Дура

АКТ ТРЕТИЙ

В тот же вечер, между пятью и шестью часами. Севинье и Лабланш ходят по комнате в разных направлениях, садятся, встают. Морестан сидит за своим письменным столом.

Лабланш (насмешливо, свысока). Итак, мы, кажется, еще раз сменили объект обвинения?

Севинье (ледяным тоном). Не вижу, что вы находите в этом забавного.

Лабланш. По два обвиняемых на дню! Дорогой мой, за вами не угонишься! Теперь ваш выбор падает на мадам Боревер?

Севинье. С вашего разрешения!

Лабланш. Ну бросьте!

Севинье. Мне совсем не до смеха!

Лабланш. А мне так – наоборот! Когда я уходил от вас три часа тому назад, вы были убеждены в виновности ее мужа.

Севинье. Я столкнулся с новым фактом.

Лабланш (поддразнивая). Новые факты – ваше сильное место.

Севинье. Муж открыл, что жена ему изменяет.

Лабланш. Но в этом-то что нового! (Хохочет.)

Севинье. Настолько много нового – все для него перевернулось! Раньше он и не подозревал, а теперь – в бешенстве. И начинает давать обличающие показания.

Лабланш (легко, как бы не придавая этому значения). Ох, и мстительны обманутые мужья!

Севинье. Зачитайте, Морестан!

Морестан (читает бесстрастным тоном). «А, шлюха!» (Ла-бланшу.) Простите, пожалуйста! Это не я, я читаю!

Лабланш (удивленно). Он сказал «шлюха»?

Mорестан (продолжая чтение таким же бесстрастным голосом). Сказал. И далее: «Ну, теперь я вам все расскажу». Вопрос: «Так, значит, вы нам не все рассказали?» Ответ: «И предупреждаю, что преподнесу вам немало сюрпризов».

Лабланш. Может быть, сразу и перейдем к сюрпризам?

Севинье. Не беспокойтесь, они начались без паузы. Морестан, продолжайте! (Подает ему знак продолжать.)

Морестан (читает). «Первым на месте преступления оказался не я, а моя жена».

Лабланш. Что? что?

Севинье (настал его черед насмехаться). Ну, как сюрприз?

Морестан (читая). «На ней, как вы знаете, было красное вечернее платье. Но хочу обратить ваше внимание на тот важный факт, что она была в перчатках».

Лабланш. О! О!

Севинье. Элементарная предосторожность!

Морестан (читая). Вопрос: «Почему вы не говорили о перчатках на первом допросе?» Ответ: «Тогда у меня еще не было рогов!» Вопрос: «Что делала ваша жена, когда вы вошли?» Ответ: «Она склонилась над Жозефой. Раньше я ведь ей верил. И поверил тому, что она сказала, что Жозефа убила своего любовника. Но теперь я вспоминаю свое первое впечатление – мне показалось, что она вкладывает ей в руку револьвер. Револьвер, на котором она, в перчатках, не оставила следов».

Севинье. Ваша правда, обманутые мужья мстительны! (Знак Морестану).

Морестан (читает). Вопрос: «Вы обвиняете вашу жену в убийстве Остоса?» Ответ: «Со всей ответственностью».

Лабланш. Но это безумие!

Морестан (читает, не обращая внимания на Лабланша). Вопрос: «В чем же причина убийства Остоса вашей женой?» Ответ: «Причины не было».

Лабланш. Вот видите, «не было»!

Севинье (уверенный в себе). Морестан! (Дает знак продолжать.)

Морестан. «Причины не было. Она хотела убить не его, а меня».

Севинье. Милейшие люди, ваши Бореверы!

Лабланш (живо). С какой стати они – «мои Бореверы»?

Морестан (продолжая чтение). «В тот день, днем я договорился с Жозефой, что мы встретимся вечером, в одиннадцать часов. Когда мы уславливались, я думал, что моя жена у себя в гостиной, на втором этаже. Я ничего не подозревал, тем более что она спустилась лишь минут через пятнадцать, и в самом радужном настроении. Так вот! Мне уже тогда надо было остерегаться. Она все слышала! Клянусь, слышала!»

Лабланш (который видит в этом для себя одни неприятности). Какую яму они себе роют!

Севинье. Чувствуете, да?

Морестан. «Моя жена убила Остоса, потому что приняла его за меня. Вот!» Вопрос: «Тем не менее, даже по вашим собственным словам, Остос был на целую голову выше вас. Как ваша жена смогла перепутать?»

Лабланш (к Севинье). Прекрасный вопрос.

Севинье. Спасибо.

Морестан. Ответ: «Его погубили испанские предрассудки. В комнате была полная темнота. Мари Доминик целилась в смутную тень в глубине комнаты. Если бы у Остоса были такие же вкусы, как у меня, он остался бы жив. Потому что я, знаете ли, люблю видеть, что делаю. Я всегда зажигаю свет». (Извиняясь.) Простите, пожалуйста, я ведь только читаю.

Лабланш (озабоченно). Продолжайте, пожалуйста.

Морестан (читая). «Она выстрелила, чтобы стать вдовой. Чтобы выйти замуж за своего любовника. Но только вот выстрелила не по той мишени. Представляю, какое у нее было лицо, когда она узнала Остоса!»

Короткая пауза.

Лабланш (размышляя). Кое-что в этой версии меня не удовлетворяет. Даже удивляет. Почему он раньше показал, что первым вошел в комнату?

Севинье. Минуту терпения! (Знак Морестану.)

Морестан (читая). Вопрос: «Почему раньше вы показали, что первым вошли в комнату?» Ответ: «Я был в полной растерянности. Она уверяла меня, что это единственный выход. Она повторяла мне без остановки: „Решайся! Жозефа сейчас придет в себя!“ Я ведь ей полностью доверял. Повторяю вам, я тогда еще не знал о ее измене».

Короткая пауза.

Севинье. Представляете себе это страшное совещание, этот ужасный военный совет – перед трупом жертвы и Жозефой без чувств.

Лабланш. Ее вы потом допросили?

Севинье. Естественно!

Лабланш. Отдельно? Без Боревера?

Севинье. За кого вы меня принимаете?

Лабланш. Я спрашиваю, потому что вы не всегда придерживаетесь положенных правил! Признает ли она, что изменила мужу?

Севинье. Яростно отрицает.

Лабланш. А он сказал вам, кто ее сообщник?

Севинье. Нет.

Лабланш. Вот и рушится ваше обвинение! Нет движущей причины!

Севинье. Жозефа Лантене утверждает категорически…

Лабланш. О! Ваша Жозефа!.. Вы в нее влюбились – или мне кажется?

Севинье. Если бы вы слышали, что говорила мадам Боревер, вы бы очень усомнились в ее добродетелях.

Лабланш. Не знаю.

Севинье. Это сильный противник. Она в сто раз сильнее мужа…

Лабланш. И прежде всего очень, очень хороша.

Севинье…и знает это. Во время допроса все время подкрашивалась, а мне говорила: «Простите меня, но я бы красилась, даже если бы мой любимый мужчина был слепым от рождения».

Лабланш. Очаровательно!

Севинье. Это был просто шквал обаяния и веселости… до той минуты, пока я ей не задал одного вопроса.

Морестан (читает). Вопрос: «В тот вечер у вас на руках были перчатки?»

Севинье. Воцарилась мертвая тишина.

Морестан. Я пометил: «тишина». Ответ: «Почему вы меня об этом спрашиваете?» Вопрос: «Когда вы вошли в комнату, они еще были у вас на руках?» Ответ: «Не знаю, возможно. Я возвращалась из гостей, когда услышала выстрел. Возможно, я не успела их снять».

Лабланш. Великолепный ответ.

Севинье. Тем более великолепный, что она добавила: «Да нет, я уверена, я была в перчатках и даже об этом говорила инспектору Кола на первом допросе».

Лабланш. Вот видите!

Севинье. Но с этой самой минуты она уже стала совершенно другой. Куда исчезла оживленность! Косметическую сумочку она мигом захлопнула. Она поняла, что муж ее раскололся.

Лабланш (с сомнением). О-о-о!

Севинье (улыбаясь). Я со своей стороны приложил все усилия, чтобы утвердить ее в этой мысли. Я был неловок до неприличия. То я говорил слишком много, то слишком мало. Фраз своих не кончал. Останавливался на полуслове. Ее охватил страх.

Морестан. Господин следователь настоящий виртуоз!

Лабланш. Виртуозность в сторону. На чем же она поймалась?

Севинье. На внешне очень безобидном вопросе. Я ее спросил, почему она так протестовала, когда я сказал, что хочу допросить ее мужа без нее. Не потому ли, что боялась, что он собьется с текста, который она с ним разучила?

Лабланш. Детская ловушка!

Севинье…в которую она тем не менее попалась! (Знак Морестану.)

Морестан (читает). Ответ: «Я уверена, что это он сказал вам и про перчатки и про текст».

Севинье. Я как бы с сожалением признался, что она угадала. И прочел ей показания Боревера.

Лабланш. Ах да…

Севинье. Ну и тогда мы удостоились лицезреть водопад слез.

Морестан. Плачет она, наверно, соляной кислотой.

Севинье. И тогда голосом, прерывающимся от рыданий, она стала обвинять его. (Саркастически.) Естественно, сама того не желая, бедное дитя! Прочтите нам этот пассаж, Морестан. Шедевр!

Морестан. Ответ: «Когда я вошла в комнату, я увидела мужа, склонившегося над Жозефой. На какое-то мгновение мне даже показалось, что он и ее убил. Он метался как загнанный зверь. Во мне заговорила жалость, и я вспомнила, что я его когда-то любила. И тогда (вы можете меня осудить за это, господа) я решила стать его сообщницей. Сообщницей человека, который теперь меня обвиняет. Этими перчатками, о которых я и сама говорила и о которых он осмелился вам говорить, я вытерла револьвер и вложила в руку Жозефы. А теперь он обвиняет меня в том, что стреляла я!»

Лабланш (Морестану). Господи, как вы плохо читаете!

Морестан (обиженно). Я читаю как секретарь. Читал бы иначе – снимался бы в кино, как все.

Лабланш (сухо). Ладно, пусть плохо, но продолжайте.

Морестан. «Он меня предупредил». Это мадам Боревер говорит. «Он мне сказал: «Если меня прижмут, я обвиню тебя». Он мстит мне за мои деньги, за свою впустую прожитую жизнь. Он мстит мне за то, что существует только за мой счет».

Лабланш. Я предпочитаю версию жены версии мужа.

Севинье. Вот как?

Лабланш. Вы, разумеется, устроили им очную ставку?

Севинье. Немедленно. Это было отвратительно! Но я сказал, чтобы записывалось каждое слово. (Знак Морестану.)

Морестан (читает). Мсье Боревер: «Мерзкая дрянь!» Мадам Боревер: «А вы… вы…» (Замолкает.) Извините меня, я не разберу, что записал. Они говорили одновременно и очень быстро. Во всяком случае, знаю, что слово непечатное.

Лабланш. Непечатное слово пропустим!

Морестан (читая). Мсье Боревер: «Итак, решили прихлопнуть дорогого муженька?» Мадам Боревер: «Значит, решили свалить убийство на милую женушку?»

Лабланш. Это ужасно!

Севинье (сидя, очень спокойно). Разделяю ваше мнение.

Морестан (читает). Мсье Боревер: «И эта стерва называлась „подруга детства“! Мадам Боревер: „И я соединила свою жизнь с этим… этим… ба… бла…“ Нет, что-то не то…

Севинье. То, то!

Лабланш. Да наплевать!

Морестан. Простите, но я хочу разобраться. Этим… нет, этим… Вот! (Доволен, что понял.) «С этим…».

Лабланш (не дает ему читать, забирает листки). Вы очень плохо читаете. Дайте сюда. Я лучше пойму, если прочту сам. (Читает. Мало-помалу осознает ситуацию. Садится. Читает.) О! (Читает.) Невозможно поверить! (Морестану.) Что это за слово?

Морестан (наклоняясь над его плечом). «Могила»! (Объясняя.) «Ты это с собой не унесешь в могилу!»

Лабланш (читает). И они оба это подписали? Морестан, будьте любезны, пойдите к следователю Ардуэну, спросите, как там у него с делом Мортимера?

Морестан (понял намек). С удовольствием, господин Лабланш! (Выходит.)

Севинье. Записывает превосходно, да? Даже в протоколе – какая ненависть!

Лабланш (не отрываясь от чтения). Да.

Севинье. Ненависть во взаимных вопросах и ненависть в ответах. Давно затаенная, а теперь разгоревшаяся. Это почти возвышенно.

Лабланш (отдавая листки). Но не убедительно!

Севинье (почти победным тоном). Ну уж нет! Либо он вошел первым, и тогда он – убийца, а она – сообщница.

Либо она вошла первой, и тогда они просто меняются ролями.

Лабланш. Не забывайте, что суд может не принять во внимание взаимные обвинения супругов.

Севинье (хитро). А вы внимательно прочли протокол?

Дабланш. Очень. Возможно, они оба лгут.

Севинье (возвращая Лабланшу его шутку). Вы в нее влюбились – или мне кажется?

Лабланш (холодно). Она по крайней мере говорит с точными деталями. Она обвиняет. А он…

Севинье (продолжая его фразу). …а он хочет и не может понять, зачем ей надо было его убить. Задает этот вопрос и ей и самому себе. Зачем? Или – ради кого? Он жалок.

Лабланш. Согласен с вами.

Севинье. И трагичен! Она засыпает нас деталями, а он даже не протестует. Как вы заметили, она очень точна (улыбаясь) …о чем она, возможно, потом и пожалеет.

Переглядываются, оценивая друг друга. Пауза.

Лабланш. Что вы собираетесь делать?

Севинье. Прежде всего – освободить Жозефу Лантене.

Лабланш. Правильно.

Севинье. Согласны?

Лабланш. Естественно, это надо сделать в первую очередь.

Севинье. Спасибо.

Лабланш (странным тоном). Иначе говоря, если не становиться на формальную точку зрения, это – первое, что приходит на ум следователю, для которого долг – превыше всего.

Севинье. Если я вас правильно понимаю, первое, что приходит на ум, – не всегда самое лучшее.

Лабланш. Вы меня правильно понимаете.

Севинье. И первая мысль – не всегда та, которую стоит приводить в исполнение в первую очередь.

Лабланш. Не всегда.

Севинье. Итак, Лабланш, вы, на моем месте, ее сразу бы не отпустили?

Лабланш. Вы меня очень, очень хорошо понимаете.

Севинье. Неужели!

Лабланш. Ее арест был ошибкой – допускаю!

Севинье. Я совершил ее намеренно.

Лабланш (как бы продолжая урок). И для пользы дела. Исправляя ее, вы ее подчеркиваете. И тогда все грозит скандалом.

Севинье. Тем хуже.

Лабланш. Потерпите минутку! Скандал – это грязь. Дайте ей высохнуть! Она превратится в пыль, а пыль – улетучится.

Севинье. Вы очень хотите защитить Бореверов?

Лабланш (вкрадчиво). Мне кажется, что если оставить все, как оно есть… (Оживленно.) И даже в интересах обвиняемой. Будет время доказать… ее невиновность более безоговорочно.

Севинье (прерывая). Но она же останется в тюрьме!

Лабланш (неопределенно). Ну… несколько дней… недель…

Севинье (возмущенно). Недель?

Лабланш. Не будем преувеличивать. Если дело Остоса останется делом горничной и шофера, через два месяца оно никого не будет волновать.

Севинье. Только горничную.

Лабланш. Послушайте, Севинье…

Севинье. Я знаю, что вы мне скажете. Что с таким именем мне бы лучше заниматься беллетристикой.

Лабланш. Вас перевели в Париж в таком молодом возрасте. Вы вправе надеяться на быструю карьеру.

Севинье. Я и надеюсь, но считаю, что, стреляя по летящей мишени, надо метить выше, чтобы попасть точно в цель!

Лабланш. Или промазать!

Севинье. Если я вас правильно понимаю, следователь может надеяться на продвижение по службе только тогда, когда теряет моральное право судить других.

Лабланш. Я думал, вы честолюбивы.

Севинье. Но не этой ценой. Слишком низко надо согнуться, чтобы разглядеть ступень, ведущую вверх!

Лабланш (с ироническим восхищением). Браво!

Севинье. И, с другой стороны, каждое преступление, которое не постигла заслуженная кара, уносит у нас частичку уверенности в собственной безопасности.

Лабланш. Говорите проще.

Севинье (искренне). Сейчас – не могу. Мне нужно держать высоко голову. Я ведь не лучше других и совсем не радуюсь при мысли, что, может быть, посылаю ко всем чертям свою собственную карьеру.

Лабланш. Возможно.

Севинье (не предполагая, что дело так серьезно). О! Вы думаете?

Лабланш (не отвечая). Да и ваша жена… Вряд ли она это одобрит!

Севинье (повторяет, с нажимом). Вряд ли она это одобрит!

Лабланш. Так что же?

Севинье. Поймите меня, Лабланш, не должна эта девушка расплачиваться за Бореверов.

Лабланш. Некоторое время в тюрьме…

Севинье. Ни дня! Ни часа!

Лабланш. Ну, прошу вас… две недельки.

Севинье (обрывая его). У меня и не просите.

Лабланш. Ну, ваше дело! Все-таки желаю вам успеха! (Выходит.)

Севинье (с озабоченным видом подходит к своему столу. Смотрит на портрет жены, затем набирает номер). Антуанетта?.. Да нет, все хорошо, просто хотел услышать твой голос. Знаешь, мне всегда очень прятно тебя слышать… Конечно, этого мне недостаточно, но я радуюсь, даже если с тобой просто поговорю. Скажи, Антуанетта, ты счастлива со мной?.. Нет, не дурачься, скажи мне, ты счастлива? Только серьезно, скажи это серьезно… Спасибо, родная, это я и хотел услышать. (Вешает трубку.)

Входит Морестан.

(Листает бумаги.) Видели Ардуэна?

Морестан. Да. Вот везет! Убийство – лучшего нельзя желать! Второго такого в жизни не подвернется. И его Мортимер во всем признается! И улики приводит, и свидетелей называет. Когда я вошел, он диктовал им адреса скупщиков краденого. Вот это.работа! А у нас… На один выстрел – два убийцы.

Севинье (спокойно). Разумеется, это перебор. Какие могут быть сомнения – перебираем. (Поднимая глаза от бумаг.) Жозефа Лантене ждет в коридоре?

Морестан. Да.

Севинье. Места себе не находит, наверное.

Морестан. Не сказал бы, она спит.

Севинье. Скажите, пусть введут. (Хлопает рукой по досье.) Мне кое-что пришло на ум.

Морестан (агрессивно). Не против нее?

Севинье. Да введите же.

Морестан выходит и сразу же приводит Жозефу в сопровождении адвоката и полицейского. Этот последний поразительно похож на Боревера. Единственная разница – он кажется чуть крупнее и у него «американские» усики. Мундир поношен, но фуражка новая. Он настолько похож на Боревера, что эту роль должен играть один и тот же актер. Жозефе это сходство тоже бросается в глаза.

Жозефа (полицейскому). Это странно, но вы мне кого-то очень напоминаете.

Полицейский (с корсиканским акцентом). Убийцу, конечно!

Жозефа (очень серьезно). Я не шучу, в коридоре я не заметила. Наверно, потому, что дремала. Но вы мне так кого-то напоминаете, даже забавно.

Полицейский (холодно). Забавно.

Севинье. Свой разговор вы продолжите позднее.

Жозефа. Нет, ну чтобы так быть на кого-то похожим! Вы не из Дрома?

Полицейский. Нет. (К Севинье.) Простите меня, господин следователь, но она меня спрашивает.

Севинье (полицейскому). Сядьте. Вы тоже, мэтр. Я – всего на минутку. Я хотел бы только уточнить с мадемуазель одну деталь. Деталь, которая имеет определенное значение. Господин Боревер…

Жозефа (прерывает). Уже не нужно. Я беру вину на себя.

Севинье. Что?

Кардиналь" и Морестан (вместе). Да вы что? С ума сошли?

Жозефа. Он не убивал Мигеля. Убила я.

Полицейский отодвигается вместе со стулом от Жозефы.

Морестан (к Севинье). Теперь их у нас целых три!

Севинье. Но до сих пор вы отрицали!

Жозефа. Вот именно, я больше не могу. Не могу больше лгать. И не могу, чтобы за меня осудили другого.

Севинье. Однако…

Жозефа. Убила его я, одним словом – я. Что бы вы там ни говорили, ничто не изменится.

Кардиналь. Вы лжете. Господин следователь, она лжет!

Жозефа. Конечно, я никогда не думала, что смогу такое сделать. Но люди вообще-то хуже, чем о себе думают.

Севинье. Посмотрите мне в глаза. Вы убили Мигеля Остоса, вы?

Жозефа (смотря ему в глаза). Смотрю вам в глаза. И говорю вам: «Я убила Мигеля Остоса».

Севинье. Вы отвели глаза!

Жозефа. От смущения. Вы так близко… Мне показалось, что вы хотите меня поцеловать.

Морестан и полицейский смеются. Севинье бросает на них испепеляющий взгляд.

Кардиналь. Она кого-то хочет покрыть.

Жозефа (устало). О нет! Есть испанская пословица: «кто покрывает, тот раскрывает!»

Севинье. Великолепная пословица.

Жозефа. Мигель меня сотням научил! Бедный Мигель! Он-то меня в самом деле любил! Вот она жизнь! Убивают того, кто любит, чтобы защитить того, кому на вас плевать!

Севинье. И вы все еще стараетесь его защитить!

Жозефа. О нет! Нет, нет и нет. Он того не стоит. Только не платить же ему за меня!

Севинье. Вы, значит, убили Остоса. И сейчас спали в коридоре, могли заснуть?

Жозефа. Я решила во всем признаться и поэтому стала спокойной. (Указывая на полицейского и Кардиналя.) И потом, они со мной не разговаривали.

Севинье. Вот интересно! Вы всегда такая живая, а сегодня что-то с вами происходит?

Жозефа (делает объясняющий жест). Тюрьма!

Севинье. Вы продолжаете настаивать на том, что совершили убийство?

Жозефа. Ну посудите сами. У кого был револьвер?

Севинье. Это так, револьвер был у вас, но…

Жозефа (прерывая его). Да в конце концов, если бы это было не так, я бы не говорила. Хвалиться-то ведь нечем.

Севинье (делая вид, что сдается). Вообще-то, это возможно.

Жозефа (с криком победителя). А! Наконец-то! Как здесь трудно стать убийцей!

Кардинал ь. Господин следователь, вы же ей не верите! Это смешно!

Севинье. Очень сожалею, мэтр, но после подобных признаний…

Жозефа. Еще бы!

Севинье (хитро). Ну, слушаю вас. Рассказывайте, как все было.

Жозефа. Как? Что мне еще вам рассказывать?

Севинье. Все подробно. Мигель Остос вам говорит: «Я убью Боревера». Он идет в глубину комнаты. Так. А что делаете вы в этот момент?

Жозефа (не очень уверенно). Стреляю и убиваю.

Севинье (насмешливо). Убиваете. Откуда?

Жозефа. Как «откуда»?

Севинье. С какого места?

Жозефа. С того, где была.

Севинье. Вы были в постели.

Жозефа. Значит, с постели.

Севинье (категорично). Это невозможно.

Жозефа. Хотелось бы узнать, почему?

Севинье. Потому что между постелью и им стоит шкаф.

Жозефа. Ну, что придираться к мелочам. От края кровати.

Севинье (тем же тоном, как и раньше). Тоже невозможно.

Жозефа (раздраженно). А это почему же?

Севинье. Эксперты утверждают иное.

Жозефа. Я, может быть, сделала шаг или два…

Севинье (все более и более категорично). Все равно невозможно.

Жозефа. Да вы что, нарочно?.. Почему?!

Севинье. Потому что вы находились в другом месте.

Жозефа. Это в каком же?

Севинье. Если бы вы перед выстрелом сделали несколько шагов вперед, то после выстрела вам надо было бы сделать столько же шагов назад, чтобы упасть в том месте, где вас нашли.

Жозефа. Я, наверно, их сделала машинально.

Севинье. Машинально.

Жозефа. Да.

Севинье. Временно допустим.

Жозефа. Обязательно нужно допустить.

Севинье. Главным образом для того, чтобы сделать вам приятное. Вы убиваете его, находясь в постели, или у края постели, или в нескольких шагах от постели – ладно. Чем?

Жозефа. Вот глупый вопрос!

Севинье. Не такой уж!

Жозефа. Кто же держал револьвер?

Севинье. Какой револьвер?

Жозефа. Как – «какой револьвер»? Ну и анекдот!

Севинье. Откуда он взялся, этот револьвер?

Жозефа (смятение ее становится заметным). Откуда взялся?

Севинье. Установлено, что это был именно тот револьвер, который Мигель Остос всегда держал в ящике для перчаток своего «кадиллака». Вы принесли его из гаража?

Жозефа. Возможно.

Севинье. Так. А где вы его прятали?

Жозефа (с выражением безысходности и бессилия, пожимая плечами). Я его не прятала.

Севинье (иронично). Он, значит, валялся на вашем столике, перед носом Мигеля?

Жозефа. Естественно, нет. Я его убрала… Спрятала.

Севинье (перебивая). Куда? Во всяком случае, не в карман халата – на вас ничего не было.

Жозефа. О! Сколько можно повторять!

Севинье. Куда? Под подушку, может быть?

Жозефа. Хм! Да нет, потому что он мог бы пораниться, когда держал меня в объятиях.

Севинье. Вы об этом подумали? Как это трогательно с вашей стороны.

Жозефа. Не правда ли? Видно, я его очень любила, Мигеля.

Севинье (смотрит на нее). Так куда же?

Жозефа (без выражения). Куда?

Севинье. И, естественно, у вас нет ни малейшего представления.

Жозефа. Представьте себе, естественно, – есть. В ящик.

Севинье. Какой ящик?

Жозефа (передразнивая). «Какой ящик?» Комода.

Севинье (саркастически). Да вы просто акробатка!

Жозефа. Достать револьвер из ящика комода совсем нетрудно.

Севинье. Не только не «не трудно», а невозможно! Для этого нужно: встать с постели, добежать в другой конец комнаты, вернуться на расстояние нескольких шагов от кровати и затем еще пятиться назад, да чтобы ваша жертва ничего не заметила!

Жозефа. Ну, вы специально придираетесь.

Севинье. А вы заставляете нас понапрасну терять время. Я уже говорил, что правосудие стоит денег.

Жозефа. То-то вы так экономите на справедливости!

Севинье. Жозефа Лантене, в последний раз – вы убили Мигеля Остоса?

Жозефа. В первый день вас это особенно не волновало.

Севинье. Дело не в этом.

Жозефа. Вы мне не верите ни когда я говорю правду, ни когда я лгу.

Севинье. Заметьте, что я считаю вас очень славной девушкой. Я вам сочувствую.

Жозефа (иронично). Потому что я убила Мигеля?

Севинье. Нет, но потому что вы утверждаете это, настаиваете на этом, несмотря на все мои усилия вас опровергнуть.

Жозефа. Итак, вы мне не верите?

Севинье. Увы – нет!

Жозефа. Странное упорство!

Севинье. Ничего не могу с собой поделать.

Жозефа. Вообще-то, я ведь такая же, как и вы, – тоже не верю тому, что мне говорят.

Кардиналь. Не скрою, я тоже вам не верю.

Морестан. И я – нет.

Жозефа (полицейскому). А вы? Полицейский. Тоже нет.

Жозефа (меняя направление мысли). С ума сойти, как вы на кого-то похожи! Но на кого, боже мой, на кого?

Севинье. Неужели не догадываетесь? Разве вы не знаете, что каждую женщину влечет, как правило, всегда один и тот же тип мужчины?.. Придется вам с этим смириться. Мы вам сочувствуем, но вы нас не убедили.

Жозефа. Какие вы смешные! Ну разве в моих интересах добиваться тюрьмы?

Севинье. В интересах господина Боревера!

Жозефа. Вы разве не слышали, что он сегодня говорил? И думаете, после этих слов я способна пойти ради него на такую жертву?

Севинье. Женщины способны на все.

Жозефа (от всей души). Спасибо.

Севинье (искренно). Не за что.

Жозефа. Итак, мне вы верить не хотите. Тем хуже для вас. Но ведь Мигелю-то вы обязаны верить?

Севинье. В принципе – да. В принципе мы верим потерпевшим.

Жозефа. Значит, вы верите его словам: «Жозефа, зачем ты это сделала?»

Севинье. Да дело в том, что этих слов он не говорил.

Жозефа (пораженная). Что?

Севинье. Мы почти уверены, что он этого не говорил.

Жозефа. Но мсье Боревер слышал!

Севинье. Вот именно, что не слышал.

Жозефа. Почему же тогда он их повторял?

Севинье. Потому что мадам Боревер ему сказала, что она их слышала.

Жозефа (в ее голосе вся гамма чувств). Мадам?!

Севинье (разъясняя). Вы помните, когда на мсье Боревера свалилось радостное известие об измене жены…

Жозефа (смеясь). Еще бы! Она за меня отомстила!

Севинье (продолжая)… я приказал вас удалить.

Жозефа. А жаль, я-то надеялась посмотреть на этот цирк.

Севинье (продолжая). Так вот, именно тогда ваш хозяин сообщил нам, что его жена вошла в комнату раньше его.

Жозефа (таким же тоном, как и в предыдущий раз). Мадам?!

Севинье. Да.

Жозефа. О-о-о! Но это все меняет. Потому что ей ведь не обязательно нужно верить.

Севинье. Я тоже так думаю.

Жозефа. И даже больше вам скажу. Чаще всего я ей не верю. Она врет как парикмахер.

Севинье. Разделяю ваше мнение.

Жозефа. Но послушайте, если это не я и не он, то… (С комическим возмущением.) Ну, я на вас буду жаловаться. Почему вы мне не сказали? Я перед вами из кожи вон лезу! Вы думаете, мне было легко говорить вам, что я убила Мигеля, мою старую кастаньету, как я его называла. Я делала это, чтобы выгородить того дурака. Если бы я знала… У меня и в мыслях не было. Предупреждать надо, если меняете обвиняемого. Предупреждать о замене.

Севинье. Приношу глубокие извинения.

Жозефа. Я беру свои слова обратно. Пусть будет так, как будто я ничего не говорила.

Севинье. Обещаю.

Жозефа. Она за это должна заплатить! Чтоб она сдохла! (Передумав.) Нет, это слишком легко! Рокеты! В Рокеты ее! С Мими Пятнистой и Жюли Черной Язвой! Моими подружками по этому пансиону.

Севинье. Мы подумаем.

Небольшая пауза.

Жозефа (замечталась, неожиданно улыбается, с умилением). Но тогда – чертов Мигель – он спал с ней? (Смеется.)

Севинье. Мимо.

Жозефа. А! Так это не потому, что она ревновала ко мне?

Севинье. Нет.

Жозефа. Что вы тянете? Почему же?

Севинье. Она думала, что стреляет в своего мужа.

Жозефа. А, понимаю! Она подслушала, как он со мной уславливается. Именно на одиннадцать часов.

Севинье. Наконец.

Жозефа (беспристрастно констатируя). Бенжамен был прав. Это шлюха.

Севинье. Выражение сильное. Но примерно соответствует действительности.

Жозефа (душераздирающий крик радости). Но тогда Мигель не верил, что это я!.. (Поднимает взгляд к небу.) Эй, вы там, спасибо! (К Севинье.) Я так рада. Значит, он не сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?»

Севинье. Вероятней всего – нет.

Жозефа (с нажимом). Если это слышала только она, значит он этого не говорил.

Севинье. Любопытный ход мыслей!

Жозефа. А если он этого не говорил, значит она сама придумала.

Севинье. На это не возразишь!

Жозефа (медленно). Она знала, как меня больнее ударить…

Севинье. И какие беды на вас навлечь!

Жозефа. О! Беды, нет… (Душераздирающе.) Но такое ужасное горе причинить мне, как она смогла?!

Севинье. В самом деле, это отвратительно.

Жозефа. Отвратительно? Это слишком мягко сказано. Ведь Мигель был моя жизнь.

Севинье. Никогда бы не сказал.

Жозефа. Я ему изменяла, но он был моя жизнь.

Севинье. Странные существа женщины.

Жозефа (пытаясь объяснить). Физически мы друг другу не подходили. Я никак не могла понять почему, ведь он был, скорее, редкий мужчина. Только себе не прикажешь. Тело, оно, знаете… как ему в голову взбредет.

Полицейский смеется.

(Строго ему.) Ничего смешного!

Полицейский. Простите!

Жозефа (к Севинье, горячо, стараясь оправдаться). Все время только великая любовь, любовь до гроба, ничего веселого, никогда нельзя позабавиться. Этот человек слишком меня любил, в этом все несчастье. И, кроме того, очень уважал. И поэтому, понимаете, раз он относился ко мне с таким уважением, то в самый важный момент я была скована, не могла расслабиться. А чтобы любить друг друга как надо, уважение ведь мешает, правда?

Севинье (смущенно). Простите, но у меня на этот счет нет своего мнения.

Жозефа. Притворяетесь!

Полицейский смеется.

Севинье (бросает на него уничтожающий взгляд). Мы толь ко и слышим, что вас.

Полицейский. Виноват!

Жозефа. Ну, она за это заплатит. Допрашивайте меня, я уверена, что знаю, что вам нужно.

Севинье. Что нам нужно?

Жозефа. Ну, то, что вы ищете. Разумеется, я ни о чем определенном сейчас не думаю. Я вообще всерьез и не думала о мадам. Зачем мне было голову ломать, а? Но знаете, мы, женщины, мы замечаем все, даже если не отдаем себе отчета. Задавайте мне вопросы!

Севинье. Револьвер, который…

Жозефа. Не об этом! О женских штучках!

Севинье. Помилуйте! Женских штучках!

Жозефа (указывая на полицейского.) Прикажите ему пересесть. Он мне мешает сосредоточиться. (Полицейскому.) Вы мне мешаете сосредоточиться.

Полицейский (не двигаясь). Это мне льстит!

Севинье (полицейскому). Отсядьте, пожалуйста!

Жозефа (охватывая голову руками). Я готова! Давайте! Спрашивайте меня!

Севинье. Ну что ж! Есть небольшое противоречие с платьем.

Жозефа (страстно). Женская штучка! Отлично, я чувствую, сейчас все пойдет как по маслу.

Севинье. В тот вечер, собираясь в гости, она сначала попросила вас приготовить серый костюм.

Жозефа. Да, тот, что был накануне, когда она целовалась. Давайте! Давайте! Я чувствую, что здесь что-то есть!

Севинье. Однако и муж и полицейские инспектора говорят, что она была в красном платье.

Жозефа (разочарованно). Здесь копать нечего. Она просто передумала.

Севинье. Почему?

Жозефа. Да ни почему – у женщин не надо докапываться… Как будто всегда есть причина!

Севинье. Тем хуже.

Жозефа (озаренная идеей). Постойте! (Медленно.) Ну и дура же я. Наоборот, нужно всегда докапываться. (С победным криком.) Я ее поймала! (Поправляясь.) Мы ее поймали!

Севинье (удивленно). Вы ее поймали?

Жозефа. Она попалась, говорю вам, попалась. И самое смешное, что это мое платье ведет к вашему револьверу.

Севинье. Каким образом?

Жозефа. Приведите ее сюда. Я буду в уголке. Дайте ей время распустить свой хвост, покорить публику. Вонзите несколько бандерилий. (Кому-то невидимому.) И тогда, Мигель, явлюсь я и нанесу удар в сердце.

Кардиналь (к Севинье). Она поразительна.

Жозефа (смеясь). Приведите ее, говорю вам!

Севинье (беззлобно). Теперь вы здесь приказываете?

Жозефа. Я делаю за вас вашу работу. Потому что я девушка работящая. Ведь если откровенно, доказывать вину мадам – не в моих интересах.

Севинье (невольно). Еще менее в моих.

Жозефа. Как так?

Севинье. Да долго объяснять.

Жозефа. Боитесь правды?

Севинье. Что мне бояться собственной тени?

Кардиналь (оценив ситуацию). О! Великолепно!

Севинье. Сержант, введите мадам Боревер.

Кардиналь. Какой урок вы мне преподали, господин следователь! А я ведь досконально изучил досье. И ничего этого не заметил.

Севинье (скромно). Рутина!

Кардиналь. Но я вам заранее сочувствую. После такого успеха на вас взвалят все крупные дела.

Севинье. Не уверен!

Морестан выходит. Жозефа устраивается в углу. Входит мадам Боревер в сопровождении Морестана. Пока открывается дверь, в коридоре можно заметить скамью, на которой сидит полицейский, появлявшийся в первом акте, а рядом с ним – человек, судя по костюму – Боревер. Нужно использовать статиста, так как виден только костюм.

Мари Доминик (нагло). Я вас не задержала?

Севинье (погруженный в бумаги). Прошу вас сесть, мадам!

Мари Доминик (не садясь). Вы могли бы предложить своим полицейским сменить марсельскую кухню на менее острую. Я буквально купалась в чесночных ароматах.

Севинье (делая вид, что не слышит). Прошу вас сесть, мадам.

Мари Доминик. Мало того – меня укусила блоха! Хотя в этом нет ничего удивительного, учитывая сорт ваших обычных посетителей.

Севинье (иронично). О! Нижайше прошу прощения! Я не предложил вам сесть! Непростительная оплошность!

Мари Доминик (садясь). И это еще не все. Мне пришлось выдержать храп моего спящего мужа.

Севинье. Считается, что это – признак спокойной совести.

Mapи Доминик (злобно смеясь). Спокойной? Ха, ха! (Заметив Жозефу.) А! Жозефа!

Жозефа (со странной интонацией). Здравствуйте, мадам!

Мари Доминик. Моя горничная должна присутствовать при моем допросе?

Севинье. Понимаете ли…

Мари Доминик. Не будьте с ней слишком строги. Она, конечно, «девка», но славная девка!

Жозефа (широко улыбаясь). Спасибо, мадам!

Севинье. Это не допрос. Это очная ставка.

Мари Доминик. Из этого я заключаю, что теперь с вас достаточно меня и моего мужа?

Севинье. Вообще – да!

Мари Доминик (указывая на Жозефу). А тот факт, что ее нашли с револьвером в руках и что Остос сказал: «Жозефа, зачем ты это сделала?» – вас не интересует?

Жозефа. Нет.

Севинье. Он меня больше не интересует. Я не могу основывать свое обвинение на не поддающихся проверке словах человека, которого уже нет в живых.

Мари Доминик. Мне не очень нравится формулировка «не поддающихся проверке».

Севинье. Вашему мужу она тоже не нравилась.

Мари Доминик. Скажите уж сразу, что эти слова он придумал.

Севинье. Я скажу, что один из вас спокойно мог их придумать.

Мари Доминик. Ах, так и меня тоже это касается?

Севинье. Каждый из вас постарался, чтобы дело касалось другого.

Мари Доминик. Мужское самолюбие не имеет границ. Он думал, что ему изменяют, и отомстил, как сумел.

Севинье. А разве он не имел оснований думать, что ему изменяют?

Мари Доминик. В любых других обстоятельствах ваш вопрос…

Севинье (прерывая). А в этих, что вы ответите?

Мари Доминик. Что он глубоко заблуждался.

Севинье. А как в отношении того поцелуя, который видела мадемуазель?

Мари Доминик. Ей было плохо видно.

Жозефа (тихо). На вас был серый вечерний костюм. И этого мужчину вы целовали так страстно…

Мари Доминик. Кто здесь следователь, вы или она?

Севинье. Простите, дорогая мадам, но сейчас я устраиваю вам очную ставку. Мадемуазель говорит то, что знает. Или что ей кажется, что она знает.

Жозефа. А я знаю немало. И гораздо больше, чем она думает.

Мари Доминик. В самом деле?

Жозефа. Я и не подозревала. Но получается так, что я знаю все.

Мари Доминик (иронично). Она знает все!

Жозефа. Задавайте мне вопросы, господин следователь!

Мари Доминик. Какие?

Жозефа. Вот видите, мадам это тоже интересно. Спросите меня, например, какие у нее были причины желать смерти своего мужа.

Мари Доминик. Я это у вас тоже спрашиваю.

Жозефа. У нее был тот, которого она целовала.

Севинье (мягко). Мсье д'Азерг.

Мари Доминик вздрагивает.

Жозефа. Ну, конечно, что я за дура! Мсье Анри д'Азерг. Мне и в голову не приходило! А ведь бросалось в глаза!

Мари Доминик. Глупейшее обвинение!

Жозефа (к Севинье). Но кто вам это сказал?

Севинье (доставая бумагу). Мсье Стюрмер. Он поведал мне о великой любви мсье д'Азерга к мадам. И о любви мадам к мсье д'Азергу.

Мари Доминик. И даже если так! Разве это достаточная причина? Что, всегда убивают мужа, когда заводят любовника?

Севинье (соглашаясь). Нет.

Жозефа. Но здесь причина есть. Мсье д'Азерг очень беден. И деньги мадам ему нужны позарез.

Мари Доминик. Это уже что-то новое.

Жозефа (к Севинье). Вы знаете, что такое покер?

Севинье. Смутно.

Жозефа (к Севинье). Но, надеюсь, достаточно для того, чтобы знать, что четыре короля сильнее трех тузов?

Севинье. Уж конечно!

Полицейский. Четыре короля! Я думаю!

Все осуждающие смотрят на него.

Жозефа. Так вот! Однажды вечером дома… то есть, на улице Фэзандери, играли в покер. Ставка была сто тысяч франков. И мсье д'Азерг объявляет три туза. Мадам говорит: «Что поделаешь!» и бросает закрытые карты. А у нее были четыре короля. Дала ему заработать – какая разница, каким образом.

Севинье. Откуда вы знаете?

Жозефа. А я стояла за ее спиной – я разносила виски.

Мари Доминик. Придумать можно что угодно!

Жозефа. Как и вы: «Жозефа, зачем ты это сделала?» Нет. Нет, мадам. У меня был свидетель, мсье Стюрмер. Он все видел. И он сказал об этом Бореверу. Он сказал: «Твоя жена не умеет играть в покер. Она тебя разорит».

Мари Доминик. Признаться, мне в картах никогда не везло.

Жозефа. Особенно, когда играли против мсье д'Азерга. Теперь вы понимаете, что если убить мсье Боревера, мсье д'Азерг может преспокойно жениться на деньгах мадам.

Мари Доминик. А что вы думаете, на мне нельзя жениться ради меня самой?

Жозефа. Я этого не говорю. Я говорю только, что миллионы – они очень греют. Во всяком случае, мсье д'Азерга – точно!

Севинье. Поскольку вы так были уверены в отношениях между мадам и мсье д'Азергом, как же вам смогло показаться, что накануне вечером у входа она целовала своего мужа?

Мари Доминик. Блестящий вопрос! Спасибо, господин следователь!

Жозефа. Ревность слепа. И потом мсье д'Азерг немного хромает.

Мари Доминик (с невольной гордостью). Неудачный прыжок с парашютом.

Жозефа. Так вот! В тот вечер он не хромал! Но ведь когда целуют женщину, маршировать не надо! Вот почему я и приняла его за мсье Боревера!

Севинье. Вы, разумеется, отрицаете этот поцелуй?

Мари Доминик. Разумеется.

Жозефа (возмущенно). Так страстно, так пылко его целовала!

Мари Доминик. Мое слово – против ее слов.

Севинье (делая вид, что соглашается). Мадам отрицает. Приведите другой пример.

Жозефа. О! У меня широкий выбор. Спросите ее, почему в тот страшный вечер она одела красное платье?

Мари Доминик. Потому что оно мне идет.

Жозефа. Тогда спросите это же у меня!

Мари Доминик. Спросите это же у нее, потому что здесь, кажется, она ведет расследование.

Жозефа. Потому что она велела мне отдать серый костюм в химчистку. А теперь спросите: «Почему в химчистку?»

Молчание.

Так я вам это скажу, хотя никто меня и не спрашивает. Потому что юбка была длинная и подол запачкан машинным маслом.

Севинье (потрясенно). Машинным маслом?

Жозефа. Я не видела связи. Мне все открылось только что, когда вы говорили о револьвере и сказали, что любой мог взять его в гараже.

Мари Доминик. Какое гнусное предположение!

Жозефа. Мне Мигель сказал, что в «кадиллаке» картер подтекает. И когда мадам брала револьвер, ее платье попало в лужу. Вот почему на следующий день она велела мне приготовить красное платье.

Мари Доминик. Ее убить мало.

Жозефа (насмехаясь). И меня тоже?

Севинье. Что вы можете сказать на это обвинение, мадам?

Жозефа. Лакост и Баржетон скажут. В химчистке «Лакост и Баржетон», авеню Виктор Гюго, пятьдесят шесть. Они вам скажут, было ли это машинное масло!

Севинье (раздраженно). Дайте сказать мадам!

Мари Доминик (очень естественно). Это и в самом деле было машинное масло. Я в тот вечер ходила в гараж.

Жозефа (восторженно). Вот видите!

Мари Доминик. И даже открывала в машине ящик для перчаток. Но взяла я там не револьвер. Я взяла перчатки, которые там оставляла. Я полагаю, ящик для перчаток предназначен прежде всего для того, чтобы там лежали перчатки.

Жозефа. Какие перчатки?

Мари Доминик (иронически). Новые перчатки, господин следователь, которые я купила в тот день в магазине на Фобур Сент-Оноре.

Жозефа (категорично). Нет.

Мари Доминик. Как – нет? (К Севинье.) Пошлите инспектора. Он найдет их в шкафу.

Жозефа. О! Вы быстро находите, что сказать. Голова у вас работает четко. Но, к несчастью, моя тоже!

Мари Доминик (недоверчиво). Что еще?

Жозефа. Новые перчатки вы купили в день убийства.

Мари Доминик (таким же тоном, как и Жозефа). Нет.

Жозефа. В среду! Я видела, как вы их клали в шкаф в среду.

Мари Доминик. В среду я просто их перекладывала.

Жозефа. А где они были раньше?

Мари Доминик. В прихожей.

Жозефа. В прихожей?! И, убирая, я их не заметила? Ну нет! Ну нет!

Севинье. Мадам, одно нам, во всяком случае, ясно: то, что вечером в среду вы ходили в гараж. И вы там взяли перчатки.

Жозефа. Это она так говорит!

Севинье. Значит, вы могли свободно взять там… и револьвер.

Мари Доминик. Совершенно свободно. Если бы он там был.

Севинье (без выражения). А его там уже не было?

Мари Доминик. Кто-то его уже прибрал к рукам. Либо мой муж, либо эта девка.

Севинье. А вы не сказали мсье Бореверу, что не увидели револьвера на его обычном месте?

Мари Доминик. Да… нет…

Севинье. А странно, почему?

Мари Доминик. Не могу сказать… Не знаю.

Пауза.

Севинье. Мне очень неприятно за вас, мадам, но одна деталь меня огорчает. А именно: в ваших первых показаниях, записанных инспектором Кола, вы как раз говорили об этих перчатках!

Мари Доминик. Ну и что?

Севинье. А вот что: вы сказали по этому поводу слова, из которых можно сделать вывод, что права мадемуазель!

Мари Доминик (высокомерно). Какие слова?

Севинье. Вы сказали… Морестан, точный текст!

Морестан (читает). Мадам Боревер: «Мои перчатки были все в крови. Новые перчатки. Я их в тот день купила».

Напряженная пауза.

Жозефа. Мы, женщины, всегда слишком много говорим!

Севинье. Согласитесь, мадам, что я вас предостерегал. Слишком много подробностей… Подробности – они-то всегда и выводят на чистую воду.

Мари Доминик (возмущенно). Меня вывели на чистую воду, меня?

Севинье (не отвечая). Вы ходили в гараж. И не взяли там ни перчаток, ни револьвера. Зачем же вы туда, в таком случае, ходили?

Мари Доминик. А вам не приходит в голову мысль, что мы, может быть, говорим о разных перчатках?

Жозефа (с искренним восхищением). Здесь у нее работает отлично! (Дотрагивается до своего лба.)

Мари Доминик. Разве я не могла купить одну пару перчаток во вторник, а другую – в среду?

Севинье. Две минуты тому назад могли. А сейчас уже поздно.

Мари Доминик. Хотела бы знать, почему?

Жозефа (невольно). Я тоже.

Севинье. Потому что две минуты тому назад вы дали нам совершенно другое объяснение. Когда мадемуазель сказала, что видела, как вы их клали в шкаф в среду, вы ответили: «Я их перекладывала». А ведь именно в эту минуту вам надо было сказать: «Это были другие перчатки».

Пауза.

Так. Кое-что мы установили. Не без труда. Но я считаю, что установили.

Мари Доминик. Как вам угодно!

Севинье (неожиданно атакуя). У вас, разумеется, были ключи от всех комнат вашего особняка?

Мари Доминик. Вовсе нет.

Севинье (удивленно). У вас не было ключа от комнаты мадемуазель?

Мари Доминик (очень непринужденно). У моего мужа, возможно, и был, а у меня – нет!

Жозефа (кричит). Постойте!

Мари. Доминик. Мы стоим!

Жозефа. Недели две тому назад, примерно, Марта Эрбо (к Севинье), кухарка, захлопнула свою дверь, а ключ оставила в комнате. Она хотела вызвать слесаря, а мадам сказала: «Не нужно». И открыла дверь, у нее был один общий ключ, он подходил ко всем дверям в доме.

Севинье. Которым можно было с таким же успехом открыть и дверь комнаты мадемуазель, разумеется?

Мари Доминик. Не знаю. Я никогда не пробовала.

Жозефа. Кроме того вечера!

Севинье (Жозефе). Помолчите! (К Мари Доминик.) Мы это сможем легко проверить.

Мари Доминик. Нет. Я его потеряла.

Севинье. А!

Мари Доминик. Уже, наверно, с неделю… или больше!

Жозефа. Я могла бы побиться об заклад.

Севинье. Очень жаль.

Мари Доминик. Мне тоже очень жаль. Но у моего мужа ключ был!

Жозефа (к Севинье, горячо и убежденно). Я же вам клялась, что нет. И в первый же день. Тогда, когда это не имело еще никакого значения.

Севинье (смакуя, к Мари Доминик). Вот еще один раз ее слово против вашего.

Мари Доминик. И верите вы ей?

Севинье (не отвечая). Дело не в этом.

Мари Доминик. В чем именно вы меня обвиняете?

Севинье. Пока ни в чем. Я констатирую, что вы ходили в гараж, но не за перчатками, что вы не сообщили своему мужу об исчезновении револьвера и, кроме того, что вы имели возможность открыть запертую дверь комнаты, где произошло убийство. Все это позволяет мне предположить, что в тот вечер вы оказались на месте преступления раньше своего мужа.

Мари Доминик. Роковое стечение обстоятельств.

Севинье (торжественно). Теперь, мадам, отнеситесь со всей серьезностью к вопросу, который я вам задам. Он имеет для вас решающее значение.

Мари Доминик. Вы говорите со мной как с преступницей. А мне нечего бояться, и я вам отвечу правду.

Севинье (продолжая свою речь). К несчастью, до сих пор вам мешало «стечение обстоятельств». Поэтому еще раз советую вам быть чистосердечной. Записали, Морестан?

Mорестан. О! Я все записываю, господин следователь.

Севинье. Вы вошли в комнату после мужа?

Мари Доминик (сосредоточенно, собравшись). Да.

Севинье. Что вы увидели?

Она хочет говорить.

Пожалуйста, как можно более подробно.

Мари Доминик. Я увидела в глубине комнаты тело Мигеля Остоса и своего мужа, склонившегося с револьвером в руках над обнаженной Жозефой.

Полицейский поднимает голову.

Он метался как загнанный зверь, глаза его блуждали, он был бледен как полотно. Дрожащей рукой он стирал со лба пот, который лился ручьями. Мне стало жаль его…

Севинье (прерывая ее). Прекрасно. Ваши слова полностью совпадают с тем, что вы нам показывали ранее…

Мари Доминик (облегченно и торжествуя). Я говорю правду. Поэтому, совершенно естественно, не рискую сбиться.

Севинье (как бы мимоходом). Ключ был в двери?

Мари Доминик. Да.

Севинье. А свет зажжен?

Мари Доминик (менее уверенно). Да.

Севинье. Чтобы увидеть бледность мужа, пот, струящийся по его лицу, дрожание рук и так далее – естественно, нужно, чтобы горел свет.

Мари Доминик. Он и горел.

Севинье. Как же получается, что на выключателе мы не обнаружили отпечатков пальцев мсье Боревера?

Мари Доминик (растерянно). Не знаю.

Севинье. А вы могли бы мне дать ответ, который полностью поставил бы вас вне подозрений. Стоило вам сказать: «Я вытерла выключатель своими перчатками тогда же, когда вытерла и револьвер». Если бы вы на самом деле это сделали, вы бы об этом не забыли. Да только вы этого не сделали, и вы сказали мне: «Не знаю».

Жозефа (Кардиналю). Блеск!

Севинье. Поверьте, я очень сожалею!

Жозефа (с интонацией вышколенной прислуги). Мадам, кушать подано!

Севинье. Считаю излишним рассказывать вам, мадам, как вы совершили преступление. У вас была отмычка и был револьвер. И вы первая вошли в комнату.

Мари Доминик (дико кричит). Но она, она уже там была. Мигель Остос обвинил ее! Убила она!

Севинье. Действительно, она это подтвердила.

Мари Доминик (не веря своим ушам). Подтвердила?

Севинье. Когда думала, что убил ваш муж. Но я без труда доказал ей, что чисто практически она не могла этого сделать. Даже если бы имела револьвер.

Мари Доминик (в крайнем возбуждении). Но причина, какая у меня могла быть причина? Мне можно было просто развестись!

Севинье. А ненависть? Ваша ненависть, которая сейчас так проявилась? Развод бы вас не удовлетворил. Вы так ненавидели вашего мужа – даже товарищ прокурора был потрясен, – что хотели одного: стереть его с лица земли.

Мари Доминик. Это не доказательство!

Севинье. Доказательств у нас как раз сколько угодно. Я уж не говорю о том, что вы изливали все, что у вас накопилось на душе, Марте Эрбо. (Достает листок из папки.) «Он живет на мои деньги и еще позорит меня с моей горничной, в моем доме. О! Я его ненавижу! Как я его ненавижу! Мне кажется, я его убью своими руками…».

Мари Доминик. Мало ли что люди говорят…

Севинье. Прекрасно знаю. Тем не менее советую вам встать на путь чистосердечного признания.

Мари Доминик. Никогда! Ни за что!

Севинье. Суд присяжных всегда снисходителен к преступлениям на любовной почве. Даже если по ошибке убивают другого. Но он не проявит сочувствия к женщине, убившей своего шофера. Подумайте хорошенько! Это в ваших интересах.

Жозефа. О! О своих интересах она всегда думает!

Севинье. Любовное преступление – почти верное оправдание. Тем более, что столько смягчающих обстоятельств! Убийство же…

Мари Доминик (прерывая его). Вы меня арестуете?

Севинье. Соответствующее решение будет принято. Но советую вам признаться.

Не отвечая, она направляется к выходу в глубине комнаты.

(Опережает ее, открывает дверь и знаком подзывает полицейского, появлявшегося в первом акте.) Сержант! Пройдите с мадам в эту комнату. (Указывает на соседнюю комнату.) И не выходите из нее ни под каким видом!

Мари Доминик (вызывающе). Вы мне создаете превосходные условия для размышления. (Выходит, сопровождаемая полицейским.)

Кардиналь. Надеюсь, вы «нас» освободите сейчас же?

Севинье. Лично я – да. Вот мой ордер.

Жозефа (кричит). Я свободна?

Севинье. Почти. Мсье Морестан сейчас отнесет это на подпись прокурору. Предполагаю, что он не будет оспаривать мое решение. Вас отвезут в Рокеты, а оттуда выпустят на свободу.

Морестан. Сердце мое чует, что в прокуратуре не все будет гладко.

Кардиналь (готовый к бою). Хотел бы я посмотреть. (Морестану.) Я иду с вами. И уверяю вас, что не позволю им обвести нас вокруг пальца.

Кардиналь и Морестан выходят.

Жозефа (к Севинье). Браво! Это не комплимент, но вы вершите правосудие по высшему классу!

Севинье. Спасибо!

Жозефа. А мадам хитра-а! Да только не на того напала! Нашла коса на камень! С моего места в первом ряду впечатление было потрясающее!

Севинье (с улыбкой). Да.

Жозефа. Одна проблема – кто мне теперь напишет характеристику с последнего места работы?

Севинье (заметив, что Морестан забыл ордер). Ох! Главное забыл! (Полицейскому.) Догоните их, пожалуйста, и отдайте им это. Комната двенадцать. И принесите сюда, как только прокурор подпишет.

Полицейский. Слушаюсь, господин следователь.

Севинье. Быстрее, пожалуйста.

Полицейский выходит.

Жозефа. Вы не боитесь остаться наедине со мной?

Севинье (искренне). Нет!.. А почему?

Жозефа. Не знаю.

Севинье. Что вы будете делать, когда выйдете на свободу?

Жозефа. Не представляю себе. С одной стороны, я вроде вдова, с другой – меня бросили.

Севинье. Действительно.

Жозефа. И не просто бросили, а подло бросили! (Задумчиво.) Как странно, месяца два тому назад мы с Мигелем спали вместе, и нам приснился один и тот же сон.

Севинье (из простой вежливости). Да?

Жозефа. Ему приснилось, что кто-то хочет застрелить меня. А мне – что кто-то хочет всыпать яд в его вино. И мы оба во сне одновременно закричали – каждый хотел предостеречь другого. И тут же мы оба проснулись.

Севинье (заинтересованно). Закричали одновременно?

Жозефа. Только сон был наоборот. Пуля убила Мигеля, а яд достался мне.

Севинье. Да уж… Боревер – это яд.

Жозефа (глубокомысленно). Когда подумаю, как я жила последние полтора года!.. Вот уж действительно разбитые мечты!

Севинье (весело, чтобы ее подбодрить). Вы будете искать другое место?

Жозефа (кричит). Спасибо! Уж слишком мне везет на этой работе! Нет… Я думаю, займусь стриптизом.

Севинье. Что-о-о?

Жозефа. Стриптизом. В Рокетах мои соседки тоже считают, что во мне «что-то есть».

Севинье. Но это же не повод!..

Жозефа. Двадцать тысяч франков в неделю – разве это не повод? И раздеваться только шесть раз в день!

Севинье (искренне). Обидно! Я думал, вы большего стоите.

Жозефа. Отец мой говорил: «Цена вещи не всегда соответствует ее стоимости»! Приходится с ним согласиться!

Севинье. Приходится!

Короткая пауза.

Жозефа. Господин следователь!

Севинье. Да?

Жозефа. А вы бы не хотели? Со мной?

Севинье (ошеломленно). Что-о-о?

Жозефа. Я прекрасно вижу, что без вас я бы не выпуталась. И мне кажется, что это – самое маленькое, что я могу для вас сделать.

Севинье (переводя дыхание, но улыбаясь). Вы и я?

Жозефа. Да я от всего сердца.

Севинье. Спасибо, вы очень добры, но – нет.

Жозефа. Во мне нет ничего особенного, но все же я вам не милостыню подаю: просто это все, что я имею.

Севинье. Я очень тронут, правда, очень тронут. И я вам отвечаю так же просто – спасибо, но нет.

Жозефа. Тем хуже!

Севинье. Два года тому назад… до моей женитьбы… хотя и тогда бы между нами ничего не было, но… по крайней мере я бы потом себе этого не простил!

Жозефа (почти со слезами на глазах). Умеете вы обращаться с женщинами!

Севинье. Боже мой, вы же так хороши!

Жозефа. Я верила, что кому-нибудь принесу счастье, но вот не получилось. (Быстро.) А что касается «этого самого», я отлично понимаю – при вашей профессии у вас столько возможностей! Сколько вы женщин спасаете!

Севинье (растроганно). Жозефа Лентене, не слушайте никого в Рокетах. Вы не такая, как те, кто там сидят.

Жозефа. Вы считаете меня честной?

Севинье. Да.

Жозефа. Вы – следователь?

Севинье (мягко улыбаясь). Да, я, следователь!

Жозефа. После всего того, что вы слышали?

Севинье. После всего того, что я слышал.

Жозефа (волнуясь). Я хотела бы дать вам что-нибудь на память обо мне. (Лихорадочно роется в сумке.) Но у меня ничего нет. Отец мне подарил наполеоновскую монету с дыркой – но ее отобрали при обыске. Один носовой платок…

Севинье. Да нет…

Жозефа. Он чистый! Не знаю, как и почему, но я больше не плачу.

Севинье (растроганно). Ну, если вы настаиваете…

Жозефа. Он стоит ерунду, но смотрите, на нем бык с тореадором. Мигель привез его мне из Байонны.

Севинье (разглядывает платок, который ему нравится). Прелестный. Большое спасибо.

Входит Антуанетта.

Антуанетта. Она тебе уже дарит носовые платки!

Севинье. Антуанетта, прошу тебя!

Антуанетта. Ты звонишь мне только для того, чтобы спросить, счастлива ли я. Естественно, я в панике. И застаю тебя как раз, когда она тебе дарит платочек!

Жозефа. Это так естественно, мадам.

Антуанетта. Мадемуазель, вы мне слишком затрудняете жизнь.

Жозефа. Каким же образом?

Антуанетта. Как – каким? С тех пор, как мой муж с вами познакомился, для того чтобы он был доволен, мне нужно добиваться, чтобы он дрожал от желания и чтобы у него ныло в затылке.

Севинье. Я говорил это в шутку!

Антуанетта. А теперь ему еще для этого нужно будет дарить носовые платки.

Жозефа (к Севинье). Она прелестна, я вас понимаю. (Антуанетте.) Это сувенир за то, что он меня спас.

Антуанетта (мужу). Храни его очень бережно, ты себе и не представляешь, во сколько он тебе обойдется.

Севинье (Жозефе). Я буду его бережно хранить.

Антуанетта (в отчаянии). Потому что он тебе дорого обойдется?

Севинье. Боюсь, что да.

Антуанетта (в ужасе). Это Боревер?

Севинье. Жена.

Антуанетта (нежно, утешая). Любовь моя.

Севинье (примирительно). Теперь ты послушно пойдешь домой. Я постараюсь закончить как можно скорее. А до моего возвращения попробуй свыкнуться с мыслью, что мы не переедем в лучшую квартиру, не сменим машину и не купим тебе нового пальто!

Антуанетта. Это несправедливо!

Севинье. В мэрии ты мне сказала: «Я бы любила тебя еще сильнее, если бы ты был несчастным и бедным неудачником». Настало время держать свое слово.

Антуанетта (серьезно). Можешь на меня положиться! (Смеясь.) Только знаешь? Вернемся в этому вопросу в одиннадцать часов три минуты. (Выходит.)

Жозефа (после короткой паузы). Что они могут вам сделать?

Севинье. Не будем говорить об этом.

Жозефа. Я еще могу все взять на себя, если вас это устраивает.

Севинье (резко). Это меня не устраивает!

Жозефа. Никому не могу быть полезной! Плохо! (Подходит к окну, высовывается и говорит Севинье.) Недостаточно высоко!

Севинье (бросаясь к ней). Что вы, что вы, совсем низко.

Жозефа. Ну, ладно, я выброшусь. А что потом?

Севинье. Да, и что потом?

Жозефа. Останусь такой же несчастной. Плюс еще и калекой!

Севинье. Плюс! (Закрывает окно.) Постарайтесь лучше осчастливить кого-нибудь, кто этого будет достоин!

Жозефа. Ох! Достоин! Да я им приношу несчастье! Возьмите Мигеля! Видно, только для бабников я и хороша!

Полицейский (входя и отдавая честь). Вот ордер!

Севинье. Отведите мадемуазель к адвокату. Пусть ее незамедлительно отвезут в Рокеты.

Полицейский. Есть, господин следователь.

Севинье (Жозефе). А я сейчас буду записывать признания мадам Боревер.

Жозефа. Вы думаете, она признается?

Севинье. Уверен. Она очень умна, и она поняла. Вы не наделаете глупостей?

Жозефа. Клянусь.

Севинье. Чем?

Жозефа (серьезно). Нашим платком…

Севинье (полицейскому). Все же глаз с нее не спускайте.

Полицейский. Слушаюсь, господин следователь!

Жозефа (весело). Желаю удачи!

Севинье. Спасибо. Я ни о чем не жалею, дело было очень интересное. (Выходя.) Вам тоже желаю удачи! (Выходит в соседнюю комнату.)

Полицейский (заинтересованно). Почему это он сказал, чтобы я не спускал с вас глаз?

Жозефа. Ну, идем?

Полицейский. А глупости? Какие еще можно делать глупости, когда человека выпускают на свободу?

Жозефа. Свобода – еще не значит жизнь.

Полицейский. А для меня – да! Я вообще живу по-настоящему только по воскресеньям.

Жозефа (повторяет). Ну, идем?

Полицейский. Я слышал, вы были горничной.

Жозефа. Была.

Полицейский. А готовить вы умеете?

Жозефа. Уборку, готовку я обожаю. А вот шить я не люблю.

Полицейский (тоном ухажера). А я, значит, мешаю вам собраться с мыслями?

Жозефа. Не понимаю.

Полицейский (медоточивым голосом). Вы только что говорили, что я мешаю вам собраться с мыслями.

Жозефа (вспомнив). Ах да!

Полицейский. А ведь для меня это – комплимент!

Жозефа. Не очень. Просто вы мне кого-то напоминаете.

Полицейский. Надеюсь, кого-то очень симпатичного?

Жозефа. Не знаю.

Полицейский. Вашу любимую кошку, может быть?

Жозефа. Нет. Наоборот. Ну, мы идем?

Полицейский не двигается.

Что вы так на меня уставились?

Полицейский. Так, значит, ваше тело поступает, как ему в голову взбредет?

Жозефа (беззлобно). Вы думаете, вам все позволено?

Полицейский (напролом). Нет, но я знаю, что я – совершенно то, что вам нужно. Особенно сильно любить вас я не буду. «Великая любовь до гроба» – это не для меня. Мой жанр – что-нибудь полегче, и самое главное – веселее. Если бы вы знали, что со мной сейчас происходит – вызвали бы «скорую помощь». (Трогает свою голову. У него так же ноет в затылке.)

Жозефа (смеется, уже побежденная). Ну что с вами делать?

Полицейский. Меня зовут Марио. Знаете что? Нам обязательно надо встретиться, может быть, в это воскресенье?

Жозефа. Почему бы и нет?..