Две столицы

Глава 9

— Вставай Прошка! Вставай. Ирод проснулся уже — трясла Маруся крепко спящего дворового. Тот очумело сел на кровати и потряс головой.

— Давай, давай. Одевайся. Он скоро тебя позвать может.

Маруся протянула парню свеже отглаженный камзол, бриджи и чулки.

— Где тебя всю ночь носило? И Ирода також?

Прошка глотнул из горшочка воды с выдавленным в неё лимоном, заботливо поставленный у изголовья Марусей, и принялся одеваться.

— Я и ещё трое, под началом Христенека всю ночь караулили у палаццио принцессы Алины. Ждали сигнала ежели там внутри на графа нападет кто. Да не дождались. Черти его берегут, — сплюнул Прохор и принялся обувать ботинки. — Только что и устали всю ночь стоямши.

— А кто она такая эта принцесса? — Маруся принялась заправлять постель Прохора.

Тот хмыкнул, покосился на окно, дверь и вполголоса произнес.

— Я слышал как сам Орлов говорил Христенеку, что это дочка Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского, княжна Тараканова. И дескать, хочет она трон матери себе вернуть через помощь эскадры графа, что в Ливорно стоит.

Маруся всплеснула руками и громким шёпотом произнесла.

— А Петр Федорович как же? Она же и его получается трона лишить хочет.

Прошка почесал голову.

— Ну авось как то договорятся. Может он на ней женится — засмеялся лакей — Родство то далекое.

— А Катерина то как же? — удивилась Маруся. — Она же жена венчанная Петру Федоровичу?

— Тьфу ты! Дура! — Воскликнул Прохор. — Да он ежели поймает её то или казнит или в монастырь на вечное покаяние определит. Не бывать ей больше царицей. А ему то царевна нужна по всякому. А дочка Елизаветы самый лучший случай к тому.

Прохор в горячке даже забыл уже, что идею поженить царя и принцессу выдумал только что. Уж больно эта мысль ему показалась красивой и как солнечным теплом душу согрела. Он закончил одеваться и, напевая себе под нос с ужасным акцентом итальянскую песенку, поспешил к покоям графа.

Через два дня Прошка уже не был так весел и солнце его мыслей скрылось в грозовом облаке предчувствия беды. Он услышал распоряжения, которые Орлов отдавал своему адъютанту Христенеку по подготовке судов эскадры для похода в Питербурх. Но самое страшное, он услышал про ловушку, что готовится для царевны.

Слуга метался и не знал, что ему делать. Как упредупредить девушку? Поверит ли она ему? Орлов очень хитрая бестия. Голову принцессе и её ближним он уже задурил. Чего только пачка фальшивых писем о готовящемся заговоре против Екатерины стоит. Он сам, своей рукой одно из них писал под диктовку графа.

Поздно ночью в комнатке Прохор поделился с Марусей своей болью и страхом.

— Ой лышенько! — всплеснула руками Маруся. — Погубит Ирод дочку то царскую. Отвезет он её к немке проклятой и сгинет голубушка то в темнице, света белого не видя.

Прохор сжал кулаки и зарычал:

— Хватит. Не ной.

Он встал и заходил по маленькой комнатке. Четыре шага в одну сторону, четыре обратно. Потом остановился у образа в углу комнатки и перекрестился.

— Возьму грех на душу. Давно уж хотел порешить Ирода, да то во мне обида да гордыня говорила, а это грех смертный. Но нынче не для себя душу гублю, а для всего люда русского.

Он ещё раз перекрестился и повернулся к опешевшей Марусе.

— Готовься. Через час будем уходить. Собери вещи, но много не бери. Меня не жди. За каретным сараем вдоль стены лежит лесенка. Лезь по ней через забор и жди уже там. К калиткам соваться нам нельзя. Там сербы Христенека на страже стоят. Если суматоха в доме поднимется то уходи за околицу к той траттории куда мы уговаривались. Вот тебе все мои деньги.

Он протянул мешочек с монетами девушке. Маруся закивала и побежала собираться. А сам Прохор ещё раз помолившись у образа, задул свечку и положил иконку за пазуху. После чего он отправился на кухню и взял нож для колки льда. Длинное и тонкое стальное шило на простой круглой деревянной рукоятки очень понравилось Прохору и он уже не раз представлял как вгонит его в сердце ненавистного хозяина.

Спрятав оружие в рукаве, он пошел в сторону покоев графа. В холле первого этажа сидел у камина охранник и курил трубку, пуская дым в каминный зев. Он равнодушно скользнул взглядом по слуге и продолжил свое занятие.

Дверь в спальню графа была не заперта. Окна были раскрыты и ветерок колыхал тонкие кружевные занавески. Прохор выглянул в окно и окинул двор взглядом. Из этого окна вполне можно было выскочить на черепичную крышу пристройки, потом спрыгнуть во двор и бегом наискось к сараю. Но хотелось все сделать тихо.

Орлов лежал на кровати на спине раскинув руки и негромко храпел. Из за жары он разметался во сне и скинул подушку на пол. Прохор подошел к кровати, вытащил нож и примерился для удара. Ему показалось что движение руки будет неуверенным и неправильным. Тогда он обошел кровать и попробовал ещё раз. С этой стороны размаху ничего не мешало и рука двигалась куда удобнее.

Несколько раз медленно проведя рукой по дуге, кончавшейся недалеко от горла графа, он сделал глубокий вдох, размахнулся и со всей силы вогнал лезвие под подбородок спящего. Оружие вошло по самую рукоять. Тело выгнулось в конвульсии. Граф захрипел и забился на кровати. Прохор схватил подушку и навалился на его лицо, глуша любые звуки.

Тело графа билось с такой силой что почти столкнуло убийцу на пол. Но после нескольких ужасно долгих секунд Орлов перестал дергаться и затих.

Прохор встал с кровати и уставился на пятна крови на своих руках. Машинально он вытер их об подушку. А потом ещё раз посмотрел на свои пальцы. Они дрожали.

— Господи всеблагой и всевидящий! Помилуй мя грешного. Не для себя то сделал. Не из корысти и не из страха, а токмо из любви к детям Твоим от слуг нечистого страдающим.

Перекрестившись на иконы в спальне графа, Прохор встряхнулся и принялся деловито копаться в секретере бывшего хозяина. Он знал секреты этой мебели и вскоре его пояс был отягощен четырьмя фунтами золотых монет, а карманы были набиты драгоценностями из шкатулок графа. Уже было двинувшись к двери он остановился как вкопанный и вернулся к секретеру. На этот раз он стал перебирать бумаги и бегло читать их при ярком лунном свете льющимся в окно. Несколько украшенных двуглавыми орлами писем, из обширной корреспонденции графа, отправились за пазуху. После чего, Прохор тихо и спокойно покинул этот дом навсегда.

Спустя час, в предрассветной темноте, в ворота палаццо принцессы постучались парочка. Заспанный слуга открывший калитку в воротах долго не хотел не то что разбудить хозяйку, а просто пустить подозрительную парочку на порог. Но угроза шума и криков, а так же золотая монета поменяла его настроение и он ворча и охая, впустил незнакомцев. После чего послал свою жену разбудить княжну и передать ей срочный пакет.

Еще через полчаса девушка слушала перевод на немецкий текста писем, украденных из кабинета Орлова, выполненный своим верным спутником капитаном Михаилом Доманским. На фразе Екатерины: «Если то возможно, приманите её в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить за караулом сюда…» княжна разрыдалась и бросилась на кушетку. Её плечи тряслись, а руки сжимали ткань.

— А ведь я поверила ему! — стонала она. — Я чуть не отдалась в руки этого негодяя.

Успокоившись, она села на постель и, вытирая лицо платком, спросила:

— Где эти добрые люди что спасли меня?

— Внизу, со слугами — ответил литовец.

— Я хочу поговорить с ними.

Когда Прохора и Марью представили перед ясны очи принцессы, на ее лице почти невозможно было увидеть следов того, что она недавно плакала. Они ответили на все вопросы и рассказали кем являлись в доме Орлова и почему решились помочь ей. Когда принцесса задала вопрос как же Прохору удалось не разбудить графа, крадя бумаги. Тот повалился на колени и стукнувшись лбом о пол произнес.

— Прости матушка, не знал я об сих бумагах. Чтобы спасти тебя от беды, убил я графа. А письма нашел уже опосля. Милости у тебя прошу не выдай меня и Марусю мы тебе будем служить верой и правдой. Клянемся.

Девушка точно так же повалилась в ноги принцессы, а литовец все это переводил на родной для авантюристки немецкий язык. Княжна уставилась на распростершуюся ниц парочку расширяющимися глазами. Мысли метались в ее голове. Она то приходила в ужас от произошедшего, то в восторг от того что простой народ настолько верит в неё. Ведь это были фактически первые в её жизни русские простолюдины и они сразу же не колеблясь пошли на преступление ради неё. Это ли не знак её избранности и верности избранного пути.

Наконец она вышла из глубокой задумчивости и повелительно произнесла:

— Михаил, нам надо уехать из Италии. Этих людей мы возьмем с собой. Сделай так что бы их не опознали или спрячь их где нибудь.

Помолчав она добавила.

— И мне срочно нужно выучить русский язык.

Со своим привычным конвоем я объехал всю первую линию укреплений. Правый фланг был очень устойчив. Он опирался на древо-земляной форт, выглядевший в плане как звезда Давида. Далее тянулась линия насыпного бруствера, прикрывающего моих стрелков до середины груди. С определенными интервалами брустверы перемежались редутами, в которых и были сосредоточены пушки. Разумеется подходы к редутам были защищены рогатками и рвами.

Для быстрого отхода на запасную позицию, через овраги и речку Тарку было понастроено много широких мостиков.

Время тянулось как патока. Периодически прибывали вестовые от дозоров и сообщали о действиях противника. Как выяснилось, последние части десанта, высадились спустя четыре часа после авангарда. Настолько сильно растянулась масса войск. Впрочем, Крылов наоборот счел, что это очень организованная высадка. И уложить сплав десятитысячной армии в четырех часовой интервал это просто вершина логистического мастерства. Причем орловские за это время успели навести мост и переправить конницу с левого берега. Интересно, кто там у фаворита такой грамотный? Мне бы пригодился такой офицер.

Наконец после полудня на поле перед речкой Таркой начали выходить колонны полков. Кавалерии было мало. Только лейб-гвардия блестела своими кирасами, а легкой конницы видно не было совсем. Это могло означать только одно — Орлов таки отправил свою конницу в обход Павлово, уверовав в свой неминуемый успех. А на этом, обходном пути их уже поджидает все мои казаки и инородцы числом в четыре тысячи, да ещё полторы, драгуны Куропаткина с легкой артиллерией. Так что в исходе схватки я не сомневался.

Это был классический русский засадный полк. Прямо как на Куликовом поле. Эта мобильная часть моих сил должна была ударить по пехоте противника с тыла, в момент когда они увязли бы в штурме Павлово.

Внезапно мои размышления прервал рокочущий грохот крупнокалиберных орудий и поле перед нашими позициями заволокло дымом. По утвержденному плану первая часть боя была в ведении Чумакова, и он сам решал когда начать стрелять. Так что я сейчас, стоя на пригорке, был только зрителем. И дым сгоревшего пороха не мешал видеть как облачка разрывов «картечных гранат» накрыли походные колонны противника.

Да, в этом мире английский капитан Генри Шрэпнэл не станет отцом нового убийственного типа боеприпаса. Так что название пришлось выдумывать исходя из функционала.

По сути ничего особенного в шаровой шрапнели не было. И до Генри готовые поражающие элементы загружали в полость обычной пушечной гранаты, но только англичанин догадался эти пули внутри полости фиксировать. В ход шли смола, сера, канифоль и прочие вяжущие ингредиенты. Фиксация исключала хаотичное изменение центра тяжести снаряда и преждевременное срабатывание порохового заряда от сильного нагрева трущихся внутри гранаты пуль.

Обоз, приплывший из Казани, порадовал меня грузом в несколько тысяч готовых шрапнелей для пудовых и полу-пудовых единорогов. На пушки меньшего калибра я такой боеприпас не заказывал. И вот теперь, наблюдал как совсем не дешевые снаряды разрываются в воздухе над батальонными колоннами противника.

В подзорную трубу было хорошо видно как начали падать на землю пехотинцы, и как переполошились командиры подразделений. Понять их было можно. На дистанции в версту ожидали прилета ядра, но никак не заряд убойной картечи. А она все прилетала и прилетала четыре раза в минуту.

Наконец колонны начали перестраиваться в линии. Кроме тех, что двинули в обход Павлово, поперек линии оврагов и ручьев. Маневр этот был тоже понятен и предсказуем. Конфигурация рельефа диктовала и линию атаки, и позиции для обороны.

Пехота Орлова выстроилась для атаки и в разрывах линий развернулись пушки фаворита. Огонь моих единорогов тут же был перенесен на них, и завязалась дуэль. Четырех-шести фунтовая артиллерия противника были неэффективны против моих, укрытых брустверами единорогов. А вот стоящие в чистом поле расчеты вскоре стали терять людей от разрывов шрапнелей над позициями и от ядер, что время от времени попадали в станки пушек, разнося их в щепы.

Тем временем плотные ряды пехотинцев приблизились на дистанцию для первого залпа пулями Нейслера. Ряды моих солдат тут же скрылись в клубах сгоревшего пороха. Но и орловские тоже остановились и дали залп. Насколько он был эффективен я узнаю позже из докладов командиров рот и батальонов. Но сам факт меня неприятно удивил.

Баташов конечно, покаялся мне, что был вынужден сделать пулелейки по приказу Орлова. Привести их в негодность у него тоже не получилось — уж больно примитивное устройство. Да и над душой постоянно стояли контролеры от фаворита. Так что наличие новых пуль в боекомплекте противника я предполагал, но не думал, что он успеет переобучить рядовой состав для более менее точной стрельбы на дальнее расстояние.

А тем временем перед рядами моей пехоты начал разгораться огонь излюбленных Крыловым огненных заграждений. В Муроме именно этот трюк позволил эффективно отразить атаки многократно превосходящего противника. Почему бы и не повторить, коли у врага нет контрмеры?

Как оказалось контрмера у Орлова нашлась. Стоило только начать разгораться дровам, как в промежутки между пехотой выплеснулись кирасиры лейб-гвардии. Артиллерия на них среагировала поздно, увлеченная контрбатарейной борьбой. А моя пехота не стала для гвардейцев непреодолимым препятствием для того чтобы на рысях пронестись вдоль линии костров и веревками с трехлапыми кошками на концах развалить и растащить разгорающуюся древесину.

— Ах, что делают бестии! — рядом заволновались Никитин с охранниками

Разумеется, с десяток кирасир полетели на землю от ружейного огня. Но свою работу они сделали. После их рейда сплошной линии костров не стало. А отдельные очаги возгораний больше не могли помешать атаке екатерининских солдат. И после нескольких мало результативных залпов, теряя людей от ответного огня, солдаты регулярной армии ринулись в штыковую.

Две ужасные новости прибыли в блистательную столицу российской империи в один день. Высшее общество тревожено перешептывалось. Смерть возможного симпатизанта императрицы Потемкина и гибель семеновцев в битве при Муроме.

Поминки проводили в Царском селе в узком кругу. В Малом зале собрались только самые близкие соратники — Чернышев, Суворов-старший, Вяземский. Было также несколько фрейлин из подруг. Екатерина вышла к столу во всем черном, с опухшим от слез глазами. Толстый слой пудры покрывал ее лицо.

Чиновники и придворные встали, каждый стал подходить с соболезнованиями.

— Ах, оставьте господа! — вновь расплакалась императрица — Сегодня самый черный день за все мои годы в России. Ужасно, ужасно….

— Помилуй, матушка! — припал к руке Вяземский — Были и худшие времена. Надо держаться

— Как же держаться? — возражала Екатерина, вытирая слезы платком — Когда удар за ударом. В туретчине Гришу зарезали. А потери у Григория под Муромом каковы! Лучшие солдаты державы полегли. Семеновцы побиты почитай полностью. Сколько молодых дворян погибло…

Екатерина закрыла лицо ладонями. Пытаясь глубокими вдохами сдержать плачь.

Испуганные слуги, стараясь не глядеть на императрицу, начали вносить кушанья, разливать вино по бокалам.

— Прошу господа — императрица, успокоилась и указала на стол — Помянем героев.

Вельможи расселись, подняли первый тост за упокой души. Потом выпили еще. Лакеи принялись раскладывать кутью. Екатерина уставилась в свою тарелку из знаменитого Кабинетного сервиза. На фарфоре были изображены карты российских губерний. Змеились синие реки, высились пики гор. Как часто этот сервиз выручал императрицу. Обедаешь с какими-нибудь придворными, глянешь в тарелку и поражаешь аристократов знанием отечественной географии.

На этот раз сервиз нанес ещё один укол боли. На нем красовалась часть средней Волги с Нижним Новгородом и Казанью.

— Господа — сквозь усилие произнесла Екатерина — Надобно бы обсудить Паниных. Думаю, надо их выпускать из крепости. Нынче как никогда требуется единство в наших рядах.

Вяземский обеспокоенно переглянулся с Суворовым.

— Ежели их выпускать — сквозь усилие произнес глава Тайной экспедиции — То можно ждать… Одним словом…

— Василий Иванович, не таись! Говори прямо — строго произнесла императрица — Здесь все свои

— Братья потребует вашего отречения в пользу Павла — наконец, решился Суворов. Фрейлины ахнули, за столом повисло тяжелое молчание.

— Я готова обсуждать сие — Екатерина подняла глаза на придворных — для спасения России и династии.

— Это никак невозможно — загорячился Вяземский, Чернышев согласно закивал.

— Мы еще сильны — произнес глава Военной коллегии, отбрасывая прочь вилку и нож — Даже если его светлость граф Орлов и потерпит конфузию под Муромом — у нас достаточно верных войск, дабы вернуть себе военную удачу. Пугач — проходимец, ему не может везти вечно. Победитель турок, сын ваш доблестный — Чернышев поклонился Суворову старшему — Уже вызван в Россию и будет кому поручить все наши силы. К июлю в отеческие пределы вернется вторая армия. Таврия покорилась нам, покоряться и ребеллены

— Ежели дела наши возле Мурома пойдут плохо — возразил Чернышеву Вяземский — Сие означает падение Москвы, Владимира…

Атмосфера за столом стала совсем тяжелая, придворные только мрачно пили вина не прикасаясь к яствам, которые носили и носили лакеи.

— Василий Иванович, отпишите Павлу — Екатерина обратилась к Суворову — Жду его в столице как можно скорее. И пущай вывозит с собой коронационные регалии из Кремля. Дайте приказ генерал-губернатору Москвы.

Я глядел на перешедших в атаку измайловцев и внутренне костерил себя на чем свет стоит. Моя утренняя накачка артиллеристов на тему контрбатарейной борьбы сыграла роковую, а может и фатальную роль. Затянувшие свою дуэль бобмардиры Чумакова промедлили с отражением действий конницы и допустили рукопашную, которой я боялся неимоверно.

Все-таки я являлся дилетантом в военном деле нынешних вермен. И первое же по настоящему большое сражение это выявило. Как и выявило недостаток опыта у моих артиллерийских офицеров, не сумевших быстро и правильно оценить обстановку. Теперь их залпы картечи, вырывающие просеки в цепях противника уже не могли остановить атаки озверевших от потерь екатерининских солдат. Слишком близка оказалась цель.

Это была настоящая русская, молодецкая штыковая атака. Которая уже наводила страх на осман и прусаков, и с которой пока еще не познакомились французы и прочие британцы. Но противник у атакующих оказался таким же русским солдатом. Пусть менее вымуштрованным и обстреленным, но в сути своей таким же крестьянином, умеющим в исступлении рвать жилы в короткий уборочный сезон. Которому рефлексы, вбитые муштрой заменяла сознательность и вера в правое дело.

И бойцы второго заводского полка под командованием Анджея Ожешко не дрогнули. Встретили атакующих так как их и учили рядами выставленных штыков. Но тут опять мои придумки сыграли против меня. Бруствер, эффективно защитивший пехоту от ружейного огня, стал для атакующих своего рода трамплином. Первая же волна разгоряченных боем гвардейцев стала буквально напрыгивать на стоящих чуть ниже обороняющихся. И пусть атакующих принимали на штыки, но строй тут же ломался и следующий бегущий, уже имел возможность ворваться в образовавшиеся ниши и прорехи. Ряды солдат смешались, началась ожесточенное избиение друг друга чем придется. Места для манипуляций длинным ружьем со штыком не хватало, поэтому в ход пошли пехотные шпаги, которые у Измайловцев были, в отличии от моих пехотинцев. Опять обратная сторона моей казалось бы рациональной инициативы. Впрочем, многие мои солдаты сдергивали штыки с ружей и орудовали ими как клинками, а также ружьями как дубинами.

Артиллерия вносила свою лепту в хаос происходящего — не прекращала вести с редутов огонь во фланг атакующим. Это очень ослабило удар на пехотную линию, примыкающую к артиллерийским позициям, но вместе с тем полегшие на флангах гвардейцы прикрыли своими телами центр атакующей массы.

Спустя какое-то время стало понятно, что измайловцы побеждают и центр прорван. Гвардейцы тут же стали наваливаться на фланги прорванной линии заставляяя её в отступать к редутам. В расширяющийся разрыв нацелилась кавалерия.

Артиллерия на редутах работала неистово. В облаках сгоревшего пороха было почти не видно самих позиций, но та же дымовая завеса спровоцировала очередную ошибку в определении приоритета цели. С редутов по конному строю отработали лишь единичные орудия, взявшие свои жертвы, но не остановившие атаку.

Я с беспокойством посмотрел на Крылова. Перфильеву я велел остался в Павлово, Подуров ушел с войсками на левый фланг к Выборовке, Овчинникова тоже не было — ускакал с казаками встречать конные подразделения Орлова, что пошла в обход. Из проявивших себя военачальников в моем распоряжении был лишь отец будущего баснописца.

Но бригадир был внешне невозмутим и спокойно отдавал распоряжения Ваньке Каину, которые тот репетовал флажками, куда-то в сторону второй линии обороны. То, что подкрепления к проблемному участку двигаются я видел и так, но было понятно, что до атаки кавалерии они заткнуть дыру не успеют.

Конница, в плотном построении, характерном для кирасир, преодолела свободный участок поля перед позициями и почти уже вошла в разрыв, как между эскадронами начали рваться бомбы. Это со второй линии обороны, по приказу Крылова, ударили осадные мортиры и в том числе «царь-пушка». Разрывы начиненных порохом тяжелых снарядов и самое главное огромной бомбы с напалмом пришлися в середину колонны и фактически разорвали ее.

Все уцелевшие лошади, попавшие под взрывы и брызги огня, в ужасе понесли своих седоков куда попало. Некоторые эскадроны тут же нарушили строй и повернули в стороны и даже назад. И только атакующая голова колонны числом в пять десятков кирасир, для которой разрывы оказались за спиной, продолжила движение. И она все больше отрывалась от основных сил, отсеченных заградительным огнем мортир.

Сохраняя порядок, кирасиры преодолели бруствер и стали разворачиваться для атаки правой батареи. Измайловцы, то ли понимая ситуацию, то ли подчиняясь командам, порскнули в сторону, освобождая путь для таранного удара конницы. А мои бойцы не успели составить никакого подобия строя. И в эту разрозненную массу солдат, ощетинившуюся штыками, врубилась закованная в кирасы, на сильных и больших конях, хорошо вышколенная и мотивированная лейб-гвардия.

Я не заметил, чтобы их движение хоть сколько нибудь замедлилось после соприкосновения с пехотой. Только мелькали палаши описывая блестящие дуги. Кавалерия двигалась прямо на редут, а следом за ней бежала пехота, добивая раненых и потерявших боевое соприкосновение одиночек.

На редуте, несомненно, уже заметили происходящее и в последний момент, когда до пушек оставались считанные десятки метров весь ряд, развернутых в сторону тыла единорогов, окутался облаком дыма. Как я позже узнал, капитан Темнев, тот самый что вызвал мое неудовольствие под стенами Нижнего Новгорода, приказал в пушки заложить двойной заряд картечи. И самое главное он не скомандовал залповый огонь. Каждая пушка отработала с задержкой, давая возможность нашпигованным картечью людям и лошадям упасть на землю и открыть тех, кого они собой заслонили. Когда дым чуть развеялся, никакой кавалерии около редута больше не было — лишь кровавое месиво из людей и лошадей.

Во время атаки кавалерии, у измайловцев было время зарядить ружья. Дружный залп в упор увеличил и без того огромные потери моих солдат. Гвардейцы снова бросились в штыковую, скользя и спотыкаясь на телах лошадей и кирасиров. Рукопашная схватка закипела уже на редуте.

Треуголки измайловцев мелькали среди пушек, когда я увидел набегающую со стороны реки Тарки нестройную толпу бородатых мужиков, размахивающих топорами и кирками. Я с удивлением посмотрел на Крылова, пытаясь понять, что за тактический ход он придумал. Но удивленное лицо бригадира дало понять, что это не его инициатива. Как потом выяснилось, это была самодеятельность сотни саперов Павлония, прятавшихся в береговых зарослях. Они накануне закончили строить очередной мостик через речку и решили погодить отступать в тыл. Авось понадобятся.

Так они и дождались своей минуты славы. Их атака на измайловцев, развернувшихся спиной к зарослям, стало полной неожиданностью для последних. Топоры и кирки оказались страшнее шпаг, а пожилые мужики, дорвавшиеся до «барей» были беспощадны и безжалостны. Безжалостны оказались и артиллеристы, выдавшие залп из пары орудий в упор, в кучу смешавшихся воинов обеих сторон. Впрочем, противника в конусе картечной осыпи было больше, и такая беспощадность была оправдана. Почти захваченный редут был отбит, а попавшие меж двух огней измайловцы забиты все до одного. Пленных не брали.

Подоспевшие пехотинцы первого Оренбургского полка обрушились на остатки атакующих и окончательно повернули итог схватки в нашу пользу. Измайловцы побежали назад, а им вслед грохотали ружейные и пушечные залпы, увеличивая потери противника.

К этому времени стало понятно, что Орлов перераспределяет части и подтягивает дополнительные силы к участку, на котором обозначился успех, сняв их с соседних, где отпор был более организованным. Лейб-гвардии кирасиры тоже привели себя в порядок для повторной атаки.

Так что, оценив ситуацию, Крылов дал приказ Анджею Ожешко сместить свой потрепанный полк на фланг, ближе к Тарке. В центр встал полнокровный Первый Оренбургский полк под командованием Адама Жолкевского. Противоположный фланг позиции занял один батальон второго Оренбургского полка, сместившийся от речного форта.

От поля битвы в тыл потянулась вереница раненых. Санитары и саперы бегом перетаскивали лежачих к повозкам, ждущим за речкой. Позже я узнал, что среди тяжело раненых оказался и капитан Темнев. Ему пробило грудь штыком и пулей отстрелило ухо.

На многострадальной батарее из пяти орудий работоспособными остались только два. Как оказалось, за то короткое время что измайловцы действительно сидели на них верхом они успели заклепать три единорога. Так что испорченные гаубицы сняли с позиции и потащили в тыл, извлекать гвозди из запальных отверстий. А на их место привезли три других.

В битве наступила оперативная пауза, я стал нервно вышагивать на пригорке. Ах, как жаль, что мой воздушный шар оказался перед боем изрядно испорчен. При разжигании горелки взорвались пары скипидара и разорвали корпус бачка. Горючее потекло в корзину и воспламенилось. Растерявшиеся солдатики и Васька Каин не сразу смогли сбить пламя, так что к полетам монгольфьер был временно неспособен.

Я окинул взглядом всю доступную панораму. На участке обороны, примыкающем к форту, все было спокойно. Одиннадцать тяжелых орудий ещё на дальних подступах остановили атакующий порыв Владимирского пехотного полка и даже до ружейной перестрелки не дошло.

Третий участок располагался целиком на правом берегу Тарки, перпендикулярно ей и был по фронту частично прикрыт глубоким, и непреодолимым для конницы оврагом. Левый фланг участка взбирался по склону холма и упирался в ещё один форт. На этом участке атака пехоты также была отбита без особых потерь.

— Андрей Прохорович, — обратился я к Крылову, — не пора ли отвести солдат на вторую линию? Боюсь второй атаки отбить не удастся.

Крылов посмотрел на суету в стане противника и ответил:

— Так-то оно так, но если мы не оставим хоть один слабый участок нашей обороны, то Орлов может и на отступление решиться. Не думаю, что он сохранил какие-то иллюзии относительно боеспособности наших сил. А кавалерии Овчинникова я что-то пока не вижу и вестей от него пока не было. Знать их дело затянулось.

Я потер лоб. Бой длился всего два часа. Надо было ещё пару тройку часов продержать Орлова перед позициями. Если он решит отступить к переправе нам придётся его преследовать и возможно не удастся его придержать до того как Подуров со второй половиной моей армии займет переправу.

Поэтому Крылов прав и стоит еще раз подставить моих солдат под пули и штыки орловских. Но как же сердце болит от такого решения.

— Мы можем потянуть время затеяв переговоры, — неожиданно предложил командир второго батальона в Муромского полка Алексей Касатонов, уже прославившийся тем, что уговорил остатки семеновцев сдаться.

— А что! Идея неплоха. — Я ухмыльнулся. — Думаю Орлову любопытно было бы посмотреть на источник его бед. А под это дело не меньше часа выиграть можно.

Никитин вскинулся:

— Царь батюшка, не ходил бы ты с этим аспидом разговаривать. Ведь пырнет он тебя свой шпажкой и все. Считай мы все пропали. На тебе же все держится.

Окружающие кивали, соглашаясь с Мясниковым и даже Крылов с сомнением посмотрел на Касатонова. Дескать, что ты дурные идеи подаешь. Но я уже загорелся.

— Да я же не говорю, что обязательно встречусь с ним. Можно затеять долгое обсуждение условий встречи и время потянуть. А для начала предложить забрать своих раненых. От такого они отказаться не смогут. Так что давай, Алеша, бери белый флаг и выдвигайся. Надо упредить новую атаку.

Отданную команду уже никто оспаривать не посмел. Касатонов вскочил на коня и метнулся к обозам в поисках белого флага.

— Тимофей Григорьевич, — обратился я к Мясникову, — Собери ка всех своих стрелков и прикажи доставить капитана Олсуфьева. Мы его сейчас на Ефимовского менять будем.

— Распоряжусь. Токмо Ефимовского то они с собой точно не взяли. Мои хлопцы под Муромом пленников то стерегут. Отбить думают.

Я опять усмехнулся.

— А нам и не надо что бы он здесь был. Нам нужен только повод для разговора. Давай тащи его.

Все вышло как задумывали. Перемирие на час для оказания помощи раненым было принято мгновенно. Их у екатерининских полков оказалось преизрядно на всем протяжении нашей оборонительной линии. И подавляющую часть их произвела моя артиллерия. Чумаков мог вполне гордиться своими подопечными. Отмечу в приказе.

Кстати, я обратил внимание на реакцию солдат собиравших раненых. Далеко не все полки состояли из обстрелянных ветеранов. Полки, что Екатерина придала Орлову для похода на меня, не входили в состав сил, действующих против турок. Для значительной части личного состава это тоже был первый бой. И поле, усеянное телами едва живых и уже мертвых, действовало деморализующе. Это была еще одна причина затеять перемирие. Дать возможность солдатам поразмышлять о своей возможной судьбе.

Противник тоже считал, что перемирие и ему выгодно. Мне доложили, что в ближайшем лесу орловские массово рубят лес и вяжут фашины. Так что атака моего левого фланга через овраг была вполне вероятна.

Обмен пленных, разумеется, состояться не мог по причине отсутствия интересующих меня людей. Но переговоры об этом тоже заняли некоторое время. И в ходе них Касатонов обсудил личную встречу Орлова со мной. Я очень рассчитывал на авантюрность фаворита и его склонность к ярким, неординарным поступкам. И не ошибся. Он согласился на мои условия встречи.

По окончании часа поле между армиями опустело и из группы екатерининских офицеров выдвинулись двое верховых. Я и Касатонов также тронули поводья. Проехав половину расстояния до центра поля, я остановился. Синхронно остановился один из пары всадников противоположной стороны. Мой спутник продолжил движение и поравнявшись с визави осмотрел его на отсутствие оружия. Тот сделал то же самое. После взаимного осмотра они продолжили движение. Касатонов к Орлову, а неизвестный мне офицер лейб-гвардии конного полка ко мне.

Приблизившись, он с нескрываемым любопытством посмотрел на меня, изобразил вежливый поклон и представился:

— Ротмистр Загряжский, позвольте мне осмотреть ваше оружие.

Я кивнул и продемонстрировал пустые ножны и седельные кобуры. А кольчуга на теле не была оружием. Впрочем, в сапоге у меня все-таки был нож, но использовать его я не рассчитывал. Зачем мараться об Орлова?

На случай же неожиданностей со стороны противника, у меня за спиной стояла линия из двух сотен снайперов Мясникова с нарезными стволами, привезенными Баташевым. Их выстрелы были убойны на дистанции в километр. Правда точность оставляла желать лучшего. Но при залпе в двести пуль какие-то обязательно в цель попадут, просто по статистике.

Еще одной страховкой была группа из пленных егерей-разведчиков и их незадачливого капитана Олсуфьева. Орлову дали понять, что их немедленно зарежут, если будет даже попытка нападения на меня.

Я двинулся навстречу второй паре. Загряжский скакал рядом. Навстречу скакали Орлов и Касатонов. За пару десятков метров до встречи мой сопровождающий отклонился вправо и удалился на сотню метров. Касатонов отзеркалил этот маневр и нашей личной беседе с Орловым больше никто не мог помешать.

Мы съехались почти вплотную, Победитель всхрапнул и недовольно тряхнул гривой из-за соседства с незнакомым конем. Вороной Орлова тоже реагировал нервно.

Я всмотрелся в облик очередного исторического персонажа на моем пути. От былой сказочной красоты, якобы вызвавшей страсть Екатерины пятнадцать лет тому назад, мало что осталось. Разгульная жизнь избалованного бездельника не могла не сказаться на внешности фаворита. По крайней мере Григорий уже успел наесть себе изрядную ряху. Что там скрывала кираса и кружева камзола, было непонятно, но вряд ли кубики пресса.

Орлову скоро надоело молча меня рассматривать и он, с подчеркнутым высокомерием произнес:

— Кто же ты такой на самом деле? Может скажешь?

Этот вопрос оказался несколько неожиданным для меня. Я уж думал мне сдаться предложат или шельмовать начнут, а тут такая экзистенциальная тема. Усмехнувшись, я решил сказать чистую правду. Все равно ведь не поверит.

— Я Хранитель.

— Кого же хранишь? И от чего? — заломил бровь Орлов

— Россию. От таких как ты — я сознательно пошел на обострение

— Чем же мы тебе не угодили? — не поддался на провокацию фаворит

— Вся твоя дворянская братия всего лишь паразиты в теле России. Но ничего. Я это поправлю. И позволю тем из вас, кто не потерял совести служить стране и дальше. Сложите оружие. Обещаю всем твоим офицерам жизнь и свободу, при условии письменной присяги. Отказавшимся присягать я даже разрешу уехать вон из России. Уж больно мне солдатскую кровь проливать из-за вас дураков неохота.

Тут наконец Орлова проняла. От переизбытка эмоций сдавил коленями бока коня, поскольку тот заплясал и загорячился. Успокаивая его, князь прорычал:

— Ты мне условий не ставь. Я тебя и твоих крестьян в порошок сотру. Кандальники! Не хочешь кровопролития — распускай своих ребеленов и сдавайся. Никаких иных можностей быть не может.

Я в удивлении развел руками.

— Так поздно, Григорий Григорьевич. Даже моя смерть уже не остановит перемен в России. Крестьяне воли добьются так или иначе. Вопрос цены и времени. И если ты не дурак, то со мной нужно договариваться, а не угрожать. Я готов обсудить отречение Екатерины и коронацию Павла. Есть у тебя полномочия обсуждать таковое?

Орлова опять перекосило. Вариант воцарения Павла для него лично ничем не лучше моего собственного правления — тот искренне ненавидит всех фаворитов мамки. А я же всего лишь время тянул. Мне было безразлично что говорить, лишь бы Подуров и Овчинников успели подойти вовремя.

— Так ты Панина человек! — Воскликнул Орлов, — вот оно как! Значит этого дурачка на трон захотели подсадить. И для сей затеи империю с края подожгли. Ума лишенные. Ну да знай, холоп, что хозяин твой уже под охраной сидит. И ничего у вас не выйдет.

Меня наивность и прямолинейность Орлова развеселила, и я захохотал.

— Ох и дурак ты, Гришка. Не зря Катька тебя в отставку отправила. Дураки у трона нужны только для того, чтобы грязную работу за государей делать. А потом вместо них приходят умники вроде Потемкина.

Упоминание потенциального конкурента и мои насмешки окончательно взбесило Орлова, он рефлекторно попытался схватиться за клинок. Но пальцы схватили только воздух. Тогда он резко дернул поводья и дал шпор коню. Тот поднялся на дыбы, молотя копытами. Мой конь, получив неожиданный удар в широкую грудину, заржал и взвился так, что я едва удержался в седле.

Победитель не мог оставить атаку без ответа и приземляясь на все копыта успел от души цапнуть зубами оппонента за шею, вырвав кусок мяса. Конь Орлова крутанулся и несколько раз подпрыгнул, лягаясь в нашу сторону. Правда копыта не доставали до врага. Орлов же, с трудом держась в седле, пытался обуздать разозлившееся животное.

К нам с обеих сторон скакали наши секунданты, а я молил Бога, чтобы Мясников не дал команды на открытие огня. Сдуру и в меня попасть могли. Наконец я совладал с конем и заставил его двигаться прочь от места встречи. Победитель продолжал недовольно фыркать и шёл как-то боком, норовя развернуться и продолжить драку.

Ко мне подскакал Касатонов и мы вместе домчались до позиций. А войско Орлово пришло в движение. Затрубили трубы, застучали барабаны. В ответ загрохотали мои тяжелые гаубицы посылая на головы врага остатки нерасстрелянных шрапнелей. Как мне докладывал Чумаков, припаса порохового и ядер осталось меньше половины. Но я приказал его не беречь. Пусть вырабатывают все до железки. Тут уж либо пан, либо пропал.

Я доскакал до ставки и принял от Никитина свое оружие, а от Почиталина подзорную трубу и свежие новости:

— Государь, только что от Овчинникова гонец прискакал. Полная виктория. Конницу Орлова у Ярымово подловили в засаду и разбили наголову. Андрей Афанасьевич отрядил один полк в погоню за сбежавшими, а сам с драгунами Куропаткина сюда поспешает.

— Добре! — Воскликнул я, — А от Подурова вестей нет?

Почиталин развел руками:

— Нет, государь.

— Ну что ж, давай сюда этого гонца. Сам расспрошу.

Казак из первого Яицкого полка, которым командовал Чика-Зарубин, рассказал, как было дело.

Кавалерию Орлова отследили заранее и ждали на готовой позиции. Куропаткин своих поставил в самом узком месте на тракте между Дядьково и Ярымово. Справа и слева от его позиции шли овраги, изрядно заросшие кустарником, так что обойти пехоту у кавалерии не получилось бы. На флангах, как раз в кустарниках, полковник расположил свои орудия и замаскировал их до поры.

Колонна орловской кавалерии растянулась на три версты и пока они все не скопились у препятствия, засада Овчинникова не могла себя проявить. А за это время Куропаткину пришлось выдержать три атаки с нарастающей силой. Но хлопцы у бывшего унтера подобрались бравые и к кавалерийским наскокам привычные, так что устойчивость построения не потеряли и дождались момента, когда из-за холмов, с тыла на орловских яростно обрушился Овчинников со своей ордой, сокрушая порядки кавалерии Орлова и выдавливая ее на расстояние ружейного и картечного огня куропаткинских.

Особенно отличились башкиры Уразова, сработавшие как таран. Половина кавалеристов полка имела кольчуги или легкий доспех. И хоть при этом они выглядели весьма средневеково, в моей армии это был самый тяжелый кавполк. Не кирасиры, конечно, но для дворянского ополчения и гусар вполне себе проблемный противник. Остальные полки, Гурьевский и два Яицких тоже сработали дружно и слажено. И казацкие пики испили дворянской крови.

Потеряв одномоментно большое число убитыми, дворяне, гусары и карабинеры пошли на прорыв. Но Оренбургский полк численностью в семь сотен клинков, оставленный Овчинниковым именно на такой случай, полностью блокировал путь назад и окончательно расстроил всякий порядок у орловских. Началось хаотичное бегство во все стороны разрозненных групп и одиночек.

Поскольку по обе стороны поля были глубокие и поросшие кустарником овраги, далеко убежать не удалось. Часть добили прямо в оврагах, а часть сдалась на милость победителей. Впрочем, на юге местность была не столь непроходима и несколько сотен удачливых беглецов по бездорожью рванула в сторону деревни Черново. Овчинников отрядил первый яицкий полк ловить этих беглецов и караулить пленных, а сам поспешил к Павлово. По прикидкам через час должен был прибыть.

А пока что вокруг Павлово опять грохотал бой. Теряя людей от интенсивного артиллерийского огня, орловские солдаты опять попытались добраться до центральной позиции, но теперь у них этого не получилось. Когда на расстоянии в сто саженей от линии моих войск снова начали рваться бомбы мортир и расплескался огненный цветок негасимого напалмового пламени, пехота дрогнула и побежала назад. И остановить их было некому. Весь командный состав на этот раз был выбит стрелками Мясникова.

Некоторый успех наметился у орловских на моем левом фланге. Отчасти помогли фашины, а отчасти то, что атака шла без соблюдения линии, рассыпным строем и эффективность залпового огня моей пехоты была ниже. Так или иначе, до рукопашной на линии соприкосновения дошло. Но надежды на то, что мои солдаты побегут не выдержав удара, не оправдались.

Взамен выбывшего полковника Ефимовского, вторым оренбургским полком командовал капитан носивший многообещающую литовскую фамилию Василевский. И видимо не зря носивший. Он уловил нужный момент и бросив в бой резерв, сам перешел в атаку. Пехотинцы Шлиссельбургского полка стали откатываться.

И вот в момент общего перелома в битве, за спиной орловских войск показалась густая линия казацкой конницы. Причем этот факт противник осознал далеко не сразу. Овчинников проявил иезуитскую хитрость и головные эскадроны его двух ударных групп скакали под развернутыми флагами Санкт-Петербургского легиона и Московского добровольческого полка. Трофейные знамена на какое-то время ввели противника в заблуждение, а потом уже поздно было что-либо делать. Только несколько резервных батальонов и Измайловский полк успели выстроить каре и избежать атаки, а остальные пехотные части получили удар в спину.

Кирасиры лейб-гвардии конного полка, уже сильно потерявшие за сегодня в численности, конечно, пошли в контратаку, но остановить три тысячи легкой конницы они не могли. Казаки просто не вступали в прямой бой. Пользовались длинной своих пик, палили из пистолей и карабинов. Уклонялись. Но грудь в грудь с плотным строем кирасиров биться дураков не было.

Куропаткин спешил своих бойцов напротив центральной позиции и выстроил для удара по вставшим в каре орловским пехотинцам. Пятнадцать пушек полковника тоже развернулись и начали обрабатывать плотный строй екатерининских солдат. Артиллерия Орлова молчала. Те батареи, что у него ещё действовали ко второй фазе битвы, были казачками выбиты в первую очередь.

Наконец солдаты противника начали бросать оружие и поднимать руки. Сначала немногие, но потом это приобрело массовый характер. Немногочисленные офицеры, метавшиеся среди свои своих подчиненных, ничего уже поделать не могли. Дух войска был сломлен.

Орлов, поняв, что потерпел поражение пошел на прорыв в сторону переправы. Стройная колонна кирасир, смяв напоследок одну артиллерийскую батарею Куропаткина поскакала по дороге на Меленки. Вслед за ними, пестрой толпой скакали башкиры Уразова. И я даже вроде бы разглядел Салавата, что арканом выдернул кирасира из заднего ряда строя. Но вскоре все заволокло пылью, поднятой копытами, и больше я не мог наблюдать за лейб-гвардейцами.

А на поле боя творилось приведение к покорности не желавших сдаваться отрядов и одиночек. Зачастую очень кровавыми методами. Спустя час после начала атаки моей конницы, с сопротивлением противника было покончено. За исключением измайловцев и примкнувших к ним солдат и офицеров других полков.

В отличии от остальных, они в плен сдаваться не пожелали и несмотря на потерю почти всех военачальников каре продолжало двигаться к реке, пытаясь сохранить строй. Казаки, не стали ломать об ощетинившуюся штыками пехоту свои зубы и занялись пленением прочих отрядов.

Бригадир Крылов, с момента крушения фронта войск противника развил бешеную активность. Повинуясь его приказам, полки выходили из своих оборонительных позиций и выстраивались в колонны с общей целью преследования противника. Артиллеристы быстро подцепили единороги к упряжкам и поволокли орудия по заваленному телами полю вслед убегающим гвардейцам. Два десятка тяжелых гаубиц должны были стать веским аргументом для прекращения сопротивления упрямцев.

Драматического истребления под корень всего измайловского полка не случилось. Он все-таки сдался после нескольких залпов подоспевших единорогов Чумакова, выкосивших картечью четыре сотни человек. Из каре вышел окровавленный полковник Михельсон в сопровождении барабанщика и знаменосца. После короткого разговора с Куропаткиным полковник отдал ему шпагу и знамя полка.

На этом бой у Павлово окончился. Дорога на Москву была открыта.