Царь домов и дом царя Пашков дом и Кремлевский дворец

ЦИТАДЕЛЬ

Кремль и кроме – Старое Ваганьково – Автоном Иванов

ОПРИЧНИНА

Опричный двор – Живи один – Раздел земли – Определение интеллигенции

ВЛАДЕНИЕ И ОВЛАДЕНИЕ

О княжестве и царстве – Новый Рюрик – Начало западничества – Новый Калита – Преображенец прав? – Эксцентрика – Замок Кремль

МОСКВА – РИМ

Капитолий, Палатин и Форум – Республика

МОСКВА – КОНСТАНТИНОПОЛЬ

Галата – Попятная Энеида – Жертва царевича

МОСКВА – ИЕРУСАЛИМ

Арбат и Арбатец – Дворец Ирода – Место Давидово – Вселенское и местное

ЖЕСТЫ И ЛИЦА

Королевский жест – Химера Гоголь – Александр и Николай – Федор Кузьмич

НОВЫЙ КИТОВРАС

Баженов и Казаков – Метафизическая атрибуция – Царь беглый и царь белый


Дом Пашкова. Гравюра Ф. Дюрфельда по рисунку Д. Антинга. После 1787

Часть I Цитадель

Кремль и кроме

Он царь домов. Иван Великий от жилого фонда. Дом Ивана – царя, царевича ли, дурака.

Но почему-то не в Кремле. Или он сам себе кремль. Возможно, в слове «кремль» таится слово «кроме». Вот корнесловная причина быть чему-либо кроме Кремля. Есть Кремль – и что-то кроме, как этот дом. Впрочем, он кроме всех домов.

В своем классическом эссе о нем Михаил Алленов пишет так: «Частный дом или замок… вознесен и красуется «главою непокорной» на противостоящем Кремлю холме…» «Но в контексте возникшей градоформирующей мизансцены превознесенной оказалась идея – идея отдельного, не зависимого от государственных и общественных институтов, самоценного «я». Того «я», которое есть основа основ европейского индивидуализма, нашедшего гениальное выражение в формуле «государство – это я»».

Старое Ваганьково

Однако нужно вспомнить предысторию Пашкова дома: историю двора и самого холма – Ваганьковского.

Предполагают, что сначала здесь была вторая крепость пра-Москвы, поднявшаяся, парно с боровицкой крепостью, над москворецким бродом, фокусом дорог и торгом. (Вага – вес, тяжесть; ваганец – место сбора пошлины, «ваганного» налога за взвешивание товара.) Когда же Боровицкий холм стал городом, Кремлем, – ваганьковское укрепление стало предместным. Предполагают, это был Арбат в первоначальном смысле слова.


Ваганьковский царский двор на Сигизмундовом плане Москвы. 1610–1611


При первом летописном обнаружении Ваганькова, под 1445 годом, на месте цитадели видим загородный двор Софьи Витовтовны, вдовствующей великой княгини, матери Василия II. Отпущенный казанцами из плена, «приде князь великий на Москву месяца ноября в 17 день и ста на дворе матере своея за городом на Ваганкове». За городом, поскольку Кремль в отсутствие Василия горел и государевы палаты стали непригодны для житья. Двоение дворца, его исход из города и дополнительность арбатского холма опознаются уже в этой, ранней мизансцене. А если бы в Кремле еще сидел Шемяка – узурпатор, враг Василия, бежавший раньше, – опознавалась бы и оппозиция холмов.


Дом Автонома Иванова на гравюре П. Пикарта «Вид с Каменным мостом из Замоскворечья». 1700-е


Итак, укрепленный двор, крепость кроме Кремля, стоял на Ваганькове издавна. И с самого начала обладал способностью вращаться. Вращательность есть коренное свойство предместного холма и всякой городской и подгородной цитадели: быть подле или против города. Смочь защитить его – и повернуться против, если он захвачен неприятелем.

Автоном Иванов

Один из младших внуков Софьи Витовтовны, Юрий, князь Дмитровский, оставил двор («чем мя благословила баба моя») своему старшему брату Ивану III. Двор оставался царским до конца XVI – первых лет XVII века, когда он вместе с окружающим посадом вошел в черту Москвы.

В Новое время статус участка падает. Но не эстетический статус: дьяк Автоном Иванов, владевший местом при Петре, поставил здесь голландский бюргерский барочный с гребешками дом. Уже не царского, но исключительного вида. Вот где начало на Ваганькове царствия частного лица, тем паче Иванова по фамилии, тем паче Автонома («самозаконника») по имени!

Но этот дом не удержался – лишь удержал заряд и статус места, чтобы передать Пашкову дому.

Часть II Опричнина

Опричный двор

Ландшафтно холм Арбата противостоял Кремлю всегда, а политически – по временам. Ярче всего во времена опричнины.

«Опричь» синоним слова «кроме», откуда и «кромешник» – опричник. Слово «опричнина», существовавшее до Грозного, при нем лишилось точного, нейтрального значения и получило пыточное.

Исторически краткая опричнина выбрала Арбат по силе его вечной географической опричности. Опричнина есть разворот предместного холма и цитадели против города.

Указом об опричнине в ее состав вошла южная половина Занеглименья, от улицы Никитской до Москвы-реки, или Арбат в самом широком очерке. Арбатом при Иване называлась и теперешняя улица Воздвиженка, главнейшая для этой доли города.

Опричный двор стоял в переднем крае доли, на месте дома Пашкова. Но не Петра Егоровича, а его сродника Александра Ильича. Дом этого Пашкова более известен как «Новый» университет на Моховой. Пашковы спорили домами за первенство на этой улице и на холме Арбата. Александр Ильич построил на другом плече холма скупое отражение дворца Петра Егоровича. Дом, недаром вписанный в ученый миф о повсеместном гении Баженова: высокий, трехэтажный, с бельведером, с колоннадами на все четыре стороны. Впоследствии племянник унаследует и дядин дом.

Историки Москвы предполагают, что лучшее изображение Ваганьковского царского двора, на Сигизмундовом плане Москвы 1610 года, заимствует черты двора Опричного: гербовые ворота, башня, каменные стены, как и описывал немец-опричник Штаден. Ваганьковские царские хоромы на рисунке развернуты на Кремль, увенчанные в центре мощной шатровой башней. Похожим образом мы описали бы и дом Петра Пашкова, заменяя башню бельведером.


Дом Александра Ильича Пашкова. Фасад и план. 1800-е. Альбомы Казакова


В устройстве Опричного двора по Штадену тоже опознается некая праформа знакомой композиции Пашкова дома: три мощные постройки под гербовыми орлами, развернутыми грудью к земщине – Кремлю, и переходы на столбах вокруг покоев и до стен.

Опричный двор был в некотором смысле последованием, проекцией Ваганьковского государева двора. Древняя крепость Арбат обороняла стрелку старых киево-смоленской и новгородской (Волоцкой) дорог, теперешних Волхонки и Знаменки. С веками торг, образовавшийся у этой стрелки, ушел на холм Кремля, образовав Красную площадь. Следя за переходом торга, загородные дороги пришли в движение, то замещая друг за другом ложа уже оформившихся улиц, то образуя новые. Так, новгородская дорога перешла на ложе улицы Никитской, смоленская – на ложе Воздвиженки-Арбата. Устья этих улиц и закрепил Опричный двор. Ушедший, в сущности, за торгом, он отнесся к Красной площади так, как Ваганьковский двор – к Боровицкой.

Это отношение модельно повторилось в нововременском архитектурном споре двух Пашковых, из которых Александр Ильич строился позже.

Ваганьково опричных лет предположительно упоминается в нашествие Девлет-Гирея, под 1571 годом, с именем острога «за Неглинною от Ваганьково». Татары взрывают его и поджигают посад, горящий, впрочем, не татарским поджогом, но гневом Божиим: Девлет-Гирей воспринимался наказанием царю Ивану за опричнину. Хронист немедля переводит взгляд с Ваганьковского на Опричный двор, означенный его дворцовой церковью Петра и Павла: «Загореся Петр Святы на Арбате, сорвало с него верх и выбросило в город в Кремль». В этом переводе взгляда сказывается кремлевский, земский адрес наблюдателя: Опричный и Ваганьковский дворы смотрелись из Кремля оплечьями Арбата, угловыми цитаделями опричного удела.

Вскоре после крымского набега опричнина была упразднена, ее название запрещено. Однако мало лет спустя, в 1575 году, Грозный венчал великим княжением (все же не царством) знаменитого Симеона Бекбулатовича, вновь оставил Кремль и съехал на насиженное место – бывший Опричный, ныне безымянный, двор. Теперь Иван назвался Иванцом Московским.

Иванец, смиренный паче гордости, – русская царская болезнь, правда, с различным выходом. Другой раз Иванец оборотился десятником Михайловым, не за Неглинной, но на Яузе, а после на Неве поставившим свою столицу.

Впрочем, и на Ваганьковском холме, в архитектуре бюргерских палат дьяка Иванова, запечатлелся беглый дух царя Петра. Одну седьмую Семихолмия дьяк отдал никоторому не Риму – Амстердаму, городу ниже моря, анти-холму.

Живи один

Память царского бегства, местная память Ваганьковского и Опричного дворов усвоили Пашкову дому его царственность, несоразмерную партикулярности строителя. Когда и если мы выносим за скобки эту память, царская стать дворца значит нам лишь царское достоинство ничтожного Пашкова или бывшего к его услугам гения архитектуры, словом, частного лица. Но взятый в археологическом, «нулевом» цикле, дом Пашкова говорит, наоборот, о человеческом достоинстве – или о недостоинстве – царя. О человеческом в царе, который то юродствует, то скоморошествует, то уходит на удел, то мореплавает и плотничает, то снимается, как дачник, на домашнее кино.

Формула «Государство – это я», предложенная Михаилом Алленовым в обоснование Пашкова дома, принадлежит монарху. Другое дело формула «Ты – царь. Живи один», принадлежащая поэту: формула царственной частности.

Раздел земли

Опричный царь оставил царский холм Кремля аристократии и ее властному собранию, уйдя на занеглименский посад.

Посадские, однако, из Арбата выселялись, кроме тех, которых поверстали в опричнину; поверстанные из других частей Москвы переходили в Арбат. Царь, писал Иван Тимофеев, «…подвигся толик, яко возненавиде гради земли своея вся и во гневе своем разделением раздвоения един люди раздели и яко двоеверны сотвори, овы усвояя, овы же отметашася, яко чюжи отрину».

Земщина тоже была неполнотой – частью земли, лежащей за пределами опричной тени. Ущербный месяц тоже светит, но светлее полная луна. Земщина предпочтительней опричнины, поскольку предпочтительней страдать, чем причинять страдание; но лучше полнота земли и в ней гражданский мир.

Царь съехал на удел, в треть, жребий, как называлась доля каждого из членов княжеской семьи в Москве доцарского, удельного периода. Опричнина и есть удел, исторгнутый из территории московского посада и остальной страны в пользу царя как князя и как частного лица.

Аристократическое дело фронды против царского холма делал теперь сам царь. И тем разоружал аристократию, оставленную царствовать.

Московский Иванец давал понять, что он лишь князь Москвы, Данилович, один из многих на одном из молодых побегов Рюрикова древа, и как такой равнялся, хоть и лицемерно, другим князьям. Князьям, собранным в Думу, под власть которой подпадали Кремль с Китаем-городом и остальная земщина, земля за вычетом опричного Иванова удела.

По этой логике, опричнина есть лучшая Москва, чем земщина, Москва по преимуществу. Земля князя Московского. Опричный двор и образный его наследник дом Пашкова суть замки особой, выделенной части земли против Кремля как средоточия всей полноты земли. Замки князя Москвы, оставившего царство.

Определение интеллигенции

Вот ведь какому представлению наследует былой и нынешний арбатский миф, бытующий в красноречивых очертаниях опричного удела и гласящий, что район Арбата – самая московская Москва. Межи Арбата и привычка фронды выдают родство интеллигенции с опричниной.

Интеллигенция есть ложный коллективный царь, ушедший из Кремля во фронду. Фрондирующий против трона, даже опустелого.

Часть III Владение и овладение

О княжестве и царстве

Первые века нашей истории сошлись на том, что княжеская власть садится на земле варягом, не всегда званным; овладевает, а не владеет ею. Для этой мысли князья по мере смерти родичей переходили с младших столов на старшие, с мечтой о Киеве. Переходящее владение столом предполагало, что князья вступают в договор с местными обществами. Договор земли и власти есть состояние добрачное, род обручения, притом готового расторгнуться. При вечном жениховстве княжеского дома русская земля была невестой, как и подобает юности. Великий Новгород пересидел в невестах, а теократический характер его республики делал безбрачие аскезой.

В градоустроении первому возрасту Руси ответила двучастная структура города с детинцем и посадом, раздельно обвалованными, а то и разделенными рвами, лидо разнесенными в пространстве.

Приговор Любечского съезда «держать свою отчину», то есть прекратить переходы, означал взросление. В XII столетии сложились местные династии, брачуясь с частями земли. Отсюда предание о Кучке, умерщвленном Долгоруким, где Кучка – словно бы сама земля, начало местное, а князь – пришелец. Когда Кучковна отдается в жены сыну Долгорукого Андрею, будущему Боголюбскому, это брачуются земля и княжеская власть. Эпоху местных браков земли и власти можно назвать владимирской – по имени Андреевой столицы. Убийство Боголюбского нелегендарными Кучковичами, братьями Кучковны, было не отказом от обручения, а расторжением брака.

Местные браки земли и власти венчались коронами кремлей, возникших на Руси не раньше этого второго возраста. Кремли – не княжеские замки в центре городов, ни замки подле города, но городá как таковые с княжьими дворами в них. Даже в растущем внешними кругами городе кремли становятся лишь внутренними городами, но не замками. Детинец или кремль Новгорода лишь условно называется Детинцем и кремлем, поскольку княжий двор остался вне его, как и во Пскове – вне так называемого Крома.

Третий русский возраст наступил, когда владетельный московский дом, один из местных, брачевался с полнотой земли. Такой союз есть царство и венчается короной главного Кремля. Поэтому Московский Кремль есть кремль по преимуществу, в пределе, в чистоте идеи.

Загрузка...