура (Микерина). Рядом с ними стоит вырубленный из скалы 20-метровый Большой Сфинкс (предположительно, с лицом Хафра). В конце правления IV династии положение в стране осложнилось; затраты на гигантское строительство, централизация власти обострили социальные противоречия. Геродот, ссылаясь на египетскую традицию, рассказывает о недовольстве населения, которое сохранило самую недобрую память об этих царях Известное сказание о фараоне Хуфу и чародеях, сохранившееся в папирусе Весткар, рассказывает, что жена одного жреца зачала от самого Ра и родила трех сыновей, которые стали основателями новой «солнечной» династии. Возможно, произошла насильственная смена власти. О некогда могущественной IV династии ничего больше неизвестно.

Пирамиды более скромного размера продолжали строить цари V и VI династий. Приход V династии к трону сопровождался изменениями в концепции царской власти: она связывается с идеей прямого происхождения царя от верховного бога Ра, который становится его отцом. Имя Ра включается в тронное имя-титул фараона, который понимается как «младшее солнце». Начинают строиться так называемые «солнечные» храмы.

В V династии в царских пирамидах (начиная с царя Униса) появилось важное новшество — Тексты пирамид, представлявшие собой древнейший сборник магическо-ритуальных заклинаний.

Пирамида царя Хуфу (греч. Хеопс) и Большой сфинкс. Гиза. Старое царство. Середина III тысячелетия до н. э.

Последний значительный царь VI династии (и Старого царства) Пепи II (2287–2178 гг. до н. э.) взошел на трон шестилетним ребенком и занимал его почти столетие. Его правление оказалось самым долгим в египетской истории, а возраст в 110 лет стал для египтян символом желаемого долголетия. Но к концу жизни он правил фактически распадающимся государством. Его пирамида в Саккаре — последнее значительное сооружение Старого царства. После Пепи II на троне сменилась череда эфемерных «мемфисских» царей (VII–VIII династии). У Манефона они безымянны; его ремарка, что «70 царей VII династии правили 70 дней», заставляет считать первую фикцией (или родом «метафоры»). С последними фараонами VIII династии централизованное «мемфисское» Старое царство фактически распалась, при том, что сам Мемфис оставался величайшим городом Египта.

Среди причин крушения грандиозного Старого царства, которое выглядит быстрым и неожиданным, указываются непроизводительные затраты на строительные программы, неэффективность правления самого Пепи II и ряд других соображений. Но главная причина состояла в том, что перестало существовать централизованное управление, и преимущества, которые оно давало, были потеряны. Высшие государственные должности, за несколько поколений ставшие наследственными, доставили их носителям в центре и на местах полунезависимый статус. Обозначившееся уже с V династии возвышение провинциальных центров породило центробежные тенденции и разрыв хозяйственных связей между частями государства — центр политической, хозяйственной и культурной жизни перемещается в провинции. Об этом ярко свидетельствуют роскошные мастабы местных номархов.

Одной из предполагаемых причин крушения Старого царства могло быть также катастрофическое изменение климата (похолодание и, как следствие, аридизация), отметившего завершение к середине XXIV в. до н. э. периода климатического оптимума, которое затронуло Африку и Переднюю Азию. Одно из возможных свидетельств этого — известный литературный памятник «Пророчество Неферти»: вложенное в уста мудреца описание хаоса и анархии в Египте, в котором отразились воспоминания в том числе о конце Старого царства: «Пуста река Египта, переходят ее пешком. Будут искать воду для ладьи, чтобы плыла она, но ее дорогой станет берег… Будет ввергнута земля в несчастье из-за отсутствия еды».

I Переходный период (ок. 2160–2055 гг. до н. э.)

I Переходный период обнимает собой смутное время после распада Старого царства. Египет оказался раздроблен на десятки областей, правители которых обрели известную самостоятельность, том числе военную. Их соперничество за власть проходило на общем фоне страшного голода (нередки упоминания о каннибализме) и разрухи, следствий продолжающейся аридизации, запустения ирригации и вооруженных конфликтов. Заявления номархов Верхнего Египта (Сиута, Гебелейна, Гермополя, Эдфу, Гераклеополя и др.) о том, что они спасали от голодной смерти свое население, «давая хлеб голодному и одежду нагому», «защищая сирот и вдов», становятся общим местом их гробничных «автобиографий» и приметой времени.

Попытка нового объединения Египта исходила из Гераклеополя (греч., др. — егип. Хенен-нисут, р-н Фаюма), который на полтора века стал важным политическим центром. Его правители (IX–X династии, ок. 2160–2025 гг. до н. э.) именовали свое царство «домом Хети» (по имени основателя Хети (=Ахтоя) I), связывая его с Мемфисской царской традицией. Гераклеополитам удалось подчинить Дельту, мемфисскую область и значительную часть Среднего Египта. В союзных с ними отношениях состояли правители Дендер, Гермополя и Сиута. Гераклеополиты начали утрачивать позиции с возвышением соперников — номархов небольшого южного нома со столицей в Фивах (греч.; др. — егип. Уасет, «Скипетр»), провинциальном тогда городке, богом-покровителем которого был воинственный Монту. Родоначальниками фиванской династии (XI) считались номархи Ментухотеп I (букв. «Монту умиротворен») и его сын Интеф I (ок. 2125–2112 гг. до н. э.). Интеф II (2112–2063 гг. до н. э.) уже облек себя частью царских титулов и был первым, начавшим открытую борьбу с гераклеополитами.

Между Гераклеопольским царством и Фиванским завязалась почти столетняя война, в которую оказались втянутыми многие номы. Памятником этим событиям является знаменитое «Поучение царю Мерикара» (возможно, первый образец авторского царского политического сочинения), адресованное Ахтоем III (2063–2055 гг. до н. э.) сыну-наследнику Мерикара, последнему царю гераклеополитов. Автор описывает бедственное состояние страны («время болезни», по его выражению), мер, которые надлежит принять царю, рассуждает об его ответственности за порученный ему богами народ, рекомендуя «быть хорошим с Югом» (т. е. Фивами). Советы не пригодились: фиванский царь Ментухотеп II, сын Интефа III (2063–2005 гг. до н. э.), захватил Гераклеополь и установил контроль над всем Египтом. Это событие традиционно считается началом следующей эпохи — Среднего царства.

Время потрясений конца Старого царства — I Переходного периода оказало сильное влияние на культуру Египта. Литература отмечена появлением целого ряда блестящих по содержанию и стилю произведений, отмеченных духом пессимизма («Жалобы Хахеперрасенеба», «Песнь арфиста», которую часто сравнивают с «Поэмой о Гильгамеше» и библейской книгой «Екклезиаста»). Их авторы размышляют о философских проблемах бытия — смысле и ценности человеческой жизни вообще и жизни «маленького» (неджеса, незнатного) человека в том числе, о посмертной участи, значении царской власти. В то же время провинциальное искусство, «отрезанное» от столицы и свободное от влияния мемфисской школы с ее детерминированным царским каноном, переживало известный расцвет. Оно неожиданно обнаружило стилевое различие местных школ, интерес к повседневной жизни обычных людей. Несмотря на примитивность и грубость этого периферийного искусства, оно оставляет впечатление необычной свежести и экспрессии.

Среднее царство (2055–1650 гг. до н. э.)

Среднее царство — 400-летний период истории воссозданного централизованного государства, в котором выделяются два периода — конец XI династии (правившей в Фивах) и XII-XIII (с новой столицей в Лиште, в Фаюме). Исключительные заслуги Ментухотепа II в восстановлении государства признавались современниками и потомками: при Рамесе II (через 700 лет!) его статуя изображалась в ряду предков между легендарным Мином и Яхмосом I (основателем Нового царства).

При нем была достигнута известная консолидация государства от первых порогов до Дельты. Ментухотеп II первым после крушения Старого царства смог снова возвести масштабное сооружение из камня — необычный «террасный» комплекс в Дейр эль-Бахри (р-н Фив), совмещавший заупокойный храм и гробницу (где были также захоронены его жены), который оказал влияние на последующую храмовую архитектуру. Однако страна, пережившая свою «столетнюю войну», была неспокойна: в росписях гробниц часто изображаются батальные сцены (бои лучников, штурм городских крепостей), в захоронениях обычно встречается оружие; сам Ментухотеп II нередко изображается в сценах сражений.

Преемники его продержались у власти не более двух десятилетий. Трон был узурпирован неким Аменемхетом, «визирем» последнего царя XI династии. «Пророчество Неферти», в котором «задним числом» предрекается приход с юга царя-объединителя по имени «Амени» (сокращение от «Аменемхет»), несомненно, направлено на подтверждение законности его власти.

Аменемхет I (1985–1956 гг. до н. э.) стал основателем одной из самых сильных египетских династий — XII (1985–1773 гг. до н. э.). Ее главной задачей по-прежнему оставалось замирение страны, подавление сепаратистских настроений номовых правителей, продолжавших чувствовать себя независимыми со времен переходного периода. При Аменемхете I была укреплена северная граница, где возведены так называемые «Стены правителя». Столица была перенесена из южных Фив ближе к центру, в новый город-крепость с говорящим названием Иттауи «[Аменемхет]-охвативший-Обе-Земли» (совр. Лишт, р-н Фаюма), который сохранял значение последующие 300 лет. Для обеспечения мирного перехода царской власти (при многих потенциальных претендентах, учитывая наличие гаремов) Аменемхет I первым ввел особую практику — прижизненное назначение соправителя с царским титулом. Институт управления в целом оправдал себя и в XII династии, и позднее, в Новом царстве, однако сам Аменемхет I, видимо, погиб в результате дворцового заговора; покушение пережил и его внук Аменемхет II.

О напряженной политической обстановке в стране свидетельствует литературный шедевр — «История Синухета»: рассказ знатного придворного, который случайно подслушав весть о неожиданной смерти царя и предвидя смуту, предпочел бежать через смертельно опасную пустыню на чужбину, в Сирию, где провел долгие годы.

При Аменемхете I (букв. «Амон впереди») начинается возвышение Амона, покровителя фиванской области и династии: в течение ближайших полутора столетий, оттеснив Монту, он возглавит политеистический пантеон, превратившись в главное общегосударственное божество.

Самые значительные завоевания эпохи осуществил Сенусерт III (1870–1831 гг. до н. э.). Его походы были направлены в основном в Куш с его неисчерпаемыми запасами золота и меди. Для облегчения провода ладей через пороги он приказал пробить обходной канал, на новых границах в Нубии южнее II порога заложил на обоих берегах крепости (Семна и Кумма), отмечавшие новые границы Египта, отодвинувшиеся к югу на 400 км. Со временем цепь крепостей становилась не только оборонительными сооружениями, но и торговыми факториями. Стела у II порога сохранила обращение царя к наследникам: он грозился не признавать своим сыном того, кто не будет защищать эту границу. В античной традиции образ Сенусерта III, смешавшись с полководцами-Рамессидами, превратился в легендарного египетского царя Сесотриса, покорителя полумира.

«Осирическая» статуя царя Ментухотепа II. Среднее царство. XI династия. Конец XXI в. до н. э. Каир, Египетский музей

Долгое правление Аменемхета III (1831–1786 гг. до н. э.), сына и соправителя Сенусерта III, стало временем расцвета Среднего царства, обеспеченного завоеваниями его предшественников. С его именем связано завершение масштабных гидротехнических работ в Фаюме, увеличивших площадь посевных земель вдвое и способствовавших политическому возвышению этой области, где сам царь обожествлялся вплоть до греко-римского времени. Правление царя отмечено строительством храмов и святилищ, особо прославлен каменный заупокойный храм в Хаваре (р-н Фаюма). Храм предназначался для статуй множества местных и общеегипетских богов, как символа единства Египта. Греки называли его «лабиринтом» (по легендарному подземелью во дворце критского царя Миноса). Причислявшийся к Семи чудесам света храм известен по восторженным описаниям античных авторов: на Геродота, кстати, он произвел едва ли не более сильное впечатление, чем пирамиды. Образ Аменемхета III был увековечен множеством статуй, в том числе уникальных по стилю. Так называемые «косматые» сфинксы Аменемхета III, чрезвычайно популярные в древности, неоднократно «присваивались» последующими фараонами, которые писали на них свое имя.

XII династию завершило краткое правление Себекнеферу (1777–1773 гг. до н. э.), дочери Аменемхета III, интересное лишь тем, что она — первая царица-фараон. Поскольку царица на троне нарушала земной и «божественный» порядок (фараон — это всегда воплощение Хора, сына Ра), власти в отсутствие опыта пришлось искать нестандартные решения сложной идеологической проблеме: в надписях царицы варьировался грамматический род, применялась женская форма имени «Хор»; на одной из своих статуй царица имеет одеяние, сочетавшее женское платье с фараоновским килтом. Ее опыт в древнеегипетской истории окажется востребован по крайней мере еще раз.

Источники Среднего царства впервые позволили раскрыть статус непосредственных производителей материальных благ в Египте. Основу их составляла (как доказал О.Д. Берлев) категория населения хемуу нисут («царских хемуу»), которая охватывала практически все население страны. Они трудились в рамках профессии (сельскохозяйственной, ремесленной и др.), назначаемой им государством, и там, куда оно его распределяло (как правило, пожизненно и с учетом наследственности «занятия») по результатам «смотров», регулярно проводимых в областях Египта. Они могли быть направлены в войско, в государственные и храмовые хозяйства, приданы должности вельможи (становясь его челядью, мерет); могли быть временно (обычно на 3–4 месяца) посланы на тяжелые «царские работы» (расчистку песчаных заносов, рытье каналов, строительство, в том числе «пирамидное», на флот гребцами и др.). «Царские хемуу» не имели средств производства; сажались на землю, получали за труд продуктовый «паек», который рассчитывался их «держателем» (храмом, владельцем имения и др.). Право распоряжения этой категорией населения оставалось за государством. Другой (сравнительно немногочисленной) категорией эксплуатирумых людей были баку (от бак — «заставлять работать») — рабы в точном (юридическом) смысле термина. Они сами (и их потомство) принадлежали частным лицам, не включались в государственную сферу распределения трудовой силы. Они бывали домашними рабами хозяев, не использовались на полевых работах, высоко ценились и могли продаваться. Предположительно, это были потомки египтян, захваченных в плен в ходе внутренних «номовых» войн.

С середины Среднего царства в результате завоевательных войн увеличивается число пленников-чужеземцев (в египетском понимании «помилованных убитых» — О.Д. Берлев), которыми распоряжалось государство. Позднее в Новом царстве их количество значительно возросло, пленные становились едва ли не главной добычей египетской армии. Ими также распоряжалось государство, которое в основном дарило их храмам (прежде всего Амона Фиванского), а также частным лицам, часто как награда отличившимся в сражениях. Тем не менее основными производителями и в Среднем царстве, и позднее, в Новом (выступая под другим названием — семдет, «профессии»), оставались массы собственного подневольного населения, положение которого (правовое и экономическое) определялось зависимостью от государства. Рабы в Египте (как и повсеместно на Древнем Востоке) не составляли большинства, хотя существование самого института рабства безусловно накладывало отпечаток на все стороны жизни общества.

Культура эпохи Среднего царства в исторической памяти египтян получила статус эталонной. На нее пришлось не только сложение классического древнеегипетского языка и создание выдающихся образцов древнеегипетской письменности, которые служили потомкам образцом для подражания (изучались в школах, копировались, переводились на новоегипетский язык), но и фактически литературы как таковой и оформления ее жанрового разнообразия. Наряду с религиозно-философской «Беседой человека с его душой-ба» и «Гимном Нилу», появилась, например, первая «приключенческая» «История потерпевшего кораблекрушение», литературно-«историческое» повествование о Синухете. Для официального изобразительного искусства этого времени характерен реализм, стремление к передаче не только физических особенностей натуры (возраста, этнических черт) и статуса модели, но и ее психологического состояния. Вершиной изобразительного искусства этого времени являются прославленные «психологические» скульптурные портреты Сенусерта III и Аменемхета III.

После XII династии Египет начал клониться к упадку. Цари следующей XIII династии (1773–1650(7) гг. до н. э.) продолжали править из Иттауи, но не задерживались долго на троне: за 150 лет их сменилось более полусотни. Неферхотеп I и Себекхотеп IV (вторая половина XVIII в. до н. э.) еще контролировали Египет: его южные границы охраняли в крепостях гарнизоны, корабли плавали на север, в Библ. Эйе (I) (1695–1685? гг. до н. э.) был уже последним, чьи памятники известны в обеих частях Египта. Контроль династии над Восточной Дельтой оказался утрачен, в Западной (в г. Ксоисе) обозначилась «параллельно» правившая (XVI) династия; влияние на юге ограничилось границами Фиванской области.

Важнейшее свидетельство этого времени — так называемое «Речение Ипувера» (известное в позднейшей копии, но созданное, несомненно, в конце Среднего царства). Оно рисует картину полного хаоса в стране, которая «повернулась, подобно гончарному кругу». Ипувер драматически описывает внутренние потрясения: не только «ожесточение сердец», грабежи, мор, но и смуту, разрушение столицы, осквернение некрополей и царской пирамиды, а также присутствие в стране «чужеземных лучников», «азиатов». Речь, несомненно, идет о вторжении в Египет племен так называемых гиксосов, правление которых составляет содержание II Переходного периода — одного из самых «темных» и тяжелых в истории Египта.

II Переходный период (ок. 1650–1550 гг. до н. э.)

В середине XVII в. до н. э. Египет впервые оказался под властью чужеземцев. С востока через Синай вторглись завоеватели, входившие в племенной союз обитателей Южной Сирии и Северной Аравии, возможно, разнородный по составу. Чуть более ста лет они владычествовали над частью Египта, сделав своим центром г. Аварис (Восточная Дельта, совр. Телль эль-Даб’а).

Манефон именовал завоевателей (или только их правителей) гиксосами, «царями-пастухами» (от др.-егип. хека хасут — «правители чужеземных стран»; вар. хека шасу — «правители (племени) шасу»). Сами египтяне называли их ааму, «азиатами», как и население Сирии-Палестины. Раскопки в Аварисе (М. Битак) показали, что мигранты-ааму селились там уже и раньше, притом многие состояли на службе у фараонов XII династии (в качестве воинов, матросов, торговцев, проводников военизированных караванов), а их культура (имена, семьи, погребальные обряды, быт) носили уже смешанный (азиатско-египетский) характер. Завоеванию Египта способствовал ряд причин: его внутренняя слабость, передовое переднеазиатское вооружение гиксосов (сложные дальнобойные луки, бронзовые серповидные мечи-хепеш, боевые колесницы), возможно, поддержка азиатского населения Дельты. Власть гиксосов (даже при самых сильных их царях Хиане и Апепи) простиралась лишь на Дельту и север Среднего Египта (вплоть до Кус), откуда они совершали набеги на юг страны.

Несмотря на понятную исключительно враждебную оценку гиксосов всеми египетскими источниками, возможно, они привнесли элемент стабильности в Дельту. На время сложилось политическое равновесие между городами Дельты (XIV династия) с разной степенью их лояльности к гиксосским фараонам (XV династия), обособившимся слабым фиванским царством (XVI династия), а также возвысившимся полуегиптинизованным царством Куш со столицей в Керме (за III порогом). Египетские «царские списки» также признавали их царями (впрочем, не вполне «полноценными»: без картуша при именах). Гиксосы адаптировали египетскую культуру, в том числе политическую: правили как египетские фараоны, использовали их титулы, датировали события по годам своего правления, именовались «сынами Ра» (хотя поклонялись Сету, отождествлявшемуся с их азиатским богом Баалом), заимствовали египетскую письменность.

Борьба за освобождение Египта началась при двух последних фиванских правителях XVI династии. Секененра Таа (И) первым выступил (ок. 1560 г. до н. э.) против Апепи (Ааусерра) и, видимо, погиб в битве: его мумия сохранила следы ударов боевого топорика гиксосского типа. О начале их борьбы рассказывает сказание о «Ссоре Апепи и Секененра» (известное в позднейшей копии): в нем гиксосский царь (названный «царем, которому весь Египет платит дань»), разгневанный активностью египтян, шлет гонца к фиванскому, требуя изгнать «из фиванского водоема бегемотов», рев которых якобы не дает ему спать ни днем, ни ночью, достигая Авариса.

Борьбу продолжил его сын (?) Камос, по прозвищу «храбрый» (1555–1550 гг. до н. э.), который, обозначив свою независимость от верховной власти гиксосов, принял титул царя (XVII династия). Неожиданно он столкнулся с нежеланием знати (опасающейся сильной централизации власти) участвовать в войне. Согласно одному известному тексту, в ответ на слова, обращенные к совету сановников во дворце («Я хочу спасти Египет и поразить азиатов»), он получил от сановников уклончивый ответ («Мы спокойно владеем нашим Египтом… Вот (если) придет тот…кто нападет на нас, тогда мы будем действовать против него»).

Камос совершил поход на Аварис, опираясь на свое войско, однако не смог его взять, захватив лишь огромную добычу (300 ладей с полученной гиксосами данью). Позднее он также совершил поход в Куш, поставив под прямое управление Египта южные территории вплоть до II порога.

Изгнание гиксосов традиция связывает с младшим братом Камоса Яхмосом (I), при котором, видимо, значительную роль играла их мать, царица Яххотеп. Яхмос стал основателем следующей XVIII династии. Надпись в гробнице начальника гребцов (и тезки царя) Яхмоса рассказывает о штурме Авариса с речных каналов и суши, о взятии его, преследовании гиксосов и трехлетней осаде их последнего оплота — крепости Шарухен в Южной Палестине.

Тот же текст сообщает о последующем вынужденном броске египетской армии на юг в Куш, разгроме там восстания, наконец, о подавлении смут в самом Египте (в том числе «злоумышленников» во главе с неким Тетианом).

Новое царство (1550–1069 гг. до н. э.)

Создание империи (1550–1352 гг. до н. э.)

С освобождением Египта и последующим его объединением Яхмосом I (1550–1525 гг. до н. э.) началось полутысячелетнее Новое царство (XVIII–XX династии), время наибольшей территориальной протяженности государства и единственного на Древнем Востоке «эксперимента» в области религии. Первую половину эпохи занимает правление блестящей XVIII династии (1550–1295 гг. до н. э.).

Полевые работы. Фрагмент росписей из гробницы Нахта. Фивы. Новое царство. XVIII династия

При Яхмосе I и его сыне Аменхотепе I (1525–1504 гг. до н. э.) началось возвращение к активной внешней политике, заложенной фараонами XII династии. Его начальный итог — восстановление влияния Египта в границах Среднего царства (от Синая до II порога на юге).

Успехи обеспечила реорганизация армии, начатая в ходе войны с гиксосами (и отчасти благодаря им). Армия получила передовое вооружение (заимствованное у гиксосов и других азиатских соседей) и стала постоянной. Ее составляли воины-профессионалы (с детства обучаемые в казармах, ядро армии), новобранцы («молодцы армии»), набираемые по повинности (каждый десятый), от которой освобождались лишь жрецы, и наемники (нубийцы, ливийцы и др.). Вдобавок к пехоте (лучникам и копейщикам) были созданы морской флот и мобильное колесничное войско, применявшееся впоследствии на равнинах Азии. Боевые колесницы, как и конские упряжки (с которыми, считается, египтян впервые познакомили гиксосы), стоили дорого, обслуживались массой слуг, и в колесничных войсках на них ездила знать. Со временем египтяне изготовили свой тип легкой двухколесной колесницы. Были созданы вспомогательные службы (переводчиков, писцов, лекарей, погонщиков ослов). Фараоны и их наследники стали лично участвовать в военных действиях, многие начинали восхождение на трон благодаря военной карьере (например, Рамсес I и Хоремхеб, см. ниже). Одна из лучших для своего времени армия превратила Египет в крупнейшую военную державу Переднего Востока. Школьные «поучения» рассказывают, сколь трудным было военное ремесло: «Мужчину забирают в воины, юношу — в новобранцы, мальчика же отдают на воспитание, отняв его у матери. Пока станет он взрослым — все кости его разбиты». В правление XVIII династии были заложены причины длительной борьбы между новой служилой знатью (в том числе военной), становившейся опорой царской власти, и старой местной и столичной аристократией, имевшей огромное влияние и не желавшей его терять.

Начиная с правления XVIII династии все большее значение приобретали Фивы (часто просто Ниут, «Город», подобно Древнему Риму). Город стал политическим и религиозным центром Египта, а западный берег Нила напротив него — царским некрополем, местом скальных гробниц царских семей и высшей знати, а также заупокойных храмов, поселков их строителей. Начиная с Аменхотепа I, основателя некрополя, здесь, в Долине царей, были погребены все фараоны XVIII династии (кроме Аменхотепа IV, см. ниже). Большинство их мумий, запрятанных от грабителей в пещере-тайнике жрецами в конце Нового царства, обнаружено в конце XIX в. и ныне находится в Каирском музее. Тогда же Амон-Ра, главное божество Фив, начало обретать масштабы общегосударственного, имперского, а впоследствии вселенского божества. Центром его почитания стали два храма, соединенные аллеей бараноголовых сфинксов: Ипет-сут (букв. «Избранное из мест», Карнак) и Ипет-ресит («Южный покой», совр. Луксор). Этот самый большой в древнем мире храмовый комплекс достраивали правители Египта вплоть до римских императоров. Получая огромную долю в военной добыче (как «плату» его богам за победы), Карнак становился богатейшим храмом, его жречество — сильнейшим в Египте, что закладывало основу дальнейших конфликтов между царской и жреческой властью.

С Тутмосом I (греч., др. — егип. Джхутимес; 1504–1492 гг. до н. э.), главнокомандующим и зятем Аменхотепа I, открывшим «эру Тутмосидов», начался период интенсивных завоеваний. При нем египетское влияние впервые продвинулось на юге за III порог, на севере — достигло Евфрата, границ нового сильного соперника — царства Митанни (др. — егип. Нахарина).

Фараон-царица Хатшепсут в виде сфинкса. Храм в Дейр эль-Бахри. Новое царство. XVIII династия. Середина XV в. до н. э. Берлин, Государственные музеи

Его сын Тутмос II (1492–1479 гг. до н. э.) продолжал истребительные набеги на Куш и Азию, активность которых к концу его правления замедлилась. Он назначил соправителя — малолетнего сына Тутмоса (будущего III) от одной из младших жен. После смерти царя его «главная вдова» Хатшепсут (дочь Тутмоса I) стала при нем регентшей (при поддержке части придворных и жречества), а затем короновавшись, соправительницей, практически «отодвинув» его от власти. Подобно Себекнеферу 500 лет назад, Хатшепсут (1473–1458 гг. до н. э.) правила как царица-фараон, обладая полной титулатурой. В надписи на стенах своего заупокойного храма в Дейр эль-Бахри (одного из шедевров египетской архитектуры) она обосновывала законность своего пребывания на троне (якобы полученного от отца как его соправительница), а также символически изобразила акт собственного зачатия в виде сакрального союза бога Амона (в образе Тутмоса I) и ее матери, царицы Яхмос-Нефертари.

В правление Хатшепсут почти на два десятилетия прерываются войны, однако представление об исключительно мирном характере ее правления вряд ли справедливо. Военизированные экспедиции направлялись в Библ, Синай, а также («по повелению» ее отца Амона) в далекую страну Пунт (Сомали). Сколь бы «этнографическими» и «ботаническими» они не изображались на рельефах ее храма, они продолжали ту же внешнюю политику: Пунт (хотя и формально) стал новым владением Египта.

После смерти Хатшепсут Тутмос III (1479–1425 гг. до н. э.) последовательно истреблял ее изображения и имя, которое отсутствует также в официальных «царских списках». Официально занимая трон 54 года (и 22 из них — в соправлении, фактически отстраненный от власти и неупоминаемый в официальном контексте), он правил страной еще более трех десятилетий. В течение последующих 22 лет Тутмос III («египетский Наполеон», как его часто именуют) возглавил не менее 16 победоносных походов в Переднюю Азию каждую весну (время сбора урожая). Уже в первом году единоличного правления он выступил против коалиции 330 правителей во главе с царем Кадеша: захват после семимесячной осады важнейшей крепости Мегиддо, где они укрылись, стоивший «взятия 1000 городов», принес ему огромную добычу. В результате его завоеваний границы Египта отодвинулись на юге вплоть до IV порога, на севере — до Евфрата. Пределы этих территориальных завоеваний Египта остались непревзойденными. Правление Тутмоса III — высшая точка завоевательной политики Нового царства не только по территории, но и по масштабам контактов с чужеземцами и степени влияния на них, по богатствам, получаемым прямыми грабежами, данью, использованием торговых путей на севере и золотых копий на Юге.

Его сын Аменхотеп II (1427–1400 гг. до н. э.), крупный завоеватель, и внук Тутмос IV (1400–1390 гг. до н. э.) также всю жизнь провели в походах, подтверждая и развивая прежние завоевания и подавляя мятежи. Аменхотеп II совершил несколько кампаний в Азии. Его стелы сообщают об огромной добыче (золоте, меди, колесницах и др.), доставленной в Египет. Только после одного карательного похода было пригнано около 100 тыс. пленных, наибольшее число, известное из источников (не считая палетки Нармера). При Тутмосе IV урегулирование территориальных конфликтов между Египтом, Митанни и Вавилонией позволило на время решать проблемы с помощью компромиссов.

Тутмос III, поражающий врагов. Рельеф пилона храма Амона в Карнаке. XVIII династия. XV в. до н. э.

Создание огромной державы требовало управления завоеванными территориями: постепенно прямые грабежи заменялись системой эксплуатации. При Тутмосе III Египет включал земли от Куша до Нахарины, их чужеземное население стало подданным фараона, на которое тоже распространялась защита египетских царя и богов.

Территории управлялись наместниками (на юге — «царским сыном Куша», в Азии — «наместником северных стран») со штатом чиновников, главными задачами которых были эксплуатация природных ресурсов, сбор дани и ее отправка в Египет. Наместники опирались на военную силу — гарнизоны, размещенные в крепостях на границах с Кушем, а также в городах Сирии—Палестины. На азиатских территориях сохранялась известная автономия «вассальных» малых княжеств, враждовавших между собой и лавировавших между несколькими силами (в основном Египтом и хеттами). Для Нового царства характерен также процесс аккультурации (усвоение элементов египетской идеологии и религии, языка и письменности и др. форм культурного влияния), результаты которой особенно показательны в Куше. Египет эпохи Нового царства с известным основанием можно назвать самой ранней из древневосточных мировых империй.

Характер и результаты внешней политики отразились на идеологии общества. Утверждаются идеи победоносности, героизации фараона, обусловленной его божественностью. В искусстве центральным становится образ царя — героя и воина, триумфатора, в литературе обозначаются новые жанры — военные анналы, «героизированные» описания походов — и новые темы — личная храбрость царя, его близость к армии и др. Особенно выделяются литературными достоинствами военные «анналы» Тутмоса III, автором которых являлся армейский писец Чанени. Сам Тутмос III, кстати, был не только великим полководцем, но и образованным человеком: его «визирь» сравнивал царя с Джехути, богом мудрости и знаний.

«Имперская» идеология сохранялись на протяжении всей XVIII династии, но эпоха победоносных войн в основном завершилась с Тутмосидами. Ее блестящим итогом стало правление сына Тутмоса IV Аменхотепа III (1390–1336 гг. до н. э.). Египет его времени входил в круг важнейших мировых держав наряду с Вавилонией, Митанни, Ассирией, Хатти и Арцавой (в Малой Азии), а также Эламом, Кефтиу (Микенским Критом) и Алашией (Кипром). Их «великие цари», называвшие друг друга «братьями», воспринимали прочих равными себе соперниками. Они (а в исключительных случаях и их главные царицы) обменивались посланиями, дарами, используя «дипломатические» браки своих дочерей (за исключением египтян) как инструмент внешней политики.

Об этом живо рассказывают письма из царской канцелярии («дома царских писаний») — около 400 глиняных табличек (в основном на аккадской версии вавилонского, lingua franca эпохи). Их содержание обнимает около трех десятилетий правления Аменхотепа III и его преемника.

В середине XIV в. до н. э. Египет был лидером ближневосточного мира. Военная добыча и дань текли в страну, богатство которой вошло в поговорку: «в Египте золота больше, чем песка», — писал царь Митанни. Роскошный двор превратился в «мировой» дипломатический центр. Его «космополитической» атмосфере способствовали браки фараонов с чужеземными царевнами, сам Аменхотеп III был женат на нескольких вавилонских и митаннийских царевнах. Египет стал более открыт культурным веяниям извне. Полагают, что вместе с армией, возвращавшейся из дальних походов, в Египет попадали и новые идеи. Произошел «переворот» в сознании египтян: царь виделся «солнцем» не только для Египта, но и для «чужеземных стран». Триумфом Аменхотепа III стали три его юбилея, которые пришлись на семь последних лет правления.

Правление Аменхотепа III отмечено грандиозным строительством — прежде всего своего дворца и заупокойного храма в Малкате (Зап. Фивы), от которого уцелели лишь сфинксы (ныне стоящие на набережной Невы) и две его тронные статуи — знаменитые Колоссы Мемнона (один — «поющий», издающий протяжный звук на рассвете при прохождении нагретого воздуха через трещины). Главный архитектор царя Аменхотеп, сын Хапу, удостоился беспрецедентной почести — заупокойного храма (прерогативы царей) и позднее, подобно Имхотепу, был обожествлен.

К концу правления Аменхотепа III культы многих богов, как и его собственный, с одной стороны, подверглись значительной «соляризации», с другой — распространилось (возможно, в противовес официальному культу Амона-Ра и его жречеству) почитание Солнца под его старинным именем Ра-Хорахти («Ра-Хор-двух-горизонтов», т. е. восходящего и заходящего солнца), а также Атона, т. е. физически видимого на небе солнечного диска. Его дворцовый комплекс в Малкате носил название «сияющий Атон», сам царь имел эпитет «Сияющий Атон всех земель». В этих новшествах проступают корни грядущих перемен «амарнской эпохи».

Эпоха Амарны (1352–1336 гг. до н. э.)

Аменхотеп IV (1352–1336 гг. до н. э.), сын Аменхотепа III, почти на два десятилетия круто изменил жизнь Египта. Уже в начале правления он ввел новый общегосударственный культ Атона, не покушаясь, однако, ни на верховного Амона, ни на египетское многобожие в целом. Рядом с Карнаком (центром культа Амона) был возведен храм Гемпаатон (букв. «Найден Атон»), где новое божество изображалось в необычном виде — не в антропомофной или зооморфной форме, но в виде солнечного диска с лучами-руками, «протягивающими» знак анх («жизнь»). Вскоре теофорное имя Аменхотеп (букв. «Амон доволен») царь изменил на Эхнатон — «Угодный Атону», его супруга царица Нефертити получила имя Нефернефруатон («Прекрасна красота Атона»). Сам Атон был наделен особой «солнечной» титулатурой, заключаемой в царские картуши.

Царская семья и двор покинули Фивы, переселившись в новую столицу Ахетатон («Горизонт Атона», совр. Амарна), возведенную «по велению Атона» на берегу Нила на «ничейной» (т. е. ранее не принадлежавшей никаким богам) земле. В Ахетатоне оформляются принципы «атонистской» религии и культ самого фараона.

Имена Амона и прочих богов подверглись истреблению по всей стране. «Богоборчество» развернулось даже на уровне письменности: иероглифы, вызывающие ассоциации с ненавистным Амоном, заменялись; знак «множество» при слове нечер (др. — егип. «бог») запрещался; наконец, вместо слова «бог» стали писать «атон». Сколь далеко могли зайти нововведения, неизвестно: на 17-м году правления Эхнатон умер; имя Нефертити исчезло из источников еще раньше. Согласно тексту на «пограничных стелах» Ахетатона, царскую семью надлежало захоронить «в восточной горе Ахетатона». Царская гробница, однако, пуста; одна из гипотез предполагает перезахоронение царя (возможно, и иных членов его семьи) в Долину царей. При ближайших преемниках начинается полная реставрация: уничтожаются имя (стало быть — память) о реформаторе, его боге, его столице.

Реформы изменили государственный культ и религию придворной элиты, пребывающей в изоляции в столице, но рядового населения, скорее всего, они мало коснулись. Реформа Эхнатона все в большей степени связывается с фигурой Аменхотепа III, достигшего прижизненного уподобления Солнцу и носившего эпитет «сияние Атона». Возможно, возвышая Атона, сын, в сущности, возвеличивал обожествленного отца, но в форме, не связанной с Амоном, т. е. «немифологической» (А.О. Большаков). Впрочем, мотивация реформ, как и сама личность Эхнатона, «первого…религиозного гения в истории» (Б.А. Тураев), все еще до конца не понятна. Реформа завершились неудачей, но не исключено, что ее отдаленное влияние (а именно наделение верховного божества царскими прерогативами) проявилось в истории конца Нового царства (см. ниже).

Реформа оставила след в современном изобразительном искусстве. Оно отмечено отходом от традиционных канонов, натурализмом, доведенным в ранних образцах (прежде всего в изображении самого Эхнатона) до крайности, позволяющей в новом художественном стиле одним видеть «гротеск», другим — «полемическую заостренность» (М.Э. Матье), третьим — род «натуралистического символизма» (выражающего тождественность царя богам плодородия с их андрогинностью). Художественный стиль Амарны, отражая, видимо, искания его создателей, претерпел разительные изменения: от крайне концептуально-догматической формы до реалистической. Пример последней являют скульптурные шедевры — прославленные изображения Нефертити и ее дочерей, найденные в так называемой мастерской скульптора Тутмоса в Ахетатоне.

История Египта двух «постэхнатоновских» десятилетий запутанна. В отсутствие у Эхнатона и Нефертити общих мужских потомков преемниками стали их зятья. Сначала Сменхкара (1338–1336 гг. до н. э.), супруг старшей царевны Меритатон (неясное происхождение которого породило много гипотез), затем Тутанхатон (1336–1327 гг. до н. э.), супруг царевны Анхсенпаатон (согласно одной из гипотез — сын Эхнатона от младшей царицы, Кии, или его сестры Сатамон). При этом фараоне, занявшем трон 10-летним ребенком, регентом и фактическим правителем стал Эйе — главнокомандующий и верховный сановник, один из знатнейших и ближайших к Эхнатону вельмож.

Фараон Эхнатон, царица Нефертити и царевна Меритатон поклоняются Атону. Стела из Ахетатона. XVIII династия. XIV в. до н. э. Каир, Египетский музей

Возвращение к старым порядкам началось почти сразу же. Ахетатон был покинут, двор перебрался в Мемфис. В Реставрационной стеле Тутанхамона сообщается, что из драгоценного электрона были отлиты статуи Амона, Птаха и других богов, их храмы «наполнены жрецами и слугами, жертвенники — приношениями». Теофорное окончание имен царя и царицы (-атон) подверглось замене на -амон, имя Атона повсеместно истреблялось. Фараон Тутанхамон снова стал любимым сыном бога Амона. Однако на девятом году правления, в возрасте 18 лет, он неожиданно умер и был погребен в скромной по размерам (предположительно не ему предназначавшейся) скальной гробнице в Долине царей, наполненной огромными ценностями, включая несколько золотых саркофагов и маску из литого золота, шедевры египетских ювелиров. Находка этой почти не потревоженной грабителями гробницы в 1922 г. X. Картером стала мировой сенсацией.

Вдова Тутанхамона Анхесенпаамон, пытаясь удержать трон, пошла на беспрецедентный шаг — отправила письмо Суппилулиумасу I, царю враждебного Египту хеттского государства: «Мой муж умер, и у меня нет сына. Говорят, у тебя много сыновей. Пришли мне одного из твоих сыновей, чтобы он стал моим мужем. Я не хочу брать в мужья одного из своих слуг…». Не без колебаний посланный в Египет хеттский царевич Цаннанцас был, однако, убит по дороге, что обострило отношения Египта и хеттов. Анхесенпаамон стала супругой престарелого Эйе (возможно, ее деда по материнской линии), который благодаря браку занял трон (1327–1323 гг. до н. э.). Вскоре она умерла, навсегда исчезнув из истории.

После краткого правления Эйе трон захватил следующий военачальник — Хоремхеб (1323–1295 гг. до н. э.), карьера которого также началась при Эхнатоне и достигла высот при его амарнских преемниках. Тем не менее в своем коронационном указе он говорит о себе как о ревностном восстановителе старых порядков: «Истребил он неправду в Обеих Землях, правда стала пребывать [на ее месте]…Страна стала как при своем начальном состоянии». При Хоремхебе имя «отступника из Ахетатона» исчезло из официальных документов, атоновские храмы начали разбирать. Позднее к его «царским годам» было причислено правление амарнских царей (Эхнатона, Сменхкара, Тутанхамона и даже Эйе) как «незаконных», так что в «царских списках» Хоремхеб следует сразу за Аменхотепом III. Вместе с тем им были предприняты попытки по защите немху (досл. «сирот») — незнатных, служилого слоя, составлявшего социальную опору Эхнатона. Царский двор теперь почти постоянно находился на севере, и Нижний Египет вступал в период своего расцвета. Особое значение это получило с началом новой полосы военной активности следующей XIX династии.

Рамессиды: правление «генералов» (1295–1069 гг. до н. э.)

Рамсес I (1295–1294 гг. до н. э.), военачальник родом из Восточной Дельты, при прежнем царе Хоремхебе стал основателем новой XIX династии, которую вместе с XX именуют Рамессидами. На них легла задача восстановления влияния Египта в «постамарнском» мире, который претерпел сильные изменения. Огромное наследство Тутмоса III в Азии было почти утрачено. Поглощенный реформой Эхнатон отошел от активной внешней политики, мало реагировал на письма азиатских вассальных царей о растущей угрозе хеттов. Последние, между тем, разгромили Арцаву, разделили с Ассирией Митанни и претендовали на Сирию-Палестину. Столкновение с хеттами становилось неизбежным.

Азиатский поход Сети I (1294–1279 гг. до н. э.) был успешной пробой сил, но основная борьба легла на Рамсеса II (1279–1213 гг. до н. э.). На пятом году его правления противостояние с хеттами достигло кульминации в битве при Кадеше на Оронте (Сирия). Во главе хеттов стоял Муваталлис II, союзниками которого выступали почти два десятка анатолийских и сирийских князей. В битве участвовали самые большие армии, которые видел древний Ближний Восток: около 20 тыс. египтян (четыре соединения по 5 тыс. человек) с 2 тыс. колесниц против 37 тыс. (?) хеттов с союзниками при 2500 колесницах. Известна египетская версия сражения, представленного блестящей победой египтян, что, скорее всего, не соответствует истине. Кадеш не был взят, сам Рамсес II, проявивший исключительную храбрость, едва не погиб. Противостояние, видимо, закончилось своего рода перемирием. Тем не менее размежевание сил прошло по Оронту, иначе говоря, египтяне уступили часть завоеваний Тутмоса III хеттам.

В течение следующих полутора десятков лет Рамсес II продолжал воевать в Сирии, захватив Кадеш, Дапур и другие важные города. И лишь на 21-м году его правления по инициативе следующего царя хеттов Хаттусилиса III стороны заключили «превосходный договор мира и братства, дающий мир навечно». Договор, скрепленный браком Рамсеса II и хеттской царевны, оставался в силе при его преемнике Мернептахе: продолжая считать хеттов своими союзниками, тот снабжал их зерном во время голода.

Битва при Кадеше — первое в мировой истории сражение, в деталях описанное в прозе и поэзии и изображенное на стенах храмов в Абидосе, Карнаке, Луксоре, заупокойном храме Рамсеса II Рамессеуме, Абу Симбеле и др. «Кадетский договор» — древнейший дошедший до нас полный текст мирного договора, известного в версиях обеих сторон. Он представлен в двух вариантах. Иероглифическая копия сохранилась на стенах двух храмов (Карнака и Рамессеума). Одна из копий на глиняной табличке, выполненная вавилонской клинописью, хранится в Гос. Эрмитаже.

Рамсес II, правивший почти весь XIII век, преобразил Египет своей строительной деятельностью. В Восточной Дельте была воздвигнута столица Пер-Рамсес («Дом Рамсеса», совр. Кантир), город-порт на берегу судоходного тогда Пелусийского русла. Он стал центром торговли и военной базой. Однако перенос столицы далее на север, ослабив контроль центральной власти над страной, таил угрозу децентрализации, что и подтвердила дальнейшая история. Рамсес построил также множество храмов в Египте (самые известные — заупокойный храм Рамессеум, гипостильный зал в Карнаке с его «лесом» из 134 колонн в форме папируса) и в Нубии, для демонстрации мощи южным соседям. Среди них два прославленных пещерных храма в Абу Симбеле (за II порогом) с колоссальными статуями Рамсеса II и его супруги, царицы Нефертари, как проявлении богини Хатхор. Впрочем, неоднократно замечалось, что храмы Рамсеса II и его бесчисленные гигантские статуи впечатляют в большей степени числом и размерами, чем совершенством форм.

Пригон пленных. Фрагмент рельефов из гробницы главнокомандующего Хоремхеба (будущего фараона). Саккара. Новое царство. XVIII династия. Ок. 1325 г. до н. э. Лейден, Музей Востока

Рамсес II умер на 67-м году царствования, длительностью которого уступал лишь Пепи II. Современник для нескольких поколений египтян, он при жизни и после смерти был легендой. От многочисленных жен фараон-долгожитель имел огромное потомство (около сотни сыновей и дочерей), пережив 12 царевичей-наследников. Его преемником стал тринадцатый сын, уже немолодой Мернептах (1213–1203 гг. до н. э.). При нем Египту пришлось противостоять двойной угрозе извне. С моря и суши на Дельту хлынула волна так называемых «народов моря» — конгломерата средиземноморских племен из Малой Азии, Эгеиды и других регионов Средиземноморья. Их миграция, возможно, отчасти спровоцировала нашествие в Дельту западных соседей египтян — ливийцев, обитавших в Северной Африке (в Киренаике). Волну нашествия героически отбило войско, возглавляемое фараоном: 6 тыс. захватчиков было убито, остальные пленены.

После Мернептаха Египет впал в полосу смут: одновременно с его сыном Сети II (1200–1194 гг. до н. э.) правил на юге некто Аменмессу, затем малолетний сын Сети II Саптах (1194–1188 гг. до н. э.). После смерти его регентша-мачеха царица Таусрет заняла трон (1188–1186 гг. до н. э.), став третьей (после Себекнеферу и Хатшепсут) и последней фараоном-царицей. Подобно Хатшепсут, она, как и полагается фараону, была погребена в Долине царей. Исключительное положение при ней занял вельможа Баи, сириец, носивший титул «визирь всей земли». Свет на события проливает текст так называемого «Большого папируса Харриса»: Египет и его жители, сообщает он, были «брошены на произвол судьбы», «не было у них начальников много лет», страна оказалась в руках «вельмож и правителей городов». Некий сириец «Ирсу» (букв, «сделавший себя», самозванец, намек на Баи?), захватив власть, стал «начальником, заставив всю страну приносить ему дань» до тех пор, пока бунтовщиков не истребил Сетнахт (1186–1184 гг. до н. э.), который был «избран богами» и стал основателем новой XX династии.

Последние полтора века Нового царства — время правления Рамессидов XX династии (1186–1069 гг. до н. э.). Из них сильнейшим был Рамсес III (сын Сетнахта), занимавший трон более трех десятков лет (1184–1153 гг. до н. э.). На его царствование пришлась вторая, более страшная, чем 33 года назад, двойная волна нашествия чужеземцев. В 5-м и 11-м годах правления ему пришлось обороняться от массовой миграции (включавшей женщин, детей, скот) ливийцев, которые, пользуясь внутренними проблемами Египта, проникали и оседали в Западной Дельте. Предположительно, миграция (как и в первый раз) была вызвана затяжным голодом. Но на грань существования Египет поставило второе нашествие «народов моря»: состав их частично изменился, и за их спиной уже лежали разгромленные держава хеттов, Угарит, Алалах, опустошенные побережья Малой Азии и Кипра. На восьмом году правления царя в серии кровопролитных морских и сухопутных сражений нашествие, изменившее облик всего Восточного Средиземноморья, в Египте, было отбито. Сцены сражения запечатлены на стенах одного из самых впечатляющих культовых сооружений Египта — заупокойного храма Рамсеса III в Мединет Абу (Западные Фивы). В сопровождающем тексте перечислены названия племен, которые позволяют отчасти понять их этническую принадлежность: пелесет (филистимляне), денен (данайцы?), шарданы (жители Сардинии?), лукка (ликийцы Анатолии?), шекелеш (сикулы?) и др.

Молодой фараон Рамсес II на троне. Базальт. Новое царство. XIX династия. XIII в. до н. э. Турин, Египетский музей

Последующие восемь царей XX династии, носившие то же имя и в большинстве своем бывшие потомками Рамсеса III, мало на него походили. Под их управлением из рук центральной власти ускользал контроль над чужеземными территориями и «собственным» Верхним Египтом.

Обострились конфликты между фиванским жречеством и центральной властью. Храмы владели огромным имуществом, к примеру, почти третью пахотной земли в Египте, большая часть которых принадлежала фиванскому храму Амона. Один только Рамсес III передал ему в течение своего 30-летнего правления 107 тыс. «голов» людей, 490 тыс. скота, 88 селений и др. Это нарушало баланс сил между храмами и государством, жречеством и фараоном, в конечном счете привело к экономическому и политическому кризису.

Уже в правление Рамсеса III произошла древнейшая в мире «забастовка», которую организовали некропольские работники из поселка Дер эль-Медина (Западные Фивы), не получавшие плату за работу. Прокатились волны грабежей некрополей, известны сообщения о голоде и бродячих «шайках» ливийцев. Соперничество между царским наместником в Нубии Панехси и верховным фиванским жрецом Аменхотепом переросло в открытую войну.

Последний царь Нового царства Рамсес XI (1099–1066 гг. до н. э.) занимал трон три десятка лет, однако на 19-м году его правления в Фивах был совершен переворот: было провозглашено начало «новой эры» (букв, др.-егип. «повторение рождения»), т. е. переход к новому порядку. Херихор, верховный жрец Амона, сконцентрировав в своих руках все высшие государственные должности («визиря», главнокомандующего, наместника Куша) стал фактическим правителем Фив и Юга. Он сам, а позднее и отдельные из его преемников «дублировали» царскую власть, на храмовых рельефах изображали себя с царскими регалиями и царской титулатурой. Суть перемен состояла в качественно новом понимании верховной власти: субъектом ее, истинным фараоном, утверждался Амон, а истолкователем его воли, выражаемой посредством оракула, становился (вместо фараона) верховный жрец Амона. Отношение «бог — царь» изменило содержание: царь потерял центральное значение в жизни подданных, божество, напротив, вобрало в себя все традициональные аспекты и функции царственности. При Рамсесе XI было установлено деление власти на божью и царскую, а также их географическую «дихотомию» (Дельта и Фиваида), которая определила характер Египта на последующие три столетия.

* * *

Ярчайшую иллюстрацию упадка международного авторитета Египта в конце II тысячелетия до н. э. являет известнейшее литературное произведение — «Путешествие Унуамона в Библ», предположительно написанное «по мотивам» подлинного документа — отчета жреца Карнакского храма Амона. Оно красочно описывает злоключения героя, официально посланного в Финикию за кедром для ремонта священной барки Амона, который испытал множество унижений со стороны местных князьков, еще недавно трепетавших перед фараонами и угождавших их посланцам. «Путешествие» также наглядно демонстрирует внутреннее положение распадающегося Египта: в Фивах власть принадлежит Херихору, в Танисе (крупном городе в Дельте, через который лежал путь героя) — некоему могущественному «теневому» Несубанебджеду (впоследствии фараону). Власть же самого Рамсеса XI, правившего в Мемфисе и теоретически бывшего единственным легитимным правителем, оказывается практически «невидимой».

Смерть Рамсеса XI (1069 г. до н. э.), последнего Рамессида, обозначила конец не только династии и собственно Нового царства, но и существования Египта как централизованного государства древних фараонов. Начиналась эпоха Позднего Египта.

Современная Южная Азия — необычайно пестрый регион со всех точек зрения: с культурной, конфессиональной, этнолингвистической. Истоки такого редкостного разнообразия следует искать на заре индийской истории. Одна из причин кроется уже в ландшафтных и климатических условиях субконтинента. Территория Южной Азии очень велика и включает в себя совершенно разные природно-климатические зоны. Разнообразие природных условий обусловило пестроту экономических, политических и культурных укладов, существовавших у народов Индии в древности и сохраняющихся вплоть до наших дней.

Области Северной, Центральной Индии и Юга долгое время развивались разными темпами и независимо друг от друга. Историческая эпоха ранее всего начинается для севера. На юге государственность оформляется лишь к концу I тысячелетия до н. э. Как относительно единый культурный ареал Индия существует лишь начиная с середины I тысячелетия н. э.

Плодородные почвы долин крупных рек Индии способствовали быстрому развитию земледелия. Но в то время как в ряде областей уже существовали крупные земледельческие культуры и даже зарождалась государственность, огромные территории по соседству были населены полудикими племенами. Племена эти сохраняли свои традиции, даже будучи номинальными подданными правителей ранних государств.

Географическое положение Южной Азии сыграло важную роль в ее истории. Ландшафтно-климатические условия региона не требовали создания крупной ирригационной сети, как в Египте или Месопотамии. В большинстве районов Индии оросительные сооружения представляли собою небольшие пруды и каналы, возводившиеся силами деревенской общины или даже отдельной семьи. Для их строительства не требовалась координация усилий большого количества людей под контролем центральной власти. Возможно, одним из следствий этого и явилось отсутствие в эпоху индийской древности крупных относительно единых государств, подобных тем, что сложились в Междуречье или Египте.

В ранние периоды истории связь Индии с остальным миром осуществлялась через северо-западные области. С севера и северо-востока территории Индийского субконтинента, отделенные Гималайскими хребтами, были недоступны жителям стран «классического Востока». Контакты же по морю отличались редкостью и потому не играли решающей роли. Более или менее регулярные связи между Южной Азией и другими цивилизациями были установлены уже в эпоху поздней древности.

Специфика знаний об истории любого региона определяется характером имеющихся в нашем распоряжении источников. Некоторые периоды индийской истории известны нам лишь по памятникам материальной культуры, другие же доносят до нас изобилие памятников культовой литературы в сочетании с минимальными археологическими данными. В последнем случае историк-индолог оказывается в странном положении: будучи прекрасно осведомлен о духовном мире создателей этих памятников, он в слабой мере представляет визуальную сторону изучаемой культуры. Наконец, основной оказывается проблема интерпретации сложных для понимания текстов, которые в силу жанрового своеобразия крайне неинформативны для реконструкции последовательной цепи событий.

Индия в древности (до III в. до н. э.)

В Древней Индии не сложилось собственной исторической традиции. Условно историческими сочинениями можно назвать лишь буддийские хроники, появившиеся в начале н. э. на Ланке. Однако и они, главным образом, содержат легенды и предания, историческая достоверность которых неочевидна. Отсутствие исторической традиции создает ряд проблем для историков. Имеющиеся в нашем распоряжении памятники не предлагают точных дат или иных надежных хронологических ориентиров. Это не позволяет определить время конкретных явлений или событий индийской истории, а иногда и в принципе выявить эти события в тексте. Различия в политическом и культурном развитии разных областей региона сильно затрудняют установление единой четкой хронологии древней истории Южной Азии.

Наконец, древнеиндийская культура — это длительное время культура бесписьменная, культура устного слова. Собственная письменность, не считая коротких надписей древнейшего периода, появляется лишь во второй половине I тысячелетия до н. э. Этот факт не столько указывает на незрелость древнеиндийской традиции, сколько демонстрирует принципиально иной тип культуры, нежели в классических областях Древнего Востока и в западном мире.

Религиозная ситуация в Индии эпохи древности, как и сейчас, отличалась необыкновенным разнообразием. Но целый ряд черт, оформившихся к началу раннеисторической эпохи, в дальнейшем становится общим практически для всех вероучений Индии (представление о круге перерождений, доктрина кармы — воздаяния, идеи ахимсы — непричинения вреда живым существам и т. д.). На фоне общей религиозной пестроты это парадоксальным образом создавало эффект некоего идеологического единства.

Обыкновенно Индия ассоциируется с буддизмом, джайнизмом и индуизмом. Однако и первые две, как, скорее всего, и более древняя ведийская религия, никогда не являлись «религией большинства». Когда источники доносят до нас сведения о том, что правитель региона был ревностным буддистом, это вовсе не означает, что к буддистам принадлежали и все его подданные в селах или племенах. Буддизм и джайнизм, пророческие религии с единой для всех их адептов моралью, просто не могли получить широкого хождения в индийском обществе, разобщенном варно-кастовыми перегородками. Индуизм же вообще вряд ли может рассматриваться как единое религиозное учение, ибо состоит из бесчисленного количества сект и направлений, не имеет единой догматики, единого пантеона и единой жреческой организации. Во все периоды истории преимущественную роль в Индии играли народные верования. Возможность составить представления о них дают не столько древние тексты, сколько поздние этнографические материалы.

История современной Южной Азии — это история регионов, огромного количества больших и малых народов, имеющих разные расовые признаки, говорящих на разных языках и имеющих разные культурные традиции. Этнолингвистическая сторона древнеиндийской истории известна плохо. Источники почти не дают сведений о «неарийских народах» и о той пестроте среди индоевропейцев региона, которая, безусловно, имела место. Те же сведения, которыми историки владеют, отражают не столько реальное положение вещей, сколько негативное отношение носителей ведийской культуры к местным «варварам».

Древняя Южная Азия была населена племенами и народами, относящимися ко всем так называемым первичным расам. Многие из древних (и современных) народов Индии могут рассматриваться как результат смешения представителей разных рас в самых причудливых сочетаниях. С лингвистической точки зрения, Южная Азия выглядит столь же пестро. Предположительно аборигенное население Древней Индии говорило на языках-предках современных языков дравидийской и аустроазиатской (мунда и т. д.) семей. Со второй половины II тысячелетия до н. э. с северо-запада в направлении восточных территорий постепенно стали расселяться племена — носители индоарийских языков, на которых в настоящее время говорит значительное большинство населения индийского Севера.

Индская (Хараппская) эпоха

Древнейший период носит название Хараппский (одна из деревень на р. Рави, место первой находки памятников), или Индский. Оба термина условны: Хараппа не единственное крупное поселение этой культуры, а ареал распространения выходит далеко за пределы бассейна Инда. Культуру называют также Протоиндийской, имея в виду и ее глубочайшую древность, и предполагаемое родство с позднейшей классической. Открытие Индской цивилизации переместило Индию из категории «цивилизаций молодых» в категорию «древнейших» (Египет, Месопотамия).

Типологически Хараппскую культуру (середина III — середина II тысячелетия до н. э.) относят к «речным цивилизациям», поскольку основой ее экономики служило ирригационное земледелие. Наиболее яркими признаками этой древнейшей культуры Индостана, кроме развитых земледельческих традиций, являлось наличие поселений городского типа, письменности, навыки обработки металла (бронзы). Индские города были включены в систему ранних цивилизаций Востока и более или менее регулярно поддерживали связи с Месопотамией, некоторыми областями Ирана и Туркменистана.

Хараппская цивилизация была обнаружена в середине XIX в., когда на территории совр. Пакистана было начато строительство железной дороги из Карачи в Лахор. В процессе строительства рабочие обнаружили ряд странных предметов: в частности, стеатитовые пластины с изображениями животных, людей, фантастических существ и непонятными знаками. Стиль изображений и характер знаков выглядели совершенно нетипичными для классической индийской культуры и не имели аналогов среди известных ранее памятников.

Истинную ценность находок и их древность никто не представлял. Истоки открытой культуры пытались связать с более изученным Междуречьем. Окончательный ответ на вопрос о происхождении древнейшей цивилизации Индостана дали археологические исследования второй половины XX в. Изучение неолитических поселений на территории Пакистана позволило установить последовательность слоев от докерамического неолита до бронзового века. Стратиграфический анализ продемонстрировал преемственность археологических культур и доказал, что культура хараппских городов не была принесена извне, а вызрела в результате естественной эволюции неолитических и энеолитических культур северо-запада Индии (на территории совр. Пакистана).

География и хронология. Ареал распространения культуры хараппских городов значительно превосходил территории, занимаемые древнейшими цивилизациями Египта и Месопотамии — ок. 1 100 км с севера на юг и ок. 1 600 км с запада на восток (т. е. ок. 800 тыс. кв. км). Вряд ли можно говорить об абсолютном единстве — политическом или же культурном — этой огромной области. Выявляемые различия между зонами распространения Хараппской цивилизации позволяют предполагать, что ее носители принадлежали к разным, хотя и близким в этническом отношении группам населения.

Создатели неолитических культур в районе совр. Белуджистана к IV тысячелетию до н. э. освоили обработку земли и возделывание ячменя и пшеницы. В III тысячелетии до н. э. в ряде областей региона уже существовали городские поселения. Вторая половина III тысячелетия до н. э. — эпоха «развитой Хараппы». Установление даты заключительного этапа существования индских городов особенно затруднительно. Упадок культуры прослеживается в основном в слоях самого начала II тысячелетия до н. э. Но и после гибели городских поселений в этом регионе продолжали существовать археологические культуры, родственные Хараппской.

Отличительной чертой Индской (Хараппской) цивилизации является существование сложившейся городской культуры. В науке используют современные топонимы для наименования хараппских городов, ибо оригинальные названия неизвестны. Наиболее известные городские поселения — это Хараппа (Панджаб), Мохенджо-Даро (район Синда), Калибанган, Суркотада и Лотхал (Гуджарат). Последний, судя по всему, играл роль порта, через который осуществлялась связь с Месопотамией. В целом число городских поселений в хараппскую эпоху было сравнительно невелико. По-настоящему крупных центров можно выделить чуть больше десятка. Тем не менее говорить о развитой городской культуре позволяет сам характер организации городской жизни, реконструируемый на материале археологических раскопок.

Каждый из крупных центров Индского периода имеет свои особенности, однако некоторые черты являются общими. Для ряда городов характерна специфическая двухчастная планировка, в которой одну часть именуют цитаделью, другую — нижним городом. Наименования условны, поскольку, в частности, цитадель располагалась не в центре, а по соседству с нижним городом и не являлась фортификационным укреплением, а чаще играла роль прибежища в случае стихийных бедствий (к примеру, нередких в этом районе наводнений). Построенная на искусственном кирпичном возвышении, она отделялась стеной от нижнего города, превосходящего ее по площади. Внутри цитадели располагались крупные постройки религиозного, хозяйственного (зернохранилища) и административного назначения. Определить их роль точнее не представляется возможным из-за минимального объема сведений о характере политической и общественной организации хараппских поселений. Однако уже само наличие цитадели является важным свидетельством наличия государственной власти.

Нижний город состоял из жилых построек разного типа. В плане он представлял собой четырехугольник, пересеченный внутри широкими перпендикулярными улицами, ориентированными по сторонам света. Эти улицы делили нижний город на кварталы. Четкая планировка, возможно, имела чисто практическое назначение: взаимное расположение улиц обеспечивало естественную вентиляцию. Вдоль улиц шли крытые плитами канавы (древнейшая в истории канализация), по которым за пределы города выводились сточные воды. Внутри кварталов четкой планировки не существовало, а широкие улицы сменялись узкими кривыми переулками.

Жилые дома, лишенные какого-либо декора, демонстрируют высокую степень имущественной дифференциации общества: от крупных многокомнатных строений из обожженного кирпича до сооружений барачного типа малой площади с минимумом удобств. Их внешний облик вполне типичен и для современной Южной Азии: плоские крыши, глухие стены, земляной пол, покрытый илом и т. д. Судя по структуре домов, основной ячейкой хараппского общества являлась малая семья.

Экономическая история эпохи Хараппы представляется яснее, чем политическая. Базу экономики, как и в последующие века, составляло сельское хозяйство, служившее основным занятием и для городских, и для сельских жителей. Знакомые с плужным земледелием, жители хараппских поселений продолжали пользоваться и примитивными мотыгами. Выращивали ячмень, пшеницу, просо, горох и сезам. Разводили крупный рогатый скот — буйволов и горбатых быков, а также овец, коз и свиней. Коневодство жителям хараппских поселений было неизвестно. Ремесло представлено разнообразными специальностями: гончарное дело, ткачество, камнерезное, ювелирное дело и т. д. Даже в древнейший период истории Хараппы существовали связи с иными регионами. Археологические находки указывают на торговые контакты между Индией и городами Месопотамии (Аккад, Лагаш, Иссин), осуществляемые через Дильмун (совр. Бахрейн). Поддерживались связи с Северным Афганистаном, Южной Туркменией и Ираном.

Характер источников позволяет делать самые общие предположения относительно социальной структуры и политического устройства эпохи Хараппы. Анализ материальных памятников указывает на далеко зашедшую имущественную и социальную дифференциацию. Внешний облик и структура поселений говорят о наличии государственной власти. Характер же ее, как и степень централизации, нам не известны. Скорее всего, на столь обширной территории существовало не одно государство, а несколько некрупных государственных образований, родственных с этнокультурной точки зрения и поддерживающих отношения друг с другом.

Культура и религиозная ситуация. Искусство Хараппы известно по произведениям мелкой пластики. Едва ли крупные памятники не сохранились; скорее, их попросту не было. Мелкогабаритные скульптурки — от примитивных терракотовых фигурок до высокохудожественных изображений (стеатитовый поясной портрет мужчины — «правителя-жреца», миниатюрная бронзовая фигурка женщины — «танцовщицы»); стеатитовые печати с надписями и изображениями животных и растений; орнаменты на керамике — вот и весь материал. Однако и на его примере хорошо просматривается исключительная самобытность хараппского искусства, опровергающая предположения о каком-либо внешнем влиянии.

Представления о религиозных верованиях жителей хараппских городов строятся на анализе материальных источников и на аналогиях с более поздними культами Южной Азии. В настоящее время не представляется возможным говорить о существовании единой системы верований, единого пантеона, тем более единой жреческой организации. Однако некие общие черты, характерные для всего ареала распространения хараппской культуры, выделить можно.

Как и в большинстве древних обществ в обществе индских городов были широко распространены культы плодородия, о чем говорят многочисленные терракотовые фигурки с гипертрофированными половыми признаками. Есть основания предполагать существование культов растений (например, священного и для индуизма дерева агиваттха), культов животных (буйвола), возможно, традиций поклонения небесным светилам (в глиптике часто встречаются астральные символы).

Странные комбинированные зооморфные образы или антропоморфные создания с зооморфными чертами могут быть интерпретированы как боги или полубожественные персонажи. К ним можно отнести и рогатое существо, сидящее в йогической позе и окруженное с четырех сторон света животными (часто характеризуется как прото-Шива — прообраз одного из богов индуистского пантеона) или так называемую «богиню дерева» (женщина, помещенная в развилку дерева ашваттха). Многие существа из-за специфики материала и начертания практически не поддаются интерпретации.

Характер источников не позволяет уверенно говорить о существовании каких-либо традиций культовой архитектуры. Но некоторые исследователи склонны видеть в крупных строениях, располагавшихся в городских цитаделях, храмовые комплексы. Обнаруженный в цитадели Мохенджо-Даро бассейн по аналогии с индуистской традицией рассматривают как свидетельство существования практики культовых омовений.

Язык и письменность. Версии о языковой принадлежности носителей хараппской культуры строятся на анализе надписей на печатях. Работа по их дешифровке не завершена. Но даже окончательная дешифровка вряд ли приведет к ошеломляющим открытиям. Надписи лаконичны (10–20 знаков) и однотипны (предположительно, имя владельца печати и календарно-хронологические данные), среди них отсутствуют билингвы. Однако о ряде особенностей хараппского письма говорить можно. Очевидно, оно имело пиктографические истоки и являлось классическим вариантом иероглифики. Видимо, хараппская письменность автохтонна. Анализ надписей из разных областей дает основания предполагать существование единообразных орфографических норм во всем ареале распространения письменности. Надписи выполнялись на стеатите при помощи резца. После гибели Индской цивилизации система письма была утрачена.

Анализ надписей дает возможность делать некоторые выводы и о хараппском языке. Позиционно-статистический анализ текстов позволяет видеть в хараппском языке предка современных дравидийских языков. В настоящее время работа по его реконструкции строится на сопоставлении с живыми языками дравидийской семьи.

Археологический материал демонстрирует с начала II тысячелетия до н. э. упадок Хараппской культуры. Нет оснований говорить о некоей внезапной катастрофе как в силу данных археологии, так и по причине обширности территории, охваченной кризисом. Общая варваризация культуры выразилась в постепенном упадке городов, утрате ремесленных навыков (выходит из употребления металл, огрубляется керамика), исчезновении письменности и памятников искусства.

По всей вероятности, к гибели Хараппскую культуру привела совокупность причин: природные катаклизмы (наводнения), изменения природно-климатических условий региона (вырубка лесов, превращение в пустыни некоторых областей Северо-Западной Индии; сильный тектонический толчок, приведший к повышению уровня воды в Инде). В силу этих причин некоторые области стали попросту непригодны для ведения поливного земледелия. Не исключено проникновение на территорию Индии варварских племен через северо-западные границы. Наконец, свою роль могли сыграть определенные события политической истории, которая остается неизвестной.

На первый взгляд, важнейшие черты Индской цивилизации (приемы градостроительства, развитая система письма, изобразительная традиция) были утрачены безвозвратно. И городская культура, и искусство, и письмо в последующие века сложились и развивались автономно от традиций Хараппы. Однако влияние последней все же обнаруживается, к примеру, в энеолитических культурах Центрального Индостана II тысячелетия до н. э. Наконец, можно предполагать во многих чертах позднего индуизма, равно как и в некоторых племенных верованиях современной Южной Азии наследие религии Индской цивилизации.

Индоарии. Ведийская эпоха

Название ведийской эпохи (вторая половина II — середина I тысячелетия до н. э.) происходит от наименования древнейших памятников культовой литературы Индии — вед, основного источника по истории периода. Ведийская эпоха условно делится на две части: ранневедийский период (ок. XIII-X вв. до н. э.), в который происходит проникновение полукочевых племен ариев на территории Индостана и их продвижение главным образом в направлении востока, и поздневедийский период (ок. IX–VI вв. до н. э.), в который эти племена постепенно переходят к оседлому образу жизни, что создает предпосылки для зарождения государственности на индийском севере. Расселение племен индоариев сопровождалось постепенной арианизацией местного субстрата, возводя базу для формирования в будущем классической индийской культуры.

Индские каменные печати. Мохенджо-Даро. Середина III тысячелетия до н. э.

Индоарии. Во второй половине II тысячелетия до н. э. на территорию Индостана через северо-западные границы стали проникать племена, носители индоиранских языков индоевропейской языковой семьи. Эти процессы протекали в рамках крупных племенных миграций, существенно изменивших этническую карту и Азии, и Европы. Сами себя представители этих пришлых племен называли «арии». Близкородственные народности, прежде составлявшие с индоариями этноязыковую общность, чуть позже заняли территорию Ирана (название которого как раз и происходит от самоназвания пришельцев).

Процесс постепенного проникновения и расселения арийских племен по территории Индии, заняв не одно столетие, в корне изменил лингвистическую ситуацию на индийском Севере. С того времени индоевропейские языки становятся в этой области преобладающими. С точки зрения археологии сложно сказать об индоарийских племенах что-то определенное. Полукочевой образ жизни, которого они придерживались в начале своего пребывания в Индии, не позволяет досконально изучить материальную сторону их жизни, и даже с уверенностью связать с ними какую-либо археологическую культуру. Еще недавно в литературе индоарии ассоциировались с так называемой культурой серой расписной керамики (СРК). Эта версия опиралась, главным образом, на совпадения географические (район Харьяны, междуречья Ганга и Джамны, Восточный Панджаб, Северо-Восточный Раджастан).

Кроме того, характерные черты, присущие памятникам культуры серой расписной керамики, считались типичными и для арийских племен. Это прежде всего особая роль скотоводства (в том числе и коневодства), сочетание его с умеренно развитым земледелием, широкое использование колесного транспорта (в том числе характерных легких боевых колесниц), знакомство с металлургией, развитые имущественные отношения, достаточно далеко зашедшая социальная дифференциация и т. д. Однако хронологически памятники СРК относятся ко времени после X в. до н. э., тогда как с индоариями следует соотносить такую культуру, которая датировалась бы последней третью II — началом I тысячелетия до н. э. Малочисленность и ненадежность археологических данных не позволяют рассматривать материальные памятники в качестве основного источника по истории рубежа II–I тысячелетий до н. э., что составляет разительный контраст с предшествующим периодом.

Веды. Основными источниками сведений о духовной и материальной культуре индоариев являются древние сборники культовой литературы — веды (слово, родственное русс, «ведать»). Всего насчитывается четыре веды (самхиты): Ригведа («Веда гимнов»), Самаведа («Веда напевов»), Яджурведа («Веда жертвенных формул») и Атхарваведа («Веда заклинаний»), включенная в комплекс священных текстов позже остальных и отражающая в значительной мере «низовые», народные верования. Уникальность этих текстов состоит в том, что все они, равно как и памятники поздневедийской литературы (брахманической прозы), были порождением бесписьменной культуры и потому на протяжении многих веков без малейших искажений передавались изустно. Традиция приписывает создание вед так называемым риши — пророкам, наделенным особым даром «слышания», восприятия божественных откровений. В качестве таких откровений индийская культура и рассматривает веды, относя их к традиции шрути (букв, «услышанное»). В индуизме тексты вед и по сей день почитаются как священные.

Особо значима и для изучения индийской истории, и для самой индийской культуры древнейшая из самхит — Ригведа, датируемая последними веками II тысячелетия до н. э. Именно она оказывается единственным источником для изучения ранневедийского периода. Она же является стержневым текстом для всей ведийской традиции.

Ригведа сформировалась уже после прихода ариев на территорию Индостана, о чем красноречиво свидетельствует как ряд появляющихся в тексте топонимов и гидронимов (в поздних частях памятника встречаются даже единичные упоминания Ганга и Ямуны), так и лексика не индоевропейского происхождения (из языков дравидийских и мунда). В то же время, в большей степени, чем остальные веды, она отражает характер верований своих создателей в период индоиранского единства. Поэтому в ней обнаруживается множество параллелей с ранними фрагментами иранской «Авесты» — в пантеоне, в культовой практике, в деталях быта и т. д. Даже язык Ригведы зачастую демонстрирует больше сходства с языком древнейшей части «Авесты» (Гаты), нежели с классическим санскритом.

Памятник состоит из гимнов разным богам арийского пантеона. Существенно позднее своего создания гимны эти были объединены в циклы (мандалы), каковых насчитывается десять. Включение гимнов в мандалу осуществлялось в зависимости от ряда факторов — времени создания, предполагаемого авторства (так называемые «фамильные мандалы», к примеру, содержали тексты, приписываемые конкретным жреческим родам), содержания (девятая мандала содержит гимны, обращенные лишь к богу Соме) и т. д.

Форма гимнов крайне разнообразна. Преобладают гимны-монологи, содержащие восхваления богов и просьбы, обращенные к ним. Однако встречаются и диалоги. Кроме того, присутствуют заговоры, гимны-загадки, космогонические тексты. Возвышенный стиль и сложность языка делают памятник крайне сложным для толкования.

Ведийский пантеон. Гимны древнейшей самхиты дают представление об обширном пантеоне ведийских ариев, включавшем в себя множество богов и полубожественных существ, среди которых обнаруживаются параллели не только в родственной иранской культуре, но и в пантеонах других индоевропейских народов.

Ригведе неизвестна идея бога-творца: космогонические функции приписываются то одному, то другому божеству. Некое ядро пантеона можно выделить исходя из частоты упоминаний тех или иных богов, количества посвященных им гимнов и их полномочий. В это ядро, безусловно, входят Агни, Индра и Сома. Агни — бог огня, главного элемента всех жертвоприношений, посредник между миром людей, царь на жертвенном пиру. Само его имя указывает на общеиндоевропейские корни образа. Громовержец Индра — бог-воин, бог-герой, с которым и в последующие периоды отождествлялись цари. Наконец, Сома — божество священного напитка (родств. иранскому «хаома»), действия с которым составляли ядро ведийского ритуала. Кроме того, в пантеон ариев входило большое количество самых разных богов: Митра и Варуна, близнецы Ашвины, боги конкретных природных явлений (Ушас — заря, солярные боги Сурья и Савитар, воинство Индры — маруты, божества ветра), боги — персонифицированные абстракции (Кама — страсть, Кала — время, Вач — речь) и ряд других. Многие ведийские божества впоследствии были включены в пантеон классического индуизма.

Считается, что большая часть текстов Ригведы была приурочена к ритуалам, совершавшимся во время празднования Нового года, т. е. была связана по содержанию с темой начала нового календарного цикла, возрождением природы, всего космоса.

Взаимоотношения ведийских ариев со своими богами носили характер дарообмена: богам приносили обильные жертвы, их угощали пищей на жертвенном пиру, ожидая в ответ благосклонности, содействия и щедрости. Наиболее значимые церемонии были связаны со священным напитком сомой, который готовили из некоего растения по особой технологии и смешивали с молоком. Им совершались возлияния богам. Особая категория жрецов обладала правом пить этот напиток, обладавший галлюциногенными свойствами и дававший испившему сверхъестественные способности. Практиковались и иные формы жертвоприношений — пищи, животных и т. д. Угощение для богов бросалось в жертвенный костер, с дымом которого, как считалось, пищевой дар достигал жилища богов на небе.

Отличительной особенностью ведийской религии было полное отсутствие традиций сооружения храмов. Для жертвоприношений использовались особым образом организованные площадки, специально подготовленные для церемоний (очищенные от сорной травы и колючек, обмазанные коровьим навозом и застеленные стеблями священной травы куша), на которых сооружались алтари и возжигался жертвенный огонь.

Ведийским ариям не была знакома и практика поклонения изображениям богов (что резко контрастирует с традициями классического индуизма). Скорее всего, культура этой эпохи не имела изобразительной традиции вовсе, о чем свидетельствует не только отсутствие соответствующих находок, но и характер упоминаний богов в текстах: многие из них либо совсем не имеют иконографического облика, либо он очень нечеток. Очевидно, что этот феномен никак не должен объясняться примитивностью общества, которое не создало собственной изобразительной традиции. Дело в другом: ведийская культура — это главным образом культура священного слова. Все остальные ее стороны существуют как дополнения к сакральным текстам.

Гимны Ригведы дают некое общее представление и о бытовом укладе, и о социальной стратификации ариев ранневедийской эпохи. Ко времени создания памятника их племена еще не перешли к прочной оседлости. Земледелие индоариям было известно, но все же основную роль в хозяйственной жизни играло скотоводство, прежде всего разведение крупного рогатого скота, что наложило определенный отпечаток и на мировоззрение ранневедийской эпохи. Большое количество гимнов содержит просьбы о приумножении и процветании стад. Именно скот рассматривается как мерило богатства, как эквивалент стоимости при заключении сделок, как объект завоеваний и т. д.

По той же причине нет никаких оснований искать в ранневедийский период признаки существования крупных поселений — городская культура этой эпохе неизвестна. Более того, анализ лексики Ригведы показывает, что и стационарное жилище еще не играет существенной роли в повседневной жизни индоариев, перемещавшихся на повозках в сопровождении стад по территории Северной Индии.

По мере продвижения племен на восток в их среде происходило все большее усложнение социально-экономических отношений. Более или менее полное представление о ведийском обществе мы получаем уже из памятников брахманической прозы и веданг — примыкающих к самхитам текстам по дисциплинам, необходимым для их изучения (грамматике, этимологии, ритуалу и т. д.).

Важнейшей ячейкой поздневедийского общества являлась большая семья, включавшая несколько поколений родственников по мужской линии с женами и детьми. Многочисленное потомство рассматривалось как признак благополучия семьи. Отсутствие же детей, особенно сыновей, на которых лежала в будущем забота о посмертном существовании предков, являлось поводом для того, чтобы взять вторую жену. Таким образом, в семье допускалась полигамия. Правда, при прочих достойных качествах первой жены, вторая могла быть включена в семью лишь с ее согласия. Между женами существовала определенная иерархия. Главная супруга, пользовалась особым уважением и участвовала в совершении домашних обрядов.

Глава семьи в текстах выступает как истинный патриархальный владыка, подобный римскому pater familiae, от него зависят все домочадцы. Полномочия его весьма широки: вплоть до продажи в рабство находящихся под его властью сородичей. Лишь под старость он мог перейти под власть сына и наследника. В качестве наследников выступали лишь сыновья, так как дочери в перспективе должны были уйти в другую семью и потому в своей имущественных прав не имели. Лучшую долю наследства получал старший сын, ибо именно на нем отныне лежала обязанность отправления культа предков, что требовало немалых затрат. В семьях кроме родственников жили домашние слуги, наложницы и рабы, чье положение было сходным с положением младших родственников. Рабство носило домашний характер.

Большие семьи составляли экзогамные патрилинейные роды (готры), в которые включались все потомки одного предка по мужской линии. В жреческих родах такими предками выступали ведийские риши. Военная аристократия могла возводить свое происхождение к знаменитым эпическим героям. Эта традиция учитывалась и в более поздние периоды истории при составлении фиктивных генеалогий.

Главным образом тексты и в меньшей степени археологические данные позволяют проследить в общих чертах особенности поселений ведийской эпохи. Практически до середины I тысячелетия до н. э. нет никаких оснований говорить о существовании городов и тем более городской культуры. В текстах не встречается никакой городской терминологии. Основным противопоставлением деревне (грама) — средоточию цивилизации, в отличие от более позднего времени, является не город, а лес (аранья) — образ дикого, нечеловеческого, природного мира.

Итак, типичными поселениями поздневедийской эпохи являлись деревни, состоявшие из примитивных хижин. Центром жилищной конструкции служил деревянный столб-опора, на который сверху крепились балки, ориентированные по сторонам света, на них опиралась крыша из бамбука и тростника. Плетеные стены, натянутые между угловыми столбами, промазывались глиной. Земляной пол покрывался травой и циновками. Такой тип жилья облегчал при необходимости его разбор и перенос на новое место. Сам процесс строительства рассматривался как действие сакрального характера. Хижина ассоциировалась с неким женским божеством, покровительствовавшим постройке, и в то же время выступала как модель всей Вселенной.

Минимальный бытовой комфорт и некий «вещный аскетизм» ариев первоначально объяснялся их полукочевым образом жизни, но сохранился и впоследствии. Бедная материальная культура, известная по археологическим раскопкам, хорошо согласуется с теми сведениями, которые представлены в текстах ведийской эпохи (в отличие от величественных картин, рисуемых индийским эпосом). Интересно, что, несмотря на относительно рано фиксируемое имущественное расслоение, в традиционной для древней Индии социальной стратификации материальный фактор играл незначительную роль.

Варны. В поздневедийскую эпоху в своем классическом виде оформилась система четырех замкнутых сословий — варн, с одной стороны, уходящих корнями в период индоиранского единства, с другой — сыгравших заметную роль в формировании впоследствии индуистской кастовой идеологии (идеологии, а не каст!). Первое упоминание варн встречается в позднем гимне Ригведы «Пурушасукта» — о жертвоприношении гигантского человека Пуруши, из частей тела которого родились элементы и природного (солнце, луна, ветер и т. п.), и социального космоса.

Варны являлись замкнутыми эндогамными группами, принадлежность к которым определялась рождением, а статус строго регламентировал все внешние стороны жизни человека: от форм общения, рациона и аксессуаров в одежде до характера похоронных обрядов. Жесткие предписания относительно образа жизни, рода деятельности для каждой из варн присутствуют практически во всех текстах дхармасутр и дхармагиастр (памятников дидактической литературы), излагающих нормы благочестивого поведения. Древнеиндийская традиция с большим пиететом относилась к незыблемости варнового порядка, а смешение варн считала признаком нарушения гармонии и стабильности в мире. Та же традиция рассматривала появившиеся в более поздний период касты как результат межварновых браков, а место каждой касты в общей иерархии оценивала исходя из варнового статуса ее «родителей».

Брахманы. Высшая из варн представляла собой крайне редкое для древнего Востока явление: кроме индийского лишь древнееврейскому обществу был знаком феномен замкнутого жреческого сословия — все остальные цивилизации допускали включение в среду священнослужителей людей «из мира». Основной функцией брахманов было отправление жертвенного ритуала, знание всех элементов которого (и вербальных, и кинетических) считалось доступным лишь им. С ритуальной точки зрения, именно брахманы обладали наивысшей чистотой, они же владели некими сверхъестественными способностями воздействия на мир, достигавшимися соблюдением всевозможных обетов. Брахманы выступали в роли гуру — учителей и наставников. Все это в совокупности объясняет уважительное отношение к ним, существующее с древнейших времен в индийской культуре. Проявлялось это и в том, что брахманы освобождались от уплаты податей, а также от любых форм физических наказаний за проступки. Дидактическая литература указывает, что провинившегося брахмана следует не казнить, а изгнать из страны. Однако реальность, скорее всего, несколько отличалась от картины, представленной дхармашастрами. Индийская традиция сохранила сюжеты о лишении жизни брахманов, в том числе и руками царей. Но в любом случае убийство служителя культа рассматривалось как тягчайший грех, искупить который было практически невозможно.

Услуги брахманов требовались и во время семейных церемоний, и во время общинных. Особая роль была у пурохиты — родового жреца царя, поскольку от его действий зависело благополучие царской семьи, самого царя, а, следовательно, и всего царства. За свои услуги плату брахманы не получали. Однако же им полагалось преподносить всевозможные дары (от еды и драгоценностей до домашнего скота и земельных участков). Дарения брахманам рассматривались как богоугодные деяния.

Кшатрии. Вторая варна представляла собой сословие племенной знати, военной аристократии, из среды которых происходили вожди, а впоследствии и цари. До определенного момента понятие «кшатрий» и «правитель» могли выступать в текстах синонимами, а образ царя-воина, завоевывающего царство, воплотился в ряде царских ритуалов (церемония дигвиджая — завоевание сторон света). Если непременным качеством брахмана считалась ритуальная чистота, то кшатрий ассоциировался с военной доблестью, физической мощью и мужеством. В текстах читается явная и постоянная связь образа царя и темы плодородия, обеспечиваемого им как правителем земли, мужем которой он выступает. Ритуал помазания царя, как, впрочем, и иные обряды царского круга, призван был прежде всего обеспечить урожайность и благоденствие. Столь же отчетливо проявляется связь темы царской власти и щедрости: богатство и власть выступают в тесной взаимосвязи, возможность проявлять себя щедрым дарителем обеспечивала правителю власть над одариваемыми.

Если в ранневедийской традиции раджа — это просто племенной вождь, то уже поздневедийские тексты позволяют говорить о постепенном процессе формирования государственной власти, сосредоточенной в руках царя. Стабильных государств вплоть до середины I тысячелетия до н. э. не существовало. Однако недолговечные государственные образования, находившиеся в бесконечной вражде друг с другом, появлялись и исчезали постоянно. Складывается и подобие «двора» — окружение правителя, «государственный аппарат». В его состав, кроме пурохиты, входили военачальник, которым, возможно, являлся царский брат, сута — возница и придворный сказитель, хранитель кшатрийских родословий и пр. Ряд титулов был связан с ролью «придворных» на царских пирах — «режущий мясо», «раздающий доли» и т. п. В придворную иерархию включались и царские ремесленники.

Вайшьи. Название третей варны происходит от слова «виш» — «народ». В сущности, это была основная масса трудового населения. В дидактической литературе за вайшьями закреплены скотоводство, земледелие и торговля — ритуально чистые занятия. Из категории вайшьев происходили деревенские старейшины (грамани) — сельская администрация. В более поздний период эта сельская администрация часто превращалась в представителей центральной власти на местах.

Относящиеся к трем высшим варнам считались «дваждырожденными», так как в раннем возрасте проходили определенный инициационный обряд (упанаяну, букв, «приведение [к учителю]»), оканчивающийся надеванием через плечо священного шнура. Этот обряд символизировал второе рождение и превращал человека в полноправного члена общины, допускаемого к совершению обрядов и считавшегося ритуально безопасным для своих соплеменников.

Шудры. За пределами сообщества ариев стояли представители четвертой варны. Коротко оценить происхождение этой социальной группы весьма затруднительно в силу ее крайней пестроты — к шудрам причислялись низшие слои деревенского населения, зависимые работники, не входящие в общину чужаки и жители периферийных областей. В отличие от дваждырожденных шудры не были замкнутым сообществом, доступ в которое оказывался возможным только по рождению.

Нормативные тексты в качестве обязанности шудр называют услужение дваждырожденным. Но представители этой варны отнюдь не всегда являлись рабами. Шудры могли не только владеть собственным имуществом, но и быть весьма состоятельными людьми. Иными словами, статус шудры характеризовался не столько социально-экономическими критериями, сколько правовыми: главная черта шудры — его неполноправие, прежде всего в ритуальном плане. Шудра не мог ни читать, ни слушать ведийские тексты, ему было не дозволено пить сому, он не имел права совершать жертвоприношения, появляться в ритуальном пространстве (на алтарной площадке, вблизи жертвенного огня, даже в непосредственной близости от брахмана, готовящегося к совершению обряда). Главной характеристикой шудр выступала их ритуальная нечистота, что позволяло им заниматься ремеслом, не дозволенным дваждырожденным. В более поздних текстах шудры выступают как основная часть податного населения.

Однако было бы упрощением полагать, что у шудр не существовало никакой связи с обрядовой стороной жизни ведийского общества. Ряд церемоний подразумевал участие шудр (к примеру, символический поединок шудры и ария, входивший в состав новогодних церемоний). В тексте «Махабхараты» (индийского героического эпоса) перечисляются те ритуалы, совершение которых предписывалось именно шудрам. Наконец, изменения в статусе шудр, в том числе и в ритуальной сфере, происходили по мере арианизации новых территорий. Населяющие их отсталые племена по статусу находились еще ниже шудр и составляли отдельную категорию — вневарновых. В дальнейшем при формировании кастовой идеологии отчетливо проявилось различие отношения к шудрам и нечистым вневарновым: касты, возводящие свое происхождение к четвертой варне, рассматриваются традицией как чистые.

В этот период оформилась традиция деления жизни дваждырожденного на определенные этапы — ашрамы. Для каждой ашрамы существовали свои жесткие предписания, регулирующие поведение человека. Первой считалась ашрама ученичества, в которую юноша вступал после обряда упанаяны, становясь учеником брахмана. В течение нескольких лет он жил в доме учителя, где получал необходимые знания в ведийской ритуалистике, изучал священные тексты, а также играл роль прислуги в семье брахмана. По окончании срока ученичества человек мог обзаводиться собственной семьей и вступал во вторую ашраму, становясь домохозяином. В этом качестве он получал возможность на практике применить знания, полученные в доме гуру, совершая домашние обряды. После рождения внуков домохозяину полагалось уходить в лес и становиться лесным отшельником. Наконец четвертой и последней ашрамой считалась та, в которой человек полностью порывал связь с миром и становился аскетом.

Сложно сказать, насколько обязательным было прохождение всех четырех ашрам. С полной уверенностью можно говорить лишь о непременном пребывании в первых двух. Уход же в лес и следующее за тем превращение в аскета были, скорее всего, делом добровольным. Важно то, что как варновый, так и ашрамный статус человека целиком и полностью определял стиль его жизни и характер поведения. Осмысление поведения вообще, и любого поступка, в частности, индийская традиция осуществляла лишь через призму варно-ашрамного состояния индивида. Вплоть до эпохи буддизма общечеловеческие этические установления, общая мораль остаются явлениями нетипичными для традиционной индийской культуры.

Окончание поздневедийского периода совпадает по времени с началом политической истории региона. Первые протогосударственные образования носили в большей степени племенной характер. По крайней мере, ряд этнонимов в текстах начинают выступать одновременно и в качестве топонимов, указывая на области расселения крупных племен — Куру, Матсья и т. д. Данные эпоса и брахманической прозы позволяют говорить о том, что к середине I тысячелетия до н. э. государственность постепенно оформляется в разных областях Северной Индии — в том числе и в области Магадха (совр. штат Бихар). Именно эта область во второй половине тысячелетия становится доминирующей политической силой в регионе, центром первого крупного индийского государства.

В поздневедийскую эпоху происходит ряд существенных изменений в религиозной сфере. В исследовательской литературе религию, сформировавшуюся к середине I тысячелетия до н. э., называют брахманизмом. В ней видят прямого предшественника классического индуизма, уходящего корнями в верования ведийской эпохи, а с другой стороны, впитавшего в себя элементы «народной религии», магии.

Ядром всей ведийской культуры является жертвенный ритуал. Наиболее очевидным это становится именно в эпоху поздневедийской литературы — брахман, араньяк и особенно упанишад. Представление о жертвоприношении переходит из чисто практической плоскости в сферу умозрительную. Брахманическая проза символически толкует жертвенную церемонию, превращая ее в первопричину и основу всего мироздания. Жертвоприношения теперь рассматриваются не только как символические действия, тождественные космическим процессам, но и как некий стимул для их течения.

Оформляется идея сансары — круга перерождений, в который были вовлечены не только люди, но и все существа: от насекомых, птиц и животных до богов. Формируется доктрина кармы, согласно которой каждое следующее рождение определяется деяниями человека в рождениях предыдущих. За дурное поведение можно родиться вневарновым, собакой, насекомым и т. п. Достойные поступки, соответствующие требованиям варны человека, обильные жертвоприношения и прочие благочестивые деяния способствовали накоплению религиозных заслуг и улучшению участи в следующем рождении.

Ряд значимых для ведийской эпохи богов отходит на второй план, на первый выдвигаются прежде второстепенные представители пантеона. Наконец, на поздневедийскую религию все большее влияние начинают оказывать автохтонные верования. Не в последнюю очередь это связано с постепенной арианизацией все больших территорий, с взаимным проникновением культуры пришлой и традиций и культов аборигенных.

Географическое положение и население. Ныне Китай — крупнейшее государство Восточной Азии, протянувшееся от Хэйлунцзяна (Амура) на севере до Чжуцзяна (Жемчужной реки) на юге и от Памира на западе до Тихого океана на востоке. В древности территория Китая была ограничена бассейнами среднего и нижнего течения двух великих рек: Хуанхэ (Желтой реки) и Чанцзян (Янцзы). Общую ландшафтную конфигурацию Китая можно представить следующим образом: высокие горы (Гималаи, Куньлунь, Тяньшань) на западе; постепенное понижение рельефа в центре; плодородные, в древности покрытые лесами, равнины (Великая; среднего и нижнего течения Янцзы и Северо-Восточная) на востоке вдоль морского побережья. Продвижение на запад и север затруднялось горами и пустынями, поэтому экспансия хуася (предков китайцев) в этих направлениях была редкой и началась сравнительно поздно. Можно отметить всего три крупных волны расселения за всю историю Китая: в древности при империи Хань (206 г. до н. э. — 220 г. н. э.), в средние века в эпоху Тан (618–907 гг.) и самая упорная — во время маньчжурской империи Цин (1644–1911 гг.). В то же время разнообразные (торговые, военные, культурные) контакты с Кореей, Японией и Вьетнамом привели к возникновению в Восточной Азии зоны распространения достижений китайской цивилизации, в которой китайская иероглифическая письменность, язык, литература и философия, политическая система и прочее стали общим достоянием.

Китай расположен в основном в двух климатических зонах: умеренной и субтропической, с мягким, теплым и влажным климатом. Район среднего течения Хуанхэ — это плодородные, легко возделываемые лессовые почвы и аллювиальные земли речных долин. Здесь просяные культуры давали один урожай в год. В более южных районах (в бассейне Янцзы), земледельцы могли собирать по два-три урожая заливного риса в год. Просо, а затем пшеница и ячмень на севере, рис — на юге, а также развитое животноводство (свиньи, буйволы, собаки, куры и др.) и богатая аквафауна обеспечивали население достаточным количеством пищи. Ценным строительным материалом являлся бамбук, молодые ростки которого употреблялись в еду. Крупные реки (особенно Хуанхэ) всегда оставались грозной опасностью, их гигантские разливы приносили неисчислимые бедствия. Божества-повелители войны и стихии всегда были среди главных объектов поклонения жителей.

Древнее население Китая, будучи единым в расовом отношении — монголоидным, этнически и лингвистически представляло собой сложный конгломерат. Палеолингвистические данные свидетельствуют, что создавшие восточноазиатскую цивилизацию народы говорили (и говорят) в центре — на сино-тибетских языках, на юге и востоке — на аустроазиатских, на западе — тибето-бирманских, на севере — алтайских, а на северо-востоке — на тунгусо-маньчжурских. Объединял эти этносы китайский язык (в его архаической и древней формах) и его иероглифическая письменность.

Китай к середине I тысячелетия до н. э.

Судя по данным археологии и письменности процесс становления собственно китайского народа из разрозненных этнических групп начался в недрах неолитических культур Яншао и Луншань (V–III тысячелетия до н. э.), в III–I тысячелетиях до н. э. захватил племена шан(инь) и чжоу и завершился в эпоху Хань (III в. до н. э. — III в. н. э., см. ниже). Во второй половине I тысячелетия до н. э. самоназванием собственно китайцев (сино-тибетцев), возможно, было ся или хуася (их земли — Чжунго, Срединные владения), а затем (и по настоящее время) — хань (в сочетаниях ханьжэнь — китаец, китайцы, ханьцзу — китайцы). Название предшественницы Хань империи Цинь (III в. до н. э.), впервые подчинившей все земли в бассейне среднего течения Хуанхэ и Янцзы, легло в основу западноевропейских наименований Китая (лат. Sinae, фр. Chine, англ. China, нем. China, польск. Chiny). Хотя главный ствол китайской нации формировался в отдалении от других центров мировых цивилизаций, процесс этот происходил не в изоляции. Жители Восточной Азии поддерживали тесные контакты с районами Центральной, Южной и особенно Юго-Восточной Азии (одного из важнейших очагов цивилизационного развития); особую роль в их истории сыграли народы Великой степи.

Периодизация[1]. Периоды, традиционно выделяемые в истории древнего Китая, могут быть сгруппированы следующим образом: Догосударственный период; Раннегосударственный (государства Мо, ок. 2400–1900 (?) гг. до н. э.; Шан, ок. 1600–1027 гг. до н. э.; Западная (династия) Чжоу, 1027— 771 гг. до н. э.); Период раздробленности (или полицентризма) (Восточная Чжоу, 771–221 гг. до н. э.); Ранние империи (Цинь, 221–207 гг. до н. э.; Западная Хань, 221 г. до н. э. — 8 г. н. э.); Поздние империи (Синь, 9-23 гг. до н. э.; Восточная Хань, 25-220 гг. н. э.). Правление так называемой династии Ся, которую часть китайских историков продолжают считать исторической (2205–1767 гг. до н. э.), большинство ученых считает легендарной.

Догосударственный период

Палеолит. В течение XX в. в Китае было обнаружено более 200 памятников палеолита, хотя вплоть до открытия в 1920 г. французским священником Э. Лисаном в Ганьсу (запад Северного Китая) и в 1923 г. палеонтологом П. Тейяр де Шарденом (1881–1955) в Ордосе (на севере П-образного изгиба Хуанхэ) первых палеолитических стоянок никто даже не предполагал, что бассейн Хуанхэ был заселен в столь отдаленные времена. В 1921 г. шведский геолог и археолог Ю.Г. Андерсон (1874–1960) обнаружил ставшую знаменитой пещеру Чжоукоудянь (ок. 50 км к юго-западу от Пекина) — главный памятник конца нижнего палеолита в Китае. В 1929 г. китайский ученый Пэй Вэнь-чжун (1904–1982) там же нашел первую черепную крышку Homo erectus pekinensis, получившего название «синантроп». Возраст синантропа, с учетом факта его длительного проживания в Чжоукоудяне, оценивается сейчас в 600/500-200 тыс. лет. Древнейшие же антропологические останки, обнаруженные в Восточной Азии и засвидетельствованные по меньшей мере на территории двух современных провинций КНР: на юго-западе пров. Юньнань (стоянка Юаньмоу) и на севере пров. Шаньси (стоянка Сихоуду) намного старше — 1,7 и 1,8 млн лет соответственно. Некоторые палеонтологи считают, что территория Китая могла быть одним из центров возникновения человека, что, впрочем, не совпадает с наиболее распространенным взглядом на эту проблему (см. раздел «Преистория»).

Неолит. Особые заслуги в открытии китайского неолита также принадлежат Ю.Г. Андерсону. В 1921 г. он обнаружил памятник с полихромной расписной керамикой в пров. Хэнань в деревне Яншао, по имени которой предложил дать название культуре. Позже вплоть до конца XX в. Яншао стали называть крупнейшую неолитическую культуру долины среднего течения Хуанхэ, внутри которой формировались условия для возникновения китайской цивилизации. Позднее У Цзин-дин (1901–1948) обнаружил вторую крупнейшую культуру неолита Луншань. На западе Китая (в пров. Ганьсу и Цинхае) Андерсон открыл также несколько поздненеолитических и энеолитических культур: Мацзяяо, Цицзя (производство бронзовых изделий), Мачан и др.

Археологические данные свидетельствуют о том, что в неолите люди заселяли всю территорию современного Китая: от побережья до Синьцзяна и Тибета, и от Северо-Восточного Китая до крайнего юга. Анализ этого матерала позволяет прийти к выводу о существовании тогда двух основных культурных провинций: бассейна Хуанхэ и территории севернее него, где основу питания составляло просо, и бассейна Чанцзяна (Янцзы) и земли к югу от него, главной культурой которых являлся рис.

Ранний неолит Юга. На Юге совр. Китая (т. е. на землях исторического региона Юго-Восточная Азия) неолит возник раньше, чем на севере. Ряд стоянок, обнаруженных в провинциях Гуанси и Гуандун (Байляньдун, Цзэнпиянь, Баоцзытоу, Душицзы, Хуанъяньдун, «раковинные кучи» Наньнина, Цинтана и др.), датируются XI–VI тысячелетиями до н. э. Радиокарбонные даты согласуются с типологией материала: отсутствием керамики (Душицзы) и обработки земли (Байляньдун, возможно, Хуанъяньдун), примитивным характером каменных изделий и неотчетливо выраженными признаками доместикации (буйвола в Душицзы, буйвола и овцы в Байляньдуне и Хуаньяньдуне, свиньи в Цзэнпияни). Таким образом, этот район, тяготеющий к Юго-Восточной Азии, обнаруживает признаки раннего (докерамического и доземледельческого) неолита. Неолитическая революция осуществлялась в нем посредством развития животноводства, в меньшей степени — земледелия, а также, вероятно, еще одним путем — через разведение аквафауны. Самые ранние земледельческие поселения известны на западе нижнего течения Янцзы (к югу от оз. Поянху — памятник Сяньжэньдун, 9000(?)-7000 гг. до н. э.) и на Средней Янцзы (на юго-западе от оз. Дунтинху — Пэнтоушань, 7200–6500 гг. до н. э.).

Сосуды культуры Яншао. Неолит: Баньпо-1 (4400–3500), Мяодигоу-1 (3300–2800)

Бассейн Средней Хуанхэ. Насельники бассейна среднего течения Хуанхэ создали ряд неолитических культур, которые протянулись вдоль Хуанхэ от п-ова Шаньдун до Ганьсу: Бэйсинь (5400–3300 гг. до н. э.), Пэйлиган (Хэнань, 5500–4900 гг. до н. э.), Цышань (Хэбэй, 5400–5000 гг. до н. э.), Лаогуаньтай/Лицзяцунь (Шэньси, 5200–4800 гг. до н. э.), Дадивань (Ганьсу, 5200–4500 гг. до н. э.). В развитии этих культур можно выделить общие черты. Их создатели жили в относительно больших поселениях (до 1–2 га) несколько сотен лет, судя по культурному слою толщиной до 1 м. Основным источником питания служило зерновое земледелие (просо, чумиза) и животноводство (разведение свиней, собак, кур, баранов). Носители этих культур вручную выделывали керамику невысокого качества, а также шлифованные каменные орудия.

Бассейн нижнего и среднего течения Янцзы. В пределах Юго-Восточного Китая (пров. Чжэцзян, Цзянсу) на южном берегу залива Ханчжоувань простирался ареал культуры Хэмуду (5100–3300 гг. до н. э.), а на северном — Мацзябан (4500–3400 гг. до н. э.). Их насельники были земледельцами, которые возделывали заливной рис, разводили свиней, собак и буйволов, выделывали вручную керамику разнообразных форм и орнамента. В Мацзябане ее обжигали при довольно низкой температуре, в Хэмуду умели уже доводить пламя до 800–900 и даже 1000 °C. Создатели обеих культур знали прядение и ткачество, обрабатывали нефрит. Возможно, именно в культуре Мацзябан находятся истоки будущего (начиная с Шан, II тысячелетие до н. э. и до современности) почитания изделий из этого минерала как символа власти, показателя положения в обществе, амулета и драгоценного камня. Хэмудусцы, в свою очередь, были прекрасными строителями и мастерами по дереву. На территории опорного поселения Хэмуду были построены ряды сегментированных больших домов на сваях (длиной до 23 м), что обеспечивало безопасность при наводнениях и защиту от диких зверей.

Культура Лянчжу. Непрерывность развития наблюдается и в бассейне нижнего течения Янцзы. На базе Мацзябана и, возможно, Хэмуду в районе нынешнего Шанхая и о. Тайху возникла новая неолитическая культура — Сунцзэ (3600–2700 гг. до н. э.), а несколько позже культура Лянчжу (3300–1900 гг. до н. э.), сыгравшая важную роль не только в истории данного района, но и в формировании китайской цивилизации. Основу хозяйства лянчжусцев составляло выращивание заливного риса, разведение шелкопряда и изготовление шелковых тканей. Китай позднее славился ими настолько, что слухи, да и сами изделия, начиная с рубежа эпох доходили до Западной Римской империи (отсюда Seres в качестве названия населения Китая). Славились также их поделки из бамбука, особенно плетеные, — в том числе и циновки, которые древним и средневековым китайцам заменяли (а в деревнях и сейчас нередко заменяют) почти всю мебель.

Символ власти нефритовый жезл-цун (1) со знаками письма (2). Культура Лянчжу. Ок. 2300 г. до н. э. Музей Гиме. Париж

Лянжусцы также производили целый ряд предметов, которые, проникнув на север Китая, не просто обогатили культуру последнего, но прочно вошли в его политическую, культурную и повседневную жизнь. Это прежде всего изделия из нефрита, часть которых превратилась в атрибуты и символы власти, знаки высокого социального положения, а также характерные украшения аристократии, каковыми они оставались вплоть до конца имперского периода (1911 г.). Наконец, они начали применять графические знаки для передачи информации. Иначе говоря, возможно, что лянчжусцы приняли участие в изобретении письменности. Проживая на юге (север совр. пров. Чжэцзян и юг — Цзянсу), они поддерживали с северными соседями (носителями культур Давэнькоу и шаньдунского Луншана) контакты, которые прослеживаются на археологическом материале. Скорее всего, именно лянчжусцы стали мостом, соединившим культуры бассейнов нижнего течения Янцзы и среднего течения Хуанхэ, по которому на север попали рис, нефрит, бамбук и другие достижения юга. Неолитические культуры известны и в бассейне среднего течения Янцзы (Чэнбэйси, 5500–5100 гг. до н. э. и др.). Здесь жили предки древнего аустрического народа хмонгов (кит. мяо), а в нижнем течении Янцзы — аустроазиатов вьетов (кит. юэ).

Таким образом, древнекитайская цивилизация, начавшая складываться около второй половины III тысячелетия до н. э., возникла на основе не только достижений жителей центральной части Хуанхэ (как долго считалось ранее), но вобрала в себя результаты развития разных районов современной КНР, прежде всего бассейнов нижнего и среднего течения Янцзы.

Ранние государственные образования

«Городская революция». Во второй половине III тысячелетия до н. э. в центре Северного Китая (совр. пров. Хэнань и Шаньдун) начали появляться отдельные крупные протогородские центры Города, имевшие форму относительно правильного квадрата (площадью 0,75 га — 3,2 кв. км), возводились по плану и обносились прочными стенами из слоев утрамбованной земли (до нескольких десятков метров толщиной у основания). Возникновение городов означало крупный сдвиг в жизни страны: в них концентрировались практически все виды активности жителей и результаты их творчества, формировалась сложная структура общества, элементы централизованной системы управления. Возникновению городов, несомненно, способствовало интенсивное развитие бронзолитейного производства; характерно при этом отсутствие в них следов письменности.

Вопрос о происхождении в Китае металлургии (как и письменности), пока не решен окончательно. Отдельные следы производства металла (меди), обнаруженные на востоке в пределах шаньдунского энеолита и на западе — в поздней Мацзяяо (2600–2100 гг. до н. э.) и в ее продолжении, культуре Цицзя (2100–1600 гг. до н. э.; пров. Ганьсу и Цинхай), возможно, указывают на эти районы в качестве колыбели китайской металлургии.

Самой ранней культурой бронзы на территории Северного Китая считается Эрлитоу (ок. 2400–1500 гг. до н. э.). Эрлитоу позднего времени — крупное протогородское поселение площадью ок. 3 кв. км, в котором обнаружены по меньшей мере два дворцовых комплекса (размер большего 108 х 100 м), жилые сооружения, погребения, ремесленные мастерские и гончарные печи. Это был район изготовления бронзы с содержанием меди до 92 % и олова 7 %. Отливаемые в конце периода изделия (культовые сосуды, наконечники стрел, ножи, колокольчики) свидетельствуют о высоком техническом и художественном уровне их ремесленников. Творцам культуры Эрлитоу вообще принадлежит заметное место в истории Китая.

Личина божества. Рельеф на нефритовом жезле и прорисовка. Царство Мо. Начало II тысячелетия до н. э. Справа — прорисовка.

В районе г. Чжэнчжоу (пров. Хэнань) обнаружен более поздний и развитой памятник Эрлиган площадью в 25 кв. км. В его центре располагался город, история которого началась ок. 1620 г. до н. э. Он был обнесен утрамбованной стеной (толщина у основания до 32 м, сохранившаяся высота 5 м), окружающей пространство более 320 га. Это больше территории Древнего Рима (ок. 285 га) времен царя Сервия Туллия (VI в. до н. э.). Очевидно, что это был крупный многолюдный городской центр. В нем раскопаны дворец, жилые дома, колодцы, за его стенами — жилища простых людей, мастерские (бронзолитейные, гончарные, косторезные и т. д.), кладбища с могилами средних и небольших размеров. Жители умели изготавливать примитивный фарфор и белую керамику из каолина (обжиг первого проводился при температуре около 1200 °C, а второй — при 1000 °C), а также лаковые изделия, известные на юге и в соседнем Эрлитоу, но все еще являвшиеся редкостью.

Вместе с тем независимые центры раннебронзовой индустрии того же времени обнаружены также в бассейнах Янцзы и Сицзяна, а кроме того (относительно недавно) в Сычуани, т. е. на границе контактных культурных зон Восточной и Юго-Восточной Азии.

В II тысячелетии до н. э. в бассейне Хуанхэ формируется собственно древнекитайская цивилизация (в основе которой лежат достижения этноса хуася). Ее признаки — начало процесса государствообразования, масштабное строительство, металлургия бронзы, иероглифическая письменность, а также культ предков и практика гадания как государственный институт.

Государство Шан (ок. 1600–1027 гг. до н. э.)

В истории древнекитайской государственности особое место принадлежит раннему государству Шан (Шан-Инь). Характерной чертой быта племен шанцев в догосударственный период являлись миграции. Ведя оседлый, земледельческий образ жизни, они, однако, в силу разных причин (войн, наводнений и т. п.) неоднократно перемещались в пределах трех современных провинций — Хэнань, Хэбэй и Шаньдун. В конце XIV в. до н. э. при правителе Пань-гэне шанцы осели в долине р. Хуаньшуй (район совр. Аньяна, пров. Хэнань), где ок. 1300 г. до н. э. основали (в районе совр. деревни Сяотунь) столичный и культовый центр «Да и Шан» — Великий город Шан (позднейшее название — Инь).

На территории города (известного ныне как Инь-сюй — «Иньское городище», или «Иньские развалины»), обнаруженного лишь в начале XX в., с 1928 г. ведутся раскопки. На площади около 30 кв. км вдоль обоих берегов р. Хуаньхэ выявлены остатки дворцов, храмов, жилых строений, бронзолитейных и других мастерских, а также многочисленные погребения — от огромных подземных гробниц правящей элиты (размером до 20 × 15 × 10 м, нередко с четырьмя дромосами длиной 30 м, шириной 8 и общей площадью захоронения не менее 700 кв. м) до мелких ям бедняков; огромное количество сопогребенных людей; многочисленные предметы — керамика, бронза (церемониальная утварь, элементы повозок, орудия труда, оружие и т. д.), изделия из яшмы/нефрита, камня, слоновой кости и пр.

Территория собственно Шан-Инь ограничивалась районом, примыкающим к столице, и в этом отношении он имел сходство с ранними городами-государствами Шумера. Однако в отличие от последних правители Шан контролировали также весьма отдаленные земли, населенные разными этносами. В середине XIII в. до н. э. они совершали походы в бассейны Хуанхэ, среднего течения Янцзы и Сычуани, целью которых, скорее всего, было обложение покоренных племен данью. При У-дине (1253–1195 гг. до н. э.) завершается формирование раннего государства Шан. О его богатстве и силе можно судить по целому ряду элитарных погребений, в том числе супруги вана Фу Хао. Именно правлением У-дина датируются самые ранние иероглифические гадательные надписи на костях животных и панцирях черепах — важнейший новый источник для воссоздания ранней истории Китая. При потомках У-дина (У-и, Тай-дине и Ди-и) вместе с интенсивным развитием государства и ростом населения, резко обострилось противостояние верховной власти и верхушки родовой знати. Попытки последнего шанского вана Ди-синя (71027 г.) стабилизировать ситуацию успеха не имели, и государство Шан-Инь, просуществовавшее 273 года, пало под ударами соседнего народа чжоу и его союзников.

Погребение шанского вана близ Аньяна. XI в. до н. э.

Шанскому социуму была присуща четко выраженная вертикальная стратификация. На вершине пирамиды находился ван, наделенный большой, но не абсолютной властью: при решении важных задач ему приходилось советоваться не только с оракулом, но и с приближенными и простыми общинниками. Ван объединял в своих руках высшие политические, религиозные, военные и хозяйственные функции. В сфере религиозно-культовой он опирался на поддержку Верховного божества (Шанди) и царственных предков (с которыми общался посредством церемоний гадания), в социальной — на элиту (родственников, знать, вождей дружественных подчиненных племен), наконец, на массу соплеменников. В обществе имелись также рабы (преступники и военнопленные), количество которых, видимо, было невелико. Пленных, приводимых в город Шан, в массовом порядке приносили в жертву, и заметной роли в его экономике они не играли. Показателем имущественного и социального неравенства в шанском обществе служат погребения, различавшиеся своими размерами, конструкцией, способом захоронения и погребальным инвентарем. В гробницах элиты находят сотни дорогих бронзовых сосудов, части колесниц, тысячи раковин каури (служивших деньгами), драгоценные нефритовые изделия, тогда как в бедных ямах — единичные керамические изделия и орудия труда из камня.

Основой жизни шанцев было сельское хозяйство, продолжавшее неолитические традиции. По-прежнему использовались орудия труда из камня, древесины и раковин: серпы и ножи, сошники, мотыги и двузубый деревянный заступ, новшеством было ограниченное применение бронзовых топоров, лопат и тесаков. Главной зерновой культурой служило просо (нескольких видов), важную роль играли занятия, связанные с виноделием и шелководством. Вино имело также культовое значение: ни одно значимое государственное мероприятие и любое жертвоприношение не обходилось без алкоголя. Важное место занимало скотоводство: шанцы разводили коров, овец, собак (в том числе для мяса) и лошадей, которые использовались в упряжке (верховой езды еще не знали). О наличии большого числа домашних животных свидетельствуют гадательные надписи, зафиксировавшие принесение в жертву десятков, а то и сотен голов крупного и мелкого рогатого скота.

Развитие получили разные виды ремесленного производства, особое значение придавалось металлургии. В эпоху Шан использовалось метеоритное железо (производство обычного началось лишь в VI–IV вв. до н. э.), золото и серебро, свинец и медь были уже известны ранее. Прогресс экономики особенно заметен в металлургии бронзы, которая использовалась, однако, в основном для изготовления оружия и предметов ритуала (прежде всего кубков). Значительно увеличилось их число, усложнилась технология, проявившаяся в умении отливать изделия больших размеров, весом более 100 кг. Самый крупный ныне известный квадратный сосуд (дин) на четырех ногах, имеет высоту 133 см и вес 875 кг, при этом покрыт искусным орнаментом. Шанцы научились также отдельно отливать части изделий (например объемные фигурки, не являвшиеся элементом барельефа) с последующим их соединением с основным изделием. Шанские сосуды отличаются огромным богатством и разнообразием орнамента (в виде человеческих лиц, фигурок животных и птиц, геометрических форм, абстрактных композиций и т. п.).

В конце эпохи Шан появляется новшество: внутри сосудов, чаще всего на дне, при отливе помещались отдельные иероглифические знаки или короткие тексты (имя владельца, обстоятельства изготовления и другие сведения). Некоторые из надписей, возможно, древнее гадательных, но принадлежат к той же системе письма. Очевидно, что здесь лежат истоки обычая, развившегося в эпоху Западной Чжоу (XII/XI–VIII вв. до н. э.) и приведшего к появлению инскрипций на бронзовых изделиях — второго (после гадательных надписей) этапа развития китайской письменности и ценного исторического источника, синхронного отраженным в нем событиям.

Переход на более высокий уровень сельскохозяйственного и ремесленного производства породил два новых явления: торговлю и прото деньги. Торговый обмен имел место в пределах значительной территории, выходящей за границы шанских владений. Его вели люди, для которых данное занятие стало профессией. Развитие торговли привело к появлению ранних аналогов денег. По-видимому, первоначально эту роль играли предметы обихода или куски драгоценных металлов, минералов, постепенно их заменили раковины каури («фарфоровые улитки»). Будучи небольшими, легкими, прочными и красивыми, легко скрепляющимися в связки и поэтому удобными в употреблении, к тому же привозимыми с южных морей, за многие сотни километров от Шан, они ценились очень высоко. В конце периода Шан эти раковины, а также их бронзовые реплики, стали применяться в качестве первых монет в истории Китая.

Письменность. Возникновение цивилизации кроме прогресса в области материальной культуры связано также с достижениями в интеллектуальной и духовной сферах. Для Шан важнейшим достижением, несомненно, была иероглифическая письменность. В 1899 г. в районе Сяотуни были обнаружены кости животных и щитки черепах, покрытые вырезанными на них неизвестными знаками. Выяснилось, что найденные кости и щитки использовались для гадания относительно государственных дел и представляют своего рода правительственный архив. Значки, которыми были покрыты гадательные кости, оказались древнейшей известной формой китайской иероглифической письменности. Ими записывались вопросы к оракулу, нередко — его ответ и даже пометки об осуществлении предсказания.

Обнаруженный материал охватывает приблизительно 50 тыс. опубликованных надписей, аутентичных, достоверных и синхронных отраженным в нем событиям и явлениям. Гадательные кости датируются серединой XIII–XII/XI вв. до н. э.

К настоящему времени общее число найденных гадательных костей превышает 150 тыс., выделено свыше 5 тыс. графем, из них почти 2 тыс. дешифрованы (т. е. надежно отождествлены с современными иероглифами). Многие из оставшихся понятны из контекста, т. е. идентифицированы как топонимы, названия обряда жертвоприношения, имена собственные и др. Очевидно, что столь развитая система письма, сложная графически, со множеством аллографов и специальными грамматическими частицами, с немалым количеством абстрактных понятий и т. п., не могла возникнуть внезапно — ей должен был предшествовать долгий процесс постепенного формирования. Наличие отдельных знаков и текстов на сосудах ряда культур (Давэнькоу, Эрлитоу и др.) позволяет выдвинуть предположение, что последние могли иметь отношение к началу создания шанской письменности. Поскольку «цивилизация Шан» выросла на субстрате шаньдунского энеолита и культуры Эрлитоу (об этом говорит сходство ряда памятников материальной культуры), вполне допустима мысль, что и письменность была воспринята Шан от «материнских» культур.

Гадательная надпись иероглифическим письмом на панцире черепахи. Район Аньяна. Эпоха Шан

Институт гаданий. С письменностью связан еще один пласт культуры Древнего Китая — гадание, возникшее еще в период неолита. Самым распространенным видом гадания являлась остеопластромантия — гадание на костях животных и щитках черепах. В сложном варианте подготовка кости (и, в известной мере, пластрона черепахи) проходила несколько этапов: очистки от остатков мяса, распиливание на подходящие куски, обработки поверхности; сверления или выскабливания лунок на тыльной стороне, подогрева (обычно в виде точечного прижигания деревянными палочками). В итоге на лицевой стороне появлялись «вещие» трещины. По ним и гадали, в завершение нанося на кость или щиток запись об этом событии.

Практика гадания в Шан составляла важную часть не только культа и религии, но и политической и экономической жизни в целом. Проводил обряд и записывал его результат профессиональный гадатель, однако вопросы оракулу задавал сам ван. При этом вопросы касались не только самого вопрошавшего и его семьи, но и всех сторон жизни общества и страны (военных походов, строительства городов, урожая, погоды, учебы, жертвоприношений и пр.). Гадания, которые проводились в последний день каждой десятидневки, ограничивались единственным вопросом: «В течение [следующей] декады не будет беды?». Записи наносились на одну и ту же кость до полного заполнения ее свободного пространства, притом разрыв между первой и последней мог составлять более двух месяцев. Характер вопросов свидетельствует о том, что обычай гадания в период Шан стал важным государственным институтом.

Верования. В эпоху Шан-Инь появились довольно сложные религиозные представления и обряды. Своеобразная религия шанцев состояла из трех главных элементов. На самом верху размещался Шанди — Верховное божество, управлявшее жизнью людей и природой. Именно от него зависела судьба всего государства, успех военных походов и охоты, урожай и погода, строительство города и дворца, благоприятное разрешение от бремени супруги правителя, здоровье его самого и т. д. Ниже его пребывали многочисленные духи природы, причем духом-«опекуном» обладали не только лес, но и отдельные деревья и т. д., Восходящее солнце, Заходящее солнце, все, что окружало тогдашних людей. Ближе всего к человеку находились души его предков: у них спрашивали совета, их просили о помощи, им приносили жертвы, включая и человеческие — обычай, характерный практически только для Шан-Инь. Уже в следующую, чжоускую, эпоху они навсегда прекратились. О разнообразии жертвоприношений говорит тот факт, что на гадательных костях встречается более 130 знаков, обозначавших их названия. Сведения о них содержат многие гадательные надписи, например: «Принести ли вану жертву предку Земле, предку Носорогу, предку Реке и предку Холму?» или «Совершить ли жертвоприношения в малом храме предков?». Культ предков к этому времени уже обрел устойчивый характер, институционизировался и отправлялся в специальных помещениях.

Культ предков продолжал существовать и позднее. Ссылки на него постоянны и в западночжоуских надписях на бронзовых сосудах XII–VIII вв. до н. э. (например: «Изготовил драгоценный жертвенный сосуд в честь своего отца» или «Изготовил драгоценный жертвенный сосуд для храма предков?»). Завершающие элементы в культ предков были привнесены позднее Конфуцием (см. ниже), который отождествил государство с семьей, а правителя с отцом, чем придал почитанию пращуров особую значимость. Когда конфуцианство со II в. до н. э. стало государственной идеологией, культ предков получил дополнительный стимул для длительного существования.

На племенном этапе и позже, в династийный период, шанъиньцы жили в окружении множества разных племен, о которых неизвестно ничего, кроме имен (ту, ма, син, цзы, гу, лун, цзин, цзи, гуй, юй и др., до 150). Некоторые из них подчинились Шан, другие, хотя бы временно, поддерживали мирные отношения, третьи постоянно конфликтовали. Все они были бесписьменными, значительно уступали иньцам по уровню развития и численности. Тем не менее одному из них — племени чжоу, расселившемуся к западу от Шан (на юге пров. Шэньси) в союзе с другими удалось в 1027 г. до н. э. разгромить Шан в так называемой «битве на полях Муе», неподалеку от их столицы, и основать новую династию и государство — Чжоу. Завоевание чжоусцев инициировало процессы, определившие лицо страны на многие века.

Западная Чжоу (1027-771 гг. до н. э.)

Правление династии Чжоу традиционно разделяется на два периода: Западная Чжоу (1027-771 гг. до н. э.), две столицы которой (Фэн и Хао) располагались в западной части Китая, близь совр. г. Сиань) и Восточная Чжоу (770–221 гг. до н. э.) — эпоха полицентризма, со столицей чжоуского вана в г. Лои (совр. Лоян, пров. Хэнань).

В середине XII в. до н. э., видимо, из бассейна верхнего течения Хуанхэ, периферии тогдашнего китайского мира, в западную часть долины р. Вэйхэ переселились изначально земледельческие племена чжоу, во главе с вождем Гу-гун Дань-фу (? — ок. 1124 г. до н. э.). Процесс сложения их раннего государства (с административно-культовым центром у горы Цишань) ускорили взаимоотношения с шанъиньцами. Последние использовали воинственных чжоу в защите своих земель от набегов и при контактах с вождями соседних племен.

Успешные походы чжоуского правителя Цзи Ли (1124–1095 гг. до н. э.) против кочевников усилили его авторитет и влияние. Из древних «Бамбуковых анналов» известно, что шанцы с тревогой следили за усилением чжоу. Чжоуский правитель Вэнь-ван (ок. 1095–1037 гг. до н. э.) сумел захватить уже всю долину Вэйхэ, начав угрожать Шан. В конце жизни он перенес свою ставку в центральную часть долины — в город Фэн, чем был фактически завершен процесс формирования раннего чжоуского государства. Вэнь-вану удалось не только консолидировать чжоуское общество, но и привлечь на свою сторону часть шанской знати (видевшей в нем инструмент борьбы с усилением личной власти вана) и правителей соседних племен (пытавшихся освободиться от шанского контроля).

Финал борьбы с Шан пришелся на правление его сына У-вана (1037–1025 гг. до н. э.). Он возглавил мощную антишанскую коалицию, в которую вошли также правители тибето-бирманских народов Сычуани, хмонгов среднего течения Янцзы и других районов. Как говорилось выше, в 1027 г. до н. э. в битве при Муэ шанская столица Инь была захвачена, ее правитель Ди-синь погиб. На престол был возведен его сын У-гэн, контроль над правлением которого стали осуществлять уже чжоусцы (братья У-вана). Фактически Западная Чжоу стала самостоятельным государством. В истории Китая началась новая эра, ключевая для дальнейшего становления культуры этой страны.

Чжоусцы создали новый механизм управления подвластными территориями. После победы У-ван наградил сородичей и вождей Чу, Ши и других союзников крупными наследственными земельными владениями, тем самым, однако, положив начало двум противоположным тенденциям — укрепления и ослабления верховной власти. Если первые поколения «удельных князей» безоговорочно подчинялись чжоускому вану, признавая его носителем высшей светской и сакральной власти, то со временем начался процесс обособления их личной власти на местах.

При жизни У-вана осуществлялась своего рода система компромиссов с чжоуской верхушкой, отчасти затрагивающая и поверженных шанцев. Однако вскоре она перестала устраивать часть чжоуской знати, которую возглавляли Гуань-шу и Цай-шу, младшие братья вана. После смерти У-вана в 1025 г. до н. э. его старший брат Чжоу-гун поддержал передачу власти малолетнему сыну У-вана (Чэн-вану, 1024–1005 гг. до н. э.) и до 1018 г. правил при нем в качестве регента, подавив мятеж Гуань-шу и шанцев. Уцелевшие представители шанского правящего рода, а также часть земледельцев были переселены, а в шанских землях созданы новые владения Вэй и Сун.

Чжоу-гун смог решить две важнейшие задачи: завершить уничтожение Шан и подчинить власти вана всех родственников, чем заложил фундамент для будущего развития западночжоуского государства. Ему же традиция приписывает формулирование ряда идеологических постулатов (прежде всего Тянь мин — «Небесного повеления», или «мандата Неба»), которые легли в основу древнекитайского представления о высшей власти (хотя ее основным создателем был, по-видимому, его отец Вэнь-ван).

Положительные тенденции развития государственности чжоу были реализованы в правление Кан-вана (1004-985 гг. до н. э.), Чжао-вана (984–966 гг. до н. э.) и особенно Му-вана (965–928 г. до н. э.), при котором власть чжоуского вана достигла своего апогея. Но после его смерти начались борьба родовой знати за влияние на вана и одновременно — попытки ограничить его функции ритуальной сферой. С возрастанием угрозы со стороны центральноазиатских племен цюаньжунов на западе долины Вэйхэ было создано буферное владение Цинь, во главе которой стояла жунская знать. Через несколько веков именно царство Цинь захватит всю Восточную Азию и создаст первую империю.

Наиболее остро кризис в отношениях вана и знати проявился в правление Ли-вана (857–828 гг. до н. э.), которому пришлось бежать из столицы, его сына Сюань-вана (827–782 гг. до н. э.) и особенно Ю-вана, последнего западночжоуского правителя: под натиском цюаньжунов Западная династия пала, Ю-ван был убит, а его сыну и наследнику Пин-вану (770–720 гг. до н. э.) пришлось перенести столицу на восток, в Лои, где он правил небольшим царством, оставив основные земли цюаньжунам.

Согласно исторической традиции к этому времени на территории Китая насчитывалось около 200 самостоятельных царств (го), во главе которых стояли независимые цари. Начиналась эпоха полицентризма — Восточная Чжоу.

Социальная структура общества. Создание У-ваном системы удельных владений привело к возникновению новой социальной группы — наследственных правителей (чжухоу, букв, «все хоу»), обладавших одним из пяти титулов знатности — гун, хоу, бо, цзы или нань. Создавая свои династии и высвобождаясь от подчинения чжоускому вану, они начинали играть все более значимую роль в дальнейшей истории Китая. Обладание титулом знатности и, позднее, чиновничьим рангом определяло положение человека в обществе.

В комментарии к хронике «Чунь-цю» («Цзо-чжуань», под 535 г. до н. э.) указывается также на существование в чжоуском обществе десяти социальных прослоек — ваны, гуны, дафу, ши, а также шести прослоек служилых людей и рабов. На верхушке этой социальной пирамиды находился чжоуский ван. Эпитет обожествляемого вана — «Сын Неба» (кит. Тянь цзы) — окончательно вошел в политический и летописный язык. Пространство, на которое распространялось его сакральное влияние, именовалось Поднебесной (Тянь-ся). За ваном шла правящая элита, состоявшая из потомственных владельцев уделов — чжухоу. Среднюю часть пирамиды занимали главы влиятельных родовых групп — дафу, крупные землевладельцы, занимавшие высокие должности при дворе. Ниже располагались средние землевладельцы — главы семей и местные управленцы ши. Следующую за ними группу составлял простой народ: крестьяне, ремесленники и торговцы, а также многочисленная прислуга. Наконец, в самом низу находились не определявшие ни экономический, ни военный потенциал страны рабы, в которых обращали военнопленных и преступников.

Стратификация общества получает с этого времени четкое внешнее выражение. Принадлежность к рангу определяла весь образ жизни — размер полей, число слуг, форму головного убора, одежду, еду, размер повозок, оружие, жилье, обряд, в том числе погребальный и т. п. Разрешение или запрет на пользование ими строго определялись обычаем или законом.

Такая структура общества сохранялась на протяжении всего периода Западной Чжоу. Система уделов упорядочила структуру государства, но со временем позволила чжухоу присваивать высшую власть в своих владениях. Признавая власть вана как сакральной фигуры, «Сына Неба», они, однако, постоянно воевали, стремясь поглотить территории своих соседей. В результате на рубеже VIII–VII вв. до н. э. возникло множество фактически самостоятельных княжеств.

Главный источник богатства и власти — земля, формально принадлежала чжоускому вану. Но представители четырех высших социальных групп (ваны, гуны, дафу и ши) были фактическими, а позже и юридическими наследственными владельцами земли, которую они передавали крестьянам в пользование за отработочную ренту, сами же, за исключением вана, платили вышестоящим натуральную дань шелками, нефритом, шкурами животных, зерном и т. д. Видимо, на рубеже IX–VIII вв. до н. э. отработочная рента была заменена натуральной, первоначально равнявшейся одной десятой части урожая. Землю можно было наследовать, но нельзя было продавать и покупать. Это служило одной из предпосылок политики, направленной на то, чтобы люди из поколения в поколение занимались одним и тем же делом, достигая в нем лучших результатов. Как говорил известный мыслитель и административный деятель Гуань Чжун (ум. 645 г. до н. э.), только «когда амбары полны, люди знают правила благопристойности, а когда одежды и еды достаточно, люди знают, что такое слава и что такое позор».

Переселившись некогда ближе к землям шанъиньцев и к тому же смешиваясь с ними этнически, чжоусцы вплотную столкнулись с превосходящей культурой Шан-Инь и поднялись на новую ступень своего развития. Произошло то, что позже в Средиземноморье случилось с римлянами, завоевавшими Грецию и покоренными ее высокой цивилизацией. Правда, в отличие от греков шанъиньцы, отдав чжоусцам свои достижения, сами затем растворились в новом обществе и прекратили этническое существование.

Главными заимствованиями были структура управления, календарь, письменность, широкое применение колесного транспорта (колесниц и повозок), архитектуры и приемов строительства, изделий из нефрита, познания в математике (десятеричная система счета), медицине (акупунктура) и прочее. Особенно плодотворным оказалось заимствование технологий бронзолитейного дела, которое дало прекрасные образцы чжоуских сосудов. Чжоусцы (изначально, видимо, не знакомые с металлургией бронзы, по крайней мере, в значительных масштабах) развили шанскую традицию помещения внутри сосудов текстов (от нескольких знаков до пятисот), которые содержат массу ценнейших сведений исторического, экономического, юридического и иного характера, важных для изучения древнекитайского языка, культа, палеографии, истории бронзолитейного дела, истории искусства и так далее.

Ритуальный сосуд. Бронза. Эпоха Западное Чжоу

Почти во всех надписях могут быть выделены три временных пласта: прошлое — в форме упоминания о заслугах предков и выражения почтения к ним; настоящее — информация о даре вана и действиях создателя сосуда; будущее — воззвание к последующим поколениям «детей и внуков», чтобы те своими поступками продолжили славные традиции рода. В этом отразился возникший, возможно, еще раньше историзм мышления древних (а позднее и средневековых) китайцев, возведенный Конфуцием (говорившим, что он «любит древность и доверяет ей») в ранг философского постулата. Этот образ мышления, проявлявшийся как на государственном уровне (уважение к прошлому народа и страны), так и на родовом (почтение к собственным предкам вплоть до основателя рода), явился одной из причин (возможно, главной) того, что китайцы никогда не поддавались воздействию культуры завоевателей, напротив, ассимилировали их в свою среду.

Важнейшим элементом верований чжоусцев стал культ Неба (Тянь), который сменил шаньиньский культ Верховного божества Шанди. Как и шаньиньцы, чжоусцы, включая вана, поклонялись своим родовым предкам.

Для них строились особые поминальные храмы (цзунмяо), где осуществлялись сложные церемонии. Такое религиозное явление присуще всей истории Китая — вплоть до современности.

Заимствование у шанъиньцев письменности привело к тому, что при дворах чжоуских ванов и местной знати начала развиваться литература — создавались гимны, оды, поэтические произведения, а также речи, которые вкладывались в уста «совершенномудрых» правителей прошлого. Позднее, в конце периода Чунь-цю на их основе началось составление двух важнейших памятников древнекитайской литературы — «Ши цзина» («Книга песен и гимнов») и «Шан шу» («Записи о прошлом»), которые, кроме их художественных достоинств, имеют непреходящее значение исторических памятников, без которых невозможно изучать древнюю историю Китая.

Так сложилось в науке, что внимание отечественных историков сосредоточено в основном на западной части Старого Света. Но и его восточный ареал, бесспорно, заслуживает не меньшего внимания — и в особенности Юго-Восточная Азия (далее: ЮВА). Этот регион раскинулся от Индии и Китая до островов Океании: в своих современных пределах он включает страны Индокитайского и Малаккского полуостровов, а также островов филиппинского и Индонезийского архипелагов. Регион воспринимается как нечто очень удаленное и в географическом, и в культурном отношении. Отчасти это справедливо, хотя уже в далекой древности (конец I тысячелетия до н. э. — начало I тысячелетия н. э.), будучи втянут в международную торговлю и в войны (в своей северной части), он стал частью общего мира древности. Здесь располагался важнейший источник пряностей, за которыми приплывали греки, римляне, кушаны и др. Только здесь производились гвоздика, мускат, некоторые лекарственные растения, отсюда везли перец, камфору, которые ценились на вес золота на рынках Старого Света. Отсюда также вывозились черепаховые панцири, драгоценные и цветные металлы (золото, серебро, олово, медь и др.). Сюда двигались не только торговцы, но и буддийские миссионеры.

Меньшее, по сравнению с Индией или Китаем, внимание к ЮВА обусловлено в том числе тем, что здесь не возникло ни мировой религии, ни значительных по размерам государств древности. Тем не менее здесь жили и живут десятки различных народов, говорящие на языках не менее пяти крупных мировых языковых семей, здесь распространены все мировые религии.

Закономерности исторического процесса в данном регионе нередко обретали формы, мало известные на классическом Востоке, а также в Южной или Восточной Азии. Для всех долинных регионов ЮВА характерны следующие особенности: поливное рисоводство как основополагающий хозяйственно-культурный тип; небольшая прочная община как база социальной структуры; более развитый, чем у других народов, культ духов предков в качестве основных верований; наличие этнолингвистической общности (все народы, кроме обосновавшихся здесь позднее тибето-бирманцев и тайцев, объединяет аустрический праязык); наконец, генетическая общность.

У народов, которые обитали на границах с сино-тибетской народностью хуася (как и у них самих), также формировалась «религиозная дополнительность», т. е. использование в различных сферах жизни разных верований. Этот принцип в настоящее время является определяющим в Китае, Вьетнаме, а также в Корее и Японии; без знаний о нем трудно представить религиозную жизнь почти двух миллиардов человек. Для понимания истории ЮВА также важно учитывать действие закона неравномерности развития, который связывает эволюцию общества с условиями «вмещающего ландшафта». В данном регионе эту особенность определяли долины крупных рек, бассейны средних и малых рек, морское побережье, предгорные и горные районы. Как и везде, насельники последних существенно отставали в технологическом и социальном развитии по сравнению с жителями долин больших и средних рек и морского побережья. И в наше время в долинах живут народы, создававшие экономически и социально сложные структуры, за пределами же таких долин сохраняется более архаический уклад жизни.

Юго-Восточная Азия в древности (северная и центральная части)

Исторические границы ЮВА на севере и западе с двумя другими мировыми регионами — Восточной и Южной Азией — на протяжении древности менялись. Так, вплоть до последних веков до нашей эры в состав исторического региона «прото-Юго-Восточная Азия» входили земли двух обширных областей: юга современной Восточной Азии (бассейны рек Хуайхэ и Янцзы), а также востока Южной Азии (северо-восточное побережье п-ова Индостан и районы к северо-востоку от него). Таким образом, история севера «прото-ЮВА» является частью истории и Восточной, и Юго-Восточной Азии. Современная граница ЮВА начала устанавливаться по мере продвижения государственности хуася (китайцев) на юг в рамках империй Цинь, а также Западная и Восточная Хань. Ее складывание можно отнести к I в. н. э., но окончательные очертания она обрела к началу X в. н. э., когда вьеты восстановили свою государственность.

Исконным населением собственно ЮВА (Индокитайского, Малаккского п-овов и островной части) считаются австрало-негроидные народы, которые не создали сложных форм социальной организации. В Индокитае и на Малаккском п-ове их еще в раннем и среднем неолите начали вытеснять южные монголоиды, аустроазиаты по языку (предки монов, кхмеров, вьетов). В долинах бассейна Янцзы и южнее был распространен, выделенный еще в 1906 г. Г. Шмидтом, «аустрический праязык», который, по данным лингвистов, распадается на отдельные группы в конце VII тысячелетия до н. э., т. е. в середине раннего неолита (9000–5500 гг. до н. э.). Основные группы: аустроазиатские языки (кхмеры, моны, вьеты и др.), аустронезийские (малайский, яванский, чамский и др.) и хмонг-миен (кит. мяо-яо). На среднем и верхнем течении р. Жемчужной жили таи. Позднее носители тибето-бирманских языков, став рисоводами, заселили долинную часть Верхней Янцзы (Сычуаньскую котловину) и вошли тем самым в число народов «прото-ЮВА».

О перемещениях аустроазиатов (кхмеров, монов и вьетов) известно мало. Их развитые археологические культуры Нижней Янцзы продвигались вдоль морского берега на юг до устья Жемчужной реки включительно. Все более южные культуры Индокитайского п-ова были им родственны. К настоящему времени (на основе данных лингвистики) сравнительно хорошо изучены направления миграций аустронезийских народов — жителей островной части ЮВА. Самые древние аустронезийские языки зафиксированы на Тайване, позднее они распространились на Филиппины, юго-восток Индокитая и в западную часть островной ЮВА. Но на Тайвань их носители приплыли извне. Можно предположить, что п-ов Шаньдун и южное побережье «Древнего Пролива» изначально были заселены аустронезийскими народами: на Шаньдуне уже в III–II тысячелетиях до н. э. сложился специфический этнос (позднее хуася называли их «восточными и») и своя государственность. Язык шаньдунцев не определен, известные надписи не дешифрованы. Возможно, с ними связана культура средней части долины р. Хуайхэ Хоуцзячжай-1 (V тысячелетие до н. э.), последующий этап развития которой зафиксирован на нижнем и среднем течении Янцзы в IV–II тысячелетиях до н. э.

Периодизация. В истории собственно прото-ЮВА традиционно выделяются два этапа: Ранняя древность (IV — первая половина I тысячелетия до н. э.) — история развития долинных обществ с интенсивным рисоводством, в рамках которых на севере прото-ЮВА (бассейн Янцзы и южнее) возникают ранние государственные образования; Поздняя древность (вторая половина I тысячелетия до н. э. — III в. н. э.) — история развитых государств на севере (в бассейне Янцзы), ставших частью Восточной Азии, а также формирующихся ранних государств в крупных долинах Индокитайского п-ова, на Малаккском п-ове, о-вах Суматра, Ява, Калимантан, активно воспринимавших южноиндийское влияние.

Индокитайский полуостров и островная часть ЮВА (Нусантара)

Юго-Восточная Азия давно привлекает внимание археологов, но до сих пор изучена неравномерно. Начиная с неолита (IX — первая половина III тысячелетия до н. э.) земледелие повсюду в исторической ЮВА (бассейн Янцзы и южнее) базировалось на разведении поливного риса, что создало ситуацию, нетипичную для земледельческих районов Восточной и Западной Азии — для разведения риса не требуется обширных площадей, и на небольших участках можно снимать два урожая в год. А поскольку технологии рисоводства не предполагают активных перемещений, в ЮВА достаточно много многослойных памятников по 4–5 м культурного слоя. Это говорит о культурной преемственности на протяжении тысяч лет.

Культурная общность Хоабинь (ок. 11-8 тыс. лет до н. э.). Данные о начале доместикации и культивировании риса в собственно ЮВА относятся уже к XI и X тысячелетиям до н. э. Но на соответствующих памятниках, как правило, отсутствуют важные признаки «полного» неолита: керамика, шлифованные орудия из камня, следы одномашнивания животных. Ранние неолитические памятники в Восточном Индокитае и в Нусантаре (островной части ЮВА) относятся к двум культурам (точнее культурным общностям) — раннему Хоабиню и более развитому и позднему Бакшону. О начале Хоабиня можно говорить примерно с 11 тыс. лет до н. э., а Бакшона начиная с 8000 г. до н. э. В силу неравномерности развития носители этих культур, жившие в разных ландшафтных нишах, сосуществовали. Так, в отдельных горных районах Индокитая и на некоторых островах хоабиньские поселения сохранялись вплоть до начала III тысячелетия до н. э.

Памятники Хоабиня обнаружены в восточной части Индокитайского п-ова — на территории Вьетнама (Дафук, пров. Тханьхоа; Хунгмуой, пров. Хоабинь и др.); в центральной — на территории Таиланда (пещера Саийок, пещера Духов и др.); в Камбодже (пещера Лангспеан) и Лаосе (пещеры Тамханг, Тампонг и др.). Хоабиньские поселения вскрывают на склонах холмов или гор, часто в пещерах или под скальными навесами вблизи источников воды. Основными занятиями их обитателей являлись собирательство, рыболовство и охота. Большую часть продуктов питания составляли пресноводные моллюски, рыба, мясо диких буйволов, птицы, черепах.

Самые ранние следы разведения риса были обнаружены на памятнике Сом Чай, а в пещере Духов (Таиланд) найдены другие растительные продукты — бобы, горох, бахчевые, бетель, миндаль, перец и др. Основными орудиями труда служили суматролиты (крупные подпрямоугольные грубо оббитые орудия — топоры и, возможно, мотыги). Погребения хоабинцев (их отличает трупоположение, иногда с применением охры, погребальный инвентарь в виде орудий из камня) находят редко. Встречаются черепа, захороненные отдельно.

Комплекс культур «раковинных куч» распространяется вдоль береговой линии (иногда на заметном расстоянии от нее в 30 и более км) юга КНР, Индокитайского, Малаккского п-овов и о-вов ЮВА (стоянка Пасо на о-ве Сулавеси; Гуа-Кепахе на Малаккском п-ове). Средний диаметр таких куч составляет 30 м, высота до 4 м, образованы они раковинами моллюсков, составлявшими важнейшую часть рациона питания. Самые ранние «кучи» датируются примерно XIV тысячелетием до н. э., а поздние — ок. VII тысячелетия до н. э. (когда источником белка становится мясо одомашненных свиней). Иногда их относят к Хоабиню, иногда противопоставляют. В этих «кучах» находят порой предметы культур Хаобиня и Бакшона (п-к Дабут во Вьетнаме и др.). Встречаются, хотя и редко, орудия со следами шлифовки, имеются разнообразные по форме скребла и рубила, почти отсутствуют ножевидные пластины.

Большая часть ранненеолитического населения Малаккского п-ова принадлежала к австрало-негроидной расе, другая, меньшая, часть — к группе южных монголоидов-аустроазиатов (мон-кхмерам) и, видимо, в меньшей — к аустронезийцам. Памятники Хоабиня были обнаружены на Малаккском п-ове и Суматре, но здесь эта культура продолжается до VI–V тысячелетий до н. э. На памятниках Малаккского п-ова из орудий труда преобладают суматролиты, но также встречаются оббитые мелкими сколами и хорошо ретушированные орудия, а также шлифованные.

Орудия островной части ЮВА к востоку от Суматры, прежде всего на о-вах Сулавеси, Палаван (Филиппины), значительно отличаются от орудий Хоабиня, представляя собой иной культурный комплекс. На юго-западе Сулавеси выделяют тоалскую индустрию. Ее отличают отщепы с грубой ретушью, зазубренные треугольные наконечники с выемкой в основании. Такая же техника получила распространение на территории Австралии. На Тайване (памятник Чжанбин) и о-ве Палаван (Филиппины) орудия относят к табонской индустрии.

Их объединяет преобладание редких в остальной ЮВА сравнительно тщательно обработанных ретушью отщепов.

Культурная общность Бакшон. Большое число памятников этого времени по-прежнему локализовано в предгорьях и в долинах небольших рек. Они характеризуются переходом к «керамическому неолиту» (хотя уже в поздних слоях ряда хоабиньских памятников присутствуют керамика и шлифованные орудия). Зафиксировано раннее земледелие, разведение бобовых и бахчевых культур, а также рисоводство.

На Индокитайском п-ове не позднее VII тысячелетия до н. э. массовыми становятся подшлифованные изделия, которые отличают крупные орудия Бакшона от суматролитов Хоабиня (плечиковые и трапециевидные топоры, тесла). Самые ранние керамические сосуды (Пещера Духов) обнаружены в слое 6800–5700 гг. до н. э. Началом IV тысячелетия датируется памятник Лангспеан (Камбоджа), где керамические сосуды изготовлены ручным способом: это горшки с шаровидным туловом, чаши с круглым или плоским дном, покрытые шнуровым орнаментом и оттисками плетенки. Известны многоцветные пещерные росписи (пещера Духов) с изображениями людей и копытных животных.

На островах ЮВА и на Тайване к V тысячелетию до н. э. относятся памятники Фэньбитоу и Дапэнкэн (Тайвань), для которых характерна керамика со шнуровым орнаментом. Найденная на Малаккском п-ове ранняя керамика, как и везде в то время, изготовлена вручную. Это сосуды с простым венчиком, покрытые шнуровым орнаментом (Гуа-Кечил в Малайзии). В VI–IV тысячелетиях до н. э. появляются уже полностью шлифованные тесла (пещера Ниах на Калимантане), наряду с которыми известны квадратные оббитые топоры с подшлифованными лезвиями, обработанные с одной стороны орудия из галек и массивные каменные скребки. Погребальный обряд, как правило, представлял собой трупоположение на спине, встречаются случаи кремации и погребения обожженных тел. На Малаккском п-ове (Гол-Байт и Гуа-Кербау) погребения сильно или слабо скорченные. На Сулавеси (Тоала) обнаружен памятник изобразительного искусства — отпечаток кисти руки, обведенный красной краской.

Общество аустронезийцев по данным глоттохронологии. Недостаточная археологическая изученность островной части ЮВА отчасти может быть компенсирована результатами реконструкции и анализа лексики древних языков, проведенного методами глоттохронологии. В этом отношении наиболее изучены в наше время аустронезийские языки. По аустроазиатским языкам подробные исследования еще не проводились, однако их носители лучше изучены археологически.

В ранней этнической истории аустронезийцев можно выделить три периода. Из сопоставительного анализа их языков удалось установить, что распад аустронезийского праязыка начинается в конце раннего — начале среднего неолита (ок. V тысячелетия до н. э.), притом в древнеаустронезийском языке находят значительные следы взаимных заимствований с сино-тибетским, что подтверждает контакты их носителей.

Судя по лексике, уже в V–IV тысячелетиях до н. э. носители западноаустронезийских языков были и оседлыми земледельцами, и мореходами. Они разводили рис на заливных полях, которые разрыхляли палками, и специально выращивали рассаду; знали также и суходольное земледелие, возделывали рис, таро, ямс, употребляли в пищу банан, хлебное дерево, сахарный тростник, плоды кокосовой пальмы, добывали из пальмы саго, а также были знакомы с какой-то разновидностью проса. Кроме того, тамошние племена разводили буйволов, свиней, собак и кур, занимались также охотой и рыболовством, знали лук и стрелы, использовали сети. Они были хорошо знакомы с плотницким и гончарным делом, с ткачеством. В их обществе была распространена вера в духов, существовало представление о душе и миф о священном браке Неба и Земли. Жители устраивали празднества с игрой на музыкальных инструментах. Сельские общины имели четко очерченные территории, полноправные члены общин собирались на сход, а поскольку этот период был сопряжен с морскими плаваниями, то экипаж морского судна являлся эквивалентом понятия «община». Уже выделялись руководители надобщинных коллективов, которые совмещали светскую и духовную власть. Можно говорить о разделении населения на половозрастные трупы: юношей-воинов, зрелых мужчин и стариков. Существовали брачные группы (фратрии). Имелись уже и зависимые люди — пленники, оставляемые в живых.

Юго-Восточная Азия позднего неолита (вторая половина IV — первая половина III тысячелетия до н. э.)

К началу позднего неолита повсюду в северной части исторического ареала ЮВА, как и во всей остальной территории, может быть выделен ряд этнокультурных «маркеров» (предметов, характерных для отдельных народов). К их числу относятся плечиковый топор у аустроазиатов, трапециевидный в сечении топор у аустронезийцев, трапециевидный в плане для хмонгов и др. Для неолита аустронезийцев также характерны специфические изделия из камня — диски с несколькими фигурными выступами (у чамов). Такие диски встречаются на востоке Индокитая, на Тайване и далее к северу вплоть до Шаньдуна. Другим этнокультурным признаком аустронезийцев принято считать колотушки для изготовления тапы — материи из спрессованного луба деревьев семейства тутовых (шелковицы, хлебного дерева, фикусов и т. п.), которые были распространены до начала ткачества.

В позднем неолите разрушается связь аустроазиатов севера исторической ЮВА и собственно ЮВА. Именно тогда аустроазиаты (вьеты) Нижней Янцзы и хмонги Средней Янцзы начинают интенсивно социально развиваться, что приводит к возникновению у них государств. Аустронезийцы же, оказавшиеся разделенными морским пространством, начинают отставать в своем социальном развитии (что не относится к населению на Шаньдунском п-ове). В зоне их расселения не имелось долин больших рек, поэтому у них не могло сложиться крупных районов с плотным населением.

Бассейн Жемчужной реки (Гуандун) и Индокитайский полуостров. Большая часть Индокитайского п-ова была заселена аустроазиатами — на юге жили моны, в центральной части кхмеры, на северо-востоке вьеты, только на юго-востоке обитали аустронезийцы-чамы.

В предгорьях на севере Таиланда в бассейне Среднего Меконга расположен многослойный памятник Нон нок тха. Его ранний слой относится к среднему неолиту. Для него характерны орудия труда: тонкие прямоугольные в сечении тесла без плечиков и уступов, горшки круглодонные со шнуровым орнаментом на плечиках, погребения — вытянутые на спине. В погребениях обнаружены кости одомашненных животных: собаки, свиньи, быков-зебу. К этому же периоду относится ранний слой памятника Банчанг (ок. с 2000 г. до н. э.), расположенного на Среднем Меконге. Керамика в нем лощеная, со шнуровым и прорезным орнаментами.

На северо-востоке полуострова в долине нижнего течения Красной реки выделяют культуру Лунгхоа. Керамика здесь уже изготовлялась на гончарном круге: чаши круглодонные с венчиком, на низких полых поддонах; горшки круглодонные; как и на многих памятниках бассейна Янцзы и Юго-Восточной Азии, присутствует специфический ритуальный сосуд-«рюмка». Встречается много каменных орудий: шлифованные прямоугольные тёсла; трапециевидные, плечиковые, «башмаковидные» топоры, подтреугольные мотыги, резаки, черешковые наконечники стрел и копий. Уже появилось боевое оружие — «клевцы». Есть кольцевидные и квадратные с прорезью серьги, бусы, подвески. Взрослых погребали в ямах разной глубины, трупоположения вытянутые на спине, головой на северо-запад; детские погребения — в двух составленных устьями керамических горшках. Следов имущественного расслоения нет.

Островная часть ЮВА. По данным лингвистики в позднем неолите и энеолите в зоне с преобладанием западноаустронезийского языка во второй половине IV–III тысячелетии до н. э. общество региона продолжало развиваться. Появляются сложные культурные понятия: «наследование», «традиция» и т. п. Совершенствуются навыки орошаемого земледелия, система ирригации (появляются понятия «дамба» и «канал» для орошения); видно, что угодья распространялись на ранее необрабатываемые земли; появилось обозначение специального ножа для сбора риса, а также разных ремесел. Усложняется конструкция морских судов: у них появился киль, был усовершенствован балансир. Продолжающиеся раскопки позволили подтвердить сведения лингвистов об использовании металла ранее, нежели представлялось прежде. В этот период входят в употребление драгоценные металлы (золото, серебро), распространяются украшения (в частности кольца). Происходило становление круга понятий, связанных с торговлей: появляются слова «покупать», «платить», «оплата», «торговаться», «заклад», «долг», «взыскание долга». Если ранее было известно оружие для охоты (копье), то теперь появляется боевое оружие — кинжал.

Энеолит и ранняя бронза долинных обществ (вторая половина III–II тысячелетие до н. э.)

Датировка начала века металла в ЮВА является сложной научной проблемой. Предполагается, что ранее всего, в первой половине III тысячелетия до н. э., самостоятельный переход к использованию бронзы произошел в центральной части Индокитайского п-ова, где жили аустроазиатские народы мон-кхмерской языковой семьи. В это время они спустились из предгорий в долины крупных рек. Открыв технологию обработки меди, а затем способы изготовления бронзы, они уже во второй половине III тысячелетия до н. э. занялись массовым производством орудий труда из этих металлов. Поскольку олово и медь в этом регионе повсеместно залегают в большом количестве и доступны (во многих районах имеются выходы руды на поверхность), из металла делали не только оружие и украшения, но и орудия труда — топоры, мотыги, лемехи плуга (которые в Средиземноморье изготавливали только в железном веке и лишь в отдельных районах). Найдено много брошенных владельцами (сработанных или сломанных и не перелитых в новые) хозяйственных орудий, прежде всего мотыг и лемехов, а также мастерские литейщиков, шахты рудокопов и т. п.

В конце III–II тысячелетии до н. э. распространялась рисоводческая «цивилизация кельтов» (см. далее), которая охватила область за пределами исходной, где проживали предки собственно мон-кхмерских народов. Возник ряд аустроазиатских культур эпохи металла в северной части Вьетнама, в бассейнах рек Сицзяна и Янцзы; на севере кельт достиг Средней Хуанхэ, а на юге, заняв весь Индокитай, определенное влияние эта «цивилизация» оказала на аустронезийское население Малаккского п-ова, Индонезийского и Филиппинского архипелагов. Переход к бронзе в ЮВА был связан с долинами крупных рек и освоением их дельт, происходил неравномерно и в течение длительного времени. На большей части ЮВА, особенно в предгорных и горных районах Индокитая и в островной части, период позднего неолита растянулся вплоть до первой половины I тысячелетия до н. э. и дольше.

Индокитайский полуостров и бассейн Жемчужной реки. В настоящее время надежная реконструкция смены археологических культур на Индокитайском п-ове возможна пока лишь для северной части Вьетнама, благодаря раскопкам французских, а позднее и вьетнамских археологов. Поэтому, ведя речь об остальном Индокитае, мы будем говорить именно о памятниках или их группах, а не об археологических культурах.

Так, в центральном Таиланде, в долине среднего течения Тяо Прайи (в районе совр. г. Лопбури) хорошо изучена группа памятников в долине Као Вонг Прачан. Здесь находился один из крупнейших центров металлургического производства в Индокитае, близкий по времени к Нон Нок Тха и Банчангу. Прежде всего это памятник Нон Па Вай, площадью 5 га, на котором выделено несколько слоев, объединенных в два периода. Первый, по версии археологов (С. Натапинта), приходится на 2500 г., а по версии «гиперскептиков» — на 1500–1000 гг. до н. э. Само поселение представляет собой «металлоплавильную мастерскую» эпохи энеолита. Для этого периода характерно использование чистой меди, производство которой отличалось простотой: руда размельчалась на небольшие кусочки, которые засыпались в керамические тигли, где осуществлялся процесс выплавки. Особо интересны четыре погребения древних металлургов: в одном обнаружены две керамические литейные формы для отливки втульчатого топора-кельта, во втором — такие же формы и медный рыболовный крючок, в третьем — медный втульчатый топор-кельт, в четвертом — кусочек меди, связка раковин и точильный камень. Находки доказывают местное изобретение технологии металлообработки меди (изготовление бронзы еще не было известно).

Втульчатые топоры-кельты позднего («башмаковидного») типа. Бронза. II тысячелетие до н. э.

В Индокитае во второй половине III тысячелетия до н. э. был создан втульчатый топор-мотыга — «кельт». На его базе изготавливались топоры и мотыги, без применения которых интенсивное земледелие в долинах тропических лесов невозможно. Кельт неизвестен в Западной и Южной Азии до второй половины II тысячелетия до н. э., где применялись только металлические проушные топоры, на востоке распространявшиеся до Тибета и Цинхая (т. е. до долины Верхней Хуанхэ). Такие типы топоров распространились по Евразийской степи до ее восточного края, но многие века не проникали в «мир кельта» в бассейне Средней и Нижней Хуанхэ, на Шаньдуне и в «прото-ЮВА». И наоборот, «мир кельта» тысячелетиями соответствовал ареалу распространения аустрических народов и их соседей сино-тибетцев — хуася. Топоры-кельты же из Индокитая дошли сначала до Нижней Янцзы, затем на север, на Хуанхэ, а оттуда, спустя тысячу лет после их изобретения, двинулись на Алтай, в Южную Сибирь, на Среднюю Волгу и позднее всего — в Восточную Европу, достигнув уже в железном веке Северной Европы.

Второй технологический период начинается в Индокитае ок. 1000 г. до н. э. с появлением бронзы. Рудокопы хорошо знали особенности руд и стремились использовать наиболее подходящие. Совершенствуется сам горн, температура плавления в котором доводится до 1250° — температуры получения сплава на основе меди. Металл разливался по формам или отливался в отдельные слитки конической формы. Нон Па Вай был крупным центром производства: на памятнике обнаружено огромное число (ок. 50 тыс.) обломков литейных керамических форм для слитков, которые, несомненно, развозились отсюда по другим областям ЮВА.

По-соседству с рассмотренным памятником, в 500 м, расположен Нон Мак Ла (крупное поселение и могильник) — вероятно, здесь жили люди, которые работали на производстве в Нон Па Вай (найдены такие же слитки). Они обменивались с жителями побережья (раковины тридакны и др.). Еще один памятник, Нил Кхам Хаенг, расположен в трех км от Нон Па Вай. Производство бронзовых изделий там развивалось с 1100 по 300 г. до н. э., т. е. и в железном веке. Более низкое качество руды потребовало усовершенствования очистки от фракций и литья. Здесь обнаружено много втульчатых плечиковых кельтов-мотыг разной формы. Таким предстает «сообщество металлургов», которые встречаются на ряде иных памятников бронзового века (в частности на Южном Урале).

Земледельческие памятники этого периода отличаются по ряду важных признаков. Крупный могильник Бан Фу Ной расположен на севере долины Кхао Вонг Прачам, для него характерно плотное размещение погребений, ориентированных на северо-восток. Могилы отличаются большими размерами с богатым инвентарем: десятками керамических сосудов, каменными теслами, панцирями черепах, браслетами из слоновой кости, бусами из оленьих рогов, рыболовными крючками из кости. В ногах, как правило, уложены передние конечности свиньи. Металл не обнаружен.

На Среднем Меконге к началу 2000-х годов до н. э. было открыто 49 памятников бронзового века. На самом севере плато Корат (долина Лам Маленг), напротив совр. г. Вьентьяна (Лаос), обнаружен памятник Фу Лон — комплекс медных рудников с выявленными шахтами. Наиболее активная разработка медной руды велась по данным радиокарбонного анализа в 1750–1425 гг. до н. э., но продолжалась и позже. Рудокопы работали каменными молотками для дробления руды. Найдены горны той же формы и предназначенные для тех же технологических операций, что и на более южных памятниках (Банчанг, Бан На Ди), а также каменные формы для отливки изделий из металла. На могильнике погребения расположены плотно, не «наезжая» друг на друга, а это говорит о том, что обряд был един и длительное время люди помнили места захоронения. Погребения — одиночные, на спине; с ориентацией на север. В качестве сопроводительного инвентаря часто помещались орудия труда, особенностью ритуала является укладка сосудов в головах.

Хорошо изучено также скопление памятников в верховьях р. Си, северного притока р. Мун (притока Меконга). В 120 км к югу от медных рудников памятника Фу Лон расположен знаменитый многослойный крупный памятник — поселение с могильником Нон Нок Тха. Раскопки Ч. Гормана 1965 г. привлекли к могильнику большое внимание: найденные здесь изделия из бронзы длительное время считались самыми ранними в Индокитае. Из бронзы изготовляли втульчатые топоры-кельты, браслеты, втульчатые алебарды, а также формы для отливки топоров-кельтов и браслеты.

Важнейшим памятником в верховьях западных притоков Меконга является могильник Банчанг. Самый ранний предмет из бронзы на нем датируется (по радиокарбонным измерениям) 1950–1600 гг. до н. э. Здесь также обнаружены литейные формы; медные и оловянные болванки, готовые для начала производства изделий, топоры-кельты, втульчатые наконечники копий, бронзовые браслеты. Но отмечается, что в погребениях бронзовых изделий сравнительно мало. Есть расписная керамика (красная роспись по темно-желтому фону). Погребения ориентированы на север или северо-восток, причем семейные группы подзахоранивали друг к другу. Керамический комплекс представлен парадными богато расписанными чашами на высоком поддоне, триподами на конусовидных полых ножках. Имеются своеобразные горшки с увеличенным и заметно вытянутым конусовидным горлом. Многие из них лощенные, со штампованным орнаментом. Погребения в грунтовых ямах в вытянутом положении. Для ритуала характерно наличие трех сосудов в погребении.

Низовья Красной реки. В бассейне реки Красной (на выходе в большую долину) и в прилегающем районе основную роль в первой половине II тысячелетия до н. э. играли памятники культуры Фунгнгуен, а во второй половине тысячелетия — культуры Донгдау; в конце II тысячелетия до н. э. их сменила культура Мун (Го Мун). Здесь в основе хозяйства лежало интенсивное равнинное орошаемое рисоводство (в предгорьях — суходольное), а также свиноводство, рыболовство, охота, сохраняется собирательство.

Культура Фунгнгуен относится уже к раннесреднему бронзовому веку (первая половина II тысячелетия до н. э.). Поселения расположены на равнине, порой с длительным периодом проживания (культурный слой до 8–9 м). Керамика отличается высоким качеством, изготовлена на гончарном круге. Ведущая кухонная форма — круглодонный горшок с отогнутым венчиком; столовые формы — чаши на поддоне или сосуды в форме опрокинутого усеченного конуса, тоже на поддоне. Орнаменты прорезные и штампованные, первые часто криволинейные, обычно имеющие основой двойную спираль. Много находят специфических ритуальных сосудов на скошенной ножке («рюмок»). Встречаются погребения в прямоугольных ямах, в вытянутом положении, с инвентарем из шлифованных прямоугольных и плечиковых топоров, тесел, каменных сменных лезвий мотыг, наконечников дротиков и стрел. Популярны каменные браслеты. Металла почти не имеется.

Культура Донгдау сформировалась на основе культуры Фунгнгуен. Керамический комплекс их схож, но найдено уже гораздо больше изделий из бронзы: втульчатые мотыги и топоры, наконечники копий, стрел, рыболовные крючки, бронзовые плоские щетки даже с бронзовой же «щетиной». Культура Мун (конец II — начало I тысячелетия до н. э.) родственна Донгдау — это явный предшественник Донгшона. Для нее характерны круглодонные сфероконические горшки, чаши на высоких поддонах и миски. В орнаментах сохраняется мотив двойной спирали, но теперь резко преобладают геометрические прямолинейные формы, причем широко применялся штамп. Бронзовые орудия представлены всеми основными категориями крестьянских орудий: мотыгами, топорами (в том числе с асимметричным лезвием), долотами, теслами и шильями; также обнаружены наконечники копий, дротиков и стрел.

Впервые в мире среди втульчатых орудий появляется проушное оружие — клевец; возможно, применение проушин — следствие контактов с севером, так как сами каменные клевцы здесь известны уже с неолита. Есть сакральная бронзовая скульптурка, изображающая обнаженного человека с шиньоном (черта вьетских народов) и длинными мочками ушей. Похожие изображения сохранятся в Донгшоне, встречаются они и севернее, в верховьях рек Сицзян и Сян, где несколько позднее жили байюэ (батьвьеты). Продолжают использоваться каменные орудия: прямоугольные топоры, изредка плечиковые. Из украшений обнаружены кольца, браслеты, ушные подвески в виде несомкнутых колец, широко распространенные на северо-востоке прото-ЮВА и в Нусантаре (а позднее и на юге Индокитая).

В предгорных районах Индокитая открытие и распространение бронзы происходит позднее, здесь долго сохраняется поздний неолит. Эти памятники часто относят к культурной общности Банкао (2300–1500 гг. до н. э.). Для них характерно земледелие как основной вид хозяйственной деятельности, а собирательство, рыбная ловля и охота — как ее подсобные виды. В монских землях на Нижнем Менаме раскопано очень крупное земледельческое (ок. 5 га) поселение Кхок Пханом Ди (2000–1500 гг. до н. э.). Определенное значение сохраняло рыболовство и собирательство. Керамика здесь более простых форм, чем севернее, но лощенная; преобладают плечиковые топоры небольших размеров (вкладыши) и таких же размеров дентальные топоры. Обнаружен крупный могильник с одиночными погребениями в узких грунтовых ямах, трупоположение в них вытянутое на спине, с ориентацией на восток, реже на север.

На островах Юго-Восточной Азии еще продолжался неолит, бронзовый век наступает позже, хотя находки (в основном кельты) второй половины I тысячелетия до н. э. являются многочисленными и сложными. Здесь выращивали рис, таро и ямс, сахарный тростник и различные виды овощей и фруктов, разводили свиней и буйволов, одомашнили собаку. Население жило в прямоугольных домах на сваях, жилища и лодки украшали резьбой. Применялись каменные жатвенные ножи, а во время охоты пользовались стрелометательной трубкой. Бытовали триподы и чаши на поддоне со шнуровым, штампованным и нарезным орнаментом, кольца и диски из камня и раковин. Керамика изготовлялась на медленно вращающемся гончарном круге; было известно и ткачество.

Для Явы характерно наличие гладкостенной керамики со шнуровым орнаментом. На Малаккском п-ове были обнаружены красноглиняные чаши на высокой округлой ножке, круглодонные и плоскодонные сосуды. Орнамент шнуровой, реже — криволинейный резной узор, как на сосудах Индокитайского п-ова; триподы редки. Каменные орудия близки к индокитайским, но дольше, чем там, сохраняются крупные рубящие орудия типа суматролитов. Орудия в ряде мест оббитые мелкими сколами наряду со шлифованными; преобладают полированные топоры, тесла. Также найдены костяные наконечники стрел и браслеты из нефрита — подобные встречающимся в долинах рек Сицзян и Красной. Специфическим видом погребений являются в кувшинах, открытые на островах Сулавеси и Сумба, что роднит их с чамскими на востоке Индокитая и является одним из этнокультурных признаков аустронезийских народов.

Лингвистические данные позволяют утверждать, что у аустронезийцев во II — первой половине I тысячелетия до н. э. совершенствовались и усложнялись земледелие, а также системы ирригации. Появляются новые типы дамб, водостоки и т. п. Активно возделываются новые культуры — бобы, тыква. Появляется лексика, которая свидетельствует о знакомстве с обработкой металлов: «металл», «олово», «ковать», «проволока». Строятся крупные суда, ряд мореходных терминов (катамаран и др.) был заимствован из дравидийских языков, с носителями которых поддерживались основные торговые контакты. Формируются понятия «иноземный торговец», «оптовая торговля», «пользующийся спросом», «требовать уплаты долга», «заклад» и другие. Развивается военное дело, возникают устойчивые понятия «война», «военный поход», «укрепление». У воинов имелись знаки отличия или принадлежности к подразделениям, оружие ближнего боя (мечи, панцири). Все это характерно для отдельных групп аустронезийцев, напомним, что по данным той же археологии, на больших территориях в это время еще господствовал неолит.

Начало государственности у народов северной части ЮВА (вторая половина III — первая половина I тысячелетия до н. э.)

В данный период начался процесс государствообразования на Нижней Янцзы. Возникли царство вьетов (кит. юэ), царство Мо и др. Позднее в том же регионе зафиксировано существование ряда более крупных государственных образований у носителей культур Мацяо, Учэн и других, на основе которых к концу II тысячелетия до н. э. сложились крупные царства У и Юэ. В V в. до н. э. именно два последних станут на несколько десятилетий гегемонами всей Восточной Азии. На север от этих вьетских земель (в различных частях Шаньдуна и на Нижней Хуайхэ) также начиная с III тысячелетия до н. э. формировались ранние государственные образования предков восточных и. С предками хмонгов (т. е. прото-чусцами, жившими в долинах) связывают ряд политий конца III тысячелетия до н. э. в долине Средней Янцзы, сложившихся в среде носителей культуры Шицзяхэ (ок. 2600–2000 гг. до н. э.). Для них также характерен набор сакральных изделий из нефрита (более скромный, чем на Нижней Янцзы).

Неясна пока этнолингвистическая принадлежность раннего государства в Сычуаньской котловине на Верхней Янцзы, существование которого зафиксировано археологически с конца II тысячелетия до н. э. (культура Сань-синдуй). Скорее тибето-бирманским по языку можно считать население более поздних государств I тысячелетия до н. э. Ба и Шу.

В первой половине I тысячелетия до н. э. государственность аустрических народов в северной части исторического региона Юго-Восточной Азии развивались динамично, в условии культурного взаимообмена и политического взаимодействия с государственностью хуася, формировавшейся на Средней Хуанхэ и Великой равнине. На Средней Янцзы уже в конце II тысячелетия до н. э. появился ряд государственных образований хмонгов, которые со временем вошли в состав Чу, сильнейшего из их царств. В 1027 г. до н. э. правитель царства Чу, поддерживая правителя царства Чжоу, участвовал в разгроме государства Шан, а позднее чусцы нанесли сокрушительное поражение войску западночжоуского монарха Чжао-вана.

Хетты и их современники на древнем Ближнем Востоке

Древнехеттское царство

Первый исторически засвидетельствованный хеттский царь Хаттусилис I в середине XVII в. до н. э. сделал столицей хеттского царства Хаттусу (совр. Богазкей) — тот самый город, который менее чем за столетие до этого был разрушен царем Аниттой. В эпоху древнего царства столица состояла из акрополя (совр. Бююккале), который служил резиденцией правителя, и нижнего города, занимавшего северный и северо-западный склоны (примерно 40 га). По всему периметру Хаттуса была окружена крепостной стеной, построенной, согласно традиции, царем Хантилисом в середине-конце XVI в. до н. э. Конструкция этой стены (толщиной в 8 м, с основанием из двух параллельных стен, связанных переходами, на которых из сырого кирпича возводилась сама крепостная стена), как и жилых домов с крытым внутренним двориком следовала бытовавшим в древней Центральной Анатолии моделям с применением сходной техники исполнения.

Царские ворота. Хаттуса (Малая Азия)

Основные хеттские клинописные источники по раннему периоду — это «Анналы» Хаттусилиса I (описывающие шесть лет из его 30-летнего правления), его же «Завещание», а также «Указ» Телипинуса. В большинстве случаев существует параллельная аккадская версия. Хаттусилис I (1650–1620 гг. до н. э.) объединил под своей властью царство, которое занимало значительную часть Центральной и Восточной Анатолии. Во время своих многочисленных военных походов он одержал блестящие победы в Сирии, где разрушил г. Алалах, завоевал ряд городов и перешел Евфрат — последнее до него не удавалось ни одному анатолийскому правителю. В то же время внутренние проблемы расшатывали царство. Его политическая организация отличалась нестабильностью. Хотя правящая династия, к которой принадлежал Хаттусилис I, занимала прочное положение, у царя не имелось механизмов обеспечения лояльности своих подданных, даже членов его семьи. Частые военные кампании и отсутствие царя привели к тому, что в стране начались мятежи, в которых приняли участие и его дети. В итоге Хаттусилис объявил своим наследником малолетнего внука Мурсилиса.

Из «Указа» Телипинуса, который начинается с большого исторического экскурса, известно, что Мурсилис I (1620–1590 гг.) с годами продолжил завоевательную политику своего деда. В союзе с касситами хетты предприняли успешные военные действия в юго-восточном направлении, в результате которых были разрушены Алеппо и Вавилон. Однако военный триумф Мурсилиса не гарантировал ему безопасности в собственном царстве. Через несколько лет после завоеваний в Месопотамии он пал жертвой заговора, организованного мужем его сестры Хантилисом и придворным по имени Циданта. Период после правления Мурсилиса «Указ» называет временем «кровопролития»: из-за отсутствия четких правил престолонаследования хеттский трон переходил от одного незаконного захватчика к другому, хотя, как уже отмечалось, все они были тем или иным образом связаны с правившей прежде династией.

Конец этому был положен Телипинусом (1525–1500 гг.), «Указ» которого адресован собранию tuliya-. Он устанавливал правила наследования престола, которые более или менее последовательно соблюдались на всем протяжении хеттской истории. Согласно этим правилам, наследником первой степени считался сын главной жены царя; если у нее не было сыновей, трон переходил к наследнику второй степени — царскому сыну от ešertu (женщины ниже статусом, но свободнорожденной). Если у нее также не имелось сыновей, муж дочери старшей жены получал право на престол, становясь членом семьи своей жены (и, видимо, официально усыновлялся царем-отцом). Ответственность за соблюдение этой схемы возлагалась на собрание panku-, наделенное особыми полномочиями.

Институт panku-, известный во времена Хаттусилиса I, вновь появляется при Телипинусе. Из источников следует, что термином panku- (индоевропейского происхождения, < *bheng’h- «весь, целый») у хеттов обозначалось собрание с юридическими и религиозными функциями, не имевшее постоянного состава: он менялся в зависимости от ситуации, которую предстояло разрешить, и мог включать самые разные слои населения. В период Древнего царства туда входили высшие сановники (родственники и свойственники царя) и воины (часть свободного населения страны Хатти). В новохеттское время panku- обнаруживается только в религиозных текстах, обозначая совокупность всех участников обряда, тогда как tuliya- фигурирует в древне-, средне- и новохеттских источниках в значении собрания людей или богов. В царствование Телипинуса с помощью panku- оказалось на какое-то время возможным обеспечить безопасность царя и его семьи и сохранить порядок престолонаследия.

Новохеттское царство

С XIV в. до н. э. хетты вновь резко активизировали свою внешнюю деятельность. Вступивший на престол Тудхалияс I(II) (ок. 1400 г. до н. э.) успешно действовал в западном направлении, завоевав царства Арцаву и Ассуву, на юго-востоке он захватил и разрушил Алеппо, нанес поражение Митанни и вступил в союз с южным царством Киццуватной, где преобладал лувийско-хурритский этнокультурный компонент и которое впоследствии было включено в состав хеттского государства. Именно с этого времени начинается все более заметное хурритское влияние на различные аспекты жизни хеттского общества; оно затронуло и хеттский язык, в котором появилось большое количество южноанатолийской лексики, а ряд обнаруживаемых в текстах языковых явлений позволяет утверждать, что многие писцы были практически двуязычны. Интересно, что новохеттские цари нередко носили хурритские имена, и лишь вступив на престол, брали хеттское или лувийское тронное имя.

Во время правления преемника Тудхалияса и его приемного сына, Арнувандаса I, страна подверглась нападениям северных племен касков, которые вели полукочевой образ жизни. Им удалось добраться до столицы Хаттусы и разграбить ее. Позиция хеттов на западе также значительно пошатнулась: прежние вассалы обрели независимость; так, Арцава установила прямые дипломатические отношения с Египтом; появились новые царства, и среди них — Аххия (будущая Аххиява, имевшая, как полагают, тесные связи с микенской культурой). Сменивший Арнувандаса I его сын Тудхалияс III в новых условиях вынужден был покинуть Хаттусу и обосноваться в Самухе — важном культовом центре, локализуемом в верхнем течении Марассантии (по другой версии, на Евфрате). Лишь в последние годы своего царствования ему удалось с помощью сына от одной из своих жен Суппилулиумаса начать восстанавливать утраченные территории и влияние.

Ближний Восток в третьей четверти II тысячелетия до н. э.

Суппилулиумас I (1344–1322 гг.) был одной из ярких политических фигур XIV в. до н. э. Сын Тудхалияса III, он начал свое правление с объединения страны Хатти и укрепления ее столицы Хаттусы. Возможно, именно тогда были построены мощные крепостные стены, охватывающие площадь более чем в 120 га. Успешные военные кампании на юго-востоке в сочетании со своевременными дипломатическими ходами (например, браком дочери Суппилулиумаса с правителем Вавилона) и бездействие Египта при фараоне Аменхотепе IV (Эхнатоне, ок. 1352–1336 гг.) позволили Суппилулиумасу создать в Северной Сирии сеть вассальных царств, во главе ряда которых были поставлены его родственники. Ему удалось полностью подчинить царство Митанни, которое стало своеобразной буферной зоной между хеттами и усиливающейся Ассирией. Во время своей последней кампании, когда Суппилулиумас стоял лагерем у Каркемиша, к нему прибыл посланник от египетской царицы (вдовы Тутанхамона или дочери Эхнатона?) с просьбой прислать ей одного из его сыновей в мужья. Хотя инцидент и не имел серьезного продолжения (сын Суппилулиумаса был убит, как только прибыл в Египет), он свидетельствует о росте престижа хеттских царей. Сам Суппилулиумас вскоре после этого умер, как полагают, от чумы, занесенной военнопленными в страну Хатти.

Суппилулиумас по праву считается одним из величайших хеттских царей. Благодаря его военным и дипломатическим успехам Хеттское царство, стоявшее на грани уничтожения, на какой-то период (пока ассирийская угроза еще не была реальной) стало самой значительной державой ближневосточного мира.

Царствование Мурсилиса II (1321–1295 гг. до н. э.) полнее многих других периодов документировано письменными источниками, среди которых — «Анналы» (в том числе и ежегодные, описывающие деяния царя на протяжении 10 лет), литературные произведения (например, «Молитвы во время чумы», авторство которых приписывается самому царю, рассказ об афазии, поразившей Мурсилиса), различные договоры и указы. Будучи младшим сыном Суппилулиумаса, Мурсилис II в юном возрасте занял трон после неожиданной смерти своего брата Арнувандаса II, царствовавшего около года. Несмотря на свою молодость, Мурсилис не только подавил мятежи на вассальных территориях к юго-западу и юго-востоку от страны Хатти, направил на север отряды для усмирения племен касков, но и со временем сумел разрешить серьезные внутренние проблемы, избежав кровопролития. Эти проблемы были связаны со второй женой Суппилулиумаса, вавилонской принцессой Тавананной, которая, имея титул царицы и соответствующие привилегии, вела чрезвычайно расточительный образ жизни, распространяла при дворе «иностранные обычаи» (видимо, имелась в виду вавилонская магия) и даже отравила любимую жену Мурсилиса. Тем не менее после долгих раздумий царь сохранил ей жизнь, не желая создавать очередной прецедент, убивая члена царской семьи, но изгнал ее из дворца.

Итоги царствования Мурсилиса II стали ответом критикам, которые считали его «ребенком», лишенным качеств своего выдающегося отца. Мурсилис предстает перед нами не только храбрым воином и дальновидным политическим деятелем, но и человеком, наделенным обостренным чувством вины. «Грехи отца», о которых он говорит в «Молитве во время чумы» и которые старался искупить любой ценой, тяжким грузом легли на его плечи; чума продолжала свирепствовать в стране Хатти, унося жизни его подданных, и единственной причиной этого он считал гнев богов. Ощущая свою ответственность, Мурсилис старался поступать в согласии со своей совестью и с тем, что он считал божественной волей. Своему преемнику Муватталлису II (1295–1272 гг. до н. э.) он передал стабильное государство, надежно окруженное зависимыми областями.

Начало правления Муватталлиса II совпало с активизацией военной деятельности Египта при фараонах XIX династии, которые начали восстанавливать систему колониальной администрации в Ханаане и продвинулись в северо-восточном направлении, где их столкновение с хеттами казалось неизбежным. Это действительно произошло при Рамсесе II, когда хеттская и египетская армии встретились у Кадеша ок. 1275 г. до н. э. Известна лишь египетская версия описания сражения при Кадеше, которое представлено как полная победа египетского войска. Однако тот факт, что Муватталлис не только не был вытеснен из Сирии, но дошел до Дамаска, и хетты сохранили свое влияние на всех территориях к юго-востоку от Анатолии, говорит по меньшей мере о равновесии сил или о некотором превосходстве хеттов. Позднее, в 1270 г. до н. э. между двумя странами был заключен мир, и граница хеттского государства установилась по р. Оронт.

Правление последнего великого хеттского царя Хаттусилиса III (1267–1237 гг.) началось с периода относительного мира и процветания. Отношения между хеттами и Египтом стабильно улучшались, возможно, перед лицом растущей ассирийской угрозы, и в 1259 г. до н. э. между Рамсесом II и Хаттусилисом III был заключен «вечный договор». В дальнейшем союз двух стран был подкреплен браком между дочерью Хаттусилиса и фараоном. Среди хеттских клинописных текстов той эпохи — знаменитая «Апология» Хаттусилиса, в которой он оправдывается за захват трона и смещение законного наследника Урхи-Тешуба (сына неглавной жены Муватталлиса II и его собственного племянника), а также многочисленные договоры, корреспонденция и юридические документы.

Выдающейся личностью была жена Хаттусилиса Пудухепа, в прошлом жрица богини Иштар, женщина необычайно сильной воли, которая правила страной наряду с царем, решая различные внутренние и внешние проблемы. Она вела переписку с Египтом (известно 15 писем Рамсеса и членов его семьи, адресованных Пудухепе), с Угаритом и другими соседними царствами. Вместе с Хаттусилисом она принимала участие в возвращении Хаттусе статуса столицы хеттского государства. Источники сохранили крайне положительный образ Пудухепы — царицы, которая практически не использовала огромную власть в своих личных целях и на протяжении долгих лет преданно поддерживала все начинания своего супруга. Брак Хаттусилиса и Пудухепы принадлежит к одним из самых длительных и удачных царственных союзов в истории древнего мира.

Географические и климатические факторы определили особенности сельскохозяйственного производства в Центральной Анатолии, которое было основой существования хеттского общества. Горный рельеф внутренних областей Малой Азии, маловодные реки, континентальный климат с холодными и снежными зимами и жарким летом, степные просторы, с одной стороны, не позволяли широко использовать ирригационные системы, с другой — служили хорошей базой для выращивания злаков, развития садоводства, виноградарства, скотоводства и ремесел. Среди последних выделялись гончарное дело и металлургия.

Процессия богов. Рельеф из Язылыкая (Малая Азия)

С древнейших времен добыча и обработка металлов (меди, железа, серебра, золота) играли важную роль в жизни населения Малой Азии, территория которой была богата полезными ископаемыми; особо следует отметить производство и применение железа, которое упоминается как в хозяйственных, так и в ритуальных текстах («небесное железо», т. е. метеоритное, «хорошее железо», «черное железо» и др.). По обработке «хорошего железа» (как полагают, стали) Центральная Анатолия занимала исключительное положение среди других стран Ближнего Востока того времени.

Социальная структура хеттского общества. Из источников и в первую очередь хеттских законов следует, что население страны Хатти состояло из свободных и несвободных людей. Первоначально «свободными» (хетт, arawa-) считались лица, освобожденные от государственных повинностей, т. е. социально свободные, из которых образовались высшие слои общества. С новохеттского времени обозначение «свободный человек» относилось ко всем категориям социально свободных людей, от высших слоев до низших групп. В категорию «несвободных» попадали люди, лишенные социальной свободы, находившиеся в определенной зависимости. Это были как собственно рабы (объекты права, не входившие в гражданскую общину), так и «несвободные», имевшие определенные права (субъекты права, члены общины). Пленные (хетт, appant — «захваченный») служили источниками пополнения обеих групп. В целом труд абсолютно зависимых людей не являлся определяющим в функционировании хеттского общества. Наиболее активно он применялся в периоды успешных завоевательных войн; в мирное же время сельская община приобретала прочное положение, основными производителями материальных благ были социально свободные, хотя и экономически зависимые люди, тогда как рабство носило патриархальный характер, и его роль в экономике страны была невелика.

Царь Хаттусилис и его супруга Пудухепа. Рельеф из Фрактина (Малая Азия)

Хеттская религия ко времени Нового царства может быть описана как крайняя форма политеизма (Е. Akurgal). В начале истории в пантеоне хеттов преобладали хаттские боги, но в процессе политической и военной экспансии хеттского мира в его состав включались новые божества (лувийские, хурритские, северносирийские и др.), многие из которых выступали покровителями городов-государств и царств, завоеванных хеттами. Тот факт, что хетты перемещали статуи местных богов в свои храмы, физически подтверждал включение этих богов в пантеон завоевателей. Новым богам оказывалось должное почитание, и от них ожидалось покровительство, при этом они сохраняли свои прежние функции и имена, даже если они совпадали с уже существующими в хеттском пантеоне. Этим объясняется множество богов грозы, солнечных божеств, богинь Иштар (G. Beckman: в текстах богазкейского архива обнаружено около 25 местных разновидностей Иштар), которым поклонялись в хеттском царстве. Поэтому тот факт, что Хатти называлась «страной тысячи богов», едва ли можно считать сильным преувеличением.

Религиозные реформы новохеттского времени способствовали упорядочению пантеона, в частности посредством установления хетто-хурритских соответствий. Так, Великий бог грозы страны Хатти был формально отождествлен с хурритским Тешубом, а богиня солнца города Аринны, главное женское божество у хеттов, была приравнена к хурритской Хепат (исходно северносирийская богиня-мать). Дальнейшие усилия в этом направлении привели к структурированию хеттского пантеона: мужские и женские божества были сгруппированы в kaluti («круги»). Все это вело к усилению политического и культурного единства хеттского государства. В то же время забота о местных культах и их централизованная поддержка вплоть до последних десятилетий существования хеттского царства свидетельствуют о сохранении у хеттов культурной и религиозной толерантности, которая в большей или меньшей степени была всегда им свойственна.

Хеттские музыканты. Рельеф из Фрактина (Малая Азия) Хаттуса

После смерти Хаттусилиса его сын Тудхалияс IV (1237–1228 гг. до н. э.), вероятно, под влиянием своей матери и соправительницы Пудухепы провел реформу хеттской государственной религии, в которой все большую роль стал играть хурритский компонент. Вероятно, именно в этот период в Язылыкая (около Богазкея-Хаттусы) были высечены наскальные рельефы, изображающие хурритский пантеон. Правление хеттских царей конца XIII в. до н. э., в частности Арнувандаса III (1209–1207 гг.) и Суппилулиумаса II (1207—?), документировано очень слабо. Известно, что Суппилулиумас предпринял успешную морскую экспедицию против Аласьи (Кипра); к этому же времени относятся самые ранние более или менее протяженные лувийские иероглифические надписи.

Конец ближневосточной эпохи поздней бронзы (рубеж XIII–XII вв. до н. э.) сопровождался природными и историческими катаклизмами — землетрясениями, засухой, нашествиями «народов моря». Исследователи нередко говорят о «коллапсе системы», поразившем главные позднебронзовые центры в Анатолии, Сирии и Микенской Греции. Вероятно, комплекс всех этих факторов сыграл решающую роль в хеттской истории.

Результаты археологических раскопок последних десятилетий свидетельствуют о том, что хеттская столица постепенно приходила в упадок, чему мог способствовать и растущий дефицит продовольствия; ее покинули члены царской семьи и дворцовая бюрократия, и после этого город подвергся разрушению. Большинство хеттских городов, однако, по заключению археологов, избежали разрушения, но были покинуты своими жителями. И если хеттская элита переместилась в Каркемиш, то основная масса населения рассеялась по Ближнему Востоку, Эгейскому миру, часть (исторические лувийцы) осела на южных окраинах Анатолии и в Северной Сирии, где в последующие века возник ряд так называемых позднехеттских царств со смешанным лувийско-хурритским этническим компонентом.

* * *

Картина Ближнего Востока в эпоху поздней бронзы отражает постоянно меняющийся баланс власти между основными царствами региона, расширение и сужение сфер их влияния, здесь и там возникающие союзы, заключаемые правителями ради превосходства над соседями. В этом политическом контексте Хеттское царство возникло, боролось за выживание, одерживало победы и пало, не избежав участи своих более слабых современников. Однако культурное наследие хеттов намного пережило своих творцов. Хеттская цивилизация столетиями впитывала традиции окружающего ближневосточного мира. Религия хеттов включала верования и ритуалы индоевропейского, хаттского, хурритского и древнемесопотамского происхождения. То, что называют хеттской «литературой», представляет собой собрание сказаний, легенд и мифов, в которых прослеживаются хаттские, шумерские, аккадские, вавилонские, хурритские и, конечно же, индоевропейские корни. Хеттские законы продолжают юридическую линию, восходящую через кодекс Хаммурапи к законодательным прокламациям шумерских городов-государств раннебронзового века.

Хеттская культура играла первостепенную роль и в передаче древневосточных традиций на запад. Так, античная дивинация во многом восходит к процедурам, детально описанным в вавилонских и хеттских текстах. В греческой мифологии обнаруживаются не только сюжеты, имеющие ближневосточные (и хеттские) параллели, но и явные языковые кальки, соотносимые с хеттскими прототипами. Сохранение преемственности древних ближневосточных цивилизаций хеттской культурой обусловило неиссякаемый интерес к ее материальным и духовным проявлениям.

Страны Леванта (Финикия, Сирия, Палестина)

По традиционному, восходящему к грекам географическому делению, в регион Восточного Средиземноморья, простирающегося от предгорий Тавра и большой излучины Евфрата до Синая, входят географические регионы: Сирия (с горами Аманус на севере и Ливан и Антиливан на юге) и Палестина, а также полоса побережья, которая выделяется в область Финикию. Во II тысячелетии до н. э. Палестина и южные районы Сирии (с соответствующим отрезком Финикии) рассматривались как регион Ханаан («Кенаан, Кинаххи»), а прочая Сирия — как продолжение Западно-Центральной Верхней Месопотамии и Сирийской степи, объединенной с ней под общим наименованием («Амурру», «Хурри», «Нахарина»).

Развитие цивилизации в странах Леванта определялось рядом особенностей. Недостаток водных ресурсов (самые крупные реки — это Иордан в Палестине и Оронт в Сирии), отсутствие обширных зон плодородной земли, а также специфика рельефа (членение территории на множество несвязанных микрорегионов) препятствовали созданию крупных государств, для которых не имелось ни хозяйственной, ни геополитической базы. Степные и пустынные области на рубежах Аравии служили местом обитания скотоводческих племен, часто вторгавшихся в оазисы.

Сама Аравия делилась в древности на три региона, известных античным авторам как Аравия Каменистая (северо-западная), Аравия Пустынная (центральная и северная, куда включалась иногда Сирийская степь вплоть до границы Сирии-Палестины и течения Евфрата) и Аравия Счастливая (южная, где было возможно развитое земледелие). Периодические волны миграций с эпицентром в полупустынях и степях Аравии существенно тормозили развитие Леванта.

С другой стороны, прибрежное положение региона и большое количество удобных бухт поощряло мореплавание и привело к тому, что цивилизация здесь с достаточно ранних времен развивалась как приморская, ориентированная в значительной степени на морскую торговлю. Уже в начале II тысячелетия до н. э. сеть торговых контактов по морю охватила всю восточную половину Средиземноморья (Эгеиду с Критом, побережье Южной Анатолии, Кипр, Египет, Левант), а крупнейшими центрами этой сети являлись как раз замыкавшие ее на востоке береговые города Сирии-Палестины. В свою очередь, сухопутные пути выходили к ним с востока, из Месопотамии и смежных с ней регионов, так что эти города становились главными торгово-транзитными центрами уже для всего Ближнего Востока. С конца II тысячелетия до н. э. морская торговля прибрежных городов приобретает еще больший размах, охватывая все Средиземноморье и способствует выведению финикийских колоний на огромных по тому времени пространствах от Кипра до Северной Африки и Испании. Образовавшаяся финикийская торговая ойкумена (в большей своей части объединенная и политически, вокруг Тиро-Сидонского царства, см. с. 204, 271), была одним из самых своеобразных феноменов истории конца II — середины I тысячелетия до н. э.

Наконец, залежи медной и железной руды, обширные леса, в том числе знаменитые ливанские кедры, а впоследствии экономическое значение местных прибрежных торговых городов, — все это уже со второй половины III тысячелетия до н. э. систематически притягивало сюда взоры крупных соседних держав. В итоге значительную часть своей истории области региона оказывались объектами иноземных нашествий и господства, исходивших из Египта, Месопотамии и Анатолии.

В VIII–IV тысячелетия до н. э. большую часть населения Восточного Средиземноморья и Северной Аравии составляли потомки носителей местной мезолитической культуры — натуфийской. Уже в IX–VIII тысячелетиях до н. э. натуфийцы собирали дикорастущие злаки. В среде их потомков осуществился переход к земледелию, известный по культуре Иерихона (VII тысячелетие до н. э.). Население здесь обитало в небольших глинобитных поселках. Некоторые из них, в частности сам Иерихон, окружали каменные стены — богатства, накопленные земледельческими общинами, требовали охраны от соседей. В Иерихоне она оказались недостаточной: протогород пал под ударами извне.

В VII–VI тысячелетиях до н. э. неолитическая революция охватывает весь регион. Аравию в VI–IV тысячелетиях до н. э. занимает семитская этнокультурная общность; семитские племена, по-видимому, переселились сюда из Восточной Сахары через Эфиопское нагорье и Баб-эль-Мандебский пролив (реконструкция И.М. Дьяконова, согласующаяся с распределением расовых типов). В IV тысячелетии внутри этой общности обособились несколько ареалов: к Среднему Евфрату выходили восточносемитские племена (предки аккадцев), впоследствии переселившиеся в Месопотамию; у рубежей Сирии обитали так называемые северные семиты (эблаиты); в Северо-Центральной Аравии обитали так называемые западные семиты (предки ханаанеев, амореев, древних евреев и пр.), далее на юг — предки исторических арабов и так называемые «южные арабы», создатели первой цивилизации на полуострове (с собственно арабами они слились только в I тысячелетии н. э.).

В конце IV — начале III тысячелетия до н. э. племенной семитский мир Северной Аравии приходит в движение. Аккадоязычные племена расселяются в Месопотамии, северные семиты — в Сирии и на севере Месопотамии. Раскалывается западносемитское единство: часть его племен отселяется в Сирию, а оттуда распространяется в Палестину, переходя к оседлому земледелию, в то время как другая часть остается в степях и занимается подвижным скотоводством. На основе первой группы племен, ушедшей на запад, сформировался этнос ханаанеев, на основе тех, что остались в степях, — этнос сутиев. Уже около 2400 г. до н. э. сутии были известны шумерам в качестве их южных соседей. К середине III тысячелетия до н. э. на территории Северо-Восточной Аравии обособилась еще одна ветвь западных семитов, известная впоследствии под названиями «арамеев» и «ахламеев».

С появлением ханаанеев в Сирии и Палестине связан резкий прогресс в ремесленном производстве, прежде всего в металлургии; с этого времени начинается так называемый Раннебронзовый период в истории Восточного Средиземноморья (III тысячелетие до н. э.). В это время на средиземноморском побережье возникают основные города будущей Финикии (финикийцами называли именно прибрежных ханаанеев) — собственно Библ (археологический Библ VI), Тир и другие (ок. XXIX–XXVIII вв. до н. э.).

По-видимому, одновременно в Северной Сирии аналогичный процесс происходит с северными семитами, или «эблаитами» (получившими имя по г. Эбла, их крупнейшему центру в Сирии). В Шумере их называли марту (возможно, по среднеевфратскому Мари, частично ими заселенному). Аккадским эквивалентом этого слова было амурру (т. е. амореи).

В прибрежных городах интенсивно развивалась социальная дифференциация и складывались классы, как видно из наличия крупных жилых строений, по размерам и богатству явно принадлежавших городской верхушке, и монументальных храмов на каменном фундаменте. В Библе в середине III тысячелетия до н. э. уже сложилось политическое образование — новое государство, подобное ранним номам Южной Месопотамии. Оно вскоре попало под политическое и культурное влияние Египта.

Аналогичные процессы формирования городских центров, превращающихся в города-государства, и складывания классового общества происходят и в глубине страны. Так, в северосирийском г. Алалахе уже в конце IV — первой трети III тысячелетия до н. э. имелся храм, возведенный на высокой платформе, а в XXVIII–XXIV вв. до н. э. рядом с ним появляется дворец с парадной колоннадой, постепенно заметно увеличивающийся в размерах, что свидетельствует о возрастании могущества алалахского царька.

Небольшие городки Палестины в III тысячелетии до н. э. обносятся стенами, укрепленными овальными или прямоугольными башнями (Мегиддо, Иерусалим, Лахиш и др.). Наряду со святилищами в них уже появляются резиденции местных правителей. С середины III тысячелетия в эти земли уже начинают совершать первые походы египетские фараоны.

Захват северосемитских областей Сирии и Верхней Месопотамии аккадцами и последующее разрушение самой аккадской державы (первая треть XXII в. до н. э.) создали известный вакуум силы в упомянутых регионах и вызвали перемещение сюда населения из смежных областей: с северо-востока хурритов, с юга сутиев. В середине XXII в. до н. э. сутии заняли нагорье Джебель-Бишри близ Среднего Евфрата, а оттуда — центр Верхней Месопотамии и рубежи Сирии, ассимилировав местных северосемитов. Отныне именно на сутиев переходит былое месопотамское обозначение северных семитов — «марту» или «амурру» (амореи), и в науке сутии известны, как правило, под этим последним наименованием.

Со своей стороны, хурриты, двигаясь на запад вдоль Верхнего Тигра и Евфрата, уже в XXI в. до н. э. заселяют Северную Сирию. Тогда же вся Сирия и часть более южного побережья с Библом входят в зону власти III династии Ура.

Восточное Средиземноморье во II тысячелетии до н. э. Во второй половине XXI в. до н. э. происходит великое расселение сутиев-амореев от Среднего Евфрата и Хабура: одни из них устремляются на Месопотамию, приводя к крушению державу Ура, другие огнем и мечом проходят по всей Сирии-Палестине и плотно заселяют Сирию и Заиорданье. С этого момента начинается так называемый Среднебронзовый период истории Восточного Средиземноморья (XX–XVI вв. до н. э.). Общества этого времени хорошо известны по среднеегипетским источникам («Повесть о Синухете», «Таблички проклятий» и др.), рисующим данный регион как совокупность аморейских и ханаанейских племенных княжеств и городов-государств, отличающихся в целом невысоким уровнем развития и преобладанием кочевников. Исключение составляют города побережья, прежде всего Библ. Довольно скоро они, а вместе с ними и большая часть Палестины, подпадают под верховное владычество или влияние среднеегипетского государства. Библ даже формально включался в состав Египетской державы, и его правители считались наместниками фараона.

В конце XIX в. до н. э. одна из племенных групп сирийских амореев создала крупное государство, известное под названием Ямхад. Ямхад, с центром в Халпе (Алеппо, совр. Халеб), контролировал территорию Сирии от предгорий Тавра до рубежей своего злейшего врага, южносирийского номового государства Катны. В конце XVIII — начале XVII в. до н. э. через все Восточное Средиземноморье с севера на юг проходят племена хурритов, которые широко расселяются в это время по странам Плодородного Полумесяца. Особенно плотно хурриты (и следовавшие в их потоке отдельные индоарийские группы) заселили Сирию и Южную Палестину.

В ходе бурных потрясений, сопровождавших эти передвижения, на Синае и в Южной Палестине возникло так называемое гиксосское объединение, возглавляемое, возможно, семитскими племенами Синая — шасу (откуда, видимо, само слово «гиксосы», означающее, согласно древнеегипетскому автору Манефону, «цари-пастухи» [егип. шасу]), тождественными амалекитам Ветхого Завета.

У хурритов, живших рядом с этим объединением, а частично и вошедших в него, гиксосы заимствовали искусство колесничного боя. В XVII в. до н. э., опираясь на свое колесничное войско, они без труда завоевали Нижний Египет и утвердились в Восточной Дельте Нила. Главными центрами собственно гиксосской державы были Аварис в Дельте и Газа и Шарухен в Южной Палестине. Зависимость от гиксосских царей Авариса признавали, видимо, и другие гиксосские, египетские и кушитские княжества долины Нила (вплоть до III порога), а также, возможно, племена и области Сирии — Палестины и прилегающих районов Сирийской степи вплоть до Евфрата. На севере тем временем Ямхад (уже значительно «хурритизированный» по составу населения) около 1600 г. захватывают, после нескольких войн, хетты.

В середине XVI в. и гиксосская, и хеттская зоны власти в Восточном Средиземноморье сменили хозяев: Палестина и Южная Сирия с изгнанием гиксосов из Египта и падением Шарухена перешли под руку египетского фараона Яхмоса I. Гиксосское объединение немедленно распалось (его племенное ядро из амалекитов-шасу сохранялось на Синае вплоть до I тысячелетия до н. э.), а в Северной Сирии хеттская власть рушится вследствие набегов верхнемесопотамских хурритов и вскоре она попадает в зависимость от возглавившего этих хурритов государства Митанни.

Таким образом, к концу XVI в. до н. э. Восточное Средиземноморье оказалось поделено между Египтом и Митанни. Этот геополитический переворот, а также примерно одновременные перемены в металлургии и других ремеслах (в частности, открытие производства пурпурной краски финикийцами) позволяют выделять несколько последующих веков (конец XVI–XII вв. до н. э.) в Позднеброзовый период истории Сирии-Палестины.

Первое его столетие оказалось занято почти непрерывной борьбой между Египтом и Митанни за безраздельный контроль над Восточным Средиземноморьем. Однако несмотря на периодическую реализацию планов обеих сторон, оказалось, что ни египтяне не могли удержаться на Евфрате, ни митаннийцы — в Палестине. Осознав это, в конце XV в. воюющие стороны договорились о прочном разделе Восточного Средиземноморья на митаннийскую Северную Сирию и египетскую Южную Сирию — Палестину.

В то же время, с середины XV в. до н. э. самостоятельные попытки отобрать у митаннийцев сирийские владения предпринимают хетты. В итоге в третьей четверти XIV в. до н. э. хеттский царь Суппилулиумас разгромил и Митанни, и Египет и овладел практически всем Восточным Средиземноморьем. К этому времени египетское господство в Азии по большей части превратилось в фикцию из-за раздоров вассальных царьков и всесилия орд хапиру — своего рода «казаков» Сирии-Палестины, бежавших в горы Ливана от двойного гнета этих царьков и египетских фараонов. Часть хапиру под водительством удачливого вожака Абди-Аширты создала государство Амурру в Северном Ливане, а другая вторглась при Эхнатоне в Палестину и основательно разорила ее.

К этому времени существенные перемены произошли и в этническом составе населения региона. Еще около 1400 г. до н. э. из Вавилонии были изгнаны местные сутии-амореи, поселившиеся там шестью столетиями ранее. Изгнанники, преследуемые касситскими войсками, пересекли Сирийскую степь и обосновались у рубежей Южной Сирии, образовав новую общность, именовавшую себя ибри (откуда привычное «еврей», досл. «перешедшие из-за реки», т. е. Евфрата). К ним и восходят древнееврейские племена. Соответственно, ветхозаветная легендарная традиция заявляет, что евреи происходят от некоего вождя Авраама, переселившегося на запад, через Евфрат, из южной части Нижней Месопотамии; сохранились рудименты особенно древней легенды евреев о том, что он стал князем области Дамаска, а не передвинулся в Палестину (как в итоговом ветхозаветном предании). Таково представляющееся нам наиболее вероятным решение проблемы происхождения древних евреев — вопроса, по которому в науке выдвинуто множество гипотез — от той, что древние евреи — это обособившаяся по религиозным или социальным причинам от своего народа группа ханаанеев, задним числом вымыслившая себе происхождение из Месопотамии, до той, что это потомки «хапиру» или же группы амореев, пришедших в Палестину из Двуречья еще в начале II тысячелетия до н. э. Однако согласно сохраненным в Библии ветхозаветным генеалогиям переселение евреев в Палестину состоялось за 13 поколений до царя Давида (ок. 1000 г. до н. э.), т. е. не ранее 1400 г., а египетские источники уже знают Израиль и родственные ему племенные союзы (Моав, Эдом) в Палестине в XIII в. до н. э., но еще не упоминают их в XV — середине XIV в. до н. э.

С другой стороны, в середине XIV в. до н. э. семитские кочевники-арамеи (ахламеи), жившие до того в Северо-Восточной Аравии, двинулись на северо-запад и заселили Сирийскую степь и долину Среднего Евфрата, оказавшись на рубежах Сирии. Примерно одновременно с этим передвижением, если не под его напором, племена ибри смещаются на юго-запад — в Палестину и Заиорданье. К 1300 г. до н. э. здесь уже сформировались их основные племенные союзы — Моав, Аммон, Эдом и Израиль (первые три — к востоку и югу от Мертвого моря, последний — в Палестине). Израильская традиция сохранила глухие воспоминания о взаимодействии древнееврейских вождей с хеттами, в самом деле господствовавшими над Палестиной в последней трети XIV в. до н. э. Другие племена ибри продвинулись еще дальше на юг и широко расселились в Аравии вплоть до ее южного берега.

После новых хетто-египетских войн в первой трети XIII в. до н. э., враждующие стороны, как и полутора веками ранее, вновь закрепили раздел Восточного Средиземноморья прочным миром. Большая часть Сирии, включая Кадеш и Амурру, досталась хеттам. Южная Финикия, Дамаск и Палестина — египтянам (впоследствии именно Египетская Азия этого времени воспринималась евреями как географическая «страна Ханаан»).

Сирийское божество. XIV–XIII вв. до н. э. Париж, Лувр

В начале XII в. до н. э. Восточное Средиземноморье подвергается нашествиям эгейско-анатолийских народов (так называемые «народы моря»). Их первые появления в регионе отмечены еще в конце XIII в. (набеги ахейцев на Кипр и Египет), а после «Троянской войны» часть победителей-ахейцев (денены — данайцы) и другие народы бассейнов Эгейского и Ионического морей (теккер — тевкры Троады, пелесет — пеласты (или пеласги) с южных Балкан, шекелеш — сикулы Южной Италии и Сицилии), пройдя Юго-Западную Малую Азию и Киликию, обрушились на Восточное Средиземноморье. Они разгромили Кипр, Каркемиш, флот Угарита — сам Угарит, возможно, в одно и то же время подвергся атаке пришельцев и пострадал от землетрясения, так что прекратил свое существование. «Народы моря» на своем пути уничтожили государство Амурру в Ливане, разорили Сидон и Тир и, наконец, напали на Египет (ок. 1190 г. до н. э.), но, отброшенные египтянами, осели на побережье Палестины. Здесь пришельцы понемногу слились в единую массу «филистимлян» (т. е. «пелесет»; впрочем, в течение столетия еще вели обособленное существование «теккер») и основали так называемую филистимскую конфедерацию. Вскоре они усвоили культуру и язык местного населения. От их имени происходит само название «Палестина».

Между тем Рамсес III восстановил египетское господство над побережьем Восточного Средиземноморья, а хеттская династия в Каркемише сумела пережить нашествие «народов моря» и объединила Сирию и Юго-Восток Малой Азии под своей властью (впрочем, к концу XII в. до н. э. это царство распалось на осколки, так называемые «позднехеттские» царства). Уже в XII в. до н. э. оправились и финикийские города. Отстроился Сидон, а группа выселенцев из него заняла и обустроила Тир (после чего все финикийцы стали обобщенно именоваться «сидонянами»).

В Палестине тем временем утверждается Израильский племенной союз, переживший в конце XIII в. серьезные перемены. Его ядро в 1220 г. подверглось разгрому египетским фараоном Мернептахом, было вытеснено из Палестины и, возможно, распалось. Однако другая группа израильтян еще раньше, видимо, осела в Египте, а в конце XIII в. до н. э., когда его охватили смуты конца XIX династии, покинула страну и заняла часть территории шасу-амалекитов Синая, что отразилось в древнееврейском предании об Исходе из Египта. В смутные для Восточного Средиземноморья времена рубежа XIII-XII вв. до н. э. израильские группы воссоединились (очевидно, при значительной культурной и организационной гегемонии выселенцев из Египта), а около 1170 г. вновь вторглись в Палестину из-за Иордана и захватили значительную ее часть. Впоследствии древнееврейская традиция связывала Исход и новое оформление Израильского союза племен с Моисеем, заключившим на Синае договор с Яхве, а вторжение в Палестину — с Иисусом Навином. Судя по тому, что среди областей «шасу» Синая египетские источники XIV в. знают «страну шасу-яхве», Яхве был местным синайским богом, почитавшимся в одной из областей амалекитов-шасу, и занявшие эту область при Моисее израильтяне избрали его в качестве своего нового племенного бога-покровителя. В XII в. до н. э. на основе смешения пришлых кочевых израильтян в качестве доминирующей силы и местных ханаанеев возникла древнееврейская общность. Причем смешение это достигло такого размаха, что итоговый язык израильтян, древнееврейский, они же сами звали «ханаанейским», и действительно, от его аморейских истоков в нем осталось не очень много.

Израиль окончательно сформировался на территории Палестины как союз двенадцати племен. Выборные вожди-«шофеты» («судьи») являлись верховными жрецами, командовали племенными ополчениями, а в мирное время разбирали тяжбы. Религия Израиля в это время, несомненно, носила обычный языческий характер (в том числе культ верховного племенного бога-покровителя Яхве).

К концу XII в. до н. э. власть Египта в Азии слабеет и исчезает, и в следующие десятилетия финикийцы, прежде всего из Тирского царства «сидонян», самостоятельно осуществляют так называемую Великую финикийскую колонизацию Западного Средиземноморья (в Восточное, исключая Кипр, финикийцев не пускали греческие пираты). Приблизительно к 1100 г. до н. э. молодежь Тира основала крупный город Утику в Северной Африке, примерно в то же время создается тирская колония в Испании Гадир (Гадес, совр. Кадис), а затем финикийцы появляются на западе Сицилии, на Сардинии, Мальте и Балеарских островах. Одновременно, на рубеже XII–XI вв. до н. э. ассирийский правитель Тиглатпаласар I на короткое время подчинил позднехеттские царства Сирии и Финикию, где ему покорился Сидон. Однако ассирийская власть здесь оказалась эфемерной: арамеи Южной Сирии во второй четверти — середине XI в. до н. э. двинулись на север и вышли к Евфрату, заняв значительную часть Северо-Центральной Сирии и потеснив «позднехеттских» князей (то было начало великого арамейского расселения, в X в. до н. э. чуть не погубившего саму Ассирию). В середине XI в. здесь образовались ранние арамейские царства. Примерно в тот же период Тир подчинил себе Сидон и другие города, объединив всю Южно-Центральную Финикию в «царство сидонян» (в общем значении «финикийцев»). В науке его называют Тиро-Сидонским царством.

В начале XI в. до н. э. в Палестине установилась военная гегемония филистимлян, лидировавших в металлургии железа, а значит, в производстве вооружения. Израильская племенная система продемонстрировала свою неспособность к сопротивлению им. В борьбе с филистимлянами выдвигаются удачливые военные предводители или просто разбойники, поставившие себя вне традиционных племенных рамок. Одного из них, Саула, израильские племена избрали первым царем Израиля, т. е. надплеменным наследственным правителем (конец XI в. до н. э.); как обычно, становление царской власти было энергично поддержано основной племенной массой вопреки сопротивлению аристократии. Однако Саул после первых успехов проиграл войну с филистимлянами, и, потерпев сокрушительное поражение от них при Гильбоа, покончил с собой. На исходе XI в. до н. э. царство было заново собрано выдвинувшимся из рядовых воинов еще при Сауле Давидом — человеком бурной судьбы, успевшим и послужить Саулу, и повоевать против него в ходе смут конца его правления, и оказаться на стороне филистимлян, и порвать с ними, и одолеть их.

Так в результате двухвековых потрясений сформировалась новая карта Восточного Средиземноморья: позднехеттские царства Северной Сирии, арамейские — в центре и на юге Сирии, Тиро-Сидонское царство на побережье, Израиль и Филистия в Палестине, а также основанные некогда другими группами «ибри» Аммон, Моав и Эдом в Заиорданье.

Главным культурным достижением жителей Леванта явилось создание алфавитного письма, к которому восходят все современные алфавиты мира. Во II тысячелетии до н. э. в небольших городах-государствах Восточного Средиземноморья шли интенсивные поиски наиболее рациональных систем письменности, подходящих для массового, однозначного и быстрого ведения коммерческих записей и тем самым более простых, чем системы письменности Месопотамии и Египта с их сотнями знаков, которые могли читаться по-разному. В Библе создается слоговое письмо упрощенного типа (так называемое протобиблское), имевшее около 100 знаков. В XV–XII вв. до н. э. в Угарите употреблялся клинописный алфавит из тридцати знаков.

Наиболее совершенной системой оказался финикийский алфавит. Применение его (воспринятого впоследствии с некоторыми изменениями греками) сделало грамотность доступной любому гражданину, что имело огромное значение для развития торговли и мореплавания.

Для религиозных верований Восточного Средиземноморья характерна роль экстатических культов плодородия с умирающими и воскресающими божествами и сезонных празднеств, также обеспечивающих плодородие. Под влиянием хурритов в середине II тысячелетия до н. э. кристаллизовался западносемитский миф о смене царствований на небесах, по которому бог неба Баал-шамем («Господин Небес»), он же «Ил (Бог) отцовский» был сменен Илом (Богом — верховным божеством западных семитов до середины II тысячелетия), а тот — богом бури Баалом (Алийян-Баалом, реально выдвинувшимся на первое место в пантеоне во второй половине II тысячелетия до н. э.).

Угаритские тексты, реликты, удержанные в Ветхом Завете, и античные авторы дают представление о развитии ханаанейской (финикийской) мифологии. В каждом городе почитался прежде всего местный бог-покровитель, называвшийся обычно просто по прозвищу — Баал («владыка») или Эл («бог»), иногда Мелек («Царь», вариант — Молох), а в Тире — Мелькарт («царь города»). Чаще всего эти боги считались солнечными. Все это не мешало существованию особых общезападносемитских богов с именами Эл (Ил) и Баал. Супруга главного бога также порой именовалась просто Баалат («Владычица»), но чаще носила более конкретное имя Астарта, что соответствовало ассиро-вавилонской Иштар. Астарта ассоциировалась, в отличие от Иштар, с Луной, а не с Венерой.

Древнееврейская религия на первых порах не отличалась от прочих западносемитских религий, в том числе ханаанейской. Главным общеплеменным богом израильтян с исхода XIII в. считался Яхве, до того бывший местным божеством областей Синая и Южной Палестины, владыка грома и огня, посылающий на землю благодатный дождь. Иных богов в Израиле и Иудее не просто признавали, но и почитали — в том числе на государственном уровне — вплоть до VII в. до н. э.

Западным семитам была присуща концепция «берита» (завета, т. е. особого договора) народа с его богом-покровителем. Иными словами, в то время как у их соседей связь той или иной общины и ее бога-покровителя считалась изначальной и неразрывной, западные семиты рассматривали ее как результат сознательной сделки общины с богом, которую обе стороны могли и пересмотреть, если она не оправдывала надежд. Именно от этой концепции отталкивались ветхозаветные пророки Израиля и Иудеи VIII–VII вв. до н. э., пророческое движение которых привело в конце концов к формированию догматического монотеизма (см. с. 276–278). В центре его стоит Яхве, старый верховный бог евреев, а первыми вероучителями своего толка пророки объявляли величайших легендарных героев древних евреев: Авраама, родоначальника ибри, переселившегося некогда из-за Евфрата в Палестину, и Моисея, возглавившего переселение другой их части из Египта.

Древнейшие цивилизации Европы: минойский Крит и ахейская (микенская) Греция

Начальные страницы европейской истории

Юг Балканского полуострова вместе с прилегающими островами в бассейне Эгейского моря стал тем регионом, где возникли две первые на территории Европы, тесно связанные между собой цивилизации — минойская и микенская. Их открытие произошло довольно поздно — благодаря раскопкам, начатым в 70-е годы XIX в. неутомимым энтузиастом-дилетантом Г. Шлиманом и продолженным в разных местах Эгеиды целой плеядой археологов-профессионалов. При этом наибольшее значение имели находки, сделанные в Кноссе, Микенах, Пилосе и других древних городах, которые упоминаются в трудах эллинских историков и поэмах Гомера (сочиненных в IX в. до н. э. на основе эпических сказаний, уже многие столетия передававшихся из уст в уста).

Помимо монументальных руин дворцов и крепостей, царских гробниц и иных архитектурных сооружений, множества всевозможных предметов быта и произведений искусства ученые обнаружили многочисленные памятники письменности. Однако дешифровка последних затянулась до второй половины XX в. И только тогда, когда удалось прочесть и понять подавляющее большинство этих текстов, стало ясно, что создателями их были носители двух разных языков, совершенно не родственных между собой.

К настоящему времени объединенными усилиями нескольких поколений археологов, историков и лингвистов удалось в общем и целом восстановить достоверную картину расселения древних народов на юге Балкан и в остальной Эгеиде уже, как минимум, с эпохи ранней и средней бронзы (III и начало II тысячелетия до н. э.).

Практически всю территорию материковой Греции и многие острова, полностью или частично, занимали тогда протофракийские племена, известные античным авторам под названием «пеласгов». Их язык («пеласгийский») относится к числу индоевропейских. К той же языковой семье принадлежат анатолийские (хетто-лувийские) языки, на которых говорили пришлые племена, уже в конце III — начале II тысячелетия до н. э. активно расселявшиеся по Малой Азии вплоть до западного и юго-западного ее побережья, обращенного в сторону Кикладских островов и Крита. С ними сопоставляют часть реликтовой критской ономастики. О присутствии некогда анатолийцев, в частности карийцев, на островах Эгеиды вполне определенно говорит эллинская историческая традиция.

Но главным и постоянно превалирующим этническим компонентом на Крите, по крайней мере с начала III и до середины II тысячелетия до н. э., оставались «минойцы». Такое условное название дано учеными новейшего времени исконным обитателям крупнейшего острова Эгеиды по имени легендарного царя Миноса, повелителя могущественной морской державы[2]. Судить же, сколь глубоки корни именно минойского этноса на Крите пока довольно затруднительно. Изучение древнейших топонимов острова (Кносс, Фест, Амнис, Тилисс и др.) заставляет думать об их бытовании как минимум с III тысячелетия до н. э., а то и много более раннего времени.

Восточное Средиземноморье во II тысячелетии до н. э.

Это относится прежде всего к главному городу Крита, столице владыки морей Миноса. Греки в I тысячелетии до н. э. именовали его Кносос или Кноссос. В более раннее время он назывался по-минойски Конос — (конечный гласный неизвестен), что можно сопоставлять с догреческим культурным термином конос (от него происходит позднейшее латинское «конус», перешедшее и в русский язык), означающим «сосновая шишка, конус». Судя по археологическим данным, с раннего неолита в Кноссе непрерывно существовало поселение, которое вплоть до конца III тысячелетия до н. э. росло вверх за счет новых наслоений строительных остатков. В конце концов над изначальной природной возвышенностью образовался довольно высокий жилой холм наподобие переднеазиатских теллей. Ему весьма подходило название «Подобный сосновой шишке, конусовидный». Но облик Кносса кардинально изменился в начале II тысячелетия до н. э., когда при постройке дворцового комплекса была срезана макушка телля и проведена нивелировка примыкающей территории. Так исчез прежний конусовидный силуэт раннего минойского Кносса. А значит, само это название, отражающее былой, утраченный теперь безвозвратно внешний вид города, должно было родиться еще раньше — не позднее конца III тысячелетия до н. э.

Названия минойских городов Крита являются самыми древними из известных нам топонимов Европы. С точки зрения современной лингвистики наиболее вероятна генетическая связь минойского языка с доиндоевропейскими субстратными языками Малой Азии и родственными им.

Впервые человек появился на Крите в неолите. Народ мореплавателей пришел на необитаемый до того остров с северо-востока, с побережья п-ова Малой Азии. Позднее оттуда, по-видимому, еще не раз прибывали новые волны переселенцев. Лежащий на перепутье морских дорог, связывающих Европу, Азию и Африку, Крит уже в силу своего уникального географического положения не мог не стать центром коммуникаций Восточного Средиземноморья. Его горы характерных очертаний служили надежными ориентирами уже первобытным мореплавателям, направлявшим свои суда от острова к острову, чтобы, по возможности не теряя из вида суши, пересекать Эгейское море. По берегам восточной, северной и южной частей Крита, заселенных пришельцами в первую очередь, имелось множество песчаных отмелей, на которые древним мореходам было удобно вытаскивать свои весельные и парусно-весельные суда с поднятой кормой и еще более высоким носом (эти отмели в настоящее время не существуют: они исчезли после того, как в результате сильного землетрясения в VI в. н. э. западная часть острова поднялась на несколько метров над уровнем моря, а восточная — наоборот опустилась).

Крупные горные массивы с отдельными высокими вершинами, обрывистыми ущельями и многочисленными плоскогорьями занимают основную часть территории острова. С ними соседствуют плодородные долины. Первоначально Крит был весь покрыт густыми лесами. Античные авторы даже называли его родиной кипариса. Ведь таких деревьев произрастало здесь великое множество. В течение многих столетий остров снабжал строительным лесом корабельные верфи всех прибрежных государств Восточного Средиземноморья. Постоянное развитие цивилизации и рост численности населения на острове сопровождались интенсивным истреблением лесов. Но западная часть Крита еще довольно долго оставалась диким лесистым краем, слабо освоенным и заселенным.

Новый дворец в Кноссе. XVII–XV вв. до н. э. План

Первые поселенцы, обосновавшись на Крите, сначала приспособили под жилье многочисленные природные пещеры. Затем кое-где (например, в неолитическом поселении на территории будущего Кносса) стали воздвигаться прямоугольные в плане дома из обожженного кирпича. Однако эта строительная техника, занесенная на остров извне, не удержалась надолго в практике местных строителей. Ее сменило возведение стен зданий из сырцового (высушенного на солнце) кирпича, достаточно прочного в климатических условиях острова. Деревянные брусья-связи сообщали возводимым на каменных фундаментах стенам дополнительную устойчивость и прочность, столь необходимые при частых землетрясениях, которым подвержен Крит.

Среди орудий, использовавшихся критянами неолита, главное место занимали острые ножевидные пластинки из обсидиана, а также шлифованные каменные топоры и булавы. Керамическое производство достигло уже успехов: от этого периода дошли сосуды разных типов и глиняные статуэтки. В повседневном быту жителей острова встречались, кроме того, привозные изделия из Малой Азии и Египта.

На первые века III тысячелетия до н. э. приходится переход на Крите от каменного века к бронзовому. Подвижничеству знаменитого археолога Артура Эванса (1851–1941), который посвятил жизнь изучению критских древностей и более трех десятков лет, вплоть до начала 1930-х годов, вел раскопки огромного комплекса монументальных сооружений в Кноссе, мы обязаны и самим термином «минойская цивилизация». Выработанная им и в дальнейшем лишь несколько уточненная хронология минойской культуры эпохи бронзы делит этот важнейший этап истории острова на три больших периода. Они получили наименования: раннеминойский (около 3000–2200 гг. до н. э.), среднеминойский (около 2200–1600 гг. до н. э.) и позднеминойский (около 1600–1100 гг. до н. э.). Необходимо отметить, что минойская культура на протяжении всего своего существования имела ярко выраженный морской характер, ее становление было теснейшим образом связано с развитием мореплавания и международной торговли.

Важной чертой раннеминойского периода являлся быстрый рост населения. Условия для этого создавало успешное развитие сельского хозяйства, в котором основное место занимало выращивание злаковых культур, оливок и винограда («средиземноморская триада»). Возникает множество новых поселений, которые отчетливо группируются по трем территориально обособленным регионам, соответствующим наметившемуся еще в неолите выделению на острове трех областей с признаками локальных археологических культур — восточной, центральной и южной. Многие населенные пункты в это время тяготеют к побережью, что несомненно связано с имевшим место интенсивным развитием мореходства и рыболовства. Морские сюжеты, среди которых особый интерес представляют изображения кораблей, присутствуют на раннеминойских печатях. Для этого периода очень важными были контакты Крита с обитателями Кикладских островов, искусными мореходами, строителями крупных поселений с фортификациями, создателями оригинальных художественных произведений (из них наиболее характерны «идолы» из шлифованного мрамора).

Заметно совершенствуется по сравнению с предшествующей неолитической эпохой архитектура жилых зданий. Хотя основные принципы планировки раннеминойских домов и унаследованы от поздненеолитических построек, она становится в целом намного сложнее. Дома имеют теперь большое количество прямоугольных комнат, часть внутренних помещений в них освещалась с помощью световых колодцев. Некоторые здания были двух- и даже трехэтажными. Они ставились на прочные каменные основания. По-прежнему их стены, сложенные из сырцового кирпича, укреплялись дополнительно с помощью деревянных балок (что придавало конструкциям большую сейсмостойкость — обстоятельство, как уже отмечалось, крайне важное для Крита, всегда страдавшего от периодически случавшихся землетрясений), штукатурились и покрывались цветной обмазкой.

Родовые гробницы, в которых критяне хоронили своих покойников, по планировке имитировали небольшие неолитические жилища. Захоронения в них содержат обильный погребальный инвентарь, состоящий из металлических орудий и оружия (односторонних и двусторонних топоров, кинжалов треугольных и удлиненной форм), прекрасных сосудов из различных пород камня, керамики, золотых и прочих украшений. Часто встречаются в них и печати, искусство резьбы которых, возникнув в начале данного периода, достигает к концу его больших успехов.

Эпоха расцвета крито-минойской цивилизации (первая половина II тысячелетия до н. э.)

С наступлением среднеминойского периода (ок. 2200–1600 гг. до н. э.) открывается новая глава в истории Крита — возникновение на острове первых в Европе государственных образований с рабовладельческим строем, развитой письменностью, достаточно высоким уровнем экономики и культуры. В крупнейших критских городах — Кноссе, Фесте и некоторых других — строятся монументальные дворцы (получившие у археологов название Старых дворцов) со множеством помещений — парадных, жилых и хозяйственных. Самый крупный из них, Кносский, занимал, например, площадь более чем в полтора га. Широкое распространение бронзовых инструментов резко продвинуло вперед технику обработки камня, а тем самым и каменное строительство. В это время, в частности, появляются отдельно стоящие колонны, игравшие роль как несущих конструкций, так и важных элементов архитектурно-художественного облика зданий.

Большое развитие получила монументальная живопись. Искусство фрески (росписи разведенными в воде минеральными красками по сырой штукатурке), родившееся на Крите именно в это время, успевает уже к концу среднеминойского периода дать несколько подлинных шедевров. Наблюдается небывалый расцвет керамического производства, который был обусловлен появлением на острове гончарного круга. Непревзойденные по красоте и изяществу расписные сосуды стиля «камарес» (условное название, данное по одному из мест их находок) самых разнообразных типов и форм выходят из дворцовых мастерских.

В конце среднеминойского периода, похоже, трижды в течение одного столетия (около 1700, 1660 и 1600 гг. до н. э.) Криту пришлось испытать разрушительные землетрясения. Но на развалинах Старых дворцов возникают еще более грандиозные и величественные Новые дворцы. Пережитые стихийные бедствия как будто не только не помешали, но даже по-своему способствовали — в результате вынужденной активной мобилизации всех сил и ресурсов страны для очередных восстановительных работ — дальнейшему расцвету минойской культуры и становлению единого Критского государства с центром в Кноссе, которые последовали на первой стадии позднеминойского периода (отрезок времени, датируемый примерно 1580–1450 гг. до н. э.).

Новый Кносский дворец. Реконструкция

Именно тогда по всей заселенной территории острова распространяется густая сеть дорог, безопасность которых охраняли устроенные через определенные интервалы сторожевые посты. Централизация власти достигает в общем масштабе Крита своего максимума. В обширных кладовых Кносского дворца концентрируются колоссальные продовольственные запасы и огромное количество ремесленных изделий всевозможных видов, которые поступают сюда в виде собираемых с населения натуральных податей из разных уголков острова. Все поступления в царскую казну, по-видимому, строжайшим образом учитывались с помощью немалого штата специальных чиновников.

Усложнение организации дворцового хозяйства требовало усовершенствования системы контроля. Насущные нужды ведения регулярной хозяйственной отчетности стимулировали появление письменности. Ее знаки первоначально имели рисуночный характер — такова «критская иероглифика», возникшая в XIX и просуществовавшая до XVII в. до н. э. Эта письменность имела словесно-слоговой характер. Некоторые иероглифы передавали целые слова, другие могли использоваться и для передачи отдельных слогов. Простой и удобной была система числовых обозначений. Иероглифические надписи наносились на самые разные предметы. Чаще всего встречаются оттиски нескольких иероглифов на глиняных ярлыках. Ведь опечатывание сосудов с сыпучими и жидкими веществами, всякой прочей тары с теми или иными припасами, поступавших в царские кладовые, естественно, постоянно практиковалось в большом дворцовом хозяйстве. Сохранилось и много подлинных печатей с иероглифическими надписями, зачастую весьма искусно вырезанными минойскими каллиграфами на призмах-бусинах из полудрагоценных камней. Критяне писали иероглифами и на глиняных табличках, где фиксировались инвентарные списки имущества, и на каменных алтарях. Вероятно, писчим материалом служили тогда также деревянные дощечки, пальмовые листья, выделанная кожа, ткань или род папируса. Однако иероглифические тексты, написанные на столь недолговечном материале до нас не дошли.

Писцами, владевшими критской иероглификой, для большего удобства в их работе очень скоро было выработано сильно упрощенное в графическом отношении «линейное письмо А». С XIX в. и вплоть до середины XV в. до н. э. оно использовалось преимущественно в деловой сфере. С его помощью составлялись документы хозяйственной отчетности, делались поясняющие пометки на таре, владельческие и иные надписи на всевозможных предметах.

Примерно к концу XVII в. до н. э. на смену иероглифике в качестве декоративного шрифта для фиксации особо важных текстов на Крите пришел «минойский иератический силлабарий» (наиболее значительные памятники этой разновидности критского слогового письма — текст на керамическом диске из Фестского дворца и гравированное посвящение божеству на бронзовой секире из пещерного святилища в Аркалахори).

В других крупных критских городах, сохранявших значение административных центров отдельных исторически сложившихся областей, дворцовые кладовые также были наполнены заготовленными впрок провиантом и произведениями ремесла. Причиной этому являлся общий небывалый подъем экономики Крита, и, в частности, успехи сельского хозяйства. Критяне успешно выращивали пшеницу, просо, ячмень, чечевицу и горох; широко возделывали виноград и оливки, некоторые технические культуры (главным образом пряности, лен и шафран, применявшийся для изготовления высококачественных красителей); активно занимались садоводством и огородничеством. Очень важную роль в экономике Крита играло и животноводство — разведение крупного рогатого скота, овец и коз (лошадь впервые появляется на острове, судя по всему, не ранее середины XV в. до н. э.). По-прежнему немалое значение имели и древнейшие виды промысла — рыболовство и охота, а также пчеловодство.

Диск из Феста. Крит. Гераклеон. Музей

Минойская талассократия. Значительная часть накапливавшихся материальных ценностей поступала в кладовые критских дворцов, вероятно в качестве дани с подвластных заморских земель, в первую очередь с островов Эгейского моря. Как раз в это время, надо полагать, и устанавливается знаменитая «талассократия» (греч. «морское владычество») Миноса, память о которой потом многие столетия сохранялась у жителей Эгеиды. Она означала полное господство критского флота в Восточном Средиземноморье. И это ставило Крит в один ряд с другими великими державами древности. Недаром он на равных поддерживает с Египтом регулярные дипломатические отношения в период царствования фараона Тутмоса III (первая половина XV в. до н. э.).

Прямая колонизация являлась наиболее действенным способом закрепления критского влияния на вновь подчиненных территориях. Античные авторы сообщают об основании колоний критян во времена царствования легендарного Миноса на многих островах Эгейского моря, и прежде всего на Кикладах. Прежние их жители карийцы были изгнаны, а их земли заняли критские колонисты. Данные исторической традиции о заселении минойцами целого ряда островов (Фера, Карпатос, Родос, Кифера, Мелос, Кеос) и прибрежных материковых пунктов Эгеиды (например, Милета в Малой Азии) подкрепляются археологическими свидетельствами. Материалы раскопок подтверждают и достоверность сообщений античных авторов о военно-морских экспедициях Миноса в Сицилию и Южную Италию.

Во главе Кносской морской державы стоял наследственный монарх (по надписям на иероглифических печатях реконструируется родословная царя по имени «Ровесазеро» и еще шести членов той же династии, правившей на протяжении четырех поколений в XVIII — первой половине XVII в. до н. э.). Авторитет власти царя подкреплялся утверждениями о санкционировании ее свыше, божественном происхождении и самих царей, и вводимых ими государственных установлений. Считалось, что царь действовал как законодатель по внушению верховного божества, регулярно общаясь с ним.

Царские родичи играли важную роль в управлении государством. Они командовали войсками, возглавляли военно-морские экспедиции, становились наместниками в подчиненных Кноссу областях Крита и в заморских колониях минойцев. Правители некоторых небольших прибрежных анатолийских и ахейских царств, попадавших в разное время под власть кносских владык, выплачивали им дань и отдавали в заложники своих детей. Порабощение побежденных иноземцев было, кажется, главным способом пополнения слоя несвободных лиц в минойском обществе.

Очистив воды прилегающих морей от пиратов, кносские владыки открыли своим купцам свободный путь на все стороны света. Торговые связи Крита простирались очень далеко. Великолепные изделия критских ремесленников проникали на восток до Месопотамии, на запад до Пиренейского полуострова. Они часто встречаются археологам при раскопках на севере Балкан и в Египте. Развитие товарно-денежных отношений в Кносской державе зашло уже настолько далеко, что в обращении появились первые примитивные деньги — медные слитки определенного веса в виде бычьей шкуры. Наивысшего расцвета достигают на Крите архитектура, изобразительное и декоративно-прикладное искусство. Лучшие произведения критских мастеров, прежде всего керамика и ювелирные изделия, в соседних странах ценились очень высоко.

Кносская держава находилась на вершине своего могущества, когда стихийное бедствие нанесло минойской цивилизации очередной жестокий удар, который на этот раз был такой разрушительной силы, что оправиться полностью от него она уже не смогла, и вскоре остров оказался в руках иноплеменных захватчиков. Вот как представляется эта катастрофа с учетом данных археологии и геологии.

Взрыв вулкана на острове Фера (Санторин), лежащем в 110 км к северу от Крита, произошедший около 1450 г. до н. э., вызвал сильнейшее землетрясение. Затем до острова докатилась мощная взрывная волна, вызвавшая большие разрушения, и тут же следом за ней на северное побережье обрушились один за другим гигантские цунами, причем высота этих волн достигала, вероятно, нескольких десятков метров. И, наконец, остров накрыла вызванная извержением вулкана огромная туча пепла. В результате города и селения Крита были обращены в развалины, многочисленный флот (основа обороноспособности страны) уничтожен, а плодородные поля в самой обжитой части острова, на его востоке и по всей центральной части (от северного до южного берега), покрыты толстым слоем губительного для растительности вулканического пепла, и цветущая прежде земля на долгие годы оказалась превращенной в безжизненную пустыню. Массовый падеж скота, вызванный гибелью пастбищ и заражением уцелевшего травяного покрова ядовитым фтором, содержащимся в продуктах вулканических извержений, должен был довершить постигшую минойскую цивилизацию страшную катастрофу, воспоминания о которой, возможно, сохранились в хорошо известном предании о гибели Атлантиды.

Таким образом, экономике Крита и всему его прежнему могуществу был нанесен непоправимый урон. Совершенно лишенный теперь защиты от нападений с моря, остров вскоре стал легкой добычей греков-ахейцев, беспрепятственно переправившихся с материка и завладевших им. Единое Критское царство со столицей в Кноссе продолжало существовать, но господствующее положение в нем занимали уже не коренные жители — минойцы, а поселившиеся рядом с ними достаточно многочисленные пришельцы.

Новые кносские правители, хотя и претендовали на родство с древним домом Миносидов, опираясь на официальную версию о давних династических связях с ними, были явно ахейского происхождения. Деловую документацию царские чиновники на Крите вели теперь уже не на минойском языке, как прежде, а на греческом. Крит, по крайней мере со второй половины XV в. до н. э., стал составной частью Ахейской Греции.

Ахейская (микенская) цивилизация в Греции (II тысячелетие до н. э.)

Начальный этап освоения юга Балканского полуострова первой волной пришедших со стороны Подунавья греческих племен (эпические сказания эллинов именуют их ахейцами) относится к рубежу III-II тысячелетий до н. э. Эта датировка, предложенная археологами, находит косвенное подтверждение в данных мифолого-исторической традиции. Так, наиболее сохранные и полные родословные ахейских владык — это выводимые от одного общего предка генеалогии царей Сикиона и Аргоса (городов на северо-востоке Пелопоннеса) — насчитывают 22 поколения до событий, случившихся во второй половине XIII в. до н. э. Сами древние греки полагали, что три людских поколения соответствуют столетию. По такому исчислению времени, основание первых ахейских царств на Пелопоннесе должно было состояться не позже XIX в. до н. э.

Заняв Грецию, ахейские племена ассимилировали значительную часть местного пеласгийского населения, обладавшего более высокой культурой и уже сделавшего первые шаги к созданию настоящей цивилизации (к югу от Аргоса, в цитадели пелопоннеской Лерны, погибшей от пожара около 2300 г. до н. э., археологи нашли более полутора сотен оттисков печатей на глиняных ярлыках, прикрепленных некогда к емкостям в общественных кладовых). От пеласгов в язык греков перешли многие культурные термины: астю — «город», пюргос — «цитадель, крепость, башня», асаминфос — «бадья, ванна», а также названия растений — аканта, кипариса, нарцисса, гиацинта и других. Правящие дома различных ахейских царств II тысячелетия до н. э. числили среди своих предков древних пеласгийских династов.

На протяжении XX–XVII вв. до н. э. эволюция ахейского общества шла довольно медленными темпами. Но уже к концу этого периода повсеместно происходит формирование небольших по территории царств, центрами которых становились хорошо укрепленные поселения — постоянные резиденции глав аристократических родов. Наследственные племенные вожди превращались в локальных династов. Все они старались возводить свои родословные к верховному богу — Зевсу (Дивию, Дию). Отсюда происходит общее обозначение самих этих властителей и их потомков — «диогенеты» («рожденные Зевсом»). Обладатели высшей власти даже в самом крошечном ахейском царстве равным образом именовались «анактами» (ед. число — анакс; ранняя форма — ванакс, ванака). Тот же титул, со значением «повелитель, владыка, царь», применялся и по отношению к божеству.

Несмотря на формальное равенство в общем статусе ахейских анактов, те из них, кто приобретал особую силу, по возможности ставил более слабых в зависимость от себя. Самые сильные в военном отношении ахейские царства создавали подчас со своими союзниками и сателлитами мощные коалиции для совершения грабительских походов на сопредельные страны, сулившие в случае успеха захват богатейших трофеев. Нередко случались набеги и на земли ближайших соседей в пределах самой Греции. В междинастические распри, потрясавшие какое-либо из царств, подчас вовлекались воинские контингенты, предоставленные союзниками одной из враждующих сторон.

С XVI в. до н. э. в ахейском мире возвысилось царство со столицей в Микенах (область Арголида на северо-востоке Пелопоннеса). Раскопки монументальных царских усыпальниц (так называемых «шахтовых могил») выявили здесь несметные богатства: культовые атрибуты и украшения из драгоценных металлов, парадное оружие, другие великолепные произведения мастеров-ремесленников. Все эти предметы роскоши должны были сопровождать в загробный мир венценосных покойников. Данные находки подтвердили справедливость выражения «златообильные Микены», сохранившегося в эпических сказаниях греков-ахейцев. По имени этого города вся цивилизация поздней бронзы на территории Греции (XVI–XII вв.) получила теперь название микенской.

Помимо Микенского государства в Ахейской Греции существовали и другие сильные царства, правда, менее богатые и не столь агрессивные. Их столицами были Тиринф (в той же Арголиде), Пилос (на юго-западе Пелопоннеса), Афины (в Аттике), Орхомен и Фивы (в соседней Беотии), Иолк (в Фессалии, Северная Греция). В середине XV в. до н. э. к ним прибавился завоеванный тогда греками-ахейцами Крит. Именно там, судя по всему, появилось слоговое «линейное письмо Б», приспособленное для записи уже не минойских, а греческих текстов. Эту письменность стали применять для составления деловой документации, и прежде всего с целью ведения текущей отчетности, во многих крупных центрах Ахейской Греции. Так, в Пилоссом дворце найден целый архив из глиняных табличек с бухгалтерскими записями, хранившийся в отдельном помещении. Эти и им подобные документы освещают многие стороны деятельности государственной администрации в лице разветвленного чиновничьего аппарата, раскрывают систему тотального контроля в централизованном дворцовом хозяйстве. Хозяйственные таблички «линейного письма Б» составляют большинство среди памятников письменности Эгейского круга, обнаруженных археологами. Поэтому дешифровка текстов II тысячелетия до н. э. из материковой и островной Эллады началась именно с них.

«Львиные ворота». Микены. Акрополь

Ключ к прочтению и последующей интерпретации этих табличек смог подобрать гениальный английский исследователь Майкл Вентрис (1922–1952). В сотрудничестве со своим соотечественником Джоном Чедвиком он развил идею о грекоязычности табличек «линейного Б», получивших дальнейшее подтверждение в трудах этих ученых и их многочисленных последователей. Тем самым были созданы реальные предпосылки для проникновения в смысл и всех других памятников письменности из ареалов распространения минойской и микенской цивилизаций.

Об интенсивных торговых связях ахейских царств говорят в равной степени и огромные кладовые дворцов, и записи на табличках. Так, в текстах «линейного письма Б» упоминаются рабыни, привезенные из городов и областей западного побережья Малой Азии: Книда, Милета, Зефирии (Галикарнасса), Асии (Лидии). Труд невольников, царских и храмовых, широко использовался в различных сферах экономики (например, многочисленные дворцовые рабыни мололи зерно, изготавливали ткани и шили из них одежду).

Ахейская Греция так и не превратилась в единое государство, оставаясь конгломератом разных по величине и силе царств. Между ними нередко возникали острые или затяжные конфликты. Например, греческие эпические сказания сохранили память о династических распрях в фиванском царском доме Кадмидов, которые дважды приводили к вторжению вражеского войска в Беотию. Второй из этих походов закончился взятием Фив. Археологические раскопки показали, что город был предан огню около 1230 г. до н. э.

Анакты Микен из династии Атридов претендовали на гегемонию в Ахейской Греции, опираясь на свое могущество и уверяя, что они владеют «скипетром Зевса». Однако самое большее, чего им удавалось добиться, это руководство общеахейскими военными экспедициями к восточным берегам Эгейского моря, где объектами нападений становились области, зависимые от Хеттской державы. Наверное, самым длительным и кровопролитным (во всяком случае таким он запечатлелся в эпосе) оказался поход ахейцев под предводительством микенского царя Агамемнона, сына Атрея, на Трою (Илион), очень важный в стратегическом отношении город у входа в пролив Геллеспонт (ныне Дарданеллы). Античная традиция относит эту Троянскую войну к 1193–1184 гг. до н. э. (а археологи датируют соответствующее ей разрушение археологической Трои Vila — Трои Приама — последними десятилетиями XIII — началом XII в. до н. э.). Захват Трои, достигнутый исключительно дорогой ценой, ознаменовал апогей ахейской экспансии в Средиземноморье.

В это время ахейцам принадлежали почти все острова Эгейского бассейна. Следы их пребывания отмечены в Сицилии и Италии. Ахейские поселения появились на Кипре и Сирийско-Финикийском побережье. Но неотвратимая, как оказалось, опасность уже грозила ахейской цивилизации с севера. Там накапливали силы для будущего наступления родственные ахейцам, но практически не затронутые их цивилизацией дорийские племена, а возможно и другие воинственные этнические группы Балкано-Дунайского региона. По преданию, греков-дорийцев вели в Пелопоннес Гераклиды, считавшие себя потомками и законными наследниками изгнанных с родины давних властителей Микен и Тиринфа. Попытки противостоять завоевателям (эти усилия отражены в текстах некоторых табличек «линейного письма Б» из Пилосского дворца, погибшего в огне, по мнению археологов, около 1200 г. до н. э.) оказались тщетными.

Дорийцы обошли самые надежные оборонительные рубежи противника, переправившись через Коринфский залив на его южный берег. Высадившись на Пелопоннесе, они завоевали его лучшие, наиболее плодородные области. Главные ахейские центры полуострова были разрушены. Местные династы и их родичи, потеряв все, искали спасения в бегстве. Похоже, только многочисленная семья анакта Пилоса, обладавшего солидным флотом, сумела вовремя эвакуироваться вместе со значительной частью своих богатств на кораблях по морю в оставшуюся незавоеванной дорийцами Аттику (где они и поселились, овладев вскоре царской властью теперь уже в Афинах). Практически вся материковая Греция и Эгейский архипелаг подверглись опустошительному нашествию. В результате там пресеклась та линия развития государственности, которая зародилась в недрах минойской цивилизации и была затем унаследована греками-ахейцами. Почти повсеместно рухнула политико-административная и хозяйственная система, базировавшаяся на организующей роли дворца как главного центра управления, производства и контроля.

В типологическом отношении именно эта система сближает обе описанные выше цивилизации Эгеиды бронзового века с цивилизациями Ближнего Востока, для специалистов она служит решающим аргументом в пользу объединения всех их вместе в общую группу историко-культурных явлений одного порядка. В полной мере уцелел лишь один нетронутый островок микенской цивилизации на далеком Кипре. Там продолжали существовать все те же ахейские государственные образования «дворцового типа» с прежними династиями, а этнокультурная преемственность выразилась, помимо всего прочего, в дальнейшем бытовании микенского диалекта и в применении (еще в течение целого тысячелетия!) греко-кипрской слоговой письменности, происходящей непосредственно от «линейного письма Б». В остальных частях греческого мира примерно с конца XII в. до н. э. (традиционная дата окончательного «возвращения Гераклидов» — 1104 г. до н. э.) наступает период так называемых «темных веков».

Возникновение на рубеже IV/III тысячелетий до н. э. древнейших цивилизаций сопровождалось глубинными изменениями в духовной жизни обществ, в первую очередь религиозной. Разрозненные верования и культовая практика эпохи первобытности, тысячелетиями сохраняемые традицией (в форме обычаев, преданий, обрядов, поведенческих норм, искусства и т. д.), начали оформляться в подобие систем. Их ядром и признаком был политеизм (греч. «многобожие»), универсальная стадия, присущая развитию всех религий древности. Системы раннего политеизма основывались на поклонении множеству богов (и иных сверхъестественных сил), прежде всего природных, имевших бессчетные и безграничные формы проявления и не образующих единого пантеона и иерархической структуры. Эти системы суммировали, по преимуществу механистически, самые архаические представления о мире сверхъестественного («наследство» первобытности) и новые идеи и верования нарождавшиеся в процессе дальнейшего познания окружающего мира и усложнения структуры государства и общества.

В отличие от позднейших мировых религий, которые начали формироваться лишь с середины I тысячелетия до н. э., ранние политеистические системы не представляли собой учений, не основывались на едином священном Тексте и не предполагали фигуры основателя (учителя, пророка и т. п.). Они также еще не содержали строгих религиозных догм (др. — греч. «постановление»), не утверждались в своей исключительности и превосходстве над иноэтническими.

Это объясняет в том числе «веротерпимость» и отсутствие в ранней древности религиозных войн. На «чужой» территории приносили жертвы «чужим» богам, во время войн их статуи победители увозили, лишая побежденных их защиты, и хранили с почетом. Наконец, этические требования еще не выступали в этих ранних системах на первый план и не совершили, как впоследствии в мировых религиях «спасения», переворота в сознании человека и общества. В представлении людей ранней древности сами боги бывали жестокими и капризными, с непредсказуемым поведением и амбиволентной «репутацией».

По мере своего развития системы раннего политеизма усложнялись, идеологизировались, в них начинала явственней проступать спекулятивная теологическая мысль, находили отражение начальные поиски личного благочестия, требования и нормы нравственности. Общее и специфическое в раннем политеизме наглядно демонстрирует сравнение религиозных систем Египта и Месопотамии — древнейших цивилизаций ближневосточного мира. Изобретенная в них (одновременно и независимо) письменность — ранее чем где бы то ни было, — зафиксировала эти явления и позволяет увидеть их глазами носителей культур.

Ранний политеизм Древнего Египта

Древнеегипетские источники упоминают примерно 1500 богов, но от большинства сохранились лишь имена. Этот огромный пантеон, включивший и додинастических божеств, сформировался уже в Старом царстве и впоследствии мало пополнялся. В середине II тысячелетия до н. э., со становлением Египта в качестве мировой державы он принял лишь нескольких богов попавших под его власть соседей (нубийских и азиатских). Имена древнейших богов египтян возводятся к афразийским корням, но этимология самого слова нечер (др.-егип. «бог») неясна. На письме оно могло передаваться несколькими разными иероглифами (в зависимости от контекста эпохи), из которых последний — «штандарт» — ᛩ, знак присутствия божества, был наиболее общим.

Вариант «Великой девятки»: слева направо — Ра, Атум, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Исида и фараон Тутанхамон (как воплощение Хора). Рельеф из гробницы Тутанхамона. XVIII династия

Потребность иерархически упорядочить эту массу божеств (и таким образом «систематизировать» мир) возникла уже в Старом царстве. Жречество крупных религиозных центров пыталось сводить их в подобия «семей» (отец-мать-сын) и иные «нумерические» группы (диады, тетрады, огдоады, эннеады и пр.) вокруг местных богов. Последние при этом часто производились в творцы мира, а их «родной» город претендовал на особое положение.

Главная из соперничающих «теологий» сложилась в Гелиополе (важнейшем культовом центре) вокруг бога Атума (слившегося с Солнцем-Pa). Согласно ей, создав себя сам в акте самотворения, Атум-Ра поднял из вод Первобытного океана (Нуна) Первую землю (холм), а затем сотворил людей и прочих богов: выдохнул воздух — Шу и выплюнул влажность — Тефнут, которые породили небо — Нут и землю — Геба, давших жизнь четырем знаменитым богам-близнецам: Усире (греч. Осирису, богу плодородия, позднее загробного мира), Сету (богу пустынь и хаоса), богине Исет (Исиде, богине-матери и символу трона) и Небетхут (Нефтиде, ее помощнице). Эта Великая Эннеада (Девятка) богов играла центральную роль в религии Египта на протяжении почти всей его истории.

В центре другой важной системы находился Птах — главное божество Мемфиса, ремесленник-демиург. Он сотворил мир, людей и прочих богов «с помощью своего сердца и языка», иначе говоря, «ума» (вместилищем которого, согласно египетским представлениям, служило сердце), и «речи» (называя все создаваемое вслух). «Мемфисская теология» — самая интеллектуальная из возникших в древнем мире, часто сравнивается с ветхозаветной версией сотворения мира и позднейшими учениями о «логосе». Она известна по копии I тысячелетия до н. э. (так называемому «Камню Шабаки»), но несомненно сформировалась много раньше (по крайней мере во II тысячелетии до н. э.).

Существовало много других «локальных» систем: творцами мира выступают, например, «огдоада» первобытных богов (лягушачьеголовых и змееголовых), в других бог-творец воссиял из лотоса, из божественного яйца и др. Различались и версии сотворения человечества: люди могли быть «наплаканы» Ра, вылеплены на гончарном круге бараноголовым богом плодородия Хнумом и др. Различные «сценарии» создания мира и человечества предполагали разные ответы на фундаментальные вопросы бытия, но сознание египтян не воспринимало их противоречивыми. Это отвечало природе мышления человека ранней древности, еще близкого к первобытному (как бы его ни определять — «дологическим» или «иным типом логического»). Оставаясь продуктом мифологического сознания, менталитет древнего человека применял присущий ему способ (множественность чувственно-наглядных ассоциаций) описания связей между объектами и явлениями.

Боги великие и малые. Наряду с великими творцами существовало множество других божеств: городов и областей; рек, порогов и пустынь; общественных явлений и профессиональных умений и так далее, а также тьма малых «сил». Понятие нечер вообще применялось расширительно, обнимая все, что египтянами воспринималось «необычным»: к примеру, «души» умерших (аху), «силы» богов (бау), чудищ, охранявших путь в мир инобытия, двух обожествленных мудрецов (Имхотепа и Аменхотепа — великих строителей, знатоков магии и лекарства), знаки-иероглифы (изобретение бога мудрости Джехути) и даже (в позднее время) утопленников (которых «принимал» к себе бог Хапи).

Главной особенностью египетской религии, поражавшей уже античных авторов, был выраженный полиморфизм богов: почти каждый мог проявлять себя в разных обликах — зооморфном, антропоморфном, символическом и «гибридном». Столь же характерна была их полифункциональность, т. е. нерасчлененность сфер божественной «деятельности». Разливами Нила, к примеру, по-своему управляли три бога — Большой Хапи (бог Нила-половодного), бог-крокодил Себек (повелитель топей и болот) и великий Хнум (хозяин «задвижки» от дверей, «открывавших» разлив). Но «чемпионом» был Джехути (греч. Тот) — одновременно бог мудрости, Луны (и потому времени), вестник и судья богов, изобретатель всех языков на свете и иероглифов, знаток магии и «книжник», покровитель писцов, жрецов и школяров, имевший облик птицы-ибиса, ибисоголового человека или павиана.

Наибольшим (около семи десятков) было число солнечных богов, включавшим местные формы и отдельные аспекты Светила. В результате теологических «ассимиляций» солярные боги сливались друг с другом (и с иными богами), образуя сложные синтетические формы (Атум-Ра, Себек-Ра, Хнум-Ра, Атум-Хепри-Ра и др.), которые получали мифологическое обоснование. К примеру, три важнейших солнечных бога объявлялись разными проявлениями одного Солнца: Ра — его дневной формой, крылатый жук-скарабей Хепер — рассветной, антропоморфный Атум — закатной. Все это дает серьезное основание египтологам обсуждать проблему «единства и множественности» египетских богов (Я. Ассман и др.).

Богиня Исида с младенцем Хором. Бронза

Вокруг богов Эннеады (Девятки) сложились два мифологических цикла и две базовые религиозные концепции — условно «солярная» и «осирическая». Центром первой был Ра-(Атум) — творец мира, первый царь египтян. Состарившись и рассорившись с неблагодарными людьми, он вознесся на спине божественной коровы, облик которой приняла Нут на небо, откуда и правил миром.

В согласии с одной из версий мифа, днем он плывет по небу в окружении Великой Девятки в солнечной ладье, а на закате пересаживается на западной стороне неба в ночную ладью и оплывает царство мрака. Он освещает его и сражается с силами хаоса, воплощением которых служил его извечный враг гигантский змей Апоп.

Центром второй концепции выступал Осирис. Правнук-наследник Ра, он тоже мудро правил Египтом, но из зависти был убит своим братом-близнецом Сетом (Сетхом), бросившим саркофаг с его телом в Нил и захватившим престол. Тело Осириса, принесенное волнами к берегу Библа, было разыскано и погребено его верной женой-сестрой — великой богиней Исидой. Воскреснув, Осирис стал царем и главным судьей в загробном царстве мертвых. Впоследствии сын Осириса и Исиды Хор-младший в 80-летней тяжбе с Сетом вернул отцовский трон. Наиболее полную (грецизированную) версию этого мифа изложил Плутарх (46-119 гг.) в знаменитом трактате «Об Исиде и Осирисе».

Осирис стал символом возрождения не только природных сил, но также главной надеждой на посмертную жизнь, причем если в Старом царстве только царя, то с I Переходного периода (в ходе того, что иногда именуют «демократизацией заупокойного культа», а иногда «узурпацией» царских прерогатив) и каждого усопшего, который тоже начал отождествляться с воскресшим Осирисом. Эти две концепции составляли основу представлений о миропорядке, балансе сил в природе и космосе, жизни и посмертной участи человека, а также мифологическую базу для культа правящего и умершего царя, а также заупокойного культа как такового. С конца Нового царства между концепциями наметилось сближение.

Боги и люди. Боги представлялись сверхъестественными, но вполне материальными силами. Сами по себе незримые, они о своем присутствии оповещали знаками — явлениями природы, благоуханием, о своей воле — «покачиванием» своей статуи (разумеется с помощью жрецов), явлением во сне. Боги имели «человеческие» потребности в еде (жертвах), доме (храме), слугах (жрецах), для удовлетворения которых они и создали людей. Боги проявляли вполне «человеческие» эмоции и проживали «человеческую» жизнь: бывали детьми (как Хор), болели, дряхлели (подобно Ра). Кажется, не отличались они от человека и бессмертием. Впрочем, смерть египтянами вообще не переживалась как конец жизни вообще: возможность ее «повторения» всегда оставалась.

Физически боги от людей отличались: согласно мифам, их кости были из серебра, плоть из золота, волосы подобны лазуриту (соответственно этому раскрашивались или инкрустировались их изображения). Божества обоего пола к тому же выделялись особыми головными уборами (коронами или знаками их занятий), а боги, и подобно им фараоны (даже когда бывали женщинами), еще и непременными искусственными «бородками», признаком божественности и отличия от смертных.

Боги от людей были далеки, но в целом дружелюбны. Впрочем, согласно мифам, Ра вместе с дочерью-львицей Сехмет чуть не погубил род человеческий, а Хнум, обидившись на невнимание, погрузил Египет на семь лет в смертельный голод. Волю великих богов исполняли младшие «силы», добрые и злые. Последние, подобно «стрелам», несли болезни, пожары, смерть. От них египтяне спасались амулетами, магическими заклинаниями (написанными на клочках папируса и носимыми в ладанках на шее), наконец письмами с жалобами умершим родственникам на тот свет.

Культ царя — как правящего, так и усопшего, и в той или иной степени уподобляемого богам, — в религии египтян занимал центральное место: он сопровождал становление самого государства, составлял его идеологическую базу, являлся одновременно стимулом и формой организации верховной власти. Сама концепция божественности царя и его власти была чрезвычайно сложна и изменялась в течение долгой истории Египта. Еще с додинастического периода правитель воспринимался живым воплощением Хора, небесного и солярного божества — бога-сокола, владыки неба, чьими глазами были Солнце и Луна, пестрые перья на груди — звездами, а взмахи крыльев рождали ветер. Возможно, лик каждого царя воспринимался как «человеческое проявление» бога Хора (А.О. Большаков). С возвышением в правление IV династии Ра Хор (и соответственно царь) стал сыном-наследником Ра, позднее Амона-Ра — главного государственного божества Египта.

Царь в представлении египтян «воссиявал» подобно светилу, всходя на трон, и «заходил за горизонт», когда умирал. Плоть его была золотой, как у Солнца, и испускала невидимое сияние. При жизни он обладал магической силой, благодаря которой управлял страной и влиял на природу: перед разливом бросал в Нил дощечку с приказом разлиться, перед севом — проводил мотыгой первую борозду, «обеспечивая» урожай. Его главная задача — творить маат (букв. «правда») — «земной порядок», приводить его в соответствие с порядком космическим, установленным богами и нарушаемым силами хаоса.

Крылатая душа-ба усопшего (покидающая и возвращающаяся в гробницу) и его тень. Текст и виньетка из Книги мертвых. Роспись гробницы Иринефера. Новое царство. XIX династия. Ок. 1200 г. до н. э.

После смерти царь, с одной стороны, соединялся с Солнцем и пребывал в его небесной ладье, с другой — воплощался в Осириса, владыку царства мертвых. Эта сложнейшая богословская концепция «держалась» на двоякости фигуры Хора (как одновременно сыне-наследнике вечно живущего Ра и усопшего и воскресшего Осириса). Таким способом объяснялась двойственная (божественная и человеческая) природа царя.

Хотя «посмертное возрождение» стояло в центре жизненных интересов египтян, взгляды на его достижение были путаными, притом изначально развивались применительно к царю, и лишь позднее — к простому человеку. Вообще о царстве мертвых (Дуате), месте, лишенном света, воздуха, воды и пищи, египтяне упоминали нечасто. Высказывается гипотеза (А.О. Большаков), что существовало много «дуатов», собственный в каждой гробнице.

Согласно египетским представлениям, человек состоял из нескольких проявлений (физических и метафизических): тела (хеш), имени (рен), тени (шут), а также ба (жизненной силы), анх (духа), ка (букв. «двойника»), вероятно, его изображения (О.Д. Берлев), значение которых все еще составляет предмет обсуждения. Они так или иначе имели важнейшее значение для его посмертных превращений. Тем не менее в любом случае посмертная участь прямо зависела и от ее материального обеспечения. Надеяться на «повторение» жизни мог лишь тот, чье тело было сохранено (мумифицировано), кто построил «дом для вечности» (гробницу), снабдил ее собственным изображением (двойником — ка) и обеспечил его постоянной едой-питьем (жертвоприношениями). Размер и ценность этой «подготовки» были различны, но в изначальном виде доступны лишь верхушке общества (прежде всего вельможам-чиновникам, состоявшим на царской службе), поэтому каковы были «посмертные ожидания» египтянина из низов (которого ждала яма в песке и плошка с едой) — не вполне ясно. Скорее всего, они связывались с причастностью к посмертной жизни его «хозяина».

Другим обязательным условием являлось знание бесконечного числа магических формул, помогающих преодолевать опасный путь в загробном царстве Осириса (география которого отличалась чрезвычайной сложностью), а также миновать его многочисленных кровожадных стражей (которых необходимо было опознать и назвать по именам). Именно ритуально-магические формулы составляли содержание трех главных собраний религиозной литературы: Текстов пирамид (Старое царство), Текстов саркофагов (Среднее) и Книги мертвых (Новое) — генетически связанных между собой и образующих самый большой в мире корпус заупокойной литературы. Эти тексты и соответствующие им изображения египтяне высекали на стенах гробниц, писали на папирусах и погребали с усопшим в сакрофагах, полагая, что мертвец использует их по назначению.

Суд Осириса. В эпоху Среднего царства миф об Осирисе получил широчайшее распространение, а в Новом царстве окончательно сформировалась идея посмертного суда, как главного события, определяющего дальнейшую участь усопшего. Суд мыслился происходящим в загробном царстве Осириса, в Великой палате «двух истин» пред самим Осирисом, другими членами Великой Девятки и 42 свирепыми богами-судьями (по числу номов, а также проступков). Усопший защищал себя сам, повторяя перед каждым из богов клятву о несвершении им каждого из проступков. Суд сверял его «клятву-отрицание» с показаниями личных богов — свидетелей жизни человека (повитухи, кормилицы, бога судьбы Шаи). В завершение его сердце (после мумификации всегда остающееся в теле человека) взвешивалось богами на Весах Истины. «Гирькой» при этом служило легчайшее перо страуса, символ богини-истины Маат. Неизвестно, было ли сердце лгуна легче или тяжелее пера. Но если умерший говорил правду, он попадал в египетский рай — поля Иару, где вновь обретал свой дом, родственников, слуг, если лгал — его сердце пожирала сидевшая рядом с весами Аммут (чудище с лапами крокодила и телом льва-гиппопотама). Тем самым он лишался возможности возрождения.

Однако идея возрождения как воздаяния за земную праведную жизнь, идея праведности как пути к достижению посмертного существования в Египте так и не получила полного признания и оформления. Древние египтяне никогда не переставали верить в то, что с помощью магии они могут обвести богов и преодолеть испытания «последнего суда».

Культ животных. Геродот заметил, что в Египте «все животные, которые там есть, как домашние, так и дикие, считаются священными». Он не преувеличивал: египтяне действительно поклонялись множеству живых существ, веря, что в их облике проявляли себя боги. Более других почитались птицы (особенно соколы, связанные с солнцем и культом царя), коровы и быки (символы производящих сил природы), бараны (животные Амона), кошки (животные богини Бастет), змеи, львы (царские животные), жуки-скарабеи (символ восходящего солнца), крокодилы (воплощение силы), даже скорпионы (воплощение скорпиона-Селкет, богини — защитницы усопших). Редкими исключениями «нелюбимых» существ были, кажется, осел (за дикий нрав и голос, роднящие его с Сетом) и черепаха (за ее какие-то мифологические провинности перед Ра). Священные животные жили при храмах «своих» богов; после смерти мумифицировались, помещались в сакрофажцы и погребались с почестями. Огромный некрополь священного быка Аписа («душа» Птаха, воплощение мощи фараона) находился в Саккаре. Зоолатрия (греч. «поклонение животным»), восходившая к тотемистическим представлениям, широко распространенная на протяжении всей истории Египта, к ее концу даже усилилась. Поклонялись также священным растениям, мифологически связанным с богами и часто бывшими их символами: лотосу (связанному с солнцем), тамариску и иве (растениям Осириса), смоковнице (древу богини красоты Хатхор) и др.

Храм — священное пространство. Развитие религиозных идей и практики вело к усложнению искусственного культового пространства, главным выражением которого являлся храм. В Египте существовало два главных вида храмов, впоследствии сблизившихся, — заупокойные (где совершались ритуалы для усопшего царя) и храмы богов. Сохранились в основном храмы Нового царства, самые впечатляющие культовые сооружения, которые дошли до нас. Стандартный египетский храм — это цепь открытых дворов и гипостильных залов, ведущих от врат к главной точке — святилищу с культовой статуей главного бога. Храм служил «домом» бога, местом и средством прямой связи с ним и вместе с тем — «гигантской метафорой» мира в момент его создания богами. Потолок был небом-Нут, колонны — связками нильского папируса или лотоса, пол — водами первобытного Океана, святилище — Первохолмом. Гармония, царившая внутри храма, противостояла хаосу за его стенами. Эту идею выражала декоративная программа храма: на рельефах внутренних стен всегда изображались мирные сцены (ритуалы, подношения царями даров богам), на внешних — война, триумф царей над врагами и дикими зверями.

Однако египетский храм (как и другие в древности) не был местом, специально предназначенным для богомольцев. Моленья приносились, как правило, вне его стен: перед колоссальными статуями у врат, у внешних стен (в том числе в часовнях с изображениями больших ушей — символом услышанности богом). Самые массовые из приношений богам — вотивные статуэтки из разных материалов и различной ценности. Большинство простых египтян поклонялись богам в маленьких часовнях, а также дома, где в «нишах» стояли глиняные фигурки малых «домашних» богов — например, покровительницы материнства богини-гиппопотама Таурет или карлика Бэса, отпугивающего своим страшным видом злые силы и потому считавшегося защитником женщин и детей.

Городской храм представлял собой также средоточие учености, хранилище папирусных свитков и вообще центр жизни любого поселения. Крупные храмы главных богов были богатейшими хозяйствами, которым фараоны жертвовали огромные ценности — пахотную землю, рабов, значительную часть военной добычи. Представление о размерах подобных жертвований дает знаменитый папирус Харрис. К самым прославленным храмам принадлежали комплексы Луксор и Карнак (егип. «Ипет сут», букв. «Самое избранное из мест») с главными храмами Амона-Ра и других богов (Мут, Хонсу, Маат, Монту). Эти храмовые комплексы в Фивах (месте наибольшей концентрации храмов в мире) создавались несколько сотен лет усилиями многих фараонов (в Новом царстве прежде всего Аменхотепа III и Рамсеса II). Их архитектура и оформление воплощали собой сложные религиозные концепции, решающие в том числе идеологические задачи. Храмы становились оплотом или, напротив, главным оппонентом власти. С середины II тысячелетия до н. э. начинается непомерное возвышение Карнака и его жречества, которое к I тысячелетию до н. э. фактически управляло государством.

Вплоть до Нового царства (середина II тысячелетия до н. э.) храмовые обязанности выполняли обычные люди, совмещавшие их с прочими, не относящимися к храмам занятиями. Они служили по договору, «сменами», получая плату (в том числе натуральными жертвами, «несведенными» богами), возвращаясь по окончании срока к своим обычным делам. Произнеся нужную формулу и облачившись в особый наряд (шкуру пантеры), совершить обряд приношения жертвы усопшему мог вообще любой египтянин.

В Новом царстве жречество превратилось уже в профессиональное, наследственное и замкнутое сословие, образовывавшее закрытую «корпорацию» со своей иерархией и дисциплиной. Жречество выступало хранителем не только религиозных, но и культурных традиций, в том числе положительных знаний своего времени. Именно с этой категорией связано изобретение, развитие и хранение письменности, астрономии и медицины.

Главным жрецом всех богов считался фараон, но фактически от его имени служили богам храмовые жрецы, которым царь «делегировал» свою функцию. Суть каждодневных храмовых ритуалов составляло обслуживание статуи бога, которая находилась в святилище. Статую божества умывали, одевали в чистые одежды, украшали, «кормили и поили»; «несъеденное» передавалось младшим богам, а потом распределялось между жрецами. Статуи (др.-егип. тут, букв. «образ») воспринимались «телами» богов, их «проявлениями». К статуям относились, как к живым, само изготовление статуи уподоблялось акту творения. Во время религиозных праздников статуи выносились из храма на переносных священных ладьях. Статуя Амона плавала по Нилу «в гости» в близлежащий Луксор для свершения важных ритуалов. Для народа это была единственная возможность видеть богов, поэтому статуи встречали толпы людей. Жрецы и жрицы носили белые льняные одеяния и соблюдали чистоту — личную и ритуальную. Верховные жрецы являлись образованными людьми и пользовались в Египте огромным уважением и влиянием.

Политеистический мир египетских богов конструировался по образцу земного государства, при этом роль верховного владыки пантеона и «царя» богов в разные эпохи египетской истории принадлежала разным богам. Как правило, она «доставалась» местному божественному покровителю новой династии земных царей, утвердившихся на троне.

«Верховный» бог получал известные преимущества (новые храмы, включение своего имени в теофорные имена династов и прочее), однако остальные члены божественного пантеона тем самым не исключались и не затмевались (за исключением краткого «правления» Атона). Эта особая роль принадлежала в свое время Хору, Ра, Монту, Атону и другим. Начиная с середины II тысячелетия до н. э. особое положение стал занимать Амон. Изначально местное малое божество Фив, в правление XVIII–XIX династий он поднялся до положения общеимперского божества, чья власть простиралась не только на весь Египет «до пределов его», но и вообще на все, что «окружает солнечный диск» — весь известный тогда мир. Его власть защитника распространялась не только на всех египтян (как царей, так и простолюдинов), но также и на все сохраняющее ему верность покоренное чужеземное население. К концу Нового царства фиванским жречеством была разработана теологическая концепция, делавшая именно Амона (а не законно правящего династа) единственным истинным фараоном Египта, который правил без посредников (в том числе царя). Интересен, однако, не только масштаб проявления его власти, но ее суть. Следует отметить неоднократно высказываемые идеи о возможной трансцендентности Амона (букв, значение имени «Сокрытый»), а также «всеохватности» его бытия, его «пантеистической» универсальности, что сближает его в гораздо большей степени, чем Атона, с позднейшими идеями монотеизма.

Вотивная фигурка Амона. Раскрашенное и позолоченное дерево бронза. Новое царство. XIX/XX династия. Фивы (?). Хильдесхайм Пелициус-музей

Древнеегипетская религия начала создаваться ранее египетского государства и просуществовала более 3 тыс. лет (дольше, чем какая-либо другая, и чем само государство), вместив предельно архаические верования с самыми изощренными «теологиями». В будущем некоторые ее идеи и иконографические образы (прежде всего связанные с Осирисом и Исидой) и идеи (например, посмертного суда) сыграли важную роль в более поздних религиях, в том числе христианства.

Религия и мировоззрение Древней Месопотамии

Одновременно с древнеегипетской формировалась другая великая ближневосточная цивилизация — в Междуречье Тигра и Евфрата. Месопотамская (т. е. шумеро-аккадско-вавилоно-ассирийская) религия, основы которой заложили шумеры, состоит из сложных напластований разных времен. Каждый народ приносил своих богов, которых в итоге оказалось не менее 3500: их по-разному называли, а их характер, деяния и отношения с людьми могли с веками пересматриваться.

В каждом городе Междуречья имелся свой главный бог-покровитель. Некоторые из них считались великими богами, управляющими миром в целом. Старейшими и самыми могущественными богами считались Ан (акк. Ану) — бог неба и Энлиль (акк. Эллиль) — повелитель воздуха. Оба имели титул «царей богов и людей», но старший Ан пребывал в небесных высях и на деле управлял миром Энлиль. Ему поклонялись в религиозном центре Шумера — Ниппуре. Позднее на престол «царей богов» выдвигались боги-покровители столиц новых месопотамских держав: Мардук (бог Вавилона) и Ашшур — (покровитель Ассирии и ее столицы).

Бог океана и пресных вод Энки (акк. Эа), хранитель божественной мудрости и полезных житейских навыков, считался самым благожелательным к людям. Большим почитанием пользовались бог Солнца Уту (акк. Шамаш) — хранитель справедливости, и бог Луны Нанна (акк. Син), бог писцового искусства и ученых знаний Набу, сын Мардука.

Воинственные ассирийские цари особенно почитали богов-воителей — бога грома и молний Адада и бога войны Нинурту. Бог Нергал и его супруга Эрешкигаль правили загробным миром, и их боялись не только смертные, но и боги. Богиня Инанна (акк. Иштар) была богиней плодородия, любви, раздоров и разрушений — иными словами, ведала всем круговоротом жизни и смерти. Среди месопотамских богов выделялись две большие группы: небесные игиги, а также подземные и земные ануннаки. В Вавилоне семью великими игигами считались Ану, Энлиль, Эа, Син, Шамаш, Мардук и Иштар.

Великие месопотамские боги, в отличие от египетских, обычно имели человеческий облик. Правда, Энки изображали с рыбьим хвостом, а Нергала — с головой петуха. Отличить же богов можно было сразу по рогатой тиаре, а также наводящему страх сиянию, которое так и называлось — «ужас блесков». Однако имелось много фантастических чудищ, а также малых (добрых и злых) демонов, которые выглядели полулюдьми-полуживотными. Самое известное чудище Тиамат, олицетворение первобытного хаоса, дракон со львиной мордой и птичьими ногами. Особой популярностью пользовались ламассу — крылатые быки с человечьими головами. Изображения чудищ в Месопотамии обычно охраняли разные святыни, городские и дворцовые ворота.

Боги и люди. Создание людей месопотамцы, как и египтяне, представляли по-разному. Шумерские мифы рассказывали, что люди, подобно траве, вырастают из-под земли, или что бог мудрости Энки и богиня-мать Нинмах вылепили их из глины Абзу (подземного мирового океана). В вавилонском мифе говорилось, что их слепил Мардук из глины и крови побежденного им быка.

Сходились же мифы в одном: великие боги сотворили людей лишь затем, чтобы те кормили их жертвами и избавили от тяжких забот по добыванию еды. Главным источником могущества богов считалась их способность предопределять судьбу любого существа и любой вещи. Это делалось каждый год на собрании богов или отдельным божеством.

Месопотамцы не считали своих великих богов добрыми, скорее, напротив, грубыми, опасными и своевольными. Их нужно было почитать потому что они были могущественны и мстительны, чтобы получить их покровительство и избежать гнева. Соблюдение всех предписаний богов обещало житейские блага в награду, а их нарушение — неминуемую кару. Бытовали и другие взгляды: боги столь далеки и капризны, что почитать их бессмысленно. В известном вавилонском «Диалоге Раба-рассудка и Господина-желания» утверждается: с богами дело иметь нечего, все равно их «не приучишь ходить за тобой, как собаку» никакими жертвами и молитвами.

С великими богами, однако, простой человек сам не общался, для этого существовал посредник — его личный бог-покровитель, обычно младшее божество. Он помогал человеку и его семье, был той силой, которая стояла за всеми его успехами.

У месопотамцев, в отличие от египтян, имелись также герои. Они были смертны, но обладали силой и способностями, далеко превосходящими возможности обычных людей. Благодаря героям, приближенным к богам, отчасти сокращалась дистанция между миром земным и сверхъестественным. Самым популярным из них был Гильгамеш, легендарный царь города Урука, совершивший много величайших подвигов, но испытавший поражение в главном — попытке обрести бессмертие. Шумерские былины об этом герое впоследствии много раз переделывались и дополнялись.

Представления о загробном мире. Смерть месопотамцы представляли как крылатое чудовище Нам-тар («отрезающий судьбу»), и на загробный мир (шумер. Кур) смотрели мрачно. Для них он представал «домом, откуда вошедший никогда не выходит», миром мрака и пыли, а его обитатели были, «как птицы, одеты одеждою крыльев», и «пища их — прах, и еда — глина». Судьба всего живущего была записана на глиняных табличках у богов, и судьи подземного мира, аннунаки, выносят только смертные приговоры. В подземное царствие попадают все — цари, герои и простые люди, и судьба у всех одинаково безрадостна. Чуть лучше она у тех, кто оставил много детей, пал в бою и по кому был исполнен погребальный обряд и принесены жертвы, но и те удостаиваются лишь покоя и чистой питьевой воды. Представлений о загробном суде, определяющем посмертную участь человека в зависимости от его поступков, у месопотамцев не сложилось. В их понятие «греха» входило нарушение принятых правил (например, ложь, кража, пролитие крови, притеснение слабых), однако от них можно было «очиститься» с помощью ритуалов и заклинаний. Поскольку за пределами земной жизни надеяться было не на что, смерть месопотамцы считали великим бедствием, а земное благополучие ценили превыше всего. Об этом говорят и месопотамские пословицы: «Ничто не дорого, кроме сладостной жизни»; «с хорошим имуществом, сынок, ничего не сравнится»; «небо далеко, а земля драгоценна».

Мифология богов. Еще в шумерскую эпоху сложились основные мифы о главных богах, которые впоследствии перерабатывались. Миф об Инанне (Иштар) и ее любви к богу-пастуху Думузи (Таммузу) напоминает египетский миф об Осирисе. Согласно мифу, богиня любви Иштар правит на небесах, а ее сестра Эрешкигаль, мрачная богиня смерти — в подземном царстве мертвых. Желая избавить мир от смерти и воскресить мертвых, Иштар отправилась в подземное царство. Но Эрешкигаль в своих владениях оказалась сильнее и пленила сестру. Она готова отпустить ее, если та найдет себе замену. Выкупом за Иштар стал ее возлюбленный, юный пастух Таммуз, а за него, в свою очередь, готова стать выкупом его сестра. Ценой этой жертвы Иштар возвращается на небо, Таммуз же на полгода опускается в подземный мир, т. е. умирает, а на другие полгода, пока его подменяет сестра, возвращается в наш мир. Предание об умирающем и воскресающем боге объясняло круговорот жизни и смерти и смену времен года — весны, поры рождения, и осени, времени умирания растительности.

Миф о потопе повествует о том, как боги ради прихоти решили уничтожить всех людей, наслав на землю чудовищное наводнение — «великий потоп». Однако добрый бог Эа решил спасти хотя бы одного человека. Он избрал праведника Утнапиштима, открыл ему будущее, посоветовал построить ковчег и спасаться на нем. Шестидневное наводнение уничтожило всех людей, кроме Утнапиштима — «все человечество стало глиной». Утнапиштим причалил к высокой горе и потом дал начало новому человечеству. В конце концов добрый Эа даровал Утнапиштиму, одному-единственному среди всех людей мира, еще и бессмертие. В предании о потопе отразились воспоминания о реальном событии — о затопившем всю Нижнюю Месопотамию гигантском наводнении, случившемся, как полагают, около 2950 г. до н. э. Позднее этот месопотамский миф лег в основу библейского предания о Всемирном потопе и праведнике Ное, спасшемся от него.

Миф о Мардуке излагает представления месопотамцев о возникновении неба, земли и человека. Вначале владыками мира были чудовища, которых возглавляла Тиамат. Она возненавидела младших богов и решила уничтожить их. Боги, устрашившись, отказывались с ней биться, и лишь молодой Мардук согласился, поставив условие: все боги признают за ним верховную власть. В отчаянии боги соглашаются на это условие. Взойдя на боевую колесницу, Мардук вступил в бой с Тиамат и ее воинством. Заткнув пасть чудовищу, чтобы то не могло проглотить его, Мардук прострелил сердце Тиамат. Ее тело он разрубил на две части: из одной создал небо, а из другой землю. Затем из крови старшего демона-быка, подручного Тиамат, Мардук сотворил людей, чтобы облегчить бремя богов, избавив их от необходимости добывать жилье и пропитание собственным трудом. Отныне богам не надо трудиться — их прокормят жертвами люди. Мардук распределяет обязанности богов, часть которых теперь идет в помощники богу Ану на небе (игиги), другая оставалась внизу (ануннаки). Семерых игигов, включая самого себя, Мардук наделяет титулом «Великий» и создает из них постоянное собрание «богов судеб». В «Энума элиш», главной космогонической поэме Месопотамии, повествующей обо всем этом, два содержательных слоя: первый — это миф о победе богов над хаосом, восходящий к древнейшим временам, а второй — вавилонская редакция этого мифа, которая, в угодном вавилонянам духе, выдвигает на первое место среди этих богов Мардука — бога-покровителя Вавилона. В некоторых ассирийских вариантах Мардук, в свою очередь, заменен на Ашшура.

Храмы и ритуалы. В истории Месопотамии исключительную роль играли храмы. Издревле они служили не только местами поклонения богам, но и хранилищами самого ценного в общине — запасов зерна и других продуктов. Именно амбары-святилища и стали теми центрами, вокруг которых образовывались древнейшие шумерские города-государства. Они выступали также центрами учености и библиотеками, хранившими тысячи глиняных табличек, а также вели торговые и банковские операции. Как правило, их не трогали даже завоеватели.

Обычный месопотамский храм — зиккурат, сложенный уступами из необожженных кирпичей, первыми начали строить шумеры. Самый известный из них — Этеменанки («Дом основания неба и земли») в Вавилоне, или прославленная «Вавилонская башня». В храмах стояли статуи богов, которые в Месопотамии инкрустировали драгоценными камнями и металлами. Они сами по себе представляли огромную ценность. Как и египтяне, простой народ статуи богов видел редко, обычно когда те покидали стены своих жилищ во время храмовых праздников. Однако месопотамцы придумали дарить храмам свои собственные статуи: они ставились в храм и могли постоянно «молиться» богам.

Дракон бога Мардука. Фрагмент декора ворот Иштар в Вавилоне. VI в. до н. э. Берлин, Государственный музей

Центральные культовые действия месопотамцев были связаны с празднованием Нового года, который приходился на день весеннего равноденствия. В этот день, считали они, начинался новый цикл жизни, а их великие боги определяют на год вперед судьбы всего живущего в стране. В вавилонское время перед статуей верховного бога Мардука жрецы зачитывали религиозные тексты, повествующие о сотворении мира. Праздник включал процессию выноса статуи бога, а также грандиозный пир для всего народа.

В Новый год, по представлениям месопотамцев, также должна была обновляться магическая сила царя и его связь с богами. Царь обязан был подтвердить свое право занимать царский трон. Для этого ему приходилось претерпеть различные испытания, которые ему устраивал бог, вплоть до пощечин и таскания за бороду. Обычно, на это время цари назначали себе «заместителей», которые и повергались унизительной процедуре. Известна история, когда такой «подменный царь», служивший царским садовником, так и остался на троне, потому что настоящий владыка умер.

В Вавилоне считалось, что празднование Нового года и обновление сил царя невозможно без волшебной статуи бога Мардука. Вавилоняне так верили в это, что когда персидский царь уничтожил статую Мардука, они навсегда перестали бунтовать против персов.

Эпос о Гильгамеше. Со времен Шумера месопотамцы задумывались о человеческой судьбе, о страданиях и смысле жизни человека, о справедливости богов; на эту тему создавались произведения особого жанра — так называемой «литературы мудрости». В месопотамских представлениях можно, в общем, выделить три-четыре традиционных выбора «смысла жизни», т. е. наилучшего для человека жизненного пути. Все они так или иначе представлены в крупнейшем эпическом произведении Месопотамии — литературном Эпосе о Гильгамеше (древний царь Урука), сложившемся на рубеже III–II тысячелетий до н. э. и популярном до конца месопотамской истории.

Сюжет «Эпоса» таков: сначала Гильгамеш угнетал свой народ и кичился своей силой, затем, найдя в лице богатыря Энкиду друга по себе и узнав настоящую дружбу, он раскаялся и пожелал сражаться во имя блага людей, убивая демонов и чудовищ. При этом он не считается с гневом великих богов и упрекает их в несправедливости и вероломстве. Увидав позднее смерть Энкиду, Гильгамеш впервые задумывается о собственной кончине и мечтает освободиться от смертного страха, добыв вечную жизнь — свойство богов, недоступное людям. После множества приключений Гильгамеш овладел было травой бессмертия, но ее похитила и съела змея. В печали Гильгамеш возвращается домой, и все, что ему остается — это зрелище стен родного города, возведенных по его приказу; им суждено еще много веков защищать жителей Урука.

Согласно одному из месопотамских воззрений, человеку следует сосредоточиться на своих отношениях с богами: упорное и непрерывное исполнение их предписаний должно обеспечить «богобоязненному» человеку (акк. палих-или) всевозможные житейские блага как награду со стороны богов (напомним, что этического пафоса в подобное отношение к богам не вкладывается: их надо слушаться не потому, что они добры или являются источником нравственности, а потому, что они могучи и суровы к непокорным). Эта концепция представлена во многих произведениях «литературы мудрости», но в Эпосе о Гильгамеше последовательно отводится: Гильгамеш периодически оказывается в конфликте с богами и демонами, не боится их гнева и в итоге остается победителем. Здесь же подробно описывается, как боги погубили человечество всемирным потопом просто каприза ради: «богов великих потоп устроить склонило их сердце». На вознаграждение богов невозможно полагаться, а их гневу можно с успехом противостоять. Иной (и, пожалуй, основной) выбор месопотамца — это собственно гедонистический выбор, в рамках которого смыслом всякого индивидуального существования является достижение обычных личных житейских радостей.

При этом из двух противоположных вариантов гедонистического идеала — грубо-эгоцентрического (погоня за чисто материальными благами, без соблюдения этических норм) и социально-этизированного (где важными радостями признаются любовь, дружба, честь, правота и заслуги перед окружающими, а этическим нормам отдается должное) «Эпос» делает решительный выбор в пользу второго, «товарищеского» гедонизма. Из тирана Гильгамеш преображается в героя, познав любовь и дружбу, а построенные им стены Урука появляются в финале «Эпоса» как главная награда и утешение в жизни Гильгамеша и вместе с тем как символ благого наследства, которое одни люди могут получать от других. Согласно «Эпосу», человеку не стоит чересчур бояться богов и склоняться перед их властью; лучший удел — беречь и охранять свою и чужую жизнь; единственное доступное человеку благо заключено в собственных радостях и добрых делах, совершенных им для других людей.

Вавилонские «теодицеи». С начала II тысячелетия до н. э. в Месопотамии распространяется концепция, согласно которой боги попечительны и справедливы по отношению к людям (хотя и не вполне всемогущи). Но в таком случае вставал вопрос теодицеи («богооправдания»): если боги и могущественны, и благи, то почему же в мире происходит столько несправедливости и зла, и праведники зачастую бедствуют, а злодеи преуспевают? Чем можно оправдать богов, коль скоро они допускают подобное? Этому вопросу посвящен ряд вавилонских текстов II тысячелетия до н. э., прежде всего поэмы «Владыку мудрости хочу восславить…» и «Мудрый муж, постой, я хочу сказать тебе…» («Вавилонская теодицея»). Их главные герои — праведники, соблюдавшие все божеские и человеческие законы, но тем не менее бедствующие и упрекающие поэтому богов в несправедливости и непредсказуемости.

Дающийся ему ответ таков: боги благи, а видимая несправедливость либо будет непременно устранена богами, когда у них до нее «дойдут руки», либо является на самом деле карой за то, что человек все же нарушил требования богов, сам не заметив этого, либо, наконец, объясняется важными причинами, которые и сам человек счел бы уважительными, если б их знал; но знают их только боги. Большой популярности такие ответы не приобрели, и с середины II тысячелетия до н. э. в Месопотамии вновь преобладают старые представления о богах, согласно которым особой справедливости от них и не ждут. Эта точка зрения отражена и в «Диалоге господина и раба» — вершинном произведении «литературы мудрости», очень распространенном и бережно переписываемом в конце II–I тысячелетии до н. э.

«Диалог господина и раба» представляет собой цепочку коротких диалогов Господина и его Раба, разбитых на несколько перекликающихся по содержанию пар наподобие такой: «— Учиню-ка я преступление! — Учини, господин мой, учини! Коль не учинишь ты злодейства, где возьмешь ты одежду, кто поможет тебе наполнить брюхо? — Нет, раб, не учиню я злодейства! — Не учиняй, господин мой, не учиняй! Кто учиняет злодейство, того убьют или сдерут с него живьем кожу, либо его ослепят, либо схватят и бросят в темницу… — Совершу-ка я благодеяние для своей страны! — Соверши, господин мой, соверши! Кто совершает благодеяние для своей страны, деянья того у Мардука в перстне. — Нет, раб, не совершу я благодеяния для своей страны! — Не совершай, господин мой, не совершай! Поднимись и пройди по древним развалинам, взгляни на черепа тех, кто жил раньше и позже — кто из них был злодей, кто благодетель?»

Шеду — крылатое божество. Дворец Саргона II в Дур-Шаррукине. VIII в. до н. э. Париж, Лувр

По тому же принципу перечисляются самые разные человеческие выборы, и получается, что есть одинаковые резоны совершить и не совершить любое действие, равно как и противоположное ему, боги непредсказуемы, а финал у всех жизненных путей одинаков и безнадежен — это смерть, стирающая человека и всякую память о нем, добрую или дурную. Заключительные строки гласят: «— Если так, в чем же тогда благо? — Шею мою и шею твою сломать бы, в реку бы тела зашвырнуть — вот что благо! Кто столь высок, чтоб достать до неба? Кто столь широк, чтоб объять всю землю? — Нет, раб, я тебя убью, отправлю первым! — А господин мой меня хоть на три дня переживет ли?»

До недавних пор этот финал трактовали как выражение крайнего пессимизма автора «Диалога»: коль скоро однозначно выигрышной жизненной стратегии нет, лучше не жить вовсе! Недавно, однако, выяснилось, что персонажи «Диалога» — не две личности (глупый господин и умудренный раб), а аллегории разных составляющих одной и той же человеческой души — Воли, Желающего Я (Господин) и Рассудка (Раб). «Диалог господина и раба» оказывается внутренним диалогом, и приоритет в нем по праву имеет действительный «господин» — «Я». Самоубийством готов покончить отнюдь не сам человек, а лишь его слуга-разум. Сам же человек — господин, «Желающее Я», этих самоубийственных призывов отнюдь не разделяет. Финал «Диалога» читается так: рассудок, доведенный до отчаяния неразрешимыми противоречиями жизни, советует покончить с собой, «Я» человека категорически не желает этого и уже готово уничтожить рассудок, чтобы тот не мешал ему своим отчаянием, но тут же выясняется, что без рассудка тоже не выживешь. Итак, «Диалог» говорит читателю попросту: «во многой мудрости впрямь много печали, головой весь мир не охватишь, но жить-то надо, а значит, надо жить с головой».