Часть пѣрвая

I


Несчастный случай съ большимъ резервуаромъ электричества подъ литерой N. — Искусственная оттепель. — Великій ученый Филоксенъ Лоррисъ излагаетъ своему сыну средство, съ помощью когораго разсчитываетъ побороть въ немъ, неблагопріятное наслѣдственное предрасположеніе. — Родительскія увѣщанія по телефоносколу прерываются неожиданно.


Послѣ полудня 12 декабря 1955 года, вслѣдствіе какой-то случайности, причина которой такъ и осталась невыясненной, разразилась надъ всею западной Европой страшная электрическая буря, — такъ называемое торнадо. Причинивъ глубокія пертурбаціи въ правильномъ теченіи общественной и государственной жизни, буря эта принесла съ собою много неожиданностей лицамъ, которыхъ мы будемъ имѣть честь вскорѣ представить читателю.

За двѣ недѣли передъ тѣмъ выпало много снѣга, покрывшаго всю Францію, за исключеніемъ узкой полосы на самомъ югѣ, густымъ, великолѣпнымъ, но чрезвычайно неудобнымъ бѣлымъ ковромъ. Министерство воздушныхъ и зеыныхъ путей сообщенія, какъ и слѣдовало ожидать, тотчасъ же предписало произвести искусственную оттепель. Техническая команда при большомъ резервуарѣ электричества подъ литерой N (въ Ардешскомъ департаментѣ), которой было поручено выполнить распоряженіе министеретва, успѣла, менѣе чѣмъ въ пятичасовой срокъ, освободить весь сѣверо-западъ европейскаго материка отъ этого снѣга — бѣлаго савана, печально закрывавшаго въ былыя времена по цѣлымъ недѣлямъ и мѣсяцамъ всю природу, и безъ того уже окутанную пасмурной зимнею мглою.

Современная наука сравнительно лишь недавно снабдила человѣка могущественными орудіями, доставившими ему возможность побѣдоносно бороться со стихіями. Благодаря ей онъ съумѣлъ подчинить себѣ даже безпощадную зиму, ледяную суровость которой долженъ былъ прежде выносить скрѣпя сердце, кутаясь и законопачиваясь у себя дома возлѣ хорошо нагрѣтой печи. Теперь метеорологическія обсерваторіи не довольствуются уже пассивнымъ записываніемъ перемѣнъ погоды. Имѣя подъ рукой все необходимое для борьбы съ неудобными или несвоевременными капризами атмосферы, обсерваторіи эти берутъ на себя активную роль и, по возможности, исправляютъ недосмотры матери-природы, которая позволяетъ погодѣ слишкомъ уже своевольничать.

Какъ только свырѣпые аквилоны начинаютъ приносить къ намъ холодное вѣяніе полярныхъ льдовъ, наши электротехники немедленно противупоставляютъ сѣвернымъ воздушнымъ теченіямъ другія, болѣе сильныя теченія въ противуположномъ направленіи, заворачивающія ихъ въ громадныя спирали. Образованные такиыъ образомъ искусственные циклоны посылаются въ африканскую Сагару, или же въ раскаленныя азіатскія пустыни. Тамъ они нагрѣваются сами и, въ благодарность за это, разражаются проливными дождями. Съ помощью такихъ остроумныхъ приспособленій удалось возвратить земледѣлію безплодныя до тѣхъ поръ пустыни въ Африкѣ, Азіи и Австраліи. Прежніе раскаленные нубійскіе и аравійскіе пески стали земнымъ раемъ, приносящимъ, благодаря обильному орошенію, богатыя жатвы. Зато, когда лѣтнее солнце нещадно печетъ европейскія равнины, доводя чуть не до кипѣнія кровь и мозги злополучныхъ горожанъ и крестьянъ, искусственные воздушные токи устанавливаютъ освѣжающее сообщеніе между Европой и Ледовитымъ океаномъ.



Погода, по прежнему, старается поддержать свою репутацію вѣтренности, но ея капризы, иногда столь вредные и разрушительные, не имѣютъ уже теперь для человѣка значенія приговоровъ судьбы, противъ которыхъ немыслима никакая борьба. Человѣкъ не уподобляется болѣе смиренному, робкому, запуганному насѣкомому, которое, чувствуя себя беззащитнымъ передъ слѣпою яростью стихій, безропотно предается волѣ рока. Для него не существуетъ теперь безусловной необходимости выносить періодическіе ужасы долгихъ зимъ или скоропреходящіе, но разрушительные порывы бурь, вихрей, урагановъ и землетрясеній.

Роли перемѣнились. Природа, покоренная человѣкомъ, должна сама сообразоваться съ разумною его волей, научившейся измѣнять по собственному усмотрѣнію и по мѣрѣ надобности вѣчный круговоротъ временъ года. Принимая во вниманіе потребности разныхъ мѣстностей земного шара, каждой изъ нихъ ежедневно отпускается надлежащее количество теплоты, прохлады, или орошенія. Такимъ образомъ устраняются и чрезмѣрныя засухи, и излишекъ сырости. Современное человѣчество не расположено безъ всякаго разумнаго основанія дрожать отъ стужи, или жариться въ собственномъ соку.

Упорядочивъ времена года, ихъ распредѣлили также болѣе выгоднымъ образомъ. Съ помощью электрическихъ приборовъ для уловливанія дождевыхъ тучъ получилаеь возможность по произволу управлять ихъ движеніями. Ливни, грозящіе помѣшать уборкѣ хлѣбовъ, перехватываются на пути и отводятся туда, гдѣ земледѣліе нуждается во влагѣ, чтобъ напоить жаждущія нивы.

Въ 1953 году минуло всего лишь какихъ нибудь пятнадцать лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ наукѣ удалось достигнуть такихъ дивныхъ успѣховъ, а между тѣмъ успѣхи эти во многихъ мѣстностяхъ совершенно измѣнили лицо земли. Слывшія почти необитаемыми, пустыни, покрытыя до тѣхъ поръ лишь безплодными песками да вывѣтрившимися каменными глыбами, среди которыхъ съ трудомъ прозябало малочисленное населеніе, мучимое голодомъ и жаждой, разцвѣли пышной кипучей жизнью.

Древняя Нубія воскресла. Выжженныя палящимъ солнцемъ персидскія степи, усѣянныя развалинами, воспоминаніе о которыхѣ сохранилось лишь на скрижаляхъ исторіи, одѣлись снова роскошнымъ покровомъ зелени. Изсохшіе было сосцы праматери народовъ Азіи, опять обильно питаютъ своимъ млекомъ водъ человѣческій.



Окончательное подчиненіе себѣ электричества, этого таинственнаго двигателя міровъ, дозволило человѣку измѣнить казавшееся неизмѣннымъ, преобразовать порядокъ вещей, существовавшій съ незапамятныхъ временъ, усовершенствовать созданное и передѣлать то, что, повидимому, должно было остаться для людей навсегда недосягаемымъ.

Поработивъ электричество, человѣкъ пріобрѣлъ себѣ въ немъ могущественнаго слугу. Дыханіе вселенной, жизненная струя, пробѣгающая по жиламъ земнымъ и пронизывающая эфиръ безпредѣльнаго пространства прихотливыми молніеносными своими зигзагами, — электричество было уловлено, заковано въ цѣпи и приручено.

Оно выполняетъ теперь приказанія человѣка, когда-то съ ужасомъ взиравшаго на проявленія непонятнаго ему стихійнаго могущества. Оно смиренно и покорно идетъ туда, куда ему предписываютъ, работаетъ и трудится для людей.

Электричество служитъ неистощимымъ источникомъ тепла, свѣта и механической силы. Порабощенная его энергія приводитъ въ движеніе какъ громадныя скопленія колоссальныхъ машинъ на милліонахъ заводовъ и фабрикъ, такъ и самые нѣжные механизмы усовершенствованныхъ физическихъ приборовъ. Оно мгновенно передаетъ звукъ человѣческаго голоса съ одного конца свѣта въ другой, устраняетъ предѣлъ человѣческому зрѣнію и носитъ по воздуху своего повелителя, человѣка, — неуклюжее существо, казавшееся осужденнымъ ползать по землѣ, словно гусеница, недожившая еще до превращенія въ бабочку.

Недовольствуясь тѣмъ, что является могущественнымъ орудіемъ производства, яркимъ свѣточемъ, рупоромъ, передающимъ голосъ на какія угодно разстоянія на сушѣ, черезъ моря и межпланетныя пространства [1]), электричество выполняетъ кромѣ того еще тысячи различныхъ другихъ обязанностей. Между прочимъ оно служитъ въ рукахъ человѣка также оружіемъ, — грознымъ смертоноснымъ оружіемъ на поляхъ сраженій…

Рабъ, котораго мы принудили доставлять намъ такъ много разнообразныхъ услугъ, оказывается, однако, еще не вполнѣ прирученнымъ. Цѣпи, въ которыя онъ закованъ, недостаточно прочны для того, чтобъ устранить всякую возможность неповиновенія и бунта. За электричествомъ необходимъ строжайшій неусыпный надзоръ, такъ какъ малѣйшее упущеніе, — ничтожнѣйшій недосмотръ, или невнимательность, могутъ доставить ему случай къ неожиданному яростному нападенію на безпечнаго своего властелина, или даже къ грозному пробужденію свирѣпой энергіи, способной вызвать стихійную катастрофу.



Какъ-разъ 12 декабря именно и произошло, къ несчастью, такое случайное упущеніе, вызванное мгновенной разсѣянностью кого-нибудь изъ дежурныхъ электротехниковъ, завѣдывавшихъ искусственной оттепелью, которая такъ успѣшно производилась технической командой при главномъ электрическомъ резервуарѣ подъ лит. N. Въ то самое мгновенье, когда эта метеорологическая операція была уже благополучно окончена, обнаружилась течь въ большомъ резервуарѣ электрической энергіи. Это произошло до такой степени внезапно и съ такой неудержимой стремительностью, что командѣ удалось изъ двѣнадцати запасныхъ магазиновъ спасти только два. Вся электрическая энергія десяти магазиновъ вырвалась на свободу и произвела страшную катастрофу. Внезапное нарушеніе атмосфернаго равновѣсія неизбѣжно должно было вызвать опустошительную электрическую бурю, — грозное торнадо, не составляющее, впрочемъ, рѣдкости въ электрическихъ центрахъ, которымъ, несмотря на всѣ мѣры предосторожности и предусмотрительности, ежегодно приходится переживать по нѣсколько такихъ бурь.

Надо поневолѣ мириться съ этими катастрофами, точно также какъ и съ тысячами крупныхъ и мелкихъ несчастныхъ случайностей, которымъ мы подвергаемся, лавируя въ хитросплетенныхъ сѣтяхъ нашей архинаучной цивилизаціи. Торнадо, исходившее изъ резервуара N (подъ № 17), распространялось сперва прихотливыми извилинами въ линейномъ направленіи. При этомъ, на пути торнадо, изъ числа разговаривавшихъ по телефону, нѣсколько человѣкъ были убиты наповалъ, другіе-же парализованы электрическимъ ударомъ. Затѣмъ свободный, или, какъ принято его называть, неправильный электрическій токъ, притянувъ къ себѣ съ непреодолимою силой сосѣдніе запасы электричества, находившагося въ скрытомъ состояніи, пріобрѣлъ быстрое вращательное движеніе, превратился въ циклонъ, причинилъ множество несчастныхъ случайностей въ мѣстностяхъ, черезъ которыя пробѣжалъ и произвелъ ужасающія пертурбаціи въ обычномъ теченіи частной и общественной жизни. Эти безпорядки неукоснительно привели-бы къ какому-нибудь страшному мѣстному катаклизму, еслибъ съ перваго-же момента не были приведены въ дѣйствіе въ угрожаемыхъ мѣстностяхъ всѣ приспособленія для уловливанія свободныхъ токовъ. Электротехники, однако, не дремали и торнадо, надѣлавъ по обыкновенію множество болѣе или менѣе крупныхъ бѣдъ, должно было разсѣяться. Неправильный токъ уловили и отвели куда слѣдуетъ, прежде чѣмъ онъ успѣлъ причинить особенно крупную катастрофу.



Въ Парижѣ, въ великолѣпномъ домѣ ХLIІ общины на саннуазскихъ холмахъ, отецъ читалъ строгій выговоръ сыну какъ разъ въ то время, когда разразилось торнадо. Отецъ этотъ былъ никто иной, какъ знаменитой Филоксенъ Лоррисъ, — великій изобрѣтатель, — извѣстный ученый, — спеціалистъ по всѣмъ отраслямъ знанія, — тузъ изъ тузовъ современной научной промышленности.

Филоксенъ Лоррисъ совсѣмъ не похожъ на прежнихъ типичныхъ робкихъ и добродушныхъ ученыхъ, которые даже и съ очками обыкновенно ничего не видали у себя подъ носомъ. Рослый, дородный, краспощекій и бородатый Филоксенъ — человѣкъ съ самоувѣренными рѣшительными манерами, энергическими, быстрыми движеніями и нѣсколько грубоватымъ тономъ голоса. Родители его, мирные простолюдины, жили изо дня въ день, или лучше сказать прозябали, на какіенибудь ничтожные 10.000 руб. ежегоднаго дохода. Онъ самъ создалъ выдающееся свое положеніе въ свѣтѣ. Окончивъ первымъ, сначала Политехническую школу, а затѣмъ Международный Институтъ Научной Промышленности, онъ отклонилъ предложенія группы финансистовъ, намѣревавшихся его эксплоатировать общепринятымъ порядкомъ и выпустилъ самъ четыре тысячи акцій по тысячѣ двѣсти пятидесяти рублей каждая, для эксплоатаціи геніальныхъ своихъ идей втеченіе ближайшаго десятилѣтія. Благодаря громкой репутаціи, которою онъ пользовался уже и въ то время, всѣ эти акціи были разобраны въ самый день выпуска.

Заручившись такимъ образомъ пятью милліонами франковъ, Филоксенъ Лоррисъ тотчасъ-же построилъ большой заводъ по совершенно новому, заранѣе обдуманному и тщательно изученному плану. Барыши отъ этого предпріятія оказались такими значительными, что, на обезпеченную себѣ по договору крупную ихъ часть, Лоррисъ пріобрѣлъ возможность еще до истеченія четвертаго года скупить всѣ свои акціи. Съ тѣхъ поръ дѣла его пошли по истинѣ блистательнымъ образомъ. Онъ обзавелся превосходно организованной лабораторіей для новыхъ изслѣдованій, окружилъ себя сотрудниками изъ первоклассныхъ ученыхъ и послѣдовательно пустилъ въ ходъ дюжину колоссальныхъ, необычайно выгодныхъ промышленныхъ предпріятій, въ основѣ которыхъ лежали собственныя его геніальныя открытія и изобрѣтенія.

Слава, почести и деньги сыпались градомъ на счастливаго Филоксена Лорриса. Деньги нужны были ему въ качествѣ оборотнаго капитала для грандіозныхъ предпріятій: фабрикъ, заводовъ, лабораторій, пробныхъ мастерскихъ и безчисленнаго множества конторъ, разбросанныхъ по всему свѣту. Разработывавшіяся уже предпріятія доставляли въ изобиліи фонды для осуществленія новыхъ предпріятій, только что задуманныхъ и непрошедшихъ еще черезъ горнило практическаго опыта. Что касается до почестей, то Филоксенъ Лоррисъ ими не пренебрегалъ. Опъ сдѣлался вскорѣ членомъ всѣхъ академій и научныхъ институтовъ, а также кавалеромъ многочисленныхъ орденовъ какъ старой Европы и зрѣлой Америки, такъ и юной Океаніи.

Сооруженіе линіи прямого сообщенія между Парижемъ и Пекиномъ по пневматическимъ трубамъ изъ металлизированной бумаги доставило Филоксену Лоррисусанъ китайскаго мандарина съ изумруднымъ шарикомъ на папкѣ и титулъ князя Тифлисскаго въ Закавказьѣ. Къ тому времени онъ былъ уже графомъ Лоррисомъ въ Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатахъ (гдѣ нѣсколько времени тому назадъ признано было необходимымъ узаконить пожалованіе дворянскаго достоинства за важныя заслуги), барономъ Придунайскаго королевства и т. д. и т. д. Болѣе всего, разумѣется, гордился онъ просто на-просто тѣмъ, что былъ Филоксеномъ Лорри-сомъ. Это не мѣшало ему, однако, выставлять при случаѣ длинную вереницу своихъ титуловъ, производившую всегда сильное впечатлѣніе въ объявленіяхъ и рекламахъ.



Само собою разумѣется, что Филоксенъ Лоррисъ былъ по уши погруженъ въ научныя изслѣдованія и коммерческія предпріятія. Несмотря на это, онъ, благодаря изумительной дѣятельности, находилъ время наслаждаться жизнью и доставлять кипучей своей натурѣ всѣ истинныя наслажденія, доступныя въ здѣшнемъ мірѣ богатому человѣку, пользующемуся здравымъ умомъ въ здравомъ тѣлѣ. Женившись въ промежуткѣ между двумя открытіями и изобрѣтеніями, онъ прижилъ отъ этого брака всего только одного сына, Жоржа Лорриса, которому, какъ уже упомянуто, и читалъ строгій выговоръ въ тотъ самый день, когда разразилось торнадо.

Жоржъ Лоррисъ — красивый молодой человѣкъ лѣтъ двадцати семи, или двадцати восьми, наслѣдовавшій отъ отца крупный ростъ и крѣпкое сложеніе, обладалъ, въ качествѣ особой примѣты, длинными свѣтлорусыми усами, придававшими его лицу характерное энергическое выраженіе. Онъ ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ, отвѣчая иногда пріятнымъ, звучнымъ голосомъ на родительскія увѣщанія.

Отецъ его въ эту минуту находится, впрочемъ, въ тысячѣ двухстахъ верстахъ отъ Парижа, въ Каталонскихъ горахъ, въ домѣ главнаго инженера принадлежащихъ ему ванадіевыхъ рудниковъ, но является словно живой на зеркальной пластинкѣ телефоноскопа, этого дивнаго изобрѣтенія, существенно улучшившаго простой телефонографъ и недавно лишь доведеннаго до высшей степени совершенства самимъ Филоксеномъ Лоррисомъ.

Это изобрѣтеніе не только дозволяетъ вести на произвольно далекомъ разстояніи разговоръ съ каждымъ изъ абонентовъ «Электрическаго сообщеніяно сѣти всемірныхъ проводовъ», но также и видѣть своего собесѣдника въ той обстановкѣ, въ которой онъ на самомъ дѣлѣ находится въ моментъ разговора. Такимъ образомъ уничтожается до извѣстной степени разстояніе, къ великому счастію семейныхъ кружковъ, члены которыхъ нерѣдко разбросаны въ нашъ дѣловой вѣкъ по всему свѣту, и несмотря на то, могутъ теперь каждый вечеръ обѣдать вмѣстѣ, хотя и за различными столами, отстоящими иной разъ на нѣсколько тысячъ верстъ другъ отъ друга, но тѣмъ не менѣе образующими въ совокупности какъ бы одинъ общій семейный столъ.

Въ телепластинкѣ, какъ сокращенно называютъ у насъ телефоноскопъ, видѣнъ Филоксенъ Лоррисъ, тоже прогуливающійся по комнатѣ, съ сигарой въ зубахъ и заложивъ руки за спину. Онъ говоритъ:

— Дѣло въ томъ, любезнѣйшій, что всѣ мои попытки обработать и улучшить твои мозги остались тщетными. Вмѣсто того, чтобы пріобрѣсти такого сына, какого я, Филоксенъ Лоррисъ, былъ вправѣ ожидать и требовать, т. е. усовершенствованнаго, утонченнаго культурой, однимъ словомъ самаго высокопробнаго Лорриса, я получилъ… кого-же, спрашивается?..

— Жоржа Лорриса! — не спорю, славнаго малаго, очень и очень неглупаго… но…и все тутъ! Ты вѣдь теперь только поручикъ химической артиллеріи, а между тѣмъ, скажи-ка на милость, сколько тебѣ лѣтъ?

— Увы, цѣлыхъ двадцать семь! — отвѣчалъ Жоржъ, обращаясь съ улыбкою къ зеркалу телефоноскопа.

— Я вѣдь, душа моя, не смѣюсь, такъ и ты постарайся бытъ хоть немного посерьезнѣе! — съ горячностью возразилъ Филоксенъ Лоррисъ, энергически пытаясь раскурить свою сигару.

— Она у тебя погасла, — замѣтилъ ему сынъ. — Надѣюсь, ты извинишь за дальностью разстоянія, что я не предлагаю тебѣ спичекъ?

— Видишь-ли, — продолжалъ отецъ, — я въ твои годы пустилъ уже въ ходъ первыя мои крупныя промышленныя предпріятія; я былъ уже знаменитымъ Филоксеномъ Лоррисомъ, тогда какъ ты довольствуешься ролью папенькинаго сынка и позволяешь своей жизни протекать въ мирномъ бездѣйствіи… Скажи, чего ты въ сущности достигъ собственными твоими заслугами? Ты не ознаменовалъ себя рѣшительно ничѣмъ; окончилъ всѣ высшія учебныя заведенія, не выдѣляясь изъ толпы простыхъ смертнихъ, и теперь служишь въ химической артиллеріи въ чинѣ какого-то поручика…

— Что же прикажете дѣлать! — возразилъ молодой человѣкъ, въ то время, какъ его отецъ, въ пластинкѣ телефоноскопа, сердито оборачивался къ нему спиной и уходилъ въ противуположный конецъ своей комнаты. — Чѣмъ-же я виноватъ, папаша, что ты открылъ, изобрѣлъ и устроилъ рѣшительно все, что было можно открывать, изобрѣтать и устраивать! Я слишкомъ поздно явился на свѣтъ Божій и нашелъ уже его отлично улаженнымъ. Ты самъ предвосхитилъ у насъ все и поставилъ насъ въ невозможность придумать что нибудь крупное.

— Пустяки!.. Современная наука еще въ младенчествѣ и только лишь начинаетъ лепетать. Въ будущемъ столѣтіи станутъ смѣяться надъ нашимъ невѣжествомъ! Впрочемъ, мы съ тобой отклоняемся теперь отъ дѣла… Милѣйшій мой Жоржъ!

Сожалѣю до крайности, что ты, благонолучно отслуживъ срокъ воинской повинности, всетаки, кажется, не можешь съ честью-продолжать мои работы, т. е. завѣдывать большой моей лабораторіей, — лабораторіей Филоксена Лорриса, пользующейся столь заслуженной всемірной извѣстностью, — и выполнять обязанности главнаго директора двухсотъ заводовъ и фабрикъ, эксплоатирующихъ мои открытія.

— Развѣ ты собираешься ужь удалиться на покой?

— Ни подъ какимъ видомъ! — энергически воскликнулъ Филоксенъ. — Я имѣлъ только въ виду пріобщить тебя, какъ говорится, къ моимъ работамъ, — идти вмѣстѣ съ тобою на поиски новыхъ открытій, — заниматься новыми изслѣдованіями и опытами… Какъ мало сдѣлано еще мною по сравненію съ тѣмъ, что можно было-бы сдѣлать двумъ такимъ людямъ, какъ я, которые стали-бы думать и дѣйствовать сообща!.. Къ несчастью, другъ мой, ты не можешь быть вторымъ Филоксеномъ. Жаль! Очень жаль!.. Я не обратилъ своевременно вниманія на законы проявленія атавистической наслѣдственности и не собралъ необходимыхъ справокъ!.. Что-жъ дѣлать, не даромъ вѣдь говорятъ: «молодо зелено»! Я хоть и вышелъ первымъ изъ Международнаго института научной промышленности, но всетаки оказался легкомысленнымъ юнцомъ! Да, милый сынокъ, надо сознаться, что нельзя вполнѣ возлагать на тебя отвѣтственность за недостаточно научное строеніе твоего мозга. Кругомъ виноватой оказывается въ этомъ твоя мать или, лучше сказать, виноватъ одинъ изъ ея предковъ… Я слишкомъ поздно навелъ необходимыя справки, а потому, пожалуй, часть вины падаетъ также и на меня. Тѣмъ не менѣе я произвелъ строгое разслѣдованіе и открылъ въ семьѣ твоей матери…

— Что-же ты открылъ? — спросилъ очевидно заинтересованный Жоржъ Лоррисъ.

— Прослѣдивъ всего только три предшествовавшихъ поколѣнія, я нашелъ тамъ изъ рукъ вонъ дурную отмѣтку, пагубный порокъ, страшную язву, способную передаваться по наслѣдству…

— Язву?

— Да! Видишь-ли, прапрадѣдъ твоей матери, т. е. твой пра-прапращуръ, былъ сто пятнадцать лѣтъ тому назадъ, приблизительно въ 1840 году…

— Чѣмъ-же онъ былъ? Что ты хочешь сказать? Ты меня пугаешь!..

— Художникомъ! — восликнулъ тономъ глубокаго соболѣзнованія Филоксенъ Лоррисъ, безсильно опускаясь въ кресла.

Жоржъ Лоррисъ не могъ удержаться отъ смѣха, вѣроятно, показавшагося его папашѣ не совсѣмъ почтительнымъ. По крайней мѣрѣ, Филоксенъ Лоррисъ, словно укушенный змѣей, вскочилъ на ноги въ пластинкѣ телефоноскопа.

— Да, это былъ художникъ! — воскликнулъ онъ, — и къ тому же художникъ-идеалистъ изъ школы тогдашнихъ туманныхъ романтиковъ, — мечтатель, вѣчно гонявшійся за призрачными созданіями своей фантазіи, не имѣвшими прочной реальной подкладки! Ты понимаешь, что я навелъ на этотъ счетъ самыя точныя справки… Желая въ точности опредѣлить размѣры постигшаго меня бѣдствія, я совѣтовался съ величайшими изъ сопременныхъ художниковъ, съ фотоживописцами нашей Академіи… Теперь я знаю, какъ нельзя лучше, кто такой былъ твой прапрапрадѣдъ!.. Небось, онъ не изобрѣлъ бы тригонометріи!.. По всему видно, что въ его распоряженіи имѣлись такіе жо легковѣсные вѣтненые мозги, какъ и твои, — лишенные, опять таки, подобно твоимъ мозгамъ, извилинъ серьезности. Отъ него именно ты и наслѣдовалъ недостатокъ способностей къ точнымъ наукамъ, который я всегда ставилъ тебѣ въ укоръ. Да; тутъ положительно дѣйствуетъ атавизмъ! Какимъ образомъ, спрашивается теперь, уничтожить вліяніе возродившагося въ тебѣ прапрапрадѣда? Какъ убить этого злодѣя? Надѣюсь, вѣдь ты понимаешь мое рѣшеніе бороться съ нимъ и убить его во что бы ни стало…



— Что то мудрено убить человѣка, умершаго болѣе ста лѣтъ тому назадъ! — замѣтилъ улыбаясь Жоржъ Лоррисъ, — Предупреждаю тебя кстати, папаша, о твердомъ моемъ намѣреніи защищать предка, горделиваго твоего презрѣнія къ которому я вовсе не раздѣляю.

— Я тѣмъ не менѣе рѣшилъ его уничтожить, разумѣется, уничтожить нравственно, такъ какъ злодѣй, разрушившій мои планы, оказывается матеріально недосягаемымъ! Во всякомъ случаѣ я намѣренъ бороться съ его зловреднымъ вліяніемъ и во что бы ни стало одержать надъ нимъ верхъ… Само собой разумѣется, сынъ мой, что я не хочу отъ тебя отрекаться. Бѣдное дитя! Ты вѣдь не столько виноватъ, сколько несчастливъ! Все таки-же ты, вѣдь, моя плоть и кровь… Нѣтъ, я отъ тебя не отказываюсь!.. Правда, я не могу тебя передѣлать или хотя-бы отдать снова, какъ это мнѣ приходило было на умъ, лѣтъ на пять, или на шесть въ Интенсивно-научный институтъ…

— Благодарю покорно, я предпочту употребить эти годы иначе! — съ ужасомъ воскликнулъ Жоржъ.

— У меня есть другой планъ, несравненно лучшій, такъ какъ вѣдь ты, чего добраго, не особенно много вынесъ бы даже изъ этого института!..

— Въ чемъ же заключается этотъ лучшій планъ?

— Я тебя женю и спасу насъ всѣхъ этой женитьбой…

— Женитьбой? — съ изумленіемъ повторилъ Жоржъ.

— Пойми же, вѣдь рѣчь идетъ о строго обдуманномъ разумномъ бракѣ, въ которомъ я позабочусь, чтобы всѣ выгодные шансы были на нашей сторонѣ. Мнѣ необходимы четыре внука или внучки (я предпочелъ бы, впрочемъ, мужескій полъ) — однимъ словомъ четыре отпрыска отъ Филоксено-Лоррисовскаго древа. Одного я сдѣлаю химикомъ, другого естествовѣдомъ, третьяго врачомъ, а четвертаго механикомъ. Взаимно пополняя другъ друга, они увѣковѣчатъ научную династію Филоксено-Лоррисовъ… Промежуточное звено между ними и мною я считаю неудавшимся…

— Покорнѣйше благодарю!..

— Совершенно неудавшимся! Это не имѣющій рыночной цѣнности продуктъ, который остается только списать со счетовъ магазина. Не возлагая никакихъ надеждъ на промежуточное звено, я устроиваюсь такъ, чтобъ передать дѣло изъ рукъ въ руки непосредственно внучатамъ. Въ этомъ-то именно и заключается мой проектъ. Приступая къ его осуществленію, я не намѣренъ терять попусту время, а потому прежде всего долженъ женить тебя, любезнѣйшій!



— Надѣюсь, мнѣ позволительно будетъ освѣдомиться, на комъ именно?

— Это не твое дѣло!.. Къ тому же я и самъ пока еще не знаю хорошенько, на комъ тебя женить. Надо вѣдь, пріискать невѣсту съ истинно-научными мозгами, по возможности достаточно зрѣлую для того, чтобъ въ головѣ у нея не было и тѣни вѣтреныхъ мыслей!..

Жоржъ собирался что-то отвѣтить, когда по всему дому пробѣжало первое электрическое сотрясеніе, вызванное несчастнымъ случаемъ съ резервуаромъ за № 17. Юный поручикъ бросился въ кресла и поспѣшно поднялъ ноги вверхъ, чтобъ избѣжать соприкосновенія съ поломъ, передававшимъ новыя сотрясенія. Что касается до его отца, то онъ остался совершенно спокойнымъ.

— Видишь, какой у тебя вѣтеръ въ головѣ! Ты не позаботился надѣть изолированныя подошвы и путешествуешь такимъ неосторожнымъ образомъ по дому, пронизанному во всѣхъ направленіяхъ сѣтью проводниковъ, гдѣ электричество течетъ, словно кровь въ человѣческихъ жилахъ! Сейчасъ подвяжи себѣ подошвы и слушай внимательно, что я тебѣ говорю! У васъ тамъ гдѣ-нибудь по сосѣдству обнаружилась течь изъ электрическаго резервуара. Это очень непріятный казусъ, послѣдствій котораго заранѣе предвидѣть нельзя… Однако же, мнѣ некогда!.. До свиданія. Къ тому же въ сообщеніяхъ между нами начинается уже путаница…

Дѣйствительно, образъ Филоксена Лорриса, чрезвычайно ясно отражавшійся до тѣхъ поръ въ теле-пластинкѣ, внезапно ослабѣлъ. Контуры его утратили свою опредѣленность и вскорѣ совершенно разсѣялись, уступивъ мѣсто хаотическому сборищу неясныхъ, трепетныхъ пятенъ.


II


Свободный токъ. — Катастрофа съ туренскимъ клубомъ воздухоплаванія. — Знакоиство по телефопоскопу съ семьей старшаго инспектора альпійскихъ маяковъ, инженера Лакомба.


Торнадо было въ полномъ разгарѣ. Свободный токъ сорвавшагося, если можно такъ выразиться, съ цѣпи электричества — грозной могущественной стихійной силы, которая съ негодованіемъ лишь подчинялась человѣку, дерзнувшему наложить на нее свою властную руку, — охватывалъ теперь вихревыми своими струями приблизительно пятую часть Европы и безпощадно свирѣпствовалъ на всемъ этомъ протяженіи. Втеченіе цѣлаго уже часа всѣ электрическія сообщенія были прерваны, что, разумѣется, вызвало величайшее разстройство какъ въ частныхъ такъ и въ общественныхъ дѣлахъ. Сообщенія по воздуху тоже прекратились. Воздушные корабли и экипажи всевозможныхъ наименованій почти мгновенно исчезли изъ небесной выси, гдѣ бушевалъ съ обычной своей безцеремонностью ураганъ. Несмотря, однако, на то, что всѣ воздушныя суда, по первому же сигналу своихъ электрометровъ, приняли всѣ возможныя мѣры предосторожности, произошло нѣсколько крушеній. Воздушные кабріолеты, оказавшіеся на пути электрическаго смерча, въ первое мгновеніе послѣ того какъ онъ вырвался изъ резервуара и проносился надъ Ліономъ, были уничтожены безслѣдно въ буквальномъ значеніи этого слова, такъ какъ отъ нихъ не уцѣлѣло ни единой щепы. Нѣсколько воздушныхъ кораблей, захваченныхъ врасплохъ, прежде чѣмъ успѣли окружить себя облакомъ изолирующаго газа, играющаго роль масла въ буряхъ на морѣ, упали стремглавъ съ вышины вслѣдствіе внезапной поломки механизмовъ. При этомъ пассажиры и экипажъ были разумѣется убиты, или, въ наиболѣе благопріятномъ случаѣ, тяжело ранены.

Самая страшная воздушная катастрофа произошла между Орлеаномъ и Туромъ. Туренское общество воздухоплаванія ежегодно устраиваетъ, какъ-разъ 12 іюля, большую гонку на призы. Отъ тысячи до тысячи двухсотъ воздушныхъ экипажей всякихъ размѣровъ и формъ съ интересомъ слѣдили и на этотъ разъ за перипетіями большого состязанія на почетный призъ, въ которомъ участвовало двадцать восемь быстроходныхъ «воздушныхъ стрѣлъ». Вниманіе было до такой степени сосредоточено на гонкѣ, что въ большинствѣ воздушныхъ экипажей даже не замѣтили, какъ стрѣлка электрометра начала вдругъ вертѣться словно угорѣлая. Среди громкихъ ура и возгласовъ со стороны закладчиковъ не слышали даже сигнала тревоги, поданнаго звонками электрометровъ.

Бѣда была такъ сказать уже на носу, когда ее наконецъ усмотрѣли. Тогда вся масса воздушныхъ экипажей ринулась въ самомъ фантастическомъ безпорядкѣ внизъ, чтобъ какъ нибудь укрыться отъ настигавшаго ее урагана. Болѣе чѣмъ тысячная толпа разнообразнѣйшихъ летательныхъ снарядовъ перепуталась въ хаотическую груду, причемъ дѣло не обошлось безъ столкновеній, сопровождавшихся во многихъ случаяхъ серьезными аваріями. Торнадо, налетѣвшее съ быстротою молніи, унесло съ неудержимою силой все, что не успѣло своевременно спастись бѣгствомъ. Злополучные воздушные корабли, захваченные ураганомъ, были нѣсколько секундъ спустя брошены въ изуродованномъ видѣ на земь въ двухстахъ верстахъ отъ Тура. Счастье еще, что большія воздушныя суда, на которыхъ находились члены воздухоплавательнаго клуба со своими семьями, были снабжены новоизобрѣтеннымъ приборомъ, соединявшимъ электрометръ и резервуаръ изолирующаго газа съ автоматически дѣйствующимъ клапаномъ. Какъ только отклоненіе стрѣлки электрометра перешло за извѣстный предѣлъ и указало существованіе въ атмосферѣ опаснаго напряженія, клапанъ открылся самъ собою, и воздушныя суда, окруженныя надежнымъ изолирующимъ облакомъ, были въ состояніи благополучно достигнуть пристани клуба, выдержавъ, впрочемъ, на пути сильнѣйшую качку.



Вернемся, однако, въ Парижъ, въ великолѣпный домъ Филоксена Лорриса. Весь саннуазскій кварталъ, въ которомъ находился этотъ домъ, представлялъ во время торнадо по истинѣ ужасающее зрѣлище. Отовсюду сверкали страшныя молніи, а кругомъ раздавался оглушительный грохоть, раскаты котораго, отражаясь отъ холмовъ многоголосымъ эхо, замирали, казалось, лишь для того, чтобъ возродиться снова съ удвоенною силой.

Жоржъ Лоррисъ въ изолирующихъ туфляхъ и перчаткахъ смотритъ изъ окна своей комнаты на бушующую грозу. Онъ понимаетъ, что при такихъ обстоятельствахъ остается только вооружиться терпѣніемъ и въ благоразумномъ бездѣйствіи ожидать, пока бѣснующійся свободный токъ будетъ, наконецъ, уловленъ.

Вдругъ, послѣ кресчендо электрическихъ разрядовъ и ужасающаго грохота, сопровождавшаго грандіознѣйшія столбовыя и змѣевидныя молніи, природа какъ бы испустила вздохъ радостнаго облегченія, и всюду мгновенно возстановилось спокойствіе. Геройское мужество инженеровъ и нижнихъ чиновъ электротехническаго поста № 28 въ Амьенѣ разбило, наконецъ, торнадо и, захвативъ свободный токъ, отвело его въ соотвѣтственный резервуаръ. Помощникъ старшаго инженера и тринадцать рядовыхъ пали жертвами служебнаго своего долга, но за то электрическая буря прекратилась и новыхъ катастрофъ болѣе уже не предстояло впредь до слѣдующей ближайшей несчастной случайности.

Опасность была устранена, но и по минованіи ея не удалось тотчасъ-же устранить причиненные бурею безпорядки въ электрическихъ сообщеніяхъ. На зеркальной пластинкѣ телефоноскопа у Жоржа Лорриса, какъ и на прочихъ телепластинкахъ района, охваченнаго электрическимъ смерчемъ, мелькали съ баснословной быстротой тысячи хаотическихъ образовъ. Звуки, приносившіеся отовсюду, наполняли весь домъ шумомъ и гуломъ, походившимъ на завываніе новой, еще болѣе свирѣпой бури. Можно представить себѣ что такое это было, принимая во вниманіе, что каждый телефонъ добросовѣстно передавалъ всѣ звуки, слышавшіеся по сосѣдству отъ пріемныхъ аппаратовъ на протяженіи 1.600 квадратныхъ миль. Звуки эти, слагаясь съ ужасающей силой въ одинъ общій шумъ, воспроизводились во всей ихъ совокупности каждымъ изъ телефоноскоповъ.



Самъ по себѣ этотъ фактъ не представлялъ ничего удивительнаго. Электрическая буря не могла не произвести серьезныхъ пертурбацій на центральной телефоноскопической станціи. Тамъ, какъ и на главныхъ линіяхъ, изоляція проводниковъ кое-гдѣ пострадала, проволоки мѣстами расплавились и вступили въ металлическое соединеніе другъ съ другомъ. Все это разумѣется были мелочи, неспособныя причинить самомалѣйшаго вреда никому, кромѣ тѣхъ, кто вздумалъ бы развѣ прикоснуться къ электрическимъ приборамъ. Жоржъ Лоррисъ, развернувъ книжку съ фотографическими иллюстраціями, усѣлся въ кресло съ твердымъ намѣреніемъ терпѣливо выждать окончанія телефоноскопическаго кризиса. Оно не заставило себя долго ждать. Минутъ черезъ двадцать адскій шумъ внезапно замолкъ. Центральная станція отвела неправильные токи въ землю. Тѣмъ не менѣе на исправленіе всѣхъ поврежденій по линіи требовалось еще не менѣе двухъ или трехъ часовъ, а въ ожиданіи этого каждый изъ аппаратовъ оказался въ постоянномъ сообщеніи съ какимъ-либо другимъ теле. Это случайно установившееся сообщеніе не могло быть прервано раньше приведенія станціонныхъ приборовъ въ совершенный порядокъ.

Въ пластинкѣ телефопоскопа у Жоржа Лорриса хаотическій безпорядокъ постепенно улегся. Фигуры перестали мелькать и смѣняться одна другою, а взамѣнъ того начали принимать болѣе опредѣленныя очертанія. Наконецъ получилось отчетливое и совершенно ясное изображеніе, неизмѣнно остановившееся въ зеркалѣ.

Это была простенъкая небольшая комнатка съ свѣтленькими обоями, вся меблировка которой состояла изъ нѣсколькихъ стульевъ и стола, заваленнаго книгами и тетрадями. На одномъ изъ стульевъ возлѣ камина лежалъ женскій рабочій несессеръ. Въ комнаткѣ никого не было, кромѣ молодой дѣвушки, которая, забившись въ уголъ и припавъ почти на колѣни, казалась все еще до нельзя испуганной. Она закрывала глаза руками и отнимала руки отъ лица лишь для того, чтобы съ отчаяніемъ затыкать себѣ уши.

Жоржъ Лоррисъ обратилъ сперва вниманіе только на граніозный, стройный станъ дѣвушки, изящныя маленькія ея ручки и великолѣпные свѣтлорусые волосы, пришедшіе слегка въ безпорядокъ. Желая ободрить незнакомку, казавшуюся парализованной отъ ужаса, онъ рѣшился съ нею заговорить и сначала сказалъ потихоньку:

— Извините меня, сударыня…

Дѣвица, очевидно, не слышала этихъ словъ. Уши у нея были заткнуты, а страшный шумъ, который только что успѣлъ прекратиться, еще отдавался въ головѣ.

— Сударыня! — громко крикнулъ ей тогда Жоржъ. Молодая дѣвушка, все еще продолжая затыкать уши, не трогалась съ мѣста и ограничилась тѣмъ, что, повернувъ голову, взглянула съ растеряннымъ видомъ на свой телефоноскопъ.



— Опасность совершенно миновала, сударыня! Успокойтесь, — ласково продолжалъ Жоржъ. — Надѣюсь, вы меня слышите?

Она отвѣчала лишь утвердительнымъ кивкомъ головы.

— Теперь нечего болѣе опасаться. Электрическая буря прекратилась…

— Убѣждены вы, что эти ужасы не возобновятся? — освѣдомилась молодая дѣвушка. Голосъ ея такъ дрожалъ, что Жоржъ Лоррисъ съ трудомъ лишь понялъ, что именно она хотѣла ему сказать.

— Они благополучно окончились. Все приведено въ порядокъ, и страшный шумъ, который, повидимому, васъ такъ сильно встревожилъ, совершенно уже прекратился…

— Ахъ, сударь, какъ я перепугалась! Вы и представить себѣ не можете, какъ мнѣ было страшно! — вскричала молодая дѣвушка, едва осмѣливаясь выпрямиться.

— Да вѣдь на васъ нѣтъ изолирующихъ туфель! — замѣтилъ укоризненнымъ тономъ Жоржъ, увидѣвъ при ея движеніи маленькую ножку, обутую въ крохотный башмачекъ.

— Нѣтъ, туфли остались наверху въ уборной! Я не посмѣла сходить туда за ними.

— Да вѣдь васъ, бѣдняжку, могла убить молнія, еслибъ вашъ домъ оказался какъ разъ на пути вырвавшагося на свободу электрическаго тока! Будьте впередъ осторожнѣе! Такія серьезныя случайности, какъ нынѣшнее торнадо, сравнительно рѣдки, но всетаки необходимо быть всегда наготовѣ и держать гдѣ-нибудь поблизости предохранительныя средства, которыя наука даетъ намъ въ руки… или надѣваетъ на ноги… противъ опасностей, создаваемыхъ ею-же самой!..

— Пожалуй, что наука поступила-бы гораздо лучше, еслибъ создавала поменьше поводовъ къ опасности! — сказала, слегка надувъ губки, молодая дѣвица.

— Нризнаюсь, что это и мое мнѣніе, — подтвердилъ улыбаясь Жоржъ Лоррисъ. — Вижу, сударыня, что вы начинаете успокоиваться. Вы-бы хорошо сдѣлали, еслибъ потрудились сейчасъ же сходить за изолирующими туфлями.

— Развѣ опасность еще не миновала?

— Электрическая буря совершенно разсѣялась, но она произвела всюду безпорядки, которые могутъ повлечь за собою кое-гдѣ мѣстные несчастные случаи. Торнадо повредило безъ сомнѣнія въ большей или меньшей степени всѣ линіи электрическихъ сообщеній. Вслѣдствіе индукціи могли образоваться скопленія электричества въ скрытомъ состояніи, способныя внезапно превратиться въ свободную энергію и т. п. Надо еще часокъ — другой соблюдать всѣ мѣры благоразумной предо-сторожности.

— Бѣгу за изоляторами! — вскричала дѣвица.

Минуты черезъ двѣ она вернулась въ изолирующихъ туфляхъ, надѣтыхъ поверхъ башмачковъ. Войдя въ комнату, она прежде всего бросила взглядъ на телепластинку и была, повидимому, очепь изумлена, увидѣвъ тамъ опять Жоржа Лорриса.

Находя ея удивленіе совершенно понятнымъ, молодой человѣкъ счелъ долгомъ объясниться.

— Прошу васъ, сударыня, принять во вниманіе, — сказалъ онъ, — что торнадо произвело маленькую путаницу въ телефоноскопическихъ сообщеніяхъ. Пока на главной станціи чинятъ испорченные проводы, исправляютъ поврежденную изоляцію и т. п., пришлось наугадъ соединить всѣ приборы попарно другъ съ другомъ. Судьбѣ угодно было установить между нами сообщеніе, но, разумѣется, лишь не надолго. Поэтому прошу васъ не пугаться… Позвольте, однако, вамъ представиться: Жоржъ Лоррисъ изъ Парижа, инженеръ, какихъ нынче развелось много!



— Эстелла Лакомбъ со станціи Лаутербрунненъ въ Швейцаріи. Тоже инженеръ, или почти инженеръ, такъ какъ мой отецъ, здѣшній инспевторъ горныхъ маяковъ, хочетъ опредѣлить меня на службу къ себѣ въ участокъ.

— Очень благодаренъ, сударыня, счастливому случаю, позволившему мнѣ хоть немного васъ успокоить. Вы кажется, очень перепугались?

— Да, очень! Я осталась дома съ одной лишь нашей служанкой Гретли, которая еще пугливѣе меня. Она теперь ужь цѣлыхъ два часа сидитъ въ кухнѣ, забившись въ уголъ и накрывъ себѣ голову платкомъ. До сихъ поръ еще она и не шелохнулась… Отецъ уѣхалъ осматривать маяки, а мамаша отправилась въ четверть перваго пополудни съ поѣздомъ пневматической дороги въ Парижъ, купить тамъ кое-какія мелочи… Дай Богъ только, чтобъ не случилось какого-нибудь несчастья съ пневматическими трубами! Мамашѣ слѣдовало вернуться въ семнадцать минутъ шестого, а теперь, вѣдь, уже тридцать пять минутъ восьмого…

— Отправленіе пневматическихъ поѣздовъ пріостановлено на время электрическаго урагана, но запоздавшіе поѣзда будутъ безотлагательно отправлены, и ваша мамаша, безъ сомнѣнія, не замедлитъ вернуться…

Эстелла Лакомбъ очевидно еще не совсѣмъ успокоилась. Она вздрагивала при малѣйшемъ шумѣ и, чтобы взглянуть на небо, отъ времени до времени подходила къ окну, изъ котораго, сколько можно судить, открывался видъ на ущелье, глубоко прорѣзавшееся въ горномъ кряжѣ. Жоржъ Лоррисъ, чтобъ успокоить свою собесѣдницу, принялся обстоятельно излагать ей теорію электрическихъ вихрей, объясняя причины этихъ вихрей и производимыя ими катастрофы, зачастую очень сходныя съ результатами обыкновенныхъ землетрясеній. Эстелла слушала его молча и казалась все еще блѣдной и взволнованной, а потому онъ призналъ умѣстнымъ прочитать ей длиннѣйшуго лекцію объ электрическихъ смерчахъ, въ которой доказывалъ, что они возникаютъ все рѣже, благодаря тщательнымъ мѣрамъ предосторожности, принимаемымъ электротехниками. Вмѣстѣ съ тѣмъ также и катастрофы, производимыя смерчами, становятся съ каждымъ часомъ все менѣе грозными, но мѣрѣ совершенствованія приборовъ, предназначенныхъ для уловливанія электрическихъ токовъ, вырвавшихся на свободу.

— Впрочемъ, вамъ это извѣстпо также хорошо, какъ и мнѣ самому, такъ какъ вы, вѣдь, тоже инженеръ! — сказалъ онъ, впезапно прерывая свои объясненія, слегка отзывавшіяся, по его мнѣнію, педантизмомъ.



— Нѣтъ, я вамъ очень благодарна, сударь! Мнѣ предстоитъ еще выдержать государственное повѣрочное испытаніе для полученія диплома, и, представьте себѣ… я два раза уже безуспѣшно являлась на экзаменъ! Теперь я продолжаю слушать по фонографу лекціи въ Цюрихскомъ университетѣ, готовлюсь въ третій разъ къ экзамену, работаю самымъ усерднымъ образомъ, блѣднѣю надъ тетрадками, но, кажется, не особенно бойко подвигаюсь впередъ… Увы, наука дается мнѣ не легко, а между тѣмъ ненремѣнно надо заручиться дипломомъ, чтобъ опредѣлиться въ департаментъ горныхъ маяковъ, гдѣ служитъ папаша. Отъ этого зависитъ моя карьера!.. Теперь, впрочемъ, я прекрасно поняла все, что вы мнѣ говорили, и съ вашего позволенія сейчасъ же запишу самое существенное, пока оно еще свѣжо у меня въ памяти. Завтра, чего добраго, въ головѣ все уже перепутается.



Пока молодая дѣвушка, успѣвшая теперь до нѣкоторой степени собраться съ духомъ, отыскивала среди груды книгъ, тетрадей и фонограммъ, загромождавшихъ рабочій ея столъ, свою записную книжку и набрасывала въ ней сокращенными знаками надлежащія замѣтки, Жоржъ Лоррисъ пристально глядѣлъ на нее, невольно восхищаясь граціозными ея позами и естественнымъ изяществомъ которымъ она была проникнута вся насквозь и которое сказывалось между прочимъ въ ея костюмѣ, несмотря на всю его простоту и скромность. Когда Эстелла подымала голову, Жоржъ любовался тонкими, правильными чертами ея лица, граціознымъ изгибомъ носика, дивными ясными глазками и высокимъ челомъ, осѣненнымъ словно золотымъ шлемомъ прелестныхъ свѣтлорусыхъ волосъ, заплетенныхъ въ косы.

Эстелла Лакомбъ была единственная дочь одного изъ старшихъ инснекторовъ швейцарскаго отдѣла въ департаментѣ горныхъ маяковъ. Съ развитіемъ воздухоплаванія пришлось устроить въ горахъ, на разныхъ высотахъ, маяки, съ которыми могли бы сообразоваться въ своемъ курсѣ воздушные корабли. Такъ напримѣръ во Франціи: Овернскія горы, цѣпь Пиринеевъ и Альпы — снабжены, какъ извѣстно, нѣсколькими рядами маяковъ, различающихся другъ отъ друга огнями. Высота въ полверсты указывается всюду цвѣтными огнями, отстояшими другь отъ друга на версту. Черезъ каждыя полверсты въ вышину тянется другой рядъ цвѣтныхъ огней иного колера. Ущелья, перевалы и устья долинъ обозначены вращающимися огнями; наконецъ, на всѣхъ горныхъ вершинахъ и выдающихся шпицахъ сооружены первокласные маяки, сверкающіе, словно звѣзды среди вѣчныхъ снѣговъ, которые окутываютъ ихъ подножія. Жителямъ сосѣднихъ равнинъ огни этихъ маяковъ, безъ сомнѣнія, кажутся настоящими звѣздами.



Участковый инснекторъ горныхъ маяковъ, Лакомбъ, жилъ уже восемь лѣтъ на Лаутербрунненской станціи, въ хорошенькомъ швейцарскомъ домикѣ, построенномъ близь маяка, вверху Лаутербрунненскаго подъема, на цѣлую версту выше живописной долины и какъ-разъ напротивъ извѣстнаго Штаубахскаго водопада. Пользуясь заслуженной репутаціей дѣльнаго инженера и добросовѣстнаго служащаго, Лакомбъ былъ очень занятъ. Обыкновенно весь день, а зачастую также и вечеръ, уходилъ у него на разъѣзды, донесенія и надзоръ за работами на маякахъ въ его участкѣ. Г-ж. а Лакомбъ, родомъ парижанка, довольно много выѣзжала до выхода своего замужъ и считала себя какъ-бы въ ссылкѣ теперь, когда ей приходилось жить на живописной Лаутербрунненской станціи, гдѣ, приблизительно въ верстѣ надъ прежнимъ Лаутербрунненомъ, выросло новое селеніе съ подъемной воздухо-лѣчебницей, ввидѣ изящнаго казино, которое послѣ полудня подымалось на семьсотъ или восемьсотъ метровъ вверхъ, а по захожденіи солнца спускалось опять до прежняго уровня.

Живя лѣтомъ на Лаутербрунненской станціи, въ домикѣ, прицѣпленномъ словно балконъ надъ горнымъ обрывомъ, а зимой внизу въ Интерлакенѣ, въ столь-же уютномъ помѣщеніи, г-жа Лакомбъ скучала и грустила по своемъ родномъ, шумномъ Парижѣ.

Она не могла, однако, строго говоря, жаловаться на недостатокъ развлеченій. Мимо станціи ежедневно мелькало множество воздушныхъ кораблей и яхтъ. Суда быстроходнаго воздушнаго почтово-пассажирскаго сообщенія между Лондономъ, Римомъ и Каиромъ посѣщали эту станцію четырежды въ сутки, каждый разъ оставляя на ней нѣсколькихъ туристовъ, желавшихъ короче ознакомиться съ прелестями Швейцаріи. Кромѣ того подъемное лаутербрунненское казино, въ лѣтнее время всегда переполненное посѣтителями, еженедѣльно устроивало для своихъ больныхъ великолѣпные балы и каждый вечеръ угощало ихъ концертами, или драматическими представленіями по телефопоскопу. Несмотря на все это, г-жа Лакомбъ скучала и пользовалась всевозможными случаями и предлогами, чтобъ снова окунуться въ атмосферу дорогого ея сердцу Парижа.

Ей надоѣло присутствовать, только при посредствѣ телепластинки, на маленькихъ вечерахъ у своихъ пріятельницъ, оставшихся парижанками. Отъ времени до времени она отправлялась съ электропневматическимъ поѣздомъ, или быстроходнымъ воздушнымъ кораблемъ, чтобъ окунуться въ столичную жизнь и появиться на нѣсколькихъ великосвѣтскихъ собраніяхъ, — такъ называемыхъ «six o’clock», гдѣ, угощаясь модными лѣкарственными средствами отъ малокровія дамы перебираютъ самоновѣйшія сплетни и впитываютъ въ себя обильно носящіеся въ воздухѣ міазмы злословія и клеветы. Случалось также, что г-жа Лакомбъ заглядывала на биржу, гдѣ иногда играла, въ разсчетѣ привести такимъ путемъ въ равновѣсіе свой бюджетъ, зачастую страдавшій избыткомъ расходовъ надъ доходами. Биржевая маклерша, служившая ей руководительницей, нерѣдко ошибалась въ своихъ предположеніяхъ, и тогда г-жа Лакомбъ съ трудомъ лишь сводила у себя въ хозяйствѣ концы съ концами. Доходы ея мужа ограничивались жалованьемъ въ девять тысячъ рублей при готовой квартирѣ, a на эти средства, разумѣется, можно было лишь кое-какъ жить въ деревнѣ, да и то только при соблюденіи строжайшей экономіи. Все это оказывалось тѣмъ прискорбнѣе для г-жи Лакомбъ, что она была большой любительницей посѣщать магазины. Вмѣсто того, чтобы безъ хлопотъ выбирать по телефоноскопу матеріи или модные товары для себя самой и для дочери, она предпочитала лично странствовать по большимъ парижскимъ магазинамъ и, изъ-за всякихъ пустяковъ, напр. изъ-за какой-нибудь ленточки, мысль о которой случайно мелькнула у ней въ головѣ, готова была тотчасъ же воспользоваться пневматической трубой, или быстроходнымъ воздушнымъ кораблемъ, и умчаться въ столицу.



Скромное финансовое положеніе, до такой степени тяготившее г-жу Лакомбъ, могло бы оказаться несравненно болѣе благопріятнымъ, еслибъ она сама обладала высшими дипломами. Къ несчастью, въ дни ея молодости, въ 1930 годахъ, когда жизнь обходилась много дешевле, не обращали надлежащаго вниманія на образованіе молодыхъ дѣвицъ. Она не получила диплома на званіе инженера и, окончивъ курсъ лишь кандидаткой историко-филологическаго и физико-математическаго фавультетовъ, разумѣется не могла получить мѣста въ департаментѣ горныхъ маяковъ, гдѣ служилъ ея мужъ.

Наученный горькимъ опытомъ г-нъ Лакомбъ рѣшился дать своей дочери возможно болѣе солидное образованіе. Онъ хотѣлъ, чтобъ она поступила на государствеиную службу и надѣялся, что въ возрастѣ двадцатичетырехъ лѣтъ, окончивъ техническій университетъ съ необходимыми дипломами, она будетъ зачислена въ сверхштатные инженеры съ годичнымъ содержаніемъ въ тысячу пятьсотъ рублей и увѣренностью добраться до чина инспектора лѣтъ черезъ пятнадцать, когда ей будетъ уже подъ сорокъ. Существованіе Эстеллы оказалось бы тогда обезпеченнымъ какъ вслучаѣ еслибъ ей пришлось остаться въ дѣвушкахъ, такъ и при выходѣ замужъ за чиновника, вродѣ ея самой.



Эстелла уже съ двѣнадцатилѣтняго возраста начала проходить курсъ цюрихскаго политехническаго института. Благодаря телефоноскопу, она слушала тамъ лекціи, не выходя изъ дому. Такой способъ пріобрѣтенія знаній является особенно драгоцѣннымъ для семьи, живущей вдалекѣ отъ большихъ центровъ, уже потому, что избавляетъ отъ необходимости помѣщать дѣтей въ закрытыя заведенія. Эстелла очень успѣшно училась по телефоноскопу, не выходя изъ своей комнаты швейцарскаго домика, въ которомъ жили ея родители. Нѣсколько позднѣе она, съ помощью все того-же телефоноскопа, прошла курсъ центральной парижской электрической школы и, сверхъ того, брала фонографическіе приватные уроки у нѣсколькихъ знаменитыхъ профессоровъ.

Къ несчастью для Эстеллы, ей нельзя было экзаменоваться по телефоноскопу. Этому препятствовали старинные, все еще остававшіеся въ силѣ, экзаменные уставы, а между тѣмъ застѣнчивость, отчасти унаслѣдованная быть можетъ отъ отца, заставляла молодую дѣвушку совершенно теряться въ присутствіи профессоровъ на публичныхъ испытаніяхъ и мѣшала ей пріобрѣтать дипломы, соотвѣтствовавшіе дѣйствительнымъ ея знаніямъ.


III


Душевныя муки кандидатки на інженера. — Лекціи по телефонографу — Страстная посѣтительница моднаго магазина подъ фирмой «Новый Вавилонъ». — Испуганная служанка лавируетъ между электрическими приборами. — Телефонная газета.


Эстелла почти совершенно уже успокоилась, а потому Жоржъ Лоррисъ могъ-бы безъ всякихъ угрызеній совѣсти съ нею проститься. Вмѣсто того, однако, онъ, не пытаясь отдавать себѣ отчета въ причинахъ, побуждавшихъ его остаться, продолжалъ бесѣдовать съ дѣвушвой по телефоноскопу. Разговоръ шелъ, впрочемъ, все о матеріяхъ важныхъ. Они бесѣдовали о могуществѣ прикладныхъ знаній, объ электричествѣ,— новыхъ основахъ нравственности, — народномъ образованіи и научной политикѣ. Молодая дѣвушка, узнавъ, что случай свелъ ее по телефоноскопу съ сыномъ великаго Филоксена, тотчасъ-же наивно вошла по отношенію къ Жоржу въ роль ученицы, что заставило его совершенно искренно расхохотаться.

— Я дѣйствительно сынъ знаменитаго Филоксена, какъ вамъ угодно называть моего папашу, но гожусь самъ скорѣе въ ученики, чѣмъ въ учителя. Вы отъ меня не скрыли вашихъ неудачъ на экзаменахъ. Это даетъ мнѣ смѣлость сообщить вамъ, что не далѣе какъ сегодня, въ ту самую минуту, когда разразилось торнадо, папаша производилъ мнѣ жесточайшую головомойку, упрекая въ недостаточномъ знакомствѣ съ точными науками. Долженъ признаться, что эти упреки были заслуженными, — вполнѣ заслуженными!..

— Помилуйте, я съ этимъ ни за что не соглашусь! Я очень хорошо понимаю, что знаніе, кажущееся для великаго Филоксена Лорриса недостаточнымъ, должно являться для меня настоящей бездной премудрости… Ахъ, еслибъ мнѣ только выдержать экзаменъ на первый инженерный чинъ!

— Вы навѣрное вздохнули бы тогда съ облегченнымъ сердцемъ и забросили всѣ свои книжки! — замѣтилъ со смѣхомъ Жоржъ.

Эстелла молча улыбнулась и многозначительно отодвинула отъ себя груду книгъ и тетрадей, покрывавшихъ письменний ея столъ.

— Если это вамъ можетъ на что нибудь пригодиться, то я пришлю вамъ, сударыня, кое-какія тетрадки и фонограммы нѣсколькихъ лекцій, читанныхъ моимъ отцомъ инженерамъ его лабораторіи.

— Вы меня чрезвычайно обяжете. Обѣщаю вамъ, что постараюсь ихъ понять и усвоить себѣ. За прилежаниемъ у меня дѣло не станетъ…

Внезапно раздался звонокъ и телепластинка померкла. Образъ молодой дѣвушки исчезъ, и Жоржъ остался одинъ въ комнатѣ. Поврежденія, причиненныя электрической бурей на центральной станціи телефоноскоповъ, были уже исправлены, — аппараты могли дѣйствовать нормальнымъ образомъ и случайныя временныя сообщенія были всюду прекращены.

Взглянувъ на часы, Жоржъ убѣдился, что въ разговорѣ съ Эстеллой время текло для него очень быстро. Пора была уже явиться въ лабораторію. Поэтому онъ нажалъ соотвѣтственную кнопку и дверь комнаты тотчасъ-же растворилась сама собою. Усѣвшись въ кресла остановившейся у дверей подъемной платформы, молодой человѣкъ оказался спустя четверть минуты на верхней пристани — въ роскошномъ высокомъ крытомъ павильонѣ, устроенномъ надъ параднымъ входомъ въ домъ Филоксена Лорриса.

Дворницкая, которая теперь, при употребленіи воздушныхъ экипажей, устраивается всегда близъ верхняго подъѣзда на терассѣ, служащей пристанью, совершенно отсутствовала у Филоксена. Ее, да и самого дворника замѣняла особая планшетка, которая, благодаря системѣ электрическихъ кнопокъ, выполняла все, что только можно было разумнымъ образомъ отъ нея требовать.



Воздушный кабріолетъ, самъ выдвинувшійся пo желѣзному рельсу изъ сарая, поджидалъ уже Жоржа на пристани. Прежде, чѣмъ сѣсть въ него, молодой человѣкъ окинулъ взглядомъ громаду Парижа, раскинувшагося въ долинѣ Сены на необозримое протяженіе до самаго Фонтенебло, къ которому примыкало южное предмѣстье столицы. Прекратившееся во время электрической бури оживленное движеніе по воздуху успѣло уже возобновиться. По небу рѣяли во всѣхъ направленіяхъ воздушные экипажи; аеродилижансы тянулись другъ за другомх длинною вереницей, стараясь наверстать потерянное время. Быстроходныя — такъ называемыя — воздушныя стрѣлы, поддерживавшія почтовое сообщеніе съ провинціальными и заграничными городами, мчались съ головокружительной быстротою. Цѣлые рои воздушныхъ каретъ и кабріолетовъ тѣснились около станцій электроппевматическихъ трубъ, откуда задержанные смерчемъ поѣзда отправлялись почти безостановочно другъ за другомъ. Съ запада величественно приближался, выдѣляясь въ туманной дали, коллосальный воздушный корабль южно-американскаго почтово-пассажирскаго сообщенія. Еслибъ онъ случайно не задержался въ дорогѣ, то былъ бы непремѣнно захваченъ смерчемъ, и лѣтопись крупныхъ катастрофъ обогатилась бы тогда новою главою.

— Надо приняться за работу, — сказалъ, наконецъ, Жоржъ, освобождая отъ зацѣпленія съ рельсомъ воздушный свой кабріолетъ, и направляя eго къ одной изъ лабораторій Филоксена Лорриса, устроенной, вмѣстѣ съ цѣлымъ рядомъ заводовъ и фабрикъ для практическихъ опытовъ, въ Гонесской равнинѣ, гдѣ всѣ они въ общей сложности занимали протяженіе въ сорокъ гектаровъ.

Тѣмъ временемъ Эстелла Лакомбъ, оставшись одна на Лаутербрунненской станціи, не замедлила покинуть свои тетрадки. Подбѣжавъ къ окну, она тревожно вглядывалась въ даль. Вѣдь во время урагана могло случиться какое нибудь несчастье съ ея мамашей, уѣхавшей въ Парижъ, или съ отцомъ, осматривавшимъ по долгу службы горные маяки! Правда, что теперь въ горахъ все стихло, и установилась прекраснѣйшая погода. Воздушное казино, спустившееся при первомъ же сигналѣ опасности на Лаутербрунненскую станцію, тихонько подымалось опять въ верхніе слои атмосферы, чтобы доставить своимъ посѣтителямъ зрѣлище захожденія солнца за снѣговыя вершины Оберланда.

Эстеллѣ недолго пришлось безпокоиться. Вдали не замедлилъ показаться летѣвшій изъ Интерлакена воздушный кабріолетъ. Молодая дѣвушка узнала съ помощью бинокля свою мать, которая выглядывала сквозь раскрытыя дверцы экипажа и очевидно торопила механика. Въ это самое мгновенье звонокъ телефоноскопа заставилъ дѣвушку обернуться. Она вскрикнула отъ радости, увидѣвъ на телепластинкѣ изображеніе отца.

Инспекторъ Лакомбъ, находившійся на одномъ изъ своихъ маяковъ, спросилъ съ обычной поспѣшностью занятого человѣка:



— Ну что, дочурка, все ли у васъ тутъ благополучно? Надѣюсь, это проклятое торнадо ничего не переломало?… Ну и прекрасно! Посылаю тебѣ воздушный поцѣлуй! Признаться, я порядкомъ безпокоился… Гдѣ же твоя мать?

— Мамаша сейчасъ пріѣдетъ. Она только что вернулась изъ Парижа.

— Этого только недоставало! Надо вѣдь ей было ѣхать въ Парижъ во время такого урагана! Еслибъ я зналъ, что она въ дорогѣ, я бы сталъ еще сильнѣе тревожиться.

— Да вотъ и она сама…

— Мнѣ теперь некогда; выбрани ее за меня! Я пережидалъ смерчъ на маякѣ 189 въ Беллинцонѣ и буду домой лишь къ девяти часамъ вечера. He ждите меня къ обѣду…

— Дзиннъ!.. и г-нъ Лакомбъ мгновенно исчезъ съ пластинки телефопоскопа. Въ то самое мгновенье его супруга, только что успѣвшая сойти на балконъ, поспѣшно расплачивалась съ механикомъ воздушнаго кабріолета. Дверь, выходившая на балконъ, отворилась, и почтенная дама, обремененная покупками, тяжело опустилась въ кресло.



— Ахъ, милочка, сколько страху я натерпѣлась! Представь себѣ, что я была свидѣтельницей нѣсколькихъ катастрофъ… — объяснила она.

— Папаша только что говорилъ со мной по телефоноскопу, — отвѣчала Эстелла, цѣлуясь съ матерью. — Онъ на 189 въ Беллинцонѣ и благополучно переждалъ бурю. Ну, а ты, какъ себя чувствуешь?



— Ахъ, милочка, я просто умираю! Ну да ужь, признаться, и буря была! Такого жестокаго торнадо давненько у насъ не случалось. Подробности ты узнаешь сегодня вечеромъ изъ телефонной газеты. Ужасъ да и только! Представь себѣ, что, хорошенько обдумавъ, я всетаки рѣшила купить розовую шляпку… И вообрази, что торнадо разразилось какъ разъ, когда я была въ Ново-Вавилонскомъ магазинѣ! Мнѣ пришлось остаться тамъ цѣлыхъ три часа, такъ какъ я положительно обезумѣла отъ страха. Это не помѣшало мнѣ, впрочемъ, воспользоваться случаемъ и осмотрѣть всѣ новинки въ отдѣлѣ шелковыхъ матерій по четырнадцати съ половиною франковъ аршинъ… Какъ-разъ передъ магазиномъ упало нѣсколько обломковъ воздушныхъ кораблей, да и вообще въ Парижѣ была масса несчастныхъ случаевъ!.. Въ отдѣленіи кружевъ для воротниковъ и рукавчиковъ я нашла прелестныя вещицы и сравнительно недорого… Да, милое дитя! Я собственными глазами видѣла съ платформы Вавилонскаго магазина, среди молній проносившагося электрическаго смерча, столкновеніе двухъ воздушныхъ кораблей… Страшно даже и вспомнить!.. He забыла-ли я, однако, какой-нибудь изъ моихъ покупокъ?.. Нѣтъ, слава Богу, все на лицо!.. И вѣдь какъ я безпокоилась все время, милочка. Когда разрѣшено было выходить, я бросилась въ залу телефоноскоповъ, чтобъ повидаться съ тобой и предостеречь тебя на всякій случай, но всѣ аппараты словно обезумѣли… И чего только смотритъ правительство! Просто на-просто и смѣхъ, и горе! И это еще называютъ наукой! Представь себѣ, что я хочу установить сообщеніе съ тобою. Дзиннъ… и передо мной открывается казарменная зала съ маіоромъ, читающимъ своей ротѣ лекцію объ устройствѣ непрерывно дѣйствующей картечницы… Я теперь знаю это устройство, какъ свои пять пальцевъ. И сколько ругательствъ пришлось мнѣ выслушать, милочка!.. Самыхъ страшнѣйшихъ ругательствъ… Видишь-ли, одинъ изъ солдатъ оказался глупъ какъ пробка, или «какъ сто чертей», выражаясь словами маіора. Представь себѣ, онъ не въ состояніи былъ понять даже такого простого механизма!.. Подумай только! Во всѣхъ двадцати четырехъ вавилонскихъ телефоноскопахъ можно было наслаждаться единственно лишь сценами въ подобномъ-же вкусѣ! Всюду установились сообщенія, которыя низачто нельзя было прервать… Нечего сказать, хороша наша администрація!..

— Да, маменька, мнѣ тоже извѣстно, что во время исправленія поврежденій на центральной станціи пришлось установить между каждыми двумя аппаратами случайныя сообщенія.

— Надѣюсь, дитя мое, что по крайней мѣрѣ тебѣ не сдѣлали при этомъ особенно непріятнаго сюрприза…

— Нѣтъ, мамаша, совсѣмъ напротивъ! т. е. я хотѣла сказать, — пояснила слегка покраснѣвъ Эстелла, — что у насъ здѣсь было установлено сообщеніе съ однимъ очень приличнымъ молодымъ человѣкомъ…

Г-жа Лакомбъ взволновалась до такой степени, что даже привскочила въ креслѣ.



— Съ молодымъ человѣкомъ! Объяснись пожалуйста, милочка! Ты меня совсѣмъ перепугала!.. Боже мой, что это за администрація! Просто курамъ на смѣхъ, да и только! Она становится положительно неприличной со своими промахами и несчастными случайностями. По всему видно, что барышни на главной станціи телефоноскоповъ всѣ сплошь и рядомъ пустоголовыя вертушки! Онѣ только и знаютъ, что молоть всякій вздоръ, сплетничать, да смѣяться надъ абонентами, подшучивая надъ секретами, которые удается выудить… Тебя, значитъ, соединили съ молодымъ человѣкомъ? Хорошо!.. Я буду жаловаться!..

— Погоди, мамаша, не горячись!.. Этотъ молодой человѣкъ сынъ Филоксена Лорриса.

— Сынъ Филоксеяа Лорриса? — вскричала г-жа Лакомбъ. — Надѣюсь, по крайней мѣрѣ, что ты отъ него не убѣжала!.. Ты говорила вѣдь съ нимъ?

— Да, маменька…

— Разумѣется было-бы лучше, еслибъ насъ соединили съ самимъ великимъ Филоксеномъ Лоррисомъ. Боюсь только, что ты растерялась словно дурочка, и повѣсила носъ, какъ дѣлаешь всегда на экзаменахъ…

— Я была, маменька, очень испугана страшной электрической бурей… Онъ меня успокоилъ…

— Надѣюсь, ты ему дала всетаки понять нѣсколькими остроумными техническими фразами насчетъ электрическихъ смерчей, что ты не какая-нибудь невѣжда и обладаешь хорошими свѣдѣніями въ наукахъ. Вѣдь ты упомянула ему про свои дипломы?..

— He знаю хорошенько, что именно я ему говорила… Во всякомъ случаѣ этотъ молодой человѣкъ былъ очень любезенъ и, усмотрѣвъ недостаточность моихъ знаній, обѣщалъ прислать мнѣ свои собственныя замѣтки и фонограммы лекцій своего отца.

— Его отца — знаменитаго Филоксена Лорриса? Какое счастье! Да; нельзя отрицать, что даже и путаница у этихъ теле оказывается иной разъ кстати!.. Онъ пошлетъ тебѣ фонограммы, а я сдѣлаю его отцу маленькій благодарственный визитъ и переговорю о твоемъ родителѣ, который киснетъ здѣсь на второстепенной должности въ департаментѣ горныхъ маяковъ. Съ рекомендаціей великаго Филоксена Лорриса твой отецъ разомъ выдвинется впередъ… Я берусь все устроить! Поцѣлуй меня, милочка!..

Дзинъ… Дзинъ… раздался звонокъ по телефону и на теле-пластинкѣ снова появился г-нъ Лакомбъ.

— Что, милочка, мамаша твоя вернулась? А, да ты уже здѣсь, Аврелія! Я, признаться, побаивался за тебя! Однако, до свиданія, мнѣ некогда! He ждите меня къ обѣду. Я пріѣду лишь въ половинѣ десятаго…



Дзинъ… Дзинъ… и г-нъ Лакомбъ исчезъ съ телепластинки.

Нe знаешъ, былъ-ли сонъ Эстеллы нарушенъ новымъ знакомствомь по телефоноскопу, доставленнымъ ей случайностями электрическаго смерча, но ея мамаша въ эту ночь видѣла очаровательные сны, въ которыхъ Филоксенъ Лоррисъ и его сынъ играли далеко не послѣднюю роль.

На другой день утромъ, только что вставъ съ постели, г-жа Лакомбъ заставила дочь пересказать ей еще разъ всѣ подробности разговора съ сыномъ велнкаго Филоксена Лорриса. Какъ разъ въ это самое время воздушная баржа со станціи электро-пневматическаго пути сообщенія, прибывшая съ пассажирами изъ Интерлакена, привезла только что полученную изъ Парижа по пневматической трубѣ посылку на имя дѣвицы Эстеллы Лакомбъ.

Въ посылкѣ этой было упаковано штукъ двадцать фонографическихъ клише съ лекцій самого Филоксена и одного знаменитаго профессора, у котораго занимался Жоржъ Лоррисъ. Молодой человѣкъ сдержалъ свое обѣщаніе.

— Ахъ, какъ я рада! — воскликнула г-жа Лакомбъ. — Я въ полдень-же лечу по пневматической трубѣ съ визитомъ къ Филоксену Лоррису. Мой сонъ начинаетъ уже сбываться на яву! Я видѣла во снѣ, будто пріѣхала въ гости къ великому изобрѣтателю. Онъ повелъ меня къ себѣ въ лабораторію и очень любезно объяснялъ тамъ всякую всячину, а подъ конецъ привелъ къ послѣднему своему изобрѣтенію — къ такой, видишь-ли, сложной машинѣ, душечка, что у меня просто умъ за разумъ зашелъ!.. — Это, сударыня, — сказалъ онъ, — электрическій приборъ для увеличенія жалованья служащимъ. Позвольте мнѣ презентовать его для вашего супруга…

— Опять за старую пѣсню! — замѣтилъ, усмѣхнувшись, г-нъ Лакомбъ.

— Неужели ты думаешь, что мнѣ такъ пріятно жить однѣми только лишеніями, не смѣя даже мечтать о розовой шляпкѣ вродѣ той, которую видѣла вчера въ Вавилонскомъ магазанѣ? Знаешь что, я куплю эту шляпку мимоѣздомъ, когда отправлюсь навѣстить Филоксена Лорриса…

— Нѣтъ, моя милая, я тебя это категорически запрещаю, т. е. не розовую шляпку, — ты можешь себѣ ее выписать, если хочешь, а визитъ къ Филоксену Лоррису… Обождемъ немного! Если Эстелла выдержитъ экзаменъ и, благодаря лекціямъ, присланнымъ ей г-мъ Лоррисомъ, будетъ произведена въ инженеры, то отчего же и не сдѣлать маленькаго благодарственнаго визита… разумѣется, по телофоноскопу… чтобы не показаться слишкомъ навязчивыми.

— Скажу тебѣ на это, другъ мой, что ты со своей застѣнчивостью никогда не устроишь себѣ карьеры! — объявила г-жа Лакомбъ.



Появленіе служанки Гретли, принесшей завтракъ, прервало въ самомъ началѣ проповѣдь, которую г-жа Лакомбъ по обыкноновенію собиралась прочесть мужу предъ отправленіемъ его на службу. Бѣдная служанка, едва оправившаяся отъ вчерашняго испуга, жила все время какъ-бы въ состояніи хроническаго ужаса. Сельское населеніе, выросшее въ полѣ и освоившееся только съ безхитростной, грубой обстановкой своей жизни на лонѣ матери-природы, обладаетъ неповоротливыми мозгами, почти непроницаемыми для научныхъ идей. Когда этимъ невѣждамъ приходится попасть въ городъ, гдѣ ихъ охватываетъ со всѣхъ сторонъ наша въ высшей степени сложная цивилизація, требующая отъ всѣхъ и каждаго такого громаднаго количества знаній, эти несчастливцы безпрерывно переходятъ отъ изумленія и недоумѣнія къ паническому страху. Измученныя и запуганныя дѣти природы даже не пытаются постигнуть фантастическій механизмъ городской жизни. Они думаютъ лишь о томъ, какъ бы уцѣлѣть самимъ и поскорѣе вервуться въ родное гнѣздо, — въ какую-нибудь деревушку, забытую всеобщимъ прогрессомъ. Злополучная Гретли, — простая невѣжественная деревенская дѣвушка съ косами, напоминавшими чесаный ленъ, жила у своихъ господъ въ вѣчномъ страхѣ, не понимая ничего, что ее окружало. Она старалась какъ можно рѣже выходить изъ своего уголка на кухнѣ и не смѣла прикасаться къ различнымъ усовершенствовапнымъ приборамъ, изобрѣтеніе которыхъ сдѣлало изъ порабощеннаго электричеетва могущественнаго, но послушнаго слугу. Подавая на столъ и стараясь держаться какъ можно дальше отъ всѣхъ этихъ приборовъ, чтобъ не зацѣпить какъ нибудь за электрическія кнопки, или за ключъ утренней и вечерней фонографической телегазеты, Гретли уронила подносъ и разбила одну или двѣ чашки. Какъ и слѣдовало ожидать, это обстоятельство заставило г-жу Лакоибъ обрушить на нее волны негодующаго своего краснорѣчія.

Почтенный инспекторъ альпійскихъ маяковъ искусно воспользовался этой диверсіей и довершилъ ее, повернувъ ключъ телегазеты, которая немедленно же начала симпатичнымъ, внятнымъ голосомъ докладывать политическое обозрѣніе. Необходимо замѣтить, что г-нъ Лакомбъ любилъ услаждать имъ свой утренній кофе. Газета сообщила:

«Судя по всему, затрудненія, съ которыми сопряжена ликвидація прежнихъ займовъ Коста-Риккскй республики, нельзя будетъ уладить дипломатическимъ путемъ и одна лишь Беллона окажется въ состояніи распутать хитросплетенные счеты, представленные обѣими тяжущимися сторнами. За то, съ другой стороны, можно съ живѣйшимъ удовольствіемъ отмѣтить, что внутренняя наша политика склоняется въ пользу примиренія и соглашенія между всѣми партіями.

Благодаря вступленію въ кабинетъ предводительницы женской партіи, г-жи Луизы Мюшъ (депутата Сенскаго департамента), согласившейся принять портфель министерства внутреннихъ дѣлъ, новому кабинету примиренія всѣхъ партій обезпечена поддержка еще сорока пяти женскихъ голосовъ въ палатѣ депутатовъ, такъ что онъ располагаетъ теперь солиднымъ парламентскимъ большинствомъ…»

Въ тотъ же день послѣ полудня, въ то время, когда Эстелла углубилась въ слушаніе лекцій Филоксена Лорриса, въ которыхъ не находила, впрочемъ, особеннаго удовольствія, какъ это можно было замѣтить по тону, что она прижимала лѣвую руку ко лбу, стараясь заносить въ записную свою книжку кое-какія замѣтки, — неожиданно раздался у самаго уха дѣвушки звонокъ телефоноскопа, доставившій ей благовидный предлогъ освободиться отъ научныхъ занятій.



Фонографъ воспроизводилъ какъ разъ лекціи Филоксена Лорриса. Ясный и отчетливый голосъ ученаго излагалъ во всей подробности собственные его опыты надъ ускореніемъ и улучшеніемъ роста хлѣбовъ при помощи электризаціи засѣянныхъ полей. Эстелла немедленно остановила фонографъ и прервала рѣчь ученаго на половинѣ какого-то сложнаго вычисленія. Подбѣжавъ къ телефоноскопу, она установила сообщеніе съ главной станціей и увидѣла передъ собою на телепластинкѣ сына знаменитаго Филоксена.

Жоржъ Лоррисъ, стоявшій передъ собственнымъ своимъ телефоноскопомъ въ Парижѣ, вѣжливо поклонился молодой дѣвушкѣ.

— Извините, сударыня, если я осмѣливаюсь спросить, вполнѣ-ли вы оправились отъ вчерашняго вашего маленькаго потрясенія? Вы показались мнѣ до такой степеня встревоженной… — сказалъ онъ.

— Вы слишкомъ добры, милостивый государь, — отвѣчала, слегка покраснѣвъ Эстелла. — Правда, что я вчера не выказала особеннаго мужества, но, благодаря вамъ, испугъ мой сравнительно скоро разсѣялся… Впрочемъ, я вамъ премного обязана! Присланныя вами фонограммы мною получены и, какъ вы видите, я…

— Слушали лекціи моего родителя, — со смѣхомъ добавилъ Жоржъ. — ля этого необходима изрядная доля нравственнаго мужества, сударыня. Желаю вамъ всякаго успѣха!..


IV


Какъ принимаетъ гостей великій Филоксенъ Лоррисъ. — Дѣвица Лакомбъ еще разъ рѣжется на госудярственномъ экзаменѣ.—Неожиданное сватовство. — Теоретическія соображенія Филоксена Лорриса объ атавизмѣ.— Докторъ Софія Бардо и сенаторъ отъ Сартскаго департамента дѣвица Купаръ.


Жоржъ Лоррисъ довольно частенько вступалъ въ телефоноскопическое сообщеніе съ швейцарскимъ домикомъ на Лаутер-брунненской станціи. Ему надо было понавѣдаться объ успѣхахъ Эстеллы Лакомбъ, распросить. не пригодятся-ли ей какія-нибудь новыя фонографическія лекціи, или, наконецъ, просто освѣдомиться о состояніи здоровья ея самой и ея мамаши. Постепенно у него вошло въ привычку видѣться съ молодой дѣвушкой. Вскорѣ онъ началъ доставлять себѣ каждый разъ послѣ полудня, въ качествѣ отдыха отъ умственнаго труда и лабораторныхъ занятій, нѣсколько минутъ пріятной бесѣды съ лаутербрунненской кандидаткой въ инженеры.

Благодаря его совѣтамъ и лекціямъ, которыя онъ присылалъ, Эстелла дѣлала большіе успѣхи. Жоржъ, котораго отецъ безцеремонно называлъ «мазилкой» въ наукѣ, что, безъ сомнѣнія, являлось чрезмѣрно строгимъ и не вполнѣ справедливымъ эпитетомъ, былъ на самомъ дѣлѣ солиднымъ ученымъ, который для Эстеллы казался неисчерпаемымъ кладеземъ знанія. Къ тому-же въ тѣхъ случаяхъ, когда юная инженеръ-кандидатка наталкивалась на какія-нибудь серьезныя научныя трудности, Жоржъ Лоррисъ, запасшись маленькимъ карманнымъ фонографомъ, устроивался такъ, чтобъ завести за столомъ разговоръ на эту тему. Такимъ образомъ онъ побуждалъ отца изложить свой взглядъ на сущность этихъ научныхъ трудностей. Полученная безъ вѣдома великаго Филоксена фонограмма его объясненій безотлагательно посылалась на Лаутербрунненскую станцію.



Вопреки строгому запрещенію мужа, г-жа Лакомбъ между двумя визитами на женскую биржу, гдѣ она выиграла двѣ тысячи франковъ, и въ Ново-Вавилонскій магазинъ, гдѣ издержала двѣ тысячи пять франковъ, рѣшилась однажды посѣтить Филоксена Лорриса подъ предлогомъ изъявленія ему чувствительнѣйшей своей благодарности.

На воздушномъ дебаркадерѣ въ павильонѣ, замѣнявшемъ переднюю, она нашла рядъ звонковъ съ именами всѣхъ обитателей дома, а именно: самого Филоксена Лорриса; его супруги; Жоржа Лорриса; Сюльфатена (состоявшаго домашнимъ секретаремъ у великаго Филоксена) и т. д. и т. д. Восхищаясь изяществомъ электрическихъ приспособленій, она обратила вниманіе на отсутствіе при этихъ именахъ обычныхъ помѣтокъ: «Дома нѣтъ», «Дома», «Занятъ», сберегающихъ время посѣтителей и предотвращающихъ лишнія хлопоты.

— Это, очевидно, ужь вышло изъ моды! — сказала она самой себѣ.—Рѣшительно всѣ обзавелись ужь такимъ механизмомъ, и отъ него несетъ чѣмъ-то мѣщанскимъ! Я непремѣнно распоряжусь, чтобъ и у насъ убрали его изъ прихожей!



Достопочтенная дама нажала на кнопку звонка, украшенную именемъ самого домохозяина. Двери тотчасъ-же предъ ней растворились, и къ нимъ придвинулась подъемная платформа съ кресломъ, на которое мать Эстеллы и сѣла. Платформа медленно двинулась, а затѣмъ остановилась, какъ-бы приглашая г-жу Лакомбъ сойти. Передъ ней открылись тогда сами собою другія двери, войдя въ которыя она очутилась въ большой комнатѣ, гдѣ всѣ стѣны сверху до низу были увѣшены большими раскрашенными чертежами и фотографическими снимками съ чрезвычайно сложныхъ приборовъ. Посреди комнаты стоялъ большой столъ, а вокругъ него — нѣсколько креселъ. Г-жа Лакомбъ не видала еще во всемъ домѣ живой души. Даже прислуга блистала тамъ отсутствіемъ. Изумленная гостья усѣлась въ кресло, съ любопытствомъ ожидая, что будетъ дальше.

Она начала было уже приходить въ нетерпѣніе, какъ вдругъ услышала вопросъ:

— Что вамъ угодно?

Съ этимъ вопросомъ обратился къ ней фонографъ, помѣщенный какъ разъ по серединѣ стола.

— Потрудитесь сообщить ваше имя и цѣль вашего посѣщенія! — добавилъ фонографъ.

Это было произнесено голосомъ самого Филоксена Лорриса. Г-жа Лакомбъ знала его по фонограммамъ лекцій, полученныхъ Эстеллой. Тѣмъ не менѣе она до извѣстной степени обидѣлась такимъ способомъ принимать гостей.

— Однако же это очень безцеремонно! — вскричала она. — Быть можетъ и очень удобно оставлять наединѣ съ фонографомъ особъ, которыя взяли на себя трудъ пожаловать лично и притомъ издалека, но съ точки зрѣнія общепринятой вѣжливости такой способъ обращаться съ порядочными людьми наврядъ-ли можно признать удовлетворительнымъ. Впрочемъ, можетъ быть, здѣсь вѣжливость понимаютъ какъ-нибудь по своему?

— Я теперь въ Шотландіи и занятъ очень важными дѣлами, — продолжалъ фонографъ, — но тѣмъ не менѣе, соблаговолите говорить, я васъ слушаю!

Г-жа Лакомбъ не знала, что Филоксенъ Лоррисъ былъ на первое время для всѣхъ вообще посѣтителей въ Шотландіи, или другихъ мѣстахъ, еще болѣе отдаленныхъ, но что телефонная проволока передавала ему въ кабинетъ имя гостя. Если знаменитому ученому благоугодно было принять посѣтителя, онъ нажималъ кнопку, и фонографъ пріемной залы вѣжливо приглашалъ гостя пройти въ такія-то двери, воспользоваться такою-то подъемной платформой до корридора за нумеромъ такимъ-то, и дойти тамъ до дверей, которыя отворятся передъ нимъ сами собою.

— Я г-жа Лакомбъ. Мой мужъ, инспекторъ горныхъ маяковъ, поручилъ выразить вамъ свою благодарность… искреннѣйшую благодарность…



Г-жа Лакомбъ принадлежала къ весьма рѣшительнымъ особамъ прекраснаго пола и не привыкла тереться передъ неожиданностями, по тѣмъ не менѣе до извѣстной степени смутилась и положительно не знала, что ей сказать этому проклятому фонографу. Она имѣла намѣреніе подѣйствовать на Филоксена Лорриса обаяніемъ изящныхъ своихъ манеръ и остроумнаго разговора, но вовсе не подготовилась къ свиданію съ фонографомъ.

— Меня вы не проведете, — сказала она, вставая съ негодованіемъ. — Я вполнѣ убѣждена, что вы точно также въ Шотландіи, какъ и я сама. Мнѣ уже и раньше доводилось слышать, что вы, сударь, настоящій медвѣдь, а теперь я убѣдилась на опытѣ въ справедливости этой оцѣнки. Вы съ вашимъ фонографомъ медвѣдь въ кубѣ, да еще изъ самыхъ невѣжливыхъ! Вы сильно ошибаетесь, если думаете, что я возьму на себя трудъ бесѣдовахь съ вашей машиной…

— Продолжайте, я слушаю, — сказалъ фонографъ.

— Онъ слушаетъ! Этого еще только недоставало, — возразила г-жа Лакомбъ. — Неужели вы думаете, что я проѣхала восемьсотъ верстъ единственно лишь для удовольствія поговорить съ вами, г-нъ фонографъ? Можешь слушать сколько угодно, голубчикъ! Развѣсь уши пошире! — Я ухожу! Я знаю теперь, что Филоксенъ Лоррисъ настоящій медвѣдь, но это не мѣшаетъ его сыну, Жоржу Лоррису, быть очень милымъ молодымъ человѣкомъ, къ счастію, вовсе не похожимъ на своего папашу. Онъ, вѣроятно, унаслѣдовалъ приличныя манеры и умѣнье держать себя отъ матери. Мнѣ, право, жаль её бѣдняжку! Ей должно быть очень несладко жить съ ученымъ медвѣдемъ вмѣсто мужа. Впрочемъ, я даже кое-что слышала о томъ, что они живутъ другъ съ другомъ, какъ кошка съ собакой!.. Теперь я вполнѣ убѣждена, что въ этомъ виноватъ именно ея медвѣдь-мужъ со своими фонографами…

— Вы кончили? — освѣдомился фопографъ. — Я записалъ все до послѣдняго слова…

— Ахъ ты Господи! — вскричала внезапно, испугавшись, г-жа Лакомбъ. — Этотъ негодяй все записалъ. Что я надѣлала? Мнѣ и въ голову не пришло, что онъ не только говоритъ, но и записываетъ… Теперь онъ повторитъ все, что я сказала. Это чистое предательство!.. Право не знаю, что теперь и дѣлать! Какъ зачеркнуть теперь написанное? Ахъ ты, мерзкая негодная машина! Погоди-же, я тебя проведу! «Ао! Мой котѣлъ вамъ сказайтъ… Мой аглицкой дамъ, мистриссъ Арабелла Гогсонъ изъ Бирмингемъ, выражайтъ сердечна свой восторкъ отъ знаменита Филлоксъ Лоррисъ…»

Порывшись съ лихорадочной поспѣшностью въ редикюльчикѣ, который держала въ рукахъ, г-жа Лакомбъ вытащила оттуда вышивку для туфель, предназначавшуюся въ подарокъ ея супругу, и положила ее на фонографъ.



— Мой самъ шиль два туфля къ сей великъ челавѣкъ… Сказывайтъ пожалуй, что мой зовутъ мистриссъ… Однако, попала-же я въ просакъ! Вѣдь къ фонографу-то придѣлана у него маленькая фотографическая камера! Съ каждаго гостя снимаютъ портретъ! Теперь я здѣсь увѣковѣчена… Тутъ ужь ничего не подѣлаешь. Остается только спастиеь бѣгствомъ. — Она направилась было къ дверямъ, но поспѣшила вернуться.

— Я-бы завершила свою невѣжливость, если-бъ ушла не прощаясь. Что подумали-бы тогда про меня? — сказала она вполголоса и затѣмъ, нагнувшись къ фонографу, громко добавила — считаю для себя честью и счастіемъ, что имѣла удовольствіе бесѣдовать хоть мгновенье со знаменитымъ Филоксеномъ Лоррисомъ, несмотря на то, что бесѣда эта неоднократно прерывалась дерзкими выходками надоѣдливой англичанки. Имѣю честь откланяться великому человѣку и выразить ему глубочайшее мое почтеніе.

— Имѣю честь кланяться. Прощайте, сударыня! — отвѣчалъ фонографъ.

Г-жа Лакомбъ, которую было не такъ-то легко сбить съ позиціи, вернулась въ Лаутербрунненъ очень взволнованная и не сочла нужнымъ хвастаться своими похожденіями.



Нѣсколько времени спустя Эстеллѣ пришлось держать государственный экзаменъ на чинъ инженера. Она нисколько не боялась теперь этого повѣрочнаго испытанія, такъ какъ прекрасно къ нему подготовилась. Благодаря совѣтамъ Жоржа Лорриса, а также полученнымъ отъ него фонографическимъ лекціямъ и замѣткамъ, она превосходно усвоила себѣ рѣшительно все, о чемъ можно было спросить ее на экзаменѣ. Нимало не тревожась, Эстелла пріѣхала въ Цюрихъ и явилась вмѣстѣ съ прочими кандидатами и кандидатками въ университетъ. Ободренная отличными отмѣтками на письменномъ экзаменѣ, она предстала на словесное испытаніе безъ особенно усиленнаго сердцебіенія.

При первыхъ, однако, вопросахъ, обращенныхъ къ ней съ высоты величественныхъ бѣлыхъ галстуховъ ея судей, Эстелла какъ-то разомъ утратила непривычное, искусственное свое самообладаніе. Она то краснѣла, то блѣдиѣла, взглянула сперва вверхъ, а потомъ потупила глазки и совсѣмъ смѣшалась, но сдѣлавъ надъ собой энергическое усиліе всетаки начала отвѣчать. Оказалось, однако, что все, выученное ею такъ добросовѣетно, перепуталось у ней теперь вдругъ въ головѣ. Изъ ея знаній образовался какой-то безпорядочный хаосъ, такъ что она на всѣ вопросы отвѣчала совершенно невпопадъ. Вх результатѣ получилась полнѣйшая катастрофа. Плоды всѣхъ трудовъ Эстеллы пропали даромъ. На устномъ государственномъ экзаменѣ она получила сллошь и рядомъ нули, и экзаменная коммиссія единодушно прокатила ее на вороныхъ.

Бѣдная дѣвушка пришла въ величайшее отчаяніе и такъ растерялась, что совершенно забыла о предварительномь своемъ соглашеніи съ мамашей. Г-жа Лакомбъ, заранѣе увѣренная въ успѣхѣ дочери, рѣшила заѣхать за ней въ Цюрихъ.



Вмѣсто того Эстелла наняла первый попавшійся ей воздушный кабріолетъ и, вернувшись къ себѣ въ Лаутербрунненъ, поручіла фонографу въ гостиной сообщить родителямъ о неудачѣ, а сама заперлась у себя въ комнатѣ, чтобъ выплакать тамъ горе.

Она грустила и плакала уже около получаса, когда вдругъ раздался призывный звонокъ телефоноскопа. Эстелла poбко и неохотно установили сообщеніе между своимъ аппаратомъ и главной станціей.

— Кто бы это могъ быть? — спрашивала она себя, утирая раскраснѣвшіеся глазки. — Если кто-нибудь изъ знакомыхъ освѣдомляется о результатахъ моего экзамена, я объясню, что не принимаю и предложу обратиться за болѣе обстоятельными свѣдѣніями къ мамашѣ.

— Это я, Жоржъ Лоррисъ! — сказалъ телефоноскопъ.

Дѣвушка нажала кнопку, и на теле-пластинкѣ появился Жоржъ Лоррисъ.

— Съ чѣмъ васъ можно поздравить, сударыня? Но что я вижу! Это слезы! Вы плачете!.. Значитъ вамъ экзаменъ…

— He удался! — воскликнула она, пытаясь улыбнуться. — Я опять срѣзалась…

— Должно быть эти безсовѣстные экзаменаторы предъявили къ вамъ какія-нибудь необычайныя требованія?..

— Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ! Это именно и приводитъ меня въ такое негодованіе. Вопросы были дѣйствительно не изъ легкихъ, но я могла отвѣтить на нихъ прекраснѣйшимъ образомъ. Благодаря вамъ, я оказывалась отлично подготовленной…

— Что же такое случилось?

— Просто на-просто меня опять погубила несчастная застѣнчивость. Увидѣвъ себя лицомъ къ лицу со строгими судьями, я смутилась, смѣшалась, перепутала рѣшительно все и была завалена грудою черныхъ шаровъ…

— He плачьте-же! Вы явитесь опять на экзаменъ и разумѣется его выдержите! Пожалуйста, Эстелла, не плачьте… Я не хочу, чтобъ вы плакали!.. Я не въ состояніи вынести вашихъ слезъ… Голубушка Эстелла, дорогая моя Эстеллочка!..

— Какъ? «Ваша дорогая Эстеллочка»? — вскричалъ голосъ, раздавшійся позади дѣвушки. — Я нахожу это съ вашей сгороны, милостивый государь, слишкомъ фамильярнымъ!..

Это былъ голосъ г-жи Лакомбъ, которая, не найдя Эстеллы въ Цюрихѣ, вернулась домой страшно встревоженная и только-что узнала отъ фонографа въ гостиной о прискорбномъ результатѣ государственнаго повѣрочнаго испытанія.

Жоржъ Лоррисъ на мгновеніе смутился. Онъ зналъ г-жу Лакомбъ, такъ какъ имѣлъ случай не разъ уже бесѣдовать съ нею по телефоноскопу.

— Ваша дочь, сударыня, до такой степени огорчена своей неудачей, что съ моей стороны было совершенно естественно стараться ее утѣшить. Искренняя дружеская симпатія, которую я чувствую къ ней съ тѣхъ поръ, какъ счастливая случайность… Короче сказать: она плакала и грустила, а я не могъ видѣть ея слезъ безъ…

— Я вамъ очень обязана, милостивый государь, — сухо возразила г-жа Лакомбъ. — Если моя дочь и на этотъ разъ не выдержала экзамена, то она еще поучится и предстанетъ опять передъ экзаменной коммиссіей. Вотъ и все тутъ… Я берусь сама утѣшить Эстеллу, а потому, милостивѣйшій государь, имѣю честь вамъ откланяться…

— He сердитесь пожалуйста, сударыня, умоляю васъ, — продолжалъ Жоржъ Лоррисъ. — Мнѣ надо сказать вамъ еще словечко!.. Я… Я прошу у васъ руку Эстеллы.

— Руку Эстеллы? — вскричала г-жа Лакомбъ, опускалсь въ кресло.

— Если вы только будете на это согласны, и если m-lle Эстелла не… Извините пожалуйста, что при моемъ предложеніи не соблюдены всѣ принятыя въ такихъ случаяхъ формальности, — добавилъ молодой человѣкъ, — но обстоятельства такъ уже сложились… Горе Эстеллы до того сильно на меня подѣйствовало!.. Прошу васъ, Эстелла, не отнимайте отъ меня надежды!..

— Милостивѣйшій государь, — съ достоинствомъ отвѣчала г-жа Лакомбъ, — я сообщу о столь почетномъ для насъ предложеніи мужу, который вамъ на него и отвѣтитъ. Что касается до меня лично, то позволю себѣ только замѣтить, что вы можете разсчитывать на мой голосъ, который въ семейныхъ дѣлахъ все-таки имѣетъ извѣстный вѣсъ.

Предложеніе, такъ неожиданно сдѣланное Жоржемъ Лоррисомъ, свидѣтельствовало во всякомъ случаѣ о томъ, что онъ былъ человѣкъ рѣшительный. Часъ тому назадъ онъ вовсе еще не помышлялъ сколько-нибудь опредѣленнымъ образомъ о женитьбѣ. Свиданья по телефопоскопу съ молодою студенткой хотя и доставляли ему искреннѣйшее сердечное удовольсвіе, но онъ не пытался дать себѣ отчета въ чувствѣ, побуждавшемъ его ихъ искать. Слезы Эстеллы неожиданно раскрыли ему состояніе собственнаго его сердца, и онъ не колеблясь рѣшился слить свою жизнь съ ея жизнью. Жоржу исполнилось уже двадцать семь лѣтъ. Онъ могъ свободно располагать своей личностью и обладалъ состояніемъ болѣе чѣмъ достаточнымъ для того, чтобы обезпечить себя и жену.

Молодой человѣкъ не заблуждался относительно препятствій, которыя должны были встрѣтиться со стороны его собственной семьи. Онъ зналъ, что отецъ имѣетъ на него совершенно особые виды. Въ тотъ самый день, когда разразился электрическій смерчъ, Филоксенъ Лоррисъ объявилъ сыну, что разсчитываетъ женить его на дѣвицѣ, обладающей высшими научными докторскими дипломами. Великій ученый объяснилъ, что будущая жена его сына должна имѣть мозгъ строго научнаго типа и быть серъезной женщиной, достаточно зрѣлой для того, чтобъ голова у нея оказывалась свободной отъ самомалѣйшаго слѣда вѣтреныхъ мыслей. Жоржъ невольпо содрогался, припоминая подлинныя слова своего родителя. Бррръ!.. Мысль о подобной невѣстѣ сама по себѣ уже была способна заставить его поторопиться женитьбой.

Подъ вечеръ, когда инспекторъ горныхъ маяковъ, г-нъ Лакомбъ, вернулся домой обѣдать, Жоржъ Лоррисъ, прибывшій въ Интерлакенъ на электро — пневматическомъ поѣздѣ, почти одновременно съ нимъ явился въ воздушномъ кабріолетѣ на Лаутербрунненскую станцію. Г-жа Лакомбъ едва успѣла предупредить мужа о случившемся.

— Нынѣшній день имѣетъ для нашей семьи очень важное значеніе, другъ мой, — сказала она торжественнымъ тономъ мужу. — Ты, безъ сомнѣнія, не знаешь, какая судьба выпала на долю Эстеллы. Приготовься-же услышать нѣчто важное… He пытайся догадываться… Старайся только не удивляться!..

— Тутъ нечего и догадываться, — возразилъ инспекторъ. — Я требовалъ, чтобъ вы переговорили со мной по телефоноскопу, a вы мнѣ не соблаговолили отвѣтить… Для меня какъ нельзя болѣе ясно, что она провалилась, — опять провалилась на экзаменѣ.

— Ну стоитъ-ли обращать вниманіе на такія мелочи! — возразила г-жа Лакомбъ, презрительно пожимая плечами. — Слава Богу, ей не придется быть инженеромъ. Да-съ, это для нея оказалось-бы теперь совершенно излишнимъ! Дѣло въ томъ, что за нашу дочь сватаются. Я уже дала жениху утвердительный отвѣтъ и надѣюсь, что г-нъ Лакомбъ не станетъ мнѣ прекословить!

— Но кто-же этотъ женихъ?

— Мой будущій зять Жоржъ Лоррисъ, единственный сынъ знаменитаго Филоксена Лорриса!

Имя это до такой степени ошеломило почтеннаго инспектора горныхъ маяковъ, что онъ тяжело опустился на стулъ. Г-жа Лакомбъ заранѣе разсчитывала на такой эффектъ. Довольная произведеннымъ впечатлѣніемъ, она тоже взяла себѣ стулъ и продолжала:

— Да, другъ мой! Жоржъ Лоррисъ обожаетъ нашу дочь. Я, признаться, давненько уже это замѣчала. Эстелла въ свою очередь тоже его любитъ.

— Полно, не пригрезилось-ли это тебѣ? Съ чего ты взяла, что сынъ Филоксена Лорриса могъ посвататься за нашей дочерью? Вспомни только, что они другъ другу вовсе не пара. Развѣ можно сравнивать насъ съ великимъ Филоксеномъ Лоррисомъ, или-же наше скромное состояніе съ многомилліонными его доходами и…

— Мы дѣйствительно небогаты, но кто-же виноватъ въ этомъ, сударь? Притомъ-же къ чему распространяться о Филоксенѣ,— великомъ Филоксенѣ,— знаменитомъ Филоксенѣ,— головокружительно-колоссальномъ Филоксенѣ? Эстелла, къ счастью, выходитъ замужъ не за него, а за молодого человѣка, не столь колоссальнаго, но несравненно болѣе привлекательнаго.

— Но какже насчетъ приданаго? Говорила ты ему, что у Эстеллы…

— Къ чему тутъ приданое? Кто станетъ думать о такихъ мелочахъ?… Удивляюсь, другъ мой, какъ это могъ остаться у тебя до сихъ поръ такой мѣщанскій складъ ума!

Прибытіе Жоржа Лорриса прервало эту супружескую бесѣду. Онъ впервые еще посѣтилъ Лаутербрунненскую станцію. До тѣхъ поръ молодой человѣкъ зналъ швейцарскій домикъ Лакомбовъ только по телефоноскопу. Онъ чувствовалъ себя слегка взволнованпымъ при мысли, что встрѣтится теперь фактически лицомъ къ лицу съ Эстеллой? Что, именно, она ему скажетъ? Что, если вдругъ сердце ея не окажется свободнымъ, и она отвергнетъ предложеніе? Онъ всетаки опасался такого бѣдственнаго исхода.

Опасенія эти не замедлили разсѣяться. Г-жа Лакомбъ встрѣтила Жоржа до того сочувственпо, что онъ сразу убѣдился въ ихъ несостоятельности. Когда, наконецъ, появилась Эстелла, смущенная и блѣдная отъ волненія, она отвѣтила нѣжнымъ пожатіемъ руки на нѣмой вопросъ, съ которымъ тревожно обратились къ ней глаза молодого человѣка.

Жоржъ провелъ въ швейцарскомъ домикѣ восхитительный вечеръ. Когда часамъ къ одиннадцати ночи онъ сѣлъ въ воздушный кабріолетъ, долженствовавшій отвезти его въ Интерлакенъ, на электро-пневматическій поѣздъ, онъ чувствовалъ себя въ самомъ восторженномъ настроеніи духа. Снопы электрическаго свѣта, отбрасываемые маякомъ, озаряли горы фантастическимъ сіяніемъ, проникавшимъ во мракъ долинъ. Громадныя вершины горъ сверкали, словно карбункулы, а ледники казались расплавленными алмазами. Все это сіяніе представлялось молодому человѣку какъ-бы обѣщаніемъ свѣтлаго будущаго, полнаго безнредѣльно долгаго счастья.

Разумѣется, Филоксенъ Лоррисъ привскочилъ отъ изумленія и гнѣва, когда на другой день утромъ сынъ сообщилъ ему о своемъ рѣшеніи и вмѣстѣ съ тѣмъ просилъ родительскаго благословенія. Охваченный бурнымъ приступомъ краснорѣчія, Филоксенъ упрекалъ сына за то, что тотъ не хотѣлъ обождать подходящей невѣсты. Вѣдь ему была обѣщана талантливѣйшая и образованнѣйшая дѣвица въ мірѣ,—обладающая докторскими дипломами по всевозможнымъ наукамъ, серьезная, зрѣлая особа, безъ малѣйшей тѣни легкомыслія и вѣтренности. Что ему за охота разстроивать всѣ отцовскіе планы и разрушать всѣ надежды такой нелѣпой женитьбой?

— Приномни только, Жоржъ, законъ естественнаго подбора. Законъ этотъ дѣло нешуточное, а между тѣмъ ты позволяешъ себѣ не обращать на него вниманія!.. Наука давно уже признала полную разумность многихъ старинныхъ воззрѣній и выяснила, что естественный подборъ лежалъ первоначально въ основѣ каждой настоящей аристократіи. Даже и въ наши ультрадемократическія времена пришлось смягчить непреклонность руководящихъ принциповъ и преклониться передъ могуществомъ истины… Да, любезнѣйшій сынъ мой! древнія аристократическія общества имѣли полное основаніе враждебно относиться къ неравнымъ бракамъ.



Нельзя отрицать того очевиднаго факта, что породы храбрыхъ воиновъ и могучихъ рыцарей минувшихъ вѣковъ, вступая въ брачные союзы единственно лишь въ своей собственной средѣ, все болѣе укореняли въ себѣ высокія доблести, являвшіяся отличительной ихъ чертой и законной основой родовой ихъ гордости, лежавшей въ основѣ притязаній властвовать надъ менѣе чистокровными расами, — притязаній, ставящихся зачастую въ упрекъ.


Вырожденіе началось для этихъ старинныхъ отборныхъ породъ съ того дня, когда кровь гордыхъ бароновъ смѣшаласъ съ кровью разбогатѣвшихъ мѣщанъ. Эти-то послѣдовательно повторявшіеся неравные браки и нанесли смертельный ударъ дворянству. Нѣтъ ничего легче, какъ доказать мою тезу строго научнымъ образомъ. Возьмемъ, напримѣръ, потомка знаменитаго Роланда. Пусть въ жилахъ его течетъ кровь тридцати поколѣній самыхъ доблестныхъ рыцарей…. Если этотъ потомокъ храбрыхъ воиновъ женится на дочери откупщика, то, въ плодѣ отъ этого брака, драгоцѣнная рыцарская кровь окажется измѣненной примѣсью совершенно иной, низкопробной крови!.. Въ силу атавизма, душа предковъ по матери, — какихъ нибудь лавочниковъ или банкировъ, — людей, торговавшихъ бакалейными товарами, или отдававшихъ деньги въ ростъ подъ лихвенные проценты, возродится въ тѣлѣ роландова потомка. Что именно будетъ таиться тогда подъ гербомъ знаменитаго паладина? Нельзя заранѣе отвѣтить на этотъ вопросъ. Въ результатѣ помѣси можетъ оказаться и что-нибудь путное, но несравнепно чаще получнтся ублюдокъ сомнительной цѣнности. Бѣдный Роландъ! Какую гримасу состроилъ-бы онъ, еслибъ могъ видѣть, во что обратилось здѣсь его потомство!.. Пойми-же, наконецъ, Жоржъ, что вопросъ о естественномъ подборѣ заслуживаетъ самаго серьезнаго вниманія! Надо относиться съ извѣстнаго рода уваженіемъ къ своимъ потомкамъ и не награждать ихъ такими душами, какихъ мы не желали-бы имѣть сами.



Теперь между нами существуетъ тоже аристократія, a именно — аристократія науки. Необходимо подумать о томъ, чтобъ выработать путемъ строго научнаго подбора изъ этой аристократіи дѣйствительно высшую породу. Я лично не хотѣлъ бы видѣть въ собственной семьѣ никакихъ непріятныхъ атавистическихъ проявленій. Мнѣ вовсе не желательно, чтобъ въ собственномъ моемъ внукѣ, во внукѣ Филоксена Лорриса, воплотилась душа какого-нибудь дѣдушки съ материнской стороны, если этотъ дѣдушка былъ зауряднымъ смертнымъ. Изслѣдованія въ области атавизма выяснили теоретически, а фотографія за послѣднія сто лѣтъ представила неопровержимыя фактическія доказательства, по крайней мѣрѣ въ области физическаго сходства, что въ рождающемся ребенкѣ всегда воспроизводится болѣе или менѣе отдаленный родственный типъ. Иногда этотъ типъ копируется съ полнѣйшею точностью, иногда-же къ нему примѣшиваются черты, заимствованныя у нѣсколькихъ другихъ типовъ изъ отцовской или материнской семьи!.. Тоже самое замѣчается по отношенію къ умственнымъ способностямъ и душевнымъ свойствамъ вообще. Каждый изъ насъ получаетъ ихъ въ наслѣдство отъ одного или нѣсколькихъ предковъ. Каждая семья обладаетъ опредѣленнымъ духовнымъ капиталомъ, служащимъ какъ-бы резервуаромъ для потомства. Природа черпаетъ по усмотрѣнію въ этомъ резервуарѣ, когда ей надо наполпить черепъ ребенка, имѣющаго родиться на свѣтъ. Она можетъ быть при этомъ болѣе или менѣе щедрой, или скупою. Многое несомнѣнно зависитъ отъ случая, на долю котораго всегда приходится отводить соотвѣтственное мѣсто. Тѣмъ не менѣе природа вынуждена черпать только изъ капитала, собраннаго предками и постепепно возраставшаго у послѣдующихъ поколѣній!..

Вслѣдствіе этого именно и необходима величайшая осмотрительность при заключеніи браковъ. Надлежитъ тщательно взвѣсить и одѣнить всяческія атавистическія вліянія, для того, чтобы доставить породѣ новыя полезныя свойства. Надо обезпечить потомкамъ возможность черпать изъ болѣе значительнаго духовнаго капитала!.. Послушай, Жоржъ, ты знаешь вѣдь блестящую репутацію Бардо. Семья эта съ отцовской стороны является представительницей трехъ поколѣній превосходнѣйшихъ математиковъ. Съ материнской стороны она дала намъ астронома и знаменитаго хирурга. Кромѣ того, въ ней оказывается двоюродный дѣдъ, бывшій несомнѣнно геніальнымъ человѣкомъ, такъ какъ онъ изобрѣлъ электропневматическое сообщеніе по трубамъ, замѣнившее желѣзныя дороги нашихъ предковъ… Во-обще, съ точки зрѣнія атавистическихъ вліяній, такая семья не оставляетъ желать ничего лучшаго! Прими теперь во вниманіе, что въ семьѣ этой имѣется дѣвица, тридцати девяти уже лѣтъ отъ роду, обладающая дипломами доктора медицины, доктора правъ, архидоктора соціальныхъ наукъ и т. д. Она первоклассная математичка, одно изъ свѣтилъ политической экономіи и въ тоже время извѣстный авторитетъ по части медицины. Я предпазначалъ ее тебѣ, разсчитывая создать такимъ образомъ необходимый противовѣсъ твоему легкомыслію…



Жоржъ Лоррисъ отшатнулся съ выраженіемъ неподдѣльнаго испуга и, пытаясь прервать рѣчь своего родителя, принялся восторжепно описывать Эстеллу Лакомбъ.

— Вижу, что дѣвица Бардо тебѣ не нравится, — продолжалъ Филоксенъ Лоррисъ, не обращая вниманія на этотъ перерывъ. — Пусть будетъ по твоему. У меня имѣется въ запасѣ еще и другая невѣста, дѣвица Купаръ, сенаторъ отъ департамента Сарты. Ей только лишь стукнуло тридцать семь лѣтъ, а между тѣмъ она считается уже одной изъ самыхъ выдающихся современныхъ политическихъ дѣятельницъ и непремѣнно будетъ въ самомъ непродолжительномъ времени министромъ. Отца ея, Жюля Купара, гиганта революціи 1935 года, выбирали впродолженіе трехъ послѣдовательныхъ пятилѣтій въ диктаторы. Она доводится внучкой знаменитому парламентскому оратору, Леону Купару, участвовавшему въ восемнадцати министерствахъ. Бракъ твой съ нею былъ бы союзомъ научной и политической аристократіи, способнымъ открыть самыя блестящія перспективы для нашихъ потомковъ. Если ты женишься на сенаторѣ, дѣвицѣ Купаръ, мы будемъ вправѣ мечтать, что нашимъ правнукамъ суждено управлять народами, вліяя на судьбы человѣчества своею научной и политической энергіей!..



— Смѣю увѣрить, что ни сенаторъ Купаръ, ни докторъ Бардо не будутъ моими женами! Я женюсь вотъ на комъ! — заявилъ Жоржъ, подавая отцу фотографическую карточку Эстеллы.

— Имѣю честь представить вамъ дѣвицу Эстеллу Лакомбъ, живущую теперь при родителяхъ, на Лаутербрунненской станціи. He обладая докторскими дипломами и не подвизаясь на аренѣ политической дѣятельности, она тѣмъ не менѣе…

— Погоди-ка, фамилія эта мнѣ знакома! — сказалъ Филоксенъ Лоррисъ. — Сюда заходила какъ-то г-жа Лакомбъ. Она наговорила мнѣ массу всякой всячины, въ которой я не могъ хорошенько даже и разобраться. Дама эта, въ бесѣдѣ съ моимъ фонографомъ, обозвала меня медвѣдемъ и въ заключеніе подарила мнѣ пару якобы собственноручно вышитыхъ ею туфель… Постой-ка! пока она объясняла фонографу побудительныя причины своего посѣщенія, съ нея, какъ и со всѣхъ вообще моихъ гостей, была снята карточка. Вотъ эта карточка! Знаешь ты эту даму?



— Это мать Эстеллы! — воскликнулъ Жоржъ Лоррисъ при первомъ жe взглядѣ на миніатюрный портретъ.

— Ну, вотъ, теперь я понимаю по крайней мѣрѣ все, тѣмъ болѣе, что дама эта выдала тебѣ прекраснѣйшій аттестатъ!.. Она назвала тебя очень милымъ молодымъ человѣкомъ… Для меня ясно ея предпочтеніе. Во всякомъ случаѣ моего согласія ты не получишь. Изволь жениться на дѣвидѣ Бардо!

— Нѣтъ, я женюсь на Эстеллѣ Лакомбъ.

— Послушай, голубчикъ, будь паинька! женись по крайней мѣрѣ хоть на дѣвицѣ Купаръ, сенаторѣ Сартскаго департамента…

— Нѣтъ, я женюсь на Эстеллѣ Лакомбъ.

— Убирайся же ко всѣмъ чертямъ!!!


V


Соблазнительная программа обручальной поѣздки. — Инженеръ-медикъ Сюльфатенъ и его паціентъ. — Истинно дѣловой человѣкъ. — Недостатокъ выносливости у современныхъ интеллигентовъ.


Жоржъ Лоррисъ не принадлежалъ къ числу молодыхъ людей, которые могли бы смутиться давно предвидѣннымъ родительскимъ отказомъ. Онъ ежедневно обращался къ отцу съ просьбой о согласіи на бракъ съ Эстеллой и ежедневно выдерживалъ ожесточенные натиски со стороны Филоксена Лорраса, упорствовавшаго въ намѣреніи прельстить сына такими соблазнительными воплощеніями современной женщины, какими надлежало признать, съ точки зрѣнія естественнаго подбора, велемудрыхъ, серьезныхъ и въ достаточной уже степени зрѣлыхъ дѣвицъ Бардо и Купаръ.

Тѣмъ временемъ супруга знаменитаго ученаго, повидавшись съ семействомъ Лакомбъ, была сразу очарована Эстеллой и вслѣдствіе этого энергически приняла сторону своего сына. Необходимо, однако, присовокупить, что еслибъ произведенное ею маленькое разслѣдованіе привело къ результатамъ, невыгоднымъ для Лакомбовъ, то она пришла бы въ отчаяніе отъ необходимости сойтись въ первый разъ въ жизни во взглядахъ съ великимъ человѣкомъ, женой котораго имѣла честь состоять.

Потребовалось четыре или пять мѣсяцевъ довольно ожесточенной междуусобной борьбы, выражавшейся ежедневными стычками, для того, чтобъ Филоксенъ Лоррисъ сдѣлалъ видъ, будто отрекается отъ доктора Бардо и сенатора Купаръ, и согласился, наконецъ, на обручальную поѣздку.

Невѣдомый нашимъ дѣдамъ мудрый обычай обручальной поѣздки замѣнилъ лѣтъ тридцать тому назадъ прежнія свадебныя путешествія. Эти послѣднія, предпринимавшіяся молодыми послѣ бракосочетанія и традиціоннаго завтрака или обѣда, не приносили никакой практической пользы. Дѣло въ томъ, что онѣ оказывались слишкомъ запоздалыми. Если молодые, до тѣхъ поръ почти незнакомые другъ другу, и распознавали за время послѣ свадебнаго путешествія, путемъ долгаго утомительнаго пребыванія вдвоемъ съ глазу на глазъ, что были жертвами взаимнаго самообмана, и что ихъ вкусы, идеи и характеры въ дѣйствительности плохо гармонируютъ, то можно было помочь горю, вызванному столь прискорбнымъ недоразумѣніемъ, единственно лишь съ помощью развода. Такая ампутація брачнаго союза всегда была сопряжена съ многоразличными страданіями, или по крайней мѣрѣ неудобствами, а въ тѣхъ случаяхъ, когда не рѣшались къ ней прибѣгнуть, приходилось влачить всю жизнь тяжелую цѣпь брачной каторги.



Теперь, когда свадьба уже рѣшена, — когда все улажено, и брачный контрактъ написанъ, но еще не скрѣпленъ роковыми подписями, — женихъ и невѣста, послѣ скромнаго завтрака, на который приглашаютъ лишь ближайшихъ родственниковъ, отправляются въ такъ называемую обручальную поѣздку. Ихъ сопровождаетъ какой нибудь дядюшка, или хорошій знакомый, отличающійся солидными добродѣтелями. Подъ эгидой скромнаго своего ментора они безстрашно совершаютъ маленькую прогулку по Европѣ или Америкѣ, причемъ, смотря по обнаруживающимся у нихъ вкусамъ и предпочтеніямъ, останавливаются въ большихъ городахъ, или же любуются естественными красотами горъ и озеръ.



Во время такого путешествія, осложненнаго поѣздками въ горы, катаньями на лодкахъ по озерамъ, или прогулками въ воздушныхъ экипажахъ, а также обычной передрягой въ гостинницахъ и кухмистерскихъ, обрученные имѣютъ достаточно досуга и возможности обстоятельно изучить другъ друга… Каждый изъ нихъ ознакомляется не только съ казовой, но и съ оборотной стороной характера своего партнера.



Оставаясь почти вдвоемъ впродолженіе нѣсколькихъ недѣль, они узнаютъ другъ про друга всю подноготную. Истинные ихъ характеры выясняются, достоинства выступаютъ наружу, а недостатки, — не только мелкіе, но даже и крупные, вслучаѣ если таковые имѣются, — начинаютъ явственно просвѣчивать сквозь маску, подъ которой ихъ обыкновенно принято скрывать. Тогда, если испытаніе обнаружило между обрученными серьезную дисгармонію, они не упорствуютъ въ выполненіи намѣренія, которое было принято безъ надлежащаго знакомства другъ съ другомъ. По возвращеніи изъ поѣздки достаточно одного слова со стороны кого нибудь изъ обрученныхъ и послѣдующей затѣмъ присылки нотаріальнаго заявленія (во избѣжаніе всякихъ недоразумѣній), для того, чтобъ предположенный союзъ былъ отмѣненъ безъ всякихъ ссоръ и препирательствъ. Обрученные расходятся каждый въ свою сторону съ радостнымъ сознаніемъ, что удалось такъ счастливо избѣгнуть серьезной опасности. Вмѣстѣ съ тѣмъ каждый изъ нихъ чувствуетъ полнѣйшую готовность приступить къ новой подобной же попыткѣ, въ надеждѣ, что она увѣнчается болѣе благопріятнымъ результатомъ.



Дѣйствительно, статистика показываетъ, что въ прошломъ 1954 году во Франціи изъ общаго числа обручальныхъ путешествій всего лишь 22 1/2 процента привели къ отрицательному результату, a 77 1/2 закончились свадьбами. Общественная нравственность осталась въ большихъ барышахъ отъ этой перемѣны въ обычаяхъ, такъ какъ, благодаря обручальнымъ путешествіямъ, число разводовъ значительно уменьшилось.

— Пусть будетъ по твоему, — сказалъ, наконецъ, Филоксенъ Лоррисъ, утомленный борьбою и къ тому же обдумывавшій новое важное изобрѣтеніе. — Отправляйся, пожалуй, съ твоей Эстеллой въ обручальное путешествіе, но помни, что оно само по себѣ еще ни къ чему не обязываетъ… Поживемъ — увидимъ!

Жоржъ Лоррисъ не заставилъ дважды повторять себѣ это разрѣшеніе. Онъ тотчасъ же помчался на Лаутербрунненскую станцію, уладилъ тамъ все, что слѣдовало, — сговорился съ невѣстой и ея родителями, и самъ назначилъ день отъѣзда.

— Поживемъ — увидимъ! — вполголоса добавилъ Филоксенъ Лоррисъ, высказывая сыну вынужденное согласіе на его бракъ съ Эстеллой Лакомбъ. Фраза эта была приправлена сардонической улыбкой. Знаменитый ученый относился къ свадебнымъ поѣздкамъ очень пессимистически. Исходя изъ горькаго личнаго опыта, Филоксенъ полагалъ, что никакое чувство не устоитъ противъ тысячи мелочныхъ непріятностей, съ которыми неизбѣжно связано путешествіе вдвоемъ для молодыхъ людей, остававшихся до тѣхъ поръ почти незнакомыми другъ другу. Онъ припоминалъ собственное свое послѣ свадебное путешествіе (въ его молодости обручальныя поѣздки, вѣдь еще не вошли, во всеобщее употребленіе). Путешествіе это продолжалось всего лишь какихъ-нибудь двѣ недѣли, но молодые успѣли уже до такой степени поссориться другъ съ другомъ, что совмѣстная жизнь казалась имъ положительно немыслимой. Къ сожалѣнію, въ данномъ случаѣ нельзя было разойтись безъ дальнѣйшихъ препирательствъ каждому въ свою сторону, такъ какъ узы Гименея были скрѣплены законнымъ порядкомъ у мэра и священника. Немедленно по выходѣ изъ трубы электро-пневматическаго сообщенія Филоксенъ Лоррисъ и его супруга поручили адвокатамъ какъ нибудь уладить разводъ по обоюдному соглашенію. Для этого потребовалась, однако, масса хлопотъ и мѣропріятій, связанныхъ съ такими проволочками, что даже энергическій Филоксенъ, въ водоворотѣ своихъ изобрѣтеній и открытій, не находилъ возможнымъ тратить столько времени на судебную волокиту, свиданья съ юрисконсультами и судьями, ожиданія въ канцеляріяхъ и т. д.

Закончивъ свои труды по усовершенствованію воздухоплавательныхъ приборовъ, онъ устроилъ громадныя мастерскія для сооруженія грузовыхъ и быстроходныхъ воздушныхъ кораблей изъ несгораемаго целлюлоида съ внутренними скрѣпами изъ трубчатаго аллюминія. Одновременно съ этимъ ему удалось ввести въ общее употребленіе новый электрическій самолетъ, — такъ называемую воздушную стрѣлочку. Онъ изобрѣлъ означенный самолетъ, или точнѣе, — открылъ принципъ постройки этого воздухоплавательнаго прибора, еще на школьной скамьѣ, когда бывало по праздникамъ совершалъ дальніе полеты на обыкновенной воздушной стрѣлѣ, употреблявшейся всѣми гимназистами. Миніатюрный самолетъ отличался полнѣйшей безопасностью въ употребленіи. Вмѣстѣ съ тѣмъ управленіе имъ было до такой степени легко, что каждая мать могла совершенно спокойно дозволять прогулки на немъ даже трехлѣтнему ребенку. Эта «стрѣлочка» доставила громадные барыши не только самому Филоксену Лоррису, но и цѣлому легіону заграничныхъ фальсификаторовъ, незамедлившихъ выпустить въ обращеніе массу подобныхъ-же воздухоплавательныхъ аппаратовъ, являвшихся въ сущности простыми поддѣлками воздушной стрѣлочки великаго изобрѣтателя.



Онъ, однако, и не помышлялъ о томъ, чтобъ возбуждать противъ этихъ дерзкихъ поддѣлывателей судебное преслѣдованіе. Откуда взялось-бы у него время на это? Примѣняя свои способности гораздо болѣе производительнымъ образомъ, Филоксенъ Лоррисъ предпринималъ какъ-разъ тогда въ грандіозныхъ размѣрахъ фонографическія изданія, доставившія ему такую неувядаемую славу.

Всѣмъ библіофонофиламъ извѣстны фонокниги Филовсена Лорриса, которыя такъ удобно слушать даже въ постели. Сколько отрадныхъ часовъ доставляютъ онѣ намъ въ длинные зимніе вечера, въ часы отдыха и въ безсонныя ночи! Ученые хранятъ какъ зеницу ока въ своихъ фоноклишетикахъ великолѣпныя его изданія образцовыхъ произведеній литературы всѣхъ странъ и народовъ, отличающіяся такой восхитительной, ясной дикціей и увѣковѣченныя съ такимъ совершенствомъ съ голоса самихъ авторовъ (для современныхъ писателей), или-же съ голоса знаменитѣйшихъ художественныхъ чтецовъ и лучшихъ декламаторовъ (для болѣе старинныхъ произведеній). Между прочимъ, Филоксенъ выпустилъ тогда въ свѣтъ свою «Всеобщую исторію» въ двѣнадцати большихъ клише и знаменитую «Поэтическую фоно-антологію» изъ десяти тысячъ фонограммъ, помѣщавшуюся въ ящикѣ, который поддерживался колонной въ античномъ вкусѣ и могъ быть по желанію украшенъ бюстомъ Гомера, или Данта, — Гюго, Ламартипа, Шекспира, Байрона, Пушкина, Льва Толстого и т. п. Вслѣдъ затѣмъ онъ издалъ большой механико-фонографическій словарь, распроданный въ десять лѣтъ въ количествѣ трехъ милліоновъ экземпляровъ, и полный курсъ средняго образованія въ четырехъ тысячахъ фонографированныхъ урокахъ лучшихъ профессоровъ, не говоря уже о библіотекѣ новѣйшихъ романовъ, расходившихся всегда въ трехмѣсячный срокъ, за исключеніемъ экземпляровъ, потребныхъ для фонографической библіотеки, главнымъ акціонеромъ которой состоялъ самъ Филоксенъ. Библіотека эта отпускала своимъ подписчикамъ обыкновенно по книжкѣ въ день.



He удивительно, если Филоксенъ Лоррисъ, голова котораго была, кромѣ текущихъ изысканій и работъ, занята тысячью новыхъ предпріятій, не имѣлъ возможности когда-либо бывать въ окружномъ судѣ. Съ трудомъ лишь удавалось ему отрываться отъ научныхъ своихъ занятій, для того, чтобъ разъ въ двѣ недѣли совѣщаться втеченіе какихъ нибудь двухъ минутъ по телефону съ своимъ адвокатомъ.

Убѣдившись, что бракоразводный его процессъ вслѣдствіе этого затягивается, Филоксенъ рѣшилъ сдѣлать женѣ кое-какія уступки, сталъ держать себя дома обходительнѣе и примирился съ супругой, чтобы не отвлекаться отъ научныхъ работъ и всецѣло посвятить себя занятіямъ въ лабораторіи.



Потомъ, когда у него оказалось больше досуга, — такъ какъ пущенныя въ ходъ промышленныя предпріятія не требовали уже съ его стороны безпрерывнаго надзора, — враждебныя дѣйствія опять возобновились, но вслѣдъ затѣмъ новыя изысканія и открытія всецѣло поглотили опять вниманіе Филоксена. Бракоразводное дѣло снова замялось. Примиренія и ссоры между супругами чередовались такимъ образомъ съ извѣстнаго рода правильной послѣдовательностью до тѣхъ поръ, пока великій изобрѣтатель не выяснилъ себѣ однажды, что въ концѣ концовъ эти ссоры приносили чистый барышъ съ точки зрѣнія научныхъ и денежныхъ интересовъ. Постоянныя разногласія съ женой, какъ-бы пришпоривая умъ мужа, не давали ему погрузиться въ дремоту спокойствія и нѣги, а вмѣстѣ съ тѣмъ доставляли нервной системѣ необходимые возбуждающіе импульсы.

— Поживемъ — увидимъ! — говорилъ самъ себѣ Филоксенъ Лоррисъ, полагавшійся въ данномъ случаѣ на личный опытъ. — Путешествіе вдвоемъ будетъ неизбѣжно сопряжено со множествомъ разныхъ непріятностей, которыя вызовутъ между влюбленными столкновенія. За этими столкновеніями послѣдуютъ разочарованія, которыя въ свою очередь приведутъ къ крупнымъ ссорамъ. Я съ своей стороны постараюсь устроить такъ, чтобы за мелкими непріятностями и столкновеніями дѣло не стало… Поживемъ— увидимъ!



Филоксенъ взялъ на себя всѣ приготовленія къ обручальному путешествію. Вмѣсто того, чтобъ предоставить въ распоряженіе обрученныхъ воздушную свою яхту, онъ далъ имъ несравненно менѣе удобный воздушный корабль и выбралъ самъ для нихъ спутниковъ. Жоржъ Лоррисъ, убаюкивая себя радостными надеждами и наслаждаясь мыслью, что отецъ, наконецъ, смягчился, не представлялъ никакихъ возраженій родителю и безропотно соглашался на всѣ его коварныя предложенія.

Обручальный завтракъ состоялся въ домѣ великаго ученаго. Г-нъ и г-жа Лакомбъ прибыли съ Эстеллой на утреннемъ поѣздѣ электропневматическаго сообщенія. Филоксенъ выказалъ необычайную предупредительность по отношенію къ г-жѣ Лакомбъ, которую слегка смущало воспоминаніе объ ея бесѣдѣ съ фонографомъ знаменитаго изобрѣтателя.

— Какъ видите, милостивѣйшая государыня, я счелъ для себя пріятной обязанностью явиться въ туфляхъ, которыя вы соблаговолили мнѣ подарить, помните, въ тотъ самый день, когда какая-то англичанка обозвала меня грубымъ медвѣдемъ! Впрочемъ, тутъ, можетъ быть, вышла по фонографу какая-нибудь путаница. He знаю навѣрное, именно-ли англичанка… отнеслась ко мнѣ до такой степени сурово?

— Разумѣется, это была англичанка! — поспѣшно возразила г-жа Лакомбъ. — Смѣю васъ увѣрить, что потомъ, когда мы вмѣстѣ съ ней подымались на верхнюю террасу, гдѣ ожидали воздушные экипажи, я прочла этой островитянкѣ порядочную нотацію за неумѣстные выговоры…



— Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь и сердечно благодарю васъ за такое милое заступничество!

Программа обручальной поѣздки была выработана самимъ Филоксеномъ Лоррисомъ и за дессертомъ передана имъ сыну.

— Милые дѣти, — сказалъ ученый, — я принялъ всѣ зависящія отъ меня мѣры, чтобъ сдѣлать путешествіе для васъ пріятнымъ и полезнымъ. Вы будете имѣть при себѣ въ дорогѣ всѣ необходимые книги и приборы, — теодолиты, циркуля и другіе измѣрительные инструменты, — карты, путеводители, сборники статистическихъ свѣдѣній, тетради съ вопросными пунктами, походную химическую лабораторію и т. д. и т. д. Программу путешествія вы, безъ сомнѣнія, найдете очаровательной. Вамъ предлагается:



«Осмотрѣть Сентъ-Этьенскія электрическія доменныя печи и металлургическія мастерскія; представить изслѣдованія и отчеты объ улучшеніяхъ и усовершенствованіяхъ, сдѣланныхъ тамъ за послѣднее десятилѣтіе и т. п.

Полюбоваться большимъ овернскимъ центральнымъ резервуаромъ электричества, составить планы, профили и фасады всѣхъ имѣющихся тамъ приспособленій и снабдить эти чертежи должными пояснительными замѣтками; изучить систему искусственныхъ вулкановъ, состоящихъ въ связи съ этимъ резервуаромъ, и представить подробныя соображенія о будущности эксплоатаціи электрической энергіи для цѣлей крупной промышленпости и т. д.



Изслѣдовать въ прежнемъ каменноугольномъ фландрскомъ бассейнѣ приспособленія, установленныя большой акціонерной компаніей „Электрическаго преобразованія движущей планетной силы въ механическую энергію, съ передачею таковой на разстояніе и раздробленіемъ на произвольно малыя количества“. Какъ вамъ извѣстно, приспособленія эти были вызваны истощеніемъ каменноугольныхъ копей и спасли мѣстную промышленность отъ угрожавшей ей гибели… Вамъ предстоитъ интересная задача отыскать, если можно, какія-нибудь новыя примѣненія или упрощенія употребляемыхъ тамъ способовъ преобразованія и передачи различныхъ видовъ энергіи и т. д. и т. д.»

— Ну, что вы на это скажете? He правда-ли, вѣдь такое путешествіе будетъ по истинѣ очаровательнымъ? — освѣдомился Филоксенъ Лоррисъ, передавая сыну, вмѣстѣ съ книжкой чековъ, эту соблазнительную программу.

— Разумѣется, оно будетъ очаровательнымъ, — отвѣчалъ молодой человѣкъ, укладывая въ карманъ и программу и чековую книжку.

Эстелла не смѣла ничего возразить, но въ глубинѣ души находила программу поѣздки не особенно привлекательной. Одна только г-жа Лакомбъ, вообще отличавшаяся необыкновенной отвагою, дерзнула сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія.

— Это что-то непохоже на обручальную поѣздку, — сказала она. — Кажется, что маленькая прогулка въ одномъ изъ европейскихъ парковъ, ну, хоть бы въ Италіи, — чтобъ осмотрѣть Геную, Венецію, Римъ, Неаполь, Сорренто, Палермо, — проѣхать вдоль прибрежья Средиземнаго моря въ Константинополь и Тунисъ, — побывать въ Алжирѣ, Марокко и т. п. была-бы гораздо пріятнѣе.

— Все это, знаете-ли, слишкомъ шаблонно и, съ позволенія сказать, намозолило намъ глаза уже въ телефоноскопъ, тогда какъ изъ поѣздки вродѣ той, какую я имѣлъ счастье теперь проектировать, вернешься во всякомъ случаѣ съ большимъ запасомъ новыхъ мыслей!

Спросите вотъ, напримѣръ, хоть у жены! Мы съ ней устроили послѣсвадебную поѣздку въ наиболѣе крупные американскіе промышленные центры и странствовали тамъ съ одного завода на другой. Правда, что моя супруга не избрала для себя научной карьеры и не пожелала принять дѣятельное участіе въ моихъ работахъ, но всетаки я увѣренъ, что она вынесла изъ Чикаго наялучшія воспоминанія!..

Завтракъ скоро окончился, такъ какъ Филоксенъ Лоррисъ торопился обратно въ лабораторію. Ему недосугъ было даже проводить жениха и невѣсту на верхнюю терассу, служившую дебаркадеромъ, и присутствовать при ихъ отъѣздѣ. Взамѣнъ того онъ передалъ сыну фонографическое клише.



— Здѣсь ты найдешь мои пожеланія вамъ счастливаго пути, сердечныя изліянія родительскихъ моихъ чувствъ и напутственные совѣты. Чтобъ не терять времени, я приготовилъ все это сегодня утромъ, пока умывался. До свиданія!

Какъ уже упомянуто, обрученные путешествовали всегда съ провожатымъ, или даже съ нѣсколькими провожатыми. На этотъ разъ роль менторовъ, требуемую приличіями, приняли на себя старшій домашній секретарь Филоксена Лорриса, — Сюльфатенъ, з крупный промышленный дѣятель, — Адріенъ Ла-Героньеръ, бывшій сперва компаньономъ и помощникомъ Филоксена, но за послѣднее время удалившійся отъ дѣлъ вслѣдствіе разстроеннаго здоровья.

Пока путешественники размѣщаются на воздушномъ своемъ кораблѣ, умѣстно будетъ представить читателю гг. Сюльфатена и Ла-Героньера. Первый изъ нихъ — рослый дюжій мужчина лѣтъ тридцати пяти или тридцати шести, широкоплечій, крѣпко сложенный, съ грубоватыми манерами и некрасивымъ, но чрезвычайно интеллигентнымъ лицомъ, озареннымъ необыкновенно живыми проницательными глазами, сверкающими словно электрическимъ свѣтомъ. Его зовутъ Сюльфатеномъ и, кромѣ этого страннаго химическаго прозвища, никакого другого имени у него нѣтъ.

О происхожденіи старшаго секретаря фирмы Филоксена Лорриса сложилась таинственная легенда. Въ научныхъ кружкахъ твердо убѣждены въ справедливости разсказовъ о томъ, что хотя у Сюльфатена нѣтъ ни отца, ни матери, онъ все-же не можетъ быть названъ сиротой по той простой причинѣ, что у него никогда и не было родителей!.. Сюльфатенъ родился при совершенно иныхъ условіяхъ чѣмъ тѣ, въ которыхъ рождаются по крайней мѣрѣ до сихъ поръ обыкновенные смертные. Короче сказать, онъ былъ результатомъ искусственнаго химическаго процесса. Первый младенческій его крикъ раздался въ лабораторіи, а материнской утробой для него служила стеклянная реторта соотвѣтственной вмѣстимости. Сюльфатенъ родился лѣтъ сорокъ тому назадъ изъ весьма сложныхъ химическихъ соединеній, открытыхъ многоученымъ докторомъ, фантастическіе мозги котораго постоянно работали надъ самыми странными идеями, оказывавшимися иной разъ въ высшей степени геніальными. Этотъ ученый умеръ въ домѣ умалишенныхъ, израсходовавъ все свое состояніе и весь свой мозгъ на изслѣдованіе величайшихъ задачъ природы. Изъ всѣхъ открытій, сдѣланныхъ этимъ грандіознымъ геніемъ, столь злополучно погибшимъ въ пучинѣ умопомѣшательства, прежде чѣмъ онъ успѣлъ совершенно закончить дивные свои изслѣдованія и опыты, остались на лицо лишь воскрешеніе съѣдобнаго аммонита, — мягкотѣлаго, исчезнувшаго со временъ третичной эпохи и разводимаго теперь близь береговъ Франціи въ большихъ размѣрахъ на отмеляхъ, гдѣ этотъ промыселъ весьма серьезно соперпичаетъ съ разведеніемъ устрицъ въ Канкалѣ и Аркашонѣ,— небольшой, прожившій всего только шесть недѣль, пробный ихтіозавръ, скелетъ котораго сохраняется въ музеѣ, и наконецъ Сюльфатенъ, — образчикъ добытаго искусственнымъ путемъ естественнаго первобыт-


отсуствовали страницы в оригинале


этимъ живымъ мощамъ немного менѣе семидесяти лѣтъ, мыслено упрекая себя за то, что сбавляете имъ съ костей десятокъ — другой, а между тѣмъ почтенному старцу недавно только исполнилось сорокъ пять лѣтъ.

Да, Адріенъ Ла-Героньеръ является образцомъ нашего малокровнаго поколѣнія, израсходовавшаго нервную свою силу, и притомъ образцомъ совершеннѣйшимъ въ смыслѣ идеальнаго преувеличенія. Таковъ нынѣшній человѣкъ, — хрупкое ничтожное быліе, столь быстро расходуюіцееся въ истинно-электрическомъ напряженіи лихорадочно-спѣшнаго нашего существованія, если у этого былія нѣтъ возможности или рѣшимости давать отъ времени до времени отдыхъ уму, измученному чрезмѣрной безпрерывной дѣятельностью, и освѣжать ежегодно абсолютнымъ спокойствіемъ тѣло и душу на лонѣ возстановляющей природы. Необходимымъ условіемъ для этого является отъѣздъ изъ Парижа, — этого безпощаднаго мучителя мозговъ, куда-нибудь подальше отъ промышленнныхъ центровъ, — отъ заводовъ и фабрикъ, конторъ, магазиновъ, — отъ политики и въ особенности отъ безпощадной тираніи разныхъ телефоновъ, фонографовъ, телефоскоповъ, и вообще всѣхъ безпощадныхъ машинъ и приспособленій поглощающей насъ электрической жизни. Эти соціальные факторы именно и доводятъ наши нервы до такого крайняго напряженія. Опи собственно и образуютъ собою всепоглощающій вихрь, въ которомъ мы живемъ, — переносимся съ мѣста на мѣсто, — летаемъ и задыхаемся въ грозныхъ, сверкающихъ его кольцахъ.



Вся глубина страшнаго физическаго упадка, угрожающаго слишкомъ развитымъ въ нервномъ отношеніи расамъ, высказывается какъ нельзя болѣе ясно у этого несчастнаго двуногаго, почти утратившаго человѣческое подобіе. Такіе образчики царя творенія встрѣчаются теперь на каждомъ шагу цѣлыми тысячами въ большихъ городахъ, въ центрахъ промышленной дѣятельности, гдѣ современная жизнь, съ ея безпощадными требованіями, опустошаетъ организмы, слабосильные отъ рожденія, принуждая ихъ къ чрезмѣрному умственному возбужденію. Эта инквизиціонная пытка обусловливается непосильнымъ развитіемъ мозга, необходимымъ для того, чтобы держать безпрерывный рядъ мучительныхъ экзамеповъ, преслѣдующихъ человѣка съ момента достиженія школьнаго возраста и до престарѣлыхъ лѣтъ, такъ какъ почти во всѣхъ отрасляхъ дѣятельности необходимымъ условіемъ успѣха является полученіе новыхъ всевысшихъ дипломовъ и аттестатовъ.

Попытки возрожденія и укрѣпленія организма съ помощью гимнастики и физическихъ упражненій, организованныхъ въ научно-систематическомъ порядкѣ, не увѣнчались желаннымъ успѣхомъ, хотя въ прошломъ столѣтіи на нихъ и возлагали большія надежды. Правда, гимнастика и физическая выработка организма начали было входить въ моду и, повидимому, даже приводили иногда къ полезнымъ результатамъ, но тѣмъ неменѣе отъ нихъ пришлось отказаться за недостаткомъ времени, которое все цѣликомъ надо было посвящать умственному труду. Одновременно съ недостаткомъ времени обнаружился кромѣ того и недостатокъ силъ, потребный для гимнастическихъ упражненій.

Каждое послѣдующее поколѣніе становилось все слабосильнѣе подъ гнетомъ чрезмѣрнаго мозгового труда, — умственнаго переутомленія, вызваннаго силою обстоятельствъ, — переутомленія, отъ котораго никто не могъ избавиться. Люди вскорѣ перестали вести борьбу съ неизбѣжнымъ рокомъ и отказались отъ теоретически необходимаго пнротивовѣса мозговой работѣ. Вслѣдствіе этого они съ каждымъ поколѣніемъ становились все малокровнѣе и гибли отъ преждевременнаго истощенія цѣлыми массами на полѣ жизненной битвы.

Это вырожденіе, задержать которое оказывалось невозможнымъ, привело въ ужасъ врачей. Вынужденные отказаться отъ борьбы съ малокровіемъ при помощи физическихъ упражненій, они прибѣгли къ другому средству и сдѣлали нѣсколько попытокъ возрожденія породъ съ чрезмѣрно утонченными нервами путемъ разумнаго скрещиванія съ представителями, или представительницами прямо противоположныхъ органическихъ свойствъ. Имъ удалось женить нѣсколькихъ юныхъ представителей малокровной интеллигенціи на здоровенныхъ крестьянскихъ дѣвушкахъ, найденныхъ послѣ тщательныхъ поисковъ въ отдаленныхъ деревенскихъ захолустьяхъ. Подобнымъ же образомъ нѣсколько десятковъ блѣдныхъ хрупкихъ барышень изъ ультра-цивилизованнаго кружка выданы были замужъ за малограмотныхъ носильщиковъ-негровъ, отысканныхъ на пристаняхъ рѣки Конго и внутреннихъ африканскихъ озеръ.



Очевидно, что подобныя попытки возрожденія могли бы благопріятно повліять на будущность расы лишь при условіи государственнаго вмѣшательства съ цѣлью обязательнаго упорядоченія браковъ. Процессъ возрожденія, предписанный правительственнымъ указомъ, предпринятый въ широкихъ размѣрахъ и систематически примѣняемый втеченіе нѣсколькихъ поколѣній, разумѣется, долженъ привести къ желанной цѣли. Къ несчастью, однако, несмотря на неотложную необходимость въ подобномъ шагѣ, существующія политическія условіа не дозволяли до сихъ поръ правительству мужественно вступить на этотъ путь и возложить на себя отвѣтственность, сопряженную съ такимъ рѣшеніемъ.

Мы еще недостаточно созрѣли для осуществленія столь здравой мысли. Мы признаемъ за государствомъ право располагать по усмотрѣнію жизнью гражданъ и устилать землю ихъ трупами, но не можемъ представить себѣ правительства въ роли настоящаго отца семьи, заботящимся объ интересахъ потомства и стремящимся по возможности обезпечить мудрыми мѣропріятіями здоровый и крѣпкій организмъ будущимъ гражданамъ.



Это воронье пугало, этотъ шатающійся живой скелетъ, Адріенъ Ла-Героньеръ, является потомкомъ могучихъ воителей, о которыхъ разсказываютъ древніе историки. Въ жилахъ его течетъ кровь галловъ, закаленныхъ въ бояхъ и въ борьбѣ со стихіями, — галловъ, которые ходили почти нагишомъ и тѣмъ не менѣе выносили всякія бури и непогоды. Кровь эта послѣдовательно смѣшалась съ кровью могучихъ франковъ, норманновъ и храбрыхъ средневѣковыхъ витязей, носившихъ на себѣ толстыя желѣзныя брони и разившихъ враговъ тяжелыми мечами и боевыми сѣкирами. Потомокъ этихъ героевъ, къ сожалѣнію, походитъ скорѣе на какую-нибудь смѣшную мартышку, дрожащую отъ старческаго безсилія, чѣмъ на своихъ предковъ съ твердыми мышцами и горячею кровью.

Бѣдный Ла-Геропьеръ! Его подвергли съ самой ранней юности дѣйствію интенсивнѣйшаго образованія, благодаря которому, 17-ти лѣтъ отъ роду, онъ былъ украшенъ уже дипломомъ доктора всѣхъ наукъ и чиномъ инженера. Затѣмъ, къ величайшей радости всѣхъ ему близкихъ, онъ вышелъ однимъ изъ первыхъ изъ международнаго института научной промышленности и, снабженный такимъ образомъ интеллектуальнымъ оружіемъ превосходнѣйшаго закала, устремился въ борьбу за существованіе, съ твердой рѣшимостью достигнуть какъ можно скорѣе богатства.

Въ настоящее время, когда жизнь стала такъ баснословно дорога, — когда бѣднякъ съ милліоннымъ капиталомъ можетъ на доходы съ него лишь кое-какъ влачить свое существованіе гдѣ нибудь въ деревенскомъ захолустьѣ, не трудно представить себѣ, сколько милліоновъ должны заключаться въ словѣ «богатство».

Гиппотизированный блескомъ этого волшебнаго слова, нашъ Ла-Героньеръ бросился очертя голову въ бѣшеный водоворотъ дѣловой жизни. Онъ отдался ей всѣмъ тѣломъ, всей душою и мыслью. Поступивъ въ лабораторію Филоксена Лорриса, онъ вскорѣ сталъ дѣятельнѣйшимъ его сотрудникомъ въ научныхъ изслѣдованіяхъ и компапьономъ въ нѣкоторыхъ наиболѣе крупныхъ промышленныхъ его предпріятіяхъ.

Втеченіе нѣсколькихъ лѣтъ Ла-Героньеръ положительно не давалъ себѣ ни минуты отдыха. Въ наше время, если тѣло и покоится ночью, разумѣется, послѣ долгой вечерней работы, то лихорадочно возбужденный умъ все же не прекращаетъ своей дѣятельности. Подобно машинѣ, пущенной полнымъ ходомъ, онъ не можетъ сразу остановиться и продолжаетъ работать во снѣ. Ночныя грезы имѣютъ чисто дѣловой характеръ. Это нескончаемый кошмаръ разсчетовъ и соображеній относительно текущихъ и только еще замышляемыхъ промышленныхъ предпріятій…

«Потомъ! Мнѣ недосугъ!.. Еще успѣю!.. Надо сперва заручиться богатствомъ!..»— говорилъ самъ себѣ Ла-Героньеръ, когда у него случайно пробуждалось стремленіе отдохнуть и успокоиться.

«Еще успѣю насладиться жизнью! Еще успѣю жениться!» увѣрялъ себя труженикъ-инженеръ, все глубже погружаясь въ научныя изслѣдованія и вычисленія, въ надеждѣ такимъ путемъ скорѣе достигпуть намѣченной цѣли.

Вотъ, наконедъ, онъ ея и достигъ. Опъ располагаетъ по истинѣ громаднымъ, блестящимъ состояніемъ, дающимъ ему право на всѣ радости жизни, отъ которыхъ онъ до сихъ поръ такъ упорно отворачивался. Къ сожалѣнію, однако, богачъ Адріенъ Ла-Героньеръ обратился въ дряхлаго, словно восьмидесятилѣтняго старца. Безъ зубовъ, волосъ и аппетита, поджарый, сгорбленный, изможденный и отощавшій до нельзя, онъ могъ теперь, да и то лишь при соблюденіи величайшихъ предосторожностей, не вставая съ кресла протянуть еще нѣсколько лѣтъ. Въ совершенно разслабленномъ его тѣлѣ дремалъ почти столь-же разслабленный умъ, вспыхивавшій лишь по временамъ какъ ночникъ, собирающійся угаснуть. Корифеи медицинскаго факультета, призванные на помощь, тщетно пытались примѣнять самыя энергическія крѣпительныя средства, чтобы вернуть сколько нибудь силы преждевременно состарѣвшемуся несчастливцу и хоть немного воскресить злополучнаго, полуживаго милліонера. Всѣ ихъ попытки доставляли лишь временное облегченіе и только слегка задерживали процессъ дальнѣйшаго ослабленія.



Тогда именно Сюльфатенъ, одинъ изъ самыхъ выдающихся инженеръ-медиковъ, смѣлый умъ котораго далеко опережалъ въ полетѣ своихъ изслѣдованій всѣ извѣстныя въ наукѣ воззрѣнія и системы, рѣшился подвергнуть радикальному исправленію организмъ, очевидно собиравшійся развалиться, и перестроить его совершенно заново.



Обезпечивъ себѣ нотаріальнымъ договоромъ приличное вознагражденіе, долженствовавшее возростать съ каждымъ годомъ, который удастся прожить его паціенту, Сюльфатенъ обязался, съ своей стороны, поставить его на ноги и вернуть ему къ концу третьяго года внѣшній видъ, соотвѣтствующій по меньшей мѣрѣ среднему состоянію здоровья. Больной всецѣло поступалъ въ распоряженіе врача и обязывался, подъ страхомъ громадной неустойки, безропотно исполнять всѣ его предписанія, не отступая отъ нихъ ни на іоту. Проживъ нѣсколько времени въ согрѣвающемъ приборѣ, изобрѣтенномъ инженеръ-медикомъ Сюльфатеномъ и представлявшемъ нѣкоторое сходство съ аппаратомъ, въ которомъ воспитываютъ впродолженіе нѣсколькихъ первыхъ мѣсяцевъ преждевременно родившихся младенцевъ, Лa-Героньеръ началъ медленно возрождаться. Сюльфатенъ сперва приставилъ къ нему нянькой отставную старшую сидѣлку изъ казенной больницы, которая обходилась сь нимъ какъ съ ребенкомъ, кормила его изъ рожка, катала въ колясочкѣ подъ деревьями въ паркѣ Филоксена Лорриса, и возвращалась домой, чтобъ уложить его въ постельку, когда онъ начиналъ дремать въ экипажѣ. Вскорѣ паціентъ оказался въ состояніи шевелить руками и ногами, а затѣмъ началъ ходить безъ особеннаго затрудненія. Сюльфатенъ освободилъ его тогда отъ колясочки и позволилъ иногда гулять пѣшкомъ, въ сопрожденіи няни. Это было уже несомнѣнно блестящимъ результатомъ.

— Но вѣдь если этотъ чертовскій Сюльфатенъ заставитъ меня прожить еще двадцать лѣтъ, то я раззорюсь вконецъ, — грустно причитывалъ иногда Ла-Героньеръ.

— Успокойтесь, — возражалъ ему Сюльфатенъ, — лѣтъ черезъ пять или шесть, когда вы въ достаточной степени поправитесь, я дозволю вамъ слегка позаняться дѣлами, разумѣется, съ должной осторожностью и постепенностью, и вы тогда мигомъ заработаете суммы, которыя должны мнѣ уплачивать… Помните только, что вы обязались безпрекословно повиноваться! При первомъ же фактѣ непослушанія я кладу себѣ въ карманъ неустойку, — крупненькую неустойку, и оставляю васъ на произволъ судьбы.

— Буду слушаться, буду!..

Дѣйствительно, Ла-Героньеръ, не на шутку напуганный такою перспективой, безпрекословно подчинялся всѣмъ распоряженіямъ инженеръ-медика, принявшаго его на свое попеченіе.

Филоксенъ Лоррисъ, великій ученый, у котораго этотъ инженеръ-медикъ былъ просто на-просто домашнимъ секретаремъ, имѣлъ, очевидно, свои особыя соображенія, когда, проектируя для сына обручальную поѣздку, назначилъ спутниками жениху и невѣстѣ именно доктора Сюльфатена и его паціента. Въ самомъ дѣлѣ, Филоксенъ имѣлъ съ своимъ секретаремъ долгое совѣщаніе и далъ ему обстоятельныя инструкціи, заканчивавшіяся слѣдующими предписаніями:

— Роль ваша, другъ мой, по отношенію къ обрученнымъ будетъ въ сущности очень простою. Мнѣ надо лишь, чтобъ они вернулись поссорившись другъ съ другомъ, или, по крайней мѣрѣ, чтобъ мой вертопрахъ Жоржъ утратилъ дорогія иллюзіи, которыми украшаетъ теперь свою невѣсту. Вы, разумѣется, знаете, что влюбленный находится какъ-бы въ состояніи гипноза, и оказывается поэтому жертвой систематическихъ иллюзій. Наша цѣль должна заключаться въ томъ, чтобъ разбудить его и разсѣять его иллюзіи. Стоитъ только нѣсколько разъ набросить тѣнь на блестящій предметъ, чтобъ онъ утратилъ чрезмѣрное свое сіяніе!.. Вы, безъ сомнѣнія, понимаете, что у меня имѣются на сына совершенно иные виды. Я прочу ему въ невѣсты дѣвицу Купаръ, — сенатора Сартскаго департамента, или достопочтенную Бардо, — доктора всѣхъ наукъ. Дѣло устроилось-бы всего лучше, еслибъ вы сами женились на этой барышнѣ! За приданымъ я не постого. Или, пожалуй, выдайте ее замужъ за Героньера… Вашъ Ла-Героньеръ становится мало по-малу довольно представительнымъ. Вы, безъ сомнѣнія, меня поняли. Тѣмъ временемъ, имѣя у себя подъ рукой вашего паціента, производите надъ нимъ опыты, необходимые для задуманнаго нами крупнаго предпріятія. Мелкія хлопоты изъ-за этой взбалмошной молодежи не должны отвлекать нашего вниманія отъ серьезныхъ вещей!

— Слушаю и понимаю! — подтвердилъ Сюльфатенъ.

Читатель могъ убѣдиться, что Филоксенъ Лоррисъ, дѣлая видъ, будто соглашается женить сына на избранницѣ eго сердца, поступалъ, однако, не безъ задней мысли. Онъ надѣялся, что въ концѣ концовъ обручальная поѣздка окончится охлажденіемъ и разрывомъ между женихомъ и невѣстой. Тогда кровь Лоррисовъ, испорченная атавистическимъ вліяніемъ предка-художника, будетъ имѣть случай возродиться женитьбой Жоржа на докторѣ всѣхъ или, по крайней мѣрѣ, нѣсколькихъ главнѣйшихъ наукъ. Для большей увѣренности въ томъ, что обрученные непремѣнно поссорятся другъ съ другомъ, онъ приставлялъ къ нимъ надежнаго человѣка, который. безъ сомнѣнія, съумѣетъ разсѣять иллюзіи юнаго Лорриса и выяснить ему всѣ непріятныя стороны столь легкомысленнаго брака.

VI


Націоналыный Арморикскій паркъ, закрытый для современной промышленности и всѣхъ научныхъ нововведеній. — Дилижансъ. — Прежняя жизнь въ прежней обстановкѣ. — Гостинница св. Ива въ Керноелѣ.—Совершенно новая сторона въ Сюльфатенѣ.


Волны океана ласково и нѣжно плещутся о блестящій, словно позолоченный песокъ узенькой бухты, окаймленной живописными скалами, вздымающимися мѣстами совершенно отвѣсно. Скалы эти увѣнчаны массами зелени, свѣшивающейся съ нихъ иногда до самаго уровня волнъ. Погода стоитъ прекрасная. Вся природа какъ будто улыбается. Солнце сіяетъ и отъ скалъ, обрызганныхъ бѣлою пѣной, доносится чарующая дивная пѣснь лепета волнъ.

Въ глубинѣ бухты, возлѣ нѣсколькихъ лодокъ, вытянутыхъ на берегъ, виднѣются стародавнія рыбачьи хижины, покрытыя рыжей соломой, надъ которыми, на вершинѣ обрывистой скалы, вздымаютъ къ небу свои сѣрыя обросшія мохомъ главы три или четыре менгира, являющіеся какъ-бы привидѣніями давно минувшихъ временъ. Вдали, на берегу маленькой капризной рѣчки, низвергающейся шумными водопадами, раскинулось мѣстечко. Дома его прячутся въ сѣни дубовъ, илимовъ и каштановыхъ деревъ, сквозь которую прорѣзается изящный высокій рѣзной шпицъ католической церкви. Всюду кругомъ царствуетъ глубочайшее спокойствіе. Съ одного конца горизонта и до другого, по скольку можно видѣть хотя-бы даже вооруженнымъ глазомъ, поверхъ черты голубоватыхъ холмовъ, за которой выступаютъ тамъ и сямъ другія колокольни, — нигдѣ незамѣтно даже и слѣда заводовъ или фабрикъ, такъ портящихъ всѣ живописные уголки, созданные матерью-природой, — отравляющихъ своими мерзостными отбросами прозрачныя воды рѣкъ, — загрязняющихъ все вблизи и вдали, вверху и внизу, не исключая даже облаковъ на небѣ… He видать болѣе трубъ электро пневматическаго сообщенія, прорѣзающихъ ландшафты своими некрасивыми прямолинейными очертаніями. Нигдѣ не замѣчается громадныхъ высокихъ зданій, служащихъ резервуарами электричества. Во всей окрестности нѣтъ воздушныхъ пристаней, и ясная лазурь неба не омрачается движущимися пятнами воздушныхъ кораблей.



Гдѣ-же мы очутились? Ужь не вернулись-ли мы на полтора вѣка назадъ? Или быть можетъ мы попали въ такое отдаленное захолустье, куда не удалось еще до сихъ поръ проникнуть прогрессу?

Оба эти предположенія одинаково ошибочны. Мы во Франціи, на бретонскомъ взморьѣ, въ той части бывшихъ департаментовъ Морбиганскаго и Финистерскаго, которая, подъ именемъ національнаго Арморикскаго парка, образуетъ территорію, подчиненную особымъ порядкамъ.

Несомнѣнно, что эти порядки кажутся на первый взглядъ весьма своеобразными. Закономъ, постановленнымъ лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ въ интересахъ общаго блага, національный паркъ, на всемъ своемъ протяженіи. былъ изъятъ изъ сферы дѣйствія научнаго и промышленнаго движенія, начинавшаго тогда столь быстро измѣнять и такъ радикально преобразовывать не только внѣшній видъ земной поверхности, но вмѣстѣ съ тѣмъ нравы, характеры, потребности, привычки и образъ жизни раскинувшагося на ней земного муравейника.

Въ силу этого охранительнаго закона, задавшагося мудрою цѣлью сберечь среди всеобщаго переворота, вызваннаго бѣшеной погоней за прогрессомъ, хоть маленькій кусочекъ прежняго міра, гдѣ человѣку можно было бы дышать свободно, — національный Арморикскій паркъ является какъ бы особой страною, закрытой для всѣхъ научныхъ нововведеній и современныхъ крупныхъ промышленныхъ предпріятій. Прогрессъ останавливается у пограничныхъ столбовъ этого парка и не смѣетъ идти далѣе. Кажется, будто часы временъ тамъ испорчены. Всего лишь въ нѣсколькихъ миляхъ отъ города, гдѣ безраздѣльно и торжественно царствуетъ научная наша цивилизація, мы оказываемся перенесенными опять въ средніе вѣка и возвращаемся къ сонному спокойствію блаженной памяти девятнадцатаго столѣтія.

Въ этомъ національномъ паркѣ, проникнутомъ мирной тишиной прежней провинціальной жизни, собираются всѣ израсходовавшіе нервную свою энергію. Всѣ переутомленные электрической жизнью малокровные интеллигенты съ надорванными мозгами набираются тамъ новыхъ силъ, ищутъ спасительнаго отдыха, забываютъ подавляющія соображенія рабочихъ своихъ кабинетовъ, фабрикъ и лабораторій, радуясь, что очутились вдали отъ всякихъ поглощающихъ и растраивающихъ нервную силу машинъ и приборовъ, — вдали отъ всѣхъ теле-и фоно, — отъ электро-пневматическихъ трубъ и рѣющихъ по небу летательныхъ машинъ.

Какимъ же образомъ очутились здѣсь обрученные Жоржъ Лоррисъ и Эстелла Лакомбъ съ Сюльфатеиомъ и его паціентомъ Ла-Героньеромъ, когда по инструкціямъ Филоксена Лорриса имъ надлежало теперь изучать электрическія доменныя печи Луарскаго бассейна, или же Овернскіе искусственные вулканы?

Усадивъ Эстеллу въ кресло, сплетенное изъ ивовыхъ прутьевъ, Жоржъ Лоррисъ тщательно сложилъ инструкціи своего родителя, спряталъ ихъ въ карманъ и конфиденціально отдалъ механику какія-то приказанія. Вслѣдъ затѣмъ воздушный корабль, направлявшійся сперва было къ югу, повернулъ мало по малу вправо и пошелъ прямо къ западу. Сюльфатенъ щупалъ какъ-разъ въ это время пульсъ у своего паціента и безъ сомнѣнія ничего не замѣтилъ. По крайней мѣрѣ онъ не сдѣлалъ Жоржу ни малѣйшаго замѣчанія. Погода стояла отличная. Изумительная прозрачность воздуха дозволяла глазу изслѣдовать въ мельчайшихъ подробностяхъ колоссальную панораму, какъ-будто развертывавшуюся съ головокружащей быстротой подъ воздушнымъ кораблемъ: цѣпи холмовъ, желтыя и зеленѣющія равнины, прихотливо изрѣзанныя извилинами сере-бристыхъ рѣчекъ, — лѣса, раскидывавшіеся тамъ и сямъ большими темнозелеными пятнами, — деревни, города и мѣстечки, группы изящныхъ виллъ, предмѣстья богатой столицы, присутствіе которой угадывалось вдалекѣ, благодаря густому рою носившихся надъ нею воздушныхъ экипажей, — промышленные центры, чернѣвшіе заводами и фабриками, странныя очертанія которыхъ окутывались облаками густого дыма. Иной разъ уже по одному только цвѣту дыма можно было опредѣлить, что именно тамъ выработывается…

Впродолженіе нѣкотораго времени воздушный корабль летѣлъ въ шестистахъ метрахъ надъ электропневматической трубой, соединяющей Парижъ съ Брестомъ. Навстрѣчу попалось нѣсколько воздушныхъ судовъ и дилижансовъ-самолетовъ, слѣдовавшихъ изъ Бретани въ Парижъ. Сюльфатенъ, любовавшійся пейзажемъ въ усовершенствованный лорнетъ-телескопъ, продолжалъ безмольствовать. Онъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго замѣчанія, даже когда воздушный корабль пронесся надъ городами Лавалемъ, Витре и Ренномъ, хотя Жоржъ называлъ ихъ при немъ вслухъ своей невѣстѣ.

Внезапно Эстелла, словно пробудившись отъ чарующаго сна, высвободила свою руку изъ руки Жоржа.

— Боже мой, я была до такой степени счастлива, что даже объ этомъ до сихъ поръ и не подумала!.. Развѣ мы не ѣдемъ въ Сентъ-Этьенъ? — спросила она.

— Для изученія тамъ электрическихъ доменныхъ печей, колоссальныхъ молотовъ, вальцеваленъ и разныхъ промышленныхъ приспособленій, вродѣ искусственныхъ вулкановъ и т. п. — добавилъ съ улыбкою Жоржъ. — Нѣтъ, Эстелла, мы ѣдемъ вовсе не туда!

— Но вѣдь намъ даны г-мъ Филоксеномъ Лоррисомъ положительныя инструкціи…

— Я не расположенъ теперь къ развлеченіямъ, программу которыхъ составилъ для насъ папаша. Мнѣ пришлось-бы слишкомъ насиловать свой умъ, совершенно утратившій въ данную минуту способность увлекаться прелестями науки и промышленности.

— Однако же…

— Неужели вамъ угодно, Эстелла, чтобъ я сталъ чѣмъ-нибудь вродѣ Ла-Героньера? Мнѣ лично хотѣлось-бы на возможно болѣе долгое время забыть всю научную прозу, если только вы сами не пожелаете погрузиться въ бездну такихъ чарующихъ вещей, какъ фабрики и заводы, доменныя печи, электричество, пневматическія трубы и всѣ вообще современныя чудеса, создающія нашу тревожную, лихорадочную жизнь. Мнѣ было-бы, признаться, очень желательно до поры до времени вовсе о нихъ не слышать!..

Воздушный корабль присталъ къ послѣднему дебаркадеру на границѣ національнаго парка, не возбуждая никакихъ возраженій со стороны Сюльфатена. Путешественники сошли на землю ровно въ шесть часовъ вечера. Жоржъ Лоррисъ немедленно повелъ все общество къ странной колесницѣ, окрашенной въ желтый цвѣтъ и запряженной двумя малорослыми, но сильными лошадками.

— Да вѣдь это, кажется, дилижансъ? — вскричала Эстелла. — Я видѣла нѣчто подобное на старинныхъ картинахъ, но, признаться, не думала, что такіе экипажи существуютъ еще до сихъ поръ. Какое счастье. Мы поѣдемъ въ дилижансѣ!

— До самаго Керноеля, да еще по какой живописной дорогѣ! Я увѣренъ, что вамъ здѣсь очень понравится, хотя вы и встрѣтите тутъ много удивительнаго. Вообще въ національномъ бретонскомъ паркѣ вы не найдете ничего напоминающаго современную цивилизацію… Меня удивляетъ, однако, что нашъ пріятель Сюльфатенъ молчитъ и не протестуетъ противъ этого отступленія отъ программы… Я просто цѣпенѣю отъ изумленія. Впрочемъ, ученые вѣдь до такой степени разсѣяны, что Сюльфатенъ, чего добраго, воображаетъ себѣ теперь, будто мчится въ воздушномъ кабріолетѣ!



Два часа ѣхали они по отличнѣйшимъ шоссейнымъ дорогамъ, гдѣ ничто не напоминало обычной цивилизованной обстановки. Спокойныя маленькія деревушки съ соломенными крышами, — кресты съ изваянными изъ гранита изображеніями святыхъ, — гостинницы, вывѣсками для которыхъ служили пуки омелы, — стада свиней, охраняемыя стариками въ фантастическомъ одѣяніи, — однимъ словомъ самыя изумительныя картины, какъ-бы воскресавшія изъ нѣдръ прошлаго, или отдѣлившіяся отъ полотна, которое осталось гдѣ-нибудь въ старинномъ музеѣ,— вотъ все, что могъ подмѣтить глазъ по обѣ стороны дороги. Эстеллѣ, выглядывавшей изъ окна дилижанса, казалось, будто она видитъ на яву сонъ. Въ деревняхъ крестьянки сидѣли у порога дверей своихъ хижинъ, усердно ворочая самопрялку, — настоящую самопрялку, которую можно встрѣтить теперь лишь на старинныхъ рисункахъ. Мало того, на откосахъ, по окраинамъ дороги, виднѣлись на травѣ деревенскія бабы съ прялками самой первобытной конструкціи.



— Все это какъ-то не вяжется съ громадными руанскими фабриками, поглощающими каждое утро сорокъ тысячъ кипъ шерсти, которую тамъ моютъ, чешутъ, красятъ, прядутъ и ткутъ, такъ что она къ вечеру оказывается уже преобразованной въ сюртуки, жилеты, чулки, шали и башлыки, — замѣтилъ инженеръ-медикъ Сюльфатенъ.

Очевидно, онъ вовсе не былъ до такой степени зараженъ разсѣянностью, какъ это предполагали. Жоржъ бросилъ на него до чрезвычайности изумленный взглядъ. Сюльфатенъ оказывается зналъ, куда ѣдутъ, и всетаки не протестовалъ!



По стародавнему обычаю почтальонъ считалъ долгомъ останавливаться дорогой у всѣхъ харчевенъ, причемъ каждый разъ перекидывался нѣсколькими словами со служанками, выбѣгавшими изъ сѣней, и выпивалъ большую кружку сидра, къ которому добавляли рюмочку водки. Наконецъ, послѣ перемѣны многихъ декорацій, каждая изъ которыхъ казалась очаровательнѣе и античнѣе предшествовавшей, возница указалъ путешественникамъ концомъ своего кнута высокій церковный шпицъ, вырѣзавшійся на небѣ надъ вершиной холма.

Это былъ Керноель, маленькій городокъ, словно вправленный въ рамку изъ золотистаго вереска, на берегу рѣчки, впадавшей въ двухъ верстахъ оттуда въ море. Раздалоеь щелканье бича, звяканье лошадиныхъ подковъ о мостовую, и дилижансъ, громыхая, промчался по городу во всю прыть своихъ лошадокъ, пущенныхъ вскачь. Это былъ безспорно хорошенькій миніатюрный городокъ въ старинномъ вкусѣ, обнесенный полуразрушившимися укрѣпленіями, поросшими мхомъ и осѣненными большими деревьями. На холмѣ красовалась сѣрая каменная церковь, съ желтыми панелями, казалось, покровительственно глядѣвшая на окружавшій ее хаосъ старинныхъ высокихъ крышъ, — на извилистыя улицы, вдоль которыхъ тѣснились крытые черепицей дома, всѣ балки которыхъ опирались наружными концами на бородатыя фигуры святыхъ или-же, наконецъ, на уродливыя фантастическія головы, привѣтствовавшія прохожихъ самыми смѣшными гримасами.

Къ довершенію всѣхъ диковинокъ, въ городѣ этомъ сохранились старинные уличные фонари, подвѣшивавшіеся на перекресткахъ. Фонарщику стоило только дернуть за веревку, и фонарь опускался, такъ что его можно было зажечь съ помощью маленькаго огарка, вставленнаго для этой цѣли въ особый фонарикъ. Трудно представить себѣ что-либо изумительнѣе. Все городское населеніе выбѣгаетъ на улицу любоваться проѣзжающимъ дилижансомъ. Торговцы выскакиваютъ изъ дверей своихъ лавокъ, а женщины выглядываютъ изъ оконъ. Путешественники восхищаются, въ свою очередь, костюмами обывателей и обывательницъ. Мѣстное населеніе, очевидно, въ одинаковой степени пренебрегаетъ и современными идеями и модами. Оно свято хранитъ традиціонные костюмы предковъ. Мужчины ходятъ въ штиблетахъ и короткихъ панталонахъ съ брагеткою, — въ вышитомъ камзолѣ и въ шляпѣ съ широкими полями. Женщины носятъ синіе или красные корсажи съ широкими бархатными оборками, — прямыя юбки съ тяжелыми складками, хорошенькіе бѣлые воротнички и капоры, вродѣ крылатокъ. Все это по истинѣ великолѣпно. Видѣть такіе костюмы можно только здѣсь, или въ столичномъ театрѣ, во время спектакля.

Дилижансъ остановился на большой площади, близь гостинницы «Св. Ива», по сторонамъ которой красовались двѣ другихъ гостинницы: «Краснаго Коня» и «Бретонскаго Герба.» Дородная, но очень суетливая трактирщица и служанки съ веселыми лицами радушно встрѣтили путешественниковъ при выходѣ ихъ изъ дилижанса. Имъ отвели просторныя комнаты съ окнами на улицу и на живописный дворъ, окруженный разными постройками со множествомъ павильоновъ, башенокъ съ витыми лѣстницами, конюшенъ и сараевъ съ крышами на деревянныхъ рѣзныхъ столбахъ, подъ сѣнью которыхъ тѣснились всевозможные древніе экипажи, омнибусы, брички, коляски, кабріолеты, таратайки и т. д.



Эстелла заняла двѣ комнаты, одну маленькую для Гретли, а другую для себя. Эта послѣдняя оказалась громаднѣйшей залой, съ рѣзными потолочными балками, большимъ каминомъ и античной мебелью. Стѣны, оклеенныя обоями и большими цвѣтами, были украшены наивными средневѣковыми литографіями, изображавшими приключенія Женевьевы Брабантской.

Со слѣдующаго-же дня началась для путешественниковъ совершенно новая жизнь. День былъ торговый, и базаръ собирался на площади какъ разъ передъ гостинницей «Св. Ива». Пробудившись отъ шума и гула, обрученные смотрѣли изъ своихъ оконъ на тянувшуюся мимо вереницу телѣгъ съ овощами, — ословъ, навьюченныхъ корзинами съ картофелемъ, капустой и лукомъ, — крестьянъ, привезшихъ съ собой въ маленькихъ телѣжкахъ чисто умытыхъ розовенькихъ поросятъ, и крестьянокъ, управлявшихъ съ помощью хворостины цѣлыми стадами болтливыхъ гусей.



Эстелла и Жоржъ не замедлили выдти вмѣстѣ съ Гретли на площадь и принялись тамъ бродить среди крестьянъ и торговокъ, молочницъ и горожанокъ, приторговывавшихся къ пучку моркови, или-же къ парѣ утокъ. Вскорѣ присоединился къ нимъ Сюльфатенъ со своимъ паціептомъ. Всѣ эти сценки изъ уличной жизни казались до нельзя интересными ультрацивилизованнымъ интеллигентамъ. Они подолгу останавливались передъ молочницей, отмѣривавшей свой товаръ покупателямъ, — передъ точильщикомъ, который тутъ-же на площади точилъ горожанамъ и крестьянамъ ножи и ножницы, и передъ кузнецомъ, подковывавшимъ лошадь: зрѣлище совершенно новое и полное величайшаго интереса для людей, привыкшихъ летать по воздуху.

Послѣ завтрака, угрожавшаго затянуться на нескончаемый срокъ, такъ какъ изъ кухни (откуда доносились необычайно вкусные запахи) безпрерывно появлялись служанки съ новыми блюдами, путешественники отправились гулять къ рѣчкѣ. Затѣмъ они спустились къ морю по тропинкѣ, прихотливо извивавшейся чрезъ поляны, заросшія тростникомъ, — прогалины, покрытыя желтымъ пескомъ, — подъ деревьями, гдѣ раздавались удары вальковъ, которыми усердно дѣйствовали прачки въ синихъ корсажахъ, — мимо расшатавшихся деревянныхъ мостовъ, переброшенныхъ со скалы на скалу возлѣ старыхъ поросшихъ мхомъ мельницъ, большія позеленѣвшія колеса которыхъ, мед-ленно вращаясь теченіемъ, брызгали изъ своихъ ковшей словно потоками искръ.



Гретли была внѣ себя отъ восхищенія. Она видѣла здѣсь неподдѣльную природу безъ всякаго слѣда проводниковъ электричества, раскинувшихся надъ остальнымъ земнымъ шаромъ, словно громадная сѣть изъ тысячекратно скрещивавшихся петель. Отъ времени до времени она подымала голову, удивляясь и радуясь, что не видитъ болѣе на небѣ безпрерывно снующихъ воздушныхъ экипажей.

Она завистливо поглядывала на бретонокъ, бродившихъ босикомъ по берегу. Для полноты счастья ей недоставало только разрѣшенія разуться подобно тому, какъ она дѣлала это еще ребенкомъ, въ горахъ, — чтобы сберечь свои башмаки.

По крайней мѣрѣ здѣсь не представлялось ни малѣйшей надобности въ изолирующихъ туфляхъ и незачѣмъ было опасаться какой-либо неожиданной выходки со стороны электричества.



Безъ сомнѣнія, Филоксенъ Лоррисъ остался бы до чрезвычайности недовольнымъ, если бы могъ видѣть, какъ проводили время на керноельскомъ взморьѣ женихъ и невѣста. Послѣ полудня въ этотъ самый день и во всѣ послѣдующіе дни втеченіе двухъ недѣль Жоржъ Лоррисъ лежалъ на пескѣ возлѣ Эстеллы Лакомбъ въ тѣни какой-нибудь скалы, или же лодки, вытащенной на берегъ. Во время прилива обрученные избирали себѣ мѣсто отдыха соотвѣтственно выше, — въ густой травѣ у подножія менгировъ. Они проводили эти счастливые дни въ очаровательной и дружеской бесѣдѣ, или же читали вмѣстѣ, но только не «Химическій Ежегодникъ» и не «Политическое Обозрѣніе», а какой-нибудь томъ стихотвореній, или же сборникъ бретонскихъ легендъ и преданій. По истинѣ было отчего придти въ ужасъ!

Но всѣмъ вѣроятіямъ Филоксенъ Лоррисъ пришелъ бы въ еще болъшее изумленіе, увидѣвъ тамъ же и Сюльфатена съ трубкой въ зубахъ, окутывавшаго себя цѣлыми облаками дыма, въ то время, какъ его паціентъ, Адріенъ Ла-Геропьеръ, гулялъ съ Гретли вдоль берега, собирая раковины, или срывая цвѣты для букета. Ла-Героньеру стало уже сравнительно лучше. Онъ не былъ уже несчастнымъ переутомленнымъ старикашкой, котораго приходилось держать цѣлыхъ три мѣсяца въ особомъ согрѣвающемъ аппаратѣ — вродѣ прибора для высиживанія цыплятъ. Онъ видимо поправлялся. Методъ лѣченія, изобрѣтенный инженеръ-медикомъ Сюльфатеномъ, творилъ чудеса, особенно же при со-дѣйствіи превосходной гигіенической обстановки національнаго парка.

Обручальная поѣздка и сопряженное съ ней для жениха и невѣсты частое пребываніе вдвоемъ не вызвали между ними ссоры, казавшейся Филоксену Лоррису неизбѣжною. Напротивъ того, молодые люди проводили дни и вечера самымъ очаровательнымъ образомъ въ долгихъ бесѣдахъ, въ которыхъ беззавѣтно высказывали свою душу. Такимъ образомъ женихъ и невѣста все короче знакомились другъ съ другомъ, причемъ между ихъ вкусами, мыслями и надеждами все болѣе выяснялась гармонія, дозволявшая разсчитывать на долгое счастливое будущее въ предположенномъ бракѣ.

Они заходили въ чудную старинную церковь, украшенную наивными статуями святыхъ и маленькими корабликами, привѣшенными къ готическимъ сводамъ во исполненіе обѣта вѣрующихъ. Тамъ, среди прихожанъ, нарядившихся въ праздничные костюмы, они слушали обѣдню и вечерню. Послѣ вечерни устроивались на площади танцы. На помостѣ изъ досокъ, подпертыхъ бочками, располагаются музыканты, извлекающіе изъ волынокъ и флейтъ своеобразные рѣзкіе звуки. Бретонцы и бретонки, сплетаясь въ громадные хороводы, кружатся и прыгаютъ, напѣвая старинныя простыя и наивныя пѣсни.



Какое блаженство вернуться къ первобытнымъ временамъ и слушать веселыя или грустныя старинныя пѣсни… Увлеченные примѣромъ, а быть можетъ также сокровеннымъ атавистическимъ вліяніемъ древнихъ обычаевъ, Эстелла и Жоржъ, вмѣстѣ съ нѣсколькими иностранцами, лѣчившимися здѣсь спокойствіемъ, приняли участіе въ хороводѣ. Сюльфатенъ присоединился къ нимъ, повидимому, чрезвычайно охотно. Что касается до его паціента, то онъ только глядѣлъ, не рѣшаясь самъ танцовать, но Гретли втолкнула его въ хороводъ и заставила сдѣлать нѣсколько туровъ, послѣ чего онъ, запыхавшись, опустился на деревянную скамью близь бочекъ съ сидромъ, рядомъ съ тѣми, у кого танцы возбуждали жажду.



Эстелла чувствуетъ себя совершенно счастливой. Аккуратно черезъ день почтальонъ приноситъ ей письмо отъ матери. Почтальонъ! Этотъ общественный дѣятель безслѣдно исчезъ теперь всюду, за исключеніемъ національнаго Арморикскаго парка. Вездѣ въ другихъ мѣстахъ предпочитаютъ бесѣдовать по телефоноскопу, или въ крайнемъ случаѣ по телефону. Важныя сообщенія посылаются въ видѣ фонографическихъ клише по электро-пневматическимъ трубамъ. Вообще говоря, письма пишутся лишь самыми завзятыми невѣждами въ какихъ-нибудь деревенскихъ захолустьяхъ. Эстелла одна только испытываетъ волненіе, предшествующее прибытію почтальона, такъ какъ Жоржъ Лоррисъ писемъ не получаетъ. Проведя нѣсколько дней въ Керноелѣ, онъ обратился къ отцу съ письмомъ, на которое Филоксенъ Лоррисъ еще не отвѣтилъ. Вѣроятно ему было недосугъ распечатать письмо.

Сюльфатенъ тоже получалъ обширную корреспонденію, состоявшую, впрочемъ, не изъ писемъ, а изъ фонограммъ, которыя доставлялись ему ежедневно съ дилижансомъ цѣлыми тюками. У него былъ при себѣ фонографъ, который и читалъ вслухъ всѣ эти посланія. Отвѣты на нихъ изготовлялись при посредствѣ того же фонографа. Сюльфатенъ диктовалъ ихъ ему, а затѣмъ отправлялъ фонографическія клише посылкой большой скорости. При такихъ обстоятельствахъ Сюльфатенъ быстро управлялся со своей корреспонденціей и затѣмъ могъ по произволу располагать остальнымъ временемъ.



Къ величайшему удивленію Жоржа, невозмутимый инженеръ-медикъ продолжалъ воздерживаться отъ всякихъ протестовъ по поводу пребыванія обрученныхъ вь нетронутомъ цивилизаціей керноельскомъ захолустьѣ. Опъ и самъ какъ-будто совершенно забылъ про инструкціи своего патрона и преобразился въ совершенно новаго, веселаго, привѣтливаго, очаровательнаго Сюльфатена. Вмѣсто того, чтобы выполнять возложенную на него Филоксеномъ Лоррисомъ, весьма трудную, впрочемъ, при существующихъ условіяхъ, задачу возбужденія раздоровъ между женихомъ и невѣстой, онъ не дѣлалъ ни малѣйшихъ попытокъ нарушить мирную радость блаженныхъ дней, которые они проводили вмѣстѣ. Все это представлялось страннымъ, — до чрезвычайпости страннымъ!..

Жоржъ, подготовлявшійся къ энергической борьбѣ съ неумолимой строгостью Сюльфатена, радовался, что эта горькая чаша его миновала. Одинъ только паціентъ инженеръ-медика, Адріенъ Ла-Геропьеръ, въ присутствіи котораго Филоксенъ Лоррисъ, нимало не стѣсняясь, излагалъ Сюльфатену свои намѣренія, — одинъ только онъ ломалъ себѣ голову, пытаясь разгадать причины столь полнаго нарушенія инструкцій великаго ученаго. Всѣ умственныя операціи, сводившіяся къ сколько-нибудь сложной послѣдовательности мыслей, оказывались для Героньера въ высшей степени утомительными, а потому упомянутыя попытки постоянно заканчивались для бѣдняги страшными головными болями и строгими выговорами со стороны Сюльфатена.



Къ концу второй недѣли съ инженеръ-медикомъ внезапно произошла рѣзкая перемѣна. Настроеніе духа стало у него менѣе веселымъ и почти тревожнымъ. Подъ предлогомъ, что въ Керноелѣ успѣли уже ко всему приглядѣться, и что дальнѣйшее пребываніе тамъ грозитъ смертельною скукой, онъ предложилъ переѣхать въ Плудесканъ, въ противуположный уголъ національнаго парка. Желая сохранить съ Сюльфатеномъ наилучшія отношенія, Жоржъ охотно на это согласился. Все общество отправилось изъ Керноеля въ допотопномъ омнибусѣ, который страшно трясло и качало по каменистымъ дорогамъ, очевидно, содержавшимся не особенно исправно.

Проѣхавъ такимъ образомъ болѣе шестидесяти верстъ, путешественники увидѣли передъ собою другую Бретань, несравненно болѣе мрачную и суровую, — съ грустными полянами, поросшими верескомъ. — съ величественно строгими ландшафтами, въ которые вносили нѣкоторое разнообразіе лишь группы скалъ, да обнаженные береговые утесы.



Плудесканъ далеко не обладалъ тѣми удобствами, какими путешественники пользовались въ Керпоелѣ. Онъ оказался простою деревней съ грубыми хижинами, сложенными изъ гранита и крытыми соломой. Деревня эта ютилась на берегу моря, на мрачныхъ скалахъ, придававшихъ всей окрестности величественно-строгій видъ. Въ ней оказалась всего только одна порядочная гостинница, куда каждое лѣто пріѣзжали фотоживописцы, чтобы направлять свои аппараты на скалы и утесы бурнаго плудесканскаго залива. Эти художники, реализмъ направленія которыхъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, выбираютъ себѣ изъ жителей Плудескана натурщиковъ и натурщицъ, живописно группируютъ ихъ въ соотвѣтственной обстановкѣ, и съ помощью усовершенствованныхъ своихъ аппаратовъ создаютъ великолѣпныя фотокартины, которыми мы и восхищаемся на различныхъ выставкахъ.

Жоржъ и Эстелла предприняли въ Плудесканѣ рядъ маленькихъ прогулокъ. Сюльфатенъ сопровождалъ ихъ далеко не всегда. Онъ казался все болѣе озабоченнымъ и отлучался теперь довольно часто, оставляя своего паціента на попеченіе Гретли.

Что бы такое могли значить эти таинственныя отлучки?

Мы обязаны объяснить ихъ, хотя намъ и придется скрѣпя сердце обнаружить передъ читателемъ слабую сторону инженеръ-медика, котораго было бы несравненно пріятнѣе изобразить совершенно недоступнымъ обыкновеннымъ человѣческимъ слабостямъ. Необходимо замѣтить, что Плудесканъ находится на границѣ національнаго парка, всего лишь въ трехъ верстахъ отъ Керлоша, станціи электро-пневматическаго трубнаго сообщенія, снабженной всѣми современными научными приспособленіями. Сюльфатенъ ежедневно ходилъ въ Керлошъ и занималъ тамъ на часъ, или два одинъ изъ станціонпыхъ телефоносконовъ.

Войдемъ же теперь вмѣстѣ съ знаменитымъ инженеръ-медикомъ въ телефоноскопическій кабинетъ, дозволяющій гдѣ и когда угодно увидѣться съ любимымъ человѣкомъ, оставшимся дома, и какъ бы вернуться на фабрику, или въ контору, не взирая на отдѣляющее отъ нихъ разстояніе въ нѣсколько сотенъ, или даже тысячъ верстъ… Ежедневно Сюльфатенъ вызывалъ къ телефоноскопу или «Парижъ, 375, улица Діаны де-Пуатье, въ кварталѣ Сенъ-Жерменъ-en-Laye», или «Парижъ, дворецъ Мольера, ложа m-lle Сильвіи». Сенъ-жерменская корреспондентка Сюльфатена оказывалась тою же Сильвіей. Изящный небольшой домикъ, совершенно съ иголочки, подъ № 375, на улицѣ Діаны де-Пуатье, имѣлъ честь служить кровомъ знаменитой трагической артисткѣ Сильвіи, звѣздѣ Мольеровскаго дворца, могущественному медіуму, привлекавшему втеченіе цѣлаго полугода весь Парижъ на спектакли бывшаго Французскаго театра.

Само собой разумѣется, что слово привлекать употреблено здѣсь въ переносномъ смыслѣ. Даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда даются самыя удачныя и блестящія пьесы, нынѣшніе театры оказываются зачастую почти совсѣмъ пустыми, такъ какъ, благодаря телефоноскопамъ, можно слѣдить за представленіемъ не выходя изъ дому и даже, пожалуй, не вставая изъ-за стола. Вслѣдствіе этого оказалось возможнымъ значительно уменьшить, размѣры театральныхъ залъ. Имѣется даже въ виду совершенно упразднить мѣста для зрителей. Такая радикальная мѣра много сократитъ расходы на театральную антрепризу и дозволитъ соотвѣтственно удешевить цѣны абонемента для зрителей по телефоноскопу. Сильвія, трагическая артистка-медіумъ, доставила втеченіе какого-нибудь полугода театру Мольеровскаго дворца четыреста тысячъ телефопоскопическихъ абонентовъ. Понятно, что театральная дирекція, несмотря на дешевизну абонемента, нажила фантастически невѣроятные барыши.



Передъ тѣмъ дѣла Мольеровскаго дворца шли не вполнѣ удовлетворительно, несмотря на болѣе или менѣе остроумныя попытки дирекціи поддѣлываться подъ вкусъ зрителей. Тщетно старалась дирекція измѣнять на тысячу ладовъ характеръ представленій. Тщетно давала она самые блестящіе балеты при участіи великолѣпнѣйшаго ансамбля первоклассныхъ балеринъ и неподражаемо ловкихъ фокусниковъ, — тщетно заручалась она содѣйствіемъ знаменитѣйшихъ клоуновъ и арлекиновъ, — публика все болѣе охладѣвала къ этому театру и только лишь счастливый случай спасъ его отъ угрожавшаго финансоваго краха. Директору Мольеровскаго дворца довелось однажды увидѣть на сценѣ маленькаго спиритическаго театра m-lle Сильвію, дѣвицу съ необычайными медіумическими дарованіями, вызывавшую духъ Расина. Слушая, какъ эта артистка декламировала стихи изъ Федры голосомъ самого автора, нарочно вызваннаго ею для этого изъ безднъ небытія, директоръ Мольеровскаго дворца тотчасъ же сообразилъ, какія выгоды можно будетъ извлечь изъ таланта столь необыкновенной артистки и немедленно ее ангажировалъ въ свою труппу.

Благодаря этой трагической актрисѣ, сразу оказавшейся звѣздою первой величины, Мольеровскій дворецъ вернулся къ тому самому жанру, который за нѣсколько вѣковъ передъ тѣмъ доставлялъ ему богатство и славу, а именно въ классическому репертуару. Необходимо замѣтить, впрочемъ, что въ старинныя драмы и древнія трагедіи признано было умѣстнымъ внести существенныя измѣненія, украсившія ихъ прелестями новизны. Событія, о которыхъ упоминалось лишь въ немногихъ словахъ или намекахъ, все, о чемъ только разсказывалось и что происходило въ промежуткѣ между дѣйствіями классической пьесы, ставилось теперь на сцену, доставляя зачастую картины, несравненно болѣе интересныя, чѣмъ самая пьеса, являвшаяся къ нимъ какъ бы приправой. Въ рѣдкихъ случаяхъ, когда въ пьесѣ не оказывалось подходящаго матеріала для такихъ усовершенствованій; ее все таки снабжали добавочными прелестями, способными удовлетворить самые прихотливые вкусы. Такимъ образомъ на преобразившейся сценѣ Мольеровскаго театра и, въ былое время слишкомъ уже торжественнаго, можно было видѣть теперь кровопролитныя драки дикихъ звѣрей, осады крѣпостей, турниры, морскія сраженія, бой быковъ и охоту на неподдѣльную, живую дичь.

Трагическая актриса-медіумъ, обладавшая способностью вызывать на сцену любаго изъ великихъ артистовъ, давно уже отошедшихъ въ вѣчность, внесла въ свою очередь необычайное разнообразіе эффектовъ въ созданныя ею роли. Въ нихъ она была уже не Сильвіей, а Клеронъ, — Адріенной Лекувреръ, — дѣвицей Жоржъ, — Рашелью, или Сарой Бернаръ. Эти великія артистки прежнихъ временъ, возвращаясь на тѣ самые подмостки, на которыхъ онѣ при жизни подвизались съ такимъ блестящимъ успѣхомъ, произносили голосомъ, умолкшимъ лѣтъ сто или двѣсти тому назадъ, величественныя тирады, такъ воспламенявшія когда-то сердца зрителей. При этомъ воспроизводились съ величайшею точностью всѣ характерныя особенности ихъ декламаціи. Нельзя представить себѣ ничего поразительнѣе и, если можно такъ выразиться, сенсаціоннѣе внезапной перемѣны, происходившей тогда съ самою Сильвіей. Эта трагическая артистка, — рослая, дебелая женщина, казавшаяся даже черезчуръ массивной, и при обыкновенныхъ условіяхъ, когда не находилась подъ вліяніемъ медіумической силы, — отличавшаяся самымъ мѣщанскимъ спокойствіемъ, обыкновенно не производила своимъ появленіемъ на сцену ни малѣйшаго впечатлѣнія. Она начинала играть свою роль довольно холодно, но вдругъ, однимъ лишь дѣйствіемъ собственной воли, мгновенно испытывала полнѣйшее преобразованіе. Вселявшійся въ Сильвію духъ какъ-будто совершенно изгонялъ изъ нея ея личность. Вмѣсто Сильвіи появлялась на сценѣ прежнихъ своихъ успѣховъ великая артистка, прославившаяся нѣкогда въ этой роли. Духъ, вернувшійся изъ небытія, казалось, вытѣснялъ собственную душу медіума, или приводилъ ее въ оцѣпенѣніе, чтобы заступить ея мѣсто и такимъ образомъ прибавить еще нѣсколько часовъ къ своей давно минувшей земной жизни. При каждомъ такомъ медіумическомъ представленіи Сильвія, повидимому, испытывала сильнѣйшее электрическое сотрясеніе.

Иногда, при особенно торжественныхъ случаяхъ, артистка-медіумъ вызывала духъ самого автора пьесы. Изумленная публика фактически слышала тогда Расина, Корнеля, Вольтера или Гюго, читавшихъ собственные стихи, внося иногда въ великія свои творенія давно забытые варіанты, или же посмертныя измѣненія, свидѣтельствовавшія, что геній ихъ продолжаетъ совершенствоваться и въ загробной жизни.



Трагическая артистка-медіумъ была изъ хорошей мѣщанской семьи и, сойдя съ театральныхъ подмостковъ, становилась простой дѣвушкой, скромно жившей со своими родителями, — мелочными торговцами, удалившимися отъ дѣлъ и никогда не ощущавшими въ себѣ сколько-нибудь замѣтныхъ спиритическихъ и медіумическихъ способностей. Сильвія представляла собой поэтому необычайное явленіе. Необходимо замѣтить, впрочемъ, что медіумическая энергія была унаслѣдована ею отъ предковъ, а именно отъ двоюроднаго прапрадѣда, посаженнаго въ домъ умалишенныхъ вслѣдствіе своего пристрастія къ магіи и къ наукамъ, затрогивавшимъ таинственныя явленія, которыми современные ему ученые пренебрегали, предоставляя ихъ шарлатанамъ.

Разъ вечеромъ Сюльфатенъ по обыкновенію дремалъ, сидя передъ своимъ телефоноскопомъ, соединеннымъ со сценой Мольеровскаго театра, когда вниманіе его было внезапно приковано появленіемъ Сильвіи въ роли Донны Соль въ пьесѣ великаго Гюго. Инженеръ-медикъ былъ пораженъ словно ударомъ молніи. Онъ былъ охваченъ такъ всецѣло чувствомъ, или лучше сказать мыслью, нахлынувшей на него неожиданно, что инстинктивно бросился къ актрисѣ, разбивъ при этомъ зеркальную пластинку телефоноскопа.

Мысль такого ученаго, какъ и слѣдовало ожидать, оказалась строго научнаго свойства. Сюльфатена осѣнила геніальная идея: до чего не будетъ онъ въ состояніи достигнуть, если ему удастся употребить на пользу науки изумительное могущество этой актрисы-медіума? Вѣдь съ помощью ея можно вызывать тѣни геніальнѣйшихъ людей предшествовавшихъ вѣковъ! Могущественнѣйшіе умы возстанутъ изъ гроба. Сильвія заставитъ ихъ говорить, и они разскажутъ ея устами научныя тайны, унесенныя съ собою въ могилу. Съ помощью этой дѣвушки удастся разъяснить сокровенныя тайны древнихъ мудрецовъ. Пожалуй даже, что, отдохнувъ втеченіе нѣсколькихъ столѣтій въ мірѣ небытія и затѣмъ ознакомившись съ нынѣшними успѣхами знапія, эти геніальные умы, вызванные къ новой жизни, додумаются сразу до такихъ диковинокъ, которыя не приходятъ на умъ обыкновеннымъ смертнымъ, привыкшимъ къ опредѣленнымъ шаблоннымъ пріемамъ мышленія…


Окутавъ истинныя свои намѣренія завѣсой самой непроницаемой тайны, Сюльфатенъ устроился такъ, чтобъ познакомиться съ родителями трагической артистки-медіума, а затѣмъ, по прошествіи нѣкотораго времени, сдѣлалъ ей предложеніе. Свадьба затягивалась, однако, въ долгій ящикъ, такъ какъ Сильвія въ присутствіи Сюльфатена вела себя до чрезвычайности странно. Она была иногда очень привѣтлива съ женихомъ, но, порой, обнаруживала тревожное безпокойство. Случалось, что Сильвія почти уже соглашалась на бракъ, a на слѣдующій день брала назадъ свое слово, не представляя на это никакихъ объясненій. Ко времени отъѣзда въ обручальное путешествіе артистка была занята репетиціями новой большой пьесы, и Сюльфатену пришлось довольствоваться корреспонденціей съ ней съ помощью фонографическихъ клише. Теперь, однако, онъ чувствовалъ потребность ежедневно видѣться по телефоноскопу съ великой актрисой. Отсутствіе дѣйствительности развило у него недостатокъ, существованія котораго онъ до тѣхъ поръ даже и не подозрѣвалъ. Сюльфатенъ сдѣлался ревнивцемъ, — невыносимѣйшимъ ревнивцемъ, разумѣется въ интересахъ науки. Соображая, что у кого нибудь другого могла явиться такая-же идея, какъ и у него самого, и что этотъ другой съумѣетъ чего добраго за время его отсутствія завоевать себѣ симпатіи Сильвіи, инженеръ-химикъ горько сожалѣлъ о томъ, что не догадался помѣстить въ различныхъ мѣстахъ хорошенькаго ея домика миніатюрные и совершенно незамѣтные фотофонографическіе приборы, до такой степени облегчающіе щекотливое дѣло тайнаго надзора.



Кончилось тѣмъ, что Сюльфатенъ сталъ по три и по четыре раза въ день бѣгать на Керлошскую станцію и устанавливать тамъ телефоноскопическое сообщеніе съ домомъ трагической артистки, или съ ея ложей. Онъ проводилъ теперь почти всѣ вечера на представленіяхъ Мольеровскаго театра. Тѣмъ временемъ Лa-Героньеръ оставался-бы покинутымъ на произволъ судьбы, еслибъ Эстелла и Гретли не ухаживали за этимъ несчастливцемъ.

Однажды, когда все общество, за исключеніемъ Сюльфатена, собралось въ большой залѣ Плудесканской гостинницы, гдѣ нѣсколько веселыхъ фотоживописцевъ развивали свои воззрѣнія на искусство, приправляя ихъ разными шуточками, Ла-Героньеръ, который все время сидѣлъ погрузившись въ чрезвычайно для него трудныя и мучительныя размышленія, внезапно ударилъ себя рукою по лбу и прошепталъ на ухо Жоржу:

— Эврика!.. Наконецъ-то я догадался, отчего докторъ Сюльфатенъ, несмотря на данныя ему положительныя инструкціи вызвать во что бы ни стало ссору между вами и вашей невѣстой, совсѣмъ не заботится о выполненіи возложенной на него обязанности… Онъ уже и теперь правая рука Филоксена Лорриса. Естественно, что, отстраняя васъ… или, лучше сказать, помогая вамъ отстраняться отъ занятій въ лабораторіи и отъ крупныхъ промышленныхъ предпріятій… Очевидно, вы до нихъ не охотникъ!.. онъ… не помню хорошенько, что именно хотѣлъ я сказать… ахъ, да! Онъ надѣется… или правильнѣе разсчитываетъ остаться единственнымъ возможнымъ преемникомъ Филоксена Лорриса… Какая плутовская, но вмѣстѣ съ тѣмъ чертовски ловкая комбинація!.. Ну-съ, поняли вы, наконецъ, въ чемъ дѣло?… Вотъ и мотанте себѣ на усъ!

Послѣ этого мозгового усилія Ла-Героньеръ пришелъ въ состояніе полнѣйшаго изнеможепія, а вмѣстѣ съ тѣмъ, отъ жестокой головной боли, едва могъ держаться на ногахъ. Гретли пришлось напоить его ромашкой и уложить въ постель.


VII

Приказъ явиться на службу. — Мобилизація воздушныхъ, подводныхъ и сухопутныхъ силъ ХІІ-го армейскаго корпуса. — Восьмой полкъ химической артиллеріи отличается при оборонѣ Шателье. — Разрывные и удушающие снаряды. — Завѣса изъ дыма.


Филоксенъ Лоррисъ, вполнѣ полагаясь на измѣнника Сюльфатена, всецѣло погрузился въ научные свои труды. Втеченіе первыхъ десяти дней послѣ отъѣзда обрученныхъ онъ даже ни разу о нихъ не вспомнилъ. Наконецъ, когда въ промежуткѣ двухъ чрезвычайно интересныхъ и поучительныхъ научныхъ изслѣдованій, у него пробудилось воспоминаніе о женихѣ и невѣстѣ, онъ внезапно припомнилъ себѣ также полученное за нѣсколько дней передъ тѣмъ письмо.

Филоксенъ до такой степени отвыкъ отъ столь несовременнаго способа корреспонденціи, что письмо это было заброшено въ уголъ, гдѣ его съ трудомъ лишь удалось отыскать. Пробѣжавъ письмо, Филоксенъ Лоррисъ узналъ, что Жоржъ по собственному усмотрѣнію измѣнилъ назначенный ему маршрутъ, хотя и утѣшалъ родителя обѣщаніемъ осмотрѣть на обратномъ пути искусственные Овернскіе вулканы. Разгнѣвавшись на сына, который предпочелъ безцѣльно тратить время на безполезныя прогулки по некультурному уголку Бретани, великій ученый тотчасъ-же потребовалъ отъ Сюльфатена обстоятельныхъ объясненій. Отвѣтная фонограмма не заставила себя долго ждать. Инженеръ-медикъ лицемѣрно сваливалъ всю вину на Жоржа, упрямо отвергавшаго будто-бы всѣ его совѣты и предостережепія.

Обождавъ еще нѣсколько дней, Филоксенъ послалъ своему старшему секретарю лаконическую фонограмму:

— «Въ какомъ положеніи ссора? Она что-то не подвигается достаточно быстро впередъ».

Сюльфатенъ отвѣтилъ присылкою клише съ цѣлой послѣобѣденной бесѣдой между Жоржемъ и Эстеллой. Бесѣда эта была записана маленькимъ фонографомъ, ловко слрятаннымъ подъ листвою бесѣдки, гдѣ молодые люди провели весь вечеръ вдвоемъ.

Фонографическое клише наглядно выяснило Филоксену Лоррису, что до ожидаемаго разрыва было очень далеко и что самая надежда на этотъ разрывъ представлялась гадательной.

— Атавистическое вліяніе этого проклятаго предка постоянно пробивается наружу! — сказалъ самъ себѣ великій ученый. — Что-же теперь предпринять? Сюльфатенъ, очевидно, не въ состояніи справиться съ возложенной на него задачей, а потому я долженъ самъ взяться за дѣло и слегка потревожить ихъ идиллію!..

Въ качествѣ человѣка занятого, Филоксенъ Лоррисъ имѣлъ привычку не откладывать своихъ рѣшеній въ долгій ящикъ. Онъ дѣйствовадъ быстро и энергически, и Жоржъ не замедлилъ въ этомъ убѣдиться.

Однажды утромъ, подготовляя прогулку, на которую все общество разсчитывало отправиться въ рыбачьей лодкѣ послѣ завтрака, чтобы развлечься рыбною ловлей между прибрежными утесами, молодой человѣкъ получилъ съ нарочнымъ изъ Керлоша маленькій пакетъ и большой чемоданъ. Въ пакетѣ заключались фонограммы: одна со штемпелемъ Филоксена Лорриса, a другая за печатью военнаго министерства.

Клише, немедленно помѣщенныя въ фонографъ, оказались слѣдующаго содержанія:

Первая фонограмма заявляла слегка саркастическимъ тономъ:

«Химическая артиллерія твоего корпуса мобилизована для маневровъ. Посылаю полученный на твое имя приказъ явиться въ полкъ… Сердечно сожалѣю, что твоя очаровательная обручальная поѣздка такъ неожиданно разстраивается».

Вторая фонограмма имѣла строго оффиціальный характеръ:



Военное министерство.

XII АРМЕЙСКІЙ КОРПУСЪ. — РЕЗЕРВЪ.

ПРОЛНАЯ МОБИЛИЗАЦІЯ И ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЕ МАНЕВРЫ ВЪ 1956 ГОДУ.

Химическая артиллерія и наступательныя медицинскія войска съ удушающими снарядами, команды при насосахъ съ ядовитыми газами и при воздушныхъ торпедо — созываются съ 12 пo 19 сеіо августа.


ПРИЗЫВНЫЙ ЛИСТЪ


Капитану 17 батареи 8 полка химической артиллеріи Жоржу Лоррису предписывается прибытъ 12 августа къ пяти часамъ утра въ Шатоленъ въ химическое военное депо и принять тамъ началъство надъ своей батареей.


— Этого еще только недоставало! — съ неудовольствіемъ воскликнулъ Жоржъ. — Что-бы могъ значить этотъ приказъ, когда вѣдь предполагалось устроить пробную мобилизацію лишь въ будущемъ году?.. Понимаю! Инженеръ-генералъ химической артиллеріи Филоксенъ Лоррисъ, безъ сомнѣнія, ускорилъ мобилизацію, чтобы разстроить обручальную поѣздку злополучнаго капитана Жоржа Лорриса… Держу пари, что въ этомъ чемоданѣ уложенъ мой мундиръ… Ну, такъ и есть!..

— Какое несчастье, — замѣтила Эстелла. — Наша поѣздка такъ неожиданно заканчивается!

— Вовсе нѣтъ, — возразилъ Сюльфатенъ. — Маневры назначены вѣдь въ Шатоленѣ, т. е. по сосѣдству отсюда, — въ двухъ шагахъ отъ національнаго парка. Никто не мѣшаетъ и намъ съ вами на нихъ присутствовать… Мы искали себѣ развлеченія, и благодѣтельное начальство намъ его доставило. Мы будемъ имѣть теперь удовольствіе любоваться блестящимъ капитаномъ Лоррисомъ въ полномъ боевомъ снаряженіи во главѣ его батареи…

— Жаль только, что маневры нашей химической артиллеріи не представляютъ собою ничего любопытнаго. — замѣтилъ Жоржъ.

— Ничего, мы ими всетаки полюбуемся! — сказала Эстелла.

— Если только это не опасно, — промолвила осторожная Гретли.

— Въ ващемъ присутствіи, милая Эстелла, я терпѣливо перенесу мою невзгоду и постараюсь отличиться со своей батареей въ какомъ-нибудь фиктивномъ сраженіи, — со смѣхомъ объяснилъ совершенно развеселившійся уже Жоржъ.

Было рѣшено, что онъ выѣдетъ въ тотъ же день въ десять часовъ вечера въ Керлошъ, откуда труба электро-пневматическаго сообщенія доставитъ его въ Шатолепъ.

Очаровательная Эстелла и Гретли, въ сопровожденіи Сюльфатена и Ла-Героньера, чрезвычайно утомленнаго затратой мозговой энергіи на разгадываніе замысловъ инженеръ-медика, должны были пріѣхать въ Шатоленъ на другой день утромъ.

Нынѣшнія арміи являются въ высшей степени сложными организмами, всѣ колеса и пружины которыхъ должны дѣйствовать съ абсолютною точностью и правильностью. Чтобъ машина работала какъ слѣдуетъ, составные ея элементы и добавочные ихъ аксессуары должны съ необычайной аккуратностью сцѣпляться другъ съ другомъ, безъ всякихъ толчковъ и вреднаго тренія.



Увы, это необходимо теперь болѣе чѣмъ когда-либо! Добродушные мечтатели минувшихъ вѣковъ воображали себѣ, что прогрессъ, въ тріумфальномъ своемъ шествіи по аренѣ нашихъ цивилизацій, улучшитъ какъ людей, такъ и учрежденія и водворитъ разъ навсегда вѣчный миръ. Въ дѣйствительности, однако, оказалось, что прогрессъ, приводя народы въ болѣе тѣсное соприкосновеніе, вызвалъ вслѣдствіе этого самаго лишь болѣе запутанныя столкновевія интересовъ, соотвѣтственно увеличенію числа поводовъ и случаевъ къ войнѣ.

Нынѣшніе нравы и обычаи, — обусловливающіе своей совокупностью нынѣшній образъмыслей, въ такой-же степени отличаются отъ образа мыслей прошлаго столѣтія, въ какой нынѣшнее политическое положеніе отличается отъ тогдашняго. Извѣстно, что въ девятнадцатомъ вѣкѣ ничтожная Европа распоряжалась всѣмъ земнымъ шаромъ, опираясь на могущество, которое доставляли ей научныя знанія. Правда, что они находились тогда еще въ зачаточномъ состояніи, но зато она владѣла, если можно такъ выразиться, ихъ монополіей. Политическимъ дѣятелямъ приходилось по этому принимать въ разсчетъ одну только Европу. Теперь наука разлилась почти равномѣрно по всей земной поверхности. Одинъ и тотъ же научный уровень установился приблизительно для всѣхъ народовъ, не исключая древнихъ азіатскихъ націй, которыхъ клеймили когда-то столь незаслуженнымъ презрѣніемъ, и миніатюрныхъ новорожденныхъ народцевъ, выросншхъ на отдаленныхъ островкахъ океапа изъ нѣсколькихъ дюжинъ переселенцевъ, или же ссыльныхъ и каторжниковъ. Теперь необходимо принимать во вниманіе весь земной шаръ, такъ какъ всѣ обладаютъ одинаковыми взрывчатыми снарядами и прочими усовершенствованными приспособленіями и средствами для нападенія и обороны.

Что бы сказали теперь мечтатели о всеобщемъ международномъ братствѣ? О, кроткіе утописты, наивные и простосердечные историки, проклинавшіе насилія прежнихъ временъ: завоевательныя войны, предпринимавшіяся честолюбивыми государями для округленія своихъ владѣній частичками чужихъ областей, и войны, вызывавшіяся національнымъ тщеславіемъ безъ всякихъ корыстныхъ цѣлей, единственно лишь ради выясненія вопроса о главенствѣ той или другой расы! Какъ-бы отнеслись вы къ послѣдовавшей у насъ перемѣнѣ взглядовъ и убѣжденій!



О, кроткіе мечтатели и поэты! Никто теперь не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на такіе пустяки, изъ-за которыхъ велись еще въ средневѣковомъ хаосѣ девятнадцатаго столѣтія ничтожныя войны между государями, спорившими за обладаніе какимъ-нибудь герцогствомъ, или между національностями, стремившимися къ объединенію. Почти въ такой-же степени кажутся теперь смѣшными и болѣе крупныя войны, предпринимавшіяся тогда для установленія или сохраненія такъ называемаго международнаго политическаго равновѣсія!

Все это признается теперь чистѣйшимъ вздоромъ. Эти распри и кровопролитныя войны, которыя вы проклинали съ такимъ благороднымъ негодованіемъ, считаются теперь всѣ, почти въ одинаковой степени, проявленіями туманнаго идеализма, господствовавшаго тогда надъ умами. Самые страстные воители всегда толковали о какомъ-то правъ. Обѣ стороны при тогдашнихъ войнахъ думали, или-же притворялись, что думаютъ, будто сражаются за справедливость, свободу, или даже за братство между народами! Тенерь у насъ безраздѣльно господствуетъ реализмъ. Мы воюемъ нисколько не рѣже и даже напротивъ того чаще чѣмъ въ былыя времена, но войны у насъ ведутся не ради какихъ-либо мечтательныхъ идей, или бредней, а всегда для пріобрѣтенія серьезныхъ ощутительныхъ выгодъ въ смыслѣ важныхъ матеріальныхъ интересовъ.

Если, напримѣръ, промышленность какого-нибудь народа страдаетъ вслѣдствіе того, что какая-нибудь сосѣдняя, или-же отдаленная нація, благодаря природѣ пли искусству, можетъ производить тѣ-же товары дешевле, — немедленно возгорается война, которая путемъ разрушенія промышленныхъ центровъ у побѣжденныхъ, или-же заключеніемъ договора, продиктованнаго разрывными и удушающими торпедо, разрѣшаетъ вопросъ о томъ, кому именно хозяйничать на рынкѣ.

Если, напримѣръ, наша торговля нуждается въ сбытѣ для произведеній промышленности, Беллона въ грозномъ своемъ всеоружіи немедленно-же берется отыскать желаемый сбытъ. Вынужденные ею торговые трактаты оказываются безъ сомнѣнія недолговѣчными, но во всякомъ случаѣ они успѣваютъ обогатить цѣлое поколѣніе. Притомъ-же, если договоръ съ однимъ государствомъ окажется несостоятельнымъ, то можно навязать подобное-же коммерческое соглашеніе какому-нибудь другому слабосильному государству, не съумѣвшему оградить себя достаточно могущественными союзами.

Во время торжества науки и устройства грандіозной промышленной эксплоатаціи земныхъ материковъ, нѣкоторыя государства, нерасполагавшія достаточными средствами для первоначальнаго обзаведенія, вошли въ крупные долги. Государства эти очень мило подсмѣивались сперва надъ раззорившимися своими кредиторами, но смѣхъ этотъ оказался во многихъ случаяхъ преждевременнымъ. Долговыя обязательства существуютъ и перешли въ твердыя руки могущественныхъ націй, обладающихъ достаточной вооруженной силой для того, чтобъ обезпечить себѣ уплату должныхъ процентовъ со всѣми причитающимися неустойками. Иногда, впрочемъ, устраиваются еще ловче: объявляютъ задолжавшее государство несостоятельнымъ, захватываютъ себѣ всѣ поступающіе въ его казну доходы и фактически обращаютъ все его населеніе въ рабство.

Такимъ образомъ идутъ теперь дѣла всюду, какъ въ престарѣлой Европѣ, территоріальныя границы которой подвергаются довольно частымъ измѣненіямъ, такъ и въ Америкѣ, раздѣлившейся на нѣсколько клочьевъ, незаконно именующихъ себя государствами, и въ болѣе компактной Азіи, которую все надежнѣе прибираетъ къ рукамъ стойкая, жадная и плодовитая китайская раса.

При такихъ обстоятельствахъ наша архинаучная цивилизація окружаетъ каждое государство массой опасностей въ скрытомъ состояніи и старинная поговорка: «Если хочешь мира, готовься къ войнѣ», оказывается теперь справедливой болѣе чѣмъ когда-либо. Для обезпеченія внѣшняго мира, необходимо держать армію во всегдашней боевой готовности и тщательно охранять свои предѣлы съ сухого пути, съ моря и со стороны атмосферы. Для того, чтобы военная машина пребывала во всегдашней готовности ежечасно и ежеминутно проявить всю свою энергію по первому востребованію, или точнѣе сказать, по сигналу, поданному нажатіемъ электрической кнопки въ кабинетѣ военнаго министра, необходима тщательнѣйшая детальная отдѣлка всего военнаго механизма и содержаніе всѣхъ его частей въ полнѣйшей исправности.

Этого удалось достигнуть, — разумѣется, цѣною громадныхъ усилій.

Все предусмотрѣно, соображено и улажено. Нынѣшняя наша военная организація является такимъ образцовымъ произведеніемъ механики, которое сдѣлало-бы честь совмѣстному генію Вокансона, Наполеона I и Эдиссона.

12-го августа, ровно въ 5 часовъ утра по оффиціальнымъ электрическимъ часамъ, когда Шатоленскіе обыватели едва только еще пробуждались отъ сна, сотня резервныхъ офицеровъ въ различныхъ чинахъ прибыла по трубамъ электропневматическаго сообщенія и на воздушныхъ корабляхъ различныхъ наименованій. Съ первымъ ударомъ часоваго колокола офицеры уже явились въ депо химической артиллеріи, гдѣ ихъ встрѣтилъ командиръ восьмого полка.



Жоржъ былъ въ изящномъ простомъ капитанскомъ своемъ мундирѣ: темнокоричневомъ казакинѣ, обшитомъ чернымъ шнуркомъ, черныхъ брюкахъ, сапогахъ и каскѣ съ раздвижнымъ забраломъ, закрывавшимся при производствѣ химическихъ операцій съ ядовитыми веществами. Резервуаръ кислорода съ эластичною трубкой, револьверъ, дѣйствующій сжатымъ воздухомъ, и сабля — дополняли боевое его снаряженіе.

Саблю удерживаютъ въ нашихъ войскахъ лишь по традиціи въ качествѣ послѣдняго остатка средневѣкового вооруженія. На поляхъ современныхъ сраженій давно уже не употребляютъ въ дѣло этого громоздкаго оружія, которое оказывается сравнительно мало дѣйствительнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ неудобнымъ, вслѣдствіе предъявляемыхъ имъ значительныхъ требованій по части физической силы и ловкости.

Современная Беллона располагаетъ приспособленіями гораздо лучшими, чѣмъ эти мечи, пригодные развѣ лишь для разрѣзанія жаркого въ мирное время на какой-нибудь стоянкѣ. Уже разнообразныя наши взрывчатыя средства, списокъ которыхъ достигаетъ изрядной длины, не въ примѣръ дѣйствительнѣе

варварскихъ способовъ взаимнаго истребленія, практиковавшихся полтора вѣка тому назадъ. За послѣднее время однако и эти взрывчатыя средства начинаютъ выходить изъ моды. Дело въ томъ, что мы обладаемъ теперь цѣлымъ рядомъ удушливыхъ и парализующнхъ газовъ, которые очень удобно выбрасывать по трубкамъ на близкія разстоянія, или-же посылать съ помощью электрическихъ пушекъ верстъ за тридцать или за сорокъ въ непріятельскіе ряды въ маленькихъ бомбахъ, состоящихъ изъ тонкой стеклянной оболочки. Сверхъ того, у насъ имѣется особая міазматическая артиллерія боеваго медицинскаго корпуса. Организація ея еще не закончена, но ея грозные кессоны съ міазмами и гранаты, снаряженныя болѣзнетворными микробами, начинаютъ уже постепенно оцѣниваться по достоинству.



Да, мы оставили далеко за собой древніе рыцарскіе мечи и сѣкиры, крошившіе враговъ, какъ капусту. Современное вооруженіе значительно превосходитъ всѣ рѣжущіе и колющіе инструменты, которыми втеченіе столькихъ вѣковъ работали по преимуществу на поляхъ сраженій. Правда, встрѣчаются и теперь пессимисты, которые, скептически относясь къ прогрессу, сожалѣютъ объ этихъ варварскихъ приспособленіяхъ и утверждаютъ, будто чудеса науки, примѣненной къ военному дѣлу, убили истинное мужество и уничтожили геройскіе порывы, побуждавшіе храбрыхъ устремляться на врага въ горячій и честный рукопашный бой. Если вѣрить этимъ пессимистамъ, пришлось-бы допустить, что воинская доблесть, сданная теперь за безпомощностью и безцѣльностью въ архивъ, замѣнилась пассивнымъ фатализмомъ, дозволяющимъ человѣву стоять словно бездушная цѣль подъ непріятельскими выстрѣлами…

He стоитъ, впрочемъ, распространяться по поводу такихъ очевидно нелѣпыхъ соображеній и сожалѣній!.. Да здравствуетъ прогрессъ!..



Въ пять часовъ съ четвертью восьмой полкъ химической артиллеріи былъ уже укомплектованъ своими резервистами, прибывшими съ особымъ поѣздомъ изъ Бретани по большой трубѣ электропневматическаго сообщенія, развѣтвляющейся въ Морлэ. Ихъ немедленно снабдили форменной одеждой и снарядами, а также семидневнымъ запасомъ концентрированной говядины въ видѣ пилюль. Въ пять часовъ сорокъ восемь минутъ, по сигналу, поданному свисткомъ, всѣ двадцать батарей восьмого полка, сверкая въ лучахъ восходящаго солнца, выстроились на учебномъ полѣ передъ депо.

Три минуты спустя прибыли со своими насосами команды боеваго медицинскаго корпуса, соединенныя въ четыре сводныя роты. Почти одновременно съ ними явились въ воздухѣ, на высотѣ двухсотъ метровъ надъ полемъ, вылетѣвшія изъ депо воздушныя торпедо. Генералъ, командовавшій маневрами, прибывшій ровно въ шесть часовъ во главѣ блестящаго своего штаба, быстро промчался вдоль фронта войскъ.

Затѣмъ онъ собралъ всѣхъ командировъ отдѣльныхъ частей, чтобъ сообщить имъ программу маневровъ и отдать соотвѣтственныя приказанія.

Предполагалось, что непріятель, роль котораго приняла на себя первая дивизія корпуса, выступившая еще наканунѣ въ походъ, овладѣлъ Брестомъ, введя незамѣтнымъ образомъ въ тамошній портъ множество такъ называемыхъ «губе», грозныхъ и трудно улавливаемыхъ подводныхъ миноносокъ, изобрѣтенныхъ въ концѣ прошлаго столѣтія и превратившихъ морскую войну въ рядъ самыхъ дерзновенныхъ неожиданностей. Эти подводныя миноноски взорвали всѣ укрѣпленія, которыя могли противодѣйствовать высадкѣ непріятельскихъ силъ.

Направляясь отъ Бреста къ Ренну, непріятель угрожалъ правымъ своимъ крыломъ шатоленской позиціи, которую старалась обойти воздушная его эскадра.

При такихъ обстоятельствахъ слѣдовало принять самыя энергическія мѣры для обороны Шатолена. Вмѣстѣ съ тѣмъ надо было попытаться отрѣзать легкія воздушныя эскадры и летучія торпедо вражескаго авангарда, насытить атмосферу нѣкоторыхъ мѣстностей ядовитыми газами, вытѣснить во что бы ни стало непріятеля изъ занятыхъ имъ городовъ, селеній, деревень и другихъ позицій и, наконецъ, отбросить его къ берегу, или-же въ мѣстности, гдѣ воздухъ, благодаря стараніямъ боеваго медицинскаго корпуса, долженъ считаться неспособнымъ къ поддержанію жизни.



Въ четверть седьмого эти оборонительныя дѣйствія начались по всей линіи.

На мобилизацію потребовался всего часъ съ четвертью. Результатъ этотъ оказывался самъ по себѣ весьма удовлетворительнымъ, такъ какъ въ предшествовавшемъ опытѣ ее удалось закончить лишь въ часъ восемнадцать минутъ.



Офицеры воздушной эскадры, давъ полный ходъ винтовымъ своимъ самолетамъ, быстро вернулись на свои мѣста. Вмѣстѣ съ тѣмъ цѣлая туча быстроходныхъ, — такъ называемыхъ летучихъ — торпедъ устремилась впередъ, разсыпавшись по небу словно вѣеромъ, и вскорѣ исчезла въ туманной дали. За торпедами двигались большіе воздушные корабли, выстроившись въ одну громадную линію, интервалы которой все болѣе расширялись для того, чтобъ дозволить охватъ возможно большей части горизонта. Эти линейные корабли шли сравнительно медленнымъ ходомъ, оставаясь на готовѣ устремиться по первому сигналу туда, гдѣ будетъ замѣчена непріятельская передовая эскадра.



Тѣмъ временемъ сухопутныя силы тоже двинулись впередъ. Особый поѣздъ электропневматическаго сообщенія доставилъ нѣсколько батальоновъ картечницъ до тридцатой версты от ъ Шатолена, гдѣ предполагалось, что пневматическая труба уже разрушена непріятельскими развѣдчиками.

Непріятель былъ вскорѣ розысканъ. Передовые его посты на летучихъ торпедо и двухколесныхъ велосипедахъ оказались вынужденными податься назадъ. Главныя вражескія силы очевидно сосредоточивались на позиціи въ шестнадцати верстахъ за линіей своихъ аванпостовъ. Самодвижущіяся электрическія бомбарды, прибывшія по сухопутнымъ дорогамъ въ сорокъ пять минутъ одиннадцатаго утромъ, начали аттаку, отразивъ непріятельскія бомбарды и принудивъ ихъ къ отступленію.



Весь день прошелъ въ маневрахъ, въ которыхъ обѣ стороны выказали одинаковое искусство. Непріятель успѣлъ прикрыться нѣсколькими рядами подрывныхъ фугасовъ, которые въ настоящей войнѣ причинили-бы аттакующему громадныя потери. Приходилось наступать съ чрезвычайной осторожностью, разыскивая фугасы и обходя встрѣчныя препятствія. Картечныя роты, разсыпавшіяся по отдѣленіямъ, постепенно подавались, однако, впередъ, пользуясь всѣми мѣстными закрытіями и перенося на рукахъ резервуары со снарядами. Офицеры и унтеръ-офицеры шли въ первыхъ рядахъ, тщательно изслѣдуя даль усовершенствованными лорнетами-телескопами и вычисляя разстоянія съ помощью имѣвшихся при себѣ карманныхъ таблицъ. Какъ только картечное отдѣленіе оказывалось въ разстояніи вѣрнаго выстрѣла, т. е. въ четырехъ верстахъ отъ видимаго непріятеля, каждый солдатъ привинчивалъ къ скорострѣльному своему ружью гибкую трубку отъ резервуара со снарядами и немедленно открывалъ огонь.



Химическая артиллерія, державшаяся въ десяти верстахъ позади передовой цѣпи, обстрѣливала непріятельскія позиціи, слѣдуя указаніямъ развѣдчиковъ на винтовыхъ самолетахъ. Само собой разумѣется, что при наводкѣ орудій приходилось соображаться съ подробною картой, такъ какъ цѣль, находившаяся всегда по меньшей мѣрѣ въ двѣнадцати или пятнадцати верстахъ, неизбѣжно оставалась невидимой. Въ случаѣ настоящей войны артиллерія эта осыпала-бы указанные ей развѣдчиками пункты страшными разрывными снарядами, или же гранатами съ ядовитыми газами.



Воздушная эсвадра вскорѣ исчезла изъ виду и не показывалась въ теченіе цѣлаго дня. Къ вечеру оборонительный отрядъ одержалъ мѣстами верхъ надъ аттакующимъ. При этомъ однако обнаружилось, что непріятелю удалось замаскировать обходное движеніе на правомъ крылѣ. Такимъ образомъ, собственно говоря, въ первый день маневровъ преимущество оказалось на сторонѣ аттакующаго.

Главнокомандующій оборонительнаго отряда оставилъ въ Шатоленѣ резервъ изъ пяти батарей восьмого полка и цѣлый батальонъ боеваго медицинскаго корпуса. Какъ мы увидимъ, эта благоразумная мѣра предосторожности оказалась далеко не безполезной. Батарея Жоржа Лорриса принадлежала къ резервному отряду, прикрывавшему городъ, а потому молодой человѣкъ имѣлъ возможность принять сравнительно приличнымъ образомъ свою невѣсту и пріятелей, удостоившихъ его посѣщеніемъ и помѣстить ихъ въ порядочной гостинницѣ, живописно расположенной на холмѣ, откуда открывался видъ на все теченіе рѣки. Онъ угостилъ Эстеллу въ лагерѣ химической артиллеріи настоящимъ военнымъ завтракомъ, такъ какъ гостямъ приходилось сидѣть на ящикахъ съ торпедами, бомбами и всевозможными взрывчатыми веществами.



Послѣ полудня, убѣдившись, что, провѣривъ матеріальную часть въ своей батареѣ, будетъ располагать еще нѣкоторымъ количествомъ свободнаго времени, Жоржъ Лоррисъ вытребовалъ небольшой воздушный самолетъ и отправился на немъ съ своими пріятелями осматривать ходъ сраженія. За невозможностью выдвинуться на передовую линію, гдѣ угрожала опасность попасть въ руки непріятеля, не удалось, однако, почти ничего увидѣть. На всемъ протяженіи громадной открытой мѣстности можно было замѣтить лишь кое-гдѣ отдѣльныя группы безконечно-малыхъ человѣчковъ, двигавшіяся вдоль заборовъ. Тамъ и сямъ вздымались иногда облака дыма, тотчасъ же расходившіяся въ воздухѣ.



Никто не подозрѣвалъ возможности нападенія на Шатоленъ, а потому Жоржъ отправился обѣдать въ гостинницу, гдѣ помѣстилъ своихъ пріятелей, провелъ съ ними очень весело весь вечеръ и затѣмъ лишь вернулся къ себѣ въ казармы. Ему не суждено было, однако, провести эту ночь спокойно. Между тремя и четырьмя часами утра, городъ, почивавшій мирнымъ сномъ, былъ внезапно пробужденъ грохотомъ пушечныхъ выстрѣловъ. Непріятель, которому удалось совершить обходное движеніе, сдѣлалъ попытку захватить Шатоленъ нечаяннымъ нападеніемъ. Къ счастію, передовые отряды обороняющагося успѣли остановить непріятельское наступленіе верстахъ въ восьми отъ города. Благодаря этому, можно было подготовиться къ упорной защитѣ.



На глазахъ у остановившихся въ гостинницѣ путешественниковъ, проснувшихся при первыхъ же выстрѣлахъ, — на глазахъ у Эстеллы, любовавшейся своимъ женихомъ, когда онъ мчался впереди своей батареи и у бѣдняжки Гретли, убѣжденной, что передъ ней разыгрывается настоящая война, артиллеристы-химики съ опущенными забралами шлемовъ, сообщавшихся гибкими трубками съ переносными резервуарами кислорода, устанавливали свои батареи на пригоркѣ, прикрытомъ маленькою рощицей. He прошло и двадцати минутъ, какъ всѣ орудія были уже на мѣстахъ. Химическіе приборы со всѣми трубками и трубочками находились въ полной исправности. Жоржъ поднялся на винтовомъ самолетѣ, чтобы произвести рекогносцировку и, благодаря его указаніямъ, тщательно нанесеннымъ на карту, орудія были безотлагательно наведены для обстрѣливанія направленій, по которымъ наступали вражескія силы.

Боевыя воздушныя суда, находившіяся въ резервѣ, быстро выдвинулись впередъ, торпедчики мгновенно прикрыли угрожаемые пункты нѣсколькими рядами разрывныхъ минъ, а химическая артиллерія открыла огонь. Положеніе дѣлъ оказывалось сперва сравнительно благопріятнымъ для обороняющагося. Наступавшія войска, встрѣчая всюду на своемъ пути препятствія, подавались впередъ лишь очень медленно. Однако-же, къ семи часамъ утра, пользуясь прикрытіемъ, которое доставляла небольшая лощина, непріятель быстро продвинулся разомъ на нѣсколько верстъ, причемъ ему удалось отхватить и взять въ плѣнъ нѣкоторые передовые посты обороняющагося.

Чтобъ выиграть время, пока подоспѣютъ подкрѣпленія, Жоржъ, распоряжавшійся, какъ старшій въ чинѣ, всей обороной, прикрылъ передовую линію своей позиціи дымовыми кессонами. Эти кессоны, разрываясь на пятидесятисаженной вышинѣ, извергали густыя облака чернаго вонючаго дыма, который, вслучаѣ настоящей войны, былъ-бы замѣненъ подобными-же по внѣшнему виду, но безусловно ядовитыми, удушливыми газами. Шатоленъ, гдѣ воздухъ остался совершенно чистымъ, тотчасъ же окружила со всѣхъ сторонъ непроницаемая завѣса тумана, который дѣлаетъ его невидимымъ смущенному и сбитому съ толку непріятелю.

Тѣмъ временемъ батареи химической артиллеріи обстрѣливаютъ аттакующаго учащеннымъ огнемъ. Торпедчики подъ прикрытіемъ дыма пробираются въ непріятельскіе ряды и наконецъ батальонъ медиковъ съ собственной своей батареей вступаетъ въ дѣло и тотчасъ-же переходитъ въ наступленіе. Выдвинувшись впередъ, онъ обстрѣливаетъ намѣченные заранѣе пункты зловонными, но, впрочемъ, совершепно безвредными кессонами, вызывающими только непріятный кашель, тогда какъ въ настоящемъ бою кессоны эти распрострапили-бы въ деревняхъ, занятыхъ непріятельскими войсками, убійственнѣйшіе болѣзнетворные міазмы.



Городъ Шатоленъ спасенъ. Пока непріятельскія войска бродили наугадъ въ туманѣ, наталкиваясь съ каждымъ шагомъ на разрывныя мины, или-же обходятъ мѣстности, якобы зараженныя міазмами и считающіяся недоступными, на выручку къ обороняющимся прибыли подкрѣпленія.

Мы не имѣемъ въ виду слѣдить шагъ за шагомъ за этими интересными маневрами. Упомянемъ только, что Жоржъ Лоррисъ, которому пришла счастливая мысль окружить весь Шатоленъ завѣсою дыма, удостоился на другой день самыхъ горячихъ поздравленій со стороны главнокомандующаго. Баттарея Лорриса выдерживала втеченіи цѣлыхъ сутокъ почти всю тяжесть сраженія. Многимъ артиллеристамъ — химикамъ, неуспѣвшимъ возобновить свои запасы кислорода, нездоровилось вслѣдствіе того, что они надышались вредныхъ газовъ. Поэтому было рѣшено оставить баттарею на все остальное время маневровъ въ резервѣ. Такимъ образомъ Жоржъ имѣлъ возможность посвящать своей невѣстѣ гораздо болѣе времени, чѣмъ можно было ожидать первоначально.

Воздушная эскадра настигла надъ Ренномъ непріятельскій воздушный флотъ и, одержавъ надъ нимъ полную побѣду, вернулась съ захваченными въ плѣнъ кораблями на помощь сухопутнымъ войскамъ оборовительнаго отряда. Благодаря остроумнымъ комбинаціямъ главнокомандующаго, отрядъ этотъ вскорѣ вернулъ всѣ позиціи, сперва было завоеванныя аттакующимъ, положеніе котораго стало на третій день маневровъ довольно критическимъ. Необходимо замѣтить, что во все продолженіе маневровъ разыгрывались примѣрныя сраженія, въ промежуткахъ между которыми читались чрезвычайно интересныя и поучительныя лекціи или самимъ главнокомандующимъ, или кѣмъ-либо изъ инженеровъ его штаба. Иногда въ самый разгаръ боя, когда возникало какое нибудь обстоятельство, представлявшееся особенно поучительнымъ, обѣ арміи останавливались по условленному сигналу неподвижно на своихъ позиціяхъ. Офицеры обѣихъ сторонъ съѣзжались къ главнокомандующему, выслушивали его объясненія, излагали свои мнѣнія и проекты, а затѣмъ, по другому сигналу, снова возгорался ожесточенный бой по всей линіи.

Непріятельскій отрядъ, не смотря на всѣ свои усилія, былъ вскорѣ отброшенъ въ гористую мѣстность и прижатъ къ морю. Часть воздушной его эскадры, какъ уже упомянуто, была взята въ плѣнъ. Уцѣлѣвшіе воздушные корабли аттакующаго пытались ночью перенести отрядъ сухопутныхъ войскъ на болѣе благопріятную позицію, но воздушныя суда обороняющагося бдительно слѣдили зa ними и, освѣщая весь горизонтъ снопами электрическаго свѣта, заставили непріятеля отказаться отъ этой попытки.



Наступилъ наконецъ рѣшительный часъ. Проработавъ цѣлую ночь надъ установкою батарей, химическая артиллерія и боевые медики осыпали на зарѣ шестого дня всю занятую врагами мѣстность дымовыми кессонами и міазматическими бомбами. Непріятель отстрѣливался настолько дѣятельно, насколько это было вообще возможно, но разбрасывая свои кессоны эксцентрически въ различныя точки громадной окружности, разумѣется, не могъ произвести ими желаемаго смертоноснаго дѣйствія. Вскорѣ выяснилось, что въ настоящемъ бою аттакующій, окутанный удушающими газами и мгновенно дѣйствующими ядовитыми парами, которыми обстрѣливали его боевые медики, — былъ-бы не въ силахъ устоять (въ буквальномъ смыслѣ этого слова) на позиціи. Оба отряда — аттакующій и обороняющійся — собрались вечеромъ на седьмой день въ Шатоленѣ. Главнокомандующій сдѣлалъ имъ тамъ смотръ, объѣхалъ ихъ ряды, залитые яркимъ электрическимъ освѣщеніемъ, похвалилъ за молодецкія дѣйствія на маневрахъ и за отличную выправку. Нижніе чины и офицеры резерва были тотчасъ-же затѣмъ распущены по домамъ и отправились во свояси.

Остались только офицеры, которымъ надлежало держать экзаменъ на слѣдующій чинъ, или защищать диссертацію на званіе доктора военныхъ наукъ. Корпусный командиръ обошелся съ Жоржемъ Лоррисомъ чрезвычайно любезно.

— Капитанъ, — сказалъ онъ, — вы обнаружили при защитѣ Шатолена такую блестящую воинскую сообразительность, что я съ удовольствіемъ представилъ бы васъ къ производству въ маіоры, но вамъ необходимо-прежде пріобрѣсти докторскій дипломъ. Поэтому, если только занатія въ лабораторіи вашего папаши вамъ это дозволятъ, подзубрите хорошенько, что слѣдуетъ, и весной — милости просимъ къ намъ на экзаменъ. У васъ будутъ тогда всѣ шансы успѣха…

— Благодарю васъ, генералъ, но я уже и теперь подготовляюсь серьезнѣйшимъ образомъ.

— Къ чему же именно?

— Къ женитьбѣ, ваше превосходительство! Я долженъ поэтому отложить на нѣкоторое время честолюбивые замыслы… Позвольте представить вамъ, генералъ, мою невѣсту…

Отдохнувъ съ денекъ въ Шатоленѣ, обрученные согласились вернуться въ Парижъ по настоянію Сюльфатена, который, нимало не интересуясь сраженіемъ, проводилъ все время маневровъ за телефоноскопомъ гостинницы, находившимся безпрерывно въ сообщеніи то съ Мольеровскимъ дворцомъ, то съ домомъ Сильвіи въ улицѣ Діаны Пуатье. Своего паціента онъ какъ будто сдалъ на руки Гретли.


Загрузка...