Другая Грань. Часть 1. Гости Вейтары

Глава 2 В которой происходит несколько удивительных встреч.

— Я думаю, что в его нынешнем виде господину Зуратели будет трудно подать на нас жалобу, — примирительно сказал Наромарт, показывая рукой на окаменевшего скульптора, но Ястреб хмуро покачал головой.

— Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас, предупреждаю. Ежели эта статуя — господин Цураб Зуратели, то, боюсь, прибавится еще одно обвинение — в убийстве. Причем, согласно законам Риттерберга, использование боевой магии является отягчающим вину обстоятельством.

Наромарт развел руками.

— Простите, у меня нет опыта общения со слугами закона. Мне вы тоже предлагаете покинуть город?

Стражники переглянулись, Ястреб печально покачал головой.

— Нет, доктор. Убийство — слишком серьезное преступление. Мы не можем вас так вот отпустить.

— Вообще-то я его не убивал, — начал было темный эльф, но его прервала пришедшая наконец-то в себя мадемуазель Виолетта.

— Погодите, погодите. Если будет установлено, что господин Зуратели в своём доме совершал преступления, то наши действия будут расценены как…

И, не окончив фразы, вопросительно посмотрела на Рыбачку.

— Ну, как не особенно умная попытка помощи Страже, я полагаю. Только нужны доказательства.

— Доказательства ожидают нас во внутреннем дворе, — хмуро сообщил Наромарт. — Там превращенные в камень дети, которых Зуратели обманом вытащил из других миров, чтобы превратить здесь в статуи пороков.

Лицо Рыбачки исказила гримаса.

— Знаете, доктор, после таких слов очень хочется нанести физический ущерб при задержании. Либо тому, кто делает такие вещи, либо тому, кто так гнусно клевещет.

— Что ж, надо найти в этой комнате артефакт, позволяющий превратить статуи в детей — и свидетельств у вас будет достаточно.

Ястреб хотел что-то сказать, но тут у дверей застонал и закопошился Джин.

— Так, всем молчать! — потребовала Рыбачка и довольно грубо подняла карлика.

— Ну, что здесь происходит?

— Госпожа, это не я, — забормотал Белью. — Я ни в чем не виноват. Я пальцем до детей не дотрагивался.

— Почему-то у меня на этот счет имеется иное мнение, — задумчиво протянула Рыбачка. — Впрочем, в нашем городе все решает суд, и только суд. Но обвинения в твой адрес очень серьезны, поэтому решения суда тебе придется подождать в городской тюрьме.

— Не хочу! Не хочу в тюрьму! Я ни в чем не виноват! Это все Зуратели! Это он вытягивал детей из иных миров и превращал их в статуи пороков. Я ведь всего лишь слуга, а не маг. Подумайте сами, как я мог участвовать в его экспериментах! Не надо меня в тюрьму, пожалуйста! — близость наказания повергла Джина в настоящую истерику.

— Если хочешь этого избежать, то ты должен помочь следствию. Понял?

Джин часто-часто закивал.

— Понял, конечно, понял. А как я могу помочь?

— Ну, во-первых, дать подробные показания о том, как господин Цураб Шем Зуратели доставал детей для своих… творений. А во-вторых, быстро давай сюда артефакт, который разрушит магию.

— Конечно-конечно, госпожа, — засуетился карлик. — Я все экспонаты знаю, что есть что. Вот, извольте.

Он направился к одной из этажерок и взял с полочки длинный серебряный жезл. Примерно треть его составляла отполированная рукоятка, затем он делился на четыре переплетающихся жгута, ближе к концу жгуты расходились, обвивали прозрачный кристалл, а потом снова сходились, образуя острие.

— Мадемуазель Виолетта, возьмите жезл, — попросил Ястреб.

— Пусть лучше его возьмет доктор Бользен, — ответила волшебница. — Превращения в камень не проходят бесследно. Дети могут испытать шок, я должна быть готова применить магию исцеления. Нар, ты ведь сможешь активировать жезл?

— Думаю, что да. Вроде бы, ничего сложного в этом нет.

— Отлично. Пройдемте во двор.

Сопровождаемые светящимися шариками Наромарта, они вышли из комнаты. Впереди шла Рыбачка, за ней семенил услужливый карлик, далее мадемуазель Виолетта и волшебник, замыкал шествие Ястреб.

Когда они спустились во внутренний дворик, Наромарт вдруг почувствовал всей своей вампирьей природой приближение полночи — времени наибольшей активности инфернальной магии. Это сказалось не только на нем: хоровод каменных фигур стремительно наливался Силой.

— Стойте.

Все остановились.

— Там опасно. Я посмотрю.

Наромарт осторожно вошел в круг фигур. Почти физически почувствовал Силу, потоки которой пронизывали всё его существо. А затем рядом с этим миром возник второй. Стоя во дворе дома Зуратели, эльф одновременно находился в парке какого-то города. Этот второй мир был виден смутно, всего на несколько десятков ярдов вокруг. С одной стороны парк вроде примыкал к реке, одетой в гранитную набережную. В том мире был день, и падал легкий зимний снег.

А еще в парке стояли статуи — еще более уродливые, чем творения господина Шема. Полукольцом, а не кругом. Не каменные, а отлитые из тусклого серого металла. А в центре полукруга — еще две статуи из металла золотистого — устремлённые навстречу друг другу маленькие мальчик и девочка с завязанными глазами.

Стоя в профиль к Наромарту и не замечая его, статуи рассматривали мужчина и женщина. Она — среднего роста, в теплых меховых одежах, он — высокий, немного сутулый, в клепаном кожаном доспехе странного покроя, но почему-то при этом без оружия, да еще и в шерстяном колпаке на голове. Нелепый вид этой парочки дополнялся тем, что на обоих были окуляры престранной конструкции.

— Ну что, Лешка, — услышал Наромарт женщину, — а это та самая Царевна Лягушка?

— Она, она, Лидия Владимировна, — кивнул мужчина. — По авторскому замыслу — аллегория Проституции.

Видимо, он продолжал говорить, но видение вдруг стало стремительно меркнуть и, через несколько мгновений, полностью исчезло. Остался только дворик, статуи детей и недоумевающая группа людей неподалеку. Начинающий маг еще раз прислушался к своим ощущениям — потоки Силы пропали.

— Похоже, что это не только памятник, а еще и недостроенный портал.

— Портал? — мадмуазель Виолетта торопливо принялась творить заклятья, стражники покрепче сжали в руках оружие. — Действительно, что-то связанное с перемещениями между гранями и планами здесь присутствует. Но, если это и портал, то он ещё явно не завершен.

— Что ж, этому можно только порадоваться. С кого начнем?

Волшебница подошла к ближайшей скульптуре. Наромарт сосредоточился. Магический посыл, взмах палочкой и…

Одетая в лохмотья девочка обвела двор широко раскрытыми глазами, оттопырила нижнюю губу и растеряно произнесла:

— Я ничего не понимаю…

А через несколько минут двор гудел на разные ребячьи голоса, к которым примешивались слезы бившийся в истерике на груди у мадемуазель Валентины птичницы Гертруды и проклятья гончара Клауса, избранных господином Шемом Зуратели на роль пострадальцев от детских пороков. Растерялись даже невозмутимые законники Рыбачка и Ястреб: хоть и бывалые люди, но такого им видеть ещё не доводилось.

Наромарт тоже не знал, что делать дальше, но тут его отвлекло настойчивое подергивание за плащ. Внимания к себе добивалась одна из оживленных статуэток — так сказать, девочка с собакой. Точнее, с рисунком собаки.

— Что такое? — удивленно спросил эльф. — Что случилось?

— Господин волшебник, — на вид, насколько Наромарт разбирался в людях, девчонке было не больше десяти лет — еще младше Женьки, но её голос, хоть и подрагивал от волнения, но был не по годам серьезен и рассудителен, — а Вы только нас расколдовали или и других можете?

— Других? Кого других?

— Там, где меня заколдовывали, была статуя волшебника.

— Точно, — вмешался стоящий рядом Женька, наконец-то пришедший в себя от потрясения. — Такой бородатый дядька из темного мрамора в остроконечной шляпе.

А ведь и правда, стояла такая в мастерской. Статуя как статуя, ничем особенным из остальных не выделялась. Неужели, тоже жертва? А почему бы и нет? Жаль, Дранго уже не спросить…

— Пожалуй, Вы правы, — Наромарт бросил взгляд на пытающегося навести порядок во дворе Ястреба и заспешил к двери. Женька и девчонка — за ним. В голову пришла, было, мысль пригласить мадемуазель Виолетту, но потом эльф решил, что Гертруде целительница нужнее.

В мастерской Наромарт сначала тщательно осмотрел статую. Судя по тонкости работы и впрямь творение не Зуратели, а Лонгхарда. Что ж, злое дело надо исправлять. Повернувшись в пол оборота к скульптуре, он активировал жезл. В следующее мгновение на месте камня стоял крупный человек в темных одеждах. А еще через миг кристалл на жезле в руке эльфа звонко лопнул, и мастерскую Зуратели осветила ослепительно яркая вспышка.

— Он просто не успел остановить то заклинание, которое хотел произнести перед тем, как его превратили в камень. Вот так я и приобрел свое увечье, — закончил свой рассказ Наромарт.

— А что было потом? — это, конечно, не утерпел любопытный Серёжка.

— Мадемуазель Виолетта сумела меня вылечить, но шрамы остались… А когда я почувствовал себя лучше, то стал искать возможность вернуться на свою Грань. Маги Риттерберга помогли нам попасть на Дорогу, а дальше, как я уже говорил, в ближайшем городе мы должны были найти себе проводника.

— А Женьку и Анну-Селену Вы хотели завести в их миры?

Наромарт промолчал. Врать он не любил и не умел, но и объяснять, что маленькие вампиры не могут вернуться в свою прежнюю жизнь, он тоже не собирался. Во всяком случае, пока. Он не сомневался, что его новые спутники свыклись с мыслью о том, что путешествуют в обществе эльфа, но доверие между ними пока было явно ниже того уровня, когда известие о том, что среди членов отряда имеются два вампира, не приводит к немедленному развалу отряда.

— Что же получается, мы вас задерживаем на дороге домой? — не унимался Серёжка, воспринявший молчание Наромарта, как подтверждение своей догадки.

— Почему это вы задерживаете? — не согласилась Анна-Селена. — Вообще-то решение принимали мы все, и меня никто ни к чему не принуждал.

— Ну, все равно… Если бы я мог вернуться к родителям…

Мальчишка не договорил.

— А где твои родители? — спросила девочка.

— У меня их теперь нет, — глухо ответил Сережка после небольшой паузы.

— Извини, я не знала…

— Ладно…

— Я вот книжку одну читал, — вступил в разговор Женька, — про ребят, которых инопланетяне похищали. Так вот, для них специальный полигон придумали. Вроде как острова в океане. Сорок островов, каждый из которых соединен с двумя-тремя другими разводными мостами. Днем их сводят, ночью — разводят.

— И что? — довольно вяло поинтересовался Сашка.

— И то, что раздали ребятам оружие и сказали: те, кто захватит все сорок островов — вернутся к родителям. А остальные — погибнут. И ребята начали воевать друг с другом — чтобы вернуться.

— И убивать? — ужаснулась Анна-Селена.

— И убивать, — безжалостно ответил Женька.

— Ну и зря, — спокойно заметил Сашка. — Не друг с другом надо было воевать, а с теми, кто их похитил.

— А как с ними воевать, если они абсолютно непобедимы?

— Абсолютно непобедимых не бывает, — так же спокойно ответил Сашка. — Если идет борьба, значит, у каждого есть своя слабость. Главное — найти ее. Кстати, чем книжка кончилась?

— Герой вернулся домой, — без особой охоты сообщил Женька.

— Что перебил всех и захватил сорок островов? — не унимался казачонок.

— Нет, нашел слабость у тех, кто их захватил.

— Вот видишь, я же с самого начала сказал…

— Что видишь? — рассердился Женька. — Это же книга. В книгах всегда так бывает: сначала героя загоняют в безвыходное положение, а потом он чудом спасается и всех побеждает. А в жизни все по-другому. В жизни чудес не бывает.

— Это как посмотреть, — возразил Наромарт. — Взять хоть нашу историю. С одной стороны, нашу победу над Зуратели можно считать и чудом, а с другой — все закономерно. Рано или поздно, но его тайна все равно была бы раскрыта, и возмездие бы его настигло.

— Ага, рано или поздно… Для того, кому поздно, от этого не легче…

— А кому, вообще говоря, поздно? Для превращенных в камень время останавливается, Анна-Селена может подтвердить.

— Могу, — охотно откликнулась девочка. — Сначала я рисовала в мастерской, потом вдруг что-то случилось — и я уже во дворе. А между этим как будто ничего и не было. Я даже испугаться не успела.

— Это хорошо, что Зуратели был псих и только превращал людей в камень. А если бы он их убивал? — не сдавался Женька.

— Убрать все зло из мира — не в моей власти, — вздохнул Наромарт. — И не в твоей. И ни в чьей из нас. И я не верю тем, кто громко обещает сделать жизнь каждого счастливо и беззаботной. Но это и не нужно…

— А что же нужно? — поинтересовался Балис. Лезть в спор детей ему казалось не солидным, но последние слова эльфа затронули старую рану в его душе.

— Нужно всего лишь стараться жить так, чтобы вокруг себя было меньше зла и больше добра. Не кидаться устроить жизнь тех, кто обитает где-то далеко и о ком ты почти ничего не знаешь, а помогать тем, кто рядом: родным, друзьям, знакомым.

— И всё?

— А разве этого мало? Ведь каждый — чей-то родственник или знакомый. И если в его беде помогут близкие, то зачем ему нужна помощь героя, пришедшего откуда-то издалека…

— И для полного соответствия своим словам тебе надо было отказаться от борьбы с Зуратели. Ты же не житель Риттерберга, — усмехнулся Женька.

— Во-первых, я не закон издаю, а даю совет, к тому же очень общий. Я не герой и приключений на свою голову не ищу, но уж если они меня находят, то я от них не прячусь. Во-вторых, неправильно говорить, что Зуратели победил я. Один бы я с ним никогда не справился: Зуко, мадемуазель Виолетта, Евсей Доксеев, ты — все поучаствовали.

— Ага, особенно этот предатель, — настроение у Женьки окончательно испортилось, когда Наромарт упомянул его в одном ряду с русийским магом.

— А, по-моему, он как раз делал то же самое, что и эти твои ребята с островов. Велика ли разница, как убить — своими руками или руками другого человека?

— Ребята с островов друг друга не знали. А к Евсею мы в гости пришли, как к другу. Чай вместе пили, все рассказали… Если он так Зуратели боялся — мог бы сразу отказаться нам помогать. А то сначала помог, а потом предал. Тоже мне, Рыцарь Крапивы. Если они все такие предатели, то правильно их повсюду не любят!

— Ребята с островов знали, что против них — не враги, а такие же, как и они — которых заставили. Это же не враги, я бы их убивать не стал, — улучил возможность высказаться Сережка.

— Это вот так здесь говорить хорошо, когда для тебя это все сказки. А когда в лицо тебе направлен меч, и если ты не поднимешь в ответ свой, то умрешь, все сразу становится по-другому, — Женька старался придать своему голосу уверенность, но ему не очень-то это удавалось. Ведь меча ему пока что держать в руках не приходилось — разве что изредка деревянный муляж-бокен, когда на тренировках в секции айкидо отрабатывались приемы самообороны против вооруженного мечом противника. Тогда ему эти занятия казались не очень умными и наивными — трудно себе представить, чтобы в начале третьего тысячелетия кто-то бегал по Киеву с настоящим мечом и желанием убить. Все нормальные убийцы (если только убийцу можно назвать нормальным) давно перешли либо на ножи, либо на огнестрельное оружие. Однако, оказавшись в Риттерберге, свое отношение к тем тренировкам он изменил — теперь полученные знания могли пригодиться в любой момент. Жаль только, что знаний этих оказалось совсем немного, но здесь исправить уже ничего было нельзя.

— Надеюсь, ребята, вам не придется решать эти проблемы на практике, — попробовал подвести итог Мирон. Женька хотел что-то ответить, но не успел: с передка донесся голос правившего фургоном Сашки:

— Эгей, похоже, это наш дуб.

Женька, Сережка и Балис живо соскочили с повозки, Анна-Селена, сидевшая ближе к Сашке, выбралась на передок, Наромарт неуклюже замешкался. Мирон помог ему выбраться из фургона, и теперь все путешественники смотрели на открывшийся впереди вид.

В этом месте ущелье расширялось, стены его становились более пологими, между камней то тут, то там мелькали зеленые пятна травы. Левую стену рассекала узкая щель, куда уходила тонкая лента ответвляющейся дороги. А у самой развилки рос непонятно как здесь очутившийся дуб. Не очень высокий, зато толщиной, наверное, в четыре обхвата, раскинувший во все стороны могучие узловатые ветви, покрытые густой зеленой листвой. Совсем молодой, светло-зеленой листвой, словно сейчас только вступала в свои права весна.

— Думаю, это то место, о котором нам говорилось во снах, без всяких сомнений, — нарушил молчание Наромарт. — Саша, в ущелье точка перехода?

Казачонок прислушался к собственным ощущениям.

— Да, и очень близко.

— Что ж, как и предполагалось… Ну что, поворачиваем?

— Вроде, все уже решили, — недовольно проворчал Женька.

— Тогда, вперед.

Эльф хотел забраться в повозку, но Гаяускас остановил его.

— На два слова, Наромарт.

— Пожалуйста.

Когда они отошли на несколько шагов, чтобы остальные не могли слышать разговора, Балис сказал:

— Сегодня утром Вы сильно помогли мне. После того, как я рассказал Вам о сне, мне стало намного легче.

— Мы договорились, что еще вернемся к нашему разговору, — напомнил темный эльф.

— Верно. И мы обязательно к нему вернемся. Но сейчас разговор не обо мне, а о Вас. Может, Вам тоже стоит более активно бороться со своими страхами?

— Что именно Вы предлагаете?

— Мы сейчас попадем в новый мир. Мир, которого не знаем мы, и который не знает нас. Может, Вам стоит войти в него с открытым лицом?

С минуту Наромарт раздумывал, затем произнес:

— Пусть так!

И, решительно откинув капюшон, вернулся к повозке.

За поворотом дорога довольно резко стала клониться вниз. Склон горы слева неожиданно резко оборвался, открылся котлован глубокой впадины. Гаяускас, давно не бывавший в горах, почувствовал себя несколько неуютно. С одной стороны почти отвесная стена, с другой — пропасть, а между ними — дорога шириной каких-то пяток метров. Он соскочил с повозки, чтобы посмотреть, насколько крут склон котловины. Увиденное не сильно вдохновляло: пусть перед ним оказался и не обрыв, но крутизна склона была на глаз градусов шестьдесят, к тому же сам склон представлял из себя осыпь с густо разбросанными по ней крупными валунами. И только метрах на пятистах книзу он становился более пологим и обрастал невысокими сосенками.

— Неприятный склон, — сообщил Балис, забираясь обратно в повозку.

Наромарт что-то ответил на непонятном ему языке.

— Что? — переспросил Гаяускас.

Темный эльф снова что-то сказал, и капитан снова его не понял. Да и не только капитан.

— Ох ты, мы же с Тропы сошли, как же я забыл, — донесся снаружи голос правящего конем казачонка.

— Что забыл, Саша? — с беспокойством спросил Мирон.

— На Тропе все друг друга понимают. А на Гранях — как придется.

— В-весело, — пробормотал Балис. — И как мы теперь будем?

— Нужен системный подход.

Мирон достал из кармана ветровки блокнот и авторучку и принялся расчерчивать небольшую табличку. С интересом наблюдавший за его действиями, Наромарт откуда-то из складок плаща извлек плоскую металлическую коробочку, больше всего напоминавшую своим видом портсигар, и металлическую же тонкую палочку с заостренным концом. И то и другое он протянул их Нижниченко. Открыв створки, Мирон с удивлением обнаружил, что имеет дело с подобием записной книжки: внутренние стороны металлических пластинок были покрыты слоем воска, на котором отчетливо виднелись нацарапанные палочкой значки. Утвердительно кивнув, Мирон вернул предметы черному эльфу и приступил к опросу.

— Сначала попробуем разобраться, кто чего умеет. Кто понимает — отвечайте. Кто говорит по-русски?

Как и ожидалось, ответили все, кроме Наромарта и Анны-Селены.

— Хорошо. На украiньской мове размовляете?

Все трое мальчишек ответили утвердительно, Гаяускас промолчал.

— Do you speak English? [3]- продолжал Нижниченко.

— Yes, I do, [4] — капитан предположил, что будет единственным собеседником, но к нему присоединился Женька:

— Yes, I can speak English a little. [5]

— А это какой язык? Английский? — поинтересовался Сережка, очередной раз давший волю своему любопытству.

— Именно, — кивнул Мирон.

— Parlez-vous francas? [6]

— Oui, [7] — на сей раз компанию Балису никто не составил.

— Ты и французский знаешь? — изумился Нижниченко.

— Тебе можно, а мне — нельзя?

— Да я кроме этой фразы и "amore"[8] не знаю ничего. Это больше для них, — Мирон кивнул на молчащих Наромарта и Анну-Селену, и продолжил. — Sprechen Sie Deutsch? [9]

— Ja. — снова ответил только Гаяускас. [10]

— Слушай, Бинокль, а ты насколько хорошо владеешь этими языками?

— Шекспира, Дюма и Гете в подлиннике без словаря читать, безусловно, не сяду, но объясниться смогу.

— Круто, — совершенно искренне одобрил Женька.

— Ага, — кивнул Сережка.

— Что тут такого, у господ офицеров знать несколько иностранных языков считалось обычным делом, — с некоторым чувством превосходства сообщил Сашка.

— Традиции царской Армии были несколько… утрачены, — попробовал объяснить Мирон, и тут же поймал себя на мысли, что лучше бы было промолчать.

К счастью, Сашка не стал развивать тему, ограничившись ироничным:

— Да я понимаю…

После чего Мирон продолжил опрос:

— Татарча эйт? [11]

В знании этого языка никто не признался.

— Тогда у меня — все, — грустно сказал Мирон, заполняя минусами очередной столбик. — Балис, твоя очередь.

— Боюсь, шансов мало. Для начала — литовский. Ar jus kalbate lietuviskai? [12]

Молчание.

— Kas te rДДgite eesti keelt? [13]

Молчание.

— Других языков я, можно сказать, не знаю.

— А можно сказать, что ещё кое-что знаешь? — хитро усмехнулся Мирон.

— Ну, воспоминания детства кое-какие остались. Потом еще во Флоте пришлось с итальянским ознакомиться…

— Пробуй все, что можешь. Видишь же, для девочки и эльфа мы языка пока не подобрали.

— Хорошо. Vai jus runajat latviski? [14]

Молчание.

— Czy mowi panove po polsku? [15]

Молчание.

— Parla Italiano? [16]

Молчание.

— Все. Полное и окончательное все, — подвел итог Балис. — Белорусский выучить не сподобился, единственный раз слышал от Олежки Скобелева белорусскую речь только на неделе дружбы народов в седьмом классе: "Сердечно запрошаем подороже и попригоже Белорусси — краине блакитных озер, могутных сосен и щирых, процовитых людей".

И на эту цитату ни Наромарт, ни Анна-Селена не отреагировали.

— Белорусский нам бы вряд ли помог, — грустно улыбнулся Нижниченко. — Те, кто говорят на белорусском, должны хоть немного понимать и русский, и украинский. Так что — здесь нам ловить нечего. Кстати, а что, в Вильнюсе в семидесятых говорили на польском и латышском?

— Сразу видно, что в Прибалтике Вы, товарищ генерал, не работали.

— Не приходилось. А что всё-таки не так?

— Понимаешь, большинство тех, кто не бывал в Прибалтике, рассматривают её как единое целое. Для них каждый прибалт говорит на всех трех языках. А на самом-то деле, всё совсем по-другому. Три замкнутых на себя узких мирка. Каждый говорит на своём языке и не испытывает ни малейшего желания изучать чужой.

— Выходит, что…

— В Вильнюсе, естественно, говорили на литовском и русском.

— Ну а ты откуда взялся, такой нетипичный?

— Из Ленинграда. Я ж тебе рассказывал, когда гостил в Севастополе…

— Это я помню, — улыбнулся Мирон. — Просто интересно стало, если для литовцев говорить на эстонском и латышском настолько нетипично, то почему ты этими языками владеешь?

— Просто у меня в детстве было увлечение — языки учить. У меня же мама — наполовину эстонка. Так что с самого детства — три языка. Мне нравилось, хотелось еще какой-нибудь язык изучить. Родители только радовались. И пошло: английский, французский, немецкий… А польский и латышский — это уже в Вильнюсе, когда постарше был. Друзья были — латыши и поляки. Вот их-то я немного и поэксплуатировал.

— Поучительно… Ладно, продолжим опрос Саша?

— Кроме русского и украинского я ничего не знаю.

— Женя?

— Казахский. Сен казакша билесын ба? [17]

И снова неудача.

— Сережа?

— Молдавский знаю, конечно. Ворбиць ын лимба молдовеняске? [18]

Нет ответа.

— Гагаузский немного. Гагаизджа канушьёрсунуз? [19]

Молчание.

— Могу попробовать на румынском, — виноватым голосом сказал Серёжка, словно это из-за него спутники утратили возможность общаться. — Только вряд ли это что изменит, он же на молдавский очень похож. Vorbiюi romвneєte?[20]

Как и предполагал мальчишка, и этот язык оказался эльфу и девочке незнакомым.

— И что мы теперь делать будем?

— Погодите, — мелькнула догадка у Женьки. — А так — понимаете?

— Ой, я уже испугалась, что мы не сможем с вами разговаривать, — воскликнула Анна-Селена.

— Ну, все-таки смогли объясниться, — с явным облегчением произнес Наромарт.

— На каком языке ты с ними говоришь? — поинтересовался Мирон.

— На языке того города, где мы встретились. Наверное, это дополнительное действие магии Зуратели — попадая в город, мы смогли говорить на местном языке.

— Жалко, что, сойдя с Дороги, мы не стали говорить на местном языке, — вздохнул Сережка.

— Жалко конечно, — согласился Мирон. — Но попробуем и с местными как-нибудь разобраться. А ты, Женя, теперь у нас самый важный человек — переводчик.

Бескровные губы маленького вампира тронула улыбка. Наверное, первая с того момента, когда повозка Наромарта наехала на костер Сашки и Мирона.

— На всякий случай расспроси Наромарта и Анну-Селену о том, какие языки они знают.

Оказалось, что и у эльфа, и у девочки языковой запас был солидным. Анна-Селена кроме родного говорила еще на двух языках своего мира, а Наромарт, помимо двух человеческих языков своей Грани, владел так же тремя диалектами эльфийского, языком подземных гномов и, что самое удивительное, драконьим.

— А разве драконы существуют? — простодушно удивился Сережка.

Вопрос повис в воздухе.

— Жень, ну спроси его про драконов…

— Делать мне больше нечего, — проворчал Женька. — Вот учи их язык и сам расспрашивай.

— Жалко тебе, что ли? — заступился за младшего Саша.

— Да ничего мне не жалко, — раздраженно пояснил Женька. — Просто, такие истории надо не в переводах слушать. А из меня рассказчик никудышней, это я точно знаю.

Фургон уютно поскрипывал и покачивался на ходу. На дороге никого. Однообразная череда кустов справа и слева навевали скуку и сон. Только Ушастик неутомимо перебирал копытами, его совершенно не трогало однообразие пути. Минуты складывались в часы. Риона задремала и перестала изводить дядю своей тысячей «почему». Не исключено, что ей снилась паутина, Повсеместно Протянутая Пауком. Эта мысль ненадолго отогнала дрёму, и Йеми невольно улыбнулся. Солнце перевалило за полдень. Через пару часов можно сделать привал, а до Кусачего леса на этот раз явно удастся добраться до заката.

Очередной поворот заставил Йеми вспомнить о богах и об их удивительной зависти к планам смертных. Посреди дороги стояла повозка, запряжённая конём, вокруг которой столпились странные люди, явно занятые обсуждением какого-то важного вопроса. Через мгновенье сон окончательно покинул жупана, ибо он догадался, что обсуждаемый вопрос явно из разряда "в какую сторону ехать", что странно, ибо на тракте из Прига в Плесков нет развилок (если не считать поворота в Кусачий лес), а решать вопрос о цели путешествия посреди пути — явно неразумно для людей солидных, путешествующих с повозкой и детьми. Ведь не могут же они тоже направляться в Кусачий лес? Купцы, конечно, могли захотеть оказаться на торжище раньше своих соперников, но тогда зачем с ними дети, тем более, если одна из них — девочка? Может, это не купцы, а разбойники, захватившие повозку, коня и детей? Нет, не похоже: в этой странной компании совсем не чувствуется взаимной враждебности, а своим чувствам следует доверять, пусть и до известного предела. Так кто же они, в конце концов? Неожиданно для себя Йеми понял, что совершил непростительную ошибку, что не задал себе этого вопроса раньше, увлёкшись построению догадок о причинах странного поведения новых для себя людей. Итак, самый заметный из них — высоченный чернокожий калека с изуродованной шрамами правой половиной лица. Ещё заметно, что у него проблемы с правой рукой и правой ногой. Немногим ниже другой, явно воин, судя по тому, как он осматривался и привычности, с которой придерживал свисавшее с плеча на ремешке странного вида оружие. В том, что это оружие, Йеми сомневался не долго. Конечно, такая вычурная штука могла оказаться и инструментом какого-нибудь неведомого ремесла, колдовским приспособлением или культовым предметом, но последние предположения отчего-то показались совершенно неуместными. Третий взрослый и, по виду, старейший среди чужаков, в этой непонятной компании выделялся только своей обыкновенностью: переодень его в нормальную одежду и не отличишь от цехового мастера, скажем, из Прига. Четверо детей, из них одна девочка. Старший вооружён длинным и необычно тонким мечом и кинжалом. Может, он из благородных?

Тщательнее рассмотреть чужаков не удалось. Неутомимый Ушастик дотащил фургон до места, где пялиться на встреченных путников было бы уже просто невежливо. Ладно, не удалось угадать, можно спросить. Повинуясь движению вожжей, коняга встал, как вкопанный.

— Лёгкого вам пути, почтеннейшие!

Двое чужаков явно ответили приветствиями, но на каких-то совершенно непонятных языках. Наверное, они и вправду совсем издалека. Что ж, кагманский язык они не узнали. Надо бы попробовать морритский — наверняка они откуда-то из Империи.

— Удачи и процветания вам, достойнейшие!

Реакция на его приветствие оказалось совершенно невероятной: на лицах абсолютно у всех встречных, от девочки до ремесленника отразилась крайняя степень изумления. Даже изудородованное лицо чернокожего здоровяка (точнее, его живая половина) не смогло скрыть волнение.

— А я поняла, — громко сказала на морритском девочка.

— И я, — подхватил младший мальчишка. — Здорово, я еще и на…

Тут ему под ребра очень аккуратно и скрытно (но Йеми заметил это движение) въехал острый локоть мальчика с мечом, и фраза оборвалась на полуслове.

Возникшую паузу заполнил "цеховой мастер":

— И тебе удачи и процветания, достойнейший!

Риона, должно быть, проснувшаяся от остановки, шёпотом спросила:

— Это кто, дядя Йеми?

— Пока не знаю, тигрёнок.

Действительно не знал, но очень хотел узнать.

— Куда путь держите? — дежурный обмен приветствиями явно становился содержательным.

— В город, на ярмарку, — теперь говорил чёрнокожий. Странная компания во время разговора казалась напряжённой, как будто каждый в ней опасался, что сосед выболтает какой-то важный секрет.

— Так в городах ближайшая ярмарка через полгода будет. Может, вы на Кусачинскую ярмарку едете? Так она совсем не в городе и начнётся почти через осьмицу, когда Умбриэль в силу войдёт.

— Может, и на Кусачинскую, — дылда явно ухватился за предложенную идею. Дело становилось всё интереснее и интереснее: чужаки не хотели раскрывать незнакомцу цель своего путешествия, но не заготовили убедительной отговорки на этот простой и совершенно естественный вопрос, может, и вправду заблудились, — а ты куда направляешься?

— Туда и еду, — Йеми изобразил самую любезную улыбку из своего арсенала: теперь надо посмотреть на реакцию странной компании. При удаче удастся заманить их с собой и понаблюдать день-другой. За это время многое можно выяснить, даже не задавая вопросов и не устраивая сложных проверок. Если же не выйдет, то придется придумать ещё что-нибудь.

— Может, ты покажешь нам дорогу?

— Отчего же не показать. Поезжайте за мной и к закату прибудем на место. Я — Йеми, купец из Прига, а мою племянницу зовут Риона.

— А меня зовут Наромарт. Я — бродячий целитель. А это — мои спутники: Мирон, Балис, Саша, Женя, Анна-Селена и Серёжа, — представившийся Наромартом по очереди отметил других чужаков поворотом головы и добавлять к этому явно ничего не собирался.

В голову Йеми закралась шальная, но больно уж соблазнительная идея.

— Скажи, Наромарт, а ты, случайно, не из длинноухих людей с севера?

— Я и впрямь издалека, Йеми. Вот насчет севера — точно не скажу: столько времени странствую, что уже и забыл давно.

— Хорошо, поезжайте за мной, — кивнул кагманец и повернулся к своей повозке.

Такой вот ответ: что «да», то и «нет»… Ничего из него определишь, даже твердо зная, что длинноухих людей севера, которые вовсе и не люди, отцы-инквизиторы вырезали под корень еще во времена господаря Аврыла Сурового, того, что ввел моду разбойников на кол сажать, вместо того чтобы, по примеру дедов-прадедов, на суку вешать. Мода эта не прижилась, и уже его сын, Лукань Добрый, вернулся к проверенному веками способу наказания, но слава о суровом господаре запала в сердца подданных на долгие времена. По имперскому-то календарю более сотни весен с тех пор прошло. Нынешний господарь — Аврыле правнук родной, а всё помнят в народе строгость Аврылову, ох, помнят…

Ну, да не в давно покойном господаре дело. А в том, что в аккурат пока он леса Кагмана от разбойников очищал, на севере отцы-инквизиторы за тех самых длинноухих всерьез взялись. Объявили, что лежат на тех людях-нелюдях проклятья богов, да такие, что и снять их никак нельзя. Только что уничтожить всех до последнего. И уничтожали. Еще яростнее, чем драконов. Тех хоть позволяют сетам да лагатам в рабстве держать, да еще и у императора драконьей авиации аж три полных крыла, а ушастых даже и в рабство не брали. Хотя, как говорят легенды, были эти жители лесов лучшими на земле лучниками. Теперь таких уж нет.

И, хотя Йеми всегда с очень большим недоверием относился к утверждениям, в которых звучало слово «все» (велика Вейтара, мало ли на ней сыщется укромных местечек), но нельзя было не признать, что в нынешнее время длинноухих в известных ему землях никто не видел, да и слухов о них особо не ходило. Так, только старые легенды о былом могуществе древней расы… На совесть поработали инквизиторы Меча, если только бывает у таких совесть…

И вот теперь прямо посреди дороги встречаешь ушастого, который, как ни в чем не бывало, вступает в дружелюбную беседу. Сказка, да и только… Или же спокойствие это оттого, что Наромарт — совсем иной крови? Мало ли у кого уши длинные.

Тут взгляд человека упал на влекущего повозку коня, и Йеми не смог держать усмешки: вот уж у кого уши — всем ушам уши. Наромарту таких и за сто лет не вырастить, как бы не старался.

Ладно, рано пока гадать, дальше будет видно. А пока — надо ехать…

И вновь Ушастик неутомимо стучит копытами по дороге на Торопию, только Риона уже не спит и разглядывает неожиданных попутчиков через задний полог повозки.

Кусачий лес показался, когда до заката оставалось часа два, не больше. Йеми теперь всё время придерживать Ушастика, чтобы попутчики совсем не скрылись из виду: то ли конь Наромарта оказался менее выносливым, то ли (менее вероятно) повозка более нагруженной, а может, и то и другое вместе. Риона успела поинтересоваться: почему Наромарт такой чёрный и страшный; станет ли Серёжа таким же высоким, как Балис, когда вырастет; какой породы конь неожиданных попутчиков; как называется штуковина, которая висит у Балиса на плече; сможет ли старый Ардуз пошить такую же одежду, как у Анны-Селены; можно ли разрубить мечём Саши хотя бы ореховый прутик; почему Женя такой бледный; что за странные дощечки со звездочками на плечах у Балиса и для чего они нужны; почему у Серёжиных сандалий подошвы гнутся и не стучат; почему у Анны-Селены волосы не заплетены в косы; кто такой Саша — морритский лагат или кагманский жупан; почему у Анны-Селены и Жени одинаковые кольца, может, они брат и сестра; и так далее. Сначала Йеми даже радовался наблюдательности племянницы, но когда вопросы пошли на третью осьмию, он затосковал, но продолжал терпеливо высказывать свои предположения.

Разговор с Рионой никак не давал ему сосредоточится и разобраться, с кем же все-таки сегодня свела его судьба. Странные были незнакомцы, очень странные. И не в дощечках на плечах или длинных ушах тут было дело, неправильность встречных была гораздо серьезней и должна была иметь более глубокие причины. Понять бы только, в чем они заключались.

Итак, Наромарт. Все же он — явный нечка. Об этом говорила не только необычная форма ушей, но и другие признаки. Миндалевидный разрез глаз (точнее — уцелевшего глаза), серебристые волосы — такого у людей не встретишь. Все остальные путешественники — люди. Но, тем не менее, он не только равный среди них, но ему еще и доверяют вести переговоры с незнакомцами. Положим, в Кагмане это вызывает удивление и не более того. Но меньше чем в сутках пути отсюда Мора, где такое поведение влечет за собой быструю встречу с инквизиторами, встречу, влекущую за собой очень печальные последствия. Кстати, кагманского языка никто из них не знает, а вот морритский знают все. Знать язык Империи, но не знать порядков в ней — это странность, так странность.

Что еще? Шрамы. Полное впечатление, что Наромарта за собой чуть ли не цельную морскую лину тащила взбесившаяся лошадь. Хотя нет, в такой ситуации пострадали бы в первую очередь спина или живот, а у него поврежден именно бок. Что еще может быть? Ожог? Возможно, только вот непонятно, под какой огонь он умудрился так попасть и как сумел после этого выжить. А еще любопытнее было бы узнать, чего ему с такими ранами дома не сидится? Бродячий лекарь? Так купил бы домик в городе и лечил бы народ помаленьку. Если действительно хороший целитель, то проблем с деньгами не будет. Вот плохому лекарю и вправду на одном месте долго не усидеть, ежели жизнь дорога.

Всё? Нет, есть еще одна интересная деталь. Плащ Наромарта, скрывающий всю его фигуру. Дорогой плащ из черного бархата, расшитый серебряной нитью. Вот в эти серебряные узоры и привлекали внимание. Уж очень назойливо они наводили на мысль, что хозяин плаща не чужд магии. Но магию выставлять в этих краях на показ не принято, если, конечно, ты не маг на службе Императора. Только вот магами на службе Императора могли быть исключительно люди.

Интересная картинка получается: совсем рядом с границей Империи расхаживает, как ни в чем не бывало, существо, которое, с какой стороны на него не глянь — явный кандидат на арест инквизицией. Арест с хорошо понятными последствиями: допрос с пристрастием и публичная казнь того, что останется после допроса.

Самое простое объяснение — Наромарт просто идиот, не способный нормально воспринять окружающий его мир. Но, не проходит: в разговоре с Йеми загадочный незнакомец показал себя здравомыслящим собеседником. Значит, одно из двух: либо он просто не подозревает, какой опасности себя подвергает, либо думает, что имеет от этой опасности надежную защиту. Что ж, надо будет под благовидным предлогом проверить, какое из этих двух предположений ближе к реальности.

Переходим к следующему встречному. Балис. По всем признакам — человек. Рост, конечно, вызывающе высокий, но такое бывает, даже если в роду ни капли крови высокорослых нечек. А если и есть посторонняя кровь, то ее столь мало, что даже инквизиторы придираться не станут. Итак, на вид ему — две с небольшим дюжины весен, никак не больше: в щетине седых волосков не заметно. Смуглая кожа, черные волосы, карие глаза. Пожалуй, уроженец северного побережья Большого Внутреннего моря. Скорее всего — коренной моррит: во-первых, говорит на их языке без акцента, во-вторых, брить лицо — морритская традиция. Другой вариант — оксенец, пьемурец или даже кантанец — там принято носить береты. Точнее, береты еще носят в Ледонии, но на горца этот парень никак не похож. А, главное, Йеми никогда не приходилось ни слышать, ни, тем более, видеть ни оксенца, ни ледонца в берете черного цвета. Причем, головной убор Балиса был не случайной деталью, но явно органичной частью костюма. Надетый на нем узкий кафтан с так заинтересовавшими Риону пластинками на плечах и шерстяные штаны тоже были чёрными, как и высокие кожаные сапоги совершенно необычного фасона: облегающие ноги чуть ли не до самых коленей. Мало того — Йеми при всём желании не мог и даже предположить, из кожи какого животного была сделана эта обувь: настолько необычен стал её вид после обработки неизвестным способом. На правом рукаве кафтана кагманец разглядел небольшую эмблемку, назначение которой было абсолютно непонятно. Сначала Йеми предположил, что это герб, но тут же отверг эту мысль: кто же вышивает герб на рукаве? Немного больше это походило на значки имперских легионеров. Если бы под панцири они надевали рубахи с длинными, а не с короткими рукавами, то, пожалуй, в таком расположении эмблемы и впрямь был бы смысл. Вот только одежда с длинными рукавами морритам была совершенно несвойственна.

Ну и, конечно же, непонятное оружие. Йеми так и не удалось себе даже приблизительно представить себе, как оно действует. Понятно, что не рубящее и не колющее — рубить и колоть там просто не чем. На ударное тоже не тянет: и весу в нем особого нет, и взять так, чтобы от души размахнуться тоже не очень удобно. Получается, что стреляющее. Скорее всего — из торчащей трубки. Но если это так, то выходит, что стреляет оно совсем маленькими стрелками. А главное, непонятно, что толкает стрелку: тетивы-то нет. Вот и получается, что больше всего оружие Балиса походило на духовую трубку, обвешенную всякой дрянью вчетверо больше весом. Но такое безобразие нормальный человек возьмет с собой разве что на какую-нибудь церемонию, куда этикет велит приходить только с парадным оружием, красивым и неудобным. А вот чтобы взять с собой такое безобразие в дорогу — надо быть немного не в ладах со своей головой.

Мирон на вид постарше Балиса весен на пять. Внешность совершенно нехарактерная, родом может быть откуда угодно. Кстати, по-морритски тоже говорит без акцента. Ох ты, как же сразу-то в голову не пришло? Они же все чисто говорят на языке Империи. Точнее, заметить-то это Йеми заметил, но значения не придал. А ведь это очень интересно. Мирон — моррит? Нет, не похоже. Одежда — совершенно не морритская, не признают там ни длинных рукавов, ни штанов, даром, что Мора севернее Кагмана. Севернее-то — севернее, а лето там потеплее, чем здесь, да и зима тоже. Но, что не странно, одежда у Мирона не просто не морритская, а, как и Балиса, никакая. Причем, что еще хуже, никакая не так, как у Балиса, а по-другому. Поверх рубахи — легкий и тонкий кафтан из неизвестной ткани, штаны из другой ткани, но тоже из неизвестной, шнурованная обувь напоминает чувяки, но не кожаные, а, опять же, из какого-то неизвестного материала. Если он действительно купец, то просто обязан торговать такой одеждой. Богатые господа ее обязательно купят: не постоянно носить, так похвастать друг перед другом. А теперь простой вопрос: трое взрослых, четверо детей, много ли места в фургоне для товара? И второй вопрос: а много ли товара свезет коняга, которого они в фургон запрягли? Если не «родственник» Ушастику, так получается, что товару у них в повозке всего ничего, даже притом, что Мирон и Балис не едут, а идут рядом с фургоном.

Теперь Саша. Никакой он не жупан — это совершенно ясно: кагманский жупан родного языка не забудет. На лагата он тоже не особо походил. Во-первых, полотняная рубаха с длинными рукавами и странными застежками-бусинками, продетыми в специально прорезанные дырки, и штаны никак не могли считаться подходящей одеждой для благородного лагата. Во-вторых, меч у него слишком странный — тонкий, словно спица. Таким и вправду рубиться несподручно, разве что, только колоть. С другой стороны, мальчишка боевой — под темно-русыми волосами Йеми разглядел тянувшийся через весь лоб длинный белый шрам. Конечно, заработать такой можно самым прозаическим способом: например, неудачно спустившись с абрикосового дерева. И все же больше шансов заполучить его в бою.

А еще у Саши была довольно странная обувь — сапоги хоть и из хорошо знакомой Йеми телячьей кожи, но непривычного фасона: по форме такие же, как и у Балиса. Что-то слишком уж много неизвестного. Словно вот так посреди Кагмана вдруг появились люди из каких-то далеких-далеких земель, а он, Йеми, — первый местный житель, что с ними встретился. Придет же такое в голову…

Женя. С ним проще: одежда очень похожа на клевонскую. Клевон от Моры довольно далеко и в Империю вошел не так уж и давно. Но говорит Женя, как и остальные путешественники на морритском без акцента. Кстати, акцент уроженцев Клевона и окрестностей ни с чем не спутаешь, у них очень характерный гортанный выговор. У Жени этого нет и близко. И потом, тамошние жители, как правило, высокие, светловолосые и голубоглазые. Жене на вид, пожалуй, вёсен одиннадцать, и для своего возраста он невысок, худощав, глаза у него карие, а волосы — темно-русые. Худобу, как и бледность, можно приписать тому, что он не совсем здоров, но недостаток роста и цвет волос уже ни на что не спишешь.

Последний мальчишка, Сережа. По одежде, как и у большинства его спутников, ничего не определишь. Где, скажите, в цивилизованных землях носят хитоны, сшитые с обеих сторон? И заправляют их в портки? И где носят такие портки, которые даже не закрывают колени? А ведь носят. Аристократы, не имперские, конечно, а местная знать, как раз в Оксене и окрестных провинциях, носят такие портки и называют их панталонами. Так, Оксен уже второй раз всплывает, это надо запомнить. Может не Оксен, может Пьемур, Фарунта, Канта, не суть важно. Важно то, что не носят там ни хитонов, ни сандалий. Это одежда как раз самого юга Лакарского полуострова, даже в Кагмане так одевается меньшинство, да и то не в Приге, а в южной части страны (если, конечно, говорить именно о людях), а уж к северу от Валаги — и вовсе отдельные оригиналы. Причем хитоны всегда длинные, а у сандалий деревянные подошвы, которые не гнутся. А у Сережи, это даже Риона заметила, подошва у сандалий кожаная. Вообще-то ничего не обычного в этом, на первый взгляд, нет: в Айяве, да и в самой Море встретить обутого в солеи мальчишку — дело довольно привычное. А вот за пределами этих провинций такого не увидишь, поэтому-то Риона так и удивилась незнакомой обуви. Всё дело в том, что обувь эта предназначена для ношения в доме или для коротких прогулок, но никак не для путешествий. В дальнюю дорогу следует обувать что-то более прочное. Непонятно… Кроме того, на уроженца Айявы мальчишка не похож совершенно — там почти все кучерявые, а у него волосы прямые. А вот оксенцем он вполне может оказаться: кожа смуглая, каштановые волосы, серые глаза. При этом, как и все остальные встречные, говорит на правильном морритском.

Ну и, напоследок, девочка. Само по себе удивительно, конечно, что в такой большой компании, состоящей из одних мужчин, путешествует совсем маленькая девочка. Но ни о чём определенном это не говорит. Дальше. Тоже клевонская одежда. Тоже правильная морритская речь. Кстати, то, что так странно бледны именно обладатели клевонской одежды — это совпадение или есть в этом причина? Может они брат и сестра? Вряд ли. У девчонки глаза ярко-синие, а у мальчишки — карие. И еще — уши, форма раковины совсем не похожа. Конечно, это не доказательство, бывают не похожие друг на друга братья и сестры, к тому же, общий у них может быть только мать или только отец. А, вот еще что, прическа-то у Анны-Селены совсем не клевонская. А какая? Очень трудно сказать: во всех известных землях женщины и, естественно, девочки, носят длинные волосы, а у этой — короткие, чуть ли не мальчишеские. Уж не мальчишка ли это переодетый? В таком возрасте мальчика от девочки в дороге только по одежде и отличишь. Надо будет понаблюдать.

Ещё с полчаса они ехали по тракту вдоль границы Кусачего леса, пока, наконец, не добрались до развилки. Главная дорога уходила на север, в Торопию, к Плескову, а небольшая проселочная дорога убегала вглубь пущи. Здесь Йеми снова остановил Ушастика, пока вторая повозка, наконец, не нагнала отставание. Мирон и Балис шли рядом с ней. Первый явно устал, второй даже не запыхался. Правивший повозкой Саша был явно чем-то смущён и часто поглядывал на идущих пешком.

— Вот и поворот в Кусачий лес, — объявил Йеми. — Поехали.

— Что-то не очень гостеприимно это выглядит, — Балис кивнул на вкопанный рядом с развилкой дороги кол, на вершине которого был укреплен выбеленный солнцем и ветром человеческий череп.

— Браконьеров здесь не любят, — кивнул местный житель. — Только вы ведь купцы, а не браконьеры. Чего вам бояться?

— Мы ничего не боимся, — вступил в разговор длинноухий Наромарт, — но нам не приходилась никогда раньше бывать на ярмарке, въезд на которую украшен столь необычным приглашением.

— Возможно, вы приехали сюда из мест спокойных и мирных, но в этот край, увы, иногда наведываются убийцы, разбойники, браконьеры и другие мерзавцы. Это — только осуществление правосудия.

— Пусть так, — согласился Мирон, — но зачем выставлять это напоказ?

— Чтобы другие желающие поохотится в этом лесу могли еще раз поразмыслить о своей судьбе и отказаться от этого желания, сохранив, таким образом, свою жизнь.

— Но ведь это видят не только браконьеры, но и мирные люди. Или вот дети. У тебя самого маленькая дочка…

— Риона — моя племянница.

— Извини, пусть племянница. Неужели ей нужно это видеть?

— Нужно, — убежденно заявил Йеми. — Риона — уже большая… девочка, и должна знать, что в этом мире живут не только её друзья, но и враги. И если перепутать одних с другими, то придется за это платить дорого… Очень дорого.

— Ладно, — принял решение Наромарт, — поехали дальше. Об этом странном обычае мы сможем поговорить позднее.

По мере того, как они углублялись в лес, настроение Балиса всё ухудшалось. То и дело немного в стороне от дороги он замечал небрежно прикрытые волчьи ямы. Всё говорило за то, что небрежность эта была демонстративной: хозяева леса всячески пытались подчеркнуть, на какое гостеприимство могут рассчитывать нежданные гости. Капитан решил, что делится со спутниками этими наблюдениями пока не стоит, но обменялся понимающими взглядами с Сашкой: подросток тоже заметил ловушки и принял их во внимание.

Минут через двадцать после того, как они свернули с тракта, справа по ходу повозок обозначилась опушка.

— Подъезжаем к священной роще, — предупредил Йеми.

— Священной? — переспросил Наромарт.

— Да, местные жители её очень почитают. Можно сказать, это сердце Кусачего леса. Так что, пожалуйста, ведите себя подобающим образом.

— А как именно подобает себя вести в священных рощах? — уточнил целитель.

— Не в, а рядом. Во-первых, не пытайтесь туда зайти, это можно сделать только с разрешения обитателей леса. А, во-вторых, около рощи нельзя громко кричать и вообще шуметь.

— Можно подумать, что мы только и делаем, что заглядываем под каждое дерево и орем во всё горло, — проворчал себе под нос Женька, но так тихо, что его услышал только чуткоухий Наромарт.

А еще через пару минут дорога вывела их на край леса, и перед путешественниками предстал пологий холм, покрытый высокими, метров тридцать в высоту, пушистыми елями. Лес, по которому они ехали до этого, был по большей части лиственным, редко встречались одиночные пихты, и различие между ним и священной рощей прямо-таки бросалось в глаза.

— Это же кремлевские ёлки! Какие они большие! А я думал, что они — маленькие, — восхищенно произнес Сережка.

— Ты видел кремлевские ёлки? — немного удивился Мирон.

— Ага, — кивнул мальчишка и добавил по-русски. — По телевизору.

Действительно, примерно половина елей на холме были голубыми. Мирону и Балису не раз доводилось видеть такие деревья в крупных городах — в Советском Союзе их любили использовать для украшения центральных парков и площадей. Немало голубых елей росло на территории московского Кремля, неудивительно, что мальчишка назвал ёлку «кремлевской». Но всё это были отдельные декоративные посадки, а вот так, чтобы увидеть столько редчайших деревьев в пусть и священном, но диком ельнике, в их мире было делом совершенно необычным. Это впечатляло.

Но еще больше впечатляли соседи голубых елей: такие же высокие, такие же пушистые, только вот хвоя у них была сизого, можно сказать — белого с лёгкой примесью зелени, цвета. Видимо, решил Мирон, какая-то местная порода. Но на всякий случай спросил у Сережки:

— А белых ёлок ты не видел?

И добавил по-русски:

— Тоже по телевизору.

— Не, таких белых не видел, — серьезно ответил паренек.

— И я не видел, — признался Гаяускас.

— И я, — поддержал Сашка и добавил. — Только расскажите как-нибудь, что такое телевизор.

— В моих краях такие ели встречаются, — вступил в разговор Наромарт. — И белые, и голубые. Только вот редко.

— Да они и здесь не часты, — сообщил Йеми. — Ту, которую вы белой назвали, мы сизой зовем. Она у нас в лесах нередко попадается, но не так, чтобы большим ельником, а одно-два деревца среди других пород. А вот голубых елей кроме этой священной рощи в Кагмане не встретишь. Да и в соседних землях тоже.

— Откуда же они тут взялись? — полюбопытствовала Анна-Селена.

— Их в давние времена принесли из дальних земель и посадили здесь драконы… Или грифоны, — ответила, было, Риона, но засмущалась и совершенно растерянно закончила: — Так рассказывают.

Дядя поддержал племянницу:

— Эта роща посажена очень давно, люди уже забыли о том, как она появилась. Остались только предания. Но, в любом случае, голубые ели растут очень далеко отсюда. Это совершенно точно.

Дорога обогнула холм и снова увела в лес, священная бело-голубая роща осталась за спиной, но начатый разговор не утихал. Сережка увлеченно объяснял Сашке, как работает телевизор. К некоторому удивлению прислушивавшегося к разговору Мирона, оказалось, что Сашка хорошо знаком с основами радиотехники, знания которых не хватало младшему мальчишке, пусть и родившемуся почти через сотню лет. Нижниченко особо отметил, что разговор очень быстро перешел на русский язык: в языке этого мира таких слов как «телевизор», "радиоволны" или "искровой телеграф" просто не существовало. Наромарт же пустился в объяснения особенностей распространения тех или иных пород деревьев. Из его слов выходило, что голубые ели тенелюбивы, любят так же влажный климат, и лучше всего чувствуют себя на берегах рек и озер. Ель же белая, называемая в этих краях сизой, не так прихотлива к тени, да и заморозки переносит гораздо лучше, но при этом плохо приживается вдали от водоемов. На это Йеми заметил, что Валага от священной рощи довольно далеко, а Ласковое озеро — еще дальше. Наромарт только обезоруживающе улыбнулся и заявил, что священная роща на то и священная, чтобы нарушать обычные законы. Не случайно, наверное, что за пределами рощи ни белых, ни голубых елей что-то незаметно, а ведь между рощей и лесом не такая уж и большая поляна, ветер наверняка заносит семена в лес. Потихоньку осмелевшая в обществе незнакомцев, Риона сообщила, что прошлой осенью ей разрешили взять в Приг совсем маленькую голубую ёлочку, всего две ладошки высотой. Они с мамой посадили деревце в парке папиного замка, и в холодные месяцы, глядя на него, вспоминали Кусачий Лес. На удивленный вопрос Анны-Селены о папином замке, Йеми пояснил, что его старший брат, Кейл, живет в Старом Пригском замке.

— Разве вы не проезжали через Приг? Замок невозможно не заметить, к его стене примыкают Торопийские ворота, — невинно поинтересовался Йеми.

— К сожалению, мы ехали другой дорогой, — ответил Мирон.

— Жаль. Сам-то замок ничего особенного не представляет, но сразу за ним разбит небольшой парк, очень красивый. Обязательно его осмотрите, когда будете в городе, — любезно предложил кагманец.

— А разве купцы живут в замках? — поинтересовался Серёжка. — Я всегда думал, что в замках живут… эти, как их…

— Благородные господа, — поддержал вопрос мальчишки Мирон. Проживающий в замке купец и вправду выглядел не слишком правдоподобно.

— А почему — купцы? — в свою очередь удивился Йеми. — Это я — купец, а мой брат Кейл — советник болярина.

Дело было даже не в том, что замок Кейла Пригского, отца слишком непосредственной Рионы, находился в совершенно другом месте. Дороги не через Приг в то место, где Йеми встретился с этими странными путешественниками, просто не существовало. Если только они ехали не из Торопии. Но в таком случае хоть один из семи встречных должен был высказать хоть легкую досаду, что они дали крюк в шесть часов пути. Это только для гигантов холмов, чья легендарная тупость пережила своих хозяев, начисто истребленных имперскими легионами, поход в Альбену через Итлену и Пену — привычное дело, людям по такому случаю свойственно сокрушаться. Но незнакомцев, похоже, потеря половины дня пути ничуть не расстроила.

Но времени, чтобы хорошенько обдумать услышанное, кагманцу не хватило. Буки и дубы снова расступились по сторонам, открывая широкую зеленую поляну. Немного в стороне от того места, где на поляну выходила дорога, был разведен большой костер. Над ним на двух деревянных рогульках был уложен металлический вертел, на котором жарился здоровенный кабанище. Вертел неспешно вращал упитанный мужчина в кожаных штанах чуть ниже колен и такой же жилетке без рукавов, да в грубых деревянных сандалиях-калигах. Ушастик призывно заржал, толстяк повернулся, и на его заросшем лице расплылась широкая улыбка.

— Йеми, старый бродяга! А я уж думал, что ты сегодня не приедешь. А где крошка Ри?

— Я здесь, Курро! — племянница выскользнула из повозки и через мгновение уже висела у лесного жителя на шее.

— Пусти, кошка, — дурашливо запричитал Курро. — Не маленькая ведь!

Бросив вертел, он закружился на месте, словно желая стряхнуть девочку с шеи, но та только крепче сомкнула объятья на его широком затылке и залилась веселым смехом.

— Ладно, пусти, а то кабан пригорит, — наконец, остановившись, попросил толстяк, и девочка выполнила его просьбу. Покрасневший от натуги, Курро повернулся к подошедшему Йеми.

— Ух, кошка — она и есть кошка. Сразу играть.

— Соскучилась она в городе, — виновато ответил купец. — Вот Кейл с Дарридой и решили её на лето сюда отпустить. Сами собираются приехать, но попозже, сам знаешь, у них в городе дел невпроворот.

— А это кто с тобой? — толстяк кивнул на переминавшихся у своей повозки путешественников.

— Ранние гости, купцы на ярмарку. Я им дорогу показал, — объяснил Йеми, а затем, понизив голос, добавил. — Странные они. Понаблюдать за ними надо. И лишнего с ними не болтай.

Понимающе кивнув, повар повернулся к путешественникам.

— Купцам мы рады. Добро пожаловать, будьте гостями Кусачего леса. Располагайтесь, ужин скоро будет готов.

— А Сибайя-то где? — спросил Йеми.

— Да все скоро придут: до темноты уже недолго осталось, — посмотрев на небо, хмыкнул толстяк и снова занялся и вправду начавшем было пригорать кабаном. Сашка распряг и спутал конягу, который тут же принялся поедать сочную зеленую траву, при этом время от времени подозрительно поглядывая на своего длинноухого собрата и явно стараясь держаться от него подальше. Ушастик в свою очередь никаких попыток к более близкому знакомству не предпринимал, так что внимания собравшихся на поляне кони не отвлекали.

Йеми, видя, что гости не знают чем себя занять, решил помочь им справится с неловкостью.

— Уважаемые, а не поможете ли вы подготовится к ужину? Конечно, негоже гостей заставлять работать, да только сейчас ведь и развлечь вас и нечем и некогда.

— Конечно, поможем, о чем разговор, — охотно согласился Мирон.

— Тогда пусть кто-то вместе с Курро последит за кабаном, а остальных прошу со мной: будем накрывать к ужину.

— Кто к костру? — поинтересовался Наромарт.

Путники переглянулись.

— Давайте я, — предложил Саша.

— Давай.

Остальные двинулись вслед за Йеми и Рионой. Короткая тропинка сквозь заросли орешника вывела их к порогу стоявшего прямо среди леса небольшого сарайчика. Двускатная соломенная крыша опускалась до земли, так, что боковых стен у постройки вообще не было, а в торцевой, сложенной из крупных бревен, была прорезана дверь, закрытая на толстую деревянную палку. Вытащив импровизированный засов, кагманец распахнул дверь и предупредил:

— Аккуратно, не споткнитесь!

И шагнул внутрь. Остальные последовали за ним. К удивлению шедшего первым Мирона, за дверью оказалась лесенка вниз. Постройка оказалась не сараем, а землянкой, только вместо плоской крыши её накрывала двускатная. Да еще в противоположной торцевой стене было прорезано самое настоящее окошко, затянутое какой-то мутной пленкой, почти не пропускавшей света.

Землянка использовалась как склад: вдоль стен стояли глиняные и медные сосуды разнообразных видов и размеров, деревянные кадушки, туго набитые мешки, блюда и плошки. Нагрузившись припасами и посудой, они потащили всё это на поляну, где, как оказалось, за время их отсутствия прибавилось народу. Сначала Йеми и Риону, а потом и гостей леса приветствовали несколько женщин, при взгляде на которых Сережке сразу вспомнился учебник по истории Древнего Мира: уж очень костюмы и прически обитательниц леса были похожи на рисунки в учебнике.

И действительно, хитоны женщин отличались от древнегреческих разве что тем, что были сшиты из крашеной, у большинства — в ярко-красный цвет, а не из белой ткани, да отсутствием цветной каймы. У многих поверх хитонов были наброшены калиптры или пеплосы, так же окрашенные в разные цвета. Мирона и Балиса очень удивило отсутствие каких-либо украшений: ни браслетов, ни какого-нибудь простенького ожерелья ни на ком из женщин не было.

— Йеми, мы рады видеть тебя и Риону в нашем лесу. Познакомь же нас со своими друзьями.

К ним подошла высокая женщина, единственная, одетая в белый хитон с серебряной каймой по краю. Длинные светлые волосы, про которые у Мирона возникло сильное подозрение, что они крашеные, свободно лежали на её плечах. Круглое лицо вряд ли можно было назвать красивым: портил впечатление слишком крупный короткий нос. Зеленые глаза строго и внимательно оглядывали незнакомцев, словно женщина пыталась понять, что можно ожидать от неожиданных гостей.

— Госпожа Сибайя, для меня и всех нас большая честь быть принятой у твоего очага, — легонько поклонился Йеми.

— Лес всегда был добрым домом для тех, кто приходит сюда с добром. Так было раньше — так будет и впредь, — церемонно произнесла женщина и, в ответ, тоже слегка склонила голову.

— Мои спутники — купцы и прибыли сюда, чтобы принять участие в ярмарке.

— До ярмарки еще немало времени, купцы никогда не приезжают так рано, — удивилась Сибайя.

— С позволения госпожи Сибайи я бы объяснил, — вступил в разговор Наромарт. Женщина кивнула, и он продолжал. — Мы не совсем купцы, вернее сказать, мы — бродячие торговцы. Мы путешествуем по разным землям, ну и торгуем понемножку, госпожа. И раз уж мы оказались в этих краях незадолго до Кусачинской ярмарки, то было бы странно не посетить её. Может, купим чего интересного, может, еще как денег заработаем.

— Что значит, ещё как?

— Я, например, ещё и бродячий целитель. И если кому-то нужна моя помощь, то я готов её оказать, госпожа Сибайя.

Женщина улыбнулась, строгость из её взгляда исчезла, и она сразу как-то даже помолодела.

— Благодарю тебя за заботу, но в ней нет нужды: все жители леса здоровы. Скажи, как твоё имя?

— Ты можешь называть меня Наромартом, госпожа, — с поклоном ответил темный эльф.

— Наромарт, сегодня ты и твои спутники — гости Кусачего леса. Разделите с нами еду и вино. О делах же поговорим завтра.

— Благодарю тебя за гостеприимство. Быть гостями Кусачего леса — честь для нас.

Мирон облегченно вздохнул. Похоже, эльф взял в разговоре верный тон. Наверное, сказался больший опыт общения с разными там графинями да герцогинями. Сам Мирон таким опытом не обладал совершенно и сомневался в своей способности экспромтом вести светские разговоры. Вот если хорошенько подготовить легенду, да потренироваться хотя бы недельку… Правда, от внимания Нижниченко не ускользнуло, что Наромарт, разговаривая с правительницей, с незначительными отклонениями придерживался формулировок Йеми. При случае генерал решил непременно поинтересоваться, чего же в словах эльфа было больше — знаний или импровизации.

— Госпожа, позволь представить тебе моих спутников, — продолжал между тем Наромарт. Сибайя благосклонно кивнула.

— Мирон. Он у нас главный по торговле.

Сделав над собой усилие, Мирон выдал какую-то пародию на светский поклон и добавил:

— Плотничаю ещё понемногу.

Это было чистой правдой: сруб, вроде того, что использовался в лесу под склад, он бы сумел построить в одиночку при помощи одного только топора. И даже не в обло, а в лапу. Правда, хорошим плотником он считал себя лишь по меркам своего времени. Более сложные способы сопряжения бревен: в режь или в ус, были известны ему лишь в теории. А ведь было время, когда мужика, в совершенстве владеющего этим искусством можно было встретить в каждом селе…

— Балис охраняет нас от лихих людей.

Гаяускас даже не стал пытаться кланяться, напротив, вытянулся по стойке «смирно». Хозяйка леса восприняла это как должное, лишь спросив:

— Только охраняет и всё?

— Увы, иными талантами я обделен, — Балис улыбнулся и развел руками.

Наромарт продолжал представлять спутников:

— Саша у костра, он у нас ухаживает за конем, ну и мастер по всяким мелким работам. Это — Женя. Помимо остального, зарабатывает деньги гимнастическими представлениями.

Краем глаза Мирон заметил, как Женя удивленно мигнул, но тут же взял себя в руки. Вероятно, мальчик не ожидал такой аттестации, но, в то же время, изобразить из себя гимнаста был в состоянии. Забавно, подумал Мирон, неужели парень занимался у себя в Киеве гимнастикой? Сейчас это не модно, сейчас больше популярны всякие каратэ — у-шу… И тут же выругал себя за недогадливость: в основе всех этих восточных единоборств лежат те же самые гимнастические упражнения. И тому, кто не знаком с этими боевыми искусствами, выдать каратиста за гимнаста совсем не сложно.

— А это Сережа, он…

— Тоже гимнаст, — неожиданно вмешался Балис. А парнишка улыбнулся и тряхнул лохматой головой, подтверждая сказанное.

— А Анна-Селена… Где же она?

Наромарт недоуменно огляделся: девочка по ходу разговора как-то незаметно покинула взрослых. Оказалось, Риона увлекла её с собой, и теперь они, о чем-то увлеченно болтая, накрывали ужин на разложенных прямо на траве длинных полотнищах.

Сибайя снова улыбнулась.

— Пожалуй, дети подали нам добрый пример. Приступим к трапезе, о делах можно поговорить и завтра — до ярмарки ещё много дней.

И, как и полагается гостеприимной хозяйке, она первой двинулась к уставленным снедью скатертям. Йеми и путешественники последовали за ней. Заметив это, Риона тут же обратилась к хозяйке леса:

— Тетя Сибайя, можно я после ужина покажу Анне-Селене нашу хижину?

— Может, завтра?

— Лучше сегодня. Ну, пожалуйста. Представляешь, Анна-Селена никогда не жила в лесу.

— Я тоже никогда в лесу не жил, — просто сказал Сережка.

— А хочешь, пойдём с нами? — предложила племянница Йеми.

— Давай, — радостно согласился мальчишка. И тут же, полуобернувшись, бросил виновато-вопросительный взгляд на Балиса, словно спрашивая разрешения. Капитан легонько кивнул. Вряд ли детям в этом лесу что-то угрожало.

— Вот видишь, тетя Сибайя, Сережа тоже хочет посмотреть хижину.

— Ну, что с тобой делать… Но только после ужина.

— Спасибо, — радостно воскликнула девочка. — Давайте быстрее ужинать.

Все рассмеялись.

— Быстрее — так быстрее. Курро, Рокад, скоро ли будет жаркое? — окликнула правительница леса хлопочущих у костра. Кроме знакомого толстяка и Саши, там суетился невысокий длинноволосый юноша в шерстяной серой рубахе и таких же штанах.

— Можно подавать, — откликнулся Курро.

— Ну, так и тащите его сюда, все уже заждались…

Рядом с полотнищами были вбиты в землю два крепких деревянных кола с рогульками на концах. Подняв вертел (Курро с одной стороны, Рокад и Сашка — с другой), повара перенесли обжаренную тушу с костра к столу.

И начался пир.