Двадцать пять рассказов Веталы

ИНДИЙСКАЯ НАРОДНАЯ КНИГА «ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ РАССКАЗОВ ВЕТАЛЫ»

«Океан из потоков сказаний» — так называется один из древнейших памятников индийской повествовательной литературы, но это название с успехом можно применить ко всей литературе народов Индии. Еще в средние века Индия была для народов Европы не только сказочной страной, но и страной сказок. Хорошо известно, что одним из результатов взаимного влияния культур различных народов в этот период было проникновение многих индийских сюжетов в литературы других народов.

Начало повествовательной литературы народов Индии теряется в глубокой древности, и если до сравнительно недавнего времени его относили ко второму тысячелетию до нашей эры, то после новейших археологических раскопок есть основания считать, что уже в третьем тысячелетии до н. э. в Индии, у народов, создавших культуру долины Инда, существовала значительно развитая повествовательная литература. Предположение эго основывается на том факте, что при раскопках были найдены печатки с сюжетными рисунками.

Дошедшие до нас древнейшие памятники повествовательной литературы относятся к концу второго — началу первого тысячелетия до н. э. Сказания и легенды, содержащиеся в священных книгах древних индийцев — ведах, многочисленные сказки, включенные в буддийский канон, величественные эпические поэмы народов древней Индии «Махабхарата» и «Рамаяна», разнообразнейшие произведения народного гения, собранные в «Брихат-Катха» («Великий сказ»), надолго стали неисчерпаемой сокровищницей сюжетов и средств художественной выразительности для поэтов и писателей позднейших периодов.

Первые века нашей эры дали многочисленные повествовательные произведения как на санскрите — литературном языке древней Индии, так и на народных языках — так называемых пракритах. От этого времени сохранились замечательные памятники, донесшие до нас лучшие образцы рассказов и сказок индийцев. Народные книги «Панчатантра» (Пятикнижие), «Хитопадеша» (Добрый совет), «Веталапанчашншати» (Двадцать пять рассказов Веталы), «Синасанадватриншати» (Тридцать два рассказа царского трона), «Бхаратакадватриншати» (Тридцать две истории про монахов) и многие другие представляют собой и злую сатиру на жадных монахов и трусливых царей, и глубокое раздумье о путях к счастливой жизни, и насмешку над алчным купцом, и восхищение храбростью и мужеством народных героев. Значение народных книг в истории развития литературы и становления важнейших литературных жанров неизмеримо велико. Это неоднократно отмечали классики марксизма-ленинизма. Ф. Энгельс, в частности, посвятил народным книгам свою статью «Немецкие народные книги», в которой говорит: «Разве не является большой похвалой для книги то, что она — народная книга?..»[1]

Отдельными памятниками древнеиндийского фольклора занимались много и плодотворно, но до сих пор, к сожалению, нет обобщающей работы об индийских народных книгах, которой они бесспорно заслуживают. Хорошо известна та роль, которую сыграли в развитии литературы народные книги Европы — из таких книг, как сказания о Фаусте и Уленшпигеле, выросли замечательные произведения мировой литературы «Фауст» Гете и «Тиль Уленшпигель» Шарля де Костера.

Несколько по-иному сложилась судьба индийских народных книг, но им принадлежит не менее почетное место в истории не только индийских литератур, но и литератур народов Европы и Азии. Хорошо известно триумфальное шествие веселой и мудрой «Панчатантры» в европейских и ближневосточных литературах, закончившееся отголосками в гетевском «Рейнеке-Лисе». «Двадцать пять рассказов Веталы» получили широкое распространение в странах юго-восточной Азии, в Монголии и Тибете. Известен также их персидский вариант. Трудно говорить о причинах того, что «Двадцать пять рассказов Веталы» не стали популярными на Западе, но вероятнее всего одной из них является известная специфичность этой книги, делавшая ее интересной и значительной прежде всего для народов древнего и средневекового Востока.

Дошедшие до нас варианты «Двадцати пяти рассказов Веталы» распределяются по времени на протяжении двух тысяч лет — начиная с того варианта, который вошел в «Великий сказ» поэта Гуна-адхъи,[2] и кончая вариантами на новоиндийских языках, опубликованными в XIX веке нашей эры. Таким образом, это произведение литературы народов Индии живет уже две тысячи лет и по настоящий момент не утратило своего интереса для индийцев. Да и не только для них, поскольку переводы различных вариантов «Двадцати пяти рассказов Веталы» публикуются довольно часто и на европейских языках.

В чем же жизненность этого произведения? Чем оно дорого народу? Почему оно, хотя и претерпело значительные изменения, прожило такой долгий срок?

Прежде всего потому, что оно в яркой занимательной форме отражало жизнь, близкую и понятную народу, потому, что в этом произведении сказались и народная мудрость, и тонкий юмор, и большие мечты народа о светлом и счастливом будущем. И наконец потому, что в «Двадцати пяти рассказах Веталы» нашли свое отражение все те вопросы, которые волновали не только народы Индии, но и народы других, близлежащих к ней стран.

«Двадцать пять рассказов Веталы», как мы уже сказали выше, очевидно, входили в состав «Великого сказа» Гуна-адхьи. История «Великого сказа» и его создателя весьма интересна. Само произведение не сохранилось, зато до нас дошла любопытная легенда, которая при всей своей фантастичности содержит и немалую долю истины. Рассказана она поэтом Сомадевой в начале «Океана из потоков сказаний» и является своего рода предисловием к основной части поэмы.

Когда-то в давние времена поэт Гуна-адхья собрал сказания, легенды и сказки своего народа и написал на своем родном языке пайшачи поэму «Великий сказ». Но боги разгневались на него, так как он этим осквернил поэзию, ведь сочинять поэмы можно было лишь на санскрите, священном языке индусов, созданном для богов и брахманов (жрецов). В наказание за такое святотатство Гуна-адхья был обращен в пчелу. Летая по бескрайним полям и горам Индии и собирая все новые и новые сказания, он долетел до цветущей долины Кашмира и здесь, увидев спящего поэта Сомадеву, прожужжал ему в ухо всю свою поэму. А тот, проснувшись, написал «Океан из потоков сказаний».

У нас, к сожалению, нет никаких достоверных сведений о поэте Гуна-адхья и его судьбе, но то, что сообщает о нем легенда, дает основания предположить некоторые реальные факты, легшие в ее основу. Факт существования поэта Гуна-адхья и написания им на языке пайшачи поэмы «Великий сказ» подтверждается позднейшими источниками и сомнению, как нам представляется, не подлежит. Далее, история относительно гнева богов, вызванного тем, что Гуна-адхья обратился к одному из народных языков — пайшачи вместо санскрита, тоже достоверна, кроме, разумеется, самих богов. Ситуация крайне правдоподобна, если мы вспомним, например, что великий индийский поэт Тулси Дас, сам брахман, был осужден брахманами же за обращение к народному языку, как средству поэтического выражения. Таким образом, фантастическая по форме легенда содержит в себе весьма реальную, жизненную основу и подтверждает народное происхождение «Великого сказа», а следовательно, и «Двадцати пяти рассказов Веталы», входящих в состав всех известных ныне вариантов «Великого сказа».

«Великий сказ» был написан стихами, и «Двадцать пять рассказов Веталы» также, очевидно, были написаны стихами. Но один из древнейших вариантов этой книги написан и прозой и стихами[3] так же, как и другая народная книга древней Индии «Панчатантра». Перевод, предлагаемый ныне читателю, сделан с санскритского оригинала варианта Джамбхаладатты, изданного в 1873 году известным бенгальским ученым Дживанандой Бидьясагарой.

0 самом Джамбхаладатте, который жил не позднее XVI в., нам в сущности известно не более, чем о Гуна-адхья, и самое большее, что можно сказать о нем, это охарактеризовать его работу. Считают, что Джамбхаладатта использовал для своего варианта, написанного прозой, какой-то из стихотворных вариантов и скорее всего то, которое содержится в «Океане из потоков сказаний». Но если мы сопоставим весь сборник в целом или отдельные его части, то увидим, что Джамбхаладатта внес много нового в трактовку сюжетов и в основную историю книги.[4]

Коротко содержание «Двадцати пяти рассказов Веталы» сводится к следующему:

Ко двору раджи Викрамакешарина, или Викрамадитьи является странствующий аскет и каждый день на заре передает привратнику для раджи плод, внутри которого содержатся драгоценные жемчужины. Однажды раджа обнаруживает в плодах жемчужины, призывает к себе аскета, спрашивает его, зачем он приносит эти подарки, и когда тот просит раджу оказать ему в благодарность за эти плоды помощь в колдовстве и принести с кладбища труп с вселившимся в него Веталой — духом, раджа соглашается. В назначенный аскетом срок раджа отправляется на кладбище, снимает указанный ему труп с дерева и отправляется в путь. По пути дух всячески старается нарушить молчание Викрамадитьи и рассказывает ему сказки различного содержания. Но он не досказывает их до конца или, досказывая, не дает решения конфликта, на котором построена сказка, и обращается к радже с соответствующим вопросом. Викрамадитья, соблюдая свой царский долг вершителя правосудия и стража справедливости, вынужден отвечать. Но как только раджа заговорит, Ветала тотчас же спрыгивает с плеча Викрамадитьи и повисает на дереве. Раджа, стремясь выполнить данное слово, вынужден возвращаться за трупом.

Наконец, поведав историю о загадочном родстве (см. стр. 138) и поставив Викрамадитью в затруднительное положение, Ветала, который прежде был представителем одной из самых низших и презираемых каст, рассказывает ему о намерении аскета убить раджу и, подчинив себе волшебные силы, завладеть его царством. Ветала наставляет раджу, как избавиться от аскета, и, следуя его советам, Викрамадитья убивает аскета, подчиняет себе волшебные силы и благополучно продолжает свое царствование.

Двадцать четыре раза задает Ветала вопросы радже, рассказов же в книге двадцать девять, считая рассказ-обрамление и историю масленщика. Вопросы-загадки, которые Ветала задает радже, связывают всё повествование в композиционно единое произведение. В этом, между прочим, одно из наиболее существенных отличий «Двадцати пяти рассказов Веталы» от таких книг, как «Панчатантра» и «Хитопадеша», где вставные рассказы без особого труда могут быть отделены от рассказа-обрамления, ибо решение конфликта дается в них самих.

В варианте Джамбхаладатты чувствуется определенный, самостоятельный авторский замысел. Раджа Викрамадитья, мудрый и справедливый, герой многочисленных сказаний и легенд фольклора народов Индии, является центральным героем народных книг: «Двадцать пять рассказов Веталы», «Тридцать два рассказа царского трона» и других произведений. Историки неоднократно предпринимали попытки установить, кто из правителей Индии послужил прототипом этого излюбленного образа индийского фольклора. Думается, что попытки эти тщетны, ибо скорее всего в образе Викрамадитьи отразились вековечные народные чаяния о справедливом царе. Историческая ограниченность и религиозная форма общественного сознания, его неразвитость обусловливали стремление простых людей найти спасение в лице справедливого царя, в истинной вере или в милости богов. До Джамбхаладатты никто из авторов, обращавшихся к «Двадцати пяти рассказам Веталы», не давал мотивировки — почему Ветала открывает Викрамадитье замысел аскета, причем мотивировки, носящей социальную окраску, как, впрочем, и весь данный вариант «Двадцати пяти рассказов Веталы».

Викрамадитье противопоставляются правители из вставных рассказов — трусливые, сластолюбивые корыстолюбцы, готовые ради своего спасения обречь народ на истребление, как, например, в двадцать втором рассказе. Не жалует автор и брахманов, спекулировавших на невежестве, суевериях и предрассудках людей. Он зло бичует их ханжество и лицемерие. Антибрахманская направленность характерна для этого варианта больше, чем для какого-либо иного. Внешне кажется, что Викрамадитья у Джамбхаладатты строго отстаивает кастовую систему во всей ее полноте, но в рассказах конкурируют между собой не только брахманы и кшатрии, представители жреческой и воинской касты, но им приходится сталкиваться на равной основе с людьми низших каст — не только вайшьями, то есть торговцами и ремесленниками, но и с шудрами, представителями самых низких и отверженных каст. И хотя Викрамадитья выносит свое решение как раджа, обязанный поддерживать религиозные и кастовые нормы, в пользу брахманов или кшатриев, люди из низших каст выглядят по своим моральным и умственным достоинствам вполне равными, а иногда и оказываются выше и брахманов и кшатриев. Что касается аскетов и жрецов, то они лишены каких-либо положительных качеств и могут вызывать только отвращение. Таким образом, сатирическая заостренность книги против высших каст и прежде всего против брахманов несомненна.

В варианте Джамбхаладатты есть тенденция возвысить человеческие чувства, поставить в зависимость от них судьбы героев. Так, например, в двадцатом рассказе, где героиня в каждом перерождении находит своего возлюбленного до той поры, пока она ему верна. Как только случилось ей изменить ему, хотя бы и ненамеренно, она утрачивает эту возможность и становится гетерой.

В уже упоминавшемся двадцать втором рассказе царь Аримаулимани не может защитить ни себя, ни свое царство, потому что он вероломен, труслив и себялюбив. Только мужественный и храбрый царевич Махабала смог спасти народ от истребления. И это не единственный пример. Хотя цари и наделены звучными именами: Прачандасена — «обладающий разъяренным войском», Ньяяпала — «защитник справедливости», Яшаскету — «тот, чье богатство — слава» и тому подобное, — но имена находятся зачастую в резком противоречии с их делами, и таким образом книга приобретает смысл политической сатиры.

Предшествующие варианты «Двадцати пяти рассказов Веталы» носили более или менее ярко выраженное влияние религии — например, вариант Шивадасы имеет определенную шиваитскую направленность. Джамбхаладатта не отдает предпочтения какой-либо конкретной религии и вообще довольно скептичен в отношении ее существа. Более того, сказание о царе Джимутавахане, носящее в других вариантах сильный отпечаток буддийского мировоззрения, излагается Джамбхаладаттой с известной долей юмора, из чего явствует, что сам он относится к подобным ситуациям недоверчиво — никого не спасти такими мерами, и тот, кто подобно царю Джимутавахане, якобы бескорыстно приносит себя в жертву, на самом деле преследует цель достичь личного спасения. Мифический орел Гаруда выглядит гораздо положительнее и добродетельнее, так как он добровольно отказывается от того, что природой предназначено.

Вариант Джамбхаладатты написан на санскрите, но не тем вычурным языком, который предписывался литературным каноном, а живым, носящим на себе следы влияния современных Джамбхаладатте языков. Это влияние сказалось в известном приближении застывших грамматических форм санскрита к формам живых языков, в определенной простоте синтаксических конструкций.

Глубокое осмысление в народном сознании жизненных процессов находит свое вещественное проявление в различных произведениях народной литературы, и хорошо известно, что народ не только дает оценку разным явлениям быта, но и поднимается до больших обобщений, до, быть может, в значительной степени интуитивного, но объективно верного понимания значения больших исторических событий или отдельных личностей. В. И. Ленин считал, что на материале фольклора можно было бы написать прекрасное исследование о чаяниях и ожиданиях народных. «Двадцать пять рассказов Веталы» в варианте Джамбхаладатты представляют в этом плане немалый интерес.

«Двадцать пять рассказов Веталы» — одна из тех книг, которые уже в глубокой древности служили благородным целям культурного общения народов. Причем сама история того, как заимствовалось и какие изменения в другой национальной литературе претерпевало то или иное произведение, ярко свидетельствует о творческом характере взаимного обмена культурными ценностями. «Двадцать пять рассказов Веталы» дошли до Монголии. Монгольский народ воспринял эту книгу, но придал ей оригинальную форму, облек близкие ему, но возникшие у другого народа сюжеты в национальные, хорошо понятные ему одежды. «Волшебный мертвец»[5] монголов и «Двадцать пять рассказов Веталы» похожи друг на друга, как братья, но у каждого из них свой особый характер, на котором сказались условия жизни, быта, эпохи, природы.

Не меньший интерес эта книга представляет и в плане историко-литературном. Если дать себе труд всесторонне проследить, как на протяжении двух тысячелетий изменялось идейное содержание книги, изменялась художественная форма, как одни приемы художественной выразительности сменялись другими, то это принесет немалую пользу не только для понимания развития литературы народов Индии, но и для уяснения некоторых процессов, общих для всех литератур, в частности таких вопросов, как формирование прозы, возникновение романа как жанра и т. п. Изучение вопроса о распространении «Двадцати пяти рассказов Веталы» среди других народов за пределами Индии может способствовать уяснению вопросов, касающихся и собственно истории и истории идеологии.

«Двадцать пять рассказов Веталы» — один из замечательнейших памятников прозаической литературы народов Индии, свидетельствующий о творческом даре народных масс, подлинных творцов не только материальной, но и всей духовной культуры человечества.

И. Серебряков