Двенадцать тысяч лет назад

Племя Медведя

Пустынная местность. По берегу извилистой реки — рваные цепи холмов; в их углублениях — долины, болота, луга. Здесь и там голые осыпи, отвесные скалистые стены, и тут же на склонах густой лес: береза, ель, сосна, дуб, клен. Многие деревья лежат поверженные: одни разбила молния, другие ураган вырвал с корнем и разбросал в беспорядке. Лежат и гниют…

Зима уж близилась к концу. Здесь и там на склонах холмов еще лежал снег, но воздух был легок, чувствовалось, что скоро на деревьях нальются почки.

Тишина… Молчание… Ни следа человека… Только лисица пробежит по опушке леса, да выхухоль выскочит на тропу, да орел чертит круги в воздухе.

Куда ни глянет глаз — ни поля, ни башни, никакого человеческого сооружения.

И все же в косых лучах заходящего солнца можно было увидеть голубоватый дымок, который подымался с берега реки, заросшего кустарником, и таял в воздухе. А вот в некотором отдалении — другое, совсем прозрачное дымное облако поднялось и растаяло в вышине. Значит, человек был здесь, в этой обширной, пустынной стране, он был здесь, но только тщательно прятался в ущельях, по берегам этой извилистой реки.

И действительно: на краю обрыва, в сумерках, от ствола лиственницы отделилась фигура. Это был человек, еще совсем молодой, стройный, гибкий. Небольшая голова, ловко посаженная на плечи, темное от загара и ветра лицо, правильные черты, прямой нос, блестящие глаза… Нон, сын Тимаки, из племени Медведя…

Оленья шкура покрывала его тело, а к ногам были привязаны кожаные сандалии. Он крался неслышно, низко сгибаясь, высматривая следы зверя. Они привели его к узкой норе. Здесь Нон растянулся на коричневом ковре прошлогодней листвы и мхов, оперся на локти и застыл. Если бы не копна его пышных каштановых волос, его нельзя было бы отличить в сумерках от темной земли, на которой он лежал.

Но вот в норе послышался шорох. Нон затаил дыхание. Сначала высунулась только морда зверя; потом, успокоенное тишиной, животное осторожно высунуло всю голову; живые глазки зорко вглядывались в темноту. Это длилось лишь одно короткое мгновенье: тяжелый камень, зажатый в правой руке Нона, молниеносно опустился на маленькую голову и размозжил череп, а левая рука не менее быстро схватила зверя, чтоб не дать ему в последней смертельной судороге скрыться в норе.

Теперь Нон одним прыжком вскочил на ноги. Он улыбался, рассматривая свою добычу: это был чудесный соболь.

Крепко прижимая к себе еще теплую тушку, Нон быстро шагал по направлению к долине, опускавшейся к реке. Широкоплечий, высокий, больше шести футов росту, на длинных ногах, — он шел легко и быстро, напоминая походкой волка, неутомимо и равномерно бегущего к своей цели. Он перепрыгивал с камня на камень, тщательно огибая все густые заросли, потому что там могли таиться духи, а Нон боялся их. Он был молод — ему было всего восемнадцать лет — и мог ли он, еще юноша, знать, как нужно обращаться с невидимыми духами, чтобы противостоять их страшной силе?

Наконец он спустился к реке, сел в маленькую лодку, которая была привязана к дереву, и быстро пересек неширокую в этом месте реку. Здесь он вскарабкался на крутую скалу и очутился на широкой каменной террасе.

Над террасой низко нависал выступ скалы, и поэтому тут было еще темнее. Во мраке пылали зажженные на одинаковом расстоянии друг от друга костры, а за каждым из них находилась хижина с ярко раскрашенными стенами. Огонь у входа в жилище должен был отпугивать диких зверей.

Нон быстро проскользнул в одну из хижин.

Здесь, в темноте, зарывшись в меховые мешки, спали его отец, мать и сестра. Бросив в дальний угол хижины принесенного им зверька, Нон нащупал свой мешок, лежавший рядом с отцом, залез в него и сейчас же крепко уснул.

Настало утро. Тимаки, отец Нона, сидел на корточках с другими мужчинами на краю каменной террасы. В эти часы здесь царило особенное оживление. Лучи восходящего солнца заливали всю террасу и проникали в самые отдаленные уголки. Пространство, на котором были расположены жилища племени, составляло в длину сто пятьдесят, а в ширину тридцать шагов и было закрыто сверху естественным навесом, образованным скалой. Хижины были построены совершенно одинаково. Стены были из лошадиных и оленьих шкур, прикрепленных к вбитым в землю кольям, и раскрашенных черными, красными и серыми полосами. Задняя часть хижины служила для хранения шкур, оружия, орудий и запасов пищи. В передней части спали члены семьи; отец и мать посередине, а дети — по краям: сыновья — рядом с отцом, дочери — рядом с матерью. Перед единственным входом в хижину находился очаг, на котором готовили пищу и разводили огонь, чтоб согреться. На горячих камнях поджаривали ломти мяса, здесь же коптили рыбу, подвешивая ее на кольях над огнем, а в горячей золе пекли различные коренья.

На стенах хижины были очень искусно нарисованы всевозможные звери, перед изображениями которых лежали различные жертвоприношения — пучки травы, сушеные ягоды, кусочки мяса — для того, чтобы задобрить духов-покровителей этих животных; чтобы охота была удачной, изображения животных также были вырезаны на деревьях у входа в пещеры и нарисованы углем и охрой на ее стенах.

Земля на террасе была вся усыпана золой и костями животных. Маленькие дети прыгали, подымая столбы пыли, и искали в золе куски дерева, которые они подбрасывали в огонь; старшие же дети ходили в ближайший лес за еловыми шишками и хворостом, приносили топливо и складывали в кучи у подножья скалы. Слышались крики, споры, шлепки и брань, смех и шутки. Дети работали серьезно, с сознанием, что они служат общему делу.

Матери и дочери сидели у входа в хижины. Они были заняты обработкой мехов и шкур и изготовлением из них одежды. Нитками им служили высушенные волокна растений или жилы убитых животных, вдетые в тонкие иглы, сделанные из кости. Прежде, чем продеть нитку с иглой, в шкуре делали отверстие при помощи маленького острого камня. Таким образом, работа шла довольно медленно, но ведь спешить было некуда, время не имело никакой цены: что не было сделано сегодня, можно было доделать завтра.

Некоторые женщины готовили мясо и зелень для обеда. Другие растирали в выдолбленном камне красные и черные краски, которые в большом количестве употреблялись для раскраски стен хижин, для изображения животных на скалах, а также для окраски лица и тела во время многочисленных празднеств, на которые собирались члены племени.

Женщины и девушки работали, а мужчины сидели неподвижно на краю террасы или, когда было холодно, у огня.

Они бездельничали перед очередной охотой, которая обычно продолжалась очень долго, и после которой они возвращались измученные, усталые, но нагруженные добычей, обеспечивающей на многие дни пропитание для их семей. Они следили, чтоб их оружие — стрелы и копья, топоры и остроги — было в порядке, посещали соседей, чтоб поговорить с ними о важных вопросах, касавшихся всего племени, или же шли в соседний лес расставлять ловушки для зверей.

С незапамятных времен жило племя Медведя в этой части долины, где в бесчисленных ущельях, созданных самой природой, оно находило естественную защиту от холода и ветра, снега и дождя. Когда-то предки этих людей жили в других краях, где было жаркое солнце. Но произошло великое изменение климата — наступили страшные холода, и, гонимые северным ветром, люди бежали на юг по снежным, ледяным, застывшим полям, погибая по дороге от холода и голода. А вместе с людьми бежали и звери. Стада мамонтов, истощенных голодом, трусили так быстро, как только им позволяли их огромные тяжелые тела; испуганные олени и бизоны мчались вслед, а в темноте ночи слышно было рычание бегущего льва.

После мучительных переходов с места на место, длившихся долгие годы, люди пришли, наконец, в эту счастливую долину. Но что осталось от многочисленного раньше племени? Великий их предок, Медведь, несмотря на огромную силу и мужество, смог спасти только четырех сыновей и четырех дочерей. И вот с тех пор все племя чтило пещерного медведя и поклонялось ему, так как в нем жил дух их предка, который оберегал своих потомков и охранял их от всяких несчастий. Пещерный медведь стал, таким образом, священным животным.

Много поколений сменили друг друга с тех пор, как племя Медведя осело здесь. Оно жило в относительной безопасности, почти никем не тревожимое, тесно сплоченное общим прошлым, воспоминаниями и трудом. И только два раза за это время ему пришлось взяться за оружие: один раз, когда с севера на него напали дикие орды людей без культуры и закона, и затем второй раз, когда с юга пришли черные люди. С ними Медведи, пожалуй, не справились бы, потому что черные люди были огромного роста, очень сильны и искусны в бою; но дух их предка, Великий Медведь, послал холодную зиму с глубоким снегом, и черные люди бежали, как ласточки под порывами холодного осеннего ветра. С тех пор Медведи мирно жили на берегу реки, и никто не посягал на их охотничьи угодья.

В двух днях ходьбы вверх по долине жили люди родственного племени — дети Кабана, а еще дальше, у истоков реки — 5 потомки Мамонта. На западе, в четырех днях ходьбы, начинались непроходимые болота, а на юге быстрый горный поток замыкал границу мира. В лесах было достаточно дичи для всех.

Люди охотились на зверей — чаще всего, на оленей — только для того, чтобы жить, и каждый убивал столько, сколько ему было нужно, чтобы быть сытым и одетым.

Олени были основным источником их существования; их мех служил им одеждой, из их рогов изготовлялись наконечники для стрел и острог, их мясо было питательно и превосходно на вкус, а прикосновенье к оленьим копытам исцеляло от падучей. Стада бизонов иногда проходили через страну, но они исчезали так же быстро, как появлялись, и охота на них была очень трудна, потому что они были сильны и осторожны. Мамонты появлялись редко. Это были самые мирные и в то же время самые общественные животные; они всегда держались вместе. Охотники избегали нападать на них, а ждали какого-нибудь благоприятного случая, чтобы овладеть одним из этих громадных животных. Мамонты были осторожны и не подпускали к себе человека даже на расстояние полета стрелы. Да и что могла сделать стрела с этой косматой, сморщенной толстой кожей?

Иногда весной, на каком-нибудь защищенном от ветра лугу, удаленном от кустарника, где мог бы спрятаться человек, появлялось семейство мамонтов. Они мирно паслись, высоко торчали их огромные изогнутые клыки. Сильным хоботом они вырывали траву из земли и засовывали ее в пасть. Громадные уши все время находились в движении: мамонты всегда прислушивались, всегда были начеку; они слышали малейший шорох, и когда что-либо казалось им подозрительным, бросались бежать, и тогда ни один человек не мог догнать их.

Как-то раз мамонт, проходивший по узкой дорожке на краю болота, поскользнулся, упал и увяз в топкой тине. Стараясь выбраться из нее, он только все больше и больше погружался в болото, которое медленно его засасывало. Его тоскливый рев потрясал воздух. На эти призывные звуки прибежали люди и увидели картину, которую долго потом не могли забыть: на краю болота стояли два мамонта и пытались спасти своего товарища; один охватил хоботом тело тонущего, другой обвил хоботом его клыки. Упираясь сильными ногами в твердую землю, они делали тщетные усилия, чтобы вытащить огромную тушу собрата, уже наполовину увязшую в болоте. Когда они увидели приближающихся людей, они стали издавать такой угрожающий рев, что люди в страхе отступили. До самой ночи старались мамонты вытащить своего товарища и оставили его только тогда, когда убедились, что он мертв. На утро пришли охотники. Несколько человек, обвязавшись ремнями, концы которых держали люди на берегу, бросились в болото и опутали крепким канатом, сплетенным из кожи, клыки животного. Таким образом, они пытались вытащить его на берег, но это им не удалось. Тогда решено было срезать клыки, которые имели не менее шести футов в длину. И вот началась долгая и мучительная работа: изо дня в день, стоя по колено в воде, люди с удивительной настойчивостью и терпением, резали осколками кремней твердую кость, и, наконец, огромные клыки были отделены и торжественно перенесены на террасу, где жило племя.

А тело утонувшего животного осталось лежать в болоте и начало разлагаться. Уровень воды в болоте понизился, и ужасное зловоние распространилось далеко вокруг. Беспокойство охватило людей: по-видимому, они чем-то разгневали невидимых духов, которые в отместку за это отняли у них добычу и теперь отравляют воздух. Тогда их вождь Раги вместе с тремя старейшинами племени совершил обряд примирения: на пластинке из клыка утонувшего животного было вырезано изображение мамонта; оно было сделано с большим искусством и как нельзя лучше передавало образ животного. Один из старцев произнес над этим изображением заклинание, после чего пластинку торжественно опустили в воду на том месте, где разлагался труп. Это помогло, потревоженный дух успокоился, пошел сильный дождь, который длился целые сутки, вода в болоте поднялась на два фута, покрыв мамонта, и только пузыри на поверхности воды говорили о том, что дух его все еще здесь, но вредить он уже не мог.

Еще реже, чем мамонты, встречались носороги с длинными рогатыми мордами, с толстой шкурой, покрытой шерстью. Но они не подпускали к себе человека, да и охота на них была смертельно опасной.

Зато в долине было много диких лошадей различных пород. Племя охотилось на них и в основном питалось их мясом. В этих местах водились также дикие быки. Охота на них была связана со смертельным риском: нередко бык подымал на рога преследовавшего его охотника. В жаркие лета появлялись иногда хищные животные, похожие на больших кошек: они переплывали реку с юга и производили огромные опустошения среди лошадиных и оленьих стад. Лошади и олени в ужасе бежали со своих обычных пастбищ. Тогда охотники устраивали облаву на диких кошек, чтоб заставить их уйти: люди собирались всем племенем, громко кричали и колотили в барабаны, чтобы испугать зверей, а старейшины в это время произносили заклятья, которые должны были заставить уйти непрошенных гостей.

Боялись люди также и волков, которые истребляли животных, употреблявшихся людьми в пищу. Племя Медведя вело с волками беспощадную войну. Волчье мясо считалось нечистым, и его нельзя было, есть, но волчьи шкуры употреблялись при сооружении жилищ, а старцы покрывали ею свои плечи. Более ценные меха, которыми мужчины и женщины украшали свои одежды, — куница, соболь, горностай, лисица служили также для обмена: торговцы, два раза в год приходившие из далеких стран в эту долину, охотнее всего обменивали свои товары на меха.

Река, на берегах которой жило племя Медведя, доставляла богатую добычу умелым рыбакам: воды ее кипели форелью, щукой, семгой. Их убивали острогами. Маленькие дети прямо руками ловили пескарей и раков. И все это благополучие, эту мирную жизнь в умеренном климате, среди обилия пищи, племя приписывало только мудрости своего предка Медведя, неутомимого и могучего, приведшего когда-то своих детей на берег этой реки. А самым ценным было то, что он заключил благоприятный для племени союз со всеми духами, населяющими реку, пещеры, кустарники и леса, с духами, незримо присутствующими повсюду, которые набрасываются на животных и тысячами убивают их, посылают или задерживают дождь, осушают реки или выводят их из берегов и являются во сне людям. Премудрость, как жить с духами в мире, великий предок передал старейшинам, которые свято хранят эту тайну и в свою очередь передают ее из поколения в поколение особо посвященным. Старцы знают формулы заклинаний и слова, которые можно и которых нельзя произносить; они знают дни, благоприятные для начала охоты, священные танцы, которыми можно привлечь животных к охотнику, и магические изображения, которыми можно удержать зверя на месте. Только они знают все обряды, необходимые для того, чтобы души мертвых не вредили оставшимся в живых; одним словом, они знают все, что необходимо людям, окруженным со всех сторон незримыми врагами, подстерегающими их, чтобы при малейшей ошибке или оплошности навредить или уничтожить их.

Человек жил в вечном страхе среди враждебного мира и непрерывных опасностей. Звери были его врагами; между ними и человеком шла борьба не на жизнь, а на смерть. Невидимые духи окружали его со всех сторон и всячески старались вредить ему. Неизвестные болезни вдруг посещали племя и уносили старых и молодых, взрослых и детей; люди мерли, как мухи осенью, и никакие заклинания старцев не могли помочь.

А то вдруг всех охватывал необъяснимый страх и держал в тисках день за днем: казалось, приближается какая-то ужасная катастрофа, которая должна уничтожить все племя, но никто не знал, откуда она должна придти. И люди боялись выходить из хижин, терпели голод, но не осмеливались идти на охоту. Иногда в племени появлялись одержимые злыми духами, которые внезапно падали на землю, а изо рта у них шла красная пена.

Если никакие заклятья старцев не помогали, то прибегали к операции: несчастному пробуравливали череп, для того чтобы через образовавшееся отверстие мог выйти поселившийся в нем злой дух.

Так проходили столетия, полные суровой борьбы и тяжелых лишений: с опасностью для жизни, путем невероятного напряжения охотники племени добывали пищу для себя, своих жен, детей и немощных стариков.

Но вот уже в течение нескольких поколений стали происходить едва заметные изменения климата: лето становилось все теплей, зима все мягче. Когда-то давно — говорили старцы — земля в долине в течение целой половины года лежала под снегом; все вокруг кишело оленями; до пяти больших стад держались постоянно поблизости. Изобилие господствовало в жилищах.

А теперь зимой вместо снега — дожди, вместо морозов — сырость, и олени уходят из этой местности: их становится все меньше и меньше. Меньше стало и разного пушного зверя: белки, соболя, лисиц. Все это внушало тревогу.

Особенно тревожило исчезновение оленей. Их стало так мало, что только охотники могли одеваться в эти превосходные меха, а для остальных членов племени их не хватало. Это создавало среди детей Медведя настоящую панику. Люди обращались к вождю Раги и к мудрым старцам. Ведь они — хранители тайных знаний, они должны знать, как приворожить животных и заставить их держаться вблизи жилищ человека! Но вождь и мудрецы были бессильны помочь, и это вызывало недовольство и затаенную вражду против них.