Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское)

Итак, возможно ли все же было единство Руси? Мы попытались показать несколько моментов нашей исто­рии, когда такая перспектива представлялась довольно реальной. Но вплоть до XV в. подобный вариант развития восточнославянских земель был возможен лишь на основе политической программы Великого княжества Литовского и Русского.

Что мог бы дать Руси предложенный Гедиминовичами вариант объединения? Быть может, иные формы госу­дарственного устройства (вместо самодержавия — со­словное представительство, сохранение региональных особенностей в течение более длительного времени), свержение ордынского ига раньше, чем это произошло в действительности, выход к Балтике за три-четыре века до Петра I, более смелое включение в местную культуру западноевропейских элементов, решительное восстанов­ление разорванных ордынским нашествием связей с За­падной Европой. Существовала ли при этом сколько- нибудь реальная угроза восточнославянской самобытной культуре? Разумеется, нет: даже в конце XVI в., после унии с Польшей, когда уже началась полонизация местного господствующего класса, новый свод законов Великого княжества — Литовский статут 1588 г. гласил: «А писар земский мает (должен.— С. Д.) по руску литерами (буква­ми.— С. Д.) и словы рускими все листы, выписы и позвы (повестки.— С. Д.) писати, а не иншим языком и словы», и это правило сохранялось до конца XVII в. Один из составителей Статута 1588 г., потомок брянских бояр, канцлер Лев Сапега, в предисловии к нему писал, что стыдно не знать своих законов «нам, которые не обчым (чужим.— С. Д.) каким языком, але своим власным (соб­ственным.— С. Д.) права описаные маем (имеем.— С. Д.)». На русском языке велось все делопроизводство великокняжеской канцелярии, местных органов власти (в том числе и в коренной Литве). Можно себе представить, какое колоссальное влияние на культуру этого государства оказало бы присоединение к нему и Северо-Восточной Руси!

Но уже в конце XV— начале XVI в. в Восточной Европе довольно четко разграничиваются сферы влияния между литовским и московским объединительными цент­рами. Нарастающие различия в строе этих государств и, в частности, более привилегированное положение жите­лей Великого княжества, и в первую очередь — местных феодалов по сравнению с феодалами Московской Руси, отнюдь не способствуют широкой популярности среди них «московской» программы объединения. Отсюда ре­шительное нежелание признать власть московского госу­даря, тот «государственный патриотизм», за который их почему-то упрекают современные историки. В конечном счете выдвинутая в конце XV— начале XVI в. московс­кими князьями программа «воссоединения» представля­ла собой политическую химеру, призванную обосновать аннексию пограничных земель Великого княжества. Си­туация изменится в XVII в., в связи с обострением в Речи Посполитой религиозных противоречий в период контр­реформации. Тогда Украина, где этот процесс будет осложнен национальными противоречиями в результате ее колонизации польской шляхтой, в ходе восстания Хме­льницкого после долгих колебаний все же признает сюзе­ренитет московского государя (безуспешно пытаясь со­хранить реальную автономию). В Белоруссии и Литве, как покажет ход русско-польской войны середины XVII в., власть царизма, установленная ненадолго, будет сброше­на — так отторгает здоровый организм чужеродное тело. И лишь в конце XVIII в. «железом и кровью» присоединены будут белорусские и литовские земли к Российской империи.

Причины непопулярности в Великом княжестве «объ­единительной» политики царизма, а прежде — московс­кого великокняжеского правительства понятны: наиболее влиятельную часть местного населения (бояр-шляхту и горожан) сложившийся в этом государстве строй устра­ивал больше, чем централизаторская политика российс­ких государей. (Характерно, что через год после вступле­ния в Смоленск Василия Ивановича в городе был рас­крыт заговор с целью восстановления власти короля Сигизмунда I, в котором участвовал и местный архиепи­скоп, за год до этого приветствовавший «православного государя».) Сложнее понять другое: почему объедини­тельная программа Великого княжества не нашла успеха во Владимирской Руси?

Прежде всего, мы должны констатировать, что пози­ция княжеств северо-востока по отношению к Великому княжеству не была однозначной. Там, несомненно, суще­ствовали две сильные партии — пролитовская (господст­вовавшая в Твери и довольно сильная в Новгороде и Пскове) и промосковская. Фактически единственным последовательно «антилитовским» княжеством этого ре­гиона было Московское, добившееся лидерства и в случае победы Гедиминовичей терявшее гораздо больше, чем все остальные. Московские князья, как мы видели, в неко­торые периоды сотрудничали с Великим княжеством Ли­товским и Русским, однако в конечном итоге они, как любой претендент на власть в Северо-Восточной Руси, были заинтересованы в устранении его влияния в своем регионе — влияния, способного свести на нет роль мест­ного лидера. Аналогичную позицию занимало боярство, связавшее себя с этим политическим центром. Что осо­бенно важно, фактически именно Москву поддерживала и православная церковь, что определило довольно устой­чивую (за редкими исключениями) оппозицию иерархии политике Гедиминовичей. В Московском княжестве их объединительная программа встретила сильного сопер­ника, и ее реализация натолкнулась на непреодолимые препятствия (хотя власть Гедиминовичей, гораздо менее обременительная, чем московская, устроила бы многих, в том числе и последних удельных князей, именно в Вели­ком княжестве искавших убежища).Московская Русь в XIV в. оказалась неспособной поме­шать успехам Гедиминовичей на западе и юге Руси; но ее сил было достаточно для того, чтобы воспрепятствовать завершению объединения русских земель вокруг Вильно. Для того чтобы выстоять в этой борьбе, от московских князей, однако, требовалось напряжение всех сил. В отли­чие от правителей Великого княжества потомки Калиты проводили достаточно «жесткую» политику: репрессии, а не льготы и уступки утверждали ее власть в захваченных удельных княжествах и феодальных республиках.

Несколько веков Великое княжество Литовское и Русское являлось для Москвы грозным соперником. В бо­рьбе с Ордой, с Великим княжеством Литовским и Русским на северо-востоке сложился собственный, до­статочно мощный государственный механизм, способный остановить натиск соседней литовской Руси. Так, в борь­бе за пограничье формировались территории всех коро­левств и империй. Постепенно стабилизируясь, полити­ческие границы закрепляли региональные различия, спо­собствовали формированию особых групп и народ­ностей. То же произошло и на Руси. Великое княжество Литовское и Русское стало колыбелью украинцев и белору­сов, Московская Русь — территорией формирования вели­корусской народности. «Две Руси» все более отдалялись, хотя сохраняли память о былом единстве. Их тяготение друг к другу проявлялось в разной форме, в том числе и в виде проектов личной унии, выдвигавшихся и в Великом княжестве, и в Москве вплоть до середины XVII в. Но в те моменты, когда шансы такого объединения казались впол­не реальными (хотя бы в момент избрания на царский трон королевича Владислава в 1612 г. или оккупации Белоруссии и Литвы войсками царя Алексея Михайловича в середине XVII в.), оказывалось, что существующие государственные границы устойчивы и стабильны, что есть коренные разли­чия в строе, обычаях, культуре этих земель...

В конце концов история сделала свой выбор. Мы, историки, изучаем реальный ход событий, то, что случи­лось, а не то, что могло случиться. Однако при этом нельзя забывать, что выбор, сделанный историей, был не единственно возможным и линии, шедшие вразрез с той, привычной, далеко не всегда вели в тупик. Это позволит по-новому оценить путь всей Русской земли, сохранявшей мысль о единстве, отдать должное всем тем, кто за­щищал иную, хотя и неосуществленную концепцию раз­вития Руси.