Дух воина

Глава 4 Испытание

Женьку трясло от волнения. Он уже успел смириться с тем, что умер в своем мире. Прошлого все равно не вернуть. А здесь все по-другому, здесь даже не средневековье, а дикая степь. Но ему не привыкать.

Однажды он все лето жил с приятелем в шалаше на берегу Волги. Мылись в реке, нужду справляли в кустах, а ели то, что удавалось украсть на дачах, благо недостатка в еде никогда не было. Славное время! То шашлыки, то рыба копченая, то овощи наисвежайшие. Потом и яблоки. Хлеб таскали из птичников, там же иногда и курицу прихватывали, но это если уж совсем прижимало. С курицей возни много: ощипать, выпотрошить, разделать. И, главное – ну сварили. Раз поели, два. Три. А потом – надоело. Закопали остатки. Огурцы лучше – футболкой протер и жуй.

Тут по сравнению с «дикой» жизнью просто санаторий. И еду сварит кто-то другой, и помыться организуют, и одежду вон выдали вполне себе крепкую, хоть и поношенную. А самое главное – никаких тебе небоскребов, машин, метро и гонок на выживание. Тут ты просто живешь. Идеально. Да еще тут жарко.

Женька понимал, что самая интересная жизнь – она явно не в шатрах. Воины – вот кто элита здешнего мира. А для того чтобы стать воином, нужно учиться. На лошади он не сидел ни разу, правда, умел ездить на велосипеде и мопеде. И даже на права учился, но экзамен по теории завалил. Ну и ладно. Зачем нужны эти правила, если никто их не соблюдает? К тому же у него никогда не будет машины, вот так-то. Драться саблей он тоже не умел. Зато умел воровать. И драться ножом. Тут он Аасора не обманывал – мало кто мог сравниться с Женькой в ловкости. И в меткости – он мог броском перерезать натянутую веревку. Да что там веревку – лист с дерева срезал. Только бы нож попался хороший! Здесь такой не достать, а Женькина коллекция ножей осталась где-то на чердаке московской многоэтажки, там у него имелся схрон. Ну и пусть – плата за жизнь такая. Ножи было страшно жалко, но себя гораздо жальче. И все же: не мертвый – это главное. Так что, Дженай, прекращай ныть и готовься к испытанию, которое тебе придется пройти.

Аасор, мерзкий старикашка, про испытания рассказывать наотрез отказался. Сказал – каждому свое. Тоже мне, оракул нашелся. Знать бы, что его ждет – было бы не так страшно. Драться Женька не боялся, а вот неизвестность страшила.

Разумеется, Женька не выспался. Уснешь тут от волнения! Поднялся с первыми лучами солнца, не в силах больше лежать. Будить Аасора не стал, тихо вышел из шатра. Сел на циновку, скрестив ноги, уставился в небо. Небо! Он мог никогда больше его не увидеть! Воздух! Какой он сладкий! И даже боль в сведенной судорогой ноге напоминала теперь уже Дженаю, что он жив. Это было немыслимое счастье.

Закрыл глаза, подставляя бледное лицо лучам рассветного солнца и ощущая настолько острое счастье, что слезы сами собой навернулись на глаза. Плакал Женька разве что пару раз в жизни – и то от боли. А сейчас у него, наоборот, ничего не болело. Глупость какая – реветь как девчонка.

– Как тебя там… мальчик, – раздался тихий голос. – Пойдем.

Женька мгновенно распахнул глаза. Девушка, кажется, внучка Аасора. Красивая, с круглым лицом, веселыми глазами и двумя черными косами. Он ее уже видел: она приносила еду пару дней назад. Улыбалась еще ему так приветливо, ямочки на щеках демонстрировала.

Женька вскочил, оправляя на себе рубаху. На всякий случай кивнул. Девушка откинула голову и рассмеялась – как колокольчики зазвенели.

– А ты забавный, – сообщила она. – Пойдем, там тебя ждут. Потом поговорим, если захочешь.

– Меня зовут Дженай, – сообщил Женька немедленно.

– Я – Листян.

О чем говорить с красивыми женщинами (впрочем, и с некрасивыми тоже), Женька понятия не имел, поэтому дальше шел молча. Девушка то и дело оглядывалась, приоткрывала рот, чтобы что-то спросить, но Женька делал лицо кирпичом и демонстративно ее не замечал. Только бы не вздумала с ним заговорить! Страшно.

Так и дошли – молча. Вдвоем.

На большом вытоптанном поле был выложен камнями круг вроде арены – большой, метров десять, а то и пятнадцать в диаметре. В камни были вставлены факелы, пока не горевшие. Возле «арены» топтались мальчишки. Разные – и восьми лет на вид, и двенадцати. Кто-то в лохмотьях, кто-то – в красивых разноцветных шмотках. Ясно-понятно, социальное неравенство.

Воины тоже были – Женька насчитал шестерых. Один уже в возрасте. Можно было бы сказать – старик с лицом, изрезанным морщинами и седыми волосами ежиком – вот только держал спину «старик» очень ровно и немощным не выглядел. Двое из «взрослых» – едва ли старше Женьки. На вид им не больше восемнадцати. Тонкие, еще не звери – звереныши. Лица спокойные, суровые, а в раскосых глазах искрится лукавство. Одеты все воины одинаково: в широкие рубахи без рукавов и штаны, заправленные в невысокие кожаные сапоги на толстой подошве. За спиной – луки. На поясе – мечи (или сабли? Женька не разбирался). Длинные. На вид – опасные.

Краснорубашечный, на которого Женька затаил обиду, тоже был тут – без лука, без сабли, с одним только ножом, заткнутым за широкий пояс. Поглядел на Женьку насмешливо – с ног до головы окинул презрительным взглядом.

– Эй, рюс, подойди. И слушай. Ты не кох, но Аасор сказал – воин из тебя выйдет. Дома-то кем был? Такой взрослый – а как девчонка хилый.

– Сиротой был, – спокойно ответил Женька, любивший таким образом ставить на место наглецов. В России сирот жалели. – Родителей никогда не видел. Скитался. Воровал. Еще вопросы?

Краснорубашечный озадаченно крякнул. Такого ответа он явно не ожидал. Снова окинул взглядом, теперь уже без насмешки, внимательно.

– Сколько зим тебе?

Женька немного замялся. Мелкий, худющий – в Москве, если сравнивать со здешними мальчишками, он был не такой уж и миниатюрный. Даже выше, чем многие старшие. Но сказать, что ему уже восемнадцать – да это просто смешно! Его не поймут.

– Пят… надцать.

– Много. В таком возрасте наши дети – уже мужчины. Ну, посмотрим, на что ты способен. Верхом ездить умеешь? Лук?

– Не умею, – угрюмо ответил Женька, уже понимая, что все – воином ему не быть. Кому нужен ничего не умеющий переросток?

– Ладно. Постой, погляди, как проходят испытания. Если решишься – скажи.

В глазах краснорубашечного мелькнула жалость, а жалости Женька терпеть не мог. Шагнул за ним, шипя, как дикий кот:

– Решусь. Прямо сейчас. Какая разница когда? Хуже-то уже не будет.

Узкоглазый остановился, задумался.

– Ты же не знаешь, что тебе нужно сделать.

– А если буду знать, это что-то изменит?

– Да. Ты успеешь продумать, как действовать.

– А что, в настоящем бою всегда все идет по плану?

Краснорубашечный смотрел на него долго-долго. Молчал. Женька тоже молчал, понимая, что если его сейчас допустят к испытаниям – он уже наполовину победил. Ну что тут могут от него потребовать? Заставить драться с кем-то из старших? Скажут шагнуть босыми ногами в огонь? Отрежут палец, вырвут ногти? Привяжут за ноги к коню? Воображение рисовало самые немыслимые ужасы.

Наконец мужчина кивнул.

– Меня зовут Баяр, – сказал он. – И я возьму тебя учеником в свою сотню, если ты справишься.

Женька широко улыбнулся. Он догадывался, что узкоглазый сказал что-то важное, к тому же мальчишки вокруг него, до этого молча прислушивавшиеся к разговору, вдруг загалдели, затолкались.

– Нечестно! – закричал парнишка в шитой золотом рубахе. – Ты всегда берешь трех, редко – четырех! Почему – чужестранец?

– А я беру не самых знатных, Охтыр, – спокойно ответил Баяр. – И не самых сильных. И не самых ловких. Я беру тех, в ком сильнее душа воина. В рюсе она есть. Я ее вижу. Осталось только понять, хватит ли его, чтобы выдержать мое обучение.

Мальчик что-то процедил сквозь зубы, сплюнул, а Женька вдруг понял, что даже если Баяр возьмет себе двух – этот вот Охтыр точно не будет в их числе. Так ему, выскочке, и надо.

– Выбери себе оружие, рюс. Можешь взять у воинов любое.

Женька широко раскрыл глаза: оружие? Ему еще и оружие дадут? Ну, тут все просто. Ему нож нужен. А лучше два. Большой и поменьше. Оглядел с ног до головы Баяра, протянул руку. Достал из-за его пояса кинжал, повертел в руках. Нет, для него – тяжелый. Запястье быстро устанет. Отдал обратно.

– Хочешь нож? – угадал узкоглазый. – Эй! Дайте ему ножи!

Взрослые мужчины, толпящиеся у «арены», подошли и выложили на землю у ног Женьки с дюжину разных ножей. Кривые, прямые, разной формы и размера. С деревянными или костяными рукоятками, один даже – украшенный какими-то камушками. Женька хотел их все. Он страстно любил ножи. Но все ему не дали бы, поэтому он долго вертел в руках каждый, взвешивал, проверял остроту – и наконец выбрал себе два, как и собирался. Длинный, с узким и очень острым лезвием, не нож даже, а кинжал – тот самый, с драгоценными камушками. Подобный легко метать в цель. И второй – короткий, широкий, с очень удобной рукоятью. Повертел в руках, остался доволен. Отличное оружие, с таким не страшно. Если, конечно, на него сейчас не напустят вот этих подростков, наблюдающих за чужестранцем со злостью и завистью.

Женька вдруг ощутил себя в детском доме – снова. Один против всех. Поежился. Он не боялся драки один на один, а вот толпы – боялся. Нет, неправильное слово. Он ненавидел толпу. Знал, что не выстоит. Знал, что когда несколько человек идут на одного – это всегда жестоко. У толпы другое мышление. Ей можно все. Для нее нет моральных норм и запретов. Если не виноват кто-то один – не виноват никто.