Кен сидел в комнате Грофилда, но Генри уже не было.
Грофилд вошел, закрыл за собой дверь и сказал:
— Тебе что, жить негде?
— Ты мне не нравишься, Грофилд, — ответил Кен.
— Тогда проваливай, — Грофилд потянулся и добавил, зевая: — Ну не ув вивительное ли в — вело? Всего семь часов, как встал, а уже с ног валюсь.
— Вероятно, тебя измотало волнение за соотечественников. — Я знаю одну девицу, с которой ты мог бы прекрасно поладить, — ответил Грофилд, взглянув на него. — Почему вам, ребята, ни разу не пришло в голову, что я тоже ваш соотечественник?
— Не стану тратить силы и искать смысл в твоем высказывании, — заявил Кен. — Ты установил связь?
Памятуя об ушастых стенах вокруг, Грофилд сказал:
— На такие дела нужно время.
— Времени у нас нет. Эти люди пробудут здесь всего два дня. Ты что, вообще ни с кем не сошелся?
— Я сделал одно интересное наблюдение, — сказал Грофилд.
— Никакой шпион не задаст вопроса, не зная ответа заранее. Кто-то из ваших людей наверняка видел, как я встретился с мисс Камдела в вестибюле и поехал с ней кататься.
— Мы знаем, что ты виделся с ней, — сухо ответил Кен. — Но нам неизвестно, по делу или нет.
— Если бы вы знали мисс Камдела, этот вопрос даже не возник бы. Она навроде вас. Ее не интересуют люди, озабоченные собственной судьбой.
— Насколько я понял, встреча была деловой. Каков ее итог?
— Со мной свяжутся.
— Кто?
— Онум Марба.
— Ты еще не встречался с ним? Грофилд погрозил Кену пальцем.
— Опять за свое? Если спрашиваешь, значит, знаешь, что встречался.
— Ты чертовски занудлив, Грофилд.
— То же самое я думаю о тебе, Кен. Если тебе нужны четкие ответы, задавай четкие вопросы. И не пытайся темнить.
— Конечно, это свинство с моей стороны, — едко проговорил Кен, — но я испытываю к тебе стойкое недоверие.
— Так уволь меня.
— Поначалу с тобой было забавно. Мне нравился твой свежий взгляд на вещи, и все такое. Но теперь забавам пришел конец, Грофилд. Я задам тебе прямой вопрос, коль уж ты так этого хочешь, и посмотрим, сумеешь ли ты дать мне четкий ответ. О чем ты говорил с Марбой?
— О том, зачем я здесь, и нет ли для меня какой-нибудь работы. Видишь, если со мной не темнить, я тоже темнить не буду.
— Возможно. Какую легенду ты ему скормил?
— Я участвовал в ограблении, какое провалилось, и теперь отсиживаюсь в Канаде, пока не уляжется шумиха.
— Неужели он столько о тебе знает? Я имею в виду грабежи.
— А почему нет? — Грофилд снова зевнул. — Послушай, с тобой очень везло, и все такое, но я и правда с ног валюсь. — Тебе больше нечего сказать?
— Ничего.
— Тогда я кое-что скажу. Мы проверили, кто такой Альбер Бодри.
— Кто?
— Тот похититель, которого убили.
— А, водитель! Ну, и что?
— Он член «Ле квебекуа».
— Звучит как название хоккейной команды. Кен взглянул на Грофилда.
— Совсем забыл, — сказал он. — Просто удивительно, о скольких вещах ты понятия не имеешь. Ты слыхал о сепаратистском движении Квебека?
— Не слыхал, — ответил Грофилд. — Что такое сепаратистское движение Квебека?
— Провинция Квебек — часть Канады, в которой преобладает франкоязычное население. Тут все французское — речь, обычаи, история, культура и прочее. За последние пятнадцать лет или около того здесь развились сепаратистские настроения, кое-кто хочет отделить Квебек от Канады и как-то пристегнуть его к Франции. Когда несколько лет назад сюда приезжал де Голль, он еще подлил масла в огонь, и теперь тут уже с полдюжины организаций, жаждущих независимого Квебека, от политиков до дикарей и террористов. Самая оголтелая из этих группировок называется «Ле квебекуа». Она стоит за вооруженный мятеж, а посему эта шайка, разумеется, самая малочисленная и бестолковая.
— Погоди-ка. Что значит «разумеется»?
— Там, где не существует притеснений, вооруженным революционерам не так легко добиться успеха. Тут немало молокососов, готовых измазать краской памятник Вулфу и Монтколму, причем, конечно же, фигуру Вулфа. Но когда речь заходит о том, чтобы взять винтовку и начать отстреливать всех, кто говорит по-английски, большинство молокососов предпочитает шмыгнуть в кусты.
— Всей душой согласен с вами, — проговорил Грофилд. Кен едва заметно улыбнулся.
— Не имеет значения, на каком языке ты говоришь, Грофилд, — сказал он. — У меня есть и более веские причины хотеть пристрелить тебя.
— Слушай, я стараюсь ладить с тобой, — напомнил ему Грофилд. — Постарайся и ты.
— Ладно, пожалуй, ты прав. Альберт Бодри был членом «Ле квебекуа», самой оголтелой и военизированной шайки борцов за освобождение Квебека.
— Они что, стреляют в тех, кто говорит по-английски?
— Нет, не всегда. Они отстаивают такого рода действия, но не продержатся долго, если и впрямь начнут стрелять.
— Тогда почему они напали на меня? И почему говорили друг с другом по английски?
— Правда?
— В машине, пока мы ехали к той хижине. Я тебе уже рассказывал. Я был в сознании, хотя и не мог пошевелиться.
— И они поговорили по-английски, — задумчиво проговорил Кен. — Второй парень тоже был французский канадец?
— У него был другой акцент, — ответил Грофилд. — Немного похож на немецкий, хотя и не совсем.
— Голландский?
— Нет, вообще не германский. Грубоватый такой.
— Хм-м - м-м, — протянул Кен, глядя в пространство и размышляя о чем то. — Возможно, все это объясняет.
— Что?
— Мы никак не могли понять, что замышляют в «Ле квебекуа», — ответил Кен. — Мы не знали, при чем тут вообще эта шайка. Но если Бодри говорил с доктором по-английски, стало быть, доктор не знал французского, и английский был их единственным общим языком. Может, они какие-нибудь маоисты? Там не было китайцев?
— Китайцев? Ты что, дурачишь меня?
— Нет. Между Францией и красным Китаем существует тонкая ниточка, о которой ты, наверное, не подозреваешь.
— Ну-ну…
— Эти страны очень похожи одна на другую, — сказал Кен. Если в восточном блоке красный Китай противостоит России, в западном Франция точно так же противостоит США. Обе эти нации многочисленны, глупы, хорошо вооружены и стремятся скрыть свои комплексы неполноценности. Это две ядерные державы, более-менее независимые от общемирового баланса сил, и их приверженцы в разных частях света симпатизируют и Франции, и Китаю. Канадские сторонники независимости Квебека, к примеру, дружат с маоистами из черных общин в Штатах.
— Господи! — изумленно воскликнул Грофилд. — Неужели я — единственный человек в мире, который не связан ни с одной организацией психопатов?
— Нет, Грофилд, ты принадлежишь к подавляющему большинству. Почти во всех этих организациях числится по десять-двадцать членов, и лишь в одной-двух наберется больше сотни. Но для судеб мира эти десять человек значат больше, чем десяток тысяч таких, как ты, сидящих перед телевизорами и считающих себя всезнайками, потому что наслушались Уолтера Кронкайта.
— Мир миру рознь, — ответил Грофилд. — Мне в моем мире прекрасно жилось и без вас, и без Уолтера Кронкайта. Ладно, не будем спорить. Ты хочешь сказать, что этот Альбер Бодри шпионил в пользу коммунистического Китая?
— Возможно. Или в пользу Франции. Или в пользу какой-то другой страны, находящейся в китайской орбите. Албании, к примеру.
— А разве Албания в китайской орбите? Кен удивленно посмотрел на него.
— Так ты даже этого не знал?
— Спокойной ночи, Кен, — сказал Грофилд.