Я давно заметил, что человек, начинающий вопрос словами «правда ли», почти всегда предвкушает согласие и бывает разочарован ответом противоположного свойства. Так была разочарована однажды французская журналистка. Она спросила меня: «Правда ли, вы пишете всегда только о том, что случилось с вами лично?» – и занесла ручку над блокнотом, чтобы записать мой утвердительный ответ. И была неприятно удивлена, услышав ответ: «Нет, неправда».
На самом деле я всегда считал, что по-настоящему художественным может считаться только литературное произведение, основанное на вымысле. Где воображенные автором герои действуют в придуманных им обстоятельствах. Это, может быть, странно, но ни один из реально существовавших людей, каким бы ярким он ни был в жизни, будучи описан в литературе, не может сравниться с вымышленными персонажами вроде, например, Дон Кихота, мадам Бовари, Швейка, Обломова, Плюшкина или Коробочки. Свои собственные честолюбивые планы и надежды в литературе я всегда связывал с сюжетами, основанными только на вымысле с вымышленными образами, и вполне вероятно, что вообще никогда не склонился бы ни к какой документалистике, живи я в другое время, в другом обществе, при другом политическом строе. Но с самого начала моей литературной карьеры государство в лице своих разного калибра функционеров стало вмешиваться в мою жизнь, мешало работать, прерывало исполнение замыслов, предъявляло мне бессмысленные и совершенно неисполнимые требования и временами делало мою работу и жизнь невозможной. В конце концов, защищаясь от всех этих интервентов в мою душу, я как бы сказал им мысленно: ну хорошо, вы не даете мне описывать вымышленных героев в вымышленной реальности, давайте я буду описывать вас, и такими, какие вы есть. Может быть, если вас списывать с натуры, тоже получится что-нибудь интересное. Так родились сначала «Иванькиада», потом «Дело № 34840», содержащие рассказы о важных эпизодах моей жизни, лишь мельком упомянутых в моей книге «Автопортрет. Роман моей жизни». Я не включил эти тексты в книгу целиком, боясь слишком утяжелить ее в прямом и переносном смысле, но и комкать отчеты об этих фактах моей биографии не хотелось. Поэтому я решил поместить их в отдельную книгу, которую в целом можно рассматривать как дополнение к моим мемуарам. О третьем тексте данного сборника, «Портрет на фоне мифа», одна критикесса ехидно заметила, что это не столько портрет Александра Солженицына, сколько автопортрет сочинителя, то есть меня. Согласен с поправкой на одну букву. Это портрет не только Солженицына, но и мой. Неполный, но описывающий тоже существенные моменты моей жизни, связанные с явлением нашей истории, которое представлял собой Солженицын.