Две истории

Гений

Однажды морозной ночью посреди улицы стоял гений Венцель в тонком–тонком, трижды тонком платье и просил милостыню у прохожих. Господа и дамы думали, бог мой, он же гений, он может себе это позволить. Гении схватывают насморк не так быстро, как простые смертные. Венцель провел ночь в портале королевского дворца и, как видите, не замерз. Гении не так легко замерзают, будь оно даже вдвое холодней. Поутру он явился к молодой и прекрасной королевской дочери в том, что на нем еще задержалось. Вид у него был жалкий, но слуги расходились в стороны и бормотали: гений, ребята, гений, и доложили о Венцеле госпоже и, забавы ради, позволили ему к ней войти. Венцель не поклонился принцессе, это, видите ли, гению не пристало. Принцесса, тем не менее, полностью отдавая себе отчет в величии собственного духа, низко поклонилась гению, то бишь молодому Венцелю, и протянула ему белоснежную руку для лакомого поцелуя, после чего спросила: чего же он хочет? «Есть», — ответил грубиян, но его слова нашли отклик, тут же по знаку благосклонной госпожи внесли великолепный завтрак с портвейном, на серебряных блюдах и в хрустальных графинах, и все это на золотом подносе. Гений ухмыльнулся, когда все это увидел; видите, даже гении умеют ухмыляться. Королева была необычайно приветлива, ела с Венцелем, хотя на нем, в соответствии с его гениальным статусом, не было даже приличного галстука, осведомилась о его творениях и пила за его здоровье: и все это со свойственной ей невинной сладкой грацией. Гений впервые за свою ужасно нескладную жизнь был совершенно счастлив, потому как, знаете ли, и гении тоже могут иногда испытывать тонкое и, в общем–то, очень человеческое, чувство счастья. В застольной беседе Венцель среди прочего объявил, что завтра или послезавтра он намерен перевернуть мир. Королевская дочь, которая, понятным образом, сильно этого испугалась, с боязливым и милым визгом, как вспугнутый соловей, поспешила из комнаты, предоставив гения его гениальности, и все рассказала своему отцу, принцу–регенту страны. Тот, в свою очередь, конечно же, предложил Венцелю как можно скорее и проворнее удалиться, что и было исполнено. И вот наш гений снова в переулке, и ему нечего есть, что, кстати, все ему охотно прощают, ведь он такой раздраженный гений; и не знает, куда ж ему горемыке податься. В этом состоянии ему на помощь приходит мгновенная гениальная мысль (все гениальные мысли крайне проворны). Он вызывает снегопад, причем настолько сильный и долгий, что в скором времени весь мир оказывается погребен под снегом. Он, гений, лежит на замерзшей снежной корке, сверху, и чувствует, и наслаждается этим неплохим, в сущности, чувством, что под ним погребен мир. Он говорит себе, что это мир удручающих воспоминаний. Он говорит себе это достаточно долго, пока наконец не замечает, что вновь изголодался как по хорошей земной пище (такой, например, как в отеле «Континенталь»), так и по дурному обращению с ним людей. Солнце в вышине не доставляет ему никакого удовольствия, и сидеть вот так в одиночестве под солнцем — ба! — да он совсем замерз. Короче говоря, он позволяет горам снега снова исчезнуть. В мире благодаря ему кое–что переменилось и не изменилось почти ничего: появилась свежеумытая порода людей, которая преклоняется перед всякого рода сверхчеловеческим. Некоторое время это нравится Венцелю, потом и это перестает его устраивать. Он жалуется, и вздохи, исходящие из самого его нутра, встречают всеобщее признание. Ему хотят помочь, его пытаются убедить, что он–то и есть так называемый гений человечества, или оного гения представитель и персонификация. Но ничто не помогает, потому как именно гению никоим образом помочь нельзя.