Другая медицина. История врача, который спасает тех, кому некому больше помочь

Глава 1 Саша

Это был обычный день, похожий на любой другой, но запомню я его навсегда.

Утром в четверг я привычной дорогой шел в городскую клиническую больницу, в которой в то время проходил практику. Несмотря на то что было начало весны, на улице царили жуткий холод и промозглый ветер, который продувал насквозь мой пуховик. Пока я мерз и жалел о том, что пошел пешком, а не воспользовался транспортом, в мыслях выстраивался план дня: управиться в больнице за три часа, затем побежать на работу, вернуться домой, измерить давление соседке и поставить ей же укол, позаниматься, а кроме того, надо было успеть встретиться с друзьями, давно им обещал. Все, как обычно.

Я тогда учился на втором курсе медицинского колледжа. На днях мы проходили тему про заболевания легких, и, чтобы закрепить полученные знания на практике, наш педагог повел нас в пульмонологическое отделение. Я оказался там впервые. Переодевшись в халат, вымыв руки и получив указания, я пошел осматривать пациентов.

По распределению педагога мне достался дедушка с бронхиальной астмой из палаты № 14. Опрашивая его и прослушивая дыхание в легких, я, как обычно, все записывал в блокнот. Однако сама палата была необычной. Мой взгляд и внимание сразу же, как я зашел, привлек молодой человек, находящийся на соседней кровати. На вид ему было лет 30, он был одет в теплое спортивное трико, толстовку с капюшоном, видимо, сильно мерз. Он сидел ко мне боком, взявшись обеими руками за голову, и пристально смотрел в пол. Его лицо было серого цвета, нос заострен, а большие глаза выражали глубокое страдание. Он не шевелился. Возникло даже ощущение, что и не дышал.

Я осматривал дедушку, а парень продолжал неподвижно сидеть. Когда я вышел из палаты, то направился в ординаторскую, чтобы узнать, кто это такой.

– Что за молодой человек в четырнадцатой палате у окна? Что с ним?

– Ой, не трогайте его, он на контакт ни с кем не идет… Очень сложный в общении, – впопыхах ответила врач и убежала.

Мне нужно было идти по другим палатам, чтобы осмотреть новых пациентов, но Саша (молчаливого парня звали именно так) никак не выходил у меня из головы. Даже когда я возвращался домой после практики, я думал о нем. Идти было сложно, ветер то и дело норовил повалить с ног.

«Кто он? Что с ним? Почему не идет на контакт?» – крутилось в голове, и я решил, что, когда через два дня снова буду в той больнице, обязательно найду способ с ним пообщаться.

Тогда я еще не знал, что это знакомство развернет мою жизнь на 180 градусов.

Через два дня на улице уже светило солнце, и привычная дорога вновь вела меня в ту больницу. Оказавшись на месте, я первым делом пошел в 14-ю палату. За время моего отсутствия здесь многое поменялось. На трех койках у окна были новые пациенты. «Старых», видимо, выписали, и на их место «Скорая медицинская помощь» привезла «замену», но тоже с различной легочной патологией.

Про больничные койки можно говорить много. Постоянно думаю о том, скольких пациентов они повидали, сколько из них выздоровело. Кем были эти люди? Это могли быть артисты, повара, сантехники, слесари, директора магазинов, водители, певцы, даже сами врачи и другой медицинский персонал, ставшие жертвами уральской погоды. Но, главное, пациентов выписывают, а жизнь коек продолжается в больнице.

Молодой человек, занимавший мои мысли, находился на своей койке, будто и не уходил никуда. Сегодня я твердо решил поговорить с ним, несмотря на предостережения врачей по поводу его необщительности. К тому же моего пациента с бронхиальной астмой не было на месте, и я решил подождать его прямо в палате.

Незнакомец сидел ко мне спиной за столом и молча ел. Его голова была опущена, а большие глаза были широко открыты и смотрели как бы сквозь стол, в пустоту. Вся его поза выражала то, о чем мне говорили врачи: молодой человек не был готов общаться. На нем все так же были надеты спортивное трико и толстовка, капюшон которой укрывал лысую голову. В моей голове промелькнула мысль: мерзнет, без волос, скорее всего – после химиотерапии.

Я присел на табурет и потрогал ладонью одеяло его соседа, оно было теплым. «Значит, недавно ушел на спирографию[1] и будет не раньше чем через тридцать минут», – подумал я.

Этого времени вполне хватило бы пообщаться с заинтересовавшим меня молодым человеком. Но как? По заверениям врачей, он был совершенно неконтактен, и я мог его разозлить. Но мое сердце упрямо твердило: «Поговори с ним». И я решился.

– Добрый день, как тебя зовут? – спросил я.

– Саша, – ответил молодой человек.

– Как твое самочувствие? – с осторожностью продолжал я.

– Плохое, – отрезал Саша.

– А какое было вчера?

– Такое же.

В его голосе мне послышалась безысходность, и было видно, что Саше с трудом удается говорить. И физически, и морально. Я задал еще несколько несложных вопросов и, получив на них односложные ответы, предложил Саше осмотреть его. Молодой человек очень глубоко вздохнул, медленно встал и, тяжело передвигая ногами, направился в сторону кровати.

«Рост – около 190 сантиметров, вес на вид – около 80 кг», – машинально отметил я про себя.

Он присел на край кровати, и я начал осмотр. Внутри я ликовал: ведь у меня получилось наладить контакт! Однако при прослушивании левого легкого я не услышал в нем дыхания.

Легкое молчало. Я был очень удивлен.

– Доктор, как вас зовут? – спросил Саша.

– Евгений, – ответил я.

– Просто так? Без отчества? – поинтересовался молодой человек.

– До отчества я еще не дорос, – пошутил я в надежде рассмешить своего пациента. И у меня это получилось.

– Интересный вы доктор, да еще и шутите, – заулыбался он.

Наши глаза встретились. В его взгляде одновременно читались какое-то стеснение, вызов и в то же время разочарование, обида и непонимание. Но больше всего было вопросов: «За что? Почему я?»

– Саша, расскажи мне, пожалуйста, что у тебя произошло. Я постараюсь тебе помочь, – решился я наконец, понимая, что сейчас он расскажет мне о себе.

Мой «новый» пациент вздохнул и начал рассказывать:

– Год назад у меня обнаружили опухоль в легком размером с грецкий орех. Я не воспринял это всерьез и отказался от операции. Не до того было. Семья, работа, ребенка на ноги надо поднимать, – пояснил он. – А потом я просто забыл об этом, думал – само пройдет, но спустя год мне стало очень плохо, так я тут и оказался.

Я почувствовал пробегающие по спине мурашки и наворачивающиеся на глаза слезы. С каждым словом его рассказа мне все больше хотелось хоть как-то помочь своему новому знакомому.

– За год опухоль выросла и дала метастазы в печень и поджелудочную железу, – продолжал Саша. – Мне поставили диагноз: онкология четвертой стадии, сильная анемия. Провели химиотерапию, сделали переливание крови, но гемоглобин держался лишь несколько дней, а затем вновь понизился…

Молодой человек сидел на кровати, с грустью рассказывая мне о своей болезни. Я же не мог его спокойно слушать, понимая, что при таком диагнозе Саше оставалось жить не более двух недель.

Дальше я узнал, что за свои двадцать восемь лет Саша не раз оказывался в сложных жизненных ситуациях. Его мать покончила с собой, когда Саше было 8 лет, отец много пил, а потом и вовсе ушел в другую семью. Где парень только не работал – начиная от пункта по приемке металла, заканчивая баром. Узнав о болезни, родственники затаскали его по народным целителям, а затем в очередной раз отправили в больницу, надеясь на исцеление. Но ничего не помогало.

Сейчас дома вместе с женой и полуторагодовалым сыном Сашу ждала воспитавшая его бабушка.

После этой беседы я стал приходить в больницу, даже когда не было практики. Просто для того, чтобы поговорить с Сашей. Я понимал, что ему это нужно.

– Евгений, – как-то обратился он ко мне, – я ведь поправлюсь? Я – молодой, мне умирать нельзя! Я хочу купить дом за городом, завести хозяйство, варить сыры и продавать экологичные продукты в Челябинске. Хочу большую семью, хочу дочь.

Я смотрел на него и не знал, что ответить. Что бы вы сказали, зная, что человеку осталось не больше двух недель? И я опускал глаза в пол, стараясь улыбаться. В те моменты я чувствовал себя связанным цепями совести: ведь даже так, молчаливо соглашаясь с его планами и давая надежду на жизнь, я лгал ему. Но сказать прямо о скорейшей кончине я просто не мог.

Однажды я снова зашел к Саше в день, когда мне не надо было в больницу.

– Саша, ты ел? – спросил я.

– Нет. Аппетита нет и тошнит, – пожаловался мой пациент.

– Я думаю, тебе просто не с кем поесть. Давай доставай свой пакет из тумбочки, посмотрим, что у тебя там есть. Так… Яблоко, банан, апельсин, вареная кукуруза… Я буду яблоко, – решительно продолжил я и запустил руку в пакет.

Пока я ел яблоко, рассказывая ему увлекательную историю о том, как мы проходили первую практику по сестринскому делу, Саша слопал половину содержимого пакета. На сегодня он был сыт, а я радовался, что смог сделать для него хоть что-то.

Проходили дни, я старался как можно чаще ходить в больницу и общаться с Сашей. Я понимал, что этим поддерживаю его. Но наши разговоры были важны и для меня. Незаметно для обоих мы стали неплохими приятелями и начали обсуждать не только больничные вопросы. Однажды он спросил, что я планирую делать дальше.

– Саша, – начал я, – ты знаешь, я пока точно не могу сказать что, но это будет огромная помощь для людей. Для этого нужно купить авто. Водительские права у меня есть, а вот с маркой автомобиля я не определился, возможно, куплю старенькую иномарку, у меня уже отложена небольшая сумма.

– Не надо иномарку, – отрезал Саша, – я тебе советую купить «Ладу Калину». Это комфортная, неприхотливая, дешевая в обслуживании машина, и она тебя везде будет выручать.

– Только не отечественный автопром! Это точно.

– Еще раз повторяю: тебе нужна «Лада Калина», – настаивал Саша.

Через несколько дней я снова пришел в больницу. В ординаторской уговорил показать мне историю болезни Саши и новые анализы. К сожалению, ничего хорошего в них не было, и я предложил Саше выписаться и отправиться домой, к семье. На самом деле это против правил этики практиканта, так как на врачах всегда лежит огромная ответственность за пациента. Но я искренне считаю, что в таких случаях человеку лучше провести последние дни дома с близкими, чем в палате с зелеными стенами и побеленным потолком, в компании незнакомых кашляющих соседей.

Часть родственников Саши, однако, считали иначе, они начали «давить» на его супругу. Они требовали дальнейшего лечения в стационаре, считали, что так лучше, правильнее, заявили, что смогут о нем позаботиться.

Саша был в растерянности и спросил моего совета. Я даже не заметил, как он стал для меня чем-то бо€льшим, чем просто пациент.

– Евгений, что делать? Они хотят, чтобы я прошел через повторную химиотерапию, они отговаривают супругу принять меня домой, потому что за мной нужен уход, они… они… они… – в растерянности повторял он.

– Саша, – отвечал я спокойно, – у них нет медицинского образования, они не понимают, что сейчас ты слаб и вторая химиотерапия тебя убьет. Твой гемоглобин пока не поднять, а с низким гемоглобином никто химию не делает. Лучше быть дома со своей семьей. В родном доме и стены помогают, – аргументировал я.

И Саша отправился домой, купив все необходимые препараты, а я – начал ездить к нему на дом делать инъекции. Мы с ним беседовали на разные темы, открывали друг другу душу, вместе смеялись и плакали, пили чай и общались с семьей. Однажды его бабушка приготовила «самолепные» вареники. Их вкус я помню до сих пор.

Я навещал Сашу два раза в неделю, чаще не получалось из-за работы. Однажды раздался звонок.

– Евгений, у меня сильные боли опять, а трамадол[2] на исходе, где его можно достать? – услышал я в трубке голос Саши. – Ведь сейчас будет 8 Марта, три дня праздников.

Я понимал, что пациенту с сильными болями остаться без наркотических обезболивающих – хуже смерти, и пообещал Саше придумать что-нибудь утром.

В аптеки звонить было бесполезно, по закону они не имеют права продать трамадол, даже если человек будет корчиться от болей у окна кассы и держать в руках просроченный рецепт на препарат. Аптеку за это лишат лицензии. Сам же рецепт может дать только участковый врач, у которого в праздники – законный выходной.

Мы решили при сильных болях сразу звонить в «Скорую», но вдруг поступил очередной поздний звонок.

– Евгений, мне как-то нехорошо. Есть ничего не могу, и икота замучила, – пожаловался Саша.

Я сразу же вспомнил выдержки из литературы по онкологии: непроходящая икота является признаком обширного роста метастазов в брюшной полости и сигналом о скорой гибели пациента – и ужаснулся. Но Саша понимал это и без книг. И сказал: