Весна 1524

Все долгие месяцы ссылки Анна писала мне раз в неделю письма, напоминавшие мои в ту пору, когда меня отослали в деревню. Я помнила, она мне так ни разу и не ответила. Теперь я при дворе, а она там, далеко, во тьме кромешной, беру верх над сестрой щедростью — я-то отвечаю без промедления и, конечно, не премину рассказать о беременности и благосклонности ко мне короля.

Нашу бабушку Болейн тоже послали в Гевер приглядывать за Анной, и теперь обе они — молодая, элегантная леди французского двора и мудрая старуха, свидетельница того, как муж ее внезапно угодил из грязи в князи, ссорились с утра до ночи, как пара кошек на крыше конюшни, отчего обе пребывали постоянно в самом несчастном расположении духа. Анна писала:

Если не смогу вернуться ко двору, сойду с ума. Бабушка колет орехи голыми руками и везде разбрасывает скорлупу, которая хрустит под ногами, как ракушки улиток. Старуха настаивает на ежедневных совместных прогулках по саду, даже когда идет проливной дождь. Считает — дождевая вода полезна для кожи и оттого у англичанок такой бесподобный цвет лица. Смотрю на ее морщинистые, старые щеки и думаю — по мне, так лучше уж оставаться в комнатах.

Она пахнет просто ужасно и будто этого не замечает. Я приказала приготовить ей ванну, так служанка на другой день призналась — бабушка разрешила только посадить ее на табурет и помыть ноги. За столом она непрестанно мычит какую-то мелодию, а какую — сама не знает. Считает, мы должны держать открытый дом, чтобы любой бродяга из Торнбриджа или фермер из Эденбриджа могли войти в залу и любоваться тем, как мы едим, будто у нас — королевский двор и нам больше нечего делать с деньгами, только раздавать нищим.

Пожалуйста, ну пожалуйста, скажи дяде и отцу, если мне позволят вернуться, я буду делать все, что велят, им не надо меня бояться. Я на все готова, только бы уехать отсюда.

Я написала ей в тот же день:

Тебе скоро разрешат вернуться. Я уверена, потому что лорд Генрих помолвлен против воли с леди Марией Тальбот. Говорят, жених во время помолвки разрыдался. Он уехал сражаться на шотландскую границу — командовать отрядом своих людей из Нортумберленда. Их семейству приходится охранять северную границу, пока королевская армия воюет во Франции. Испанцы по-прежнему наши союзники, обе армии пытаются закончить этим летом то, что было начато прошлым.

В этом месяце наконец состоится свадьба Георга и Джейн Паркер. Я спрошу матушку, можно ли тебе приехать на свадьбу. Уверена, в этом она не откажет.

Я чувствую себя неплохо, только очень устаю. Дитя уже огромное и по ночам не дает мне спать — ворочается и брыкается в животе. Генрих ко мне ужасно ласков, и мы надеемся на мальчика.

Хотелось бы, чтобы ты была рядом. Он так мечтает о мальчишке, я просто боюсь — а вдруг девочка! Как бы сделать этого младенца мальчиком? Только не говори мне о спарже. Я все знаю про спаржу. И так уже заставляют ее есть три раза в день.

Королева не спускает с меня глаз. Теперь уже беременности не скроешь, ни для кого не секрет — это от короля. Уильяму не приходится сносить поздравлений с первым ребенком. Все знают и потому молчат, всем удобно, кроме меня. Иногда я себя чувствую полной идиоткой — живот далеко впереди, по лестнице без одышки не подняться, и муж, который мне улыбается, будто мы едва знакомы.

И еще королева…

Бога молю, чтобы не надо было ходить на службу в ее часовню два раза в день. Уж не знаю, о чем таком она теперь молится, теперь, когда надежд уже нет. Хотелось бы, чтобы ты была рядом. Мне не хватает твоего ядовитого язычка.

Мария

Георг и Джейн Паркер наконец, после множества проволочек, поженились в маленькой церквушке в Гринвиче. Анне разрешили вернуться из Гевера на один день, позволили сидеть на одной из дальних закрытых скамей, где ее никто не увидит, но до свадебного пира не допустили. Но важнее всего — свадьба намечалась на утро, а значит, Анна сможет вернуться из Гевера с вечера, и мы трое, Георг, Анна и я, проведем целую ночь с ужина до рассвета вместе.

Мы готовились к этой ночи, как повивальные бабки готовятся к долгим родам. Георг запасся вином, элем и легким пивом, я прокралась на кухню и выпросила у поваров хлеба, холодного мяса, сыра и фруктов, они с радостью навалили мне целый поднос еды, подумали — я такая голодная, потому что уже на седьмом месяце.

Анна была в коротком платье для верховой езды. Выглядела старше своих семнадцати лет, похудела, побледнела.

— Это все прогулки под дождем со старой ведьмой, — объяснила она угрюмо. Грусть придавала ей новый оттенок — никогда еще сестра не была так безмятежно спокойна. Словно выучила тяжелый урок — удача не падает тебе прямо в руки, словно спелые вишни. Сестра тосковала по тому, кого любила, — Генриху Перси.

— Он мне все время снится, — просто сказала она. — Как бы мне хотелось о нем не думать. Нет смысла оставаться такой несчастной. Я просто устала от этого. Звучит странно, правда. Устала быть несчастной.

Я глянула на брата. Он наблюдал за сестрой, лицо полно сочувствия.

— Когда его свадьба? — уныло спросила Анна.

— Через месяц, — ответил Георг.

Она кивнула:

— Тогда все кончится. Если она, конечно, не умрет.

— Если она умрет, он сможет, наверно, на тебе жениться, — с надеждой в голосе произнесла я.

Анна пожала плечами, сказала резко:

— Ты просто дурочка. Не могу я сидеть и ждать его, надеясь, что Мария Тальбот в один прекрасный день отправится на тот свет. Когда все это кончится, я еще кое на что сгожусь, правда ведь? Особенно если ты родишь мальчика. Тогда я буду теткой королевского бастарда.

Непроизвольно я положила руку на живот, будто стараясь охранить младенца — негоже ему слушать, что его тут хотят, только если он мальчишка.

— Он будет носить имя Кэри, — напомнила я ей.

— А если родится мальчик, сильный, здоровый и в придачу золотоволосый?

— Тогда назову его Генрихом. — Я улыбнулась, представляя себе золотоволосого мальчугана. — И король наверняка пожалует ему что-нибудь стоящее.

— Мы все вознесемся вместе с ним, — вздохнул мечтательно Георг. — Тетя и дядя королевского сынка. Вдруг он получит какое-нибудь герцогство или графство? Кто знает?

— А ты, Георг? — спросила Анна. — Рад-радешенек в эту радостную ночь? Я думала, ты будешь кутить всю ночь напролет, а не сидеть тут с двумя дамами, одной — толстой как бочка, другой — с разбитым сердцем.

Георг налил еще вина и мрачно уставился в бокал.

— Две дамы, одна — толстая как бочка, другая — с разбитым сердцем, вполне подходят к моему настроению. Я бы не смог танцевать и распевать песни даже ради спасения собственной жизни. До чего же она отвратительна! Моя любимая! Будущая женушка! Скажите мне по правде, это ведь не только мне кажется? Она такая отвратительная, что всякому хочется держаться от нее подальше?

— Чепуха, вовсе она не отвратительная, — резко ответила я.

— Меня от нее с души воротит, всегда воротило. — Анна своих чувств не скрывает. — Что бы ни случилось, сплетни, слухи, отвратительный скандал, напраслина — она тут как тут, подслушивает, за всеми наблюдает, в каждом видит только самое худшее.

— Я знаю, — угрюмо отозвался брат. — Боже! До чего милая у меня будет жена!

— В первую брачную ночь можешь ожидать какого-нибудь сюрприза, — хитро подмигнула Анна, подливая себе вина.

— Что такое?

Анна подняла брови.

— Для девственницы она слишком много всего знает. Большой запас сведений, куда более подходящий замужним дамам. Замужним дамам и шлюхам.

Георг остолбенел.

— Только не говорите мне, что она не девица. Не будь она девственницей, я бы точно смог от нее отделаться.

Анна покачала головой:

— Нет, я никогда не видала, чтобы какой мужчина переступил с ней границы приличий. Да и кому бы это понадобилось, ума не приложу. Но она смотрит во все глаза, слушает во все уши, не стесняется задавать разные вопросы и выслушивать всевозможные ответы. Я раз подслушала, как она разговаривала с девицами Сеймур о какой-то любовнице короля. Не о тебе, конечно. — Это было сказано в мою сторону. — Они затеяли целую беседу о поцелуях с открытым ртом, и о том, что делать с языком, и где должен был быть король, снизу или сверху, и про ласки, и про руки, и как доставить ему такое удовольствие, чтобы вовек не забыл.

— Так она знает про эти французские штучки? — изумленно переспросил Георг.

— Уверяла, что знает, — расхохоталась в ответ Анна.

— Вот и славно. — Брат налил себе вина в бокал и помахал бутылкой — хочу ли я еще. — Может, и не так плохо быть ее мужем, может, я зря опасаюсь. Про ласки, про руки… ну и что ты знаешь про руки, глубокоуважаемая Аннамария? Сдается мне, ты услышала не меньше, чем моя будущая женушка.

— Ну нет, меня не спрашивай, — ответила сестра. — Я — девственница. Спроси кого хочешь, хоть матушку, хоть отца, хоть дядю. А лучше кардинала Уолси, он сам меня провозгласил девицей. Официально объявлена девственницей, да не кем-нибудь, а самим архиепископом Йоркским. Кому быть более девственной, чем я?

— Тогда я тебе расскажу, когда узнаю, — куда более веселым тоном объявил Георг. — Я тебе напишу в Гевер, сможешь читать мои письма вслух бабушке Болейн.

Наутро свадьбы Георг являл собой весьма бледное зрелище, но только мы с Анной знали — тут дело не в беспутной ночи накануне. Он даже не улыбнулся, когда Джейн Паркер подошла к алтарю, но она так сияла, что хватило на обоих.

Сцепив руки на огромном животе, я думала о том времени, когда сама стояла у алтаря и обещала оставить всех и вся и прилепиться к Уильяму Кэри. Он взглянул на меня, слегка улыбнулся, будто тоже думал — тогда, только четыре года назад, нам, крепко взявшимся за руки во время церемонии, такое будущее и в голову бы не пришло.

Король Генрих сидел недалеко от алтаря, глядел на моего брата, венчающегося с молодой невестой, а я думала — семейство неплохо наживается на моем животе. На мою собственную свадьбу король опоздал, да и вообще — он туда явился скорее почтить Уильяма, своего друга, чем выказать уважение семейству Болейн. Но теперь он возглавлял процессию желающих счастья жениху и невесте, когда те после церемонии шли от алтаря по проходу церкви. Потом мы с королем, рука об руку, повели гостей к свадебным столам. Матушка улыбалась мне так, будто я ее единственная дочь, а Анна тихонько выскользнула в боковую дверь, села на лошадь и поскакала обратно в Гевер, сопровождаемая только несколькими слугами.

Я представила себе, как она скачет в Гевер одна и, подъехав к сторожке у ворот, видит в лунном свете хорошенький, словно игрушечный, замок. Мысленным взором видела я дорогу, петляющую между деревьев, ведущую прямо к подъемному мосту. Воображала ржавый скрип опускаемого моста, гулкие удары копыт по деревянному настилу, кони ступают осторожно, сырой дух идет ото рва с водой, дымок несет запах мяса, готовящегося на кухне на вертеле, аромат доносится до всякого, вступающего во внутренний двор. Представляла себе яркий свет луны, заливающий двор, ломаную линию фронтонов крыши на фоне темного неба, и в глубине души, вопреки всему, мечтала очутиться сейчас там, в Гевере, а не изображать шутовскую королеву маскарадного двора. От всей души желала я носить в своем чреве законного ребенка, сидеть у окна и глядеть на мою землю, даже если это всего лишь маленькое поместье, и знать — в один прекрасный день земля будет по праву принадлежать моему сыну.

Но вместо этого я была счастливицей Болейн, одаренной всеми благами, а главное, королевским благоволением. Кто знает, где пройдут границы земель моего сына, кто знает, как высоко суждено ему подняться?

Загрузка...