Дурочка

Глава первая

Сколько испытаний и страстей на пути к любви!

Сколько побед и поражений.

Но вот он наступает этот трепетный миг замужества или женитьбы!

В художественной литературе он звучит, как победная песня, как долгожданный финиш, как серебряный пик, куда добрались счастливые парочки.

Дальше писатели не смеют вторгаться, и оставляют своих героев «на высоте блаженства», не желая изображать, как после этого наступит реальная жизнь, неизменно ведущая с блистательной вершины романтики, на дно будней.

Миллионы раз описан чудный путь, вверх, усыпанный розами влюблённости и вдохновляющий поэтов всех времён, но мало кого воодушевлял тяжкий путь семейной жизни, усыпанный шипами и колючками взаимных обид, ведущих к трагедиям и драмам измен и разводов.

Зарисовки с сего пути, это нескончаемый переход драм в комедии и обратно.

Это взлёты и падения, это любовь – ненависть – любовь, любовь – ненависть – любовь – почти до бесконечности!

Это огромная энергия страстей, не созидающая, но разрушающая!

Это извержения вулкана, покрывающего пеплом, прекрасные альпийские поля.

Это война без побед. этот путь, чудесный вначале и мёртвый в конце, достоин того, чтобы оглянуться назад и понять: что же произошло?!

Однажды надо мной засветило огромное солнце удачи, и наступил мой блистательный период жизни!

Вершина счастья! Чего ещё желать?! Я учусь в институте и буду врачом!

Я вышла замуж! И как?! Красавец, – инженер, влюблён! И в кого? В меня!!!

Возможно ли это?! Я без ума от счастья и любви!

Мы две свободные, красивые птицы!

Перед нами всё небо… и очередная «квартира», снятая внаём на Земле.

Неважно, что квартира – это пенал размером 2,5 метра на 3 метра, равняющихся 7,5 метрам квадратным, отгороженным от хозяев занавеской из половины старой простыни.

Зато у нас есть собственное оконце во двор, где копошатся и кудахчут куры, озабоченные производством яиц, а в пять часов утра раздаются призывные вопли страстного петуха, не менее озабоченного своими мужскими проблемами. Эта идиллия в нашей семейной хронике носит название «У Якова».

Согласно той же хронике, меблировка гнёздышка состояла из трёх предметов: номер один – стул, обыкновенный деревянный, почти не шатающийся.

Номер два – стол, именуемый в, указанной выше семейной хронике «столом морёного дуба», который очень трудно поддаётся описанию в виду отсутствия аналогов: три неотёсанные доски, сколоченные вместе и прибитые к четырём ножкам (чурбакам), скреплённым для прочности крест-накрест ещё двумя (также неотёсанными) досками.

Это сооружение, покрытое, оставшейся от занавески второй половиной старой простыни, шаталось не более чем, выше указанный (под номером один) стул деревянный. Если постараться, то можно было установить одинаковую амплитуду шатания стола и стула чтобы получить прекрасную возможность использовать этот гарнитур, как обеденный и письменный стол. Но это был скорее письменный, чем обеденный стол, так как я на нём занималась изучением медицины, а Виталий писал заявки на изобретения будущих небывалых достижений в области технической мысли.

Кроме того, он писал жалобы во все инстанции на директрису камвольного комбината, (которая в той же семейной хронике звалась «тётей») за то, что она ему – молодому специалисту, не спешила давать квартиру, которую ему обещали при распределении на работу. Обедать дома нам не приходилось из-за скудости доходной части нашего бюджета, представленного зарплатой молодого специалиста в размере 80 рублей. Мне, как студентке, переведенной (с таким трудом) из другого города, несмотря на хорошие оценки, стипендия не полагалась. Видимо смена института предполагала также лишение аппетита сроком на один семестр.

Двадцать из восьмидесяти рублей, мы платили за право проживания на 7,5 метрах «жилой» площади и пользование «мебелью».

Некоторую часть драгоценных рублей забирал транспорт и еженедельные посещения бани, где мы мылись сами и устраивали мелкую постирушку: каждый стирал свои вещички после недельного пользования.

Придя, домой вечером, после посещения бани, Виталий развешивал их во дворе на обозрение трудолюбивым курам и развратнику-петуху.

Утром чистое, слегка недосушенное бельё, было готово служить следующую неделю.

Выпив на ходу по стакану молока, мы разбегались трудиться и учиться на благо нашего отечества.

Третьим (после стула и стола) предметом мебели являлась самая необходимая в нашем возрасте и положении принадлежность, – как вы уже правильно догадались – кровать.

Описать её тоже задача не из лёгких, потому, что прогресс в мире с 1964 года по 1997 год "прыгнул» так далеко, что нынешнему, а тем более будущему жителю планеты Земля (при отсутствии очередных войн и революций) трудно себе представить подобное ложе любви для новобрачных.

Это была кровать железная односпальная, представлявшая собой проржавевший каркас без сетки или матраса, вместо которых были положены доски различной длины и со следами коры и сучков, (видимо из той же неотёсанной серии, что и наш стол). эта кровать, как выяснится ниже, приобретёт очень важное историческое значение, но она (кровать) не сохранилась для музея, поэтому потомки смогут изучать её только по предлагаемому здесь словесному портрету.

(Живописью я, к сожалению, не владею, иначе изобразила бы её в натуральную величину масляными красками, чтобы скрыть ржавчину). Меня в этой кровати не устраивали три момента:

Первый момент: В виду разной длины досок, самые длинные из них неоправданно занимали лишние сантиметры жилой площади из тех, 0,5 метра, которые оставались между кроватью и занавеской (дверью).

Второй момент: Ложе было жёстким и вонзалось в тело всеми торчащими выступами неотёсанных досок, создавая при этом невообразимый шум при каждом движении.

Поэтому при желании повернуться на другой бок, мы должны были это делать одновременно, по команде, после чего нередко надолго просыпались…

Третий момент: Кровать была односпальная! С резко ограниченным пространством.

Приходилось слишком тесно прижиматься друг к другу.

Стоит ли удивляться, что в ближайшие месяцы моя фигура приобрела тенденцию к поправке… в основном в сторону животика.

Теперь внимание!

Я делаю потрясающее открытие в научной демографии, доказывая опытным путём, что детей не аист приносит, не в капусте находят и тем более не рожают непорочным зачатием.

Как ни странно, очень часто дети появляются как следствие стечения в строго определённый момент жаркого сплава из любви, неких случайностей и определённых житейских неудобств.

Подтверждением чего могу предложить личный опыт зачатия моих ненаглядных птенцов. Мой сын – моя гордость и надежда пришёл ко мне не позже и не раньше, а именно в те времена, за что я должна благодарить исключительно указанную железную кровать без сетки – тесную и неудобную. «Спанье» на которой слишком часто требовало компенсации и вознаграждения…

А моя дочь! Моя любовь и нежность! Она осчастливила меня своим появлением именно через год после рождения сына, потому что после недолгой жизни «У Якова», сменив ещё несколько «квартир», мы жили у одной крохоборки в маленькой чердачной комнатке вместе с моей мамой и трёхмесячным сыном, где слышен был каждый шорох и после вынужденной осторожности и воздержания, любовь становилась дикой и неуправляемой.

Получение отдельной квартиры и покупка приличной тахты, навсегда приостановило поток рождаемости в нашей молодой семье.

Вот где следует демографам искать разгадку низкой рождаемости в цивилизованных странах и бурное народонаселение в «недоразвитых» странах.

Одной любви для демографических излишеств недостаточно, необходим дополнительно нищий быт, жалкий метраж и как можно больше неудобств.

Делаю гениальный вывод специально для политиков: Бороться с перенаселением планеты можно не только с помощью войн, (которые случайно могут оказаться опасными для политиков тоже,) можно снизить рождаемость и более безопасным путём, повышая благополучие слишком бурно плодящихся трудящихся.

Итак, появление у меня животика было обнаружено Яковом и его супругой почти одновременно с нами.

Надо заметить, что в те далёкие шестидесятые годы (двадцатый век) ещё не было, во всяком случае в СССР, (СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК – диктаторская страна, которая в двадцатом веке занимала одну шестую часть Земли) никаких памперсов и дети росли писая и какая в пелёнки много – много – разового пользования, которые (пелёнки) требовали ежедневной стирки и сушки.

Стиральные машины и сушильные аппараты были предметами научной фантастики (в указанной выше стране).

Яков с супругой видимо посовещались и решили, что если мы будем стирать, а затем сушить эти бесконечные пелёнки во дворе, на глазах у курей и петуха то они света белого невзвидят и могут перестать нести яйца из-за пошатнувшейся потенции петуха.

Нам предложили поискать себе новое жильё, так как появление нашего ребёнка не вызывает у них положительных эмоций.

Нам вновь пришлось искать квартиру, но уже при «отягчающем» (буквально) обстоятельстве, которое вот-вот должно было начать громко орать по ночам и нуждаться в огромном количестве пелёнок многоразового пользования.

Мы снова отправились на поиски, надеясь, что обязательно найдётся кто-то, кого не испугает моя перспектива «раздвоения».

Нашлась женщина по имени Роза, которая за те же двадцать рублей предоставила нам небольшую комнатку в трехкомнатной квартире.

Условия были совсем неплохие, мы не надеялись на такую удачу, поэтому честно и откровенно признались в своих грехах, в результате которых, недалёк тот час, когда нас будет трое и тогда нам будет очень сложно менять квартиру, поэтому мы желали знать отношение хозяйки к данному вопросу. Роза заверила нас, что она ничего против детей не имеет и мы можем не волноваться. (Если бы!!!)

Мы перестали волноваться и попытались жить нормальной жизнью, которая была возможна на наши гроши.

Возможности были намного хуже средних.

Однако, что же происходило за стенами «наших» переменно-перелётных с цыганскими тенденциями квартир?

Ну, во-первых, я в это время уже училась на третьем курсе, а значит, мы начали изучение непосредственно медицинских наук и прохождение практики.

Мы мотались по всем клиникам города в зависимости от изучаемых предметов.

К этому времени относится практика в кожно-венерологическом диспансере, которая кроме медицины наглядно показала нам – студентам состояние дел на фронте секса и венерических заболеваний в начале шестидесятых годов (ХХ век): о СПИДе, как известно, ещё не знали.

Самым страшным считался сифилис, который был настолько редким явлением, что за время нашей практики, в Минске не имелось ни одного случая заболевания, который бы нам можно было для наглядности продемонстрировать!

Поэтому мы изучали сифилис исключительно по муляжам и картинкам, а не на живых людях.

Через 7-8 лет, когда я временно работала врачом в статистике, то имела под рукой статистические данные о заболеваниях в городе.

Количество заболеваний сифилисом к тому времени исчислялось…четырёхзначной цифрой! Что можно трактовать как небывалые достижения в области прогресса, а именно раскрепощения и феминизации женского сословия с параллельным повышением (или понижением) мужской потенции (или снижением разборчивости). Прошло ещё два десятка лет, сейчас 1999 год, «прогресс» двинулся так далеко, что уничтожил единственное ценное, что было на одной шестой планеты, а именно СОЮЗ, который остался по сути СОВЕТСКИМ, но, увы, перестал быть СОЮЗОМ, превратившись в осколки разлагающейся атомной державы, отравляющей и засоряющей весь мир морально ограбленным и растленным человеческим субстратом, пожелавшим немедленно и любой ценой получить всё, то, что остальное человечество создавало за те, проклятые Богом, 80 лет, советской власти, вырвавшие Россию из человеческой жизни.

В 1998 году я услышала по радио, что на востоке России возникла эпидемия сифилиса!

Основными пациентами нашей практики были жертвы гонореи. Тогда к гонорее ещё не относились легко, как к насморку, и хорошо лечили внушительными дозами антибиотиков. Нравы общества в целом были ещё довольно целомудренными, но жертвы гонореи уже жили по законам конца двадцатого века, избавившись от сантиментов и морали.

Проходя лечение в диспансере, они пили, курили и продолжали заниматься «любовью», что до бесконечности затягивало лечение, так как гонококк бойко циркулировал от одного к другому. Не успев вылечиться, заболевали снова. У персонала не было никакой возможности уследить за сексуально-буйными пациентами.

Дамы и «девушки» слонялись по внутрибольничному парку с отёкшими лицами, украшенными багровыми синяками и более чем смелой косметикой, вызывающей жалость и недоумение.

Гиганты секса мужского пола похабно шутили, тянули, прилипшие к губам окурки и натужно храбрились.

Приличной и даже полу приличной публики в этих местах в те времена ещё не было.

Обитатели венерических казематов вызывали у меня удивление, отвращение и не меньший интерес. Как и в психбольнице, все двери здесь запирались на замки, а документы пациентов были засекречены.

Когда я работала в психбольнице, то её обитатели казались мне понятными и даже близкими. Они вызывали у меня какие-то материнские чувства, когда с теплотой и пониманием смотришь на чудачества и забавы детей. Эти же казались мне прокажёнными и непостижимыми.

Поражали их беспечное хихиканье, бесстыдная наглость и опустошенность, а также внутренняя и внешняя небрежность. Это была интересная практика не только, для изучения медицины, она давала пищу к размышлениям и нагоняла страх перед опасностью «случайных встреч», являясь как бы вакцинацией против распущенности.

Что касается нашей личной семейной жизни, так она была, как мне теперь кажется, убого-прекрасной. По-шведски это звучит как."torpromantik", а по-русски как «романтика в хижине» или «рай в шалаше».

Прекрасными в этой жизни были свобода и любовь, а убогой была материально-экономическая часть. Но мы не грустили. Утром мы вместе уходили, а вечером вместе возвращались. Запросы были минимальными. Меня даже наряды не интересовали. Вероятное следствие того, что не интересовали мужчины (посторонние).

А по заверениям моего мужчины, я была чуть ли не самая красивая женщина, в любой одежде а ещё лучше – без неё, как он любил шутить.

Тем и прекрасна любовь, что когда мужчина влюблён – любимая кажется ему красавицей, но без любви и красавица не угодит.

Для изучения науки у меня были бессменная юбочка и кофточка, поверх которых надевался белый халатик, очень хорошо подчёркивающий всё лучшее, а лишнего, что следовало бы прятать, тогда ещё не было.

Да и с чего бы? Наш завтрак состоял из стакана молока и ломтика белого батона.

На обед каждый из нас покупал что-нибудь из скудных «деликатесов» своего буфета (он на работе, я в институте), не отличавшихся ни разнообразием ни продуктовой ценностью, но зато доступных по цене – копеечной. Завершив свой рабочий день, он приходил за мной в институт, и мы отравлялись в магазин за покупками.

В наш ассортимент входили: молоко, хлеб, масло и дополнительно либо селёдка, либо колбаса. Всё, конечно, в ограниченных количествах. Вернувшись домой, к своему столу «морёного дуба» и предварительно отделив и спрятав часть, предназначавшуюся на завтрак, мы устраивали маленький пир. Хуже было в выходные.

Наши мозги, свободные от работы и учёбы, почему-то зацикливались исключительно в гастрономическом направлении. Мы, например, с вожделением мечтали о рисовой молочной каше, в которой бы желтело в центре в луночке растопившееся сливочное масло. Мечта была совершенно неосуществимой, потому, что требовала покупки керогаза – прибора – чудо техники, снабжённого круглым резервуаром, из которого довольно экономно поступал керосин. Разжечь керогаз было большим искусством, иначе он безбожно дымил и жутко вонял, но, тем не менее, советские жители частных домов готовили еду именно на керогазах. (Подумать только, что когда наше поколение вымрёт, то человечество навсегда потеряет представление о таком чудном приборе! Неплохо бы вложить керогаз в гробницу советских фараонов, как важный предмет утвари советской эпохи. В назидание потомкам.)

Мы не могли купить керогаз, хотя он помогал бы нам жить экономней и есть по выходным дням горячую пищу.

Он стоил три рубля и с одной стороны, нам никак не удавалось урезать наши расходы, чтобы высвободить такой капитал, хотя, с другой стороны, отсутствие керогаза наносило ущерб нашей экономике и нашим желудкам – такова философская цепь цикличности и взаимозависимости в жизни.

Кстати пройдёт какое-то время и у каких-то дальних родственников каких-то сослуживцев Виталия окажется в сарае старый керогаз и мы в один из выходных дней поедем далеко за город, чтобы безвозмездно его получить.

Однако, как это почти всегда бывает в жизни, мы не успели насладиться этим счастьем, потому, что к тому времени вынуждены были съехать от Якова и поселиться у Розы, а у неё была плита и нам разрешалось раз в день ею пользоваться.

Но с керогазом мы не расставались. Он кочевал с нами по всем квартирам и периодически бывал важнейшим предметом нашего семейного счастья, до тех самых пор, пока мы не получили собственные 2х-комнатные хоромы на втором этаже, с газовой плитой, канализацией, ванной, а также горячей и холодной водой.

Много лет после получения этой квартиры, просыпаясь по ночам и отправляясь в туалет, я по пути с благодарностью, думала о том какая я счастливая, что, наконец, имею свою благоустроенную квартиру.

Старый керогаз продолжал свою благотворительную миссию, так как мы его подарили другим молодожёнам, как и мы не унаследовавшим миллионов и также радовавшимся ржавому керогазу. Напомню, что действие происходило в белоруской столице в шестидесятые годы двадцатого столетия, ознаменованного бурным развитием во всём мире техники, порнографии и борьбы за права человека.

Если читатель помнит, то в первой части книги, я, не уставая, восхваляла одного из коммунистических вождей, а именно Никиту Хрущёва (который сеял кукурузу, хлопал, туфлёй по трибуне ООН и благодаря которому я поступила в институт и получила квартиру). Но, на сей раз, он несколько испортил свою репутацию в моих глазах. Он повысил цены на продукты питания, а увлечение кукурузой вместо пшеницы, привело к исчезновению белого хлеба.

Маленькие забавы большого вождя нависли катастрофой на небосводе нашего семейного счастья!

Не стало белого хлеба на завтрак, а на молоко не хватало денег!

Это было важней всех государственных дел и повлекло за собой серьёзные последствия: во время учёбы я могла думать только о еде, а ночью не хватало сил на любовь. Надо было что-то делать. Выхода почти не было, поэтому мне пришлось сильно ущемить себя морально и ухватиться за это «почти», то есть отправиться к врачам, чтобы признать себя инвалидом и получить пенсию. это была большая жертва, но я прошла через это! Голод и отсутствие сил на любовь оказались сильней «гордости и предубеждений». Пройдя медицинскую комиссию и получив пожизненную инвалидность, я стала обладательницей книжечки противно – серо – грязного цвета, приносящей мне ежемесячный доход в 19 рублей 94 копейки. Таким образам пришлось мне постичь простую мудрость, что если настигло несчастье, то надо подчинить его себе и заставить служить!

То есть, если мне в 13 лет «посчастливилось», в какой-то мере, навсегда стать инвалидом, то пусть это, по крайней мере, спасёт меня от голода!

Теперь надо вернуться к нашей жизни у Розы.

Итак она нас заверила, что ничего не имеет против нашего ребёнка, предоставила нам отдельную маленькую комнатку и разрешила раз в день пользоваться плитой, чтобы что-то себе приготовить. Но… были нюансы, которые наталкивают меня на очередные философские размышления о том, например, что ничего стопроцентного в этом мире не бывает.

Если представить себе, что у какого-нибудь баловня судьбы есть многокомнатная квартира с вертикальной планировкой, ажурной винтовой лестницей и сказочным видом на море, то может оказаться, что там нет такой безделицы, как бассейн и финская баня. Допустим бассейн и баня есть а кроме того можно утром из спальни любоваться восходом солнца, а в сумерках пить чай на веранде, любуясь заходом солнца, как бы погружающимся в море. Тогда может не доставать на стенах Гойи, Пикассо или отсутствовать шедевры Родена.

Нет, стопроцентной радости!!

В нашей, так удачно снятой у Розы комнаты, не было всего лишь кровати..!

Это значило, что из стопроцентной радости отсутствовало, по меньшей мере девяносто процентов.

Тот баловень судьбы, который не имел для полного счастья шедевров на стенах, мог занять у папы, чтобы восполнить недостающих несколько процентов счастья.

Что могли мы? Во-первых, у нас не было, у кого одалживать, и нечем было отдавать.

Во-вторых, ему надо было раздобыть только шедевры, стены, куда их вешать у него были. А мы? Пол, куда надо было ставить кровать, мог внезапно, в любой момент, уплыть из-под ног, как не раз уже случалось (читай выше и ниже) куда нам тогда с кроватью и долгами за неё? Выхода не было. Мы спали на полу.

На полу лучше всего спать на животе: мягче и полезно для позвоночника.

Но я то на животе спать не могла, мне казалось, что я задушу собственного ребёнка, которого начала любить задолго до того, как он родился.

У Розы был пружинный матрац полутора спальный – предел мечтаний (наших), который без дела стоял в одной из её комнат. Она отказывалась одолжить его нам по странному подозрению, что мы будем, на нём слишком активны, результатом чего будут… пятна и продавленные пружины, заверяла она без тени смущения.

Моё «положение» она почему-то не учитывала…

Господи! Поверьте мне люди, что я совершенно не мстительный и не злорадный человек. Но тут я грешна.

Я верю в Бога. Я знаю, что где-то там в каких-то недосягаемых далях есть некая Высшая Справедливость, которая неведомо когда и как вступает в свои права…!

Откуда-то взялась некая симпатичная, приветливая, живая, ну просто восхитительная девушка и попросилась к Розе на квартиру.

Роза влюбилась в неё с первого взгляда. (Нет, нет, никакой однополой любви, просто симпатия.) Роза поместила её в центральную, самую красивую комнату и, конечно же, предоставила ей этот матрас-мечту.

Они сразу стали подругами, вместе ели, пили чай, убирали и т.д.

То есть, мы были квартирантами, которые должны знать своё место и не высовываться, а она была любимой подругой, почти членом семьи, которой дозволялось всё.

Нас это, естественно, не касалось. С девушкой мы вежливо здоровались так же, как и она с нами. Правда она очень сочувственно относилась к нашей «половой» жизни, т.е. сну на полу и посматривала на меня понимающими глазами.

Однажды, вернувшись, домой, мы услышали дикие вопли, рыдания и проклятия.

Весь дом был разворочен. Присутствовала милиция. Девушка прожила на квартире меньше месяца и не успела даже заплатить квартплату…

В тот день она сказала, что больна и осталась дома.

Роза первой вернулась домой после работы и обнаружила, что в доме не осталось ничего ценного (не считая матраса).

Она (девушка) вынесла всё! Из наших вещей, всё было на месте (то ли ценного не было, то ли обижать не хотела.)

Для меня – грешницы злорадной, самое интересное началось на второй день, когда Роза подошла к матрасу…! С ним ничего нельзя было поделать, его можно было только выкинуть. Он весь, насквозь был пропитан кровью и прочим… Не исключено, что у неё (у девушки) был выкидыш.

Кто же тогда помог ей вынести хозяйские вещи?!

Тайна детективная!

На этом история с Розой не кончилась. Здесь продолжала действовать исключительно Высшая Справедливость, но я могу поклясться, что дальше матраса моё злорадство не простиралось!!!

Мы продолжали жить у Розы и всё было хорошо. По-моему она нам даже предложила какой-то ватный матрас, толстый и мягкий, поэтому сон на полу уже не казался таким безрадостным. Мой животик уже можно было видеть раньше, чем появлялась я сама. Он теперь был главенствующим в нашей парочке, которая никогда не разлучалась.

Я помню, как стояла однажды у Розы на кухне и жарила яичницу.

Разбив яйцо, я обнаружила там два желтка! При моём-то суеверии и воображении, я тут же представила себе, что в таком огромном животике обязательно сидят, обнявшись, парочка симпатичных близнецов, что (к сожалению) не оправдалось.

Так вот, когда я была такая приметная, Роза придумала какую-то причину с приездом родственников, и сказала, чтобы в самое ближайшее время мы освободили квартиру!

Я полагаю, что нет необходимости описывать нашу панику в связи с предстоящими поисками жилья! Никаких родственников не было. Ей нужны были деньги, и она нами воспользовалась, пустив на определённое время на квартиру.

Каково нам будет устроиться на следующую перед самыми родами, в сферу её интересов не входило. То, что она нас заведомо обманула, не мешало ей спокойно спать и не меняло её представления о собственной личности.

Не без труда нашли мы следующее пристанище, потом следующее и т.д. и т.д.

Но закончим с Розой. Пройдёт несколько лет. Наступит незабываемое время, когда мы, наконец, стали обладателями собственных двухкомнатных апартаментов и мы случайно встретили Розу. Господи! Что с ней стало!

Её нельзя было узнать, от неё остались кости, обтянутые серой кожей.

Не нужно было спрашивать, чтобы понять, что у нёё рак и следующей встречи у нас уже никогда не будет…..

Мне показалось, что я покрываюсь льдом, я молилась Богу и уверяла его, что испытываю, к ней только добрые чувства и не за нас и даже не за нашего ребёнка настигла её кара!

Господи! Убереги меня от злых поступков и не наказывай так строго, если я когда-то поступлю не по-божески!

Но вернёмся к событиям нашей жизни, которые стали терять юмористические оттенки, приобретая взамен ярко, выраженные драматические тенденции.

Я постепенно стала приобретать шарообразную форму и хотела только спать, хотя надо было наоборот работать так, чтобы досрочно сдать экзамены, потому что ОН в любой момент мог появиться на свет, нарушив все планы и отстранив все дела.

Я оставалась после лекций в читальном зале, чтобы заниматься, но не замечала, как засыпала, безвольно уронив голову на стол…

И вот, когда я находилась в таком ”интересном” шарообразном состоянии, нам снова пришлось искать квартиру…

Мы нашли её у одной женщины, дочь которой звали Ядя.

Хозяйка страдала мигренью, поэтому довольно часто наступали дни, когда на её лице прочно поселялось страдальческое выражение. Она перевязывала голову полотенцем и, казалось хотела зарыться в песок, чтобы никого и ничего не слышать и не видеть.

Эта квартира была последней до рождения нашего первого ребёнка.

Отсюда, в один прекрасный день, при появлении первых схваток, Виталий отвёл меня в роддом. Я ещё не знала, что это такое – рожать детей, и была почти спокойна, совершая пешую прогулку туда, откуда мы должны были вернуться уже втроём!

Но, по мере усиления схваток, я всё громче и громче кричала: ”мамочка!” Я лежала в палате, и никто мной не интересовался, а крики в роддоме были обычным явлением.

Около двенадцати ночи мне начало казаться, что не только мне плохо, но и моему ребёнку, с которым мы за девять месяцев сроднились настолько, что я его чувствовала и понимала.

Я набралась сил и ”по стеночке” опираясь на неё, и отдыхая, двинулась в путь.

По дороге, меня обнаружил персонал, и я заявила, что немедленно хочу рожать, потому, что моему ребёнку плохо!

Меня отвели в родильный зал, уложили на стол, сделали укол и начались роды.

Оказалось, что персонал, принимающий роды, ничего обо мне не знал, хотя задолго до знаменательного дня, я всем врачам уши ”прожужжала” о том, что у меня одна нога не сгибается в тазобедренном суставе и поэтому я не смогу принять обычное для родов положение, что не исключает возможности кесарева сечения.

Обо всём этом было записано в моей медицинской документации, которой никто не поинтересовался и ни о чём не позаботился, предоставив мне в очередной раз убедиться, что ”спасение утопающих – дело рук самих утопающих”.

Если я до сих пор живу, то только благодаря тому, что много, много раз, в жизни, в самых критических ситуациях, я упорно придерживалась этого лозунга и призывала на помощь свою собственную силу воли и жажду жизни.

Не так уж редко обстоятельства или судьба складываются так, что выживает только тот, – кто неудержимо хочет жить.

Как бы то ни было, я жить хотела неудержимо и также неудержимо хотела, чтобы жил мой ребёнок, поэтому я не обращала внимания на боль, и точно выполняла все указания акушерки: тужилась и не тужилась – всё, как она говорила… и без двадцати минут двенадцать родила сына.

У него была пуповина два раза обмотана вокруг шеи! Если бы я не отправилась в поход, опираясь об стенку, а ждала, когда кто-нибудь о нас вспомнит и позаботится, мой сын родился бы задушенным.

Ему хватило пары шлепков, и он громко закричал, сообщая, что население Земли увеличилось.

Я была совершенно счастлива и свободна, мне было легко и хорошо!

Я сразу же запомнила его физиономию и безошибочно узнавала его из целой тележки которую нам привозили для кормления, нагруженной одинаковыми свёртками с одинаковыми розовыми мордашками.

В то время в Советском Союзе женщины после родов находились в палатах по 7-10 человек, а детей привозили мамам на первое кормление только на третьи сутки.

А до этого надо было ждать и сцеживать молоко, которое собирали и сливали в общую кастрюлю, пастеризовали и кормили из бутылочек всех детей.

(Как хорошо, что СПИДА тогда ещё не было.)

Кто мог такое придумать и зачем?!

Ведь это было противоестественно, глупо и вредно во всех отношениях.

Во-первых, ребёнок должен сразу же видеть свою маму, а не чужие лица, закрытые маской, он должен сразу учиться сосать из груди, а не из соски.

Во-вторых, нельзя передать, как мама скучает и хочет видеть своего малыша!

Но самое невероятное и трудное – это сцеживать молоко, которое у молодой, здоровой женщины прибывает и прибывает, щедро истекая, как у зрелой берёзы весной сочится сок.

Никаких приспособлений для сцеживания молока, конечно, не было.

Никогда не забуду, как я сидела днями и ночами и доила, доила, доила, чтобы молоко не затвердело в груди и не наступило воспаления, лишив моего маленького питания.

Как только на третьи сутки его принесли, всё стало прекрасно.

Он властно присасывался к груди, положив на неё свою ручку, и казалось, что ничего более замечательного и значительного в жизни не существует.

И вообще, самое восхитительное в жизни это – рожать детей и всё, что с этим связано, начиная с любви и её кульминацией, девятимесячным ожиданием и гаданием кто же это всё-таки будет, рождением, кормлением, воспитанием, любовью и повторным прохождением по жизни со свадьбами детей и ожиданиями внуков!

Пока женщины наслаждаются и живут всем этим процессом, мужчины, с нашего непонятного согласия и доверия, не нашли ничего лучшего, чем забавляться военными играми, на которых наших мальчиков вполне серьёзно, не играя, калечат и убивают…

Интересно, что было бы, если бы, в один прекрасный век, случилось бы чудо, и у всех ”рычагов власти” оказались бы женщины, а мужчины использовали бы свою силу и ум исключительно на создание благополучия для руководящих и воспроизводящих женщин.

Так вот, интересно, были бы в таком обществе войны?

Наверное, на Земле воцарились бы мир и спокойствие, а мужчины с их умными головами, мощными плечами и неиссякаемой энергией так ”толкнули” бы прогресс, что жизнь стала бы истинной сказкой, то есть все Адамы и Евы снова вернулись бы в рай, но с правом любви и воспроизводства.

А как же с перепроизводством и перенаселением? – Спросите Вы.

Нет ничего проще: – руководящие и умные женщины, в виду занятости, не рожали бы больше одного-двух детей, в которых бы папаши души не чаяли, и поэтому всё бы прекрасно обошлось без революций и войн.

Как видите – нет проблем!

Вот, оказывается, как всё просто.

Только то и всего – передать власть женщинам, устроив цивилизованный матриархат…

Интересно только, сколько ещё тысячелетий для этого потребуется и сколько ещё жертв от всех стран и народов придётся нам женщинам возложить на кровожадный алтарь войны, прежде, чем мы настолько поумнеем, чтобы лучше не рожать детей, чем рожать для того, чтобы их убивали.

Или, в крайнем случае, рожать в таком количестве, чтобы каждый вновь рождённый был как алмаз, такой же ценностью для общества, как для матери, потому что рождение детей это не тупое размножение, а Великое Чудо, Великий Подвиг, не оцененные пока по достоинству.

Я не феминистка. Я обожаю мужчин! Но не у власти. Пусть используют свои замечательные бойцовские качества в спорте, в творчестве, в науке.

Как талантливы, они бывают, когда их энергию удаётся направить на мирные цели!

Увы, нам женщинам во многом далеко до них!

Но… править мы могли бы лучше. Вне сомнений!

Кстати, указанный выше, новорожденный, вырос исключительно миролюбивым экземпляром, умеющим решать все конфликты с помощью юмора, хотя не обделён силой и здоровьем.

Таким образом, успешно пройдя заветный рубеж материнства, я появилась на пороге роддома с драгоценным свёртком и сияющей улыбкой.

Мы назвали его Эрикам и думали, что жизнь будет похожа на ту прекрасную и светлую мечту, которую мы себе рисовали.

Но безжалостная дама-действительность без церемоний, в очередной раз ”подрезала нам крылья”.

Во-первых, мальчишка орал больше чем положено. Я, как наседка, сидела над ним и не знала что делать, умирая от страха, что с ним что-нибудь может случиться.

И таки случилось. Домики в районе камвольного комбината, среди которых мы по воле судьбы и квартирных хозяев перемещались, носили общее название – ”частный сектор” и принципиально отличались от районов вил, в цивилизованных странах, где обычно живут наиболее обеспеченные слои общества, озабоченные красотой своих газонов и цветочных клумб.

Наш ”частный сектор” отличался наличием мух, приусадебных туалетов, цепных собак, «гулящих» кур, а нередко и хрюкающих поросят.

Водопровода, конечно, не было, холодную воду мы носили из колонки (за квартал), о горячей упоминать, по-моему, вообще неуместно.

Мне запомнилось, как в ближайшую неделю после родов надо было стирать пеленки (многоразового пользования), а Виталий нашёл какой-то повод, чтобы поссориться и я, кормящая мама, сидела в сумерках на холодной веранде, стирала в холодной воде пеленки и от обиды лила горячие слёзы.

Я бы сказала, что в нашей семейной жизни это было началом худшего или концом лучшего, потому что такие запоминающиеся обиды незаметно накапливаются, чтобы постепенно подточить, а затем разрушить ”храм любви”.

У хозяйки, а тем более у нас, не было холодильника, поэтому мы покупали в магазине кусок искусственного льда и, отлучаясь из дома, я оставляла, сцеженное в бутылочку, молоко на этом льду.

Надо ли удивляться, что наш мальчик, не успев окрепнуть, стал жертвой антисанитарного быта ”частного сектора”, квартирантами которого являлись его незадачливые родители.

Бедный ребёнок! В недельном возрасте он познал истину, что родителей не выбирают и что на тот период его постиг не самый лучший выбор.

Он заболел диареей. Видимо какая-то здоровенная зелёная навозная муха на пути между приусадебным туалетом и помойной ямой, присела отдохнуть на, спящем в коляске младенце, и оставила на нём содержимое своих грязных лап.

Заболевание заключалось в том, что у мальчика были понос и рвота, которые практически не прекращались.

Нас – меня и его, положили в инфекционную больницу, и началась, в буквальном смысле, борьба за его жизнь. Снова!

Ему делали уколы в вены головки, а я стояла за дверью операционной, лила слёзы, и мне казалось, что это из меня выкачивают всю кровь.

Уколы не помогали, и ничего не помогало. Он совершенно ослабел и почти не плакал, беспомощно лежал, а из попки струйкой лилась жидкость…

Я сидела, склонившись над ним, и также беспомощно и безнадёжно плакала.

И тогда медсестра сказала мне: – Женщина, не убивайтесь так. Вы же видите, что он едва ли будет жить, а вы ещё такая молодая, у вас будут ещё дети.

Мой плачь перешёл из тихого в громкий, а я тупо повторяла: – я не хочу других детей, я хочу этого!

У него была неукротимая рвота. Я сидела и капала ему в ротик жидкость в надежде, что хоть что-то задержится, но через какое-то время всё это фонтаном удалялось.

Моему отчаянию не было предела. Я готова была отдать всё и себя в придачу, только бы он жил. Я даже не представляла себе ни на одну минуту, что он может умереть.

И, как ни странно, он выжил!

Но не сразу. Ему стало немного лучше и нас, на выходные выписали домой.

Нам так хотелось счастья!

А счастье нам тогда виделось только в виде здорового ребёнка.

Мы уложили его в коляску и поехали в лесок, который был недалеко от ”нашего дома”. В лесу была такая благодать (начало июня) буйная зелень, пение птиц, солнце, тишина. Не верилось, что при такой то красоте может случиться чёрная беда.

Я кормила его и верила, что всё будет хорошо, но неумолимо наступала рвота и разрушала все надежды.

После выходных Виталий обратился к всемогущей директрисе камвольного комбината, где он работал, которая распорядилась поместить нас в инфекционную больницу и позаботиться о нашем ребёнке.

Всё приняло другой оборот. Ему провели полноценное обследование и определили, что у него сальмонеллез, сделали посев и определили к чему чувствительны лично его персональные сальмонеллы, после чего провели целенаправленное лечение и наш Эрик родился во второй раз, чтобы жить долгую, долгую жизнь!

Но на этом наши испытания не кончились.

Когда мы вернулись домой из больницы и начались обычные будни, когда в доме маленький ребёнок, нам снова предложили искать другую квартиру…

Наша хозяйка – жертва мигрени, почти не снимала полотенца с головы и страдальческое выражение, казалось, навечно поселилось на её лице.

Через неделю она взмолилась, чтобы мы куда-нибудь убрались вместе с нашим наследником. Она заверила нас, что всё понимает и сочувствует нам, но её мигрень..!

Виталий вновь двинулся в поисках квартиры штурмовать калитки и беспокоить дворовых собак. Но теперь я уже не могла сопровождать его, ему самому приходилось докладывать о наличии не только жены, но ещё и ребёнка.

Однако вскоре ему повезло и он ” кое-что” нашёл. это ”кое-что” было длинное, как коридор, но разделённое пополам и поэтому претендовало называться не только комнатой, но должно было проходить по двухкомнатному разряду, если можно так выразиться, это был двухкомнатный коридор. этот статус нам подходил как нельзя более, потому что мне надо было продолжать учёбу в институте и моя безотказная мамочка согласилась жить с нами, чтобы бесплатно и безропотно служить няней, кухаркой, прачкой и ”девочкой” для прогулок с малышом.

Итак, теперь наша семья выросла до 4-х человек.

В связи с количественным изменением не замедлили появиться и качественные изменения.

Казалось бы, они должны были быть абсолютно в сторону улучшения.

Но нет! Надо знать мужчин. У них всегда действует закон: чем лучше – тем хуже!

Мне ещё никогда в жизни не пришлось сожалеть о том что я недостаточно добра, порядочна или тактична, но ровно столько раз, сколько я влюблялась, столько раз я сожалела, что я недостаточно стерва!

Виталий почувствовал себя свободным, (в доме две женщины) уверенным и выросшим в собственных глазах, а значит наглым.

Я же наоборот стала более уступчивой и покладистой, желая избавить маму от возможных семейных сцен.

Всё свободное время мой любимый употреблял на то, чтобы писать жалобы для получения квартиры. Постепенно его, увы, увлёк сам процесс, т.е. ”литературный жанр”, направленный на получение желаемого путём нескончаемого потока жалоб и требований.

Со временем у него накопился целый мешок копий с этой ”литературы”.

Но после того, как директриса камвольного комбината помогла нам спасти ребёнка, он прекратил писать на неё жалобы и переключился на новый жанр в таком же бюрократически-железобетонном стиле и засыпал комбинат потоком рационализаторских предложений, а комитет по делам изобретений СССР – заявками на изобретения. Самое и интересное, что директриса, оценив его по достоинству, не столько как жалобщика, но главным образом как талантливого изобретателя и инженера, в ближайшее время предоставила нам вожделенную квартиру – самую большую мечту нашей тогдашней жизни.

Но до этого нам ещё оставалось пожить в этом двухкамерном коридоре, а затем на нашей последней частной квартире, которую, согласно её месторасположению, так и назовём: ”на чердаке”

Хозяйку, сдавшую нам, разделённый на две части коридор, звали Ольгой.

Она была тощей, бесцветной и длинной, поэтому навсегда осталась в моей памяти как одно целое со своим коридором. Как бы то ни было, удлинённый кусочек вселенной, разделённый на две части, совсем не то же самое, что одна комната.

Перегородка – это великая вещь! Она создает массу удобств и чувство почти полного благополучия.

Жизнь снова начала мне казаться почти прекрасной!

Эрик выздоровел. Рядом моя мамочка, которая мне во всём помогает.

Виталий в то время был ещё вполне неплохим мужем и к тому же ”квартира”

(извините за выражение) – двухкомнатная! Чего ещё желать?

И тут к нам собралась в гости моя свекровь Лейка, чтобы познакомиться с внуком.

Сын у неё был единственный, и прошло много времени с тех пор, когда он был маленьким…

Лейка, видимо забыла, что такое трёхмесячный ребёнок.

Ей хотелось нас побаловать. Она купила клубнику, и никто не обратил внимания, как она скормила ребёнку… целое блюдечко ягод, раздавив их вилкой.

Ночью у него началась рвота и понос цвета кофейной гущи.

У нашего то, недавно спасённого ребёнка!! Срочно вызвали скорую помощь. Но малыш уже даже не реагировал, когда ему делали укол в пяточку, чтобы взять на анализ кровь. Как я пережила эту поездку в машине скорой помощи по ночному городу, прижимая к себе слабое, безвольное тельце моего счастья, описать невозможно, потому что нет таких слов, которые могут выразить в полной мере полнейшее и окончательное отчаяние!

Но БОГ милостив. Мы с мальчиком пережили эту поездку. И начался новый виток борьбы за его жизнь. Так как прошло немного времени с тех пор, как нас выписали из инфекционной больницы, где мы находились как протеже директрисы камвольного комбината, и никто не предполагал, что у ребёнка гостит щедрая бабушка с клубникой, то думали, что у него продолжение той же болезни, поэтому нас поместили к тем же врачам, которые начали с капельницы и борьбы с диареей. Это имело успех и снова вернуло нам ребёнка. Вот когда я была действительно худенькой и симпатичной как подросток. Этакое, почти прозрачное существо, всё переместившееся в глаза.

К счастью, ещё до нашей выписки из больницы, Лейка уехала домой и наше прощание в больнице было вполне спокойным и вежливым, тем более, что меня не интересовало ничего на свете, кроме моего сыночка, синего как цыплёнок второй категории.

Но зато, вернувшись, домой, я получила от судьбы новый удар ниже пояса!

А именно: наша квартирная хозяйка Ольга решила, что продешевила со своим коридором и потребовала увеличения квартплаты с 30 до 40 рублей! Такое кощунство было для нас немыслимо.

Во-первых, наши ресурсы не допускали никаких вольностей, во-вторых, приближалась зима, и доверять такой корыстолюбивой и ненадёжной даме было опасно: никто не знал до каких пределов она могла взвинчивать цену за свой бесценный коридор.

Виталию пришлось на время отложить перо изобретателя и жалобщика и отправиться на поиски очередного приюта для семьи с ребёнком, студенткой, бабушкой и стройным красавцем, о коварстве которого, глядя на его чарующую мужскую улыбку и круглые глаза, не могла бы помыслить ни одна квартирная хозяйка. Одна из них (далеко не светская дама, но, тем не менее, и не какая-нибудь неряха-баба, а обладательница добротного кирпичного дома со свинарником и курятником во дворе) средних лет, крупно обманувшись на его счёт (я имею в виду Виталия), предложила ему за довольно умеренную цену довольно большую комнату, (на сей раз квадратную!) основанную на базе чердака… но с окном и не протекающей крышей, без особых недостатков, если не считать недостатком лестницу полметра шириной, без перил, вертикально поднимающуюся в нашу, красиво выражаясь, мансарду.

Какая огромная разница между чердаком и мансардой или перегороженным коридором и двухкомнатной квартирой, когда душа жаждет красоты!

Главное как назвать и как увидеть.

Не трудно догадаться, что кухни у нас не было.

Наш многострадальный керогаз, история которого подробно рассказана выше, получил место внизу, на деревянной табуретке (где техника пожарной безопасности, а где керогаз?) под указанной выше, вертикальной полуметровой в ширину и двух метровой в длину лестницей.

Мой дорогой, выносливый и терпеливый читатель! Умоляю тебя, ещё чуть-чуть продержись! Это последняя из наших частных квартир!

Новых сюрпризов тебя не ожидает.

За водой надо было ходить всего за 50-70 метров к колонке, а по нужде спускаться во двор и по грязи добираться до, сколоченного из досок, туалета, расположенного между хрюкающим свинарником и кудахтающим курятником.

Причём всё это пространство хорошо просматривалось из хозяйских окон, которые являлись единственным источником света на всем этом скотном дворе.

Ночью, проснувшись от желания посетить туалет, надо было спуститься по лестнице (но не свалиться спросонку и не наделать шума), нащупать в темноте ногами сапоги, влезть в них (а терпения нет… спешишь ведь в туалет а не на прогулку!) и ”прочавкать” по, никогда не просыхающей грязи к курино – свиному пространству, не разбудив обитателей этих двух заведений, иначе они поднимут такой хрюкающе – кудахтающий шум, что о последствиях лучше не думать.

Таковы были, предложенные условия. При нашей, уже вековой усталости от кочевой жизни в сочетании с низкой, вернее очень низкой платежной способностью и 4-х персонной семьёй, младший из которых был персоной, для квартирных хозяев ”нон грата”, выбирать не приходилось.

Мы с радостью въехали на чердак и считали, что нам крупно повезло!

Хозяйка не вмешивалась в нашу жизнь и не делала нам никаких замечаний.

Но… Но..! На нашем пути всегда возникало какое-нибудь НО!

Но, хозяйка брала на квартиру семьи, где были молодые крепкие мужчины.

Но, Вы, дорогой читатель, неправильно подумали.

Но, она их использовала не по назначению.

Дом то был добротный, помните? Большой!

Одновременно проживало несколько семей. В основном молодая интеллигенция с нищей зарплатой. Смекаете?

Хозяйка правильно рассчитала, что молодым специалистам целый день работающим головой, не помешает после работы, в часы досуга, в компании соседей, под хозяйские шуточки и чутким руководством, отработать смену на строительстве и благоустройстве скотного двора. Молодые инженеры дружно служили бесплатными батраками и если ругались, то только в душе, а если и возмущались, то только, «показывая фигу в кармане».

Во время нашего подселения в дружный, безропотный батрацко-инженерный коллектив, как раз проводилась важная работа по асфальтированию двора.

Видимо Виталий ночью решал свои туалетные проблемы (если таковые возникали) ”за углом” « не чавкая» по грязи до туалета, иначе он бы, конечно, воодушевился идеей проложить туда асфальт. Но он «встал в позу» и высокомерно заявил, что он инженер, а не батрак! (Я же говорила, что хозяйка в нём сильно ошиблась!)

Мы с мамой уже готовы были начать собирать пожитки для перекочёвки в неизвестном направлении. Но наглецам довольно часто везёт, гораздо чаще, чем трусам.

Видимо его мужское обаяние не оставило хозяйку равнодушной или она решила запрячь лихача постепенно. Как бы там не было, но она нас не выгнала.

Однако, в это время нам, наконец, повезло.

Виталий уже знал тот дом, в котором мы должны были получить квартиру!

Каждый день, идя с работы, он подсчитывал этажи и докладывал нам о ходе стройки.

Мы с волнением ждали и не без страха думали о том, какое событие произойдёт раньше: у хозяйки лопнет терпение, и она нас выгонит, либо достроят дом и мы уйдём сами. Виталий совсем обнаглел и почувствовал себя героем.

Мало того, что он сам не работал, так он начал вести разъяснительно-пропагандистские беседы в батрацко-инженерной среде.

Мы с мамой боялись громко разговаривать, предчувствуя бурю.

Но мой муженёк стал абсолютно неуправляемым и, как тупой ”гордый буревестник” вызывал бурю на наши несчастные головы.

Вообще жизнь «на чердаке» была недолгой, но имела удивительно много психологических аспектов, касающихся не только освободительно-революционой борьбы местного значения моего вечно воюющего на мелких фронтах мужа – изобретателя-борца.

Видимо почувствовав себя большим инженером, большим изобретателем, победоносным жалобщиком и будущим хозяином двухкомнатной квартиры, он решил, раз и навсегда сбросить с себя какие бы то ни было оковы и обязательства!

У нас был один знакомый, который носил звучное имя Лев и, как бы в насмешку у него была очень маленькая симпатичная, остроносенькая жена, которую я про себя называла не иначе как Мышка.

Мы иногда встречались «семьями». Крупногабаритный Лев вечно хорохорился, изображал из себя покорителя женских сердец, т.е. повесы и сердцееда.

А Львица, (т.е.Мышка) тихо посмеивалась и ни на что не обращала внимания, видимо не очень-то принимая всерьёз Львиные штучки мужа. У них был рыжий сын, очень похожий на папу Льва и уютная, двухкомнатная квартирка, ухоженная заботами бессловесной Мышки (её, вообще-то звали Аня).

Но у Льва было одно потрясающее хобби. Зайдя к нему в квартиру, Вы забывали обо всём и чувствовали себя на дне океана. Вдоль всех стен были, подсвеченные аквариумы, населённые чудо-рыбами. У него были рыбки, живущие во всех морях и океанах мира. Он знал всем им названия, их биологию, историю, медицину, привычки и т.д. и т.д.

Лев был инженер, муж, отец, сердцеед, но это всё – между прочим, а суперспециалистом он был по рыбам.

Так вот, он однажды в «мужской беседе”» с моим мужем похвастался, что он мол, ни о чём не беспокоится в вопросах перенаселения планеты его потомками, а его жена-Мышка безропотно делает по два аборта в год.

Он, мол, себя вопросами предохранения т.е. контрацепции, не утруждает.

Наслушавшись таких речей, о таких подвигах, мой повелитель тоже выглядел не хуже льва или тигра. Ему, мол, тоже надоело в порывах страсти думать о последствиях!

Господи! Мы жили в одной чердачной, квадратной (без перегородки! ) комнате с мамой, которая неизвестно когда спит, а когда нет!

С Эриком, которого лучше не будить, если он уснул!

Я уставала, а тут ещё такой герой-любовник-тигр объявился!

Я не растерялась и сразу же дала понять, что если я не Львица и не Тигрица, то, извините, и не Мышка!

Я беспечно заявила, что он может любить меня как хочет и сколько хочет, но он должен быть готов к тому, что я рожу именно столько детей, сколько он сделает, и никакие аборты меня вообще не интересуют и не для меня существуют.

В душе я, конечно же, надеялась, что мне ничего не угрожает, т.к. после внематочной беременности в Ленинграде, я должна быть благодарна Богу, что родила сына, и была полностью спокойна относительно возможной новой беременности, тем более, что кормила ребёнка грудью.

Однако! Прошло какое-то время, и наш дорогой Эрик объявил протест и не захотел питаться моим молоком…? Он был голодный, плакал, но, получив грудь, тут же бросал и начинал ещё громче орать. Моя мама подозрительно на меня посмотрела и предположила, что я беременна.

– Мама, как тебе не стыдно – возмутилась я – это же общеизвестно, что когда кормишь ребёнка грудью, то не можешь забеременеть!

– Мне, конечно, стыдно – сказала моя мама – но ты всё-таки сходи к врачу – и принялась кормить ребёнка молоком из соски.

Как всегда, мама оказалась права. Мы ней посовещались и не знали что делать.

Квартиры пока не было. Я была на четвёртом из шести курсов мединститута, только что родила сына и без всякого отпуска продолжала учёбу. Когда сыну исполнится год, родится второй ребёнок…

Но с другой стороны: Все под Богом ходим. Мальчик слабый, два раза, можно сказать от смерти спасли. А если будет третий раз?

Если я сделаю аборт, а вдруг потом больше детей не будет?

Нет, я не хотела жить без детей.

Я предпочитала иметь сразу двух – мальчика и девочку!

Тут с работы вернулся наш специалист по ускоренному воспроизводству населения.

Я ему доложила, что скоро у нас будет девочка. Его круглые глаза стали вертикальными. Он попробовал меня убедить и привёл все возможные доводы не в пользу увеличения семьи. Я была непреклонна.

Этот исторический день случайно (если что-то вообще бывает случайным в жизни) совпал с днём, когда он получал зарплату, которую он в процессе разговора достал и нервно мне передал.

Она (зарплата), состояла из не очень большого числа пятирублёвых бумажек.

Вложив их мне в руку, он привёл последний довод:

– Или я, или второй ребёнок! – Победно заявил он.

– Второй ребёнок! – Гордо ответила я, как перчатку, швырнув ему пятирублёвки прямо в физиономию.

Так решился для моей дочери сакраментальный вопрос в буквальном смысле – «Быть или не быть»? Когда страсти поутихли, я ещё имела наглость закрепить свою победу, напомнив ему, что я же обещала, рожать именно столько детей, сколько он сделает.

К сожалению, он ещё два раза делал мне детей, но, хотя я по-прежнему не прибегала к абортам, они не родились, получились выкидыши, что лишний раз служит доказательством того, что если Бог даёт ребёнка, то надо его рожать, потому, что может случиться так, что больше уже не будет. Любые трудности проходят, а родное существо остаётся.

Но на этом сия история не кончилась.

Я, можно сказать, должна благодарить Льва, за то, что заполучила дочку.

Но прошло какое-то время и ко мне, как к врачу и подруге пришла за советом Львица – Мышка. Она была в нерешительности.

В течение года она уже сделала свои обычные два аборта, но забеременела снова.

Лев грозит разводом и требует убрать нежеланное чадо, а врачи говорят, что матка настолько истончена, что они не могут гарантировать ей жизнь, если при аборте матка прорвётся.

Даже если бы Лев не бахвалился и это бы не внесло некие последствия в мою личную жизнь, я бы всё равно приложила все силы, чтобы убедить и поддержать подругу.

Я очень старалась!

Я доказывала ей, что в случае чего лучше остаться безо Льва, но спасти свою жизнь и будущего маленького львёнка.

Подумаешь – две жизни, вместо одного козла – льва!

Я позволила себе быть не очень элегантной в выражениях.

Родилась маленькая, рыженькая Львёнок-Мышка.

Лев никуда не делся и обожал свою дочку даже больше чем рыб.

Эту историю больше всех любит моя дочь и спрашивает не жалею ли я, что кидалась пятирублёвками – это при хорошем расположении духа, а при плохом, она говорит:

– Я же помню (?), как вы хотели от меня избавиться…

– Ну и нахалка – посмеиваюсь я – я же тебя спасла, а ты меня в сообщницы к своему папочке записываешь, на которого ты, кстати, как две капли воды похожа, ты вообще не моя дочка, я только «ракета-носитель».

Надо отдать ей должное – я никогда не жалела, что «кидалась пятёрками», т. е. подарила ей жизнь. Она не только левша, но и мыслит, поступает и живёт неординарно, и я считаю это признаком личности. А это не мало.

Я иногда думаю, что слишком рано предоставила своим детям быть самостоятельными и самим делать свой жизненный выбор и самим решать свои проблемы.

В этом, вероятно, моя заслуга и моя вина перед ними. Возможно, следовало делать нечто большее для них, а возможно, именно отсутствие опёки и сделало их людьми.

Я также думаю о том, что наибольшие моменты счастья мне дали мои дети.

Само сознание, что они есть, что они живут и будут жить, делает мою жизнь наполненной смысла и самодостаточности, потому что если допустить, что я больше ничего выдающегося не совершу, то знание того, что я работала врачом, а значит лечила людей и оставлю после себя детей и внуков, оправдывает моё пребывание на земле. И в этом есть определённый смысл жизни.

Итак, продолжим «чердачный период».

Вообще это был не самый худший период нашей жизни.

Рядом со мной была моя мама, отличавшаяся добротой, самопожертвованием, чистотой духовной и физической, трудолюбием, верой в своего БОГА.

Моя мама – святая женщина.

Без образования и специальности.

Моя мама – чудо Человек.

Я никогда не устану восхищаться ею и никогда не прощу себе, что когда-то за суетой и повседневностью не удосужилась глубже заглянуть в её Душу и понять откуда она черпала силы.

Она безропотно и самоотверженно посвятила свою жизнь детям и никогда не требовала благодарности. Она старалась, чтобы всем вокруг было хорошо и, оставаясь в тени, не ждала сочувствия, понимания или похвал.

Но интересная особенность. Будучи такой скромной и нетребовательной, она, тем не менее, всегда была, как бы на некотором уважительном возвышении.

Её всегда любили и уважали все окружающие, тем более мы, её дети.

Интеллигентность – это от Бога, а не от образования или воспитания.

В этом меня убедила жизнь моей матери.

Я оставляла ей ребёнка и уходила в институт. Она истёрла на терке (о кухонных машинах тогда даже не слышали) горы морковки, выжимая через марлечку сок, чтобы мой мальчик хорошо рос. Она варила ему кашки, поила через соску молоком.

Она по несколько раз в день спускалась и поднималась с ним на руках по этой крутой, узкой, без перил лестнице с чердака и обратно, гуляла с ним, ходила в магазин и, пока он спал, готовила нам обед, стирала и сушила его пеленки, поддерживала чистоту в комнате, создавая тепло и уют семейной жизни, и была при этом всегда спокойной и в добром настроении. К хорошему привыкаешь быстро, мы принимали всё это, как должное, не задумываясь о том, как она может со всем этим справляться.

А было ей в ту пору 63 года.

Наконец наступил самый дивный момент!

Мы получили ордер на свою собственную 2х-комнатную квартиру размером 30 метров квадратных, на втором этаже пятиэтажного дома с балконом, выходящим на приятный дворик. Я много-много лет не переставала радоваться этой квартире.

Переезд не занял много времени из-за отсутствия мебели.

Керогаз мы с радостью презентовали одному из молодых квартирантов-инженеров.

Мешок с копиями жалоб, написанных ”трудолюбивым” Виталием, он торжественно и не без удовольствия сжёг, а копии заявок на изобретения он бережно перенёс в новую квартиру, заняв половину подвала. И мы, уже почти впятером, если считать маленький зародыш дочки, вступили в новую, счастливую жизнь.

Семейный бюджет складывался из зарплаты Виталия – 80 рублей, моей стипендии – 28 рублей, моей пенсии – 19рублей 94копейки и маминой пенсии – что-то около 28 рублей, как моя стипендия.

Но, учитывая, что квартирная плата была довольно низкой, (примерно моя пенсия) и что жить в собственной квартире и питаться дома, а не в столовых значительно дешевле, да ещё с мамиными кулинарными способностями, (Виталий всегда говорил, что никто не сравнится с его тёщей) то мы вступили в стадию экономной, поочерёдной покупки в кредит мебели. Эту стадию, наверное, может с удовольствием припомнить из своей жизни каждый человек. О богатых мы не говорим – у них свои привычки и условия.

Удовольствие при этом у всех схожие, хотя бы один обставлял дворец, а другой 2-х – комнатную квартиру, правда результаты несколько отличаются.

Хотя, обставляя дворец, можно иметь даже меньше удовольствия – заплатил и въезжай. Зато там есть стиль, А наши покупки имели только одну общую черту стиля – они должны были быть дешевле!

Всё остальное у них было разное т.к. покупались по-сте-пен-но, примерно одну штуку в год.

Вначале широкую 2-х – спальную тахту-диван, которая стояла в главной комнате и на ней днём происходила вся жизнь, а ночью она служила нашим долгожданным ложем.

Удобная была тахта! На ней удалось избежать дальнейшего роста семейства.

Я ведь уже писала, что перенаселение планеты происходит исключительно из-за неудобств. Посудите сами, ну какое потомство может быть у лордов или пэров, если ночью, чтобы посетить жену, он должен отправиться в другое крыло дворца.

Да и женится он не раньше 30-40. Вот почему в мире полно нищих и мало лордов.

У нищего жена всегда под рукой, а лорду суетиться надо.

Кроме того, нищий и к соседке может спьяна заглянуть по ошибке…

А лорд?! С его высокой моралью!

Вернёмся пока в наш дворец.

Жизнь налаживалась и входила в очень мелкобуржуазное русло.

Зародыш рос и развивался, а я постепенно начала округляться и так как, ходила в том же самом платье из обивочной ткани, в котором ходила год назад, когда была беременна Эриком, то однажды в гардеробе кафедры нервных болезней, гардеробщица с недоумением меня оглядела и спросила: ”Что – то ты слишком долго ходишь беременной?”

Я, не без удовольствия, доложила ей, что я уже в прошлом году в этом обивочном платье выносила сыночка, а теперь ношу дочку!

Мы вместе с ней порадовались моим «успехам» и я гордо понесла свой животик, но теперь уже без страха, что меня могут выгнать из дома.

Я, наконец, имела всё: дом, мужа, сына и с надеждой ждала дочку, надеясь, что это будет именно дочка и что она то уж, будет самой счастливой.

Она обязательно будет красивой, свободной, здоровой, у неё будут любящие папа, мама, бабушки и дедушка. У неё будет старший брат, который никогда не даст её в обиду, а его друзья, все поголовно будут в неё влюблены и готовы на любые подвиги за одну её улыбку.

Так я мечтала… Но жизнь-шутница! Многое из этого сбылось. Но! Как всегда – но!!!

Но жизнь почти никогда не бывает, похожа на мечты.

В то время нельзя было пойти к врачу и узнать, кто такой там дожидается своего срока – мальчик или девочка. Приходилось ждать и гадать ровно девять месяцев.

Но я то, с первого дня знала, что у меня будет девочка.

Смирившийся с действительностью Виталий, дразнил меня и говорил, что будет ещё один мужик и у них будет своя мужская компания.

Мама дипломатично говорила, что будет тот, кого пошлёт Бог.

Эрик в дебаты не вступал. У него наступила распрекрасная жизнь и он превратился в красавчика-херувимчика со светлыми кудрями, круглыми фамильными глазами и мордатыми щёчками. этакий любимчик всего микрорайона, т.к. все жили по соседству, работали на камвольном комбинате, посещали одни магазины и единственный кинотеатр и знали друг друга, тем более, что мы с самого начала были запоминающейся парочкой.

Мне приятно вспоминать этот период жизни.

Незаметно подошло время. И один прекрасный день, в 12 часов дня у меня появились схватки. Пришедший на обед Виталий, отвёл меня в роддом.

В те времена папы ещё «не рожали» вместе с мамами. Меня поместили на первый этаж. Я с жалобными стонами глядела через окно на Виталия и видимо выглядела обиженной и жалкой, поэтому желая меня приободрить, он сказал:

– Ладно, не волнуйся, рожай свою дочку, я согласен и на девочку.

Согласие было несколько запоздалым, но, тем не менее, актуальным.

Как всегда в трудные моменты, я предпочитаю быть одна.

Я закрыла окно, улеглась на кровать и принялась гладить живот, время от времени вскрикивая «Мамочка!”», что, вероятно, делают все женщины мира.

Схватки участились, но никто вообще обо мне не думал. Считается, что роды процесс длительный, а прошло всего полтора часа со времени моего поступления.

Мои крики никого не волновали и я, как и год назад, отправилась в путь!

И снова где-то на полдороги меня перехватил персонал.., когда головка уже наполовину была наружу…

Общими усилиями нас доставили на стол, и в 15часов дня раздался крик младенца.

Мне показали это произведение: рот до ушей, большие ступни(как мне тогда показалось) и, конечно же, круглые глаза.

Мне никогда не было так смешно. Это был самый счастливый смех в моей жизни, когда я первый раз увидела мою дочку. Много чего у меня ещё будет с ней.

Она будет меня огорчать и радовать, но больше всего она будет меня удивлять и навсегда останется неразгаданной загадкой…

Сын – это часть меня. Дочь – нечто мне не принадлежащее.

Но люблю я их одинаково сильно…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.