Душные бандиты

Душные бандиты

Ей было под тридцать, и она была глубоко несчастна. По крайней мере ей так казалось, стоило лишь задуматься о собственном безрадостном существовании… А к мыслям об этом она возвращалась постоянно, соскакивая на столь неблагодарную тему практически всегда, с любой другой…

Поезд метро только что ушел, и она терпеливо приготовилась ждать следующий, привычно окидывая взглядом немногочисленных пассажиров.

Его она заметила сразу. Сердце ее забилось в учащенном ритме. Приняв безразличный вид, она как бы невзначай чуть переместилась, рассчитывая оказаться в одном вагоне с ним.

Подошел следующий поезд, почти пустой. Они оказались сидящими напротив друг друга.

— Осторожно, двери закрываются…

«Конечно… Естественно — не обратил никакого внимания! — ничуть не удивившись, обреченно расстроилась она. — Поздно… Приду — и сразу же нырну в постель. „Можно ли ложиться спать с хорошей книгой?“ — „Да, если больше не с кем!..“ Одна, всегда одна… Есть хочется… Сначала перекушу… А что дома есть?.. Все как обычно… Никаких деликатесов… Как же давно я ничего по-настоящему вкусного не ела!.. Пару месяцев уж точно… Да, верно, в конце, кажется, лета была удачная полоса жизни… А так — приходится влачить полуголодное существование…

Денег нет… Никогда нет… Гроши, жалкие гроши — и те вечно с опозданием выплачивают!.. Почти все на квартплату уходят… Какая там еда! А одежда!.. Эх… И откуда у народа деньги? Вон все вокруг так хорошо одеты… А я третий год в уже заметно облезлой куртке на синтепоне… Скоро зима — в туфлях не побегаешь… Да и туфли-то — „прощай, молодость“!.. И то верно, разве не „прощай“? Не за горами тридцатник… А там вообще годы полетят, оглянуться не успеешь…

Деньги, деньги… Где же вас взять? Непременно нужно сейчас найти… С чего бы урезать? Может, проездной не покупать? А как на работу ездить? Поверху? Часа два будет уходить… Не знаю, надо подумать… Даже на самые дешевые сапоги, пусть из заменителя, пусть турецкие… Все равно не хватает!..

…Взглянул на меня… Вроде бы мельком… Нет, точно, — специально, именно на меня!.. Уткнулся в газету… Это для вида, слепому ясно! Ну неужели?.. Эх… Вот если так сумочку переложить, прикрою заплату на куртке… Сумочка-то — ну точно старуха Шапокляк! Лучше б вообще сегодня с пустыми руками вышла… Знала бы, что такой спутник… Подающий надежды…

Ничего не подающий!.. Вон, читает, читает… Кретин! Может, не обратил внимания?.. Хм… Еще раз стрельнул глазами… Определенно проявляет интерес!.. А если так и не подойдет? Попробовать самой?.. До сих пор не умею… Как-то нелепо, натянуто выходит… Как же это вообще можно проделать? Сколько раз — то будто бы улицу уточняю… То сумочку „ненароком“ роняю… Дохлый номер! Никому дела нет! Нет, один-то раз уроненная сумочка не оставила прохожего равнодушным… Так я его и не догнала! Гад…

Все всегда идут мимо меня… Всем плевать… Но как, что делать? Не лезть же, в самом деле, с идиотскими разговорами о погоде? Это вызовет только презрительный взгляд в ответ… Никогда, никто!.. Ну, почти никогда… почти никто… со мной на улице не знакомится…

А где же еще знакомиться? На работе, что ли? Так там одни бабы… Ну, не считая этого, из подсобки, Витька, что ли? Или Толяна? Коляна? Все они одинаковые, гадкие люмпены… Даже посмотреть противно… Не говоря уже о…

Хм… Однако этот все поглядывает… Или, скорее, подглядывает… Ура!!! Нет, хватит ликовать… Как всегда, ничем не закончится… Может, он обратил внимание, что туфли — клееные-переклееные, и сидит, тихонько прикалывается… Точно — на ноги смотрел… Вроде бы мельком, да я же заметила!

Эх… Хороша я, хороша, плохо лишь одета… Никто замуж не берет… Да нет, зачем — замуж? Этого-то как раз не надо… Знали бы они все… Ведь только обратите внимание, начните первыми! А там — я уж знаю, что делать… Возьму инициативу в свои руки…

Посмотрел снова… И опять опустил глаза… Ну неужели такая интересная газета?! Какая хоть?.. Плохо видно… Ну не буду же я по городу в очках ходить! Последний шанс терять… А линзы… Они же безумно дорогие! Даже очки… Какие сейчас можно оправы заказать, просто произведения искусства! Только не с моими финансами… За километр, похоже, слышно, что они поют романсы…

Потому-то никто на меня и не клюет… Золушка… Как же, Золушка! У той хоть внешность была… А я… А у меня… Кто же это утешал, что я не толстая, а… как это? „Статная“! Фига с два! Даже „в меру упитанная“ — слабо сказано… Жирная! Да, жирная! Конечно! А с чего бы стройной быть? Макароны и булка… Мяса сто лет не ела… „Фруктово-овощная диета“!.. На какие шиши? Не говоря уже о всяких „гербалайфах“ и прочем… А кожа?.. Уж, кажется, давно не пятнадцать лет, а прыщи — как грибы в разгар сезона… Лезут, что с ними ни делаешь! Хорошо советовать, сходи, мол, к косметологу… А расплачиваться чем?..

Интересно, он тоже до кольца? Уже недолго осталось… Пока еще не вышел… Шансы мои растут, растут!!! Нет, не надо предаваться эйфории… Чем выше взлетишь, тем больнее падать… Верно подмечено… Не стоит и настраиваться… Вот если бы…

Что — „если бы“?! Если бы он сам начал знакомиться? Да, а что? А почему бы и нет? Если сам начнет, вот тогда и буду строить планы…

…Мужчины любят или толстых женщин, или… очень толстых… Как же! Держи карман шире! Это только наша раскормленная сестра так говорит… По крайней мере, куда ни глянь — все только со стройными встречаются… Вот взять Вичку… Ни кожи ни рожи! Тощая, как щепка! А за ней же хвостом ходят, прохода не дают! И парни все — один лучше другого! Она только пальчиком махнет — все на коленях, готовы выполнить любые желания… А все почему? Я, кажется, что-то читала…

А, точно, о сексапильности! Вроде как это какое-то совершенно особое качество, никакого отношения к внешним данным не имеющее… Что-то вроде каких-то гормонов, издающих притягательный запах… Конкретно их не унюхаешь, действуют на уровне подсознания… Везет же некоторым! Для таких познакомиться — не проблема… Только выбирай…

Ну а мне что же остается?.. Надо как-то самой выкручиваться…

Но где же мужиков искать? На дискотеку, что ли, идти? Боюсь… Одна — ни за что! А к подруге пристроиться… Тогда надо сначала подругу завести… Замкнутый круг…

В театре можно… Один раз повезло… Ну и что? А раз пятнадцать — только зря таскалась… В гробу я их спектакль видела! Только кучу денег зря потратила… А сейчас настолько туго, что даже раз в месяц не могу себе позволить — в театр… Нерентабельно… Пока еще по улицам можно даром ходить… Или в метро — все равно же еду!

Надо еще раз попробовать через газету… Только чью же фотографию послать? Даже вспоминать грустно… Посылала свою — ни одна собака не ответила! Сволочи! Ну, конечно, не считая черных… Совершенно неприемлемо!.. И была, кажется, еще пара типов… Рожи — ну типичные проходимцы! Такие или из-за жилья, или вообще маньяки… Бр-р-р! Даже встретиться страшно… Но выбора другого, похоже, не остается… Годы проходят… Скоро вообще — жутко подумать!.. Ладно, пусть газета остается параллельным вариантом…

А вот здесь, похоже, все-таки что-то наклевывается! Поглядывает!

Теперь получше видно… Хм… Это он „Спид-Инфо“ читает… Во придурок! Тоже, небось, очередной грязный извращенец!.. Кто же еще эту похабель может читать?.. „Ну оч-чень интересная газета!“ Фу!

Нет, решительно выкидываю его из головы! Мне такие не нравятся!

Если бы… Как раз такие и нравятся! Фигура-то что надо… Мечта… Лицо мужественное, решительное… А одет как!..

Только бы он догадался!.. Пристал бы! Пристал бы — отпора не будет! Я сговорчивая! Эх… Одет… Сначала я его медленно раздену… Потом…

Ладно, обломайся! Еще ничего не ясно… Интересно, кто он? Чем занимается? Бизнесмен, коммерсант? Крутой, сразу видно…

Вот такой же, похожий, парень у Светки… А ведь тоже — разглядел ее! Она же раньше выглядела — ну просто „девчоночка фабричная“… Разодел в пух и прах, в салоны сводил… Оказалась не хуже Шэрон Стоун… Сразу почувствовала себя женщиной… Королевой… Меня, может быть, тоже — окружи вниманием, и я не хуже буду… Все начнут тогда меня замечать… И тогда…

„Тогда“! Когда „тогда“? Кто же меня разоденет?

У других-то, если парня нет, так хоть предки содержат… Вот оттого-то я никому и не нужна… Нет материальной базы, а отсюда нет уверенности в себе… А это отталкивает… Печально…

Чушь! Откуда они знают — уверена я в себе или нет?.. Да нет, знают… Чувствуется…

Но ведь, допустим, летом… У меня же было классное платье! Я просто летала, никаких комплексов… Уверенная-уверенная…

А толку? Похоже, все только прикалывались за спиной — надо же, выпендрилась… Разоделась… С такой-то внешностью — и наряжаться! Ей бы авоськи таскать!..

Все, приехали… Конечная… Я лично выхожу! И дальше мне — на трамвай… И пилить, и пилить… А тебе?

Давай пристраивайся! Не пожалеешь! Некогда будет!.. Это я все думаю… А ведь не произнесу… Не смогу сама навязаться…

Может, бедром крутануть… Походочку сексуальную изобразить? Как же это? Вон, точно, в „Служебном романе“ прямо про меня: „Скрючилась — и почесала! Будто сваи заколачивает!“»

…Женщина вступила на эскалатор, продолжая напряженно думать на занимающую ее тему. Она как бы ненароком обернулась — интересующий ее молодой человек стоял прямо позади, через несколько ступенек. Час был поздний, пассажиров — мало… Радость в ее душе все нарастала, но она не переставала убеждать себя, что на улице все скорее всего и оборвется, он свернет куда-нибудь в сторону… Эскалатор закончился, она подошла к дверям…

«Осторожно, двери закрываются!»

«Ох, как я устал… И зачем только я купил эту дурацкую машину! За неделю третий раз ломается! Какой же я все-таки идиот! Надо было поднакопить денег, купить новую… Эту хрен теперь продашь… Запаришься… Вот приходится на метро кататься…

Тоска зеленая… Чем бы сегодня заняться?

Приду, развалюсь в кресле, ноги вытяну… Видик врублю… Блин! Поздно, ларек с кассетами уже закрыт… Старье, что ли, позырить? Не… Не греет…

Нажраться, что ли, с тоски?.. Один не пью… А с кем?

Или телку какую склеить?

Может, Таньке позвонить? Да ну ее… С ней скучно… Дура! Все-то ей не нравится, что ни придумаешь…

А может, рядом что имеется?

Блин… На весь вагон — одна телка и та какая-то рябая…

Хотя ничего, пухленькая…

Кольца нет… Скорее всего, не замужем… Даже наверняка… Такая мымра всем бы свое кольцо под нос пихала: „Посмотрите, я не обделенная! Я — замужем! Ко мне аж каждую неделю милок со штампом в паспорте по пьяни в постель ложится!“

Тьфу! Какие бабы дуры!

А пальчики все же пухленькие… Такие ломать хорошо…

Посмотрела… Озабоченная… Надо газетой прикрыться… Что пишут? „Мама, я черного люблю…“ Кретинки… Ну пресса! Сами же — про СПИД, и сами же — про черных… Мол, хорошо… Гнать их всех надо отсюда, обезьян…

„Жеребец для любимой“… В смысле лошадь, конь… Интересно… „В постели лихая наездница всегда владеет инициативой…“ Идите вы! Посмотрел бы я на эту наездницу… Только где бы подцепить…

Не, ну а про жеребцов конкретно? Если б я имел коня… Если б конь имел меня… Реально или нет? Че не написали?..

Все еще сидит… Не вышла… А рожа-то пухлая… большая… Об такую можно много сигарет загасить… Красиво получится… Кричать, наверное, будет!

Мочки сросшиеся… Это я люблю… Аккуратным разрезом сделать из них правильные… Идеальные уши… Ух! Дух захватывает! Обычно они так вопят при этом!

Не проявлять видимого интереса… пока… Та-ак… Пошуршим газеткой… Блин, ну херня! „Доктор, доктор! У нас трудности в интимной жизни!“ Придурки! А он что им отвечает? „Когда вы начали встречаться с молодыми людьми?“ „А какие вам снятся сны?“ Ну и проблемки! Проще надо быть, проще!

А может, действительно, если у нее отдельная квартирка… Можно будет поразвлечься… Завтра все равно только к часу за машиной ехать…

А что? Вон, она на меня тоже поглядывает… Так что склеить вполне реально…

Следующая страница… Топ-модель какая-то… Сто пятнадцать сантиметров ноги! Фотографии какие-то… странные. Это уже уродство какое-то… Всего должно быть в меру… Тем более исследования проводились: чем длиннее ноги, тем баба холоднее… И, соответственно, наоборот… Не, я до таких вешалок ходячих не любитель… А вот этот пончик — в самый раз… Особенно с учетом коротких ног… Ничего… выходит, темперамент должен быть! Подходящий…

Хорошо бы она недалеко от метро жила… К тому же сейчас холодно. Надо будет тогда бутылку покупать… А есть ли у меня с собой деньги? Вроде должно хватить…

Ну все, моя станция… Она сидит… Решил — остаюсь!

Интересно, что у нее под курткой? Талии, наверно, совсем нет… Это хорошо… Сначала я, наверно, сделаю ей надрезы по бокам… Она будет кричать… Она будет громко кричать! Красная, горячая кровь будет струиться по ее жирному телу…

Как прекрасны запах крови и запах женщины вместе…

Как она красиво будет смотреться на белой простыне — теплая, мягкая, в красных кровавых линиях…

Потом я выправлю ей ноги, чтобы они не были такими кривыми…

Будь она этой топ-моделью из газеты… Хрен бы что с ней можно было бы сделать! А, нет, тоже интересно: укоротить! Отрезать, до нормальной длины… Метра достаточно, даже много… Пилой отпиливать…

Пальцы… Что бы сотворить с пальцами? Интересно, у нее есть дома мясорубка?.. Нет, так она быстро потеряет сознание… Неинтересно… Я так не играю…

Вернемся к лицу… Волосы… волосы… волосы… Что-то ничего не придумать… Сжечь их к черту! А классно, наверно: бегает такая кубышка с факелом на голове! Лишь бы раньше времени не сдохла…

Я, как папа Карло, вырежу из нее настоящую женщину…

Ох, как она меня заводит!..»

…Стоя на эскалаторе, он буквально пожирал ее глазами, готовясь к решительной атаке наверху.

Она подошла к дверям, ведущим на улицу…

— Девушка, можно вас на секундочку?

Она уже была готова к знакомству, но шаг замедлила только снаружи, как бы нехотя остановилась и молча взглянула на молодого человека.

— Знаешь, — начал он развязно, — у меня сегодня такой тяжелый день был… Неприятности, машина сломалась… Все один к одному… Дома так сыро, неуютно… Разбито окно, дует ветер…

«Ну-ну… — скептически думала она, еле сдерживая радость. — Сейчас скажешь, что ключи дома забыл или на работе… Дурачок, не нужно так усиленно стараться! Хотя формальности есть формальности; вот согласись я так сразу, без предисловий… Еще испугаешься… Ну, давай, что там у тебя?»

Он тем временем увлеченно продолжал:

— А тут еще, только в метро обнаружил… Представляешь — забыл ключи в машине! Пока обратно сгоняю, уже закроют… Не знаешь ли, может, тут есть кафе? Ну, или что-нибудь, где можно хотя бы пару часиков перекантоваться? Или какое-нибудь заведение, которое всю ночь работает? — Он вопросительно взглянул на нее, прекрасно зная, что ничего подобного в этом районе нет.

— Не знаю, — пожала плечами женщина. — Я как-то по кафе не хожу…

— Ну давай тогда я тебя провожу? Поздно, одной опасно по улицам ходить… А потом… Эх… Позвоню кому-нибудь… Может, хоть где-то меня ждут в гости… Приютят…

— Вон мой трамвай, — кивнула она, радуясь, что столь удачное начало избавляет ее от долгого ломания и одновременно является убедительной причиной столь быстрого согласия. — Проводи, если хочешь! Мне еще от остановки по темному двору тащиться…

— Трамвай? — прищурился он, глядя вдаль. — Успею, подожди, сейчас! — Он рванулся к ларьку, стремительно купил бутылку вина, и они подбежали к остановке.

— А вино зачем? — усмехнулась она в трамвае.

— Ну… Я же потом все же в гости собираюсь… Пока еще не знаю, к кому…

— Можно и ко мне, — волнуясь, произнесла она решающие слова. — Если действительно планов определенных нет…

— А это удобно? Маму не разбужу? — деланно засмущался мужчина.

— Я одна живу, никого не разбудишь… У меня, конечно, не ахти как… Но, по крайней мере, все стекла целы… Может, скучновато будет… Зато тепло…

— Ну, скучновато не будет! — ухмыльнулся он и тут же осадил себя: — Я тихий, мне много не надо… Меня, кстати, Сашей зовут…

— А меня — Кристиной, — кокетливо улыбнувшись, соврала женщина. На самом деле ее звали Людой, но она ненавидела это имя, казавшееся ей тяжеловесным, каким-то неуклюжим и многопудовым…

— А чем ты занимаешься? — продолжал Саша.

— Я… так, всем помаленьку… Пишу статьи… А вообще, в основное время — секретарь-референт… — Эти профессии казались ей возвышенными, названия звучали райской музыкой… Она никому не рассказывала, что работает в библиотеке, причем даже не на абонементе, где можно общаться с различными людьми, а в фондах, среди тысяч пыльных томов…

— Интересно, — кивнул тот, не поверив. — А я — брокер. И дилер.

Это также не соответствовало действительности, но кто, когда смог бы это проверить? Ей, как и многим другим, так же случайно встреченным им прежде, оставалось жить от силы пару часов…

— Приехали, — сообщила Люда, и они поплелись по темному кварталу.

Каждый из них улыбался, предвкушая исполнение сокровенных желаний…

Женщина отперла квартиру и пригласила гостя войти. Он снял верхнюю одежду и, получив утвердительный кивок на свой вопросительный взгляд, прошел на кухню. Стульев было всего два, и он выбрал место подальше от окна — чтобы не продуло. Сидя спиной к двери, он размышлял:

«Одна живет… Хорошо! Прекрасно!.. Вполне могла бы с престарелой мамой… Небогатая, видно сразу… Оно и понятно — откуда? Мужа нет, самой на нормальную жизнь ей не заработать… На престижную работу с такой внешностью не берут… Вряд ли она способна на что-то выдающееся! „Секретарь“! „Референт“! „Журналистка“! Хрена с два! Или воспитательница, или уборщица… или санитарка какая-нибудь… Ни богатого любовника… Ни даже бедного… Эх, был бы у нее кухонный комбайн! Вот потеху бы устроили!.. Хотя откуда?»

Саша выставил на стол бутылку. Люда мельтешила по крохотной кухне, собирая ужин.

«Давай бегай… пока, — ухмылялся он. — Сейчас ты сядешь… Бутылочку откроем… Дернем… Ты расслабишься… Размякнешь… В самый раз… Музыку бы надо врубить… Стены тонкие, новостроечные… Как бы соседей не всполошить…»

— Кристин, у тебя магнитофона нет?

— Нет, а что?

— Ничего… Жаль… Сейчас бы музычку врубить…

— Ну, радио…

— Валяй!

«Сейчас, сейчас… — трепетала она. — До сих пор не могу поверить… Нет, надо успокоиться… Все в порядке… Первый раз, что ли? Главное, не показать, что волнуюсь… Хотя неважно… Может, наоборот… Маленькая, робкая девочка… Растрогается… Проще будет…»

Она приглушила свет, оставив только настольную лампу, извлекла из глубины полок две толстые свечки, сдула с них пыль, зажгла…

«Запылились… Давненько лежат… Две горящие свечи… Красиво, изысканно… Поставлю подальше от края стола… Еще опрокинутся не вовремя… Саша… Не было у меня еще Саши… Теперь будет… Будет! Саша плюс Кристина — сладкая парочка… У, сладенький ты мой!.. Теперь все будет хорошо… Просто… Самое трудное — позади… Клюнул…»

Она надела большой клеенчатый передник. Гость отрешенно любовался игрой пламени свечей…

Она вышла из кухни и четким, отработанным движением достала неприметно хранящийся за дверью молоток…

Со всей силы Люда ударила его по темени… Голова мужчины безвольно плюхнулась на покрытый клеенкой стол… Дрожащими от возбуждения руками женщина вынула недавно купленный большой нож с лазерной заточкой и привычно отрезала гостю голову. Ее не смущала брызнувшая во все стороны кровь. В кухне не было предметов, с которых нельзя было бы ее смыть…

«Как давно у меня не было мужчин! — ликовала Люда. — Как я люблю мужское мясо!»

Она закатала рукава и принялась за дело…

Трое мужчин разного возраста вошли в подъезд и, остановившись возле окна, дружно закурили.

— Сегодня ты звонишь, — напомнил один. Тот, к кому был обращен приказ, молча кивнул.

— Ну все. Лестница, похоже, тихая. У меня так каждую минуту кто-нибудь шастает. Пошли! — распорядился тот же человек и со своими спутниками подошел к двери одной из квартир.

— Несколько звонков — коммуналка? — предположил кто-то из них.

— А по хрен! Начинай!

Послышалась трель звонка, затем — шаркающие шаги. Старческий голос вопросил:

— Кто там?

— Я к Игорю Андреевичу! — сразу же ответил тот, кому это было поручено.

— Нет его. На работе! — Пожилой жилец собрался было отойти, но человек уверенно продолжал:

— Разрешите, я ему записку напишу?

— Пиши! В почтовый ящик положишь! — милостиво позволил старик и двинулся по коридору обратно. Ничего подозрительного в желании кого-то встретиться с его соседом он не усмотрел, но дверь оставил закрытой.

Это не особенно смутило посетителей.

— Хрен его знает, кто еще дома… И сколько там вообще комнат… Ну что ж, начали! — отдал команду старший. Все трое быстро надели противогазы; один из них уже вставил в замок ключ…

— Только бы этот старый хрыч на цепочку не заперся! — пробубнил старший из-под противогаза.

— Да ладно! Свалить успеем — пока он до двери еще доплетется!

Удача была на их стороне; ворвавшись в квартиру, каждый из них принялся за отведенную ему роль. Один остался стоять у входной двери, другой бросился по коридору, звеня ключами, пытаясь вычислить комнату Игоря Андреевича, чьей связкой они орудовали. Третий мужчина, распыляя повсюду какой-то газ из баллончика, следовал за вторым.

— Во, Серый, подходит! — сообщил ключник.

— Вперед! — кивнул его товарищ, умело направив струю газа в сторону выползшего на шум старика. Тот, хватая отравленный воздух, хлопал ртом, точно оказавшаяся на суше рыба. Через мгновение он сник и, потеряв сознание, по стенке осел на пол. Если кто-то еще и находился в квартире, его ожидала та же участь — ядовитые пары наполнили все окружающее пространство…

Стоящему при входе вору досталась самая скучная работа — в коммунальном коридоре не хранилось абсолютно ничего ценного. Было похоже, что жильцы не доверяли не только посторонним, но и друг другу. Коридор не был даже захламлен, ибо любой хлам можно было сдать в пункты приема вторсырья, и никто не хотел искушать этой возможностью нелюбимых соседей; здесь не было ни старых велосипедов или стиральных машин, ни даже тапочек. Грабитель скучал, но поста своего не покидал. Он знал, что в безукоризненной четкости совместных действий и кроется успех всей операции.

В комнате между тем двое остальных, уже набив принесенные с собой сумки крупными предметами зависти типа видеомагнитофона с парой дюжин кассет в придачу, рыскали в поисках чего-то более мелкого, также представляющего ценность…

— Ну, Ген, где же у ево деньги-то могут быть? — вопросил один.

— А я знаю? — огрызнулся Гена. — Может, ваще нет. Зарплату, может, ему не плотют? Михалычу, кажись, полгода не платили, так он знаешь чего жрал? У ево нашелся яичный порошок, еще по талонам купленный… Банку откроешь — уже на всю кухню вонища… А он ниче, попривык… Разболтает на воде, жарит… Я это «го-млетом» называю… Ха-ха-ха! Так полгода и жрал протухший порошок… Денег не было!

— Да ну? А че потом?

— Ну а потом заплатили, он их, понятно, прогулял — теперь перловку варит… Вот и етот Игорек, может, из таких… В госучреждении за бесплатно пашет…

— Да, дурак! — согласился Серый. — Продал бы, к примеру, видик — были бы деньги, мы бы их взяли…

Товарище изумлением посмотрел на него:

— Ты че? А тебе не без разницы — мы же и так видак взяли! А денежки он мог бы потратить… Не, уже нормально, окупили поход…

— Во, бумаги — смотри! — обнаружил Серый что-то в одном из ящиков потертой полированной стенки.

— Ценные? — поморщился Гена. — Не люблю етово… Запаришься, куда сдавать…

— А я почем знаю? Вижу — бумаги, вот и говорю, мало ли че…

— Дай гляну, — протянул руку Гена. — А-О-М-М-М, — медленно прочитал он. — Во хрен! Вона где все его денежки! Так небось с тех пор и не оклемается… Придурок! Лучше бы золотишка купил…

— Вон, среди штанов было… — Серый вертел в руках массивный перстень-печатку.

— Годится, — кивнул товарищ, — ладно, давай побыстрее, сматывать пора… — Они судорожно принялись пихать в сумки, в которых было пока свободное место, все, что попадалось под руки: бутылку водки, наполовину пустую, календарь на позапрошлый год — с почти раздетыми, но все же не совсем, девочками; новую, с биркой, рубашку, и туда же — неновую, но чем-то приглянувшуюся футболку, пару обуви в довольно сносном состоянии и прочие мелочи быта, не оставляя Игорю Андреевичу ни малейшего шанса.

Не потрудившись закрыть дверь, они вышли в коридор, где по-прежнему возлежал временно отрубленный сосед, проявивший излишнюю бдительность. Сторож дал им понять, что его вахта прошла без осложнений.

Грабители, глубоко вдохнув про запас, стянули и упаковали от любопытных глаз подальше противогазы, быстро выскочили на лестницу и, волоча набитые сумки, устремились на улицу.

Игорь Андреевич, вернувшись домой вечером, будет неприятно поражен…

Мужчина лет тридцати пяти, с печальным лицом, неплохо одетый, вышел из машины, чтобы купить сигареты. К ларьку подошел другой, на вид его ровесник, одетый чуть хуже, — видимо, также с целью что-то приобрести. Неожиданно он устремил пристальный взор на стоящего впереди него человека и затем неуверенно произнес:

— Пашка?

Человек обернулся, вопросительное выражение его лица сменилось на радостное, и он воскликнул:

— Сережка? Ты? Сколько лет, сколько зим!

— Ну! — прозвучал довольный ответ. Последовало горячее рукопожатие. Между тем подошла очередь, Павел купил сигареты, его примеру последовал Сергей; они отошли в сторону.

— Ну… ну ты даешь! — радовался Павел. — Может, зайдем куда-нибудь? Слушай, ну здорово! Лет десять не виделись?

— Кажется, — кивнул собеседник. Он огляделся и предложил: — Здесь рядом этот, ну как его — ресторанчик мексиканской кухни! Нормально — посидим, отметим…

— Здорово, — согласился Павел.

Они зашли в действительно расположенный неподалеку подвальчик, наполненный оглушающими звуками музыки и аппетитными ароматами.

Мужчины удобно устроились на легких металлических стульях, заказали показавшиеся им привлекательными блюда. Официант, похожий на обрусевшего мексиканца, являющийся, скорее всего, омексиканенным петербуржцем, принес им еду.

Уплетая большие картофелины, запеченные в фольге, по вкусу весьма напоминающие самые обычные, отечественные, поглощая лепешки с острыми приправами и запивая все это пивом «Монарх», собеседники продолжали разговор.

— Ну надо же, — удивленно качал головой Павел. — Ты, оказывается, тоже давно в Питере? Как же мы не встретились раньше?

— Ну, — уклончиво ответил Сергей, — я наездами… То долго тут живу, а то… не было меня, в общем, несколько лет…

— За кордон мотался? — завистливо спросил Павел. — Я-то только в турпоездке был… Так хотел работать там, да… — Он отмахнулся.

— Ну… вроде того, — не отрицал Сергей, широко улыбаясь при этом.

— А я вот сразу, как мы закончили, уехал из Шадринска к чертовой матери, — говорил Павел. — Ну чего там делать, сам посуди? Сначала по специальности работал, потом свою фирму открыл…

— Ну и как? Богато? — прищурился Сергей.

— Да какое там! Первые годы еще ничего… А сейчас больше проблем, чем доходов… «Наложке» плати, «крыше» плати, таможня совсем озверела… И всем плевать, что дела не идут… Пара сделок сорвалась, эх, да что говорить… — Он закурил, при воспоминаниях лицо его вновь помрачнело.

— На мели сидишь?

— Ну не то чтобы совсем, — пожал плечами Павел, — но так… Хотелось бы лучше. Много лучше…

— А с семьей у тебя как?

— С семьей! — невесело воскликнул Павел. — С семьей… Да хуже некуда! Нет, то есть, конечно, могло бы быть хуже… Но и без того хреново… А ты-то женат? Понимаешь, наверное?

— Не, я не женат, — улыбнулся Сергей. — Ну так че там у тебя? Изменяет? — каким-то нездоровым любопытством загорелись у него глаза.

— Да ну… «Изменяет»! Ее в постель поди еще затащи!

— Ну? — усомнился собеседник. — А мож, к тебе не затащить, а с другими…

— Иди ты… — обиделся Павел. — Нет, дело в другом: много там всего было, эх… Надоели, в общем, друг другу… В печенках она у меня сидит!

— Так разведись!

— Легко! И что дальше? Квартира — ее, машина — ее, дача — ее…

— Ты чего, все на нее записал?

— Ничего я не записывал! Что за эти годы купил, почти все пришлось продать… Долги были, прижали… Все, ну абсолютно все имущество нажито Вероникой до брака! То есть к ней и отойдет! А я — гол, как сокол… Комната есть, в коммуналке, сдаю сейчас… Вот туда и придется переезжать… В коммуналку! Была охота!

— Да, невесело, — согласился Сергей.

— И главное — она же все время торчит дома! Вообще на улицу ни ногой! Идиотка… Последний год болеть стала… Все болеет и болеет, как старуха… На улицу выйдет — простуда… А весной ногу подвернула, знаешь, когда гололед… Растопило снег, а потом — бах, заморозки… И все, — сидит, сидит… Зараза! Боится! Я ей говорю: «Ну вышла бы хоть на свежий воздух подышать-погулять… У тебя же астма!» Ни хрена! Ни машина ее не задавит, ни кирпич какой на голову…

— Да… Я и сам болеть не люблю, а других больных вообще не выношу, — поддержал его Сергей.

— Надоела как — представить себе не можешь! Ну ладно, нашел я себе подругу…

— Ничего?

— Ничего-то ничего… Все они «ничего», когда денег много… Да, знаешь, мне как-то не улыбается быть папиком… И финансы не те, да и возраст, кажется, еще подходящий для более бескорыстных отношений…

— Ну, так бесконечно же ты не сможешь вот так мучиться, — предположил Сергей. — Не думал как-то капитально с женой решить?

— Ну а чего тут решить? — недоумевающе пожал плечами Павел. — Сам я ее, что ли, тюкать должен? Так меня сразу же и повяжут… Естественно, кто же еще под подозрением? Только я…

— Ну, можно и профессионала найти… В наше-то время…

— Не знаю… Сложно все это… Ну даже если найду… Среди своих у меня подобных людей нет… А возьмешь со стороны — так потом еще шантажировать будут…

— Как у тебя с деньгами? — серьезно спросил Сергей.

— Да как тебе сказать? С деньгами хорошо, без денег — плохо…

— Ну а найдись, ну, допустим, такой человек… Чем бы ты расплачивался? За халяву никто на мокруху не пойдет… Много бабок надо…

— Ну, смотря сколько бы запросили… — задумчиво ответил Павел. — Залез бы в долги… Это я пока еще могу себе позволить…

— А отдавать нашел бы чем?

— Ну, потом… если все чисто сработано… Тогда я смогу продать дачу, рассчитался бы полностью…

— Дача хорошая?

— Да неплохая…

— Далеко? А то, я слышал, сейчас шесть соток в дальних садоводствах разве что задаром спихнуть можно…

— Да не, у нас в Пери… Близко, участок нормальный…

— Сколько она потянет?

— Ну… тонны две баксов…

Сергей поморщился:

— За две никто мараться не станет… Не, ну, может, бомж какой-нибудь тебе ее и за ящик водки грохнет, так толку-то? Качество будет соответственное…

— Да какая разница, — возразил Павел, — все равно некому предложить…

— Ну как — некому? — загадочно произнес Сергей. — Можно подумать…

— Что значит «можно»? Я думал-думал, без толку. Ты, что ли, что-нибудь собираешься предложить?

— Ну… есть у меня на примете ребятки… Работаем вместе…

— Ты? На мокрухе?!

— Да нет… пока. До мокрух дело не доходило… Вон, взгляни! — Сергей полез в сумку, достал номер «Рекламы-Шанс» и, развернув на нужной странице, протянул собеседнику:

— Читал, нет? Тогда читай! В разделе «Происшествия»!

— Все, что ли? — прищурился Павел.

— Да не, статью «Душные бандиты»!

Павел изумленно поднял глаза на бывшего однокурсника:

— Это ты, что ли, «душный»?

— Читай, читай! — уклонился от ответа тот.

Павел скользил глазами по строчкам:

«Способы квартирных краж становятся все изощреннее. Еще, казалось бы, не канули в лету самые простые, когда грабители проникали в квартиры, представляясь сантехниками, почтальонами или даже работниками милиции, но криминальная мысль не стоит на месте! Зачем рисковать, мозолить глаза всему подъезду, провоцируя подозрительность жильцов, когда можно, своевременно запасаясь ключами, просто открыть дверь… Некоторым нашим согражданам никак не дает покоя слава печально известного „АУМ СИНРИКЕ“, и, держа в одной руке ключи, а в другой — баллон с неустановленным пока отравляющим веществом, воры преспокойно достигают своей цели, предусмотрительно обезопасив себя противогазами… 3 октября в Адмиралтейском районе произошла подобная кража — уже шестая за последние три месяца. Ее близнецы-сестры были совершены в различных районах города. Грабители брали все подряд, начиная от легковыносимой бытовой техники и кончая пригодными еще к носке тапочками… Почти все потерпевшие вспомнили, что незадолго до ограбления у них были похищены сумки, в которых находились ключи от квартир и документы, дающие возможность установить адрес дверей, к которым эти ключи подходят. Никто из них не счел нужным немедленно поменять замки, за что и были наказаны. Как бы ни была дорога смена замка — это все же дешевле годами наживаемого имущества!»

— Ну? — спросил Сергей, заметив, что Павел дочитал.

— Ну? — пожал плечами тот. — Не вижу связи…

— Ну как же! — возмутился Сергей. — Если бы ты нашел три… нет, три с половиной тонны, можно было бы договориться…

— А ты хорошо их знаешь? — не мог пока решиться Павел.

— Хорошо… Прекрасно! Мы когда вдвоем, когда втроем работаем… Так что им — по штуке на нос, мне — полторы… Годится?

— Да как вы все собираетесь проделать?

— Да легко! Ты говоришь, она астматик?

— Астматик, аллергик…

— Ну, повезло тебе, — иронично произнес Сергей. — Смотри: от тебя всего лишь требуется обеспечить себе надежное алиби… Обговорим время, когда тебе, да и нам, удобно… У тебя есть что-нибудь на примете? Надо, чтобы не один какой-нибудь твой дружок тебя видел, а чтоб человек двадцать, и ни на секунду с глаз не удаляться… Ну, не знаю, на работе, где еще? В бане…

— Найду, — тихо сказал Павел. — Что дальше?

— А дальше… Приходим мы, когда она одна… К ней, кстати, может подруга какая-нибудь заскочить? Как бы все не испортила… Хотя ерунда, подруга-то жить останется… если только она тоже не из общества инвалидов-астматиков…

— Да нет, таких у Вероники нет… Да вряд ли кто-то зайдет… Обычно звонят заранее — если что, можно будет перенести… сеанс…

— Ага, сеанс! Ну вот, заходим мы, открываем твоими ключиками, бах-бух… то есть газом пшик-пшик! Она засыпает… навечно…

— А если… оклемается? — Несмотря на то что решение избавиться от супруги Павел принял давно, слова давались ему с трудом.

— Ну знаешь! — развел руками Сергей. — Ну откуда я знаю наверняка-то? Должна откинуться! Можно ударной дозой ее окатить… Хотя в любом деле, сам знаешь, бывают проколы… Но если б и так — не боись, отработаем, дважды платить не придется… Ну как?

Павел задумчиво молчал. Сергей продолжал:

— Сам посуди — она от газа сдохнет, никто и не подумает на мокруху! Только тебе сумочку «потерять» надо…

— На самом деле?

— Да ты че? Ну, просто сходишь к ментам, оставишь заявку, что украли… Только не сейчас, а то подозрительным покажется, что ты так долго замки не менял… Нет, ровно накануне! И все!

— Пока не знаю, — не решался Павел.

— Оно и понятно… Годами, можно сказать, лелеял мечту… А тут тебе на блюдечке преподносят… «Не готов»! — ухмылялся Сергей. — Ничего, у меня-то время есть… Подумай, выбери день, алиби… Только, смотри, сам себя не обхитри… А ну как она первая с тобой разведется? Если она на развод подаст, ты все же подпадешь под подозрение… Докажут не докажут — другой вопрос… Светиться-то зачем?

— Хорошо, — кивнул Павел. — Я пока не могу сказать ничего определенного… Идея-то интересная… Давай, свой телефон, я запишу. — Он потянулся в карман.

— Не, — широко улыбнулся Сергей. — Я без телефона живу…

— Да? — не поверил Павел, но догадался, что настаивать бесполезно. — Ну ладно, вот моя визитка, держи… Позвони… ну дней через пять…

— Ладно, — кивнул Сергей. После этого разговор как-то не вязался; собеседники попрощались и разошлись в разные стороны…

Мария Даниловна Сухова, дама пенсионного возраста, как всегда восхитившись красотой Никольского собора, купола которого ярко отливали золотом на фоне необыкновенно чистого осеннего неба, спустилась со ступенек детской поликлиники и собралась было насладиться пешей прогулкой, когда за ее спиной раздался решительный голос:

— Руки вверх! Это ограбление!

Руки Суховой, подчиняясь приказу, действительно поползли вверх, но тут в поле ее зрения попал обладатель голоса, и она, шутливо пригрозив, рассмеялась:

— Ну, Петруша, вы меня и напугали! Я уж приготовилась выбирать между кошельком и жизнью…

Оперуполномоченный Алексеев, виновато хихикнув, извинился:

— Ну простите, пожалуйста! Все никак не могу удержаться, чтобы не разыграть вас…

— Ну что вы, право, как школьник! — укоризненно помахала она пальцем.

— Ну извините, извините… Да я бы не только вас — многих бы хотел разыграть, — принялся оправдываться Петруха, — вот только неприятностей боюсь… Вы-то хоть меня знаете, а окажись любой другой на вашем месте? Если я в штатском — и впрямь за грабителя примет… Ладно, кошелек свой всучит и убежит… А мало ли обороняться начнет? Мне-то что — ему неприятности будут… А если я в форме — так точно за бандита-самозванца примут, тут уж вообще последствия непредсказуемы…

Мария Даниловна с интересом смотрела на Алексеева:

— А вы уверены, что правильно профессию выбрали? Нет, я ничего такого не хочу сказать, просто… у вас так убедительно получается…

— Ну простите, — развел руками Петруха. — Глупая шутка… А вы, позвольте спросить… — он отчего-то подозрительно прищурился и внимательно оглядел пенсионерку Сухову, пытаясь убедиться, не прячет ли она чего-нибудь где-нибудь при себе, — вы здесь что делаете? Заболел кто-то?

— Да, — чуть удивившись его заинтересованности, спокойно разъяснила пожилая женщина. — У соседки, Наташеньки, дочка… Звонила она звонила в поликлинику все утро… Да сами, наверное, знаете, — она махнула рукой, — быстрее добежать, чем дозвониться: занято, занято, занято… Все болеют вокруг, гриппы, простуды… А я все равно собиралась за покупками, дай, думаю, заскочу, вызову доктора… Жалко Леночку, температура высокая…

— Жаль, — кивнул Петруха.

— А вы-то здесь как? — удивилась в свою очередь Мария Даниловна.

— Работа, работа… — устало вздохнул опер. — Правда, я пока еще на больничном, да вот попросили подменить…

— А как вы себя чувствуете? — участливо спросила Сухова.

— Ничего, нормально! — сердито ответил Петруха. — Стыдно! Уж кому, как не вам, не знать, что я и не был болен!

— Да, да, — с виноватым видом быстро согласилась Мария Даниловна, подумав: «Лучше ему не перечить! Все-таки кто знает? Прошло ли бесследно пребывание в дурдоме? С кем поведешься…»

— А что здесь произошло? — сменила она тему разговора.

— Да как всегда и всюду, — устало вздохнул Алексеев. — Банальная кража…

— Ну быть не может! — возмутилась Мария Даниловна. — Это ведь детская поликлиника! Ну неужели у кого-то на детей рука поднялась?

— Поднялась, поднялась, — подтвердил опер. — Хотя здесь — точно кто-то из работников… Сами подумайте: застелили на третьем этаже новый линолеум, отечественный, конечно, но дорогой да, главное, новый… В четырнадцать тридцать его еще видели, группа пятилеток пробежала по нему из кабинета лечебной физкультуры… А в пятнадцать, когда пришла заниматься следующая группа, не хватало уже целого куска шириной два метра, а длиной… Не помню, в протоколе записано, в общем много. Ну подумайте сами: открепить, смотать, да еще и вынести такой рулон! И остаться незамеченным! Это же просто фантастика!

— Может быть, через окно спустили? — предположила Мария Даниловна.

— Может… Все равно никто ничего не заметил! Да самое-то смешное в этой истории как раз не кража…

— А что тогда?

— Все это на прошлой неделе еще было, сегодня мы просто опять приходили, ну, опрашивать всех потенциальных свидетелей и тому подобное… Дело вот в чем: не доверяя родной милиции, сотрудники решили прибегнуть к помощи экстрасенса! Представляете? Теперь это в порядке вещей… А сегодня рабочий день начался с находки злополучного куска линолеума на третьем этаже! Видимо, преступник был уверен, что милиция его не сможет найти… А вот экстрасенс — другое дело! Он на улики не смотрит… Он сердцем чует… Вот, собственно, и сошло это преступление на «нет»… Нет ущерба — нет и грабителя…

— Н-да… — покачала головой пенсионерка Сухова. — А что же мы все у входа стоим? Может, зайдете ко мне, перекусите…

— Нет, спасибо, Мария Даниловна, некогда, — ответил Петруха. — Вы сейчас в сторону дома? Я немного пройду с вами, мне в том же направлении…

Разговаривая о том о сем, попутчики не спеша двинулись по Екатерингофскому проспекту, носящему ныне имя славного композитора Римского-Корсакова. Совершенно неожиданно Сухова воскликнула: «Я заскочу на секундочку?» — и, не дожидаясь Петрухиного ответа, нырнула в какой-то подвальчик. Опер, держащий в руках сигарету, не мог тотчас же последовать ее примеру и потому остался стоять у входа, не решив еще, присоединяться к ней после того как докурит или не стоит, и пока снаружи наслаждался по-сентябрьски теплой октябрьской погодой… Вывеска гласила: «Фурнитура», и Алексеев с веселым интересом рассматривал яркие аляповатые предметы, выставленные на витрине, от нечего делать гадая, что именно из них понадобилось пожилой женщине…

Мария Даниловна, находившаяся внутри магазинчика, уже обнаружила то, зачем пришла, и потянулась было к сумочке, когда услышала, что кто-то еще вбежал в полупустой магазин. Она стояла спиной к выходу и не могла видеть вошедшего, но догадалась, что это мог быть только Алексеев, тем более что сразу же последовавшие за тем слова полностью подтвердили ее предположение.

Фраза прозвучала громко и отрывисто:

— Спокойно. Это налет. Никому не двигаться!

— Ах, Петруша, ну сколько же можно? — качая головой, с порицанием в голосе сказала она и, развернувшись, шаловливо взмахнула длинным зонтиком-тростью, желая пресечь надоевшие шутки молодого человека.

Зонтик уперся в чье-то горло. Сухова ошалело глядела перед собой. Это был явно не Петруша, а какой-то тип в закрывающей все лицо шапочке с прорезями для глаз. В руке его дрожал пистолет, зубы под шапочкой тоже вдруг начали отбивать дробь…

— Не двигаться. Это милиция! — сообщил о своем появлении оперуполномоченный Алексеев, появившийся наконец в магазине, и, профессионально обезвредив преступника, передал его подоспевшему охраннику.

…Они снова пошли по проспекту, дыша свежим осенним воздухом.

— Да… Ну и ну! — не могла прийти в себя Мария Даниловна, с удивлением, будто впервые видя, уставившись на собственный зонтик. — Я ведь была уверена, что это вы так пошутили!

— Зато результат-то каков! — похвалил Петруха. — Здорово! Я ведь на улице стоял, он прошмыгнул мимо, а я даже не сообразил сразу-то! Представляете, ну отметил машинально, вот, думаю, чудак — так тепло, а он в шапке аж до подбородка… Потом подумал — ну, может, уши болят… И только после этого как подскочил, ворвался — а вы уже его… Ха-ха-ха! Ловко, ничего не скажешь!

— Да это случайно, — потупилась пенсионерка Сухова. — Если б нарочно старалась попасть, обязательно бы вышло мимо…

— Это точно! — согласился опер.

— А что же мы там не остались? — поинтересовалась Мария Даниловна. — Оформлять протоколы, ну и так далее?

— Вот именно «и так далее»! — назидательно сказал Алексеев. — Вам что, времени некуда девать? Данные свои оставили — и достаточно. Надо будет — вызовут! А я вообще на больничном. Имею право…

— Ну хорошо, хорошо, убедили! — залепетала Сухова. — Я и сама не собиралась… Так, на всякий случай спросила…

— А что вам там понадобилось?

— Ну… не скажу!

— Да? — подмигнул Петруха. — Это почему?

— Вы опять смеяться будете!

— Если не надо, то не буду! — пообещал Алексеев. — Ну скажите, а то любопытство покоя не дает…

— Паричок я там один приглядела… — негромко произнесла пожилая женщина, искоса взглянув на опера.

Подавив усмешку, он спросил:

— Паричок? Да что вы? Это еще зачем?

— Не знаю…

— Что? Опять темните?

— Вовсе нет! — обиделась Мария Даниловна. — Вы спросили — я честно ответила: паричок… А вот зачем он нужен — пока не знаю… Захотелось! Разве всему обязательно должно быть какое-то объяснение?

— Да… — развел руками Петруха. — Я-то всегда считал, что да, должно быть… Но когда речь заходит о вас… — покачал он весело головой.

Оказавшись на Садовой, опер огляделся:

— Я — на остановку, а вы?

— Да я не спешу, — улыбнулась Сухова. — Могу с вами за компанию постоять. Пока еще трамвай подойдет…

Алексеев напряженно вгляделся в даль, но рельсы были пусты. Печально вздохнув, он закурил и, обернувшись к спутнице, произнес:

— Ну а вообще, Мария Даниловна, как вы тут поживаете? После больницы у нас все не было времени толком поговорить…

— Да, да! — радостно воскликнула пожилая женщина. — Я как раз хотела вам рассказать! Я ведь уезжала…

— Ну и? — предположил опер самое худшее.

— Ну и… там такое! Такое произошло!

— Где — там? Какое «такое»? Рассказывайте все по порядку! — заинтересовался Петруха и надел солнечные очки с зеркальными стеклами, то ли не желая напрягать глаза на чересчур ярком солнце, то ли оставляя за собой право поскучать незаметно для собеседницы.

— Да, хорошо, — забормотала Мария Даниловна. — Сейчас соберусь с мыслями… Так… В общем, мы с Петром Эриковичем ездили в деревню…

— Туда? К нему? Это туда, где мы год назад?..

— Ну да… Именно туда… В Коростылево…

— И что? Там что-то произошло? Опять в связи с островом?

— Да нет, вовсе нет! Ну что вы все время перебиваете!

— Ну не буду, не буду… Простите!

— Итак! — сердито заявила Сухова. — В общем, погода стояла — вы себе даже не представляете!

— Куда уж мне… — буркнул Петруха, но, по счастью, не был услышан говоруньей.

— Тихие, прозрачные дни… Большой, весь золотой, подсохший и поредевший лес, тонкий аромат опавшей листвы… Воздух так чист, точно его совсем нет… А как квохтают дрозды на коралловых рябинах в чащах! Эх… Я целыми днями напролет гуляла, любовалась красотами… Осеннее небо легкое и такое просторное и глубокое… Взовьется вдруг откуда-нибудь ястребок в прозрачном воздухе и замрет на одном месте, трепеща острыми крылышками. А в ясную даль убегают четко видные телеграфные столбы, и проволоки их, как серебряные струны, скользят по склону ясного неба… Местность ровная, видно далеко… Покажется вдалеке какая-нибудь баба с вязанкой хвороста за плечами или мужичок, нетвердой походкой бредущий…

— Бунин! — с усмешкой оборвал Алексеев.

— Бунин? — задумалась Мария Даниловна. — Нет, Сенька Бунин еще в том году в город перебрался… Скорее, Ленин…

— Ленин? — удивился в свою очередь Петруха.

— Ну да, там живет, представьте себе, Ленин! Степан Ленин, серьезно! Запил сильно теперь, как магазин, или, как они там говорят, магазин, закрыли… А раньше он там продавцом работал… Я даже стих сочинила… Навеяло как-то, на лирику потянуло… Хотите, прочту? — И, не дожидаясь ответа, она задумчиво продекламировала:

— Ну как?

— Потрясающе! Здорово! — оценил опер. — Подумать только, в прозе вы — Бунин… Иван, а в поэзии… ну не Пушкин, конечно… Демьян Бедный! Устроит?

— Смеетесь, да? — догадалась пенсионерка Сухова. — Ну-ну…

— Простите! Ну так что все-таки вы мне хотели рассказать? Впечатления от природы? Я, конечно, за городом давно не был, за настоящим в смысле «за городом», — садоводство не в счет… Но в смысле природы — это я в курсе, красиво, кто же спорит?

— Убийство! — неожиданно резко перешла к делу собеседница. — Там убийство произошло!

— Да ну? На ловца и зверь бежит… И, как всегда, вы там весьма кстати оказались! — похвалил Петруха. — Раскрыли?

— Да нет, что вы! — замахала руками Сухова. — Куда уж мне!

— А коллеги что решили?

— Не знаю… Мы же сразу уехали! — принялась она оправдываться. — Да это и не в самом Коростылеве произошло, рядом, — в соседней деревне, то есть деревнях…

— В смысле — как в соседних? Несколько убийств?

— Да нет, к счастью, одно, только в двух деревнях сразу!

— Как так?

— Ну, там такое дело… Две небольшие деревушки расположены рядом, причем граница между ними проходит весьма странным образом. Судите сами: когда-то давно, еще до революции, было большое, богатое село Выкрестово… Там некое чудесное знамение, говорят, было, прямо среди болот… И какой-то богатый купец построил по обету церковь…

— Интересно… — согласился опер.

— Интересно не только это! — воскликнула пенсионерка Сухова. — Церковь была крохотная, деревянная… Он-то планировал возвести ее огромной, но не успел — то ли разорился, то ли помер… Никто толком не знает, давно все было… А самое прикольное, если так можно выразиться, вот что: когда собирались строить Исаакиевский собор, ну этот, наш…

— Ну понятно, что наш! Дальше!

— Был объявлен конкурс, — продолжала Мария Даниловна. — Победил проект Монферрана, это всем известно. А два других проекта тоже были воплощены! Так вот, один храм стоит в Выкрестове, а другой — не знаю, где-то тоже в России… Нет, представляете себе — болота, деревня в полном смысле этого слова, и вдруг прямо на ровном месте эдакая махина, мало чем нашему уступающая! Грандиозно, монументально!

— Обалдеть, — согласился Алексеев. — Занятно!

— Ну так вот. Село, говорю, было большое, оно все росло и росло и практически слилось со стоящей некогда поодаль крохотной, в шесть дворов, деревушкой Галкино.

— Понятно, — кивнул Петруха. — Ну и что? Шесть дворов — Галкина, а остальное — Выкрестово, вот и граница!

— Так-то оно так, да не совсем! — победно воскликнула пожилая женщина. — А в нашем веке, когда был курс на вымирание русской деревни, Галкино в принципе не увеличилось, не уменьшилось, а вот Выкрестово сильно пострадало… Осталось два жилых дома, церковь и несколько домов, населенных церковнослужителями и иже с ними… И все. А между церковными постройками — концом Выкрестова с одной стороны и домами коренных обитателей, концом с другой стороны, — простирается широкое поле, и, если проходишь оба эти селения насквозь, создается впечатление, что Галкино — большая деревня, а Выкрестово все состоит лишь из клерикальных структур…

— А на самом деле? — зевнув, спросил Петруха.

— А на самом деле граница этих двух деревень — неприметный в сухую погоду ручеек, протекающий между двумя рядом стоящими домами… Однако большую часть года он все-таки весьма заметен и по свойствам своим получил название… Только я вам его не скажу! — потупилась Сухова и тут же бойко добавила: — Вот так эти деревни и разделяются!

— Скажете, скажете! — с улыбкой произнес Алексеев. — С какой стати вообще что-то рассказывать, а потом останавливаться на полуслове? Или все говорите, или вообще вот на этой топографической ноте и закончим наш разговор…

— Ну ладно! — приняла решение Мария Даниловна. — Сами напросились! Хотя это никакого отношения к делу не имеет!

— Вот как?

— Да!

— А все же?

— Сраный! Получили? Сраный ручей — вот так он и называется!

— Фи, как вульгарно! — Алексеев сделал вид, что глубоко шокирован услышанным. — Ну ладно, а дальше? Кто-то там утонул? Погряз?

— Да нет. В нем не погрязнешь… Заляпаешься разве что, — объяснила Мария Даниловна. — А вообще там лесов не так много, в основном одни болота… Клюквы зато — море… Я несколько ведер привезла! Вам отсыпать?

— Отсыпать, отсыпать! — разрешил Алексеев. — Дальше?

— Ну вот. О чем это я? Ах да… Местность там вполне подходящая для истории о собаке Баскервилей… Особенно когда солнце не выглядывает… Тоскливо, уныло, серо… Да вы сами видели…

— Ну и?

— Ну! Вот тут-то самое главное! Над этими деревнями, можете себе представить, висит проклятие!

— Рода Баскервилей! — продолжил опер. — Вы серьезно?

— Совершенно серьезно! Хотя почтенные англичане здесь, разумеется, ни при чем. Дело в том, что раз в несколько десятилетий — и так уже на протяжении веков! — происходит трагедия, одна и та же: сын переезжает отца на тракторе!

— Да ну? — не поверил Алексеев.

— Да! — уверенно заявила собеседница. — В двадцатом веке четыре таких случая было, даже очевидцы только совсем недавно и умерли…

— Угу, — кивал Петруха.

— Ну, и рассказывают, что до революции — еще до революции! — все началось! И каждый раз одно и то же, одно и то же! Сын — отца!

— И до революции — на тракторе? — уточнил Алексеев.

— Конечно! Хм… Хотя вряд ли… Ну, не знаю, — выкрутилась пойманная на неувязке рассказчица. — Возможно, тогда — на телеге, разве это так важно?

— Да нет, это я для ясности, — пожал плечами опер. — И, посмею предположить, очередное отцеубийство-то и случилось у вас на глазах?

— Почти! То есть очередное — это да, а вот на глазах — нет… Я-то ничего не видела… Да и никто ничего не видел… Темно, поздно… Свидетелей не было… А мы с Петром Эриковичем как раз с утречка раненько встали и направились к Выкрестову за клюквой… Вокруг Коростылева — одни грибы, да их в этом году не густо. К тому же Петр Эрикович грибов не ест… Так вот, вышли мы рано, на заре, когда еще кричат петухи и по-черному дымятся избы… Выходишь из теплого дома и с головой окунаешься в лиловатый туман, сквозь который ярко блестит кое-где утреннее солнце…

— Вы опять за свое? — перебил Петруха. — То есть за откровенный плагиат? Убийство, убийство! Переходите к делу!

— Ну вот, — насупившись, продолжала Мария Даниловна. — Подошли к соседней деревне, уже с полными ведерками, зашли в первую избу чайку попить — а там же все друг друга знают, все гостям рады… Ну, нам и принялись рассказывать! Как раз только тело увезли, ну буквально перед нами… Еще меловой контур, можно сказать, не размылся дождем…

— Чего? Контур не размылся? В деревне? Там что, асфальт? Или сын отца в помещении переехал? — раздраженно воскликнул опер.

— Ну, это я фигурально… Конечно, никакого контура — откуда? Да и милиция там вся — участковый, мне, извините, в дедушки годящийся… Прогулялись мы на место преступления, там все так свежо, да еще местные жители в красках живописали… Я будто своими глазами все увидела…

— Ладно, — кивнул Алексеев. — Ну а что же тут странного? Ну сын. Ну отца. Ну переехал. Признает хоть? Нет? А мотив какой? А, понятно — проклятие! — качал головой Петруха с серьезным видом, однако глаза его искрились смехом, что осталось совершенно не замеченным Суховой, видящей разве что свое отражение в стеклах очков собеседника.

— Да вот тут-то самое непонятное и начинается! — таинственно сообщила она. — Следствие, конечно, первым делом подумало на сына… Только вот я не уверена… Может, вы что подскажете? Все-таки жалко невинного человека на электрический стул сажать…

— Разве там есть электричество? — засмеялся опер.

— Есть! То есть бывает, иногда. Чаще всего — все-таки нет! Да не в этом дело!

— А в чем? Ну, говорите. Почему вы думаете, что сын не виноват?

— Просто мне так кажется, — неуверенно произнесла пожилая женщина. — Я с ним раньше встречалась — в прошлые поездки… Петр Эрикович его нанимал как-то на ремонтные работы — крышу починить, то да се… Знаете, хоть он и типично деревенский мужичок, ну пьющий, как все там, но такой деликатный, что ли… Разговорились, он рассказал, что всегда хорошо в школе учился… Литературу любит… Это в деревне-то! Данте наизусть читает!

— Ну да? — прищурился Петруха.

— Да, вот как иногда бывает! Не оскудел еще талантами русский народ! Если бы кто-нибудь его воспитанием своевременно занялся, дал бы ему образование — из него мог бы вполне ученый выйти… Или просто дельный человек… Но у него условий не было — с детства тяжелый труд, беспробудное окружающее пьянство, сверстники-уголовники…

— Ну ладно, это все лирика, — махнул рукой Алексеев. — А конкретно — он ведь получал в случае смерти отца наследство?

— Ну да, это-то очевидно, — с грустью признала рассказчица. — Дом теперь лично его. Если оправдают, конечно. Но мне удалось узнать много других подробностей!

— Каких же?

— Разных. И оттого появляется еще ряд подозреваемых. Например: сами они — из Галкина, а в соседнем, через ручей, доме живет Клава Титовна…

— Клавдия Титовна? Отчество? — уточнил опер.

— Не знаю, наверное прозвище… У них у всех там прозвища! Раз всегда говорят — Клава Титовна, значит, не отчество… Неважно! Так эта Клава всю жизнь покойного Василия ненавидела!

— Это за что же?

— Говорят, он ее сердце разбил! Раньше она его любила — в ранней молодости… А он перед самой свадьбой вдруг отказался, опозорил ее, поматросил, что называется, и бросил, а сам женился на Нюшке, то есть матери своего сына Толика, ныне подозреваемого номер один…

— Так. Любила, теперь — ненавидит… Убийство из ревности… Не поздновато ли?

— Ревности все возрасты покорны! Вы знаете, там такие характеры! Люди твердые, как сталь! Любят — так жизнь за любовь положат… А уж ненавидят — так берегись! Я видела эту Клаву! Это, я вам скажу, нечто! Здоровая, крепкая! Любого за пояс заткнет! Коня на скаку остановит! В горящую избу войдет!

— Зачем? — засмеялся Петруха. — А, теперь Некрасов! Вот что значит разговаривать с образованным человеком! Так и сыплете цитатами! А мне другие строчки больше нравятся — помните, оттуда же: «Сидит, как на стуле, двухлетний ребенок у ней на груди!» Это же какой-то фильм ужасов, если представить, как это будет в реальности выглядеть, а?

— Точно! — кивнула Мария Даниловна.

— Ну, и чем еще это ваша Титовна подозрительна? — напомнил опер.

— Да всем! Вообще про нее поговаривают, что она «того»! Я-то сама с ней не общалась, но видела — зыркает из-под мохнатых насупленных бровей — будь здоров! А вот при мне — какой-то малец… Они детей — мальцами называют! Малец бросил палку ей в огород, так она, что вы думаете? Швырнула в него камнем! Правда, не попала, и тут же как сиганет через забор, как погонится за ним! И прямо бить стала, это своей-то увесистой ручищей! Ребенок орет, козы блеют, бараны мычат… Вы бы слышали!

— Слышал! — усмехнулся Петруха, — Мычат, насколько я припоминаю, обычно коровы…

— Ну неважно… В общем, она мне совершенно не понравилась.

— Мне, по вашему субъективному рассказу, тоже, но это еще не факты. К тому же этот малец тоже хорош — зачем чужие огороды портить?

— Да, тут я с вами соглашусь. Молодежь там та еще… Никакой надежды на возрождение деревни не оставляют… На стариках только все и держится… Молодые не работают, только пьют… Дети брошены, никто ими не занимается… Этот малец, кстати, только его Клава отпустила, отбежал на безопасное расстояние и тут же развернулся и, погрозив ей кулаком, знаете что крикнул?

— Угадать с трех раз?

— Попробуйте… Хотя вряд ли с точностью удастся…

— Ну ладно, не буду! Что же?

— «Фак ю»! Представляете? Докатились! Мало им родного русского мата, которым дети в деревне, кстати, владеют гораздо свободнее, чем иные взрослые в городе… Так мало того! Он, видимо, тут же догадался, что рассыпает бисер перед свиньями, иначе говоря, что его собеседница вряд ли смотрела те же фильмы, что и он… Пока Клава соображала, что именно он ей сказал, мальчишка уже быстро перевел: «Убирайся вон, грязный извращенец!»

— Довольно-таки вольный перевод, — ухмыльнулся опер.

— Возможно, — пожала плечами пенсионерка Сухова.

— Ну хорошо. А что-нибудь еще указывает на то, что это именно она, а не кто-то другой переехал Василия? Ну, например, отсутствие алиби?

— Да! И это тоже! У нее нет алиби!

— А где оно!

— В бане! Видите ли, все произошло поздно вечером в субботу, а суббота в деревне — испокон веков сложившийся банный день. Днем баню топят, последние дела за неделю заканчивают, вечером моются, ну, потом, понятно, закладывают… И представляете — казалось бы, советская власть, все такое, а они до сих пор по воскресеньям не работают! Ведь кажется, это грех — в воскресенье работать? В деревне об этом помнят, и если что-то делают, то ясно ощущают, что поступают неправильно, по необходимости…

— Ну-ну, — скептически произнес Петруха. — И что же они тогда по воскресеньям делают? В церковь ходят, благо рядом? Священное Писание читают? Благотворительностью занимаются? Все как положено?

— Нет, кажется, — уже без прежнего пафоса сказала Мария Даниловна.

— Да даже не кажется, а так и есть, уж я-то знаю! Воскресенье для них просто повод ничего не делать и законно — мол, праздник — напиться, причем чем больше праздник, тем сильнее напиваются… Так?

— Так. Ну а что им еще делать? Чем можно досуг в деревне занять? Клуб на дрова разобрали… Аборигены со слезами вспоминают, что когда-то там кино крутили и танцы бывали… В церковь, правда, захаживают, да в основном мои ровесницы… Молодняк как-то не особенно…

— Вот именно. А ведь изначально воскресенье как день отдыха был положен в том смысле, — разъяснял Петруха, — чтобы посвящать его Богу. Шесть дней — себе, своим нуждам, а седьмой — Создателю. А если седьмой день утратил свое благочестивое назначение, то, соответственно, никакой особой заслуги в ничегонеделании по воскресеньям нет. Сам по себе отдых от работы хоть и достоин понимания, но уж никак не восхищения! Ну ладно, это все не имеет никакого отношения к делу… Что-то мы с вами много отвлекаемся от существа…

— Ну и что? — пожала плечами Мария Даниловна. — Я вот тут книжку одну читала… Детективчик, с позволения сказать… Так там одни рассуждения да размышления, все только думают о нравах эпохи или говорят всякие прописные истины… А потом, где-то страниц за десять до конца, совершенно ненавязчиво устанавливают, кому принадлежал пистолет, из которого было совершено убийство, — и все! Даже не рассматривается вопрос, что его могли когда-то подарить, потерять, убийца мог выкрасть… Ну мало ли что! То есть мотивы были у всех, но раз пистолет только одного человека — он-то и убил! Ну как все просто! А разговаривали всю книгу — будь здоров! Чем же мы хуже?

— Мы — лучше! — уверенно заявил Алексеев. — Ну и что вы этим хотите сказать? Давайте тогда с другой стороны подойдем: чей это был трактор?

— Да Васьков и был! Он же на старости лет в арендаторы записался, да мало того! Таким убежденным демократом был! Когда перестройка еще только началась, помните, там все эти дела с Ельциным были, — он бегал по деревне с плакатом на груди, призывая голосовать за него! Прямо повернулся на политике! Кто о чем, а он только рот открывал — тут же его на политику сворачивало… Особенно же все коммунистов ругал, уж теперь-то, казалось бы, хватился! Поезд давно ушел… А он, как говорят, все их, бедных, крыл… И вот тут, кстати, можно предположить еще одного возможного убийцу…

— Да? Интересно… И кого же?

— Председателя сельсовета! Бывшего… Как же его? — Сухова наморщила лоб, вспоминая. — Олег Михалыч, что ли? Неважно… Пусть пока будет Олег Михалыч… Он как раз полный антипат, ну в смысле антипод Ваську покойному… Убежденнейший коммунист! Знаете, попадаются такие, идейные…

— Знаю, — кивнул Петруха, — дальше?

— Рассказывали, что, когда августовский путч начался, он уж таким гоголем ходил, торжествовал — не то слово! Флаги самолично повсюду развесил, речи толкал, был бы танк — думаю, проехался бы победным парадом по владениям… Они вроде тогда даже с Васьком чуть до смерти не подрались — хорошо, односельчане вовремя разняли… В общем, ненавидели друг друга — будь здоров!

— Ну и что? — усмехнулся опер. — Я вот, к примеру, очень не люблю… Даже ненавижу одну из продавщиц в нашей булочной… Она вечно сдачу будто бы забывает дать… Причем так естественно у нее выходит! Напомнишь — отдаст, не напомнишь — попрощайся с деньгами… Меня такие жулики безумно раздражают! Думаете, я стану ее убивать? Ну, согласен, пример неудачный, даже дурацкий… Но кто, скажите мне, в глухой деревне будет из-за политики убивать? В верхних эшелонах власти-то такое далеко не каждый день…

— Зато очевидцы припоминают, — злорадно сообщила Мария Даниловна, — что вечером, перед баней, когда еще не слишком темно было… кто-то видел, как Васек и Олег Михалыч ссорятся! Драки не было вроде, но сердитые голоса, ругань… Вот воссоздайте мысленно картину преступления! Допустим, Васек Олегу говорит: «Ты комбикорма почем покупал?» Тот, например, ему ответил. Васек на это: «Однако дороговато…» А Олег: «А ты че хотел? Дерьмократы твои… такие-то… вконец страну разорили! Ограбили, обокрали! За границу продали!» — «Да кому наши такие-то комбикорма за границей нужны? У них всем техника управляет!» — «А ты своего Ельцина не защищай! Вредитель!» И хватанул, допустим, Васька за грудки. Тот увернулся, а Олег все наседает: «Я те покажу демократия! Я тя научу настоящую власть уважать!» — «Да пошел ты со своей властью! Навластвовались уже семьдесят лет, хватит! Твой Зюганов сам вредитель!» — «Это Зюганов — вредитель?» Ну и так далее. А прибавить к этому, что оба они уже к тому времени были изрядно пьяны… Слово за слово… Олег мог сделать вид, что успокоился, а сам дождался, когда совсем стемнеет и Васек из бани к Таньке пойдет, — он и при живой жене всегда к ней ходил… А уж как померла Нюшка — так и вовсе безо всякого стыда… Ну вот, пошел, допустим, к Таньке, а тут из кустов выворачивает Олег — и давит его!

— Ага, — кивал Алексеев. — Левая нога — хрусть! — пополам. Правая нога — хрусть! — пополам… Голова как, на месте? Или откатилась?

— Шутите, шутите!

— А что еще остается? — возразил Алексеев. — Хотите, я вам расскажу, как эта ваша Клава тогда убила его? Фактов все равно нет, а почему бы и не погадать?

— Ну угадывайте! — разрешила Мария Даниловна.

— Подкараулила она его, когда он шел в баню… С медным тазом… Или у дверей дожидалась… Неважно… Темнота, ей стыдится нечего, никто не увидит… Накинулась с разборками: «Что же ты, гад такой-разтакой, к этой шлюхе шастаешь! Неужели я тебе не мила! И живем-то рядом! Перешел бы ко мне, уж как было бы хорошо! Вернись, я все прощу! У меня и изба просторнее…» Васек ей, допустим, что-то ответил, возможно не слишком грубое, отчего она возымела беспочвенную надежду и распахнула ему навстречу свои могучие объятия, надвигаясь на несчастную жертву огромным телом, дыша ядреной смесью самогона и лука… А он, скажем, отстранился… Она все не унимается… Тогда Василий продекламировал ей что-то типа: «Отстань, беззубая, твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски как известь сыплются и падают на грудь. Припомни близкий Стикс и страсти позабудь…» Хотя вряд ли, — остановил он себя. — Это же его сын в литературе разбирался? Ну все равно! Что-то аналогичное, только более низменным стилем… Прозой жизни с использованием оборотов типа «Пошел вон, грязный извращенец!». Короче, разозлил ее донельзя, лишил последней надежды… А она и решила: «Раз не мне — тогда никому!» И все! Не поинтересовавшись, молился ли он на ночь, нет ли, влезла в трактор, стоящий, естественно, неподалеку… Как говорится, любовь сэра Генри грозит бедой только сэру Генри…

— Логично, — согласилась Мария Даниловна. — Вот и я вам о том же! Я ее в числе первых подозреваемых назвала!

— А много их вообще-то? — ужаснулся Алексеев.

— Ну… — задумалась она, — так… Если не считать несчастного сына, то, пожалуй, еще два!

— Да что вы! — удивился опер. — Ну, мало того — какие страсти-мордасти в эдакой глубинке бушуют… И нате вам, вы всех запомнили — имена, характеры, мотивы, связи, явки… Делать вам нечего!

— Нечего! — послушно кивнула Сухова.

— Ну ладно, раз начали, — давайте, что ли, продолжать… Кто там у вас на очереди?

— Священник! — победно заявила Мария Даниловна.

— Священник? — переспросил Алексеев, хотя прекрасно расслышал.

— Ну да! А что тут такого? Что, священники — особенные? Почему он должен быть вне подозрений?

— А почему под подозрением? — не понимал Петруха. — Что-то у вас все под подозрением… Вот, к примеру, вы — чем занимались в ту ночь, с субботы на воскресенье?

— Я? — отчего-то смутилась пожилая женщина.

— Да, вы! — торжествовал Петруха.

— А при чем тут я?

— Мало ли? Хотите, угадаю?

— Не хочу!

— Поздно! Итак. Вы ведь несколько раз в тех краях бывали… Да-да, не отпирайтесь! Голубику собирали — это июль! Малину? Я варенье у вас ел, помню! Вот. Допустим, встретили вы этого Василия где-нибудь на болоте… Он, допустим, пер на своем тракторе, как на танке… А вы сидите себе на кочке, бидончик ягодкой нагружаете… А он едет! Все кустики, гад, потоптал! Вы разозлились, затаили злобу… Так! Скажете — нет? Ну, было такое?

— Откуда вам известно? — тихо произнесла Мария Даниловна.

— Это элементарно! Что я, деревенских не знаю? Им природа по фиг! У моей тетки в деревне местные уничтожили огромные плантации ежевики… Просто так — жгли рядом траву, чтоб лучше росла, а ягоды заодно и сгорели… Трава — это важно, корову кормить… А ягоды — на фиг они им? Ну вот. Пусть этого вам было мало для убийства, согласен. В следующий раз, предположим, этот Василий шатался в нетрезвом виде, нарушал тишину и покой… Уж я-то прекрасно знаю, как трепетно вы к тишине относитесь! «Радости жизни изведав сполна, я выбираю тебя, тишина!» Или мотор на всю ночь оставил тарахтящим, а сам спать ушел… А вы всю ночь глаз не могли сомкнуть… Ну и какой-нибудь последней каплей могло быть то, что Васек завалился на гряду, на которой вы все лето трепетно выращивали какой-нибудь чахлый кустик помидоров. Ухаживали, ухаживали, а он в одночасье все погубил… Все! Терпение ваше лопнуло, вы забираетесь в трактор и, решив поначалу просто попугать невоспитанного соседа, катите себе… Он бежит за вами… Или навстречу… Вы — прямо, на слабачка… А он не въехал в ситуацию, думал, вы свернете… А вы могли просто с управлением не справиться… И все — хрусть!..

— Да что вы! Да в самом деле! — взмолилась Сухова. — Да как же это? Да я даже не представляю, каким образом трактором управлять!

— Ну, тут много ума не нужно! Ну что? Глупо, да? А ваши версии, одна другой нелепее? Ну, что еще ваш священник натворил, а? Давайте, я весь внимание…

— Подумаешь! — пожала плечами Мария Даниловна. — Рука руку моет! Кумовство развели! Думаете, я не понимаю, что это вы из-за священника так взъелись? «Коллеги»! Ха!

— Ах так? — рассердился Петруха. — Так что вы делали в ночь с субботы на воскресенье? И не уходите от ответа! За эти пять минут перепалки вы уже должны были сочинить что-нибудь убедительное! Ну?

— А мне и не нужно сочинять! — обиженно заявила пожилая женщина. — Я прекрасно помню, чем занималась!

— Ну, чем? Чем?

— В бане была!

— Да ну? — разочарованно протянул опер. — Не могли придумать что-нибудь пооригинальнее?

— Пооригинальнее — могла! Легко! Например, что мы с Петром Эриковичем решили Хэлловин[1] отпраздновать — пусть на пару месяцев раньше, какая разница? Нам эта Америка не указ! Вычистили тыквы, сделали маски и бегали по всей деревне с горящими свечами, завернувшись в простыни! Все Коростылево нас в течение всей ночи видело, будучи глубоко шокировано нашим поведением! А убийство-то в Галкине произошло! В пяти километрах от нас! Вот и алиби! Годится?

— Н-да… — почесал голову Алексеев. — Ну а с баней — кто сможет подтвердить, что вы там были?

— Что вы себе позволяете! — вспыхнула пенсионерка Сухова.

— Ясно, — кивнул Петруха. — Ну, алиби Петра Эриковича, видимо, аналогичное?

— Естественно, — пожала плечами Мария Даниловна.

— Ну а тыквы как? Выросли? Много?

— Да ну, лучше и не спрашивайте! — печально сказала она. — Хорошо, хоть ухода они не требуют, никто с ними особенно не парился… Росли, росли, а потом вдруг все погнили…

— И накрылся ваш Хэлловин медным тазом! — засмеялся опер. — И поделом! Нечего бесноваться! Праздник-то — бесовский! Ну ладно. Переходим к духовным особам. Итак?

— Итак, — кивнула Мария Даниловна. — Сейчас в Выкрестове служит довольно молодой человек, отец Иоанн Борисович Ватманов…

— Ватманов? — усмехнулся Алексеев. — Может быть, Кульманов?

— Почему Кульманов? Вы что, его знаете? Я что, опять что-то перепутала?

— Да нет, не знаю… Просто ассоциация сразу возникла…

— Тогда и не перебивайте! Подумаешь! Тоже мне, видали, — «Петр Алексеев»! Да такой революционер был! Ну и что? Я что, хоть раз вас этим попрекнула?

— Ну попрекните, — ухмыляясь, разрешил опер. — Может, легче станет.

— Да ну вас! — стараясь не раздражаться, Сухова продолжала рассказ: — Человек он, как я уже сказала, молодой. Неженатый, но и не монах, а этот, вы, кажется, термин такой произносили…

— Целибат, — разъяснил Алексеев.

— Верно! А я все не могла вспомнить! Народ его «целибатором» называет — ну, по типу «элеватор», что ли?

— Возможно. И это кажется вам подозрительным? Отчего, мол, молодой, а с женщинами завязал? А, понимаю, понимаю! Сейчас передадите какую-нибудь деревенскую сплетню, ну что-то вроде противоестественной тяги отца Иоанна к мужчинам, в числе которых и был покойный Василий? Нет? Что тогда еще?

— Полно вам, Петр Алексеевич! — пожурила его собеседница. — Все-таки речь идет об убийстве! А вы все шутите…

— Ну а откуда вы уверены, что об убийстве? — возразил Алексеев. — Вы же сразу уехали, так? А что, если вскрытие обнаружило, что Васек просто напился до чертиков, заснул, замерз? Или сердце прихватило прямо на дороге?

— Ну… — развела руками Сухова, — ну откуда мне знать? Может, и так… Но что мне мешает просто размышлять на эту тему? А вы все-таки специалист, мало ли — подскажете…

— Ну ладно. Продолжайте свое дилетантское расследование! — снизошел Петруха. — Какие проблемы были между покойным и священником?

— Да вот, представьте, были! Василий наряду с коммунистами всегда попов ругал — всех вообще и конкретного в частности. Был ярким антиклерикалом.

— А, «опиум для народа» и все такое?

— Точно. Космонавты, как ему было известно, Бога не встретили, и это его обнадеживало, было важным аргументом…

— То есть он постоянно вел диспуты с батюшкой?

— Какие там диспуты! — замахала руками Мария Даниловна. — Он более решительно действовал. К тому же ему не давала покоя мысль, что все попы — бездельники, тунеядцы, мироеды, кровососы, ну и так далее… Мол, бабки им последнюю копейку несут, а он еще глумится над ними…

— Как это — «глумится»?

— Ну, рассказывают, что этот отец Иоанн — человек своеобразных взглядов. Он обожал в проповедях говорить о суетности земного, бренности материальных благ…

— А что, есть другое мнение? — улыбнулся Алексеев. — Может быть, кому-нибудь удалось не умереть? Ну, кроме Вечного Жида, так это легенда… Или возможно унести с собой в могилу квартиру, машину, золото? Я, по крайней мере, о таком еще не слышал…

— Во-во! Все вы одним миром мазаны! — воскликнула Сухова.

— Понятно — одним! — усмехнулся Петруха. — При крещении каждого человека мажут миром. А миро — это же не одеколон какой-нибудь, вроде бы и один, да сортов много… Миро таинственным образом изготовляется раз в году Православным Патриархом. Оно по определению всегда одно и то же!

— Пошло-поехало! — сердито сказала Мария Даниловна. — Чего ж он тогда такой меркантильный, а? Ладно, не забывал в конце проповедей напомнить, что церковную десятину еще никто не отменял, потому десятую часть своих нищенских пенсий старушки непременно должны ему жаловать, а также десятую часть свободного времени пахать на его огороде… Так еще и вел просветительскую работу о своевременном завещании недвижимости, а впрочем, и движимости — ему! И до того доходило, что набожные прихожанки там сплошь да рядом доживают свой век в уже не своих, а будущих церковных домах, обделив прямых, родных наследников… Так, одна особо рьяная женщина подарила церкви пожарную машину!

— Пожарную машину? Зачем? Там что, пожары часто?

— Часто! Но это уже другой вопрос! Спросите лучше — откуда у нее машина?

— Да, действительно, а откуда?

— Вот смеху — представляете, недавно, когда кончилась наконец-то советская власть, началась так называемая перестройка…

— Я в курсе! — перебил ее Петруха.

— Ну что вы, в самом деле! С мыслей сбиваете! Ну вот. Стали совхозы ликвидировать, а имущество совхозное делить по паям. Люди-то хотели денег, но их не было, поэтому пришлось брать то, что было. Кому трактор достался, причем на несколько дворов один, и тот в нерабочем состоянии, а этой вот женщине — пожарная машина. Ну зачем ей она — понятно, незачем. Можно, конечно, огород поливать, только уж больно хлопотно, по старинке-то проще… Вот она ее и подарила! А этот наш бессребреник не постеснялся, взял…

— Ладно, оставьте ваши морали! Не хватало еще вновь пуститься в пространные рассуждения о падении нравов… Вы что-то упомянули о частых пожарах?

— Вот тут-то собака и зарыта! Василий, по-видимому, был могучим пироманом — не раз грозился поджечь церковное хозяйство!

— Да что вы?

— Да! И не только грозился! Он даже отсидел как-то пятнадцать суток за неудачный поджог поповского дома…

— А почему «неудачный»? Своевременно пресекли?

— Да нет! У попа-то дом — каменный! Тоже мне: «Собирайте сокровища на небесах»! А себе эдакую махину отгрохал — из Галкина видать!

— Любой дом непрочен, если в небе сталь! — покачал головой Петруха, всю жизнь мечтавший о собственном каменном доме. — Ну а почему бы священнику не заявить в органы, что ему постоянно угрожают?

— Да заявлял он! — со смехом ответила Мария Даниловна. — А толку-то? Васек с участковым местным — лучшие собутыльники! И все, как это вы любите говорить, претензии к советской власти?

— К ней самой! — кивнул Алексеев.

— Да, и тут надо добавить, что Васек еще лет десять или пятнадцать назад даже сидел, и как раз в связи со своими взглядами!

— Как демократ? Политический диссидент?

— Как же! — усмехнулась Сухова. — За нападение на предыдущего священника! Напился как-то и бросился на того с ножом! К счастью, обошлось без жертв, но тот быстренько унес из деревни ноги, и несколько лет никто вообще не служил… Потом Васек вышел, а здесь уже новый служит — молодой, крепкий… И начались его антипатии сначала…

— Бедненький! — вздохнул Алексеев. Мария Даниловна не стала уточнять, кто именно из них бедненький, и бойко продолжала:

— Тут я перехожу к самому главному!

— Ну наконец-то! — вздохнул Петруха.

— Итак, — не замечая яда в его голосе, говорила Сухова, — буквально накануне гибели Василий все-таки осуществил свои желания! Поджег-таки одну церковную постройку!

— Совсем бедненький, — покачал головой опер.

— Да почему? — потеряла терпение пожилая женщина. — И кто?

— Василий!

— Почему?

— Ну как же? — сокрушался Алексеев. — Ладно, поджег — построить можно… Как же это он не понимал, что сам собирает горящие уголья на свою грешную голову! Провести жизнь в такой нелепой борьбе — а результат? Где он теперь? В аду! Ему даже отпевание не поможет!

— Во-во! Так отец Иоанн и сказал! — удивленно согласилась Мария Даниловна. — Ну отчего же это вы все знаете?

— Работа такая, — загадочно ответил Петруха.

— Он даже отпевать его отказался, ну слыханное ли дело? Как же так можно — последний долг… Жена Василия всю жизнь в церковь ходила, свечки ставила… Доход тем самым укрепляла… А он уперся и ни в какую! Не буду, говорит, отпевать, и все! Мол, не христианин он! Мало ли что крещен в детстве!

— Понятное дело! — пожал плечами Алексеев. — Если человек всю жизнь с церковью боролся, что же он хочет от нее после смерти получить?

— А прощение? — язвительно заявила пенсионерка Сухова.

— А каноны? — парировал опер. — По канонам церкви, отпевают только ее членов, а Василий ваш никак в них не годится… Так? Как раз наоборот, отец Иоанн достаточно трепетно и совершенно правильно относится к церковным правилам… Другое дело, что нигде их уже не выполняют, поэтому по-человечески он, в принципе, не прав, тем более деревня, всё на виду… Ладно, так что же это вы думаете: раз Васек поджег дом — батюшка его за это и тюкнул? А после еще и отпевать отказался? Круто! Ничего не скажешь!

— Отказался, потому что бессовестный! А тюкнуть тоже мог случайно… Все эти годы Василий угрожал ему, строил, можно сказать, козни… Только отец Иоанн, не в пример прошлому своему коллеге, парень крепкий, спортивный — не где-нибудь, а в Институте физкультуры раньше учился! Профессиональный спортсмен! Правда, в деревне этому долго не верили: местные Майки Тайсоны все лезли к нему силушкой помериться… Но со временем поняли, что кишка тонка против его приемов, напрямую не приставали — разве что исподтишка пакости строили…

— Что это вы все во множественном числе? — подозрительно вопросил Алексеев.

— Да один, что ли, Васек попа не любил? Никто его там не любит!

— Несчастный! Одинокий! — притворно всхлипнул Петруха.

— Ну, вовсе не одинокий! — заступилась за батюшку Мария Даниловна. — Это мужики его не любят!

— А бабы? — поднял брови опер.

— А бабы — любят!

— Нелепо как-то звучит применительно к священнослужителю, вы не находите? — улыбнулся Петруха.

— А он сам не находит?

— Что вы хотите сказать?

— Ну, мне-то все равно, я хоть и не атеистка, положим, но до посещения служб еще пока, уж извините, не доросла… Но вот отчего у него прихожане все только одного пола? Прекрасного?

— Ну, это вполне понятно, — попытался объяснить Алексеев. — В деревне же и без того мужчин не много, а пожилых и вообще по пальцам можно пересчитать — война…

— Ну, о пожилых и речи нет, — повела плечом Мария Даниловна. — А отчего, позвольте вас спросить, молодые к нему ездят? Пачками? Стайками?

— К нему? В такую-то даль?

— Да! Что ни выходные — непременно группка барышень, на каблучках, под зонтиками, в газовых косыночках… Ковыляют по болотам — смех! Иные и подолгу живут — работы много, сами знаете, огород, куры, да еще в хоре поют… Я зашла, послушала — пищат, как мыши!

— Ну, отчего пищат — извините, не в курсе… Ну и то, что ездят, — не так уж удивительно. Сейчас это довольно распространенное явление. Ищут духовности подальше от города, мол: дальше — чище… Я и сам слыхал, как одна рафинированная барышня своего духовника характеризовала примерно так: «Спиритуальный…» Эдаким томным голосочком… Может, он светило православия!

— Не знаю, какое место он в православии занимает, — сердито возразила пенсионерка Сухова, — а в деревне он — бельмо на глазу! Прямо патриархальная идиллия: то он с одной духовной дочерью вечерком раков идет ловить, то с другой — за грибочками… Я-то не осуждаю, упаси Боже! Просто в деревне, где все на виду, вроде большой коммуналки, людям скучно, они все на себя примеряют… Нет, на здоровье! Может, он и на самом деле в лесу грибы ищет, не знаю, а деревенские просто уверены, что он за иными удовольствиями в лес удаляется!

— Эх… — тяжко вздохнул Петруха, но не стал комментировать. — Выходит, деревенские ему завидуют?

— И завидуют, и злятся — это какое же несоответствие слова и дела! В проповедях одно, а в реальности… Даже взять хоть этот поджог! Сожгли-то не что иное, как дом, где эти самые девицы останавливались на ночлег!

— Интересно…

— Да вряд ли! Просто проще всего поджечь было! Изба старая, ветхая… Особого труда не надо…

— Но, выходит, точно и не известно, кто именно поджег? Кто угодно из завистников мог? — предположил Петруха.

— Выходит, — кивнула Сухова. — Но скорее всего все-таки Василий… Он же огнем бредил!

— Ну хорошо. Тогда вот как могло быть тем трагическим вечером, — начал гадать опер. — Встретились случайно отец Иоанн и Василий. Мужик по пьяни начал попу угрожать. Тот поначалу реагировал спокойно или напоминал о своих бойцовских качествах… Васек все заводился… Потом намекнул или даже похвастался уничтожением недвижимости, принадлежащей церкви… Отец Иоанн вспылил… Но руки все же не поднял. Вспомнил о девятом правиле Двукратного Константинопольского собора, карающем священнослужителя извержением из сана за рукоприкладство… Но слово за слово, то да се… Василий выхватывает бутылку и пытается ударить ею батюшку по голове… Тот уворачивается, заламывает обидчику руку… Васек принимается тузить его по крепкому мускулистому телу… Священник терзается: уложить ли врага одной левой, благо перевес сил явно налицо, а окружающая темнота и непросвещенность возможных свидетелей в вопросах церковных канонов позволят сойти этой драке с рук, или же остаться верным своему призванию, не нарушить пусть даже такого, казалось бы, нелепого, но все же правила, ведь Бога-то не обманешь! Отец Иоанн честно рассудил, что после избиения неверного, нанесшего обиду, он все равно перед Богом уже не священник. Он оставил Василия и поспешил удалиться. Но он ошибся. Как он глубоко ошибся! Непротивление злу насилием — идея неблагодарная, особенно в наши неспокойные дни! Ослепленный яростью, Васек бросается ему вдогонку. Оглянувшись, отец Иоанн моментально решает во что бы то ни стало не принимать боя, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы… Он пускается наутек, из всех своих спортивных сил. Но у врага открылось, казалось бы, второе дыхание: он преследует свою кроткую жертву, размахивая ломом, палкой — да мало ли чем? Впереди замаячил темный силуэт трактора… Батюшка вскакивает внутрь, заводит его… Пытаясь остановить беглеца и одновременно угонщика, Василий подскакивает слишком близко, но теряет равновесие и падает… Гусеницы… Или колесный трактор? А, неважно… Гусеницы неумолимо нависают над упавшим преследователем… Отец Иоанн изо всех сил старается остановиться, развернуться… Но не успевает… Хрусть! Хрусть! Чав! Чав! Священник поспешно ретируется… Топит горе в вине… Или не топит… Ну а остальное — меловой контур и прочее — вы знаете…

— Складно звоните, — оценила рассказ Мария Даниловна. — Здорово! Мне понравилось!

— Спасибо, — засмущался опер.

— А как же тогда с четвертым подозреваемым? Даже нелепо как-то, сравнивая с вашими животрепещущими подробностями…

— Ничего, давайте все-таки сравним! Рассказывайте! Кого еще вы там подозреваете?

— Ну… В общем, Толик — сын Васька — ходил к одной женщине… Она в Ширяеве живет…

— Ширяево? Славненько! — усмехнулся Петруха. — А это еще где?

— Километрах в полутора от обоих населенных пунктов… Она довольно населенная, там еще какие-то остатки МТС сохранились…

— Чего-чего? МТС-то тут при чем?

— Вы правы, совершенно ни при чем! Короче, женщина-то эта — Верка Колиха…

— Какая Верка? — не понял или не расслышал Алексеев.

— Ну, Колиха! Чего тут неясного? Там же, если по фамилии, все сплошь или Ивановы, или Ширяевы… Запутаешься, о ком идет речь… Всех женщин, естественно, зовут по мужу. Муж Вася — жена Васиха, Коля — значит, Колиха… А у мужиков, чтоб путаницы не было, прозвища. Так и живут, и ничего, понимают друг друга…

— Ну, так Колиха… — напомнил Петруха.

— Ну вот. Ходит Толик к ней. Казалось бы, ладно, дело молодое… Только Коле, мужу ее, это как-то не по душе было… Отсталый человек! Устраивал жене скандалы, бил ее, Толика бил… Они вроде бы прекращали встречаться, а потом кто-нибудь случайно замечал их вместе — далеко в лесу или в чужом хлеву… Ну неважно. Я до этих подробностей не охотница. Дело в другом — Колька неоднократно грозился отомстить Тольке, но если бы он его просто убил — все бы сразу на него подумали. Кто же еще? Все остальные к Толику хорошо относятся… Вот он и придумал! Убил отца — все сразу заподозрят сына, особенно учитывая напряженные отношения между последними, не говоря уже о легендах, царящих в этой местности… Толика посадят лет на…

— На пятерку! Вряд ли больше! — разъяснил опер.

— Ну, он-то мог этого и не знать! Думал, что упекут соперника аж на всю катушку… А потом, возможно, учитывал моральный фактор: дескать, не удалось кулаками жену к супружеской верности склонить, так, может, она на уголовника перестанет заглядываться?

— Ну хорошо, это все предположения. А есть ли какие-нибудь факты, подтверждающие их реальность?

— Есть! — воскликнула Мария Даниловна. — Как раз накануне, в пятницу, Верка Колиха ездила по делам в райцентр. Колька проводил ее до остановки, посадил в автобус, убедился, что Толик не едет… А тот — вот хитрец! — не поленился пешком пять километров прошагать, сел на следующей остановке… Что они вдвоем в городе делали? А?

— Вы меня спрашиваете?

— Да нет, это я так, риторически… Короче, языки длинные, до Кольки это, естественно, дошло… Он понял, что его прежние методы убеждения не достигают цели, и перешел в наступление…

— Но все равно, — покачал головой опер, — пусть ревность, бесспорно, свирепое чувство, все же как-то невероятно, что он пойдет и запросто невиновного человека убьет, чтоб другого, виновного, урыть…

— Да, но тем самым вечером его видели возле трактора!

— Да что вы?

— Да! Нюшка Васиха возвращалась от соседей с молоком — она сама свою корову сдала, старая, сил уже нет скотину держать…

— Погодите… Что-то я запутался… Нюшка Васиха — жена Василия. Покойного. Так он же сам, кажется, вы говорили, вдовец?

— Нет! Покойник — да, давно вдовец, так он — не Вася, а Васек! Его жена была Нюшкой Васьковой!

А Нюшка Васиха — жена другого деревенского Василия, тоже, как и тезки, Иванова, поэтому и звали их чуть иначе — Вася Иванов и Васек Иванов…

— Бр-р-р! Совсем вы меня запутали! Дурдом какой-то! Что ж там, одни Васи да Нюши?

— Ну да! Почти так! А как же они должны зваться? Ведь, сами знаете, в деревне до сих пор по святцам называют… Василий сколько раз в году выпадает?

— Двадцать пять! — на секунду задумавшись, сообщил Алексеев.

— Вот именно! А Анна?

— Пятнадцать!

— То-то! Даже если в какой-то день несколько различных имен, все равно выберут или Василия, или Анну — и красиво, и дедов-бабок так же звали…

— Логично, — согласился Петруха. — Допустим, родились вы… ну двенадцатого июня… На этот день выпадает память девяти мучеников Кизических: Феогнида, Руфа, Антипатра, Феостиха, Артема, Магна, Феодота, Фавмасия и Филимона, а также святых Мемнона, Диодора, Родопиана и Василия… Так что, как видите, «при всем богатстве выбора другой альтернативы нет»! Быть вам Василием!

— Мне?

— Ну, не вам, а рожденному двенадцатого июня…

— Так… Однако мы увлеклись, — заметила Сухова.

— Точно, — покачал головой Алексеев. — Меньше надо детективов читать. Что-то вы говорили о свидетельнице…

— Да-да! — откликнулась Мария Даниловна. — В общем, Нюшка Васиха поздно вечером видела, как Колька шастал возле Васькова трактора!

— Интересно… А что он там делал, неизвестно?

— Конечно, нет! Темно… Фонари же там не горят… А она и так совсем плохо видит, даже две пары очков на носу…

— Хороший свидетель! — кивнул опер. — Необычайно ценный! А откуда вообще уверенность, что это был именно Колька, а не кто иной?

— Да нет, она, кажется, парой слов с ним перекинулась… Так, ни о чем… Поздоровалась…

— Совсем ни о чем?

— Ну, он какую-то ерунду спросил, типа: «Не видела ли ты Васька?»

— Действительно, совсем ерунда! — хмыкнул опер.

— А она ответила, что самого не видела, но заметила лучик фонарика в направлении от Васьковой бани к его же дому… Значит, он уже помылся и шел домой…

— Да, пустяки! Ненужная информация! А может, это сын помылся?

— Ну, может, сын! Я-то откуда знаю?

— Понятно… Значит, Колька проявлял интерес… — задумался Алексеев. — Тогда все очень даже укладывается в нашу схему. Забирается это он в трактор, поджидает свою жертву и давит ее…

— Вот именно! А посадят все равно сына! Хотя вон сколько человек с тем же успехом могло осуществить свои черные замыслы! — расстроенно воскликнула пенсионерка Сухова.

— Ну и к чему же мы пришли? — размышлял Петруха. — Давайте повторим все сначала. Первое — ревность отвергнутой дамы. Видеть-то ее никто не видел на месте преступления, но зато в пользу нашего предположения говорит ее крутой характер и могучее телосложение, что, естественно, никакой, даже косвенной, уликой не является, однако характеризует обладательницу этих качеств как человека далеко не робкого десятка, готового с кулаками отстаивать свои права. Так. Но эта версия все же кажется мне наименее убедительной. Далее — председатель сельсовета. Здесь наши действующие лица не сошлись во взглядах, к тому же оба были изрядно нетрезвы. Это плюс. Плюс — нам, минус, естественно, — им обоим. К тому же Олега Михалыча, кажется, слышали как раз в тот вечер — спорили, ссорились они. Это еще один плюс нам и еще один — огромный — минус ему. Так. Возможно, вполне возможно… Ну, священника все же я напрочь отметаю, как невозможное по определению…

— А я нет! — сердито заявила Сухова. — Принципиально!

— Ну и останемся каждый при своем мнении, — пожал плечами опер, — что это меняет? Ладно, и теперь наш четвертый подозреваемый — Николай. Выглядит все, конечно, наиглупейшим образом, прямо как в мексиканских мыльных операх, но народ наш любит их, вполне может приколоться и претворить в жизнь… Но, опять же, зачем он крутился возле трактора? Василия искал? Вряд ли случайно…

— Да! — поддержала его мысль Мария Даниловна. — Не погибни Васек после того — не было бы в этом ничего странного. Колька мог его разыскивать, ну, допустим, желая вернуть что-то ранее одолженное или же с целью, наоборот, попросить что-то… Кто знает? Но нет! Утром, чуть только холодно и ярко засияло на востоке над тяжелыми свинцовыми тучами на жидком голубом небе солнце, а из-за этих туч медленно выплыли хребты снеговых гор-облаков, бегущих низко и быстро, стремительно, точно дым, затуманивая солнце…

— Чего-чего? — поморщился Петруха. — Вас опять на лирику потянуло?

— Извините… Короче, рано утром уже обнаружили мертвого Васька, в грязи развороченной тракторами деревенской дороги…

— Постойте, постойте! — поднял руку Алексеев. — Погодите. Мы же еще само место преступления внимательно не осмотрели… Вашим пытливым глазом, конечно… Ну, описывайте!

— Что описывать? — замерла Мария Даниловна, не слишком пристально в свое время изучившая место преступления и теперь напряженно вспоминающая.

— Ну как там все вокруг трактора выглядело? — раздраженно спросил опер. — А то что это — вы только про людей запоминаете? Маловато для расследования. Даже дилетантского. Подумайте! Возьмите хоть Шерлока Холмса! С чего он начинал любое расследование? Сразу же, на четвереньках, прочесывал всю местность, рассматривая следы, собирая разные там всякие окурки, кусочки ниточек и тому подобное…

— Ну, на четвереньках! — возмутилась Сухова. — Я, знаете ли, не так много запасной одежды в поездку взяла! А вот интересно, в рекламах как-то не слыхала… Борщ, знаю, «Ариэль» отстирывает… А вот коровий навоз? Бараний? Овечий? Не знаете? Я вот тоже. Поэтому насчет четверенек — это уж увольте. И насчет окурков — также. С утра там вся деревня топталась, а уж вредят здоровью там буквально все! Никто легкие не бережет — да и зачем? Воздух и так кристально чист… В отличие от земли, покрытой… Да чем только не покрытой!

— Ясно, — погрустнел Петруха.

— Какие же тогда можно сделать выводы? — с трепетом спросила Мария Даниловна.

— Выводы, выводы… — почесал голову опер. — Спросите что-нибудь полегче! Ну ладно, попытайтесь хотя бы вспомнить, какая там дорога.

— В каком смысле какая?

— Грунтовая?

— А что называется грунтовой?

— Как это? Вы не знаете?

— Нет, ну, наверное, видела сто раз, но не представляю, какое название каждой из дорог полагается… Какие они хоть бывают?

— Ну разные. Не так уж и много: асфальт, к примеру…

— Нет, понятно, не асфальт…

— Бетон?

— Конечно, нет…

— Щебенка? Это, — пояснил Алексеев, заметив на лице собеседницы как искреннее желание помочь, так и выражение полнейшего недоумения, — когда все засыпано мелкими камешками… Тележку, например, неудобно катить — все время о камни тормозится…

— Нет, не щебенка… Просто плотная грязь…

— Вот и выходит, что грунтовая! Широкая?

— Ну… так…

— Машины по ней ездят?

— Не видела! Там ни у кого машин нет! Вот трактора — да, ездят постоянно, все разворочено… Хотя теперь припоминаю: там, уже где-то возле церкви, действительно асфальт — планировали некогда соединить деревни хорошей дорогой с сельсоветом, да не успели до перестройки, так все и брошено… А один участок там вообще потешный! Представляете, рабочие все подготовили к укладке асфальта, утрамбовали, разровняли — и в связи с окончанием рабочего дня прекратили свою деятельность… А поздно вечером кто-то из деревенских, весело проведя время, отправился домой на тракторе, плуг у которого был почему-то опущен… Ну забыл мужик, не обратил внимания! До того ли ему было — старался в дерево не впилиться… И перепахал километра два подготовленной дороги!

— О времена, о нравы! — покачал головой Алексеев.

— Ну да! Так с тех пор на дороги там и махнули рукой…

— Да бросьте вы! А с каких пор по всей России на дороги рукой махнули? Кроме трассы Москва — Питер, нигде больше и ездить нельзя…

— Да… Бесхозяйственность, — поддакивала Сухова. — Претензии к советской власти!

— Итак, — поморщился Алексеев. — Старая, разбитая тракторами грунтовая дорога в Галкине…

— Угу, — согласилась Мария Даниловна.

— Колеи глубокие?

— Колеи… колеи… — наморщила она лоб. — Да, верно! Особенно, кажется, правая!

— Так-так-так… — размышлял Петруха. — А тело валялось… Где?

— Сейчас… — Сухова закрыла глаза, воссоздавая в памяти место происшествия с максимальной точностью. — Так! На левой колее, точно!

— Да? Это интересно… — протянул опер.

— Интересно? — встрепенулась пожилая женщина. — Вам что, уже ясна картина преступления?

— Абсолютно не ясна! — воскликнул Алексеев. — Давайте вспоминать дальше. Трактор все-таки какой? Колесный, гусеничный?

— Гусеничный.

— Хм. А вот скажите, там случайно рядом с левой колеей камешек не валялся?

— Ну, если вы это называете камешком…

— Продолжайте, продолжайте! — загорелись глаза у Петрухи, что, впрочем, за темными стеклами очков осталось незаметным.

— По мне, так это целый валун!

— Да? Как на картине «Витязь на распутье»? Налево пойдешь…

— Ну, не прямо такой… Ну, где-то с чемодан, думаю…

— Хорошо. Очень хорошо. А не заметили ли вы там ломика?

— Представьте себе, заметила!

— Что, лежал лом?

— Да, лежал! Только недолго — сперли сразу… А что тут такого? — недоумевала Мария Даниловна.

— Да так, ничего… — неожиданно засмеялся опер. — Н-да-с… А в колее выемки не было?

— Была, — подумав, сообщила та.

— То есть камень, похоже, был вынут из колеи?

— Похоже… А что?

— Милейшая! Да будет вам известно, что гусеница трактора, наехав на большой камень, будет прокручиваться, не имея возможности сцепляться с землей и двигать вперед то, что, по замыслу конструкторов, она призвана двигать, то есть трактор…

— Вы уверены?

— Уверен? Ха! Это же… ну как колесо на льду — скользит, прокручивается… В данной ситуации трактор должен был бы завертеться на одном месте, но, по всей видимости, правая колея была настолько глубока, что не позволила ему совершать головокружительные повороты на одном месте…

— Ну ладно, мне надоело! При чем здесь все это?

— Да при том, уважаемая, что в этом-то все и дело!

— Да что вы?

— Да! Покойный, по недостаточно трезвому состоянию, не догадался заглушить двигатель трактора и полез выковыривать ломом камешек, который вы называете валуном… Это, к его великому сожалению, которого ему уже не суждено испытать, ему удалось. Итогом же сей операции явилось раздавленное тело хмельного тракториста, возлежащее на пустой осенней дороге, бурой лентой бегущей среди деревушек, все понижаясь с полями и поднимаясь с пригорками, теряющейся где-то далеко в лесах и болотах…

— Так себе из вас Бунин, — пробурчала под нос Мария Даниловна.

— Ну извините, — развел руками Алексеев.

— Что же, выходит, я это все зря расследовала?

— Выходит, — улыбнулся опер.

— Нет, ну как же? — возмутилась она. — То есть ничего не было? Не было ревности Клавы, идейности Олега Михалыча, мстительности священника и интриг Кольки? Ничего этого?

— Ну почему же, — утешал ее Петруха. — Этого-то добра — сколько угодно. Вы собрали интересный материал, много узнали о незнакомых вам прежде людях… Это же само по себе трудно и достойно уважения!

— Ну и что? Ведь зря! Ну скажите — зря?

— Зря! — кивнул опер. — Но вы же не виноваты! Я, скорее, виноват — с самого начала надо было с конкретного начинать, а не слушать ваши психологические изыски…

— Невольное самоубийство, — тихо произнесла пенсионерка Сухова.

— Да. Невольное. Значит, в принципе, ну теоретически, его все-таки можно отпеть, — снизошел Алексеев. — Член церкви, не член церкви, а родственникам всяко легче, когда они могут на всю катушку свой последний долг выполнить…

— Значит, Толик невиновен? — просияла Мария Даниловна.

— Однозначно! — уверил ее Алексеев.

— И то хорошо! — весело сказала она. Оживленный до того разговор как-то сам собой прекратился, собеседники подняли головы и огляделись вокруг.

— А трамвая так и нет! — первой сказала Мария Даниловна. Петруха подумал то же самое.

— Ну, я пойду домой, что ли? — Она почувствовала себя как-то неуютно.

— Да и я тоже… Все равно опоздал, куда собирался, — печально сообщил Алексеев. — А чего они не ходят, вы не знаете?

— Нет, не знаю… Вот гады! Во всем цивилизованном мире на каждой остановке бы транспаранты висели: мол, с такого часа по такой прекращается движение трамваев по такой-то причине…

— Вот именно по «такой-то»! Эпитет подберите сами! — невесело усмехнулся опер. — А у нас полдня можно простоять…

— Да мы, похоже, и простояли, — хмыкнула Сухова.

— Да… вот государство… сволочное, — качал головой Петруха. — Имеют нас, как хотят…

— Претензии знаете к чему? — напомнила пенсионерка Сухова, уже уходя.

— Увы, — кивнул ей в ответ Алексеев и зашагал в противоположном направлении.

Сытно поужинав, Людмила убрала все съедобное, с ее извращенной точки зрения, в холодильник. Она равнодушно бросила взгляд на прочие останки убитого, вымыла нож и задумалась.

«Надо уничтожить все следы, — приняла женщина мгновенное решение. — Никто, кажется, нас вместе не видел! Был, конечно, риск, что эта дура… как ее там? Нина Санна, что ли? Вечно из окна торчит… Пенсионерка… Делать нечего… Хорошо, мы вчера поздно шли… Спала уже, наверное… Мне свидетели ни к чему… Хотя, конечно, невозможно мне ничего определенного пришить… Поди еще докажи — я или не я всех этих мужиков… Но береженого, как известно… Эх… Теперь, как всегда, проблема избавляться от тела… Устала, голова уже не варит… Хорошо, во времени я не ограничена! Завтра соображу, что там у нас на очереди… Видно будет!»

Но оставлять на виду неприятные останки все же не хотелось. Ей было противно дотрагиваться до мертвой, уже холодной кожи, и, превозмогая отвращение, Люда вынесла голову, брезгливо держа пальцами за волосы… По коридору потянулся кровавый след…

Она бросила голову малознакомого ей Саши в ванную, открыла воду и, куря, безразлично наблюдала, как кровь утекает в трубу…

…Зазвонил будильник. В первое мгновение, еще не окончательно расставшись со снами, Люда, сощурившись, с недоумением взирала на циферблат, пытаясь сообразить, отчего часы заведены на много ранее обычного времени, но, сразу же вспомнив удачу вчерашнего вечера, довольно ухмыльнулась и, мгновенно проснувшись и полностью придя в сознание, вскочила с кровати. Приведя себя в порядок, женщина упаковала отрезанную голову в плотный непрозрачный полиэтиленовый пакет, крепко его перевязав и с удовлетворением отметив, что влага высохла и голова практически сухая.

«Никто ничего не заподозрит… — подумала она, раскрыв блокнот с какими-то своими записями. — А ведь бывают же идиоты! Нет, я просто не понимаю, как такое возможно! Убить-то ничего, у всех ума и силы хватает… А вот потом… Придурки! Сами себя с головой урывают! То тащат в сумке части тела, а оттуда кровь всю мостовую заливает… А то… где же это я ну буквально на днях, что ли, читала? Какой-то алкаш пришел в гости к таким же выродкам-алкашам… Ну они, понятно, повздорили… Как это всегда у быдла бывает… Не то бабу, не то бутылку не поделили… Хозяева квартиры убили гостя, а потом задумались, чего бы это с ним дальше делать? Козлы… И ничего умнее не придумали, как выносить по частям на ближайшую помойку! Они бы еще в мусоропровод спустили! Видимо, просто дом не оборудован, а то так бы непременно и поступили бы! Ну где у людей мозги? Говорят, в голове… Не знаю, как-то пока трепанацией не занималась… Может, попробовать как-нибудь? На досуге? Говорят, деликатес? Ладно, это все потом… А эти явно пропили свои мозги… И этот, вчерашний… Витя? А, нет, кажется, Саша… Бутылку принес… Девушку соблазнять! Ха-ха-ха! Пошел ты со своей бутылкой! — Она встала и, резко отбив о край раковины горлышко, выпила спиртное. — Ненавижу пьянь! Ладно, а вот те пьяные идиоты бросили в свою помоечку руку или ногу… не помню уже… И пошли куда-то… отсыпаться, что ли? Точно, так рядом с трупаком и возлежали! Никуда, мол, он не денется, так по частям и собирались в течение дня выносить… А милиция-то тем временем отчего-то не дремала! Отчего бы? Хрен с ней… В общем, быстренько в помойке частицу нашли, опросили дворников или кого-то там еще на предмет криминогенности ближайших жильцов… Вычислили этих алкашей. Заявились… И сразу же обнаружили остальные фрагменты! Дело открыли — дело закрыли… Мигом… Возбудили — удовлетворили… Не отходя от помойки… Как все просто! Не-ет, голубчики, со мной такое не пройдет! Не на такую дуру напали! Да и не напали еще! Эх, жаль, повязали Игорька-дурачка, теперь на улицу Ленсовета как-то опасно подкидывать… Еще заподозрят что-то неладное, начнут соображать, что нужно в других районах разыскивать… На меня еще выйдут… Как? А хрен их знает, лучше не светиться… Мало ли до каких достижений экспертиза дошла? Может, у покойников в глазах последние кадры жизни отпечатываются? То есть мое лицо… Вряд ли, чушь, конечно, фантастика… А все же… Я что-то такое читала… Нет, надо действовать наверняка! Тише едешь — дальше будешь… Хотя с Ленсовета все же обидно… Очень оттуда до работы удобно добираться… Но нет, Московский район теперь надолго закрыт для заметания следов… Где еще я давно части не оставляла?.. Так, вот схема… Можно в Веселом Поселке… Давненько я туда не подкидывала… Нет, черт! Мало времени, могу на работу опоздать… Незачем… Можно, пожалуй, на Васильевский — туда, к Приморской, зарулить… Хотя… дважды за один год… Не стоит… Что же это город такой маленький! Свой район всяко отпадает, а те, где давно не была, все один другого дальше… А с нашим транспортом связываться… О! Ничего себе! Так я же в Октябрьском еще… это что же — ни разу? Вот это да! Как же я его упустила? А, ну он такой дурацкий, одна станция метро на весь район… И та на самой его границе… На Гороховой уже Куйбышевский начинается, а там я в последний раз оставляла; значит, как выйду со станции, нужно сразу влево двигать… А оттуда — ничего, должна успеть… Пересадочку придется сделать… Ладно, заметано! Вперед — на площадь Мира!»

— «Сенная»! Следующая станция…

Никто, как всегда, не обращал никакого внимания на полную, с угрюмым прыщеватым лицом и с набитой сумкой в руках молодую женщину, быстро вбежавшую на эскалатор и так же поспешно выскочившую на людную площадь. Окинув пространство беглым взглядом, Люда, вклиниваясь в толпу праздно и по делу шатающихся горожан и гостей города, стремительно побежала по намеченному маршруту. Дойдя до ближайших жилых домов, она в недоумении остановилась: никаких признаков мусорных бачков не было и в помине. Лицо ее приняло задумчивое выражение, но она устремилась вперед, пересекла Московский проспект и продолжала двигаться по Садовой улице, внимательно заглядывая в каждую подворотню. Она все углублялась и углублялась в недра бывшего Октябрьского — ныне Адмиралтейского — района, не ведая о том, что еще несколько лет назад администрация города решила осчастливить, вернее, «осчастливить» его обитателей снесением с лица земли всех помоек. Виной тому было расположение на данной территории здания мэрии, работникам которой, очевидно, претило лицезрение, равно как и обоняние, отходов жизнедеятельности петербуржцев. Несчастные жители Октябрьского района однажды обнаружили в своих почтовых ящиках загадочные листовки-опросники, где власть имущие интересовались, желали бы жители или нет, чтобы мусор вывозили на машинах в строго отведенное время. Абсолютное большинство населения, разумеется, отвергло эту идею как посягательство на свое свободное время и ущемление прав. Но никого это, понятно, не смутило, и в еще один, далеко не прекрасный, день на двери каждого подъезда появилось извещение о том, что по инициативе администрации, а также в целях борьбы за чистоту города машина будет забирать мусор дважды в день. Первое время люди возмущались, потом, естественно, привыкли, как привыкают они теперь ко всему. Лишь отдельные несознательные личности продолжали упорно выкладывать отходы туда, где, как они еще помнили, некогда красовались мусорные бачки… Но в основном все законопослушные граждане, не желая засорять родной город, а возможно, напуганные колоссальных размеров штрафом, грозящим нечистоплотным грязнулям, причем чуть ли не каждые полгода дворники мелом приписывали на стене очередной ноль к исходной сумме, — так или иначе, но все, как правило, своевременно устремлялись на встречу с мусорной машиной, привыкнув уже организовывать свои дела согласно выдуманному кем-то расписанию…

Все это было абсолютно неизвестно Люде, уже несколько тяготившейся своей зловещей ношей. Она, кажется, начала догадываться о чем-то подобном, но автоматически все дальше, и дальше продвигалась в глубь столь неудачного как в помойном, так и в транспортном отношении района, никак не придя к определенному выводу: то ли ей стоит вернуться и попытать счастья через Гороховую, в Куйбышевском, то ли еще не все потеряно и рано или поздно мусорный бачок все же отыщется…

«Как отсюда вообще теперь выбираться? — огляделась она. — Если даже прямо сейчас избавлюсь… Еще двадцать минут обратно, до метро… О нет! Оно же закрыто! Через пять минут перестанут впускать! Только выпускать! Ну, райончик! Придурки! Нет, надо срочно, прямо тут где-нибудь, бросать… Не везти же на работу… Девчонки привяжутся: „Что купила? Что купила?“ Тьфу! Дурищи! И возле работы не бросишь… Мало ли найдут, шум до нас дойдет… Все! Сворачиваю… Нет, тут проспект широкий, опасно оставлять… Вон и дворничиха, как назло, шастает со своей поганой метлой… Сверну еще раз… Улочка какая-то неприметная… А отсюда — бегом на остановку… Там, впереди, я видела трамвайную остановку…»

Люда дошла до конца небольшой улицы, остановилась и огляделась. На ее счастье, прохожих не было. Она быстро выложила темный сверток поверх груды мусора в одной из подворотен, затем спокойно развернулась и направилась к трамваю.

На работу она успела вовремя.

Оперуполномоченный Петр Алексеев, насвистывая, взглянул на часы — до прибытия мусорной машины оставалось пять минут. Он непременно должен был к ней успеть, ибо накануне побаловал себя рыбкой, кота знакомого не имел, и оставлять отходы на несколько дней уж тем более не входило в его планы. Все же ближайшие вечера и утра были у него плотно заняты, и потому Петруха, завязывая шнурки, был доволен, что как раз успевает вынести гадко пахнущий мусор, лишая мух и тараканов лакомства. Уже взявшись за ручку двери, Алексеев обнаружил, что не имеет даже отдаленного представления о том, где могут быть ключи от дома. Ругнувшись, он опустил ношу на пол и принялся интенсивно обшаривать все карманы. Результаты поисков были неутешительными. Проклиная все на свете, Алексеев нагнулся и пошарил рукой в разных неприметных закутках маленького коридора, совмещенного как с кухней, так и с санузлом. Наконец счастье ему улыбнулось: отряхивая руку от паутины, притаившейся за батареей, он сжимал связку невесть как и когда завалившихся туда ключей.

Петруха быстро выскочил на улицу, благо проживал на первом этаже. Дорогу ему перебежала черная соседская кошка, но он, как человек стойких религиозных убеждений, не имеющих ничего общего со старушечьими предрассудками, не придал этому никакого значения и стремительно пересек место, где только что плавно проследовала кошка.

— Доброе утро, Петр Алексеевич, — раздалось где-то рядом. — Не спешите! Незачем!

Алексеев посмотрел в сторону голоса — к нему обращалась соседка, живущая в том же подъезде. Пока он мучительно напрягался, вспоминая, как же ее зовут, чтобы не показаться невежливым, женщина продолжала говорить:

— Вот наглость! Как всегда, никому до нас нет дела!

— А что такое? — удивился Петруха, в принципе с этим высказыванием согласный.

— Да как это что? Перенесли время прихода машины! И хоть бы какое объявление повесили, как же! Оказывается, она теперь на час раньше приходит! Безобразие!

— Безобразие, — кивнул опер. Взгляд его упал на пустые ведра в руках собеседницы.

«Хм. Говорят, плохая примета — с утра встретить… Блин, осталось еще черной кошке придать значение! Ну да, а как же иначе? Машину отменили, то есть время перенесли… Неудача — так оно и выходит… Как это там, „приметы верные и суеверные“? Кажется, была такая просветительная брошюрка? Выходит, и про кошек и пустые ведра тоже верная примета… Хм… А почему же они у нее пустые, раз машина уже давно прошла», — задумался Петруха и задал вопрос вслух.

— А! Да я там вывалила, в подворотне! Знала бы, так не пошла бы! Но раз уж вышла — неужели опять все это г… обратно домой нести?

— Логично, — произнес Алексеев и, заглушая голос совести громким насвистыванием, поспешил последовать примеру соседки, глубоко осуждая себя за некультурный поступок, но категорически не желая возвращаться в тесную квартирку с ведром объедков.

В большой неприятной куче копалась собака. Алексеев шуганул ее, желая высыпать содержимое ведра так, чтобы не испачкать своей одежды. Обиженно тявкая, шавка все же отошла, оценив неравенство сил.

Ожесточенно тряся ведром над кучей, Петруха старался смотреть и дышать в сторону и, уже закончив, неудачно зацепил какой-то пакет с чужим мусором. Резко дернув на себя ведро, Алексеев отошел было от стихийно организованной помойки, но тут же замер на месте.

Прямо на него медленно катилась улыбающаяся голова.

«Чур меня! — мысленно вздрогнул опер, закрыл и открыл глаза. — Свят! Свят! Свят!» Он помотал головой — своей, которая пока еще была на месте, — наваждение не рассеялось. Чужая голова по-прежнему лежала у его ног. Как-то криво застывшие губы вряд ли были растянуты в улыбке, как показалось Петрухе на первый взгляд, но похоже было, что загадочному незнакомцу, несмотря на трагизм его настоящего положения, отчего-то дьявольски весело.

«Аннушка уже купила подсолнечное масло, — промелькнуло у него. — Не только купила, но даже и разлила… Голова Берлиоза — не композитора… Тьфу ты! Может, это сон? Вчера уж так долго мусолили тему о раздавленном трактористе… Отпечаталось в сознании… Про сон — это не сон, а про не сон — это сон… В Багдаде все спокойно… Да нет, понятно, что это все наяву… Увы… Эх… где-то у меня таблетки должны валяться — те, что мне в дурдоме выдали… Зря, похоже, я их не принимал… Теперь самое время… А, вот дворничиха идет! Как кстати!»

Алексеев подозвал женщину и наказал ей никуда не отлучаться с места кошмарной находки, сам же отправился домой — избавиться от ведра, принять успокоительное и вызвать коллег…

«Приметы верные, — думал он по дороге, — это когда ласточки низко над землей летают, значит, к дождю. А приметы суеверные, как принято считать, — это как раз всякие пустые ведра, кошки, тринадцатое число… Блин! Пятница, тринадцатого! Сегодня — пятница, тринадцатого! Вот и не верь во все это…»

Петруха так разволновался, что никак не мог вспомнить номер телефона своего места работы, и полез в записную книжку…

— Три ложки? — произнесла болезненного вида женщина в халате и, не дожидаясь ответа, быстро насыпала сахар в кофе — ровно три ложки.

— Дорогая, — поморщился мужчина. — Ну я же тебе говорил, что три — это в чай, а в кофе — полторы! Кофе должен чуть горчить! Ну сколько же можно объяснять! — раздраженно воскликнул он, но неожиданно вздрогнул и более мягким взглядом посмотрел на жену.

Пожав плечами, та безразлично пододвинула мужу масло и булку и опустилась на табурет, глядя в окно.

— Вероника! Ну, малыш, не сердись! — примирительно сказал мужчина.

— Да что ты, Павлик, я и не думаю, — ответила она тоном, не вызывающим сомнений в затаенной обиде.

Дожевывая холодную, будто резиновую, яичницу, сдобренную кетчупом, оставившим во рту Павлика неприятный привкус, он парой глотков опустошил чашку и бросился в коридор.

— Ну вот ведь досада! — крикнул он, путаясь в шнурках. — Что за идиотский будильник! Ну почему он никогда не звонит, когда надо?

Вероника покачала головой, воздержавшись от ответа.

— А ты не слышала? — настаивал Павел.

— Нет, — удивленно ответила та, — да я вообще не слышу звуков из твоей комнаты… Мне-то будильник ни к чему, сам знаешь, что в девять я как по команде сама просыпаюсь… Я не виновата, что тебе именно сегодня приспичило вставать раньше обычного… Вернешься-то как всегда?

— Да это уже не важ… — начал было Павел, но вовремя остановился.

— Что, прости, ты сказал? — подняла брови жена.

— Даже не знаю, — поправился он. — Сейчас — важная встреча в офисе по поводу…

Вероника устало взмахнула рукой:

— Милый, избавь меня от твоих служебных дел, а?

— Хорошо, хорошо, киска. В общем, целый день верчусь как белка в колесе… Вечером буду.

Он надел кожаную куртку и потянулся к ручке двери, но на мгновение замер, обернулся к жене и посмотрел на нее неожиданно нежным взором:

— Прощай, Вероника… — Он сделал шаг и поцеловал жену в щеку.

Она вздрогнула. В последнее время отношения между супругами стали более чем прохладными; за внешне дружелюбными словами угадывалась плохо скрываемая обоюдная ненависть, и оттого прощальный поцелуй, столь естественный в счастливых семьях, выглядел здесь нелепо и натянуто.

— До свидания. Удачи! — как-то неуверенно протянула Вероника.

Павел уже взял себя в руки и выскользнул на лестницу.

Трясущимися руками отпирая машину, он корил себя:

«Слизняк! Не мог не растрогаться! Как же — в последний раз видимся! Идиот! Неужели она догадалась? Хотя чушь! Не может быть! Это в кино на каждом шагу запросто убивают… С чего бы ей меня заподозрить?.. Но я тоже хорош! Сколько месяцев вынашивал замыслы… Почти привык, что рано или поздно ее не будет… Не будет! А теперь, когда это так близко к реальности… Еще немного, и… Эх! Чуть слезу не пустил! Как же — привык, столько лет рядом… будь она неладна! Ничего, скоро, очень скоро будет… неладна! Отольются мои слезки!»

Он уже гнал машину вперед, к одному из четко намеченных пунктов алиби, продолжая думать: «Но ведь как неудачно день начался… День! И как это меня угораздило выбрать именно пятницу, и именно тринадцатого! Сразу ведь и в голову не пришло! Кретин! С утра все не заладилось… В десять — половину одиннадцатого должны „душные“ к работе приступить… А меня с девяти не должно было быть дома! Как неудачно — проспал! Специально ведь свой застарелый бронхит откопал, на процедуры записался… С девяти до девяти сорока меня бы вся поликлиника видела! Медсестра бы запомнила, с гардеробщицей бы поболтал, номерок бы долго искал, на часы бы взглянул, она точно меня не забыла бы… „Бы“! Вот именно, что „бы“! Теперь важно, чтобы они до десяти не появились, в офисе я раньше, чем через двадцать минут, никак не окажусь, даже при самом удачном раскладе… А если еще и в пробку попаду… Не дай Бог! Вообще будет похоже, что я газом нафукал и дал деру — в офис… Нет, скорее, скорее… Туда, где меня знают и подтвердят…»

Стоящий на дороге человек в форме работника ГАИ выбрал в качестве очередной жертвы именно машину Павла, приказал ему остановиться…

Вероника села в кресло и погрузилась в раздумья.

«Странно… Как странно… Что-то тут не так… Что-то не так… Но что? То, как он на меня перед уходом посмотрел? Что это, какое-то чувство жалости промелькнуло в глазах? Или у меня мнительность? Да нет! Никогда он на меня так не смотрел! Ну разве что в первый год, когда меня собака укусила… Любил тогда… Пока в поликлинику вел, глаз не спускал… Вот так же жалостливо смотрел… Казалось, сам мою боль переживает… А сейчас? Какая-то иная жалость, даже вроде брезгливости… Физиономист-то я неплохой… Психолог доморощенный… Нет, я не ошибаюсь! А уж поцелуй этот… „прощай, любимая!“. Стоп. А ведь он так и сказал — „Прощай“. Не „пока“, не „счастливо“, как обычно… Ну все. Все ясно. Это провал. Полный провал. Сейчас придут с обыском!..»

Вероника решительно подошла с стенному шкафу, распахнула створки и достала из-за вещей то, что там обычно не находится в нормальной квартире. Раскрыв чемодан, она укладывала в него прослушивающие устройства, позволяющие ей не только быть в курсе происходящего внутри расположенного по диагонали от ее окон Латвийского консульства, но и своевременно информировать об этом Центр…

Раздался звонок в дверь. Вероника вздрогнула, но тут же приказала себе успокоиться. Она была далеко не новичком в своем деле и с годами выработала у себя железный характер, стойкое самообладание, крепкие нервы и потрясающее актерское мастерство, позволяющее ей столько лет убедительно играть отягощенную заболеваниями домохозяйку…

Звонок раздался вновь, и она на цыпочках вышла в коридор и заглянула в глазок. Как она ни крепилась, все же некоторое напряжение в душе ее присутствовало, и теперь Вероника с облегчением вздохнула.

На лестнице нетерпеливо ожидала отклика из-за двери соседка — женщина лет сорока, внезапно ставшая безработной и все еще не нашедшая своего места в новых экономических условиях… Отношения между соседками были теплыми; они всегда обращались именно друг ко другу по общим жилищным делам: поинтересоваться, включили ли отопление, уточнить номер жилконторы…

— Да, Лена? — чуть приоткрыла Вероника дверь. Впустить гостью в квартиру она не могла — аппаратура лежала как раз на самом виду.

— Вероникочка, извини за беспокойство, — защебетала соседка, но, заметив какое-то необычно напряженное лицо той, продолжала уже вопросительно: — У тебя все в порядке?

— Да, всё, — вяло ответила Вероника, но дверь пошире не открыла.

— Я не разбудила тебя? — допытывалась настырная Лена.

— Нет, нет! — раздраженно выкрикнула хозяйка.

— Извини, — оставила соседка расспросы, чувствуя их бесполезность, — я хотела миксер попросить… Знаешь, у меня белки остались, я тесто делала, а на яичницу их пускать — как-то недостаточно сытно будет… Хочу безе еще испечь, оглоедов своих порадовать… А мой так все и сломан… Так дашь?

— Конечно, — пожала плечами Вероника.

Соседка устремилась было вперед, желая войти внутрь, но дверь перед самым ее носом захлопнулась, оставив его обладательницу в полном недоумении по поводу негостеприимства гостеприимной некогда Вероники.

Через несколько мгновений, показавшихся Лене долгими минутами, Вероника просунула в щель миксер и собралась попрощаться, но Лена снова воскликнула:

— Извини, пожалуйста, я еще хотела спросить — сколько времени? У меня часы остановились, ну те мои, точные, а стенные всегда врут, так что я наверняка не знаю…

У Лены не было телефона, воспользоваться услугами службы «08» она, естественно, не могла, и этот вопрос не удивил Веронику. Заглянув за угол коридора, она уточнила время и сообщила соседке:

— Без пяти десять. Ну в крайнем случае без четырех. Извини, я очень занята. В другой раз поболтаем!

Она решительно захлопнула дверь, не давая Лене возможности даже сказать прощальную фразу. Задумчиво покачав головой, Лена скрылась в своей квартире.

Вероника поспешно продолжала собирать вещи, связанные с ее необычной работой. Ее раздражало, что приходится ковыряться в земле, вынимая из цветочного горшка микровидеокамеру и микрофон направленного действия, — столько времени ушло на пристрелку к месту слежения! Угол был очень неудачен, но, к ее сожалению, все квартиры прямо напротив консульства были заняты работниками соответствующих служб того государства, в котором она находилась в настоящий момент…

Наконец всё — абсолютно всё — было упаковано. Оставалось привести квартиру в порядок, уничтожить следы поспешных сборов, и Вероника задумалась, стоит ли заняться этим прямо сейчас, или есть более срочные дела. По идее, следовало сообщить в Центр о провале. Но тут ее посетили скептические настроения. Волна удивления, нахлынувшая на нее сразу после расставания с мужем, сошла на нет, и теперь женщина более здраво анализировала, не поддалась ли она беспочвенной панике и не повредит ли ее карьере сообщение о тревоге в том случае, если тревога на самом деле ложная… Она вновь и вновь вспоминала последние слова и поведение Павла и все никак не могла прийти к какому-либо определенному выводу. Провал, в принципе, был для нее неожиданностью — ничто его не предвещало, все ее действия были прекрасно законспирированы…

Снова раздался звонок в дверь.

«Ленка… Со своим… то есть моим миксером… Угораздило же! Как не вовремя!» — вздохнула Вероника и осторожно взглянула в глазок.

На лестничной площадке переминались несколько мужчин с незнакомыми и неприятными ей лицами.

Она резко отпрянула от двери и бросилась к окну. Всё на улице показалось ей подозрительным. Под окнами стояло несколько черных машин, рядом с которыми прохаживались люди в дорогих костюмах. Но этого было мало! Какой-то не внушающий доверия старичок читал газету, частенько отрывая от страницы взор и бросая его куда-то в сторону ее дома. Некий молодой человек, видно, неспроста выгуливал большую собаку, которую, вкупе с ее хозяином, Вероника никогда прежде здесь не встречала…

Звонок раздался еще раз.

«Но как? — мелькало у нее в голове. — Когда? Кому он меня выдал? Москалям? Эстонцам? А, должно быть, латышам продал… Сдал… Гад… Змея на груди…»

Звонок послышался в третий раз. Женщина снова посмотрела в глазок: мужчина на лестнице надевал противогаз, его спутники стояли вне поля зрения…

«Точно, латыши… Группа захвата, — подумала Вероника и погладила хромированный ствол браунинга с уничтоженным номером, приготовившись встретить врага во всеоружии. — Ну нет… Дешево я им не дамся!»

Она прошмыгнула в комнату, опустилась в кресло.

«Интересно, как быстро они взломают дверь?»

Браунинг наполнял тяжестью ее руку. Вероника отложила его в сторону: «Нет… Не люблю крови… и шума…»

Женщина задумчиво сидела, теребя красивый кулон на длинной цепочке. Внезапно она встрепенулась: послышалось отчетливое движение ключа в замочной скважине. «Как, откуда у них ключи? Ах да… Павел же с ними…» — как-то равнодушно подумала она и, развинтив кулон, извлекла из него маленькую капсулу.

Ключ тем временем вращался во втором замке…

Стремительно засунув капсулу в рот, Вероника откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.

«Пусть это будет для вас сюрпризом… и уроком… Контрразведка Латвии, ха! Не возьмете меня! Будет или по-моему, или вообще — никак!» — была последняя промелькнувшая у нее мысль.

Легко открылся третий замок, но Вероника этого уже не услышала…

…Наполнив коридор газом, мужчины в противогазах уверенно вошли в квартиру. Было тихо. Взломщики проследовали в ближайшую к выходу комнату — она была пуста. Один из вошедших тут же устремился к ящикам комода и принялся их ворошить.

— Много не бери! Так, мелочи, для вида, — напомнил, гнусавя в противогазе, главный. Его спутник кивнул, продолжая свою деятельность.

Двое других перешли в соседнюю комнату.

— Всё, отрубилась! — заметил первый.

— Естественно, — пожал плечами второй. — Постой. А это… Пушка-то зачем? Он ничего не говорил… Это что же, домохозяйка коротает время, держа под рукой пистолет?

— Да… Ни… себе! — согласился первый.

— Не дышит. Слышь, Серега, пульса нет! — проверил он, подойдя ближе.

— Хорошо, — кивнул тот. — Так и должно быть. Она же астматик, больная вся! Ладно, теперь быстро косим ограбление и сваливаем… Что-то мне здесь не нравится…

— Смотри, а чего все разрыто?

— А я знаю?

— Не, Серый, точно, она сваливать, похоже, собралась! Вот чемодан…

— Нам же меньше работы. Чемодан берем, и ствол давай сюда. Пригодится, — распорядился Сергей, — так, быстро вываливай все вон из того… Миха, да выше, еще выше! Вон оттуда! Там бумаги, мы договорились, будто бы мы оттуда деньги взяли…

— А мы не возьмем?

— Нет. Сказал — нет! Все, что возьмем, все равно вернем, кретин! Мы за газ достаточно получим! Ну? Вроде ничего? Катит?

— А то! — огляделся Миша. — Все разворочено, газом воняет… Ее уже в живых нет, а менты не знают, что, где тут хранилось… Нормально, выкрутится твой мужик… Хотя я бы еще чего-нибудь содрал… Вон, может, золотишко с нее снять? Колечко, цепочку?

— Отвали! Все испортим только… Хотя нет, если оставить, подозрительно покажется: почему не взяли… Снимай!

Спутник подошел к женщине и избавил ее от украшений.

Послышался резкий звонок в дверь.

Все вздрогнули и на мгновение замерли.

— Принесла кого-то нелегкая! — с ужасом произнес Сергей.

— Серый, чё делать-то, а? — запаниковал вошедший из другой комнаты третий компаньон.

— Успокойся, Шурик, успокойся! — скомандовал Сергей. — Если это подстава, Пашка об этом пожалеет… Долго и мучительно будет жалеть… А если это случайный гость, левый… Ну и что? Позвонит-позвонит и уйдет! Куда денется? Ну, даже если это кто-то с ключом… Хотя не должно такого быть… Ну и хрен с тем! Всяко он без противогаза!

Звонок раздался еще раз, мужчины в полной тишине ожидали дальнейшего развития событий. Вскоре Сергей на цыпочках пробрался в коридор и осторожно посмотрел в глазок. Площадка была пуста, но напротив громко захлопнулась дверь.

— Спокойно! — сообщил он, вернувшись к товарищам. — Похоже, соседи приходили…

— Унюхали, что ли?

— Да ты чё? Напротив квартира! Нет, скорее всего так, по-соседски… К тебе, чё ли, соседи не заходят?

— Да мне и своих, коммунальных, хватает! — ответил Михаил.

— Ну ладно. Порылись, дело чисто сработали — сваливаем! — распорядился Сергей.

Им удалось незаметно покинуть квартиру.

— Еще чаю? — улыбнувшись, спросила Мария Даниловна, отметив, с какой жадностью ее гость проглотил содержимое чашки.

— Да. Пожалуйста. Еще чаю, и еще — пива, и можно с хлебом, — чувствуя себя как дома, Петр Алексеев придвинул хозяйке чашку и пустой бокал. Та поспешила исполнить долг гостеприимства.

— Да-а-а… — протянул Петруха, отхлебнув чая, затем выпив пива. — Ну и денек выдался! Думал, хоть отдохну на больничном, вроде как второй отпуск… Куда там!

— Что-то произошло? — не составило труда догадаться Марии Даниловне.

— Ну да… «Что-то»… То самое слово… — откинувшись в кресле, опер решил поделиться с собеседницей информацией.

— Пятница тринадцатого! Ха! Еще не хватало привыкнуть по каждому поводу через плечо сплевывать или по деревяшке стучать… Знаете, есть такие люди…

— Суеверные? — подсказала пенсионерка Сухова.

— Ну да, только я не о том хотел сказать… Попадаются такие… Раздражают меня ужасно: мало того что стучат, чтобы не «сглазить», так непременно по своей голове, намекая, что у них, мол, голова равна дереву, пню, такая же тупая… Юмористы хреновы! И действительно же — тупо, не смешно, банально!

— Это они вас обидели? — предположила Мария Даниловна.

— Ну да… Если бы… Я бы их сам обидел… Нет… С утра все, как нарочно, началось: черная кошка, пустые ведра… Эх, плесните еще, пожалуйста, пивка!

— С удовольствием, — хозяйка наполнила два бокала. — Так в чем же все-таки дело?

— Да фигня какая-то, извините за выражение… Нашел, представляете себе, на помойке… Тьфу ты! — Алексеев в сердцах отбросил зажигалку, упорно не желавшую выдать порцию пламени, и потянулся к спичкам.

Во время этой непродолжительной заминки Мария Даниловна изо всех сил пыталась представить, что именно обнаружил собеседник на помойке, дав себе на всякий случай слово впредь мимо оных не проходить, а, подобно иным категориям граждан, внимательно их осматривать…

— Нашли на помойке, — кивнула она, — продолжайте!

— Отрезанную голову! — уже спокойно произнес опер, посмотрев в глаза пенсионерки Суховой, рассчитывая получить удовольствие от произведенного последними словами эффекта.

— Что, простите? — не поняла та. Эффект явно не удался.

— Отрезанную голову молодого мужчины, — раздраженно повторил опер.

— А, голову, — протянула Сухова, осознав лишь, что находка не представляет особой материальной ценности. — Что-о? — наконец-то дошел до нее смысл сказанного.

— Вот именно! — подмигнул Петруха. — Совсем озверел черный Абдула!

— В каком это смысле?

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Просто так говорится… Народ наш что-то порядком озверел… Слыханное ли дело — такое найти раньше, до перестройки! А в наши дни — да на каждом шагу! Месяца не проходит, как непременно какие-либо фрагменты тел извлекают из бачков… А сколько еще аналогичного незаметно совершает путешествие на городскую свалку! Ведь не станешь каждую помойку осматривать! Но для случайных находок — уж больно часто!

— Ну и ну! — покачала головой Мария Даниловна. — Странно как-то все… Что же это за садисты орудуют? Убивать — всегда убивали… Но неужели расчленение так популярно стало?

— Ну, это самый простой способ избавиться от трупа, — разъяснил Алексеев. — Да, только не понимайте мои слова буквально, как руководство к действию!

— Ну что вы!

— Как же, знаю я вас… Ладно, шучу… Я-то, конечно, всякого повидал, будь здоров, но сам еще никогда в такой идиотской ситуации не оказывался, — ну прямо на моей родной помойке!

— Совсем стыд потеряли!

— Ну вот. Пришлось опять целый день на работе проторчать, пока с головой этой разбирались… Берлиоза несчастного…

— Как? Тоже Берлиоза? В смысле — опять?

— Да нет, это она у меня лично под таким кодовым названием проходит, — поморщившись, объяснил Петруха. — Пока неизвестно, чья она.

— А что, разве реально установить? — поинтересовалась пожилая женщина.

— Вообще, конечно, нет. Разве что родственники заявят, что человек пропал, и по лицу опознают… Но у этого есть некая примета, потому, думаю, будет проще. Если кто-то его начнет разыскивать — возможно, разыщет… Хотя, конечно, родным не позавидуешь — увидеть такое…

— А знаете, я где-то читала, — начала таинственным голосом Сухова, — что в древности люди умели оживлять головы… Это у какой-то народности даже культом было… Вроде как таскали повсюду с собой засушенную головёшку в мешочке, а когда надо было будущее узнать, проделывали какие-то манипуляции, вопрошали, — она и отвечала… Вот бы вам в уголовной практике такое ввести! Сразу бы раскрываемость повысилась…

— Не то слово, — согласился Алексеев, хмыкнув.

— А еще… Нет, послушайте, правда! Вы только не смейтесь… Я еще читала прелюбопытнейшую вещь… Представляете, несколько лет назад подходит к часовому, который у Мавзолея стоит, некий человек, причем дело к ночи близится…

— И говорит: «Отдай свое сердце!» — блеснув глазами, жутким замогильным голосом произнес Алексеев, изображая детские «страшилки».

— Ну вот… Вечно вы перебиваете… Над кем смеетесь? Над собой смеетесь! — с пафосом продекламировала Мария Даниловна.

— Да, да, над собой, — поспешил согласиться опер. — Простите. Продолжайте, пожалуйста: итак, подходит к часовому…

— И говорит, — живо откликнулась пожилая женщина, — впустите, мол, меня в Мавзолей…

— Зачем? — удивился Петруха.

— Погодите. Это уже другой вопрос. Часовой его, понятно, посылает, как это принято говорить, «куда подальше». А этот человек тогда достает какую-то бумагу, разворачивает ее… Часовой своими глазами читает: «Предъявителя сего пропускать ко мне в любое время. В. Ульянов (Ленин)». Ну, каково?

— Круто! — оценил Алексеев. — И это все?

— Нет, что вы! Я совсем еще даже до главного не дошла… Короче, связались с комендантом Кремля… Или с кем там положено — это уж не знаю, извините…

— Неважно. В данном случае неважно, — смилостивился опер.

— Ну вот. И выясняется, что документ — подлинный, написан действительно Лениным и выдан он Хаммеру — тому самому, который после революции вагонами из России национальные богатства вывозил… Это же известный исторический факт, что он с Лениным многажды тогда встречался… Ильич ему вполне мог такую бумагу выдать…

— Мог, — согласился Алексеев. — Вполне.

— Ну вот. А человек этот, владелец документа, и оказался не кем иным, как тем самым Хаммером — ленинским компаньоном по разграблению России… На этом он, видно, капиталец себе и сколотил… Этот-то Хаммер — известный богач, еще в Москве какой-то центр, ну, знаете, наверное…

— Слышал, — кивнул Петруха. — Так он же помер!

— Помер, верно. Но тогда еще жив был… Неважно! В общем, не знаю, верить или нет, но в Мавзолей его пропустили — все же сам хозяин, пусть покойный уже семь десятков лет, но ведь разрешил! Письменное завещание, можно сказать, оставил…

— Так, — подтвердил опер. — Только к чему вы все это?

— Именно к тому! К говорящим головам! Что, скажите, ему понадобилось делать в полночь с трупом наедине? Вот то-то и оно! Не иначе как вопрошать о будущем!

— Не иначе, — усмехнулся Алексеев. — Хотя ему это знание что-то не очень помогло…

— Нет, я серьезно! — обиделась Сухова, заметив, что собеседник не придал значения ее рассказу.

— Ну, допустим, — пожав плечами, снисходительно сказал Петруха, — ну даже если все это и так… Уж мы-то с вами такое пережили — страшно вспомнить…

— Особенно на ночь глядя, — понизив голос, согласилась Мария Даниловна.

— В общем, нас там не было, наверняка говорить — рискованно, а печатному слову, уж извините, я не привык слепо доверять… Короче, так это или иначе — вы же не знаете заклинаний, чтобы голову на беседу раскрутить? Нет? Вот именно! Значит, и мечтать на эту тему бессмысленно…

— Мечтать не вредно — так дети говорят, — сообщила Мария Даниловна.

— Не вредно, пожалуй… Только бесполезно! Так что давайте оставим эти далекие от реальности идеи…

— Ну ладно, — нехотя ответила та. — А как вообще у вас день прошел? Дальше-то хоть было что-то хорошее?

— Как же, было! — печально произнес Алексеев. — Только, казалось бы, с головой закончили, я уже домой намылился — как тут же напрягли на труп… Людей, знаете, не хватает, а я совершенно не вовремя подвернулся на рабочем месте…

— Расскажите, расскажите! — просияла пожилая женщина. — Обожаю про трупы!

— Да? — пристально посмотрел на нее Петруха. — Моменто мори, что ли? С каких это пор у вас такие некрофильские интересы?

— Типун вам на язык! — возмутилась пенсионерка Сухова. — Почему бы мне не проявлять интерес к преступлениям или, иначе говоря, к процессу их раскрытия? Перефразируя известное изречение, позволю себе заявить: «Преступник можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»

— Нескладушки-неладушки! Хлоп по макушке! — засмеялся Петруха. — Так тоже дети говорят…

— Вот тоже мне, какой вы привередливый! Все вам не так! — сердито ответила Мария Даниловна. — Кто из нас филолог?

— А кто? — поинтересовался Алексеев.

— Я! Вот кто! Ну, не томите душу! Что там про труп?

— А, про труп… — Петруха поскучнел. — Да ничего интересного. Труп как труп. Муж жену отравил. Обычная бытовуха…

— Признался?

— Пока нет. Да куда денется? Признается! — уверенно сказал опер. — Против фактов не попрешь! Хотя обставил он это мастерски, но слишком профессионально — на том и погорел…

— Очень интересно! Ну пожалуйста! — канючила Сухова.

— Ну ладно, — закурив, начал рассказывать Петруха. — Не знаю, слышали вы или нет, — в общем, в течение нескольких месяцев по городу орудует группа грабителей с довольно своеобразным почерком преступлений…

— Любопытно!

— Век живи — век учись! Потерпевшие, когда приходили в себя, сообщали примерно одно и то же: трое мужчин в противогазах проникают с помощью ключей в квартиры, распространяют по всему помещению какое-то отравляющее вещество, отключая свидетелей на некоторое время. Всё, что представляет для них интерес — от украшений и магнитофонов до каких-нибудь порножурналов или носков, бывших в употреблении, — всё это забирают, спокойненько покидают квартиру, после чего жертвы приходят в себя и бегут в милицию…

— Вы сказали: с помощью ключей… А откуда они брали ключи? — поинтересовалась внимательно слушавшая пожилая женщина.

— А вот откуда. Все было предусмотрено. Операция начиналась задолго до проникновения в квартиру. Грабители похищали у наиболее беззащитных, на их взгляд, или рассеянных, уж точно не знаю, сумки… Происходило это, как удалось установить, всегда на вокзале… По-видимому, или они сами живут в пригороде и пользуются постоянно какой-то определенной линией движения электричек, или же где-то неподалеку от Балтийского вокзала…

— А в сумках, выходит, были ключи и документы? — догадалась Мария Даниловна.

— Понятное дело! А если в сумке были одни только ключи или же вообще таковых не обнаруживалось, они довольствовались лишь ее содержимым… Этого тоже, при определенном везении, достаточно для заработка… Какие-нибудь карманники ведь только содержимым карманов и живут… Ну а эти, с Витебского вокзала, и тем и тем промышляли… Возможно, они действительно живут в пригороде и не так часто ездят в электричках, а когда уж ездят, то даром времени не теряют… Промышляй они только кражей ключей с документами — мы бы имели гораздо большее число аналогичных преступлений…

— Вы сказали что-то о своеобразном почерке, — уточнила Мария Даниловна. — То есть они распыляли газ, а сами в это время грабили? Неплохо…

— Хотите попробовать? — прищурился Петруха.

— Да что вы, мне тут другое в голову пришло… Да, кстати, а почему они сами не травились? Закаленные были?

— Нет, — рассмеялся опер, — все проще — они были вооружены противогазами. Из-за того их вообще невозможно найти — разве что по счастливой случайности, благодаря которой, между прочим, чуть ли не львиная доля преступлений раскрывается… Но это наша маленькая профессиональная тайна, вы уж, пожалуйста, никому не говорите…

— Да уж конечно, — кивнула Сухова. — А почему потерпевшие, раз уж они теряли ключи, не меняли на дверях замки?

— Да по халатности своей, — махнул рукой Алексеев. — К тому же вполне возможно, что многие все-таки меняли, посему преступления с применением газа обламывались на пороге и, следовательно, в милицию заявлять было некому и незачем…

— Логично. У нас вот, еще когда Зинка жила, ну пьянь эта, помните? Она тоже как-то ключи посеяла, так никто не стал из-за нее разоряться, скидываться на новый замок, — кому охота из-за идиотки своему кошельку урон наносить? Она помыкалась-помыкалась, торчала перед дверями, торчала, пока кто-нибудь из соседей не открывал ей дверь… В общем, пришлось ей сэкономить на выпивке и за свой счет сделать дубликат с соседской связки…

— Зато вам повезло, что не «душные бандиты» — их так журналисты окрестили — у нее ключи похитили… Видимо, просто где-то у ларька обронила…

— Да уж… Вот, кстати, я что хотела вам предложить: а давайте устроим на них засаду?

— Что? Вы это о чем?

— Ну как же! Неужели вам для плана не пригодится какое-нибудь раскрытое дело?

— Еще как пригодится! Только что это вы задумали? Уж не собираетесь ли вы…

— Вот именно! Очень даже собираюсь! Беру сумочку… У меня полно ненужных сумочек! Кладу туда всякое барахло… У меня полно всякого барахла…

— Не сомневаюсь! — перебил опер. — У меня тоже. Может, и мое заодно захватите?

— Непременно! Ну вот. Хожу-брожу по вокзалу… Или сажусь в электропоезд… Это надо решить… Ну, можно позже… Выбираю наиболее подозрительных личностей, забываю у них на глазах сумочку… Они ко мне — а вы у меня… Бах! Бух! И поймали на месте преступления! А? Ну, каково?

— Гениально! — хмыкнул Алексеев. — Процент вероятности того, что вы именно их встретите, знаете каков? Да никаков! Я в совпадения не верю! В лучшем случае — для меня, имею в виду, лучшем — к вам просто грабители-дилетанты заявятся… Ну захвачу я их на своей территории… в чем на самом деле глубоко сомневаюсь… Фигня все это!

— А если я буду нарочно очень долго по вокзалу-поезду болтаться, так что воры не смогут меня не заметить… Они должны будут обратить внимание, что я такая растяпа… Грех не ограбить! Только ленивый не ограбит! Они обязательно ко мне привяжутся… У них же глаз наметанный… Это мы с вами на вокзалах на расписание смотрим, на рельсы, убегающие к горизонту… А они — на людей: кто больше зевает… Или кто получше одет… Я и оденусь подороже… Да! Ключей закажу связок пять… Или лучше шесть… Пенсию прибавили, так что некоторой суммой я располагаю… Причем ключи «забуду» только от входной двери… Мало ли накладка какая выйдет — в комнату мою они все равно не попадут… А вот документы… Документы…

— Да бросьте вы, в самом деле! — прервал наконец ее Петруха, слушавший с нескрываемым удивлением. — Вы что, неужели серьезно?

— Еще как! — сердито продолжала Мария Даниловна. — Нет, вы уж, пожалуйста, следите за моей мыслью! С документами я тоже придумала неплохо! Зачем паспорт? Совершенно незачем! Вполне достаточно старой справки из жилконторы, рецепта, направления на анализы… Там же всюду адрес пишется! Здорово? Бумажек этих ненужных у меня — немерено…

— Равно как и сумочек, — усмехнулся Алексеев. — Бред!

— Ну вот! — пропустила мимо ушей его последний комментарий Мария Даниловна. — И главное-то — знаете что? Ну просто сама судьба велит мне этим заняться!

— Что «главное»? Отчего «велит»? — поинтересовался безмерно забавляющийся разговором Петруха.

— У меня и респиратор есть! Выдержит газовую атаку, как вы думаете? — с трепетом спросила пожилая женщина.

— Забудьте об этом! — властно произнес опер. — Выбросьте из головы эти глупости, понятно? Только вашей самодеятельности мне не хватало для полного счастья!

Мария Даниловна насупилась. Алексеев, чтобы разрядить обстановку, примирительным тоном продолжал:

— Так вот. К чему это я все рассказываю…

— Знаю, в нашем районе такое же произошло!

— Откуда вы знаете? — удивился опер.

— Потерпевший рассказывал, я слышала…

— Как это? Где вы его встретили? Да какой потерпевший?

— Не знаю какой! Дедок в булочной кому-то долго и обстоятельно поведывал эту историю… Я нарочно остановилась неподалеку, чтобы внимательно послушать… Жаль только, он так невнятно пересказывал, я мало что поняла… Только теперь сообразила, что это одна и та же история…

— А, теперь дошло! Это вы про то ограбление на Гривцова, в начале месяца… Да, точно, они тогда впервые в нашем районе засветились… Нет, сегодняшний случай на Галерной улице произошел… Муж вернулся вечером, обнаружил жену навеки уснувшей, в квартире все разворочено, якобы пропало что-то, запах отравляющих веществ, правда уже слабый…

— А почему «якобы»? Ведь вы говорите, определенный почерк преступлений, так при чем же здесь несчастный вдовец? Разве он виноват, что в его отсутствие в квартиру вломились «душные бандиты»… Погодите, а почему жена — мертва? Разве они убивали своих жертв?

— Вот в том-то и дело! Они не убивали. Им это незачем было. А вот мужу — очень было надо. Он, конечно, изображает убитого горем человека… Но то, что удалось узнать уже сразу, наводит тень на многие его показания…

— И что же?

— Ну, во-первых, то, что не такие уж у них душевные отношения были… Скорее, душные… Дело медленно шло к разводу, в результате которого муж оставался гол как сокол…

— Это вам соседи рассказали? — догадалась Сухова.

— Да, соседи, вернее, в основном одна, ближайшая соседка — подруга убитой… Она была достаточно осведомлена о происходящем внутри семьи Куприяновых… То есть мотив налицо. Это раз…

— Не знаю, — скептически покачала головой Мария Даниловна. — Я бы на вашем месте не стала придавать словам соседей никакого значения… Все они всегда сплетники, могут не знать того, что есть на самом деле, и уж наверняка знают то, чего никогда не было… На примере нашей квартиры это очень четко можно отследить…

— Да нет, — отмахнулся Алексеев. — Там, в отличие от вашей, квартира отдельная… Отношения между соседями, соответственно, иные… А потом, зачастую именно информация соседей оказывается чуть ли не единственным ключом к расследованию…

— Как знаете, — вновь покачала головой Мария Даниловна. — Но мой вам совет…

— Ну ладно. В данном случае это не самое главное… Важнее то, что обвиняемый не имеет алиби!

— Неужели не подготовился? — ужаснулась пожилая женщина. — Да что он, совсем того? Все настоящие убийцы всегда алиби запасаются… Значит, точно выходит, что он ни при чем…

— Однако ну вы и знаток-с… — усмехнулся опер. — Нет, многое на нем сходится… Мы же всего несколько часов работали, а уже кучу материала накопали…

— Например?

— Например, то, что покойная была отравлена! Но не газом, а ядом! Повезло, что соседка, обнаружив дверь квартиры незапертой, взяла на себя смелость войти туда на правах подруги… Обнаружив же труп, она не упала в обморок, а немедленно проявила гражданскую сознательность, тотчас же вызвала милицию… Ее показания явились необычайно ценными — удалось с точностью до пятнадцати минут установить время смерти. Ровно без пяти десять — она так хорошо запомнила, потому что как раз спросила у Куприяновой, который час, — соседка зашла к ней за… за чем же? За тостером, за миксером…

— Еще бывает электрояйцеварка! Я в магазине видела и всегда потешалась! — добавила собеседница.

— Да ну вас! Это, впрочем, и неважно… А через пятнадцать минут у соседей уже никто не открывал дверь, не отвечал на звонок, хотя она долго на площадке простояла… Еще минут через десять она вновь вышла и чисто машинально взялась за дверную ручку… Дверь поддалась, и она… Ну, это я уже говорил…

— Интересно, — согласилась Сухова и закурила.

— Ну да, — кивнул Алексеев и также задымил, — и в процессе работы сразу же стали заметны неувязки.

Сходство с настоящими «душными бандитами» оказалось только поверхностным. Убийца ведь, не являясь, естественно, членом банды, знал о ее действиях только понаслышке, возможно из газеты… Поэтому не смог воссоздать всех мелочей… Ну, первое и самое очевидное — совершенно иной газ… Второе — во всех пострадавших квартирах преступники оставляли свои отпечатки пальцев, полностью уверенные в том, что их невозможно вычислить. В этом-то они, пожалуй, правы… Ну вот. А здесь действовали либо в перчатках, что не похоже на почерк «душных»…

— Либо в презервативах! — победно заявила Мария Даниловна.

— Что-о? — подался вперед не столь сведущий в вопросах конспирации опер.

— Ну, я тут книжечку любопытную читала… Там грабитель на пальцы надевал эти, ну… изделия эти самые! Обнаружил, что так даже руки гораздо подвижнее, несравнимо удобнее, чем в перчатках, а эффект тот же — отпечатков не остается…

— Н-да… Ну вы даете! — только и нашел что сказать Алексеев. — Ну даже если так… Хм… Все равно, «душным»-то это как-то в голову не приходило… Нет, речь о другом — убил муж, и это ясно! В квартире только его и покойной жены отпечатки… Но это еще что! Опять же вернемся к вопросу об алиби… Он утверждает, что ушел из дома в половине десятого… Без пяти десять, как вы помните, женщина была еще жива… Яд — это установлено — моментально действующий. Значит, докажи он, что около десяти был где-то в другом месте, все бы еще могло ему сойти… Хотя все равно я бы не исключил версию о том, что он подсыпал яд, допустим, в стакан с водой, из которого она, скажем, ежедневно ровно в десять запивала лекарство… Она была нездорова… После этого Куприянова могла стакан вымыть и в ту же секунду умереть. Небольшой шанс, согласен, но не исключено… Здесь бы, конечно, пришлось покопаться… Но нет, так же вопрос не стоит… Без пяти десять он еще был дома, факт! Что-то происходило между супругами в тот момент, какая-то сцена… Оттого Вероника не впустила соседку, хотя обычно бывала гораздо гостеприимнее… Павел травит ее, сбегает… Возможно, это не было заранее подготовлено, потому он и алиби выдумал совершенно идиотское…

— Что в читальном зале библиотеке сидел? Я бы, наверное, что-нибудь такое, умное, приготовила…

— А как оттуда сбежишь? — парировал Алексеев. — Нет! Он заявляет, что без десяти десять его тормознул гаишник где-то уже за Невским и промурыжил полчаса… А оттуда он якобы помчался к себе в офис, где с десяти часов его ожидали на какую-то деловую встречу…

— Ну и что? Не проверить насчет ГАИ?

— Проверить! В том-то и дело! Никакая ГАИ его не останавливала — это непреложный факт. А в офисе он действительно появился около половины одиннадцатого, опоздав к встрече… А от Галерной до офиса — как раз полчаса, так что все, ну решительно все совпадает! Встреча, как выяснилось, была достаточно важная, и он никак не должен был опаздывать…

— Как же тогда? — задалась вопросом Мария Даниловна.

— А вот так. С утра они повздорили, причем крупно. Возможно, Вероника пригрозила, что немедленно идет подавать заявление о разводе… Могли, например, вскрыться факты, с которыми она не желала мириться… Любовница или пропажа какой-нибудь семейной реликвии… Да мало ли еще что может волновать обиженную супругу! Она грозится, нарастает скандал… Павел чувствует, что угрозы на этот раз не пустые, и понимает, что нельзя допустить даже подачи заявления… Ведь убей он ее после этого — он становится подозреваемым номер один! Тогда он травит жену, затем, вспомнив газетную публикацию, создает видимость ограбления «душными бандитами»…

— На что же он мог рассчитывать? — усомнилась Мария Даниловна. — На то, что экспертиза следов яда не обнаружит?

— Конечно, — пожал плечами Петруха. — Вполне могла и не обнаружить… Эксперт эксперту рознь… Или же он в ядах не особенно разбирается… Приобрел, допустим, где-то, где его убедили, что яд не оставляет следов… Ну вот. А почему он не просто, а именно «душное» ограбление изобразил, спросите вы?

— Да, спрошу! — кивнула Сухова. — Почему?

— Да потому, что Вероника страдала астмой, аллергией… Вдыхание газа само по себе, даже без яда, могло кончиться для нее летально… Но все же стопроцентной уверенности в этом у Павла не было… Ну вот. А все эти неувязки в целом дали довольно четкую картину… Правда, уж больно уверенно он валит на «душных»… Убеждает, что как раз вчера у него украли сумку, где были ключи и документы, о чем он немедленно сообщил в милицию…

— Вот видите! Все совпадает! — обрадовалась Мария Даниловна.

— Да ерунда все это! Втирание очков! — разозлился опер. — Возможно, разборки между супругами начались еще вчера или вообще гораздо раньше… Но не слишком давно, ибо не так уж тщательно было все подготовлено… А сумка, якобы похищенная… Так, видите ли, Куприянов — первый из пострадавших от «душных», у кого сумку украли в метро! Причем в нашем, на Садовой! В газетной статье, я ее читал, ничего не было сказано о пропаже сумок именно на вокзале, а лишь вообще, в общих чертах… Вот он и вообразил, что совершенно не важно, где сумку «потерять»…

— А если «душные» повсюду воруют сумки? Или еще одни «душные» объявились? — настаивала на невиновности Павла абсолютно незнакомая с ним Мария Даниловна.

— А если то! А если сё! — рассерженно произнес Петруха. — Разберемся! Время есть! Невиновного не посадим! А вообще, прошу заметить, ваши дилетантские советы только все путают. Хоть бы что-то толковое предложили…

— Я и предложила! — напомнила пенсионерка Сухова. — Давайте устроим засаду, отловим настоящих «душных» — тут-то все и выяснится: были они на Галерной или не были…

— Ну все! — встал Алексеев. — Спасибо, все было очень вкусно! И думать об этом забудьте! А я, пожалуй, пойду… Такой тяжелый день, а тут еще эти ваши более чем странные идеи… До свидания…

Мария Даниловна, вздохнув, закрыла за ним дверь и полезла в шкаф, где, как она помнила, хранилась запасная связка ключей. Мастерская была поблизости, и она твердо решила завтра изготовить дубликаты…

Пенсионерка Сухова дрожащими от волнения руками перекладывала на столе «всякий хлам», отбирая то, что должно было наполнить одну из множества ненужных ей сумочек — приманку для вокзальных грабителей…

«Вот! Вполне подойдет! — остановила она свой выбор на пустом конверте с четко написанным адресом ее места жительства. — Только… не покажется ли им подозрительным, что он пустой? Ерунда, засуну старую открытку…» Она, порывшись в ящике с бумагами, вложила в конверт первую попавшуюся открытку, но тут же, сообразив, что совершила глупость, вынула ее и внимательно рассмотрела. «Дорогая Маруся, — прочитала Сухова. — Поздравляю тебя с нашим замечательным Женским днем!»

«Не годится! — решительно отвергла она находку. — С чего это я, на самом деле, стала бы в октябре восьмимартовское поздравление носить? Хотя, с другой стороны, — ну чего я так стараюсь? Неужели грабителям придет в голову, что я — подсадная утка? Бред… Вот и Петруха то же самое сказал… Так что все в порядке… Вот им ключи, вот адрес… И пусть будут довольны… Может, станцию метро на конверте подписать? Кто же знает, где наш переулок расположен? Гости говорят, что по полчаса на Сенной вопрошают, где Спасский, а все отвечают, что впервые слышат… Хотя на самом-то деле всего-то нужно трамвайную линию перейти — и вот он, как на ладони… Нет, перебьются… Пусть по справочной уточняют…»

Она решительно затолкала конверт в сумку, добавила туда старую пудреницу с потрескавшимся зеркальцем, носовой платок и потертый кошелек, положив в него пару тысяч и несколько монет.

«Эх… Если вообще денег не класть — вдруг они даже грабить не пойдут? Нищета, подумают… Вот и выйдет, что на ключи зря разорилась… А если с первого раза не повезет… Что же, так тысячи на ветер выбрасывать? Тоже обидно… Нет, должно повезти! А когда их задержим, я с Петрухи эти траты сниму… Все же ему премию должны будут дать… Или не должны? Ну, пусть это будет ему мой подарок… Ко Дню милиции… Лучше поздно, чем никогда!»

Мария Даниловна надела элегантный плащ и, поглядев в зеркало, с удовлетворением отметила, что смотрится вполне состоятельно. Она и раньше, теперь же — особенно, уделяла огромное внимание одежде и, благодаря хорошему вкусу и тщательному уходу за своей, к сожалению, определенно не молодеющей внешностью, выглядела не хуже сытых иностранных туристок-ровесниц, которых в огромном множестве можно встретить на улицах Петербурга и которые, как день от ночи, отличаются от среднестатистических совковых пенсионеров.

Мария Даниловна вышла на улицу и побрела в сторону метро. Внезапно она вздрогнула от пришедшей ей на ум мысли и остановилась, задумчиво почесывая голову.

«Боже мой… Вот и на меня проруха нашлась… — думала она. — Маразм… Куда же я иду? На какой же вокзал? Он же, точно, называл… Кажется, Балтийский… Или нет, Витебский… Не Московский — точно… С Московского у меня у самой дача… Это бы я наверняка не забыла, отметила бы совпадение… Значит, все-таки Балтийский… Или Витебский? Вот недотепа! Может, позвонить Петрухе? Ага… Он не только не скажет — из одной только вредности, нарочно. Так еще и разозлится… Упечет в кутузку… На сколько там можно просто так, ни за что? А, неважно… В любом случае, из принципа обидно… Я же человеку помочь хочу, а он же еще сажает ни за что… Это он может… Знаю я его… Господи, да что я на личности перешла? Совершенно некстати… В общем, не буду Алексееву звонить — это решено… А может, все-таки… Попробую наплести, будто за город на уик-энд собираюсь… Как раз самый энд и есть — воскресенье… Спрошу так, невзначай, на каком вокзале бандиты орудуют? Где нужно ухо востро держать? Дурочку эдакую изобразить… Бесполезно… Он тоже не лыком шит… Далеко не лыком… Сразу догадается, что это я неспроста выспрашиваю… Съязвит что-нибудь типа… ну что на любом вокзале бандиты орудуют… Да и не на вокзале… Повсюду нужно начеку быть… Ага, и еще непременно с уик-эндом уроет… Сообщит, например, что воскресенье — вовсе не конец, а, напротив, начало всей недели, как это принято у них, в церковном времяисчислении… Образованность свою покажет… И останусь я не просто ни с чем, так еще и обсмеянная… Нет уж! На память не буду напраслину возводить — я же прекрасно помню, что он про Балтийский вокзал говорил! Во-во! Так что с сумочкой наперевес — и вперед, на метро!»

Ободрив себя и придя наконец к окончательному решению, Мария Даниловна доехала до станции «Балтийская» и с раздражением обнаружила, что вокзал пребывает в какой-то неподвижной — видимо, в связи с выходным днем или вообще в связи с типично советским стилем работы, — стадии ремонта… Обходя длинный забор, она мысленно ругалась: «Они бы еще через Варшавский вокзал вход сделали! Представляю, каково тем, кто каждые выходные, как на работу, на дачу мотается… Эдакие километры до электрички топать! А где теперь кассы? Поди разберись… Впрочем, мне-то они как раз и не нужны… Буду маячить туда-сюда… Мало ли кто-то подозрительный попадется…»

Что она будет делать, попадись ей кто-то подозрительный, Мария Даниловна наверняка еще не решила, надеясь, что ситуация сама подскажет ей правильную линию поведения с предполагаемыми ворами. По части экспромтов пенсионерка Сухова всегда была мастерицей и нисколько не волновалась, что свою-то роль она сыграет удачно. Проблема оказалась в другом: подозрительными на вокзале были если не все, то уж через одного точно.

Женщин с детьми и пенсионеров с тележками и саженцами Мария Даниловна сразу отмела из числа подозреваемых как людей, не способных на неординарные поступки. Мужчины же на вокзале попадались самые разные, и как молодой, так и не очень, как бедно, так и богато одетый («Небось в награбленном!» — подумала Сухова) представитель сильной половины человечества мог оказаться «душным бандитом». Женщины, особенно околобомжовского внешнего облика, также вызывали у нее подозрения.

«Вполне возможно, — размышляла пенсионерка, — что грабители имеют подруг… Логично… И как раз подруги и могут быть похитительницами сумок, а их мужчины выполняют только основную, квартирную работу… Да… Но эдак я далеко не уеду… То есть до бесконечности можно тут прохаживаться или даже заехать куда-нибудь… в какое-нибудь Калище… Одно название чего стоит! И остаться ни с чем… То есть со своей сумочкой…»

Мария Даниловна действительно рисковала именно до бесконечности прохаживаться, не достигнув результатов. День перевалил на свою вторую половину, но никто до сих пор на ее сумочку так и не посягнул. Она даже остановилась у какой-то группки небрежно одетых, явно живущих в пригороде мужичков, решив от отчаяния просто «забыть» сумку и стремительно скрыться… Но вовремя одумалась — доказательств, что эти люди являются теми, кто ей нужен, у нее, естественно, не было, а ключами разбрасываться все же не хотелось…

Наконец Мария Даниловна приняла решение сесть в электропоезд до станции… Впрочем, она даже не поинтересовалась, до какой станции он проследует и с какими остановками… Пора было менять линию поведения, и поездка в электричке на расстояние одной остановки, причем даже без билета, как раз и могла привнести что-то новое в ход так неудачно начавшейся операции…

Сухова зашла в вагон и остановилась в тамбуре. Никто, казалось, не обращал на нее никакого внимания. Она нарочно чуть отставила в сторону руку, на которой болталась сумка, и демонстративно отвернулась, глядя куда-то вбок и глубоко погрузившись в раздумья о своих следующих действиях.

— Осторожно. Двери закрываются, — будто издалека возвестил машинист. Послышался звук включения механизма закрывания дверей, и в ту же секунду совсем недавно вставший рядом с пожилой женщиной молодой человек самого обычного вида резко дернул за сумочку, выхватил ее из дрожащих от радости рук владелицы и выскочил из поезда, быстро унося как ноги, так и похищенное в сторону города…

Двери закрылись, электропоезд медленно набирал ход…

Пассажиры сочувственно смотрели на жертву транспортных грабителей.

— Ура-а-а! — захлебнувшись от переполнявшего ее счастья, закричала жертва.

Сочувствие в глазах окружающих удвоилось.

Мария Даниловна едва дождалась ближайшей станции, вышла и пересела на обратный поезд. По Балтийскому вокзалу она шла очень быстро, подняв воротник и почти до глаз обмотавшись шалью — так, на всякий случай, чтобы никто не узнал ее и не смог всучить сумочку, не представляющую даже для воров никакой материальной ценности…

По дороге домой она зашла в магазин, решив запастись продуктами для длительной засады…

Мария Даниловна здраво рассудила, что рано утром грабители в квартиру не полезут. Звонок в дверь только перепугает жильцов, а ночью и вообще может быть заперто на цепочку… К тому же следующий день предстоял рабочий, и оттого первая половина дня казалась ей наиболее выгодным временем совершения квартирной кражи…

Пожилых людей, кроме нее, в квартире уже не было. После загадочной гибели соседки Семеновны ее дочь и зять, не долго думая, отправили в дом престарелых вдовца покойной, впавшего в глубочайшее детство Бориса Львовича. Они бы с радостью направили туда и Марию Даниловну, но, к их величайшему сожалению, не могли этого сделать… Остальные же соседи были вполне трудоспособны, и едва за последним из них, убегающим на работу, захлопнулась дверь, пенсионерка Сухова радостно надела респиратор и напряженно, на самом краешке, примостилась в кресле, ожидая «душного» визита…

Время шло, и она порядком проголодалась. Сдвинув респиратор на нос — так, чтоб не быть захваченной врасплох, — она наспех перекусила сухим пайком, запила комом вставшие в горле сухари чаем из термоса, одолженного у соседки, и вновь заняла выжидательную позицию.

Ей было скучно. Она схватила какой-то журнал, попыталась читать, но вскоре поймала себя на том, что в десятый раз перечитывает одну и ту же строчку, смысл которой упорно не доходил до ее напряженного сознания. Она в сердцах отбросила чтение и включила радио, но тут же выключила, чуть было не сплюнув от досады на саму себя, но и тут вовремя остановившись. Мария Даниловна верно догадалась, что звуки радио смогут заглушить звонок в дверь и уж тем более она прослушает поворот ключа в замке — в том случае, если бандиты решат действовать без звонка…

Ужасно хотелось курить, но она мужественно переносила это, убеждая себя в том, что враг-то как раз и не дремлет и непременно ворвется в самый неожиданный момент.

Спустя еще какое-то время хозяйка поняла, что покинуть комнату ей все же придется, как бы ей ни хотелось не делать этого. Она заранее обдумала тактику и решила, что ее дом — ну пусть не целый дом, а всего лишь комната в коммуналке — ее крепость. В своих родных стенах она чувствовала себя увереннее, чем на чужой коммунальной территории. Пенсионерка Сухова еще точно не знала, что же она будет делать, приди грабители к ней на самом деле, — ведь на помощь Петрухи не приходилось рассчитывать… У нее было несколько запасных вариантов задержания врагов. Первый из них казался ей самым простым, и именно потому она не хотела оказаться в коридоре в момент проникновения… Услышав поворот ключа и убедившись, что пришли вовсе не соседи, Мария Даниловна собиралась высунуться из окна, с которого она предусмотрительно сняла все комнатные растения, и изо всех сил завопить на весь двор, взывая о помощи. Надежда на то, что граждане во дворе проявят гражданскую сознательность и немедленно вызовут подмогу, была невелика, и это понимала даже такая идеалистка, как пенсионерка Сухова. Потому существовал и второй вариант.

Она опустила руку в карман платья и в который уже раз трепетно нащупала небольшой, дамский, но все же настоящий пистолет, правда — без патронов, о чем ставить в известность грабителей она, разумеется, не собиралась…

Посещение санузла, причем немедленное, все же было неизбежным… Это слегка смешивало планы воинственной Марии Даниловны, но проигнорировать необходимость она при всем желании никак не могла… Положившись на волю случая и решив заодно совместить приятное с полезным, Сухова, нахлобучив респиратор на лоб, затянулась сигаретой и совершила быструю пробежку в противоположный конец коридора — туда, где размещались самые посещаемые места общего пользования…

Судьба сыграла с ней злую шутку… Бандиты, действительно не позвонив в звонок, стремительно ворвались в квартиру и тут же наполнили ее отравляющим веществом…

Открывание хлипкой коммунальной двери совпало со звуками льющейся воды, и женщина, ни о чем не подозревая, вышла в коридор, с новыми силами готовая к засаде…

Газ подействовал мгновенно, и она медленно опустилась на давно не мытый пол…

Грабителей было двое. Первый из них интенсивно распылял газ повсюду, второй же приготовился закрыть входную дверь, но не преуспел в этом: кто-то удачно вставил в сужающееся пространство ногу…

Вору ничего не оставалось сделать, как наступить на нее. Но желаемого эффекта он этим не достиг, напротив, прибавилось еще несколько неприятных для воров моментов.

Во-первых, тот, кто пребывал еще на лестничной площадке, слишком сильно, видимо плечом, надавил на дверь…

«А ботинки-то у меня из Торгограда!» — злорадно подумал этот «кто-то», не давший захлопнуться двери.

А во-вторых, что было уже совсем не по-джентльменски, чья-то рука со стороны лестницы пролезла в дверную щель и дернула противника за противогаз.

К чести противогаза, он сидел очень плотно и не слетел с головы, но зато его владелец получил прекрасную возможность проверить крепость послекапремонтовских стен этого дома своим лбом…

Когда оперуполномоченный Алексеев — а это, разумеется, был он — освободил от излишней тяжести свою руку, тело преступника безвольно сползло на пол и примостилось рядом с отдыхающей не по своей воле Марией Даниловной.

Ворвавшись в квартиру, Петруха умело сбил с ног второго грабителя и сорвал с него противогаз. Вора постигла та же участь, что и пенсионерку Сухову.

Алексеев же, помедлив какую-то долю секунды, натянул противогаз на себя, размышляя: «Береженого Бог бережет… А интересно, я-то почему задыхаться не начал? Вон этот… сразу отрубился, как глотнул отравленного воздуха… А ничего, не рой другому яму! Однако… на меня-то — ноль воздействия… Я же дольше этой гадостью дышал… Хм! Последствия лечения? Верно, выходит, что на тех, кто в „дурке“ лежал, газы не действуют?.. Что же это, теперь я — вроде того всем печально известного террориста Сенечки, который хотел взорвать Дворец бракосочетания с помощью куска пенопласта, который он выдал за СВУ, а все-то наивно и купились… РУОП, ФСК — ну все на ушах стояли… От „черемухи“ у всех вокруг хлынули слезы… А Сенечка хихикал и язык показывал… Вот и я, пожалуй, могу ему теперь компанию составлять… Оно и видно… Вот сейчас кто-нибудь из соседей домой вернется — во зрелище будет! „Дикое поле“ впору снимать… Стоит мент в противогазе в чужой квартире… И не отопрешься ведь… Модно в наших рядах коррупцию, бандитизм выискивать… Ладно, пора за дело, — потянулся Петруха к телефону, желая вызвать подмогу. — Однако молодец же Сухова! — не мог не отметить он. — Вот ведь втемяшилось в голову… „Засада!“, „Задержать с поличным“… Задержала… Не появись я вовремя… Еще бы один „глухарек“ завис, да еще на моей территории… Эх…»

Героически обезвредивший банду «душных грабителей», Алексеев набрал телефонный номер…

Петруха стоял на трамвайной остановке, тоскливо глядя вдаль. Общественный транспорт работал из рук вон плохо, и Алексеев в который раз в этом убеждался. Моросил мелкий дождик, и его раздражало и это, и то, что зонта он с собой не догадался захватить, выйдя из дома в ясную погоду. Вспомнив свое недавнее, вместе с Марией Даниловной, длительное и безрезультатное ожидание трамвая, он в очередной раз предъявил претензии приказавшей долго жить советской власти и решительно зашагал по унылому новостроечному району, желая добраться до метро пешком.

Алексеев остановился возле знака пешеходного перехода. Светофором он снабжен не был, к радости водителей, которые, казалось, и не собирались дать проход пешеходам. Воспользовавшись секундным перерывом в движении плотного потока машин, Алексеев, вместе с остальными пешими неудачниками, рванулся было вперед, как вдруг невесть откуда вывернувшая «девятка» стремительно приблизилась, не давая пешеходам возможности пересечь улицу… Люди чуть попятились назад, но не все. Петруха с ужасом увидел, как какая-то молодая женщина, видимо задумавшись, не обратила на появившуюся машину никакого внимания и продолжала путь, рискуя быть сбитой. Опер одним прыжком подскочил к ней и дернул с силой на себя. Он успел вовремя, в самый последний момент. «Девятка», слегка зацепив сумку женщины, быстро промчалась мимо, и из-за темноты сгущающихся сумерек Алексеев не смог, да и не успел бы рассмотреть и запомнить ее номер. Сохранившая свою жизнь благодаря своевременному вмешательству опера женщина теперь всхлипывала и со стоном переминалась с ноги на ногу.

— Что с вами? — участливо спросил Петруха, но не успел получить ответа. Новая пауза в движении транспорта вселила в пешеходов надежду на успех, и все они ринулись вперед, к тротуару. Их примеру последовал и опер, на всякий случай крепко схватив рассеянную женщину и волоча за собой. Та не переставала вскрикивать.

— Да что с вами? — с некоторым раздражением снова спросил Алексеев, когда опасность пасть под колесами уже миновала.

— Ногу… кажется… подвернула… — со слезами на глазах сообщила та.

— Да? Попробуйте ступить на нее! — скомандовал опер.

Она послушалась, но тут же вскрикнула:

— Ой! Ой, как больно!

— Ну что с вами делать? — с тоской в голосе произнес опер. — Вы далеко отсюда живете? Или в больницу вас отвести — здесь рядом, я знаю… Хотя нет, в травмпункт надо…

— Да нет, незачем в травмпункт! — покачала головой женщина. — Ну что они могут такого сделать, чего бы я сама не могла? Если бы вы могли… Впрочем, я не могу вас об этом просить…

— О чем? — вздохнул Алексеев, искренне сожалея, что не остался ждать трамвая.

— Я совсем рядом живу… Вы бы только довели меня до дома…

— Ну хорошо, — решился человеколюбивый Алексеев. — Не бросать же вас так, с травмой, посреди дороги… Мало ли еще опять под машину попадете… Ну, показывайте дорогу, что ли…

Женщина буквально повисла у него на руке, с тихим стоном подволакивая за собой поврежденную ногу. Жила она, и верно, недалеко. Завидев свой дом, она, казалось, убыстрила, насколько могла, шаги и неуверенно обратилась к Алексееву:

— Извините, пожалуйста…

— Да? — откликнулся тот, проявляя максимум вежливости в этой раздражающей его ситуации.

— Не могли бы вы… Могу ли я рассчитывать, что вы проводите меня прямо до квартиры?

— Высоко живете?

— Высоко… Правда, есть лифт… Но я что-то… У меня голова кружится… Как бы не упасть на пороге…

— Ладно, — согласился Петруха, не найдя в этом желании ничего странного.

— Отлично! Как хорошо! — ликовала женщина. — Сейчас уже придем… А завтра я могу договориться не ходить на работу… Все пройдет, это ерунда, я знаю…

— А вы не боитесь вот так, запросто, к незнакомым людям обращаться? — поинтересовался Петруха, разряжая на несколько секунд воцарившуюся тягостную тишину.

— Ну, вы же мне только что жизнь спасли! Спасибо! — заявила женщина. — Шестой, пожалуйста… — пояснила она в лифте. — А я ведь даже так вас и не поблагодарила! Вот невежда! Может быть, вы заглянете на секундочку? А? Я чайку согрею… Погода такая мерзкая, легко простудиться…

— Нет, что вы, спасибо, — резко ответил Петруха и тут же добавил: — Да, пожалуй…

Женщина несколько удивленно взглянула на него, но он не стал ей объяснять, что непоследовательность в его ответе вызвана просто банальным чувством голода, резко нахлынувшим на него при одном только напоминании о чае… В другой день он непременно бы отказался, как и сделал это сгоряча поначалу, поскольку женщина была не просто малопривлекательная, но какая-то странная — отвратительная и вызывающая сочувствие одновременно. Алексеев, как и большинство людей, не был любителем подобных компаний, но он слишком уж устал за сегодняшний, насыщенный событиями день и в суматохе не успел поесть. Согласившись, он исподлобья взглянул на спутницу и отметил плохо скрытую радость, озарившую ее лицо.

«Озабоченная какая-то… — с отвращением вздрогнул он. — Приставать, что ли, будет… А, плевать! Я-то уж смогу себя защитить… Не на того напала! Изнасилование мента… Это что-то новенькое… Выпью чая… Хлеба какого-нибудь съем… И быстро уношу ноги…»

— Меня Кристина зовут, — томно улыбнувшись, произнесла женщина, отпирая дверь квартиры.

— Петр… Алексеевич, — стараясь придать голосу максимум солидности, сказал опер, но вышло как-то жалко, он не вовремя поперхнулся и испортил весь эффект.

— Вот здесь я и живу… одна, — продолжала ворковать хозяйка, широким жестом пригласив гостя войти.

Петруха, напрочь проигнорировав предложенные женщиной тапочки, не разуваясь, прошел на кухню, не волнуясь о том, что покажется невоспитанным. Его опять посетило раздражение, усугубленное безликим интерьером квартиры. Особенно же его угнетала кухня, в которой всё, что только можно, вплоть до стульев, было покрыто клеенкой.

Кристина поставила на огонь чайник и, мурлыкая под нос какую-то мелодию, что безмерно оскорбляло пусть не абсолютный, но все же слух Петрухи, принялась быстро нарезать колбасу и хлеб.

— Жутко устала, — улыбнувшись, призналась она. — А проголодалась — не то слово!

Она плотоядно облизнулась, обнажив ряд мелких крысиных зубов, и в подтверждение своей последней фразы засунула в рот кусок хлеба.

— После работы пошла в жилконтору, такую очередь отстояла, потом в магазин, потом… — тараторила хозяйка.

— Я, признаться, тоже устал, — решил намекнуть на то, что она зря на него рассчитывает, Петруха. — Такой день выдался! С утра в газовую атаку попал… Потом на работе измотался, как… не знаю кто… Выжат как лимон… А сейчас вот из больницы — здесь у вас, неподалеку… Знакомая там лежит, слишком сильную дозу отравляющих веществ получила… Прогноз вроде бы благоприятный, как говорят доктора, да я все же переживаю… Весь на нервах…

— Близкая знакомая? — спросила женщина и отошла в сторону, надевая большой клеенчатый фартук.

— Очень близкая… Молодая, — покривил душой опер, — да здоровье не очень… А к больницам я с недоверием отношусь… Сам недавно из больницы… Нервный я, болею много! — продолжал разочаровывать озабоченную хозяйку Алексеев.

— Да все сейчас больные, — кивнула та, если и расстроившись, то не подав виду. — Экология, время такое…

Она стояла за спиной гостя, крепко сжимая в руке молоток. Петр Алексеевич сидел неподвижно, задумчиво глядя на причудливую игру свечей, зажженных Кристиной. Глубоко вздохнув, женщина занесла молоток над головой опера, который между тем говорил, соглашаясь с последним высказыванием хозяйки:

— Это точно! Придите в поликлинику — там одни молодые, и все боле… — Он вздрогнул и резко подскочил на стуле.

На плите стоял чайник со свистком. Он уже был готов закипеть и огласить пространство кухни отвратительным пронзительным звуком. Алексеев же, будучи действительно человеком нервным, что раньше было абсолютно неизвестно даже ему, но ярко проявилось после лечения в психиатрической больнице, совершенно не мог выносить резких звуков… Он знал это, он боялся их, они сводили его с ума…

Петруха подскочил и с силой выключил газ. Начавший было свою громкую песню свисток ограничился первой пробной, довольно тихой, нотой и успокоился. Чай вскипел…

Молоток описал траекторию в стороне от головы гостя и с грохотом врезался в стол.

Алексеев снова вздрогнул, не ожидая выводящего его из состояния душевного равновесия звука с совершенно противоположной плите стороны. Он обернулся, внимательно посмотрел на молоток, затем перевел взгляд на лицо Кристины, выражающее смесь испуга, недоумения и решительности повторить свое негостеприимное действие…

Петруха понял всё… По крайней мере, так ему показалось. Но он не успел ничего предпринять, равно как и хозяйка.

Раздался звонок в дверь.

Крепко держа молоток и схватив покушавшуюся на его жизнь женщину за руку, он беззвучно спросил:

— Это еще кто? Твои соучастники?

— Не знаю… — шепотом и с ненавистью в голосе ответила она, пытаясь выкрутиться из мускулистой руки опера.

— Не ври, — спокойно произнес он, не придя еще к мнению, правду или нет сообщила ему хозяйка.

Замок неожиданно начал щелкать. Люда с неописуемым изумлением смотрела в сторону двери, и Алексеев ей поверил.

Через мгновение дверь распахнулась, на пороге появились три человека, лица которых были скрыты за противогазами. Квартира быстро наполнилась запахом отравляющих веществ.

Хозяйка сникла и стала заваливаться на пол. Опер не стал ей в этом препятствовать.

«Теперь понимаю! — мелькнуло у него. — Это мне снится! Конечно! Я же их утром задержал! Хрен! Гады! Выпустили, что ли? Вот так всегда! Ловишь, ловишь… Жизни не жалеешь… А они выпускают… Улик, видите ли, маловато… Ну я вам всем сейчас покажу! Я террорист, я Иван Помидоров! На меня ваши газы не действуют!»

Последнее, что увидели до глубины души удивленные грабители, был стремительный бросок на них человека с полным ярости взглядом… Человек умело сорвал с них противогазы…

Операция, проведенная Алексеевым, увенчалась успехом. Он печально покачал головой, недоумевая, отчего ему одному из всего города приходится пресекать именно этот вид преступлений. Затем, надев все же на всякий случай противогаз, не желая опытным путем проверять, как же долго он может вдыхать распыленную ворами отраву, Петруха набрал номер милиции и, гнусавя, объяснил ситуацию…

— Господи! Такси! Это же так дорого! Ну давайте, Петечка, хоть я заплачу! — не переставала настаивать Мария Даниловна, но Алексеев решительно пресек ее просьбы:

— Нет, уважаемая Мария Даниловна! Я и так ваш должник!

Он бережно проводил ее до квартиры и нерешительно топтался на пороге.

— Что же вы, не зайдете? — удивилась хозяйка.

— Да я бы зашел… Только вы, наверное, устали… Все-таки после больницы… Отдохнуть надо…

— Да я там наотдыхалась — врагу не пожелаю!

— Что? — не совсем понял опер, но приглашение принял и вошел в квартиру.

— Да там же совершенно нечего делать! Ну совершенно! Такая скука! Хорошо, хоть вы навестили… Да и то ненадолго, а все остальное время — что делать? С ума можно сойти! Теперь-то я вам вдвойне сочувствую, ну, я имею в виду, когда вы на Пряжку попали…

— Вот только не надо, а? — поморщился Алексеев. — Ну пожалуйста! Так хорошо начали, а вы — снова о неприятном…

— Ну ладно, ладно, — стушевалась пенсионерка Сухова. — Ну, давайте о приятном. Вы говорили, что вы мой должник! Здорово! Только я точно не припоминаю… Подскажите, а?

— Ну вы даете! — развеселился опер. — Вот, значит, что для вас приятное? А я, между прочим, образно выразился! Я благодаря вам преступление все-таки раскрыл! Нет, два… Погодите… Даже три… Или нет, если с убийством на Галерной — то четыре! Ух ты! И всё благодаря вашей «засаде»! Ну, я даже представить себе не мог, что все так закончится…

— Да что вы? Ну, очень рада услышать… Вы всегда говорите, если от меня что-то нужно, ладно? Мало ли понадобится человека в банду внедрить… Смотрели на днях «Бешеные псы»? Классно они там, да? Это я завсегда — пожалуйста!

— Не сомневаюсь! — ехидно сказал Петруха.

— Ну ладно, расскажите! Расскажите, пожалуйста, как вы всё раскрыли! — приставала Мария Даниловна.

— Ну… столько всего интересного, — нерешительно начал опер, пытаясь составить в голове связную картину.

— В общем, «душных бандитов», как я поняла, вы задержали, — подсказала пожилая женщина.

— Да, целых две банды, — спокойно произнес Алексеев. — Хотя нет, не совсем целых… Последний, недостающий компонент одной из банд попался вообще совершенно случайно, и то его уже забрали…

— Погодите, погодите… Что-то я ничего не понимаю! Какой ингредиент? То есть компонент? И что значит две банды? Как это?

— Ну, значится, так, — качая головой, объяснил Петруха. — Первоначально, действительно, «душная банда» была одна, в составе ее было три человека, все — жители пригорода, это я, кстати, верно предположил! Два лица с определенным местом жительства, но без определенных занятий, причем они совсем недавно уволились — незачем на работу ходить стало, раз такие заработки нашли… А третий — племянник одного из грабителей, учащийся ПТУ…

— Пэтэушник, значит, — скептически сказала Сухова. — Я всегда их терпеть не могла…

— Это ваша субъективная точка зрения, — покачал головой собеседник. — В общем, неважно. Их-то я взял действительно случайно, просто чудом… И всё из-за вас…

— Да! Я же говорила, что нужна засада! — ликовала Мария Даниловна. — А вы: «Чушь!», «Невероятно!». Вот видите!

— Да нет. Ваша засада сюда достаточно косвенно относится. Разве что благодаря ей вы оказались в больнице, я отправился вас навестить…

— Кстати, как же это все-таки мило с вашей стороны! — растрогалась пожилая женщина.

— Спасибо… Не стоит благодарности, — засмущался опер. — Вчера — вы меня навещали, сегодня — я вас… Я ваши апельсинчики никогда не забуду! Так приятно!

— Ну что вы! Я всегда готова вас навестить!

— Давайте лучше думать, что больше не придется! — предложил Алексеев. — Итак, возвращаясь из больницы, я познакомился с некоей дамой и проводил ее до дому… И когда я сидел у нее в квартире…

— Вот как? — подозрительно глядя на него, перебила Сухова. — А как же Олеся? Что это вы, в донжуанство ударились?

— Никуда я не ударился, — поморщился Петруха. — И какое там донжуанство! Вы бы ее видели! Натуральный крокодил!

— Нет! Нет! Не говорите этого слова! — воскликнула в ужасе Мария Даниловна.

— Да? А почему?

— Это… Вы помните… ну, тот ужас про жреца… ну когда я… когда вы меня…

— Помню. А при чем тут крокодил?

— Вот! Вот вы опять! А у меня прямо мороз по коже! Я же, кажется, именно этим словом его пробудила!

— Ну ладно. Нам рано жить воспоминаньями, — заявил опер. — Короче, женщину эту я совсем по другой причине провожал: она ногу подвернула… А я как раз проголодался… И как впоследствии выяснилось, она тоже…

Алексеев деликатно замолк, терзаясь сомнениями, стоит ли посвящать собеседницу в ужасающие наклонности своей новой знакомой.

— А это-то тут при чем? — раздраженно спросила Мария Даниловна, чувствуя, что теряет нить разговора.

— А при том, — решился наконец Алексеев. — Людоедкой оказалась девушка! Так-то! Она… меня… Меня! Съесть собралась!

— Да быть не может, — всплеснула руками Сухова. — Это… это как-то все больше в газетах да в криминальных репортажах… Но чтоб так… на улице… людоеды запросто расхаживали! Да еще женщины! Поверить не могу!

— И тем не менее! В холодильнике обнаружились некоторые части, которые составляли некогда единое целое с головой, ну, той самой, что у меня на помойке валялась…

— Обалдеть! Вот это совпадение! — изумилась Мария Даниловна.

— Не совпадение, — дидактическим тоном произнес опер, — а результат систематической, слаженной, продуманной до мелочей оперативно-розыскной работы!

— Шутите? — не поверила Сухова.

— Шучу! — согласился Петруха. — Короче, девушка-то, несмотря на свои зверские пристрастия, характером обладала не слишком сильным и легко раскололась…

— Неужели призналась?

— Да. По крайней мере в шести случаях людоедства… И имя-то у нее соответственное — Люда… Хотя она его, похоже, стеснялась и представилась мне Кристиной…

— Так круче, понимаю, — кивала Мария Даниловна. — Ну неужели она всех этих шестерых слопала? Ужас!

— Слопала… На самом-то деле, думаю, гораздо больше, чем шестерых… Просто мы ее припугнули, что раскатаем все домашние заготовки и все равно сами узнаем, сколько душ на ее совести… Она поверила, что это возможно выяснить, и призналась… Видимо, эти шестеро последних — в виде консервов и сушеностей… А прошлых, старых жертв уже ищи-свищи… Никогда не узнаешь — кого, когда…

— И ей, естественно, ничего за это не будет?

— Естественно, — пожал плечами Алексеев. — Мы же гуманисты! На букву «г»… — отчего-то счел нужным добавить он. — Таких жалеть надо! Они, людоедики, бедные! Больные! Им лечиться надо! А вот, к примеру, если ты случайно человека сбил на машине — ух! Ты враг! Мотай на всю катушку! В следующий раз внимательнее будешь!

— Не волнуйтесь! — почуяв неладное, поспешила успокоить его Мария Даниловна. — А неизвестно, кого и когда она… все-таки? Люди ведь, наверное, до сих пор ждут своих родственников, ищут…

— Неизвестно. Увы. Ну, кроме того последнего случая с головой Берлиоза… Берлиоз-то наш оказался не кем иным, как опасным маньяком, совершившим бесчисленный ряд надругательств и насилий над женщинами… Он, так же как и Люда, знакомился на улице, только, в отличие от нее, не затаскивал жертву к себе, получая вследствие того проблему избавления от трупа, а шел к доверчивым одиноким женщинам в гости и там жестоко мучил их… Несколько лет уже мы находили трупы с его неповторимым почерком… Только одной удалось вырваться… Она тоже умерла. Но перед тем, в больнице, истекая кровью, описала садиста… Мы разыскивали его… Но все, что у нас было, это особая примета… Ведь имя, род занятий он обычно придумывал, знакомясь…

— Примета? — встрепенулась старушка. — Это интересно!

— Да бросьте вы! Примета как примета… Татуировка за ухом… Поэтому находка головы с этой татуировкой…

— С какой татуировкой? Уж разъясните все до конца!

— Ну… не могу вам описать…

— А вы нарисуйте! Мне же любые подробности важны!

— Да для чего?

— Как это? Для полноты картины! Ну и все же? Что там у него было изображено?

— Вот ведь привязались! — огрызнулся опер. — Да ничего особенного, разговоров больше! Всего-то: «Хомо сум, хумани нихиль а мэ алиэнум путо»! Вот это у него за ухом начертано!

— Да что вы! — изумилась Мария Даниловна. — Ни за что бы не подумала, что такое возможно!

— Да… Народ наш на выдумки богат… Это ведь по-латыни! А в переводе означает…

— Погодите, погодите! — испуганно перебила слушательница. — Нет, я сама хочу перевести! Вопрос принципа… Я ведь учила когда-то… Хомо… Хомо сум, говорите? — она наморщила лоб.

Петруха, прищурившись, с улыбкой глядел на нее, поставив на то, что память собеседницу подведет.

— Подумать только! — нарушила наконец тишину пенсионерка Сухова. — Нон мульта, сэд мультум! — в тон татуировке ответила она.

В свою очередь Алексеев нахмурился, пытаясь понять, прекрасно сознавая, что не может преуспеть в этом…

— Сдаюсь, сдаюсь! — шутливо поднял он руки.

— Да… Я сказала «Не много, но многое», то есть: какое же глубокое содержание в этих немногих словах! «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо!» И как это все у него за одним ухом поместилось?

— С трудом, — признался опер. — С помощью лупы разбирались.

— Ну и придурок! — заявила неожиданно пожилая женщина. — Садист, выходит? А она, людоедка, его, получается, съела? Сильнее оказалась? Поделом! Собаке — собачья смерть!

— Ух, какая вы кровожадная! — весело произнес Алексеев.

— Да уж! И не стыжусь этого! — подтвердила собеседница. — Итак, это вы два преступления раскрыли — убийство «Берлиоза» и его, соответственно, зверские злодеяния…

— Нет, преступления нашего «Берлиоза» я даже забыл приплюсовать к общему числу ваших побед… Ух ты!

— Ну а остальные — остальные раскрытые преступления, а? — напомнила Мария Даниловна. — Людоедка — это раз. Она-то уж вообще в нашей истории как-то слева… Начали-то мы с «душных бандитов»! Давайте не отвлекаться, по порядку…

— Да мы и так по порядку, — возразил Петруха. — Итак, сижу это я у Людочки… Только избежал разделки собственной туши… Держу ее крепко, а сам думаю — то ли ее же молотком воспользоваться, нанести ответный удар, чтобы спокойно потом куда следует препроводить… То ли просто заявить, что она задержана, но это вообще-то было рискованно… Девушка она агрессивная, да еще так разозлилась, что я от ее удара увернулся… В общем, не успел я толком выработать программу дальнейших своих действий, как врываются в квартиру трое в противогазах — и все сначала, повторение утренней сцены в вашей квартире…

— Как так? Ничего не понимаю! — помотала головой Мария Даниловна. — Что же они, раздвоились? Вернее, растроились? Или сквозь стены милиции просочились и вернулись к своим темным делам?

— Все гораздо проще, уважаемая Мария Даниловна! — снисходительно разъяснил опер. — Слава первооткрывателей, изобретателей этой идеи газовых ограблений не дала покоя другим нечестным людям… Им понравилась эта идея, и они, побывав на Галерной… Да, они, как оказалось, были там, но об этом — позже! Так вот, побывав на Галерной улице и ограбив квартиру, решили продолжать подвизаться на сей стезе. Но как попадать в другие квартиры? Нужны ключи. Где их взять? Да там же, на вокзале!

— На каком? — машинально спросила Сухова.

— Хороший вопрос! — усмехнулся опер. — Первая банда всегда действовала на Витебском — повторяю, они жили в том направлении. Вы же пошли… на Балтийский, кажется?

— Да, — чуть обиженно произнесла Мария Даниловна. — Вы же сами так сказали — орудуют, мол, на Витеб… то есть Балтийском вокзале…

— Вот именно! Я уж точно не помню, что сказал… Но, видимо, просто ошибся… Случайно названия перепутал… Задумался… С Балтийского у тещи… пока еще будущей… Все пока что под вопросом, к сожалению… Так вот, у нее — с Балтийского вокзала дача! Я автоматически этот вокзал назвал… Но это-то и помогло все распутать!

— Здорово!

— Еще бы! По какой-то невероятной случайности ваш безумный, на первый… да и на не первый взгляд, план сработал. Именно члены второй «душной» банды похитили у вас сумочку… Остальное вы знаете…

— Увы, — вздохнула Мария Даниловна. — Как своевременно вы тогда появились! Ну что бы я без вас делала?

— Да ничего страшного! Оклемались бы рано или поздно… Их отравляющее вещество же не было смертельным! К счастью. Ну лишились бы чего-то ценного… Ерунда, дело наживное!

— Ничего себе «ерунда»! — рассерженно ответила Сухова. — Ведь только моя комната изо всей квартиры и была незаперта! Уж они бы там разгулялись!

— А вы не послушались моего совета? Не убрали все ценное подальше — на антресоли? Вряд ли бы они полезли так далеко… Все-таки опасно долго в чужой, да еще огромной коммуналке торчать… Посмотрели бы они, что у вас по шкафам да сундучкам один хлам, обломались бы, что на нищую пенсионерку, которая давно все ценности на барахолке продала, нарвались, и ушли бы восвояси…

— Нет, не послушала, — с виноватым видом согласилась она. — Как-то все-таки это дико…

— Времена такие! Привыкать надо!

— Ну хорошо. Людоедка, это раз, — напомнила Мария Даниловна, — «душная» банда — два-с и даже три-с… А четвертое? Убийство на Галерной? Вы что-то говорили, что все это как-то связано… Не пойму только как…

— До конца еще не все ясно, — покачал головой Алексеев, — но в общих чертах могу сообщить вам следующее. Павел Куприянов — ну, тот самый веселый вдовец — убеждает, что сам не убивал свою жену… Ха, кто ему поверит? Но плетет, что нанял для этого каких-то своих знакомых, вернее, одного своего знакомого, который со товарищи и взялся провернуть все это дело… Мол, придут они, напшикают газом… Жена — астматик, подышит-подышит, да и откинется… И никто не заподозрит убийства — мол, просто грабители переусердствовали, случайно на больную напали…

— Ну что? Все вроде бы логично, — задумалась Сухова. — А что ему за это будет?

— За это, конечно, будет, но не так много, как за непосредственное убийство, в чем я почти не сомневаюсь…

— Отчего же?

— Да оттого, что вы забыли про яд! Бандитам-то незачем было ядом ее травить! Не вписывается это в их почерк, пусть он даже и ворованный… Вор у вора почерк украл! Не-ет, уважаемая! Все было именно так — он отравил, а затем, возможно, не сам, как я вначале думал, но с помощью товарищей разыграл видимость ограбления… Сам-то Павел только с виду крутой такой, бизнесмен, видите ли, уверен в себе… Чуть посидел, попарился — мигом во всем признался! Сейчас народ-то ушлый пошел, знает, что на одних косвенных уликах обвинения не выстроишь, непременно оправдают… Если тебя никто конкретно не видел в момент совершения преступления — все, свободен, гуляй, как ветер в поле… Пусть ты был там за час до обнаружения трупа, пусть у тебя хоть сто мотивов и ни одного алиби… Оправдают, будьте уверены!

— Да? — задумчиво протянула пенсионерка Сухова. — Это интересно.

— Я вам! — пригрозил опер. — Даже не думайте! Итак, вся надежда в таких случаях — найти орудие убийства: нож, пистолет, топор… Да мало ли их!

— Это точно, — согласилась Мария Даниловна.

— Ну, в случае с ядом, скорее всего, искать нечего… Не обязательно же — даже маловероятно — его наливают из флакончика, не забыв оставить на последнем отпечатки пальцев и забыв сполоснуть… Отравить можно крохотной таблеточкой, которая имелась у отравителя в единственном экземпляре…

— Согласна, — кивнула собеседница. — Как же вам трудно работать!

— Приятно, что хоть кто-то так считает, — кивнул Алексеев. — Ну вот. В нашем случае вся надежда — на чистосердечное признание убийцы… А его-то мы почти что и получили! Признался, что хотел ее смерти, — как миленький признается, что содействовал переезду ее в мир иной… Никуда не денется! И не такие признавались! Этот-то слабак, нервишки не крепкие…

— А если в отказ пойдет? — внесла долю скептицизма в уверенные рассуждения собеседника Мария Даниловна. — На суде заявит, что вы… ну не вы, так коллеги выбили из него вместе с почками признание? Так ведь бывает?

— Бывает, — кивнул Алексеев. — Ну что тут сделаешь? Работать надо! К тому же вы забываете о «душных» номер два! Они уже признались, что были на Галерной… Женщина к тому моменту лежала мертвой… Они тут как свидетели выступят — что их газ, если она отравлена! Другие, ушлые-то, может, и увернулись бы, придумали бы сто разных версий… Да Павел совсем должен сникнуть от таких очевидных фактов… Вот и раскрыли, короче говоря, мы с вами убийство на Галерной! Так-то!

— Так, — подтвердила пожилая женщина. — Что-то еще вы мне не разъяснили… Погодите, погодите… Вертится на языке… Что-то насчет ингредиентов… Компонентов? А? Не помните?

— Ох… Все-то вы буквально понимаете, — вздохнул Алексеев. — Дело в том, что обе «душные» банды состояли из трех человек…

— Совпадение? — предположила Мария Даниловна.

— И да и нет. В принципе, удобнее работать втроем. Но в крайнем случае можно и вдвоем — так они к вам ворвались… А вообще, если трое идут, роли распределяются так: двое по комнатам шарят — быстрее можно управиться, а один обязательно должен стоять на входе, при дверях… Вратарем быть, одним словом.

— Почему «вратарем»? — опешила Сухова.

— Ну как почему? Вратарь — от слова «ворота»…

— Безусловно, — кивнула собеседница. — Только это в хоккее. Или нет, в футболе…

— И там и там, а вообще, — пояснил опер, — так в монастырях стоящий у ворот сторож называется — не привратник, а именно вратарь… Мне это слово симпатично…

— Напрасно мы в этимологические дебри углубляемся, — заметила Мария Даниловна. — Я скоро с преступлениями совсем запутаюсь. В общем, ходили они втроем…

— Ну да. Только третий из «новых душных» или отказался на новое дело пойти, или они его не смогли вычислить, или вообще решили не брать в долю… Разберемся! В общем, этот-то третий «ингредиент» оказался тем еще фруктом!

— Да ну?

— Мы его тоже вычислить не могли! Его компаньоны утверждали, что не знают его адреса, причем так упорно, несмотря ни на что, утверждали, что ну решительно ничего не удавалось узнать о его местонахождении…

— В каком это смысле — «несмотря ни на что»? — насторожилась Мария Даниловна. — Я вот тут… вы только не ругайтесь! Я читала, что вы… ну в смысле вообще вы — милиция… действительно избиваете задержанных… ну, то есть применяете… — Последние слова она произносила робко и каким-то извиняющимся тоном, будто избивала сама и теперь глубоко стыдилась этого.

— Что-то вы начитаны чрезмерно! — буркнул опер. — Это не имеет никакого отношения к делу!

— Служебная тайна? — догадалась Сухова.

— Ну, типа того… По крайней мере, могу вас успокоить — лично я не сторонник силовых методов…

— Всегда их другим, то есть коллегам, доверяете?

— А задержали мы Сергея Тетеркина, — словно бы не услышав последнего предположения собеседницы, спокойно продолжал Петруха, — совершенно случайно…

— Как всё и всегда! — не удивилась Мария Даниловна.

— Поспорил бы я с вами, да некогда, — отмахнулся Алексеев. — Короче, проводили какую-то обычную облаву в казино, задержали по городу аж полтыщи человек… А у нашего Сергея при себе была пушка… То есть пистолет! А то мало ли вы снова буквально подумаете… Короче, только выяснили, что он и дополнял, вернее, даже возглавлял вторую «душную» банду, на этом-то все интересное и закончилось…

— Самоубийство? Сплел веревку из носков и, как честный человек… да? — с ужасом вопросила Сухова.

— Н-да-с… Странное у вас, однако, понятие о честности, — протянул Петруха. — Нет! Уж кто-кто, а этот-то жил, жив и будет жить! Ну, какое-то время точно…

— Так что же произошло? Тянете, тянете! Ну вы и рассказчик! — возмутилась Мария Даниловна.

— Мог бы я вас упрекнуть, мол, «ну вы и слушатель», перебиваете постоянно… — покачал головой Алексеев. — Но не буду! Игнорирую ваши упреки и, на ваш выбор, продолжу или уйду…

— Нет, что вы! Конечно продолжайте! Простите…

— Ну вот. Забрала его Федеральная служба контрразведки…

— Что? А это-то с какой стати?

— Ну, знаете ли, они нас как-то в известность не поставили… Забрали на правах сильного — и все. Единственное, что нам самим достоверно известно, — это то, что пистолет, обнаруженный у Тетеркина, имел интересную судьбу… За ним такой след тянется! Хоррибиле дикту! — перешел от волнения на латынь Алексеев.

— Почему «страшно сказать»? — переспросила полиглотка Сухова. — Так заинтриговали — и нате вам, в кусты!

— Ну, в общем, так. Из него Каплан стреляла в Ленина…

— Что-о?

— Да! Но это что, еще цветочки! Он засветился во время революции на Кубе, военного переворота в Чехословакии, из него стреляли в Папу Римского, вот только не помню, попали или нет… Эксперт столько всего говорил! Невозможно все упомнить…

— Да что вы! — не поверила Мария Даниловна. — Это, наверное, какая-то ошибка… Недоразумение…

— Исключено! К тому же… ладно, это все дела древние… Но пули из этого пистолета были выпущены буквально в любом мало-мальски крупном политическом преступлении, будь то убийство Пальме — ну помните, был такой деятель, швед, что ли… Или швейцарец… Я эти страны все время путаю… Так вот, почти любое убийство — от глав государств до консулов — было совершено при помощи этого пистолета… Крупно Тетеркин с ним влетел! Такие стволы на тротуаре не валяются, уж тут-то ему не отвертеться!

— Бывает же такое! — вздохнула Мария Даниловна. — Хотя, знаете ли, меня это как-то не очень занимает… Я ужасно не люблю детективы про политику… Неинтересно как-то… Вот обычная наша совковая бытовуха — сосед соседа топором тюкнул… Или муж у жены шубу украл и в утильсырье сдал… Могу читать сколько угодно, запоем! А уж слушать! А тут, выходит, политика приплетается? Фи!

— Ну, она здесь достаточно слева… Главное, что обе «душные» банды обезврежены, с людоедством в одном отдельно взятом случае временно покончено, убийство на Галерной почти раскрыто…

— Ну и маньяк с татуировкой получил по заслугам! — добавила Мария Даниловна. — Надеюсь, что больше действительно в городе хотя бы «душных» бандитов не будет!

— Кто знает, — задумчиво протянул Алексеев. — Народ у нас сообразительный… Газом нынче легко обзавестись — бери и грабь! Вон недавно до чего дошли… Пятеро семнадцатилетних девушек, вооружившись одним на всех газовым баллончиком, вышли на большую дорогу… Разбойничать, я имею в виду. Действовали банально, аж до зевоты скучно… Подходили к наиболее уязвимым жертвам — ровесницам, гуляющим в меньшем численном составе, и для затравки спрашивали, сколько времени. Наивные девушки бросали взгляд на часы; налетчицы, впрочем, тоже. Уж куда, зачем им столько часов — я не знаю! Они говорили, что собирались их кому-то продать…

— Да… — кивнула Сухова. — Уж как странно — из-за такой ерунды, как часы, за решетку садиться! Грабили бы — так уж не меньше чем на миллион сразу… А то глупо мелочиться…

— Ну да, вам, как Раскольникову, сразу весь капитал нужен! — усмехнулся Алексеев. — Короче, обнаружив, что у жертв часы присутствовали, лихие дивчины атаковали хранительниц времени из баллончика, избавляли их от часов и спокойненько шли дальше, на встречу со следующими доверчивыми ровесницами…

— Точно, вооружившись баллончиками, много дел можно натворить! — согласилась Мария Даниловна. — А вот скажите… Вы за свою службу в органах, безусловно, всякого навидались… А когда-нибудь вы видели круглые глаза вьетнамца?

— Нет, — улыбнулся образности высказывания Петруха. — А вы, как я понимаю, видели?

— Ну да! — довольно сообщила Мария Даниловна. — Зрелище было — это что-то! Вот послушайте: у нас тут, возле Гауптвахты, все произошло… Хорошо, я чуть поодаль шла… В общем, по тротуару, согласно всем законам и правилам дорожного движения, брел себе спокойно несчастный вьетнамец…

— Несчастный — потому что впоследствии с ним что-то случилось, или вообще, по определению «вьетнамец»? — уточнил опер.

— Какой вы недогадливый! — воскликнула Мария Даниловна. — Ну конечно, и потому, и потому! Неужели вьетнамец вообще может быть счастлив? Да никогда! А пережив такое, чему я поневоле была свидетельницей, уж вдвойне!

— Итак, — напомнил Петруха.

— Итак, он шел по тротуару. А где, позвольте спросить, еще людям ходить? Может, летать выучиться, раз уж мы так постоянно водителям мешаем одним фактом своего существования? Этот гад — я имею в виду, естественно, водителя — выворачивает из-за Гауптвахты… Ну, из-за того, что Сенная навеки теперь перерыта, машинам стало негде ездить, и они все время гоняют по пешеходной зоне площади… Нет, ну я, конечно, могу их понять чисто теоретически, но все равно они должны преимущественное право прохода оставлять людям…

— Вьетнамец! — потерял терпение Алексеев.

— Да, вьетнамец! Впрочем, кто его знает, я уже сомневаюсь… Может, он на самом деле кореец был. Или китаец…

— Или японец, — раздраженно добавил опер. — Не суть важно. В общем, он…

— В общем, его машина поначалу было пропустила, и он эдак своим обычным темпом продолжал двигаться… Как вдруг она как поедет! То есть он должен был принять моментальное решение: или броситься стремительно вперед, или отступить назад… Я заметила, что далеко не все люди в критической ситуации способны мгновенно сориентироваться; напротив, на некоторых как бы оцепенение нападает…

— Ну так что? На него тоже напало?

— Ну вроде того… Или он справедливо решил, что с какой это стати он должен уступать машине — все-таки он в своих правах, идет по пешеходной зоне…

— А водитель напомнил ему, что так-то оно так, да не так, поскольку ни о каких правах не может идти и речи, раз он вьетнамец или кореец, то есть приезжий? — предположил Алексеев.

— Типа того… Водитель как высунется да как начнет отборнейшим матом крыть несчастного пешехода…

— А тому по фиг! Он хлопает глазами и говорит: «Не понимай!» — закончил за собеседницу Петруха.

— Да нет! Похоже, что он очень даже «понимай», потому что в ответ на сию негостеприимную тираду вьетнамец вынул газовый баллончик и опрыскал из него как водителя, так заодно и всё, что было в салоне, то есть и пассажиры невольно надышались газом, за что они должны были благодарить своего водителя…

— Круто! Решительный, значит, пешеход нынче пошел! — усмехнулся Петруха.

— Круче другое! — пояснила рассказчица. — Водитель-то не растерялся и выстрелил в обидчика из газового, но уже пистолета!

— Вот гад! — прокомментировал опер.

— Не то слово! — согласилась Мария Даниловна. — У того, бедного, все ухо в крови… Он стоит, вскрикивает… Машина тут же дала дёру, так как вьетнамец, совершая обстрел из баллончика, поневоле уступил ей дорогу…

— Да… Стоит вскрикивает… — кивал Алексеев. — А глаза — круглые-круглые!

— Точно! Ну и зрелище было, я вам доложу!

— Как? — испугался Петруха. — Доложите? То есть это еще не вся история? Что еще?

— Да нет, вся… Хотя, может, конечно, продолжение и было, только я об этом не знаю… Ведь, наверное, он потом пошел в милицию заявление написать… Дело должны завести, если он номера запомнил… Ну, как это там у вас в законном порядке делается…

— Да бросьте вы, какое дело! Даже если он и пошел в милицию, вряд ли стали бы дело возбуждать, отписали бы скорее всего… Да сейчас и потерпевшие-то всякие бывают… Вон мне приятель из патрульной службы рассказывал: ехали они вечером, даже почти ночью… И у них на глазах прямо на улице мужичка какого-то на «гоп-стоп» взяли — ну, грабеж, карманы потрошили… Ну, воров, естественно, сразу тепленьких, они даже разбежаться не успели, в машину… А терпила сразу и говорит: «Вы мне мое барахлишко верните, а с этими ребятками просто при помощи своих спецсредств поговорите…»

Заметив недоумение в глазах Марии Даниловны, Алексеев пояснил:

— При помощи дубинок! Ну вот. Будь там сержантский состав, — продолжал он, — может, на этом все бы и закончилось. А мой приятель — лейтенант. То ли ему скучно было, то ли он за честь мундира болел… Короче, поволок их в управление. А терпила ему все втолковывает: «Что толку заяву писать, дело возбуждать, что дальше-то? Они что, хорошими станут? Хрена с два! Ну, направите вы их на курсы повышения квалификации, в тюрьму то есть… Ну, выйдут они оттуда, причем достаточно скоро… Меня же еще потом найдут… И не только грабить не перестанут — еще и на мокруху с легкостью пойдут! Вот кабы их за это расстрелять! Это было бы эффективно. А раз нет, то отлупите их хорошенько — душу свою отведите, и довольно с них будет…» А? Ну, каково? Ну как в таких условиях работать можно?

— И не говорите, — сказала Мария Даниловна. — А по улицам-то ходить — вообще невозможно! Страшно!

— Страшно, — кивнул опер. — Но все же ходят — а куда денешься? Дома, выходит, тоже не легче — сидишь, сидишь, а к тебе «душные» заваливаются… Кстати, они не банальным баллончиком пользовались — на одну вашу квартиру несколько бы понадобилось… Но многие люди имеют какие-то выходы на всякие химические вещества… С работы, возможно, тащат… Следствие установит… А что толку — всегда масса не пойманных еще любителей навести ужас на окружающих найдется…

— Да, кстати! — воскликнула Мария Даниловна. — Я вас как раз хотела спросить, а где бы мне приобрести газовый баллончик?

— Зачем? Что вы задумали?

— Да ничего особенного, — честно ответила собеседница. — У всех же вокруг есть… У меня тоже был, да потерялся куда-то… А теперь — ну мало ли я в такую же переделку попаду?

— С вас станется… Скажите лучше вот что: откуда у вас пистолет?

— Пистолет? — сделала невинные глаза пенсионерка Сухова. — Какой пистолет?

— Обыкновенный! Маленький, изящный, дамский… С перламут…

— С перламутровыми пуговицами! — отшутилась Мария Даниловна. — Я вот, кстати, все хотела узнать… Вы человек образованный, начитанный… Не помните ли, что там говорил Луначарский о трех университетах? Я себя тоже считала интеллигентным человеком, да без знания этого высказывания как-то стыдно… А?

— Вовсе это некстати! — парировал Алексеев. — Нет уж, не уходите от ответа! Откуда у вас пистолет?

— А у вас он откуда? — язвительно спросила Сухова.

— Ох… Ну и мастерица вы выкручиваться… От вас, уважаемая, от вас!

— Что-то не припоминаю… — наморщила лоб Мария Даниловна.

— Ничего, я помогу! Когда вы у себя в коридоре от газа сникли, по стеночке вниз сползли… Я, когда обезвредил уже всю банду, обратил внимание, что карман вашего платья как-то подозрительно оттопырен… А у меня на такое глаз наметан…

— Что? То есть вы меня обыскали? — подняла брови Мария Даниловна.

— Не вас, а только один ваш карман!

— Оч-чень интересно! — вспыхнула она. — А куда, подскажите, уж не сочтите за труд, я могу на вас жаловаться? Между прочим… Понятых, как я понимаю, при этом не было? Ага! А известно ли вам, что улики, полученные незаконным путем, не являются доказательствами! Что, съели?

— Не-а, — хрустя яблоком, помотал головой Петруха. — А вам, любезная, известно ли, что вы мне сейчас процитировали?

— М-м-м… — задумалась пожилая женщина. — А, кажется, «Рекламу-Шанс»!

— Вполне возможно, не буду спорить… А изначально эта фраза — из законодательств некоторых буржуазных стран! Так-то! Мы-то с вами — пока еще в стране Советов, как бы она теперь ни называлась! Позволю себе, как мне кажется, к месту, привести двустишие поэта Вишневского… Он чудак тот еще, но некоторые мысли довольно любопытны… Вот послушайте, где мы!

Мы в глубокой… хм, ну и так понятно…

Оставайтесь с нами!

Алексеев смущенно замолк, прикидывая, не переборщил ли он, оскорбляя нежные ушки изящной дамы. Та же, вымученно улыбнувшись, выдавила:

— Поэт, говорите? Ха! А вы меня все Буниным попрекали! Да знаете ли вы, что если убрать Бунина из русской литературы, то она оскудеет, обеднеет… Ну и так далее…

— Знаю, — кивнул опер. — Это Горький так считал. Вот так и произошло… Бунина сейчас никто не читает…

— Я читаю! — вступилась за честь Ивана Алексеевича женщина.

— Похвально. Так что там у нас насчет пистолета?

— Да, верно! Когда вы мне его вернете? Времена-то опасные… Раз уж вы темните насчет баллончика… Придется самой на мафиозные структуры выходить… Я его приобрести твердо решила!

— Всё. Или говорите, откуда у вас оружие, или… — Опер многозначительно замолк, рассчитывая произвести эффект одним этим «или», предлагая собеседнице самой представить свою последующую горькую участь.

— Ну да, — скептически произнесла она. — Сейчас вы заявите, что из него покончил самоубийством Адольф Гитлер или пули из него нашли в теле этого, чилийского, Сальвадора… как его? Дали, что ли? Ну которого Пиночет сменил?

— Альенде! Сальвадора Альенде! — выкрикнул Алексеев. — Нет, а что, вы думаете, могло такое быть? Я его еще не проверял, но раз уж вы настаиваете…

— Нет, нет, что вы! — испуганно замахала руками пенсионерка Сухова. — Не надо проверять! Потому что…

— Ну что «потому что»? — победно наседая на нее собеседник.

— Потому что я из него никогда не стреляла! У меня к нему и патронов-то нету!

— А кто стрелял?

— Если и стрелял, то все равно его нет уже с нами…

— Кого — нет?

— Да того, кто мне этот несчастный пистолет подарил!

— Ну наконец-то! Подарил, выходит! — облегченно вздохнул Алексеев. — Кто? Имя, фамилия…

— Нет, не буду капать на кристально честного человека… Тем более что все равно, как я уже сказала, он умер… Но я знаю, что привез он его из Берлина, как раз после войны…

— Интересно… — протянул Петруха. — Выходит, что ваша бредовая мысль о Гитлере не так уж невероятна…

— Да полно вам! Это был совершенно безобидный, хороший человек! И главное, отличный работник! Главный инженер завода! Не что-то там вам! Вот!

— Ладно, — кивнул Петруха. — Всё, что надо, легко проверить. Можете и дальше запираться сколько хотите. Но если пистолет действительно где-то засветился… Не позавидую я вам…

— Будем надеяться, что нет!

— Ну хорошо… — миролюбиво подытожил Петруха. — Сегодня что у нас? Четверг, девятнадцатое? Завтра мне к врачу… Больничный закрывать… Вот и отдохнул… Дурак! Думал, отлежусь, отосплюсь на больничном… А все из-за вас! Всю неделю…

— Раскрывали и раскрывали! — напомнила Мария Даниловна.

— Ну, нет худа без добра. Хорошо. Отдыхайте, приходите в себя… Все-таки совковые больницы…

— И не говорите! Даром лечиться — лечиться даром! — согласилась Мария Даниловна.

— В общем, я пойду, — сказал Алексеев и направился к двери. Вслед ему Мария Даниловна быстро выкрикнула:

— Цетэрум цензэо Картагинэм дэлендам эссэ!

— Чего-чего? — помотал головой Петруха. — При чем здесь Карфаген?

— Не знаю, — пожала плечами Сухова. — Просто в остальном я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен! Ну, помните этого римского сенатора, Катона Старшего…

— Я его уже не застал… — буркнул опер.

— Он же все свои речи, ну на любую тему, неизменно заканчивал призывом к войне с Карфагеном! Вот я и подумала — актуально, насущно… Вы же постоянно с кем-то ведете незримый бой.

— Логично… — на выходе произнес Петруха и поспешил унести ноги из квартиры словоохотливой Марии Даниловны.

Пенсионерка Сухова и пенсионер Эрте мирно попивали чаёк. Мария Даниловна нанесла визит своему почтенному приятелю, в очередной раз за это время съездившему и вернувшемуся из деревни.

— Забор починили? — деловито спрашивала она.

— Да, успел до заморозков… Пока земля мягкая, поставил столбы…

— А что, у вас там были заморозки?

— Нет, не было! Я и говорю — успел до заморозков!

Они вновь отхлебнули горячей жидкости. На некоторое время воцарилась тишина.

— Вещи от мышей подвесили? — поинтересовалась гостья.

— Не все… Да я же еще поеду! Пока холода не установятся, бояться нечего… Они зимой лютовать начинают, — объяснил собеседник. Намазав два бутерброда, он предложил один из них гостье, сам откусил от второго. Повисла пауза.

— Рябину собрали? — нарушила тишину Сухова.

— Ага, — жуя, кивнул Петр Эрикович. — Потом возьмете, я много привез…

Они вновь углубились в трапезу. Мария Даниловна размышляла, о чем бы еще поговорить. Дело было не в том, что ей не о чем было поговорить с Пеккой, — напротив, за время его отсутствия столько всего произошло, что она никак не могла решить, с чего начать повествование, каким образом наиболее эффектно подать материал и, вообще, как бы поуместнее перевести беседу в интересующее ее русло.

— Сашка Почтовихин явку с повинной написал, — как бы между делом, продолжая прихлебывать чай, сообщил Пекка.

— Что? — поперхнулась собеседница.

— Сашка Почтовихин явку с повинной написал! — внятно повторил хозяин.

— Как это? По какому поводу? — почти догадываясь о случившемся, спросила пожилая женщина. — Он же нормальный мужик!

— Вот потому-то и написал, что нормальный! — разъяснил Пекка. — Честный! Осталась еще совесть в народе!

— Не могу поверить… — качала головой Мария Даниловна. — Ну он-то тут при чем? Погодите, может, мы о чем-то разном говорим? Это касается смерти Васька?

— Ну да. На следующий же день, когда мы уезжали уже в город, все и выяснилось. Муки совести подсказали Сашке правильное решение… Жалко, конечно, теперь придется ему сидеть… Да там, в деревне, через одного все сидели… Не будет белой вороной…

— Господи! Да за что он его? А это точно?

— Точно, точно! Я потом в сельсовет ходил, налог за землю платил — там столкнулся с участковым, все подробности и узнал…

— Ну рассказывайте! Пожалуйста! — взмолилась Мария Даниловна.

— Да все просто было, — махнул рукой Пекка. — Васёк после бани, как всегда, к Таньке двинул — расстояние-то три дома! А он, естественно, шикануть захотел, на тракторе! К миленькой, с ветерком! Это-то его и сгубило… Гусеница напоролась на камень, он не заглушил мотор, а поставил на холостые обороты и вылез выковыривать препятствие… И так уж случилось, что как раз мимо шел Сашка… Он воспользовался моментом. Решение созрело моментально… Если бы он все продумывал, то наверняка или бы удали не хватило, или столько бы улик оставил, что его и так бы взяли… Трудно же чисто, профессионально подготовить преступление… Это, уж я вам доложу, несравнимо труднее, чем саму операцию провести…

— Да? — насторожилась Сухова. — А вы откуда знаете?

— Догадываюсь, — уклончиво ответил собеседник. — В общем, не признайся Сашка — так бы «глухарем» дело и зависло бы… Или на самоубийство бы списали… В общем, вскочил он в трактор, запустил его и смылся! Трактор дернул и переехал незадачливого тракториста… Вот так-то все и было…

— Да что вы! Ну надо же! Постойте! А зачем? Зачем он это сделал? Как-то в голове не укладывается: Сашка же довольно тихий мужик был…

— Каким он был, таким он и остался! — назидательно объяснил Петр Эрикович. — Может, из-за этого-то трагедия и случилась… Дело уходит в глубь годов…

— Да ну? Опять какая-нибудь местная легенда?

— Да не легенда. Быль! Оказывается, незадолго до своей гибели Василий наехал… Ну, в смысле не на тракторе, а морально наехал на Сашку! Шантажировать его вздумал! А это уж занятие не только неблагородное, так еще и жутко опасное! Так Васёк сам себе могилку-то и вырыл…

— Ну так в чем там дело?

— Он заявил, что сообщит Сашкиной дочери, что она ему, Сашке, не родная, а ему, Ваську, наоборот, родная… Девчонке-то четырнадцать лет… Такой возраст — время крайностей, юношеского максимализма… Кто ее знает, как она могла отреагировать! Узнай мы такое про себя в наши годы, наверное бы, усмехнулись, прикололись — и не более того… А в четырнадцать это может быть трагедией! Девчонка может сбиться с пути, уйти из дома, оказаться на панели… Да мало ли что! В общем, Сашка что-то примерное и предположил и, естественно, всячески противился тому, чтобы Лизка узнала правду…

— Так это правда?

— Он решил, что да!

— А сам он что, выходит, только теперь об этом узнал?

— Да, Василий ему как бы глаза раскрыл…

— Ну, так это и вовсе ерунда! — покачала головой гостья. — Ну даже если Василий сказал, что гулял с его женой… Максимально могут быть претензии к жене… Столько лет прошло, а он вдруг вспомнил, что зачал ребенка! Чистый блеф! При чем тут девочка?

— Не знаю, но Сашка поверил. Говорят, что Василий в подробностях пересказал сцену соблазнения Нюшки-почтовихи — Сашкиной жены… Мол, пришла она, принесла Ваську телеграмму… А он, пока делал вид, что ищет очки, чтобы расписаться на квитанции… Какие очки! Это он специально время тянул… То да сё… Погода, говорил, была плохая, Нюшка устала стоять на пороге, села передохнуть, ноги к печке протянула — валенки посушить… Он ей стопочку «для сугреву» предложил… Она вообще-то баба непьющая, да тут продрогла, согласилась… Быстро захмелела, тот ее и взял… Вот такие подробности…

— Ну, это же просто телега, наверняка! — возмутилась пожилая женщина.

— По крайней мере, Сашке так не показалось! Дело в том, что Васёк назвал день и час соблазнения! Он, видите ли, наверняка запомнил!

— Или просчитал — отнял от дня рождения Лизаветы, — возразила Мария Даниловна.

— В том-то и дело, что многое сходится! Сашки тогда не было в деревне — уезжал куда-то на заработки, что ли, бросил молодую жену… А потом родилась дочь… Жена убеждала его, что недоношенная, семимесячная… Мол, такое бывает, нормально…

Врачи хорошие, дети выживают… В общем, и убедила — так что с тех пор Сашка и не задумывался, пока Василий не напомнил… На свою же голову… Денег требовал… И водки, разумеется…

— Да, платить обидно… Тем более за такой «подарок», — кивнула слушательница. — Правильно он его!

— Да нет! — поморщился Пекка. — Сашка и то так не считает! Не знаю, стал бы он выполнять условия шантажиста, не стал бы, — неизвестно, но он случайно убил! Поддавшись накопившемуся раздражению последних дней, вызванному ошеломляющей информацией!

— Жаль… Однако вот как все было… А уж я-то тут такого навоображала! Да и Петр Алексеевич на самоубийство подумал…

— Справедливо заметил некогда еще Козьма Прутков, — сообщил Петр Эрикович: — «Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий!»

— Что-что? — помотала головой пенсионерка Сухова. — Не поняла — повторите, пожалуйста!

Петр Эрикович, тяжело вздохнув, повторил…

Сергей Тетеркин чувствовал себя усталым.

Он отъехал от заправочной станции и гнал машину в сторону Латвии. Задание Центра было выполнено. Одно только омрачало его воспоминания о работе в Санкт-Петербурге: неприятности, которые там произошли, это нелепое задержание в казино… Но при том его не могло не радовать, что и из этой ситуации ему удалось извлечь выгоду…

«Какого черта я потащил с собой в казино этот легендарный пистолет! — думал он, глядя на дорогу. — Хрен бы они меня без него отловили… Зато теперь буду получать две зарплаты, — одну, как и раньше, от Риги, другую теперь — от Москвы… Бабок, как и баб, много не бывает…»

Единственное, чего он не знал, стремительно удаляясь от Петербурга, — того, что один из работников заправки был литовец, который умело и незаметно заменил лежащую на заднем сиденье в машине Сергея тоненькую книжечку «Сочи — Базель» на точно такую же, отличающуюся разве что вмонтированной в нее маленькой пластиковой взрывчаткой с дистанционным управлением…

— Три… Два… Один… Пуск! — произнес по-литовски работник бензоколонки и нажал на кнопку…