Друзья моего детства [авторский сборник]

Ушан

Охотиться я начал очень рано. Когда мне исполнилось двенадцать лет, папа подарил мне охотничье ружьё и стал брать с собой на охоту.

Вот как-то осенью возвращались мы с охоты. Слез я с тележки и пошёл рядом — ноги размять. А проезжали мы через лес. Вся дорога была завалена жёлтыми листьями: они лежали толстым пушистым слоем, шуршали и рассыпались под ногами, как волны под корабельным носом. Так я и шёл, глядя под ноги и гоня перед собой большую пушистую волну листьев. Вдруг вижу — на дороге меж листьев что-то сереется. Нагнулся, смотрю — зайчонок, да такой маленький! Я так и ахнул: ведь только что здесь тележка проехала, как же она зайчонка не раздавила?

— Ну, — говорю, — видно, такой ты, зайка, счастливый!

Взял я его на руки, а он съёжился на ладони, сидит дрожит, а бежать и не собирается. «Возьму-ка, — думаю, — его к себе домой, может он у меня и выживет; а то всё равно погибнет, уж очень поздно родился, ведь скоро и зима настанет; замёрзнет, бедняга, или попадёт лисе на завтрак».

Настелил я в охотничью сумку свежих, пушистых листьев, посадил туда зайчонка и привёз домой. Дома мама налила в блюдечко молока и дала зайке. Только он пить не стал: мал ещё, не умеет. Тогда мы взяли пузырёк, вылили туда молоко, надели на пузырёк соску и дали зайчонку. Он понюхал соску, поводил усами. Мама выдавила из соски каплю молока, помазала зайчонку нос. Он облизнулся, приоткрыл рот, а мы ему туда кончик соски и всунули. Зайчонок зачмокал, засосал, да так весь пузырёк и выпил.

Прижился у нас зайка. Прыгает по комнатам и никого не боится. Прошёл месяц, другой, третий. Вырос наш заяц, совсем большой стал. И прозвали мы его Ушан. Жить он устроился под печкой. Как испугается чего-нибудь — прямо туда.

Кроме Ушана, у нас жили старый кот Иваныч и охотничья собака Джек.

Особенно хорошо бывало по вечерам, как затопят печку. Сейчас же все к огоньку — греться. Улягутся близко-близко друг к другу и дремлют. В комнате темно, только красные отблески от печки по стенам бегают, а за ними — чёрные тени, и от этого кажется, что всё в комнате движется: и столы и стулья — будто живые. Дрова в печке горят, горят да вдруг как треснут, и вылетит на пол золотой уголёк. Тут друзья от печки — врассыпную; отскочат и смотрят друг на друга, точно спрашивая: «Что случилось?» А потом понемножку успокоятся — и опять к огоньку.

А то затеют игру. Начиналось это всегда так. Вот лежат они все трое вместе, дремлют. Вдруг Иваныч Ушана легонько лапой — хвать! Раз тронет, другой. Заяц лежит, лежит да вдруг как вскочит — и бежать, а Иваныч за ним, а Джек — за Иванычем, и так друг за дружкой по всем комнатам. Такую беготню подымут, что дым коромыслом. А как зайцу надоест, он марш под печку, и игре конец.

А перед тем как улечься спать, Ушан каждый раз бывало следы свои запутывал. На воле заяц всегда так делает: начинает бегать в разные стороны — то направо побежит, то налево, то в сторону. Если на снегу посмотреть заячий след, так и не разберёшь, куда заяц ушёл. Недаром такие следы называются «заячьи петли». Наткнётся охотничья собака на заячьи петли — пока разбирается, ходит по следу туда-сюда, а заяц уже давно услышал её и удрал подобру-поздорову.

Вот наш Ушан каждый день, прежде чем залезть под печку, старался следы свои запутать. Бывало прыгает взад и вперёд по комнате, выделывает свои заячьи петли, а тут же на ковре дремлет охотничья собака Джек и посматривает на него одним глазом, будто смеётся над глупым зайцем.

Так прожил у нас Ушан всю зиму. Настала весна, да такая дружная, тёплая. Не успели оглянуться, как уже зазеленела трава. Решили мы Ушана в лес, на свободу, выпустить. Посадил я его в корзинку, пошёл в лес и Джека с собой взял — пусть проводит приятеля. Хотел и Иваныча в корзинку посадить, да уж очень тяжело нести; так и оставил дома.

Пришли мы с Ушаном и с Джеком в лес, вынул я Ушана из корзинки и пустил на траву. А он и не знает, что дальше делать, и не бежит, только ушами шевелит. Тут я хлопнул в ладоши. Ушан прыг-прыг! — и легонько поскакал к кустам. Джек увидел — и за ним.

А Ушан всё в лес не бежит, скачет вокруг куста, и Джек за ним так и носится, будто дома.

«Вот, — думаю, — по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».

Я на зайца шапкой замахал, кричу:

— Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?

Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек — за ним. Подождал я — Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу — а уж Джек держит в зубах Ушана.

Я кричу:

— Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан! А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».

Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.

Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.

Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши — и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.