Душа города

Кэролайн Дж. Черри НАВЯЗЧИВАЯ МЫСЛЬ

— Госпожа, — шепотом позвал Стилчо. Ставший нежитью пасынок переминался с ноги на ногу на пороге задней комнаты дома, высившегося на берегу реки. Постоял еще. В трубе завывал ветер, в камине уютно потрескивали поленья. Ишад в черном одеянии сидела в кресле перед камином, сцепив руки и глядя на огонь, который озарял разбросанные по комнате яркие платки, плащи и платья, превращавшие дом в некое подобие ярмарочной палатки.

Единственным темным пятном в комнате была сама Ишад, завороженная игрой пламени. Внезапно свечи запылали так ярко, что Стилчо отшатнулся, попятился назад и вдруг в кого-то уперся. На его плечо легла тяжелая рука.

Он обернулся и увидел перед собой черные нисийские глаза Хаута. Подбородок Стилчо задрожал, в горле застрял ком. Хаут буквально испепелял его своим взглядом, приковав к месту. Казалось, во всем мире нет других звуков, кроме рева пламени, и иных видений, кроме огня. Хаут прижал палец к губам и осторожно, почти неслышно увлек Стилчо за собой. Он отвел Стилчо в маленькую, завешанную портьерами и драпированную шелками комнату, где они жили.

Там Хаут схватил его за плечи и, отодвинув в сторону шелковую занавеску, прижал мертвяка к стене, вперив в него свой змеиный взгляд.

— Отпусти меня, — медленно вымолвил Стилчо. Слова с трудом вырвались из немеющих челюстей, которые будто превращались обратно в холодное непогребенное мясо и кости, в то, чем и были они до Ее вмешательства. Ни боли, ни агонии, лишь страшный холод, словно нечто непроницаемое заслонило от Стилчо источник его жизни.

«Д-дай мне и-идти. Она сказала… ты не должен магически касаться меня». — Эти слова так и не слетели с его уст, Стилчо произнес их глазами.

— Ты чувствуешь? — спросил Хаут. — Ты чувствуешь это, нежить? Она встревожена. Она плетет свои магические сети. Сегодня вечером души полетят обратно в Ад. Чувствуешь, как ускользает твоя?

— Убери от меня ру-руки.

Вместо ответа Хаут еще сильнее сжал плечи Стилчо.

— Она забыла про тебя сегодня вечером, но я не забыл. Сейчас я держу тебя, Стилчо, я. Я могу разделаться с тобой, как с мошкой, а могу и спасти твою поруганную душу. Ты понимаешь это?

— И…

Стилчо умолк, почувствовав, как все сильнее его душа и тело сжимаются в стальных объятиях Хаута. Напряжение росло, и взгляд Хаута проникал все глубже и глубже, так что от окружающего скоро остались лишь пронизывающий зимний холод да шелест падающих на ветру в темноте снежинок.

Королева Смерти низложена. Сегодня вечером Сила выпущена на свободу. Ее частички, подвластные воле ветров, летят по небу и падают на землю.

Нежить гибнет.

Сильные мира сего падают ниц.

Стилчо вздрогнул. Его живой глаз округлился, а перед мертвым разверзлась пропасть.

Он будто застыл на самом краю бездонного обрыва, протягивая холодные как лед руки и держась за Хаута, как за единственную и последнюю надежду.

Нечто сияет, и я вижу это сияние, нежить.

Обладающие могуществом тянутся к нему с желанием страсти.

А Ей словно все равно.

Могущественный прах сияет, блестит и падает повсюду, а Она никак не решится собрать эту силу. Она сидит там, слепая и глухая, и даже не слышит то, о чем мы говорим.

Нисийское могущество. Она боится его и вместе с тем жаждет.

А ведь я — нисиец, Стилчо, и эта сила станет моей. Это моя сила, ей нужен один хозяин.

Скоро все изменится, Стилчо, так что подумай о своих обязательствах. Подумай, что ты станешь делать, когда Она забудет о тебе?

Перед глазами Стилчо стоял четкий образ того, чего жаждал Хаут. Его мертвый глаз видел сияющую Сферу, вращающуюся и переливающуюся всеми цветами радуги. Первородная сила, таящая опасность, подобно вращающемуся лезвию, подобно дротику в руке умелого бойца. Эта сияющая и вращающаяся Сфера являла собой монотонное биение, подобное пульсу, внутри которого все адские врата и райские калитки вибрировали с частотой ударов живого сердца. Почти абсолютное совершенство.

Вдруг Стилчо ощутил странные удары в своей груди. Сначала они напугали его, но он быстро понял, что это лишь еле уловимое биение сердца на фоне абсолютного покоя. Его сердце вновь начало биться, пока еще слабо и неровно.

— Теперь ты знаешь, — заговорил опять Хаут, — теперь ты понимаешь, чего я хочу. — Хаут коснулся лица Стилчо, и тот вздрогнул. — А теперь, нежить, забудь об этом… Я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

Стилчо моргнул. Теперь он смотрел на мир единственным живым глазом и видел своего врага Хаута, излучавшего скрытую дотоле злобу, который осторожно держал его за плечо.

— Я причинил тебе вред, — услышал он голос Хаута, — и сознаю это. Стилчо, ты должен понять, что мы с тобой оба жертвы. Ты был Ее жертвой, а я — пешкой в Ее руках. Но ныне у меня есть определенная сила, а ты низведен до положения раба. Для меня такая перемена сладка, а тебе, уверен, кажется горькой. Но… — Хаут легко провел рукой, от которой исходило тепло. Так жизнь наполняет прах. Внезапно возникшая боль затуманила зрение Стилчо. — Горше не будет, ведь ты и так почти мертвый, Стилчо. Тебя никогда не касалась земля, твое тело не горело в огне. Твоя душа только выскользнула из своего тела, как она поймала ее прежде, чем душа достигла порога Ада, и со следующим вдохом вернула ее назад в твое тело. Вот почему твое тело живо и даже истекает кровью при порезах, пускай и еле заметно. Ты чувствуешь боль плоти, и боль гордости, и боль страха.

— Не…

— А когда твоя госпожа желает тебя, то тело твое действует так, как и должно действовать тело мужчины. Но ответь, чувствует ли оно хоть что-то?

Стилчо повел рукой. Ничего. У него перехватило горло, остановив рвущийся наружу крик. Хаут глазами поймал его взгляд, и рука Стилчо бессильно упала, точно налитая свинцом.

— Мне ведомы границы, внутри которых ты жив, — заметил Хаут. — Открою тебе секрет: Она никогда не сделала бы для тебя столько, сколько следовало бы сделать. Сейчас Она уже не может, но раньше могла. Та сила, которая могла бы принести тебе жизнь, сегодня вечером гонима ветром и падает, словно пепел, никем не подобранная. Неужели ты полагаешь, что Она могла сказать себе: Стилчо заслуживает лучшей доли, Стилчо можно было бы возвратить жизнь. Нет. Она о тебе не подумала.

Лжец, размышлял Стилчо, борясь с наваждением сладкого голоса, хотя в реальность руки, держащей его на пороге жизни, не поверить он не мог. Лжец. Стилчо не надеялся на то, что Ишад когда-нибудь думала о нем, этого он от нее не ждал. И сомневался в том, что когда-нибудь ему представится шанс, о котором говорил Хаут.

— Так было, — тихо заметил Хаут, и из глубин его сознания выплыло нечто дрожащее и изменчивое. — Такой шанс был, он есть и сейчас. Скажи мне, Стилчо, тебе нравится то состояние, в котором ты пребываешь? Я спрашиваю тебя, как бывший раб спрашивает у раба, продолжающего им быть. Ты прошел путь до самого Ада и обратно, чтобы сохранить частичку жизни, и бродишь, поджав хвост, точно побитая собака, и стеная, поскольку даже смерть не может избавить тебя от Нее. Но жизнь твоя не продлится и секунды, если Она позабудет о тебе так же, как забыла про других. Подумай, а что, если бы у тебя был другой жизненный источник, что, если бы кто-то другой поддержал тебя в том случае, если Она пренебрежет тобой? У тебя теперь есть выбор. Бедный раб, впервые с момента твоей смерти ты волен выбирать. Ты можешь сказать: вот я принадлежал ей, а теперь принадлежу ему. Но если со мной что-нибудь случится, то и свобода выбора исчезнет. Ты понял меня?

Вокруг Стилчо разливалось тепло, тепло и настоящая, живая боль сведенных судорогой ребер. В груди стучало сердце, а глаз неожиданно пронзил острый приступ боли, но через мгновение зрение восстановилось.

Хаут поймал его душу в тот самый миг, когда для Стилчо все вокруг начало гаснуть. С реки привычно повеяло холодом Стилчо вздрогнул по-настоящему, а на побледневшем лице Хаута выступили бисеринки пота.

— Вот, — выдохнул он. — Вот то, что я сделал бы для тебя, будь я сильнее.

Стилчо уставился на нисийца. Его живой глаз сочился памятью, а мертвый истекал кровью. Это был соблазн, не уступавший пег степени порока всем прочим соблазнам Санктуария, и Стилчо понял, что стал его жертвой. Как был жертвой наркотиков, которыми прельстился он в реальной жизни, гассой, кррфом и теми райскими мечтами, которыми туманит голову дым фирока. Стилчо не мог подобрать сравнение медленно угасающему ощущению теплоты, приносящей боль.

Ему нужен фокус, думал Стилчо. Воину выпала доля получить в былой жизни немало горьких и ужасных уроков, и он кое-что знал о том, что требуется для черной магии. Ему нужен дух. И не просто какая-нибудь змея или птица, но человек, живой человек. Боже, но почему он лжет. Она знает о моих мыслях. Она копается в моем черепе… Да, донесся в ответ еле слышный голос. Так и есть. Ты прав. Но ты уже успел попробовать, какова моя сила. Да, я все еще ученик, но я здорово умею прятаться, и Госпожа не видит меня. Я знаю границы Ее могущества, вижу Ее поле и обхожу его, словно брожу среди низин, расщелин и глубоких оврагов. Она совершила ту же ошибку, которую делают большинство великих чародеев: Она выпустила из виду ближний фокус. Внутренний взор Ее всегда устремлен к горизонту, который становится все шире и шире в то время, как небольшие малозаметные импульсы оставляются без внимания. Обычно я таюсь в одном из таких местечек и слушаю эхо, исходящее от Ее силы Сегодня вечером шум настолько велик, что Ей даже в голову не придет попытаться расслышать нечто маленькое и незаметное. Так я постигаю мастерство, но мне не хватает одной вещи, а точнее, двух. Мне нужен ты Что до мыслей, то я блокирую их прямо сейчас и буду держать в тайнике сознания, так что тебе не нужно бояться. Все, что останется, это лишь знание, что я тебе не враг. Проснись, Стилчо…

Стилчо вздрогнул, точно пробудился от сна, и увидел, что стоит совсем рядом с Хаутом. Что произошло? Почему он стоит к нему почти вплотную и не чувствует страха? От осознания этого факта волосы на голове Стилчо едва не зашевелились. Хаут отпустил его!

— С тобой все в порядке? — В голосе нисийца звучала братская забота.

Колдовство не может уничтожить память прошлых ран и способно лишь выдать порой нормальный ход вещей за сумасшествие.

В комнате ярко пылал огонь, но Стилчо совсем не хотелось заходить туда.

Ишад отправила восвояси еще одну душу. Она принадлежала хитрому, пронырливому и ловкому солдату из роты Стилчо, который дезертировал, дома укрывался в трущобах города, но все же нашел свой конец на бойне, где извечно лилась кровь. Стенавшая и сыпавшая проклятиями следующая душа принадлежала одному из недавно прибывших пасынков. Мощным потоком силы Ишад преодолела его сопротивление, и единственное, что свидетельствовало об этом, было лишь секундное напряжение полусомкнутых глаз и легкий кивок головы в сторону рук, сложенных на груди перед очагом.

Она и впрямь была могущественной. Сила гудела в ее жилах, заставляя сильнее биться сердце.

Вокруг вились водовороты слабенькой магии, но Ишад не придала им значения, справедливо предположив, что это набирается опыта Хаут. Еще она чуяла Стилчо, а с ним и ту степень свободы, какую не чувствовала даже в Стратоне. Сегодня, однако, ее силу не смог бы вынести даже мертвый, а потому Ишад поклялась (нет, не богам, к ним она не питала уважения, а самой себе), что никогда не уничтожит никого из себе подобных.

Не вставая из кресла, она продолжала охоту за душами Санктуария, ее главной целью была Роксана.

Ишад чувствовала кровь, колдовство и смертный холод демонов, с которыми имела дело Царица Смерти. Она чувствовала, как дрожат от напряжения призрачные ворота, достаточно широкие для смертной души, но слишком узкие для тех, кто не принадлежал, да и не имел права принадлежать к этому миру.

Один из демонов, тот, которого призывала Роксана, сейчас, обманутый и жаждущий мщения, требовал смерти богов. Раз попав в мир живых, демон хотел посетить его снова, чему пытался помешать чародей пасынков Рэндал.

В другой раз она почувствовала присутствие того, для кого и демон был лишь наместником. Всей своей мощью он пытался сломить врата. Но Ишад никогда не заключала сделок ни с демонами, ни с богами, и потому у него не было надежды получить от нее помощь.

Рэндал слал ей одно предупреждение за другим. Оставь его мне, послала она ответ Рэндалу, которому немало пришлось потрудиться, чтобы хитростью лишить дьявола жертвы. Ишад ощущала Рэндала, как маленькую искорку горящего в его сердце холодного голубого огня. Второй ипостасью этого глуповатого на вид человека был черный, лопоухий, добродушный на вид пес с душой волка. Пес был спокоен и нетороплив и позволял детям трепать себя за уши, дергать за хвост и даже седлать, но в любой момент мог показать свою волчью сущность. Волк умен инстинктами диких животных, но собака — совсем другое дело. Его глаза, вместо зеленых, были огненно-красными и светились разумом. Таким был Рэндал. Легонько коснувшись мага, Ишад скользнула дальше, чувствуя грозовые раскаты и смятение живой природы.

Ишад ощутила, как набирает силу неземной вихрь.

Души мертвых устремились восвояси. Потерявший сознание бог лежал без чувств на границе колышущегося мира, превратившись в добычу демонов и их клевретов.

Ишад нашла душу потерявшегося ребенка, которая с радостью отправилась домой. С душой женщины, любившей некого человека из Лабиринта, Ишад пришлось повозиться дольше, поскольку та оказалась изворотливой и бесстрашной.

Следующим был мелкий демон, прятавшийся в аллее и отчаянно пытавшийся выдать себя за человека. Подожди, подожди, не надо, умолял демон. Он плакал, что было необычно для демона, и старался зарыться поглубже в пустые коробки, будто они могли спасти его от призрачных Врат. Я найду ее, закричал он.

Это его и спасло, ведь он имел в виду Роксану. Инстинктивно почуяв, что нужно Ишад, демон пошел на измену, столь естественную для его рода, надеясь на жалость, что свидетельствовало о его человеческих слабостях.

Найди ее, приказала Ишад, и Желтоволосый демон вскочил, едва забрезжила надежда на милость. Разбрасывая ящики и пустые бутылки из-под вина, демон рванулся вперед, по пути до смерти напугав пропойцу, который мирно спал у стены таверны.

Тяжело дыша, Ишад запрокинула голову и до боли стиснула зубы. Похоть, подобно лихорадке, магическим образом охватила буквально каждую клетку ее тела. Она напиталась определенного вида энергией, которая несла в себе не просто желание, но необходимость. В этот вечер Ишад охотилась за живыми, преследуя их с жаждой порочной мести. Ишад желала невинности, чистоты, но смиряла свои порывы. Сейчас она искала лишь прекрасного обликом и чистого внешне, кто не оставил бы горького осадка…

И опять никого подходящего, даже случайно подобранных на улице немытых оборванцев, потребность совокупляться с которыми была настолько неприятна, что походила на изобретенную для самой себя пытку.

Ранканский лорд, вставший с постели, чтобы задернуть занавески от неожиданного резкого порыва ветра, вдохнул тянувшийся с реки запах и вдруг испытал вожделение такой силы, что начал грезить наяву, грезить о чем-то страстном и нереальном, возможно, правда, что это было результатом действия кррфа, который лорд принял в преддверии грозовой ночи. В видении было нечто ужасное, но его затмевала всепоглощающая страсть, разрушительная, но вожделенная, ибо даже в знании о смерти, о другом мире есть некая страсть, и душа дрожит, готовая сорваться с огромной высоты, вдохновленная полетом и предчувствием того, как захрустят кости и кровь обагрит каменную мостовую…

Лорд Тасфален замер и в ужасе глянул на освещенный звездами каменный двор усадьбы, вдруг осознав, что едва не бросился вниз. Но как же ему этого хотелось! Наверняка виной всему наркотик, подумал лорд и вернулся обратно в постель к рабыне, с которой делил ложе, некогда взяв на себя обет спать только с женщинами, одурманенными кррфом, поскольку в постели они творили чудеса. В опочивальне явно ощущался угасающий страх, и Тасфален заметил, что рабыня в ужасе забилась в угол, посчитав, видимо, что ее повелитель отравлен. Ведь тогда вину за его смерть возложат на нее, а это грозило казнью. Вся жизнь пролетела перед ней в один миг, а потом Тасфален нырнул обратно в постель и вошел в женщину с неистовством, совсем не соответствующим спокойному убранству спальни.

Следующий час рабыня провела в ужасе, которого никогда еще не испытывала в этой золоченой клетке, хозяином которой был один из самых пресыщенных ранканских дворян. Тасфален, как ни старался, так и не смог удовлетворить своего вожделения.

Закрыв глаза, Ишад откинулась на спинку кресла. Она долго сидела без движения, прислушиваясь к грозовым раскатам и чувствуя, как лопоухий кудесник пытается спасти бога и пророчицу. Пот ручьями стекал по ее телу, одежда вся пропиталась влагой. С последними конвульсиями Тасфалена Ишад почувствовала горечь на языке, закатила глаза и мысленно возблагодарила себя за то, что отослала этой ночью Стратона к Криту.

Для этого красивого дворянина испытание еще не закончено. В комнате, где сидела Ишад, пылал камин и горели свечи, но ей казалось, что это у нее в крови бушует пожар. Вытянув волю в тонкую нить, Ишад дала ей обернуться вокруг дома и скользнуть, подобно разряду молнии, по старой проволочной изгороди к чердаку дома, потревожив гнездившихся там птичек.

«Хаут!»

Хаут, ступая неслышно, как кошка, со смиренным видом замер на пороге комнаты, в которой обитал вместе со Стилчо. Ишад посмотрела на бывшего раба и бывшего танцора, испытывая свою решимость, и поманила его. Хаут сделал один шажок, затем второй, а потом вновь замер, не теряя ни на секунду привычной осторожности и осмотрительности.

— Где Стилчо?

Хаут мотнул головой в сторону двери. Каждое слово казалось высеченным изо льда и повисало в недвижном воздухе комнаты, а за окном в это время бушевал ветер.

— Сегодня нехорошая ночь, Хаут. Возьми Стилчо и отправляйтесь куда-нибудь. Нет, подожди, не просто куда-нибудь. — Она сняла с пальца кольцо. — Я хочу, чтобы ты отнес его.

— Куда, госпожа? — Хаут подошел и принял кольцо из ее рук, взяв его осторожно, будто оно могло ожечь ему пальцы, и всем своим видом показывая, что не намерен держать его у себя дольше, чем того потребуют обстоятельства. — Куда его отнести?

— Отнеси кольцо в четвертый дом к северу, если считать от дома Мории. Скажи, что госпожа посылает кольцо лорду Тасфалену, и пригласи его в дом Мории на официальный ужин, завтра в восемь вечера. Да, и скажи Мории, что на ужине будет еще один приглашенный. — Она улыбнулась, и Хаут вдруг понял, что хочет зажать кольцо в кулаке и бежать исполнять поручение. — Вот так-то лучше, — заметила еле слышно Ишад. — Проваливай.

Ишад, позвал ее Рэндал, Ишад, ты мне нужна…

А следом Стилчо:

Ишад… Во имя бога…

Никаких богов, и точка.

Ишад избегала присутствия Стратона так же, как избегала она путей, ведущих к Геенне Огненной. Ишад покинула Страта на руинах бывшего дома Роксаны. Ишад бежала от него в тоске и страхе. Ее сердце было объято ужасом случившегося не только из-за вырвавшихся на свободу сил, но и потому еще, что были затронуты некие струны в черноте ее души, те, что заставляли ее завешивать зеркала и прятать глаза Присев перед очагом, Ишад стала насыщать магией пламя и ветер и продолжала делать это до тех пор, пока не обессилела Огонь проник в ее сокровенную суть и там угас.

В небе снова загрохотал гром, потрясая мир, и молнии озарили небеса.

С глубоким вздохом Ишад прогнала образ светловолосого ранканца, заставив себя подняться на ноги и надеть плащ.

Дверь ее дома со страшным треском растворилась. Свечи вспыхнули на миг ослепительно-ярким светом, после чего мгновенно погасли.

Мелочи всегда вызывали у нее затруднения. Роковым могло оказаться простое мановение руки. Одним своим взглядом Ишад умела не просто приковать к месту человека, но даже раздеть его душу. Накинув капюшон, колдунья шагнула навстречу тьме и ночному ветру.

Дверь в домик с треском захлопнулась. Стальные врата яростно завизжали, противясь железной воле хозяйки дома. Ветер, в котором чувствовалась сила, способная сровнять с землей целый город, подхватил ее и принялся забавляться с полами ее плаща.

— Черт побери, нет. Уйди с дороги. — Страт вышел из наполненной магией комнаты и зашагал вниз по лестнице, оставив Крита в темноте, еще звенящей от голосов.

Крит переступил через порог и тоже вышел на лестничный пролет.

— Страт, — позвал он, глядя товарищу вслед. — Страт.

Стратон остановился и поднял глаза на своего товарища, ради которого уже столько раз готов был пожертвовать жизнью, зная, что тот поступит так же.

— Почему ты не выстрелил? Если ты настолько твердо убежден в этом, то почему же не пустил стрелу там, во дворе? Ты обвиняешь меня в том, что Санктуарий стал сущим адом, хотя это благодаря моим усилиям город еще дышит и кровь не заполнила все водостоки…

Держась за деревянные перильца, Крит двинулся вниз.

— Я не об этом. Страт, черт побери, проснись.

— Нас слышат. Поговорим об этом позже, не сегодня. Крит сделал еще шаг вперед, внимательно глядя на Стратона.

— Послушай меня. С одной проклятой чертовкой мы разобрались, но другая держит тебя. Дьявол, да ты уже давно потерял власть над городом, так давно, что я удивляюсь, почему ты до сих пор жив. Если Темпус решит разобраться с тобой, ты труп — проклятье, Страт, где твой здравый смысл? Ты знаешь, кто она такая и чем занимается…

— Я превратился в ходячий труп уже несколько недель назад, когда она сразила меня, Крит, и лучше всего я чувствую себя в полнолуние. В конце концов, благодаря этой женщине мы избавились от нисийской ведьмы и благодаря ей в Санктуарий еще есть хоть какая-то видимость власти. Я объясню тебе, что значит быть с ней, Крит. Это значит знать, когда твой напарник был прав, а когда нет, знать, что он обвинит тебя в предательстве еще до того, как прибудет в город, — ведь ты направился сюда именно за этим? Застрелить меня без малейших колебаний, как только я попробую добраться до твоего горла. Все не так, Крит. Ее обвиняют за каждый найденный в аллеях Лабиринта труп. Боже мой, как будто там не находили трупов до ее появления в городе! Я как раз был с ней, когда по городу поползли эти слухи, и кто лучше меня может поведать о том, где и с кем проводила она эти ночи, но по-прежнему во всем винят ее…

— …точно так же, как волков обвиняют в пропаже ягнят. Страт, согласись, ведь волк всегда остается волком. Пока что тебе дьявольски везло. Это я говорю тебе как друг, а Темпус тебе просто прикажет. Держись от него подальше.

— Не суй нос не в свое дело! — Оттолкнув в сторону протянутую руку, Страт сбежал по лестнице вниз.

— Страт!

Тот через плечо оглянулся. Судя по тону Крита, он мог выстрелить в спину, но оружия в руках напарника Стратон не приметил. Усилием воли заставив себя идти спокойно, он добрался до конюшен, распахнул настежь дверь и повернулся за подвешенным к потолку фонарем. Послышалось негромкое причмокивание, и по каменному полу гулко загрохотали копыта. И без того не отличавшийся покладистым характером жеребец Крита сейчас отчаянно сражался с поводьями и бил копытами по яслям так, что его, наверное, слышно было наверху.

— Заткнись! — заорал Страт на жеребца так же, как меньше минуты назад кричал на Крита. Бесполезно, конь снова ударил копытами.

На пороге конюшни показался Крит, заслонив могучим торсом мостовую, залитую мягким лунным светом. Не обращая на него внимания, Стратон со второй попытки сумел-таки достать фонарь. Прибавив света, Стратон повесил лампу на место и сделал то, что могло оказаться для него роковым. Повернувшись к Криту спиной, воин зашагал в глубь конюшни.

Это не было похоже на ссору между друзьями, да и в самом разговоре не звучало ничего личного. Суть заключалась в действиях Темпуса, который оставил его у разбитого корыта, низложил все, что он сделал, разрушил все, что он построил, расторг все союзы, которые он заключил. А теперь вот через Крита приказал ему порвать с этой женщиной. И послал Крита, чтобы убить его, если он откажется.

Он даст Криту еще один шанс. Пройдя через всю конюшню с поводьями в руках, Страт повесил их на балку над стойлом своего гнедого, усиленно вслушиваясь в фырканье лошадей и надеясь различить шелест соломы под ногами бывшего напарника.

Попробуй. Вместо готовности добровольно умереть к Страту пришла решимость драться. Он вообразил, что сумеет повалить Крита на землю, сесть на него верхом и заставить выслушать. Не убивать его, нет, но заставить работать рассудок Крита, объяснить ему суть происходящего, чтобы тот смог сообщить Темпусу, что все случившееся было ошибкой, что его напарник сделал все возможное, что только можно было сделать в подобной ситуации. Страт, стиснув зубы, превозмог свой порыв. Боги, ведь сумел же он нейтрализовать нисийскую ведьму, заключил пускай и непрочное, но перемирие между основными группировками и удержал в узде эту чертову дыру, по недомыслию прозванную Санктуарием

Видят боги, он заслужил благодарность, а не смерть от руки бывшего напарника.

Давай, Крит, черт побери. Но, как Страт ни прислушивался, шелеста соломы под ногами он не услышал.

Воин огляделся по сторонам — похоже, Крит ушел из конюшни. Возможно, опять поднялся наверх, а может, пошел в казармы пасынков.

Повернувшись, Страт набросил попону на жеребца и потрепал его по холке. Тот повернул голову и губами осторожно взял воина за рукав, шумно раздувая ноздри. Стратон попытался приласкать гнедого, но тот, не привыкший к такой фамильярности, подался назад. Потрепав коня по теплой шее, воин попытался унять боль в сердце и готовые навернуться на глаза слезы.

Она тоже любила его. Поддерживала, помогала, не требуя ничего взамен. «Скажи мне, что нужно тебе, и ради тебя я сделаю все. В целом мире никто другой не поступит так. Ты — единственный, кому я когда-либо доверяла. Единственный, кому я верю».

С ней было спокойно и просто. Она понимала, что нужно ему и когда нужно. Она была единственной женщиной, которая знала его так же глубоко, как Крит. Она знала, что он делал, являясь глазами и ушами пасынков, она читала его тело, как книгу, и раскрыла ему глаза на ту пытку, которой он изнурял сам себя, ведя борьбу с дурными наклонностями. Она связала воедино струны его души и заставила быть с ней нежным и сентиментальным, обнажив его глубоко скрытую чувственную суть, которую не смог постичь даже Крит. Он мог отдать ей всего себя без остатка и заснуть в ее объятиях так, как не спал ни с одной из своих любовниц. Заснуть без настороженности, от которой не в силах был никогда избавиться доселе. Он, ни на что не надеющийся циник. Объятия Ишад пьянили, а в глазах раскрывалась бездонная вселенная, в которой пасынок становился молодым мужчиной по имени Страт, храбрым и мудрым… Стратом, который в глазах Крита был дураком, на взгляд Темпуса — предателем, а для всех остальных кровавым мясником.

Страт поднял седло. Его гнедой, которого подарила ему Ишад. стоял неподвижно, пока неистовый жеребец Крита методично превращал стойло в руины. Крит больше так и не появился.

Проверив упряжь, Страт взял коня под уздцы и вывел его из конюшни.

Не исключен вариант, что Крит, упустив свой шанс, поджидает его на улице. Глупец, борющийся за не правое дело.

Наклонив голову и укрывшись за корпусом лошади, Страт направил гнедого к выходу. Жеребец мощно рванулся вперед. Пролети в эту секунду мимо стрела, воин не смог бы ее заметить. Резко обогнув грязную лужу, гнедой пересек дворик и резво трусил по аллее, пока Страт, натянув поводья, не осадил его

Он не имел ни малейшего понятия, куда направляется. Просто держись подальше от происходящих событий, напутствовала его Ишад. Стратон послушал ее тогда, поскольку за ее тоном скрывалось нечто, имеющее какое-то отношение к Роксане и несущее в себе опасность и угрозу. Они с Ишад понимали друг друга так же, как когда-то с Критом. Она была первой женщиной, с которой Страт заключил безмолвное соглашение о разделе сфер влияния. Ишад занималось магией, а Страт управлял городом.

Страта всей душой тянуло к ней, но он не знал, будет ли искать Ишад сегодня вечером, искать, чтобы просто убедиться, что с ней все в порядке и что они расстались не из-за возникшего непонимания. Как все изменилось. Крит вернулся и требует порвать с ней. А что до Темпуса, то лишь богам известно, какие мысли роятся в его голове.

Если этот пришелец положит конец тому, что есть… было… между нами…

Слово за тобой.

Слово за ним, и оно прозвучало. Послушает он ее и не отправится к ней сегодня вечером или же нарушит запрет? В душе его царило смятение, он мучительно пытался припомнить ее поведение в последние дни и понять, что значили ее слова. Понять и решиться: нарушить безмолвное соглашение или рискнуть, как чувствовал Стратон, своей жизнью, дабы избавиться от терзающих душу сомнений или подтвердить их.

Черт бы побрал Крита заодно с Темпусом, которые явились как раз в тот момент, когда уже почти все было под контролем. Своим появлением они свели на нет все, чего ему удалось добиться, и напоили ядом вероломства его с Ишад отношения. Ведь именно она, неожиданно для самого себя подумал Страт, была единственной его беззаветной страстью, единственным уголком покоя в его не знающей мира душе.

Гнедой выровнял шаг и затрусил по длинной мощенной булыжником улице, хранившей следы недавних столкновений. Группировки, сражающиеся за власть.

Воин вдруг словно пробудился, впервые с тех пор, как Ишад отступила перед лицом Крита, взывавшего о верности к клятве. В голове звучал шепот Ишад.

Единственный — единственный, кто понимает, сколь все неустойчиво…

Единственный, кто достоин использовать возможность удержать власть в городе…

Единственный, кто может ею как-то воспользоваться, в отличие от теряющего контроль принца, от жрецов и командиров, служащих, иным силам…

Ты та единственная надежда, что есть у меня, единственная надежда, что этот город может стать чем-то большим, нежели имперское захолустье…

Страт, возможно, ты и не снискал к себе любви, но тебя уважают. Люди знают, что ты честен. Они знают, что ты всегда сражался за этот город, и даже илсигам ведомо это. Они уважают тебя, единственного из Рэнке…

— Илсиги, — смеялся он тогда.

— Ты верховодишь в городе, тебе же и быть его спасителем. Поверь мне, Стратон, никто иной не смог бы сделать то, что сделал ты, и ни один другой ранканец из известных илсигам не сделал столько для города…

…Они уважают тебя и в твоем лице Рэнке.

Темпус посчитал его за неудачника. Темпус явился в разгар смертельных плясок Роксаны и возложил на него всю вину.

Пусть Темпус сам поймет, на чьей стороне правда, пусть убедится, что он способен держать в руках поводья. Страт позаботится о мире между группировками, а Темпус пусть общается с богами. Темпус никогда не был привязан к одному месту. А Крит этот город просто ненавидит. Ну хоть бы кто-нибудь, кому доверяет Темпус, понял истинную суть происходящего. Ишад и Санктуарий.

Внизу послышался шум, растворилась дверь. Лежавшая в постели Мория поправила одеяло, не в силах даже поднять голову. Всю ночь небо полыхало наводящими ужас громовыми раскатами, предвещавшими не дождь, а скорее новую битву чародеек. Ее хозяйка против нисийской ведьмы. Пока всевозможные несчастья стороной обходили точно заново родившуюся Морию, элегантную, красивую, разодетую в дорогие ткани и увешанную украшениями. И все же у Мории для страха имелись все основания. По ночам в Санктуарий небеса бросались огненными молниями, ревели ветры, весь дом, от подвала и до мезонина, сотрясался от ужасных стенаний, а ко многому привычная челядь шарахалась от неведомо откуда возникавших призраков. В этом доме когда-то убили человека, и однажды на кухне появился закутанный в саван мертвец, до смерти перепугав повара, который опрокинул на пол огромное блюдо с жарким. Редкая ночь проходила без призрака мальчика, бегающего по аллеям усадьбы, а сама Мория как-то проснулась в ужасе оттого, что явственно ощутила, как некое существо укладывается рядом с ней на пуховый матрац. Терпение ее лопнуло, и она сообщила об этом Ишад. после чего все проявления нечистой силы вдруг прекратились. Кроме привидений, на улицах города то и дело возникали стычки, тут и там горели дома, и время от времени мимо усадьбы проносились в окровавленных плащах всадники в масках. Кто-то разорил дом бейсибской госпожи, которую по приказанию Ишад недавно навещала Мория. Девушка прекрасно знала и о Харка Бей с их ужасными змеями, и о той каре, которую они готовили всякому, кто наносил вред одной из них. Теперь Мория боялась чаш, кувшинов, корзинок и коробок, которые покупались в эти дни на рынке, уверенная, что некое ядовитое зелье настигнет ее в тот самый момент, когда Ишад будет занята иными делами. В том, что ответная месть госпожи будет ужасна, Мория не сомневалась, да только сама она к тому времени уже не сможет, сказать ей слова благодарности.

О, Шипри и господин мой Шальпа, ведь даже мертвой бывшей воровке и убийце не укрыться от Ишад. Колдунья может превратить ее в нежить, как поступила она с несчастным Стилчо, которого использовала для любовных утех, ибо он был мертв и неподвластен ее проклятию: умереть, как умирал всякий восходящий на ее ложе. А может, он умирает каждую ночь, и Ишад вновь и вновь вызывает его из Ада. Правда, ее последний любовник из смертных, Стратон, пережил уже не одну ночь, и Мория боялась даже спросить об этом Хаута: «Неужели же он и в самом деле занимается с Ней этим? Но как? Но разве он?..» Она боялась, потому что знала, что ею движут ревность и бессильная злоба, и потому еще, что Хаут служит Ей. Все это было слишком сложным для Мории, которая из воровки превратилась в одночасье в светскую даму.

Весь мир пришел в движение, император Рэнке умер, и вернувшиеся после войн колдунов пасынки, разъезжавшие на статных жеребцах и закованные в мрачные латы, были исполнены решимости подчинить город порядку, который был ведом только им.

Ишад через Хаута передала Мории приказ подготовить дом к банкету, сообщив, что на него соберутся все высокопоставленные пасынки, включая и Темпуса, заклятого врага илсигов. Самой же Мории надлежало развлекать этих ужасных людей, и она боялась даже помыслить, чем все это может обернуться.

Дверь внизу снова хлопнула, но Мория продолжала лежать, разрываясь между страхом и мыслями о Хауте, который заботился о ней и делал достаточно сносным ее вынужденное затворничество.

Именно Хаут полгода назад вырвал из ее пальцев кинжал, которым она хотела заколоть себя, а потом поцеловал их и был в постели ласков и нежен. Хаут украл немного волшебства у госпожи и придал очарование ее чертам. Возможно, госпожа и одобрила втайне его поступок, но она еще ни разу не видела Мории такой, какой она стала ныне. Завтра вечером это произойдет…

Да, именно так и случится. И кто знает, какими будут последствия. Если бы Мория умела обратить себя в невидимку, она обязательно так и поступила бы

Боже, пусть эти тихие шаги по ступеням будут шагами Хаута.

По спине Мории пробежал холодок. Она вдруг снова припомнила нечто, оказавшееся с ней рядом в постели, припомнила дуновение холодного ветерка среди ночи и чьи-то шаги в коридоре, ведущем к ее спальне…

Задвижка открылась почти бесшумно, и лишь слабый скрип дал ей понять, что дверь в комнату открыта. Мория лежала неподвижно, охваченная оцепенением, которое бывает только в ночных кошмарах, когда сон вдруг становится явью и спящий, открыв глаза, убеждается в реальности происходящего…

Шаги слышались все ближе. До Мории донесся запах реки, смешанный с перегаром, столь несвойственным для Хаута, от которого всегда пахло благовониями и вином. Это не он, не он…

Выхватив нож, Мория внезапно вскочила на ноги и только тогда заметила сидящий на кровати силуэт. Отпрянув назад и привычно встав в позу бойца, она подобрала полы ночной рубашки. Нечто одетое в какие-то лохмотья тоже привстало с кровати, судорожно ловя ртом воздух и протягивая к ней руки.

— М-мория, — донеслись до нее всхлипывания, — Мо-ри-я…

— Господи>

Она узнала этот голос, узнала знакомый запах Низовья и эти руки. Мория бросилась к двери, чтобы принести свет в покои. Девушка долго возилась с фитилем непослушными, трясущимися руками и вот наконец, зажав под мышкой кинжал, внесла лампу в спальню.

Среди сатиновых покрывал притаилась коричневая тень одетого в лохмотья и пропахшего зловонием улиц ее родного брата Мор-ама, который жмурил глаза от яркого света. С тех пор как она сама отказала ему в милости, Мор-ам тяготился участи быть нищим.

— М-мория, М-м-мория?

В его голосе слышалась неуверенность, ведь он никогда не видел сестру во всей ее теперешней красе. Перед ним была настоящая дама из Верхнего города. А он…

— Мор-ам, боже мой.

Грязной рукой он протер глаза. Почувствовав, что лампа обжигает пальцы, Мория поставила ее на шкафчик и отложила в сторону кинжал.

— Что случилось? Где ты был? — спросила она, хотя запах перегара, перемешанный с вонью Низовья и горьким ароматом кррфа, говорил сам за себя.

— Я… потерялся… Я у-уходил по… Ее д-делам, — неуверенно проговорил Мор-ам, слабо махнув рукой куда-то в сторону реки, и вытаращил на сестру глаза. Лицо юноши сотрясал нервный тик, отчего оно казалось переполненным злобой. — Я в-в-вернулся. А ч-что с-случи-лось с т-тобой, М-М-Мория? Т-т-ты не похожа на…

— Это грим, — ответила сестра, — дамам из верхнего города нравятся такие штучки… — Она вдруг осеклась, увидев знакомую с детства картину: человека, в чьих глазах Низовье поселило безнадежность и которому прежде Срока согнуло плечи. — Потерялся. Где ты потерялся? Ведь ты мог прислать весточку, хоть что-то сообщить о себе… — Тик на лице Мор-ама стал сильнее. Так не было, прежде. — У тебя какие-то проблемы?

— Я п-пытался. Я пытался делать то, что Она х-хотела, я потом я… я потерял д-д-деньги.

— Ты хочешь сказать, что пропил их! Дурак, ты проиграл их в карты и потратил на наркотики! Черт бы тебя побрал!

Он вздрогнул. Когда-то высокий и красивый, ее брат теперь сгорбился, острые ключицы выпирали из-под лохмотьев. Вцепившись длинными грязными ногтями в колени, он качался из стороны в сторону на белоснежной простыне. — Мне нужны д-д-деньги, М-мо-ри-я. Мне нужно пойти к Ней, решить все миром…

— Глупец, все, что у меня есть, это Ее деньги! Ты хочешь взять Ее деньги и расплатиться ими с Ней?

— Т-ты должна их д-достать, д-должна, М-Мория. Б-больно, боль-но…

— Оставайся здесь!

Босиком, в одной ночной рубашке Мория стремительно сбежала вниз по крытой ковром мраморной лестнице и направилась в дальнее крыло, где даже ночью прислуга повара трудилась над завтрашним обедом. Однорукий Ши где-то отыскал себе помощника могучего телосложения, который сноровисто управлялся в кухне. Звали его Котилис, и, пока Ши отдавал распоряжения слугам-нищим, он строгал, рубил и резал с немой яростью, вносившей какой-то особый вкус в извечные рагу и гуляш. Слуги шептались, что Ши заколдовал повара и что руки, которые в секунду делали розочку из редиски, с такой же завидной легкостью способны были отрубить уши или нос, а Ши с завидным умением только растравлял страхи. Работа нынешней ночью кипела, движимая лишь безотчетным ужасом, и никто не посчитал странным, что какой-то нищий открыл ночью дверь ключом, а маленькая госпожа сбежала босиком вниз, в зал, чтобы открыть ящик и взять деньги, на которые не смел покуситься ни один вор в этом доме…

Никто не сказал ни слова. Ши в своем огромном фартуке застыл на пороге, Котилис стал еще яростнее крошить редис, а Мория, не обращая на них внимания, уже спешила? влекомая паническим страхом, обратно по ступеням, до боли закусив губу.

Она любила своего брата, пусть даже такого никчемного. Ее связывали с ним узы, которые она не могла разорвать, и потому Мория сделала единственное, что было в ее силах: украла у Нее деньги, чтобы с Ней же и расплатиться. Она заслужила проклятие и покрыла себя величайшим в мире позором.

Она пошла на это ради своего лишенного разума брата, который был у нее единственным родным существом. Сколько она себя помнила, они всегда были вместе с тех самых пор, как беспризорными пошли на службу к Джабалу. Не было вины Мор-ама в том, что он пил слишком много и курил кррф, когда отчаяние и боль становились невыносимы. Однажды он даже ударил ее, но Мория простила брата. Все мужчины, которых любила она, поступали так же, за исключением Хаута, который не бил ее физически, но унижал еще сильнее. Таков был ее жизненный удел, не изменившийся, даже когда Ишад нарядила ее в шелка, а Хаут навел украденный глянец. В дополнение к тем грехам, что предъявит ей завтра Ишад, судьба послала ей пьяного брата, который пришел к ней за деньгами. Видно, мужчинам определено судьбою быть самовлюбленными дураками, а женщинам — верными дурочками и любить их слишком сильно и слишком долго.

— Вот, — сказала она, поднявшись вверх по лестнице, и увидела, что Мор-ам по-прежнему качается из стороны в сторону, обхватив грязными руками колени. — Вот… — Сев рядом с братом, Мория положила руку ему на плечо и протянула золото. Вытерев глаза, Мор-ам вырвал деньги с такой силой, что причинил ей боль, а потом встал и выскользнул за дверь.

Он не пойдет к Ишад. Он пойдет в ближайшую дыру, где отдаст золото владельцу таверны, который снабдит Мор-ама кррфом и всем тем, что только можно будет на эти деньги купить. А может быть, тот принудит Мор-ама сделаться его постояльцем и выбросит за дверь, когда платить по счетам окажется нечем

А когда Ишад прознает об этом… если только она вспомнит о нем среди других, куда более важных забот…

Мория бессильно рухнула на постель и обхватила себя руками, чувствуя озноб во всем теле.

Бросив взгляд на шкафчик, девушка заметила, что кинжала там не было.

Высыпавшие на небе звезды бросали неясный отсвет на построенную из крепкого камня усадьбу Тасфалена, на узорчатые оконные решетки и огромные бронзовые двери, которые были подобны тем, что обычно воздвигались в храмах. Резьба тонула во тьме, окна были закрыты и заперты изнутри во избежание последствий царящей в Санктуарии смуты.

Хаут казался невозмутимым.

— Стой здесь, — велел он Стилчо, и тот, бросив в сторону Хаута неуверенный взгляд, плотнее запахнулся в черный плащ, сливаясь с декоративными кустами, которые садовник по недомыслию посадил рядом с улицей.

С выработанной в результате длительных упражнений грацией Хаут подошел к двери и потянул за дверной звонок. Где-то внутри усадьбы залаяла собака. Ее уняли, и на время вновь воцарилась тишина, которую опять нарушил Хаут, давая понять, что он не перепутавший дом пьяница

Внутри послышался чей-то властный недовольный голос, не то дворецкого, не то самого хозяина, в Санктуарии днем с огнем не найти было двери, которую согласились бы открыть ночью.

Но вот послышались шаги, и какой-то слуга наконец растворил зарешеченную дверцу, располагавшуюся между двумя изваяниями божков:

— Кто там?

— Посланец, — немедленно отозвался Хаут. — Моя госпожа прислала приглашение вашему господину.

С другой стороны двери молчали. Голос и тон Хаута были таковы, что привратник наверняка решил, что спрашивать, какое приглашение и от какой госпожи, едва ли уместно Глазок закрылся, слуга удалился за новыми указаниями

— Чем они там занимаются? — спросил Стилчо, которому ни в жизни, ни после смерти еще не доводилось общаться с городской знатью, жителями верхнего города. — Хаут, если они…

— Тихо, — резко оборвал его Хаут. На этот раз звук шагов был громче.

Окошко приоткрылось снова.

— Странное время для приглашения.

— Моей госпоже оно нравится.

Повисла пауза, которую нарушил голос привратника.

— Где приглашение?

— Слово моей госпожи. Она приглашает вашего господина посетить завтра в восемь вечера официальный обед, который состоится в бывшем доме Пелеса. Обед начнется с закатом солнца. Передай лорду Тасфалену, что моя госпожа объявит о себе на обеде. Думаю, он не пожалеет, если пойдет. — С этими словами Хаут просунул в глазок перо одного из огромных черных воронов, живущих в Санктуарии. — Передай лорду, чтобы он взял перо с собой, и скажи, что моя госпожа будет чрезвычайно рада видеть его.

— Как ее зовут?

— Он узнает ее имя на обеде, я же не буду называть его, дабы не скомпрометировать госпожу. А это тебе за то, что принял послание. — Хаут передал слуге золотой. — Как видишь, моя госпожа щедра.

— Я передам ваши слова лорду на рассвете, — ответил привратник после многозначительной паузы.

— Передай. О золоте, естественно, распространяться нет нужды. Доброй ночи, привратник.

— Спокойной ночи и доброго сна тебе, молодой господин.

Окошко захлопнулось, и на лице бывшего раба мелькнула хитрая лисья улыбка. Одернув темно-красный плащ и блеснув на мгновение рукоятью меча, он быстро сошел с крыльца

— Боги, — пробормотал Стилчо, — кольцо.. кольцо… Хаут прижал руку к груди.

— Проклятье. Я забыл о нем. — Он обернулся к двери. — Я не могу позвать его снова — только испорчу впечатление.

— Что ты задумал, черт побери?

Повернувшись к Стилчо, Хаут осторожно подцепил пальцем полу его плаща и оттащил мертвяка на безопасное расстояние от двери.

— Нежить, ты забываешься. Ты хочешь получить урок прямо сейчас? Только крикни, и я устрою такое, чего испытывать тебе еще не доводилось.

— Побойся бога…

— Или иди со мной, — ответил Хаут, — или прямо сейчас откажись от этого дела. Ты хочешь прочувствовать это, Стилчо? Ты хочешь узнать, как можно умереть?

Стилчо отступил от Хаута. Его лицо, полускрытое капюшоном, напоминало мертвенно-белую маску. Он покачал головой.

— Нет, не хочу. — В живом глазу мертвяка мелькнула паника. — Как не хочу знать, что ты задумал.

Когда Хаут вновь приблизился к Стилчо, на губах его змеилась улыбка куда более зловещая. Нисиец снова схватил пальцами его за плащ.

— Сделай одолжение, ступай к Мории и скажи ей, чтобы она готовила еще один прибор к завтрашнему обеду. Жди меня там.

— Она убьет тебя.

Стилчо, конечно же, имел в виду вовсе не Морию. Сейчас в его глазу отражался ужас, а губы неожиданно свело судорогой.

— Убьет тебя, — возразил Хаут. — Вот чего ты боишься. Но что для тебя значит еще один поход туда? Неужели в Аду так плохо?

— Боги. Оставь меня в покое…

— — Наверное, и впрямь плохо, раз ты больше не хочешь туда. Расскажи обо всем Госпоже, мертвец, и ты потеряешь свой шанс. — Хаут глубоко вдохнул пыльный воздух Санктуария. — Власть ждет, чтобы ее взяли. Я могу видеть ее, я дышу ею, — и тебе нравится то, что я делаю, не отрицай.

— Я…

— А может, ты все же хочешь пойти к ней сегодня вечером, несмотря на приказ Госпожи оставить ее одну? Ведь ты бывал с ней, когда чары заклятия брали свое, и знаешь, что происходит. Ты слышал, как бушевал сегодня огонь в камине, — разве так раньше бывало? Она победила Роксану, упилась ее силой, и врата Ада подчинились ей. Неужели ты хочешь сегодня вечером попасть ей под руку, оказаться в ее постели, чтобы сделать то, что делал раньше? Ты сгоришь как свеча, а то, что останется от тебя, — сгниет в Аду, когда она удовлетворит свое желание.

— Нет…

— Нет, она не сделает это, или нет, ты не пойдешь туда, или да, то есть ты в точности исполнишь мой наказ?

— Я передам твое послание, — хрипло прошептал Стилчо. — Если тебя поймают, это твое дело. Я ничего не буду знать и поклянусь, что не участвовал в этом! — быстро добавил он.

— Естественно. Так же, как и я. — Хаут осторожно подергал Стилчо за плащ. — Я не требую от тебя верности. У меня есть возможность гарантировать ее. Подумай об этом, Стилчо. Она собирается убивать тебя снова и снова. Как долго еще будет длиться твоя глупость, Стилчо? Закрой глаза. Закрой. Вспомни ее и сделай это.

Со всхлипом, похожим на стон удавленника, Стилчо отшатнулся от бывшего раба.

Он вспомнил. Хаут понял это и улыбнулся, глядя на вытянувшееся лицо напарника.

Откинув плащ, Хаут положил красивую руку на рукоять меча и зашагал вниз по улице, точно какой-нибудь лорд Санктуария.

На глазах Страта была повязка, вот он услышал, как захлопнулась дверь и раздалась трель рожка. Послышались чьи-то шаги, скрипнуло кресло. В маленькой душной комнатке пахло луком и остатками трапезы.

— Могу я, наконец, снять ее? — осведомился он, когда звуки утихли.

— Он может снять повязку, — пробасил кто-то. — Дайте ему стул.

Страт по голосу понял, что его контакт оказался настоящим и перед ним Джабал собственной персоной. Пасынок снял с глаз тугую повязку и пригладил волосы, щурясь и пытаясь разглядеть человека, который сидел напротив него за столом, освещенным одной свечой. Чернокожий мужчина выглядел более худым и старше годами, чем должен бы быть, но, как известно, боль старит людей. Густые черные волосы бывшего работорговца тронула седина, глубокие складки пролегли от углов рта к раздувающимся ноздрям, и под черными, в сети морщинок, глазами набрякли мешки. Джабал положил руки на грубо сколоченный стол. Сидевшего за ним человека в ястребиной маске едва было видно. Недавно отрастивший густые черные усы Мрадхон Вис, чей вид и без того не радовал глаз, поставил одну ногу в ботфорте на планку другого стула в углу и оперся рукой о колено. Широкий нож ярко блестел в свете свечи, внося в картину оттенок буффонады.

Сзади кто-то подвинул Стратону стул. Он медленно и внимательно окинул незнакомца взглядом и приметил еще двоих, сидящих в углу. Воры. Бандиты. Илсиги. Ренегат-нисиец. Джабал был бог знает откуда родом. И вместе с ними он, ранканец, естественный враг для них всех.

— Садись, — предложил Джабал голосом, от которого задрожал воздух. Стратон медленно присел, неспешно заложил руки за пояс и скрестил ноги.

— У меня есть предложение, — заговорил Стратон.

— У тебя? У ведьмы? Или у твоего начальника?

— У меня лично. Но оно касается и этих двоих тоже. Толстым коротким пальцем Джабал выписывал круги на поверхности стола.

— У твоего начальника и у меня были… определенные отношения.

— Тем больше причин у тебя иметь дело со мной. Он должен ведьме. Та должна мне. Я хочу, чтобы в городе стало тихо. Сейчас, до того, как он потерял все, что имел. Если Темпус объявился здесь, на то есть несколько причин.

— Например?

— Например, судьба империи.

Джабал раскатисто засмеялся, сказал что-то на незнакомом Стратону языке, чем вызвал новую вспышку смеха.

— Ты предлагаешь измену?

— Нет. От этого никому не будет пользы. Ты — житель этого города. У меня здесь свои интересы, а мой командир заинтересован лишь в том, чтобы уйти из города. Это нам на руку. Ты сможешь вернуться к своей нелегальной деятельности, и я получу то, что мне нужно. Необходимо только на несколько недель установить перемирие. Настоящее перемирие. Никакого воровства, никакого бандитизма и никаких подстрекательств к бунту. Тогда мой командир сможет покинуть город, не ввязываясь в стычки на улицах Санктуария.

— Брат, если бы твой командир услышал, что ты обещаешь, он бы выпустил тебе кишки.

— Обеспечь перемирие, и ты получишь все, что тебе нужно. Пойми, с моим падением тебе не сыскать друга в наших рядах. Ты понимаешь меня?

— Ранканец, ты назвал свою цену?

— Мне все равно, как ты это назовешь. — Стратона бросило в жар, чаще забилось сердце. — Ты хорошо знаешь ситуацию: торговля почти прекратилась, магазины и таверны закрываются. Думаю, твои доходы резко упали. Нет торговцев — нет тебя, а значит, нет и победителей. Если и дальше попустительствовать безумствам молодчиков из НФОС, город скоро окажется на голодном пайке, торговля уйдет в другие приморские районы, власть в городе возьмут или бунтовщики, или полевые суды и Санктуарий окажется заваленным трупами до городских стен. Как тебе такой поворот?

— Я извлеку прибыль из любой ситуации. Я выживу, ранканец.

— Ты не настолько глуп, чтобы выступать против империи. Ты ведь наживаешься на ней.

Люди в комнате зло зароптали. Страт скрестил на груди руки и переменил позу.

— Он прав, — щелкнул пальцами Джабал. — В его словах есть доля истины. Послушаем, что он скажет еще. Продолжай.

На улице Красных Фонарей наблюдалось некоторое волнение, высыпавшие из дверей борделей и кабаков посетители собрались в небольшую толпу на перекрестке. Этот район всегда отличался страстями, но в эту ночь после сильной грозы, вызвавшей несколько пожаров, в городе висела напряженная тишина, и переполох у Фебы вызвал повышенный интерес лишь у кучки беспечных клиентов, уверенных, что в случае необходимости они сумеют постоять за себя. Проституток он не встревожил, не обратил на него особого внимания и Зэлбар со своими церберами, которые ныне несли службу уличных полицейских. Они пьянствовали в участке, и больше других преуспел в этом Зэлбар, прослышавший о том, кто мог появиться на улице.

Он налил себе очередной бокал вина и бросил взгляд на проскакавшего мимо всадника на гнедом жеребце.

Всего лишь один из пасынков. Облегченно вздохнув, Зэлбар сделал большой глоток — проблема разрешилась сама собой. Переполох случился в месте, которое ему было практически безразлично, к тому же направлявшийся туда всадник, один из людей Темпуса, скорее положит конец возникшей смуте. Разумнее было остаться на месте и подождать, пока все стихнет. Крики еще продолжались, но скоро они прекратятся, и содержательница таверны (а может, обиженная проститутка) наверняка согласится, что полиции на сей раз лучше было не вмешиваться. Люди с улицы славились своим прагматизмом.

— Что ж, — заметил Джабал, — мне нравится такой подход. Люблю здравомыслящих людей. Вопрос в том, понравишься ли ты завтра своему командиру.

— Империя сильна движением, — ответил Стратон. — Мы умеем быть очень практичными.

Джабал на мгновение задумался. Широкая, почти театральная улыбка расплылась по его темному скуластому лицу.

— Он наш друг, — произнес Джабал, окинув взглядом своих помощников. От его звучного голоса по спине Страта пробежал холодок. — Хороший друг. Давай назовем это сделкой, друг Стратон.

Стратон уставился на Джабала, чувствуя вместо облегчения странную слабость в желудке. Победа из тех, что не приходит с парадами и криками толпы, но достигается здравым смыслом.

— Прекрасно, — ответил он. — Надеюсь, что эта дурацкая повязка входит туда составной частью. Где моя лошадь?

— В условном месте. Вот только наш уговор не касается моей обители, но тебя проводят. Вис!

Мрадхон Вис убрал кинжал в ножны и рывком поднялся на ноги.

Когда на глазах повязка и ты совершенно беспомощный идешь по аллеям, лучше бы, конечно, получить в провожатые кого-нибудь другого. Но протест в подобной ситуации будет похож скорее на жалобу и ничего не добавит человеческому достоинству, которое в таких условиях и так немногого стоит. Встав со стула, Стратон молча ждал, пока один из мужчин убрал стул, а второй крепко завязал повязку.

— Будь с ним повнимательнее, — бросил напоследок Джабал.

Оказалось, что отыскать Темпуса куда проще, чем это представлял себе Крит, когда узнал от Нико, в какую сторону направил свои стопы маршал. Остановившись подле таблички, гласившей «Таверна Фебы», Крит спешился и продел вожжи в кольцо, вделанное в стену здания. Толпа зевак невдалеке уделила ему частичку своего внимания. Нахмурившись, Крит окинул толпу взглядом, в котором ясно читались всевозможные кары, уготованные тому, кто посмеет коснуться коня или даже упряжи. Пройдя в приемную для клиентов, он сразу столкнулся с владелицей заведения, грузной женщиной, увешанной украшениями.

— Ты видела моего командира? — без обиняков перешел к делу Крит.

Она видела. Подбородки на толстом лице заколыхались, напомаженные губы женщины попытались что-то выговорить.

— Где?

Хозяйка указала рукой.

— Их д-двое, — заметила она. — Ч-чужеземка, о-она…

Сверху снова донесся чей-то визг, теперь уже на более высокой ноте. Пустая приемная борделя являла собой непривычное зрелище. Ни одна проститутка так и не высунула носа из своей комнатки. Хозяйка быстро поднялась по лестнице и направилась в апартаменты.

Внизу по-прежнему не шевельнулась ни единая занавеска. В доме царило безмолвие, лишь наверху послышался стук в дверь и голос хозяйки произнес нечто неразборчивое.

Дверь, в конце концов, распахнулась, раздался топот тяжелых шагов. Подняв голову, Крит увидел, как на лестнице появился Темпус, и сделал каменное лицо, которое лишь отчасти было призвано служить оправданием необходимости побеспокоить Темпуса в столь деликатный момент.

Заложив руки за пояс и стараясь выглядеть спокойно, Крит смотрел на спускающегося вниз Темпуса. Он вдруг осознал, что мог убить товарища, которого пытался спасти.

— Что? — кратко спросил Темпус.

— Страт… после того как у реки все стало спокойно, ведьма… ушла. Страт и я расстались. Он исчез. Но не вернулся к реке.

Ему вдруг показалось, что это его личная проблема, которую не следовало выносить на обсуждение. Крит обругал себя упрямым дураком. Наверху вновь послышались шаги, и к собеседникам спустилась Джихан, своим появлением приумножив нервозность Крита. Лицо Темпуса окаменело. Его пронзительные глубокие глаза были устремлены куда-то вдаль, губы поджаты.

— В каком смысле… исчез? — спросил предельно четко Темпус, снова глядя Криту прямо в глаза.

— Велел мне проваливать ко все чертям, — вымолвил Крит, которому не хотелось говорить об этом, но скрыть от Темпуса подобное возможным не представлялось. — Командир, он послушает только тебя. Она крепко окрутила его. Тебя он послушает… Прошу тебя.

Воцарилось молчание. Криту показалось, что Темпуса так и подмывает отправить самого Крита в Ад и приказать ему там остаться. Крита затрясло. На его глазах Страт, самый здравомыслящий из всех, кого он знал, сходил с ума и все больше отстранялся от Крита. Он мог бы, конечно, помочь Страту так же, как прекращают мучения тяжело раненных, страдающих и потерявших всякую надежду бойцов на поле боя. (Такое потом начинает сниться, не давая покоя душе, но Крит уже прошел через это.) Но только не теперь, когда Страт осыпал его проклятиями и заявил, что он не прав. Крит привык прислушиваться к словам напарника, тот всегда четко определял, где правда, а где нет, где стоит идти вперед, а где выждать более благоприятный момент. Он был уравновешен и разумен, его напарник, он мог в один миг казаться донельзя расчетливым, а в другой — уже мчаться, не разбирая дороги, на своем жеребце.

— Где ты потерял его?

— На посту. Он оставил меня. Ускакал. Я… я потерял его. Я подумал, что он поехал к тебе, но Нико сказал, что Страт не объявлялся, и посоветовал… найти тебя.

Темпус глубоко вздохнул и засунул в ножны меч, который держал в руке. Гремел гром, и в такт его раскатам трещали ступени, пока Джихан спускалась вниз.

— Может быть, он в казармах, — предположила Джихан.

— Я так не думаю, — отозвался Крит.

— Так куда он мог направиться, как ты полагаешь? — спросил его Темпус.

— Доказывать свою правоту, — ответил Крит, которому подсказало ответ хорошее знание товарища.

Темпус спокойно и внимательно посмотрел на него:

— Кому?

— Мне. Тебе. Он превратился в одержимого. Я прошу тебя помочь.

— Ты хочешь получить от меня приказ? Или хочешь, чтобы я нашел его?

Крит неожиданно понял, что и сам не знает, чего хочет. Одно казалось слишком мелким, второе — почти роковым.

— Я буду искать его, — кивнул он. — Я подумал, что, может, тебе известно, где он.

— Понимаю, — ответил Темпус. — Он по-прежнему думает, что стоит у руля в городе. Передай ему, чтобы приехал к Пелесу вовремя. Он не имеет права поступать глупо, скажи ему об этом тоже.

Лошадь негромко пофыркивала, переступая по камням брусчатки. Заслышав топот копыт в узком проулке, Стратон, все еще с повязкой на глазах, догадался, что они вернулись в аллею с узким загончиком, где Страт оставил гнедого. Хватка ослабла, и он услышал удаляющиеся шаги. Подняв руки, воин снял повязку, огляделся и увидел стоящую неподалеку лошадь и стремительно удаляющихся трех закутанных в плащи людей. Двое привели его сюда, а третий наверняка сторожил лошадь.

Страт потрепал гнедого по шее, чувствуя, как трясутся руки. Дело было не в страхе насилия, не в личной неприязни к Вису… но в осознании того, что он сделал.

Подобрав поводья, Стратон вскочил в седло и уже собрался выехать из аллеи, как вдруг едва не полетел на мостовую. Жеребец встал на дыбы, завидев выскользнувшую из-за угла фигуру незнакомца в темном плаще.

— Такого коня не спутаешь, — заметил Хаут, глядя, как жеребец подался назад, опустив передние ноги на землю, и начал успокаиваться. Отъехав чуть в сторону, Страт натянул поводья и положил руку на рукоять меча, с которым никогда не расставался.

— Черт побери…

Двумя пальцами Хаут держал некий предмет.

— Успокойся, это она послала меня передать тебе вот это.

Страт сильнее натянул поводья гнедого, по-прежнему не желая оказаться на одной линии с человеком, который мог быть вооружен. Соскользнув на землю, Страт оказался в примерно одинаковой позиции с Хаутом и протянул руку в сторону бывшего раба.

На ладонь легло кольцо. Кольцо Ишад

— Она желает видеть тебя, но не на обеде в верхнем городе. Держись подальше от дома Пелеса. Приходи на реку после полуночи.

Воин сомкнул пальцы на кольце и неожиданно вздрогнул, но сумел быстро овладеть собой. Лицо его осталось непроницаемым, а в голосе слышался металл.

— Я буду там, — заметил он.

— Я передам ей твои слова, — с излишней церемонностью ответил Хаут и снова исчез за углом.

Надев кольцо на мизинец, Страт почувствовал спазм такой силы, что взор его затуманился. Поводья выпали из его руки, и гнедой покорно стоял, дожидаясь, пока хозяин соберется с силами и уймет бешено стучащее сердце.

Ишад прислала просьбу о прощении и приглашение, проще которого любая женщина, ведьма она или нет, прислать мужчине не могла. Чувствуя, как рвется из груди сердце, Стратон вскочил в седло, сжимая в кулак руку с кольцом, сулившим ему ни с чем не сравнимую усладу.

Стратон с усилием снял кольцо с пальца и положил его в карман, чувствуя теперь только легкое возбуждение.

Стратон попытался очистить от тумана голову, понимая, что в просьбе Ишад, переданной через Хаута, скрывалось беспокойство, на сей раз с Критом не связанное. Надвигалась беда, от которой могли пострадать не только дела Страта, но и сама его жизнь; беда, от которой все могло пойти прахом, и ведьма знала об этом. Этот ее дар являлся свидетельством того, насколько она жаждала встречи с ним. Страт понимал это, и мир мерк перед его глазами.

— Что ты делаешь»? — мысленно спрашивал он ее. — Ты знаешь, о чем ты просишь!

Среди сомнений, с первого дня вызывавших напряженность в их отношениях друг с другом, он услышал ответ: это имеет для тебя значение!

Конь взял с места в карьер, и строения замелькали в свете одинокого фонаря и далекого мерцания звезд. Время от времени мимо проносились неясные тени.

По телу воина струился пот. Утерев рукавом лицо, Стратон откинул назад волосы и постарался очистить разум от эротической дымки, в которой тонула окружающая действительность: склизкие кирпичи, кучи мусора и уличная грязь. Стук копыт напоминал далекое гулкое эхо, а аллея тем временем плавно перешла в улицу, в конце которой виднелись таверна с полуоткрытыми дверьми и компания накурившихся кррфа завсегдатаев. Неслись звуки расстроенной лютни, но это никого не волновало, и меньше всего самого музыканта. Но вот улица вновь перешла в аллею, и под мерный стук копыт туман в голове Стратона, мало-помалу рассеялся.

Темпус хотел видеть его на банкете у Пелеса. Темпус хотел поговорить с ним, поговорить здраво. Он будет смотреть на него своими пронзительными глазами до тех пор, пока Стратон не выложит ему все. Знала об этом и Ишад.

Вот почему она не хотела, чтобы он был там. Теперь, когда он через голову своего начальника вступил в контакт с Джабалом и подвластными ему бандами. Есть тысяча способов умереть, и он добавил к ним еще один или даже два. Нет, ложь Темпусу даже хуже, чем смерть. Дезертирство. Предательство. Измена.

Стратона накрыл приступ безотчетного ужаса. Он знал, что ему нужно достать кольцо, бросить его в грязь, отправиться к Темпусу и рассказать ему все, однако этому противилось все его естество. Стратон никогда в жизни не падал никому в ноги с просьбами о помощи. Он должен сам поправить положение дел и овладеть ситуацией, а для этого нужны крепкие нервы и стальные кишки.

Он больше не был тем двадцатипятилетним юношей в сверкающей броне, переполненным мыслями о славных делах. Вот уже десятилетие участвовал он в тайных операциях пасынков, но ему никогда не приходило в голову, что Темпус и сам мог совершать ошибки. Человек, избранный богами. Но ведь у богов тоже могут быть свои собственные интересы. Боги могут играть с человеком, который служит их делу.

Темпус может быть не прав. Он может ошибаться. Ведь я только хочу добра этому городу. А когда все наладится, я передам город в его руки. Разве это измена?

Империя живет движением, не так ли?

Я жизнь положу за то, чтобы это правило работало. Докажу Криту. Докажу Темпусу. И если мне будет нужно держаться от них в стороне, пока все не придет в движение, — я найду убежище, неизвестное Криту.

Проклятье, нет. Они направятся к ней.

Стратон сжал кольцо с такой силой, что его взгляд затуманился от боли, напомнившей ему, как велика может быть сила пасынков, которую они направят на Ишад. Тогда с обеих сторон жертвы неизбежны.

Он наконец-то решил, что нужно делать.

Солнце едва окрасило на востоке в багрянец висевшую в небесах пелену, когда к неприметной лавчонке на Базаре подошла Ишад. Она пришла сюда, проделав долгий путь по улицам Санктуария и бросив в небольшой мрачной комнате в Лабиринте мертвого мужчину, о котором никто не будет плакать. Воздух Санктуария был так напитан энергией, что Ишад едва почувствовала, как отлетела его душа, не испытав даже минутного освобождения от того, что текло по ее жилам и от чего туманился взгляд. В последний миг его жизни она жалела, что тот вообще появился на свет.

Ишад не чувствовала удовлетворения. Наоборот, ее существо охватывал ужас, что никогда ей не будет достаточно, что в этом мире не сыскать человека, который укротил бы ее силу, готовую вырваться наружу, навстречу грохочущей буре. Окажись в этот предрассветный час перед ней шайка самого гнусного отребья Санктуария, они, поймав ее взгляд, бросились бы наутек. Найти жертву становилось все сложнее. Ишад сделалась… известной, и искать встречи с ней теперь могли только глупцы, от общения с которыми не могло возникнуть ни охотничьего азарта, ни неожиданности.

Тасфален. Тасфален. На него Ишад возлагала большие надежды. Вот жертва, в которой чувствовалась сила, совладать с таким мужчиной будет совсем не просто. Удовольствие можно будет растянуть на неделю…

Возможно, убеждала себя Ишад, Страт сможет ее понять.

Возможно, она еще сумеет пробиться сквозь стену недоверия, воздвигнутую вокруг себя пасынком, и научит его всему, что он должен знать. Его неудовлетворенность была достаточной целью, но знать, что ее голод угрожает ему, было просто невыносимо. И в этом ее слабость.

К тому же Ишад еще так и не разобралась с Роксаной. Нигде в городе Ишад не смогла обнаружить следов ее присутствия. Но ни то, что тупоумный демон не нашел Роксану, ни то, что сама она не обнаружила ни единого знака, указывающего на тот факт, что Роксана осталась среди живых, не могло заставить Ишад чувствовать себя в безопасности в момент слабости. Самое время для нисийской ведьмы попытаться достать ее ..

Нанести удар через Страта или через этого незнакомца Тасфалена, оттуда, откуда Ишад меньше всего ожидает опасности… через ее самое слабое место…

А она слепа и сознает это.

Вот зачем Ишад пришла сюда после напрасного убийства и потраченной впустую на розыск Роксаны ночи…

…Чтобы найти ее следы в будущем.

Внутри лавчонки горел свет, давая понять, что внутри не спят. Ишад могла бы сама открыть дверь, но решила постучать и подождать, пока ей откроют.

Послышались тяжелые шаги. Приподнялась задвижка глазка, чей-то внимательный глаз посмотрел наружу, и задвижка вновь опустилась.

Ишад постучал вторично. Внутри послышались голоса, стукнул отодвинутый засов, открылась дверь.

На пороге стояла С'данзо Иллира. В тени по правую руку от нее маячил Даброу с угрюмым и хмурым лицом. Сама Иллира выглядела заплаканной и при виде Ишад поплотнее закуталась в толстую шаль, словно посетительница принесла с собой колючий ветер — Похоже, до вас дошли новости, — проговорила низким голосом Ишад, остро чувствуя присутствие Даброу. Заставив себя успокоиться, она сосредоточилась только на женщине, на неизбывном материнском горе. — С'данзо, прошлой ночью с твоим сыном был чародей, я тоже могла бы, но сегодня вечером мои способности… не сработают. Может, позднее, если ты решишь, что во мне есть нужда.

— Садись. — Иллира еле заметно махнула рукой, и Даброу освободил скамью. — Я готовила чай… — Возможно, С'данзо посчитала визит Ишад за выражение соболезнований, а может, за некий знак надежды. Быстро отерев худой рукой слезы, Иллира повернулась к печи, где кипел чайник. Обычное гостеприимство, за которым наверняка крылось нечто большее.

— Скажи, ты видишь во мне надежду для твоего сына?

— Я не вижу Артона. Даже не пытаюсь. — С'данзо разлила по чашкам чай и взяла одну себе, не обращая внимания на две другие.

Даже не пытаюсь.

Мать, чей сын лежит больной во дворце рядом с умирающим богом, должна попытаться. Возможно, здесь уже побывали жрецы или посланец от Молина, принеся весть, а может, она сама увидела это в себе, в распадающихся небесах, в чайных листочках или бог еще знает в чем.

Эта мысль прояснила сознание Ишад.

— Неужели ты думаешь, — спросила она, прихлебывая чай, — что твоим сыном пренебрегут ради другого мальчика? Уверяю тебя, такого не случится. Рэндал очень опытный кудесник, и тебе наверняка незачем волноваться, на чьей стороне ныне боги. В чем причина твоего беспокойства?

— Я не знаю… не могу увидеть.

— Я могу рассказать тебе, что происходит. — Ишад прикрыла глаза, почувствовать Рэндала за работой оказалось совсем не сложно. — Дети сейчас спят, боль слабая, и сила бога держит твоего сына живым… — Ишад запнулась, внезапно почувствовав резкий приступ боли, пронзивший закрытые глаза. Колдовской огонь. — Рэндал. — Открыв глаза, Ишад снова очутилась в маленькой, тесной комнатенке, рядом с изможденной С'данзо. — Меня могут призвать помочь. Но сейчас моя сила блокирована. Ты должна помочь мне. Скажи: где Роксана ?

С'данзо в отчаянии затрясла головой. Золотые серьги качнулись и звякнули.

— Я не могу видеть настоящее. Я не могу…

— Отыщи ее следы в будущем. Отыщи мои. Найди своего сына, если сумеешь. Она наверняка направится к мужчине по имени Никодемус. Темпус, Критиас, Стратон — вот главные объекты ее атак.

Быстро подавшись в сторону, С'данзо схватила с полки небольшую коробочку.

— Даброу, пожалуйста, — попросила Иллира, когда великан попытался вмешаться. Он отошел в сторону, а гадалка тем временем опустилась на пол и разложила карты.

Чушь, думала Ишад, однако что-то задергалось в завитках волос у нее на шее. Она подумала о волшебном потоке, по-прежнему наполнявшем дувшие в Санктуарии ветра, и вспомнила, что изначальное знание не относится к числу ее способностей. У нее не было возможности оценить то, что делала С'данзо. Кто знает, какое волшебство таится в этом ином виде ведовства.

Карты буквально летали в тонких сильных пальцах, укладывались рядами, снова перетасовывались, меняя лица.

Выложив последнюю, Иллира поспешно отдернула руку, точно изображенная на ней змея ожила.

— Я вижу раны, — начала Иллира. — Вижу возвращенную любовь. Ведьма, власть, смерть, замок. Я вижу сломанный жезл и искушение… — Поверх легла другая карта. Сфера.

— Объясни.

— Не знаю как! — Трясущимися пальцами провидица теребила карты. — Я вижу поток. Изменение. — Она указала пальцем на фигуру в плаще с надвинутым капюшоном. — Вот твоя карта: восьмая из Воздуха, Госпожа Бурь — толковательница таинств.

— Жрица! Только не я!

— Я вижу урон тебе. Вижу огромное зло. Вижу возвращенную силу. Карты ужасны — Смерть и Изменение, и так везде — только смерть и изменение. — С'данзо подняла голову, по щекам ее текли слезы. — Я вижу урон тебе в твоем начинании.

— Ясно, — глубоко вздохнула Ишад, она все еще держала в руках чашку. — Прошу тебя, выполни мою просьбу, провидица: найди мне Роксану.

— Она и есть Смерть. Смерть на лугу. Смерть на водной глади…

— В Санктуарии нет лугов, женщина! Соберись!

— В тихом месте. Смерть в месте концентрации силы. — Из-под закрытых век пророчицы текли слезы. — Ущерб и возвращение — это все, что я смогла увидеть. Госпожа, оставь в покое моего сына.

Ишад отставила в сторону чашку, встала, набросила на плечи плащ. С'данзо подняла голову. Ишад не сумела найти слов утешения.

— С ними Рэндал. — Это было лучшее, что пришло ей в голову.

Ишад повернулась и вышла на улицу. В крови с неудержимостью прилива бушевала сила. Колдунья вдыхала ее с ветром, ощущала ее присутствие в придорожной пыли. Расстроенная Ишад с легкостью могла бы сровнять с землей домик С'данзо или, подняв из очага пламя, превратить в пепел Иллиру и ее мужа.

Так отплатить невинной женщине за чашку чая! Подавив бушевавший в крови огонь, Ишад жадно пила ветер, глядя на занимавшийся день.

— Я не смогу, не смогу, не смогу! — запричитала Мория и бросилась вниз, в зал, окруженная ворохом юбок и лент. Хаут успел схватить ее за руку. По лицу девушки текли слезы, из прически выбилась непокорная прядь. Мория судорожно всхлипывала, глядя на Хаута глазами, полными слез.

— Ты справишься. Только ничего не говори обо мне.

— Тогда возьми его с собой! — Девушка указала рукой на кабинет, где перед камином сидел с бокалом вина в руке мертвец, на глазах становившийся все более безобразным. — Убери его отсюда. Ради бога — убери его отсюда!

— Ты справишься, — повторил Хаут и поправил всхлипывающей девушке непослушную прядь, закрепив ее заколкой. Потом, стараясь не испортить грим, утер Мории слезы и нежно поцеловал ее в соленые губы. — Справишься. Моя храбрая Мория, все, что от тебя требуется, это не упоминать обо мне. Скажи, что я исполнил поручение и вместе со Стилчо отправился в магазин поискать замок для твоей спальни. Думаю, такой ответ ее устроит? Обещаю тебе…

— Но ты можешь воспользоваться колдовством.

— Дорогая моя, я-то могу, но там, где нужен перочинный нож, топором обычно не пользуются. Я сомневаюсь, что тебе очень понравится, когда служанку разнесет в клочья при попытке войти. А теперь отправляйся наверх, поправь макияж…

— Не уходи! Останься здесь! Скажи Ей сам, что это ты сделал меня красивой.

— Мы уже говорили с тобой на эту тему! Ей все равно. Уверяю тебя, у Нее в голове много разных забот, и ты там — на последнем месте. На самом последнем. Делай свое дело, будь грациозной и красивой, какой я помог тебе стать, и Госпожа будет счастлива за тебя. Улыбайся. Улыбайся каждому. Но не слишком часто. Эти люди давно не бывали на подобных раутах, а потому не пытайся привлечь их внимание. Веди себя спокойно, мысленно я с тобой. — Он поцеловал ее в бровь и, проследив за внезапно изменившим направление взглядом Мории, увидел тень на пороге кабинета.

Там стоял пахнувший вином Стилчо. Его худое бледное лицо под шапкой темных волос казалось необычно угрюмым.

— Госпожа, — тихо произнес Стилчо, — очень сожалею, что потревожил вас.

Мория застыла, точно пораженная громом.

— Пойдем, — сказал Хаут, схватив Стилчо за руку и толкая его в сторону двери.

— Я не смог найти его, — доложил Темпусу Крит. Своей штаб-квартирой во дворце Темпус избрал зал рядом с покоями, из которых лестница уходила наверх, туда, где творились дела, о которых Крит предпочитал оставаться в неведении.

Темпус сделал отметку на карте. Комната обилием книг и свитков напоминала скрипторий. Они заполняли стол, валялись на полу. Полуденный свет тускло пробивался сквозь окно. День выдался хмурым, и серые густые облака готовы были с минуты на минуту разродиться дождем. Встав из-за стола, Темпус подошел к окну, скрестил за спиной руки. Блеснула молния, и в густом воздухе прокатился гром.

— Он появится, — вымолвил наконец Темпус. — Ты был в домике ведьмы?

— Дважды. Я… — Повисла пауза, и Темпус мгновенно повернулся к Криту лицом. — …Дошел до двери.

В устах Крита слово «дверь» прозвучало как «врата Ада». Воин намеренно сделал непроницаемое лицо, и Темпус вопросительно повел бровью.

— Король Корфоса, — произнес Крит загадочно

— Похоже.

Король пригласил своих противников на переговоры. Во время обеда лучники окружили балкон, где сидели гости, и перебили их всех. Колдовской огонь прекрасно подошел бы для той же цели. Ничто не ново под солнцем, шептал один внутренний голос, в то время как другой вызывал из памяти погибших друзей. Наши измученные души должны получить свободу. Иногда казалось, что прошлое возвращается Корфос и некая усадьба в Санктуарии. Неужели то, что случилось тогда, произойдет с беспощадной необходимостью снова? Темпус порой шел на риск ради самого риска или в силу некой порочной склонности, но он никогда не посылал без цели на риск своих людей.

Крит застыл, подобно статуе, на лице ясно читались обуревавшие его желания. Между бывшими напарниками пробежала кошка, теперь брат охотился на брата и готов был исполнить любое приказание.

— Не беспокойся, ведьма сможет его найти, даже если он не объявится сам, — сказал Темпус и показал рукой на дверь. Крит понял намек и вслед за Темпусом направился в зал. — Будь вовремя.

— Как Нико?

— Лучше.

Почувствовав по тону, что разговор закончен, Крит направился прочь. Заложив руки за пояс, Темпус провожал его взглядом, пока воин не превратился в тень, двигавшуюся по мраморным ступеням лестницы к выходу.

Нико был там, где он никак не должен был оказаться.

Хлопнув рукой по бедру, Темпус зашагал вниз по другой лестнице. Поднимавшиеся навстречу разодетые в шелка жрецы распластались по стенам, уступая ему дорогу.

Темпус шел и шел через двери, вот уже почти не стало слышно грома, и наконец открылась последняя дверь, обнажив проход в сокрытую глубоко в недрах дворца Святая Святых. Войдя внутрь, Темпус увидел кровать, полдесятка жрецов и чародея. Аромат в комнате был такой, что можно задохнуться. Едва слышно всхлипывал ребенок.

— Приведи Нико, — приказал Темпус проходившему мимо жрецу, и тот поспешил в боковую комнату, куда сам Темпус не имел ни малейшего желания заходить.

От неприятного запаха у него свербило в носу, вот-вот грозила разболеться голова. Он чувствовал закипавшее раздражение не то злость на Нико, не то недовольство копошившимися жрецами, их несвязной болтовней и дурно пахнущими снадобьями кудесника. А может, весь мир просто сошел с ума. Тем временем жрец подвел Нико к Темпусу. Один глаз Нико был наполнен странной желеобразной кашицей, вокруг второго залегли черные круги.

— Проклятье, — рявкнул Темпус, — неужели обойтись нельзя без дыма? — Взяв Нико за руку, он вывел его на чистый воздух, прикрыв за собой дверь. — На сей раз я тебе приказываю: отправляйся в постель.

— Не могу спать, — ответил Нико. Его каштановые волосы, перехваченные легкомысленными ленточками Джихан, спадали на брови — Бесполезно…

— Врешь. — Темпус твердо взял его за руку и повел обратно.

— Я видел Джанни, — пробормотал рассеянно Нико. — Я видел его там…

— Ты ничего не видел и не увидишь, пока не бросишь заниматься глупостями, предоставив всякую чушь жрецам.

— Рэндал…

— …сам обо всем позаботится. — Темпус довел Нико до спальни, отворил дверь и усадил его на широкую постель — Оставайся здесь. Надеюсь, мне не придется присылать к тебе стражу?

— Хорошо, — пробормотал Нико и присел на край кровати

У Темпуса на теле не было ни единого шрама. Раны залечивались сами собой, не оставляя следов, а вот Нико ходил украшенный шрамами, весьма уязвимый, как все, кого любил Темпус.

— Оставайся здесь, — сказал слишком резко Темпус. — У меня и так полно забот, чтобы следить еще и за тобой.

Нико молча подчинился, лег и закрыл глаза, хотя собирался сделать совсем иное. Темпус пожал его руку и вышел прочь.

«Может быть, отказаться от ужина, — размышлял он. — Какая в нем польза? Как я мог вообще согласиться?»

Цель Темпуса была в умиротворении города. Он хотел понять намерения ведьмы, а также посмотреть, чего сумел добиться Страт, пока управлял городом. Тогда ему представлялось разумным согласиться. Мог также представиться неплохой случай попробовать разорвать их союз. «…Наши измученные души…» Одной из таких душ как раз и был Страт, и лучшего варианта увидеть его, чем на банкете его любовницы-ведьмы, Темпус придумать не смог.

Но зачем встречаться с ними?

Вот в чем вопрос. Темпус подумал снова о Корфосе, стрелах, отравленном вине и об императоре.

Темпус не привык, когда ему в лицо бросают перчатку, однако принимал к сведению подобную возможность развития ситуации.

В открытую дверь непрерывным потоком вливались гости, прибывшие кто конным, кто пешим. Фойе наполнял звон мечей и бряцание шпаг хищных на вид людей, которые даже на званом ужине предпочли не расставаться с оружием. Могучие руки то и дело подходили к ручке Мории, а та стояла неподвижным часовым на пороге дома, напоминая напудренный и надушенный манекен, словно автомат, повторяющий: «Как мило с вашей стороны, сир, спасибо, добро пожаловать», — и улыбающийся до боли зубовной. Руки, способные легко сокрушить ее пальчики, подносили их к мягким губам, к лицам, украшенным бородами и усами, смуглокожим, белокожим, гладким, меченным шрамами, а она, заглядывая в лица гостей, вдруг почувствовала, что ее шелковое платье слишком длинно, парфюмерии слишком много, а ее саму оценивают наряду с вазами и столовым серебром. Ее, воровку!

Мужчины шли беспрерывной чередой, но вот высокая женщина с длинным хвостом волос сжала ладонь Мории куда крепче мужчин.

— Кама, — представилась гостья. Ее рука на ощупь была грубой, а в пронзительных глазах читалось нечто ужасное.

— Прошу вас, — выдохнула Мория. — Зал для гостей справа, вниз по лестнице — Выдернув пальцы, она в отчаянии отметила, что поток гостей и не думал спадать. Может не хватить вина Непокорная прядка выбилась из прически и скользнула вниз по шее. Мория едва успела поднять руки, чтобы с помощью булавки вернуть ее на место, как вдруг увидела, что стоящий перед ней высокий солдат вперил взгляд прямо в декольте ее платья. Девушка поспешно протянула ему руку. — Добро пожаловать, сир.

— Долон, — представился тот и двинулся вслед за наемницей, а по ступеням уже поднимались другие.

О Шальпа и Шипри, где же Госпожа и что мне делать со всеми этими ранканцами? Они знают, что я илсижка, они смеются надомной, они все смеются…

У дверей в сопровождении слуг появился мужчина. Сначала Мория приняла его за обычного прохожего, но, когда тот отпустил слуг и направился к ней, она поняла свою ошибку. Первый, кто не похож на солдата, подумала Мория, когда тот подхватил и поцеловал ее руку.

Мужчина выпрямился и посмотрел на нее. Светло-каштановые волосы, голубые глаза. Ранканец из ранканцев, вдобавок благородных кровей. Он уставился на нее так, словно открыл для себя некий новый загадочный океан.

— Тасфален Ланкотис, — пробормотал он, не выпуская руки Мории. — Вы — госпожа…

— Сир, — только и нашлась что сказать Мория, словно прикованная к месту пристально разглядывающим ее дворянином. Еще в большее смятение Мория пришла, когда Тасфален выдернул из шляпы черное перо и протянул его ей. — Как мило, — пролепетала Мория, хлопая глазами и не понимая, в чем дело. Или она сошла с ума, или очередной ранканец решил над ней посмеяться. Не найдя ничего лучшего, Мория укрепила перо у себя на груди, заметив, что ранканец проследил за ее движением и вновь уставился на нее, как на икону.

— Госпожа, — повторил он и снова поцеловал ее руку. Сзади уже выстроилась очередь из гостей. В преддверии возможных осложнений сердце девушки бешено забилось. Госпожа будет крайне недовольна. От этой мысли Морию бросало то в жар, то в холод.

— Господин…

— Тасфален.

— Тасфален. Спасибо. Пожалуйста, позже. Другие…

Он отпустил ее руку, Мория в отчаянии повернулась к гостям, прошла мимо каждого, здороваясь, и вдруг почувствовала, как у нее перехватило дыхание при виде новой пары гостей. Того, что повыше, она не раз видела издалека, когда он проезжал по улицам города на статном скакуне. Одет он был просто. Лицо его было гладким и холодным, и он показался девушке моложе, чем она полагала раньше, но это впечатление развеялось, когда мужчина поднес к губам ее руку и Мория случайно заглянула ему в глаза.

Застыв в немом ужасе, Мория с трудом заставила себя что-то промямлить и предложила потную ладошку его спутнику.

— Критиас, — представился тот. Мория назвалась, по-прежнему не в силах оторвать взор от человека, идущего по залу. Его вид пугал сильнее всех, кто когда-либо посещал эту усадьбу. Боги, где же Она? Собирается ли Она вообще быть здесь? Они украдут серебро, выпьют все вино, превратят дом в руины, а потом возьмутся за меня и убьют, наверняка убьют, чтобы отомстить…

Над усадьбой грохотал гром, плясали молнии, но по-прежнему ни капли дождя не упало на мостовую. До смерти напуганная, Мория выглянула в двери, отыскивая припозднившихся гостей. Порыв ветра подхватил ее юбки. Поддерживая руками прическу, Мория широко раскрытыми глазами наблюдала, как из-за угла, где останавливались всадники и нанятые Ишад нищие отводили коней в небольшой загончик позади дома, показался мужчина в плаще и капюшоне. Мории показалось, что это Стилчо, и она, удерживая руками прическу, со страхом ожидала его приближения. Однако мужчина оказался ей незнаком. Пришелец спокойно поднялся по ступеням, глянул на нее так, точно она была стеной, и лишь в последний миг сообразил, что перед ним кто-то стоит. Он отбросил капюшон, и на лице его отразилось смущение, что для Мории, насмотревшейся на каменные мрачные лица, показалось диковинным.

— Я должен быть здесь, — скромно заметил он.

Этот воин понравился Мории больше других. В нем было что-то человеческое. Не сводя с него глаз, девушка отошла в сторону.

— Вниз, в зал, — крикнула она ему вслед и, отметив, что на улице больше никого нет, захлопнула дверь. К моменту, когда Мория поправила юбки и наложила засов, мужчина уже шел по залу, самостоятельно отыскав лестницу.

Когда он подошел к гостям, в зале воцарилась мертвая тишина. Напуганная, что происходит что-то не то, Мория поспешила в зал, отчаянно махая рукой Ши, который в фартуке и белом халате показался из дверей.

— Нести еду? — спросил он.

— Подожди до прибытия Госпожи, — прошептала она. — До прибытия Госпожи, — повторила Мория, проскальзывая в обеденный зал, где было странно тихо. Последний из гостей и стоявший с другой стороны стола маршал неотрывно смотрели друг другу в глаза.

— Стратон, — наконец прозвучал голос Темпуса. Теперь Мория поняла, кто этот гость, и почувствовала озноб. Над усадьбой продолжал грохотать гром, а среди этих великанов с огромными мечами чувствовалось единодушное неприятие этого человека и его присутствия здесь. Один только Тасфален спокойно стоял с бокалом вина в руке и смотрел на Темпуса так, будто лишь теперь осознал, что оказался в очень опасной компании.

— Командир. — Стратон подошел к столу. Все выходило из-под контроля, Мория вошла в зал, напуганная и мучимая сомнениями.

— Наша хозяйка. — Тасфален заметил Морию и потянулся к ее руке. Кружева воротника душили девушку, не хватало сил для вдоха, воздух в одночасье стал тонким, напряженным и точно пронизанным энергией. Голова Мории кружилась после бессонной ночи и от запаха вина, которого она даже не попробовала. Девушка нерешительно сделала шаг вперед, и Тасфален взял ее за руку.

— Пожалуйста, — хрипло вымолвила Мория. — Прошу садиться. Ши… — Мория запнулась, подумав, что на званом ужине никто не зовет повара. — Пожалуйста, — повторила Мория, отчаянно пытаясь высвободить руку.

Темпус сделал шаг к столу. Сдвинься гора по ее желанию, и то это не произвело бы на Морию такого впечатления. От облегчения девушка едва не лишилась чувств, когда увидела, как все мужчины направились к своим местам у столов, которых, на удивление, оказалось столько, сколько нужно.

Темпус сел, а Тасфален тем временем повел ее вдоль рядов стульев, прямо во главу стола. Стратон — Ее Стратон — пошел по другому ряду туда, где сидели Темпус и Критиас, бросил плащ к остальным, сваленным горкой в углу, и тихо, ни на кого не глядя, встал за стулом, который выбрал для себя. Мория чувствовала себя так, словно шла над пропастью по тонкой веревке.

Тасфален подвел ее к центральному месту за столом для почетных гостей. В отчаянии Мория яростно покачала головой. Это было место Госпожи. Она сделала все так плохо! Она забыла принять плащи гостей, которые те побросали в углу или в лучшем случае повесили на спинки стульев. Еда запаздывала, нужно было бежать на кухню и заставить повара шевелиться…

Как по команде, присутствующие обратили свои взгляды на дверь. Ухватившись за резную спинку стула, Мория повернула голову и увидела в дверях Ишад. Колдунья сняла плащ и предстала перед гостями в иссиня-черном платье с глубоким вырезом. На лебединой шее сверкали сапфиры, а черные прямые волосы ниспадали с небрежной элегантностью.

Покинув свое место, Стратон в глубокой тишине подошел к Ишад и предложил ей свою руку. Та тихо приняла приглашение, и Стратон проводил хозяйку к столу. По-прежнему в зале висела мертвая тишина… Мория уже едва дышала. Корсет стягивал грудь, начала кружиться голова, она крепче уцепилась за стул. Ишад по пути к своему месту остановилась, оставила Стратона и предложила свою руку лорду. Воздух вокруг словно завибрировал, и Мория сделала шаг назад, давая возможность Тасфалену подойти к Ишад. Едва глянув на ведьму, девушка заметила, как побелели у той краешки ноздрей, на губах ясно читалась еле сдерживаемая ярость.

Он — Ее, подумала Мория, едва не падая с ног. Тасфален — Ее, остальное подразумевалось само собой. От безотчетного ужаса колени Мории свело судорогой, а в голове билась единственная мысль — исчезнуть отсюда. Перо на груди предательски колебалось при каждом вдохе. В воздухе запахло грозой. Стратон замер с застывшим лицом, по-прежнему не двигаясь.

— Лорд Тасфален, — поприветствовала мужчину Ишад и, протянув руку, мягко перевела взгляд на Морию. — Мория, дорогая. — Она притянула девушку к себе так близко, что та почувствовала мускусный запах духов Ишад, ощутила крепость ее руки и холодную сухость губ на щеке. — Ты великолепно выглядишь.

Мория пошатнулась. Ишад до боли сжала ее руку, а когда взгляды женщин на миг пересеклись, под ногами девушки точно разверзлась пропасть.

Наконец Ишад выпустила ее руку и подошла к Темпусу. Девушка снова схватилась за спинку стула и, скосив глаза, в немом ужасе наблюдала за лицом Темпуса и тем, с какой бережной деликатностью взял он маленькую ручку Ишад. Две Силы. Волосы у Мории встали дыбом, воздух пронизали незримые волны энергии.

— Я должен принести вам благодарность, — заговорил Темпус. — За Роксану.

Ишад на миг помедлила с ответом, выждав, пока утихнет очередной раскат грома.

— Добро пожаловать в Санктуарий, маршал. Вы вовремя прибыли.

О боги…

Ишад повернулась, позволив Темпусу и Стратону отодвинуть ее стул. Она села, следом заняли свои места гости. Мория осталась стоять как стояла, пока не заметила, что Тасфален отодвигает для нее стул. Подобрав юбки, девушка рухнула на сиденье, чувствуя, что нога решительно отказываются повиноваться.

Устроившись поудобнее, Тасфален под столом нащупал ее руку и крепко сжал. Стратон зашел с другой стороны и сел слева от Темпуса, рядом с Критиасом. К величайшему облегчению Мории, гости заговорили, а вскоре растворились двери кухни и слуги принялись обносить блюдами собравшихся.

Рука Тасфалена покоилась уже на ее бедре, но Мория не замечала этого, уставившись куда-то вдаль и слушая, как Ишад и Темпус обмениваются банальными замечаниями о вине, еде и погоде.

О боги, унесите меня отсюда! Хаут!

Сейчас она была бы рада даже обществу Стилчо.

— Я не знаю, где она, — заметила Ишад все тем же безразличным тоном. — Я искала, искала всю ночь, надеясь на хорошие известия.

— Искала где? — спросил Темпус. Пауза. Возможно, Ишад посмотрела в его сторону. Мория отпила вина, стараясь не дрожать.

— Это мое дело, — ответила Ишад, касаясь снова руки Мории.

— Кто сообщил тебе?

Повисла новая многозначительная пауза.

— Маршал, я — ведьма.

Над усадьбой раздался новый раскат грома. Тасфален поморщился и снова нащупал руку Мории.

«Джентльмен, — думала про себя Мория, — настоящий джентри. Он не понимает, что происходит, не понимает, куда попал, и потерялся здесь так же, как и я. Ишад пригласила его, наверняка она. О чем они там говорят, о жрецах, о каком-то поиске, о демоне? Боже, где же Хаут? Он солгал насчет замка, он не мог отправиться с поручением, тем более сейчас, когда Она в таком состоянии, когда бушует гром и усадьба переполнена ранканскими солдатами… И почему с ним Стилчо? Какое дело может быть ему до Стилчо?»

Она налила еще бокал вина, третий по счету. Комната подернулась дымкой, и голоса мужчин звучали теперь где-то в отдалении. Мория набросилась на еду, потом опорожнила еще одну чашу, окидывая затуманенным взором собравшихся. Голоса звучали все громче. Тасфален прошептал ей на ухо предложение, а Мория только недоуменно поглядела на него, растворившись на миг в его голубых глазах. От него пахло мужчиной, в отличие от Хаута, чья одежда всегда пахла Ишад.

«Обреченный, — думала Мория, — проклятый. И в скором времени мертвый. Да спасут его боги. Спасут и меня», — просила Мория и держала его руку, пока Тасфален до боли не сжал ее.

— Госпожа, — прошептал Тасфален, — что случилось? Что происходит?

— Я не могу сказать, — прошептала она в ответ, прислушиваясь к очевидной нелепице, которую Ишад говорила Темпусу. Мория неожиданно поняла, что они говорят на иноземном наречии.

За столом внезапно стало тихо: Стратон и сидящий рядом с ним Критиас не перемолвились ни единым словечком, соседи заметили это и последовали их примеру, застыли поднесенные было к бокалам с вином руки.

— Довольно, — поднялась с места Ишад. — Прошу Прощения.

Темпус поднялся на ноги, а следом покинул свое место Стратон. Все в зале стали вставать со своих мест, и Мория тоже отчаянно рванулась со стула. Тяжелые юбки и дрожь в ногах неодолимо потянули ее назад, и, если бы не крепкая рука Тасфалена, она так и не смогла бы подняться. Ее сердце отчаянно билось, охваченное безотчетным страхом под твердым взглядом Ишад, страхом, который вино не смогло приглушить. Мория и сама не знала, как смогла пережить миг, когда Ишад протянула руку, нежно провела пальцем по ее подбородку и уставилась девушке прямо в глаза.

— Г-г-гос…

— Какой ты стала красивой, — вновь отметила Ишад голосом, исполненным дьявольской силы, от которого все тело девушки пронзила слабость, так что ей пришлось опереться на руку Тасфалена. Ишад остановила ее и кивнула Тасфалену, тем временем подошел Стратон и взял колдунью под руку. Ишад в сопровождении Стратона пошла к двери. Все стоя провожали их глазами, а смущенные повара тем временем принялись разносить новую перемену.

В зале послышался неясный шепот. Темпус медленно опустился в свое кресло. Обед продолжался, и Мория должна была быть с гостями. Собрав последние силы, она упала в кресло и растерянно улыбнулась Тасфалену.

Ишад остановилась, чтобы снять с вешалки плащ, и позволила Сгратону набросить его ей на плечи.

— Спасибо, — холодно заметила она, направилась к выходу и неожиданно остановилась, заметив, что тот последовал за ней. Ишад обернулась и почувствовала, как все ее тело содрогается от отчаянных усилий успокоиться, сохранить спокойным лицо и естественность движении. — Я сказала, — осторожно сказала она, — что у меня личные дела. Не касайся меня, — крикнула Ишад, увидев, что Страт протянул к ней руку.

— Я должен был прийти, черт побери!

— Я сказала: нет!

— Кто этот человек?

Ишад видела его сумасшедшие глаза, хотя, быть может, в них отражалось ее сумасшествие, которое бушевало в венах и наполняло существо женщины почти физической болью. Стратон поймал ее руки, и Ишад запрокинула голову, глянув ему в глаза так, что тот невольно ослабил хватку. Боль росла, превращаясь в настоящее безумие, в неистовство, которое убивает.

Ишад яростно отбросила его руки прочь и быстро зашагала к двери, сзади послышались его шаги. Она успела обернуться прежде, чем Стратон смог схватить ее.

— Держись от меня подальше! — прошипела она. — Дурак!

Ведьма рывком распахнула дверь и растворилась в бушующем ветре.