Окружающий мир вновь подернулся серой пеленой. Вновь пропали звуки и воцарилось абсолютное, доводящее своим совершенством до звона в ушах, молчание. В звенящей тишине, будто сахар в крутом кипятке, истаяли потерявшие краски предметы.
Исчезла, будто и не было ее никогда, толпа, ковровая дорожка, с которой я совсем недавно сошел. Вновь померкло солнце, и я вновь оказался там, где совсем недавно был: in the middle of nowhere.
— Хватит, а? — возопил в никуда кусок пустоты, только что бывший мной. — Ну сколько же можно-то?!
— Убедиться хотел, — прозвучало из серой мглы, окутывающей все вокруг. — Мало ли, какие тараканы у тебя в голове остались. Очень, знаешь ли, боялся, что ты сейчас кинешься людям Свет Истины нести. В сочетании с чудесами и неуязвимостью это добром бы не кончилось.
— Ты бы стер мою матрицу, или что там у вас. Ну надоело, понимаешь? Перестраховщики чертовы, — бесцеремонно перебил я Учителя.
— Мне б твои заботы, — донеслось из пустоты. — Знал бы ты, Юра, в какой перерасход энергии ты нас ввел, и сколько мне отчетов писать, — может так и не выпендривался бы.
На мгновение Хаккам представился мне в виде старого знакомого — начальника АХЧ института, где пришлось работать последние годы. Такая же занудливая интонация и те же ссылки на давно выбранные лимиты. Для полноты картины не хватало разве что материализовавшихся в пустоте массивных роговых очков и недовольного фырканья, всегда сопровождавшего изучение требований на оборудование, материалы и инструмент.
— А что, действительно надо? — прозвучал голос, и во мгле стали проступать очертания гиганских очков с ясно различимыми царапинами на стеклах.
Было бы за что хвататься, схватился бы за сердце. Мираж медленно растаял.
— Ладно, — сказала темнота. — Попробую. Хотя чует мое сердце…
Следующий интерьер оказался намного более привычным. Можно даже сказать знакомым.
Залитый щедрым, но уже нежарким к вечеру августовским солнцем сквер знавал и лучшие времена. Несмотря на все потуги новых, демократических властей придать одному из знаковых мест города внешний лоск, сочетание вездесущей рекламы, просевшей разноцветной тротуарной плитки и золота куполов свежеотремонтированного собора и покосившихся от времени столиков, крашенных свежей, но моментально облупившейся голубой краской смотрелось откровенно убого.
Любителей шахмат, от века собиравшихся за этими столиками, сегодня было не то, чтобы очень много, но вполне достаточно. Кинув взгляд на никудышных, по его мнению, людишек, сержант ППС Буруля неожиданно заметил, что среди увлеченно комментирующих перипетии шахматных баталий старичков, вдруг появилось еще двое. Как это вдруг? А так. Сержант был готов поклясться на чем угодно, что минуту назад их тут не было. А теперь — есть. Сидят, разговаривают. А окружающие делают вид, что совершенно их не замечают, но при этом ближе метра почему-то не подходят.
Непорядок, — решил Буруля и решил поближе посмотреть, в чем там дело.
Один из стариков, похожий в своем сером, заношенном плаще на готовую пролиться дождем тучку, медленно повернул голову и мельком глянул на сержанта, идущего к ним. У стража порядка, внутри что-то оборвалось. Один к одному, будто в детстве, когда пытался раскачивать старенькие скрипящие качели, да так, чтоб до неба. Сердце пропустило удар, воздух показался вязким и горьким. Патрульный, даже не стараясь сохранить достоинство, быстро сделал поворот налево-кругом и почти побежал к трамвайной остановке, откуда через мгновение раздался рвущий нервы скрип тормозов и мягкий глухой удар.
Понежиться на лавочке под теплым солнцем, попить пивка, заглянуть, какие дебюты разыгрываются на досках завсегдатаев, понаблюдать, как симпатичная пара кормит голубей крошеным хлебом, Хаккам не дал.
— Иди, — сухо сказал он. — Милиция через дорогу.
— Зачем?
— Заявление об угоне писать. Может, даже страховку получишь. Забыл уже? Две минуты назад рванул твой красненький "Матиз".
— А что, предполетного инструктажа не будет?
— Утомил ты меня, Семецкий! Ну как тебя инструктировать, если, один черт, сделаешь все по-своему?!
И я услышал ставшее невыносимо громким тикание наручных часов. Время пошло нормально, не пытаясь свиться в петлю.
— Все-таки, вторая попытка? — спросил я, слегка покраснев при воспоминании о учиненных в виртуальности глупостях. Там я кроме тотальной реморализации ничего путного придумать не пожелал. А зря, кстати. Есть и другие методы…
26 августа 2016 года, пятница.
Домой удалось добраться только под вечер. И первое, что я увидел, шагнув в двор, была стремительная серая тень, распластавшаяся в прыжке.
— Я же, вроде, оставил собаку у Мишки, — мелькнула мысль. — А тот явно был не в силах слушать непрерывный скулеж, и выставил собаку во двор, надеясь на то, что заборчик высотой в два с лишком метра так просто не перепрыгнешь. А оно вишь как получается, учуял…
— Наконец-то я дома, — додумал я, уже сидя на дорожке. Даже не пытаясь отбиться от поскуливающего пса, явно задавшегося целью начисто вылизать мне лицо. В глазах стояли слезы. И то сказать, слишком уж много было событий за прошедшие с момента взрыва часы.
— Дома! — уже увереннее повторил я, и пошел приводить мысли в порядок. Главное, Дружок меня признал. И это значит, что несмотря на всю произошедшую фантасмагорию, удалось остаться самим собой. Мелкие сопутствующие чудеса принимаем как данность.
Действительно, стоит ли, выйдя невредимым из пламени, интересоваться, каким образом у меня в нагрудном кармане оказались документы на машину, которые, помнится, я сунул в бардачок, освобождая место для аккумуляторной сборки?
А вот выяснить, что за тело мне досталось, не помешает. Отражение ничего нового не сообщило. Во всяком случае, себя я именно таким и помнил. Чуть позже выяснилось, что во рту пропали два вставных зуба, коронка и пара пломб. А всегда бывшая слегка желтоватой из-за многолетнего непрерывного курения эмаль новенького с иголочки набора резцов и клыков не то, что белая, а просто отблескивает синевой. Ну и пусть. А любопытствующие пусть думают, что вставил керамику. Хотя, кому оно, по большому-то счету надо, помнить, каковы были зубы у настоящего Семецкого?
Обследование решил продолжить на кухне. Снял с магнита любимый поварской нож, пару раз провел им по точилке, проверил остроту на ногте. Удовлетворенно кивнув, закатал рукав рубахи и сделал длинный разрез. Почти как в виртуальности. Края раны ожидаемо разошлись, потекла кровь.
Я уже готов был расстроиться, но в этот момент воздух над раной задрожал, на мгновение озарился почти неразличимой в ярком свете ламп серебряной вспышкой, и края разреза сомкнулись, не оставив от пореза и следа.
— Таки да! Живем! — радостно сообщил я собаке, неотступно сопровождавшей меня по дому все это время. — Докторам вот только попадаться не стоит — на лабораторные смывы пустят, с них станется. Ну, да мне оно теперь вроде бы и не надо.
Дружок радостно взвизгнул и потащил меня к холодильнику, намекая на то, что радостью принято делиться с друзьями. И он бы не имел ничего против вкусной косточки.
— Только после прогулки, — строго сообщил я, пытаясь удержаться от улыбки. И мы пошли гулять.
Сорок минут прогулки с собакой — это сорок минут простой человеческой радости. Потому пролетели они словно миг единый. Мы успели насладиться шорохом мелких волн, криками летящих на ночлег чаек, всласть побегали по полосе препятствий на пустыре.
Но даже боги не могут отменить уже случившееся. В шаге от калитки я услышал срывающийся от волнения голос соседки:
— Ты, может, зашел бы, а, звезда youtub-а?
— Собаку покормлю, — начал я.
Дина неожиданно всхлипнула и выдохнула:
— Зайди, а! Не томи душу-то! И собаке твоей я уже сварила! Кто ж знал, что ты…
И она снова всхлипнула. В голове медленно складывалась мозаика.
— Они, что все видели!? Получается, так и было. — думал я, одновременно пытаясь как можно аккуратнее оторвать от себя уже рыдающую в голос соседку.
— Мы с Мишей никогда не забудем, что ты сделал для нашей семьи, — захлебываясь словами, говорила Дина. — Никогда!
Кое-как добрался до кухни, где сидел основательно принявший на грудь сосед. Мишка умудрился опустошить чуть не треть сувенирной, на галлон, бутылки "Чивас Ригал", уже давно заполняемой сугубо домашним продуктом.
— Как там? — неожиданно трезвым голосом спросил сосед.
Прежде чем отвечать, я обвел взглядом видимую с кухни часть дома. Всегда убранное с заботой и старанием жилье производило странное впечатление. Раскрытая настежь дверь кладовки. Неровно торчащие ящики шкафов. На полу — тюки, сумки и ящики. Большей частью, наполовину распотрошенные. Создалось впечатление, что соседи буквально готовились к бегству, но потом резко передумали. Вот только вещички на место вернуть не успели.
— Почему нет? — мелькнула мысль. — Дора Львовна явно не мне одному успела позвонить.
— Спасибо, дядя Юра. Я все понял, — буквально ввинтился под руку неожиданно серьезный Изя. Крепко меня обняв, ребенок добавил: — Скутер не главное. Главное — мы еще поживем в собственном доме!
Я ошарашено молчал. Уж чего-чего, а такого быстрого взросления от неиссякаемого источника всякой шкоды раньше я ожидать не мог. Из ванны доносились какие-то шорохи. Дина явно отмывала потекшую косметику. Миша внимательно смотрел мне в лицо, будто надеясь там что-то прочитать. В общем, чистая фантасмагория.
— Спрашиваешь, как там? — посмотрел я ему в глаза. — Давай я лучше промолчу. Во-первых, не до того. Во-вторых, кому рассказать — не поверят.
Сосед кивнул, затем перевел взгляд с меня на бутылку и потянулся к шкафу за чистой рюмкой.
— Так что там с youtubе-ом? — спросил я лишь ради того, чтобы как-то поддержать разговор. В общем-то, все и так было ясно. Продвинутый админ, прямая трансляция в Сеть. Ну, или что-то вроде того.
Подтверждение не заставило себя ждать.
— А то ты не понял, — хмыкнул сосед, щедрой рукой разливая чачу по рюмкам. — Помимо тех, кто веселился на корпоративе, были и те, кто по долгу службы или из любопытства смотрел картинку с камер видеонаблюдения, так сказать, online. И как только начались неожиданности, нашелся человечек, который мгновенно уразумел, что запись можно неплохо продать. С Трубы ее, кстати, уже потерли, но ролик успел расползтись по Сети, и теперь его оттуда и топором не вырубишь. Так что ты, сосед, теперь звезда.
Кстати, может быть, все-таки выпьешь, гроза застройщиков?
Выпили, конечно. Пока накалывал вилкой норовящий выскользнуть грибочек, Миша продолжил:
— Ты начал. Теперь, значит, наша очередь. Я тут людей обзвонил. Как собака через забор сиганула, так и начал. Понял, что сумел ты как-то выкрутиться. Удивительно, конечно, но факт остается фактом.
Что мне всегда в Мише нравилось — это способность здраво рассуждать в любом состоянии. Оказалось, он умеет не только рассуждать. Просто раньше случая убедиться в этом не представлялось.
— Адвокат в пути. Натан, кстати, сказал, что за услуги денег не возьмет. И еще один момент: всех, кого могла коснуться застройка, а это, считай, половина улицы, видео с твоим участием здорово задело. Сам понимаешь, разумных выходов люди не видели. Привыкли, что каждый сам за себя. Знали, что сопротивляться бесполезно — подавят как клопов, поодиночке. Пример горелого квартала, он, знаешь ли, внушал.
— А что поменялось, Миша? Да и потом, причем тут я?
— Что ни при чем, это ментам говорить будешь. Тут у тебя все шансы отбрехаться есть. Мало ли кто на кого похож? Мало ли, кто чем снимал? Оно вообще, сертифицировано, то оборудование? И еще аргумент есть: ну не может ходить по Земле, человек, взорвавший на себе пояс шахида! Так что, за это беспокоиться не надо.
Но и мне врать не стоит. Все-таки, сколько лет знакомы. И ножичек тот, больно уж приметный он. Твой, кстати, Юра, ножичек. Ты их тогда три сделал. Твой, понятное дело, пропал. А у меня и Лехи Кондратьева они в целости и сохранности. Показать?
— Что ты про меня думаешь, понятно, — начал я.
— Да не думаю, а знаю, — перебил меня старый друг. — А это две большие разницы, Юра. Ну да ладно. Не хочешь говорить — молчи. Только не ври, хорошо?
Почувствовав себя крайне неловко, я переспросил:
— Так что поменялось?
— То и поменялось, — ответил Миша. — Мне так просто стало стыдно, что это не я был. И не один я такой. Думаешь, никто не понял, что ты мог обойтись и дистанционным управлением? Так зря. Не один ты радиолюбителем был. Теперь многие думают, что вся эта цыганочка с выходом была нам как упрек: слизь мол, вы, ребята. Не можете, мол, так хоть посмотрите, как надо.
— Надолго ли вас, таких красивых, хватит?
— А я откуда знаю? Только теперь вариантов не осталось. Либо нас тут всех поодиночке подушат, либо в городе будет грандиозный кипешь. Раньше нам могли позволить тихо уползти куда-нибудь в деревню, или там, на дачу переселиться. Теперь — шалишь! Либо нас демонстративно и жестко гасят, либо мы умудримся отбиться. Или-или, понимаешь?!
— Понимаю, — подумал я. — Все понимаю. Похоже, я тебя, Миша слегка переоценил. На самом деле никому вы, граждане соседи, особенно не интересны.
Фактически, что было? С точки зрения властей, ничего особо серьезного. Рядовой конфликт застройщика с неуступчивыми аборигенами, умудрившимися сохранить лакомый кусочек с малоэтажной застройкой прямо рядом с центром. Пока у "Перлины" обнаружатся правопреемники, пока они примут какие-то решения, оценят риски, пройдет время. Возможно даже, что среди них найдутся умные люди, готовые предложить вполне приемлемые условия переезда в свете, так сказать, повышенного общественного интереса. Кстати, и заморозить проект могут — в Городе еще много хороших площадок.
Так что паника — это зря. А вот со мной все не так однозначно. Фактически, в глазах властей я если не террорист, то во всяком случае, личность подозрительная.
Точку в неспешных раздумьях поставили требовательные гудки, доносящиеся с улицы. Единственное, что я смог сказать, откинув занавеску, это:
— Картина маслом!
В не слишком широком переулке уже успели припарковаться пара милицейских "бобиков", новенькая, "Toyota" и маргинального облика Жигуль-шестерка. Со стороны Мельниц неторопливо протискивается телевизионный фургончик. А под навесом моих же ворот, судя по жестикуляции, адвокатского вида фигура в безукоризненной тройке спорила с парой представителей правоохренительных органов в форме.
Да что ж за день-то такой сегодня насыщенный?!
С трудом отругавшись от чуть не виснущих на руках охотников за новостями, поспешил к дому, понимая, что уже не успеваю. И действительно, не успел.
Незваные гости успели грубо отшвырнуть адвоката в сторону и примерялись, как удобнее постучаться в калитку. Кувалдой, разумеется.
Бедолаги в который уже раз не учли опыт коллег. Напуганная невеселыми перспективами толпа — совсем неласкова. Сколько собралось народа — в контрастном освещении и бликах от фар было толком не видать, по тому, как ворчал многоголовый зверь, было ясно, что много.
О ветровик патрульной машины глухо стукнул камень. Коротко прогудев в воздухе, в новенькую форму впечатался грязный арматурный прут. Шипя рассерженной змеей, в воздухе зависла петарда. Картинка менялась как в калейдоскопе.
Глянув еще раз в сторону ворот, я увидел, что менты уже лежат на дороге поломанными куклами, а адвокат, сидя на корточках, недоверчиво ощупывает голову.
С грохотом рванула петарда. Уличное освещение украсилось вспышками фальшфейеров.
— Да остановитесь же вы! — орал я, пытаясь выскользнуть из толпы, вдруг сдавившей меня, будто тисками.
Бесполезно. Непонятно откуда взявшиеся молодые люди с короткими прическами, уже принялись раскачивать самобеглые коляски с эмблемами города на дверях. Еще пара рывков, и они лягут на бок, а то и вверх колесами. Оно мне надо?!
Еще один рывок в сторону ворот. Вновь, срывая горло, ору в темноту, ощетинившуюся светом фар и еще чего-то до синевы яркого:
— Остановитесь, идиоты!
Как ни странно, действует.
— Ты и ты, — обращаюсь к крепким ребятам в камуфляже. — Затаскивайте пострадавших в машину. Смотрите осторожнее.
— Ехать можешь? — интересуюсь у рядового, затравленно глядящего из толком еще не обмятой серой спецовки городского камуфляжа.
— Могу! — с радостной готовностью кивает он, стирая с лица кровь.
— Так шевели поршнями, служивый!
Сзади — непонятное шевеление. Резко обернувшись, успеваю перехватить запястье неприметного мужичка с серым, будто стертым лицом. Большего не надо. Остальное делает коротко стриженный крепыш, в котом я с удивлением узнаю Лешкиного внука. Смазанное из-за скорости движение, и в затылок мужика врезается что-то металлическое. Готов, кажется. На рефлексе подхватываю падающую из руки деревяшку.
Простенько и со вкусом! Всего лишь обрезок бруска с высверленным отверстием. Надфиль, который там был, уже болтается у меня в рубашке. Вроде бы, не достал!
— Что это было, дядя Юра?
— Старая, подлая, но действенная вещичка, — отвечаю я Косте, подбрасывая на ладони трехгранный надфиль и кусок бруска. — Видишь, надфиль вставляется и выходит свободно?
— Вижу, — серьезно отвечает молодой человек.
— Отпечатков — никаких. Точить надфиль не надо. Сил загнать его в человека хватит у любого. Более того, заточка даже вредна, так как слегка притупленное острие позволяет импровизированному клинку обойти кость. Ребро, например. Или позвонок. Сталь углеродистая, хрупкая. Но, ежели рука твердая, так это даже хорошо. Лезвие ломается, и зачастую, даже место, куда ударили, определяется не сразу, особенно по горячке. А брусок и выкинуть недолго. Смерть это, Костя. Нехорошая смерть.
Парень меняется в лице, и пытается пробить угловой. Чем, понимаете?
— Хватит дурить. Помоги людей успокоить! А то как бы до беды не дошло.
Тут же выяснилось, что парень пришел не один. Общими усилиями удалось кое-как успокоить людей и убедить их вернуться домой. В общем, открывая калитку, я запалено дышал саднящим от уговоров и крика горлом.
— Юрий Михайлович, — нейтрально-вежливо обратился пришедший в себя юрист. — В силу сложившихся обстоятельств я предпочел бы переночевать у вас. Если, конечно, не возражаете. Вы же понимаете, не исключены провокации.
— Понимаю, — устало выдохнул я. — Места хватит.
— Законник, это конечно неплохо, — тут же вступил в разговор Костя. — Но вооруженные патриоты — лучше!
Я скептически поглядел на него.
— Ты всерьез, Костя?
— Всерьез, дядя Юра.
Увидеть парня, которого помнил с пеленок, в роли готового на все бойца — это, сами понимаете, несколько неожиданно. Представляете, мальчишка, выросший вместе с моими детьми, фактически, как их младший брат, исподлобья смотрит на меня. А во взгляде ясно читается, что он готов защищать старенького дядю Юру даже против его воли. Представили? Согласитесь, производит впечатление!
Часом позже, когда неожиданные гости были накормлены и устроенные, мы сидели с Кондратьевым-младшим на кухне и понемногу прихлебывали чай. От выпивки все отказались категорически. Я же, чисто из духа противоречия, все же налил себе стаканчик, но был разочарован. Модифицированный метаболизм, скорее всего, не предполагал возможности легкого отравления этанолом.
Результатом повторного эксперимента стало лишь несколько капель пота, выступившего на лбу, да ощущение жара, несмотря на то, что ночь была прохладной. Представив себе долгие годы существования без одной из привычных многие годы радостей, я тяжело вздохнул.
— А я, дядя Юра, — между тем рассказывал Костя. — Зимой этой, чуть было со всем взводом в Новороссию не рванул. Русских людей защищать. Потом, правда, одумался.
Нет, вы просто поймите правильно. Мы тогда с ребятами серьезно настроены были. Но потом, я сделал, как вы учили. Взял листик бумаги и представил ситуацию в виде суммы факторов различной значимости и достоверности.
— И что получилось?
— Получилось, что не стоит в эту кашу соваться. Пацаны, кстати, сначала резко прореагировали. А потом, разобравшись что да как, даже благодарили, особенно когда донецкие сами принялись своих героев резать. Мы подумали, и решили что пусть шоколадный боров сам, лично с бывшим опером бодается. Профит с того, один черт, за океаном получают. По всему выходило, что лезть в эту кашу когда там даже не драка, а чистый договорняк — тухлое дело.
Спишут, и дело с концом. Теперь я вообще думаю, что вся эта буча для того и затевалась, чтобы побольше народу в отвал списать. Divide et imperia[4], что уж там. Много где говорят, что история повторяется, но никого не учит. Вот, прошло время, и олухи заорали не "deutchland uber alles"[5], а "Украина понад усе" — всей разницы. Пролилась кровь, не могла не пролиться, к этому мы долго шли.
Потом, когда нибудь, наших фашиков тоже будут брезгливо морщась, судить. Но пока что им дают погулять. И пострелять, кстати. А пока матушка Россия снабжает армию незалежной запчастями к вертолетам, танкам и БМП. КАМАЗы в кредит поставляет, чтобы личный состав удобнее возить было.
Дело не только в запчастях и технике. Вот скажите, куда бы это воинство без горючки делось? Но нет, для такого дела, как убийство русских, Москва в солярке не откажет! Кто не верит, в гугле статистика поставок есть. Я так думаю, им тоже самых активных списать надо. Твари, с обеих сторон твари, в одних банках ворованное хранят.
— Повзрослел ты, Костя.
— Да тут и ребенок понял бы, дядя Юра. Ведь как эта мразь говорила красиво: "Своих не бросаем".
Что теперь видим-то? Ополченцев в Киев выдают на раз-два! Достаточно сказать, что это не ополченец, а уголовник. Машину, например, угнал. Дело у нас организовать не проблема. Потом запрос по всей форме, и пожалуйте домой, на подвал. Там-то в задницу монтажной пены и накачают. Чтобы не кровило, после того, как очко дубиной порвут.
И вообще, вся история этой войны мерзко пахнет. Во первых, с чего газеты орут, что происходящее на Юго-Востоке — война? Ее никто и никому не объявлял, насколько я помню. Разве что потому, что гребут в АТО всех, кому не повезло, вплоть до шестидесятилетних…
Котлы все эти, когда целые подразделения жгли в чистом поле… Ну не бывает такого идиотизма! Людей под убой затащили, намеренно, понимаете? Главная причина, что они, котлы эти, вообще случились — в том, что война не должна была закончится быстро!
— Ты ешь, Костя.
Молодой человек досадливо отмахнулся. Более всего, ему хотелось выговориться.
— Так, про закупки у агрессора я уже… Батальонов всяких развелось — как грязи. Раньше олигархи всех мастей прятали свои силовые подразделения под личиной спортивных клубов и охранных фирм, то теперь уже никто не стесняется ни в численности, ни в вооружении.
Другое поражает. Дядя Юра, ну откуда взялось столько идиотов, готовых сдохнуть за тухлую идею смены рабовладельца?! Откуда в России столько идиотов, готовых за бабло для начальства сдохнуть в чужой стране?
Помните старые американские фильмы про индейцев? С Гойко Метичем?
— Помню. А при чем тут они?
— Да при том, что остервенелое месилово "укропов" с "колорадами" ничем не отличается от войны апачей с могиканами! И те, и другие зачищают территорию от себя самих. Собственными руками! Вменяемый человек туда не пойдет! Потому что он не понимает, за что должен сражаться и кого должен убивать. И действительно, кого? Таких же придурков, просто смотревших другой телеканал?
Впрочем, народ у нас грамотный. Не прошло и трех лет, и до широких масс начало понемногу доходить, что их в очередной раз поимели.
— Ну, хорошо хоть так. Костя, ты хоть соку выпей. Сам в прошлом году давил.
— Спасибо, — ответил Константин, потянувшись к графину.
Слегка промочив горло, молодой человек неожиданно сказал:
— А он ведь вас достал.
— Кто?
— Этот. Серый. Я четко видел.
— И ты, значит, с полчаса говорил о вещах очевидных, лишь ради того, чтобы собраться с мыслями и что-то спросить?
— Наверное, так, — согласился Константин.
— Так спрашивай!
— Как вы вернулись, спрашивать явно глупо. Потому спрошу: зачем?
— Подышать морским воздухом, посмотреть на солнце. На рыбалку сходить. Если повезет, правнуков дождаться. Так вышло Костя. Просто так вышло.
— Не получится. В смысле, просто подышать. Развалины еще разберут не скоро. А даже если бы и разобрали — нехороших вопросов к вам только прибавилось бы. Да и потом, — тяжело вздохнул молодой человек, — шагнув за грань, просто жить уже не сможешь. Потому я снова спрошу: зачем?
— Костя, у меня просто не было времени, чтобы связно сформулировать хоть какие-то идеи. Если помнишь, я старался жить спокойно. Политикой не интересовался.
— Я понял, дядя Юра. Но и вы поймите: времени на раздумья особенно нет. Вы уже ввязались в драку. И чтобы вам помогли, надо сказать людям, что делать-то. Вы просто не представляете себе, сколько народу готовы рвать нынешнюю власть в клочья. Было бы ради чего. Вариант хозяином подобрее не прокатывает — здесь не Галичина, где рагулье без пана — никак не может. Это Город! Вы просто скажите, как и что, а мы сделаем. Найдутся люди.
— А ты, значит, почему-то уверен, что я слова какие-то волшебные знаю.
— Может, и не волшебные, — Костя слегка обиделся. — Но в том, что знаете — уверен.
За столом воцарилось тягостное молчание. И я, просто чтобы перевести разговор на другую тему спросил:
— Так ты что, уволился по весне?
— Не-а, — мотнул головой Костя. — Мне до года еще два месяца служить.
— Так ты…
— Ага, прямо со службы пришел. Сразу, как дядя Миша позвонил.
— А эти ребята?
— Мое отделение. Да вы не переживайте. Ротный в курсе. Он ролик тоже смотрел.
— И что сказал?
— Сказал, что ничего не понимает, но уж если вы как-то выпутались, то явно дальше будет еще интереснее. А уж после того, как я вашу фамилию назвал, он вообще в осадок выпал. Надо же, говорит, наш Семецкий! Потом потер затылок, цапнул мой планшет и куда-то убежал. Думаю, в штаб.
А вернувшись, сказал, чтобы я брал ребят и бежал до вас. Но если что, добавил, в части никто в курсе не был. А так — прикроют. Все зависит от того, что вы скажете людям.
Поймите, разойтись с властью краями — не получится!
— А вот здесь я с молодым человеком полностью согласен. Более того, искренне удивлен, что вы еще не в следственном изоляторе, — донеслось из гостиной. Натан Аронович, не пожелавший участвовать в разговоре, все-таки решил обозначить свою точку зрения.
Тем же вечером, на улице с сохранившейся с довоенных времен брусчаткой. Той самой, где умудрились в течение многих лет соседствовать синагога и яркий образец сталинского ампира, точно такой же, как и во многих других городах. Про УВД не думать, оно ближе к морю почти на целый квартал.
— Лейтенант, ты умом скорбен? — спросил мужчина в мятом сером костюме.
— Как скажете, господин полковник.
— Не переживай, скажу. Но сначала ответь, за каким чертом ты поперся к деду без ордера? Да еще смежников привлек?
— Так, террорист же! Ролик на "Трубе" вы смотрели. Я и решил, пусть объяснит.
— Подумать, значит, была не судьба. Ну, хоть теперь послушай, — вздохнул полковник, неспешно разминая сигарету.
— Есть у нас всего две возможности. Первая: дед действительно подорвал корпоративчик, предварительно засунув Липачеву под челюсть железку. И ты, значит, пытался героически повязать террориста. Но не смог.
— Ну да. На видео все четко видно. Да и лица Юрий Михайлович не прятал.
— Хорошо. Представим, что так оно и было. Остается только объяснить два мелких несовпадения. Первое — есть ли возможность выжить, подорвав пояс шахида почти в эпицентре другого взрыва? Эксперты до сих пор спорят о тротиловом эквиваленте, но сходятся, что там было уж никак не меньше трехсот килограммов. Второе: как за две минуты с момента взрыва добраться до ГУВД и, будто издеваясь, законопослушно подать заявление об угоне?
— Может, нырнул куда, а потом сообщники помогли?
— Сходи до заправки, на Маршала одна как раз уцелела, заткни себе гранату в штаны, заберись на цистерну и подорвись. Потом постарайся куда-нибудь спрятаться. Разрешаю привлекать друзей. Но так, чтобы через две минуты ровно был тут и писал заявление. Можешь даже на перевод в патрульные.
Лейтенант угрюмо уставился в пол. Мужчина в штатском продолжил:
— Адвокат, даже самый беспомощный, раздолбает любое наше обвинение в пыль. Суд поверит любому аргументу: и тому, что это наглый фотомонтаж, и что техника не сертифицирована, и что программы обработки изображений левые. Чему угодно, понимаешь? Никому не хочется становится посмешищем. Но еще хуже, если все так и было!
— Почему, господин полковник?
— А что ты способен сделать с существом, выходящим невредимым из пламени? Способным за пару минут оказаться, причем уже в совершенно другой одежде, почти в двадцати километрах от места взрыва? Ты уверен, что на этом возможности тихого пенсионера заканчиваются?
— Нет, — закусив почти до крови губу, признался лейтенант. — Теперь не уверен.
— Так какого хрена ты поперся арестовывать не пойми что, даже не побеспокоившись об ордере? Впрочем, так оно, наверное, и лучше. Сглупили и тут же утерлись. Главное — документальных следов никаких.