Душной ночью в Каролине

Глава 10

Еще мальчиком, с тех пор как он себя помнил, Билл Гиллспи был значительно крупнее своих сверстников – и соседских ребят, и школьных приятелей. Поэтому он мог диктовать правила игры и навязывать свою волю более слабым. К его чести, Гиллспи не превратился из-за этого в драчуна и не задирал тех, кто, по всей видимости, не испытывал к нему расположения. Но привычное первенство лишило его одного из самых необходимых качеств – житейской гибкости. Он и сам понимал, что дипломат из него никудышный, и время от времени бывал этим обеспокоен.

Ночью, после того как он арестовал Сэма Вуда по подозрению в убийстве, эта мысль тревожила его особенно сильно. Гиллспи метался в постели, переворачивался с боку на бок и колотил подушки, остававшиеся молчаливыми и безучастными. Наконец он встал и сварил себе кофе. Перед глазами неотступно стояла сцена, происшедшая днем в его кабинете: еще ни один человек не встречал натиск Билла с такой выдержкой, и он испытывал невольное восхищение Сэмом Вудом. Разумеется, выигрыш, как и всегда, остался за Гиллспи, но теперь его стали одолевать мучительные сомнения; они все надвигались и надвигались, пока не стали казаться ему какими-то бесконечными римскими фалангами. Больше всего его беспокоила настойчивая уверенность Вирджила Тиббса в том, что Сэм Вуд невиновен. Гиллспи не собирался придавать слишком большого значения словам черномазого сыщика и совершенно ясно дал ему это понять, но в то же время помнил, что следователь из Пасадены чересчур часто оказывался прав. Гиллспи чуть ли не молился, выпрашивая у Господа серьезную, бесспорную и прочную улику, поддерживающую его версию. Что скрывать, ему нравился Вуд, хотя он никогда и не думал, будто Сэм классный полицейский, но к убийцам Гиллспи испытывал глубокое отвращение, а Сэм Вуд был убийцей, он в этом уверен.

Правда, Вуд отказывался от всего наотрез, а кроме того, на его стороне был Вирджил. Гиллспи снова лег в постель и забылся тяжким сном человека, чувствующего себя виноватым. Утром его настроение не улучшилось, и он впервые отправился на службу с мыслью, что зря принял назначение, к которому был не совсем подготовлен.

Уже в дежурке ему почудилось, что в воздухе разлита какая-то напряженность. Пит встретил начальника с обычным почтением, но слова приветствия показались Гиллспи пустыми, словно яичные скорлупки. На столе в кабинете его ожидала пачка утренней почты. Напустив на себя деловой вид, Гиллспи уселся и принялся ее просматривать. Он пробегал строчку за строчкой, а тем временем в его голове складывалось решение: он еще раз проверит доказательство, которое у него на руках, и если найдет какое-то другое удовлетворительное объяснение, что же, он подумает, нельзя ли освободить Сэма. В глубине души Гиллспи понимал: при таком повороте он в любом случае многое потеряет в глазах окружающих, но мысль о том, что его поступки будут продиктованы справедливостью, все же принесла ему некоторое облегчение.

Вскоре до его слуха стало доходить, что в дежурке творится нечто необычное. Гиллспи слышал незнакомые голоса, и ему показалось, что он уловил и свое имя. Он был бы не прочь выйти и узнать, в чем дело, но его положение требовало, чтобы он не проявлял интереса, пока его не попросят.

Ждать пришлось недолго. В дверях показался Арнольд и остановился на пороге, стараясь обратить на себя внимание.

– Сэр, – сказал он, – тут пришли с жалобой, и мне кажется, вам нужно разобрать ее самому, то есть я просто уверен в этом. Привести их сюда?

Шеф ответил утвердительным кивком. В коридоре послышались нетвердые сбивчивые шаги, а затем в кабинет впустили двоих посетителей. Первым вошел костлявый мужчина с неимоверно худым обветренным лицом, сплошь покрытым тонкими трещинами морщин. В рабочем комбинезоне, выставив угловатые плечи и наклонившись вперед, он остановился, выражая собой извечную недоверчивость. Стальная оправа очков придавала его топорным чертам еще большую суровость. Плотно сжатые губы как бы застыли в привычной складке, и, глядя на них, Гиллспи подумал, что, когда этот тип напьется, добра от него не жди.

Следом за ним появилась девушка лет шестнадцати-семнадцати, насколько можно было судить по первому впечатлению. Свитер и юбка сидели на ней в обтяжку, обрисовывая зрелые округлости. Толстые каблуки, казалось, подчеркивали некоторую грузность ее фигуры, полноватой, но не заплывшей, – объяснять, что означает та или иная часть ее тела, как говорится, не приходилось. Преувеличенно поднятые груди выпирали из тесного свитера, назойливо бросаясь в глаза, как ни отводи взгляд. Она просто создана, чтобы вляпаться в какую-нибудь историю, подумалось Гиллспи, если уже не вляпалась.

– Вы тут шеф? – спросил тощий мужчина.

Трех слов вполне хватило, чтобы понять, до чего он необразован, и Гиллспи сразу почувствовал, что ему удастся совладать с этим человеком.

– Угадал, – сказал Гиллспи. – А что у вас за дело?

– Моя фамилия Парди, а это моя дочь Делорес.

Девица одарила Гиллспи широкой улыбкой, которая явно казалась ей покоряющей и многозначительной. Гиллспи перевел взгляд на мистера Парди.

– Она попала в беду, шеф. Вот почему мы сюда пришли.

– Что за беда, обычная для девушки?

– Я хочу сказать, у ней будет ребенок. Вот что у ней за беда, хочу я сказать.

– Сколько тебе лет, Делорес?

– Шестнадцать, – радостно отозвалась та.

Рука отца легла ей на плечо.

– Это малость не так. Понимаете, Делорес, она, в общем, приболела и много пропустила в школе. А ребята здорово цепляются, если кто поотстал, вот мы и раззвонили, что Делорес пятнадцать, когда переехали сюда на прошлый год. По правде-то ей тогда стукнуло семнадцать, так что теперь, выходит, восемнадцать.

– Это далеко не одно и то же, – разъяснил Гиллспи. – По законам штата, если девушку склонили к сожительству, когда ей было шестнадцать лет, это считается подсудным делом и приравнивается к изнасилованию. Даже в том случае, если ее не принуждали…

– Коли она не замужем, – вставил Парди.

– Верно, если она не замужем. Но раз ей уже восемнадцать или больше и дело обошлось без принуждения, тогда это незаконная связь, что совсем не такой серьезный проступок.

Лицо Парди еще больше одеревенело. Он словно прислушивался к тишине в ожидании звуков, которые должны прилететь откуда-то издали.

– Ну а если какой малый улестит невинную девочку вроде моей Делорес на такое, что ей не следует делать? Это не изнасилование?

Гиллспи отрицательно покачал головой:

– Нет, это совращение – тоже тяжелый проступок, но не такой серьезный, как изнасилование. Изнасилование вместе с убийством и вооруженным ограблением и некоторыми другими преступлениями относится к самым серьезным статьям во всем своде законов. А может, вы все же сядете и расскажете мне, как это случилось?

Уловив намек, Арнольд исчез. Пока посетители усаживались, зажужжал селектор. Гиллспи щелкнул клавишей.

– Пришел Вирджил, шеф. Он тут, в дежурке, и спрашивает, нельзя ли ему войти. Он говорит, что это очень важно для того дела, по которому он работает.

Гиллспи уже набрал воздуху, чтобы отказать наотрез, но тут ему в голову пришла садистская мысль. Он подумал: как это понравится мистеру Парди – расписывать "беду" своей дочери при черномазом? Парди влез со своим уточнением, когда шеф объяснял законы штата, а Гиллспи не любил, чтобы его прерывали.

– Пусть войдет, – распорядился он.

Тиббс постарался появиться в кабинете как можно незаметнее и тихо присел на скамью, словно в ожидании приказаний.

– Скажите, чтоб он ушел, – потребовал Парди, – я не собираюсь говорить обо всем этом, когда в комнате негритос.

– Мне хочется, чтобы он остался, значит, так оно и будет, – сообщил Гиллспи. – Давай выкладывай свою историю и забудь, что он здесь.

Но Парди заупрямился.

– Нет, сперва уберите его, – возразил он.

К удивлению Гиллспи, Тиббс живо поднялся и направился к двери. Шеф сердито посмотрел на него, и Тиббс поспешил сказать:

– Я тут же вернусь, совсем забыл об одной вещи.

Он дождался, когда Парди перестанет глазеть в его сторону, и выразительно кивнул на селектор. Затем вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

Поскольку такое разрешение конфликта ничем не угрожало его авторитету, Гиллспи для отвода глаз порылся в бумагах, заглянул в ящик стола, а затем как бы невзначай включил селектор. Проделав все это, Гиллспи откинулся на спинку кресла.

– Ладно, вот мы и одни, – проговорил он. – Теперь рассказывай, что там у тебя.

– Ну, Делорес, она и впрямь неплохая девочка и никогда не вытворяла ничего худого – только то, что и все дети делают. Потом она стала встречаться с одним здешним малым, который в два раза ее старше, а я ничего и не знал. А он неженатый, вот он и принялся обхаживать мою девочку.

– Что же ты его не отвадил? – спросил Гиллспи.

Парди недовольно скривился:

– Мистер, я целую ночь на работе, у меня не выходит сидеть дома и воспитывать ребят или там следить, чего они вытворяют каждую минуту. А потом, Делорес мне ничего не говорила, только уже когда дело сделалось.

– Чего и говорить, он малый что надо, – вставила Делорес. – Я от него ничего плохого и ждать не могла. И по правде сказать, он был со мной очень добрый.

– Давайте-ка ближе к делу, – сказал Гиллспи. – Когда это случилось?

– Ночью, поздно ночью. Хозяйка моя спала, как ей и положено, а Делорес вылезла из постели, встретилась с этим малым, и вот тут-то он ее и получил.

Гиллспи повернулся к девушке:

– Расскажи мне, как это было. В точности, одно за другим.

Делорес напустила на себя смущенный вид, какой только могла изобразить, но все равно это выглядело явной подделкой.

– Ну, как па тут сказал, он был неравнодушен ко мне, и мы разговаривали, а потом сели поближе, и тогда… – Она остановилась, но лишь потому, что ей не хватило слов.

Шеф взял карандаш и легонько постучал им по столу.

– Я хочу, чтобы ты сказала мне одну вещь, – проговорил он. – Ты что, отбивалась, а этот тип заставил тебя или просто так вышло, что он зашел дальше, чем следовало?

Делорес замялась, и ее колебание продолжалось достаточно долго, чтобы послужить ответом, который ждал Гиллспи.

– Я ничего и не поняла в тот раз, – наконец сказала она.

Гиллспи немного расслабился.

– Ладно, Делорес. Конечно, этот субъект поступил с тобой плохо, и мы, Делорес, его арестуем. Мы имеем полное право обвинить его в совращении, и этого вполне достаточно. Но нам надо знать, кто он.

Парди не выдержал.

– Вы его и без нас знаете! – взорвался он. – Вот почему мы и хотели поговорить прямо с вами. Это тот фараон, которого вы высылаете на ночь, чтобы он охранял женщин. Я знаю и его имя – Сэм Вуд!

Едва Билл Гиллспи вновь остался один, он нажал кнопку вызова и отдал распоряжение дежурному:

– Пришлите ко мне Вирджила.

– Его нет поблизости, – раздался в ответ голос Пита.

– Где же он, черт его подери? – возмутился Гиллспи. – Разве он не слушал по селектору?

– Нет, он слушал, сэр. Но когда разговор закончился, он обругал себя величайшим дураком на свете, или что-то вроде того, и тут же сорвался с места.

– Больше ничего?

– Да, сэр, это все. Единственное, что я могу прибавить, – уже на бегу он кому-то позвонил.

В этой части своего сообщения Пит кое-что утаил от Гиллспи. Правда, обман был не очень значителен и в глазах Пита выглядел скорее актом милосердия: выбегая из управления, Тиббс на секунду остановился в проходной и быстро проговорил: "Скажите Сэму Вуду, что ему не о чем волноваться". Питу не понадобилось много времени, чтобы прийти к решению не доводить до сведения Гиллспи последнюю фразу Вирджила. Это замечание могло выйти ему боком.

Дряхлый автомобиль, который Тиббс взял напрокат у механика Джесса, упрямо взбирался по крутым изгибам дороги, ведущей к дому Эндикоттов, но с его маломощным мотором это давалось нелегко. И когда наконец он добрался до вершины, радиатор здорово перегрелся. Тиббс подвел машину к маленькой ровной площадке перед домом, поставил на тормоз и вылез. В следующее мгновение он уже нажимал на кнопку звонка.

Дверь почти сразу же открылась, за ней стоял Джордж Эндикотт.

– Входите, мистер Тиббс, – пригласил хозяин. Это прозвучало вежливо, но не слишком сердечно. Затем он провел гостя в свою эффектную гостиную, уселся, жестом указал на кресло и только тогда поинтересовался:

– По какому же поводу вы хотели со мной поговорить?

– Я должен задать вам несколько вопросов, которые могли прийти мне в голову и намного раньше, – отозвался Тиббс. – Сейчас, в связи с некоторыми последними событиями, получить ответ на них стало уже необходимостью. Вот почему я и просил у вас безотлагательной встречи.

– Ну что ж, пожалуйста, – согласился Эндикотт. – Спрашивайте, а я постараюсь сообщить все, что в моих силах.

– Так вот, сэр. Насколько я понял, перед тем как произошло убийство, мистер Мантоли провел вечер у вас в доме. Я не ошибаюсь?

Эндикотт кивнул:

– Не ошибаетесь.

– Кто же из собравшихся ушел первым?

– Мистер Кауфман.

– А в котором часу?

Эндикотт подумал секунду:

– Я бы сказал, часов в десять. Но за точность не ручаюсь. Вряд ли вообще кто-нибудь обратил внимание на время. Мы были поглощены другими вещами.

– Вы не могли бы назвать всех присутствовавших?

– Энрико, то есть маэстро Мантоли, его дочь, мы с женой и мистер Кауфман.

Вирджил крепко сжал пальцы и немного наклонился вперед. Задавая следующий вопрос, он не поднимал глаз от своих стиснутых рук.

– А не могли бы вы попытаться вспомнить, в какое примерно время маэстро Мантоли оставил ваш дом?

– Часов в одиннадцать – в половине двенадцатого, – ответил Эндикотт.

Тиббс выдержал секундную паузу.

– А каким образом он добрался до города?

На сей раз Эндикотт погрузился в молчание.

– Его отвез я, – наконец сказал он.

– Вы вышли вдвоем?

– Да. Как только мы собрались уезжать, дамы ушли к себе.

– Благодарю. И когда же примерно вы вернулись обратно?

– Приблизительно через час. Точнее сказать не могу. Я ведь говорил вам, мы были заняты совсем другими делами.

– Где вы расстались с маэстро Мантоли?

На лице Эндикотта показались признаки нетерпения.

– Я высадил его у дверей отеля. Мы предлагали ему остаться, но он отказался – Энрико вообще был очень тактичным человеком и знал, что, если он примет это предложение, нам с женой придется освободить для него свою спальню. Правда, у нас есть комната для гостей, но она была приготовлена для его дочери. Поэтому он предпочел остановиться в отеле, хотя это и весьма второсортное заведение.

– С той минуты, как вы выехали вместе, – продолжал Тиббс, – и до того времени, когда вернулись один, вам никто не попадался на глаза?

Эндикотт посмотрел прямо ему в лицо:

– Мистер Тиббс, я не стану утверждать, будто тон вашего вопроса пришелся мне очень по вкусу. Вы требуете, чтобы я доказал свое алиби? Вы предполагаете, что я убил своего самого лучшего, самого близкого друга?

Вирджил Тиббс еще крепче сжал пальцы.

– Мистер Эндикотт, я далек от всяких предположений. Мне нужна информация – ясная и простая. Если вы заметили кого-нибудь, пока были в городе, это может навести на след.

Эндикотт отвернулся к огромному окну, за которым открывался ослепительный вид бесконечных горных вершин.

– Хорошо, прошу прощения, – сказал он. – Конечно, вы должны проверить все возможные версии.

Разговор пришлось прервать – в гостиную вошли Грейс Эндикотт и Дьюна Мантоли. Мужчины поднялись им навстречу, и дамы поздоровались с Тиббсом. Он тут же отметил про себя, что Дьюна как будто оправилась от потрясения: она уже не казалась такой беспомощной и испуганной, и с ее лица исчезли следы слез.

– Надеюсь, у вас есть какие-нибудь успехи? – спросила Грейс Эндикотт, когда все уселись.

– На мой взгляд, да, миссис Эндикотт, – ответил Тиббс, – особенно за сегодняшний день. Но прогресс в уголовном расследовании – трудноопределимая вещь. Можно целыми неделями работать на какую-то версию, а в конце концов оказаться перед глухой стеной. Никогда нельзя быть уверенным, что вы на правильном пути, если у вас нет последнего звена во всей цепи доказательств, – дело ведь не только в том, чтобы найти преступника, нужно еще сделать его вину очевидной.

– Мы все с большим уважением относимся к теории, – прервал его Джордж Эндикотт, – но в данный момент нас гораздо больше интересуют факты. Когда же все-таки дело дойдет до ареста, вот что хотелось бы знать.

Тиббс снова уставился на свои пальцы:

– Арест уже сделан, но задержан ни в чем не повинный человек. Я знаю это совершенно точно.

– Тогда почему же он за решеткой? – спросил Эндикотт.

Тиббс поднял глаза:

– Потому что шеф Гиллспи не настолько доверяет моему мнению, чтобы отпустить задержанного.

– А кто это? – спросила Грейс Эндикотт. – Мы его знаем?

– Да, вы с ним знакомы, миссис Эндикотт. Это мистер Вуд, с которым мы приезжали к вам в прошлый раз.

Дьюна Мантоли тревожно выпрямилась в своем кресле:

– Вы хотите сказать, что тот рослый мужчина, который был так внимателен ко мне в день…

– Он самый, мисс Мантоли.

– И его обвиняют… – Она заколебалась, но все же заставила себя произнести эти слова:

– в убийстве моего отца?

– Даже еще кое в чем, – ответил Тиббс, – но, хотя в данный момент я и одинок в своем мнении, я совершенно уверен, что он полностью невиновен.

– Почему же вы не докажете этого, если так уверены? – спросил Эндикотт.

Когда Тиббс поднял глаза, в его взгляде чувствовался скрытый огонь. Заметив это, Эндикотт весьма удивился: для него было неожиданностью, что выдержанный, подтянутый негр способен на подобные вспышки.

– Как раз это я и пытаюсь сделать, – сказал Тиббс, – иначе я не стал бы беспокоить вас своими расспросами.

Эндикотт встал и подошел к окну. Наступило молчание, и никто не пытался его нарушить, пока Эндикотт не заговорил снова.

– А Гиллспи даст вам возможность доказать то, что вы хотите? – спросил он, глядя в окно.

– Сейчас моя служба в том и состоит, – ровно ответил Тиббс, – чтобы уберечь его от собственных ошибок. Арест Сэма Вуда – одна из них. Как только я смогу ее исправить, моей следующей задачей будет доставить к нему настоящего преступника и сделать это так, чтобы даже он понял истину. Ну а потом я отправлюсь домой, в Калифорнию, и буду со спокойной душой прогуливаться по городу.

Эндикотт повернулся к нему:

– С самого начала нашей злополучной поездки, мистер Тиббс, я не видел ни единой души, и маэстро Мантоли тоже вряд ли кого заметил. То есть я хочу сказать, до той минуты, пока я не подвез его к дверям отеля. Тут я пожелал ему доброй ночи и вернулся обратно. Насколько я понимаю, никто не может подтвердить истинность моих слов, но тем не менее так оно и было.

– Благодарю, – сказал Тиббс. – Мне осталось задать вам всего лишь несколько вопросов, но попрошу вас продумать свои ответы особенно тщательно. От этого очень многое зависит. Насколько я слышал, мистер Мантоли часто имел при себе крупные суммы денег. Может быть, вам известно, что так оно было и в… последний раз, когда вы его видели?

– Не имею представления. У Энрико обычно не бывало при себе крупных, как вы сказали, сумм. Иногда он прихватывал с собой несколько сотен долларов, только и всего, насколько мне известно.

– Можно ли назвать его, в каком-то отношении, человеком импульсивным?

– Я затрудняюсь ответить, – уклонился Эндикотт.

– А по-моему, вполне можно, – неожиданно сказала Дьюна. – Под влиянием минуты он иногда принимал очень неожиданные решения, но потом обычно выяснялось, что он прав. И это шло не от капризности характера, вовсе нет.

Со следующим вопросом Тиббс обратился уже прямо к ней:

– Мисс Мантоли, ваш отец быстро сходился с людьми?

– Да, все любили его, – ответила Дьюна.

В этот скорбный момент каждый из них как-то особенно остро понял, что все-таки нашелся один человек, к которому это не относилось. Но никто не сказал ни слова.

– И последний вопрос, – сказал Тиббс, по-прежнему обращаясь к девушке. – Если бы я имел честь встретиться с вашим отцом, как вы думаете, он отнесся бы ко мне без предубеждения?

Девушка вздернула подбородок и не колеблясь приняла вызов:

– Да, я совершенно в этом уверена. Я не знаю еще никого, настолько свободного от предрассудков.

Тиббс поднялся с места:

– Благодарю вас. Вы даже не можете представить, какую большую помощь мне оказали. И думаю, теперь уже недолго ждать, когда я смогу вам объяснить почему.

– Хотелось бы надеяться, – сказал Эндикотт.

Вслед за Тиббсом встала и девушка.

– Мне нужно в город, – объявила она. – Может быть, вы, мистер Тиббс, не откажетесь захватить меня с собой?

– Моя машина очень скромна, но вы в ней желанный пассажир, – галантно ответил Тиббс.

– Подождите минутку, – попросила она и удалилась без дальнейших объяснений.

Когда Дьюна вернулась и они с Тиббсом стояли в дверях, готовые идти, Джордж Эндикотт в размышлении потер подбородок.

– А как же ты поедешь обратно?

– Я позвоню, если не найдется попутной машины, – пообещала она.

– Ты уверена, что это совершенно безопасно?

– Если я вдруг почувствую, что мне нужна помощь, я обращусь к мистеру Тиббсу.

Усадив спутницу в свою машину, Тиббс сел за руль и включил зажигание. За то недолгое время, в которое она отсутствовала, Дьюна успела сменить платье и надеть какую-то особенно женственную шляпку. Тиббсу представлялось, что девушка совершенно сломлена обрушившимся на нее несчастьем, но оказалось, это не так, даже более того: судя по ее виду, перед ней была твердая, ясная цель, стоило только поглядеть на застывший подбородок и онемевшие губы, которые она не разжимала до самого города.

– Куда вас подвезти? – осведомился Тиббс.

– В полицию, – сказала она.

– А вы убеждены, что это хорошая идея?

– Совершенно.

Тиббс решил воздержаться от замечаний, молча подъехал к полицейской стоянке и затем помог своей спутнице подняться по ступенькам. Она направилась прямо к столу дежурного.

– Мне нужно повидать мистера Вуда, – сказала она.

Пит не знал, что ему делать.

– Как раз сейчас мистера Вуда нет на службе, – уклонился он.

– Я знаю, – сказала Дьюна, – он арестован. Но мне все же нужно его видеть.

Пит потянулся к селектору.

– Тут пришла леди повидаться с Сэмом, – доложил он. – И Вирджил только что вошел.

– Какая еще леди? – донесся голос Гиллспи.

– Дьюна Мантоли, – подсказала девушка. – Я попросила мистера Тиббса, и он был настолько любезен, что подвез меня на своей машине.

Пит доложил.

– Сожалею, но ей лучше отказаться от этой затеи, – пришел ответ Гиллспи.

– Кто это говорит? – осведомилась Дьюна.

– Начальник полиции Гиллспи.

Подбородок Дьюны вновь стал каменным.

– Пожалуйста, проводите меня к мистеру Гиллспи, – потребовала она. – А если он не захочет меня принять, я позвоню мэру.

В сопровождении Пита она направилась в кабинет Гиллспи.

Сэм Вуд дошел до той степени душевного изнеможения, когда уже не мог, хотя бы просто из-за усталости, пребывать в состоянии гнева, растерянности, безнадежности и горького разочарования, которые терзали его в долгом, томительном одиночестве. Сэма охватило полное безразличие. Ему, правда, и в голову не приходило, что он может быть признан виновным, но служебную карьеру так или иначе надо считать конченой. Ему уже никогда не вернуться к службе в полиции: днем, когда Гиллспи вышел из здания, Арнольд остановился у стальной решетчатой двери и ввел его в курс дела. Теперь Сэм знал, что, кроме подозрения в убийстве, над ним висит обвинение в совращении. Чаша его несчастий и душевных страданий была полна до краев.

Сэм сидел, согнувшись и уронив голову на руки. Нет, он не прятал лицо от стыда и не мучился сознанием поражения – попросту смертельно устал. Его разум был истощен размышлениями и попытками подчинить себе противоречивые чувства, сменявшие друг друга в беспрерывном стремлении захватить власть над душой и телом. К камере подошел Пит и встал возле решетки.

– К тебе посетитель, – объявил он.

– Мой адвокат? – спросил Сэм.

– Нет, он еще не вернулся в город, его ждут только к вечеру. Это совсем в другом роде.

Пит вставил ключ и наполовину открыл дверь. Сэм наблюдал за ним без особого интереса, и вдруг его сердце сделало бешеный скачок – на пороге камеры показалась Дьюна Мантоли и ступила в суровые каменные стены.

В мучительном замешательстве Сэм вскочил на ноги. Он вспомнил, что не брит со вчерашнего дня, что на нем нет галстука и воротник рубашки расстегнут. Сейчас это беспокоило его куда больше, чем все обвинения, которые висели над головой.

– Добрый день, мистер Вуд. Садитесь, прошу вас, – спокойно сказала Дьюна.

Сэм как зачарованный опустился на жесткие нары. Дьюна, прямая и изящная, тоже присела на доски – теперь их разделяло всего фута четыре, не больше. Сэм даже не пытался заговорить, он не был уверен в своем рассудке, и голос мог подвести его в любую минуту.

– Мистер Вуд, – отчетливо и бесстрастно сказала Дьюна, – мне сообщили, что вам предъявлено обвинение в убийстве моего отца. – Ее нижняя губа дрогнула на мгновение, но она тут же вновь взяла себя в руки. Теперь ее голос чуть-чуть смягчился, и слова потеряли свою подчеркнутую сухость. – Я приехала вместе с мистером Тиббсом. Он сказал мне, что вы ни в чем не виновны.

Пальцы Сэма изо всей силы сжали доску, на которой он сидел. Чувства, вновь вырываясь из повиновения, подбивали его повернуться, крепко обхватить Дьюну и не выпускать ее из своих объятий. Он едва удержался и торопливо подумал, что, пожалуй, ему лучше попытаться заговорить.

– Я этого не делал, – произнес он, глядя в цементный пол.

– Пожалуйста, расскажите мне о той ночи, когда вы… нашли моего отца, – сказала Дьюна. Она смотрела прямо перед собой на шершавые блоки, из которых были сооружены стены камеры. – Я хочу знать все до конца.

– Просто… – Сэм не мог подыскать слов. – Я просто нашел его, и ничего больше. Я был всю ночь на дежурстве. Как обычно, остановился у закусочной, а потом поехал по шоссе. Вот там я и нашел его.

Дьюна по-прежнему не отрывала глаз от бетонной стены.

– Мистер Вуд, мне кажется, мистер Тиббс прав. Я тоже не могу поверить, что это совершили вы. – Тут она повернулась и посмотрела на Сэма. – Когда мы познакомились с вами, я была совершенно потрясена… всем случившимся. Но даже и тогда вы заставили меня почувствовать, что вы глубоко порядочный человек. Я думаю так и сейчас.

Наконец Сэм решился посмотреть ей в глаза.

– Значит, вы действительно верите, что я невиновен?

– У меня есть для вас одно очень простое испытание, – сказала Дьюна. – Вы согласны?

Ощущение новой жизни прихлынуло к Сэму. Измученный рассудок мигом стряхнул усталость. Сэм чувствовал себя так, словно заново родился.

– Говорите, – горячо произнес он, поворачиваясь к ней всем телом. – Я сделаю все, что бы вы ни сказали.

– Хорошо, встаньте, – приказала Дьюна.

Сэм встал, противясь нелепому желанию с головой спрятаться в свою рубашку и мечтая только об одном: надеть галстук. Он мучительно ощущал себя скованным и неловким.

В довершение ко всему девушка поднялась и подошла к нему почти совсем вплотную. Он услышал, как застучало его сердце, словно подгоняемое бешеной порцией адреналина, впрыснутого в кровь каким-то таинственным механизмом. И впервые за многие годы он почувствовал себя беспомощным и испуганным.

– Вас ведь зовут Сэм, правда? – спросила она.

– Да, мисс, – ответил удивленный Сэм.

– Я хочу, чтобы ты называл меня Дьюной. Ладно?

– Дьюна, – послушно повторил он.

– Обними меня, Сэм, – сказала девушка, – я хочу, чтобы ты прижал меня к себе.

Рассудок Сэма, который так часто за последние сутки говорил ему "нет", теперь повторил то же самое.

Сэм не двигался. Тогда девушка откинула голову, сняла шляпу, и темно-каштановые волосы, рассыпанные быстрым, резким движением, упали на ее шею.

– Ты пообещал выполнить все, что бы я ни сказала, – напомнила она с вызовом. – Что ж ты теперь медлишь?

Ее губы еще произносили эти слова, когда она внезапно придвинулась совсем близко и положила руки ему на плечи.

Забыв обо всем на свете, Сэм наконец решился. Через сумятицу мыслей и чувств он вдруг ощутил тепло и податливость ее тела и понял, до чего же она красива. Если бы он мог никогда не разнимать рук! Стальные решетки камеры словно растворились в захлестнувшем его приливе рыцарской нежности.

– Погляди мне в глаза, – сказала Дьюна.

Сэм повиновался. Ему случалось и прежде обнимать девушек, но никогда в жизни он не испытывал ничего похожего на те чувства, которые переполняли его сейчас.

– А теперь я хочу, чтобы ты вот так, глядя на меня, сказал: "Дьюна, я не убивал твоего отца". Я жду.

Стараясь проглотить комок, сдавивший ему горло, Сэм начал:

– Дьюна… – Ему пришлось сделать новую попытку. – Дьюна, я не убивал твоего отца. – Руки его разжались и бессильно упали вниз, а ему, крепкому и храброму мужчине, вдруг захотелось плакать. Свалившихся на него переживаний оказалось чересчур много.

Пока он боролся с собой, стараясь хоть как-то сдержать нахлынувшую слабость, ему показалось, что ладони девушки плотнее прижались к его плечам. Потом ее руки обвились вокруг шеи Сэма и сомкнулись в объятии.

– Я верю тебе, – произнесла она. А затем, прежде чем он понял, что происходит, Дьюна притянула его голову к себе, и Сэм почувствовал тепло ее тела и внезапный ослепительный холод, пронзивший все его существо, когда он ощутил прикосновение желанных губ.

Прежде чем он смог сделать хотя бы одно движение, девушка уже опустила руки и отступила назад. На ее лице не было заметно никакого волнения, когда она подняла с пола свою шляпу, скользнула взглядом по голым стенам в поисках зеркала и затем взяла сумочку, лежавшую на нарах.

– Как мне выйти отсюда? – спросила она.

Сэм наполнил легкие воздухом и позвал Пита.

До самого вечера Сэм пребывал в безмятежном умиротворении, вновь и вновь вызывая в памяти те несколько коротких минут, которые наполнили его жизнь новым смыслом. Он даже позволил себе помечтать, что выйдет из камеры полностью оправданным и по-прежнему уважаемым всеми. Дьюна верит в него, хотя он и обвиняется в убийстве ее отца, – сознание этого наполняло Сэма неисчерпаемой силой. Да, ее вера поведет его через все несчастья!

Но тут ему вспомнилось еще кое-что. Спелая, зазывная фигура ухмыляющейся Делорес Парди встала перед его глазами. Океан вечности отделял ее от той девушки, которую он обнимал так недавно. Но Делорес утверждает, будто Сэм соблазнил ее, и что подумает Дьюна, когда узнает об этом обвинении?

Воздушные замки, построенные воображением Сэма, рухнули и рассыпались мертвой грудой сухого песка.