Беркутов шел по пустынной улице и прокручивал в уме последний разговор с Молчановым. Речь шла о погибших девушках. Молчанов был на сто процентов уверен, что действовал маньяк. Дело даже не в аккуратно поставленных туфельках, а в том, что этот зверь, похоже, совершал какой-то мистический акт, сжигая тела. Во всех его действиях наблюдалась некая показуха, будто он хотел, чтоб все знали – он это делает с определенной мыслью. И еще было понятно, что на стройке этот человек не посторонний. Преступник выбирал такие места, которые были не видны ни из сторожки, ни из вагончиков, в которых ночевали строители. Значит, нужно проверять всех, от разнорабочих до руководства. На это нужно время. А его нет. Потому что этот упырь может найти очередную жертву и сделать свое дело. «Черт, я ж хотел предупредить эту девчушку, Марину», – притормозил он. Это ее мамаша сбила его с толку. Об убитых девушках и о Марине он в тот момент не вспомнил. Чувство облегчения, что поездка закончилась, и досада, что ему даже не сказали спасибо, вытеснили все другие мысли. «Ладно, ее еще пару дней подержат в больнице, там безопасно, да и потом она вряд ли сразу начнет выходить из дома. А завтра я зайду к ней, надеюсь, мамаша не поедет на дачу, пока дочь болеет», – решил он.
Беркутов подходил к подъезду, когда какой-то темный комок подкатился прямо к его ботинкам.
– Фунт, зараза! Чтоб тебя! Ты почему не дома в столь поздний час? Через форточку не смог залезть? – Беркутов бросил взгляд на кухонное окно и удивился: форточка была закрыта.
Их с Елизаветой Маркеловной квартира была на первом этаже, решеток не было, оконные рамы полностью не открывались уже много лет, намертво скрепленные многими слоями краски и оконной замазки, но узкая форточка была распахнута всегда.
Беркутов подхватил кота под толстое пузо и перекинул через плечо. Фунт вцепился когтями в куртку. Беркутов нашарил в кармане ключ. Одной рукой придерживая животное, другой вставил ключ в замочную скважину. Запах, доносившийся из квартиры, насторожил его.
– Баба Лиза, чем это у нас воняет? Ты зачем форточку-то закрыла? – крикнул он вглубь квартиры, заходя в прихожую. Там горел свет. Котяра, до этого мгновения мирно сидевший на плече Беркутова, зашипел и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, спрыгнул на пол и выбежал вон обратно на площадку.
– Баба Лиза, где ты? – Беркутов, прижав носовой платок к лицу, продвигался в сторону кухни по узкому коридорчику. Он уже понял, что пахнет газом и что с соседкой что-то случилось.
На кухонном полу лежала Елизавета Маркеловна. У Беркутова заслезились глаза. Первым делом он быстро перекрыл подачу газа и рывком распахнул окно. На пол посыпались хлопья старой краски, куски ваты и крошки высохшего пластилина. Вдохнув свежего воздуха, он наклонился над женщиной: пульса не было. Глаза были закрыты, и можно было подумать, что его соседка просто прилегла отдохнуть, если бы не красная лужица вокруг головы.
«Черт, да что же это такое!» – Беркутов по мобильному набрал номер «Скорой», затем позвонил в отделение. Открыв окна во всей квартире, вышел на улицу.
Не прошло и пяти минут, как во двор въехал милицейский уазик.
– Привет, Беркут! Что у тебя стряслось? – начальник райотдела Кузьмин, кряхтя, вынимал свои сто кило из машины.
– Кто-то ударил по голове мою соседку и открыл газовые горелки на плите.
– Бабу Лизу? Ничего себе! Кому она могла помешать? Или не она объект?
– Ничего не знаю. Пришел, открыл дверь – газом воняет. А на полу баба Лиза лежит с пробитой головой.
– Жива?
– Нет. Я думаю, уже не первый час.
– «Скорую» вызвал?
– Вон едут, – показал Беркутов на появившуюся в арке неотложку. – И вот что странно. Кот был на улице. Обычно он в форточку запрыгивает, ночует всегда дома. В этот раз она была закрыта. Закрыл ее тот, кто ударил по голове бабу Лизу. И еще. Когда я вошел, в коридоре и на кухне горел свет. А холодильник у нас вчера сломался.
Кузьмин тихо присвистнул. Объяснять, что было бы, случись Беркутову щелкнуть выключателем, необходимости не было.
– Получается, тот, кто газ включал, либо дилетант, либо его целью был не я, а если я, то хотели просто пугануть, либо покушались конкретно на Елизавету Маркеловну.
– Колись, она что, наркоделец или хозяйка притона?
– В войну служила в разведке.
– Ну-ну. В Отечественную… давненько…
– Вот. Ерунда какая-то.
– Ты никому, часом, дорогу не перешел, а, Беркут? Может, из Чечни след, не думал?
– Думал. Нет, не может быть. Там все чисто. Вот в переходе метро взрыв был, я видел парня, который сунул в урну пакет с бомбой. Я его, понимаешь, даже вычислил сразу. Нутром почувствовал. Но сделать ничего не успел, только крикнул «ложись».
– Да. Он мог тебя попытаться устранить. Ты живой свидетель.
– Не только я. Черт, как я не подумал, он же и ее может…
– Кого еще?
– Да девчонка там была, промоутер. Сейчас она в больнице.
Беркутов выхватил из кармана куртки мобильный и набрал номер сестринского поста отделения травматологии.
– Здравствуйте. Майор Беркутов, Промышленная прокуратура. Скажите, девушка после взрыва в переходе метро у вас? Голованова Марина. Как выписали? Да вы с ума сошли! Простите. Адрес ее домашний у вас есть? Хорошо, говорите, я запомню. И телефон. Все, понял. Спасибо.
– Поедешь?
– Дай машину, это в центре.
– Копытов! Отвези майора, куда скажет.
– Спасибо, Саня, – поблагодарил Беркутов уже на бегу.
– Удачи. Соседку твою я оформлю, не переживай. Потом в отделение загляни, хорошо?
– Конечно!
Беркутов сидел рядом с водителем и мысленно чертыхался. Ему опять предстояло объясняться с мамашей этой девочки. Он заранее знал, что и как она ему скажет. Опять он будет у нее виноват. Но какого черта она забрала дочь домой! В больнице – какая-никакая охрана. Хотя стоп! Она ж не знает, что дочери что-то может угрожать. А он, болван, занятый своими обидами, не сказал ей самого главного.