Два мира

Шарики побольше служили мылом. «Почистив зубы» и умывшись, Дмитрий собрался, было, постоять немного под струями речной воды, помедитировать на образ дерева. Стоять под пенными потоками чистейшей воды, чувствовать себя вековым деревом – это приносило Дмитрию особое блаженство и прилив сил. Но сейчас совсем не было времени, надо успеть на восточный склон до восхода Солнца. Дмитрий нехотя вылез из бассейна, быстро обтерся полотенцем и вернулся в спальню.

Друзья добрались до своей любимой скамейки на восточном склоне очень вовремя. Верхний край Солнца как раз показался над далекой прерывистой линией горизонта, над лучезарными водами Верхнего Моря. И тут же, словно в ответ, ярким, голубоватым светом вспыхнул Исток над Юго-Восточной частью Моря.

Уже в который раз друзья наблюдали восход Солнца с восточного склона. И каждое утро небо было почти безоблачным. (Стояли прекрасные сентябрьские дни уходящего лета, «бархатный сезон».) И восторг, охватывающий душу при виде изумительной игры света между Солнцем и Истоком, был все такой же сильный, как и в первый раз.

Когда над Сумрачными землями появилась одиноко летящая птица (эта птица появлялась каждый восход Солнца), отец Иван пошевелился и сказал, обращаясь к Капитану:

– Твой выбор остается прежним?

– А ты как думаешь? – улыбнулся Капитан.

– Да, глупый вопрос, понимаю.

– Тут и выбора-то особенно никакого. Покинуть Браму и где-то, непонятно где (вряд ли в Питере меня после стольких лет ждут) вцепиться в эту призрачную жизнь. И ради нее влачить жалкое существование. Ну, лет двадцать, от силы, проживу. А дальше, с чем умру, какой плод принесу? Двадцать лет призрачной жизни ради посмертной пустоты? Нет уж, увольте. Лучше Другой Берег!.. А вот ваш выбор мне хотелось бы знать. Но вначале вопрос: как вам вечер у Отшельника, как вам вся эта удивительная история с украденным Живоглазом и с просветленным воришкой? Как вам сам воришка из племени рамяустов?

Капитан замолчал. Друзья принялись обмениваться картинками-воспоминаниями. И тут выяснилось, что ни у Дмитрия, ни у отца Ивана Шимасса как-то особенно не отложился в памяти. Дмитрий вспомнил, что еще в самом начале вечера столкнулся с ним в коридорчике, но почему-то подробности этого столкновения напрочь вылетели из памяти. Вспомнилось еще, как заразительно смеялась Лариса-археолог (видимо, опьянев от такого количества волшебного народа), как она пела, гладила рамяустов и что-то шептала им в мохнатые уши. Рядом с Ларисой и рамяустами ужом вился Пестрый, что-то рассказывал, аж пританцовывал от восторга… Да, этот момент четко отпечатался в памяти. Но не из-за Шимассы и Рассаута, увы. Дмитрий тогда испытал гадостное чувство ревности, чувство совершенно абсурдное, бредовое. Он приревновал Ларису к Пестрому. Это были какие-то секунды, и чувство было несильное, но запомнилось.

Друзья опять погрузились в мысленную беседу. Капитан объяснял, насколько важно то, что Живоглаз начал делиться. И особый символизм здесь в том, что первым, с кем кристалл поделился собой, был представитель маленького, забитого народа. С Живоглаза разговор невольно перескочил на отца Бориса.

– Мой выбор, видимо, все же связан с отцом Борисом, – сказал отец Иван вслух. – Я не могу покинуть Браму без попытки помочь отцу Борису. Да, Игуменья это сразу поняла. Как она сказала: мы деревья одного сада. Только предупредила, чтобы я был осторожней. Не стоит недооценивать пришельцев. Так что Игуменья права, хотя и считала мой выбор, связанный с печальной судьбой отца Бориса, маловероятным. Но именно это я и выбираю.

– Да будет так, – сказал Капитан. – Но… как ты ему намереваешься помочь? Живоглаз отца Бориса теряет силу, если уже не потерял.

– Да, это чувствуется. Общаться становится тяжелее.

– А как давно ты общаешься? – спросил Дмитрий.

– Первое общение было в ночь на восьмой день. И потом каждую ночь, в сновидении… И вот какой момент стал для меня решающим. Вы помните, какое мучительное чувство раздвоения я испытывал в первые дни пребывания здесь. Понимаю, от маловерия все. Казалось, что Холм, Брама, все это словно дым растает. А как мучила тоска по семье! Она просто дышать не давала! Как кто-то нагнетал ее… Да вы помните, жаловался вам не раз. Но как установился контакт с отцом Борисом, так всю мою тоску и раздвоенность как рукой сняло. Стало понятно, куда идти, появилась цель. Понимаете? В каком-то смысле отец Борис часть меня самого. Того меня, который десять лет назад так же легкомысленно относился к мистике, к силам тьмы. От легкомыслия меня тогда спасло наше знакомство, – отец Иван кивнул в сторону Капитана, – и, конечно же, наше первое путешествие в Браму.Отец Борис это как бы я, легкомысленный и маловерный. Помогая ему, я помогаю себе.

– И что ты ему говоришь?

– Я ему внушаю, что силы тьмы это реальность. Как и все остальные потусторонние силы. Недооценивать реальность потустороннего мира и при этом заниматься практиками, которые напрямую ведут к этим силам… но это все равно что в горящий дом с канистрой бензина входить. Это безумие! Я ему прямо говорю, что он угодил в страшную ловушку. Ему лучше всего уехать отсюда. Сменить кардинально обстановку, побыть в тихом небольшом монастыре.

– А он?

– То смеется, то настороженно молчит, то начинает спорить. Но сам же в собственном споре осекается… В последнее время больше молчит.

Капитан внезапно встал и поклонился отцу Ивану. Тот схватил его за руки.

– Ты, что, Капитан!

– Я не тебе кланяюсь, твоему выбору… Да, мой друг. Дорогой батюшка. Я рад, рад. Но будь осторожен. Если помочь отцу Борису будет уже никак нельзя, предоставь это дело Творцу… А теперь, друзья, предлагаю обсудить последнее сновидение Димы, – сказал Капитан. – Мне кажется, оно имеет большое значение для выбора Дмитрия. Дима, опишешь?

Дмитрий кивнул:

– Да, опишу… Но само сновидение, если можно, мысленно. А обсудим уже так, вслух.

Друзья согласились. Они (в отличие от Капитана) освоили общение мыслями буквально на днях. Этот способ общения был им еще крайне непривычен. Да, можно легко и быстро передать сложный мысленный образ. Не надо терять времени на поиск подходящих описанию слов. Но в этой-то быстроте и виделся главный недостаток. Общение мыслями казалось слишком призрачным, слишком воздушным. Поэтому основные обсуждения друзья делали по старинке, звуковой речью.

Дмитрий быстро, в картинках, описал сновидение.

– А я знаю это место, этот район называется нефтебазой, – сказал отец Иван. – Я бывал здесь два раза, в сновидениях. Первый раз сам, второй с тобой, Дима. Только мы о политике почти не говорили. И третьего товарища не было.

– Ну, и что все это значит? – сказал Дмитрий, обращаясь больше к Капитану.

– Дима, ты видел в своем последнем сновидении мир автора, что пишет нашу историю. Твоя и его душа – родственны. Вы как две стороны одной монеты. Ведь и ты делаешь то же, что и автор, описываешь нашу историю. Автор нуждается в тебе. Да, Дима, автор смотрит в тебя: то – как в зеркало, то – как в окно. И пишет твою, нашу историю так, как ее видит и понимает. – Капитан говорил и подтверждал свои слова яркими мысленными образами. – И ты также нуждаешься в авторе. Без автора в тебе не хватает полноты, законченности. Вот почему твою душу притягивает мир автора. И наоборот, автора притягивает твой мир.

Капитан замолчал. Молчали и друзья. Где-то вдалеке звучали прекрасные голоса стражей, кто-то пел песню. Над головой друзей тихим, баюкающим шелестом переговаривались деревья. Чуть слышно долетал музыкальный перезвон огромных синих цветов, иллиунурий.

Дмитрий заговорил, медленно роняя слова:

– Только теперь, после слов Капитана, я начинаю понимать некоторые странности своих путешествий во время сновидения. Очень часто я через коридор попадал в комнату, как бы свою. И в то же время обстановка в комнате казалась мне немного странной… как бы в своей комнате и не совсем в своей, а вообще в другом, параллельном каком-то мире… Да, теперь ясно… Непонятно другое: как какой-то автор может писать нашу историю? Абсурд получается. Я тут за время пребывания на Холме ко многим странным вещам привык, но это слишком! Наши жизни нам, выходит, и не принадлежат. Мы лишь герои книги, которую пишет неведомый автор. Судя по твоему описанию, этот автор совсем не Бог. Даже не демиург. А некое мое второе «я», существующее, кстати, в весьма тягостном, как бы застывшем мире, где пейзаж кажется пустой картонной декорацией. И встретившиеся друзья, вместо того чтобы радоваться встрече, обмениваются печальными политическими новостями, перечисляют своих умерших соратников и прикидывают: переживут ли они сами следующую зиму… М-да, и из такого мира некий автор пишет нашу историю, ведь так?

– Нет, не так, – спокойно ответил Капитан. – Ты понял мои слова об авторе, который пишет нашу историю, слишком упрощенно. Пишет историю – не в том смысле надо понимать, как ты подумал, что, мол, мы сейчас говорим, сидим, и все это потому происходит, что так нас пишет автор. Нет. Слишком простое объяснение. Мы сидим здесь потому, что сюда нас привела цепь событий и наш свободный выбор. Мы сидим потому, что захотели здесь сидеть. Автору остается вглядываться в нас, здесь сидящих, и стараться нас запечатлеть в своей истории. Приблизительно так. Если излагать схематично. С другой стороны, мы также влияем на историю автора, как автор влияет на нас. Получается диалог.

– Я не все понял с этим автором, – сказал отец Иван, – не мой выбор, наверное. И все же, если Дима в последнем сновидении был в мире автора, ведь я тоже там бывал, один и с Димой. И даже знаю, что то место «нефтебазой» называется. Но что я там делал? Что, тоже там мое второе «я», мой двойник обитает?

– Возможно, твой двойник друг автора. Как здесь ты друг Дмитрия.

– Зазеркалье какое-то получается, – возразил отец Иван. – Странная философия: двойники, тройники.

–Увы, – вздохнул Капитан, –мы разделенные существа. В этом наше главное несчастье.

– Разделенные? Как это понимать?

– Это понимать можно во многих смыслах. Возьмем, для примера, аспект памяти. Вспомните свое первое путешествие в Браму. И как через каких-то пару-тройку лет почти все стерлось из памяти. Помните? Этого бы не произошло, если бы наше «я» было целостно и полноценно. Мы бы тогда помнили все свои сновидения и путешествия вне тела. Все необычные состояния сознания были бы для нас так же естественны, как и привычная дневная жизнь. Однако мы не помним эти состояния. Мы также не помним многого и из привычной своей жизни. Мы не обращаем внимания на тысячи и тысячи событий, что происходят вокруг нас. Волшебные существа пытаются говорить с нами, дарят нам свои миры, наполненные чудесами. Но мы этого всего не замечаем, волшебству нет места в нашем маленьком мире единственного, как нам кажется, дорогого нашего обыденного «я»… Вот в чем наша слабость, друзья!

– Логично, – заключил отец Иван. Капитан продолжил:

– Человек вынужден плавать по поверхности своей единственной жизни. И другие «я» и миры, в которых эти «я» обитают, выброшенные на обочину сознания, начинают как бы мстить человеку. Отсюда во многом и тоска, и пустота жизни, и самоубийства, и все печали человеческие. Союз, о котором говорят стражи, это еще и возвращение человека к целостности своего бытия.

Капитан остановился, пристально посмотрел в сторону северного склона Холма. Там медленно поднимался в небо искрящийся сноп света. Дойдя до какой-то невидимой точки, сноп света остановился и, повисев несколько секунд неподвижно, распался на фиолетовые всполохи. Послышались хлопки, как от новогодних петард.

– Фейерверк, – вопросительно сказал Дмитрий.

– Кажется, к нам необычные гости, – ответил Капитан.

И точно. Не прошло и минуты, как из-за изгиба северного склона показалась высокая фигура Пестрого, затем Ларисы-археолога. Рядом с Ларисой важно вышагивал знакомый уже кот Корифей и какой-то пес, большой и лохматый. Пес радостно носился, крутился вокруг оси, кувыркался и даже взлетал в воздух (в этот момент Дмитрию казалось, что необычный пес вырастает до облаков, и из облаков начинает сыпаться новогодний серпантин).

– И я тут, и я тут, – радостно восклицал пес. – Здравствуйте! Здравствуйте! Ах, как прекрасно и хорошо. Как пафосно! Я тут!

– Считаю проявление пафоса в данную минуту неуместным, – веско возражал кот. – Впереди большой Совет, всем надо собраться. Молча. Без лишнего торжества. Мур-р. Так я это понимаю.

– Не проявление, а появление, – спорил пес. – В хорошем и прекрасном мире, среди друзей пафос лишним не бывает.

– Как скажешь, – сказал кот.

– Пафос лишним не бывает, – эхом отозвался чудесный лес на вершине Холма.

– Как скажете, но без пафоса нам не цвести, – откликнулись большие синие цветы у подножия склона.

– Здравствуй, необычный друг, – сказал Капитан, обращаясь к псу. – Хорошо, что ты здесь.

Сердце Совета

В самом центре здания Совета, среди молодых и стройных деревьев, под огромным прозрачным куполом расположилась небольшая, вытянутая овалом поляна. Четыре аккуратных песчаных дорожки, по числу сторон света, сбегаются к ней. Здесь, на поляне и должен был пройти долгожданный Совет.

Капитан и его друзья прибыли на место в первых вечерних сумерках. На поляне они увидели с десяток стражей и Пафоса, которого стражи обступили полукругом. Пес Пафос возлежал на мягких подушках. Он ораторствовал. Стражи восторженно поддакивали ему, гладили его по голове, чесали за ушком.

– Я не знал тогда, что могу думать, – вещал Пафос. – Я не знал, что я хороший. Я не знал, что я Пафос. Я был бездомен. Болтался от одной сетевой помойки до другой. Я и не подозревал, что могу говорить и хочу быть. Когда я нашел свой дом и себя самого в своем новом доме, меня наполнил щенячий восторг. Гав, давно забытое чувство, гав! И я понял, что я хороший и больше не хочу кусаться. Я теперь Пафос, я друг народа.

– Замечательная история! – воскликнул какой-то молодой страж, одетый в зеленый плащ с нарисованными на нем синими лотосами иллиунурии; у стража была пышная медно-красная копна волос на голове. – Только одно место в твоей истории нам непонятно. Скажи, что такое сете…сете-у-вая помойка?

– Тоже самое, что и любая другая помойка, – ответил за Пафоса Корифей.

– Неужели там, откуда вы пришли, есть помойки?

– Есть, увы, есть. И гораздо больше, чем хотелось бы. Но, друзья, – промурлыкал Корифей, ложась на подушку рядом с Пафосом, – не будем об этом. Мы и собрались тут, в том числе для того, чтобы в мире было поменьше сетевых помоек… А ты, Пафос, тоже хорош. Ушел, никому ничего не сказал. Вот скажи, чем ты сегодня занимался?

– Ах, дружище-кот. Ты даже представить себе не можешь, каким важным делом я занимался. – Пафос встал на задние лапы, выпятил грудь и гордо заявил, – Сегодня я весь день считал облака. И обсчитался. Облака надо мной рассмеялись…

На поляне появился Отшельник с Шимассой и Рассаутом. Они пришли на Совет по восточной дороге. Пока Капитан расспрашивал Отшельника о текущих делах, а рамяусты знакомились с необычными гостями (Корифеем и Пафосом), вечерние сумерки сгустились, и где-то вдалеке зажглись первые серебряные фонари. Дмитрию вспомнилось, как девять с половиною лет назад они шли по одной из дорожек, вот под этим самым куполом Дома Совета (так теперь это большое и единственное здание на Холме называет Капитан). И так же тускло, и отдаленно горели серебряные светильники, по краям дороги, и Дмитрий с Капитаном и отцом Иваном стояли, не в силах оторваться от величественной панорамы Млечного Пути.

Воспоминания Дмитрия прервали две высокие фигуры, что показались на западном пути. От фигур едва заметно струился мягкий, чуть голубоватый свет – вот они приблизились, и Дмитрий узнал Игуменью и Серебряного. Вместе с ними прибыли еще около двадцати стражей. С появлением Серебряного и Игуменьи вся поляна Совета пришла в движение. Стражи быстро рассадили гостей на отведенные им места, расселись сами.

Почти стемнело, когда на южной дороге появились низкие фигуры гномов. Среди гномов Капитан и его друзья узнали Топа. Он возглавлял процессию. Два гнома, по бокам от него, освещали фонариками дорогу. Поэтому и Топ, и вся голова процессии были хорошо видны.

В руках Топ держал что-то похожее на большой поднос. На подносе лежал какой-то предмет, накрытый темной материей. Вид у гномов был необычайно торжественный, сосредоточенный и молчаливый. Когда гномы вошли в круг поляны, стражи встали, вслед за ними встали гости Совета. Гномы дошли до центра поляны. Два гнома взяли из рук Топа поднос, Топ аккуратно снял с подноса то, что на нем лежало, и положил на небольшое каменное возвышение. Стражи запели.

В небе, точно над центром купола, зажглась яркая звезда. Стражи запели громче. От звезды на поляну упал луч света. Тут же появился второй луч. Он шел от вершины Холма, от Серебряных Деревьев. Луч преломился в прозрачном куполе и также упал на поляну. Два луча соединились на каменном возвышении. Тогда Топ снял покрывало и вместе с другими гномами быстро отступил в тень.

Под покрывалом оказался Живоглаз, по имени Сердце Совета. Это был очень большой кристалл, величиной с крупную человеческую ладонь. Два луча света, от звезды и от Серебряных Деревьев, слились в один луч и вошли в кристалл. Живоглаз ожил, затрепетал – он словно пил льющийся в него свет, насыщался им. Тысячи неповторимых граней Живоглаза вспыхнули разноцветными радугами. Дмитрию вдруг представилось, как в этих радугах рождаются целые вселенные, наполненные новым светоносным смыслом. И каждый атом этих вселенных напоминает преображенную райскую планету, а цепочки молекул – бесконечное сплетение множества воль и миров. Эти миры и воли неповторимо индивидуальны. Но все они – один сложный узор одной из сотен граней кристалла. А сотни таких узоров – это уже один огромный смысл, созидающий чудесный кристалл-Живоглаз.

Вокруг Сердца Совета вспыхнуло облако света – стремительно расширилось, превратилось в сферу, заполнившую собой всю середину поляны. Игуменья и Серебряный объявили о начале Совета. Тут же в сфере возникло неясное движение, похожее на секундную рябь на воде, мгновенную игру светотеней. Внутри сферы появилось дерево, с большими, раскидистыми ветвями. Оно напомнило Дмитрию исполинского, многорукого великана, обнимающего мир. Над верхними ветвями дерева разверзлось небо – бездонное, ночное, усеянное гроздьями звезд. Какое странное ощущение, – размышлял Дмитрий, обмениваясь мыслями с Капитаном и отцом Иваном, – внутри небольшой сферы мир; настоящий, реальный мир, и в этом мире есть небо, уходящее в свою параллельную бесконечность. Бесконечность в замкнутом, ограниченном пространстве. Полное нарушение всех привычных геометрических перспектив…

Внутри сферы появилась небольшая группа стражей. Стражи встали у исполинского, ровного, как колонна, ствола дерева. Над их головами зажегся яркий, чуть зеленоватый свет. Стало отчетливо видно, что дерево со всех сторон окружено двухметровой стеной камыша. Дмитрий и отец Иван почти одновременно вспомнили место и имя дерева: это было Царь-Дерево в Брошенном лесу, возле которого девять с половиной лет назад они ночевали и где чуть было не погибли в болоте.

Стражи, что стояли у Царь-Дерева, запели. Несмотря на то, что ни Дмитрий, ни отец Иван, ни тем более Лариса не знали сложного языка стражей, они прекрасно поняли, о чем песня. Этой песней стражи приветствовали всех собравшихся на поляне Совета. В ответ прозвучала такая же короткая песнь. Этой песней стражи приветствовали своих братьев, из Брошенного леса, и включали их в свой круг. Так началась вступительная, или приветственная, как назвал ее Капитан, часть Совета. Стражи, связанные с Холмом, но не находящиеся физически здесь, включались в один общий круг. А вместе с ними в этот круг вступали души и духи рек, полей, посадок – все добрые существа, с которыми у Холма был союз.

Люди (даже Капитан!) и представить себе не могли, насколько мир вокруг наполнен жизнью, насколько он един и многообразен и насколько многообразны сами стражи. Какие-то неведомые существа проносились стремительными солнечными бликами, лучами света, от Верхних вод к водам нижним и дальше, в сияющие речные туманы. Целая группа стражей приветствовала Совет, не выходя из образа «сторожевых деревьев». Эти деревья «росли» там, где река, текущая вдоль Холма, делала опасный изгиб в сторону Кургана Тьмы. Стражи наблюдали за врагом. Видимо, они были в тесном союзе с гномами Васы, которые охраняли подступы к Холму, ибо передали приветствие и от них. И Васа со своими соратниками также был включен в круг Совета. (Что немало удивило отца Ивана.)

В сфере Сердца Совета появлялись и исчезали далекие степные пейзажи, едва различимые в звездном свете: темные громады лесопосадок и одинокие, призрачные степные деревца и холмики или курганы. И везде были стражи, они вместе с духами полей приветствовали поляну Совета. Одни из стражей были подобны молодым одиноким деревцам среди степи, другие напоминали беспокойных, заботливых птиц, что причудливо порхают, поддерживая жизнь вокруг. А иные стражи настолько породнились со степными духами, что уже почти и не имели плотного образа. Они напоминали легкое колыхание в прозрачном воздухе степи, едва уловимое марево, внезапный порыв ветерка, пополам с пылью и горькой травой… Приветствия все шли и шли. Наконец, в сфере Совета возник далекий Другой Берег.

Вид Другого Берега немного разочаровал Дмитрия (зато понравился отцу Ивану). Проявившийся пейзаж был темен и аскетичен, как на старинной иконе – самый обычный берег моря и самое обычное море, скалы, несколько темные и мрачноватые. Лишь немного необычные огромные цветы и неописуемые цветущие деревья на мрачных скалах скрашивали впечатление. На берегу моря стояла группа стражей – высокие белые фигуры. Дмитрий узнал Белодрева, узнал Брата. Волна любви и восторга охватила его душу. Белодрев и другие стражи низко поклонились Совету. В ответ все, кто был на поляне, встали и с благоговением поклонились Другому Берегу.

Приветственная часть закончилась.

Два пути

После приветственной части в сферу Совета вступила Игуменья. Она говорила о древних днях жизни стражей, о появлении на Земле людей. О первом союзе стражей, людей и других малых народов. О том, как этот союз стал рушиться – от вторжения пришельцев до большой воды потопа. Эта история была известна Дмитрию, отцу Ивану и Капитану. Ее продолжил Серебряный. Он поведал о том, что было дальше: от большой воды и до наших дней.

В сферу Совета вошел представитель народа Лэйи. Он повел свой рассказ о пришельцах. О их присутствии на Земле, в околоземном пространстве и в самой Солнечной Системе. Впрочем, рассказом это можно назвать весьма условно. Представитель народа Лэйи не столько рассказывал, сколько показывал – блестя своими огромными фасеточными глазами, он взмахивал прозрачными стрекозиными крыльями. От этих движений за его спиной, в сфере, возникали разные участки космоса. Корабли пришельцев, похожие на гигантские яйцевидные коконы неподвижно висели в космической пустоте. Один такой кокон находился на дальней орбите Земли. Это был корабль пришельцев.

Следом за представителем народа Лэйи в сфере появился Отшельник. Он продолжил рассказ. Но перешел сразу к той части истории, в которой пришельцы надоумили голову краснокутовского сельсовета пойти на поджог дома Капитана. Следом последовала история рамяуста Шимассы. Самая трогательная история, рассказанная на Совете; история, вселяющая в сердца надежду. Далее Отшельник перешел на сегодняшнее положение дел. Но, видимо, немного переборщил с описанием воздушных битв с нечистью. Чем и вызвал внезапное вторжение в сферу полугнома Васы. Этот момент запомнился особенно ярко. Ворвавшись, Васа предложил простой и понятный план. Вот что было дальше:

–Вы предлагаете напасть на Курган и покончить со всеми силами зла разом?

– Да.

– Странно… Вы были служителем Кон-Аз-у и так просто думаете о темных.

– Был… Когда-то. В другой жизни. Теперь я воин. И мне… мне кажется, что Совет слишком романтизирует темных. Я много раз разил их топором, они умирают точно так же, как и все мы…

Маленькая, серая фигурка в светоносной сфере Сердца Совета – это Васа, полугном-получеловек. Он стоит, широко расставив ноги, опираясь на свой чудовищный топор. Глаза у Васы закрыты, и говорит он будто из глубокого сна.

Отец Иван со странной улыбкой смотрит на бывшего иеромонаха Василия. Надо же, Васа, – шепчет про себя отец Иван. В звуке нового имени чудится короткий и смертельный удар топора, зловещий шелест извлекаемого из ножен меча. Отцу Ивану вспоминается страшный рассказ Топа о том, как Васа терял свою человеческую форму. Он пристально вглядывается в призрачную фигуру бывшего служителя Христа, пытается найти в ней печать зла и смерти.

Да, от иеромонаха Василия мало что осталось. Общие черты, и только. Ушла болезненная дряблость, лицо будто окаменело, и на нем застыло выражение какой-то вселенской брезгливости. Бородка все такая же жидкая, но теперь она заплетена в тугую косичку. Он стал ниже ростом, но зато бывший иеромонах сильно вырос в плечах…

Среди гномов Топа слышится раздраженный гул. Поднимается Топ, он в своей неизменной шапочке с кисточкой, в темно-фиолетовом плаще:

– Махать топором, убивать: в этом весь ты, Васа! – говорит он. – Мы помним, как ты убивал слуг своего бывшего друга, как ты рубил топором их окровавленные остатки и не мог остановиться, ты испытывал большое удовольствие от смерти, словно темный с Кургана.

Лицо полугнома Васы мрачнеет:

– Я сожалею о случившемся. Я об этом не раз говорил. Но ты, Топ, меня словно не слышишь.

Появляется Худ: важный и толстый гном с пышной черной бородой, «правая рука» Васы. Худ словно выпрыгивает из-за спины Васы.

– Сколько можно об одном и том же? – гневно говорит Худ, обращаясь к пустоте перед собой. – Всем понятно, что если Васа не убил бы тех оборванцев, они бы убили его друга, а потом и его самого. А если бы он не спустился в одиночку в Могильники и не убил целую свору темных – кстати, кто-то из вас способен на такое? – я бы не стоял сейчас перед вами. Оставим этот пустой разговор. Мы вынуждены убивать, потому что нас убивают. Васа предлагает покончить с этим раз и навсегда.

– Вот так вот взять и просто покончить, на раз-два? О, топорная наивность! – Топ вздымает руки к далекому, прозрачному потолку, он почти кричит. – Как вы себе это представляете, покончить с Курганом?! Явиться открыто в Курган к пришельцам и попросить их убраться? Вы знаете, сколько их там, и они далеко не только в Кургане!

– Разве вы не слышали, – терпеливо говорит Игуменья Васу и Худу, – подобных курганов на земле сотни. Они связаны между собой. Разгромив один из курганов, мы не решим ничего. А еще на дальней орбите земли находится корабль пришельцев. Через этот корабль темные общаются между собой, на этом корабле они плетут свои планы.

Игуменья наклоняется вперед, протягивает свою руку с длинными, тонкими пальцами, как бы указывая на невидимый корабль пришельцев. Дмитрию кажется, будто маленькие призрачные фигурки Васы и Худа, вся сфера Сердца Совета, теперь помещаются на светло-коричневой ладони Игуменьи.

Васа выглядит озабоченным, но не сдавшимся:

– Хорошо. Тогда надо пробовать уничтожить сам корабль, – говорит Васа.

– Это бы было неплохо, – отвечает Отшельник. Он уже покинул сферу Совета и теперь сидит чуть поодаль от Игуменьи и других стражей, рядом с ним Шимасса и Рассаут. – Но у нас нет таких средств, воин Васа.

– Даже если и были, – говорит Серебряный, – это бы дало нам только небольшую отсрочку. Разве что на некоторое время у пришельцев ослабла бы координация и согласованность. А потом прибудет другой корабль, и все начнется заново.

– Не понимаю, – пожимает плечами Васа, – тогда какой смысл в Совете?

– Смысл очень простой, – говорит Игуменья, – смысл в союзе. Мы должны на нашем Совете решить: как нам осуществить союз с людьми и всеми другими народами, кто пожелает присоединиться к нам. Сила темных, Васа, в нашем разобщении. Зло селится в сердцах. Убивать его нужно там, и топоры здесь бессильны. Хотя и внешний отпор важен, и тебе спасибо за охрану.

На лице Васы появляется тень задумчивости и грусти.

– Я не верю, что возможен союз, о котором вы говорите. Особенно союз с людьми. Люди слабы, они предадут.

И тут встает говорящий пес Пафос. Пес и кот тихо себе лежали на мягких подушках, на месте для самых почетных гостей, между Игуменьей и Серебряным, председательствующими на совете. Гости вели себя совсем незаметно: Пафос вначале восторженно крутился, затем улегся и затих; Корифей лег сразу, казалось, что он спит блаженным кошачьим сном. Но он не спал, он внимательно за всем наблюдал.

– О, вчерашний человек, воин Васа, – громко говорит Пафос звонким, мальчишеским голосом. – Храбрый в делах ратных, бесстрашный, разведавший подлые пути темных в сумрачных могильниках Кургана. За что тебе, Васа, честь и хвала! И только за это. Ибо во всем остальном ты есть тот, кто повернулся к миру спиной. Что можно сказать о мире, смотря на него спиной? Как можно говорить о всех людях, не закруглив ни одной загадки? Не торопись, Васа, говорить «нет», не познав значения слова «да»! У меня все.

Васа с удивлением смотрит на Пафоса. Смотрит широко открытыми глазами:

– Собака?.. говорящая? – тихо, почти шепотом произносит Васа и исчезает. Вслед за ним исчезает Худ.

– Молодец, Пафос, одобряю, – тихо мурлыкает Корифей на ушко Пафосу.

– Это пойдет Васе на пользу, – говорит Серебряный. – Уже то хорошо, что у него открылись глаза. Может быть, это произведет перемены в его уме.

– Хотелось бы верить, – вздыхает Отшельник. – Васа честен в своих заблуждениях. Искренность помыслов, вот что спасло Васу от порабощения силами тьмы. Но пришельцы оставили свою отметину в его душе. Мне кажется, убивая пришельцев, Васа мстит им за свою искалеченную судьбу, сделавшую его изгоем и полугномом.

– Изгоем и полугномом, – кивает головой Серебряный. – Может быть, может быть… И все же я верю в бывшего служителя Кон-Аз-у. Он надежда народа гор. Он мостик между человеками и народом гор.

– Увы, мостик ненадежный! – восклицает незнакомый Дмитрию и отцу Ивану страж, с длинными белыми волосами, безбородый, с угловатым, словно выточенным из дерева лицом, которое оживляют пронзительные, синие глаза. – Васа не понимает смысл союза. Васа не хочет иметь ничего общего с людьми. Мы все это только что слышали…

Беловолосого, безбородого стража внезапно перебивают. Топ и его гномы аплодируют Пафосу. К гномам присоединяются некоторые стражи.

– Слава Пафосу! – восклицают гномы, – слава самому звонкому, самому громогласному Пафосу на земле!

Пафос снова поднимается на своих подушках и низко кланяется собранию.

– И все же, – не унимается беловолосый, безбородый страж, – слова Васы могут внести сомнение в чьи-то сердца. Я вижу, здесь присутствуют люди. Что скажут они?

Встает Капитан:

– Если мои друзья не возражают, я отвечу от имени людей.

Никто не возражает. Спустя минуту Капитан возникает внутри сферы: светло-серая фигура в матовой пустоте – тонкая и вытянутая, полупрозрачная, словно из паутины. Но вот фигура взмахивает руками – и сфера преображается. За спиной Капитана большой человеческий город. По куполу Исаакиевского Собора Дмитрий догадывается, что это Петербург. Капитан рассказывает свою историю: детство, учеба, служба в армии, опять учеба, экспедиции, наконец, знакомство с Брамой, стражами... Капитан не столько говорит о себе, сколько о людях; о тех, кого он повстречал на своем пути, тех, кто шел с ним рядом. Капитан воспроизводит в сфере объемные картины человеческой цивилизации – города, порты, дороги, заводы, государства, войны, политические интриги. За спиной Капитана бурлит быстрый человеческий мир, раскаляется в своих внутренних противоречиях. И вот уже некоторые стражи зябко ежатся. Им кажется, что еще чуть-чуть и человеческая лавина хлынет из сферы на поляну, словно лава из вулкана, уничтожит Холм, весь их спокойный мир.

– Прошу принять во внимание Совет, – звучит тихий голос Капитана, – внешний мир людей, история, политические отношения между государствами – все это может казаться взгляду стража хаосом. Это не так. Надеюсь, Клен, Серебряный и Пестрый достаточно изучили этот кажущийся хаос. (Названные стражи согласно кивнули головами.)И если стражи хотят идти в человеческий мир, искать людей, отмеченных Живоглазом, строить союзы, совместные сообщества, поселения – или как там еще решит Совет – они не должны бояться человеческой цивилизации. Иначе зачем идти? И напоследок немного слов своим собратьям, людям… да и не только им, а всем здесь сидящим.

– Не стоит пугаться мнимой мощи пришельцев, – говорит Капитан. – Открытой власти над людьми у пришельцев как не было, так и нет. Впрочем, легкомысленно и недооценивать влияние пришельцев. В мире людей сейчас, скорее, шаткое равновесие. И любая незначительная капля на весы истории, например, наш союз, может всецело изменить наступающую эпоху. Тот, кто скрывается под именем Инспиратор, и другие князья пришельцев это хорошо знают. Здесь ответ на вопрос: зачем таким могущественным в техническом плане пришельцам какое-то Золотое Веретено, Живоглаз и голова небольшого сельсовета, в далеком от цивилизации селе? И почему их так пугает наш еще не осуществленный союз? А вдруг именно наш союз и есть та капля? Отсюда страх Инспиратора и других пришельцев… У меня все.

Капитан кланяется. Покидает сферу. Сказано достаточно. Остается выбрать путь (или несколько путей) к осуществлению союза с людьми. В сферу входит Клен. Он рассказывает и показывает возможные совместные поселения с людьми. Будущие сообщества Живоглаза и Золотого Веретена. Поселения будущего.

– Из людей Лариса-археолог готова принять самое активное участие в этом деле, – сообщает Клен. – И, конечно же, Капитан… пока сможет, пока не уйдет на Другой Берег. Из стражей я и Серебряный, и все, кто научился принимать человеческий облик.

Встает незнакомый людям страж:

– Все это хорошо. Но очень медленно по времени. Такой рост подходит нам. Но в быстром мире человеков мы можем не успеть.

Поднимается Корифей:

– Вот почему я и Пафос здесь. Есть еще один путь, похожий на неожиданную тропинку в горах. Этим путем можно успеть. Он ведет в такие места, в которых не требуется, уважаемые стражи, долгого вживания в человеческий образ. Этот путь может показаться кому-то слишком воздушным. Это не так. Более того, вместе с дорогой, предложенной Кленом, мы можем вырастить прекрасное дерево союза. Но вначале надо разбросать семена. То, что я хочу предложить, как раз и подходит для этого.

Корифей поворачивается в сторону Игуменьи и Серебряного:

– Разрешите войти в Сердце Совета?

– Конечно-конечно, мой друг, – отвечает Серебряный, – ведь ради этого ты здесь.

Корифей появляется в сфере. Звучит его голос – мягкий, немного вкрадчивый… впрочем, сейчас в этом голосе ощущается волнение.

– Далеко не все на этом Совете понимают, откуда я и Пафос пришли. Кто-то думает, мы пришли из мира людей. Это так, и не так. В мире людей нет говорящих животных. Это могут подтвердить находящиеся здесь люди. Тогда откуда же мы? Мы из мира, который существует совсем рядом с миром людей, существует столько, сколько у людей существуют сказки, песни, литературные герои.

Корифей грациозно взмахивает лапами, как бы готовясь дирижировать невидимым оркестром. Сквозь пространство сферы Совета двигается вереница сказочных и литературных героев: мудрые, говорящие звери, загадочные царевны-лягушки, огнедышащие драконы идут вместе с Лариным и Печориным, Раскольниковым и Горбовским.

– Долгое время, – продолжает Корифей, – наши миры: мир литературных героев и мир человеческий существовали как бы параллельно друг другу, друг друга дополняя и преобразовывая. Но прямая связь между нашими мирами была затруднена. Так было, пока люди не изобрели интернет, и в этом интернете не возникло особое информационное пространство. Вот в этом самом пространстве и стало возможным общение, сближение. Информационное пространство может быть прекрасным мостиком между нашими мирами… А теперь я попробую показать вам, приблизительно, насколько смогу, что собою представляет это самое информационное пространство, называемое людьми технической ноосферой. И еще я покажу место, откуда я и Пафос прибыли. В этот дом я приглашаю и вас. Тем более, один из вас уже протоптал тропинку между нашими домами.

После этих слов Корифей изящно поклонился Пестрому и снова взмахнул лапами. Вереница литературных и сказочных героев пропала. Сферу заполнило причудливое светло-серое пространство, состоящее из немыслимого клубка спиралевидных нитей. Нити ныряли вглубь клубка, распадались, дробились, выпадали из клубка, снова дробились, пока не исчезали в дымчатой пустоте, по краям пространства. Было и немало нитей темно-багровых (Дмитрий с отцом Иваном вспомнили, что такие же нити тянутся из Кургана Тьмы.) Эти нити, приходя откуда-то извне, протыкали светло-серый клубок пространства, стекались в определенные точки, похожие на канализационные дыры, и там, под этими дырами что-то вспыхивало угрожающим багрово-лиловым цветом. И серая, инертная пустота вокруг вспучивалась, вскипала, как жерло вулкана. Еще меньше было светлых нитей. Но они были. Эти нити также приходили извне. Подобно молниям они ударяли в бесформенное пространство, как в первобытный океан, и там, куда они ударяли, что-то вспыхивало, росло. Сквозь серый туман проступали величественные, пронизанные светом объемы. Они напоминали горные вершины во мгле.

Картина, которую показывал Корифей, чуть отодвинулась. Вместо клубка энергетических нитей появилась Земля – вид из ближнего Космоса. Легкая дымка пронизывала верхние слои атмосферы. Бело-голубоватые спиральные линии вырывались из дымки в космос и ныряли обратно в нее. Изображение в сфере приблизилось к одной из бело-голубоватых нитей, скользнуло по ней вниз, в туман. Через несколько мгновений туман исчез. В сфере показалось большое дерево, окутанное белым облаком, словно плащом. Сквозь завитки облака проглядывали зеленые ветви. На ветвях уютно разместились сказочные замки с остроконечными шпилями, башни, переходы, мостики. Все это чудо устремлялось вверх, к небесам, вместе с ветвями исполинского дерева.

– Вот наш дом, – сказал Корифей, – и в этот дом мы приглашаем вас.

Notes

[

←1

]

Голова (укр.) – начальник, председатель.

[

←2

]

Фаза (практика фазы) – данный термин введен Михаилом Радугой, он же автор серии книг по фазе. Фаза объединяет в себе внетелесные путешествия, осознанные сновидения и астральные проекции. Суть фазы в том, что человек при полном осознании понимает, что находится вне своего физического тела; он помнит о своем физическом теле, но никак его не чувствует.

[

←3

]

«Филаретовцы» – этим термином обозначают прихожан Украинской Православной Церкви «Киевского Патриархата», не признанной другими Поместными Церквями. Во главе УПЦ КП стоит раскольник «патриарх» Филарет. Отсюда и термин «Филаретовцы».