Дублеры

1. Мул и двое мужчин

Это далеко не все, что сообщает Энциклопедия о Муле и его империи, но содержание посвященной Мулу статьи Энциклопедии по большей части не связано прямо с нашим рассказом и слишком сухо для избранного нами жанра.

В статье дан анализ экономических условий, приведших к возвышению Мула до Первого Гражданина Союза (это официальный титул Мула), и оценка экономических последствий его возвышения.

Авторы статьи не могли не удивляться тому, с какой быстротой Мул прошел путь от нищего сироты до правителя огромной области Галактики. Еще сильнее, наверное, они были удивлены тем, что Мул на пять лет прекратил экспансию в интересах укрепления власти на завоеванной территории. Однако, как положено авторам Энциклопедии, они тщательно скрывали свое отношение к описываемым фактам.

Поэтому мы отказываемся от помощи Энциклопедии и предлагаем читателю наш собственный рассказ об одном из периодов эпохи Великого Междуцарствия, или промежутка времени между распадом первой империи и возникновением второй, – а именно, об окончании пятилетнего периода консолидации Союза Миров.

В Союзе политическое благополучие и экономическое процветание. Никому не хочется менять покой – пусть даже в железной хватке Мула – на хаос прошлых лет. Миры, до Мула бывшие под властью Фонда, иногда испытывают легкую ностальгию по прошлому – не больше. Предводители Фонда, бесполезные для Мула, умерщвлены, а полезные – обращены. Один из самых полезных среди обращенных – Хан Притчер, генерал-лейтенант.

В Фонде Притчер был капитаном и членом демократического подполья.

Когда фонд сдался Мулу без боя, Притчер продолжал сопротивление.

Разумеется, до тех пор, пока его не обратили. Хан Притчер понимал, что его обратил не высший разум, а мутант, способный перестраивать психику других людей в соответствии со своими потребностями. Однако, это полностью устраивало Притчера, он воспринимал обращение как должное, что свидетельствовало об успехе обращения.

И сейчас, возвращаясь из пятого похода за пределы Союза, ветеран разведки предвкушал встречу с Первым Гражданином с чувством, близким к простодушной радости. Суровое лицо генерала, словно вырубленное из темного гладкого дерева, на котором трудно было представить улыбку, не выдавало его чувств, но Мул не нуждался в их внешних проявлениях: он читал в человеческих душах.

Притчер оставил воздушную машину в бывшем вице-королевском ангаре и вошел во дворец пешком, как требовалось по этикету. Целую милю он шел по пустой дороге с нарисованной посередине стрелой, указывающей направление движения. Притчер знал, что на всей огромной территории дворца нет ни одного солдата-охранника, ни одного вооруженного человека.

Мулу не нужна была охрана.

Он всегда мог защитить себя сам.

Тишину нарушал лишь звук шагов Притчера. Впереди высился дворец, выстроенный из необычайно легкого и необычайно прочного металла в стиле поздней Империи. Дворец возвышался над всем городом.

А во дворце жил человек, на нечеловеческих способностях которого держалась новая аристократия и весь Союз Миров.

Высокая, массивная дверь распахнулась перед генералом, и Притчер вошел. Перед ним поднималась широкая лестница. Генерал воспользовался лифтом. Он остановился перед скромной дверью, ведущей в личные апартаменты Мула.

Дверь открылась.

Бейл Ченнис не был обращен. Говоря простым языком, его эмоции не были подстроены под желания Мула. Эмоциональная сфера Ченниса определялась наследственностью и полученным в детстве воспитанием. Такое положение дел Бейла вполне устраивало.

Ему еще не было тридцати, но он пользовался широчайшей популярностью в столице. Красота и остроумие принесли Ченнису успех в светском обществе, ум и выдержка послужили ключом к расположению Мула. От сознания своей популярности Бейл получал величайшее удовольствие.

И вот, Мул впервые вызвал его на личную аудиенцию.

Ноги сами несли его по длинному, блестящему шоссе, которое вело к башням из губчатого алюминия – бывшей резиденции калганских вице-королей, правивших от имени старой Империи, и независимых принцев, правивших от собственного имени, – ко дворцу Первого Гражданина Союза, правящего своей собственной империей.

Ченнис шел, напевая веселый мотив. Он знал, о чем пойдет речь – о Втором Фонде, об этом вселенском пугале, которого устрашился сам Мул, перейдя от экспансии к осторожному ожиданию, официально именуемому консолидацией.

В последнее время пошли слухи – а слухи нельзя остановить, – что Мул собирается предпринять новое наступление. Мулу якобы стало известно, где находится Второй Фонд, и он готовится к нападению. Мул заключил какое-то соглашение со Вторым Фондом и поделил с ним Галактику. Мул понял, что Второго Фонда нет, и решил захватить всю Галактику.

Чего только не услышишь в светских гостиных! И это – не в первый раз.

Правда, в этот раз слухи передаются уж очень уверенными голосами, а беспокойные души, истосковавшиеся за пять лет застоя по военным походам, приключениям, политическим передрягам, воспрянули, и на лицах их обладателей сияют улыбки.

Бейл Ченнис тоже сиял. Он не боялся мистического Второго Фонда.

Поэтому он не боялся и Мула и всюду это выпячивал. Были люди, которые завидовали его молодости и удачливости. Они молча ждали, когда же этот дамский угодник, наконец, поплатится за свое остроумие, расточаемое без меры по поводу внешности Мула и его уединенной жизни. Никто не поддерживал шуток Ченниса и очень немногие им смеялись, но молодой человек оставался безнаказанным, и популярность его росла.

Шагая по длинному шоссе, Ченнис стал сочинять слова к мотиву, который напевал. Получилась какая-то чепуха: «Кто же, кто же тот герой, что захватит Фонд Второй?».

Вот и дворец.

Высокая, массивная дверь распахнулась, и Ченнис вошел. Перед ним поднималась широкая лестница. Ченнис воспользовался лифтом. Он остановился перед скромной дверью, ведущей в личные апартаменты Мула.

Дверь открылась.

Человек, у которого не было другого имени, кроме имени Мул, и другого титула, кроме титула Первый Гражданин Союза Миров, стоял у стены, прозрачной лишь изнутри, и смотрел на городские крыши и огни.

Сгущались сумерки, на небе проступали звезды, и все эти звезды принадлежали ему.

Он горько улыбнулся этой мысли: они принадлежали человеку, которого мало кто видел.

Мул – человек, на которого не стоит смотреть, ведь на него нельзя смотреть без улыбки. Сто двадцать фунтов веса в пяти футах и восьми дюймах роста. Разве можно назвать руками и ногами эти обтянутые кожей кости, угловато торчащие из безобразно худого туловища? И только клювом можно назвать торчащий на три дюйма вперед нос, в тени которого тонет все лицо.

Только глаза не вписываются в этот гротеск – большие, карие, неожиданно нежные на лице завоевателя Галактики глаза, в которых всегда светится печаль.

А город жил беззаботной жизнью роскошной столицы роскошного мира.

Можно было бы учредить столицу на Термине, в самом сильном из завоеванных миров, но Термин расположен на самом краю Галактики. У Калгана стратегическое положение лучшее – он ближе к центру, а, кроме того, здесь многочисленна аристократия, поддерживающая придворные традиции.

Однако, в постоянном веселье, удвоенном процветанием, Мул не находил покоя.

Его боялись, ему повиновались, его даже уважали – на расстоянии. Но все, кроме обращенных, смотрели на него с презрением. А чего стоит любовь обращенных? Она безвкусна! Можно придумать себе десяток титулов, насадить церемонии, но что от этого изменится? Уж лучше – по крайней мере, не хуже – быть просто Первым Гражданином и спрятаться от всех.

Внезапно в его душе поднялась волна протеста. Ни в коем случае! Нужно действовать. Пять лет он сидит на Калгане, привязанный постоянной смутной, растворенной в космосе угрозой невидимого и неизвестного Второго Фонда.

Ему уже тридцать два. Это еще не старость, но он чувствует ее приближение.

Еще сильна воля, а тело слабеет.

Все звезды Галактики: и те, что видны ему, и те, которых он не видит, – должны быть в его власти!

Он должен всем отомстить. Всему человечеству, частью которого сам не является. Всей Галактике, в которой он чужой.

Замигал холодный предупредительный световой сигнал. Мул почувствовал приближение человека, вошедшего во дворец, и обострившимся в сумерках чутьем уловил его радостное настроение. Он без труда узнал гостя. Это был Притчер. Бывший капитан Притчер из бывшего Фонда. Капитан Притчер, которого незаслуженно обходило наградами загнивающее правительство.

Капитан Притчер, когда-то мелкий шпион, а теперь генерал. Он, Мул, поднял его из грязи и расширил поле его деятельности до размеров Галактики.

Генерал Притчер, безоговорочно преданный, а когда-то так же безоговорочно мятежный. Впрочем, преданный ли? Он предан не по расчету, не из благодарности, не от чистого сердца, а в силу обращения.

Мул чувствовал этот мощный слой преданности и любви, подавляющий все остальные эмоции Хана Притчера. Он сам приживил его пять лет назад. А из глубины души едва пробивались упрямство, горячность, идеализм – настолько обескровленные борьбой с верхним слоем, что сам Мул их с трудом улавливал.

Дверь открылась, и Мул обернулся. Внешняя стена комнаты сделалась непрозрачной, и мягкие сумерки сменились резким белым светом атомных ламп.

Хан Притчер сел на указанное место. На личных аудиенциях у Мула не было ни поклонов, ни коленопреклонений, ни других церемоний. Мул был всего лишь Первый Гражданин, в обращении – «сэр». В его присутствии можно было сидеть; уходя, посетитель мог повернуться к нему спиной.

Хану Притчеру такая скромность нравилась. Он усматривал в ней свидетельство тому, что правитель уверен в своей силе.

– Вчера я получил ваше последнее донесение, – сказал Мул. – Не стану умалчивать о том, Притчер, что я нахожу его несколько пессимистическим.

Генерал сдвинул брови.

– Пожалуй, но собранные мной сведения не подсказали мне иного вывода, сэр. По-видимому, Второго Фонда просто нет.

Мул задумался и медленно покачал головой из стороны в сторону, как случалось уже не раз:

– Эблинг Мис утверждал противное. Я не могу отбросить суждение Эблинга Миса.

Такой разговор происходил между ними не впервые. Притчер настаивал на своем:

– Мис был величайшим психологом Фонда, но в сравнении с Селдоном он ребенок. Работая над трудами Селдона, он находился под вашим влиянием. Вы могли толкнуть его слишком далеко. Он мог ошибиться. Скорее всего, он ошибся.

Мул вздохнул, повертев головой, сидящей на тоненьком стебельке шеи.

– Ах, если бы ему дали пожить еще минуту! Он как раз собирался сказать, где расположен Второй Фонд. Поверьте мне, он знал, где находится Второй Фонд. Мне нельзя было отступать, нельзя было обрекать себя на ожидание. Как много я потерял! Пять лет прошли впустую!

Притчер не был способен осудить недостойные стремления своего правителя: Мул искоренил в нем саму потребность критиковать вождя. Генерал почувствовал смутное беспокойство, граничащее со смущением.

– Как же еще объяснить это, сэр? Я провел пять экспедиций. Маршруты определяли вы сами. Я перевернул каждый астероид в указанных местах. Второй Фонд был якобы основан вместе с первым, хорошо известным нам, триста лет назад. Через сто лет слава о Первом Фонде разошлась по всей Периферии. Еще через пятьдесят лет он стал известен всей Галактике. Прошло триста лет, а о Втором Фонде никто даже не слышал. Где он может прятаться?

– Эблинг Мис сказал, что Второй Фонд на самом деле тщательно скрывался. Только неизвестность могла превратить его слабость в силу.

– Так успешно скрываться может только то, чего в действительности нет.

– Нет! – Мул пронзительно взглянул на собеседника и поднял тонкий палец. – Второй Фонд существует. Нужно изменить тактику.

Притчер нахмурился.

– Сэр, вы хотите сами отправиться на поиски? Я вам этого не советую.

– Что вы! Разумеется, я не полечу. Но вы полетите не один. Вам будут помогать в руководстве экспедицией.

После значительной паузы Притчер спросил несколько отчуждено:

– Кто, сэр?

– На Калгане есть молодой человек по имени Бейл Ченнис.

– Не знаю такого.

– У вас будет возможность с ним познакомиться. У него гибкий ум, он честолюбив и, самое главное, не обращен.

Тяжелая челюсть Притчера дрогнула.

– Не вижу в этом особых преимуществ, сэр.

– Тем не менее, они есть. Вы опытный и умный человек, Притчер. Вы были мне чрезвычайно полезны. Однако, вы обращены. Значит, вами движет верноподданническое чувство ко мне, навязанное мною же. Оно не может заменить того, чего вы лишились, утратив естественные мотивы поведения.

– Мне кажется, сэр, что я ничего не потерял, – хмуро сказал Притчер. – Я вспоминаю, каким я был до обращения, и мне кажется, что я ни в чем не стал слабее.

– Конечно, кажется, – губы Мула дрогнули в улыбке. – В этом отношении вы не можете быть объективным. Ченнис честолюбив для себя. Ему можно верить, потому что он не предан никому, кроме себя самого. Он знает, что может выехать на моем успехе, и приложит все силы к тому, чтобы моя власть укрепилась. Тогда он будет ехать долго, проедет много и в конце концов приедет к славе. А вы его чуть-чуть притормозите.

Притчер заупрямился.

– В таком случае, – сказал он, – не лучше ли снять обращение с меня? Я уже не смогу стать вашим врагом.

– Что вы, Притчер! Пока я жив, я буду держать вас под обращением, а жив я буду, пока буду держать вас под обращением. Освободившись, вы тут же меня убьете.

Ноздри генерала дрогнули.

– Мне очень больно, сэр, оттого, что вы обо мне такого мнения.

– Я не хотел вас обидеть. Я не могу вам объяснить, и вам придется поверить, что ваши чувства, освободившись от моего давления, сразу же устремятся в русло естественных мотивов вашего поведения. Человеческое сознание сопротивляется давлению, поэтому гипнотизер не может загипнотизировать человека против его воли. Я могу, потому что я не гипнотизер, а что-то большее, и поверьте мне, Притчер, сопротивление, которое я подавил и которого вы в себе не ощущаете, – страшная сила.

Притчер опустил голову. Он чувствовал себя опустошенным.

– Как вы можете, – произнес он с усилием, – верить этому человеку в той же степени, что и мне, обращенному?

– Вот именно, я не могу доверять ему полностью. Поэтому вы летите с ним. Видите ли, Притчер, – Мул опустился в большое мягкое кресло, в котором стал еще больше похож на куклу, – вдруг он случайно наткнется на Второй Фонд, вдруг он решит, что союз с ним для него выгоднее союза со мной... Вы понимаете?

– Это уже лучше, сэр, – сказал Притчер с явным удовольствием.

– Но помните, ограничивать его инициативу не следует.

– Конечно.

– И еще, Притчер. Молодой человек хорош собой и очень приятен в общении. Не позволяйте ему дурачить вас и старайтесь его не раздражать. Это человек без совести.

Мул снова остался один. Он выключил свет, и стена вновь стала прозрачной. Небо было фиолетовым, а город превратился в золото, разлитое на горизонте.

К чему все это? Что изменится, когда он станет владыкой Вселенной?

Высокие, сильные, уверенные в себе мужчины – такие, как Притчер, не сделаются ниже ростом и слабее. А красавцы – такие, как Бейл Ченнис, не станут уродами. И сам он будет тем же, что он есть сейчас.

Довольно! Нельзя поддаваться сомнению!

Снова замигал предупредительный световой сигнал. Снова Мул ощутил приближение человека и снова без труда узнал его. Это был Бейл Ченнис. В нем чувствовалось примитивное своеобразие сильного сознания, не тронутого ничьим влиянием. В нем что-то волновалось и переливалось, но это движение приглушалось разлитой по поверхности настороженностью с легкой примесью циничной наглости. Чуть ниже шло мощное течение самолюбия и самолюбования.

Там и сям пробивались роднички жесткого юмора, а подо всем этим – бездна честолюбия.

Мул подумал, что ничего не стоит перегородить одно течение, а другое направить вспять. Ну и что? Если кудрявая голова Ченниса склонится перед ним в обожании, он сам не избавится от своего уродства, которое превращает властелина империи в мрачного отшельника.

Дверь открылась, и Мул обернулся. Внешняя стена сделалась непрозрачной, и темнота сменилась белым светом атомных ламп.

Бейл Ченнис изящно опустился на стул и сказал:

– Честь видеть вас, сэр, не была для меня полной неожиданностью!

Мул растопыренными пальцами почесал нос и спросил с заметным раздражением:

– Почему же?

– Вероятно, я провидец, сэр, иначе придется признать, что я интересуюсь слухами.

– Слухами? У нас их несколько десятков разновидностей. Чем именно вы интересуетесь?

– Теми, которые предсказывают новый поход на Галактику. Я надеюсь, что эти слухи верны и я смогу принять посильное участие в походе.

– Значит, вы считаете, что Второй Фонд существует?

– Почему нет? Это придало бы делу особую прелесть!

– В чем, по-вашему, состоит эта прелесть?

– О! В самой тайне, окутывающей Второй Фонд. Нет более благодатной темы для пересудов. Вот уже несколько месяцев приложения к газетам ни о чем, кроме этого, не пишут. Это что-то значит! «Космос» печатает фантастическую повесть о живых существах, состоящих чуть ли не из сплошного мозга. Имеется в виду Второй Фонд. Так вот, эти существа, по воле автора повести, обладают энергией разума, сравнимой с энергиями, известными физике. Усилием воли эти существа изменяют орбиты планет, отбрасывают космические корабли на сотни световых лет назад.

– Любопытно... Что вы сами об этом думаете? Вы согласны с идеей автора повести?

– Галактика, нет! Неужели такие существа станут сидеть на собственной планете, сэр? Мне кажется, что Второй Фонд скрывается потому, что он слабее, чем мы думаем.

– В таком случае мне нетрудно будет объяснить вам суть дела. Вам не хотелось бы принять участие в экспедиции по поиску Второго Фонда?

Ченнис, очевидно, не ожидал такого быстрого развития событий. Его всегда скорый на ответ язык прирос к гортани.

– Что же вы молчите? – сухо сказал Мул.

Ченнис наморщил лоб.

– Я согласен. Только куда мне лететь? Мне нужно знать хотя бы приблизительное направление.

– С вами полетит генерал Притчер...

– Значит, не я буду руководителем экспедиции?

– Дайте мне договорить, тогда вам все станет ясно. Насколько я знаю, вы не из Фонда. Вы уроженец Калгана, не так ли? Так. Поэтому вы имеете лишь смутное представление о теории Селдона. Когда первая Галактическая Империя начала распадаться, Хари Селдон с группой ученых-психоисториков составил прогноз исторических событий – к сожалению, математический аппарат, с помощью которого делаются такие прогнозы, утерян – и основал два Фонда, по одному в каждом конце Галактики, расположив их так, чтобы в ходе развития истории они послужили центрами кристаллизации новой Империи.

Хари Селдон считал, что образование новой Империи должно произойти через тысячу лет при условии создания Фондов науки и через тридцать тысяч лет при условии, что Фондов не будет. Однако, он не предвидел, что появлюсь я.

Я мутант, и мое появление предсказать абсолютно невозможно, потому что психоистория оперирует усредненными реакциями больших групп людей. Вам все понятно?

– Понятно, сэр. Но при чем здесь я?

– Сейчас вы и это поймете. Я хочу обогнать Селдона на семьсот лет и объединить Галактику сейчас. Первый Фонд – мир ученых-физиков – процветает под моим владычеством. Если процветание и политическое спокойствие продлятся еще несколько лет, ядерное оружие, которое разрабатывается там, не будет иметь равных в Галактике, кроме, возможно, оружия Второго Фонда. Поэтому я хочу узнать о Втором Фонде как можно больше. Генерал Притчер придерживается твердого мнения о том, что Второго Фонда нет. Я уверен в обратном.

– Что дает вам такую уверенность, сэр? – осторожно спросил Ченнис.

Мул ответил с неожиданным возмущением:

– То, что сознание обращенных мною людей контролирует кто-то еще! Очень тонко! Очень осторожно! Однако, не настолько осторожно, чтобы это укрылось от меня! И чем дальше, тем чаще. Важные люди в критические моменты выходят из повиновения. Теперь вам не кажется странным, что я избрал осторожную тактику и медлю с наступлением?

Теперь вам ясно, зачем вы мне нужны? Генерал Притчер – лучший из оставшихся у меня людей, значит, его в любой момент могут у меня отнять. А вы не обращены, вас трудно заподозрить в том, что вы – человек Мула. Вы сможете обманывать Второй Фонд дольше, чем мои люди, и, может быть, этого хватит. Вы понимаете?

– М-м-м... да. Простите, сэр, можно задать вам вопрос? Как проявляется постороннее влияние на ваших людей? Вдруг я замечу в генерале Притчере какие-то перемены? Он должен освободиться от обращения? Изменить вам?

– Нет. Повторяю, это вмешательство почти неуловимо. Иногда мне приходится воздерживаться от действия, потому что я не могу определить, заблуждается ли человек, как это свойственно человеку, или им кто-то управляет. Человек остается преданным мне, но притупляется его инициатива и изобретательность. Человек становится бесполезным. За этот год меня лишили шестерых. Шестерых самых лучших, – уголок его рта приподнялся. – Они руководят военными базами. Мне остается только желать, чтобы они не оказались в критической ситуации и перед ними не встала необходимость принять решение.

– Допустим, сэр... Допустим, что это не Второй Фонд. Что, если вам вредит другой такой же человек, как вы, – другой мутант?

– Вряд ли. Один человек не действовал бы так продуманно и дальновидно. Это целый мир, и вы должны стать оружием против него.

Глаза Ченниса сияли.

– Я счастлив служить вам, сэр! – сказал он.

Мул уловил его эмоциональный подъем.

– Очевидно, вы поняли, что вам уготована особая роль, за успешное выполнение которой вы вправе ожидать особой награды. Вы можете стать моим преемником. Но в случае измены вас ждет особое наказание, помните это. Я умею внушать не только преданность.

Улыбка Мула стала зловещей, и Ченнис в ужасе вскочил со стула. На долю секунды он почувствовал, как на него опускается отчаяние и давит, причиняя физическую боль. Оно тут же исчезло, оставив после себя облако гнева.

– Гнев здесь бесполезен, – сказал Мул. – Вот видите, вы его почти подавили. Нет? А я вижу. Запомните, я могу сделать вам еще больнее и продержать вас так гораздо дольше. Мне приходилось убивать людей таким способом. Нет смерти мучительней.

Помолчав, он добавил:

– Это все.

Мул снова был один. Он выключил свет, и стена вновь стала прозрачной.

Небо было черным, и на бархатном полотне космоса лежала усыпанная блестками лента Млечного Пути.

Все это были звезды, великое множество звезд. Их было так много, что они сливались в одно облако света.

И все они будут принадлежать ему!

Еще одно дело, и можно спать.

Первая интерлюдия

Исполнительный Совет Второго Фонда собрался на заседание. Мы не станем утруждать читателя описанием обстоятельств, при которых проходило заседание, как и перечислением имен и званий присутствующих. Мы не претендуем также на дословную передачу содержания выступлений, так как не хотим, чтобы они остались непонятными читателю.

Членами Исполнительного Совета были психологи, вернее, не просто психологи, а ученые с психологической ориентацией. Это люди, чьи научно-философские воззрения развиваются в совершенно ином направлении по сравнению с любой из известных нам научных концепций. «Психология» в понимании ученых, которые воспитаны на аксиомах, выведенных из данных, полученных средствами физики, не имеет почти ничего общего с ПСИХОЛОГИЕЙ.

Эти две психологии – как двое слепых, которые пытаются объяснить друг другу, что такое красный цвет.

Собравшиеся на заседание отлично понимали друг друга не только в целом, но и в мельчайших частностях. Они не выступали с докладами в принятом у нас значении этого слова. Незаконченную фразу «докладчика» слушатели мысленно продолжали до абзаца. Жест, гримаса, покашливание, даже пауза, выдержанная определенное время, – все было столь же значимо, сколь слова.

Поэтому мы взяли на себя смелость предложить читателю, воспитанному на философии физиков, выступления членов Совета в свободном переводе, что связано с неизбежным риском потерять какие-то оттенки смысла.

Главным в Совете был человек, которого мы назовем Первым Спикером.

– Стало совершенно очевидным, – сказал он, – что именно остановило экспансию Мула. Нельзя назвать сложившуюся ситуацию безоблачной. Мул чуть было не обнаружил нас, подвергнув жесточайшей эксплуатации мозг так называемого психолога. Этот психолог был убит в тот самый момент, когда собирался сообщить о своем открытии. Смерть психолога явилась результатом стечения ряда случайных обстоятельств. Это легко проверить расчетами по формулам Третьей Фазы. Ваше мнение?

Последние слова адресовались Пятому Спикеру.

– Увы, мы не можем управлять ситуацией, – с жесткими интонациями заговорил Пятый Спикер. – Более того, мы не в силах отразить вооруженное нападение, а особенно, если им будет руководить такой феномен, как Мул.

Вскоре после покорения Первого Фонда, если быть точными, то через полгода, он был на Транторе. Еще через полгода он был бы у нас с вероятностью победы над нами в девяносто шесть и три десятых процента, плюс-минус пять сотых процента, если быть точными. Мы затратили значительное время на анализ факторов, остановивших его. Нам известно, что двигало Мулом – его физическое уродство и уникальные умственные способности. Приняв во внимание его нетипичное поведение в присутствии симпатизирующего ему лица, мы провели тщательные расчеты, и в Третьей Фазе пришли к заключению, что это возможно и в будущем.

Таким образом, развитие событий определяется случайностью постольку, поскольку случайно присутствие рядом с Мулом симпатизирующего ему человека. Нашим агентам удалось выяснить, что психолога, попавшего под влияние Мула, убила женщина, к которой Мул испытывал доверие и которую поэтому не держал под контролем.

Смерть психолога послужила для нас предупреждением, и с этого момента мы сдерживали Мула нестандартными методами, которые и ставят под угрозу надлежащее исполнение замыслов Селдона. У меня все.

Первый, главный, Спикер помолчал, давая возможность присутствующим осмыслить сказанное, затем сказал:

– Следовательно, ситуация весьма нестабильна. План Селдона на грани краха. В силу недостатка предвидения мы погубили его. Время уходит. У нас остался единственный вариант решения задачи, впрочем, достаточно рискованный. Мы должны позволить Мулу найти нас – в определенном смысле.

После паузы, во время которой Первый Спикер прислушивался к реакции присутствующих, он сказал:

– Повторяю – в определенном смысле!

2. Двое мужчин без Мула

Корабль был готов к отправлению. Недоставало только маршрута. Мул предлагал лететь на Трантор – в мертвый мир, в пустую скорлупу бывшей столицы Галактики.

Притчер не соглашался: он не раз проделал этот путь, и каждый раз безуспешно.

Притчер застал Ченниса за навигационными приборами. Вьющиеся волосы молодого человека были в милом беспорядке, одна прядь свисала на лоб так хитро, как будто ее долго прилаживали перед зеркалом. Белозубая улыбка, которой Ченнис встретил Притчера, очень шла к прическе. Суровый генерал почувствовал к молодому человеку смутную неприязнь.

– Пока что все совпадает, Притчер! – радостно крикнул Ченнис вместо приветствия.

– Не понимаю, о чем вы, – холодно ответил генерал.

– Берите стул, дружище, садитесь, будем разбираться вместе. Я читаю ваш отчет. Он великолепно составлен.

– Приятно слышать...

– Мне любопытно, совпадут ли наши выводы. Вы когда-нибудь пытались подойти к проблеме с использованием методов дедукции? Конечно, прочесывание Галактики в выбранном наобум направлении со временем даст результат, но когда это произойдет? Вы подсчитывали, сколько времени может занять такой поиск?

– Да, несколько раз.

Притчеру очень не хотелось заискивать перед молодым человеком, но очень хотелось проникнуть в его мысли, неконтролируемые и потому непредсказуемые.

– Давайте рассуждать логически. Что мы ищем?

– Второй Фонд, – хмуро ответил Притчер.

– Мир психологов, – поправил Ченнис, – которые так же слабы в физике, как Первый Фонд – в психологии. Вы житель Первого Фонда и должны понимать, что из этого следует. Нам нужно искать мир, славящийся тонкой дипломатией, но отсталый в техническом отношении.

– Не обязательно, – возразил Притчер. – Союз Миров нельзя назвать технически отсталым, но наш правитель правит именно силой разума.

– Только потому, что опирается на силу оружия Первого Фонда, – с едва заметной досадой ответил Ченнис. – Другого такого клада знаний нет во всей Галактике. Второй Фонд может упражнять способности своих психологов лишь на жалких обломках старой Империи, где не может быть науки, подобной той, которую подчинил себе наш правитель.

– Значит, Второй Фонд должен обладать силой разума, достаточной для того, чтобы подчинить группу соседних миров, но при этом должен быть физически беспомощным?

– Не беспомощным, а сравнительно слабым. Второй Фонд способен защитить себя от деградировавших соседей, но перед современным вооружением армии Мула он, скорее всего, окажется бессильным. Иначе невозможно объяснить, почему триста лет назад Хари Селдон скрывал даже от своих единомышленников расположение Второго Фонда и почему теперь сам Второй Фонд окружает себя тайной. Вспомните, ваш родной Первый Фонд ни от кого не скрывался даже тогда, когда был маленьким, никем не охраняемым городом.

Жесткое лицо Притчера саркастически скривилось.

– По-видимому, вы закончили ваш блестящий анализ. Не желаете изучить список королевств, республик, городов-государств, диктатур, подходящих под ваше определение, и даже под более точное?

– Значит, вы проводили аналогичные рассуждения? – Ченнис не утратил ни капли дерзости.

– Разумеется, хотя не вносили их в дневники экспедиций. Неужели вы думаете, что Мул станет работать методом проб и ошибок?

– Хорошо, – с новым подъемом заговорил молодой человек. – Что вы можете сказать об Олигархии Ница?

Притчер задумчиво потеребил ухо.

– Ница? Что-то знакомое... По-моему, это не совсем периферия... Что-то около трети пути к центру?

– Правильно. Ну и что?

– По имеющимся у нас данным, Второй Фонд должен находиться в противоположном конце Галактики. Это единственное, из чего мы можем исходить. А Ница, кроме того, что находится не в конце Галактики, в угловом измерении отстоит от Первого Фонда на сто десять – сто двадцать градусов, но никак не на сто восемьдесят.

– В имеющихся у вас материалах говорится, кроме того, что Второй Фонд находится у Границы Звезд.

– В Галактике нет области с таким названием.

– Правильно, потому что это название употреблялось лишь населением области и в какой-то момент было изъято из употребления по соображениям секретности. Возможно, дело обстояло совершенно противоположным образом: название было придумано Селдоном из тех же соображений. Вы не улавливаете никакого сходства в названиях Граница Звезд и Ница?

– Слабого созвучия недостаточно для того, чтобы сделать серьезные выводы.

– Вы там были?

– Нет.

– Тем не менее это государство упоминается в дневниках экспедиций.

– Где? Ах, да! Мы останавливались там, чтобы пополнить запасы провизии и воды. В этом мире нет ничего примечательного.

– Вы останавливались на столичной планете?

– Не могу сказать.

Ченнис задумался. Притчер не спускал с него неприязненного взгляда.

– Вы не откажетесь взглянуть вместе со мной в Линзу?

– Нет, конечно.

Линза была новейшим навигационным прибором. Она представляла собой вычислительную машину, выдающую на экран изображение ночного звездного неба, видного из данной точки Галактики. Ченнис ввел в машину исходные данные и выключил свет. Осталась лишь красная лампочка на пульте Линзы.

Красные блики ложились на лицо Ченниса. Притчер сидел на месте первого пилота, закинув ногу на ногу. Его лицо растворилось в темноте.

Машина закончила вычисления, и на экране стали проступать пятна света. Постепенно они становились все больше и ярче. Четко выделился центр Галактики.

– Такую картину, – пояснил Ченнис, – можно наблюдать зимней ночью на Транторе. Во всех предыдущих экспедициях отправной точкой считался Первый Фонд. Мне кажется, что ею должен служить Трантор. Трантор был столицей Галактической Империи, и в большей мере культурной и научной столицей, чем политической. Поэтому в девяти случаях из десяти центром координат при навигационных расчетах следует считать Трантор. Вспомните в этой связи, что Хари Селдон, уроженец Геликона, работал со своей психоисторической группой на Транторе.

– Что вы хотите этим сказать? – Притчер ледяным голосом пытался охладить энтузиазм молодого человека.

– Все скажет карта. Вы видите темную туманность? – Ченнис коснулся пальцем экрана в том месте, где в золотом шитье, казалось, была прорезана дырочка. – В стеллографическом справочнике она значится под названием Туманности Пеллота. Смотрите внимательно, я увеличиваю изображение.

Притчеру уже приходилось видеть укрупнение изображения, и каждый раз у него при этом захватывало дух. И сейчас ему показалось, что он у пульта корабля, несущегося сквозь скопление звезд и не имеющего возможности уйти в гиперпространство. Звезды мчались из центра экрана прямо на генерала, но, не долетев, выпадали за рамку. Цельные пятна распадались на пары или россыпи, облачка света превращались в мириады мелких блесток. Ченнис, не останавливая движения, говорил:

– Мы движемся по прямой линии, соединяющей Трантор с туманностью Пеллота, то есть продолжаем смотреть с Трантора. Безусловно, здесь присутствует определенная ошибка, потому что у меня не было возможности учесть рассеяние света. Однако, я уверен, что ошибка пренебрежимо мала.

По экрану разлилась темнота. Ченнис сбавил скорость увеличения, и звезды уже не мчались, а неохотно ползли к краю экрана. Их все еще было великое множество, густо рассыпаны они были и за туманностью – огромным, в сотни кубических парсеков, облаком из атомов натрия и кальция, не отражающих света.

– Эту область, – комментировал Ченнис, – жители соседних миров называют Устьем. Это очень важно, так как форму устья область имеет лишь при взгляде на нее со стороны Трантора.

Звезды, прилепившиеся по краю туманности, слились в линию, которая обрисовывала в профиль толстые выпяченные губы.

– Входим в устье, – сказал Ченнис, – и движемся вглубь, вдоль теперь уже единственного луча света.

Снова звезды посыпались за экран, и перед глазами Притчера осталась лишь туманность, прошитая тоненькой золотой ниточкой, по которой двигался палец Ченниса.

– Вот Граница Звезд, – сказал молодой человек. – Ткань туманности здесь тонка и пропускает свет этой звезды в единственном направлении – к Трантору.

– Вы хотите сказать, что... – генерал Мула не договорил, пораженный догадкой.

– Что это Ница – Граница Звезд.

Ченнис включил свет и выключил вычислительную машину. Притчер встал и подошел к Ченнису вплотную.

– Как вы к этому пришли?

– Случайно, – молодой человек откинулся на спинку стула и с недоумением пожал плечами. – Совершенно случайно, но мне эта идея нравится, и я склонен считать ее верной. Кроме того, Ница подходит под наше определение. Это олигархия, объединяющая двадцать семь населенных планет. Технически довольно слабое государство. Политически довольно скромное: не стремится к экспансии и придерживается строгого нейтралитета в разрешении всех политических проблем, возникающих в этой области Галактики. Мне кажется, что нам следует направиться туда.

– Вы сообщили об этом Мулу?

– Нет. А сейчас это невозможно: мы в космосе и готовимся к скачку.

Притчер в ужасе бросился к панели обзора, поспешно настроил ее. Перед глазами был пустой холодный космос. Придя в себя, генерал обернулся. Рука потянулась к курку бластера.

– Кто приказал?

– Я, генерал, – Ченнис впервые обратился к Притчеру по званию. – Мы взлетели, когда рассматривали карту звездного неба. Вы не почувствовали ускорения, потому что я укрупнял изображение, и вы приняли настоящее движение за иллюзию, созданную движением звезд на экране.

– Зачем? Что вам нужно? Значит, все рассуждения о Нице – ерунда?

– Нет. В этом я вас не обманывал. Сейчас мы летим к Нице. Мне нужно было взлететь до назначенного срока... Генерал, вы не верите в существование Второго Фонда, а я верю! Вы просто исполняете поручение Мула, а я вижу серьезную опасность. Мы дали Второму Фонду отсрочку в пять лет. За это время он мог подготовиться к борьбе с нами. Я не знаю, каким оружием он будет с нами бороться, но могу предположить, что на Калгане действуют его агенты. Они могут обнаружить, что в моем сознании возникла догадка о том, где находится Второй Фонд. Тогда моей жизни будет угрожать опасность, а мне очень дорога жизнь. Вот я и принял меры по ее защите. О Нице не знает никто, кроме вас, да и вы узнали о ней, находясь в космосе. Впрочем, есть еще экипаж... – Ченнис снисходительно улыбнулся, чувствуя себя полным хозяином положения.

Рука Притчера бессильно опустилась, и генерал ощутил смутное беспокойство. Что мешает ему действовать? Чем скована его воля? Ведь было время, когда он был мятежным, опальным капитаном армии Первого Фонда, когда он был способен на более решительные и отчаянные поступки, чем Ченнис. Неужели Мул прав? Неужели его преобразованное сознание настолько отравилось послушанием, что неспособно породить инициативу? Генерал ощутил подавленность и бесконечную усталость.

– Ловко сработано, – одобрил он, – и все же в дальнейшем вам лучше советоваться со мной перед принятием подобных решений.

Замигал какой-то сигнал.

– Это из машинного отделения, – небрежно бросил Ченнис, – обещали за пять минут предупредить о скачке и дать знать, если что не так. Останетесь на хозяйстве?

Притчер молча кивнул и, оставшись в одиночестве, задумался о зле, которое несет человеку старость. На панели обзора сверкали редкие звезды.

У края разливалось молоко Галактики. Освободиться бы от влияния Мула...

Генерал испугался этой мысли и прогнал ее...

...Шеф-инженер Гекслани испытующе взглянул на молодого человека, который был без формы, но держался с апломбом офицера и, кажется, на самом деле был облечен властью. Гекслани, с младых ногтей служивший во флоте, привык к тому, что власть принадлежит человеку с погонами.

Правда, этого человека назначил Мул, а Мулу всегда принадлежит последнее слово. Мул – это абсолютная истина. Даже подсознательно Гекслани в этом не сомневался. Он был прочно обращен.

Молча он протянул Ченнису небольшой овальный предмет. Ченнис взял его в руку и одобрительно улыбнулся.

– Вы из Фонда, шеф?

– Да, сэр. До того, как Первый Гражданин взял власть, я служил во флоте Фонда восемнадцать лет.

– Инженерному делу учились в Фонде?

– В Центральной Школе на Анакреоне, сэр. Получил квалификацию первого класса.

– Неплохо. А это вы нашли в аппарате связи, там, куда я просил посмотреть?

– Да, сэр.

– Это деталь аппарата?

– Нет, сэр.

– Что же это?

– Метка, сэр.

– Я не учился в Центральной Технической школе. Объясните подробнее.

– Это устройство, которое должно показывать координаты корабля при скачке через гиперпространство.

– Оно позволяет за нами следить?

– Так точно, сэр.

– Хорошо. Это недавнее изобретение?

– Да, сэр.

– Разработано одним из новых исследовательских институтов, учрежденных Первым Гражданином? Принцип действия – государственная тайна?

– Да, сэр.

Ченнис несколько секунд играл меткой, затем протянул ее инженеру.

– Положите ее на то самое место, где нашли, и точно так же, как лежала. Ясно? И забудьте о ее существовании.

Шеф-инженер с трудом удержался от салюта, резко повернулся и вышел.

Корабль несся по Галактике, чертя прерывистую линию. Пропуски соответствовали скачкам, покрывающим около ста световых лет, а штрихи – участкам нормального полета протяженностью от десяти до шестидесяти световых секунд.

Бейл Ченнис сел к пульту Линзы и, как всегда, испытал чувство, близкое к благоговению. Он не был уроженцем Фонда, и волшебство, свершавшееся при повороте рычага или нажатии кнопки, еще не стало для него привычным.

Линза вряд ли приелась бы и уроженцу Фонда. В ее небольшом корпусе было такое множество электронных схем, что на экране умещалось сто миллионов отдельных звезд и точно воспроизводилось их взаимное расположение. И это еще не было пределом возможностей машины. Она могла развернуть заданный участок карты звездного неба по любой из пространственных осей и повернуть его на любой угол относительно заданной точки.

Линза совершила переворот в межзвездной навигации. До изобретения Линзы каждому скачку предшествовал расчет, занимавший значительное время – от одного дня до одной недели. Большая часть этого времени уходила на вычисление координат корабля. Нужно было найти по меньшей мере три звезды, положение которых относительно произвольно выбранного центра координат было бы известно, и определить положение корабля относительно этих звезд.

Вся соль заключалась в поиске этих трех звезд. Для человека, привыкшего видеть Галактику из определенной точки, каждая звезда имеет свое лицо. Но прыгни на десять парсеков – и не узнаешь, а, может, даже не увидишь собственного солнца. Приходилось прибегать к спектральному анализу. Составлялись каталоги «световых автографов» звезд, на их основе разрабатывались стандартные маршруты. Межзвездная навигация превращалась из искусства в науку. В эпоху Фонда усовершенствовались вычислительные машины, появились новые методы получения и классификации спектров, и все же на поиск трех знакомых звезд в незнакомой области уходило порой несколько дней.

С появлением Линзы все изменилось. Во-первых, ей требовалась только одна знакомая звезда. Во-вторых, Линзой мог управлять даже такой профан в технике, как Ченнис.

По результатам предыдущего скачка ближайшая знакомая звезда была Винцетори, а на панели обзора, в самом центре, горела яркая звезда. Ченнис надеялся, что это именно Винцетори. Осторожно нажимая клавиши, он ввел координаты Винцетори. На экране Линзы появилась яркая звезда, в остальном сходства с изображением на панели обзора не оказалось. Бейл Ченнис развернул карту по оси «Z» и посмотрел на фотометры. Обе звезды оказались одинаковой яркости. Ченнис выбрал на панели обзора другую звезду примерно такой же яркости и постарался найти ее на карте. Повернул карту на соответствующий угол, скривил рот: не то. Повернул еще, примерив еще одну яркую звезду, потом еще. Вот оно! Конечно, какой-нибудь космический волк установил бы соответствие между картой и панелью обзора с первой попытки, а он, Ченнис, установил только с третьей, но это тоже вполне прилично.

Осталось разобраться с двойными звездами и установить точное соответствие. Это не отняло много времени, и вот уже готовы координаты корабля. На все ушло не более получаса.

Хан Притчер был в своей комнате и, по-видимому, готовился ко сну.

– Есть новости? – спросил он.

– Если это для вас новость, то следующий скачок приведет нас в Ницу.

– Знаю.

– Не хотел вас беспокоить, но мне любопытно, просмотрели вы пленку, которую мы прихватили в Силе?

Хан Притчер бросил презрительный взгляд на предмет разговора, лежащий на полке в черном футляре, и ответил:

– Да.

– Что вы можете сказать?

– Что тут скажешь? В этой части Галактики даже историков толковых нет.

Ченнис широко улыбнулся.

– Понимаю, понимаю... Скучновато?

– Отчего же; если вы интересуетесь биографиями монархов, то даже занимательно. Просто бесполезно: когда историк занимается отдельной личностью, он изображает ее либо в беспросветно черном, либо в приторно розовом свете, в зависимости от своих интересов.

– В книге идет речь о Нице. Именно поэтому я ее вам дал. Это единственная книга, в которой сказано о Нице несколько слов.

– Верно, немного сказано. Ница пережила десяток хороших правителей, полдесятка плохих, выиграла какие-то сражения, какие-то проиграла. Ничего особенного.

– Вы кое-что упустили. Вам не бросилось в глаза, что Ница никогда ни с кем не образовывала коалиций? Она всегда стояла в стороне от политических интриг. Да, правильно, завоевала несколько планет, но почему-то остановилась. Похоже, что Ница старалась не привлекать к себе внимания, а воевала в случае крайней необходимости.

– Что ж, – равнодушно сказал генерал, – я не возражаю против посадки. В худшем случае, потеряем время.

– О, нет! В худшем случае мы потерпим полное поражение. – Если это Второй Фонд, то это мир тысяч и тысяч Мулов.

– Что вы собираетесь делать?

– Приземлиться на какой-нибудь провинциальной планете. Как можно больше узнать о Нице и исходя из этого действовать.

– Отлично. Не возражаю. Выключите свет, будьте добры.

Ченнис взмахнул на прощание рукой и вышел.

Генерал Притчер долго не мог заснуть. Беспокойные мысли не оставляли его.

Если все, с чем так трудно было согласиться, верно – а факты говорят, что верно, – то Ница – не что иное, как Второй Фонд. Невероятно. Такой неприметный мир! Ничем не отличающийся от варварских миров, на которые рассыпалась погибшая империя. Генералу вспомнилось, с каким лицом и каким голосом Мул говорил о психологе Эблинге Мисе – о человеке, который раскрыл тайну Второго Фонда. Мул был бледен и голос его срывался: «Мне показалось, что открытие ошеломило Миса. Складывалось впечатление, что Второй Фонд либо превзошел ожидания Миса, либо обманул их. Если бы я мог прочесть его мысли, а не только чувства! Чувства же я видел ясно: самым сильным из них было удивление.»

Удивление – ключевая нота. Во Втором Фонде есть что-то в первую очередь неожиданное. Как этот мальчишка, конфетный красавец, разглядел в неприметной Нице что-то неожиданное? Ведь он прав, здесь что-то есть...

Последняя сознательная мысль Притчера была несколько злорадной. Метку в аппарате связи никто не заметил.

Вторая интерлюдия

Это был случайный разговор в вестибюле Совета. Члены Совета спешили заняться повседневными делами и обменялись лишь парой взглядов и гримас.

– Мул переходит в наступление.

– Да, я тоже слышал. Опасно, очень опасно.

– Если все пойдет по плану, нам ничто не угрожает.

– Мул необычный человек. Он замечает, когда мы пытаемся управлять его орудиями. Говорят, он уже знает, кого из его людей мы пытались перехватить.

– Тем не менее, нужно пытаться. Другого пути нет.

– Можно вторгаться в неконтролируемые умы, но Мул старается контролировать каждого, кто занимает хоть сколько-нибудь ответственный пост...

Лестница кончилась. Все стали расходиться по своим кабинетам.

3. Двое мужчин и крестьянин

Россем был одним из окраинных миров, до которых редко докатываются политические потрясения и о которых зачастую не знают жители других, более счастливых и заметных планет.

В последние дни Империи планета служила местом ссылки политических преступников, на ней стоял небольшой гарнизон и обсерватория. Еще до Хари Селдона обыватели, уставшие от длящихся десятилетиями войн, грабежей, дворцовых переворотов, бежавшие из неприютных столиц в поисках мира и покоя, стали оседать на Россеме.

На холодных пустошах выросли деревни. Солнце, маленький красный скряга, старалось сохранить все тепло для себя; девять месяцев в году на Россеме шел снег. В эти девять месяцев крепкое местное зерно спало под снегом; когда же солнце, неохотно расставаясь с теплом, все же нагревало воздух до пятидесяти градусов <по шкале Фаренгейта; +10 по Цельсию>, зерно пробивалось, росло и вызревало с лихорадочной поспешностью.

На лугах паслись маленькие, похожие на коз, животные, трехпалыми копытами выкапывая из-под снега траву.

У жителей Россема был свой хлеб и свое молоко, а иногда и мясо. Леса экваториальной зоны давали твердую мелковолокнистую древесину для строительства. Древесиной можно было даже торговать. Была еще пушнина и руды. Взамен из Империи привозили сельскохозяйственную технику, атомные обогреватели и телевизионное оборудование. Последнее было совсем не лишним, так как зимой крестьянину делать нечего.

Жизнь шла мимо Россема. Иногда новости приходили с торговыми кораблями, иногда – со случайными беженцами. Иногда появлялись большие партии беженцев, рассказывали захватывающие новости. Только так россемские крестьяне узнавали о жестоких сражениях, об убитых заложниках, об императорах-тиранах и мятежных вице-королях. Они вздыхали, качали головами и, философствуя на деревенских площадях, грели замерзшие носы в воротниках.

Потом торговые корабли перестали появляться, и жизнь стала суровей.

Кончились запасы мягкого импортного дерева, табака, техники. Телевизоры говорили недомолвками или открыто пугали. Потом пронеслась весть о том, что разгромлен Трантор. Столица Галактики, величественный, роскошный, легендарный, недоступный, ни с чем не сравнимый дом императоров разграблен, разрушен и поруган! Это было что-то непостижимое, и многим крестьянам казалось, что не за горами конец света.

Этот день был не похож на другие. Снова прилетел корабль. Деревенские старики важно кивали и перешептывались. Во времена наших отцов, говорили они, происходило то же самое.

Корабль был чужой. На нем не сверкали Солнце и Звездолет. Это была развалина, собранная из нескольких старых кораблей. Вышедшие из корабля солдаты объявили себя солдатами Ницы.

Крестьяне растерялись. Они не слышали ни о какой Нице, однако оказали солдатам традиционное гостеприимство. Солдаты стали расспрашивать о природе планеты, о числе жителей, количестве городов, которые крестьяне перепутали с деревнями, вызвав всеобщее смущение, о характере экономики и тому подобном.

После этого прилетали другие корабли; на Россеме стало известно, что Ница – их новый столичный мир, и в его пользу в качестве оброка будет ежегодно взиматься определенное количество меха и зерна.

Крестьяне важно моргали, не зная, что такое оброк. Когда пришло время уплаты оброка, многие уплатили, а многие в недоумении стояли и смотрели, как одетые в военную форму инопланетяне грузят в большие машины зерно и шкуры.

Там и сям возмущенные крестьяне собирались кучками и доставали из сундуков старинное охотничье оружие, но из этого ничего не вышло. Когда приходили люди с Ницы, крестьяне, ворча, разбредались. В этот год борьба за существование была еще более жестокой, чем всегда.

Постепенно установилось новое равновесие. Губернатор поселился в деревне Джентри, изгнав оттуда всех местных жителей. Ни он, ни его чиновники в других деревнях не появлялись. Сборщики оброка были из местных, их запомнили и при их появлении прятали зерно, угоняли скот в леса и старались не хвастаться достатком. Тупо уставясь на сборщика, крестьяне разводили руками и кивали на скудную утварь.

Сборщики стали появляться все реже, словно Ница спасовала перед упрямым деревенским миром.

Возобновилась торговля: Ница, очевидно, поняла, что это выгоднее вымогательства. Товары, привозимые из Ницы, были похуже тех, что когда-то давала Империя, но при скудости местных запасов оказывались весьма кстати.

Кроме всего прочего, Ница поставляла на Россем красивую женскую одежду.

И снова история свершалась где-то в стороне, а россемские крестьяне невозмутимо ковыряли холодную землю.

Выйдя за порог, Нарови присвистнул. На землю падали первые снежинки, солнце слабо розовело в мутном небе. Осмотревшись, Нарови решил, что бури не будет. Можно съездить в Джентри и обменять излишек зерна на консервы.

Он открыл дверь, стараясь заскрипеть как можно громче, и рявкнул в дом:

– Эй, парень, машина заправлена?

Из глубины дома что-то крикнули в ответ, и вскоре к Нарови вышел старший сын.

– Машина заправлена, – угрюмо сказал он, – мотор работает, а оси не в порядке. Только я здесь ни при чем. Я тебя давно предупреждал, что требуется серьезный ремонт.

Крестьянин отступил на шаг, окинул сына сердитым взглядом из-под насупленных бровей и выставил вперед бороду:

– Значит, я виноват? Чем прикажешь платить за серьезный ремонт? Разве в этом году, и в прошлом, и в позапрошлом я собрал богатый урожай? Разве в моем стаде не было падежа? Разве град...

– Нарови! – знакомый голос заставил его замолчать на полуслове.

– Вечно твоя мать вмешивается, – вздохнул он. – Выведи машину и проверь, хорошо ли держится прицеп.

Он похлопал руками в рукавицах и посмотрел на небо. Солнце спряталось, собирались тучи. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь них, не давал тепла. И вдруг Нарови заметил...

– Жена! – завопил он, забыв о морозе. – Старуха! Иди сюда.

Возмущенная «старуха» высунулась из окна. Глянув туда, куда указывал пальцем муж, она ахнула и, отскочив от окна, затопала вниз по лестнице.

Запыхавшись, она выскочила на порог, на ходу запахивая шубу и поправляя платок.

– Это корабль из дальнего космоса! – выдохнула женщина.

– Ясное дело, корабль! – презрительно фыркнул Нарови. – К нам летят гости, старуха, гости.

Корабль медленно опускался на холодное поле на севере фермы Нарови.

– Что делать? – очнулась женщина. – Мы не можем оказать этим людям гостеприимства. Мне нечего им предложить, кроме крошек вчерашнего пирога!

– Ты хочешь, чтобы они пошли к соседям? – красное от мороза лицо крестьянина покраснело еще сильнее, теперь уже от гнева.

Но тут же он успокоился и окоченевшими руками обнял широкие плечи жены.

– Душенька, – промурлыкал он, – пожалуйста, вынеси в гостиную стулья из нашей комнаты, испеки новый пирог и зажарь жирную скотинку с клубнями. А я пойду встречать пришельцев из космоса, – Нарови сдвинул шапку на лоб, почесал в затылке и решился. – А еще я принесу бочонок браги. Приятно иногда выпить горячительного.

Пока Нарови говорил, его жена беззвучно шлепала губами, не в силах произнести ни слова. В конце концов она совладала с голосом, но слов по-прежнему не было, и она проскрипела что-то невнятное.

Нарови наставительно поднял палец.

– Старуха, ты помнишь, что говорили старейшины неделю тому назад? Пошевели мозгами. Они сами ходили из дома в дом – а это что-нибудь, да значит – и говорили, что если кто увидит корабль из дальнего космоса, пусть сразу же сообщит губернатору.

Как же я могу упустить такую возможность выслужиться! Глянь на этот корабль! Ты когда-нибудь видела такой? Наверное, гости из дальнего космоса очень важные и богатые люди, если губернатор просит предупредить его о них, а старейшины по такому морозу сами ходят по деревне. Наверное, лорды из Ницы очень ждут гостей, а они приземлились на моем поле!

Он чуть не прыгал от волнения.

– Примем их как следует, наша фамилия станет известна губернатору, а там – все будет наше!

Женщина вдруг почувствовала, что слишком легко одета. Она шагнула в дом, бросив через плечо:

– Ну, давай, скорей!

Нарови не слышал. Он уже бежал по полю к тому месту, где сел корабль.

Генерала Хана Притчера не беспокоил ни холод, ни бледный ландшафт, ни общество потного крестьянина. Его мучил другой вопрос: разумно ли они с Ченнисом поступили? Они были здесь совершенно одни. Корабль поднялся в космос и в случае чего не даст себя в обиду, но даже это не утешало генерала. А все из-за Ченниса. Притчер посмотрел на молодого человека и увидел, что тот перемигивается с женщиной, которая подглядывает в щель между половинками обитой мехом двери.

Ага, делает вид, что чувствует себя непринужденно. Притчер почувствовал удовлетворение. В первый раз события приняли несколько иной оборот, чем хотелось бы Ченнису. И вот, они оба собственные заложники.

Единственна связь с кораблем – ультраволновые наручные передатчики.

Хозяин тем временем широко улыбнулся, наклонил голову сначала к одному плечу, затем к другому и масляным голосом проговорил.

– Благородные господа, позвольте сообщить вам, что мой старший сын – достойный и умный юноша, которому моя бедность не позволяет получить образование по уму, – только что предупредил меня, что скоро сюда придут старейшины. Я надеюсь, что вам было приятно у меня погостить, ведь я предложил вам все, что только может предложить гостям такой бедный, хотя работящий и честный – это вам всякий скажет – крестьянин, как я.

– Старейшины? – небрежно переспросил Ченнис. – Это ваше местное правительство?

– Да, благородные господа, и все они – достойные, честные люди. Наша деревня славится на весь Россем честностью жителей, хотя жизнь здесь тяжела, а урожаи скудны. Может быть вы, господа, скажете старейшинам, какой почет и гостеприимство я вам оказал, и, может случиться, они попросят для нас новую машину. На машине держится все наше хозяйство, а наша старая еле ползает.

Крестьянин заискивающе взглянул на гостей, и Хан Притчер кивнул ему важно и снисходительно, как полагалось «благородному господину».

– Старейшины узнают о вашем гостеприимстве.

Хозяин вышел из комнаты, и Притчер воспользовался этим, чтобы переговорить с Ченнисом.

– Не могу сказать, что меня радует мысль о встрече со старейшинами, – сказал он. – Как вы к этому относитесь?

Ченнис встрепенулся и удивленно спросил:

– Вы волнуетесь? Что случилось?

– Мне кажется, нам не стоит привлекать всеобщее внимание.

Ченнис заговорил торопливо, тихо и монотонно.

– Притчер, иначе нельзя. Нужно рисковать, иначе мы никогда не выйдем на нужных людей. Люди, правящие силой разума, не обязательно должны обладать явной властью. Кроме того, психологи Второго Фонда наверняка составляют очень незначительную долю от общего населения, точно так же, как в Первом Фонде немного ученых и инженеров. А все остальные – обычные люди.

Возможно, психологи скрываются, и люди, занимающие какие-то посты, могут честно считать себя настоящими правителями. Встретившись со старейшинами, мы можем выяснить, как обстоят дела.

– Не понимаю.

– Позвольте, это очевидно! Ница – огромный мир, населенный миллионами и сотнями миллионов людей. Как найти среди них психологов, чтобы удостовериться, что мы нашли Второй Фонд?

Здесь же, в этом маленьком промерзшем мире, по словам нашего хозяина, все правители живут в одной деревне – Джентри. Их там не больше нескольких сотен. Среди них обязательно должно быть несколько человек из Второго Фонда. Мы должны туда наведаться, но сначала нужно встретиться со старейшинами.

Вернулся возбужденный хозяин, и они отвернулись друг от друга.

– Благородные господа, идут старейшины. Я еще раз прошу вас замолвить за меня словечко, – крестьянин угодливо поклонился.

– Непременно, непременно, – сказал Ченнис. – Это они?

В комнату вошли трое. Один из них выступил вперед, поклонился с уважением и с достоинством сказал:

– Досточтимые господа, нас ждет машина. Окажите нам честь: проследуйте с нами в Совет.

Третья интерлюдия

Первый Спикер задумчиво смотрел в ночное небо. Лохматые облака закрывали звезды. Космос излучал враждебность. Он всегда был холодным и грозным, а теперь где-то в его глубинах скрывается загадочный Мул. Первому Спикеру казалось, что космическая материя стала чернее и плотнее.

Недолгое заседание окончилось. Обсуждался все тот же вопрос – как бороться с мутантом. Проверялись и перепроверялись расчеты.

Можно ли быть в чем-то уверенным? Где сейчас Мул? Что он предпримет?

С людьми Мула разобраться нетрудно. Их реакции полностью предсказуемы, и сейчас они делают то, чего от них ожидали.

Но сам Мул...

4. Двое мужчин и старейшины

Старейшины той местности Россема, где оказались Притчер и Ченнис, представляли собой не совсем то, что подразумевается под словами «деревенские старейшины». Они на самом деле были старше, чем управляемое ими население, но были более властными и менее простодушными, чем можно ожидать от крестьянина.

Они были насквозь пропитаны чувством собственного достоинства; гостям стало казаться, что это основное качество старейшин.

В позах мыслителей они сидели за овальным столом. Для большинства из них лучшая пора жизни давно миновала, но было несколько лиц, обрамленных аккуратными бородками, свидетельствовавших о том, что название «старейшины» – скорее символ уважения, чем обозначение возраста. Обед, служащий больше ритуалом, чем средством насыщения, проходил в полном молчании.

После обеда наиболее уважаемые из старейшин выступили с краткими приветствиями в адрес гостей – настолько краткими, что трудно назвать их выступлениями, – и обстановка стала менее официальной. Достоинство, с которым полагается встречать гостей издалека, наконец, уступило место исконным крестьянским качествам: дружелюбию и любопытству.

Старейшины столпились вокруг гостей и засыпали их вопросами.

Они спрашивали, трудно ли управлять космическим кораблем, сколько требуется для этого человек; можно ли поставить лучшие моторы в россемские машины; правда ли, что в других мирах редко идет снег; сколько народу живет в том мире, откуда они прилетели; далеко ли находится их мир; так ли он велик, как Ница; из чего соткана их одежда и почему она блестит, как металл; почему они не носят меха; каждый ли день они бреются; какой камень в кольце у Притчера...

Почти все вопросы адресовались Притчеру; как старшего по возрасту, его сочли старшим по положению. Генералу ничего не оставалось делать: пришлось подробно отвечать. Он чувствовал себя, как среди детей, его обезоруживало бесхитростное любопытство, с которым эти люди задавали вопросы.

Они смотрели на генерала такими жадными глазами, что он не мог оставить чей-либо вопрос без ответа.

Притчер сообщил, что кораблем управлять нетрудно, что численность экипажа зависит от величины корабля: иногда нужно десять человек, а иногда достаточно одного; сказал, что не знает устройства двигателей, установленных на россемских машинах, но уверен, что его можно усовершенствовать; объяснил, что во всех мирах разные климатические условия, что в его мире живет несколько сот миллионов человек, но этот мир гораздо меньше Ницы; что их одежда соткана из силикопластовых волокон, что металлический блеск ей придан с помощью определенной ориентации поверхностных молекул; что им не нужен мех, поскольку одежда искусственно подогревается; что они бреются каждый день, что камень в его кольце – аметист, что...

Вопросы продолжались, Притчер отвечал, умиленный наивностью старейшин.

Выслушав ответ на очередной вопрос, старейшины быстро обменивались несколькими словами, будто обсуждая полученную информацию. Трудно было понять, что они говорили, так как старейшины переходили на местный вариант всегалактического языка, который отличался изобилием архаических форм.

Гости понимали лишь отдельные слова, но общий смысл комментариев от них ускользал.

Не выдержав, Ченнис вмешался.

– Господа! – сказал он. – Давайте поменяемся ролями. Нам тоже интересно знать, как живут в Нице.

Старейшины, до сего момента очень разговорчивые, вдруг разом умолкли.

Их руки, до сих пор так живо двигавшиеся в пояснение и подкрепление слов, опустились. Они избегали смотреть друг на друга. Очевидно, каждый боялся, что ему предоставят слово.

– Господа! – стал уговаривать Притчер. – Мой товарищ любопытствует без злого умысла. Слава о Нице идет по всей Галактике... Мы заверим губернатора в верноподданничестве россемских старейшин.

Старейшины молчали, но лица их просветлели. Один из них поднял голову, тщательно разгладил бороду и сказал:

– Мы верные слуги правителей Ницы!

Досада Притчера, вызванная наглым вопросом Ченниса, утихла. Генерал понял, что годы, неумолимо давившие его своей тяжестью, еще не отняли у него умения заглаживать чужие ошибки.

– Мы живем далеко отсюда, – продолжал он, – и немного знаем о правителях Ницы. Давно ли началось их благодатное правление?

Ответил старейшина, имевший неосторожность заговорить первым:

– Правители были всегда. Ни наши отцы, ни деды не помнят времен, когда правителей не было.

– Жизнь была мирной?

– Да, – помолчав, он добавил. – Наш губернатор могуч, он без колебаний накажет любого изменника. Мы, разумеется, не изменники.

– Я полагаю, когда-то он кого-то наказал по заслугам?

Старейшина ответил не сразу.

– Среди нас нет изменников, не было их и среди наших отцов и дедов. Изменники были в других мирах, и их карали смертью. Нам это не нужно, мы честные бедные фермеры, далекие от политики.

Он говорил дрожащим голосом, все остальные смотрели на гостей настороженно.

– Скажите, – спросил Притчер мягко, – как нам встретиться с губернатором?

Теперь старейшины смотрели с удивлением.

– Как! Вы не знаете? – сказал наконец тот же старейшина. – Губернатор будет здесь завтра. Он ждал вас. Для нас это большая честь. Мы надеемся, что вы заверите его в нашей преданности.

– Ждал? – губы Притчера дрогнули.

Старейшины в недоумении переглядывались.

– Мы ждем вас вот уже неделю...

Жилье, которое им отвели, по россемским понятиям считалось роскошным.

Бывало и хуже, подумал Притчер. Ченнис демонстрировал полнейшее безразличие.

Какая-то новая напряженность чувствовалась в их отношениях. Притчер видел, что решающий момент приближается, и ему хотелось хоть чуть-чуть оттянуть его наступление. Встреча с губернатором выведет игру на новый, более опасный, уровень, но победа в этой встрече будет означать дальнейшие встречи и, возможно, дальнейшие победы. Ченнис старался казаться беспечным, но озабоченно хмурил брови и нервно кусал нижнюю губу.

Притчеру надоел спектакль, и он заговорил.

– Они предвидели наше появление.

– Да, – коротко ответил Ченнис.

– И все? Вам больше нечего сказать? Мы прилетаем и выясняем, что губернатор нас ждет. А губернатор нам скажет, что нас ждет вся Ница. Чего тогда стоит все наше предприятие?

Ченнис поднял голову и устало сказал:

– Одно дело ждать нас, а другое – знать, кто мы и зачем прилетели.

– Вы надеетесь скрыть это от психологов Второго Фонда?

– Разумеется. Вы уже готовы сдаться? Нас могли засечь в космосе. Вы находите что-то странное в том, что государство охраняет свои границы? Даже если бы мы были просто путешественники, нами бы заинтересовались.

– Заинтересовались бы настолько, что губернатор сам приехал бы к нам, вместо того чтобы милостиво допустить нас к себе?

Ченнис пожал плечами.

– Давайте обдумаем это после. Сначала нужно посмотреть, что представляет собой губернатор.

Притчер оскалил зубы в усмешке.

Ну и дела!

Ченнис с напускным оживлением продолжал.

– Кое-что нам уже известно. Ница – это Второй Фонд, иначе следует признать, что все обстоятельства, подтверждающие это, подтверждают противоположное. Как иначе вы объясните ужас, в который повергает здешних жителей упоминание о Нице? Я не вижу признаков политического господства Ницы. Старейшины действуют без всяких ограничений. Налогообложение, по-моему, здесь не слишком суровое и осуществляется от случая к случаю.

Крестьяне жалуются на бедность, но у них добротные дома и толстые щеки. У них варварский быт, бесспорно, но это обусловлено климатом.

Честное слово, я очарован этим миром. Такой скудости я нигде не видел, но здесь живут счастливые люди. Их простым душам недоступны страдания, свойственные населению более развитых миров.

– Вы поклонник простых радостей?

– Я бы не прочь, да звезды не дают, – пошутил Ченнис. – Нет, конечно; я хочу обратить на это ваше внимание. Как видите, Ница – преуспевающий правитель, но ее успех отличается от успеха старой Империи, Первого Фонда или даже нашего Союза. Ница не обездоливает порабощенные миры, она приносит в них счастье и достаток. Власть Ницы имеет другую ориентацию. Это власть разума, а не силы.

– В самом деле? – с иронией произнес Притчер. – А как вы объясните ужас, с которым старейшины говорят о возмездии за измену? Мне кажется, что это обстоятельство противоречит вашей идее доброго правителя.

– Позвольте, старейшины не говорили, что их наказывали. Их просто пугали наказанием и внушили им такой страх, что надобность в самом наказании отпала. Я уверен, что на Россеме нет ни одного солдата Ницы. Неужели непонятно?

– Все станет понятно, – сухо сказал Притчер, – когда мы встретимся с губернатором. Кстати, а что если и нам что-то внушают?

Ченнис ответил презрительно и грубо:

– Вам-то пора к этому привыкнуть.

Притчер заметно побледнел, но, сделав над собой усилие, промолчал. В этот день он с Ченнисом больше не заговаривал.

В тишине безветренной морозной ночи, прислушиваясь к ровному дыханию спящего Ченниса, Притчер настроил свой наручный ультраволновой передатчик на диапазон, недоступный передатчику Ченниса, и связался с кораблем.

Дважды Притчер спрашивал:

– Есть ли известия или распоряжения?

Дважды приходил еле слышный ответ:

– Нет. Ждем.

Генерал поднялся с кровати. Было холодно, и он, укутавшись в меховое одеяло, сел у окна и стал смотреть на небо, украшенное вместо привычного моста Млечного пути замысловатым узором из отдельных ярких звезд.

Где-то среди них был ответ на мучившие его вопросы. Притчеру захотелось поскорей найти его и положить конец своим страданиям.

Он вновь задал себе вопрос: что же на самом деле лишает его уверенности в себе – обращение или возраст.

Ах, не все ли равно? Он так устал.

Губернатор Россема приехал без церемоний. С ним был лишь шофер в военной форме.

Машина была шикарная, но ее конструкция показалась Притчеру нерациональной. Машина поворачивалась неуклюже, при переключении скорости спотыкалась. С первого взгляда было ясно, что двигатель работает не на ядерном, а на химическом топливе.

Губернатор Россема осторожно ступил на тонкий снег и пошел между двумя рядами полных почтения старейшин, не глядя на них.

Старейшины вошли в дом вслед за губернатором.

Гости из Союза Мула наблюдали за ними через окно. Губернатор оказался неприметным человеком, плотным и невысоким.

Но разве это что-то значит?

Притчер нервничал и проклинал себя за это. Лицо его оставалось бесстрастным, он не мог унизиться перед Ченнисом, но он чувствовал, что кровь стучит в висках, а во рту стало сухо.

Это не был физический страх. Нет, Притчер не был бесчувственным куском мяса, которому тупость не позволяет даже бояться, но чувство физического страха он умел распознавать.

Сейчас было другое.

Притчер украдкой взглянул на Ченниса. Молодой человек разглядывал ногти на левой руке и пытался отгрызть заусенец на правой.

Притчера охватило возмущение. Этот мальчишка просто не представляет, что такое давление на сознание.

Генерал подавил вздох и попытался вспомнить, каким он был до того, как Мул обратил его. Вспомнить было трудно. Притчер не мог сориентироваться в своем сознании, не мог порвать эмоциональные путы, связавшие его с Мулом. Он помнил, что собирался убить Мула, но, как ни старался, не мог представить, что чувствовал тогда. Наверное, это была самозащита сознания, потому что, когда Притчер пытался логически дойти до того, что он мог чувствовать, идя с бомбой к Мулу, у него начинало сосать под ложечкой.

Что, если губернатор тоже захочет преобразовать его эмоции?

Что, если невидимые щупальца Второго Фонда проникнут в глубины его души и расстроят там какие-нибудь струны?

Тогда это было не больно. Тогда он вообще ничего не ощутил, не заметил перехода из одного состояния в другое. Он почувствовал, что всегда любил Мула. Даже если и было время, когда он не любил Мула, то есть, когда он думал, что не любит Мула, а ненавидит его, то в это время Притчер находился во власти иллюзии. Притчер устыдился этой иллюзии.

Но тогда не было больно.

Будет ли так же при встрече с губернатором? Соединится ли то, что было раньше, с туманной мечтой, которую называют словом Демократия? Мул – тоже мечта, и только Нице принадлежит его, Притчера, верность.

Притчер судорожно вздохнул. Его тошнило.

Долетел голос Ченниса:

– Нас зовут, генерал.

В дверях появился полный достоинства и спокойного уважения старейшина и проговорил:

– Его Превосходительство губернатор Россема, исполняющий здесь волю правителей Ницы, рад позволить вам аудиенцию и приглашает вас к себе.

– Конечно, – Ченнис подтянул пояс и накинул на плечи россемскую шубу.

Притчер сжал челюсти. Игра началась.

На вид губернатор Россема не был страшен. Его глубоко посаженные глаза, окруженные сетью морщин, глядели пронзительно, но сквозь темно-русые волосы просвечивала лысина, а свежевыбритый подбородок был мал, мягок и, согласно лженауке об определении характера по чертам лица, слаб.

Притчер решил смотреть губернатору не в глаза, а на подбородок, хотя не был уверен, что это поможет. Он не надеялся, что ему вообще что-либо поможет.

Губернатор заговорил высоким голосом, безразлично:

– Добро пожаловать в Ницу. Мир вам. Вы не голодны? – и махнул изящной, опутанной синими венами рукой в сторону П-образного стола.

Гости поклонились и сели с внешней стороны перекладины буквы «П».

Губернатор сел с внутренней стороны перекладины, вдоль ножек расположились старейшины.

Губернатор говорил короткими, отрывистыми фразами: хвалил блюда, приготовленные из ввезенных из метрополии продуктов (блюда действительно были тонкие, но не более вкусные, чем простая деревенская пища), сетовал на погоду, пытался вызвать гостей на разговор о космических путешествиях.

Ченнис говорил мало, Притчер молчал.

Наконец, подали десерт из каких-то тушеных фруктов. Расправившись с ним, губернатор откинулся на спинку стула. Его маленькие глаза блеснули.

– Я наводил справки о вашем корабле. Хотел оказать вам помощь в его осмотре и, возможно, ремонте. Мне сказали, что его местонахождение неизвестно.

– Верно, – небрежно бросил Ченнис. – Мы оставили его в космосе. Это большой корабль, оснащенный всем необходимым для длительных полетов и обороны от возможного нападения. Мы подумали, что, стоя у всех на виду, он может вызвать у людей сомнения относительно наших мирных намерений. Мы вышли к вам лишь вдвоем и без оружия.

– Весьма дружественный акт, – заметил губернатор без особой уверенности. – Вы говорите, корабль большой?

– Ваше Превосходительство, это не военный корабль.

– Хм... Откуда вы?

– Из маленького мира в секторе Сантэнни, Ваше Превосходительство. Это очень незначительный мир, вы даже можете не знать о его существовании. Мы хотели бы завязать с вами торговые отношения.

– Хм... Что вы можете продать?

– Машины, Ваше Превосходительство. В обмен на мех, лес, зерно.

– Хм... – губернатор колебался. – Я слабо разбираюсь в торговле. Возможно, нам удастся прийти к соглашению, выгодному для обеих сторон, но сначала мне хотелось бы увидеть ваши документы. Прежде чем начинать с вами переговоры, мое правительство потребует от меня подробных сведений о вас. Кроме того, мне нужно осмотреть ваш корабль, иначе вас не пропустят в столичный мир.

Ответа не последовало, и губернатор повторил, теперь уже ледяным голосом:

– Мне необходимо осмотреть ваш корабль.

Ченнис рассеянно ответил:

– К сожалению, в настоящий момент корабль проходит ремонт. Если, Ваше Превосходительство, вы согласны подождать сорок восемь часов, вы сможете его осмотреть.

– Я не привык ждать.

Впервые за все время Притчер решился посмотреть губернатору в глаза.

У него перехватило дыхание. Притчеру казалось, что он тонет, но тут губернатор перевел взгляд на Ченниса. Тот сказал, как ни в чем не бывало:

– Раньше, чем через сорок восемь часов, корабль посадить нельзя. Мы безоружны. Неужели вы сомневаетесь в честности наших намерений?

После долгого молчания губернатор резко сказал:

– Расскажите мне о своем мире.

На этом неприятные вопросы кончились. Губернатор, исполнив свои официальные обязанности, потерял к гостям интерес и слушал вполуха.

Вернувшись после аудиенции в свою комнату, Притчер решил проверить себя. Затаив дыхание, он осторожно «прощупывал» свои эмоции. Он не нашел в себе перемен, но должен ли он их найти? Ведь не чувствовал он себя другим, когда его обратил Мул. Все казалось вполне естественным и даже больше: казалось, что так и должно быть.

Притчер предпринял эксперимент.

Мысленно он крикнул: «Второй Фонд должен быть обнаружен и уничтожен!»

Честная ненависть возникла в его душе с этими словами. Чистейшая ненависть, без тени сомнения.

Тогда Притчер заменил слова «Второй Фонд» словом «Мул». Его охватил ужас.

Что ж, пока все в порядке.

А вдруг на него повлияли по-другому, как-нибудь незаметно? Может, в нем произошли какие-то перемены, которых он не замечает именно потому, что они произошли?

Этого не узнать.

Однако, он по-прежнему верен Мулу. Если это не изменилось, остальное не имеет значения.

Притчер вернулся к действительности. Ченнис что-то делал в своем углу комнаты. Притчер небрежно потеребил большим пальцем браслет-передатчик.

Получив ответ, он почувствовал величайшее облегчение, а вслед за ним – чуть ли не слабость. На суровом лице генерала ничего не отразилось, но душа пела от радости.

Ченнис поднял на Притчера глаза, еще не зная, что фарс закончился.

Четвертая интерлюдия

На улице встретились два спикера Исполнительного Совета.

Один сказал:

– У меня есть известие от Первого.

Второй испуганно заморгал:

– Точка пересечения?

– Да! Дожить бы до завтра!

5. Один мужчина и Мул

Ченнис, по-видимому, не догадывался, что отношение Притчера к нему изменилось. Он развалился на жесткой деревянной скамье, широко раскинув ноги.

– Ну, что вы думаете о губернаторе?

– Ничего особенного, – пожал плечами Притчер. – Гением он мне не показался. Очень средний представитель Второго Фонда, если здесь действительно Второй Фонд.

– Я бы не сказал, что он представитель Второго Фонда. Впрочем, кто знает? – Ченнис задумался. – Представьте, что вы представитель Второго Фонда и вам известна цель нашего приезда сюда. Как бы вы с нами поступили? Что бы сделали?

– Разумеется, обратил бы.

– Как Мул? – Ченнис снова задумался. – Может, нас уже и обратили, только мы этого не знаем... Допустим, Психологи не умеют обращать, они просто тонкие психологи. Что бы вы сделали, будь вы Психолог?

– Убил бы нас, не откладывая в долгий ящик.

– В нашем корабле? Нет, – Ченнис сделал отрицательный жест. – Притчер, старина, мы блефуем. Если даже во Втором Фонде умеют управлять эмоциями, то мы им не нужны. Мы только пешки, и они это понимают. Бороться они будут с Мулом, а с нами обойдутся так же осторожно, как мы с ними. Я подозреваю, что они знают, кто мы.

– Что вы намерены делать? – холодно спросил Притчер.

– Ждать, – отрезал Ченнис. – Пусть они начинают первыми. Они чем-то заинтересовались. Может быть, действительно кораблем, но, скорее, Мулом. К нам выслали губернатора, но ему не удалось нас запугать. Теперь должен прибыть кто-нибудь из самого Второго Фонда и предложить нам какую-нибудь сделку.

– Что дальше?

– Согласимся.

– По-моему, не стоит.

– Вы думаете, что это будет нечестно по отношению к Мулу? Не бойтесь, не будет.

– Я спокоен. Мул в зародыше разоблачит все ваши обманы, но все равно соглашаться не стоит.

– Почему? Вы боитесь, что мы не сможем обмануть психологов?

– Конечно, не сможем, но дело не в этом.

Взгляд Ченниса упал на предмет, который Притчер держал в руках.

– Ах, вот в чем дело, – злобно произнес он.

Притчер поиграл бластером.

– Вот именно. Вы арестованы.

– За что?

– За измену Первому Гражданину Союза.

– Что происходит? – Ченнис поджал губы.

– Вы слышали: измена. А с моей стороны – борьба с изменником.

– У вас есть доказательства? Вы бредите или сошли с ума?

– Нет. По-моему, с ума сошли вы. Вы думаете, что Мул каждый день отправляет неоперившихся юнцов на край Галактики с сумасбродными поручениями? Мне сразу показалось странным, что он послал вас на поиски Второго Фонда. Я потратил уйму времени на сомнения, но теперь мне все ясно. Хотите знать, почему Мул послал именно вас? Потому, что вы мило улыбаетесь, красиво одеваетесь, потому что вам двадцать восемь лет!

– Может быть, потому, что мне можно доверять? И потому, что у вас нелады с логикой?

– Потому, что вам нельзя доверять, что вполне логично, как оказалось.

– Мы соревнуемся в умении говорить парадоксами или в искусстве выразить как можно меньше мыслей как можно большим количеством слов?

Направив бластер на Ченниса, Притчер сделал несколько шагов вперед и приказал:

– Встаньте!

Ченнис неторопливо встал. Дуло бластера ткнулось ему в живот, но он и бровью не повел.

Притчер сказал:

– Мул искал Второй Фонд. Он его не нашел, и я его не нашел. То, что не можем найти мы с Мулом, должно быть очень хорошо спрятано. Оставался единственный выход – послать на поиски того, кто знает, где спрятан клад.

– То есть, меня?

– Вот именно. Сначала я этого не понял, но мой разум, пусть медленно, но все же поворачивает в нужном направлении. Как легко мы отыскали Границу Звезд! Вы просто чудом выбрали нужную область огромной Галактики! А в этой области – нужный мир! Глупец! Вы меня так недооценили, что сочли, что я не увижу закономерности в стечении стольких «случайностей».

– Вы хотите сказать, что я добился слишком большого успеха?

– Да. Для верного человека это слишком много.

– Прочему вы поставили мне такой низкий потолок возможностей?

Давление бластера стало сильнее, но на лице Притчера молодой человек не увидел признаков гнева, кроме, разве что, сухого блеска глаз.

– Потому, что вы наняты Вторым Фондом.

– Нанят? – бесконечное презрение. – Докажите!

– Либо находитесь под его влиянием.

– А Мул об этом не знает? Смешно!

– Мул знает. В том-то и дело, мой молодой тупица! Мул знает. Иначе вам не подарили бы такую дорогую игрушку, как корабль. Вы не обманули ожиданий Мула и привели нас ко Второму Фонду.

– Позвольте задать вам вопрос и добыть из ваших слов хоть крупицу смысла. Зачем мне было делать все это? Если я изменник, зачем мне вести вас ко Второму Фонду? Не логичнее ли было погонять вас по Галактике и ничего не найти?

– Нет. Вам нужно было привести Второму Фонду корабль. Ему ведь понадобится ядерное оружие для самообороны.

– Помилуйте, один корабль ничего не значит! Неужели вы думаете, что психологи надеются, разобрав корабль, за год выучить физику и наштамповать атомных двигателей? Плохо же вы о них думаете! Слишком просты ваши психологи, так же просты, как вы сами!

– У вас будет возможность объяснить это Мулу.

– Мы возвращаемся на Калган?

– Нет. Мы останемся здесь. Мул будет здесь через пятнадцать минут. Вы не догадывались, что он идет по нашему следу, мой хитроумно-остроумный самовлюбленный мальчик? Вы были приманкой наоборот: вы привели не наших жертв к нам, а нас к нашим жертвам.

– Позвольте мне сесть, – сказал Ченнис, – и объяснить вам кое-что на пальцах. Пожалуйста.

– Нет, вы будете стоять.

– Хорошо, я сделаю это стоя. Вы решили, что Мул следовал за вами, потому что в аппарат связи была подброшена метка?..

...Бластер едва заметно дрогнул. Ченнис готов был в этом поклясться.

– Вы не показываете удивления, но вы удивлены; я не стану и секунды тратить на сомнения. Да, я знал о существовании метки. Я показал вам, что знаю то, чего, вы думали, я не знаю. А теперь я скажу вам то, чего – я знаю – вы не знаете.

– Ченнис, вы тратите слишком много времени на вступление. Можно подумать, что ваша изобретательность плохо смазана.

– Здесь не нужна изобретательность. Да, изменники, или агенты противника были на Калгане, и Мул узнавал об их существовании весьма любопытным образом. Он чувствовал, что на сознание обращенных действует кто-то еще.

На этот раз бластер заметно дрогнул.

– Обратите внимание, Притчер: я был нужен Мулу, потому что я не обращен. Разве он не говорил вам, что ему нужен именно необращенный человек? Правда, он мог не объяснить, зачем.

– Придумайте что-нибудь другое, Ченнис. Если бы меня обратили против Мула, я знал бы об этом.

Притчер поспешно прощупал свое сознание. Все по-прежнему. Все в порядке. Ченнис лжет.

– Вы хотите сказать, что по-прежнему верны Мулу? Вполне естественно. Верность никто не стал бы преобразовывать: это слишком заметно. Позвольте спросить, вам в последнее время не дают причин для беспокойства ваши умственные способности? Вы не чувствовали ничего необычного во время этой экспедиции? У вас не было ощущения, что вы – это не вы? Что вы делаете? Вы пытаетесь проделать во мне дыру, не стреляя?

Притчер отодвинул бластер.

– Что вы пытаетесь мне доказать?

– Что вами управляли. Вы не видели, как Мул устанавливал метку. Вы не видели даже, кто ее установил. Вы увидели ее и решили, что ее подбросил Мул и, значит, Мул пойдет по нашему следу. Конечно, ваш передатчик работает в диапазоне, которого нет у моего. Вы думали, что я и этого не знаю? – Ченнис говорил торопливо и гневно, от его безразличия не осталось и следа. – Позвольте обрадовать вас: по нашему следу идет не Мул. Не Мул!

– Кто же, если не Мул?

– А как вы думаете? Я нашел метку в день отлета и сразу понял, что ее подложил не Мул. Зачем ему это делать, подумайте сами? Если бы я был изменником и Мул это знал, он обратил бы меня, так же легко, как вас, и узнал бы у меня секрет Второго Фонда, не отправляя меня на край Галактики.

Скажите, вы можете держать что-либо в секрете от Мула? А если бы я не знал, где находится Второй Фонд, я не мог бы привести его туда.

Опять-таки, зачем меня посылать?

Очевидно, метку подложил агент Второго Фонда, он же шел по нашему следу. Неужели вы не поняли бы этого, если бы кто-то не покопался в вашем уме? Совершив такую ошибку, вы говорите, что вы нормальный! Я привел Второму Фонду корабль! Что ему делать с этим кораблем?

Второму Фонду нужны вы, Притчер. Вы много знаете о Союзе и о Муле, но вы не опасны, тогда как Мул опасен. Поэтому агенты Второго Фонда подсказали мне направление поиска. Ища наугад, я не нашел бы Ницу так скоро. Я знал, что мы находимся под контролем Второго Фонда, и принял это условие. На блеф я ответил блефом. Им были нужны мы, нам были нужны они; кто проиграет – сам виноват!

И если вы не уберете бластер, то проиграем мы. Скорее всего, вы держите меня под прицелом не по своей воле, а по воле какого-нибудь психолога. Отдайте мне бластер, Притчер. Я знаю, вам не хочется, но у вас сейчас нет своих желаний. За вас думает Второй Фонд. Отдайте мне бластер, и вместе встретим того, кто шел по нашему следу.

Притчера охватило смятение, граничащее с ужасом. Неужели он так ошибся? Откуда эти сомнения? Почему он не уверен в себе? Почему все, что говорит Ченнис, так похоже на правду?

Где же правда?

Кто руководит его желаниями?

Притчеру казалось, что он раздваивается.

Сквозь какую-то пелену он увидел Ченниса, протягивающего руку за бластером, и почувствовал, что сейчас отдаст оружие.

Мускулы его руки уже готовы были сделать необходимые для этого движения, но позади него открылась дверь, и Притчер обернулся.

Есть в Галактике люди, которых можно легко спутать друг с другом.

Бывает, человек не может распознать собственных чувств. Мула ни с кем и ни с чем нельзя спутать.

Несмотря на растерянность и волнение, Притчер безошибочно узнал этот специфический прилив моральных сил.

Физической силой Мул ни с кем не мог поделиться.

Сейчас он представлял собой особенно смехотворное зрелище. Даже в многослойной одежде он казался непомерно худым. Лицо было укутано шарфом, виднелся лишь огромный красный от холода нос. Трудно было представить его в роли спасителя.

– Оставьте бластер при себе, Притчер, – сказал Мул.

Ченнис тем временем сел на прежнее место. Мул, обернувшись к нему, заговорил:

– Эмоциональная атмосфера здесь, прямо скажем, накаленная. Вы, кажется, говорили, что по вашему следу шел не я, а кто-то другой?

– Сэр, – вмешался Притчер, – метку подбросили по вашему приказу?

– Конечно, – Мул устремил на него холодный взгляд. – Ни одна организация в Галактике, кроме Союза Миров, не располагает подобными приборами.

– Он сказал...

– Не стоит цитировать, генерал. Ченнис находится здесь и может ответить сам. Что вы говорили, Ченнис?

– По-видимому, я ошибся, сэр. Я считал, что метку подложил агент Второго Фонда, и подозревал, что мы находимся под контролем Второго Фонда. В отношении генерала я был в этом почти уверен.

– Теперь вы в этом разуверились?

– Приходится. Ведь вошли вы, а не кто-то другой.

– Что ж, давайте побеседуем, – Мул снял несколько слоев одежды с электрическим подогревом. – Вы не возражаете, если я сяду? Мы здесь в полной безопасности и можно надеяться, что нам не помешают. Никто из местных жителей не испытает желания приблизиться к этому месту.

Ченнис поморщился.

– К чему такие предосторожности? Я не собирался угощать вас чаем с девочками!

– Итак, молодой человек, изложите ваши соображения. Как вам удалось найти это место и как агенту Второго Фонда удалось использовать для слежки за вами приспособление, которое есть только у меня?

– Очевидно, сэр, – по крайней мере, мне это кажется очевидным – мне были навязаны определенные убеждения.

– Этими самыми агентами Второго Фонда?

– Я полагаю, что так.

– А вы не подумали, что агенту Второго Фонда, который решил заманить вас в свои владения и действует при этом методами, аналогичными моим (правда, я не умею насаждать идеи, моя специальность – эмоции), не нужна метка?

Ченнис взглянул на правителя с некоторой растерянностью. Притчер удовлетворенно вздохнул.

– Нет, сэр, – сказал Ченнис. – Я об этом не подумал.

– А приходило ли вам в голову, что тот, кто вынужден за вами следить, не может вами управлять? А не будучи управляемым, вы не нашли бы дороги сюда? Об этом вы тоже не думали?

– Не думал, сэр.

– Почему? Вы неспособны мыслить логически?

– Я могу ответить лишь вопросом, сэр. Вы вслед за генералом Притчером обвиняете меня в измене?

– Если да, вы можете доказать обратное?

– Повторю то, что только что говорил генералу. Если бы я был изменником и знал, где находится Второй Фонд, вы могли бы обратить меня, а потом спросить об этом. Если же вы следили за мной, значит, я не знал, куда лететь, то есть не был изменником. На ваш парадокс отвечаю парадоксом.

– Ваш вывод?

– Я не изменник.

– Согласен, так как ваши доводы неоспоримы.

– В таком случае, позвольте спросить, зачем вы за нами следили?

– Все случившееся имеет третье объяснение. Вы с Притчером по-своему объяснили некоторые факты, но не все. Я объясню все, если вы не торопитесь. Я буду краток и не успею вам надоесть. Притчер, сядьте и дайте мне ваш бластер. Нам никто не угрожает ни извне, ни изнутри, ни со стороны Второго Фонда. Спасибо, Ченнис.

Комната осветилась примитивной электрической лампой, висевшей под потолком.

– Понятно, что если я решил следить за Ченнисом, – заговорил Мул, – то не просто так. Поскольку Ченнис с удивительной быстротой и уверенностью устремился ко Второму Фонду, можно предположить, что я этого ожидал. Если я не получил информации непосредственно от Ченниса, значит, что-то мне мешало. Это факты. Ченнис, безусловно знает их подоплеку. Знаю и я. А вы, Притчер?

– Нет, сэр, – хмуро ответил Притчер.

– Хорошо, я вам помогу. Скажите, кто может знать тайну Второго Фонда и не позволить мне в нее проникнуть? Боюсь, Ченнис, что вы сами – психолог из Второго Фонда.

Ченнис наклонился вперед, упер локти в колени и потребовал:

– Представьте прямые доказательства. Только что логика дважды терпела поражение.

– За доказательствами дело не станет. Их нетрудно было собрать. Я заметил, что моими людьми управляет кто-то другой. Этот другой должен а) быть необращенным и б) находиться в центре событий. Таких людей много, но не бесконечно много. А вы выделялись. Вы пользовались успехом в свете. Вы всем нравились, со всеми ладили. Меня это удивило.

Тогда я вызвал вас к себе и поручил возглавить экспедицию. Вы восприняли это как должное. Я наблюдал за вашими эмоциями, Ченнис. Вы были совершенно спокойны, тогда как на вашем месте любой нормальный человек почувствовал бы неуверенность. Вы ее не чувствовали, то есть не понимали, что вам предлагают, либо слишком хорошо понимали.

Проверить вас было нетрудно. Случилось так, что вы расслабились. Я в этот момент наполнил ваше сознание отчаянием и сразу же убрал его. Вы рассердились, да так натурально, что я готов был бы вам поверить, если бы не заметил в самом начале, что ваше сознание сопротивляется. Больше мне ничего не нужно было знать.

Только равный по силам может сопротивляться мне.

– Хорошо, – тихо сказал Ченнис, – что теперь?

– Теперь вы умрете. Надеюсь, вы понимаете, что этого требует логика?

И снова дуло бластера смотрело на Ченниса. А рука, державшая этот бластер, управлялась мощным сознанием, бороться с которым было несравнимо труднее, чем с подавленным сознанием Притчера.

И времени оставалось очень мало.

То, что произошло, почти невозможно понять (как и описать) человеку, у которого только пять чувств.

Все же попытаемся описать, что ощущал и сознавал Ченнис в тот краткий миг, в течение которого палец Мула опускался на курок бластера.

Он уловил в эмоциональном настрое Мула непоколебимую решимость, не замутненную ни каплей колебания. Если бы Ченнис задался целью пронаблюдать, за какое время решимость выстрелить превратилась в нежелание стрелять, он обнаружил бы, что это произошло за одну пятую секунды.

Это нельзя даже назвать временем.

За эту же долю секунды Мул почувствовал, что эмоциональный потенциал Ченниса вдруг возрос, а ему, Мулу, нечем подпитаться и, более того, на него обрушивается холодная волна ненависти с совершенно неожиданной стороны.

Именно этот холод заставил Мула отдернуть палец. Ничто другое не могло заставить его изменить свое решение. Он понял, что случилось.

Описанная ниже сцена произошла гораздо быстрее, чем должна происходить, с точки зрения литературы, сцена подобной значимости.

Мул стоял, растопырив пальцы и напряженно глядя на Ченниса. Ченнис стоял, натянутый, как струна, и не решался вздохнуть. Притчер корчился на стуле. Каждая его мышца была поражена судорогой, каждое сухожилие натянулось, вышколенно-бесстрастное лицо неузнаваемо исказилось, глаза со смертельной ненавистью устремились на Мула. Немного было сказано между Ченнисом и Мулом, но каждому было достаточно этих слов, чтобы понять, что творится в душе у другого. Нам же, в силу нашей ограниченности, придется расшифровать их спор.

– Вы стоите между двух огней, Первый Гражданин, – сказал Ченнис. – Вам не справиться одновременно с двумя сознаниями, одно из которых равно по силе моему. Выбирайте. Притчер уже свободен от вашего обращения. Я нейтрализовал ваше воздействие. Он стал прежним Притчером, тем самым, который пять лет назад собирался убить вас... Он считает вас врагом всего святого и справедливого на свете, он не простит вам пяти лет унижения.

Сейчас я удерживаю его от каких-либо действий, подавляя его волю, но если вы меня убьете, его некому будет сдерживать, и, прежде чем вы успеете навести на него бластер или перестроить его эмоции, он задушит вас.

Мул и сам это понимал и потому не двигался. Ченнис продолжал:

– Если же вы сейчас займетесь повторным обращением Притчера, вы не успеете остановить меня.

Мул не пошевелился, лишь вздохнул, признавая свое бессилие.

– Так вот, – сказал Ченнис, – бросьте бластер. Будем говорить на равных. Тогда я отдам вам Притчера.

– Я совершил ошибку, – обреченно сказал Мул. – Мне не следовало говорить с вами в присутствии третьего лица. Это лишняя переменная. А за ошибки нужно платить.

Он разжал руки, а когда бластер упал, пнул его ногой в дальний угол комнаты. Притчер тут же погрузился в глубокий сон.

– Он проснется нормальным, – безразлично сказал Мул.

С того момента, когда Мул собрался нажать на курок бластера, прошло не больше полутора секунд.

Но краешком сознания, на короткий миг, слишком короткий, чтобы что-нибудь понять, Ченнис уловил в душе Мула какой-то проблеск.

Это был самый настоящий триумф.

6. Один мужчина, Мул и третий

Внешне и Мул, и Ченнис чувствовали и вели себя непринужденно, в действительности же нервы каждого были напряжены до предела. Мул впервые за много лет не был полностью уверен в успехе. Ченнис понимал, что сейчас он вырвал у Мула жизнь лишь ценой невероятного усилия и Мул нападет еще не раз. Из соревнования на выносливость Мул неминуемо выйдет победителем.

Думать об этом было равносильно смерти. Нельзя показывать Мулу свою слабость: это все равно, что дать ему бластер. Он и так чувствует себя победителем.

Нужно тянуть время.

Почему остальные медлят? Не потому ли Мул так уверен в себе? Что он знает такое, что неизвестно ему, Ченнису? Если бы была возможность читать мысли! Спокойно!

Ченнис резко оборвал свои мысленные метания. Оставался лишь один выход – тянуть время.

– Вы решили, – заговорил Ченнис, – а я после дуэли из-за Притчера не стал отрицать, что я психолог из Второго Фонда. Как вы думаете, почему я полетел в Ницу?

– Помилуйте! – Мул звонко рассмеялся. – Я не Притчер и не хочу вам ничего объяснять. Я вам сказал то, что хотел сказать, а вы отреагировали так, как я хотел. Мне больше ничего не нужно.

– И все же для вас должно остаться много неясного в этой истории. Скажите, Ница – то, что вы искали? Притчер много рассказывал о вашей первой попытке найти Второй Фонд и о том, как вы эксплуатировали психолога Эблинга Миса. Я иногда... ну, скажем, вызывал Притчера на разговор и узнал немало любопытного. Вспомните Эблинга Миса, Первый Гражданин.

– Зачем?

«Как он в себе уверен!» Ченнису казалось, что Мул становится все более уверенным в себе, как будто не он только что отдергивал руку от бластера.

– Какой вы нелюбознательный! – продолжал Ченнис, подавляя тревогу. – Я узнал от Притчера, что Эблинг Мис чему-то очень удивился и все повторял, что Второй Фонд нужно предупредить срочно. Вам не интересно знать, почему он торопился? Эблинг Мис умер. Второй Фонд не получил предупреждения, но тем не менее Второй Фонд существует.

Мул улыбнулся довольной и жестокой улыбкой и сказал:

– Надо полагать, Второй Фонд получил предупреждение, если на Калган прилетел Бейл Ченнис и стал перехватывать моих людей и пытаться перехитрить меня. Предупреждение было получено, но слишком поздно.

– Что ж, – Ченнис изобразил и постарался почувствовать жалость, – вы даже не представляете, что такое Второй Фонд, и глубинный смысл всего происходящего остался для вас тайной.

Нужно тянуть время.

Мул уловил жалость, и глаза его неприязненно сузились. Он потер нос растопыренными пальцами и процедил:

– Вам хочется поговорить? Пожалуйста. Что же такое Второй Фонд?

Ченнис не стал использовать эмоциональную символику, а заговорил обычным языком:

– Притчер говорил мне, что Мис был сильнее всего заинтригован самой тайной, окружавшей Второй Фонд. Хари Селдон создал два мира-антипода.

Первый Фонд был звездой, за двести лет ослепивший всю Галактику, а Второй – безвестной темной туманностью.

Вы не поймете поступка Селдона, если не почувствуете интеллектуальную атмосферу тех дней. Это было время абсолютов и универсалий, если не в делах, то в мыслях. На путях развития человеческой мысли были поставлены непреодолимые преграды, что характерно для времен упадка. Величие Селдона заключается в том, что он попытался снести эти преграды. Он осветил сумерки Империи блеском своего созидательного таланта, он был провозвестником новой Империи.

– Красиво. Ну и что?

– На основе законов психоистории Селдон создал два фонда науки, но кому, как не ему, было знать, что законы психоистории тоже относительны.

Поэтому он не создал законченного образования. Законченность есть начало вырождения. Селдон создал развивающийся объект, а Второй Фонд был орудием развития. Только мы можем претворить в жизнь План Селдона, слышите, Первый Гражданин Временного Союза Миров, только мы!

– Вы пытаетесь себя подбодрить? – презрительно спросил Мул. – Может, вы хотите произвести впечатление на меня? Не старайтесь. Я глух к словам «План Селдона», «Вторая Империя», «Второй Фонд». Они не трогают ни одной струны в моей душе. Кстати, говорить о Втором Фонде следует в прошедшем времени, так как он уничтожен.

Ченнис ощутил, что эмоциональный потенциал Мула возрос. Мул поднялся со стула и приблизился к Ченнису. Тот отчаянно сопротивлялся, но что-то безжалостно давило на его сознание, подавляло и угнетало.

Сзади была стена, а напротив – Мул, костлявое пугало с огромным носом и тонкими губами, растянутыми в страшной улыбке.

Мул сказал:

– Ваша песенка спета, Ченнис. И ваша, и всего Второго Фонда, вернее, того, что было Вторым Фондом. Было!

Чего вы ждали? Почему не отобрали у Притчера бластер? Для этого не требовалось физических усилий. Вы ждали меня, не так ли? Вы не хотели возбуждать моих подозрений.

Но у меня не было подозрений. Я все знал. Я хорошо все знал, Ченнис из Второго Фонда.

Чего вы ждете теперь? Вы произносите какие-то слова, надеясь, что звук вашего голоса пригвоздит меня к месту? Вы говорите, а внутри вас что-то сидит и ждет, ждет, ждет. А никто не идет. Никто из тех, кого вы ждете. У вас нет союзников, Ченнис, вы здесь один, и останетесь один.

Знаете, почему?

Потому, что ваш Второй Фонд просчитался в пух и прах в отношении меня. Я давно разгадал ваш план. Ваши психологи думали, что я прилечу сюда вслед за вами и попаду в расставленные ими сети. Вы были хорошей приманкой для бедного, глупого и слабого мутанта, который очертя голову рвется к власти. Вот, я здесь. Но пленник ли я?

Неужели им не пришло в голову, что я не появлюсь здесь без флота?

Неужели они думали, что я поведу с ними переговоры или дам новую отсрочку?

Двенадцать часов назад мои корабли атаковали Ницу. К настоящему моменту они выполнили задание. Ница лежит в руинах, крупнейшие населенные центры стерты с лица земли. Сопротивления не было. Второго Фонда не существует, Ченнис! А я, слабый, чудаковатый урод – хозяин Галактики!

У Ченниса хватило сил лишь на то, чтобы мотнуть головой и слабым голосом пробормотать:

– Нет! Нет!

– Да! Да! – поддразнил его Мул. – Вы единственный оставшийся в живых, и то ненадолго.

Последовала короткая напряженная пауза, и Ченнис застонал от внезапной боли, проникшей в самую глубину его сознания.

Мул отпустил его и пробормотал:

– Не то. Твое отчаяние – маска. Твой страх – не тот, что сопровождает гибель идеала. Это ползучий подлый страх собственной смерти.

Мул слабой рукой схватил Ченниса за горло, и Ченнис почему-то не смог оторвать от себя эту тонкую руку.

– Ченнис, ты залог моей правоты. Ты должен уберечь меня от просчета или недооценки каких-либо обстоятельств.

Настойчивый, требовательный взгляд Мула сверлил мозг Ченниса.

– Скажи, я верно рассчитал? Я перехитрил ваших психологов? Ница разрушена, полностью разрушена, почему же твое отчаяние ненастоящее? Где правда? Мне нужна правда! Говори правду, Ченнис! Я недостаточно глубоко проник в тебя? Опасность еще существует? Говори, Ченнис, что я сделал не так.

Ченнис почувствовал, что слова вопреки его воле стали выползать из горла. Он кусал язык, сжимал зубы, напрягал горло, но напрасно. Они проталкивались, царапая горло и язык и разжимая зубы.

– Правда... правда...

– Правда? Что еще нужно сделать?

– Селдон основал Второй Фонд здесь. Здесь. Это правда. Психологи прилетели и взяли власть в свои руки.

– Прилетели куда? В Ницу? – Мул запустил невидимые щупальца еще глубже, захватил что-то и резко рванул. – Ницу я уже разорил. Ты знаешь, чего я хочу. Говори!

– Не в Ницу. Я говорил, что психологи могут не иметь официальной власти. Ница – это прикрытие, – слова складывались сами собой, противно каждому атому его воли. – Россем – вот где...

Мул разжал руку и Ченнис, воплощенная мука, упал на пол.

– И ты хотел меня обмануть? – спросил Мул почти нежно.

– Я тебя обманул! – это была последняя искра сопротивления.

– Не надолго! Я поддерживаю связь с моим флотом. Разгромим и Россем – не жалко! Но сначала...

На Ченниса надвинулась темнота. Он поднял руку, пытаясь отвести ее от разрывающихся глаз, но не смог. Темнота давила, душила, жгла. Испуганное сознание все отодвигалось назад, назад... Последнее, что увидел Ченнис – это ликующий Мул: смеющаяся спичка с дрожащим от смеха носом.

Потом все пропало. Темнота ласково обняла его. Она окончилась яркой вспышкой. Некоторое время слезы мешали Ченнису смотреть, но постепенно зрение вернулось к нему. Болела голова, все тело сковывала слабость, невозможно было поднести руку к глазам. Мысли его, как подхваченные ветром листья, понемногу улеглись. Ченнис почувствовал, что снаружи в комнату просачивается покой.

Дверь открылась. На пороге стоял Первый Спикер. Ченнис попытался предупредить его, крикнуть, махнуть рукой, но ничего не вышло. Он все еще был во власти Мула.

Мул был в комнате. Он злился, глаза его сухо блестели. Он уже не смеялся, а яростно скалился.

Ченнис почувствовал целительное прикосновение Первого Спикера, но тут же зашевелились щупальца Мула и вытолкали Первого.

Мул сказал с нелепыми для него гневом и досадой:

– Еще один пришел засвидетельствовать почтение!

Прощупав пространство вокруг дома, Мул удивился:

– Вы один?

– Абсолютно один, – согласился Первый Спикер. – Я должен был прийти один, потому что не кто иной, как я, ошибся пять лет назад. Исправить положение без посторонней помощи – дело чести для меня. И снова я недооценил силу вашего эмоционального поля. Мне трудно было пробиться сюда сквозь заграждения, выставленные вами. Поздравляю: вы мастер своего дела.

– Спасибо, – враждебно ответил Мул, – да только зря стараетесь: мне не нужны ваши комплименты. Вы пришли, чтобы разделить участь вашего поверженного героя?

Первый Спикер улыбнулся.

– Этот человек достойно выполнил свою задачу, особенно, если учесть, что он много слабее вас. Я вижу, вы обошлись с ним жестоко, и тем не менее я надеюсь, что мы восстановим его. Он храбрый человек, сэр. Он пошел на это дело добровольно, хотя расчеты показывали, что велика вероятность нанесения ущерба его сознанию, а это страшнее, чем физическое уродство.

Сознание Ченниса билось в путах Мула, но не в силах было порвать их; слова предупреждения оставались не сказанными. Ченнис мог только излучать страх, страх...

– Вы знаете о том, что Ница уничтожена? – холодно спросил Мул.

– Да. Мы предвидели нападение.

– Я так и думал. Предвидели, но не предотвратили?

– Не предотвратили, – Первый Спикер не старался скрыть, что казнит себя за это. – В этом огромная доля моей вины. Мы должны были действовать еще пять лет назад. Мы с самого начала – с того момента, когда вы заняли Калган, – подозревали, что вы способны управлять человеческими эмоциями.

Это не сверхъестественный дар, Первый Гражданин.

Способность передавать эмоции, развитая у вас и у меня, не является современным достижением человечества. В слабой степени она присуща каждому человеку. Любой может понять эмоции собеседника по выражению лица, интонациям речи, жестам и так далее. Животные распознают эмоции лучше человека, подключая обоняние. Естественно, их эмоции менее сложны.

На самом деле человек способен на большее, но, пользуясь в течение миллиона лет речью, человечество забыло о возможности непосредственного эмоционального контакта. Заслуга ученых Второго Фонда состоит в том, что они хотя бы частично восстановили эту человеческую способность.

Мы не рождаемся с нею. Мы развиваем ее в течение жизни путем постоянного упражнения, точно так же, как посредством физических упражнений можно развить силу мышц. Вы же рождены с этой способностью.

Мы вычислили это. Мы понимали, к чему это приведет. Вы были как зрячий в царстве слепых. У вас неминуемо должна была развиться мания величия. К этому мы подготовились. Однако, мы не учли двух факторов.

Мы не знали, в какой степени развита ваша способность управлять эмоциями. Мы можем влиять лишь на тех, кого видим, поэтому мы бессильны против оружия. Для вас же видение не играет никакой роли. Мы в конце концов обнаружили, что вы способны поддерживать эмоциональный контакт с людьми, находящимися на большом расстоянии от вас, но было уже поздно.

Кроме того, мы не знали о вашем физическом недостатке – том, который мучил вас сильнее всего и подсказал вам имя Мул. Мы не предвидели, что вы не просто мутант, а стерильный мутант, и не учли связанного с этим комплекса неполноценности.

Ответственность за эти просчеты лежит на мне, так как я был лидером Второго Фонда, когда вы захватили Калган. Мы поняли нашу ошибку, когда вы покорили Первый Фонд, а теперь в результате этой ошибки погибли миллионы людей в Нице.

– Вы намерены исправить положение? – тонкие губы Мула побледнели, он был сама ненависть. – Что вы сделаете? Превратите меня в толстяка? Наделите мужской силой? Вычеркнете из моей памяти безрадостное детство? Вас трогают мои несчастья, мои страдания?

Я не жалею о содеянном: я не мог поступать иначе. Пусть Галактика защищается сама, как я защищался сам!

– Ваши чувства нельзя осуждать, – сказал Первый Спикер, – так как ясно, что они сложились под влиянием не зависящих от вас обстоятельств. Их можно только изменить. Гибель Ницы была неизбежной. Сохранить Ницу означало на долгие века разрушить Галактику. Мы сделали все, что могли. Мы эвакуировали с Ницы большинство населения. К сожалению, наши меры оказались недостаточно эффективными. Мы обрекли на смерть миллионы. Неужели вам не жаль их?

– Нисколько – как не жаль и ста тысяч, которые погибнут на Россеме не позднее, чем через шесть часов.

– На Россеме? – взволнованно переспросил Первый Спикер.

Он обернулся к Ченнису, который приподнялся и напряг все силы, но не сумел ничего сказать.

Ченнис вновь почувствовал, как за него борются две силы, потом обе они отступили, и дар речи вернулся к нему.

– Сэр, я обманул ваши ожидания. За десять минут до вашего прихода он вырвал из меня правду. Я не выдержал – мне нечего сказать в свое оправдание. Он знает, что Второй Фонд – это не Ница, а Россем.

И вновь Ченнис оказался во власти Мула.

Первый Спикер нахмурился.

– Что вы намерены делать?

– Вы еще спрашиваете? Вам не ясно очевидное? Вы битый час толкуете о природе эмоционального контакта, швыряете мне в лицо слова «мания величия» и «комплекс неполноценности», а я в это время работаю. Я связался с моим флотом и отдал ему соответствующие распоряжения. Через шесть часов – если я по какой-либо причине не отменю приказ – мои корабли обстреляют Россем. Они оставят только эту деревню, в которой и приземлятся.

Мул растопырил руки и захохотал, наслаждаясь растерянностью Первого Спикера.

– Вы не предлагаете нам никаких условий? – спросил тот.

– Нет. Ни при каких условиях я не получу больше. Стоит ли мне жалеть россемских крестьян? Если бы все психологи Второго Фонда сдались мне и согласились отдаться в мою власть, тогда, может быть, я отменил бы обстрел Россема. Неплохо иметь в своем распоряжении такую армию высокоинтеллектуальных людей. Однако, обращение такого числа людей требует известных усилий и я не знаю, хочется ли мне, чтобы вы на это согласились.

Что вы видите, психолог? У вас есть оружие против моего разума, который, по меньшей мере, не уступает вашему? У вас есть оружие против моих кораблей, которые сильнее всего на свете?

– Вы хотите знать, что у меня есть? – с расстановкой произнес Первый Спикер. – Да ничего, кроме ничтожной крупицы знания, которой нет у вас.

– Я дам вам возможность поупражнять вашу изворотливость, – засмеялся Мул, – но вы все равно не выкрутитесь!

– Несчастный мутант! – сказал Первый Спикер. – Мне не нужно изворачиваться. Подумайте: почему именно Бейла Ченниса отправили на Калган в качестве приманки; Бейла Ченниса, молодого, храброго, но ментально слабого, почти такого же слабого, как этот ваш спящий офицер, Притчер? Как вы думаете, почему к вам прилетел не я или не кто-нибудь другой из наших правителей, кто мог бы стать вам достойным противником?

– Наверное, потому, – прозвучал уверенный ответ, – что среди вас нет равных мне.

– Истинная причина более логична. Вы знали, что Ченнис – агент Второго Фонда. Он не сумел скрыть это от вас. Вы знали также, что вы сильнее его, и потому не боялись вести с ним игру: вы были уверены, что всегда перехитрите его. Если бы на Калгане появился я, вы убили бы меня, понимая, что я представляю собой реальную опасность. Если бы я скрыл свою принадлежность ко Второму Фонду, вы не полетели бы за мной в космос. Вы отважились на это только потому, что ваше превосходство над противником было очевидным. Если бы вы остались на Калгане, Второй Фонд ничего не смог бы поделать против ваших людей, машин и способностей.

– Мои способности и сейчас при мне, – заметил Мул, – а люди и машины тоже скоро прибудут.

– Это так, но вы не на Калгане. Вы в королевстве Ница, которое считаете Вторым Фондом. Мы всеми силами старались вас в этом убедить. Это было нелегко: вы умный человек, Первый Гражданин, и во всем ищете логику.

– Верно, вы одержали надо мной временную победу, но у меня достаточно сил, чтобы вырвать у вашего человека правду, и достало мудрости понять, что эта правда может оказаться ложью.

– Мы предвидели этот ваш шаг, Первый Гражданин, и подготовили Бейла Ченниса к нему.

– Плохо подготовили. Я очистил его сознание от скорлупы, я видел его насквозь. Говоря, что Второй Фонд – это Россем, ваш человек говорил чистейшую правду. Ни в одной извилине его мозга не осталось и капли обмана.

– Это верно и делает честь нашей проницательности. Помните, я сказал, что Бейл Ченнис был добровольцем? Сейчас я поясню, на что именно он пошел добровольно. Он согласился на преобразование сознания. Мы знали, что вас невозможно обмануть. Поэтому, посылая к вам Ченниса, мы обманули в первую очередь его. Он свято верит, что Второй Фонд находится на Россеме.

Мы же в течение трех лет старательно создавали видимость того, что Второй Фонд находится на Нице. И мы обманули вас: вы разрушили Ницу, можете разрушить Россем, но Второй Фонд останется невредимым.

Мул вскочил на ноги.

– Вы смеете утверждать, что Россем – это не Второй Фонд?

Ченнис, почувствовав, что Мул, под давлением со стороны Первого Спикера, выпустил его из-под контроля, сел и воскликнул:

– Значит, Россем – не Второй Фонд?

– Видите, Первый Гражданин, Ченнис расстроен не меньше вашего. Разумеется, Россем не Второй Фонд. Неужели вы думаете, что мы позволили бы такому опасному противнику, как вы, проникнуть в наш мир?

Пусть ваш флот бомбит Россем, разрушает деревни. Пусть погибнем мы с Ченнисом – вам это ничего не даст.

Представители Второго Фонда, три года жившие на Россеме под видом старейшин, вчера вылетели на Калган. Они разминулись с вашим флотом и прибудут на Калган минимум на день раньше, чем вы. Поэтому я могу вам все рассказать. Если я не отменю своих распоряжений, то по возвращении на Калган вам придется бороться с восставшими подданными. Против вас будут все, за вас – лишь ваш флот. Мои люди проследят за тем, чтобы вам не удалось обратить никого из восставших. Ваша империя пала, мутант.

Охваченный бессильным гневом и отчаянием, Мул нагнул голову и пробормотал:

– Да... поздно... слишком поздно... я вижу.

В это момент, пользуясь тем, что Мул утратил бдительность, Первый Спикер проник в сознание мутанта и за малую долю секунды произвел там необходимые изменения.

Мул поднял голову и спросил:

– Значит, мне нужно вернуться на Калган?

– Конечно. Как вы себя чувствуете?

– Великолепно, – он наморщил лоб. – Кто вы такой?

– Это имеет для вас какое-то значение?

– Никакого, – согласился Мул и тронул Притчера за плечо. – Проснитесь, Притчер, мы возвращаемся домой.

Через два часа силы Ченниса восстановились настолько, что он смог самостоятельно передвигаться.

– Он обо всем забыл? – спросил он.

– Обо всем, – ответил Первый Спикер. – У него осталась его сила и империя, но мотивы его поведения изменились. Он теперь миролюбивый человек и не подозревает о существовании Второго Фонда. Он счастливо проживет те немногие годы, что остались ему при его слабом здоровье. А после его смерти события вновь начнут развиваться согласно Плану Селдона.

– И все же, неужели Россем – не Второй Фонд? Не сумасшедший же я?

– Нет Ченнис, вы не сумасшедший, просто мы определенным образом воздействовали на ваше сознание. Пойдемте! Нам тоже пора домой.

Последняя интерлюдия

Бейл Ченнис жил в маленькой белой комнате и ни о чем не думал. Он был счастлив жить одной минутой. Он видел стены, окно, траву во дворе, сестру, которая приносила еду и манипулировала проектором для книг; видел, но не трудился давать всему этому название.

Однажды он попытался сосредоточиться на случайно услышанном обрывке разговора. Говорили двое. Один сказал:

– Полная афазия. Все уничтожено и, кажется, без ущерба для здоровья. Теперь нужно придать мозгу первоначальную организацию.

Ченнис не понял значения услышанного, но ничуть не огорчился. Гораздо интереснее наблюдать за сменой цветов на стене.

Потом кто-то пришел, что-то сделал ему, и он надолго заснул.

А когда проснулся, понял, что стена – это стена, кровать – это кровать, а он, Ченнис, лежит в больнице. Он вспомнил, что говорил врач.

– Где я? – Ченнис сел в кровати.

– Во Втором Фонде, – ответил Первый Спикер. – Вам вернули первоначальную организацию сознания.

– Да! Да!

Ченнис понял, что он – это он, и его переполнило счастье.

– Ну-ка, скажите мне, – попросил Первый Спикер, – знаете ли вы, где находится Второй Фонд?

Огромной горячей волной нахлынула правда, и Ченнис не ответил. Он был изумлен, как Эблинг Мис пять лет назад.

Оправившись от удивления, он кивнул и сказал:

– Клянусь звездами Галактики, знаю!