Мне даже вздохнуть больно,
Руку поднять, смахнуть слезу,
Которая катится самовольно
На синеватую бус бирюзу.
Онемело, окаменело,
Не помню, как жить-быть,
Как я могла, как посмела
Полюбить и не сметь забыть.
Кожа помнит прикосновенья,
Запах твой везде и вокруг,
Кудри съёжились без движенья,
Образуя клубки гадюк.
Я бабочка из его коллекции,
Имя мне – Алкино́й,
Редкой природной селекции,
В качестве украшения взяли меня
Домой.
Я прожила две недели в неволе,
И не стало красавицы,
Меня пришпилили булаво́й
Под стекло, маяться.
Помню, бабушка говорила:
«Раньше смертушки не помрёшь».
Ох ты горюшко, моё горе,
Не сотрёшь тебя, не сметёшь.
Повстречала, но не увиделись,
В мою книгу он заглянул,
«Смотрите бабочек на бумажном
Носителе?»
Голос твой за спиной вздохнул.
«Моя мама – анималист,
Это её работы».
«Тогда я – коллекционист,
Приглашаю к себе вас, в субботу.»
Ничего у меня не ёкнуло,
Стало страшно, что жить не хотела,
Повернулась с душой застёгнутой,
Только чуточку побледнела.
Он узнал. Суета в глазах:
«Здравствуй, а я искал,
Ты тогда так внезапно исчезла,
Закатила ненужный скандал…»
«А та бабочка, улетела?»
«Может встретимся, поговорим?»
«В этом городе мы проездом
И на поезд уже спешим,
Я давно вдова, не невеста».
Мне всё время казалось,
Что увижу и задохнусь…
Ничего, ничего не осталось.
Я жива и этим горжусь.
«Мама, кто это? Он красивый!»
«Он никто. И зовут никак.
Он просто пятак фальшивый,
И против меня – слабак».
Хорошо, что тогда я не умерла,
А ведь хотела, а ведь могла…