Дураки и дороги

Глава 25. Брат

В части на ноги были подняты все. Сам полковник Яблонский недовольно оторвал голову от письма генералу и выглянул в узкое оконце. Во дворе гарцевала лошадь Алексея без всадника. Сам Алексей беспокойно бегал вокруг медчасти. Павел был вытряхнут из одежды, укутан в одеяла, уложен на койку и обложен поверх грелками. Пожалуй, укутан он был через чур тепло, но сам Павел отогреться и почувствовать не успел. А Алексея на этот раз не остановила нелюбовь Павла к излишнему вниманию, и он сел рядом с кроватью. Его сил хватило лишь удержать себя от того, чтобы ежеминутно не проверять дыхание и пульс. Губы у Павла, наконец, порозовели, и Алексей с радостью ощущал тёплое дыхание.

Павел открыл глаза и ясно посмотрел на него. Алексей вздрогнул и наклонился пониже, решив, что Павел собирается что-то сказать. Губы Павла совсем немного шевельнулись.

— Ты не можешь говорить?

Губы сложились в «не могу». Павел начал понемногу оттаивать, но тело чувствовал плохо, а перфоманс с камнями отобрал остаток сил.

Алексей посмотрел на потрескавшиеся губы.

— Тебе нужно что-нибудь? Может молока тёплого?

Павел кивнул, от теплого он бы не отказался. Алексей вернулся с большой кружкой, из которой едва не выливалось молоко с плотным масляным желтым слоем поверх и приятным запахом мёда. Где он достал этот мёд? Держал наготове? Тёплая рука приподняла голову, и железный край цокнул о зубы. Павел разомкнул губы и приник в молоку. Амброзия. Мёд и амброзия. То, что пили боги на Олимпе и никак иначе. Заснул Павел ровно на последнем глотке. Смежил веки и провалился в благословенную тишину и покой.

Голова мягко опустилась на подушку, но перестать касаться Алексей так и не смог. Не тогда, когда он уже почти распрощался с надеждой найти хотя бы тело. Не после трех дней безнадёжных поисков и рисования в уме картин, в каком виде он найдёт его.

Комната была жарко натоплена, и одеяла укрывали в три слоя, но Павел всё равно казался почти ледяным. Алексей сунул руку под одеяло и на ощупь нашел ладонь. Крепко сжал, сминая кисть.

Покалеченное ухо едва виднелось из-под одеяла. Павел крепко спал и ни о чём не подозревал. Ни о мыслях Алексея, ни о том, что его крепко держат за руку.

На утро он проснулся совершенно разбитым. И в одиночестве. Койка под ним восхитительно отличалась от твердого камня, а одеяла справлялись с сохранением тепла явно получше кителя. Павел шелохнулся и попытался найти в своём температурящем теле хоть малейшие силы, но ноги ломило, голова весила добрый пуд, а под веками чесалось и горело. Часы отбили десять утра, и в животе потянуло от голода. Павел скосил взгляд на дверь, но оттуда явно никто не собирался в скором времени явиться, чтобы накормить его. Подушка промялась под опустившейся головой, и он прикрыл глаза. Сон казался спасением.

Тем временем перо Алексея летало по листам писчей бумаге. Он заканчивал отчет о своих поисках рядового Иванова. Он, конечно, хотел бы остаться на весь день с братом и держать его руку в своей, но дела службы вели к долгу, а не к велениям сердца. Днем его пригласил на ужин полковник Яблонский, который отмечал спасение своего коня. Алексей хмурился, сдвигал брови и ловил на языке слова отповеди, но так и не смог ничего сказать посыльному. Матвеич сухо откланялся перед офицером и вышел. На его лице бродило сожаление, но говорить что-либо он не счел необходимым.

Долг следовать словам старших. Необходимость подчиняться даже не прямым приказам и лежащий в больничной избе брат. И он снова может вызвать пересуды своим отказом. Алексей вздохнул, выпрямился и направился к полковнику.

На этот раз тот с ним и говорить не стал. Махнул рукой, и почему-то от этого наоборот захотелось остаться и доказать, что он офицер, что он один из них. Алексей быстрым шагом шёл к больничной избе, и каждый шаг глубоко утапливал сапоги в весеннюю распутицу.

Проходившая мимо группа офицеров, в числе которых был и Емеленко, громко обсуждала предстоящий ужин у полковника. Подпоручика Петропавловского они в этот раз не позвали с собой. И Алексей понял, что это значит. Обошел стороной, едва махнув на приветствие.

Дверь больничной избы перекосило на разных петлях. Грань, казалось, срослась с косяком, и Алексею пришлось с силой дёрнуть на себя, чуть не сорвав скобу. Даром, что закрытой она стояла лишь ночью. Алексей широкими шагами прошел внутрь, на ходу сняв с себя пальто и бросив на табурет у двери. Павел посмотрел на него с койки. Весь день он пытался найти в своём теле силы, но на этот раз смерть прошла как никогда близко. Конечности тяжело лежали, вместо кандалов приковывая его к кровати. Боль колыхнулась в голове, когда Павел поднял её, чтобы посмотреть на вошедшего брата.

Покосившаяся табуретка скрипнула ножками по деревянному полу, и Алексей уселся рядом.

— Здравствуй, Павел.

Павел медленно кивнул:

— Здравствуй.

Казённые одеяла кололи подбородок и неприятно щекотали шею. Его лоб бесцеремонно облапали, и над ним сдавленно раздалось ругательство. Рука была приятно прохладной, так что Павел не сразу обратил внимание на сказанное, но…

— Горлу лучше?

Павел и сам знал, что горящий, да и горло едва восстановилось. Разве что сипеть им.

— Так.

Алексей еле удержался от нового ругательства. Хотелось сжать брата за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы он перестал делать вид, что его ничего не беспокоит. Что всё хорошо, словно он не лежал несколько ночей в горах в забытом всеми ущелье. Как было бы просто отдать приказ, чтобы Павел перестал притворяться. Алексей покачал головой. Это бы принесло лишь новые беды, да и он ему не подчинённый, а старший брат.

— Когда ругаться… начал?

Голос сипел и неровно дрожал, хотя Павлу и показалось, что он смог им овладеть.

Алексей сбился и поджал губы в прямую линию.

— Ты услышал?

— Я же не глухой.

Так лежать и разговаривать было неудобно, и Павел зашевелился, вытащил себя из-под одеяла и поправил подушку за спиной.

— На второй день твоей пропажи, когда очередной раз услышал твой голос, а тебя на том месте не было.

Павел хмыкнул, посмотрел на вспыхнувшие щеки Алексея. А всё же он такой же юнец. Искал его. Павел поспешно пригладился.

— Моя лошадь иноходец, знаешь? Была.

Не такая и редкость для местной породы. Алексей глянул на него внимательно.

— Не знал. Жаль, что так вышло.

— Да, — соглашаться было легко. Павел глянул на сомкнутые и сжатые руки Алексея — концы пальцев покраснели, — и отвёл взгляд в сторону.

— Ты бы лучше лёг, брат.

— Да.

— Я передам вечером ещё молока.

Тёплые руки подтянули на него одеяла и легко подтолкнули обратно в кровать.

— Ты не виноват, что так получилось, — лицо Алексея теперь было совсем рядом, а рука трогала его плечо.

Павел зевнул и послушно сполз ниже. Алексей смотрел на него с болью на сердце.

— Павел, ответь мне на один вопрос и можешь спать.

Павел с неохотой продрал глаза обратно. Он ведь почти начал чувствовать приятную сонливость.

— Насколько сильно ты обморозился? При необходимости я могу переправить тебя в Горячеводск.

— Ничего не отрезали, внутри всё в порядке.

Алексей покачал головой.

— И всё же нужно будет показать тебя доктору.

Дни сменялись днями, снег медленно сходил и теперь его можно было найти только поднявшись к орлам или в низинах ущелий. Здоровье Павла пошло на поправку, хотя голос так и остался сиплым, почти что гнусавым. А Алексей получил подтверждение того, что его прошение об отставке одобрено. Пришлось продать эполеты, чтобы расплатиться за комнаты на весну, и пояс, чтобы закупить лекарств. Переводов хватало на еду, а ведь нужны были тысячи таких необходимых мелочей.

Павла, как только фельдшер счёл, что он здоров достаточно, чтобы стоять в строю и держать ружьё, отправили обратно на службу. На этот раз солдаты его встретили почти без зубоскальства — плохая примета.

На следующий же день после возвращения на их чердак Павел купил себе второе одеяло. После трёх ночей на камнях ему стало всегда холодно. Алексей с удивлением посмотрел на прибавление одеял. Комнату он старался хорошо протапливать, да и самые лютые морозы прошли. Только ночью порой лужи схватывались тонким ледком, да роса выпадала инеем и серебрила кремнистые дорожки.

— Зачем тебе ещё одно одеяло? — Алексей отложил перо и с интересом смотрел на Павла.

— Тебе разве не холодно? — голос посипывал, и Павел слышал раздражающее его отличие.

— Не холодно.

Голос Павла Алексею тоже совершенно не нравился, всё же плохо о нём в больничной избе заботились. Так что к убранному перу пришлось погасить и свечку. Пусть и сальная, но и их позволять себе легко тратить они не могли. Павел скосил на него взгляд из-под двух одеял, которые дотянул почти до носа, и тут почуял неладное.

Алексей провернул в руках баночку с мазью из скипидара и свиного жира и присел на край кровати. Протянул брату.

— Намажь шею. Или намажу я.

С настороженностью, но баночку Павел взял. И немало тут поспособствовала угроза. Отвинтил крышку, посмотрел на неоднородную желтоватую смесь, нюхнул и сморщился. Посмотрел на Алексея, ну не может же он серьёзно. Но вид Алексея был крайне серьёзным. Ещё и закивал одобрительно.

Павел вздохнул, зачерпнул пальцами и размазал по шее. Запах, впитавшись, ударил чуть ли не в мозг. Даже Алексей поморщился. Как же, такая гадость. Павел поторопился впихнуть баночку обратно прямо в руку Алексея и растёр остатки мази по шее.

— Как ощущается?

— Жжёт немного.

Нос Алексея склонился над баночкой, словно пахла эта гадость недостаточно сильно. А меж тем шея у Павла начала подгорать. Он посмотрел на Алексея с укором, но тот укор проигнорировал.

— Меня очень беспокоит твой голос.

Павел вздохнул и лёг обратно под два одеяла, благоухая скипидаром. Но Алексей не ушел, хлопал словно в задумчивости рукой по одеялу. Павел глянул внимательнее, какой ещё гадостью его тут собрались потчевать.

— Мне нужно с тобой обсудить кое-что.

— Что? — лёг он удачно и шевелиться совершенно не хотелось.

— Мы раньше говорили об этом, но сколько ты собираешься служить?

— Не знаю.

Голос Алексея замедлился и стал плавным. Словно не говорил, а пузыри мыльные выдувал.

— Не хотел бы ты заняться чем-то другим?

Павел молча смотрел на него.

— В этот раз ты почти умер.

— Да.

— Тебя могли поймать горцы.

— Могли.

Алексей перестал понимать хоть что-то, и снова в голову полезли лишние мысли, что быть может… быть может он неправильно понимает чувства Павла? Раньше, чем он успел подумать, с языка сорвался вопрос.

— Ты-влюблён-в-меня? — и в эту же секунду Алексей пожалел о сказанном. Но отмотать время назад было невозможно.

— Что?.. — взгляд Павла был полон удивления. Уж что-что, а такого он точно не ожидал услышать.

Алексей посмотрел на него и отвернулся. Щёки вспыхнули двумя огнями. Он затараторил поспешно:

— Забудь! Пожалуйста, забудь!

— Нет уж, — со вздохом Павле смог принять сидячее положение. — С чего ты вообще такое взял?

Алексей окончательно повернулся к Павлу спиной и сгорбился:

— Я… ты… Ты всегда сносил весь вред от меня. Я видел, как ты стреляешь. Ты сам вызвал меня тогда на дуэль, — Алексею не хотелось говорить, но не говорить не получалось, — а выстрелил в ногу. И ты, — Алексей запнулся, — ты говорил про женщин. Но ты их, кажется, избегаешь. А потом случилось… — резкие вдох и выдох вырвались из груди Алексея, — потом все стали говорить, после того случая, и я вдруг подумал…

Алексей окончательно смешался и замолк. Смотрел на руки, пальцами которых вцепился друг в друга.

Павел выслушал весь этот мыслительный поток в поисках той цепочки, что привела его глупого брата к такому вопросу. Посмотрел, как Алексей старательно отдирал заусенец и явно боялся обернуться. И решил прояснить.

— Имя, конечно, было неприятно, но не настолько, чтобы убивать тебя. Надежда на то, что простреленная нога донесет до тебя моё пожелание, была сильна. Ты слишком высокого о себе мнения, считая, что моё… отношение это влюблённость.

Голос Алексея зазвучал совсем сдавленно:

— Ты не вызывал на дуэль тех, кто звал тебя полным именем. А после того, как мы побывали в публичном доме и пошли слухи, я подумал, что, может быть, причина вызова была в чём-то другом.

— Те люди мне никто. Я и не ждал от них понимания к моему имени.

Где-то под слоем неловкости, стыда, смущения и вины Алексей почувствовал радость.

— Ты не прикоснулся к тем девушкам. А многие, в том числе и офицеры, признали бы, что они были очень красивы. И ты снёс все побои и не обвинил меня. Хотя, — шёпотом, — кажется, я тебя раздражаю, но ты не отстранился от меня

— Этих девушек валяла большая часть моих сослуживцев. Их красота не стоит болячек, которых в них можно наловить. Я сам предложил такой прекрасный план. Таких последствий я не ожидал. Но они случились.

Алексей смотрел, стараясь разобраться, хотя больше всего хотелось исчезнуть со стыда или хотя бы спрятаться от чужих глаз:

— Это было глупо. Я не должен был предполагать подобное.

— Возможно. И я в тебя не влюблен.

— Уже нельзя просить тебя сделать вид, что никакого вопроса не было?

— Нельзя.

— Ты сказал, что не ждал от других понимания. Значит ли это, что я всё-таки что-то значу для тебя? Значил… — сказано было тихо и практически себе под нос.

Немного нервно Павел пригладился.

— Иначе бы я ничего не ждал?

Алексей реакции Павла не видел, но поверить было страшно. Подумать только, и когда он чего-либо так боялся? Поверить хотелось, но Павел говорит слишком уклончиво и неопределённо. Алексей вздохнул и обернулся.

— Я всё разрушил?

— Я не знаю, Алексей. Что ты вообще хочешь услышать от меня?

— Что ты признаёшь во мне брата. И сможешь просить о помощи, — даже громко дышать было страшно.

Павел почти что с тоской подумал о том, за что ему это. Он намазал шею скипидаром и лёг спать под двумя одеялами не для вот этого вот…

— Мы с тобой братьями не росли, хоть и являемся единокровными.

Алексею стало больно, но лицо он удержал:

— Тогда хотя бы проси о помощи.

Внимательно посмотрел на свои руки.

— Знаешь, я всегда мечтал, что у меня будет самый лучший старший брат. Который будет идеален во всём. Который бы покрывал шалости, дал бы потрогать настоящую саблю, катал на плечах и садил бы на своего боевого коня. С которым я мог бы быть «слабохарактерным» и «неудавшимся сыном», — Алексей водил пальцем по ладони. — Сейчас я хочу, чтобы ты был в безопасности. Чтобы мог делиться своими страхами и бедами. Чтобы мы могли вместе пить вечером чай. Чтобы ты мог предлагать читать свои книжки и смеяться со мной. Я не знаю почему, но ещё раз искать тебя в горах я не выдержу.

— Да, не потянул я на твой идеал, — Павел смотрел задумчиво, обдумывал услышанное.

Алексей открыл было рот, чтобы сказать, что Павел всё совсем не так понял, он не то хотел сказать, но промолчал.

— Кое-что из последнего мы даже делаем. Из того, что ты перечислил.

Алексей поднял на него взгляд и встретился глазами с Павлом. Павлом, который всегда избегал признаваться в чём-либо.

— Ты не скажешь прямо?

Павлу невероятно сложно было бы признаться в чём-то таком, просто невыносимо сказать это словами, ведь если скажешь, оно как бы будет уже совсем настоящее, а если случится что-то вроде ведра воды в кровать — то будет втройне обидней, поэтому он отвел взгляд от словно ищущих и настойчивых глаз Алексея. Но тот осторожно потянулся погладить его по голове:

— Если захочешь, я могу катать тебя на плечах.

— Спина треснет, — Павел слабо фыркнул.

Алексей всё-таки мягко потрепал короткие волосы и убрал руку.

— А ты попробуй сначала, — он улыбнулся широкой и искренней улыбкой, от вида которой Павлу стало неловко. Он постарался незаметно выдохнуть, от подобного разговора накатила усталость.

Алексей снова стал серьёзным.

— Насчёт гор. Может ты всё-таки уйдёшь из армии?

— Я думал об этом.

— И что надумал?

— Армия меня убьет.

Весь вид Алексея показывал, что он ждёт правильных выводов из этой мысли, но продолжения у Павла не было.

— Значит, уйдёшь?

— Думаю, да.

— Думал, чем заниматься после армии?

— Нет.

Алексей замялся, как бы не задеть брата, но в итоге сказал как есть:

— Я мог бы подыскать переводов и тебе.

Взгляд Павла сделался задумчивым. Это могло стать выходом на первое время. В горле защипало, защекотало, и Павел широко зевнул. И снова получил тёплую руку на голову, которая мягко прошлась по его волосам. И приглушённый голос Алексея, который говорил, что они подумают над этим потом. Проваливаясь в сон, Павел согласился. Давно пора просто лечь спать. А то все эти разговоры…

Дней спокойствия выдалось немного. Не успел Павел толком прийти в себя после разговора и обморожения, как излишне ретивый командир решил выдвинуться в поход. И ни весенняя распутица, ни ночи, в которые мороз кусал щеки, а лошади сбивались в табунах бок к боку, не могли помешать планам начальства.

В казармах звенело металлом и пахло дёгтем и мелом. Выступление объявили с утра, и все были заняты подготовкой к нему. По двору то бегали солдаты, загружая на повозки тяжёлые мешки с ядрами и картечью, то звонко ржали и били копытами лошади, возмущённые неаккуратными движениями кузнеца.

Дорожная сумка неуклюже лежала на полу, развалившись толстыми боками. Павел подтянул туже ремни и критически посмотрел на неё. Сборы можно было считать оконченными. Плечи от одного вида поклажи начинало ломить, но привыкать не приходилось. Доблестные подвиги поджидали его уже завтра, и никого не интересовало, желает ли он принимать в них участие.

Павел поднял воротник шинели и вышел за ворота. Ветер, право сказать, дул совсем не милосердный. Деревья гнуло к земле, с крыш сдувало снопы соломы, а люди шли, пригнувшись и держась за шапки двумя руками. Но один человек стоял на удивление прямо. Павел всмотрелся в лицо, как его окликнули поверх ветра:

— Павел, погоди!

Теплая рука тяжело опустилась на плечо, Павел беззвучно выдохнул и встретился с беспокойным взглядом Алексея. Тот явно уже знал. Дел у Алексея в последнее время было немало. А в часть его не пустили. И как он только пережил? Павел тихо хмыкнул. Но Алексей не дал ему уйти в свои мысли.

— Говорят, вы завтра выступаете?

Резкий порыв ветра едва не сдул низко надвинутую фуражку. Павел прихватил её одной рукой, а другой поправил ворот шинели.

— Да.

В глазах Алексея мелькнула подавляемая паника.

— Ты сейчас домой?

— Да… Вещи в части я собрал, так что переночую дома.

Его внимательно оглядели с головы до ног.

— Тогда идём?

Он развернулся и направился в сторону их жилища. Алексей рядом привычно сдерживал шаг, Павел привычно ускорял его.

Поднялись и ужинали они молча, разве что Алексей слишком долго разжигал огонь в печурке, да слишком основательно резал хлеб, а потом густо посыпал его солью.

Кипяток полился в кружку, чайные листья закружились, окрашивая воду. Павел подул и отхлебнул едва терпимую жидкость.

— Долго у части ждал?

Алексей прервался от смотрения в окно. Сидеть ему не давали нервы. Развернулся к нему:

— Недолго.

Павел сделал глоток, шумно отхлебнув чай. Посмотрел на слишком прямую спину, и правда, как аршин проглотил, как ему так удаётся.

— Не думаю, что долгий поход за славой будет.

Половицы неприятно скрипнули под резко развернувшимся Алексеем.

— Почему?

— У горцев нынче другие, хозяйственные заботы. И селевые реки пойдут.

— Это не помешает им при случае убить тебя или что похуже.

— Да, не спорю.

Он проследил за тем, как Алексей принялся беспокойно ходить из угла в угол. Как маятник. Сначала направо, потом налево. Потом снова направо и налево. Длинные ноги мерили одинаковые шаги.

— Возьмешь мою бурку?

Павел задумался и кивнул. Бурка сильно выделяться не будет, а греть будет отлично. В горах пригодится.

— Носить ты ее не сможешь, но хотя бы накрыться на ночь.

Павел был уверен, что сможет её и носить, если спороть оставшиеся знаки отличия, но Алексею говорить не стал. Задумчиво глянул на то, как тяжело он опустился напротив.

Взгляд Алексея затуманился, а потом прояснился. Брови надвинулись, затемнив обычно светлый взгляд. Пальцы проворно расстегнули ворот рубашки, и рука скользнула под неё.

Павел насторожился. От Алексея можно было ждать что угодно.

Показался потёртый шнур, а за ним качнулся и маленький серебряный крестик. Алексей снял его через голову и протянул Павлу, крепко держа за шнурок. Крестик покачивался почти также, как Алексей давеча ходил. Вправо и влево. Как маятник.

— Это отца матери. Он был капитаном. Столько кампаний прошел, но ни одна пуля его так и не взяла. Прими. Пожалуйста.

Павел поочерёдно смерил взглядом сначала крестик, а потом Алексея. Протянул открытую ладонь. В неё легко опустился маленький крестик. Шнурок свесился почти до столешницы. Плотно зажав двумя пальцами, Павел поднёс его поближе к глазам, провернул, рассматривая, и положил на стол. Перевел взгляд на Алексея напротив. Тот застегивал ворот.

Без привычной тяжести на груди было странно. Кожа казалась голой.

— Наденешь? — взгляд почти виноватый, почти извиняющийся.

Ответом было молчание.

Павел расстегнул свой воротник неспешно, полез на тыльную сторону шеи, повозился, вытянул из-под рубахи свой крестик и протянул Алексею. Глаза у того стали по рублю. Пальцы протянутой руки едва заметно дрогнули, но взять такое вот так легко он не решился.

— Это же…

В дальнейшей тишине Павел припечатал ему ладонь крестиком. Вдавил немного нагретый телом кусочек олова. Подобрал со стола крестик Алексея и повязал его себе на шею.

Алексей смотрел то на крестик на ладони, то на Павла, а глаза и не думали уменьшаться.

— Ты уверен?

— Да.

Алексей на миг крепко зажал крестик в кулаке, подумал, что уже ни за что не отдаст, а потом надел на шею и спрятал под рубашку. Неверяще посмотрел на брата. Ворот тот не стал застегивать. Может и хотел бы что сказать в ответ, но молчал. Поэтому говорить пришлось Алексею, потому что выдерживать и дальше это молчание было выше его сил.

— Ты же знаешь, что это означает?

Страшно. Страшно, что Павел скажет, что не знал, и отберёт свой крестик обратно. Но не уточнить он права не имел.

— Знаю.

Табуретка скрипнула под переместившимся немного назад Павлом. Он потрогал большим пальцем шнурок. Ощутил себя мышью в мышеловке, но сказал себе, что это не так. Ведь если он не попробует, то никогда не узнает. Ведь так? В конце концов, он всегда сможет забрать крестик с тела. Ведь так? Слабое утешение.

Павел допил остывший кипяток и пошёл спать. За столом Алексей трогал отданный крестик через ткань и, кажется, никак не мог поверить в случившееся. Повернул голову к Павлу.

— Я постараюсь доложить обо всех нарушениях в организации этого похода. Это совершенно нелепая затея.

— Не наживи себе больших проблем.

Алексей пренебрежительно фыркнул и зарылся в вещах. Выгреб все деньги на стол, оставив себе пару червонцев. Тщательно завернул в чистую ткань и убрал в плотно набитую сумку Павла.

— Выживи.

— Хорошо.

Как обычно спокойный и выдержанный. Как обычно с выражением лица, которое никогда не мог разгадать Алексей. Хотелось накричать на Павла за то, что тот слишком долго решался уйти из армии, что тот никогда его не слушает, но Алексей и сам понял, что был бы не прав. Тягостно вздохнул, подправил свесившийся до пола край одеяла Павла, накрыл свечу и вытянулся на своей кровати.

Утром снова пошел снег. Таял, не успевая коснуться земли, но оседал на фуражке Алексея и походной сумке Павла. Они не говорили, но перед уходом Павел коснулся ладонью предплечья Алексея, а тот долго смотрел на оставшиеся в весенней слякоте следы копыт и сапог.

Поход на удивление вышел недолгим, бесславным и бескровным. Горцы отстреливались мало и вяло, берегли патроны, да и дел у них хватало и без того. Отощавшие за долгую зиму солдаты не чаяли вернуться хоть под какой-то кров. Ветра в эту весну выдались на редкость безжалостные. Так что спустя несколько недель, наконец, раздался приказ поворачивать обратно.

На въезде в город они ожидали неприятную переправу через широкий ручей, чьи берега превращались в грязное болото каждую весну из-за приходящих на водопой овец и коров, а глубина в половодье могла доходить лошадям до шеи. Однако их встретил частично замощенный природным камнем край берега и широкий мост, сложенный причудливым образом. Словно в ласточкином гнезде брусья находили друг на друга и вздымались полукругом над бурным ручьем. Свежеоструганная древесина держалась как приклеенная без следов гвоздей. Необычность конструкции вызывала недоверие, но появившийся на том берегу крестьянин, видя что служивые не торопятся занимать переправу, перегнал по мосту свою корову. Корова пробежала так бодро, что стало очевидно, что мостом активно пользуются, и вскоре все они очутились по ту сторону с сухими ногами и относительно чистые. За мостом начиналась новая дорога, не выложенная до конца булыжником, но вполне добротная в такую распутицу. Рабочие трудились где-то на пути к городу, и выглядело так, что к середине лета они вполне успеют закончить. Это подняло настроение и самым хмурым солдатам.

По приезду Павел сбросил успевший изрядно надоесть и натереть плечи мешок и с наслаждением вытянулся на кровати, едва успев стряхнуть сапоги с ног. Блаженство. Никаких камней, острыми углами больно впивающихся в самые неподходящие места, никаких храпящих сослуживцев, никакого пронизывающего до самых костей, несмотря на теплую бурку, ветра. Никаких вшей. А кстати о них. Павел встал, размял конечности и направился в баню. Самое то ему сейчас. И уже через пару часов свежий и румяный он бодро хрустел найденной луковицей вприкуску с холодной картошкой. До тех пор пока за дверью не послышались шаги.

Алексей тем временем эти недели потратил на то, чтобы писать прошения о поступлении на полицейскую службу в столицу, и на переводы. Денег ему хватало в обрез, да так, что приходилось задумываться над нем, а не стоит ли заложить пистолеты. Поняв, что нынешние поступления средств совершенно не отвечают возможным будущим тратам, он начал искать ещё одну подработку. Но в их маленьком городишко кроме борделя не было хоть сколько то крупных предприятий, а значит и вакансий. Алексей сдал очередной переведенный, на этот раз ради разнообразия с немецкого, непотребный рассказ в издательство, и ждал, когда редактор найдет ему пухлую пачку очерков для дальнейшей работы. Редактор шуршал бумагой на полках в поисках и не переставал под нос довольно громко возмущаться, как вчера неудачно сверзился с подскользнувшейся лошади в ледяной ручей, чтоб пусто было их дорожному инженеру, который пропил деньги на мост и новую дорогу и сбежал на осле в неизвестном направлении. А скоро все дороги совсем развезет, вот о чем нужно писать на первой полосе местного вестника, а не о всяких мамзелях в будуарах. Воистину, в стране две беды, и ни с одной из них ничего поделать нельзя!

В дураках Алексей понимал не много, а в строительстве дорог и того меньше. Но нутро подсказывало ему, что вряд ли он будет хуже предыдущего инженера, о чьём существовании догадаться по неизменной много лет дорожной обстановке было невозможно. Аккуратно спросив, а где же у них здесь дорожное управление, Алексей покинул редакцию газеты и направился устраиваться на работу.

В управлении, состоявшем из пары сараев и небольшой избы, ему повезло застать унылого управляющего, который был неприлично молод, и как оказалось, сослан сюда из Твери за пьянку. В строительстве чего бы то ни было он понимал меньше Алексея. Но крайне обрадовался, что нашелся доброволец на пустующую должность, и поведал, что, мчась рысью на осле прочь из города, пьяный инженер потерял не только шапку, но и сумку с украденными деньгами, жаль, что в сильно меньшем количестве, чем было выделено из бюджета… И если вдруг уже уважаемый Алексей Кириллович сможет построить хоть что-то к сроку, это будет замечательно. Получив на руки скудные средства, из которых следовало отнять ещё и своё жалование, Алексей направился договариваться к крестьянам в ближайшую деревню. Путем увещеваний, что стройматериалы будут закуплены так, чтобы те смогли и в их деревню проложить дорогу, ему удалось найти рабочих за выносимую плату. Ближайшая каменоломня была в простое достаточно долго, и потому предоставила разномастный камень быстро и много. Познания в строительстве дорог Алексея заканчивались знанием о древних римлянах, покоривших всю Европу своей подвижностью, а мостов — трудов одного итальянца, изобретавшего всё подряд, в том числе быстро возводимые мосты. Но с этого хотя бы можно было начать.

О завершении пустого военного похода узнал он у редактора и оттуда бежал к дому. Сердце бежало впереди ног. А вдруг не живой? А вдруг не вернулся и остался там где-то в чужих горах? Да быть того не может! Но сердце торопило и сбивало дыхание. На чердак Алексей взлетел птицей, но у двери застыл. А вдруг… А вдруг он всё же не пришёл? Нет! Павел способен пережить всё! И если он его не застанет, Павел может быть в части.

Крестик под одеждой стал ощущаться, и Алексей решительно открыл дверь. Павел и правда сидел там. На табуретке за их столом и, кажется, ел луковицу. Алексей по все глаза смотрел на живого брата.

— Привет.

Алексею словно воздух из груди выбили этим словом. Не закрывая за собой дверь, в грязных сапогах и мокрой одежде, он вихрем долетел до Павла и сдавил его в объятиях. Тот только выдохнуть успел от медвежьей силы. Алексей тут же отстранился. Отодвинул за плечи на расстояние вытянутой руки, смотрел и никак не мог убрать улыбку с лица. Внимательно осмотрел лицо и попытался оценить состояние остального тела.

— Ты не ранен?

— Нет, я цел.

Алексей цапнул за запястья, подсчитывая пульс, и почти что на ходу тронул лоб.

— Точно? Нигде не болит?

— Точно.

Павел позволил ему подобное бесцеремонное обращение.

Пульс Алексею не понравился, но он заставил себе отпустить брата и отступил на шаг, дабы не искушаться.

— Ты уже ел? Мылся? Ох, ты же наверняка хочешь спать!

— Я уже сходил в баню, пообедал и вздремнул даже.

Беспокойство Алексея стало тише. Он устало сел и нормально смог посмотреть на Павла целиком.

— Ты похудел.

— Не слишком много серн сейчас в горах бегает, — Павел поправил табурет, с которого он чуть не был сбит, и устроился с удобством. — А ты чем занимаешься?

— Я подал прошение о службе в полицейском управлении. Нашел работу. И продолжаю брать переводы.

— И как зарплата?

— На жизнь хватит, нам двоим хватит.

Но вот какой будет эта жизнь… Алексей беззвучно вздохнул, ничего не поделать, от армии он отказался сам. А Павел задумался, как это интересно Алексей про двоих сказал. Но долго думать Алексей ему не дал.

— А ты решился уйти из армии?

— Да. Но я не офицер, не уйдёшь, когда захочешь.

Алексей куснул изнутри щёку.

— Я могу посодействовать.

— Не уверен, что что-то не изменится в худшую сторону. Хотя мой срок службы и так исходит вот-вот.

— Тебя больше не цепляют?

— Не сильно.

Алексей погрустнел. Встал поставить чайник, выпить бы им вместе горячего не помешало. Нарезал сыр, хлеб, достал кулечек орешков. Павел посмотрел на эти подготовления и неожиданно понял, что всё-таки рад его видеть. Приятно, когда тебя ждут. Когда Алексей направился за вскипевшей водой, он словно невзначай попытался заглянуть Павлу за ворот. Шнурок виднелся, но тот ли это крестик или нет, он не знал. Делать было нечего, Алексею пришлось унять свое любопытство и заняться приготовлением чая. Но любопытство униматься не желало.

— Выходит крестик всё-таки помог?

— Возможно и он сыграл роль.

— Ты носишь?

— Да.

Через минуту раздалось тихое шипение. Это Алексей ухитрился перелить кипяток через край, ошпарить в нём руки и вымочить одежду. Запрыгал не хуже козлёнка. Так радостно знать, что брат носит его крестик, но как же больно! Алексей, звякнув цепочкой, одновременно сунул руки под холодную воду из рукомойника и попытался оттянуть одежду, пропитанную кипятком, от тела.

— Нравится тебе кипятком обливаться.

Обожженным пальцам плохо поддавались пуговицы, но Алексей всё равно поспешно сдирал свою одежду и шипел от боли.

— Я случайно!

Пара пуговиц весело запрыгала по полу.

Павел вздохнул, помог расстегнуть рубашку и вышел с тазом за дверь.

— Принесу воды.

Алексей растерянно посмотрел в след.

— Спасибо.

Воды ему принесли неожиданно быстро. А потом, когда Алексей смочил себе грудь и расслабленно сидел, опустив две руки в воду, Павел повесил его рубашку и китель сушиться над печкой и подсел рядом. И прислонился плечом.