Два мудреца в одном тазу…

Глава 4 Вслед за Маггеланом

– Ты это… Плавать умеешь? – сипло поинтересовался Вовыч.

– Умею, конечно. Метров пять в бассейне проплывал.

– Я тоже… Метров пять… – Вовыч снова оглянулся на удаляющийся берег. – Значит, если что, будем друг друга спасать по очереди. Сначала я тяну тебя пять метров, потом ты меня. Вместе уже десять, понимаешь?

Я кивнул. Это он сосчитал правильно, – находчивый парень! Правда, расстояние до берега было уже не десять метров, а значительно больше.

– Ну, десять метров мы, думаю, проплывем, а дальше как? – я пристально посмотрел на своего мудрого друга, но про «дальше» Вовычу думать не хотелось. Он скис, это было очевидно, и я его не осуждал. Просто сделал вдох-выдох и взял команду в свои руки.

– Ладно… Проверь пока, нет ли где течи с пробоиной. – Я хозяйственно огляделся. – Обойдешь судно и доложишь.

– А ты?

– Я буду грести и табанить. А еще сверять курс и это… Следить за айсбергами.

– Да какие тут айсберги… – уныло протянул Вовыч и присел на корточки. Наверное, чтобы изучить судно на предмет течи. Я же попробовал гребнуть доской, и железное корыто тут же вертко повернуло вправо.

– Видал? – я бодро кивнул за борт. – Судно руля слушается, значит, скоро выплывем на середину.

– А где она, Макс? Середина эта?

– Как где? – я покрутил головой и в волнении потер лоб пятерней. Вовыч был прав. Берег окончательно скрылся в дымке, и где теперь расположена середина озера, догадаться было невозможно. Со всех сторон нас окружал плотный туман.

– Макс, – выдохнул Вовыч. – Мы не заблудились?

– Без паники! – крикнул я, но голос мой дал петуха. Не то, чтобы я испугался, но что-то с ним – с голосом, значит, приключилось. Наверное, стало немножечко не по себе. Голосу, понятно, не мне. Если кто замечал, такое иногда бывает: колени дрожат, голос отказывает, руки холодеют, – только причем тут хозяин? Если у командира некоторые бойцы трусят, сам командир разве виноват? Иногда, конечно, бывает и виноват, а иногда не очень. То есть, это я так считаю…

Несколько раз окунув доску в воду, я посмотрел за борт. Сначала вода показалась мне темной и ржавой, но потом, прищурив веки, я вдруг увидел дно. То есть не дно даже, а какие смутные тени, коралловые громады, россыпь морских звезд и ежей.

– Кораллы! – в волнении шепнул я. – Там куча красных коралов!

– Где? – Вовыч свесился по соседству.

– Да вон же, под нами!

Вовыч какое-то время молчал, а потом прошептал:

– Вижу. И корабль какой-то. На спине лежит.

– Еще скажи: «на боку».

– А как у него спина называется?

– У кораблей вообще нет спины. Только киль – это, значит, то, что снизу. А еще корма и нос.

– А по краям?

– По краям – правый борт и левый.

– Это я помню, – Вовыч задумался. – А если он лежит вверх ногами?

– Значит, лежит кверху килем.

– Та-ак, – Вовычу явно понравилось учиться. В школе, понимаешь, не нравилось, а тут чего-то во вкус вошел. – Ну, а как будет правильно – борты или борта? То есть – когда множественное число?

Я нахмурился. Ох, и дотошный он все-таки парень! Ну, какая вроде бы разница? Борты, борта, бортища… Еще бы про бортпроводницу спросил!

– Конечно, борта, – не слишком уверенно произнес я.

– А как же тогда – шурупы, нарты, карты?

– Ну-у… Борты – это ведь не нарты.

– Почему нет-то?

– Потому что мы говорим: не штормы, а шторма, – назидательно процитировал я строчку из песни Высоцкого и, сообразив, что ступил на скользкий канатец, поспешил сменить тему. – Давай лучше фонариком светить. Не вижу я корабля. Вот тени какие-то вижу. Крупные, между прочим.

Вовыч снова свесился вниз.

– Акулы?

Я напряг зрение и в самом деле разглядел акул. Прямо целую стаю! Как раз под нашим суденышком.

– Точно! Сколько же их!

– Но если это котлован, откуда они здесь взялись? – удивился Вовыч.

Я начал на него сердиться. Любой дотошности надо знать меру! Почему, откуда… Да какая разница! Мне, во всяком случае, было все равно, какая акула перекусит пополам наше суденышко – океаническая или котлованская.

– Давай лучше хлебца твоего поедим, – умудрено перевел я стрелки.

Вовыч не стал спорить и живо извлек из рюкзачка крендель. Присев рядышком, мы сгрызли его в одну минуту. Все до крошечки. Даже не подозревал, что хлеб бывает таким вкусным. Прямо вкуснее любого шоколада! Я покосился на Вовыча, и он понятливо полез за оставшимися кусками. Их мы смолотили еще быстрее.

– Маловато, – вздохнул я.

– Да уж…

В этот момент кораблик ощутимо качнулся.

– Чувствуешь? – я почему-то перешел на шепот. Вовыч испуганно ширкнул носом, таким же шепотом отозвался:

– Когда на море теплоход мимо проплывал, там на воде такие же волны появлялись.

– Но здесь-то теплоходов нет, – я зябко всмотрелся в туманную даль.

– И баркасов нет.

– Значит, что? Значит, это ОН?

– Или ОНО, – уточнил Вовыч.

– Вот, незадача! А мы хлеб весь сжевали! Чем мы будем его приручать? – я поежился. – Сейчас выплывет, раскроет пасть и обидится, что ничего не даем.

– Обидится и разозлится, – с дрожью в голосе подхватил Вовыч.

Поглядев на него, я подумал, что сейчас он боится даже больше меня. Боится, но изо всех сил старается не показать этого. Совсем как капитаны тонущих судов. Вовыч тоже ведь понимал, что надо подбадривать окружающих. Ну, а кто здесь для него окружающие? Конечно, единственный окружающий – это я.

Мне даже захотелось обнять Вовыча. В благодарность, что ли. Но я ведь не девчонка, чтобы обниматься. Вместо этого я похлопал его по плечу и дал в руки доску.

– Если что, навернем по кумполу доской, мало не покажется.

– Плезиозавру? – Вовыч зябко улыбнулся.

– Хоть плезио, хоть даже тирано! Главное – угодить в самый кончик носа. Там у него, как у акулы, – все самые важные нервные точки. Хрясь! – и враг не пляшет. Гоблин валится в нокаут, а мы в это время делаем ноги.

Утешение выглядело сомнительным, но Вовыч вцепился в доску всеми десятью пальцами. И даже направил в сторону воды, точно это и впрямь был какой-нибудь пулемет или бластер.

– Ничего, Вовыч, пробьемся, – я попытался изобразить на лице безмятежность, и друг мой тоже расправил плечи. Матросы – они ведь такие – всегда следуют примеру капитана. А в следующий миг вся наша бравада улетучилась. Потому что, подняв головы, мы оба рассмотрели одно и то же. И оба в унисон заверещали. Потому что из дождя и тумана выплыла огромная шея плезиозавра.

Мы нашли того, кого искали. Без всяких фонариков.

***

Ну, да, испугались, – и что? И вы бы испугались! Это ж не плюшевый мишка и не пластмассовый грузовичок, – настоящий плезиозавр! Считай, зверюга из мезозоя! Конечно, тела мы не видели, только шею, но и шеи встречаются порой такие, что поневоле теряешь последнее мужество.

В общем, детство и страхи – особая тема. Одно без другого, по-моему, не живет никогда. Для нас же, мальчишек, попугать друг дружку да испытать на вшивость – дело и вовсе святое.

То есть, была у нас одна жесткая игра, которую мы прозвали «каруселью». Почему, вы сразу поймете. Потому что втроем или вчетвером мы бегали по бордюру песочницы – по узенькому деревянному ободочку. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Кто думает, что это просто, пусть сам рискнет. Мы же носились по этому кругу-квадрату так, что ветер свистел в ушах. Кого «ляпали» в спину, частенько летел на землю, автоматически выбывая из игры. Ну, а последний из уцелевших, естественно, побеждал. Конечно, при падениях ушибались – порой даже очень крепко, но в основном обходилось без серьезных травм. Везло нам, что ли…

Словом, нормальная такая игра. Немного даже геройская. Но однажды приехала бригада строителей и старый газовый баллон, от которого питались ближайшие дома, выкопали. Баллон загрузили в кузов КАМАЗа и увезли. На месте же газораздатки образовалась приличных размеров ямина. Как выразился мой папа – с воронку от хорошей авиабомбы. Я еще удивился, как это бомба может быть хорошей? А когда одна из соседок, взглянув на яму, протянула: «да уж, добрая берлога», я и вовсе запутался. Во-первых, почему добрая? И причем тут берлога, если нет медведя? И только когда Свая (наш главный хулиган из класса, кто не знает) хорошим ударом поставил добрый синяк пареньку из параллельного класса, я что-то стал понимать. Про добрые ямины и хорошие тумаки. Ничего не попишешь, таков язык взрослых – житейски суровый и не по-детски извилистый.

Яму почему-то долгое время не закапывали, и осенью она заполнилась водой. С ямами и котлованами, я уже понял, это обычное дело. Не дожди, так трубы дырявые, а то и вовсе какие-нибудь подземные воды. Мы же вам – не Сахара. В общем, ямину затопило, а нам только того и надо было. Конечно, мы тут же принялись швырять в воду камни. Вставали в кружок и швыряли. Да так старались кинуть, чтобы окатить человека с противоположной стороны брызгами. Еще бы месяц-другой таких игрищ, и мы бы точно засыпали яму камнями, но кому-то пришла в голову идея, что яма – это отличный экстрим. Стоит ли бегать вокруг песочницы, когда есть такая роскошная воронка – да еще заполненная грязью! Вот мы и стали бегать вокруг ямины. Как-то даже не задумывались о том, что может произойти. Что вы хотите, – салажата!

Короче, кто-то должен был первым споткнуться, и споткнулся тонконогий Гоша. С брызгами ухнул в ямину и, малость побарахтавшись, стал тонуть. Тонущий человек, кто не знает, выглядит препотешно. То есть, пока думаешь, что он дурачится, это и впрямь забавляет. Потому что верещит, пузыри пускает, глаза пучит. Но как сообразишь, что это все не понарошку, что человек и впрямь вот-вот уйдет на дно, сразу становится не до смеха. Говорят: «от великого до смешного – один шаг», а я бы сказал: «от смешного до страшного». Вот и мы поначалу гоготали, пока у Лешика не прорезался голос. Он у нас без того заикается, а после ангины и вовсе никак не мог заговорить. А тут голос возьми и прорежься:

– Ч-чего ржете, он же п-плавать не умеет!

И так это было для нас неожиданно – высказывание о неумении плавать, Лешиков заикающийся голос, что все сразу заткнулись. А Лешик совсем на этом не остановился. Может, сам испугался, что у него, наконец, голос проклюнулся, а может, понял, что впервые замаячил на горизонте реальный подвиг. Мы-то, дураки, еще не доперли, а его озарило. Короче говоря, Лешик ухарски крякнул, скинул шапку с варежками и ринулся спасать Гошу. Он, наверное, думал, что теперь станет единственным во дворе суперменом и, конечно, просчитался. Потому что немедленно хлебнул воды, раскашлялся и тоже принялся тонуть. Созерцать тонущих товарищей – грустное дело, и потому, крякнув еще более громко, я ринулся следом. Только оказавшись в холодной воде, я припомнил, что плавать не умею. То есть, теоретически, конечно, умел и вроде неплохо – хоть кролем, хоть даже брасом, а вот на практике плавал не лучше Гоши. И, получилась полная бестолковщина, потому что теперь мы барахтались и тонули втроем. Конечно, тонуть втроем веселее, чем в одиночку, и Гоше, наверное, стало чуть легче от понимания того, что мы рядом, однако орал он по-прежнему громко. Да и мы с Лешиком не молчали.