Дух свободы

Дух свободы

Еще подъезжая к Минску, Кирилл набрал Витю – своего лучшего друга. Тот появлялся в чате только смайликами уже третий день, и это было как-то странно. Телефон при этом оказался вне зоны действия сети.

– Вот же, – шикнул он, ему трудно было уже сидеть на месте столько времени и делать вид, что ничего не происходит.

Девятого, выходя из участка голосования, он как раз посмотрел на Витю и сказал:

– Блин, а скажут же, что он набрал семьдесят процентов.

– Да ну, не-е-ет, – протянул Витя, закурив. – Это слишком, каких-нибудь шестьдесят.

– Поспорим? – почти весело сказал тогда Кирилл.

Они, как два физика, любили точные цифры и спорить тоже любили, а теперь было совсем не смешно, потому что спор бы состоялся, если бы не пришел Сергей и не спросил про фотки, дескать, есть ли шанс сфоткать бюллетень.

– Есть, – тут же ответил Витя. – Там шторка закреплена с одной стороны, но стол она прикрывает.

– Не забудь, что фоткать надо две стороны, а то ты можешь, – сказал Кирилл ему вслед.

Потом они ждали друга, отходили подальше от школы, где был участок, на ходу кивая ребятам из независимых наблюдателей, которые сидели на стульях, на крыльце, раскладных, словно они тут на рыбалке. Главное было показать им белые браслеты на руке, чтобы они знали, кто тут за кого голосовал. Те кивали и делали записи. Называется – крутились, как могли, в свободной правовой стране. На «Голос»[6] фотки отправляли уже с Сережей, отойдя от участка как можно дальше, а то мало ли.

Это самое «мало ли» витает в воздухе уже больше месяца.

– Не поеду в центр, а то мало ли?

– Давай не будем в центре встречаться, а то мало ли?

– На проспекте? О нет! Я не хочу, а то мало ли?

И почему тогда это самое «мало ли» никого по-настоящему не пугало, а так только по мелочи, и не важно, что автозаки выстраивались в колоны в городе, а ОМОН[7] бродил по улицам. Теперь даже вспоминать это было страшно.

Мало ли, в мирное время в центре республики, и вот теперь у Вити недоступен телефон, у Вити, который с ним не расставался и всегда заряжал.

«Ты там хоть жив?» – написал Кирилл тому в личку, потому что в голову полезли действительно страшные мысли.

«Жив, конечно. Хуй я помру, пока мы режим не свалим», – ответил Витя, хоть и не сразу, а ведь раньше он не матерился, особенно в сообщениях. Интеллигент ведь.

«А я приехал»

«Молодец», – как-то странно ответил друг и, пока Кирилл думал, исчез из сети.

Самому Кириллу было и обидно, и стыдно, что он все это время не был в Минске, мать еще в день выборов почему-то насела, что срочно надо починить крышу в доме в деревне.

– Какая разница? Зачем сейчас? – не понимал он, но она просила, и отец настаивал, вот он и согласился, а теперь ехал назад с отцом и нервно стучал телефоном по колену.

«Починил крышу, да видимо не ту», – подумал Кирилл и поежился, видя, как в сторону центра опять поехала колона автозаков. Эти темно-зеленые машины уже никого не удивляли и даже не пугали, только внутри что-то сжималось, и кулаки сжимались сами так, что Кирилл чуть телефон свой не раздавил.

– И когда это началось? – спросил задумчиво отец Кирилла, глядя на эту колону.

– Когда? С цепи солидарности[8], – рыкнул Кирилл, – хотя нет, раньше и это наша вина.

– В смысле? – не понял отец.

– В прямом, ты ведь все понимаешь! Ты же из Минска меня увез, чтобы я никуда не пошел, потому что знал, что что-то будет, и вот оно есть!

Мужчина потупил взгляд, но ничего не сказал, зато Кирилл эмоций своих постыдился. Да, он хотел с друзьями пойти и посмотреть протоколы комиссий на ближайших участках, но он сам по-настоящему не верил, что все обернется так, вот и уехал, даже на сообщение Сережи, что, мол, говорят, интернет отключат, не обратил внимания, не поверил, посмеялся.

«Ну бред же. Это же во вред государству», – подумал он, а интернет все равно отключили, а крыша чинилась.

– Извини, – сказал он отцу.

– На самом деле ты прав, – сказал пожилой осунувшийся педагог на пенсии. – Мы сами ему это позволили.

Кирилл ничего на это не сказал, только телефон закинул обратно в рюкзак. Больше всего его пугало, что друзья почти ничего не хотели говорить о происходящем. Приедешь – поговорим, – говорили они с тех самых пор, как появился интернет, они-то первое время вообще думали, что дело просто в деревне, живет-то в ней три старика и собака, может, и сеть тут такая себе, никогда хорошей не была, а тут совсем упала. Бывает.

«У нас все бывает, а потом хрен найдешь, где конец», – мысленно ругался Кирилл, глядя на последний автозак.

У дороги уже были люди, опять с шарами, цветами и лентами. Кириллу было даже стыдно им махать не потому, что он не с ними, а потому, что сейчас мать наверняка заплачет и скажет, что он не должен никуда ходить, что она не выдержит, если с ним что-то случится, а она действительно не выдержит, и отец тоже. Соврать им и сказать, что он никуда не пойдет, а потом, если что случится, его и искать не начнут сразу.

«Театр абсурда»[9], – думал Кирилл и едва не вздрогнул, когда отец внезапно ударил рукой по рулю, сбрасывая скорость до двадцати километров в час, как шутили в Минске – единственной разрешенной скорости по новым правилам движения.

– Уроды, – внезапно вырвалось у мужчины, но, глядя, как загудела толпа у дороги, как разномастные женщины машут руками, приветствуя его, как своего, перестал злиться. – Ты собираешься сегодня на Марш за свободу? – спросил он.

– Откуда ты знаешь про марш? – удивился Кирилл.

Он уже как-то привык, что протест объявили телеграммным, а всех, у кого его нет, вычеркнули из списка участников, потому что всеми управляют кукловоды, только те почему-то то с России, то с Украины, то с запада, хотя когда это Лукашенко в своих речах не путался в показаниях? Это уже никого не удивляло, да и всерьез его слова уже никто не воспринимал. «Овцам», «наркоманам», «безработным» и «проплаченным»[10] уже хватило слов и оскорблений сполна.

– Мне друг звонил, сказал про марш, спрашивал, приеду ли я.

– А ты?

– Сказал, приеду, но, мол, не знаю, пойду ли. Опасно же, а теперь точно пойду, – сказал мужчина и, улыбаясь, помахал последней женщине в колоне, явно «самой продажной» старушке с тростью и цветами.

Кирилл посмотрел на нее с сочувствием, понимая, что сейчас народ прикрывается женщинами[11], почти как щитом, и не ясно, как долго это будет работать. Ощущение, что в любой момент могут начать стрелять, Кирилла не покидало, хотя он был далеко, но успел насмотреться таких видео, что волосы на затылке шевелились, а о молчании СМИ и говорить не стоит. На улицах Минска взрывы, а в новостях радостно сообщают, что мы готовимся к Дожинкам[12], это ли не издевательство?

– Фэйки всякие там в интернете пускают, – говорит президент и хочется разбить телевизор, только бы он уже умолк.

«Да, фэйки, а мы идиоты, мы не знаем своих улиц, не узнаем своих знакомых и, вообще, мы – „овцы, наркоманы, тунеядцы“ – права не имеем думать, знать, понимать. Господи, да хватит врать!» – хотелось кричать Кириллу, но он молчал, боясь нервировать отца, а тот вдруг про Марш за свободу сам говорит.

– Я хочу на Марш, – признался Кирилл. – Нет, не так, я должен быть там.

Отец ему только кивнул. От этого разговора о политике, которого они оба избегали, внезапно стало легче, даже как-то спокойней, особенно Кириллу.

«Если отец того же мнения, то мать можно будет убедить», – решил он.

– Мне же это… звонили, спрашивали, в городе ли я.

– Кто? – удивился Кирилл.

– Ректор… урод.

– А ты?

– Сказал, что в деревне. Это он что, меня на этот провластный митинг звать собрался, что ли?! – ругался отец, действительно ругался, хотя это для него было совсем несвойственно.

– Или хотел запретить идти на Марш, – пожимая плечами, сказал Кирилл. – Это же типа нормально решать, куда мы идем и что говорим. За нас даже решили, кто у нас президент.

– И не говори, – выдохнул отец.

– Кстати, ты за кого голосовал?

– За Тихановскую, и мать за нее голосовала. Я вообще не знаю ни одного человека, кто за него голосовал.

– А я знаю, – вздохнул Кирилл, – ребенок силовика областного масштаба.

– Ну и бог с ним, просто не восемьдесят процентов, совсем не восемьдесят. Ну написал бы он себе каких-нибудь пятьдесят три, я бы может и поверил, но восемьдесят.

– Мы победили коронавирус[13], – отмахнулся Кирилл.

– И то верно, – вздохнул мужчина, продолжая неспешно двигаться в сторону родного района, самого тихого за всю историю протестов. – Сообщения о событиях на родных улицах были только двенадцатого числа, когда появился интернет и протесты стали мирными, хотя говорили, что кого-то в тот день еще даже задержали, схватили и уволокли в одну из тех вон темно-зеленых машин.

– И все это на наши налоги, – тяжело вздохнул отец, будто они с Кириллом думали про одно и то же. – Ну бьют, издеваются…

– Людей на провластный митинг возят[14].

– И не говори. Слушай, а есть у нас что-то на районе? Я бы еще мимо толпы проехал, да как бы погудел, а то… аж трясет от злости.

– Я понятия не имею, все новости про площадь и митинг, – пожал плечами Кирилл.

– Много там едет?

– Ну с Могилева вот пишут – пустые автобусы катятся.

– Невидимая поддержка бесценна, – пошутил мужчина, но все равно сделал петлю, чтобы проехать по самой оживленной улице района, а там действительно оказался женский ряд, совсем небольшой, все явно к Маршу готовятся.

– Валя! – вдруг воскликнул отец Кирилла и ударил по тормозам, увидев у дороги свою жену.

Кирилл тоже глазам не поверил, но его мама в черном платье с белыми цветами стояла у дороги.

Меньше всего Кирилл думал, что сможет увидеть тут мать. Он даже из машины вышел, хотя они стали там, где запрещена остановка, но это почему-то никого не смутило, словно по какому-то негласному правилу все машины знали, что крайняя полоса именно для таких вот выходок, просто ехали по другой, продолжая сигналить.

– Ой, а что? Почему…

Мама у Кирилла так растерялась, увидев мужа, что чуть не стала убегать от дороги, как минимум, попятилась.

– Ты не ругайся, у нас тут тихо. Я тут только днем, автозаков тут не было, – стала оправдываться она, а отец резко шагнул к ней и обнял.

– Да, вы на нее не ругайтесь, все хорошо. Мы тут осторожны, – поддержала еще одна женщина.

– Да, – подтвердила девушка и подмигнула Кириллу.

Тот сразу полез в багажник за яблоками, потому что их было много, а протестующих уже стало традицией чем-то угощать, да и поддержать их действительно хотелось, особенно если учесть, что их совсем не много, но они стоят, это тебе не толпой веселой продержаться.

Настроение было гадкое и эту горечь очень хотелось разогнать, вот хотя бы яблоком.

«Мы едины и нас большинство», – напомнил себе Кирилл и стал раздавать яблоки, сначала как-то осторожно, почти заставляя себя, словно делает какую-то обязательную работу, а потом вдруг стало так светло.

– Они вкусные, с яблони буквально вчера сорваны, – пояснил он.

– Ой, спасибо, будет нам витаминка, – сказала женщина лет сорока, и Кирилл внезапно узнал свою первую учительницу, тогда совсем еще девчонку.

«Хоть кто-то еще сидит дома?» – спросил он себя, понимая, как внутри все проясняется и даже голос меняется.

– Яблочко? – спросил он у девушки с белыми шариками уже совсем иначе, с настоящей улыбкой.

– Спасибо, – сказала она, выбирая себе угощение из ведра.

– Ладно, девочки, – сказала мама Кирилла своим боевым подругам, – Надо мне мальчиков своих покормить, и не важно, что они у меня тут все взрослые.

– Конечно, – ответила ей одна из женщин, что стояла рядом. – Мы на Марш не пойдем, страшно, тут будем, если что приходи.

– Приду.

Они даже обнялись, прежде чем отойти, а Кирилл, недолго думая, отсыпал в пакет еще яблок и уже с чистым энтузиазмом протянул его своей учительнице, хотя та его явно не узнала.

– Спасибо, – сказал он ей и за то, что она здесь, и за то, что в комиссии на выборах ее не было, и вообще за человечность, которая в памяти у него и друзей осталась. – Пусть будут для тех, кто еще придет.

Яблоки приняли, а они всем семейством вернулись в машину, разве что сестры не хватало, фельдшера скорой.

«Не волнуйся, – написала она, – Я сейчас езжу с мужчиной врачом, а не одна», только после этого сообщения все равно после каждой ее смены Кирилл ждал сообщения, что она жива и здорова, потому что с медиками тоже никто не церемонился, как мать это пережила, не ясно.

– Как ты вообще тут оказалась? – спросил Кирилл, когда они сели в машину, искренне не веря, что его мать на такое способна. Она же от страха дрожала, даже если ей вовремя не отзвонишься, поехав куда-то.

– Я все это как увидела, – сказала женщина, закрывая лицо руками. – Я как увидела Машу…

– А что с Машей? – встрепенулся мужчина.

– Она цела, все в порядке, – призналась женщина, тихо заплакав. – Она просто двенадцатого ко мне приехала вся в слезах, потому что была там…

– Где? На Окрестина[15]? Ее что успели арестовать? – наперебой спрашивали мужчины.

– На вызове там была, – глухо ответила женщина. – Витю забирала.

– Как Витю?

Кирилл так дернулся, что чуть прямо в машине не подскочил, если бы сидел за рулем, точно дело кончилось бы плохо, а отцу как-то хватило сил продолжить ехать. Он только руль сжимал и хмурился.

– Вот так, Витю… Маша сказала, что его одиннадцатого на Риге[16] арестовали.

– Как одиннадцатого? – глухо спросил Кирилл, не веря, что ему такое просто не сказали.

– По телефону сейчас о таком боятся говорить, – призналась женщина, вытирая слезы. – Вот я тринадцатого и вышла, приехав с работы. Витю-то за что? Он же хороший парень.

– Но голосовал неправильно, – ответил Кирилл, почти рыча, потому что Витя уж точно не был человеком, который схватит арматуру или того хуже начнет швырять коктейли Молотова, которые вроде тоже в ход шли в тот день. Кто угодно, но не Витя.

«Что он вообще делал в этой мясорубке?» – думал Кирилл, теперь точно зная, что он сегодня пойдет до конца, и не только сегодня, но и завтра.

– Сказать вам было страшно, – тихо прошептала женщина, – боялась, что ругать меня будете, а вот выходить уже не страшно, сначала было, а потом…

– Страшно, что ничего не изменится, – за нее сказал мужчина, в очередной раз доказав, что они действительно «одна сатана».

– Да, – тихо ответила женщина, пока они въезжали во двор, где обычно были дети, а теперь почему-то сидели только две пожилые женщины на лавке и больше никого.

– У нас тут все словно вымерло, – призналась женщина, озираясь по сторонам.

– Воскресенье утро, еще одиннадцати нет, – попытался оправдать эту тишину Кирилл.

– Нет, тут так теперь всегда, – грустно сказала женщина и первой поплелась к подъезду.

Только теперь у нее на руке он заметил белую ленту, хотя именно она запрещала ему идти голосовать с белым браслетом, а то мало ли что…

Комментировать он это не стал, просто последовал за родителями домой, хоть и жил Кирилл не с родителями, а квартиру снимал, как раз с Витей, но теперь ехать туда даже не хотелось.

«Белая футболка тут и так найдется», – решил он, все еще не понимая, как они могли целую неделю просидеть в деревне, копаясь в крыше старого дома. О том, что эту самую крышу надо починить, они решили давно, отпуска специально с отцом взяли в одно время в августе, думали, если что еще и на море сгонять успеют. Все эти планы на начало года теперь казались такими нелепыми, словно целая вечность прошла.

– Я все думала, как с вами поговорить, чтобы на Марш пойти, – призналась мама.

– Пойдем, – сказал отец и больше об этом уже не говорили.

Кириллу хотелось позвонить сестре и узнать все про Витю, где он, что с ним, но вспоминались слова мамы о том, что по телефону об этом не говорят, поэтому он просто написал Сергею, что приехал и спросил только одно: «где встречаемся?»

«Ты готов шатать режим?» – спросил Сережа и зачем-то налепил кучу бодрых смайликов, словно дело в какой-то веселой игре, но, несмотря на неприятное чувство, Кирилл ответил: «да».

«Ты вообще где? У себя или у предков?»

«У предков»

«Тогда выскакивай из дома этак в 13.30, поедем на какой-нибудь Челюскинц[17]»

«Ок», – сначала написал Кирилл, потом подумал и спросил: «Чего про Витю не сказали?»

«Он жив, остальное неважно», – ответил Сергей как-то слишком резко, нехарактерно для своей отчаянной головы.

«Просто выходи как обычно», – закончил разговор Сережа, словно еще раз подчеркнул, что Кирилл не в теме настолько, что с ним и обсуждать нечего.

– Так что там с митингом за власть? – спросил отец, пока мама накрывала на стол. – Вроде уже двенадцать или когда там собрались его начать?

– В двенадцать, – согласился Кирилл.

– Но не начнут, еще не все приехали, вот «тутбай»[18] пишет, – сказала мама, и только тогда он понял, что та не выпускает из рук телефон, да и ленту с руки не сняла, хотя переоделась. – Туда еще тракторы зачем-то поставили у дороги.

– Позорище какое постановочное, – устало вздохнул отец, но все же принес на кухню ноутбук.

– Включай «БелСат»[19], у них наверняка трансляция, – сказала мама, и Кирилл совсем осел, потому что мама и «тутбай» это еще куда ни шло, но если его мама нашла «БелСат» и запускает «псифон»[20], чтобы уж наверняка ничего не сбоило, то мир явно перевернулся и прежним уже не станет.

Оказывается, если хотеть знать, что происходит, это можно сделать, даже если государство отключило интернет, и не важно, что при этом говорят о каких-то атаках извне.

– Кому мы вообще нужны, атаковать наш интернет? – сказала мама Кирилла на работе.

– Таракану[21], – ответили ей парни из другого отдела и дали флэшку с волшебным «псифоном», мгновенно сделав трусливую Валю жадным охотником на информацию.

– Ну, мама, ты даешь, – удивился Кирилл.

– Это еще что! У меня есть телеграмм! – заявила женщина, которая вайбер отказывалась ставить, потому что все это не для нее.

Только смотреть толком ничего не стали, потому что стыдно было за этот самым митинг за Лукашенко и жалко людей, которые там оказались, да и чувство гадкое, липкое поднималось в груди, особенно когда появлялись кадры с президентской речи.

– Ой, лучше поесть, – решила мама и просто его отключила, опустив крышку ноутбука, и замерла. – Страшно мне слушать, что он говорит, – призналась она. – Я вообще не понимаю, как он может что-то говорить людям после всего.

Она снова тихо заплакала, явно от усталости, но позволила мужу себя обнять.

– Я рада, что вас тут не было эти дни, – призналась она. – Тут же так все гремело, зарево на весь Минск стояло, дымом пахло даже здесь, а он еще что-то говорит. Какая уже разница, кто вообще на этих выборах победил? После вот этого всего?

– Ну он тут гнет, что народ сам виноват, – пробормотал Кирилл, действительно не понимая, как они все оказались в заложниках у собственного государства.

– Виноват?! – внезапно вспыхнула мама. – Смешно! Вооруженные люли избивают парней в шортах и те виноваты сами?! Да даже если они там баррикады строили, даже если кидались, как там говорили, плиткой, так судите их, а не… а не вот это вот! Устроили концлагерь[22] в центре страны! Если ты это допустил, то ты больше не президент, сколько бы там за тебя ни проголосовало людей!

Кирилл не смог ничего сказать, просто поел, сходил в душ и пошел искать белую майку, но, оказалось, мама ее уже нашла.

– Держи, – сказала она, – и это тоже…

Она почти торжественно вручила ему белый браслет, который отобрала в день, когда отправляла в деревню.

– Ты только будь осторожен.

– Конечно. Может, вы с нами?

– Нет, встретимся у стелы[23], сынок, – сказал отец. – Мы на машине до Немиги[24], а там со знакомыми пойдем дальше.

– Это хорошо, – согласился Кирилл, – там попробуем найтись.

– Маша тоже будет там, – сказала мама, – но за нее не бойтесь, она под защитой.

Кирилл хотел бы узнать, под какой такой защитой, но надо было бежать, а то потом от Серегиных шуточек отбоя не будет, весь день за опоздание троллить будет. Он такой, ну или был таким, потому что Серега стоял у машины и курил, вминая окурки в баночку от какого-то крема, которую он поставил на капот.

– Витя просил без него режим не валить, так что пока просто шатаем, – не то всерьез, не то шутя сказал Сережа, но даже не улыбнулся.

Когда Кирилл его видел в последний раз, он постоянно улыбался, а теперь только хмурился.

– Кстати, на нашем участке за Лукаша проголосовало семьдесят пять процентов, прикинь? Наш район нас киданул.

– Ты же сейчас шутишь? – растерянно спросил Кирилл, понимая, что он действительно не в теме.

– Про проценты нет, а про «киданул» – конечно. Ладно! – Он внезапно улыбнулся. – Поехали, а то колона уже шагает по проспекту! Моя труба режим шатать!

– Про Витю хоть расскажешь? Что с ним? – спросил Кирилл уже в машине.

– Да как у всех – гематомы, синяя жопа, разбитая голова, травма промежности…

– Что? – не понял Кирилл.

– Не тупи! Яйца они ему отбили, пидоры! – крикнул Сергей и, включив Цоя, наконец-то стал выезжать со двора. Только почему-то выбрал он не «Перемен» – песню, которая почти стала гимном протеста, а «Группу крови». – Еще не ясно, чем все это кончится у Вити. Его там желтым пометили[25] явно за чаты обсуждений. Мы же держали оборону Риги[26].

– Зачем? – спросил Кирилл, не понимая. – Зачем вообще надо было сунуться в это пекло?

– То есть надо было дальше делать вид, что нас не обманывают, или, может, нам надо было не защищаться, когда они гранаты в толпу кидали?

– Светошумовые?

– Хрен их знает какие, Кир. Я те что, эксперт по гранатам? Но взрывалось только так, и вообще не хочу я об этом, бескровный режим гражданской войны должен продержаться как можно дольше, потому что нас много, но мы не бессмертны.

Кирилл не мог не согласиться, но говорить ничего не стал, ему все еще хотелось верить, что есть еще какой-то выход.

«Хотя какой, если он даже сейчас собирает свой митинг и что-то там снимает и не важно, что в этом уже нет никакого смысла», – думал Кирилл, а потом напрягся, когда понял, что Сергей едет к этой самой Риге.

– Мы заберем одного моего товарища, оставим тут машину и пойдем пешком, заодно я тебе покажу кое-что, – сказал Сергей, прежде чем съехал с дороги в один из дворов.

Там почему-то были открыты все подъезды.

– Красота, – сказал Сергей и вышел первым, прихватив с собой рюкзак. – Пошли.

Он зашел в один из подъездов, почти как к себе домой, и потянул Кирилла за собой, чтобы остановиться на пролете между первым и вторым этажом, там на табуретке стояла бутылка перекиси, а рядом лежали бинты, вата и даже жгут.

– Вот это любовь, – сказал он с улыбкой, но из рюкзака достал еще бутылку с водой и совсем довольно улыбнулся. – Да ладно тебе, Кирилл, хватит смотреть на все с такой скорбной рожей, это же так, из предосторожности, потому что готовым надо быть ко всему!

Он похлопал с важным видом по рюкзаку.

– Словно у тебя там боеприпасы, – невесело пошутил Кирилл.

– Боеприпасы? Ну давай посмотрим… так, где тут боеприпасы? – спросил он, вдумчиво копаясь в рюкзаке. – О! Смотри, вот тебе боеприпас! – Он торжественно протянул Кириллу конфету. – Вчера какая-то девчонка на протесте дала, потому что я ей понравился, но это неудивительно, я же красавчик!

– И болтун еще, – внезапно вмешался еще один голос.

По лестнице к ним спускался худой рослый парень в очках.

– Смотрю, машина твоя стоит, открываю дверь – трындит. Ты неисправим, – сказал он, подойдя к Сергею, но несмотря на ворчание пожал ему руку крепко и уверенно.

– Я же не президент, чтобы меняться, – пошутил Сергей и представил парней друг другу: – Кир, это Руслан, программист, с которым в разведку идти не страшно. Рус, это Кирилл, он нормальный, хоть и не был в Минске все эти дни.

Руслан довольно скептически осмотрел Кирилла, но ничего не сказал, только руку ему пожал и сказал, что как бы стоит пошевеливаться.

– И так уже к стеле не пробиться будет.

– Артур к стеле не хочет, – пожал плечами Сергей.

– Чего это?

– Ну его там повязали, говорит – местность открытая, и вообще…

– День, народ там с детьми вообще-то, думаешь что-то будет?

– Что-то может быть всегда, но если Артур не хочет, значит не пойдем.

– А кто такой Артур? – подал голос Кирилл, совершенно растерянный.

– Не поверишь, парень твоей сестры!

– Блин, такое чувство, что я не неделю отсутствовал, а пару лет! – воскликнул Кирилл, действительно не узнавая людей вокруг. Они были теми же и в то же время другими.

– Если тебя не было неделю, то ты пропустил целую эпоху, – задумчиво сказал Руслан и первым пошел вниз.

У него тоже был рюкзак, перевязанный белыми и красными ленточками, Кириллу даже странно стало, что он тут один почти без ничего идет на мирное шествие или на войну, теперь уже и не разобрать.

У подъезда при этом внезапно нашлась старушка, которая посмотрела на парней зло и недовольно.

– Ничего не понимают, опять польскими флагами махать пошли, – ворчала она себе под нос.

Кирилл на нее обернулся, но говорить ничего не стал. Сергей даже не дернулся, и только Руслан, не оборачиваясь, ответил:

– Мы наркоманы тупые, мы никогда ничего не поймем.

– Дальше пешком, – решил за всех Сергей. – Дойдем до проспекта, узнаем, где там Артур. Они с Уручья[27] уже стартанули.

– Принято, только еще Катю подхватим.

– О-о-о-о, наш снайпер с нами, – рассмеялся Сергей и тут же сложился пополам, видя взгляд Кирилла. – Ну ты что, дурак? Ты что вообще о нас всех думаешь, а? Она сидела на балконе и предупреждала, если приезжала техника, те же водометы, например.

– Давайте мы не будем это обсуждать, – предложил Руслан, – а то злит же…

– Злит, – согласился Сергей, хотя ему очень хотелось рассказать все о взрывах, о стрельбе, о водометах, которыми тонкой струей сбивают с ног, о том, что именно так сбили Витю, пригвоздив его к стене, по сути, расстреляли водой, а потом еще и налетели впятером, о том, что не броситься за ним было не просто сложно, а физически больно и еще много о чем еще, но Руслан был прав: все это злит только больше, а злиться никак нельзя.

– Нас много, – напомнил Руслан, выходя со двора обратно на улицу.

– О, парни! – внезапно подлетел к ним парень в черном. – Не скучаете по битвам?

– Дим, ты идиот или что? – спросил у него Руслан.

– Весело же было…

– Точно идиот, – отмахнулся от него Руслан и даже не позвал пойти с ними, только когда Дима оказался позади, добавил: – Не понимаю я этих «игрунов».

– Ладно тебе, идиоты есть везде, на нашей стороне тоже, – отмахнулся Сергей.

Кирилл даже идти рядом с ребятами не смог, настолько он почувствовал себя каким-то лишним, будто действительно отсутствовал слишком долго и знакомые вдруг стали незнакомцами. Он только думал, глядя на парней, которые снова обсуждали новости, о забастовках, о митинге на площади, куда людей свезли, а еще об общих знакомых, которых Кирилл не знал, а он почти потерянный плелся за парнями, пока мимо не пролетела невысокая девушка в белых шортах и майке, поверх которой был повязан бело-красно-белый флаг и обняла обоих парней, едва не запрыгнула на них.

– Тьфу, Катька! – возмутился Сергей. – Я же почти кирпичей наложил.

Девчонка, совсем юная на вид, поцеловала сначала Сергея в щеку, потом Руслана и завернулась в флаг.

– Смотрите, что я сделала! – сказала она, ворочаясь. – Он льняной, сейчас в жару так приятно в него заворачиваться!

– Круто, у нас будет два флага, – одобрительно сказал Сергей, а потом представил: – Кать, это Кирилл, мой хороший друг. Кирилл, это Катька, ей есть восемнадцать, но ее уже забил Витька, так что ни-ни.

Катя рассмеялась и быстро подобрала кучерявые русые волосы, чтобы завязать белой резинкой в узел, при этом видно было, что резинку она просто всунула в самодельный белый чехольчик, а теперь старательно улыбается, хотя голубые глаза остаются печальными.

– Ты у Вити была? – спросил Руслан.

– Да, он большой молодец, держится, заявление написал. Наши[28] юристы у него были, медики тоже молодцы, очень помогают. Мы решили верить в лучшее.

– Ну и правильно, – сказал Сергей, хотя видно было, что говорить об этом всем ему действительно тяжело, но Катю, что едва доставала ему до плеча, он как-то по-братски приобнял, но тут же дурашливо указал в сторону проспекта. – Вперед, к победе! Кирюха, ты сейчас увидишь такое…

Он как-то странно, весело улыбнулся и ускорился, чтобы мимо БНТУ[29] выйти к кинотеатру «Октябрь», а там прямо у лестницы остановился, чтобы набрать Артура, потому что подходить ближе к проспекту не стоило, там уже гудела толпа. Люди шагали по обе стороны от дороги, размахивая цветами и флагами, а машины гудели так, что возле дороги едва ли что-то услышишь.

– Вы где? – спросил Сергей в телефон, а потом долго ждал ответа, потому что по ту сторону связи искали наушники, чтобы хоть что-то слышать, и вопрос пришлось повторять еще раз. – Да, мы у Октября, а вы? Скоро будете на другой стороне? Отлично! Мы тогда у выхода из метро будем вас ждать.

Катя развернула флаг, подняла его за углы над головой и быстро зашагала в сторону толпы, а ей махали самые разные люди: девочка, сидевшая на шее у своего отца, какой-то парень показал два пальца[30], группа девушек с цветами радостно помахала, какой-то брутальный байкер в кожаном жилете с повязанными ленточками на запястье показал кулак, но не с угрозой, а с такой поддержкой, словно заявлял, что вместе мы непобедимы. Мужчины в возрасте и пожилые женщины тоже были в этом потоке, хоть и активничали меньше молодых, чаще просто несли цветы или плакаты, зато охотно кричали «уходи» со всей толпой.

– Кать, не убегай, – строго сказал Руслан. – Вообще держись меня, а то мало ли.

– Да, прости, – тут же сказала девушка и снова накинула флаг на плечи.

С частью людей, почти толпой, они спустились в переход, сливаясь с потоком людей, выходящим из метро, в таких же светлых одеждах с флагами, цветами, шарами и плакатами и все как один приветствовали друг друга. Катя всем махала. Руслан сдержанно кивал, а Сергей то пальцы показывал, то говорил проходящему:

– Жыве Беларусь[31].

– Жыве, – отвечали ему.

– Круто, да? – спросил Сергей у Кирилла, внезапно как раньше хлопнув его по плечу. Иногда эта привычка ляпнуть рукой, еще и с силой Кирилла раздражала, а теперь даже легче стало от того, что в толпе вдруг появился хорошо знакомый оболтус Серега, который, казалось, не способен повзрослеть никогда.

– Я не думал, что народа так много, – признался Кирилл.

– Это еще не много, – сказал Сергей и первым поднялся наверх. Только выход из метро с другой стороны располагался совсем не так. Оттуда было куда удобней посмотреть на проспект, заполненный в обе стороны людьми. – И это еще не все, это лишь часть НАС!

Ждать на солнце оказалось неудобно, пришлось, отойти чуть в сторону в тень деревьев.

– Так это, что там с крышей? Починили? – спросил Сергей весело уже в тени.

– Да, но зато тут у кого-то крыша совсем потекла…

– Не бойся называть имя Волан-де-Морта[32]!

– О! А Ермошина[33] тогда Нагайна[34]? – весело спросила Катя.

– Определенно! – согласился Сергей и снова ударил Кирилла кулаком в плечо. – Ты это привыкай. Шуток будет много и большая часть из них тупые, как…

– Тссс, – со смехом перебил его Руслан.

– Короче, просто тупые, – рассмеялся Сергей.

– Просто смех побеждает страх, – призналась Катя и достала телефон. – Надо сделать пару кадров, а лучше запись для Вити.

Только тут Кирилл вдруг понял, что не заметил, как они стали говорить громче, как умолкли и подхватили общий крик «Уходи», и даже он вдруг незаметно стал хлопать в ладоши в такт с толпой, и не потому, что это заразно, а потому что внутри него с толпой что-то солидарно. От того, что говорится в новостях, просто тошнит, а тут вдруг дышать становится легче.

– Чувствуешь дух Свободы, а? – спросил радостно Сергей с тем же энтузиазмом, с каким он раньше вваливался в клуб.

«Ну, точно все нормально», – решил Кирилл и тоже улыбнулся. На самом деле он чувствовал этот самый дух, жалел, что так долго был в стороне, и ужасался, как не вышел на улицу еще раньше.

– Кир! – внезапно вырвалось из толпы и ему на шею бросилась сестра в белом халате, при этом ее волосы были завязаны в хвост и перевязаны длинной красной лентой, концы которой свисали вниз до самого пояса. – Как же мне тебя не хватало!

– Машка, – улыбаясь, сказал Кирилл и поежился увидев парня, с которым она пришла.

Флаг у него был на удочке и держал он ее рукой, запрятанной в гипс, только синеватые отекшие пальцы торчали, но удочку все равно сжимали уверенно. Взгляд этого парня Кириллу не понравился – слишком жесткий, слишком решительный, почти опасный. Ссадина над правой бровью, не до конца зажившая, делала его еще опасней на вид.

– Кир, это Артур, ты не смотри, что он такая бука, это на первый взгляд так, – сказала Маша. – Артур, это и есть мой брат Кирилл.

Вопреки ожиданиям, парень с суровым взглядом перекинул удочку в левую руку и протянул Кириллу не руку в гипсе, а один мизинец.

– Остальное не очень шевелится, – честно признался он.

Несмотря на взгляд, голос у него был интеллигентным, да и улыбка не очень веселая, но настоящая, и Кирилл, не сомневаясь, протянул ему мизинец, вспоминая детсадовскую присказку: «мирись-мирись и больше не дерись». Она показалась ему даже уместной, хоть он и не решился сказать ее вслух, только подумал, что лучше бы никому больше не драться.

– Ну что? Ты как? – спросил Сергей, который сам с Артуром познакомился не так давно.

Вместо ответа парень показал два пальца, не отпуская флаг.

– Уверен, что дойдешь? – все же уточнил Сергей.

– Даже спляшу, если надо, – уверенно ответил Артур.

У него тоже с собой был рюкзак, который он нес на одной лямке, явно как Сергей, готовый ко всему.

– Ну что? Наркоманы, овцы, безработные, вы готовы творить историю своей страны? – спросил Сергей.

– Кстати, про безработных, – усмехнулся Артур. – Это гениально, сначала уволить кучу народа из-за политических взглядов, а потом говорить, что безработные протестуют.

– Да ладно тебе, не будешь ты долго безработным. В новой стране всем найдется место!

– С моим везением…

– Стоп, а не ты ли мне говорил, что тебе повезло! – перебила Артура Маша.

– Ладно, повезло, – внезапно легко согласился он, а потом пояснил парням: – Когда меня брали, с ног сбили и телефон разбился, так что по факту они так и не поняли, пришивать мне «координатора[35]» или нет, то есть они просто поймали меня у стелы и все, а потом еще эта сумасшедшая меня вывезла.

Маша стыдливо и в то же время шутливо прикрыла глаза, признаваясь:

– Я такую чушь несла, вы не представляете, какие-то там признаки нарушения кровообращения придумывала, слов много медицинских впихивала. Заявила, что скоро у него будут образовываться тромбы, и он там умрет, а он, главное, сам на меня, как на дуру смотрел…

– А кто ты, если не отчаянная дура? – пожал плечами Артур. – ТАМ и ТАК доказывать. Ладно, идем.

Он первый сдвинулся с места, и только тогда Кирилл увидел у него следы на шее – толстые полосы, уже не багровые, скорее коричневые, но смотреть на них внезапно оказалось стыдно, будто он и сам был виноват в том, что кого-то где-то били.

– А почему он сказал о везении? – осторожно спросил Кирилл у сестры.

– Да потому, что его дважды брал ОМОН. Первый раз еще в июне, когда загоняли цепь солидарности[36], тогда же дали десять суток и уволили, но вроде хоть не били…

– А вы вообще были раньше знакомы?

– Нет, просто мы его вместе с Витей вывозили. Я Витю сразу не узнала, а потом как узнала… чуть истерику не закатила, а Артур помог мне собраться, потом уже познакомились. Он хороший.

– Верю, – согласился Кирилл, потому что, несмотря на первое впечатление, Артур явно был нормальным, говорил то с Русланом, то с Сергеем, потом даже Сереге торжественно дал флаг, раз тому так хочется побыть знаменосцем, а Маша все рассказывала, только не о плохом, не о том, что она успела увидеть на улице, а о хорошем:

– Ты знаешь, что многие магазины сегодня бесплатно цветы раздают? – спрашивала она, но, не дождавшись ответа, дернула его за руку. – Смотри, она по городу давно курсирует!

Она указала на белую волгу с приклеенной по бокам красной полосой, которая громко сигналила.

– Красиво, – согласилась Катя.

– Девятого ее бы разбили, – с сожалением сказал Руслан.

– Но сегодня уже не девятое, – ответил Артур, но его голос почти утонул в крике толпы.

Хлопки, лозунги, песня «Перемен» из окон и колонок, шум машин и люди, сотни, тысячи людей, среди которых можно потеряться, поэтому Маша держалась за майку Артура. Катя бегала между Сергеем и Русланом, еще и Кирилла дергать успевала, чтобы он не отрывался, а иногда, наоборот, дергали Катю. Говорить было сложно, слишком много звуков, но зато дышалось очень легко, так словно не было никакого страха и напряжения.

– Верым, можам, пераможам![37] – когда кричит вся толпа, то даже сомнений нет, что это невозможно, напротив, появляется четкое чувство победы, будто она уже состоялась.

– Если не знать, что происходит, можно решить, что у нас общенациональный праздник, – сказала Маша, оглядываясь и тут же помахав рукой пожилой женщине, которая выглянула в окно, а она ей в ответ еще и платком помахала.

– Это флэш-моб, – строго процитировал высказывание министра культуры[38] Руслан.

– Самый культурный человек нашей страны, – не без сарказма ответил на это Сергей.

– Гайцы, – предупредил Артур, как-то напряженно дернув плечом, хотя никто еще не видел машину ГАИ.

– Где? Че? – с энтузиазмом спросил Сергей, но все мгновенно стало ясно.

Колона остановилась на светофоре, и стало видно, что на подступах к площади Победы движение перекрыто одинокой машиной ГАИ, за которой людское море сворачивает по первому кольцу, явно чтобы не прощаться с гудящими машинами, с трамваями, заполненными людьми с шариками и флагами, которые тоже машут, меньшая часть людей ручейком утекала к площади Победы.

– А мы куда? – спросила Маша.

– Предлагаю по кольцу, – сказал Сергей, пока они стояли на перекрестке. – Там заодно тень.

– А еще не окружить, – заметил Артур.

С ним молча согласились остальные, и только Кирилл в очередной раз подумал, что это война, как бы оно ни выглядело со стороны.

Когда загорелся зеленый, колона двинулась дальше, начав аплодировать, а перейдя через дорогу, дружно зафукала у самой машины.

– Фу-у-у-у-у, – дружное, протяжное и даже немного нервное, с одиночными выкриками: «позор», заставляло Кирилла ежиться, и жалко становилось гаишников, не решавшихся из машины выйти, зато внезапная перегруппировка его товарищей удивила. Руслан и Сергей шагнули ближе к машине с мигалкой, а вот Артур, наоборот, отступил, прихватив с собой и Машу, и Катю.

«Сразу видно – народное доверие», – с тяжелым вздохом подумал Кирилл, даже хотел спросить, как это они все до такой жизни докатились, но не успел.

– Перекур! – скомандовал Сергей, и они быстро перестроились все разом к углу дома, только, выходя из общего потока, Сергей все же крикнул, что было сил: – Жыве Беларусь!

– Жы-ы-ыве! – ответила ему толпа, забыв о недовольном «фу».

Уже у стены дома Маша полезла к Артуру в сумку, чтобы достать бутылку с водой, сама сделала пару глотков, а потом дала Артуру, тот тоже выпил немного – жарко все же – и предложил бутылку другим. Ее перехватил Сергей.

– Эх, вы! – шутливо возмутилась Маша. – А справками о коронавирусе обменялись?

– Какие справки? Мы кровью связаны, – ответил Руслан, закурив сам, а потом помог прикурить Артуру, который со своей сломанной рукой едва ли справился бы с зажигалкой.

Сергей хотел было как-то пошутить, но в толпе кто-то крикнул: «Уходи», и это подхватила вся улица, да и Сергей тоже сначала поорал, словно ему впервые это разрешили, и только затем закурил, вернув Артуру флаг и устроившись у самой стены.

– Сразу бы так, вот была бы красота, – сказал он почти мечтательно.

– Сразу бы выборы нормальные и вообще ничего бы не было, – ворчливо заметил Руслан.

– Ну кто ж виноват, что вы хотели жить с головой в заднице? – спросил Артур и чуть было не впечатал сигарету в стену, но потом передумал, сделав глубокий вдох.

– Ага, дыши, – одобрительно сказал Сергей и быстренько достал свою баночку от крема, подставляя ее, как пепельницу. – Мы мирные, организованные и даже не мусорим, – напомнил он.

– Да, – согласился Артур, еще раз затянулся и все же вмял сигарету в кучку окурков на дне банки.

– Но на самом деле я так и жила с головой в заднице, – внезапно сказала Катя. – Девятого с ужасом следила за событиями, но все еще думала, что все как-нибудь рассосется, а потом стало греметь прямо за моим окном и…

– И вот мы здесь и все хорошо! – напомнила Маша.

Спорить с ней никто не стал, просто стояли у стены и смотрели на протестующих, пока Сергей медленно, почти лениво курил, запрокидывая голову и так же медленно выдыхая дым.

Люди шли, кричали, по-прежнему размахивали руками, показывали плакаты, порой страшно не смешные, но смеяться все равно хотелось, особенно от окровавленного лица первого лица государства, но этот нервный смешок не вырывался, оставаясь сдержанной улыбкой, пока не появился парень с большим плакатом, где было написано: «Это все фотошоп».

Рассмеялся даже Артур, хотя казалось, его ничем не проймешь.

– Ой, это еще что! – воскликнула Катя, которая успела взять телефон, сделать несколько кадров, а потом, почитав последние новости, добавила: – На митинге на площади было шестьдесят пять тысяч человек.

– Да ну!? – удивился Руслан.

– За Лукаша? – не поверил Кирилл.

– Ну да, так посчитали, – сказал Катя и показала фотку.

– Одолжили калькулятор у ЦИК[39], видимо, – пожал плечами Артур.

– Ну их, – махнул рукой Сергей. – Там людей со всей страны свезли и что? А мы – один Минск, и нас на-а-амного больше! Жыве Беларусь!

– Жы-ы-ыве! – тут же крикнула толпа и начала дружно хлопать, а потом кричать: – Верым, можам, пераможам!

Сергей запихнул свой окурок в баночку, закрутил ее и закинул в рюкзак, только хотел сказать, что пора возвращаться в поток, которому и конца и края не было, как из толпы внезапно к ним шагнуло двое мужчин чуть за тридцать: один коренастый бородач, второй пощуплее и постарше. Подошли они прямо к Артуру.

– Ты цел, это радует, – сказал он.

– Ну почти, – с улыбкой ответил Артур, явно узнавая мужчин. – Спасибо, что хотя бы пытались меня прикрыть.

– Да не за что, жаль, что не получилось, – отмахнулся бородач. – Хотя машину они нам разбили.

– А вы знаете, кто теперь их чинит сейчас бесплатно? – спросил Артур и тут же отобрал у Маши телефон, свой у него так и завелся, все время было некогда, зато ей постоянно скидывал всю нужную информацию, она ее в заметки телефона переносила, вот теперь он и открывал заметки, листал и показывал телефоны, по которым можно было найти помощь.

– О, спасибо, – сказал бородач. – Только зовут-то тебя как? А то даже не знакомы же.

– Артур.

– Саша, – представился бородач, – а это Пашка.

– Как минимум, Павел, – поправил его Артур с улыбкой.

– Тебе может и Павел, а ему Пашка, – пожал мужчина плечами.

– Непобедимый народец, – хохотнула Маша, уткнувшись носом Артуру в плечо.

– Но-но-но! Не надо мне тут, мы – Народ! – поправил Сергей.

– Но президент…

– Чей президент? – не дал Маше возразить Руслан, и все дружно посмеялись, но тут бородач Саша снова сменил тему разговора.

– А тебя куда на Окрестина повезли? – спросил он у Артура.

– Ну, – неохотно ответил тот.

– И гимн петь заставляли?[40] Ты его хоть знал?

– Знал, но весь забыл, – ответил Артур и сразу попросил: – Давайте не будем об этом. Все уже сотню раз читали, что там происходит. Могу подписаться под каждым словом, но повторять это не буду.

При этом он тут же достал пачку сигарет, вытянул одну из них и дал Руслану зажигалку, как самому близко стоящему, тот молча щелкнул ею, а Сергей снова достал свою баночку, даже не возмущаясь, что перекур затягивается, просто сменил тему: – О, смотрите флаг!

В колоне появился длинный бело-красно-белый флаг, метров десять в длину, но пока было видно только его начало.

– Не кури много, – попросила Маша Артура и осторожно поцеловала его в щеку. Он кивнул и снова вмял недокуренную сигарету в баночку и попытался закрутить ее сам, но пальцы правой руки ее мгновенно выронили.

Комментировать это никто не стал, Маша ее быстро подняла, закрутила и передала Сереже.

– Пойдемте уже, – попросила она.

– Кстати, новость! – влезла Катя, как только они вернулись в толпу, оставив Александра с Павлом курить на своем месте. – Караев[41] заявил, что нам тут платят по тридцать-шестьдесят рублей, и девушки вообще дерутся за деньги.

– Вот же подстава! – воскликнула Маша. – У меня как раз в кармане тридцать рублей на всякий случай.

– От же продажная, – рассмеялся Сергей. – Только как-то мало берешь, надо было шестьдесят и баксами.

– Даже если по два рубля дать всем. Это же разориться можно, – пожал плечами Руслан.

– Страшная сила аппозиции[42], – хохотнул почти нервно Кирилл, как-то незаметно для себя начавший чувствовать всеобщий настрой и по-настоящему понимать здешние шутки.

– Да, трепаться они горазды. То российские кукловоды, то вон уже Чехия виновата.

– Чехия? – удивился Кирилл. – Она вообще при чем?

– Как будто Россия при чем, – рассмеялся Сергей.

Отвечать ему на это никто не стал, да и не хотел, крикнуть громко «Уходи» хотелось больше всем, кроме разве что Артура, которому совсем кричать не хотелось – только слушать этот всеобщий призыв.

– С ним точно все в порядке? – спросил Кирилл у сестры, кивая именно на Артура, странно наблюдающего за всем вокруг. Он то бросал почти мечтательные взгляды на людей, то внезапно хмурился, но при этом едва заметно улыбался, не отпуская на долго удочку с флагом.

Кирилл не мог не отметить, что ручка у этой удочки довольно массивная, и если сложить всю конструкцию, явно получится альтернатива дубинки. Эта мысль Кириллу не нравилась, но она все равно приходила в голову и беспокоила, потому что речь шла не о человеке, которого в компании кто-то знает, а о человеке, которого неожиданно выбрала его сестра.

– Он нормально, – ответила Маша, – а мы все, давай уж честно, не в порядке. – Она поймала брата под руку и, притянув к себе, прошептала на ухо, словно боялась, что это кто-то услышит. – Все, кто были ТАМ, особенно не в порядке, но их здесь много, оглядись и ты увидишь, что пострадавших куда больше прямо тут, прямо в толпе, и мы для них сейчас главная поддержка.

Кирилл понимающе кивнул, хотя действительно не обращал внимание на людей в толпе, держался других, но после слов сестры внезапно понял, что упускает самое главное: те, кто выходил в первые дни, те, кто бесстрашно пытался высказать протест, были не просто смельчаками – они стояли за то, о чем думали все остальные.

«Не только думали, но и хотели», – признавал Кирилл, точно зная, что не уехал бы он из города – вышел бы с друзьями, а потом выходил бы столько, сколько было бы нужно, чтобы его перестали обманывать. Думать, на что он сам бы пошел, зная, что он не один, он даже боялся, но, шагая вперед, все больше смотрел не на плакаты, а на людей.

Девочка с цветами. Парень с флагом. Бабуля с пустыми руками, но взволнованным взглядом. Женщина с плакатом. У стен то там, то тут кто-то задерживается группой, кто-то стоит, демонстрируя свое мнение плакатом или картинкой. Из трамвая по-прежнему машут руками.

– Жыве Беларусь!

А вот и мужчина с натянутой на прибинтованную к туловищу руку майкой. Не парень, не представитель «организованной, агрессивно настроенной группы молодых людей»[43], а типичный дядька под сорок, с такими же глазами, как у Артура – грустными и настороженными.

– Верым, можам, пераможам!

А через дорогу у парня в шортах на икрах видны багровые кровоподтеки, но он при этом активно размахивает флагом, ловит взгляд, но не прячется, а улыбается, словно нечего ему грустить или печалиться.

– О! А это круто! – внезапно сказал Сергей, указывая на плакат, приклеенный к остановке.

«WANTED» – гласила большая красная надпись на плакате, а под ней усатая голова и палочка вместо туловища и такие же палочки вместо рук и ног, только от рук еще и пять синих палочек и приписка: «Отличительные приметы: синие пальцы».

– О да! – согласился Руслан. – А трон-то все равно шатается, как бы он за него ни держался[44]…

– Мне нравится! – одобрил Сергей, а Маша быстро сфотографировала, сказав, что Витя тоже обязательно оценит.

«Смех побеждает страх», – снова вспомнил Кирилл слова Сергея и вдруг понял, что вот эти шутки – единственный способ стоять до конца, стоять без страха, несмотря ни на что, потому что все, что уже случилось, обязательно не должно стать напрасным.

– Мы большинство, Кирилл! – внезапно сказал ему Сергей, в своей невыносимой манере пихнув его локтем в бок. – Ты это понимаешь? Ты это чувствуешь?

– Да, – честно признался Кирилл, наконец осознав, что никто его не винит в том, что его здесь не было, просто каждый переживает то, что успел пережить.

Снова переход и снова остановка на красный свет под песню «Перемен».

– Я уже устал от Цоя, – рассмеялся Сергей.

– Не смей уставать! – возмутилась Катя, но Кирилл их уже не слушал, внезапно заметив на углу у светофора девушку из собственной работы, худенькую тонкорукую, с плакатом «Мы – супрать гвалту»[45].

– Господи, Валя, а ты-то что тут делаешь? – поразился Кирилл, шагнув к ней.

Не то чтобы он считал, что девушка права не имеет на свою позицию, просто точно знал, что она замкнутый человек, который почти ни с кем не общается, никуда не ходит и открыто говорит, что, была бы ее воля, из дому бы она не выходила, а толпа ее всегда утомляла, по ее же словам, и вот она здесь на шествии, в котором не видно ни конца, ни края человеческому потоку. Конечно, Кирилл хотел знать, как она там оказалась.

– Привет, – с тяжелым вздохом сказала ему девушка, а потом улыбнулась, как никогда прежде. – Ты видел плакат «Все так плохо, что вышли даже интроверты»? Так вот, все действительно настолько плохо.

Кирилл кивнул и, повинуясь какому-то внезапному порыву, просто обнял девушку, а потом предложил:

– Пошли с нами.

Сначала предложил, а потом осознал, что колона давно двинулась через дорогу, но на другой стороне ребята остались его ждать, а Сергей даже стал, недовольно скрестив руки на груди, и погрозил ему пальцем, но Кирилл на это смог только рассмеяться.

– Пошли, – повторил он, осторожно взяв девушку за тонкую, холодную руку.

– Страшно же идти…

– Ты уже вышла и ты не одна, – развел Кирилл руками, заранее решив, что уговаривать ее не станет, если она сейчас по обыкновению покачает головой и откажется, как делала при любой попытке как-то привлечь ее к делам коллектива, а тут она внезапно кивнула согласно и сказала:

– Идем.

Она быстро при этом свернула плакатик, нарисованный на ватмане, и завязала его ленточкой, чтобы удобней было нести. Дорогу они уже переходили вместе, а вот познакомить ее со всеми без приключений не получилось. Стоило подойти, как Сергей сразу начал ругаться:

– Никогда! Слышишь, никогда не уходи, никому ничего не сказав, чтобы это был первый и последний раз!

– А то что? – с эйфорическим смехом спросил Кирилл. – Дашь мне по жопе?

– Будем водить за ручку, – вместо Сергея ответил Артур, поморщившись, и строго добавил: – Я не шучу.

– Да, потеряешься же в этой толпе, – сказала Маша.

– Ну и ничего же не случится, – пожал плечами Кирилл, но на него посмотрели, как на безумца.

– Не обманывайся, если у нас сейчас все мирно, это не значит, что все закончилось, – напомнил Сергей. – Да и вообще, мы уже привыкли объединяться в группы по десять-пятнадцать[46] человек, потому что так безопасней.

Пришлось извиняться и обещать, что он больше не станет так убегать, а потом знакомить всех с Валей, неожиданно понимая, что он не уверен, что правильно помнит имена людей, которых видит сегодня впервые, но точно знает, что это свои, почти родные люди, которые его не бросят, даже если сейчас ругаются и грозят пальцем.

– Ла-а-адно, – протянула Катя. – Мне еще много фоточек надо сделать, так что идем, нам нужно хорошее место у стелы!

– Хороший вид на стелу, – поправил Артур, явно напоминая, что к самой стеле он не пойдет и уговаривать его не стоит.

Никто и не стал, просто продолжил путь.

– Да сколько же нас? – спросила Маша, озираясь по сторонам и не находя конца человеческому потоку.

– Горизонт мешает понять, – ответил спокойно Артур, подразумевая завод,[47] мимо которого они шли, а потом вдруг осознал, какая игра слов получилась.

– Да! – поддержал Сергей. – Именно, нас так много, что горизонт мешает увидеть всех. Мы и есть все.

– Да, – согласился Артур, совсем иначе улыбаясь, и даже взгляд у него теплел.

У Белай Вежы[48] на билборде реклама гласила: «Только самые точные данные», и было уже совершенно не важно, что именно там рекламируют.

– Сейчас любая реклама, особенно социальная, выглядит, как постирония, – качая головой, признался Руслан, но на его умные мысли все махнули рукой, спускаясь в подземный переход.

– Жыве Беларусь! – крикнул кто-то внутри перехода, когда ребята спускались по лестнице вниз.

– Жы-ы-ве! – гулким эхом задрожал переход, принимая колону темнотой и свободой.

Темные силуэты под землей, общий лозунг, гремящий у стен, и свет над людскими головами, как символ правильного пути.

– Осторожно, тут какая-то яма, – предупреждали люди на выходе из перехода и просили предупредить остальных.

– Осторожней.

– Осторожно.

– Осторожней тут.

– Смотрите под ноги на выходе!

У самой лестницы действительно нашлась дыра, квадрат тридцать на тридцать сантиметров, небольшой неприкрытый люк, слишком маленький, чтобы в него можно было провалиться, но достаточный, чтобы получить травму, но если тебя предупредили, переступить его слишком просто, а уж обернуться и предупредить других – почти приятно. Это наблюдение тоже удивило Кирилла, но делиться им он не стал, на выходе с наслаждением крикнув:

– Жыве Беларусь!

И выйти наверх, оставляя за собой эхо.

– Напоминаю! Мы делаем историю! Здесь и сейчас! – громко заявил Сергей, и толпа поддержала его согласными аплодисментами.

– А связь уже почти пропала, – сказала Маша грустно.

– Думаешь, опять глушат? – спросил Руслан.

– Нет, скорее нас слишком много, – радостно улыбнулась Катя и снова сделала несколько кадров. – Надеюсь, в сети потом появятся кадры с дронов. Представляете, как это все красиво с высоты? Много людей и все в бчб[49]!

– Витя оценит, – одобрил Руслан.

– Кстати, про Витю, – вмешался Кирилл, наконец решившись спросить то, о чем давно хотел, да напряженная обстановка все не позволяла: – Навестить-то его можно?

– Ну-у, – замялась Катя, поджала губы, а потом честно сказала: – Может и можно, но лучше мы спросим у него. Дело тут даже не в том, что у него нет настроения. Он не падает духом, просто ему физически тяжело еще общаться. Он неважно себя чувствует, но о тебе он говорил, поэтому, может быть, как лучшего друга, он захочет тебя увидеть. Только сам понимаешь…

– Не понимаю, – признался Кирилл, – но, черт подери, должен понять!

Ему согласно кивнули, продолжая двигаться дальше.

– Нас на «театральной»[50] будут ждать ребята, – сообщил Сергей, все же попробовав заглянуть в интернет, и даже встряхнул телефон. Оповещения о новых сообщениях в телеграмме приходили, но не загружались, только этим уже никого нельзя было удивить, все привыкли и не к такому. – Ну или мы их, как пойдет, – пожал плечами Сергей, понимая, что договориться они уже не смогут.

– А ребята это кто? – уточнил Кирилл.

– Инка и Ваня с собакой, – сообщил Сергей.

– Протестующие собаки – самые лучшие на свете! – со смехом сказала Катя.

– А котики? – почти обиженно спросил Руслан, словно это он выносил к протесту у дороги кота.

– Ладно котики, а ежики! – со смехом напомнила Маша, вспоминая фото с протеста, к которому вышел еж.

– Слышишь! Тебя не любят даже ежики! – крикнул Сергей, словно это самая страшная из угроз, и рассмеялся, но тут же встрепенулся. – Вон же они!

Он быстро ускорился, сходя с тротуара на стоянку, и остановился, пропуская выезжающую машину прямо перед драматическим театром.

– Спасибо, – сказал ему водитель.

– Жыве Беларусь! – ответил ему Сергей, а в ответ водитель показал два выставленных пальца, давая понять, что он разделяет их мнение.

– По-моему, не наши сегодня просто не вышли из дома, – хохотнул Руслан.

– Зря, было бы сто процентов, а так только девяносто семь[51].

– Все равно большинство!

– Ага, – согласился Сергей и замахал руками, привлекая внимание девушки с рюкзаком с узором из разноцветных ромбиков.

Она помахала в ответ.

– Это Инна, если кто не знает! – сказал Сергей. – Инна, это все!

Эти самые, всем улыбаясь, охотно представились, а Инна радостно обняла каждого, особо осторожно прикасаясь к Артуру, словно он был хрустальным и его можно было одним прикосновением разбить.

– А Иван где? – спросил Сергей, оглядываясь, а потом и сам увидел мужчину чуть за тридцать в компании других мужчин своего возраста, часть из которых было с бритой головой и в майках с «Погоней[52]» на груди.

Распрощавшись с парнями, суровый бородатый Иван в вышиванке[53], двинулся к ребятам, а за ним зашагал белый лабрадор с красной лентой поверх ошейника. Пес совсем не реагировал на толпу и только шагал за хозяином.

– Ну и что это за маргиналы, фашисты, тунеядцы, с которыми ты там общался? А, изменник родины!? – со смехом спросил Сергей, пожимая ему руку.

Иван рассмеялся звучным басом, но шумному Сергею руку охотно пожал и только потом ответил.

– Да встретил случайно знакомых байкеров. Парни, узнав, что эти фашисты[54] ножами волосы режут[55], хаеры[56] свои посбривали, ибо нехуй!

– Ну Ваня! – возмутилась Инна, явно требуя отсутствия мата, но Иван только плечами пожал, будто все бы без мата было, если бы без него можно было говорить честно.

Пришлось всем знакомиться еще и с Иваном.

– Откуда ты вообще всех этих людей знаешь? – удивился Кирилл, понимая, что Сергей при всей своей общительности еще никогда не обрастал такой разномастной компанией.

– А как-то само собой так вышло, – пожал плечами Сергей.

– О! Надо и мне халат достать, – глядя на Машу, сказала Инна, перекидывая вперед рюкзак.

– Давай притормозим, – предложил Иван, но девушка только отмахнулась.

– Я на ходу могу. Врач я, или где? – со смехом спросила она и действительно достала халат, при этом в рюкзаке среди множества каких-то тканых сумочек мелькнул мешок Амбу[57], просто Инна, как реаниматолог, была готова ко всему, даже откачивать людей прямо здесь и сейчас, если придется.

При этом Инна ловко на ходу перекинула рюкзак с одного плеча на другой, буквально ныряя в халат, а потом обрадовалась тому, что получилось. Красная футболка между полами белого халата стала явным символом протеста.

– Красотка, – одобрил Сергей и весело повел всех дальше по парковке, прямо к фонарным столбам, между которыми был натянут бело-красно-белый флаг. – О, как на настоящем фестивале! – заявил он, оглядывая это зрелище. – Фотозона!

Люди действительно фотографировались на фоне алой полосы на белом фоне.

– Интересно, его специально для этого пространства сделали или…

– Конечно, специально, – перебил Кирилла Руслан. – Сам посуди, размеры идеальные и завязки, прямо чтобы именно эти столбы обвязать. Мне больше интересно, где они взяли лестницу!

– Мне больше интересно, где взяли лестницу те ребята, которые поставили флаг на билборд в Уручье[58], – многозначительно сказал Иван. – Раз уж снимал его МЧС.

– Наверно сами мчсники поставили ночью, а потом убрали по приказу, – рассмеялся Сергей.

– Точняк! Это прям все объясняет!

Хохотнул даже Артур, хуже всех реагирующий на всеобщее веселье.

– Ладно, вперед! – снова словно воевода сказал Сергей, вливаясь в толпу.

Катя, спрятав телефон, развернула над головой флаг. Маша, подхватив Артура за локоть, с улыбкой зашагала вперед. Флаг на удочке трепало ветром, а крики улицы снова заполнялись призывом – Уходи!

Большой флаг, который они видели только издалека вместе с колонной дошел до людей, а там под флагом со смехом прятались люди, поднимая вверх руки и осторожно ударяя по ткани поддерживая ее, заставляя ткань волноваться.

– Круто, у них там тенек, – вздохнула Маша.

– Так давай к нам, – крикнула ей женщина под флагом, чуть отступая в сторону.

– Спасибо, но я останусь! – махая рукой, ответила Маша, а Артур в ответ повернул флаг, буквально накрывая им Машину голову.

В колону удалось влиться только за флагом у Молодежного театра, вокруг которого на холме скопились люди. Кто-то стоял с плакатом в самом верху, кто-то сидел на холме, наблюдая за проходящими мимо, махали им рукой, кричали с толпой.

«Лукашенко не наш президент»

«Света, вернись!»[59]

«Что тебе снится, Саша?»[60]

«Нас 97 %»

«Мы – народ, а не народец!»

«Бери портфель и уходи!»[61]

И многое другое было написано на плакатах, карикатуры порой нелепые, неумелые, но очень искренние, заставляли смеяться.

– Когда он уйдет, шампанского не хватит, – прошептала Инна.

– Ничего, отметим трезво! – ответил на это Сергей и снова остановился на светофоре, меняясь в лице при виде трех автобусов, стоявших там же на перекрестках.

В них люди с красно-зелеными флагами, опустив глаза, молчали.

– О, эти едут, – сказал кто-то за его спиной, но Сергею даже замечать не хотелось ни этих людей, ни эти автобусы, поэтому он внезапно отобрал у Артура флаг и крикнул:

– Жыве Беларусь!

– Жыве! – согласилась с ним толпа, забывая про несчастные автобусы.

– Боты, что с них взять? – уже за перекрестком сказал Руслан.

– Рабы, – исправил негромко Артур и отобрал свой флаг обратно без злобы, просто он ему явно был нужен для спокойствия.

Сергей не сопротивлялся, а Иван и вовсе щелкнул на ходу пальцами и достал из своего рюкзака еще один флаг.

– На, активист! – сказал он добродушно, накрыв Сергея флагом.

– Верым, можам, пераможам! – тут же выкрикнул Сергей, поднимая флаг над головой, а толпа подхватывала лозунг, скандируя его до самого моста через Свислочь[62].

– Налево! – скомандовал Артур. – У стелы уже в любом случае будет плотно.

– О да, сколько там уже людей?

– Море! Люди до стелы давно уже дошли! – сообщила Инна.

– Предлагаю найти тень в парке, – подвел итог Артур.

– С видом на стелу! – потребовал Сергей.

– Всенепременно…

Мимо гостиницы Беларусь, по берегу, среди гуляющих людей с шарами и флагами они вышли в сквер и, отступив от реки, нашли самое удачное дерево, где под кроной уже пряталось несколько человек.

– Красота! – сказал Сергей, глядя вперед.

Желанный вид на стелу он получил. Длинный каменный шпиль стелы оказался прямо перед глазами, возвышаясь над всеми зданиями. Людское море, окружавшее всю стелу на холме, вместе с огромным флагом можно было рассмотреть отсюда.

На перекрестке все еще продолжалось движение, машины сигналили, двигаясь между настоящими морями из людей, что стояли на ярком солнце – бело-красное живое море, вливающееся в парки и рассеивающееся небольшими группами прямо перед ними, заполняя берега реки, тени сквера впереди, позади и повсюду, заставляя просто на это смотреть.

Первым улегся пес, а там и Артур скинул рюкзак и сел к ним рядом, потрепав зверя за ухом, и дал свою руку обнюхать, внезапно осознавая, что поднести ладонь к носу собаки, совершенно незнакомой кажется безопасней, чем пройти мимо машины ГАИ, но говорить об этом ничего не стал, наблюдая, как рядом располагаются другие, а Катя, включая камеру на телефоне, заявляет:

– Итак, история мира, знай: я сейчас на стеле и когда-нибудь этот день войдет в историю!

Затем она начинала снимать все вокруг – людей, толпу, гудящую жизнью на весь Минск.

– Так странно наблюдать, как флаг возвращается, наполняясь другим смыслом, – прошептала Маша, присев возле Артура.

– Ну кто-то с флагом был всегда, – гордо сказал Иван и тоже устроился на траве.

– Не в этом дело! – возмутилась Маша. – Теперь эта красная полоса – кровь на нашем законном желании перемен. Мы всего лишь хотели честных выборов, все хотели, а это желание окропили кровью.

– А теперь делают вид, что ничего не было, – подала голос тихая Валя, осторожно стоявшая за спинами говорящих и обнимая себя за плечи. – Ну правда, как так можно?

В ответ ей только плечами пожали.

– Я могу большой список вопросов выдать, – сказал на это Артур, – но ответов так же не будет.

– Нет, ребята, – настояла на теме Валя, резко опускаясь на траву, словно внутри нее что-то наконец натянулось до предела и лопнуло. – Вы понимаете, что для них это нормально? Они явно поступали так и не раз, просто никогда так массово. Мы для них действительно идиоты, быдло тупое, уроды без права на мнение, для тех, кто должен нас защищать, должен же!

– Должен, – согласился Руслан, – именно поэтому надо стоять до конца, чтобы законы в нашей стране по-настоящему соблюдались, а не власть была законом.

– Кстати, кстати! Знаете, что узнала! – сказала Катя, закончив свою документальную съемку для Вити и истории, и подлетела к ребятам, завязывая флаг на плечах, как плащ. – Появилась информация, что мы тут собираемся притеснять русскоязычный народ!

– Мы? – не понял Сергей, тоже устраиваясь на траве.

– Ну да! Дескать, если протесты победят, то Беларусь сразу выйдет из СНГ[63], запретит русский язык и вообще отвернется от России на запад.

– Чего?! – возмутился Сергей. – Что за чушь?!

– Ну вот такая вот, – пожала плечами Катя. – Я тоже обалдела, оказывается, нас тут волнует внешняя политика.

– Пиздоболы, – выдохнул Сергей.

– Это они сценарий с Украины достали? – спросил Кирилл, устраиваясь в тени со всеми. – Майданом опять пугают? Девяностыми пугали, устроили нам девяностые, теперь опять конституцию с методичкой[64] перепутали?

– Ну блин, – басовито выдал Иван. – Как настоящий националист (Прошу не путать с нацистом[65]!), я хочу сказать, что хочу видеть больше белорусского языка, но у меня его родная мать не знает. Хто з вас зможа гаварыць по-беларуски? А, сябры?[66]

– Не здзеквайся[67], – ответил ему на это Артур, с которым они встретились взглядом.

– Добра[68], – с улыбкой ответил Иван, поднимая руки. – Обычно вообще никто ничего не может сказать, когда я внезапно перехожу с одного языка на другой.

– Но понятно всегда было, но говорить – да, очень трудно, – призналась Катя, хотя последнее время почитаешь новости «па беларуску»[69] и начинаешь уже сам переводить в голове туда-обратно, но нет, так же болтать я не смогла бы.

– Так вот, надо быть идиотом, чтобы решить, что у нас тут можно запретить русский, – подвел итог Иван.

– А идиотами мы сыты, – заключил Сергей.

– Да, – согласился Иван, первым рухнув на траву и закрыв глаза. – Сначала надо добиться правды и работы нынешних законов, потом думать про все остальное. Причем это не мы думать должны, а правительство, которое сидит и…

– Тихо! – перебила его Инна. – Он же сейчас если начнет, то до вечера будет говорить…

– Нацистов не спрашивали, – хохотнул Сергей.

– Наркоманов, тунеядцев тоже, – также весело ответил Иван.

– Овец не забудьте, – подала голос Маша, заставляя всех рассмеяться, потому что если вокруг эти самые наркоманы вот в таком количестве, красивые, улыбающиеся, то этот мир совсем сошел с ума.

– Кстати, про наркоманов и фашистов, – вспомнил Кирилл, – как вам сюжеты про татуированных рецидивистов, которые стоят во главе протеста?

– Если хватать всех подряд, – строго сказал Артур, – рано или поздно можно схватить наркомана, рецидивиста и шлюху, даже в одном лице, потому что, если ловить всех подряд, можно поймать кого угодно, вопрос в том, кто будут все остальные.

После него даже говорить оказалось как-то сложно, просто бутылка с водой снова прошла по кругу и вернулась уже пустой в рюкзак.

– А вы тоже больше не слышите гула машин? – спросила внезапно Валя. – Он не стих, но стал так привычен, что его уже не замечаешь.

– И правда, – поразился Кирилл, который слышать гул машин стал, только задумавшись о нем.

– Если бы был здесь раньше, то пережил бы тишину, в которой в голове продолжают гудеть машины и петь Цой, – сообщил Сергей, глядя на людей у стелы, что все еще не захватили перекресток и даже не пытались это сделать, окружив его со всех сторон. – Ложишься спать, а оно все еще с тобой, и ты спишь с этим гулом в голове, точно зная, что права не имеешь сдаться, потому что…

– Не простим и не забудем, – за него закончила Инна, используя фразу многих плакатов и один из лозунгов, не очень популярных, видимо из-за своей длины.

– Страшно только, что ничего не изменится, – тихо прошептала Валя.

– Все уже изменилось! – встрепенулся Сергей. – Вот ты, да, ты, Валя, да? Ты не изменилась? Ты сможешь жить, как раньше? Вот честно?

– Нет, – призналась она.

– Вот они все тоже не смогут!

Он провел рукой, указывая на толпу.

– Не все, – тут же со вздохом сказала Катя, видя, что к ним приближаются две девушки с белыми цветами в волосах и светлых платьях, явно отделившиеся от толпы и занятые чем-то другим. Они просто выделялись каблуками и макияжем.

– Вот, отличный вид! – сказала одна из них.

– Вот так меня сфоткай, ага и так, – просила вторая, то складывая из ладоней сердце, то показывая два пальца на фоне огромной толпы.

Наблюдая за этим, ребята только переглянулись, а девушки шагнули к ним.

– А можно вы нас сфоткаете вместе? – спросила одна.

– А флаг можно? – спросила другая, шагнула к Артуру. – Мы только пофотографируемся и вернем.

Артур неохотно протянул флаг, надеясь, что к нему не станут приставать с глупыми вопросами, но девушки не стали, сделали несколько кадров с удочкой, попросили флаг у Кати, уговаривая Кирилла сделать еще пару тройку кадров.

– Спасибо! – в итоге заявили они и, решив, что надо еще обязательно успеть покричать на перекрестке, поспешили ближе к стеле.

– Без комментариев, – попросил Сергей, прекрасно понимая, что кто-то действительно приходит просто сделать красивые кадры, потому что это в некотором смысле модно в то время, когда весь мир внимательно следит за событиями.

«Статисты неизбежны», – думал он, махнув на решивших тут потусить девчонок рукой.

– Вода не нужна? – спросил мимо проходящий мужчина с большой сумкой, наполненной бутылками.

– Мы запаслись, спасибо! – помахал ему рукой Сергей.

Мужчина-волонтер показал два пальца и зашагал дальше.

– Там на солнце вода нужнее, – сказала Катя, глядя в сторону стелы, в такую жару люди наверняка устанут.

– И вообще, если много пить, – начала Маша, но за нее закончил Руслан, прорвавшийся чудом в интернет:

– Пойдешь в гостиницу, там пускают в туалет.

– А какие там еще новости?

– Колесникова[70] скоро будет там на стеле, а еще на перекрестке перестал работать светофор, поэтому протест как-то сам регулирует движение, жаль не грузится фото… хотя…

Он хотел попробовать подключить пару программ, чтобы хоть немного разогнать интернет, но отвлёкся, услышав звук сирены скорой помощи.

– Неужели кому-то стало плохо от такой жары? – взволнованно спросила Маша. – Или что-то опять случилось?

– Хочу напомнить, – сказал Кирилл, кашлянув в кулак, – время от времени скорые ездили всегда.

– И то правда, – согласился Сергей.

– А у стелы, если что волонтерит достаточно медиков, – сообщила Инна. – Не думаю, что стоит беспокоиться.

– Сидячий протест? – спросил Руслан, видя, что не одни они устроились в тени.

– Лежачий, – ответил ему на это Иван, а его белый лабрадор встрепенулся, осмотрелся и улегся обратно, явно одобряя тактику протестного лежания на траве, хорошо организованного и агрессивного[71].

Мимо продолжали ходить люди. Родители с детьми, пожилая пара, целое семейство из трех поколений. Мимо неспешно прошел мужчина с какой-то палкой, на которой как-то крепилась коробка с надписью:

«Белорусы, помните! Сначала убираем Лукашенко, потом – картошку. Каждому овощу свой срок».

Руслан на это одобрительно кивнул. Катя попросила мужчину притормозить, чтобы сделать кадр, как всегда, для Вити, потому что он бы оценил, а все остальные решили устроиться получше на траве.

Артур тоже лег, осторожно вытягивая ноги, Маша, сняв все же халат – и жарко и испачкать не хочется – прилегла рядом и осторожно положила голову ему на плечо, но он сам притянул ее ближе, чтобы она оказалась у него на груди, еще и обнял, накрывая гипсом почти как щитом.

Катя уложила флаг на траву и легла с ним рядом, явно считая, что на флаге лежать совсем нельзя. Инна, спрятав халат, устроилась возле Ивана. Удочка с флагом перешла Кириллу, который предпочел сидеть и смотреть на людское море впереди, на друзей, лежавших в траве, на блики солнца, пробивающиеся сквозь листву, и даже говорить ничего не надо было, просто молчать и чувствовать, пока не появится то, что по-настоящему хочется сказать, и в Кирилле оно поднялось.

– А ведь я хотел уехать из страны, – признался он.

– Не ты один, – согласилась Инна. – Я вон польский активно учила…

– Это потому, что ты польская шпионка, – рассмеялся Сергей.

– Молчи, несостоявшийся беженец в Канаду, – рассмеялась Инна в ответ.

– Главное, что теперь никуда не хочется уезжать, – признавался Кирилл. – Мне просто всегда было сложно и как-то неуютно, вечно чувство, что ты работаешь не на результат, а на отчет, и всем как-то все равно, что на самом деле, главное бумажка, главное, чтобы все сошлось по бумажным циферкам, а остальное…

– И кто не согласен – уволен, – согласился Руслан.

– Потому что безработные тунеядцы, – напомнил Сергей.

– Овцы и проститутки, – добавила Инна.

– Вам, проституткам, за это хотя бы платят, – смеялся Сергей.

– Вам, координаторам, вроде как, тоже.

– Да ну вас, – отмахнулся Кирилл, понимая, что эти шутники не позволят ему высказаться, но его неожиданно понял Артур.

– Не ты первый, не ты последний, – сказал он. – Очень многие ощутили, что дело не в них, а в системе, найдя единомышленников здесь на улице.

– Многие решились сказать, что у нас страна лживых цифр и неправильных отчетов, – согласилась Инна. – В медицине так точно, мы же даже историю болезни пишем для прокурора, а не для коллег.

– И все бы ничего, – сказал Руслан, хмурясь, – но прямо сейчас они мерзким образом игнорируют простой запрос общества: кто будет отвечать за насилие над людьми?

– Так никто не хочет вообще насилие признавать, дескать, само рассосется…

– Инвалидности у пострадавших точно не рассосутся, – вздохнула Инна.

– Так это и бесит, – вырвавшись из объятий, воскликнула Маша. – Я хочу, чтобы в мою страну вернулся здравый смысл! Потому что я больше не могу видеть своими глазами одно, а слушать совершенно другое, не могу!

– Никто не может, – согласился Сергей. – Вот они все тоже не могут, – сказал он, указывая на толпу впереди, а та внезапно взревела радостным криком.

– Что там происходит? – спросила Инна, дернувшись к Руслану, что все еще пытался добиться новостей.

– Не знаю, наверно, Колесникова приехала, связи совсем нет.

– О, а мне отец звонит, – сказал при этом Кирилл и, отдав флаг Сергею, стал искать наушники, чтобы хоть что-то услышать. – Да, – попытался ответить он без наушников, но ничего не смог разобрать, вокруг было слишком много людей и отойти от всех было просто невозможно, пришлось так и сказать: – Подожди, ничего не слышу, – а уже с наушниками повторить: – Да.

– Я тоже плохо тебя слышу, но мы с мамой здесь в сквере, видим стелу.

– Мы тоже тут.

– Подойдете с Машей? Вот у нас тут недалеко беседка с ангелами[72], идем к ней.

– Да, сейчас… Маш!

– Чего?

– Пошли покажемся родителям.

– Кстати, тут мелькнула новость, что в город едут автозаки, – сообщил Руслан, прорвавшийся в интернет. – И да, Колесникова на стеле, а через полчаса мы начинаем движение по проспекту Победителей, мимо площади Свободы, до проспекта, а там к площади Независимости. Все пойдут?

– Все, иначе чего мы пришли? – спросил Сергей, а Артур поднялся вместе с Машей.

– Я с вами, – сказал он, а Маша хоть и хотела возразить, но не стала, рано или поздно неловкое знакомство все равно бы состоялось, просто ей было страшно: отец ведь не мама, неизвестно, что он скажет при виде Артура, безработного и уже наверняка отвергнутого режимом, с двумя-то задержаниями за лето, а от отца Маша ждала консерватизма даже в этом, но тот встретил их добродушно, вместе со своими друзьями.

– Так ты и есть Артур. Уже наслышан от супруги, – сказал он и быстрее, чем растерянный молодой человек сообразил, что тут мизинец не протянешь для символического рукопожатия, сам уверенно перехватил руку Артура, положив свою на гипс там, где должно было быть запястье. – Не волнуйся, прорвемся как-нибудь.

– Спасибо, – сказал Артур, все же пожалев, что не взял с собой удочку, но рука Маши, сжавшая ладонь, все же сработала успокаивающе. Только погладив его руку и дождавшись, пока он расслабится, она, прошептав ему на ухо пару добрых слов, поспешила к матери, застывшей в центре беседки с ангелами. Говорят, если стать внутри и загадать желание, оно непременно исполнится.

Подойдя к женщине, Маша коснулась ее руки, а та, открыв глаза, грустно улыбнулась.

«Господи, если ты есть, останови это как можно скорее, иначе зачем ты вообще нужен?» – подумала Маша, стараясь улыбаться матери, а потом вывела ее к мужчинам, которые снова говорили о политике.

– Он пугал нас девяностыми[73], вот он и устроил девяностые, – сурово говорил отец.

– Ну уж нет, – возражал его друг. – Это не девяностые, потому что в девяностые ничего не было, но я не боялся отпустить жену из дома, чтобы она купила хлеба. Так что это не девяностые, это террор.

– Геноцид нации еще со времен коронавируса, – согласилась с мужчиной жена.

– Ой, не напоминайте мне про корону! – воскликнула мама Маши и Кирилла. – Сначала лицемерный парад, потом вот это… Да дым был даже у нас, и зарево было на весь Минск, а они… даже говорить не хочу.

– Я девятого просто плакала, – призналась женщина совсем другого поколения.

– А я долго поверить не могла, что все это правда. И восемьдесят процентов, и взрывы в городе.

– Нас хотели запугать, – сказал Артур, глядя на толпу, шагающую по другую сторону реки, вдоль дороги. Бесконечную толпу.

– На тему силовиков и победы на выборах уже даже анекдот есть, не слышали? – спросил отец Кирилла и, осознав, что никто не знает о чем речь, рассказал: – Вяжет ОМОН мужика, а тот орет: «Не трогайте меня, парни, я за Лукашенко голосовал!» А они все равно его бьют, приговаривая: «Не ври, никто за него не голосовал».

– Не смешно, – сказал Артур, но все равно хохотнул.

– Да, по-моему, все шутки уже не смешные, – согласился мужчина, хоть и улыбался совсем недавно, а потом махнул рукой на все это. – Мы тут еще побудем и домой – все же слишком жарко.

– Конечно, – соглашалась Маша и крепко обнимала отца за то, что не убеждал уезжать, а даже по-своему соглашается. – Спасибо, что ты с нами.

– Да что там, – удивился мужчина. – Во-первых, я не знаю никого, кто голосовал бы за него, а во-вторых, мы живем в двадцать первом веке, а не в темное средневековье, когда инквизиция в застенках пытала людей, и совершенно не важно, с чем они вышли на улицу.

– Так там полемика о том, что нечего выходить.

– В своей стране? В своем городе?

– Да, и за детьми, дескать, следить надо было.

– За теми, которых летом средь белого дня бьют дубинками? Ну уж нет, тот, кто не может защитить свой народ и допускает подобное, не может быть во главе этого народа. Права не имеет!

– Нас спасали от захвата власти, – не без сарказма возразили ему, цитируя новостные репортажи с госканалов.

– Кем? ОМОНом? Или кто тут по городу ходил? Зачем нам в стране вообще столько силовиков? Чем они все занимаются?

– Тише, не заводись, – попросила Маша отца и снова обняла.

– Берегите себя, главное, – попросила мама. – Не оставляйте друг друга, не бросайте…

– Я живым ее не отдам, – прямо сказал Артур.

– Ты так не говори, парень, жизнь важнее всего, – попытался возразить ему мужчина, но по взгляду понял, что это бесполезно обсуждать и спор не стал продолжать, просто надеясь, что все бут хорошо.

– Мы готовы ко всему, – призналась Маша. – Постараемся быть на связи, – сказала она, обнимая маму.

– Давайте пройдемся немного, – предложил Артур, когда они неспешно двинулись назад, но к нему внезапно бросилась маленькая девочка лет пяти и дернула за штанину.

– Дяденька, возьмите, – попросила она, протягивая ему конфету.

– Я? – удивился Артур.

– Да, вы хороший, – сказала малышка с белом платьице и улыбнулась.

– Ла-а-адно, – согласился Артур, принимая конфету.

– Спасибо, – сказала ему девочка, а ее мама, подбежав, неловко развела руками.

– Извините, надеюсь, она вам не мешала, – сказала она, подхватывая девочку на руки.

– Нет, что вы, все хорошо, – явно смущаясь, ответил Артур, но рад при этом был быстрее уйди подальше в сквер.

– А я видела, как в цепи солидарности мамы приводили детей, только чтобы заснять, как те раздают конфеты, – призналась Маша как-то виновато.

– У медали всегда две стороны, – спокойно пожал плечами Артур.

– И не поспоришь, – согласился Кирилл и осторожно придержал Артура за локоть, кивая в сторону одной из компаний.

Там внезапно появился тот самый Дима, сказавший, что стычки с ОМОНом – это весело. Теперь он эмоционально рассказывал собравшимся вокруг о своих приключениях.

– И мы, – почти кричал он, – ходили с омоновцами стенка на стенку! А баррикада? Да мы ее трижды строили, а они ее сносили! Вот так, сцепившись, шли прямо на щиты и пели!

Он хватал какого-то парня под локоть и давай нескладно, неумело петь:

– Перемен! Требуют наши сердца[74]…

– Идем, – попросил Артур, отмахнувшись, прошел немного и сказал: – На самом деле из сцепки просто сложнее кого-то задержать, а с песней не так страшно стоять против вооруженных людей, но самое главное не в этом, а в том, что они со своими автоматами и дубинками боялись нас, настолько боялись, что избивали, видимо, чтобы решетку все вместе не вынесли. На Окрестина же задержанных явно больше, чем работников было, намного больше…

Он сам умолк и отмахнулся от этого разговора, а потом, пройдя мимо ребят под деревом, пошел к реке, на солнце, чтобы постоять и посмотреть на людей и их флаги, потому что есть тут позеры, есть фанатики, но в большинстве своем здесь вокруг белорусы, которые хотели перемен, белорусы, у которых украли выбор.

– Все хорошо? – спросила у него Маша.

– Да, все хорошо…

– У меня такое чувство, что мы… ну что мы уже победили, – призналась она.

Переубеждать ее Артур не стал, только едва заметно покачал головой и приобнял, видя, как толпа у стелы снова взревела.

– А куда делся Сергей и девчонки? – спросил при этом Кирилл, подойдя к ребятам, желая оставить Артура и Машу наедине, хоть и в толпе, главное, что они в зоне видимости и точно не потеряются.

– Встретил знакомых и пошел перекурить, ну и заодно в гостиницу заглянуть по делам, – пожал плечами Руслан. – Валя с Инной пошли с ним.

– И как ты Инну отпустил? – удивленно спросил Кирилл у Ивана, что все так же лежал, жуя травинку.

– Очень просто, – ответил он. – Она не одна и среди своих.

– Ну да, – согласился Кирилл и снова осмотрелся, действительно удивляясь, что все эти люди вышли сами, а самое главное почему-то казались родными, своими, такими же как он настоящими белорусами, желающими просто свободы для себя и своей страны. – Таким патриотом, как сейчас, я не был еще никогда, – признался он.

– Не ты один, – сказал Иван, сев. – Я-то всегда таким был, но девятого я бы не поверил, что вся Беларусь действительно выйдет бороться с обманом.

– Но вышла.

– Осталось вывести на улицу диванные войска медленного реагирования! – сказал Сергей, внезапно прибежав обратно с флагом и рухнув на колени в траву. – А то, что они сидят и по клавиатуре долбят, когда вот он бой?

– Ты куда девчонок дел? – строго спросил Иван.

– Каких девчонок? – хотел пошутить Сергей, но по взгляду понял, что огребет быстрее, чем наиграется, да и сама шутка в сути своей совсем не смешная, в такое-то время, потому показал на девушек, которые шли со стороны гостиницы, буквально в нескольких метрах. – Вон они, идут!

Валя с Инной беседовала, словно они были знакомы очень давно.

– Ты мне скажи, – спросила Валя, – Караник[75] после всего, что он сказал, вообще может, по-твоему, называться врачом?

– Нет, – коротко ответила Инна, не желая это даже обсуждать. Ей вообще было не ясно, кем надо быть, чтобы принципы гуманности оказывались не очевидны и не первичны, особенно, когда ты врач. – Но не будем о нем, – попросила она. – Вообще не будем обо всех, кто не может поехать и посмотреть на людей в лагере перед Окрестина[76], а прикрываются какими-то бумажками. Я не хочу даже думать, что живу в стране, где бумажка важнее человеческой жизни. Жизнь бесценна. Это неоспоримо. Точка!

Валя с ней спорить не хотела, только кивала, соглашаясь.

– Ну и чего ты завелась? – спросил у Инны Иван.

– Ничего, просто пить хочу, – с улыбкой ответила Инна и, захватив его рюкзак, достала новую бутыль воды, вскрыла, сделала пару глотков и передала Вале, отправляя очередную бутылку по рукам, а сама устроилась на траве, с удовольствием наблюдая, как толпа у стелы явно движется, заполняя проспект Победителей. – А все же шикарный маршрут для марша, – сказала она с улыбкой. – От стелы город-герой до Победителей, через Свободу к Независимости – красиво.

– Ну не знаю, мне нравилось, когда проспект назывался в честь Франциска Скорины[77], это было по-белорусски, – пожал плечами Иван, – но да, ты права: герои идут через свободу к независимости.

После этих слов всем захотелось помолчать, послушать толпу, ее гул и еще раз удивиться тому, что людей вышло действительно много, такого количества никто не ожидал в одном лишь Минске.

– Когда мы едины, мы непобедимы! – прокричала группа ребят, проходя мимо, поднимая вверх руки с флагами, цветами и выставленными вверх двумя пальцами. – Когда мы едины, мы непобедимы!

– Это уж точно, – с улыбкой согласился Артур, вернувшийся к дереву, и тут же осмотрел всех собравшихся: – Ну что, мы идем? Там уже движение полным ходом.

– Да, пошлите потихоньку, – согласился Руслан.

Собрали рюкзаки, спрятали бутылку, подхватили флаги, осмотрелись, чтобы точно ничего не осталось на месте лежаче-сидячего протеста, молча влились в толпу и двинулись к мосту через реку, по другую сторону через проспект двигалась толпа. Люди шагали по дороге, одиночные машины ехали между ними и гудели, начало колоны уже где-то исчезло, а Кирилл не удержался: замер на мосту, оглядывая людской поток, которому не было конца. Люди были везде, и все двигались в одном потоке.

– Когда мы едины, мы непобедимы!

«Вот, что действительно должен увидеть и услышать Витя», – решил он и достал телефон, совсем забывая, что на него ругались, когда он в прошлый раз отстал.

– Когда мы едины, мы непобедимы! – прокричал он вместе с толпой, надеясь, что и его голос можно будет разобрать на видео, чтобы тоже быть частью всего происходящего.

«Вить, это не будет напрасно», – пообещал он мысленно, спускаясь по ступенькам мостика.

На этот раз на него даже не ругались, ждали в сторонке у моста. Еще и Маша помахала руками, привлекая его внимание.

– Извините, я опять потерялся, – сразу сказал Кирилл, улыбаясь, как дурак, а ему никто отвечать не стал.

– Идем, – просто сказал Сергей и весело ударил его ладонью по плечу, заставляя ускориться.

Толпа по проспекту и с обеих сторон от него двигалась вперед, время от времени крича «Уходи», и все вокруг казались, совершенно свободными, но взгляд все равно невольно цеплялся за выстроенные на стоянке у Дворца спорта автозаки[78]. Силовиков при этом не было видно, только один боец в зеленом камуфляже и черной защитой поверх[79]. Балаклава[80] скрывала его лицо, шлем закрывал голову, но каждый бросал на него взгляд, хоть и стоял он тихо в стороне, перед рядами ненавистных машин.

– Рвать их надо! Мстить! – внезапно выкрикнул один из мужчин в толпе, высокий хорошо сложенный и подозрительно коротко стриженный.

– Да, мстить! – поддержал его товарищ худой и, в отличие от первого, почти не похожий на тихаря[81].

На призывы мужчин никто не отреагировал, а кто-то и вовсе крикнул:

– Жыве Беларусь!

– Жыве! – ответила толпа.

Зато Артур внезапно дернулся, прихватив еще и Ивана, но не подальше от ненавистных автозаков, а, наоборот, на край толпы, чтобы помочь агрессорам утонуть в глубине толпы. Зачем он это делает, никто не спрашивал, да и мужчины очень быстро исчезли, хотя Артур старательно пытался найти их взглядом, а потом зло цыкал языком, и только у самого Дворца Спорта, он, шипя от гнева, сказал:

– Они же ждут от нас агрессии, чтобы начать нас мочить, а хуй им!

– И тебе совсем не хочется отомстить? – не удержался от вопроса Кирилл.

– Я бы сказал, чего мне хочется, но я здесь ради соблюдения законов, так что пусть их судят, – признался Артур, доброе настроение которого сменилось прежней мрачной затравленной и в то же время непоколебимой силой, которая не пронять могла разве что Сергея.

Тот рассмеялся и безжалостно хлопнул Артура по плечу.

– Напоминаю, – сказал он радостно. – Смертная казнь у нас не отменена, так что изменники родины будут последними.

Артур не согласился, но и спорить не стал, посмотрел на Сергея чуть потеплевшим взглядом и сменил тему:

– Предлагаю попробовать найти, где можно перехватить что-то в качестве перекуса.

– А давай, – тут же согласился Сергей, а остальные решили довериться этим двоим, двигаясь мимо Дворца Спорта, на лестнице которого была настоящая выставка протестно-плакатного искусства.

Люди с маленькими и огромными листами стояли со своими призывами, карикатурами, на остановке впереди при этом нашелся пункт с водой, невскрытые бутылки стояли блоками, перетянутыми пленкой, и те, кому вода была нужна, брали ее оттуда. Люди постарше сидели на лавочках, осматриваясь по сторонам. На дороге толпа расступалась перед одинокими машинами, а те и не спешили, потому что водители кричали лозунги с толпой, что успела захватить мост над Немигой[82], двигаясь вперед по проспекту, а Сергей с Артуром, вопреки всякой логике, наперерез толпе двинулись по пешеходному переходу, но не сбили настрой толпы своим маневром. Кирилл поразился, как легко оказалось идти не в ногу со всеми, просто он, само собой, уступал одним, а ему уступали другие, где-то приходилось едва заметно петлять, но это было разумно, правильно и вежливо. Не возникло даже чувства, что движение было в разрез со всеми, только все местные забегаловки оказались закрыты «по техническим причинам»[83].

– Ну и ладно, – решил было Сергей, но тут же обнаружил, что работает небольшая столовая. – Хотя погодите, – прошептал он и с видом разведчика двинулся к двери.

– Ой ребят, там очень много людей и уже полчаса толком ничего не движется, – сказал мужчина[84], выходящий Сергею навстречу.

– Спасибо, но мы заглянем, – ответил тот.

– Конечно, – ответили ему, пожимая плечами.

На разведку двинулись все. В самой столовой было действительно не пробиться, а вот в маленьком зеленом коридорчике у самого входа в углу внезапно обнаружился мужчина, лежащий на полу.

Инна с Иваном первые подошли к нему, готовые и спасать, и помощь оказывать, но напрасно. Мужчина был просто пьян, да и кто-то особо заботливый успел оставить ему бутылку воды. Вмешиваться в эту ситуацию смысла не было.

– У нас свободная страна, – заключил шутливо Сергей, – если кто-то хочет быть пьяным в говно – это его право!

Спорить с этим никто не стал, просто развернулись и все же вышли, чтобы вскоре стать на пешеходном переходе под гул машин и крик толпы на мосту.

– Жыве Беларусь!

– Жыве![85]

Под этот призыв они двинулись через дорогу и стали подниматься по лестнице, то и дело оборачиваясь, чтобы понять, видно ли конец колоны, но увидеть его действительно мешал горизонт. Схватившись за локоть Сергея, Кирилл пошел наверх, продолжая смотреть на тех, кто шел позади, зачарованно и почти пьяно. Артур же, напротив, внезапно рванул вперед, чтобы, поднявшись на самый верх, посмотреть на всех, стоя на вершине, чуть в стороне, глядя на людей.

– Лукашенко, уходи! – кричала толпа, а Артур только смотрел на них, улыбаясь, а потом спросил у ребят, догнавших его:

– И это десять процентов?

– Ну, во-первых, очень многие, проголосовавшие за него, передумали, – серьезно ответил Иван, – а во-вторых, нельзя забывать, что ни один тоталитарный стой не может себе позволить признание, что его не поддерживает абсолютное большинство. Это будет равносильно признанию, что авторитет строя пошатнулся.

– Наебнулся уже авторитет, – фыркнул на этот Сергей, сжимая кулак. – Я вон, придурок, на первых выборах своих за него голосовал, знаете как теперь за это стыдно?

– Тебе не должно быть стыдно за собственное мнение, – ответил на это Артур. – Оно было таким, теперь стало другим. Многое изменилось с тех пор и это нормально.

– Не нормально, – подала голос Валя. – Не нормально изменилось. Этот бред уже стал просто страшен.

– Молчи, проплаченный агент Чехословакии! – со смехом ответил ей Сергей.

– Но ее больше нет, – грустно сказала Валя.

– Вот видишь, ты ее развалила, а теперь приехала сюда, ну или родилась тут, какая, в сущности, разница?

– Ну точно гуманоиды и космонавты[86], – вдохнул Руслан, но по толпе внезапно прокатился новый лозунг:

– Лукашенко в автозак!

– Да-а, – прошептал Артур, одновременно чувствуя согласие с обеими смыслами этих слов, ведь автозак уже превратился в символ абсолютного беззакония, и получалось, что это призыв и к справедливости, и мести одновременно.

– Лукашенко в автозак! – согласился он с этим всем своим сердцем и впервые закричал со всей толпой, думая только об одном: «Долой изменника родины, долой предателя Беларуси, долой тирана и самодура!»

– Уходи! – кричала толпа, а в голове возникали совсем другие слова: «Убирайся! Исчезни! Свали уже куда-нибудь!», потому что каждое утро белорусы просыпаются в надежде узнать, что Александр Лукашенко просто сбежал куда-нибудь и оставил их в покое.

У стены одного из зданий с большим плакатом стояла девушка с очень грустными глазами, а на плакате было написано: «Отпусти нас!», и не согласиться с ним было трудно, но прокомментировать это никто не успел, потому что сквозь рокот толпы стал доноситься бой колоколов архикафедрального костела Девы Марии.

У Вали от этого факта даже слезы навернулись, потому что колокола били явно не во время службы – били непрерывно и гулко.

– Спасибо! – закричала в ответ на это толпа, чувствуя облегчение и просветление, еще больше наполняясь чувством праведности собственного гнева.

– Лукашенко в автозак! – разносилось по улице, заставляя вздрагивать окна, а улица Ленина сужалась, приближая здания, и уже у самого проспекта от крика толпы, казалось, дрожали стены.

– Уходи! – требовали люди, и между зданиями поднимались не только флаги, но и гул, эхо такие, что, кажется, сам город, сама земля уже кричит от негодования.

– И как такое можно игнорировать? – спросила Валя, пораженная звуковым эффектом и молчанием властей, молчанием о насилии, о протестах, о том, от чего гремит город за окном. – Тут же никакого СМИ не нужно, просто окно открой.

– И правда, интересно, как далеко нас слышно? – задумалась Инна, но тут и предположить стало сложно, да и лозунг появился новый, крайне уместный:

– Выйди и посчитай!

– И учти, что это не все, а только самые смелые! – рявкнул со всей злости Сергей и рассмеялся. Каким-то чудом, как бы ни вскипал внутри праведный гнев, а сама толпа его гасила, превращая в крик без надрыва. В призыв «Уходи» превращалось отчаянное желание рвать за себя и свою страну голыми руками, а согласие всех вокруг заставляло даже улыбаться, выходя на проспект и двигаясь потоком в сторону площади.

– Черт, я так давно не ходил по проезжей части, – признался Артур и потянул всех с тротуара на «захваченный» проспект, чтобы медленно, почти с явным наслаждением шагнуть с тротуарной плитки на асфальт, улыбаясь с видимым облегчением.

Сергей буквально спрыгнул к нему, словно тротуар не был едва заметной ступенькой.

– У вас мусора нет? – спросила при этом девушка у Кирилла.

– Ой, как раз есть, – ответил тот, сделал последний глоток из уже пластиковой бутылки, а потом кинул в большой мешок, в который волонтеры собирали мусор. – Спасибо.

– И вам, – с улыбкой ответила девушка. – Если что там впереди есть еще вода.

– Спасибо, но у нас есть, – ответил ей Кирилл, помахав рукой, и поспешил к другим.

– Не теряйся, – с несвойственной для нее улыбкой сказала Валя.

– Не буду, – пообещал Кирилл, внезапно понимая, что правда сильнее даже негодования, когда они все вместе.

– Когда мы едины, мы непобедимы! – кричала толпа, двигаясь вперед, и меняла лозунг, приближаясь к зданию КГБ[87]. Здесь толпа подхватила совсем другие призывы: – Выпускай! Трибунал! Лукашенко в автозак!

– Это наша страна. Это наш город, – шептал Артур, шагая впереди остальных, и улыбался, слыша со стороны:

– Мы народ и нам решать, кто будет нами править.

Подобные слова от коренастого мужчины за пятьдесят, что уловил слух парня, могли лишь радовать, да и мужчина мгновенно улыбался и вместо приветствия говорил:

– Жыве Беларусь.

В этом не было даже призыва, только тихая истина.

– Жыве, – отвечал Артур под рев толпы:

– Выпускай! Вы-пус-кай!

Потому что все требовали свободы арестованным, всем арестованным, особенно тем, кто еще оставался за стенами Окрестина, тем, кого арестовали еще до выборов, тем, кто пострадал за свое мнение.

– Уходи! – кричала толпа, и они все разом с ней, кроме разве что Артура, который только улыбался, возвращаясь на тротуар, чтобы шагнуть на площадь первым.

Маша, Сергей, Инна, Катя и Иван с собакой бодро шагали за ним следом, а вот Руслан с Кириллом замедлились, видя, как остановилась Валя.

– Ты чего? – спросил Руслан.

– Страшно, – прошептала девушка. – Я же не хотела идти так далеко, а особенно сюда. Я маме пообещала, что на площадь не пойду, и вот я тут…

– Это твой город и твоя страна, – напомнил Кирилл.

– И вообще, тебе не надоело бояться? – спросил Руслан и подал ей руку.

– Надоело, – созналась Валя, взялась за его ладонь и зашагала вперед.

На площади было много людей. Они общались, гуляли, выкрикивали лозунги. Мимо ребят торжественно прошел мужчина в костюме железного человека, борода и прическа которого явно напоминали Тони Старка[88]. В руках он держал табличку: «не нужно быть супергероем, чтобы бороться за правду», при этом он гордо показывал ее всем, давая понять, что супергерои тоже согласны с протестом.

– Давай останемся здесь, – предложил Руслан, не видя смысла уходить далеко в глубину площади. Он первый остановился у одной из клумб, в центре которой располагались круглые архитектурные композиции, на которых уже стояли люди.

Недолго думая, Сергей сел на низенький бортик клумбы и осмотрелся.

– Красота!

Остальные сели рядом, наблюдая, как люди начинают заполнять площадь. Руслан же осторожно тронул Валю за руку и спросил:

– А ты знаешь, что это за цветы?

Он покосился на клумбу, заполненную фиолетовыми цветами с темными сердцевинами, похожими на большие колокольчики.

– Не знаю, – призналась Валя.

– Это петунья, у меня бабушка такие высаживает, – сказала Инна через плечо Ивана.

– А что, кстати, бабушка думает о ситуации? – спросил Кирилл.

– Она ничего не знает, сидит в деревне, – вздохнула Инна. – На радио, которое она слушает, больше нет выпуска новостей. Она мне звонит, чтобы узнать погоду, про остальное я сама ей не говорю.

– А она за кого голосовала?

– За Дмитриева[89], – неловко ответила Инна. – Ей понравилось, как он сказал, что нас просили потерпеть потому, что ситуация сложная, а теперь прошло двадцать шесть лет и наших детей просят подождать, потому что ситуация трудная.

– Я тогда посмеялся, – весело признался Иван. – Точно сказано. Все время все трудно и сложно.

– Но я не понял Дмитриева, – хмыкнул Руслан. – Судя по его риторике, он должен был сняться перед самыми выборами в пользу Тихановской. Это мне казалось логичным. Воспользоваться эфирным временем и соскочить, но нет…

– Имеет право, – пожал плечами Артур, осторожно вытягивая ноги, пытаясь устроиться так, чтобы никому не мешать. Флаг при этом потрепал ветер так, что его угол ударил Валю по лицу.

– Извини, – тут же среагировал Артур, отводя удочку чуть в сторону от девушки.

– Ничего, – рассмеялась Валя, – не думаю, что наш флаг может мне по-настоящему навредить.

Она, конечно, тронула щеку, но не потому, что ткань ее ударила хоть и не сильно, а потому что ей хотелось удержать это прикосновение.

– Все в порядке? – спросил Руслан, видя ее странную реакцию.

– Да, знаешь, это как… боевое крещение, что ли… не знаю, – прошептала Валя растерянно.

Руслан на это только улыбнулся.

– Ой, а можно мы на ваше место станем? – обратился внезапно один из двух парней с каким-то длинным плакатом.

Говорил он не с ребятами, а с женщинами, стоявшими там наверху конструкции.

– А вы не можете где-то еще стать? – спросила одна.

– У нас просто большая растяжка, – почти виновато ответил парень, – а вас тут еще немного.

– Ох, я же не слезу сама, – вздохнула другая.

– Так если что мы поможем, – тут же отозвался Сергей, вставая.

– Да, помогите.

Все сразу встали, и парни, все кроме Артура, стали помогать женщинам спрыгнуть. Одна из них все же оступилась и чуть не упала, но Руслан с Сергеем ее удержали, вот только носком кроссовка она все же стала в клумбу, смяв два фиолетовых цветка.

– Ой, как же я это, – растерялась женщина.

– Не переживайте, вы же не специально, – ответила ей утешительно Маша.

Зато парни ловко забрались наверх, перепрыгнув через клумбу, и развернули большой плакат с надписью: «Я узнал, что у меня большая семья».

– Не дурно, – одобрительно сказал Сергей и тут же воспользовался возможностью первым сфотографироваться возле этой надписи. – Круто сказано, парни! – заявил он, показывая им большой палец.

– Спасибо, – ответил один из парней, а народ уже начинал приходить к растяжке, чтобы сделать фото, соглашаясь и одобряя написанное. Ребята же снова сели на бортик, точно зная, что чужим фотосессиям они никак не помешают, сидя в стороне.

– О! А вот и колона с Борисовского тракта[90]! – воскликнула Инна, подскочив. – Они вот на стеле не были, сразу сюда!

– С чего ты взяла? – спросил Сергей.

– У меня там друзья, а они с музыкой. Слышишь, волынка играет? – весело спросила она.

Если прислушаться, действительно можно было услышать звуки волынки и нескольких барабанов.

– Вот где они протестующие с волынами[91]! – рассмеялся Сергей.

По ту сторону от круглой конструкции как раз появилась колона людей с флагами, впереди которой шли музыканты. Инна потянула Ваню за ними, обещая его с кем-то познакомить, а Кирилл отправился прогуляться по площади, в первую очередь надеясь пройти поближе к Красному костелу, возле которого должна была выступить Мария Колесникова.

– Мы тебя тут будем ждать, – пообещала Маша, Кирилл просто кивнул и отправился на прогулку среди своих, буквально сделал пару шагов и чуть не столкнулся с парнем, что нес плакат «Лида[92], скачай Excel[93]». Показав ему класс и от души посмеявшись с призыва, а еще вспоминая, как Витя еще до отключения связи писал, что это не автозаки, а колона калькуляторов для Лидочки, Кирилл пошел дальше.

К Красному костелу было уже не пройти. Люди окружили его целиком, крича «уходи». Подпрыгнув на месте, Кирилл вроде увидел Колесникову, а может и не ее, сложно было так разобрать. Пробираться сквозь толпу он не стал, просто пошел дальше, к памятнику Ленину, прямо перед домом правительства. Никакого оцепления там не было, силовиков тоже не было видно, поэтому люди свободно гуляли по площади, а памятник, вернее весь его пьедестал превратили в доску протестных заявлений, с лозунгами и плакатами. При этому почти все листы были приклеены липкой лентой разного качества: от бумажных полосок для заклейки окон до синей изоленты, и много-много скотча, а у ног Ленина даже лежала катушка со скотчем, только места для нового творчества почти не было.

«Лукашенко, уходи», – было самым простым и ласковым из того, что там было нарисовано и написано.

«Плакат не автомат»

«9-го августа я не голосовала за насилие»

«Власть захватил террорист»

«Саша, лжец, уходи» – в три жирные строки и наконец злое «У ̈ бывай», именно так, с двумя точками и без буквы «е», только букву «ё» все равно прочел каждый.

Но рядом с этим были и совсем добрые плакаты.

«Мы, беларусы – мiрныя людзi[94]» с красным сердечком внутри.

«Если любишь – отпусти»

«Будь человеком»

«Любимую[95] не бьют»

«Протестуем мирно, но изо всех сил!»

И тут же шутка:

«Оказывается, недостаточно выбрать нового президента, надо еще изгнать старого»

Плакаты на других языках тоже встречались, в основном на английском, например:

«For a fair election»[96]

«FREEDOM BELARUS[97]»

Там же были фотографии избитых, сделанные журналистами, а тот факт, что врачи пустили в реанимацию журналистов, явно кричал о том, как все происходящее достало самих врачей. Это понимали все, кто вообще мог думать. Смотреть на кадры фиолетовых от побоев людей было больно, и это Кирилл не знал, что у Артура с такой же багровой задницей бровь дергается от слова «буряк»,[98] только потому что пару раз сравнили. Знал бы, наверно тоже морщился бы от этих фото, а так просто хмурился, понимая, что нельзя о таком молчать, а еще радовался, что в этих кадрах нет Вити, пытаясь себя утешить, что его состояние будет лучше.

От грустных мыслей Кирилла спас плакат:

«Коленька, останови батю»

Не рассмеяться он не смог, а потом еще и большой тапок увидел из картона с надписью 80 %[99].

Пройдя чуть дальше, Кирилл замер у группы парней, что пели под гитару:

– Разбуры турмы муры! Прагнеш свабоды – то бяры[100]!

Не задержаться здесь и не начать смотреть на счастливых поющих о свободе людей Кирилл не смог, жалея, что он сам не знает слова этой песни[101], но все равно невольно стал ее насвистывать, возвращаясь обратно, на ходу сфотографировал памятник Ленину, потому что такую красоту не показать остальным настоящий грех.

Вернувшись к своим, он первым делом показал именно эти кадры.

– Круто, правда? – спросил он восторженно.

– Надо и мне там плакат оставить! – решила Валя, а так как одна ходить боялась, увела с собой Руслана, а тот не и не сопротивлялся, а скорее радовался, что она взяла именно его.

– Не хотите перекусить? – спросил проходящий мимо мужчина с большим черным целлофановым пакетом, в котором, как в мешке Деда Мороза, было множество упаковок с сухариками. Отказать ему было просто невозможно, потому что аппетит действительно проснулся, несмотря на нервы, да и сам «кормилец» слишком добродушно улыбался.

Сергей согласился первый и получил на всех разом три упаковки на всех, вскрыл первую и захрустел, протягивая упаковку другим.

– А ведь так нас всех можно и отравить, – задумчиво сказала Маша, забирая из упаковки жменю.

– Они не вскрытые были, – совершенно серьезно сказал Артур, покосившись на нее.

– Вообще-то я пошутила, – виновато сказала Маша, а Сергей тут же погрозил ей пальцем.

– Не шути так, террористка, а то я на тебя пойду Ленину нажалуюсь!

Он заявил это так серьезно, что ребята расхохотались, но очень быстро собрались и даже поднялись со своих мест, потому что по другую сторону клумбы появился мужчина с рупором, озвучивающий основные требования протеста.

Они были просты и очевидны для каждого, кто собрался на площади:

1. Отставка Александра Григорьевича Лукашенко.

2. Отставка Центральной избирательной комиссии во главе с Лидией Ермошиной.

3. Освобождение всех политических заключенных.

4. Расследование по всем фактам насилия над гражданами, с наказанием всех виновных, отдававших и выполнявших преступные приказы.

Ничего другого тут не хотели, не просили и не требовали, просто исполнения законов страны, морали и здравого смысла. Иначе это не мог оценить Кирилл, с удовольствием ответивший на последний призыв мужчин с рупором:

– Жыве Беларусь!

– Жыве!

Этот ответ перерос в долгое решительное скандирование:

– Жыве Беларусь! Жыве Беларусь!

А затем сменилось танцами, под волынку с барабанами, потому что Инна прямо к парням притащила музыкантов, вышла уникальная зона. Народные мотивы, танцы, а над всем этим два парня с плакатом о большой семье и хруст сухариков.

– Ай, да пошло оно все, – внезапно сказал Артур, скидывая рюкзак и отдавая флаг Сергею.

– Ты чего? – попытался заикнуться тот, но тут же улыбнулся, видя, как Артур схватил Машу и пошел с ней танцевать, словно они действительно уже победили и можно начинать праздновать.

Иван с Инной тоже не стали отказывать себе в удовольствии потанцевать, оставив пса на поруки Кириллу. Руслан утащил следом несмелую Валю, а Катя это снимала, не прекращая улыбаться.

– Мне нравится Новая Беларусь, – заключил Сергей, продолжая хрустеть сухариками и улыбаться.

Кирилл даже не спорил с ним, только кивал, а потом забирал флаг, потому что Сергей нашел кого-то из знакомых и просто обязан был переговорить.

– Я быстро, – сказал он и помчался с кем-то обниматься в зоне видимости, а там и Маша утащила Артура из танцев.

– Не будь таким упрямым, – ругалась она. – Нам еще назад добираться на окраину.

– Ла-а-адно, – нехотя, соглашался Артур, в котором Кирилл внезапно увидел совсем другого человека, этакого добродушного улыбчивого парня, не шумного, как Сергей, а скорее мягкого, из таких обычно, говорят, веревки вить можно, но что-то пошло не так, ну или сработала истина, что конец у любой веревочки обязательно найдется.

Только перемена в Артуре, видимо, делала его заметней, мгновенно привлекая журналиста.

– Не поговорите с нами? – спросил он, пока без микрофона.

– Простите, нет. Не хочу, – ответил Артур, мгновенно напрягаясь, но журналист не стал настаивать.

– Извините, – просто сказал он, уходя дальше, явно собираясь снять танцы, а может быть пообщаться с кем-то с ярким плакатом.

– Эх, ну как ты мог его упустить?! – спросил Сергей, прибежав обратно, как только журналист скрылся. – Это были ребята с БелСата?

– Да, вроде оттуда, – пожал плечами Артур, – я не даю интервью и автографов.

– А вот и зря! – возмутился Сергей. – И вообще, мог бы для меня его придержать, я бы им все сказал про этого усатого!

Смирный до этого пес неожиданно гавкнул, явно пытаясь осадить Сергея, чем снова рассмешил всех, даже шумного активиста.

– Нет, ну вы чего? Я вам не режим, чтобы меня не любить, – со смехом сказал он.

– Мы тебя любим, но ты редкостный балбес, – честно ответил Кирилл.

Сергей не обиделся, а весело рассмеялся, заметив, что скоро начнет темнеть.

– Надо бы наверно потихонечку идти отсюда, – сказал он прямо. – Я еще хочу пару фото у здания КГБ, а это значит, что туда надо вернуться до темноты.

– Как скажешь, – согласился Артур, очень медленно мрачнея, словно какой-то свет в нем вспыхнул и снова померк за мутным стеклом, но не исчез целиком, в этом Кирилл не сомневался, а еще понимал, что именно этот свет и выбрала его сестра.

– Пойду скажу ребятам, чтобы завязывали, – сказал Сергей.

– Да, но последний танец мы все же станцуем, – сказал Артур, снова вытягивая Машу к танцующим, там как раз сменилась мелодия. Под медленный мелодичный мотив можно было танцевать в обнимку, не выпуская флаг, словно тот не мог не участвовать в танцах.

Люди вокруг ритмично аплодировали и притопывали. Это было так заразно, что даже Кирилл не удержался, уничтожив остатки воды. Упаковки от сухариков он запихнул в бутылку, а ту Сергей просто спрятал в свой рюкзак.

Медленный танец для ребят стал последним.

– Я люблю вас, белорусы! – неожиданно крикнула Валя, отступая от танцующих.

Толпа ответила ей одобрительными возгласами и аплодисментами, а какая-то девушка и вовсе крикнула:

– Мы тоже любим тебя!

Валя с ней была не знакома, но не смутилась, а только улыбнулась, отступая, крепко сжимая руку Руслана.

– Вперед на захваченный проспект! – заявил Сергей и тут же добавил: – Не теряем знаменосца!

При этом ему пришлось догонять Артура, который успел вырваться вперед.

От мрачной настороженности в каждом уже ничего не осталось. Прямо с площади ребята дружно сошли с тротуара на проспект, сливаясь с людским потоком, шагающим вперед, и все активно фоткались. Кирилл тоже понял, что ему жизненно необходимо пару фото на память с Сергеем, с Артуром и Машей, даже с Иваном, которого он знать не знал. Никто не сопротивлялся, время от времени приостанавливая движение.

Среди серьезных снимков внезапно получилось и пару забавных. Пес Ивана внезапно попытался отобрать у Сергея хозяйский флаг, схватив его за угол, а Иван это со смехом заснял. Катя смогла заснять, как Маша с Артуром украдкой целуются под крики «Уходи», это оказалось особенно милым, словно заявление, что он уйдет, а они останутся.

– Да ну вас, – отмахивался Артур.

– Не нас, а его! – исправлял Сергей и снова смеялся, вырываясь вперед, чтобы прорваться к толпе у здания КГБ. Там на ступеньках как раз была Мария Колесникова и говорила с людьми, пока люди кричали «Уходи» и «Трибунал».

– Кажется, мне не святят фоточки на лестнице, – разочарованно вздохнул Сергей. – Не смогу показать внукам захват лестницы КГБ.

Его шутку никто оценить по-настоящему не смог, потому что внезапно толпа начала странное движение, а впереди показались синие огни сирен и мятый грубый отзвук рупора.

Кирилл ничего не успел понять, а его дернули прочь с дороги. Сергей просто схватил его за майку и потянул назад, пытаясь прикинуть, куда бежать, а потом выдохнул, наконец разобрав, что происходит.

– Уважаемые граждане, освободите проезжую часть[102], – говорили гаишники в рупор.

– Тьфу, блять, – шепотом выругался Руслан, а Сергей весело хлопнул его по плечу, только рука у него все же дрожала, несмотря на наигранное веселье.

– А ты представь, как очко сжалось у парней в этих двух машинах, а? – сказал он, смеясь. – Вот так вот въехать в такую толпу. Если эта толпа захочет, она же их вместе с машинами раздавит.

– Это да, – согласился Руслан, а Кирилл осмотрелся, пытаясь найти Машу.

Они с Артуром как раз возвращались к ним, и было совершенно не ясно, как успели так далеко отступить. Комментировать их побег никто не стал, разве что от души покричали с толпой «трибунал», еще раз осознав, что в стране полный беспредел, раз уж они дергаются от звука рупора.

– Уроды, – рыкнул Сергей, когда все же подошел поближе к зданию КГБ, но рассуждать о том, чем на самом деле тут должны заниматься, не стал, а пошел дальше, генерируя новую шутку. – Скоро нам не нужно будет запускать атомную станцию! – заявил он.

– Почему? – не понял Руслан.

– Потому что многие в нашей стране со страха уже жопой атомы расщепляют! – заявил Сергей.

Кирилл подумал, что тупее этой шутки просто не бывает, но, прикрывая глаза, все равно улыбался как дурак.

– В начале недели только орехи кололи, так мы их шатали, а теперь уже атомы, еще немного и начнет подгорать[103]! – продолжал Сергей.

– Остановись, – попросил его Артур, который то ли пытался не смеяться, то ли сгорал от стыда.

Зато его замечание пробудило в Иване дикий смех. Он его оценил явно больше, чем все остальные шуточки.

– Много вы понимаете, – ворчал Сергей, по-настоящему не обижаясь.

Половину дороги возле них уже освободили, людей на тротуаре были слишком много, потому движение было слишком медленным. Появившиеся машины сигналили, возвращая уже привычный гул, а у мусорниц на тротуарах нашлись большие мусорные мешки, в которые можно было скинуть пустые бутылки. Сергей еще и содержимое своей пепельницы-баночки вытряхнул явно довольный собой.

На пересечении улицы Ленина и проспекта все притормозили, прощаясь с Ваней и Инной.

– Мы с толпой в сторону Немиги двинемся, – сказал Иван и никто с ним не стал спорить, просто все дружно обняли их обоих, только, прощаясь с Артуром, Иван сделал вид, что ударил кулаком по гипсу, прикоснувшись костяшками пальцев к краю гипса.

– Будем стоять до конца, – пообещал он.

Артур на это кивнул, позволяя Инне себя обнять.

– Берегите себя, – сказала она, прощаясь со всеми, и помахала рукой, удаляясь в толпе.

Их уводил строгий пес, явно самая серьезная личность сегодняшнего дня. Иван улыбался, то и дело оборачиваясь, а Инна, держа его за руку, шла задом наперед, махая им рукой, пока не исчезла в толпе.

– Перекур, – объявил Сергей, но на этот раз курили лишь он и Кирилл.

Артура на сигареты уже не тянуло.

– Я вообще до этого лета не курил, – признался он, пожимая плечами.

– Ничего, бросишь в Новой Беларуси, – отмахнулся Сергей и пообещал: – Я тоже брошу, как только он уйдет, тут же!

– Слабо верится, – хохотнул Кирилл, зная, что Сергей курит класса с девятого, если не больше.

– Слово честного человека! – заявил Сергей и снова возглавил компанию, спрятав импровизированную пепельницу в рюкзак.

Наземных переходов на перекрестке не было, но люди шли вперед, раз уж машин все равно не было видно.

Машины ГАИ ехали обратно, но освободить вторую часть дороги оказалось не так-то просто, слишком много там оказалось людей, прошло не меньше пяти минут, прежде чем люди освободили самую крайнюю полосу, им некуда было уходить, но и движению они не мешали, зато, выйдя к Александровскому скверу, люди снова закричали «Фу» и «Позор», видя оцепление из парней в зеленой форме и черной защите, еще и со шлемами, еще и в балаклавах, уже по традиции.

– И че они там стоят? – спросил Руслан, хмурясь.

– Чтобы овцы не разбежались, – зло пошутил Сергей.

– Все прозаичней: дальше по улице администрация президента, – прошептал Артур.

– Зануда! – со смехом заявил ему Сергей, но, махнув рукой, пошел «захватывать» Октябрьскую площадь, только там осознав, что он так и не вернул Ивану флаг, а, заглянув в телефон, понял, что появился интернет.

– Можно читать новости!

Руслан именно этим и занялся, а Кирилл решил написать Вите. Ходить кругами он при этом не стал, выдал все прямо:

«Я хочу к тебе приехать. Можно?»

Витя сообщение прочел быстро, видимо следил за новостями с нетбука, который, по словам Кати, ему привезли. Зато отвечать он не торопился. Шагая по площади, Кирилл просто смотрел на чат с прочитанным сообщением, все понимая, а потом выдыхал, видя, что ему набирают ответ.

«Приезжай», – ответил Витя, но тут же добавил: «Только без жалости, пожалуйста».

«Договорились, – мгновенно согласился Кирилл. – А что привезти?»

«Книгу привези хорошую, но без рабов, войн и революций».

«Про любовь?» – попытался пошутить Кирилл.

«Да! – согласился Витя. – Такую, чтобы в жопе слиплось!»

«Хорошо», – согласился Кирилл, приправляя сообщение смайликами.

«Это я шучу, если что», – добавил Витя, и Кирилл не удержался от улыбки.

«Да понял я», – ответил он, никогда не забывая, как лучший друг детства морщился на всех любовно-лирических темах на уроках литературы, жалуясь на эту самую слипшуюся жопу – типичный романтик, что с него взять.

Пообещав что-нибудь интересное найти в родительской библиотеке, Кирилл просто выяснил, когда и куда приехать, как найти палату, и на всякий случай убедился, что ничего съестного везти не надо.

«Мне навезли всего. Я сам тебя накормить могу», – прямо сказал Витя, а не верить ему смысла не было.

– Он разрешил мне прийти, – признался Кирилл Кате, как раз, когда они миновали площадь, а та мгновенно обрадовалась.

– Это хорошо! Вместе пойдем?

– Ну это уж пусть он решает. Мне было велено прийти в пять, – пожал плечами Кирилл.

– Поняла, тут ты прав. Будем просто на связи. Дай мне свой номер, я тебе еще рекомендации его психотерапевта скину.

– Платного? – уточнил Кирилл, пытаясь представить, сколько вообще может стоить психотерапия.

– Нет, там человек сам вызвался помочь, – заверила Катя и первой дала свой номер, а Кирилл ей свой.

Пока они так болтали, дошли до парка Янки Купалы и узнали, что ребята решили переходить здесь дорогу.

– По той стороне дойдем до Якуба Коласа[104], а там можно и начать рассасываться, – сообщил Сергей. – Маршрутки вон уже ходят, трамваи никто не отменял, да и метро наверно уже работает.

– Не факт, – сказал Артур, – Хотя лично я намерен дойти до дома пешком.

– В темноте?

– Я честный человек, да и толпа будет идти до самого Уручья, чего мне терять? – развел он руками.

Спорить с ним никто не стал, просто перешли дорогу тут, махая руками транспорту, остановившемуся на перекрестке и сигналившему идущим по проспекту людям, а потом снова застряли на перекрестке, покричав при этом на светофоре всем полюбившийся призыв:

– Лукашенко в автозак!

Перешли дорогу и чуть не сложились пополам от смеха, увидев парня в одиночном пикете с плакатом:

«Будь со мной, у меня 80,1 см»[105]

– Этот парень не случайно стоит у цирка, – заключил Сергей.

Кирилл на это только кивнул, не переставая улыбаться. Дурацкий плакат, почти не смешной, но не смеяться все равно не получалось.

Болтая уже о совсем отвлеченных делах, они то смеялись, то кричали со всеми, то махали руками проезжающим мимо машинам, все в традициях свободной страны: хочешь кричи, хочешь смейся, а хочешь, можешь ехать мимо протестующих со строгой миной, никто тебя все равно не заметит.

Не теряя приподнятого духа ребята бодро миновать мост через Свислочь и добраться до площади Победы.

На подступах к площади, на лавочке среди деревьев протестующих провожали взглядом четверо мужчин в оранжевых сигнальных жилетах, все немолодые, осунувшиеся, но один из них все равно украдкой, тайком от остальных показал два пальца толпе, затравленно и осторожно.

Сергей ему подмигнул, но активно выдавать его не стал, весело улыбаясь.

На площади движения уже не нарушали. Колона спускалась в подземный переход и выныривала у ресторана «Березка», радостно приветствуя тех, кто уже был там, потому что его явно захватили протестующие. Многие прямо так и сидели с флагами на плечах, кто-то выдавал себя ленточкой на руке, кто-то браслетом, а кто-то привычным уже жестом.

Не помахать своим руками было просто грех, зато на плакаты уже никто не обращал внимание, даже крики толпы уже становились обыденными, хотя что-то внутри кричало со всеми и радовалось, а потом замирало на подступах к площади Якуба Коласа, потому что на проспект мрачным рядом выезжала колона автозаков и двинулась в сторону Уручья, а значит прочь от центра.

– И не надоело им ездить? – спросил Сергей, кривясь.

– Ничего, больше катаются – быстрее деньги закончатся, – хмыкнул Руслан, но тут же толкнул в бок Сергея, указывая на мужчину явно асоциальной внешности – грязного, но видимо трезвого, сидевшего у стены магазина.

– Жыве Беларусь! – сказал этот мужик, уловив взгляд.

– Жыве! – весело ответил Сергей и рассмеялся. – Если уж такой электорат выполз, то победа точно за нами.

– Не обольщайся, – осадил его Артур, – ни один диктатор так просто не уходил. Он будет бороться, так что надо быть готовыми к долгой борьбе.

– Да ладно? – не поверила Катя. – Разве прямо сейчас мы не доказали, что нас не десять процентов, что нас много больше?

– Да ему плевать, разве не ясно? Неужели по выборам не поняла, что его совершенно не волнует, сколько там людей его поддерживает.

– Раньше его действительно поддерживали и верили, ну или тупо ничего другого не видели, а теперь что угодно, только бы не он, – покачала головой Маша.

При этом, чтобы попрощаться нормально, они отступили с проспекта на небольшую площадку перед Белгосфилармонией[106], а там уже стали обниматься.

– Берегите себя, – просила Валя, которую Руслан собирался отвести домой.

– Обязательно, – отвечала Маша, готовая дальше за руку шагать с Артуром по проспекту.

– Каждый день и до конца! – напомнил Сергей.

– До конца, – согласился Артур и позволил шумному парню обнять себя, а потом попросил передать привет Вите. – И пусть поправляется.

– Спасибо, – вместо Вити ответила на пожелание Катя и сложила из рук сердце, пытаясь выразить не только благодарность, но и любовь к этим людям, к этому городу и к этой стране.

Они расходились, но эта самая любовь оставалась с ними. Любовь к стране, за которую они готовы бороться до конца, мирно, но изо всех сил, несмотря ни на что…