Дверь к смерти

Глава первая

В том, что миссис Барри Рэкхем договаривалась о встрече, плотно прижав палец к губам, не было ничего удивительного. Что необычного может быть в этом жесте, если люди попадают в такой переплет, когда им не остается ничего лучшего, как обратиться за помощью к Ниро Вульфу?

Впрочем, в данном случае насчет пальца я выразился фигурально, поскольку мы с миссис Барри Рэкхем беседовали по телефону. Все дело было в ее голосе, приглушенном и нервозном. К тому же она без конца повторяла, что вопрос у нее совершенно, ну совершенно конфиденциальный. Даже после того, как я клятвенно заверил, что мы вовсе не всякий раз спешим известить прессу о том, что уговорились с кем-то о деловом свидании.

Заканчивая разговор, она еще раз не поленилась напомнить, что предпочитает переговорить с мистером Вульфом с глазу на глаз, так что, повесив трубку, я счел не лишним позвонить в банк, мистеру Митчеллу, а также в «Газетт» Лону Коэну, чтобы аккуратно навести справки о возможной клиентке.

Естественно, главным образом, меня интересовала ее платежеспособность. Что ж, сведения оказались утешительными: стоила она добрых четыре миллиона, а то и все пять. Ладно, пусть четыре, и пусть даже Вульф выставит счет лишь на половину этой суммы, все равно этого хватит, чтобы выплачивать жалованье мне – его секретарю и доверенному помощнику, а также назойливому кусаке оводу, который не дает ему бить баклуши, – в ближайшие сто шестьдесят семь лет. Добавлю к тому же, что, постоянно проживая в доме Вульфа, я имею еще и стол и крышу над головой. Так что, как ни крути, я буду обеспечен по гроб жизни, если, конечно, она оценит оказанные ей сыскные услуги в два миллиона.

А она вполне могла позволить себе такое, судя по ее виду и поведению на следующее утро, в пятницу, в пять минут двенадцатого, когда раздался звонок и я открыл ей дверь. Рядом с ней на крыльце стоял какой-то мужчина, а она, метнув рысий взгляд на восток, потом на запад, оттеснила его плечом, резво проскочила в дом, уцепила меня за рукав и заявила громким шепотом:

– Вы не Ниро Вульф!

В тот же миг она отпустила меня, схватила за локоть своего провожатого, перетащила его через порог и громогласно повелела:

– Зайди и закрой дверь!

Ну точь-в-точь как герцогиня в лавке ростовщика.

Мне, правда, всегда казалось, что герцогиня должна выглядеть более привлекательной. Я успел как следует разглядеть эту парочку, пока развешивал взятые из рук мужчины пальто и шляпу. Выглядела миссис Рэкхем парадоксально: все, что выше шеи, худое и костлявое, а ниже – наоборот, пышное, и даже чересчур. На щеках, скулах и подбородке кожа гладкая, туго натянутая, а вот вокруг рта и носа разбегаются сеточки морщин.

Помогая ей снять меховое манто, я сказал:

– Послушайте, миссис Рэкхем, вы ведь пришли посоветоваться с Ниро Вульфом?

– Да, – прошептала она. Потом кивнула и громко добавила: – Естественно.

– Тогда перестаньте дрожать, если можете, конечно. Мистеру Вульфу крайне неприятно, когда женщина дрожит. Он способен даже вбить себе в голову, что вы собираетесь закатить истерику, и тогда никто на свете не заставит его выслушать вас. Так что глубоко вздохните и постарайтесь взять себя в руки.

– Ты и в машине всю дорогу дрожала, – добавил ее спутник приятным баритоном.

– Ничего подобного! – отрезала она. Не дождавшись возражений, она повернулась ко мне: – Это мой кузен, Кэлвин Лидс. Он отговаривал меня приезжать к вам, но я тем не менее захватила его с собой. Где мистер Вульф?

Я указал на дверь, ведущую в кабинет, пошел и распахнул ее, а затем провел их внутрь.

Мне до сих пор так и не удалось понять, чем руководствуется Вульф, решая, вставать ему или нет, когда в его кабинет входит женщина. Если им движут объективные причины, то они слишком сложны для моего разумения, а если личные, тогда их столько, что я даже не знаю, с какой начинать.

На сей раз Вульф не счел нужным даже слегка привстать из-за стола в углу возле окна, а довольствовался сухим кивком и каким-то невнятным бормотанием в ответ на представления.

В первый миг мне показалось, что миссис Рэкхем смотрит на босса с укоризной, порицая его дурные манеры, но потом я сообразил, что она попросту остолбенела, не в силах поверить, что он такой необъятно толстый. Я-то уже настолько привык к размерам его туши, что стал потихоньку забывать о том, как это зрелище поражает людей, которые видят Вульфа впервые.

Он ткнул большим пальцем в направлении красного кожаного кресла перед столом и буркнул:

– Садитесь, мадам.

Она приблизилась и села. Я тоже уселся за свой стол, стоявший под углом к столу Вульфа. Кэлвин Лидс, кузен, присаживался дважды, сначала на кушетку у двери, а потом на стул, который я к нему придвинул.

На первый взгляд я бы рискнул предположить, что и он, и миссис Рэкхем явились в этот мир одновременно с двадцатым веком, хотя кузен, возможно, был чуть-чуть постарше. Кожа на его грубоватом лице казалась задубевшей. Волосы, некогда темные, изрядно поседели. Но при всем том этот средних статей мужчина сохранял вполне приличную резвость и живость. Он уже успел оглядеться по сторонам и теперь выжидательно смотрел на кузину.

Миссис Рэкхем обратилась к Вульфу:

– Пожалуй, вам не просто гоняться за преступниками?

– Вот уж не знаю, – учтиво ответил он. – Я много лет этим не занимался, да и не собираюсь. За меня это делают другие. – Он указал на меня. – Мистер Гудвин, конечно, и еще кое-кто, когда требуется. А что, вам надо за кем-то гоняться?

– Да. – Она замолчала. Уголки ее рта подергивались. – Думаю, что да. Если, конечно, это можно сделать без огласки, скрытно… Я имею в виду – чтобы никто об этом не знал. – Губы опять дернулись. – Мне страшно стыдно… в моем возрасте, впервые в жизни… обратиться к частному детективу по личному делу.

– Тогда тебе не следовало приходить, – мягко сказал Лидс.

– Тогда вы пришли слишком рано, – поправил Вульф.

– Слишком рано? Почему?

– Нужно было дождаться, пока дело не станет настолько неотложным или важным, что вы не постесняетесь обратиться за помощью, тем более такой недешевой, как моя. – Он покачал головой. – Слишком рано. Возвращайтесь тогда и в том случае, когда поймете, что иначе нельзя.

– Ты слышишь, Сара? – спросил Лидс, не слишком, впрочем, настойчиво.

Не замечая его, она наклонилась и выпалила:

– Нет-нет, я уже пришла. Я должна знать! Я должна знать о моем муже!

Голова Вульфа резко дернулась, и он обжег меня испепеляющим взглядом. Я не отвел глаза и с достоинством ответил:

– Нет, сэр, это не так. В противном случае она солгала. Я предупредил, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой, и она заявила, что ее вопрос заключается совсем в другом.

Отвернувшись от меня, он воззрился на нее:

– Желаете ли вы, чтобы мы установили слежку за вашим мужем?

– Я… я не знаю. Не думаю, что…

– Вы подозреваете его в измене?

– Нет! Ни в коем случае!

Вульф хрюкнул, откинулся на спинку кресла, поерзал, устраиваясь поудобней, и буркнул:

– Расскажите обо всем по порядку.

Подбородок миссис Рэкхем мелко задрожал. Она взглянула на Лидса. Тот вскинул брови и потряс головой, но не отрицательно, а как бы оставляя дело на усмотрение кузины. Вульф снова хрюкнул. Она посмотрела на него и уныло пролепетала:

– Я неврастеничка.

– А я не психиатр, – огрызнулся Вульф. – И сомневаюсь, что…

Она оборвала его:

– Я всю жизнь была неврастеничкой. Я росла в одиночку, без братьев и сестер. Моя мать умерла, когда мне было три года. Отец не уделял мне времени из-за моей отталкивающей внешности. Когда он умер – мне было двадцать, – я плакала на похоронах… Не потому, что потеряла его, а потому, что он не позволил бы мне стоять в такой близости от него – при отпевании, по дороге на кладбище или возле могилы.

Губы ее опять затряслись, но она уняла дрожь и взяла себя в руки.

– То, что я рассказываю, тайны ни для кого не составляет, но я хочу, чтобы вы поняли, зачем мне понадобилась помощь. Я так до сих пор и не знаю, почему мой первый муж женился на мне. Он был вполне обеспечен и крепко стоял на ногах. Прошло совсем немного времени, и он уже не выносил одного моего вида, как и отец. Поэтому я…

– Это вовсе не так, Сара, – вмешался Кэлвин Лидс. – Ты просто себе внушаешь…

– Вздор! – отмахнулась она. – Уж не такая я психопатка! Поэтому я подала на развод, который он, по-моему, воспринял с радостью, хотя был слишком хорошо воспитан, чтобы в том признаться. Я спешила покончить со всеми формальностями, желая скрыть от него свою беременность. Вскоре после развода у меня родился сын, и это, конечно, кое-что осложнило. Тем не менее я воспитывала ребенка одна… И он был мой, только мой, до тех пор пока не пошел на войну. Он никогда не проявлял ко мне неприязни, даже чисто внешне, в отличие от моего отца или мужа. Он не стыдился того, что его мать такая уродина. Ему было хорошо со мной. Не так ли, Кэлвин?

– Конечно, – заверил Лидс, и, кажется, вполне искренне.

Она согласно кивнула и умолкла, отрешенно глядя прямо перед собой. Потом вдруг вздрогнула, словно вспомнила про Вульфа:

– Да, перед тем как отправиться на войну, он женился, причем на очень милой девушке. Это неправда, будто я хотела, чтобы его избранница походила на меня. Но естественно, я не могла не заметить, что он выбрал мою противоположность. Аннабел просто писаная красавица. Я гордилась, что она вышла за моего сына. Это уравняло мои счеты с другими красивыми женщинами, которых я встречала и знала. Она думает, что я ее ненавижу, но это неправда. К таким нервозным людям, как я, нельзя подходить с обычными мерками. Поймите меня правильно – я вовсе не виню Аннабел, так как прекрасно знаю, что, когда из Германии пришла весть о гибели моего мальчика, ее потеря оказалась горше моей. Тогда он был уже не мой, он принадлежал ей.

– Прошу прощения, – вежливо, но решительно вмешался Вульф. – Вы хотели посоветоваться со мной о вашем муже. Из ваших слов явствует, что вы разведены, верно?

– Нет, конечно! Я… – Она спохватилась. – Ох. Это же мой второй муж. Я просто хотела, чтобы вы все поняли.

– Попытаюсь. Давайте поговорим о нем.

– Его зовут Барри Рэкхем. – Она произнесла это имя так, словно имела на него авторские права или, по меньшей мере, получила его до конца жизни в аренду. – Он играл в регби в Йельском университете, потом нашел место на Уолл-стрит и оставался на бирже до самой войны. В конце войны он дослужился до майора, хотя за четыре года мог достичь и большего. Поженились мы в сорок шестом – три года и семь месяцев тому назад. Он на десять лет моложе меня.

Миссис Барри Рэкхем замолчала, не сводя глаз с лица Вульфа, словно ожидая комментария, но его не последовало. Вульф лишь сделал попытку подстегнуть ее, глухо произнеся:

– И потом?

– Я думаю, – сказала она, словно сдаваясь, – во всем Нью-Йорке не сыскать человека, который не был бы уверен, что Барри женился на мне только из-за денег. Все знают больше меня, потому что я никогда не задавала ему лишних вопросов, а он единственный, кому это доподлинно известно. В одном я убеждена: он не испытывает неловкости, глядя на меня. Это я знаю точно, поскольку очень ранима и очень страдаю из-за этого, а он с самого начала не питал ко мне неприязни. Конечно, он понимает, как я выгляжу, насколько я безобразна, но он же в этом не виноват, и его это не раздражает, даже…

Она запнулась, и щеки ее вспыхнули. Кэлвин Лидс кашлянул и заерзал на стуле. Вульф прикрыл глаза и через мгновение снова раскрыл их. Я не отводил от нее взгляда, чтобы она не подумала, что меня смутил ее девичий румянец.

Впрочем, ей было не до меня.

– В любом случае, – продолжала она, когда ее щеки приобрели прежний оттенок, – я все держу в своих руках. Дом записан на мое имя, я оплачиваю все счета, и содержание машины, и все прочее, но не выделяю ему никаких средств – это мы нигде не обговаривали. Хотя порой мне кажется, что это не совсем справедливо. Когда ему требовались деньги, я никогда не отказывала и не задавала никаких вопросов. Во всяком случае, почти никогда. Но на второй год совместной жизни запросы его увеличилась, а на третий – возросли еще больше, и мне показалось, что это уже чересчур. Три раза я давала ему меньше денег, чем он просил, существенно меньше, а однажды вообще наотрез отказала. Я по-прежнему ни о чем его не расспрашивала, но он сам объяснил, зачем ему деньги, и попытался уговорить меня, достаточно, впрочем, тактично, но я настояла на своем. Я чувствовала, что надо как-то положить этому конец. Хотите знать, сколько он запросил?

– Не особенно, – пробурчал Вульф себе под нос.

– В последний раз, когда я ему отказала, он просил пятнадцать тысяч. – Она нагнулась вперед. – Больше он ко мне с такими просьбами не обращался. Это случилось семь месяцев назад, второго октября, и с тех пор он ни разу не просил денег, ни единого разу! А тратит он много, больше прежнего. Причем на что он только не тратится – на прошлой неделе, например, закатил дорогой ужин на тридцать восемь персон в Университетском клубе. Я хочу знать, откуда у него деньги. Я уже давно об этом размышляла, месяца два, но представления не имела, что́ предпринять. Я не могла довериться своему юристу или банкиру – никому, однако нуждалась в помощи и потому обратилась к своему кузену, Кэлвину Лидсу. – Она метнула в него взгляд. – Он сказал, что попробует что-нибудь выяснить, но так ничего и не узнал.

Мы все посмотрели на Лидса. Он поднял руку ладонью вверх.

– Ну, – начал он, не то оправдываясь, не то протестуя, – я же не профессиональный детектив. Я спросил его прямо в лоб, а он просто расхохотался. Ты же не хотела, чтобы кто-нибудь об этом узнал, поэтому я даже не пытался наводить справки. Я сделал все, что было в моих силах, Сара, сама знаешь.

– Мне кажется, – заметил Вульф, – что мистер Лидс поступил вполне разумно – не мудрствуя лукаво взял и спросил самого мистера Рэкхема. А вам такое в голову не приходило?

– Конечно приходило. Еще давно. И муж ответил, что сделанное им вложение капитала превосходно окупается.

– Может, так оно и есть. Почему бы и нет, в самом деле?

– О нет, только не у моего мужа. – В голосе не было и тени сомнения. – Уж я-то знаю, как он обращается с деньгами. Ему ни за что на свете не сделать удачного вложения. И еще: он стал реже бывать дома. Теперь я уже не всегда знаю, где он находится. Не хочу сказать, что он пропадает неделями или даже сутками, нет. Иногда надолго отлучается днем, а порой вечером… И еще у него несколько раз случались встречи, которые он не согласился отложить, как я ни просила…

Вульф хрюкнул, и она напустилась на него:

– Я знаю! По-вашему, я уверена, что купила мужа с потрохами, что он – моя собственность! Ничего подобного! Я хочу только быть как все жены, как обычная жена. Не красивая и не безобразная, не богатая и не бедная – просто жена! А разве жена не имеет права знать, откуда берутся деньги у ее мужа? Разве она не должна знать? Будь вы женаты, неужели вы не хотели бы, чтобы она знала?

Вульф поморщился:

– Позвольте вам сказать, мадам, чего я не хочу. Я не хочу приниматься за это дело. Мне кажется, что вы сознательно водите меня за нос. Вы подозреваете, что муж обманывает вас либо в супружеской жизни, либо в финансовых вопросах, и хотите, чтобы я уличил его. – Он повернулся ко мне: – Арчи, тебе придется изменить формулировку. Отныне, когда будут просить о встрече, не ограничивайся сообщением, что мы не беремся за дела о супружеской неверности и не занимаемся слежкой за мужем или женой. Уточняй, что мы ни за какие коврижки не возьмемся изобличать мужа или жену, под каким бы соусом это ни преподносили. Могу я спросить, что́ вы делаете, миссис Рэкхем?

Раскрыв сумочку из коричневой кожи, она извлекла оттуда чековую книжку и изящную золотую ручку. Затем положила чековую книжку на сумочку и принялась писать. Вопрос Вульфа так и висел в воздухе, пока она не кончила водить пером, а потом вырвала чек, сунула книжечку и ручку в сумочку и защелкнула ее. Затем посмотрела на Вульфа.

– Я вовсе не хочу, чтобы вы изобличали моего мужа, мистер Вульф. – Она держала чек кончиками пальцев, словно боясь обжечься. – Богом клянусь, что не хочу! Но я должна знать. Я безобразная, закомплексованная неврастеничка, а вы такой крупный, красивый и отважный, и вам сопутствует успех… Когда я осознала, что мне нужна помощь, а мой кузен не в состоянии мне помочь и обратиться мне некуда, то все тщательно взвесила. Я тайком навела о вас справки, так чтобы никто про это не прознал или, во всяком случае, не догадался, зачем мне это понадобилось. Конечно, если муж замыслил против меня что-то дурное, я с ним порву. Но я вовсе не хочу, чтобы вы пытались вывести его на чистую воду. Я хочу лишь знать правду. Вы величайший сыщик в мире и честный человек. Я хочу заплатить вам только за то, чтобы вы выяснили, где и как мой муж зарабатывает деньги, и всё. Вы не вправе отказать мне в этом. Просто не вправе.

Она встала с кресла, подошла и положила чек на стол.

– Здесь указана сумма в десять тысяч долларов, но я вовсе не считаю, что этого достаточно. Сколько вы скажете, столько я и заплачу. Но не вздумайте говорить, что я прошу вас изобличить его! Боже мой – изобличить его?

Я ей даже немного посочувствовал, хотя она относилась к той породе людей, которые искренне убеждены, что богачам все дозволено, стоит лишь потрясти мошной. Простые служащие, вроде частного детектива например, таких обычно на дух не переносят. В здравом смысле этим богатеям, конечно, не откажешь, но вот одного они никак не способны уразуметь: из всякого правила есть исключения.

Данный случай, впрочем, к исключениям не относился. И я надеялся, что Вульф тоже это поймет. Он понял. Его банковский счет еще не оправился от кошмарного потрясения, случившегося пятнадцатого марта[1], каких-то три недели назад. Не то бы он, конечно, заупрямился. Вульф нагнулся вперед, чтобы взглянуть на чек, перехватил мой взгляд, прочитал мои мысли, тяжело вздохнул и сказал:

– Блокнот, Арчи. Проклятье.

Глава вторая

На следующее утро, в субботу, я сидел в кабинете и печатал итоговый отчет о деле, рассказывать о котором, извините, не стану, чтя строжайший запрет упоминать о нем даже в миле от газетчика или микрофона. Мы уже ввязались в дело миссис Рэкхем, благо я депонировал ее чек днем в пятницу, но пока еще ничего не предприняли, даже не позвонили ни по одному из телефонов, что она нам оставила.

Вульф решил, что прежде всего мы должны познакомиться с ее мужем. А поскольку у моего босса есть железное правило никогда не отлучаться из дому по делам и не нашлось приличного предлога, чтобы зазвать Барри Рэкхема к нам, завязать знакомство было поручено мне. И я уже придумал, как это устроить.

Миссис Рэкхем настаивала на том, что ее муж не должен даже заподозрить, что за ним ведут слежку. Да и вообще, пусть это остается тайной для всех. Тем самым она, конечно, усложнила мою задачу.

Она также решительно отвергла идею пригласить меня на уик-энд в Уэстчестер, в ее загородный дом, где ожидалась небольшая компания, под тем предлогом, что кто-то может опознать Арчи Гудвина, подручного Ниро Вульфа.

И тогда Кэлвин Лидс внес предложение, которое было принято. Он владел клочком земли на краю владений миссис Рэкхем. Там, в Хиллсайдской псарне, Лидс разводил породистых собак. Месяц назад кто-то отравил одну псину ценной породы. Вот мы и решили, что в субботу днем я отправлюсь туда под собственным именем – как детектив Арчи Гудвин, который расследует отравление собаки. А потом кузина пригласит Лидса в свое имение Берчвейл на ужин, и Лидс прихватит меня с собой.

Итак, ясным субботним утром я сидел в кабинете (Вульф, как обычно, с девяти до одиннадцати торчал наверху, в оранжерее), заканчивая печатать отчет без особых помех, за исключением пары телефонных звонков, с которыми я справился сам, и одного, из-за которого пришлось побеспокоить Вульфа.

В ресторан «Муммиани» на Фултон-стрит привезли восемь фунтов свежей колбасы от Билла Дарста из Хэкеттстауна, и половину готовы были уступить Вульфу. Поскольку Вульф почитает Дарста за лучшего колбасника к западу от Шербура, он потребовал, чтобы колбасу немедленно доставили с посыльным, только ни в коем случае не в сухом льду.

Когда в одну минуту двенадцатого послышался шум спускающегося лифта, я разложил перед собой на столе большой словарь, раскрытый на букве «К», и уткнулся в него, не обращая внимания на Вульфа, который вошел в кабинет, прошествовал к изготовленному для него на заказ креслу и сел. Клюнул он не сразу, поскольку мысли его витали где-то далеко. Прежде чем позвонить Фрицу, чтобы тот принес пиво, он спросил:

– Колбасу доставили?

Не поднимая головы, я ответил, что нет.

Он дважды надавил на кнопку – сигнал Фрицу нести пиво, – откинулся на спинку кресла и хмуро воззрился на меня. Выражения его лица я разобрать, конечно, не мог, так как был полностью поглощен чтением словаря, но оно легко угадывалось по тону.

– Что ты там разглядываешь? – спросил он.

– Да так, смотрю одно слово, – небрежно бросил я. – Проверяю нашу клиентку. Мне подумалось, что с ее стороны было невежливо назвать вас крупным – помните? Ан нет – оказалось, что она просто вам польстила. Вот смотрите, черным по белому: «Крупный – большой, значительный, рослый, внушительных размеров». Например, «крупная сумма денег». Так что, выходит, вы и впрямь крупный детектив, то есть «внушительных размеров». – Я захлопнул словарь и водрузил его на место, жизнерадостно присовокупив: – Век живи – век учись!

Увы, я зря старался. По всем правилам мне полагалось получить нахлобучку и еще долго выслушивать нравоучения, но, видно, сейчас он был слишком занят своими мыслями. Возможно, даже не слышал меня. Когда Фриц принес пиво из кухни, Вульф достал из ящика стола золотую открывалку, которую преподнес ему благодарный клиент, и изрек:

– Хорошие новости, Фриц. Нам доставят колбасу от мистера Дарста – целых четыре фунта.

Глаза Фрица засияли.

– Вот это да! Сегодня?

– С минуты на минуту. – Вульф налил себе пива. – И это вынуждает меня вновь вернуться к вопросу о гвозди́ке. Твое мнение?

– Я против, – твердо отрезал Фриц.

Вульф кивнул:

– Возможно, ты и прав. Подчеркиваю – возможно. Кстати, помнишь, что́ говорил на сей счет Марко Вукчич в прошлом году? Надо пригласить его на пиршество. В понедельник к обеду?

– Пожалуй, да, – согласился Фриц, – хотя мы договорились о том, что в понедельник нам доставят шэда[2] с икрой…

– Да-да, помню. – Вульф осушил стакан и вытер платком губы. Он всегда считал, что мужские платки должны пахнуть только пивом. – Значит, послезавтра за обедом Марко сначала полакомится колбасками, а потом отведает утку Мондор[3]. – Он наклонился вперед и погрозил пальцем. – Теперь о луке-шалоте и свежем тимьяне: на твоем месте я не стал бы полагаться на мистера Колсона. Нас могут опять подвести. Арчи придется съездить к…

На этом месте Арчи пришлось идти отпирать дверь, что я сделал с превеликим удовольствием. Я высоко ценю, причем почти всегда, результаты глубокомысленных кулинарных бесед Фрица и Вульфа, когда блюда подают на стол, но сама болтовня действует мне на нервы. Так что, когда в дверь позвонили, я охотно оторвался от стула и заспешил в прихожую.

На крыльце стоял моложавый субъект с приплюснутым носом и свертком в руках, в шапочке с надписью: «Служба доставки Флита». Я расписался на квитанции, закрыл дверь и двинулся к кабинету, перед которым меня ждал уже не только Фриц, но и сам Вульф, проявляющий недюжинное проворство в тех случаях, когда, как ему кажется, дело того стоит. Он принял сверток из моих рук и торжественно прошествовал на кухню, сопровождаемый по пятам Фрицем и мной.

Небольшая картонка была заклеена липкой лентой. Вульф установил ее на длинном столе, достал со стойки нож, перерезал ленту и приподнял край крышки. Я всегда гордился своей реакцией, и не зря. В тот миг, когда послышалось шипение, я рванул Вульфа за руку и крикнул Фрицу:

– Ложись! Бомба!

Вульф, как я уже упоминал, при желании способен передвигаться с поразительной для человека его габаритов прытью. В мгновение ока мы с ним очутились в прихожей, Фриц пулей вылетел следом и даже успел захлопнуть за собой дверь, а взрыв еще не раздался. Не замедляя хода, мы пересекли прихожую и ворвались в кабинет, где притормозили, чтобы перевести дух. Взрыва по-прежнему не было.

– Эта штука все еще шипит, – заметил я и начал подкрадываться к двери.

– Назад, Арчи! – проревел Вульф.

– Тише, – отмахнулся я и, опустившись на четвереньки, выбрался в прихожую.

Там я повел носом по сторонам, втягивая воздух, подполз на один ярд к щели под кухонной дверью и снова принюхался.

Секунду спустя я принял вертикальное положение, отряхнулся, возвратился в кабинет и снисходительно поведал:

– Пустяки. Слезоточивый газ. И шипение прекратилось.

Вульф возмущенно засопел.

– Значит, колбасы не будет, – мрачно промолвил Фриц.

– Окажись в этой картонке настоящая бомба, колбасы было бы предостаточно, – заверил я. – Только не для нас, а из нас. Тем не менее хлопот нам все равно задали. Так что посидите пока здесь и почешите языки.

Я решительно протопал в прихожую, прикрыв за собой дверь, отомкнул парадную дверь и оставил ее раскрытой настежь, подошел к кухонной двери, постоял перед ней, потом, набрав в легкие воздуха, вошел на кухню, пробежал через нее к черному ходу, распахнул дверь, выходящую во двор, и бегом вернулся в прихожую. Там стоял удушливый запах газа, так что я ретировался на крыльцо. Не прошло и минуты, как меня окликнули:

– Арчи!

Я повернулся. Мясистая, немного удлиненная физиономия Вульфа маячила в окне гостиной.

– Да, сэр? – радостно осклабился я.

– Кто принес картонку?

Я не стал выгораживать «Службу доставки Флита».

Посчитав, что сквозняк уже достаточно очистил воздух, я воротился на кухню, где ко мне примкнул Фриц. Мы внимательно изучили внутренность картонки и пришли к выводу, что устройство было довольно нехитрое: металлический цилиндр с клапаном, который приходил в движение, как только кто-то пытался раскрыть картонку. Вблизи картонки еще чувствовался резкий запах газа, и Фриц отнес ее в подвал. Я же прошел в кабинет, где застал Вульфа, который сидел за столом и оживленно беседовал по телефону.

Я плюхнулся на свой стул и промокнул носовым платком слезящиеся глаза.

– Ну что, разоблачили этих лицемеров? – поинтересовался я, когда он положил трубку.

– Я с самого начала был уверен, что Флит здесь ни при чем, – проворчал Вульф.

– Конечно. Позвать полицейского?

– Нет.

Я согласно кивнул.

– Вопрос был чисто риторический. – Я снова протер глаза и высморкался. – Ниро Вульф не обращается в полицию. Ниро Вульф сам вскрывает все посылки с колбасой и оставляет своих врагов в дураках. – Я еще раз высморкался. – Правда, в один прекрасный день Ниро Вульф вскроет не ту картонку, и тогда то, что от него останется…

– Твой вопрос был не риторическим, – грубо оборвал меня Вульф. – Слово «риторический» имеет другой смысл.

– Вот как? Но вопрос-то задал я. И я хотел, чтобы он звучал риторически. Кстати, как вы докажете, что я не знаю значения слова «риторический»? – Я шумно высморкался. – Всякий раз, когда вы задаете мне вопрос, а это, Бог свидетель, случается сплошь и рядом, должен ли я предполагать, что…

Зазвонил телефон. В миллион обязанностей, за которые мне платят жалованье, входят и секретарские функции, так что я снял трубку. И тут случилось кое-что из ряда вон выходящее. Нечего и говорить о том, что этот голос потряс меня. Я вдруг ощутил, что под ложечкой предательски засосало. Шок бывает тем сильнее, чем меньше ты его ожидал, но я никак не могу сказать, что голос, прозвучавший в телефонной трубке, оказался для меня сюрпризом. Напротив, думаю, что мы оба, Вульф и я, сидели и переливали из пустого в порожнее в ожидании, что раздастся именно этот голос.

Все, что он произнес, было:

– Могу я переговорить с мистером Вульфом?

В желудке у меня что-то оборвалось, но я охотнее сгорел бы в геенне огненной, чем обнаружил свою слабость. Я ответил, не слишком, впрочем, учтиво:

– А, приветик. Если это вы, конечно. Кажется, вас когда-то звали Дункан?

– Да. Мне мистера Вульфа, пожалуйста.

– Минутку. – Я прикрыл трубку рукой и сказал Вульфу: – Это он.

– Кто? – рявкнул Вульф.

– Вы уже догадались по выражению моего лица. Мистер Икс. Мистер Зек. Он.

Стиснув зубы, Вульф потянулся к телефону.

– Ниро Вульф слушает.

– Здравствуйте, мистер Вульф.

Я продолжал держать возле уха параллельную трубку, и резкий, холодный и педантичный голос звучал в ней точно так же, как и четыре предыдущих раза за последние три года, когда мне доводилось его слышать[4]. Он отчетливо произнес, чеканя каждое слово:

– Вы узнали меня?

– Да, – отрывисто сказал Вульф. – Что вам угодно?

– Хотел напомнить, что я умею быть великодушным. Сами понимаете, что в картонке могло оказаться нечто посерьезнее безобидного газа, но я решил ограничиться предупреждением. К тому же год назад я говорил, что без вас наш мир во многом утратит свою привлекательность.

– Согласен, – сухо бросил Вульф.

– Несомненно. Кстати, я не забыл, как вы блестяще изобличили убийцу Луиса Рони[5]. Впрочем, тогда наши интересы совпали. Теперь же, когда вы занялись делом миссис Барри Рэкхем, они расходятся, так что я не могу с этим примириться. Из уважения к вам я не хочу, чтобы вы лишились гонорара. Возвратите задаток, откажитесь от дела, и через два месяца, считая с сегодняшнего дня, я вручу вам десять тысяч наличными. В прошлом вы дважды пренебрегли аналогичным предложением с моей стороны, но обстоятельства спасали вас. Больше не советую рисковать. Придется вам понять, что…

Вульф отнял трубку от уха и аккуратно поместил ее на рычажки. Буквально тут же я последовал его примеру, чтобы наш собеседник не заблуждался насчет того, что произошло.

– Дьявольщина, опять началось, – простонал я. – Что за невезение…

– Замолчи, – прорычал Вульф.

Я повиновался. Вульф оперся локтями на ручки кресла, сплел пальцы над самым выпуклым местом необъятного пуза и уставился на уголок бювара. Собственно, сказать-то мне было нечего, кроме того, что наше дело – дрянь, а это было и так ясно.

Однажды Вульф приказал мне раз и навсегда выбросить из головы имя Арнольда Зека. Однако, как бы я ни называл данного субъекта: Зек, или Он, или хотя бы Икс, это не отменяло того факта, что месяцев десять тому назад по его распоряжению пара головорезов, вооруженных автоматом и пулеметом Томпсона, расположившись на крыше дома напротив, открыла огонь по нашей оранжерее. Они перебили стекла и оборудования на добрых десять тысяч долларов и превратили восемь тысяч драгоценных орхидей в сырье для компоста. Это тоже замысливалось как предупреждение.

И вот теперь он хотел, чтобы мы расторгли контракт и не связывались с Барри Рэкхемом. Вероятно, это означало одно: не шевельнув и пальцем, мы нашли ответ на вопрос миссис Рэкхем – откуда у ее мужа карманные деньги. Очевидно, он принимал участие в операциях Арнольда Зека, которые Вульф как-то назвал незаконными, а некоторые – отвратительными. Ничего удивительного, что Зек не хотел, чтобы мы занялись одним из его людей. Все это стало ясно как божий день, но вот беда – мы опять нарвались на Зека, что, по большому счету, было не лучше, чем заполучить цилиндр со слезоточивым газом вместо доброй порции дарстовской колбасы.

– А ведь он точно все разыграл, черт его побери! – пожаловался я. – Прямо как по нотам. Кто-то наблюдал за домом и видел, что я взял сверток, а потом распахнул дверь и вышел подышать на крыльцо. Они поняли, что картонку вскрыли, сообщили Зеку, и он тут же позвонил. Черт возьми, он мог даже…

Я умолк, так как заметил, что разговариваю сам с собой. Вульф меня не слышал. Он сидел в прежней позе, вперив взгляд в уголок бювара. Я захлопнул пасть, сел поудобнее и запасся терпением. Прошло добрых пять минут, прежде чем он заговорил.

– Арчи, – сказал он, взглянув на меня.

– Да, сэр?

– Сколько у нас было дел начиная с прошлого июля?

– Любых дел? Считая всякую мелочь? Э-э, сорок.

– Мне казалось – больше. Хорошо, скажем, сорок. В первый раз мы случайно стали ему поперек пути два года назад, а во второй – в прошлом году. Мы оба, он и я, занимаемся преступлениями. Причем его сети раскинуты настолько широко, что совершенно логично ожидать: один раз в год или в одном из сорока дел, за которые беремся, мы будем натыкаться на него. И все начнется сначала. – Он ткнул пальцем в сторону телефонного аппарата. – Эта штуковина зазвонит, и этот гнусный голос станет диктовать мне условия. Если мы уступим, то сможем жить здесь и зарабатывать средства к существованию лишь с его благословения. Если же откажемся повиноваться, то обречены постоянно пребывать в состоянии тревожной бдительности и одного из нас или даже обоих, возможно, убьют. Твое мнение?

Я потряс головой:

– Вы все разложили по полочкам. Мне не нравится ни то ни другое.

– Мне тоже.

– Если вы погибнете, я потеряю работу. Если убьют меня, вам останется только уйти на покой. – Я посмотрел на циферблат наручных часов. – Самое неприятное, что у нас даже нет недели на размышление. Сейчас двадцать минут первого, а к трем часам я должен быть на Хиллсайдской псарне. И мне еще надо пообедать, побриться и переодеться. В том случае, если я поеду, конечно. Я поеду?

– Увы, – вздохнул Вульф. – Здесь-то собака и зарыта. Два года назад, когда мы занимались делом Орчарда[6], я взял ответственность на себя и проигнорировал угрозы этого человека. И в прошлом году, расследуя дело Кейна[7], поступил так же. На сей раз я не хочу и не стану повторять прежние ошибки. Я отдаю себе отчет в том, что обычно выбираю нужную стратегию, но не стану требовать, чтобы ты, отрабатывая свое жалованье, отправился туда и познакомился с мистером Рэкхемом. Если хочешь, можешь позвонить и отложить поездку до лучших времен.

Я вылупился на него:

– Вот, значит, как? Черт побери, неужели вы решили взвалить всю ответственность на меня?

– Да. Я его боюсь. Если должностные лица и другие уважаемые граждане подчиняются приказаниям этого человека, почему я должен стать исключением?

– Ну и притворщик же вы, – терпеливо сказал я. – Хватит вешать мне лапшу на уши. Вы прекрасно знаете, что я скорее слопаю кусок мыла, чем позволю этому сукину сыну наступить себе на хвост. И мне прекрасно известно, что вы скорее намажете хреном устрицы, чем уступите ему. Работай мы поодиночке – другое дело, но коль скоро мы повязаны оба, другого выхода нет.

Вульф испустил душераздирающий вздох.

– Что ж, надо понимать, что ты едешь?

– Да. Но при одном условии: «тревожная бдительность» наступает немедленно. Вы призовете Фрица с Теодором и объясните им, что́ нам угрожает. Обе двери постоянно будут на засове. Вы обещаете держаться подальше от окон. И еще: ничто и никто не должны пересекать порог нашего дома без моего ведома.

– Боже всемогущий, – он мрачно покачал головой, – да это же тюремный режим!

– Сперва испробуйте, потом говорите. Кто знает, может быть, десять лет спустя вы будете испытывать наслаждение от такого образа жизни?

Я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, чтобы вызвать Теодора.

Вульф, набычившись, следил за мной.

Глава третья

Когда я повернул с парковой магистрали Таконик на Сотое шоссе, часы на приборном щитке показывали только сорок минут третьего ночи, и я решил сделать маленький крюк. На пару миль, не больше. Поэтому в Пайнс-Бридж, сразу за мостом, я взял не влево, а вправо.

Я бы мало что выиграл, если бы направился прямиком к въезду в имение, помеченному здоровенным каменным столбом с высеченной на нем надписью: «Исткрест», поскольку оттуда увидел бы только подъездную аллею, которая змейкой извивалась вверх по косогору и исчезала в лесу.

Вместо этого я, не доезжая примерно мили, свернул на ухабистый проселок, поднимающийся в гору. На вершине дорога тянулась прямо, между лугами. Я съехал на траву, остановился, вынул бинокль и нацелил линзы на верхушку ближайшего холма, чуть возвышавшегося над окружающими, где над кронами деревьев виднелись крыша и стены каменного особняка.

Сейчас, в начале апреля, когда листья еще не распустились, особняк, дворы и хозяйственные постройки лежали передо мной как на ладони. Я даже разглядел две сновавшие человеческие фигурки. Так вот, значит, каков он, Исткрест, законные владения беззаконного Арнольда Зека.

Вы понимаете, конечно, что есть масса способов преступить закон. Можно, например, проскочить на красный свет. А можно нанять подручных, сорвать свой куш и ловко замести следы, не забывая, разумеется, щедро вознаграждать помощников, поскольку попытка купить подобные услуги задешево грозит кончиться крахом. Как раз такими махинациями наш Зек и занимался уже более двадцати лет.

И вот теперь моему взору открывался Исткрест. В мои планы входило только одно – глянуть на него одним глазком с вершины холма. Самого Зека я никогда прежде не видел. И, насколько мне известно, Вульф – тоже. Но сейчас, когда наши пути в третий раз скрестились, и, возможно, надолго, я решил, что имею право хотя бы полюбоваться его крышей и пересчитать трубы. И только. Уж слишком этот Зек таинственный и неуловимый. И вот теперь я хотя бы узнал, что на его крыше четыре трубы и у одной из них, в южном крыле, отвалились два кирпича.

Я развернул машину, пустившись в обратный путь, и, вы не поверите, то и дело поглядывал в зеркальце, проверяя, не сел ли кто мне на хвост. Вот насколько серьезно я относился к Зеку. Хотя, честно говоря, самолюбие мое от этого сильно страдало, так что всю дорогу я нервничал, бесился и в итоге порядком устал.

До Берчвейла, резиденции миссис Рэкхем, отсюда было рукой подать, миль пять вокруг городка Маунт-Киско. Однако я ухитрился перепутать развилку и поэтому прибыл на место лишь в четверть четвертого. Въезд во владения нашей аристократки выглядел вполне респектабельно, хотя и неброско.

Я преспокойно ехал, и вдруг, откуда ни возьмись, с левой стороны возникла аккуратная маленькая табличка:

Протиснувшись в узкие воротца и прокатившись по узкой же аллее, я миновал дом, въехал на прямоугольную, посыпанную гравием площадку и поставил машину в углу возле какого-то деревянного строения.

Когда я вылезал, откуда-то раздался возглас и тотчас из-за куста выпрыгнула свирепая дикая зверюга и молнией метнулась ко мне. Я застыл на месте – весь, кроме правой руки, которая автоматически взлетела к левой подмышке, к кобуре.

– Назад! – Женский голос, отдавший команду, был резок, как удар хлыста.

Зверь, с которым меня разделяло не более десяти шагов, мигом развернулся и потрусил к женщине, которая появилась на краю площадки. Затем опять развернулся и замер в изящной позе, не спуская с меня глаз, великолепный и смертельно опасный.

С удовольствием всадил бы в него пулю. Терпеть не могу злобных псов, которые заранее видят в вас врага и заставляют лезть вон из кожи, чтобы доказать свое алиби. Нет, порядочный пес должен быть по убеждениям демократом.

К женщине присоединился мужчина. Они приблизились ко мне.

– Мистер Гудвин? – заговорила женщина. – Мистер Лидс был вынужден уехать по делам, но скоро вернется. Меня зовут Аннабел Фрей.

Она шагнула вперед с протянутой рукой, и мы поздоровались.

Я получил первую возможность проверить хоть что-то из сказанного миссис Рэкхем и поставил ей пятерку за честность. Если помните, она сказала, что ее невестка – писаная красавица. Возможно, нашелся бы чудак, попытавшийся это оспорить. Скажем, тот, кому не по душе широко расставленные глаза или кому розовые щечки милее смуглой кожи. Что до меня, я никогда не придираюсь к мелочам. Нужно шире смотреть на вещи.

Она представила мне своего спутника, которого звали Хэммонд, и мы пожали друг другу руки. Он был плотно сбитый, средних лет, в ярко-синей рубашке, рыжевато-коричневой куртке и серых брюках – потрясающее сочетание! Иное дело я – в безукоризненном твидовом костюме от Фрэдика, молочно-белой рубашке и бордовом галстуке.

– Пожалуй, дождусь Лидса в машине, – сообщил я им. – Не стану рисковать, когда такой хищник рыщет на воле.

Аннабел рассмеялась:

– Дюк вовсе не рыщет на воле, он гуляет со мной. Да он и не собирался нападать на вас. Остановился бы в трех шагах, на расстоянии прыжка, и подождал моей команды. Вы не любите собак?

– Смотря каких. Если вы имеете в виду четвероногого друга, для которого разделяющая нас дистанция лишь расстояние для прыжка, то по отношению к нему я пребываю в состоянии тревожной бдительности. Да-да, именно тревожной бдительности.

– Господи помилуй. – Длинные пушистые ресницы взлетели над темно-синими глазами. – Вы всегда так странно выражаетесь? – Она перевела взгляд на Хэммонда: – Ты слышал, Дэна?

– Да, и полностью с ним согласен, – ответил тот, – что для тебя, впрочем, не тайна. Не боюсь в этом признаться. Возможно, хоть тогда ты поймешь, на какие жертвы я иду, лишь бы побыть с тобой. Когда ты открыла клетку и этот зверь выскочил наружу, я почувствовал, что волосы у меня на голове встали дыбом.

– Знаю, – презрительно фыркнула Аннабел Фрей. – И Дюк тоже знает. Пожалуй, пойду запру его.

С этими словами она повернулась и зашагала прочь, обронив что-то псу, который послушно засеменил следом. Вскоре они скрылись из виду, завернув за угол строения. Чем-то они были похожи – молодая женщина и пес. Возможно, движениями, упругими и грациозными, или походкой, быстрой и немного нервозной.

– Теперь мы вздохнем свободнее, – поздравил я Хэммонда, проводив парочку взглядом.

– Ничего не могу с собой поделать, – пожаловался Хэммонд, чуть раздраженно, как мне показалось. – Я и так не питаю симпатий к собакам, а эти твари… – Он передернул плечами. – Я бы охотнее водил дружбу с саблезубыми тиграми.

Вскоре Аннабел вновь присоединилась к нам, съязвив что-то по поводу прически Хэммонда. Я заметил, что могу преспокойно дождаться Лидса и сам, если у них есть свои дела, но она не согласилась.

– Мы хотели на вас посмотреть, – ни с того ни с сего брякнула она. – Во всяком случае, я. А мистер Хэммонд просто пришел за компанию. Поверьте, хоть вы и Арчи Гудвин, я не стала бы сломя голову нестись на другую сторону улицы, чтобы поглазеть на вас. Однако, признаюсь, мне любопытно понаблюдать, как вы работаете. Сами знаете, легко ли создать репутацию. И мне интересно, насколько соответствует своей славе знаменитый сыщик. Откровенно говоря, я уже настроена скептически. Вы выглядите слишком молодо, одеваетесь слишком элегантно. К тому же, если вы и впрямь опасались, что пес вас укусит, вам следовало бы принять какие-то меры… Ой, откуда взялась эта штука? Что вы делаете?!

Порой мне случается выхватить револьвер не слишком-то ловко. Однако на сей раз он словно сам прыгнул мне в руку, выскочил как чертик из коробки. Я держал его дулом кверху. Хэммонд издал какой-то сдавленный звук и отпрянул.

Я ухмыльнулся:

– Пустяки, решил пустить пыль в глаза. Понравилось? Хотите попробовать еще разок? Науськайте его на меня из-за того же куста. Готов биться об заклад на любую сумму до двадцати пяти центов, что ему до меня не добраться. – Я засунул пушку в кобуру. – Вы готовы?

Она заморгала:

– Вы и в самом деле способны на такое?

Хэммонд вдруг хихикнул. Такой представительный, солидный, с виду банкир, и надо же – такой конфуз. Но что случилось, то случилось, он хихикнул.

– Не шути с ним, Аннабел, – посоветовал Хэммонд. – Он может.

– Конечно, – присовокупил я, – при этом вы окажетесь на одной линии, а мне не доводилось прежде стрелять по нападающим псам, так что мы оба с вами рискуем. Мне только не по нутру ваш скептицизм. Ну да ладно, сейчас проверим.

Ошибка! А все мой дурацкий характер. Я готов был лягнуть себя за эту промашку. Для человека моего возраста совершенно естественно наслаждаться общением с женщиной ее лет, девица она, жена или вдова. Тем не менее у меня должно было хватить здравого смысла, чтобы понять, во что я могу вляпаться.

Стоило ей только ввернуть, что она хотела понаблюдать за моей работой, как я уже разинул варежку и заглотнул наживку целиком, вместе с крючком. В итоге я битый час строил из себя умника и притворялся, что кровь из носу должен разобраться, кто отравил собаку Лидса, когда на самом деле мне было глубоко на это наплевать. Не подумайте, что я заступаюсь за отравителей собак, просто мне было не до них.

Вскоре появился Лидс, прикатил в видавшем виды фургончике с кузовом, переоборудованном под большую проволочную клетку. И мы вчетвером отправились смотреть псарню и округу. Лидс вводил меня в курс дела, я задавал умные вопросы и делал пометки в блокноте.

Потом мы перекочевали в дом, где принялись обсуждать использованный яд, способ отравления, возможных подозреваемых и так далее. Я даже притомился. Мне ведь приходилось играть роль. И не только для того, чтобы ни одна живая душа не угадала истинную цель моего приезда. Аннабел была слишком смазливенькая, чтобы я стерпел ее скептический настрой.

Самое смешное, что отравленный пес даже не издох. Он жил и здравствовал. Я же так пыхтел и старался, словно для нас с Ниро Вульфом это было самое крупное дело за весь год. В итоге Лидс просто так, за здорово живешь заполучил детективной работы на добрых полсотни долларов. Никого мы, естественно, на чистую воду не вывели. Но вы бы только послушали, какие каверзные вопросы я задавал!

Когда Аннабел и Хэммонд оставили нас, чтобы вернуться в Берчвейл, я расспросил Кэлвина Лидса о Хэммонде, который, вообразите себе, и в самом деле оказался банкиром. Да еще каким – вице-президентом кредитной компании «Метрополитен», занимавшимся всеми финансовыми делами миссис Рэкхем после смерти ее первого мужа.

Когда я съехидничал, что, похоже, Хэммонд собирается заняться также, причем всерьез, и невесткой миссис Рэкхем, Лидс пробурчал, что ничего такого не заметил. Я спросил, кто еще ожидается за ужином.

– Вы и я, – ответил Лидс.

Он не спеша потягивал виски из высокого стакана. Мы сидели в небольшой гостиной его домика, где не было ничего примечательного, кроме бесчисленных фотографий собак на стенах. На улице Лидс передвигался с энергичной живостью, способной сделать честь многим людям вдвое моложе. Теперь же он расслабленно раскинулся на кушетке. Он напомнил мне одну из собак, которую мы видели во время экскурсии. Та псина нежилась на солнышке у дверцы своей клетки.

– Вы и я, – сказал Лидс, – а также моя кузина, ее муж, миссис Фрей, с которой вы уже познакомились, Хэммонд и еще один политический деятель, всего семеро…

– Что за политический деятель?

– Оливер А. Пирс.

– Я на короткой ноге с целей кучей политиканов, но о таком не слыхал.

– Только не говорите ему об этом, – крякнул Лидс. – В свои тридцать четыре он добрался лишь до законодательного собрания, но потерял несколько лет из-за войны, как и многие другие молодые люди. Дайте ему шанс. Один, больше не надо.

– А кто он, друг семьи?

– Нет, и это очко в его пользу. – Лидс снова крякнул. – Когда он впервые появился здесь прошлым летом, то приехал как гость миссис Фрей. Во всяком случае, она его пригласила. Но очень скоро один из них, видно, поднадоел другому. Однако Пирс не терял времени зря: успел познакомиться с Линой Дэрроу и втюрился в нее по уши.

– Кто такая Лина Дэрроу?

– Секретарша моей кузины… Кстати, она тоже будет за ужином, так что выходит восемь. Не знаю, кто позвал его… Возможно, кузина… Но приехал он, такой занятый деятель, только ради Лины Дэрроу. – Лидс хмыкнул. – В свои годы мог бы быть поосмотрительнее.

– Вы невысокого мнения о женщинах, верно?

– Они мне безразличны. – Лидс прикончил виски. – А с кем бы вы на моем месте предпочли жить – с такими изумительными животными или с женщиной?

– С женщиной, – убежденно ответил я. – Правда, я ее еще не выбрал, ведь их так много. Но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. – Я махнул рукой. – Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?

– Да, – лаконично ответил он.

– Миссис Рэкхем держит ее при себе в память о погибшем сыне? Или это помогает от невроза?

– Не знаю. Спросите кузину сами. – Лидс выпрямился и встал на ноги. – Вы, конечно, знаете, что я возражал против ее визита к Ниро Вульфу. И поехал-то с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется. Вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда. Однако коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и распивать их виски, а не мое. Пойду умоюсь.

И он вышел.

Глава четвертая

Лидс предоставил мне выбор: либо ехать с ним, что заняло бы три минуты, либо пройти по лесной тропинке. Я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни.

Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как я едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся, закусив удила.

Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.

Заключительную часть пути мы проделали по извилистой гравиевой дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Вообще сельская жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем более извилисты тропы меж угодьями и тем труднее соседям навещать друг друга.

Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли усадьбы миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс считался здесь своим.

Все шестеро присутствующих собрались в комнате или, скорее, зале (она была длиннее и шире, чей весь дом Лидса), устланной двумя десятками ковров, так и норовивших выскользнуть у меня из-под ног, и уставленной тремя дюжинами предметов, пригодных для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков бар на колесиках, мне показалось, что должное веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно более замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мой бокал наполнили, Аннабел Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.

Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую, неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста избирателя. Правда, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал, высокий, широкоплечий, с располагающим, честным лицом и улыбкой, которая зажигалась в долю секунды, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не в его ли избирательном округе живу. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.

Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить в свою упряжку еще и Лину Дэрроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд она была помоложе Аннабел Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я ее допрашивал, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос, практиковалась или же просто пыталась сойти за простушку.

Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще и ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких, как он, хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого – и увидите там шестерых, а то и восьмерых Барри Рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованье у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.

Однако к тому времени, когда, покончив уже с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за ужином затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дэну Хэммонда.

Я решил, что правильнее будет начать все сызнова.

По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дэрроу.

– Почему вы так на меня напустились? – без обиняков выпалила она.

Я заметил, что ничего подобного.

– Нет-нет, еще как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. – При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.

– Еще бы, – признался я. – Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?

– Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, что я скромная работающая девушка.

– О да. Потому я и решил на вас отыграться. Еще, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.

Мы пересекли порог гостиной, и тут же к нам подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дэрроу; первым моим побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабел повыключали свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало мне, что приближается опасность, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровеннейший (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.

Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и поспешно затараторила, пытаясь перекричать голос диктора:

– Не надо его гладить!

– Не буду, – заверил я с выражением.

– Не беспокойтесь, он умеет себя вести, – добавила она. – Он обожает смотреть телевизор.

Она продвинулась вперед, увлекая за собой четвероногого телелюбителя. Когда они миновали Кэлвина Лидса, преданное создание приостановилось, чтобы обнюхать его, и удостоилось поглаживания по голове. Никто другой проявить подобную фамильярность не рискнул.

Taк мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут, до половины одиннадцатого. Я и теперь не сумел составить определенного мнения о Барри Рэкхеме. К сожалению, телевидение подрубает сыскной бизнес на корню. Раньше бывало, оказавшись в подобном обществе в чьем-нибудь доме или на квартире, вы получали превосходную возможность раздобыть ценные сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и держа ушки на макушке. Теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом остаться дома в постели. Лиц в темноте не разглядеть; брошенных кем-то реплик не расслышать, если это не истошный визг; и даже глубоко личные обстоятельства (например, то, изменилось ли скептическое отношение к вам молоденькой вдовушки) уточнить не удается. В кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.

Тем не менее в конце концов рыбка вроде бы клюнула. Когда наконец выключили телевизор и мы поднялись поразмять затекшие конечности, Аннабел предложила подбросить нас с Лидсом до его дома. Лидс сказал, что мы лучше пройдемся пешком. И тогда Барри Рэкхем, который словно ненароком приблизился ко мне, осведомился, не слишком ли утомила меня телепередача. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.

– Думаете, вам удастся изобличить отравителя? – поинтересовался он, потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.

Я пожал плечами:

– Не знаю. Как-никак прошел целый месяц.

Он кивнул:

– Вот именно потому так трудно в это поверить.

– Да? Во что же?

– Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на Ниро Вульфа. О гонорарах Вульфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. – Рэкхем растянул губы в улыбку. – Возвращаетесь в город сегодня?

– Нет, остаюсь переночевать здесь.

– Разумно. Ночью ехать не безопасно. А в воскресенье в это время года движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. – Он ткнул меня в грудь указательным пальцем. – Вот-вот, если вы выедете рано.

И отчалил.

Аннабел зевала, а Дэна Хэммонд смотрел на нее во все глаза, словно приехал в Берчвейл только для того, чтобы понаслаждаться ее зевками. Лина Дэрроу посматривала то на меня, то на Барри Рэкхема, делая вид, будто на самом деле ее лучезарные взгляды предназначаются вовсе не мне. Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него – на целый фут больше длины прыжка, – почитая себя в безопасности, разглядывал пса с таким выражением на лице, что я невольно ему посочувствовал, хотя прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.

Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но выражения их лиц были совсем другие.

– Как минимум на два фунта тяжелее, чем надо, – проронил Лидс. – Ты перекармливаешь его.

Миссис Рэкхем запротестовала, что вовсе нет.

– Значит, мало выгуливаешь.

– Да, – вздохнула она. – Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь им как следует. Сегодня я была занята. Пожалуй, я его сейчас выведу. Замечательная ночь для прогулки… Барри, ты не составишь мне компанию?

Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же предложением к остальным, но желающих не нашлось. Тогда она предложила проводить нас с Лидсом до дома. Лидс возразил, что она ходит слишком медленно, а ему уже давно надо лежать в постели, поскольку он встает в шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я и вправду иду.

Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.

Ночь стояла довольно студеная. По небу рассыпалось несколько звезд, но луны не было, так что в одиночку, да еще без фонаря, я наверняка сбился бы с лесной дорожки и блуждал до утра. Лидсу же фонарик был бы только помехой. Он уверенно вышагивал с той же скоростью, что и днем, а я, чертыхаясь, поспешал за ним, то и дело спотыкаясь о корни и поскальзываясь на камешках, а однажды даже потерял равновесие и плюхнулся оземь. Представляете, какой охотник на оленей получился бы из меня? Когда мы приблизились к псарне, Лидс подал голос, и до моих ушей донесся шорох множества лап, но никто из этих тварей даже не тявкнул. Ну скажите сами, кому нужна собака, не говоря уж о тридцати и сорока, у которой не хватает сердечности даже для того, чтобы залиться лаем, радуясь возвращению хозяина?

Лидс сказал, что после покушения на собаку он теперь всегда обходит свои владения, прежде чем отправиться на боковую. Я вошел в дом и поднялся в крохотную комнатку, где оставил свою сумку. Когда Лидс вернулся, поднялся наверх и зашел спросить, все ли у меня в порядке, я сидел на кровати в пижаме, почесывая шею и ломая голову над прощальными репликами Барри Рэкхема. Я рассеянно ответил, что все замечательно, Лидс пожелал мне спокойной ночи и ушел спать в свою комнату, расположенную напротив моей через маленький коридор.

Я открыл окно, выключил свет и забрался в постель, однако три минуты спустя понял: не тут-то было. Обычно я гоню прочь любые мысли в тот миг, когда приклоняю голову к подушке. Если какая-то дума все же застревает в лабиринте моих извилин, я даю себе три минуты, и ни секундой больше, чтобы изгнать ее оттуда. Потом я отключаюсь. На сей раз, ясное дело, в моем мозгу угнездился Барри Рэкхем. Я должен был со всей определенностью решить, знал он или нет истинную причину моего появления. Или же принять твердое решение, что повременю с решением до утра. Размышляя так, я вылез из постели и уселся на стул.

Прошло минут пять, а может, и пятнадцать, не знаю. Единственное, чего я добился, так это того, что сумел выкинуть Барри Рэкхема из головы, убедив себя, что утро вечера мудренее. Парень оказался слишком крепким орешком. Приняв решение, я с удовольствием нырнул в постель, потратил десять секунд на то, чтобы удобно расположиться на непривычном матрасе, и на сей раз, кажется, преуспел…

Или почти преуспел. Стоило мне чуть-чуть задремать, как заскрипел ставень или нечто в этом роде. Но в первый миг я подумал, что ставень, и вдруг весь сон как рукой сняло: никаких ставней на окнах не было! Я уже достаточно проснулся, чтобы это утверждать. Звук повторялся с небольшим интервалом. Мало того что не ставень, это был вовсе не скрип. Похоже на всхлипывание или хныкание младенца; нет, чепуха, звук раздавался за распахнутым окном, а младенцев снаружи не было. Ладно, ну его к черту! Я перевернулся на другой бок, спиной к окну, но звук повторился снова. Я был не прав. Не хныкание, а слабое поскуливание. Наваждение какое-то!

Я кубарем скатился с кровати, зажег свет, пересек холл, подошел к двери Лидса, постучался и вошел.

– Что такое? – громко спросил Лидс.

– У вас есть пес, который скулит по ночам?

– Скулит? Нет.

– Тогда, если не возражаете, я выйду и посмотрю. Он скулит под моим окном.

– Может быть, это… Включите свет, пожалуйста.

Я нашарил на стене выключатель и щелкнул им. Лидс сидел на кровати в зеленой пижаме с тонкими белыми полосками. Одарив меня взглядом, красноречиво говорившим, что к списку причин, по которым Лидс был против моего пребывания здесь, прибавилась еще одна, он прошлепал мимо меня в холл и в мою клетушку, а я шел за ним по пятам. Несколько секунд он стоял прислушиваясь, потом подошел к окну, высунул голову наружу, затем втянул ее назад и, ни слова не говоря, быстро вышел, на сей раз даже не взглянув на меня. Я спустился по лестнице следом за ним к боковой двери. Там он одной рукой повернул выключатель, а другой открыл дверь и вышел на крыльцо.

– Боже мой, – выдавил он. – Ничего, Нобби, все будет в порядке.

Он присел на корточки.

Я не собираюсь брать назад свои слова о доберманах-пинчерах, но в тот миг не стал бы развивать эту тему. Пес лежал на боку на каменной плите, лапы его подергивались, но он попытался приподнять голову, чтобы посмотреть на Лидса; между ребрами, ближе к животу, почти вертикально торчала резная серебряная рукоятка ножа. Шерсть вокруг слиплась от крови.

Пес перестал скулить. Внезапно он ощерился и еле слышно зарычал.

– Все в порядке, Нобби, – сказал Лидс и приложил ладонь к телу собаки, в области сердца. – Боюсь, что ему уже не помочь, – промолвил он.

– Может, вытащить лезвие? – предложил я. – Тогда…

– Нет, это его добьет. Хотя он и так уже при последнем издыхании.

Лидс был прав. Пес издох, пока Лидс сидел рядом на корточках, а я стоял, стараясь не дрожать на пронизывающем ветру. Вдруг стройные мускулистые лапы напряглись, дернулись и тут же расслабились, а несколько мгновений спустя Лидс убрал руку и встал на ноги.

– Вы не могли бы попридержать дверь? – попросил он. – Она немного перекосилась и сама не держится.

Я распахнул дверь и придержал ее, пропуская его. Лидс с бездыханным Нобби на руках вошел в прихожую и опустил тело на деревянную лавку у стены. Потом повернулся ко мне.

– Я хочу одеться и выйти осмотреть округу. Можете пойти со мной или оставайтесь дома, как вам удобнее.

– Я пойду с вами. Это одна из ваших собак или?..

Он уже шагнул к лестнице, но остановился.

– Нет. Это пес Сары… моей кузины. Вы его видели сегодня вечером. – Его лицо исказилось. – Боже всемогущий, только посмотрите на него! Приполз сюда с ножом в боку! Я подарил его Саре два года назад. Два года он служил ей верой и правдой, но приполз умирать ко мне. Ну и дела!

Он зашагал наверх по ступенькам, а я последовал за ним.

За годы работы у Ниро Вульфа мне нередко доводилось быстро одеваться, и я считал себя настоящим докой в этом деле, но когда Лидс вышел из своей комнаты, я еще сидел и завязывал последний шнурок. Лидс сказал:

– Подождите внизу. Я вернусь через минуту.

Я ответил, что уже иду, но он не стал ждать. К тому времени, как я спустился, его и след простыл, входная дверь была закрыта. Я отворил ее, вышел на крыльцо и крикнул:

– Эй, Лидс!

– Я же сказал – подождите! – донесся из темноты его голос.

Даже если он решил не брать меня с собой, в таком кромешном мраке мне было за ним не угнаться, так что я посчитал самым разумным обогнуть дом и попытаться разыскать площадку, где стояла моя машина. Найдя ее и отомкнув дверцу, я забрался внутрь и извлек из бардачка фонарик. Я надеялся, что он хоть чуть-чуть уравняет меня с Лидсом в ночных странствиях по окрестностям. Я запер дверцу, посветил вокруг, потом выключил фонарик и вернулся к входной двери.

Послышались шаги, сперва вдалеке, потом ближе, и вскоре Лидс возник в квадрате света, падающего из проема окна прихожей. Он был не один. Впереди, натягивая поводок, бежала собака. Когда они поравнялись со мной, я учтиво отступил в сторону, но пес не обратил на меня ровным счетом никакого внимания. Лидс открыл дверь, впустил собаку и вошел следом; я замыкал шествие.

– Встаньте перед ней, – приказал Лидс, – примерно в ярде, и не шевелитесь.

Я повиновался.

– Знакомься, Геба!

Тут только зверюга признала, что заметила мое присутствие. Она задрала морду, приблизилась и не спеша обнюхала мои ноги. Когда она покончила со мной, Лидс шагнул к лавке, на которой лежал труп Нобби, и жестом подозвал собаку.

– Нюхай, Геба! – велел он, легонько погладив шерсть на животе мертвого пса.

Она вытянула жилистую шею, принюхалась, отступила и посмотрела на хозяина.

– Не будь такой самоуверенной, – сказал Лидс и ткнул пальцем в направлении тела. – Нюхай еще.

Собака послушалась, обнюхала труп Нобби еще раз и снова посмотрела на Лидса.

– Я и не знал, что они ищейки, – заметил я.

– Они обучены всему, чему можно.

Видимо, Лидс подал какой-то сигнал, хотя я ничего не заметил, так как собака вдруг устремилась к двери, увлекая за собой хозяина.

– У них у всех превосходное чутье, а у Гебы оно просто потрясающее. Кстати, она мать Нобби.

Снаружи, на каменной плите, на которой мы обнаружили Нобби, Лидс сказал:

– Бери след, Геба. – И после того как она, издав низкий горловой звук, натянула поводок, добавил: – Тихо. Говорить буду я.

Собака увлекла нас за угол дома, через стоянку для машин, вдоль стены хозяйственной постройки к самому концу псарни. И вдруг остановилась и задрала голову.

Лидс выждал полминуты, потом заговорил:

– В чем дело? Запуталась? Бери след!

Я включил фонарик, но после сердитого замечания Лидса выключил его. Геба опять издала горлом тот же странный звук, пригнула нос к земле и устремилась вперед. Мы пересекли луг по тропинке, добрались до опушки и углубились в лес. Хотя шли мы достаточно быстро, для меня это казалось легкой прогулкой по сравнению с гонкой, которую задал мне Лидс давеча. Несмотря на то что деревья еще стояли голые, в лесу было темно, хоть глаз выколи, но если я еще не полностью утратил способность ориентироваться, то мы продвигались вдоль той самой дорожки, по которой я проходил уже дважды, если можно назвать ходьбой мои неуклюжие попытки поспевать за Лидсом.

– Мы ведь направляемся к усадьбе вашей кузины? – решил удостовериться я.

В ответ Лидс что-то невнятно буркнул.

Углубившись в лес, мы прошли ярдов двести вверх по косогору, потом примерно столько же тропинка тянулась ровно, а затем, как я припоминал, начинался долгий пологий спуск прямо до ухоженных угодий Берчвейла. И вот примерно посередине ровного участка Геба вдруг сошла с ума. Она внезапно резко рванулась в сторону, так дернув Лидса, что он заплясал, пытаясь удержаться на ногах, потом круто развернулась, прижалась к его ногам и стала тоненько и протяжно подвывать – совсем не так, как прежде.

Лидс резко сказал ей что-то, но я не разобрал его слов. К тому времени мои глаза уже достаточно свыклись с окружающим мраком. Но я вовсе не утверждаю, что уже тогда, в темноте, среди деревьев, с расстояния двадцати футов распознал то пятно на земле. Тем не менее я настаиваю, что, едва включив фонарик, сразу понял – передо мной лежит тело миссис Барри Рэкхем, хотя еще не направил на него луч.

На сей раз меня не стали отчитывать. Мы с Лидсом сошли с тропинки и преодолели эти двадцать футов. Она лежала на боку, точь-в-точь как Нобби, шея неестественно вывернута, так что лицо смотрит в небо, и я даже на мгновение подумал было, что ей свернули голову, но потом разглядел, что белый свитер спереди обагрен кровью. Я наклонился и наложил пальцы на ее запястье. Лидс, подобрав сухой лист, опустил его на рот и ноздри женщины и попросил меня стать рядом с ним на колени, чтобы заслонить листок от ветра.

Посмотрев на неподвижный лист секунд двадцать, Лидс сказал:

– Она мертва.

– Да. – Я встал на ноги. – Даже если и нет, она все равно недотянула бы до дома. Я пойду…

– Ее убили, да?

– Безусловно. Я пойду и…

– Господи. – Он резко вскочил и выпрямился. – Сначала Нобби, потом она… Оставайтесь здесь…

Он быстро шагнул вперед, но я успел схватить его за руку. Он вырвался.

– Успокойтесь, – быстро заговорил я.

Я снова держал его за руку и чувствовал, как он дрожит.

– Если вы сейчас ворветесь туда, одному Богу известно, что́ вы можете натворить. Побудьте здесь, а я пойду…

Он опять вырвался и быстро зашагал прочь.

– Подождите! – скомандовал я, и он замер как вкопанный. – Сперва вызовите врача и позвоните в полицию. Сразу же. Я вернусь в ваш дом. Мы оставили нож в теле собаки, а кое-кому этот нож может понадобиться. Вы можете приказать Гебе охранять миссис Рэкхем?

Он заговорил, обращаясь не ко мне, а к собаке. Та в два прыжка оказалась рядом. Лидс наклонился, прикоснулся к трупу кузины и сказал:

– Сторожи ее, Геба.

Собака послушно уселась, а Лидс, ни слова не говоря, повернулся и сгинул. Не прыгнул, не побежал, а просто растворился в темноте. Я крикнул вдогонку:

– Позвоните в полицию до того, как убьете кого-нибудь!

Потом разыскал тропинку и направился назад, к Хиллсайдской псарне.

Благодаря фонарику добрался я без приключений. На сей раз при моем приближении собаки подняли истошный лай, и я, искренне надеясь, что все двери на запоре, все же достал пистолет и держал его наготове, пока не миновал псарню. Слава богу, никто на меня на набросился, а оглушительный лай словно по волшебству прекратился в тот миг, как я переступил порог дома и закрыл за собой дверь. Видимо, когда враг проникал в дом, доберманы отдавали его на растерзание хозяину.

Нобби лежал на лавке, и нож по-прежнему торчал из раны в боку. Я сразу прошел в маленькую гостиную, где давеча приметил телефонный аппарат, включил свет, подошел к столику, вызвал телефонистку и сказал ей нужный номер. Пока дожидался, я глянул на наручные часы: пять минут первого. Я надеялся, что Вульф не забыл подключить внутренний телефон, прежде чем улечься спать. К счастью, он не забыл. На пятый звонок трубку сняли и послышался недовольный голос:

– Ниро Вульф у телефона.

– Это Арчи. Извините, что разбудил, но мне требуются указания. Мы лишились клиента. Я имею в виду миссис Рэкхем. Похоже, кто-то заколол ее, а потом всадил тот же нож в ее пса. Как бы то ни было, она мертва. Я только что…

– Что ты плетешь? – раздался громовой рык. – Что за околесица?

– Вовсе нет, сэр. Я только что вернулся из леса, с того самого места, где она лежит. Мы нашли ее вместе с Лидсом. Пес тоже издох, его труп здесь рядышком, на лавке. Я не хочу…

– Арчи!

– Да, сэр?

– Это недопустимо. В данных обстоятельствах.

– Да, сэр, полностью с вами согласен.

– Мистер Рэкхем не замешан в этом деле?

– Пока не знаю. Я же сказал – мы только что нашли ее.

– Где ты?

– В доме мистера Лидса, один. Стерегу нож в теле пса. Лидс отправился в Берчвейл, чтобы вызвать врача и полицию, а может, заодно и прикончить кого-нибудь. Помешать ему я не в состоянии. У меня уйма времени. Что вам рассказать?

– Все, что может нам пригодиться.

– Ладно, но на случай, если мне помешают, хочу сперва спросить. Раз я работаю на вас, а кроме того, помог найти тело миссис Рэкхем, полицейские, конечно же, проявят нездоровое любопытство. Что я могу им разболтать? Не бойтесь, линия свободна, если телефонистка не подслушивает.

Хрюканье, потом молчание. Наконец:

– Теперь, после случившегося, можешь рассказать про нашу встречу с миссис Рэкхем и про цель твоей поездки. А также выложить всю подноготную миссис Рэкхем, мистера Лидса и все, что ты там видел и слышал, без исключения. Но конечно, тебе следует ограничиться только этим.

– Ни слова про колбасу?

– Ни звука. Дурацкий вопрос.

– Угу, я просто так, поразмяться. Ладно. Итак, я приехал и перезнакомился с массой доберманов-пинчеров и людей. Дом Лидса расположен на краю владений миссис Рэкхем. Мы с Лидсом прогулялись в Берчвейл через лес. За ужином было восемь человек, считая меня…

Я довольно неплохо гоняю бильярдные шары, и только один Сол Пензер превосходит меня в умении вести слежку в Нью-Йорке, но зато в мастерстве скрупулезно и доходчиво изложить любые, самые запутанные факты Ниро Вульфу я дам сто очков вперед любому. Рассчитав, что на подробное изложение мне потребуется минут десять, я управился за восемь – две минуты оставил ему на расспросы. Чем он, естественно, не преминул воспользоваться. Пожалуй, он уже прилично владел материалом, когда я, заметив в окно огни фар приближающейся машины, пожелал доброй ночи и повесил трубку. Выйдя в тесную прихожую, я отпер дверь, и, когда по узкой подъездной аллее подкатила и остановилась машина с надписью: «Полиция штата» на борту, я уже стоял снаружи на каменном крыльце. Двое полицейских в мундирах вылезли из машины и двинулись ко мне. Я затаил дыхание, надеясь, что среди них не окажется моего обожаемого уэстчестерского врага, лейтенанта Кона Нунана[8], и, по счастью, мои надежды оправдались. Оба были низшими чинами.

Один из них открыл рот:

– Ваша фамилия Гудвин?

Я признал это. Собаки загавкали.

– Обнаружив тело, вы решили вернуться сюда только для того, чтобы размять ноги?

– Тело обнаружил не я, а доберман-пинчер. А что касается вопроса о ногах – может, вы все-таки зайдете внутрь?

Я распахнул и услужливо придержал дверь, и они вошли. Я ткнул большим пальцем в сторону трупа Нобби.

– Это другой доберман. Он приполз сюда, чтобы умереть вон там, на пороге. А мне пришло в голову, что миссис Рэкхем могли прикончить тем же самым ножом, что и пса, и вам, ребята, захочется взглянуть на этот ножик, прежде чем кто-то попытается нарезать им хлеб. Поэтому Лидс пошел в усадьбу звонить, а я вернулся сюда.

Один из них подошел к лавке и начал разглядывать Нобби.

– Вы не трогали нож?

– Нет.

– Лидс был здесь с вами?

– Да.

– Он прикасался к ножу?

– Не думаю. Если да, то я не обратил внимания.

Полицейский повернулся к напарнику:

– Оставим пока труп на месте. Посторожишь здесь, ладно?

– Да.

– Потом тебе скажут, что́ делать дальше. Идемте со мной, Гудвин.

Он протопал к двери, открыл ее и пропустил меня вперед. Подойдя к машине, он залез, устроился за рулем и позвал меня:

– Запрыгивайте.

Я не шелохнулся.

– А куда мы едем?

– Куда надо.

– Извините, – с видимым сожалением сказал я, – но я должен знать, куда именно. Если в Уайт-Плейнс или в участок, то вручите мне приглашение, составленное по особой форме. В противном случае вам придется тащить меня силой.

– О, вы адвокат?

– Нет, но я знаю одного адвоката.

– Очень рад за вас. – Он наклонился в мою сторону и прогнусавил: – Мистер Гудвин, я еду в Берчвейл, имение миссис Рэкхем. Не окажете ли любезность составить мне компанию?

– С превеликим удовольствием, премного благодарен, – задушевно проворковал я и залез в машину.

Глава пятая

Остаток ночи, от половины первого до самого рассвета, я провел настолько бездарно, что уж лучше бы оставался дома в постели. Я сумел выяснить лишь то, что девятого апреля солнце встает в тридцать девять минут шестого, хотя и в этом не готов присягнуть, поскольку не уверен, что наблюдал настоящий горизонт.

Лейтенант Кон Нунан нагрянул в Берчвейл среди прочих, но явно ощущал себя не в своей тарелке.

Дело в том, что даже после прибытия самого окружного прокурора Кливленда Арчера сказать, будто расследование шло полным ходом, я бы не решился. Не то чтобы блюстители порядка позабыли о служении Фемиде, вовсе нет. Просто очень трудно возложить жертву на алтарь правосудия, когда убивают такую известную и богатую налогоплательщицу, как миссис Барри Рэкхем, а ваш краткий список подозреваемых включает: а) ее мужа, теперь вдовца, который только что сделался известным и богатым налогоплательщиком; б) многообещающего молодого политического деятеля, избранного в законодательное собрание штата; в) невестку убитой, которая, возможно, станет еще более известной и богатой налогоплательщицей, чем вдовец, и г) вице-президента одного из крупнейших нью-йоркских банков.

Каждый из них потенциально мог оказаться преступником, чего полиции любой ценой хотелось бы избежать, чтобы целиком сосредоточиться на остальных трех подозреваемых: д) кузене убитой, который занимался разведением крайне недружелюбных доберманов; е) секретарше убитой, простой служащей, и ж) частном сыщике из Нью-Йорка, который уже давно напрашивался на хорошую нахлобучку.

Ясно, что при таком раскладе нельзя просто увезти подозреваемых всем скопом в Уайт-Плейнс и начать обрабатывать по-свойски.

Кроме пятнадцати минут, проведенных наедине с Коном Нунаном, я битых два часа проторчал в огромной гостиной, где мы тупо смотрели телевизор вместе с членами семьи, гостями, прислугой и полицейскими.

Нельзя сказать, что было очень весело. Две служанки не переставая плакали. Барри Рэкхем бесцельно слонялся по комнате, иногда присаживался, потом вскакивал и не раскрывал рта. Оливер Пирс примостился на кушетке с Линой Дэрроу, переговариваясь вполголоса, причем Лина в основном слушала. Дэна Хэммонд, банкир, явно нервничал. Он сидел ссутулившись, закрыв глаза и повесив голову, но время от времени с большим трудом привставал, словно у него что-то болело, и подходил к одному из окружающих, обычно к Аннабел или к Лидсу.

Когда меня запустили в гостиную, Лидс разводил огонь в камине, который с тех пор оставался его главнейшей заботой. Огонь был такой жаркий, что Аннабел передвинулась в дальний угол гостиной. Она держалась спокойнее всех, хотя стиснутые зубы выдавали, что случившееся потрясло ее не меньше, чем остальных.

То одного, то другого поочередно вызывали и после беседы с глазу на глаз приводили обратно. Лишь когда подошел мой черед, я обнаружил, что нелегкая принесла лейтенанта Нунана. Мой «любимец» расположился за столом в комнате несколько меньших размеров дальше по коридору и вид имел превзъерошенный. Несомненно, жизнь не казалась ему пряником – с его-то повадками Гитлера или Сталина в стране, где граждане сами решают, за кого им голосовать. Приведший меня детектив указал на стул по другую сторону стола.

– Опять ты, – прошипел Нунан.

Я кивнул:

– Сам подумал точно так же. Не имел чести лицезреть вас с тех самых пор, как не я задавил насмерть Луиса Рони.

Его не перекосило, хотя я особенно на это и не рассчитывал.

– Ты тут, кажется, расследуешь дело об отравлении собаки на Хиллсайдской псарне?

Я воздержался от комментариев.

– Да или нет? – рявкнул он. – Или ты не намерен отвечать на вопросы?

– Ох, простите великодушно. Я и не знал, что это вопрос. Мне показалось, что вы просто констатировали факт.

– Ты расследуешь дело об отравлении пса?

– Да, только приступил. Примерно час провел у Лидса, а потом мы отправились сюда на ужин.

– Так и он сказал. Ну и что ты успел выяснить?

– Да ничего особенного. К тому же там толклись зеваки, что мало способствовало следствию. Я имею в виду миссис Фрей и мистера Хэммонда.

– Вы прибыли сюда все вместе?

– Нет. Мы вышли из дома через час после отъезда миссис Фрей и мистера Хэммонда.

– Вы ехали на машине?

– Шли пешком. Точнее, Лидс шел, а я бежал.

– Бежали? Почему?

– Чтобы не отставать.

Нунан улыбнулся. Более зловещую улыбку я видел разве что у Бориса Карлоффа[9].

– Где ты выучился зубоскалить, Гудвин? В цирке?

– Да, сэр.

– Тогда поведай нам про ужин и все, что было потом. Со свойственным тебе остроумием, конечно.

Это заняло десять минут, почти как изложение фактов Вульфу, хотя меня то и дело прерывали вопросами. Я подробно и без утайки описал все, чему был свидетелем. Когда я закончил рассказ, мы вернулись к самому началу. Нунан принялся настойчиво выяснять, все ли слышали, как миссис Рэкхем сказала, что собирается выгулять собаку, хотя это было совершенно очевидно, так как она приглашала каждого.

Потом меня отвели назад, в гостиную, а на допрос вызвали Лину Дэрроу. Я спросил себя, станет ли она разыгрывать простушку с лейтенантом, так же как со мной.

Даже не припомню, когда более никчемно проводил время в последний раз. С таким же успехом я мог быть бездомным псом. Никому не было до меня ровным счетом никакого дела. Я даже не имел права намекнуть, насколько они заблуждаются. Один раз я всерьез попытался завязать разговор, обходя всех подряд и бросая реплики, но тщетно.

Дэна Хэммонд едва удостоил меня взглядом и не удосужился даже рта раскрыть. Оливер Пирс вообще не посмотрел в мою сторону. Лина Дэрроу пробормотала нечто нечленораздельное и отвернулась. Кэлвин Лидс спросил, что сделали с останками Нобби, а выслушав мой ответ, кивнул, нахмурился и подбросил в пламя очередное полено. Аннабел Фрей поинтересовалась, не хочу ли я еще кофе, но, услышав, что хочу, никак не отреагировала на мои слова.

Барри Рэкхем, которого я заловил в углу комнаты, оказался самым разговорчивым. Сначала он пожелал знать, есть ли здесь кто-нибудь из конторы окружного прокурора. Я сказал, что не знаю. Тогда он спросил, как зовут лейтенанта полиции, который задает вопросы, и я ответил, что Коном Нунаном. Эта беседа оказалась рекордно длинной: целых два вопроса и столько же ответов.

Впрочем, немного позже, когда на сцене появился окружной прокурор Кливленд Арчер, я кое-чего добился. Едва он вошел в гостиную, представился и все поднялись на ноги, чтобы подойти к нему, я кинул взгляд на его ботинки и сразу догадался, что он побывал в лесу, на месте убийства миссис Рэкхем.

Оттуда же явно прибыл и Бен Дайкс, предводитель сыщиков округа Уэстчестер, который сопровождал Арчера. Мое настроение немного поднялось. Не мог же Арчи Гудвин проторчать здесь целую ночь и не сделать ни единого мало-мальски ценного умозаключения!

После нескольких ничего не значащих реплик, обращенных к отдельным лицам, Арчер произнес речь:

– Это кошмарное, жуткое злодеяние. Мы установили, что миссис Рэкхем и ее собаку закололи насмерть в лесу. Вы знаете, что орудие убийства мы нашли. Вам его предъявляли. Это один из столовых ножей, что держат здесь, в гостиной, в ящике. Вы пользовались такими ножами во время ужина. У нас есть также протоколы допроса каждого из вас, но, конечно, мне придется еще побеседовать с вами. Сейчас, в столь неурочное время, я этого делать не стану. Уже четвертый час, так что я вернусь утром. Хочу спросить только, не желает ли кто из вас поделиться со мной какими-то соображениями, которые не терпят отлагательства? Нет?

Он обвел глазами присутствующих.

Все словно воды в рот набрали. Болтливая подобралась компания, нечего сказать. Все, включая меня, просто стояли и смотрели на него. Меня так и подмывало разрядить обстановку, задав вопрос или ввернув меткое словцо, но я предпочел лишний раз не напоминать о своем присутствии.

Впрочем, напоминать и не потребовалось. После того как все, включая прислугу, покинули гостиную и мы с Лидсом начали продвигаться к выходу, послышался голос Бена Дайкса:

– Гудвин!

Лидс продолжал идти. Я обернулся.

Дайкс приблизился ко мне.

– Мы хотели задать вам пару вопросов.

– Валяйте.

К нам присоединился окружной прокурор Арчер со словами:

– Там, у Нунана, Бен.

– Они с Нунаном как кошка с собакой, – возразил Дайкс. – Помните сцену у Сперлинга в прошлом году?

– Ничего, я сам им займусь, – заявил Арчер и прошествовал через коридор в комнату, где Нунан сидел за столом и переговаривался с коллегой – тем самым, что доставил меня с Хиллсайдской псарни.

При нашем появлении коллега вскочил и остался подпирать стенку. Нунан же привстал было и вновь уселся, как только Арчер, Дайкс и я расселись по стульям.

Арчер, немного округлившийся за прошедший год, с припухшим одутловатым лицом и красными от бессонницы глазами, упер локти в стол и обратился ко мне:

– Гудвин, я хочу поговорить с вами начистоту. – Тон его был серьезным и вовсе не оскорбительным.

– Я целиком к вашим услугам, мистер Арчер, – заверил я. – Тем более что никогда еще прежде со мной не обращались как с пустым местом.

– Нам было некогда. Лейтенант Нунан, конечно, доложил о том, что вы ему рассказали. Откровенно говоря, мне трудно этому поверить. Всем известно, что Ниро Вульф отклоняет предложения дюжинами каждый месяц и берется только за те, которые его по-настоящему интересуют, и что самый простой и быстрый способ заинтересовать его – это предложить ему заманчивый гонорар. Так вот теперь…

– Это не единственный способ, – возразил я.

– А я и не говорил, что единственный. Я знаю, что у него свои мерки и он щепетилен до привередливости. Вот потому-то я и не могу поверить, что он заинтересовался отравлением собаки – причем настолько, что послал вас сюда на уик-энд. И я крайне сомневаюсь, что Кэлвин Лидс, судя по тому, что я о нем слышал, в состоянии предложить Вульфу достаточно привлекательный гонорар. Его кузина, миссис Рэкхем, – иное дело. Но она никогда не любила сорить деньгами, скорее, наоборот. Конечно, мы собираемся расспросить и самого мистера Вульфа, но я думал, что сэкономлю время, если сначала задам эти вопросы вам. Я призываю вас сотрудничать с нами, чтобы раскрыть это трусливое и подлое убийство. Как вам известно, я имею право настаивать на этом. Однако, хорошо зная Вульфа и вас, я предпочитаю воззвать к вам как к законопослушному гражданину, а также частному детективу с лицензией на право работы в нашем штате. Повторяю: я не верю, и никогда не поверю, что вас послали сюда только для того, чтобы вы расследовали дело об отравлении пса.

И они принялись пожирать меня глазами.

– Не только, – спокойно ответствовал я.

– Ха, вот, значит, как!

– Да, черт возьми. Как вы сами изволили заметить, мистера Вульфа это не заинтересовало бы.

– Опять наврал, каналья, – злорадно ощерился Нунан.

– Вы, как всегда, заблуждаетесь, – возразил я с наилюбезнейшей улыбкой. – Вы же не спросили, зачем меня сюда послали, и даже не намекнули, что вам это было бы интересно. Вы всего лишь спросили, расследую ли я дело об отравлении пса. Я ответил, что потратил на него всего час, что было сущей правдой. Вы также спросили, что я успел выяснить, и я чистосердечно признался, что ничего особенного. Потом вы захотели узнать, что я видел и слышал за ужином и после ужина, и я выложил все начистоту. Конечно, это был самый дурацкий и нелепый допрос из тех, которым мне приходилось подвергаться, но ничего, со временем научитесь. Прежде всего надо…

– Ах ты, чертов… – вырвалось у Нунана.

– Я сам! – цыкнул на него Арчер и обратился ко мне: – Могли бы и сами сказать, Гудвин.

– Нет уж, дудки, только не ему, – отрезал я. – Однажды я сглупил и сделал именно так, но он остался недоволен. К тому же я сомневаюсь, чтобы у него хватило мозгов понять.

– Что ж, посмотрим, пойму ли я.

– Да, сэр. Миссис Рэкхем позвонила в четверг днем и договорилась о встрече с мистером Вульфом. Она приехала вчера утром, в пятницу, в одиннадцать. И с ней был Лидс. По ее словам, когда она вышла замуж за Рэкхема три года и семь месяцев назад, у них так повелось, что всякий раз, как он просил, она давала ему денег на карманные расходы. Однако аппетиты его постоянно возрастали. И она стала давать меньше и меньше, пока наконец второго октября прошлого года он не попросил пятнадцать тысяч и она отказала совсем. Дала ему шиш. С тех пор, за последние семь месяцев, он ничего не просил и не получал, но тем не менее продолжал много тратить, а это ее сильно мучило. Она наняла мистера Вульфа для того, чтобы выяснить, как и откуда ее муж добывает деньги. А меня послали сюда взглянуть на мужа и по возможности разнюхать, что к чему. Мне требовался только предлог, чтобы приехать. Отравление пса подвернулось кстати, хотя, согласен, предлог несолидный. – Я махнул рукой. – Вот и все.

– Вы говорите, Лидс был с ней? – резко спросил Нунан.

– Вот что я имел в виду, – повернулся я к Бену Дайксу, – когда говорил о манере Нунана вести допрос. А ведь он прекрасно слышал, как я сказал, что Лидс был с ней.

– Да, – сухо согласился Дайкс. – Но не стоит так язвить по этому поводу. Здесь не пикник. – Он перевел взгляд на Нунана: – А сам Лидс упоминал об этом?

– Нет. Впрочем, я не спрашивал.

Дайкс встал и обратился к Арчеру:

– Может, стоит послать за ним? Он ушел домой.

Арчер кивнул, и Дайкс вышел.

– О господи, – с чувством и расстановкой произнес Арчер, адресуя, должно быть, эти слова гражданам Нью-Йорка, поскольку на нас он не глядел. Какое-то время он сидел, кусая губы, потом спросил меня: – Это все, чего хотела миссис Рэкхем?

– Это все, о чем она просила.

– Ссорились ли они с мужем? Угрожал ли он ей?

– Она не говорила.

– Что в точности она говорила?

Это заняло полчаса. Для меня пара пустяков извлекать из памяти нужные сведения, не забывая, впрочем, про наказ Вульфа не упоминать о колбасе. Арчер не подозревал, на что способна моя память, поэтому я не стал утруждать себя дословным изложением разговора с миссис Рэкхем, хотя мне это было раз плюнуть. Правда, он все равно не поверил бы, решив, что я приукрашиваю. Тем не менее, когда я закончил, он знал всю подноготную.

Потом меня оставили для очной ставки с Лидсом, которого привезли, когда я только начинал рассказ, но продержали в гостиной, пока я не закончил. Так что, хотя меня наконец и допустили к праздничному столу, это случилось слишком поздно, чтобы я успел услышать что-то новое.

У Лидса, который практически считался членом семьи, им надо было выяснить не только подробности посещения Ниро Вульфа, но и обстоятельства тому предшествовавшие. Так что на это ушло еще полчаса, если не больше. Сам Лидс, по его словам, понятия не имел, откуда у Рэкхема деньги. Расследование, которое он предпринял по настоянию кузины, не принесло плодов. Он никогда не был свидетелем ссор и не слышал о ссорах между кузиной и мужем. И так далее. Нунану он не сказал о визите к Вульфу и настоящей причине моего приезда в Берчвейл, потому что тот об этом не спрашивал, а сам Лидс предпочел подождать, пока его спросят.

Наконец окружной прокурор Арчер решил, что на сегодня достаточно, встал, потянулся, потер покрасневшие глаза, задал Дайксу и Нунану несколько вопросов, отдал распоряжения и обратился ко мне:

– Вы остановились у Лидса?

Я ответил, что пока особо у Лидса не задерживался, но моя сумка и в самом деле там.

– Хорошо. Тогда продолжим завтра… Вернее, сегодня.

Я сказал, что да, непременно, и вышел вместе с Лидсом. Бен Дайкс предложил подбросить нас, но мы отказались.

Вместе с Лидсом, не переговариваясь, мы срезали угол и двинулись прямиком к лесной тропинке, не петляя по извилистым дорожкам. Забрезжил рассвет, вот-вот должно было вынырнуть солнце. Ветерок стих, о чем радостно поведали ранние птахи. Темп, который задал Лидс, поднимаясь вверх по пологому склону и шагая ровным участком, уступал его привычному галопу, что меня вполне устраивало. Не в том я был настроении, чтобы затевать гонки, как бы ни желал побыстрее добраться до постели.

Внезапно Лидс замер как вкопанный, так что я чуть не налетел на него. Впереди на тропинке, ярдах в тридцати, маячила фигура мужчины, стоявшего на четвереньках. Заприметив нас, он поднялся и выкрикнул:

– Стойте! Кто вы такие?

Мы представились.

– Что ж, – сказал он, – придется вам изменить маршрут. Пройдите кругом. Мы здесь только начали. Ни свет ни заря, ха-ха!

Мы полюбопытствовали, какова протяженность запретной зоны, и он сообщил нам, что ярдов триста, на противоположном конце уже работает его напарник. Мы покинули тропу и направились вправо, в обход, что замедлило продвижение, хотя лес был не такой уж густой. Через пару минут я спросил Лидса, сможет ли он узнать то злополучное место, и мой спутник утвердительно кивнул.

Вскоре он остановился, и я поравнялся с ним. Я и сам узнал бы это место, поскольку его отгородили веревками, натянув их полукругом между деревьями. Мы приблизились вплотную к веревкам и молча остановились.

– А где Геба? – спросил наконец я.

– Им пришлось послать за мной, чтобы увести ее. Сейчас она в клетке Нобби. Ему клетка больше не понадобится. Полиция забрала его.

Мы пришли к безмолвному согласию, что больше нас тут ничего не интересует, и возобновили путь, не приближаясь к тропинке, пока не поравнялись с напарником давешнего следопыта, что означало конец запретной зоны. Напарник не только остановил нас грозным окриком, но еще долго и придирчиво выяснял, как это таким кровопийцам и лжецам удается столь успешно прикидываться добропорядочными гражданами. В конце концов он смилостивился и отпустил нас.

Я был рад, что Нобби увезли, поскольку мне не улыбалось опять войти в крохотную прихожую и увидеть его труп на лавке. В остальном дом выглядел таким же, как мы его оставили.

Лидс задержался у псарни, а я поднялся в свою комнатенку и уже стаскивал брюки, которые в суматохе натянул поверх пижамных штанов, как вдруг ослепительная вспышка за окном заставила меня вздрогнуть. Я подошел к окну и высунул голову наружу. Оказывается, солнце решило надо мной подшутить, возвестив таким образом о своем пробуждении. Я взглянул на наручные часы, убедился, что они показывают пять часов тридцать девять минут. Тем не менее, как я уже говорил, у меня не было уверенности в том, что я наблюдал настоящий горизонт. Не опуская гардину, я лег на кровать, вытянулся и сладко зевнул, едва не вывихнув челюсть.

Входная дверь приоткрылась, потом захлопнулась. На лестнице послышались шаги. Лидс появился в проеме моей распахнутой двери, постоял, словно колеблясь, потом зашел и сказал:

– Через час мне уже надо вставать и заниматься собаками, так что я закрою вашу дверь.

Я поблагодарил. Он не двинулся с места.

– Моя кузина уплатила Вульфу десять тысяч. Что он теперь будет делать?

– Не знаю, еще не спрашивал. А что?

– Мне пришло в голову, что он, возможно, захочет потратить эту сумму или хотя бы ее часть в интересах покойной. Если полиция не найдет убийцу, например.

– Не исключено, – согласился я. – Я ему предложу.

Он продолжал стоять, словно его заботило еще что-то. Наконец выдавил из себя:

– Такое случается и в лучших семействах.

И он попятился, прикрывая за собой дверь.

Я смежил веки, но даже не попытался очистить голову от мыслей. Если я засну, то одному Богу известно, когда проснусь, а я твердо настроился позвонить Вульфу в восемь утра, за пятнадцать минут до того, как Фриц войдет в его комнату с завтраком на подносе. А покамест, решил я, придумаю-ка что-нибудь выдающееся для детективного бизнеса. После нескольких минут напряженнейшей умственной работы я сообразил, что мне даже не с кем поделиться ее плодами. Лидс не в счет. Менее благодарного и словоохотливого слушателя и вообразить нельзя.

Есть у меня привычка вдруг подмечать, что я уже неосознанно принял какое-то вполне определенное решение некоторое время назад. Так произошло и тем утром в двадцать пять минут седьмого. Взглянув в очередной раз на часы и отметив, что стрелки показывают именно это время, я внезапно осознал, что бодрствую и, следовательно, могу не только позвонить Вульфу в восемь, но и смыться домой, чтобы доложить ему лично, как только буду уверен, что Лидс уснул, – а в ту минуту я как раз был в этом уверен.

Я встал, сбросил пижаму, натянул свои одежды, не стараясь установить рекорд, но и не слишком копаясь, и, держа в одной руке сумку, а в другой туфли, на цыпочках выбрался в коридор, спустился по ступенькам и вышел на каменное крыльцо.

Я удирал вовсе не от Кэлвина Лидса, просто мне казалось вполне благоразумным исчезнуть из Уэстчестерского округа, прежде чем кто-нибудь обнаружит, что я вовсе не почиваю в мягкой постели наверху.

Однако не тут-то было. Я сидел на крыльце, завязывая шнурок на второй туфле, когда залаяла собака и это послужило сигналом для всех остальных. Я кое-как вскочил на ноги, схватил сумку, вихрем промчался к машине, подгоняемый заливистым лаем и адскими завываниями, отомкнул дверцу, залез внутрь, запустил мотор, развернулся и уже почти миновал дом, когда в дверном проеме появился Лидс. Я надавил на тормоз, высунул голову и с криком: «Я по срочному делу, до скорого!» – лихо проскочил воротца и выбрался на дорогу.

В столь раннее воскресное утро дорога была пустынна. Яркое свежее солнце светило слева так весело, что путешествие оказалось бы вполне приятным, будь у меня соответствующее настроение. Но его не было.

Нынешнее положение дел разительно отличалось от того, что складывалось в двух предыдущих случаях, когда мы пересекали дорогу Арнольду Зеку и кто-то при этом погибал. Тогда эта печальная участь постигла подручных Зека, а он сам, Вульф и общество оказались по одну сторону баррикад. На сей же раз главным подозреваемым был Барри Рэкхем, человек Зека.

Теперь Вульф должен был либо возвратить полученные от мертвого клиента десять тысяч, либо оставить деньги себе, не предпринимая попыток их отработать, если желал избежать лобового столкновения с Зеком. Зная Вульфа как никто другой, я гнал машину со скоростью восемьдесят пять миль в час в южном направлении по парковой магистрали Сомилл-Ривер.

Часы на щитке показывали семь часов восемнадцать минут, когда я свернул с Вестсайдской магистрали на Сорок шестую улицу. Мне надо было проехать по ней до Девятой авеню и потом повернуть к югу. Улица выглядела такой же пустынной, как и загородное шоссе. Повернув направо на Тридцать пятую улицу, я пересек Десятую авеню и, чуть-чуть не доезжая Одиннадцатой, заглушил мотор перед старым каменным особняком Вульфа.

Двигатель еще чихал и кашлял, когда я заметил нечто такое, отчего глаза мои едва не вылезли из орбит. Подобного мне не приходилось видеть никогда, хотя я тысячи раз останавливал здесь машину.

Входная дверь была распахнута настежь.

Глава шестая

Душа моя ушла в пятки. Вытряхнув ее оттуда, я тигром выпрыгнул из машины, пересек тротуар, взлетел на семь ступенек и ворвался внутрь. Фриц и Теодор уже встречали меня в прихожей. Одного взгляда на их лица было достаточно, чтобы на сердце заскребли кошки.

– Проветриваете, что ли? – с наигранной веселостью осведомился я.

– Он ушел, – убитым голосом сказал Фриц.

– Куда ушел?

– Не знаю. Сегодня ночью. Когда я увидел, что дверь открыта…

– Что ты держишь в руке?

– Он оставил их на столе в кабинете… для Теодора, для меня… и для тебя.

Я выхватил из его дрожащих пальцев записки и впился глазами в верхнюю. Почерк Вульфа я узнал сразу.

Я пробежал глазами следующую.

И наконец, последняя.

Я еще раз перечел записки, внимательно всматриваясь в каждое слово, потом отрывисто бросил Фрицу и Теодору:

– Сядьте в кресла и подождите, – отправился в кабинет и уселся за свой стол.

Они придвинули кресла и сели лицом ко мне.

– Он ушел, – глухо повторил Фриц, словно пытаясь убедить себя.

– Какая наблюдательность! – огрызнулся я.

– Тебе известно, где он. – В голосе Теодора прозвучало обвинение. – Некоторые орхидеи нельзя перевезти, не повредив их. Я вовсе не хочу работать на Лонг-Айленде, даже за двести долларов в неделю. А когда он вернется?

– Послушай, Теодор, – взорвался я. – Мне совершенно наплевать, чего ты там хочешь, а чего не хочешь. Мистер Вульф избаловал тебя, поскольку никто не вынянчивает его цветы лучше тебя. Но мне ты сейчас напоминаешь только одно – свернувшееся молоко. Я имею в виду твою кислую рожу. Я не знаю ни где находится мистер Вульф, ни когда он вернется, если вообще вернется. Тебе он приписал «всего доброго», а мне «всего доброго и с наилучшими пожеланиями». Уловил разницу? Тогда заткнись и не мешай. – Я переключился на Фрица: – Мистер Вульф считает, что Марко Вукчич станет платить тебе вдвое больше, чем он сам. Очень на него похоже, да? Сам видишь, я зол как черт из-за его выходки, хотя и вовсе не удивлен. Теперь, чтобы вы поняли, насколько хорошо я его знаю, расскажу вам, как было дело. Вскоре после моего звонка он нацарапал эти записки и покинул дом, оставив дверь распахнутой – ты же сам сказал, что дверь была открыта, – чтобы любой праздношатающийся убедился: в доме больше нет никого и ничего стоящего внимания. Ты встал, как всегда, в шесть тридцать, увидел открытую дверь, поднялся в его спальню, убедился, что кровать пуста, и нашел на столе записки. Потом поднялся в оранжерею и позвал Теодора. Вы спустились с ним в спальню, устроили обыск и обнаружили, что все вещи на месте. А потом сидели и таращились друг на друга до самого моего приезда. Можешь что-нибудь добавить?

– Я не хочу работать на Лонг-Айленде, – заявил Теодор.

А Фриц добавил только:

– Разыщи его, Арчи.

– Он запретил.

– Да, но ты… все равно найди его! Где он будет спать? А что будет есть? – Фриц всплеснул руками.

Я встал, подошел к сейфу, открыл его и заглянул в ящичек, где мы всегда хранили наличные на случай непредвиденных расходов. Прежде там было чуть больше четырех тысяч, теперь же осталось чуть больше тысячи. Я закрыл дверцу сейфа, крутанул ручку и заявил Фрицу:

– Ему хватит и на ночлег, и на питание. Так я точно изложил факты?

– Не совсем. Мы не досчитались одной сумки, пижамы, зубной щетки, бритвы, трех рубашек и десяти пар носков.

– А трость он захватил?

– Нет. Только старое серое пальто и старую серую шляпу.

– Посетители у него были?

– Нет.

– А телефонные звонки кроме моего?

– Я даже не знал, что ты звонил. Мой параллельный аппарат тоже подключен к сети, как и у него, но сам знаешь, в твое отсутствие я отвечаю на звонки, лишь когда он меня просит. Звонок был всего один, в двенадцать минут первого.

– Проверь свои часы. Звонил я. В пять минут первого. – Я подошел и потрепал его по плечу. – Ладно. Надеюсь, работа на новом месте тебе понравится. А как насчет завтрака?

– Но Арчи! Его завтрак…

– Ничего, я готов его съесть. Я сорок миль проделал на пустой желудок. – Я снова похлопал его по плечу. – Послушай, Фриц. Я, конечно, зол на него, чертовски зол. Но после того как я проглочу дюжину гренок с жареной ветчиной и восемь – десять яиц под твоим фирменным соусом, а также кварту кофе, возможно, я и подобрею. Скорее всего, разозлюсь еще сильнее, а может, и нет. Кстати, как насчет его любимого меда, который ты мне уже давненько не давал? Тимьянового, кажется?

– Его осталось… немного. Четыре банки.

– Отлично. Тогда на десерт подай мне его вместе с горячими оладьями. Может, тогда я и сменю гнев на милость.

– Ни за что бы не подумал… – Голос Фрица предательски задребезжал, и он умолк, а потом начал заново: – Ни за что бы не подумал, что такое может случиться. В чем дело, Арчи? – Он буквально скулил. – Что произошло? У него был такой прекрасный аппетит в последнее время…

– А мы сегодня собирались пересадить несколько мильтоний, – упавшим голосом добавил Теодор.

Я досадливо крякнул:

– Так иди и пересаживай. От него все равно толку как от козла молока. И вообще, убирайся и оставь меня в покое! Я должен пораскинуть мозгами. К тому же я голоден как волк. Поди прочь!

Теодор, бурча себе под нос, зашаркал вон из комнаты. Фриц направился следом за ним, но в дверях притормозил.

– Правильно, Арчи. Пораскинь, пожалуйста, мозгами. Очень прошу. А я пока приготовлю тебе завтрак.

Он вышел, а я остался, чтобы напряженно мыслить, но шарики упорно отказывались шевелиться. Я был слишком выбит из колеи, чтобы спокойно думать. «Не разыскивай меня». Абсолютно в его духе. Он прекрасно знал, что, случись мне заявиться домой и обнаружить, что он исчез, я тут же приступлю к поискам. Вот и сделал так, что мне даже подступиться к ним нельзя.

Не могу сказать, правда, что он застал меня врасплох, нет. Не зря я покинул дом Лидса без предупреждения и по дороге жал на все педали: у меня было предчувствие. Два года минуло с тех пор, как Вульф наказал мне: «Арчи, ты должен забыть, что знаешь имя этого человека. Если когда-либо во время одного из моих расследований окажется, что я столкнулся с ним и должен его уничтожить, я покину свой дом, найду место, где смогу работать – а также спать и есть, если хватит времени, – и останусь там, пока все не закончится».

Так что насчет Вульфа я не беспокоился, но как быть со мной? С другой стороны, год спустя он заявил пятерым членам семейства Сперлинг в моем присутствии: «В этом случае он поймет, что мы схлестнулись не на живот, а на смерть. Но это буду знать и я, поэтому заблаговременно перемещусь в оперативный штаб, местонахождение которого будет известно лишь мистеру Гудвину и, возможно, еще двоим».

Ладно. Никто не собирался вступать с ним в пререкания по поводу оперативного штаба или перемещения. Но я был тем самым упомянутым им мистером Гудвином, и этот мистер Гудвин сейчас тупо пялился на записку: «Не разыскивай меня». Что мне делать, скажите на милость?

Естественно, что под теми двумя он имел в виду Сола Пензера и Марко Вукчича. Однако я лишился даже права позвонить Солу и задать пару закамуфлированных вопросов. Правда, если босс посвятил в свою тайну Сола и не посвятил меня, то и черт с ним. С другой стороны, что мне говорить людям? Например, прокурору округа Уэстчестер?

На последний вопрос ответ я получил, по меньшей мере частично, из совершенно неожиданного источника.

Расправившись с гренками, оладьями, ветчиной, яйцами, тимьяновым медом и кофе, я вернулся в кабинет, чтобы проверить, сумею ли совладать с эмоциями и начать шевелить мозгами, и усердно этим занимался, когда вдруг заметил, что сижу в кресле Вульфа за его столом.

Меня словно пружиной подбросило. Кроме самого Вульфа, еще никто, не исключая и меня, никогда не сидел в этом кресле, а тут я расположился в нем, будто так и положено. Значит, дело плохо, подумалось мне. Видно, я уже подсознательно решил, что Вульф расстался со своим креслом раз и навсегда, а такие мысли совершенно непростительны, даже в моем обозленном состоянии.

Я выдвинул ящик стола, чтобы просмотреть его содержимое, и сделал вид, что именно с этой целью и занял кресло шефа. Я уже начал копаться в бумагах, когда в дверь позвонили.

Я не помчался сломя голову открывать, поскольку за недостатком времени не успел обмозговать линию поведения. Сквозь одностороннее стекло в парадной двери я разглядел, что на крыльце стоит незнакомец в штатском, и решил было позволить ему натешиться вдоволь и звонить до упаду, но любопытство взяло верх, и я отпер дверь.

Передо мной стоял невзрачный субъект с оттопыренными ушами, в стареньком замызганном пальтишке, который пожелал видеть Ниро Вульфа. Я ответил, что по воскресеньям мистер Вульф не принимает, но я его доверенный помощник и, возможно, сумею чем-нибудь помочь. Лопоухий согласился, достал из кармана конверт, извлек из него лист бумаги и развернул.

– Я из «Газетт», – заявил он. – Вот копия объявления, которое мы получили утром с почтой. Мы хотим удостовериться, что оно подлинное.

Я забрал у него бумагу и пробежал ее глазами. Почерк Ниро Вульфа на нашем фирменном бланке я узнал мгновенно. Наверху было написано:

Ниже печатными буквами было выведено:

Под объявлением стояла подпись Вульфа. В ее подлинности сомневаться не приходилось.

Заучив текст наизусть, я возвратил объявление ушастому.

– Да, все в порядке. Нормально. Поместите его на видное место.

– Оно подлинное?

– Абсолютно.

– Послушайте, я хотел бы поговорить с ним. Помогите мне! Черт побери, это же настоящая сенсация, если мне удастся взять у него интервью!

– Вы что, собственным объявлениям уже не верите? Тут написано черным по белому, что отныне мистер Вульф не принимает. – Я притворил дверь, оставив лишь тонкую щель. – Вас я прежде не встречал, но Лон Коэн – мой старый приятель. Он приходит в полдень, кажется?

– Да, но…

– Передайте, чтобы он не терял времени зря и не звонил по этому поводу. Мистер Вульф не принимает, а я занимаюсь только клиентами, как гласит объявление. Не прищемите ножку, дверь закрывается.

Я затворил ее и задвинул засов. Не успел я сделать и двух шагов, как из кухни появился Фриц и выпалил:

– Кто это был?

Я смерил его взглядом:

– Черт побери, а ведь при мистере Вульфе ты никогда не отваживался даже мечтать о том, чтобы задать такой вопрос ему или мне. И теперь не мечтай. Во всяком случае, пока я в таком премерзком настроении.

– Я только хотел…

– Прекрати. И вообще, советую не попадаться мне под горячую руку, пока я все не обдумаю.

Я возвратился в кабинет и уселся – теперь уже в собственное кресло. Хоть какие-то инструкции от Вульфа я наконец получил, пусть даже таким окольным путем. Объявление означало, что я не должен ломать голову над тем, как скрыть его отсутствие. Как раз наоборот.

И что еще важнее, мне возбранялось и дальше заниматься Рэкхемом. Я должен был только встречаться с клиентами, и с ними одними, по поводу незавершенных дел. Миссис Рэкхем, ныне покойная, встретиться со мной не могла. Следовательно, этот вопрос также был исчерпан.

И еще: за мной, в отличие от Фрица и Теодора, похоже, сохранялось место. Правда, я не мог подписывать чеки и… Тут я кое-что вспомнил. Можете теперь представить себе мое тогдашнее состояние, если это не пришло мне в голову раньше.

Описывая одно из прежних наших дел, я упомянул, что Вульф, предвидя возможность своего ухода в подполье из-за столкновения с Арнольдом Зеком, велел мне поместить пятьдесят тысяч долларов наличными в ячейку банковского сейфа, абонированного в Джерси, каковое распоряжение я и выполнил. Босс желал иметь заначку для конспиративного существования. Так или иначе, эти денежки покоились в сейфе, снятом на вымышленное имя, которое я придумал специально для этой цели.

Я сидел и размышлял над тем, насколько выбит из седла, если запамятовал об этом, когда зазвонил телефон. Я снял трубку.

– Контора Ниро Вульфа, у телефона Арчи Гудвин. – Мне показалось, что правильнее будет представиться так, раз уж в объявлении говорилось, что Вульф уходит от дел начиная с завтрашнего дня.

– Арчи? – Голос, который я хорошо знал, казался удивленным. – Это ты, Арчи?

– Угу. Привет, Марко. Не рановато для воскресенья?

– Я думал, ты в отъезде! Хотел оставить Фрицу весточку для тебя. От Ниро.

Марко Вукчич, владелец и распорядитель ресторана «Рустерман», единственного места, кроме собственного дома, где Вульф мог получить пищу по душе, один во всем Нью-Йорке звал Вульфа по имени. Я сказал, что готов принять весточку лично.

– Она, правда, не от самого Ниро, – поправился Марко. – Скорее, от меня. Я должен срочно увидеться с тобой. Ты можешь приехать?

Я сказал, что могу. Куда приезжать, не спросил, поскольку Вукчич всегда обретался при своем заведении – если не в ресторанных залах на первых двух этажах и не на кухне, то наверху, в личных апартаментах.

Я сообщил Фрицу, что ухожу, но когда-нибудь вернусь.

По пути через город до Пятьдесят четвертой улицы я процентов на восемьдесят уверился, что несколько минут спустя буду беседовать с Вульфом. Лучшего убежища для него было не сыскать – место, где готовили и подавали самую изысканную пищу во всей Америке, да еще со спальней, которую готов предоставить его лучший друг.

Даже когда я вошел через черный ход, как было условлено, поднялся на третий этаж, увидел выражение лица поздоровавшегося со мной Марко, ощутил крепкое пожатие его руки и услышал сказанные проникновенным голосом слова: «О мой друг, мой бедный юный дружок», даже тогда я все еще думал, что он просто играет, чтобы театрально возвестить Вульфу о моем появлении.

Увы, я жестоко просчитался. О моем появлении стало известно лишь стулу у окна, на который посадил меня Марко. Сам он уселся напротив, лицом ко мне, уперев ладони в колени и немного склонив голову набок – его излюбленная поза.

– Друг мой, Арчи, – начал он сочувственным тоном. – Я должен сказать тебе то, что мне поручено. Но сначала прибавлю кое-что от себя лично. Хочу напомнить, что знаю Ниро куда дольше, чем ты. Мы с ним дружим с детства, с тех самых пор, когда жили в другой стране и были куда моложе, чем ты в тот день, когда впервые познакомился с ним и стал на него работать. Мы с ним старые и закадычные друзья. Поэтому вполне естественно, что он пришел ночью ко мне.

– Конечно, – согласился я. – Почему бы и нет?

– Ты не должен иметь зуб на него. Не серчай.

– Ладно, я переборю себя. А в котором часу он пришел?

– В два часа ночи. Он провел у меня час, а потом ушел. Это я и хотел тебе сказать, а потом передать инструкции. Ты будешь записывать?

– Постараюсь запомнить, раз даже вам это удалось. Выкладывайте.

Марко кивнул:

– Я знаю, что у тебя феноменальная память. Ниро не раз говорил об этом. – Он на мгновение прикрыл глаза, потом снова открыл их. – Всего пять пунктов. Первое – растения. Он позвонил ночью мистеру Хьюитту, и они условились, что мистер Хьюитт заберет к себе орхидеи и примет на службу Теодора, который станет за ними ухаживать. Второе…

– Должен ли я составить список растений? Или он забирает и все наши записи?

– Не знаю. Я передаю только то, что мне было сказано. Это все, что касается орхидей. Может, мистер Хьюитт сам распорядится. Второе – Фриц. Я беру его к себе и буду хорошо платить ему. Сегодня мы с ним встретимся и обговорим все детали. Он, наверное, расстроен?

– Он боится, что мистер Вульф умрет от голода.

– Ну конечно. Или от чего другого. Я всегда считал, что Ниро поступил безрассудно, став детективом. Третье… третье – это я. Он оставил мне генеральную доверенность. Хочешь взглянуть?

– Нет, спасибо, я поверю вам на слово.

– Она заперта в том сейфе. Ниро сказал, что все это законно, а уж он-то знает. Я могу подписывать для тебя чеки. И все другие бумаги. Иными словами, я могу заменить его во всем.

– С некоторыми ограничениями. Вы не можете… – Я махнул рукой. – Ладно, не будем об этом. Четвертое?

– Четвертое – это дом. Я должен выставить дом со всем его содержимым на продажу. У меня есть на то конфиденциальные указания.

Я вылупился на него:

– Продать дом со всем содержимым?

– Да. Я получил указания о цене и особых условиях.

– Не могу поверить.

Он пожал плечами:

– Я сказал Ниро, что ты подумаешь, будто я лгу.

– Я не думаю, что вы лжете. Я просто не могу поверить. К тому же кровать и другие предметы в моей комнате – мои собственные. Должен ли я вывезти их сегодня или могу подождать до завтра?

Марко сочувственно вздохнул.

– Бедный мой дружок, – проговорил он, словно извиняясь, – не стоит торопиться. Продать дом не то же самое, что продать телячью отбивную. Мне кажется, что тебе стоит пока жить там.

– Он так сказал?

– Нет. А с чего тебе переезжать? Так я думаю, и это тесно связано с последним пунктом – с инструкциями, которые оставил для тебя Ниро.

– О, вот как! Очень предусмотрительно с его стороны. И что это за инструкции?

– Ты должен действовать, руководствуясь собственным опытом и интеллектом.

Он замолк. Я кивнул:

– Это запросто. Я всегда так действую. А конкретно?

– Это все. Других инструкций нет. – Марко развел руками. – Я все передал.

– И вы называете это инструкциями?

– Я – нет. Он назвал. – Марко пригнулся ко мне: – Я сказал ему, Арчи, что он ведет себя непростительно. Он уже собирался уходить, изложив мне эти пять пунктов. Он меня выслушал, потом молча повернулся и ушел. И больше я ничего не знаю, совсем ничего.

– А куда он ушел? Где он? Он ничего мне не передал?

– Ни слова. Кроме того, что я сказал.

– Проклятье, все-таки он наконец спятил, как большинство гениев, – провозгласил я и поднялся на ноги.

Глава седьмая

Два часа кряду я разъезжал на машине, в основном по Центральному парку. Время от времени для смены декораций я прокатывался по прилегающим авеню.

Оставаясь в доме, я не сумел запустить свой мыслительный процесс и надеялся, что езда прочистит мои мозги. К тому же мне до смерти не хотелось видеть Фрида с Теодором, да и вообще общаться с кем-то, кроме меня самого. Вот поэтому, руководствуясь собственными опытом и интеллектом, я и колесил по Центральному парку.

По пути меня наконец осенило, в чем причина моих затруднений: впервые за много лет я остался без поручений. Как мне решать, что́ делать, если делать мне нечего?

Теперь я убежден, что ни разу не заехал севернее Сто десятой улицы или южнее Четырнадцатой улицы за те два часа, поскольку подсознательно надеялся, что Вульф находится где-то в указанных пределах, и не хотел покидать их. Когда же я все-таки их покинул, случилось это не по моей вине.

Следуя по Второй авеню в районе Семидесятых улиц, я притормозил на красный свет одновременно с полицейской машиной, по правую сторону от нее. Сигнал светофора уже менялся на зеленый, когда полицейский высунул из окна голову и крикнул мне:

– Остановитесь у тротуара!

Польщенный вниманием, как и любой другой водитель на моем месте, я повиновался. Патрульная машина стала рядом, полицейский вылез и с ходу изобрел еще более оригинальную фразу:

– Предъявите ваши права.

Я достал водительское удостоверение, и он всмотрелся в него.

– Да, мне сразу показалось, что я узнал вас.

Он вернул мне удостоверение, обошел вокруг капота моей машины, открыл дверцу с противоположной от меня стороны, устроился на соседнем сиденье и выпалил:

– Поехали в Девятнадцатый участок. Шестьдесят седьмая улица, восточнее Лексинггон-авеню.

– Можно и туда, – согласился я. – Хотя лично я предпочитаю Бруклинский ботанический сад, особенно сейчас, на Пасху. Давайте бросим жребий.

Он и ухом не повел.

– Ладно, Гудвин, не старайтесь. Я знаю, что вы за словом в карман не лезете, да и вообще наслышан, что вы за штучка. Поехали!

– Приведите любой довод – хороший или плохой. Если вы не против, конечно?

– Какой еще довод? Час назад по радио передали, что вас следует найти и задержать. Почем я знаю, может, по случаю Пасхи вы подбросили младенца к церковным ступенькам.

– Да, вы правы, – согласился я. – Поедем заберем его.

Я тронул машину с места, сопровождаемый почетным эскортом. Место назначения, Девятнадцатый полицейский участок, было мне уже знакомо. Именно там я однажды сподобился провести изрядный кусок ночи в оживленной беседе с лейтенантом Роуклиффом, нью-йоркским Коном Нунаном.

Доставив меня в участок и предъявив сержанту, баловень судьбы, нашедший и задержавший самого Арчи Гудвина, сделал заявление. Он требовал запомнить, что его зовут Джон Р. О’Брайен, а никак не Джон Ф. О’Брайен. А все потому, как объяснил он сержанту, что в прошлом году один из его выдающихся подвигов ошибочно приписали Джону Ф. Так что с него хватит. Он и сам не прочь пожинать лавры, раз задержал объявленного в розыск беглеца от правосудия. Закончив речь, он пожелал мне приятного времяпрепровождения и отчалил. Тем временем сержант позвонил по телефону. Повесив трубку, он взглянул на меня уже с меньшим равнодушием.

– Вас требует к себе Уэстчестер, – возвестил он. – Вы сбежали с места преступления и препятствуете отправлению правосудия. Хотите исповедоваться?

– Не особенно, хотя не сомневаюсь, что это было бы забавно. А что случится, если я откажусь?

– Человек из Уэстчестера уже в городе. Несется сюда на всех парах, чтобы забрать вас.

Я покачал головой:

– Я буду биться как загнанная крыса. У меня четырнадцать адвокатов, и все предупреждены. Десять против одного, что у него нет ордера. Такие дружеские услуги не в моем вкусе. Похоже, вы влипли, сержант.

– Ой как напугали! Если у него не окажется ордера, я отошлю вас в городское управление, а там уж разберутся.

– Да, – признал я, – тогда вы выйдете сухим из воды. Но, если желаете, могу избавить вас от лишних хлопот. Свяжитесь по телефону с уэстчестерским окружным прокурором и позвольте мне поговорить с ним. Я готов даже заплатить за звонок.

Сначала эта мысль его не вдохновила, но потом чем-то приглянулась. Видно, он передумал после того, как сообразил, что может оказаться причастным к расследованию самого громкого убийства месяца. Конечно, пришлось еще его поуламывать. Однако, после того как я сообщил, что окружной прокурор сейчас пребывает в рэкхемовской резиденции, и дал номер телефона, сержант сдался. И позвонил. Правда, подстраховался. Сказал, что хотел только предоставить окружному прокурору возможность, если тот пожелает, переговорить с Арчи Гудвином. Тот пожелал. Я обогнул заграждение, подошел к столу и взял трубку.

– Мистер Арчер?

– Да! – проревела трубка. – Это совершенно…

– Минуточку! – решительно прервал я. – Как бы вы ни охарактеризовали мой проступок, я берусь удвоить силу ваших выражений. Так вот: это возмутительно! Чудовищно! Ни в какие ворота не лез…

– Вам было приказано оставаться на месте, а вы улизнули! Вы сбежали с места…

– Мне вовсе не приказывали оставаться. Вы спросили, остановился ли я у Лидса, а я ответил, что там моя сумка. Вы сказали, что мы продолжим сегодня, на что я ответил, что да, непременно. Если бы я остался у Лидса, мне позволили бы поспать семь часов. Я же решил использовать эти законные часы по своему усмотрению, и они еще не истекли. Впрочем, вы мне кое-что напомнили. Выбирайте: либо я сейчас перехвачу что-нибудь на завтрак и, заморив червячка, приеду к вам сам, без сопровождения, либо же упрусь рогом, и тогда ваш посланник изрядно попотеет, чтобы вытащить меня за пределы города. Вот, кстати, и он, легок на помине.

– Кто?

– Ваш человек. Входит в дверь. Если надумаете увидеть меня сегодня, велите ему не таскаться за мной. Я от этого робею.

Молчание. Потом:

– Вам было сказано – не уезжать из округа.

– Ничего подобного.

– Ни вас, ни Вульфа не было дома в одиннадцать часов… или вы уклонялись от встречи с моим человеком.

– Я был на пасхальном шествии.

Опять молчание, теперь более затянувшееся.

– В котором часу вы приедете? Сюда, в Берчвейл.

– Пожалуй, к двум поспею.

– Мой человек там?

– Да.

– Передайте ему трубку.

Что ж, это уже было вполне приемлемо. Пока все шло как по маслу, за одним лишь исключением. После того как уэстчестерский сыщик завершил телефонные переговоры и мы сошлись на том, что я поеду сам, сержант великодушно заявил, что счет оплатит полицейское управление.

Я спросил сыщика, осознал ли он, что я не потерплю слежки за собой, на что он ответил, чтобы я не волновался, он возвращается на Тридцать пятую улицу, дабы встретиться с Ниро Вульфом. Мне это не понравилось, но я смолчал, поскольку еще не решил, что́ говорить.

Поэтому, заглянув в забегаловку на Лексинггон-авеню, чтобы проглотить сэндвич и пинту эля, я первым делом зашел в телефонную будку, позвонил домой и наказал Фрицу не снимать дверную цепочку и говорить посетителям, что Вульф отбыл из города, и больше ничего, и еще никого не впускать.

Все-таки движение мне помогло. Колеся по Центральному парку и близлежащим авеню, я разобрался с самыми насущными проблемами и теперь, по пути в Берчвейл, составил для себя ясную картину.

Учитывая все обстоятельства – например, то, что дом выставляют на продажу, не оставив мне даже намека, не говоря уж о четком плане действий, – я бы не рискнул побиться об заклад, что Вульф попросту затаился. Уж больно искренне Марко кудахтал: «О мой друг, мой бедный юный дружок…»

Вполне могло статься, что Вульф и в самом деле решил умыть руки. Сотню раз, а то и больше, когда что-то или кто-то – частенько я – ему особенно докучали, он начинал разглагольствовать о своем доме в Египте и о том, как замечательно было бы пожить там.

Я, естественно, пропускал это мимо ушей, как досужие бредни. Теперь же я осознал, что человек, настолько эксцентричный, чтобы угрожать переездом на житье в Египет, вполне эксцентричен для того, чтобы претворить свою угрозу в жизнь. Особенно когда дело заходит так далеко, что он вынужден улепетывать словно заяц, вскрыв коробку с колбасками.

Следовательно, я был бы олухом, полагая, будто он просто отсиживается где-то, собираясь с силами и вынашивая планы контрнаступления. Но и обратного полагать я не мог. Я вообще ничего не мог полагать.

Исчез ли он навсегда или замыслил нечто такое, по сравнению с чем его обычные выходки казались бы детскими шалостями? Подразумевалось, видимо, что я одним махом отыщу ответ на этот вопрос, как и на все остальные, руководствуясь, естественно, собственным опытом и интеллектом. Однако в моем нынешнем положении комплимент мне не польстил.

Если случилось так, что я окончательно и бесповоротно предоставлен самому себе, очень даже хорошо. Как-нибудь справлюсь. Но с другой стороны, жалованья меня вроде бы пока не лишили… И что из этого следует? Свихнуться можно.

В итоге, все для себя прояснив и разложив по полочкам, в Берчвейл я прибыл в более свирепом настроении, чем когда бы то ни было.

У въезда в имение меня подстерегал один из коллег Нунана, и на извилистую аллею я был допущен лишь после того, как предъявил четыре разных документа. Оставив машину на площадке, окаймленной вечнозеленым кустарником, я обогнул дом и подошел к парадному входу. Дверь открыла служанка, бледная и заплаканная. Она не проронила ни слова, только стояла и держала дверь, но тут подвернулся один из подручных шерифа, которого я знал в лицо, но не по имени. Он буркнул: «Сюда» – и провел меня направо, в ту самую комнатенку, в которой я уже побывал.

– А, добрались наконец, – проворчал Бен Дайкс, сидевший за столом перед кипой бумаг.

– Я обещал Арчеру, что приеду к двум. Сейчас еще без двух минут два.

– Угу. Присаживайтесь.

Я присел. Дверь осталась открытой, но до моих ушей не доносилось ни одного звука, кроме шелеста бумаг, которые ворошил Дайкс.

– Раскрыли уже убийство? – вежливо поинтересовался я. – Здесь так тихо. В Нью-Йорке куда шумнее. Если вам…

Я умолк, так как получил ответ. Где-то поблизости застрекотала пишущая машинка. Звук был приглушенный, но, без сомнения, принадлежал ей, причем печатал профессионал.

– Полагаю, Арчер знает, что я здесь, – заявил я.

– Не трепыхайтесь, – посоветовал Дайкс, не поднимая головы.

Я пожал плечами, вытянул ноги, скрестил лодыжки и вперил взор в лежащие перед ним бумаги. Я был слишком далеко, чтобы различить отдельные слова, но по разным признакам вскоре заключил, что Дайкс сравнивал отпечатанные показания членов семьи, гостей и прислуги.

Не будучи в данный миг занят, я бы с радостью помог ему разобраться в них, но прекрасно понимал, что делать такое предложение – значит просто сотрясать воздух. От напряженного разглядывания бумаг мои утомленные веки смежились, и тут я впервые ощутил, насколько хочу спать. Я решил, что лучше разомкну глаза, потом подумал, что проявлю силу воли, если сумею бодрствовать с прикрытыми глазами…

Кто-то, видимо, перепутал мою голову с шейкером для коктейлей. Протестуя против такого обращения, я отшатнулся и отмахнулся кулаком, а уж потом открыл глаза и вскочил на ноги. Щуплый малый с гусиной шеей едва успел отпрянуть. Он казался одновременно испуганным и разозленным.

– Простите, – выдавил я. – Кажется, я задремал на секундочку.

– Вы задремали на сорок минут, – поправил Дайкс.

Он по-прежнему сидел за столом и ковырялся с бумагами, а подле него высился окружной прокурор Арчер.

– Все равно я еще не добрал до семи часов, – напомнил я.

– Нам нужны ваши показания, – нетерпеливо выпалил Арчер.

– Чем скорее, тем лучше, – согласился я и придвинул стул поближе.

Арчер уселся у края стола, слева от меня, Дайкс восседал напротив, а тщедушный субъект устроился справа, с блокнотом и ручкой.

– Сперва, – начал Арчер, – повторите то, что рассказали нам вчера о визите миссис Рэкхем и Лидса к Вульфу.

– Это займет полчаса, – возразил я, – а вы так заняты. Для меня это пара пустяков. Заверяю вас, что мои показания не изменятся ни на йоту.

– Начинайте. Я хочу послушать, и у меня есть вопросы.

Я всласть зевнул, потер ладонями глаза и приступил. В первую минуту я испытывал некоторые затруднения, но потом слова потекли свободно. И я с удовольствием предложил бы сравнить мой рассказ с предыдущими показаниями, если бы сохранился протокол.

Арчер задал несколько вопросов, и Дайкс добавил один или два. В конце концов Арчер спросил:

– Вы согласны подтвердить свои показания под присягой, Гудвин?

– Конечно, с радостью. Если вы оплатите нотариуса.

– Идите и отпечатайте их, Чини.

Щуплый встал на ноги, прихватил блокнот и засеменил из комнаты. Когда дверь закрылась, Арчер заговорил:

– Пожалуй, вы должны это знать, Гудвин. Ваши утверждения опровергают. Мистер Рэкхем говорит, что вы лжете про разговор его супруги с Вульфом.

– Вот как? А откуда он знает? Его там не было.

– Он говорит, что она никак не могла такого сказать, поскольку это неправда. По его словам, в денежных вопросах никаких трений или непонимания между ними не было. Кроме того, он показал, что жена делилась с ним подозрениями насчет мистера Хэммонда из кредитной компании «Метрополитен», который будто бы недобросовестно вел ее финансовые дела, и высказывала желание проконсультироваться по этому поводу с Ниро Вульфом.

– Что ж, – зевнул я. – Занятно. На моей стороне Лидс. А кто подтверждает его слова?

– Пока никто.

– А Лидсу вы это уже сказали?

– Да. Как вы выразились, он на вашей стороне. Он подписал протокол. Как, впрочем, и мистер Рэкхем.

– А что говорит Хэммонд?

– Я не… – Арчер остановился, задумчиво глядя на меня. – Возможно, не стоит говорить вам. Пусть это останется между нами. Сами понимаете, дело щекотливое… Он крупная шишка в таком влиятельном банке…

– Верно, – согласился я. – Кстати, обозвать новоиспеченного миллионера гнусным лжецом тоже щекотливое дело. Для вас, во всяком случае. Но не для меня. Так вот, я заявляю: он гнусный лжец! Думаю, он уже миллионер, не так ли?

Арчер и Дайкс переглянулись.

– Если не хотите, не говорите, – великодушно согласился я. – Дайкс мне скажет. Если знает. Он знает?

– Да. Завещание огласили сегодня. Я присутствовал при этом. Слугам и дальним родственникам отказано по мелочи. Миссис Фрей унаследовала усадьбу и миллион долларов. Лидс получил полмиллиона. Лина Дэрроу – двести тысяч. Остальное досталось мистеру Рэкхему.

– Ясно. Стало быть, он и впрямь миллионер, а дельце и впрямь щекотливое. Все равно он гнусный лжец. К тому же нас двое против него одного. Я подпишу свои показания в трех экземплярах, если хотите. Что я еще могу сказать?

– Я хочу, чтобы вас стало трое против одного. – Арчер пригнулся ко мне. – Послушайте, Гудвин. Я преклоняюсь перед талантами Ниро Вульфа. Как вам известно, у меня есть для этого основания. Но я не допущу, чтобы из-за его капризов страдало следствие. Мне нужны его показания, подтверждающие ваши с Лидсом слова. И я намереваюсь заполучить их без проволочек. Я послал к Вульфу человека. Сегодня утром, в одиннадцать, ему сказали, что Вульф не принимает, а вас нет дома и, где вы находитесь, неизвестно. Тогда-то мы и объявили вас в розыск. Час назад мне снова позвонил мой человек. Он опять побывал в доме Вульфа, и ему сказали, что Вульф отбыл из города. Больше ничего выведать ему не удалось. – Арчер сжал кулак и упер его в крышку стола. – Я не потерплю такого, Гудвин. Это самое серьезное преступление, случившееся с того времени, как я занял свой пост в округе. И я не потерплю вульфовских штучек. Пусть он и гений, но он также жирный тщеславный павлин. Пора поставить его на место. Позвоните ему с этого телефона. Если через два часа он не прибудет сюда давать показания, я выпишу ордер на его арест, как важного свидетеля. Вот телефон.

– Сомневаюсь, что вам удастся пришить ему статус свидетеля. Его и близко здесь не было.

– Чушь! – прорычал Бен Дайкс. – Не будьте простофилей. В пятницу она поплакалась ему в жилетку, а в субботу ее прикончили.

Я решил вызвать огонь на себя. Что касается меня, я бы с удовольствием позволил им попасть впросак с их ордером. Но, к сожалению, в голову мне не приходило сколько-нибудь вразумительного объяснения для завтрашнего дня, когда им на глаза неминуемо попадется объявление в «Газетт». Черт с ними, решил я и провозгласил:

– Я не могу ему позвонить, поскольку не знаю, где он.

– Ха-ха, – сказал Дайкс. – Ха-ха-ха!

– Да, – признал я, – это сошло бы за шутку. Но это не шутка. Я даже не знаю, в Нью-Йорке он сейчас или нет. Мне известно лишь, что из дому он ушел вчера ночью, пока я был здесь, и с тех пор не возвращался… Нет, не совсем так. Еще мне известно, что он зашел к своему другу по имени Вукчич и договорился о том, что тот организует перевозку орхидей и возьмет на работу нашего повара. Вульф выдал Вукчичу генеральную доверенность. И отправил в «Газетт» объявление, в котором извещает, что навсегда оставил сыскной бизнес.

На сей раз «ха-ха» не последовало. Дайкс, насупив брови, смотрел на меня. Арчер скривил рот и тоже пожирал меня глазами, словно пытаясь прожечь взглядом насквозь. Так продолжалось некоторое время, и я заерзал на стуле. Я запросто выдерживаю любой взгляд, но тут меня буравили две пары глаз одновременно спереди и сбоку.

Наконец Дайкс повернул голову и обратился к Арчеру:

– Хорошенькое дело!

Арчер кивнул, не спуская с меня глаз.

– Этому трудно поверить, Гудвин.

– Еще бы. Чтобы он вышел из дома…

– Нет-нет. Трудно поверить, что вы с Вульфом пойдете на такой блеф. Видимо, у него не было другого выхода. Ночью вы звонили ему от Лидса, как только вам представилась такая возможность после убийства миссис Рэкхем. Чуть…

– Извините, – решительно прервал я. – Не как только мне представилась такая возможность после убийства миссис Рэкхем. Правильнее так: как только мне представилась такая возможность после того, как я узнал, что миссис Рэкхем убили.

– Ладно, ладно. Мы не на суде. – Он пригнулся ко мне. – Это случилось чуть позже полуночи. Что вы ему сказали?

– Я рассказал, что́ произошло. Подробно, насколько позволяло время, описал все события от моего приезда до той самой минуты. Если телефонистка подслушивала, то она вам подтвердит. Я спросил, должен ли при допросе рассказывать полицейским лишь о том, что происходило здесь, предоставив объяснять все остальное ему. Однако он ответил, что нет, я не должен ничего утаивать, включая даже подробности его беседы с миссис Рэкхем. Вот и все. Как вам известно, все инструкции я выполнил.

– Господи! – вздохнул Дайкс. – Да, сынок, похоже, пришел твой черед попотеть.

Арчер, не обращая на него внимания, продолжал:

– А потом, велев вам ничего не утаивать от полиции, Вульф вдруг посреди ночи решает, что ему надоел сыскной бизнес, шлет в газету объявление о своем уходе на покой, навещает друга, с которым договаривается об орхидеях, и… Что он сделал потом? Я что-то запамятовал, слишком увлечен был вашим рассказом.

– Я не знаю, что́ он сделал потом. Ушел. Исчез.

Представляю, как дико это прозвучало. Бред сумасшедшего. Только полоумный поверил бы, что его не водят за нос. И я еще едва не проболтался про колбасу и слезоточивый газ, собираясь, естественно, умолчать о том, что мы знали, кто прислал нам этот гостинец, но вовремя спохватился, сообразив, к чему могла привести такая неосторожность. Вот уж точно была бы сенсация! Но что-то добавить или сделать мне следовало, и я решил представить доказательства и полез за ними в карман.

– На столе в спальне, – сказал я, – он оставил записки Фрицу, Теодору и мне. Вот моя.

Я протянул ее Арчеру. Тот пробежал ее глазами и передал Дайксу. Дайкс перечел ее дважды и вернул Арчеру, который упрятал записку в собственный карман.

– Господи! – с чувством повторил Дайкс, взглянув на меня с выражением, которое мне не понравилось. – Ну и наворотили! Я всегда считал, что у Вульфа семь пядей во лбу. Да и вам я пальца в рот не положил бы. Но тут вы, пожалуй, перестарались. Это как пить дать. – Он повернулся к Арчеру: – Все здесь ясно.

– Несомненно. – Арчер опять сжал кулак. – Гудвин, я даже не прошу, чтобы вы рассказали, что́ случилось на самом деле. Я сам расскажу вам. Найдя тело миссис Рэкхем, вы сговорились с Лидсом и придумали эту сказку про визит к Вульфу. Лидс пришел сюда, чтобы сообщить об убийстве. Вы поспешили к его дому, чтобы позвонить Вульфу и доложить как о преступлении, так и о вашем сговоре с Лидсом… Или же Вульф уже знал о нем, поскольку вы прикидывались, что расследуете дело об отравлении собаки. В любом случае Вульфу было известно нечто такое, что он не сумел бы скрыть и, в равной степени, не отважился бы выложить нам. А тут еще убийство, которое подлило масла в огонь. Поэтому он счел за благо исчезнуть. И нам, возможно, потребуется день, а то и неделя, чтобы разыскать его. Зато вы в наших руках. – Он стукнул кулаком по столу, не слишком, впрочем, сильно. – Вы знаете, где скрывается Вульф. Вы также знаете, какой именно информацией он располагает, из-за чего вынужден прятаться. Это ценные улики, которые необходимы мне для расследования убийства. Неужто вы сами не понимаете, что приперты к стенке? И двадцать Ниро Вульфов не вытащат вас из такой передряги. Даже если он готовит нам один из своих сенсационных сюрпризов, даже если завтра он предъявит убийцу вместе с неопровержимыми уликами для суда, мне этого будет недостаточно. Протокола вашего вчерашнего допроса не существует. Я сейчас вызову стенографиста, мы разорвем его блокнот и все, что он напечатал, и вы начнете заново.

– Соглашайся, сынок, – дружелюбно посоветовал Дайкс. – Я сам за преданность патрону, но не тогда, когда он такой сумасброд.

Я широко зевнул:

– Боже, как мне хочется спать. Я, ни секунды не колеблясь, навешал бы вам лапши на уши, но сейчас, когда говорю чистейшую правду, доказать это не в состоянии. Спросите меня завтра, допрашивайте хоть целое лето, но лгать я категорически отказываюсь. И я не знаю, где находится мистер Вульф.

Арчер вскочил на ноги.

– Выпишите ордер на его арест. Пусть отдохнет в нашем тюремном люксе. – Голос прокурора сорвался на визг, и он пулей вылетел из комнаты.

Глава восьмая

В уайт-плейнской тюрьме ежедневно, не исключая и воскресенья, расходуют добрый галлон преедкого дезинфектанта, естественно разводя его. Чтобы вы не сочли мое утверждение голословным, могу подкрепить его ссылкой на два заслуживающих доверия источника – надзирателя Уилкса, отвечавшего за наш блок на втором этаже, и мой собственный нос, обладающий тонким нюхом.

За двадцать часов, что я проторчал там на протяжении воскресной пасхальной ночи и последующего дня, мне не представилось возможности совершить ознакомительную экскурсию. Однако, за исключением мерзкой вони, жаловаться в газету было не на что. Особенно если согласиться с тем, что общество должно хоть как-то защищать себя от таких головорезов, как я.

Моя камера, вернее, наша камера, ибо у меня имелся сосед, оказалась на удивление чистой. Одеяло, правда, внушало подозрения, и я не стал натягивать его на голову, но, возможно, причиной тому послужила обычная мнительность. Что касается света, то он уступал солнечному, но был достаточно ярок, чтобы читать при нем в течение тридцати суток.

Когда после досмотра меня привели в камеру, я спал на ходу, поэтому с интерьером и сокамерником познакомился уже только в понедельник.

Тюремщики были дотошными, но зверствовать не стали. Мне позволили звякнуть Фрицу и предупредить, чтобы домой меня не ждали. Шаг вполне гуманный. Трудно предугадать, какой номер отколол бы Фриц, если бы сразу после бесследного исчезновения Вульфа столкнулся с моим безвестным отсутствием.

Я попросил его связаться с Натаниэлем Паркером, единственным адвокатом, общество которого Вульф иногда терпел за ужином. Однако из этой затеи ничего не вышло, так как Паркер уехал на уик-энд.

Добравшись наконец до койки, я уснул мертвым сном через десять секунд после того, как привалился головой к подушке, изготовленной из моих брюк, завернутых в мою же сорочку.

Кстати, именно благодаря брюкам, а вернее, пиджаку и жилету, составлявшими с брюками цельный ансамбль, мое пребывание в тюрьме оказалось более приятным, чем могло бы быть. Я проспал примерно половину желаемого времени, когда мои барабанные перепонки задребезжали от адского грохота.

Приподняв гудящую голову, я разлепил глаза. На койке напротив, на таком приличном удалении, что мне пришлось бы вытянуть руку, чтобы дотронуться до него, сидел мой сокамерник – широкоплечий детина, примерно моего возраста или чуть старше, с копной взъерошенных черных волос. Он только очнулся от сладкого сна и теперь позевывал.

– Что за бардак? – проквакал я. – Побег, что ли?

– Через десять минут завтрак и построение, – ответил он, опуская ноги в носках на пол. – Идиотское правило.

– Придурки, – согласился я и, извернувшись, сел на край койки.

Шагнув к стулу, на котором была развешана его одежда, черноволосый мимоходом взглянул на мой стул и остановился, приметив пиджак с жилетом. Он уважительно потрогал лацканы, полюбовался подкладкой и воздал должное петлям. Затем, ни слова не говоря, в два шага вернулся на свою половину и принялся одеваться. Я последовал его примеру.

– А где мы умываемся? – поинтересовался я.

– После завтрака, – ответил он. – Если будешь настаивать.

По другую сторону зарешеченной двери появился надзиратель, крутанул что-то, и дверь открылась.

– Погоди минутку, Уилкс, – попросил мой товарищ и повернулся ко мне: – Тебя выпотрошили?

– Естественно. Это современная тюрьма.

– Яичница с беконом устроит?

– Как раз то, что надо.

– Гренки пшеничные или ржаные?

– Пшеничные.

– У нас одинаковые вкусы. Удвой заказ, Уилкс. Все вдвойне.

– Как скажете, – с расстановкой произнес наш тюремщик и вышел.

Мой новоиспеченный приятель, заправляя галстук под воротничок рубашки, добавил:

– От поверки и построения отделаться не удается, но бурду можно не жрать. Позавтракаем в камере, здесь спокойно.

– Воистину человек человеку друг, – с чувством сказал я. – Расплачусь за наш завтрак, как только заполучу назад свой бумажник.

– Ерунда, – отмахнулся мой благодетель.

На перекличке и построении случая почесать языки не представилось. Всего нас набиралось человек сорок – разношерстная довольно публика, и отнюдь не ангельского толка. Аромата тюремного завтрака в сочетании с дезинфектантом хватило бы с лихвой, чтобы объяснить тоскливые выражения, застывшие на перекошенных рожах, которые не стали симпатичнее от заточения. Поэтому мы с соседом облегченно вздохнули, когда возвратились в нашу уютную камеру.

Мы уже сидели с чистыми руками и умытыми физиономиями, а мой новый приятель – также с вычищенными зубами, когда принесли еду на большом свежеотдраенном алюминиевом подносе. Поданный нам завтрак Фриц посчитал бы несъедобным, но по сравнению с местным рационом, запах которого мои ноздри позабудут не скоро, нам устроили настоящий пир. Поскольку сосед заказал все в двойном количестве, нам досталось два экземпляра «Газетт». Еще не прикоснувшись к апельсиновому соку, он вцепился в свой номер и, не удостоив передовую даже мимолетным взглядом, сразу погрузился в спортивную хронику. Закончив смаковать предстоящие соревнования, он пригубил сок и спросил:

– Лошадками не интересуешься?

– Не особенно, – признался я. – Но мне нравится, как ты выражаешься. Приятно пообщаться с культурным человеком.

Он метнул в меня взгляд, преисполненный подозрительности, но, увидев мое открытое и честное лицо, успокоился.

– Немудрено. Судя по твоему гардеробу.

Мы сидели на стульях, разделяемые крохотным деревянным столиком. Особых неудобств не испытывали, если не считать того, что некуда было поместить развернутую газету. Мой сокамерник расстелил свой выпуск на койке и продолжал штудировать спортивную полосу, усердно перемалывая зубами кусок бекона с гренкой. Я же довольствовался собственным коленом, пристроив газету на нем передовицей кверху.

На фотографии миссис Рэкхем смотрелась лучше, чем при жизни, – чертовская несправедливость! Имена Вульфа и вашего покорного слуги красовались в заголовках под отчетом об убийстве, занимавшим целых три колонки.

Я перевел взгляд ниже, и тут же последовал совету продолжить чтение на четвертой странице, где поместили остальные фотографии. Вульф выглядел как ему и полагалось – раздутым мыльным пузырем. Мое же изображение просто потрясало. По соседству оказался снимок добермана, застывшего по стойке «смирно». Подпись свидетельствовала, что это Геба, в чем я сильно сомневался.

В материале про нас с Вульфом основное внимание уделялось его внезапному исчезновению из города и уходу из бизнеса, а также тому, что я оказался на месте преступления и был арестован, как важный свидетель.

«Газетт» напечатала также эксклюзивное интервью с Марко Вукчичем, данное им Лону Коэну. Готов ставить не меньше десяти против одного, что ловкий прохвост воспользовался моим именем, чтобы проникнуть к Марко.

Расправившись с завтраком, в том числе и с кофе, который оказался на удивление приличным, я настолько увлекся чтением, что даже не заметил, как мой товарищ, насытившись спортивными новостями, перекинулся на уголовную хронику.

Вдруг у меня появилось неясное чувство, будто я стал объектом самого пристального изучения. И оно не обманывало. Сосед откровенно посматривал то на меня, то на четвертую страницу.

Я ухмыльнулся:

– Потрясающе похожа, да? Хотя не думаю, что это та самая собака. Я, правда, не эксперт, но Геба не такая тощая, как эта тварь.

В его взгляде появилось новое выражение, и отнюдь не самое дружеское.

– Так ты, значит, и есть маленький Арчи Ниро Вульфа?

– Был, – отмахнулся я. – Читай внимательнее. Кажется, теперь я уже свой собственный маленький Арчи.

– Значит, я заплатил за завтрак легавого!

– Ничего подобного. Разве я не сказал, что расплачусь сам, как только заполучу назад бумажник?

Он потряс головой:

– Ни за что бы не поверил. Такой шикарный костюмчик! Я-то думал, тебя зацапали во время облавы. Проклятые фараоны совсем озверели – хватают всех подряд. Потрясающе: в каталажке встречаю такого разодетого парня, и на́ тебе – фараон!

– Строго говоря, я не фараон. – Он уязвил меня до глубины души. – Я частный сыщик. Я говорил, что мне нравится, как ты выражаешься, но тебе изменило чувство меры. Я подметил, что ты человек культурный. И это должно было меня сразу насторожить. Образованные люди редко попадают в тюрягу. А вот фараоны в наши дни пошли вполне себе культурные. Меня сюда засадили, поскольку подозревают в утаивании важных сведений об убийстве, и зря. Хотя этот трюк стар как мир, они на него пошли. Ошибка не в том, что тебя ко мне подсадили. Им не впервой попадать впросак. Просто ты перестарался, когда ни с того ни с сего купил мне завтрак. Тогда-то я и начал соображать.

Он вскочил на ноги, набычился и обжег меня свирепым взглядом:

– Ну, держись, трепло! Сейчас я тебя по стенке размажу.

– За что?

– Чтобы проучить тебя. По-твоему, я подсадная утка?

– Чушь собачья! Не строй из себя обиженного. Ты меня обозвал, я – тебя. Мы квиты. Давай начнем заново.

Но он оказался слишком обидчивым, чтобы помириться так быстро. Кулак он, правда, разжал, а потом, испепелив меня напоследок взглядом, устроился на койке с газетой. Лежал он лицом к коридору, так что света ему вполне хватало. И я вскоре последовал его примеру, подложив под голову вместо подушки свернутое одеяло, поверх которого на всякий случай расстелил носовой платок.

В течение двух часов и десяти минут обе койки безмолвствовали. Это мне известно доподлинно, так как, приняв горизонтальное положение, я взглянул на часы, чтобы прикинуть, сколько мне еще ждать, пока заявится Паркер с ломом и вызволит меня отсюда. Тогда было двадцать минут десятого. Когда же я в очередной раз прочитал «Газетт» от первой полосы до последней и в двадцатый раз посмотрел на циферблат, стрелки показывали половину двенадцатого… И тут он внезапно заговорил:

– Послушай, Гудвин, а что ты теперь собираешься делать?

От неожиданности газета выскользнула из моих рук на пол.

– Не знаю. Может, всхрапну чуток.

– Я не имею в виду сию минуту, а вообще. Есть кому о тебе позаботиться?

– Да. И на его месте я бы поторопился. Весьма дорогой адвокат по фамилии Паркер.

– И что потом?

– Вернусь домой и залезу в ванну.

– А потом?

– Почищу зубы и побреюсь.

– Ну а потом?

Я повернул голову и уставился на него:

– Что-то ты слишком настойчив. К чему ты клонишь?

– Ни к чему я не клоню. Просто подумал, что раз Ниро Вульф сгинул, то ты остался без работы. Что, разве и подумать ничего нельзя?

– Нет, почему же. Думай себе на здоровье.

Кратковременное молчание. Потом:

– Я немного о тебе наслышан. Что ты за человек?

– О… я тоже мыслитель и тоже культурный. По алгебре всегда имел пятерки. Сплю как сурок. Честный, честолюбивый, одним словом – славный малый.

– Похоже, в своем деле ты собаку съел.

– Что верно, то верно. В радиусе десяти миль от Таймс-сквер сбросить меня с хвоста можно, только если завязать глаза. А какие еще требования предъявляются к соискателю работы, которую ты хочешь мне предложить?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и начал с другого конца:

– Моя фамилия Кристи… Макс Кристи. Слышал обо мне?

Если я что и слышал, то помнил крайне смутно, но задевать его самолюбие смысла не было.

– Макс Кристи? – вылупился я. – Да брось ты!

– Я так и думал. Я в Нью-Йорке всего пару лет, но скажу без бахвальства, что известность приобрел довольно быстро. Сколько тебе платил Вульф?

– Мне неловко, – вяло запротестовал я. – Не хотелось бы, чтобы это просочилось в газеты. Меня обеспечивали питанием, и я поднакопил ценных бумаг. Я с готовностью…

Шаги в коридоре затихли перед нашей дверью, и послышался голос надзирателя:

– Мистер Кристи! Вас ждут внизу, в конторе.

Мой собеседник и ухом не повел.

– Зайди минут через десять, Уилкс, – сказал он. – Я занят.

Я поспешил засвидетельствовать это, выкрикнув:

– У нас совещание, Уилкс!

– Но мне кажется, вас выпускают.

– Должно быть. Возвращайся через десять минут.

Уилкс удалился, бормоча себе под нос. Кристи возобновил беседу:

– Так ты говорил…

– Да. Что с готовностью выслушаю любое предложение, но меньше чем на пятьдесят тысяч не соглашусь.

– Я не шучу, Гудвин.

– Я тоже.

– Чушь. Тебе такие деньги в жизни не снились. – Он повернул голову и буравил меня взглядом. – В любом случае речь идет не о том, сколько тысяч в год тебе положат – только не в нашем бизнесе.

– В каком бизнесе?

– Которым я занимаюсь. Как, я сказал, меня зовут?

– Макс Кристи.

– Так что тебе еще надо? Вот, например, почему я здесь? Вчера меня замели по ошибке во время облавы. Однако я бы и часа здесь не провел, если бы не воскресенье, да к тому же пасхальное. Но сейчас… – Он взглянул на часы. – Сейчас еще нет и полудня, а меня уже выпускают. Наша организация всесильна. Для такого человека, как ты, у нас найдется подходящая работенка. Как только начнешь, перед тобой откроются любые возможности. Конечно, учитывая твой сомнительный послужной список, на это потребуется время. Придется повкалывать на совесть. Но жалованье ты заломил совершенно нереальное. Во всяком случае, пока идет испытательный срок. Зато потом все уже будет в твоих руках. Если придешься ко двору, перед тобой все двери откроются. Я уже не говорю о подоходном налоге.

– А что там с подоходным налогом?

– Суди сам. Допустим, Вульф платил тебе тридцать тысяч в год, чего, конечно, и в помине не было. Задумывался ли ты хоть раз о подоходном налоге? Нет. Его высчитывали из твоего жалованья, прежде чем его выплатить. Ты никогда о нем и не вспоминал. В нашем же бизнесе ты сам решаешь, как с ним поступить. Например, ты не собираешься конфликтовать с законом и хочешь играть честно, но при этом не желаешь, чтобы тебя обдирали как липку, – так сам и решай, как быть с налогом.

Кристи приподнял стакан и сел на край койки.

– Послушай, Гудвин, пользуясь случаем, хочу сделать тебе предложение. Я вот лежал тут, читал про тебя и вдруг подумал: вот есть парень подходящего возраста, знающий дело, неженатый, толковый, разбирается в людях, знаком с кучей фараонов, много лет был частным сыщиком. Что, если он откликнется на дельное предложение? Ведь он только что лишился работы, по уши запутался в деле об убийстве в Уэстчестере и, возможно, нуждается в помощи. Вот о чем я подумал, а потом решил: почему бы не спросить его самого? Гарантировать я ничего, конечно, не могу. Особенно если на тебя навесят убийство. Но если тебе сейчас нужна помощь или когда-нибудь потом ты захочешь испробовать себя в деле, то вот он я, Макс Кристи, всегда готов замолвить за тебя словечко. Если ты…

Он замолк, прислушиваясь к звуку шагов. От двери донесся голос Уилкса:

– Вас требуют, мистер Кристи. Я сказал им, что вы заняты, но они настаивают. Сейчас за вами пришлют.

– Ладно, Уилкс. Иду. – Мой сокамерник встал на ноги. – Так что скажешь, Гудвин?

– Спасибо за любезное предложение, – улыбнулся я. Уилкс, отомкнув дверь, стоял в проеме, так что я попридержал язык. – Вот выйду отсюда, немного очухаюсь и тогда буду лучше знать, что́ творится вокруг. – Я поднялся на ноги. – Как с тобой связаться?

– Лучше всего по телефону. Черчилль пять-три-два-три-два. Бываю я там, правда, нечасто, но мне быстро передадут. Запиши номер.

– Запомню. – Я пожал протянутую руку. – Рад был познакомиться. Куда выслать чек за завтрак?

– Брось. Мне было приятно. Надеюсь, еще увидимся.

Вышел он как президент корпорации на встрече с папой римским – Уилкс почтительно придержал дверь.

Я уселся на койку, размышляя о том, что Макс Кристи сделал Арчи Гудвину чертовски заманчивое предложение. Но куда, черт возьми, запропастился Паркер? В тюрьме быстро становишься нетерпеливым.

Глава девятая

Было уже семь вечера и смеркалось, когда я остановил машину перед особняком Вульфа на Западной Тридцать пятой улице и, преодолев семь ступенек, взошел на крыльцо. Паркер, вооруженный бумагами, из которых помимо прочего явствовало, что моя постоянная доступность гражданам штата Нью-Йорк оценена в десять тысяч долларов, прибыл в тюрьму чуть позже двух. И уже десять минут спустя я был снова отпущен строить козни обществу.

Окружной прокурор Арчер пожелал свидеться со мной в присутствии моего адвоката, и мы с Паркером уважили его просьбу. Конца этой встрече не было видно, и тянулась она на редкость занудливо. Мне ни разу не представилось возможности блеснуть остроумием. В отличие от других случаев, когда я общался с подобными крючкотворами, ничто меня не вдохновляло. Мне все время приходилось говорить правду, и ничего, кроме правды… Исключая, конечно, эпизоды с колбасой и телефонным звонком от Арнольда Зека.

Когда слуги закона наконец решили, что на сегодня хватит, и мы с Паркером стояли на тротуаре перед зданием суда, он спросил:

– Могу ли я узнать, где находится Вульф?

– Сомневаюсь. Он приказал не разыскивать его.

– Понятно.

Его тон разозлил меня.

– Все сказанное мною там, – заявил я, – сущая правда. И я не имею ни малейшего представления о том, где он скрывается и что там делает.

Паркер только пожал плечами:

– Я вовсе не жалуюсь. Надеюсь лишь, что он не ввязался в дело, которое ему не по зубам… Да и вам тоже.

– Подите к черту, – посоветовал я и ушел.

Уэстчестерская шайка, конечно, не виновата, но уж кто-кто, а Паркер достаточно знал меня, чтобы понять, когда я вру, а когда нет. Чертовски досадно, когда ты в кои-то веки говоришь правду, а тебе не верят.

Не меньшую досаду я испытал от приема, оказанного мне в доме Вульфа. Вместо Фрица меня встретила записка, оставленная на моем столе и прижатая уголком конторской книги.

Я с удовлетворением отметил, что он, как было у нас заведено, не забыл поставить время. Меня тронуло также то, что записку ко мне он закончил теми же словами, что и Вульф. Тем не менее после проведенной в каталажке ночи такой прием обескураживал. Не говоря уж о том, что целых пять часов никто не отвечал на телефонные звонки, – подобного за все годы, что я здесь работал и жил, не случалось ни разу. Если только Теодор…

Я метнулся к ступенькам, вихрем взлетел на три марша и ворвался в оранжерею. Сделав один шаг в теплицу, я остановился и огляделся по сторонам.

Увиденное потрясло меня даже больше, чем год назад, когда нашу оранжерею обстреляли из крупнокалиберного оружия. Тогда после них оставались хотя бы разгром и беспорядок. Теперь же моему взору открылись безжизненно голые скамейки и опустевшие стеллажи.

Добрую минуту я простоял словно громом пораженный. Потом прошел дальше через центральный отсек, холодильную камеру, питомник, поливочную и комнату Теодора. Везде было пусто и голо, хоть шаром покати. Хьюитт должен был прислать целую армию, чтобы вывезти все за один день, подумал я, направляясь вниз.

На кухне меня ждала еще одна записка от Фрица, подлиннее предыдущей. В ней перечислялись телефонные звонки и всякие разности. Пошарив в холодильнике, я остановил выбор на баночке с домашним паштетом, ломте итальянской булки, вермонтском сыре и молоке.

Когда я уселся за стол и приступил к трапезе, одновременно просматривая вечернюю газету, мои уши невольно продолжали прислушиваться – ни к чему особенному, просто так, по привычке. В нашем доме никогда не было шумно, но подобной тишины я припомнить не мог. Кажется, и машины перестали проезжать мимо, а те, что проезжали, должно быть, сбрасывали скорость.

Закончив ужин и убрав со стола, я обошел столовую, кабинет, прихожую, спустился в подвал, заглянул в комнату Фрица, потом поднялся в покои Вульфа и, наконец, еще на один этаж – в свою комнату.

Раздеваясь, чтобы принять ванну и смыть с себя тюремный запах, я подумал, что самое нелепое в моем дурацком положении не чувства, которые я испытываю, а то, что я даже не знаю, как к ним относиться. Одно дело, если мне и впрямь не суждено вновь увидеть Вульфа. Тогда все печально, и думать нечего. Но предположим, я сижу и распускаю нюни, комок застрял в горле, а тут открывается дверь и кто-то входит. Показывать ли мне, что я скуксился? А вдруг войдет сам Вульф? Вот ведь где закавыка. Хорош я буду, если раскисну, а он возникнет невесть откуда и начнет читать мораль.

После того как я принял ванну, побрился, надел пижаму и ответил на пару звонков от назойливых репортеров, а потом прошаркал в кабинет и немного поковырялся там, кое-кто и вправду вошел. Услышав, что парадную дверь открывают, я рванулся в прихожую, как будто рассчитывал на новую партию колбасы, и… узнал Фрица. Тот запер за собой дверь, повернулся и, увидев меня, радостно осклабился:

– А! Арчи! Ты сбежал?

– Меня выпустили под залог.

Он выразил желание пожать мне руку, и я его ублажил.

– Спасибо за записку. Как твоя новая работа?

– Ужасно. Но я держусь. Как мистер Вульф?

– Мне ничего не известно о мистере Вульфе. Я слопал полбанки паштета.

– Мистер Вукчич собирается продать наш дом. – Фриц уже не улыбался.

– Он собирается выставить его на продажу, а это не одно и то же.

– Возможно. – Фриц тяжело вздохнул. – Устал я. Мистер Вукчич сказал, что не будет возражать, если мне захочется ночевать здесь, но я должен спросить у тебя. Мне бы очень хотелось… Я так привык к своей комнате…

– Бога ради. Я тоже привык к своей. И собираюсь в ней жить, пока меня не выгонят.

– Отлично. – Он шагнул в сторону кухни, потом остановился и повернулся ко мне: – Ты попробуешь найти его?

– Нет! – Выкрикнув, я почувствовал некоторое облегчение, поэтому заорал снова: – Ни за что!

Потом подошел к лестнице и устремился вверх.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Арчи.

Я уже преодолел один марш, когда снизу послышался голос Фрица:

– Я приготовлю тебе завтрак! Мне только в десять уходить!

– Прекрасно! – прокричал в ответ я. – Так мы даже не заметим его отсутствия!

На следующий день, во вторник, времени кукситься у меня не было. Звонили без конца: то из газет, то бывшие клиенты и друзья, то еще кто-нибудь. Позвонил и Кэлвин Лидс, который попросил меня приехать. Я сказал, что пока сыт по горло Уэстчестером. Однако он настаивал, и я согласился принять его в два часа в кабинете Вульфа.

Воспользовавшись звонком Лона Коэна из «Газетт», я навел у него справки о моем бывшем сокамернике, Максе Кристи. Лон – приличный парень, но ни один репортер на свете не расстанется даже с самой пустяковой информацией, не задав вам встречный вопрос, а то и два.

– Мне просто любопытно, – отбился я. – Познакомились в тюрьме, на уик-энд. Парень вроде ничего себе. Вся биография мне ни к чему, а вот несколько фактиков из личной жизни не помешают.

– Ссылаться будешь?

– Нет.

– Тогда слушай. Всплыл он недавно, но продвигается довольно резво. Акулы, правда, считают его мелкой рыбешкой. Насколько мне известно, в Нью-Йорке он занимается сейчас только арендой комнат для временных жильцов. А вообще специализируется на уютных сборищах в предместье на уик-энд.

– Карты, женщины или еще что-то?

– Все, на что мужчины готовы поставить деньги. Или просто потратить. Слышал, он завел дружбу с Малюткой Костиганом. Кстати, насколько тебе это важно знать? Стоит ли твое любопытство хорошего стейка? А может, оно стоит адреса или телефона, по которому я разыщу Вульфа?

К этому времени я уже распрощался с желанием уверять кого бы то ни было, даже Лона Коэна, в том, что всегда говорю правду. Так что я просто поблагодарил его и повесил трубку.

С утренней почтой пришли два чека, в том числе очередной взнос от бывшего клиента, которого мы избавили от шантажиста. С ними хлопот у меня не было, благо у нас имелся резиновый штамп для учета чеков.

Но вот для уплаты по трем счетам пришлось прокатиться на Пятьдесят четвертую улицу и проверить, вступила ли уже в силу генеральная доверенность, оформленная на Марко Вукчича. Выяснилось, что да (благодаря стараниям Паркера). К моей радости, Марко подмахнул мне чек, даже не пикнув и не заглядывая в счета. Вздумай он меня проверять, клянусь Богом, я бы съехал из дома в какой-нибудь отель.

Кое-что мне еще предстояло сделать. Например, позвонить Хьюитту на Лонг-Айленд и выяснить, благополучно ли добрались орхидеи и Теодор. Потом договориться с телефонной компанией, чтобы регистрировали все звонки. Обработать рапорт Фреда Даркина по делу об отравленном письме – одному из оставшихся незаконченными – и так далее. Я едва успел со всем этим покончить, когда время подошло к двум, что предвещало появление Кэлвина Лидса.

Встретив его и проводив в кабинет, я столкнулся с проблемой. Где мне сидеть – за своим столом или за столом Вульфа? С одной стороны, я не был Вульфом и не имел особого желания им становиться. С другой стороны, когда во время бейсбольного матча происходит замена, свежий игрок сразу становится в круг, а не остается за его пределами. Любопытно к тому же было бы взглянуть, как падает свет на лицо клиента, сидящего в красном кожаном кресле. Вот почему я уселся в кресло Вульфа во второй раз, сейчас уже намеренно.

– Я пришел получить объяснение, – заявил Лидс. – И не уйду, пока не добьюсь своего.

Выглядел он так, словно кое-что ему и впрямь не помешало бы – если не объяснение, то хотя бы порция касторки. Кожа на обветренном лице по-прежнему казалась задубевшей, но под глазами и на щеках висели мешки. Взгляд утратил ясность и настороженность, хотя глаза смотрели с той же решимостью. Никому бы и в голову не пришло, что он только что унаследовал полмиллиона зеленых, и не после обожаемой жены или сестры, а просто кузины.

Несчетное число раз мне доводилось наблюдать, как Вульф после агрессивного выпада клиента откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. Я решил, что стоит последовать его примеру, и попробовал. Не тут-то было: тугие пружины, специально рассчитанные на тяжесть туши Вульфа, не поддавались, и мне пришлось изо всех сил давить на них, чтобы откинуться назад и удержаться в таком положении.

– Человек, проделавший сорок миль, чтобы получить объяснение, – изрек я, не открывая глаз, – имеет на то право. Что нужно объяснить?

– Поведение Ниро Вульфа.

– О, это неудивительно. – Устав сражаться с непослушной спинкой кресла, я выпрямился. – Такое случается сплошь и рядом. Но это не в моей компетенции.

– Я хочу его видеть.

– Я тоже.

– Вы лжете, Гудвин.

Я покачал головой, плотно сомкнув губы.

– Знаете, – начал я, – лгать мне приходится не чаще любых моих сверстников, за исключением психопатов. Но никогда еще меня не обзывали лжецом так часто, как за последние двадцать четыре часа. И это при том, что я с упорством идиота твердил одну лишь правду. К чертям собачьим! Мистер Вульф отбыл на юг тренироваться с «Доджерс». Будет выступать на месте защитника.

– Это вам не поможет, – произнес Лидс, довольно сдержанно, но решительно. – Как и вы, я тоже не люблю, когда меня обзывают лжецом. Но, в отличие от вас, я им и не являюсь. Окружной прокурор обвинил меня во лжи из-за внезапного исчезновения Ниро Вульфа. Тот якобы скрылся из-за того, что не отважился отвечать на вопросы о посещении этого дома моей кузиной. Это, по мнению властей, доказывает, что ваши показания ложны, а следовательно, и мои тоже, раз уж они совпадают с вашими. Вот так-то. В логике им не откажешь, хотя в ней имеется существенный изъян. Они исходят из гипотезы, что исчезновение Ниро Вульфа связано с приходом к нему моей кузины. Я знаю, что этого не может быть. Ничто в нашем разговоре не могло привести к подобному результату. Я им так и сказал, но они по-прежнему считают, что я лгу. А пока они убеждены, что мы с вами водим их за нос, даже не подумают строить другие версии и не найдут убийцу кузины… В любом случае мне неприятно, что меня подозревают в неискренности, тем более когда речь идет об убийстве Сары.

Лидс остановился, чтобы перевести дух, потом продолжил:

– Я вижу только один выход: вы должны перестать темнить. Сообщите им подлинную причину исчезновения Вульфа. Еще лучше, если он сделает это сам. Пусть придумает, как выкрутиться, если дело касается его безопасности. Кстати, если это связано с какими-то другими клиентами, то я собственными глазами видел, как он принял от моей кузины чек на десять тысяч долларов. Следовательно, он обязан блюсти ее интересы в той же мере, что и интересы других клиентов, а не отвлекать подозрения от подлинного преступника, который убил мою кузину, да еще и ее собаку. – Губы его немного задрожали, но он стиснул зубы и унял дрожь.

– Вы хотите сказать, что сейчас подозревают вас? – осведомился я. – А почему?

– Не в том, что я убийца, вовсе нет. Однако они подозревают, что я лгу. Как, впрочем, и вы с Вульфом. Хотя она и оставила мне столько денег… Нет, я не думаю, что меня арестуют по подозрению в убийстве.

– А кого, по-вашему, следует арестовать?

– Не знаю. – Он махнул рукой. – Вы пытаетесь меня сбить. Дело не в том, что я думаю, a в том, что вы собираетесь предпринять. Насколько я знаю Вульфа, толку от того, что вы изложите ему наш разговор, будет немного. Я должен сказать ему сам. Если он что-то скрывает или от кого-то скрывается, сделайте это на ваших условиях. Можете завязать мне глаза и засунуть в машину лицом вниз. Мне необходимо увидеться с ним. Таково было желание моей кузины, а он взял от нее аванс.

Я даже порадовался, что не знаю, где находится Вульф. Я не разделял привязанности Лидса к четвероногим, поскольку предпочитал и предпочитаю женское общество доберманам. Да и кое в чем другом Лидсу не мешало бы усовершенствоваться. Тем не менее, отдавая ему должное, следует заметить, что рассуждал он вполне здраво. Так что, знай я на самом деле, где прячется Вульф, мне пришлось бы ожесточить сердце. Но поскольку я этого не знал, то довольствовался тем, что ужесточил голос. Тогда-то мне впервые и пришло в голову, что, может быть, не стоит судить Вульфа слишком строго.

Добрую четверть часа Лидс еще упорствовал, пытаясь меня уломать. Однако я стоял на своем, одновременно стараясь выудить у него сведения о том, как продвигается полицейское расследование, но безуспешно. Ушел он злой как черт, обзывая меня лжецом, что ставило его на одну доску с остальными. От меня он не узнал ровным счетом ничего. Я же добился от него лишь того, что похороны миссис Рэкхем состоятся завтрашним утром, в среду. Не слишком, однако, мы с ним преуспели за этот час.

Оставшийся кусок дня я посвятил колбасе. Да, в тот злополучный день, спустя десять минут после вскрытия картонки, Вульф позвонил и в «Муммиани», и в «Службу доставки Флита», но, как и ожидалось, ничегошеньки не выяснил. Тем не менее в слабой надежде раздобыть кость, которую будет обгладывать мое изголодавшееся любопытство, я прошвырнулся на Фултон-стрит и в центр.

В «Муммиани» никто и ведать ничего не ведал. Поскольку Вульф покупал у них колбасу от Дарста уже не первый год, а за это время персонал их постоянно обновлялся, то знать о гастрономических пристрастиях моего босса мог кто угодно.

В службе доставки мне были бы рады помочь, но увы, не могли. Картонку, конечно, припомнили, благо сам Вульф звонил и расспрашивал о ней, но все подробности сводились к тому, что оставил ее какой-то мальчишка, явно прогулявший урок, чтобы подзаработать, так что я даже не стал тратить времени на то, чтобы установить его приметы.

Поскольку я уже был сыт по горло и опустевшим домом, и телефонным трезвоном, и тем, что меня без конца обзывают лжецом, то позвонил из телефонной будки в аптеке и заказал себе ужин в ресторане с варьете.

А вот утром в среду пожаловал гость, которого я впустил. Я забыл сказать, что, вернувшись из тюрьмы, взял за правило, заслышав звонок у входной двери, отправляться в прихожую, разглядывать ожидающего на крыльце посетителя сквозь одностороннее стекло, корчить ему гримасу и преспокойно возвращаться в кабинет. Если гость оказывался настырным и продолжал звонить, я щелкал рычажком и отключал звонок. На сей раз, около одиннадцати часов в среду, вместо того чтобы состроить привычную гримасу, я открыл дверь и произнес:

– О, здравствуйте. Решили к нам заглянуть?

Коренастый субъект примерно моего роста, седовласый, с морщинистым красноватым лицом и проницательными серо-голубыми глазами, пробурчал приветствие и перешагнул через порог.

Я дружелюбно подметил, что погодка нынче малость холодновата для апреля, и он согласился. Пристроив его пальто на вешалку, я напомнил себе, что нужно быть посдержаннее. Даже если я и остался в доме один, это еще не повод создавать у инспектора Кремера из уголовной полиции Манхэттена впечатление, что я счастлив его видеть. Есть Вульф, нет Вульфа, честь флага превыше всего.

В кабинет он прошествовал сам. На сей раз я занял место за собственным столом. Был, конечно, соблазн забраться в кресло Вульфа, чтобы посмотреть, как отреагирует Кремер, но это поставило бы меня в невыгодное положение, поскольку я привык препираться с ним, сидящим в красном кожаном кресле, со своего места, где свет падает по-другому.

Он воззрился на меня.

– Стало быть, ты тут дом караулишь, – прорычал он.

– Не совсем, – возразил я. – Только слежу за порядком. А может, хочу пойти ко дну вместе с кораблем. Правда, не все из тех, кто покинул корабль, крысы.

– Где Вульф?

– Понятия не имею. Знаю, знаю, сейчас вы наречете меня лжецом. А я признаюсь: да, мол, вы правы, я и впрямь был им когда-то, но исправился. Тогда вы…

– Чушь собачья! Где он, Арчи?

Это существенно прояснило обстановку. За все последние годы он называл меня Арчи в одном случае из каждых пятидесяти, когда обращался ко мне как к Гудвину. Я удостаивался чести быть названным по имени лишь тогда, когда ему позарез что-то требовалось, либо же в знак признательности за то, что Вульф преподносил ему очередного преступника прямо на блюдечке, – тогда инспектора обуревала сентиментальность. Что ж, значит, мы собираемся ворковать, как голубь с голубкой.

– Послушайте, – сказал я вкрадчиво, но твердо. – Такие методы используют окружные прокуроры, шерифы и газетчики, которые больше ни на что не способны. Вам же они не к лицу. Одно из двух: либо я не знаю, где Вульф, либо знаю, но не хочу говорить. Какая разница? Следующий вопрос.

Он вынул из кармана сигару, тщательно осмотрел, растер между ладонями и вновь осмотрел.

– Да, это настоящая бомба, – заметил он, без рыка впрочем. – Я имею в виду объявление в газете. Цветы увезли. Фриц и Теодор уволились. Вукчич выставил дом на продажу. Мне будет недоставать толстяка – не могу даже представить, что никогда сюда больше не наведаюсь и не увижу, как он восседает за столом и почитает себя умнее Господа Бога и всех его архангелов. Здорово замыслено! А для чего вы это затеяли?

Я повторил, нарочито медленно и устало:

– Либо я не знаю, либо же знаю, но не хочу…

– А как насчет колбасы, которая обернулась слезоточивым газом? Есть тут связь?

Руководствуясь «собственными опытом и интеллектом», я привык ждать от инспектора Кремера любого подвоха и всегда держу с ним ухо востро. Только поэтому я даже глазом не моргнул, а лишь слегка наклонил голову набок, выдержал его пронизывающий взгляд, проанализировал случившееся и соизволил ответить.

– Сомневаюсь, что это Фриц, – констатировал я. – Мистер Вульф слишком хорошо его вышколил. Впрочем, в суматохе воскресного утра, когда мистер Вульф исчез, Фриц, должно быть, проболтался Теодору, а Теодора вы раскололи. – Я кивнул. – Да, именно так.

– Неужто Вульф так испугался слезоточивого газа, что задал стрекача? Или нет?

– Нет, почему же? Разве он не самый отъявленный трус?

– Нет! – Кремер зажал сигару зубами, так что она вздернулась кверху. – Многое мне в Вульфе не нравится и даже раздражает, но он вовсе не трус. Видно, не простой это был газ, а такой, что напугал бы любого. Да?

– Насколько мне известно, это был самый обыкновенный слезоточивый газ, без всяких примесей. – Я решил побрыкаться. – Вообще, я счастлив видеть вас здесь, одно удовольствие почесать с вами язык и скрасить одиночество, но не слишком ли вы отвлекаетесь? Ваше дело – расследовать убийства, а от газа мы даже не поперхнулись, не то что не отправились к праотцам. Кстати, сфера ваших полномочий ограничена Нью-Йорком, а миссис Рэкхем пришили в Уэстчестере. Мне, конечно, приятно тут с вами лясы поточить, но есть ли у вас верительные грамоты?

Он издал звук, похожий на квохтанье курицы, снесшей яйцо.

– Совсем другое дело, – заявил он без тени ехидства. – Ты уже начинаешь походить на себя. Отвечу. Я здесь по просьбе Бена Дайкса, который бы пожертвовал всеми зубами и одним ухом, чтобы раскрыть дело об убийстве миссис Рэкхем раньше парней из штата. Дайкс считает, что Арчер, возможно, и впрямь верит, будто вы с Лидсом сговорились и дружно лжете. Он обратился ко мне за помощью как к эксперту по Ниро Вульфу, которым, клянусь Богом, я являюсь. Дайкс выложил передо мной все факты и захотел узнать мое мнение.

Он чуть подвинул кресло в сторону.

– Я думаю, следует рассмотреть три возможности. Первая, на которую клюнул Арчер: вы с Лидсом лжете, а миссис Рэкхем по приезде сюда сообщила Вульфу нечто такое, что в совокупности с ее убийством на следующий день поставило его в чрезвычайно сложное положение, и он спешно смотал удочки, договорившись с тобой о том, как ты будешь его выгораживать. Я сказал Дайксу, что эта версия не годится по многим причинам. Прежде всего, потому, что ни ты, ни Вульф не стали бы затевать заговор, исход которого зависит от готовности незнакомого человека, вроде Лидса, поддерживать вашу опасную игру и лгать вместе с вами. Копнуть глубже?

– Нет, благодарю покорно, вполне достаточно.

– Так я и думал. Следующая версия: позвонив Вульфу после обнаружения трупа, ты сообщил нечто такое, что подсказало ему, кто может быть убийцей, и он уехал, чтобы раздобыть недостающие улики и подготовить очередное громкое шоу для газетных передовиц. Я сказал Дайксу, что отвергаю и этот вариант. Конечно, от Вульфа всего можно ожидать. Но зачем в таком случае понадобилось перевозить орхидеи, ссылать Фрица в ресторан и продавать дом? Вульф – большой оригинал, ничего не скажешь, но не настолько же! Миссис Рэкхем уплатила бы ему всего каких-то десять тысяч долларов, примерно мой годовой заработок. Зачем тратить их на перевозку орхидей? – Кремер покачал головой. – Нет, это исключено. Остается третья вероятность: что-то его и в самом деле напугало. Какая-то, должно быть, есть загвоздка в деле миссис Рэкхем, которую Вульф не может обойти, сидя здесь, в своем кресле. И он решил исчезнуть. А ты, как и сказал, либо не знаешь, где он, либо знаешь, но ни за что не скажешь… В любом случае допытываться бесполезно. Теперь я хочу обсудить с тобой эту версию. У тебя есть время выслушать?

– Хоть целый день, но Фрица нет, так что обедать нам не подадут.

– Ничего, обойдемся. – Он сцепил пальцы рук на затылке и переместил центр тяжести. – Знаешь, Арчи, я не так уж туп, как ты привык думать.

– Возможно. К тому же я не думаю, что вы так тупы, как, по-вашему, представляется мне.

– Хорошо. Как бы то ни было, сложение я проходил. Думаю, без словечка от самого Арнольда Зека здесь не обошлось. Так?

– Что? Какого еще Арнольда Зека? Это вы сейчас придумали?

Слова еще не вылетели из моего рта, а я уже осознал свою ошибку. Я попробовал не показывать виду, что заметил ее, но без зеркала не мог судить, насколько в этом преуспел. Впрочем, было уже поздно.

Кремер казался удовлетворенным.

– Стало быть, ты, дока в своем деле, столько лет занимаясь сыском, даже не слыхал об Арнольде Зеке. Либо я должен этому поверить, либо наступил на больную мозоль.

– Нет, конечно же, я слышал о нем. Только сразу не вспомнил.

– Брось, не прикидывайся. Просто без Вульфа ты уже не тот – и немудрено. Я же вовсе не наобум спросил. Помню, пару лет назад сидел я в этом самом кресле. Вульф сидел напротив, – он кивком указал на кресло Вульфа, – а ты – там же, где и сейчас. Тогда убили некоего Орчарда – подсыпали яду в напиток, а затем застрелили женщину по фамилии Пул. Во время нашей крайне затянувшейся беседы Вульф в подробностях расписал, как изобретательная и жестокая личность может заниматься шантажом, вымогая хоть миллион в год, и при этом не высовываться и не привлекать к себе внимания. И не только может. Именно так все и делалось. Вульф отказался назвать имя злого гения, а меня это тогда не больно-то волновало, поскольку вымогатель не был замешан в убийствах. Тем не менее кое-какие слухи достигли и моих ушей. Да еще случилось нечто такое, что позволило мне выстроить достаточно четкую картину. И не только мне… Имя этого человека передавали шепотом: Арнольд Зек. Возможно, ты это припоминаешь.

– Как же, дело Орчарда я не забыл, – признал я. – Но шепота не слышал.

– Зато я слышал. Может, ты не забыл также, как год спустя, прошлым летом, оранжерею Вульфа обстреляли с крыши дома напротив?

– Угу. Я сидел здесь и слышал пальбу.

– Допустим. Поскольку они никого из вас не подстрелили, дело к нам не попало, но рассказали мне предостаточно. Вульф занимался тогда неким Рони, чей род занятий заставлял предположить, что такой классный сыщик, как Ниро Вульф, рисковал вторгнуться в сферу влияния Арнольда Зека. Вполне логичный исход. Причем я не исключаю, что Вульф мог выйти непосредственно на след самого Зека. В то время я предположил, что, возможно, Зек либо кто-то из его окружения потребовал, чтобы Вульф оставил дело Рони, а Вульф ослушался. Вот с ним и поквитались, жестоко расправившись с его драгоценными орхидеями. Потом Рони прикончили, чем сыграли Вульфу на руку: он оказался на одной стороне с Зеком.

– Черт возьми, – вставил я, – что-то уж больно лихо закручено для моих мозгов.

– Конечно, конечно. – Кремер передвинул сигару, которая стала заметно короче, хотя он ее не закуривал, в противоположный уголок рта. – К чему я клоню: я вовсе не забрасываю удочку, да и выдирать из тебя правду клещами не собираюсь. Просто вполне резонно было предположить, что и в деле Орчарда, и в деле Рони Вульф нарвался на Арнольда Зека. А что теперь? Вскоре после того, как Вульф повидался с миссис Рэкхем и согласился выяснить источник доходов ее мужа, кто-то присылает ему в картонке сосуд со слезоточивым газом. Не бомбу, которая разнесла бы его в клочья, а всего лишь слезоточивый газ. Это, безусловно, предупреждение. И в ту же ночь миссис Рэкхем убивают. Ты сообщаешь об этом Вульфу по телефону, а когда возвращаешься домой, его и след простыл. – Кремер вытащил изжеванную сигару изо рта и ткнул в мою сторону. – Хочешь знать мое мнение, Арчи? Я думаю, что, если бы Вульф остался и продолжил разматывать это дело, убийца миссис Рэкхем был бы уже изобличен и сидел под замком. И я считаю, что у Вульфа имелось достаточно оснований опасаться, что в этом случае остаток своих дней он проведет в попытках избежать возмездия со стороны Арнольда Зека. Вряд ли его прельщал подобный исход. Думаю, Вульф пришел к выводу, что у него есть единственный способ выбраться невредимым из этой передряги – самому расправиться с Зеком. Как ты на это смотришь?

– Воздержусь от комментариев, – вежливо ответил я. – Если вы правы, то правы, если же нет – мне не хотелось бы огорчать вас.

– Премного благодарен. И все-таки предупреждение от Зека он получил – в виде слезоточивого газа.

– Все равно воздержусь.

– Ничего другого я от тебя и не ожидал. Теперь то, ради чего я пожаловал. Я хочу, чтобы ты передал Вульфу мое личное послание, не как от офицера полиции, а как от друга. Только все это должно остаться между нами с тобой… и им. Добраться до Зека невозможно. Я отдаю себе отчет в том, что для блюстителя порядка вести такие речи, пусть даже с глазу на глаз, преступление, но это правда. Конечно, в данном случае свершилось убийство, но, слава богу, вне моей юрисдикции. Я не хочу ничего плохого сказать про Бена Дайкса или тамошнего окружного прокурора, да и вообще про кого-нибудь конкретно, но коль скоро окажется, что Барри Рэкхем имеет отношение хоть к одной из многочисленных афер Зека, то он никогда не попадет на электрический стул, даже если ухлопал свою жену. Не знаю, на какой именно стадии Зек вмешается и какие средства он использует, но на электрическом стуле Рэкхему посидеть не приведется.

Кремер швырнул сигару в мою корзину для бумаг и промахнулся на фут. Поскольку сигара была незажженная, я сделал вид, что ничего не заметил, и весело проорал:

– Да здравствует правосудие!

Кремер издал гортанный рык, но, должно быть, обращался не ко мне.

– Я хочу, чтобы ты передал мои слова Вульфу. Зек вне его досягаемости. К нему не подобраться.

– Но послушайте, – возразил я, – даже если для вас тут все ясно как божий день, чего нельзя сказать обо мне, послание более чем странное. Давайте посмотрим с другой стороны. Вульф-то будет вполне досягаем для Зека, особенно если вернется домой. Верно, он выезжает нечасто, но даже если бы вел жизнь затворника, в дом приходят люди, да и вещи новые появляются… Типа картонок с колбасой. Не говоря уж о том, что только прямых убытков от прошлогоднего налета мы понесли на тридцать восемь тысяч. Я понял: вы хотите, чтобы Вульф не охотился на Зека, но это только то, чего Вульф не должен делать. А что он должен делать?

Кремер кивнул:

– Я понял. Здесь-то собака и зарыта. Он слишком упрям. Я хочу объяснить тебе, Арчи, цель моего прихода. Вульф слишком задирист и тщеславен. Бахвальства и пустобрехства в нем побольше, чем у тысячи сержантов. Естественно, я знаю его как облупленного. Мне ли его не знать? С удовольствием расквасил бы ему нос, не раз уж пытался, но когда-нибудь пробьет мой час, и я добьюсь своего – то-то будет праздник на моей улице! Но мне бы чертовски не хотелось, чтобы он свернул себе шею из-за этой истории, где у него нет ни одного шанса. Резонно предположить, что за последние годы в нашем городе случались и другие убийства, в той или иной степени связанные с деятельностью Арнольда Зека. Но ни в одном случае не было ни малейшей надежды хоть как-то связать их с Зеком. Он всегда чист как стеклышко. Мы тут бессильны.

– Вы снова вернулись к тому, с чего начали, – пожаловался я. – Итак, он недосягаем. И что дальше?

– Вульф должен вернуться домой, возвратить деньги, которые миссис Рэкхем заплатила ему как задаток, предоставить уэстчестерским парням копаться в этом убийстве, тем более что это их прямая обязанность, и продолжать жить как прежде. Можешь передать ему мои слова, но, бога ради, не распространяйся. Не я виноват, что такой тип, как Арнольд Зек, вне досягаемости.

– Но ведь вы и пальцем не шевельнули, чтобы к нему подобраться.

– Ерунда. Против лома нет приема.

– Да, это так же верно, как то, что колбаса – синоним слезоточивого газа. – Я встал, чтобы свысока смерить его уничтожающим взглядом. – Вот вам две причины, по которым ваше послание не дойдет до Ниро Вульфа. Во-первых, для меня он, как Зек для него. Вне досягаемости. Не знаю я, где он, понимаете?

– Ладно, ладно, продолжай заливать.

– Непременно. Во-вторых, само послание мне не нравится. Признаю, что Ниро Вульф упоминал Арнольда Зека. Однажды мне довелось услышать, как он рассказывал о нем целой семье, только именовал его мистером Иксом. Он описывал трудности, с которыми столкнется, нарвавшись на Икса, и присовокупил, что в той или иной степени знаком примерно с тремя тысячами жителей Нью-Йорка, но лишь о пяти из них может с уверенностью сказать, что они не имеют никакого отношения к деятельности Икса. Может, и остальные не имеют к нему ни малейшего отношения, а может, и наоборот. В другой раз мне случилось разузнавать про Зека у одного репортера, который, как выяснилось, обладал обширнейшими сведениями о тех, кто состоит у Зека на жалованье. Среди них политики, завсегдатаи питейных заведений, полицейские, горничные, адвокаты, частные сыщики, мошенники всех родов, включая даже наемных убийц, возможно, даже домохозяйки – у меня из головы вылетело. Правда, инспекторов полиции он в отдельности не упоминал.

– Возможно, забыл.

– Должно быть. И еще: возвращаясь к пяти исключениям, которые мистер Вульф сделал из трех тысяч своих знакомых… Он не перечислял их по имени, но я уверен, что могу назвать по меньшей мере троих из них. До сих пор я полагал, что одним из двоих оставшихся можете быть вы, но, видно, я заблуждался. Вы подчеркнули, что вам бы чертовски не хотелось, чтобы Вульф свернул себе шею именно из-за этой истории, не оставляющей ему ни одного шанса. Вы не сочли за труд явиться сюда с личным посланием, но не желаете, чтобы я распространялся на ваш счет, что означает одно: если я передам наш разговор кому-нибудь, кроме Вульфа, то вы обзовете меня лжецом. А что содержит ваше послание? Предостережение Вульфу, чтобы он не пытался подобраться к Зеку, и все. Если, честно отрабатывая полученный от миссис Рэкхем задаток, он заденет кого-то из тех, кому покровительствует Зек, то должен вернуть задаток. Похоже, передавая подобное послание самому лучшему, непревзойденному и неподкупному детективу в мире, вы оказываете Зеку услугу, за которую он должен отвалить кучу монет. Я не хочу сказать, что вы…

Я не успел договорить, чего не хочу сказать. На лице Кремера, тигром рванувшегося ко мне, появилось выражение, которого я прежде не видел. Сотни раз мы с Вульфом доводили инспектора до белого каления, но никогда еще его щеки полностью не утрачивали красноватого оттенка, а глаза не полыхали огнем, как у разъяренного быка.

Он замахнулся правой. Я нырнул. Он вскинул левую, но я блокировал ее локтем. Он опять попробовал справа, но я легко увернулся, отступил и укрылся за столом Вульфа.

– Послушайте, – начал я, – вы в меня и за год не попадете, а я вас бить не могу. Я на двадцать лет моложе, и к тому же вы полицейский инспектор. Если я не прав, то когда-нибудь извинюсь. Если я не прав.

Он повернулся и вышел вон. Я не стал его провожать.

Глава десятая

Прошло три недели.

Сначала, в первую ночь, я надеялся вот-вот получить весточку от Вульфа, ну через какой-то час. Потом я ждал ее на следующий день. Но дни ползли, и все во мне переменилось. Теперь я ожидал ее уже на следующей неделе. Когда минул май, а за ним изрядный кусок июня и, если верить календарю и зною, лето было в разгаре, я уверился, что не дождусь ее никогда.

Но сперва давайте покончим с апрелем. Делу Рэкхем была уготована судьба тех удивительных преступлений, в ходе расследования которых никому так и не предъявили обвинения в предумышленном убийстве.

Целую неделю газеты в единодушном порыве посвящали ему свои первые полосы. Затем еще дней семь или десять на первых полосах мелькали обрывочные упоминания и догадки, после чего газетчики вернулись к обычной галиматье. Ни один репортер не посчитал нужным воспользоваться этим поводом, чтобы объявить новый крестовый поход во имя правосудия, и все пошло своим чередом.

Не то чтобы интерес к делу полностью угас – нет, он постоянно подогревался за счет таких звезд, как Нобби и Геба. Даже три месяца спустя новый поворот дела, какое-то новое событие всколыхнули бы общественный интерес и пожар заполыхал бы с новой силой, но, увы, ничего такого не случилось.

Трижды меня вызывали повестками в Уайт-Плейнс, и я мотался туда без малейшей пользы для кого бы то ни было, включая себя. Всякий раз я тупо, как попугай, повторял слово в слово свои прежние показания, а слуги закона пытались на новый лад задавать те же самые вопросы.

Чтобы хоть как-то раскочегарить угасающие умственные способности, я попробовал выведать, не поделился ли Кремер своими подозрениями насчет Арнольда Зека с Арчером и Беном Дайксом, но если и поделился, то держались они стойко и виду не подавали.

Так что все сведения я черпал исключительно из газет – вплоть до того вечера, когда в ресторане «Джейк» наткнулся на сержанта Пэрли Стеббинса и заказал ему омара. От него я узнал две новости, не предназначавшиеся для печати. Первое: двух экспертов из ФБР вызывали, чтобы разрешить спор о том, можно ли снять пригодные для опознания отпечатки пальцев с резной серебряной рукоятки ножа, и они признали это невозможным. И второе: Барри Рэкхема продержали в Уайт-Плейнсе целых двадцать часов, пока бушевали страсти вокруг вопроса о том, достаточно ли у полиции оснований для его ареста. И на сей раз аргументы «против» также перевесили.

Должен сказать, что в те дни я не слишком перетруждался. Решил, что, пока не пройдет месяц с момента исчезновения Вульфа, рыть носом землю и суетиться не стану. Поэтому вплоть до самого девятого мая я наверстывал упущенные удовольствия, не пропуская ни одного мало-мальски стоящего бейсбольного матча и наслаждаясь другими, почти забытыми радостями жизни, о чем из скромности умолчу.

Кроме того, я помог Фреду Даркину завершить дело с отравленной ручкой, а также расправился с остальными долгами Вульфа – ничего достойного изложения, – прокатился на Лонг-Айленд, чтобы проведать Теодора и орхидеи в их новых хоромах, и еще поставил одну из машин, новый седан, на прикол в гараж за ненадобностью.

Однажды, когда я сидел в ресторане «Рустерман» у Марко Вукчича, он, подписывая очередные чеки, в том числе причитающийся мне в качестве жалованья, а также счета за телефон и электричество, поинтересовался состоянием наших финансов. Я сказал, что на нашем счету в банке чуть больше двадцати девяти тысяч, точнее, девятнадцати, поскольку десять тысяч задатка от миссис Рэкхем я в расчет не принимал.

– А можешь принести мне завтра чек на пять тысяч? Выписанный на предъявителя.

– Запросто. Но поскольку я веду бухгалтерский учет, то должен знать, на какую статью его отнести?

– Ну… скажем, на текущие расходы.

– Как лицо, которому придется отвечать на расспросы ищейки из налогового управления, вынужден уточнить: какого рода расходы?

– Допустим… дорожные.

– Чьи и на какую дорогу? Откуда и куда?

Марко поперхнулся и выдавил странный звук иностранного происхождения, явно означавший нетерпение.

– Послушай, Арчи, мне выдана генеральная доверенность без всяких условий и ограничений. Принеси мне, пожалуйста, чек на пять тысяч долларов в удобное для тебя время, но не мешкай. Я решил украсть эти деньги у моего старого друга Ниро Вульфа, чтобы потратить их на молоденьких девушек, а может, на оливковое масло – еще не решил.

Так что, сказав, будто за все прошедшие недели и месяцы я не получил от Ниро Вульфа совсем никакой весточки, я слегка покривил душой, хотя, согласитесь, такую весточку еще надо было прочитать между строк. Потом, одному Богу известно, как далеко и в каком направлении можно уехать на пять тысяч долларов.

На третий день мая, в среду, возвратившись домой после утренней прогулки, я, как всегда, связался с телефонной службой и выяснил, что нам звонили три раза, но послание оставили только одно: позвонить по такому-то номеру в Маунт-Киско и спросить миссис Фрей.

Я взвесил все «за» и «против», сказал себе, что не стоит лезть не в свое дело, но в следующую минуту решил, что, должно быть, оглох, поскольку вдруг обнаружил, что вызвал телефонистку и попросил соединить меня с этим номером.

Когда меня соединили, я назвался, прождал минуту, и вдруг в мое ухо ворвался голос Аннабел Фрей. По крайней мере, так назвала себя говорившая – сам бы я ее ни за что не узнал. Уж больно устало и потерянно звучал голос в трубке.

– Вы сами на себя не похожи, – сообщил я ей.

– Вы правы, – признала она. – Кажется, миллион лет прошло с тех пор, как вы приезжали сюда, а мы наблюдали за методами работы знаменитого сыщика. Вы так и не нашли, кто отравил собаку?

– Нет, но не казните меня за это. Впрочем, вы, кажется, слышали, что история с собакой была придумана для отвода глаз?

– Да, конечно. Ниро Вульф еще не вернулся?

– Нет.

– А всеми делами в его отсутствие ведаете вы?

– Я бы не сказал, что всеми. Но я здесь.

– Мне нужно с вами встретиться.

– Извините за настырность, но вы имеете в виду – по делу?

– Да. – Молчание, потом ее голос чуть оживился. – Я хочу, чтобы вы приехали сюда и переговорили с нами. Я не могу допустить и не допущу, чтобы так продолжалось и дальше. В глазах людей, что смотрят на меня, я читаю немой вопрос: не она ли убила свою свекровь? По меньшей мере я читаю это в некоторых взглядах. Потому иногда мне кажется, что так думают все. Прошел почти месяц, а полиция только… Впрочем, вы наверняка читаете газеты. Свекровь завещала мне усадьбу и кучу денег, так что я хотела бы нанять Ниро Вульфа. Вы должны знать, где он.

– Извините. Не знаю.

– Тогда я хочу нанять вас. Вы же хороший сыщик, да?

– Это как посмотреть. Сам я считаю себя одним из лучших, но прошу сделать скидку на мою необъективность.

– Вы можете приехать сегодня? Вечером.

– Нет, сегодня никак не могу. – Мой мозг лихорадочно заработал, впервые, кажется, за последние недели. – Послушайте, миссис Фрей, на вашем месте я не стал бы спешить. Срочности…

– Ничего себе – не спешить! – Она казалась уязвленной. – Уже почти месяц пролетел!

– Верно, именно поэтому еще несколько дней погоды не сделают. Срочности и в самом деле нет. Давайте поступим так: я тут немного сам поразнюхаю, что к чему, а потом дам вам знать. Тогда и решите, нанимать меня или нет.

– Я уже решила.

– А я нет. Не хочу брать ваши деньги, если не смогу их честно отработать.

Поскольку решение она приняла еще до того, как позвонила мне, предложение мое ей не понравилось, но деваться было некуда, и она со мной в конце концов согласилась.

Повесив трубку, я осознал, что тоже принял решение. Это случилось как-то незаметно, само собой, пока я с ней беседовал. Терпению моему пришел конец. Не мог я все так же день за днем присматривать за домом без малейшей уверенности, что это не будет длиться вечность. С другой стороны, получая жалованье как помощник Ниро Вульфа, я не мог отплыть на пароходе в Европу, или выставить свою кандидатуру на выборах мэра Нью-Йорка, или купить себе остров и обзавестись гаремом, или заняться чем-нибудь еще из запланированного списка. И, что совсем уж очевидно, оставаясь у него на жалованье, я не имел права вмешиваться в дело, от которого Вульф бежал неведомо куда.

Однако ничто не мешало мне воспользоваться благорасположением бывших клиентов, которые, давно уже расплатившись, до сих пор питали к нам добрые чувства. Так что я снова уселся за телефон, связался с президентом крупной фирмы по торговле недвижимостью и с удовлетворением убедился, что не переоценил размеры его благодарности. Не успел я изложить причину своих затруднений, как он тут же пообещал разбиться в лепешку, но помочь мне, не откладывая дела в долгий ящик.

В связи с этим остаток дня я провел в поисках подходящего помещения для конторы в центре города. Я готов был удовольствоваться самой скромной комнатенкой, куда подведено электричество, и все. Однако отправленный со мной на розыски помощник президента фирмы оказался более требовательным и дважды или трижды с презрением отверг предложения, на которые я почти согласился.

Наконец на десятом этаже здания по Мэдисон-авеню, в районе Сороковых улиц, мы отыскали помещеньице, которое приглянулось нам обоим. Правда, освобождалось оно только на следующий день, но меня это устраивало, поскольку предстояло еще приобрести мебель и всякую мелочовку. Я подписал договор аренды с правом ежемесячного продления.

Следующие два дня я пытался держать себя в ежовых рукавицах. Никогда прежде не замечал в себе потаенного желания обзавестись собственной конторой. А тут вдруг мне пришлось выдержать отчаянную борьбу с самим собой, чтобы обуздать порыв отправиться утром в четверг в магазин Макгрудера и пробить в своем бюджете двухтысячедолларовую брешь, закупив конторское оборудование.

Вместо этого я уговорил себя довольствоваться Второй авеню, где приобрел все необходимое за гроши. Решив ничего не вывозить из нашего дома на Тридцать пятой улице, я составил список необходимого примерно из сорока пунктов, от пепельниц до телефонного справочника, и, засучив рукава, взялся за дело.

В субботу, ближе к вечеру, я вышел из лифта со свертком под мышкой, пересек вестибюль, приблизился к двери с номером «1019» и остановился полюбоваться на табличку, гласившую:

Неплохо, совсем неплохо, подумал я, отпирая дверь и входя. Заодно прикинул, не попросить ли художника приписать еще снизу: «Прием только по предварительной договоренности», чтобы хоть как-то сдержать напор толпы клиентов, но потом решил сэкономить три доллара.

Я опустил сверток на стол, распеленал его и воздал должное своим новым бланкам и конвертам. Быть может, шрифт, которым набрали мое имя, был чуть-чуть жирноват, но в целом все смотрелось весьма и весьма недурно. Расчехлив новехонький «ундервуд», который обошелся мне в 62 доллара 75 центов, я вставил в машинку чистый бланк и напечатал:

Я перечитал письмо и остался собой доволен. Тон вполне деловой, оформление безупречное. Особенно эффектно смотрелись инициалы перед подписью, в которой «с. п.» означало «собственной персоной». Мое изобретение.

Перед уходом я убрал канцелярские принадлежности в выдвижной ящик и навел лоск, готовясь к наплыву посетителей в понедельник утром. Письмо я по дороге опустил в почтовый ящик. Звонить не стал по трем причинам. Во-первых, если она передумала, то может просто не отвечать на письмо. Во-вторых, на уик-энд я уже назначил свидание, сугубо личное. И наконец, я в последний раз выписал себе платежный чек на жалованье за эту неделю.

По пути домой я свернул на Пятьдесят четвертую улицу, чтобы доложить Марко Вукчичу о своих достижениях, поскольку решил, что он вправе узнать обо всем первым.

Марко не просто выказал, но всячески, как только мог, подчеркивал свое неодобрение. Но я сказал:

– Опыт подсказывает мне, что штаны быстрее протираются, когда ерзаешь, сидя на месте, нежели когда носишься как угорелый. Рассудок же говорит, что не стоит загнивать, пока ты жив. Буду признателен, если вы передадите это ему, когда соберетесь писать или звонить.

– Ты прекрасно знаешь, Арчи, что…

– Вовсе не прекрасно. Отлично!

– Ты знаешь, что я не говорил ничего позволяющего сделать вывод, будто я пишу или звоню ему.

– Вам и не надо было говорить. Я понимаю, это не ваша вина, но мне-то что прикажете делать? Дайте знать, когда найдете покупателя на дом. Я тут же съеду.

Он пытался спорить, но я уже ушел.

Я отдавал себе отчет в том, что не порвал окончательно с прошлым, пока не перевез свою кровать. Однако, рассуждал я, имеет же право на комнату смотритель, не получающий жалованья? К тому же Фриц по-прежнему приходил ночевать на привычное место. И мы с ним скидывались, чтобы покупать продукты на завтрак. Я не хотел обижать ни его, ни свой желудок, отказываясь от этого.

Теперь, пожалуй, самое время объяснить, что́ я буду иметь в виду под словом «контора»… Или лучше вот так: я стану называть «конторой» кабинет Ниро Вульфа, а свое новое помещении на Мэдисон-авеню – «офисом» или «1019».

Так вот, прибыв в «1019» в понедельник утром, чуть позже десяти, я позвонил в телефонную службу и выяснил, что мне никто не звонил, потом просмотрел утреннюю почту, которая состояла из одного-единственного конверта со счетом за мытье окон. Покончив с почтой, я напечатал на своих фирменных бланках письма нескольким близким друзьям, а также послание в муниципалитет, в котором уведомлял о том, что частный детектив такой-то переменил адрес. Я сидел и ломал голову над тем, кому еще написать, когда зазвонил телефон… впервые за мою новую карьеру.

Я снял трубку и четко отрапортовал:

– Офис Арчи Гудвина.

– Могу я поговорить с мистером Гудвином?

– Я проверю, у себя ли он. А кто его спрашивает?

– Миссис Фрей.

– Да, он у себя. Кстати, это как раз я. Вы получили письмо?

– Да, оно пришло утром. Я не поняла, что вы имели в виду, написав, что будете действовать от собственного имени.

– Видно, я плохо объяснил. Я хотел сказать, что выступаю не в роли помощника Ниро Вульфа. Теперь я как бы сам по себе.

– О-о. Что ж… вполне понятно, коль скоро вам даже неизвестно, где он. Вы сможете приехать сегодня вечером?

– В Берчвейл?

– Да.

– В какое время?

– Скажем, в восемь тридцать.

– Хорошо, буду.

Да, такого парня никому не переплюнуть, подумал я, повесив трубку. С первого же звонка в новый офис подцепить клиента, только что унаследовавшего роскошное загородное поместье, да еще и миллион монет в придачу!

Потом, опасаясь, что если и дальше дела пойдут столь же блестяще, то меня сметет поток клиентов, я запер дверь «1019» до конца дня и направился в фирменный магазин Амоса Сулки купить новый галстук.

Глава одиннадцатая

Во время предыдущего посещения Берчвейла у меня создалось впечатление, что Аннабел Фрей – особа вполне здравомыслящая, и ее поведение вечером в понедельник подтвердило мои наблюдения. Ну, например, у нее хватило ума не приглашать всю банду на ужин, а собрать их в половине девятого. Учитывая то, какие нежные чувства питали эти шестеро друг к другу, можно было ожидать, что попытка угостить их из одной кормушки привела бы к вспышке бубонной чумы.

Позвонив мне первый раз, в среду, она дала понять, что не собирается секретничать со мной с глазу на глаз. Поэтому я ожидал, что она будет не одна. Возможно, в обществе вдовца и кузена. К моему изумлению, я застал в сборе всю компанию. Когда меня ввели в огромную гостиную, они уже все были там.

Аннабел Фрей как хозяйка вышла мне навстречу и удостоила пожатия царственно протянутой руки. Остальные пятеро не удостоили меня ничем, кроме свирепых взглядов. Я мигом смекнул, что индекс моей популярности слегка упал, поэтому остановился посреди гостиной, холодно поприветствовал все сборище и посмотрел на хозяйку, вопросительно изогнув бровь.

– Вы тут ни при чем, Гудвин, – поспешил успокоить меня политик Пирс слегка осипшим голосом. – Просто напряжение из-за этой дикой истории дает о себе знать. Мы еще ни разу не собирались вместе после той кошмарной ночи. – Он мазнул злобным взглядом по Аннабел. – Не стоило собирать нас здесь.

– Тогда зачем вы пришли? – спросил Барри Рэкхем тоном, не сулящим ничего хорошего. – Вы просто боялись не прийти, как и все остальные. Да, нам всем дьявольски не хотелось возвращаться сюда, но мы не посмели уклониться. Шайка трусов – кроме одного, конечно. Уж его-то никак не обвинишь в трусости.

– Чушь, – возразил Дэна Хэммонд, банкир. Взгляд, которым он наградил Рэкхема, даже отдаленно не напоминал тот, каким банкиру положено смотреть на миллионера. – Трусость тут ни при чем. Во всяком случае, меня никто не назовет трусом. К сожалению, обстоятельства, которые я не в силах контролировать, вынуждают меня участвовать в этой гнусной игре.

– А полицейские уже закончили проверять ваш банк? – вкрадчиво осведомилась Лина Дэрроу.

– Ничего они не закончили, – прорычал Кэлвин Лидс. Я даже не понял, что он так напустился именно на нее, пока кузен не продолжил: – И кстати, они всё еще ломают голову над тем, что это вы вдруг нашли в Барри Рэкхеме… Если, конечно, слово «вдруг» здесь уместно.

Рэкхема как подбросило.

– Либо ты возьмешь свои слова назад, Кэл, – завопил он, надвигаясь на Лидса, – либо я вобью их…

– А ну, прекратите! – Аннабел одернула Рэкхема. Потом, развернувшись, набросилась на всех: – Господи, неужто вам и без того не тошно? – Она воззвала ко мне: – Я даже не подозревала, что может так получиться! – Потом к Рэкхему: – Сядь, Барри!

Рэкхем попятился и вернулся на свое место. Лина Дэрроу, вскочившая было на ноги, отошла, растянулась на кушетке и отрешилась от происходящего. Остальные продолжали сидеть, а Аннабел и я стояли.

Даже не припомню, сколько раз мне приходилось иметь дело с тесными компаниями, в которых случилось убийство. Но пожалуй, впервые я столкнулся с тем, чтобы у давно знакомых между собой людей настолько сдавали нервы, что любой готов был вцепиться в горло кому угодно.

Аннабел сказала:

– Мне не хотелось, чтобы мистер Гудвин обсуждал это дело со мной одной. Я не желала, чтобы кто-то из вас подумал… Я хочу сказать, что надеялся найти истину, помочь нам всем. Думала, для всех нас будет легче, если мы соберемся здесь.

– Для всех ли? – многозначительно спросил Пирс. – Или для всех, кроме одного?

– Это была ошибка, Аннабел, – подал голос Хэммонд. – Сама видишь.

– А зачем ты позвала Гудвина? – осведомился Рэкхем.

– Я хочу, чтобы он поработал на нас. Мы не можем допустить, чтобы так продолжалось, сами понимаете. Я заплачу ему, чтобы он потрудился ради нашего же блага.

– Всех, кроме одного, – не унимался Пирс.

– Хорошо, ради блага всех, кроме одного! Пока же дело обстоит так, что подозревают не одного, а нас всех!

– А мистер Гудвин гарантирует, что справится? – пропела Лина Дэрроу с кушетки.

Я уселся в кресло. Аннабел заняла место напротив меня и спросила:

– Что вы на это скажете? Вы уверены, что справитесь?

– Гарантировать я ничего не могу, – заявил я.

– Естественно. Но хоть что-то сделать вы можете?

– Не знаю. Я не уверен, что мне все известно. Хотите послушать, что́ я думаю об этом деле?

– Да.

– Остановите, если я ошибаюсь. Да, случилось так, что я был здесь, когда убили миссис Рэкхем. Однако толку от этого мало, хоть я, разумеется, кое-что слышал и наблюдал. Все знают, почему я здесь оказался?

– Да.

– Значит, вы понимаете, почему я особенно не интересовался никем, кроме Рэкхема. Разве что еще, конечно, вами и мисс Дэрроу, но то был не профессиональный интерес. Мне кажется, перед нами преступление, которое не раскрыть с помощью поиска улик или допроса очевидцев. Полиция бросила на расследование массу людей, неплохо знающих свое дело. Если бы им удалось извлечь что-то ценное из исследования отпечатков пальцев на столовом ноже, алиби, ваших передвижений и сличения следов с обувью, которую вы надевали для прогулок по лесу, кого-то уже давно арестовали бы. Они корпят над этим вот уже целый месяц, так что подобный подход нам ничего не даст, а львиная доля работы детектива основана как раз на кропотливом исследовании подобных мелочей. Попытки выявить мотив тоже ничего не прояснят. Четверо из вас унаследовали от двухсот тысяч и более, а двое оставшихся, вполне возможно, рассчитывают связать себя брачными узами кое с кем из наследниц. Хотя воздам вам должное: судя по тому, что здесь творится, вряд ли ухаживания включены в повестку дня.

– Нет, конечно, – промолвила Аннабел.

– В таком случае, – продолжал я, – мои выводы верны. Если, разумеется, полицейские не замыслили какую-то совсем уж хитроумную ловушку. Впрочем, кто знает? Заплатив мне или любому другому детективу за повторение пути, уже пройденного полицией, вы бы только попусту выбросили деньги. Ниро Вульф, конечно, исключение, но его нет. Пожалуй, есть лишь один способ, как с толком использовать меня. Во всяком случае, лишь он даст мне шанс отработать полученный от вас гонорар. А состоит он вот в чем: я должен провести часов эдак восемь – десять с каждым из вас шестерых, в отдельности. Много лет я присматривался и прислушивался к тому, как работает Ниро Вульф, и, смею вас уверить, способен воссоздать копию, которую не всякий отличит от оригинала. Возможно, окажется, что овчинка не стоила выделки для вас всех… кроме одного, как выразился бы мистер Пирс. – Я взмахнул рукой. – Вот лучшее, что я могу вам предложить. Без всяких гарантий.

– Не надейтесь, что каждый расскажет вам все без утайки, – предупредила Аннабел. – Даже мне пришлось кое-что скрыть от полиции.

– Естественно. Я это прекрасно понимаю. Вполне объяснимо.

– Вы будете работать на меня… на нас. Строго конфиденциально.

– Все новое, что мне удастся выяснить, останется конфиденциальным. А скрытничать в отношении уже имеющихся улик смысла нет.

Аннабел, сидя в кресле, внимательно смотрела на меня. Пальцы ее рук то сжимались, то разжимались.

– Я хочу задать вам один вопрос, мистер Гудвин. Вы считаете, что миссис Рэкхем убил один из нас?

– Сейчас – да. Впрочем, не знаю, что́ буду думать после того, как переговорю с каждым из вас.

– Вы уже подозреваете кого-то конкретно?

– Нет. Я беспристрастен.

– Хорошо. Можете начать с меня. – Она повернула голову. – Если никто из вас не желает быть первым.

Все сидели молча. Потом Кэлвин Лидс заговорил:

– Я не стану в этом участвовать, Аннабел. Я не верю в Гудвина. Пусть он сперва скажет нам, куда подевался Ниро Вульф и почему.

– Но, Кэл… Ты не согласен?

– С Гудвином не согласен.

– А ты, Дэна?

Хэммонд сидел как в воду опущенный. Поднявшись на ноги, он подошел к ней.

– Это была ошибка, Аннабел. Не стоило этого затевать. В чем может Гудвин превзойти полицию? Вряд ли ты сама ясно представляешь, как работает частный детектив.

– Он может попытаться. Ты поможешь, Дэна?

– Нет. Мне тяжело отказываться, но иначе я не могу.

– Оливер, а вы?

– Что ж. – Политик нахмурился, но недовольная мина адресовалась мне, а не ей. – Насколько я понимаю, в такой игре должны участвовать либо все, либо никто. Но я не вижу смысла в том, чтобы…

– Значит, вы тоже отказываетесь?

– В данных обстоятельствах иного выхода у меня нет.

– Ясно. Могли бы просто ответить «нет». Барри?

– Нет, конечно. Гудвин наврал полиции с три короба про визит моей жены к Вульфу. Я и восьми секунд с ним не провел бы, не говоря уж о восьми часах.

Аннабел встала и подошла к кушетке.

– Лина, похоже, остались одни только женщины. Ты и я. Она была так добра к нам, Лина… к нам обеим. Что ты скажешь?

– Милая моя, – вздохнула Лина Дэрроу, садясь. – Милая Аннабел. Ты же сама знаешь, что терпеть меня не можешь.

– Это неправда, – запротестовала Аннабел. – Только потому, что я…

– Нет, это правда. Ты подозревала, что я пытаюсь тебя обставить. Ты думала, что я увиваюсь за Барри на том лишь основании, что я не скрывала, что вижу в нем человеческие качества, а теперь вот посмотрим. И еще ты думала, что я хочу отбить у тебя Оливера, тогда как на самом деле…

– Лина, бога ради! – взмолился Пирс.

Ее изумительные темные глаза засверкали.

– Именно так, Олли! Тогда как на самом деле ты ей просто наскучил, а тут я подвернулась, как нельзя более кстати. – Она обвела взглядом всю компанию, справа налево. – Ей-богу, стоит на вас посмотреть, а еще лучше – послушать! Все вы думаете, что Барри убил ее… Все, кроме одного, как сказал бы ты, Олли. Но у вас не хватает смелости признаться. А сказала ли ты, милая Аннабел, своему мистеру Гудвину, что тебе только того и нужно, чтобы он раскопал какое-нибудь доказательство вины Барри? Нет, ты наверняка приберегала это напоследок. – Лина медленно поднялась, встав лицом к лицу с Аннабел, на расстоянии прыжка. – Я знала, что так и кончится, – обронила она и, обогнув кресло, в котором сидел Лидс, направилась к двери в вестибюль.

Все проводили ее взглядами, но никто не промолвил ни слова. Затем, когда она вышла из гостиной, Барри Рэкхем поднялся и, не глядя ни на кого, даже на хозяйку, покинул комнату.

Оставшиеся трое гостей переглянулись. Кузен и Пирс встали с кресел.

– Извини, Аннабел, – выдавил Лидс, – но разве я не предупреждал тебя насчет Гудвина?

Она не ответила – стояла молча, и грудь ее бурно вздымалась. Кэлвин ушел – в походке его не чувствовалось прежней живости, – и Пирс, пробормотав слова прощания, тут же последовал за ним. Дэна Хаммонд приблизился к Аннабел и поднес было руку к ее плечу, но потом передумал.

– Зря ты это затеяла, дорогая, – миролюбиво произнес он. – Иначе и быть не могло. Если бы ты посоветовалась со мной…

– В следующий раз посоветуюсь, Дэна. Спокойной ночи.

– Я хочу поговорить с тобой, Аннабел. Я хочу…

– Бога ради, оставь меня! Уходи!

Он отступил на шаг и обжег меня взглядом, словно винил в случившемся. Я изогнул правую бровь. Есть у меня такой дар – приподнимать одну бровь, – но обычно я приберегаю его на крайний случай, когда остальные средства исчерпаны.

Ни слова не говоря, он вылетел вон из гостиной.

Аннабел упала в ближайшее к ней кресло, уперла локти в колени и обхватила голову руками.

Я стоял и наблюдал за ней. Потом заговорил, стараясь вложить в голос побольше сочувствия:

– Конечно, триумфом я бы это не назвал, но все-таки вы попытались. Не собираюсь вас утешать, однако учтите на будущее: благоразумнее было бы не собирать все стадо, а позволить мне разобраться с каждым в отдельности. И еще нам не повезло, что первой жертвенной овечкой вы избрали Лидса, потому что у него на меня зуб. Но по правде говоря, ваше положение сделалось безнадежным с самого начала. Воздух был настолько наэлектризован, что взмахни перышком – и произошел бы взрыв. Спасибо за приглашение.

Я откланялся. Когда я вышел на стоянку, остальные машины уже разъехались. Руля по извилистой аллее, я подумал, что столь многое обещавший первый звонок в мой новый офис не обернулся удачей.

Глава двенадцатая

Кое-кто из друзей пытался уверить меня, что некоторые мои похождения в то памятное лето вполне достойны описания. Но даже если бы я с ними согласился, то не стал бы здесь распространяться на эту тему. Хотя справедливости ради замечу, что вскоре после того, как я поместил в «Газетт» объявление, молва быстро разошлась и отбоя от клиентов у меня не было. Вот краткий перечень моих подвигов по месяцам.

МАЙ. У женщины украли кошку. Вернул ее владелице. Дебет – пятьдесят долларов плюс компенсация издержек.

Клиента обокрали в борделе на Восьмой авеню, а он по понятным причинам не захотел связываться с полицией. Я разыскал виновную и запугал, вынудив расстаться с большей частью добычи. Заграбастал пару сотенных.

Отец хотел вырвать великовозрастного недоросля сына из лап хищницы блондинки. В это дело мне лезть не стоило: потерпел полное фиаско, приобретя расцарапанную физиономию и свою законную сотню сверх расходов.

Ресторан с кассиршей, нечистой на руку. Потратил всего полдня, чтобы вывести ее на чистую воду. Клиент заартачился было, увидев счет на шестьдесят пять долларов, но уплатил.

ИЮНЬ. Целых две недели угробил, расследуя мошенничество со страховкой по просьбе Дела Бэскома, и едва не расстался с головой. Справился, однако, с присущим мне блеском. У Дела хватило наглости предложить мне три сотни. Я затребовал тысячу – и получил. Решил, что должен зарабатывать в неделю больше, чем платил мне Вульф. Не потому, что жаден до денег, а из принципа.

Отловил жулика букмекера для одного клиента из Мидвилла, штат Пенсильвания. Еще сто пятьдесят.

Другой хотел, чтобы я разыскал сбежавшую от него жену, но зацепиться было почти не за что, да и платить он мог всего двадцатку в день, так что пришлось отказаться.

Девушка, которую, по ее словам, несправедливо обвинили в передаче секретных данных конкурирующей фирме и уволили, приставала ко мне с ножом к горлу до тех пор, пока я не согласился взяться за дело. Доказал ее правоту и восстановил в попранных правах, навкалывавшись при этом долларов на пятьсот, но получив в награду каких-то жалких сто двадцать, да еще и в рассрочку. Личиком она, быть может, не совсем вышла, но голос был приятный, да и ножки недурны.

Еще получил предложение поступить на работу в ФБР, девятое предложение подобного рода за шесть недель, но отказался.

ИЮЛЬ. Разнообразия ради согласился на просьбу горстки концессионеров последить за тем, как вершат свои дела управляющие увеселительными заведениями на пляжах Кони-Айленда. Поймал одного с поличным, когда он пытался стибрить дневную выручку из игорного автомата. Ловкач тщился продырявить меня из пистолета, так что пришлось для острастки сломать ему руку. Когда мне надоело лицезреть тысячи акров обнаженной плоти, в основном шелушащейся под немилосердным солнцем и вообще малопривлекательной, я взял расчет. Итог – восемь с половиной сотен за семнадцать дней.

Отвертелся от кучи разных мелочей суммарной стоимостью в пару тысчонок.

На Лонг-Айленде обчистили дамочку с мозгами набекрень. Взяли незастрахованные драгоценности на изрядную сумму. Сумасбродка почему-то вбила себе в голову, что это дело рук полицейских. Тут, с одной стороны, мне повезло, честно признаюсь, но с другой – сработал я ну совершенно гениально. Проковырялся, правда, до августа. Возвернул все драгоценности, уличил в нечистоплотности ассистента оформителя интерьеров, выставил счет на три с половиной тысячи и получил их.

АВГУСТ. Начиная с шестого мая я не получал ни цента жалованья от Ниро Вульфа, ни разу не прикоснулся к своим сбережениям, и тем не менее мое банковское сальдо не только не пострадало, но, наоборот, заметно поправилось. Мне пришло в голову, что пора устроить себе каникулы. Самый продолжительный отпуск, который удавалось выпросить у Вульфа, не превышал двух недель. И я решил, что могу себе позволить по меньшей мере удвоить этот срок. Приятельница, имя которой уже публиковалось в связи с одним из дел Вульфа, высказалась в том смысле, что нам не мешало бы хоть раз взглянуть на Норвегию, и мысль эта показалась мне вполне здравой.

Медленно, но верно я приучал себя к необходимости научиться жить без Ниро Вульфа. А медленно это происходило, в частности, потому, что однажды в начале июля Марко Вукчич попросил, чтобы я принес ему еще один чек на пять тысяч, выписанный на предъявителя. Поскольку желающие откушать в его ресторане должны были заказывать столик за сутки вперед и уплачивать шесть долларов за порцию цесарки, я прекрасно понимал, что деньги предназначались не ему. А кому?

И еще: дом так и не был продан. Произведя кое-какую разведку и забросив удочки тут и там, я выяснил, что просят за него сто двадцать тысяч – верх нелепости.

С другой стороны, даже если Марко и передавал деньги Вульфу, это еще не доказывало, что мне когда-нибудь суждено снова свидеться с моим патроном. Тем более с продажей дома можно было и не спешить, пока банковский счет позволяет. Я не говорю уж о сумме, что хранилась в абонированной ячейке банковского сейфа в Джерси. Кстати, посещение этого сейфа входило в краткий перечень дел, ради которых Вульф соглашался покидать свой дом.

Я не слишком рвался уехать из Нью-Йорка, тем более в такую даль, как Норвегия. Меня останавливало неясное ощущение, что в тот самый миг, когда мой пароход покинет нью-йоркскую гавань, на Тридцать пятую улицу или в «1019» придет составленное понятным лишь мне кодом послание в виде телеграммы, или звонка, или письма, или записки, переданной с посыльным… а меня там не будет. А мне чертовски хотелось быть там, чтобы не оказаться вычеркнутым из списка действующих лиц самого грандиозного спектакля, разыгранного Ниро Вульфом.

Но время шло, а в число многих достоинств моей приятельницы входило умение добиваться желаемого. Так что очень скоро на руках у меня оказались билеты на пароход, который отплывал двадцать шестого августа.

За четверо суток до этого срока, двадцать второго августа, во вторник, я сидел за столом в своем офисе в ожидании клиента, договорившегося о встрече по телефону. Я предупредил его, что собираюсь взять месячный отпуск. Он не назвался, но голос его показался мне знакомым, поэтому я согласился на встречу.

Когда он вошел, точно в три пятнадцать, как было условлено, я порадовался тому, что память на голоса не подвела меня. Передо мной стоял мой бывший сокамерник, Макс Кристи.

Я поднялся навстречу, и мы обменялись рукопожатием. Он положил на стол шляпу из соломки и огляделся по сторонам. Копна черных волос стала чуть короче, нежели в апреле. Кустистые брови по-прежнему не ведали ножниц, а серый легкий костюм не скрадывал ширину могучих плеч. Я пригласил его присесть, и он не отказался.

– Приношу извинения, – начал я, – что так и не расплатился за тот завтрак. Он спас мне жизнь.

– Пустяки, – отмахнулся он. – Ну, как дела?

– Да так, не жалуюсь. А у тебя?

– Я был чертовски занят. – Он вытащил носовой платок и промокнул лицо и шею. – Ох, и вспотел же я! Порой так надоедает эта бесцельная беготня, снуешь туда-сюда, как челнок.

– Я кое-что о тебе слышал.

– Да, неудивительно. А ты мне так и не позвонил. Или звонил?

– Твой номер, – сказал я, – Черчилль пять-три-два-три-два.

– Но ты так и не удосужился набрать его.

– Да, сэр, – признался я, – вы правы. Сам знаешь: то одно, то другое. А потом, мне не слишком улыбалась перспектива подвергнуться испытаниям, если меня возьмут, как ты посулил. Я не фраер какой-нибудь, и чернила на моей лицензии высохли сто лет назад. Или ты по сей день числишь меня в желторотиках?

Он запрокинул голову и заржал, потом изрек серьезным тоном:

– Ты неверно меня понял, Гудвин. Я просто имел в виду, что, учитывая твои прошлые грешки, мы должны поспешать не торопясь. – Он вытер платком лоб. – Ну и вспотел же я, черт побери! С тех пор мы маленько толковали на твой счет. И, уверяю, никто не держит тебя за фраера. Мы обратили внимание, что ты не бездельничал с тех пор, как открыл свою контору, хотя занимался ерундой. А почему ты отклонил предложение фэбээровцев?

– У них там принято допоздна торчать на службе.

Он кивнул.

– А ты, надо полагать, не привык к узде?

– Никогда ее не примерял и не собираюсь.

– А чем ты сейчас занят? Чем-нибудь важным?

– Ничем, ни важным, ни неважным. Я же сказал по телефону: собираюсь в отпуск. В субботу отплываю.

Он глянул на меня с неодобрением:

– Отпуск тебе ни к чему. Если кто и нуждается в отпуске, то это я, а мне его не дают. Зато для тебя есть работенка.

Я помотал головой:

– Не сейчас. Потом, когда вернусь, может быть.

– Тогда будет поздно. Тут нужно выследить одного парня, а у нас не хватает людей. К тому же он крепкий орешек. Мы приставили к нему двоих «хвостов», но он живо это просек. Тебе понадобится пара помощников, а лучше даже трое. Можешь нанять тех, кого знаешь, давать им задания и платить из пяти сотен в день, что тебе положат.

Я присвистнул.

– А в чем дело? Почему такая горячка?

– Ни в чем. И никакой горячки тут нет.

– Тогда кто этот парень? Мэр, что ли?

– Не скажу. А может, даже и не знаю. Речь идет об обычной слежке. Ты должен не засветиться и держать язык за зубами. Будешь запросто богатеть на три сотки в день.

– Нет, пока хоть не намекнешь, кто он или на кого похож. – Я отмахнулся. – И вообще, оставим этот разговор. Рад бы услужить бывшему соседу, но мои каникулы начинаются в субботу.

– Каникулы могут подождать. А эта работа – нет. Сегодня в десять вечера ты должен быть на Шестьдесят седьмой улице между Первой и Второй авеню. Иди по ней на запад. Тебя подберет машина. Сидящий в ней человек задаст несколько вопросов. Если ответы его удовлетворят, он скажет все, что надо, о работе… Тебе представляется уникальная возможность, Гудвин. Не упусти ее. Ты сможешь нырнуть в самую глубокую и быструю на свете денежную реку и поплескаться в ней в свое удовольствие.

– Нет уж, дудки, – вяло запротестовал я. – Ты предлагаешь мне не работу, а просто призрачный шанс взяться за нее. Не говоря уж о том, что мне она может не понравиться.

И тогда, и десять минут спустя, когда Макс Кристи ушел, мне и впрямь не хотелось браться за это дело, но любопытно было выяснить, с чем его едят. Не то чтобы я всерьез надеялся, что незнакомец в машине окажется Арнольдом Зеком, но весь разговор и то, как он был обставлен, подобную надежду, пусть даже иллюзорную, оставляли. А такой случай, каким бы нереальным он ни выглядел, нельзя упускать. В самом деле, разве не интересно потрепаться с Зеком? А вдруг он даст мне повод заехать ему в ухо и я при этом случайно сверну ему шею?

Поэтому я пообещал Кристи, что в десять вечера буду в условленном месте на Шестьдесят седьмой улице. Правда, ради этого мне придется отменить уже назначенное свидание, но будь у меня даже один шанс из миллиона, я бы им воспользовался.

Ладно, чтобы не затягивать эту историю, сразу скажу: тот, кто жаждал меня расспросить, не был Арнольдом Зеком. Мало того, приехал он даже не в черном длинном «кадиллаке», а всего лишь в двухдверном седане «шевроле» сорок восьмого года выпуска.

Вечер выдался жарким, и пока я шел вдоль квартала, сам вспотел. Особенно взмокла левая подмышка, где была кобура. Вереница машин, гуськом выстроившихся вдоль тротуара без малейшего промежутка, казалась нескончаемой, и, когда у притормозившего «шевроле» открылась дверца и меня негромко окликнули, мне пришлось протискиваться между двумя бамперами, чтобы пробраться к машине. Я вскарабкался на сиденье и захлопнул дверцу, а человек за рулем одарил меня долгим испытующим взглядом, потом, ни слова не говоря, включил зажигание, и «шевроле» плавно тронулся с места.

Сидевший по соседству со мной на заднем сиденье незнакомец пробормотал:

– Вы, наверное, должны мне кое-что показать.

Я достал пластиковый футляр с водительскими правами и лицензией частного сыщика и предъявил ему – лицензией кверху. Когда мы остановились на красный сигнал светофора у Второй авеню, он изучил документы при свете уличного фонаря и возвратил мне.

Я уже начал сожалеть о потраченном вечере. Мало того что это был вовсе не Зек – мой собеседник вообще не принадлежал к числу тех, кого я прежде встречал или о ком хотя бы слышал. Между тем я знал – по меньшей мере, в лицо или понаслышке – всех, кто хоть что-то собой представлял в кругах, где вращался Макс Кристи. Тип же, сидевший подле меня, был полнейшим незнакомцем. Кожи на его лице было куда больше, нежели требовалось; она образовывала гармошку из складок и морщин, что, по-видимому, и побудило его отпустить бороду – уж больно трудно выбривать такой рельеф.

Когда перекресток остался позади, а «шевроле» продолжал движение на запад, я сказал ему:

– Я пришел по просьбе Макса Кристи… Готов вас выслушать. Хотя пробуду в городе всего до субботы.

Он буркнул:

– Меня зовут Рёдер, – и воспроизвел фамилию по буквам.

Я поблагодарил его за доверие. Тогда он расщедрился еще пуще.

– Я с Западного побережья – это на тот случай, если вы гадаете, как я котируюсь. Сюда меня привел след. И я уже нашел, куда он тянется. Я мог бы предоставить местным талантам завершить эту операцию, но все нити в моих руках, и я должен проследить, чтобы ее довели до конца. – Либо у него была привычка гнусавить, либо он по-другому не умел. – Кристи сказал, что нам надо установить слежку за одним человеком?

– Да. Но я объяснил, что сейчас занят.

– Вам придется найти для этого время. Слишком много поставлено на карту. – Он развернулся лицом ко мне. – Теперь придется изрядно попотеть, потому что он уже настороже. Эти болваны чуть не испортили всю малину. Говорят, только вы в состоянии спасти положение, особенно с помощью парочки, что работала на Ниро Вульфа. Вы можете с ними договориться?

– С ними – да. Но со мной ничего не выйдет. Меня здесь не будет.

– Пока вы здесь. Начать можете завтра. Как Кристи говорил, пятьсот в день. Кроме обычной слежки, от вас ничего не требуется. И работаете вы на человека по имени Рёдер из Лос-Анджелеса. Свяжись вы с местными, вроде Уилкса или Малютки Костигана, полиции это пришлось бы не по вкусу. А со мной разве могут быть неприятности? Обо мне вы не слышали. Вы частный детектив. Я хочу нанять вас за приличную сумму, чтобы вы следили за человеком по фамилии Рэкхем и докладывали мне обо всех его передвижениях. Вот и все, ничего противозаконного.

Мы пересекли Парк-авеню. Сумерки уже достаточно сгустились, и я мог не волноваться, что мое лицо выдаст чувства, которые всколыхнула во мне фамилия Рэкхем. А уж что творилось у меня внутри – это мое личное дело.

– Сколько это может продлиться?

– Не знаю. День или неделю, может две.

– А если случится что-то непредвиденное? Детектив не берется кого-то выслеживать, если не знает, о чем идет речь. Вы должны были хотя бы объяснить, чем вам так важен этот Рэкхем. Что бы вы мне рассказали о нем?

Рёдер улыбнулся. Я догадался об этом по углубившимся складкам.

– Я бы рассказал о своих подозрениях в отношении компаньона, который приехал сюда, на Восток, заключить с ним сделку и вытеснить меня из бизнеса.

– Что ж, это сойдет, если вы добавите кое-какие подробности. Но к чему такая секретность? Почему вы не могли прийти ко мне в офис вместо того, чтобы договариваться о встрече на улице ночью?

– Не хочу мелькать в дневное время. Не хочу, чтобы мой компаньон узнал, что я здесь. – Рёдер снова улыбнулся. – Кстати, это сущая правда, что я не хочу мелькать в дневное время… по меньшей мере, лишний раз.

– Охотно верю. Ладно, шутки в сторону. Рэкхемов не так уж много. А в телефонном справочнике Манхэттена – ни одного. Имеется в виду тот Барри Рэкхем, жену которого весной убили?

– Да.

Я хмыкнул:

– Бывают же совпадения! Я был неподалеку, когда ее убили, а теперь мне предлагают следить за вдовцом. А вдруг его тоже ухлопают? Вот это будет совпадение! Мне бы это радости не доставило. Я черт знает сколько усилий потратил, чтобы выпутаться из той передряги и наконец устроить себе каникулы. Если же его убьют, пока я…

– А с какой стати?

– Не знаю. Как не знаю, почему убили ее. Нашу встречу организовал Макс Кристи, который сам, правда, не забавляется стрельбой по живым мишеням, но принят в кругах, где не слишком разборчивы в выборе средств. – Я махнул рукой. – Оставим эту тему. Если я прав, то вы все равно не признаетесь. Важно другое: Рэкхем меня знает. А следить за объектом, которому ты знаком, трудно вдвойне. К чему вам такие сложности? Почему бы не нанять…

Я умолк, так как «шевроле» остановился на красный свет на перекрестке Пятой авеню и одной из Семидесятых улиц, а наша машина с опущенными стеклами находилась на расстоянии вытянутой руки от соседнего автомобиля, где стекла были также опущены.

Когда зажегся зеленый и «шевроле» снялся с места, Рёдер заговорил:

– Вы правы, Гудвин, дело довольно деликатное. В нем замешаны люди, которые доверяют друг другу лишь до определенной степени. Пока их интересы совпадают, они действуют рука об руку. Но если подвернется что-то, что выгодно одному из них, но позволит устранить остальных, то может запахнуть жареным. Тогда каждый рассчитывает только на себя либо высматривает, на чьей стороне сила, и примыкает к сильнейшему. Вот я сейчас там, где сила. Но я вовсе не пытаюсь вас завербовать. При всем желании я не пытался бы этого сделать. Разве можем мы вам доверять? Вы чужак. Все, что от вас требуется, это квалифицированная слежка. Докладывать будете мне, и только мне. Куда ты свернул, Билл?

Водитель повернул голову вполоборота:

– Здесь, в парке, попрохладнее.

– Сейчас везде одинаково. Я предпочитаю прямые улицы. Давай-ка возвращайся.

Водитель сказал «хорошо» обиженным тоном. Рёдер снова обратился ко мне:

– Есть трое: Пензер, Кетер и Даркин, которые время от времени работали на Ниро Вульфа. Правильно?

Я сказал, что да.

– Они будут работать с вами?

Я ответил, что, по моему мнению, будут.

– Тогда наймите их, и вам не придется высовываться. Мне сказали, что они мастера своего дела.

– Сол Пензер, безусловно, лучший в детективном ремесле. Кетер и Даркин – выше среднего уровня.

– Больше вам и не надо. Теперь хочу задать вопрос, но сперва позволю себе одно замечание. Водить клиента за нос дурно, вы это сами знаете, но в данном случае это может быть куда хуже, чем дурно. Вы понимаете, к чему я клоню?

– Да, но вы опережаете события. У меня нет клиента.

– О нет, вы заблуждаетесь. – Рёдер улыбнулся. – В противном случае я не стал бы терять времени. Вы были там, когда убили миссис Рэкхем. Вы позвонили Ниро Вульфу, и шесть часов спустя он пропал, а вас задержали, как важного свидетеля. И вот теперь я хочу нанять вас, чтобы установить слежку за Рэкхемом, а вы даже не знаете почему. Можете ли вы отказаться в таких обстоятельствах? Немыслимо.

– А вдруг, – предположил я, – я уже сыт по горло этой историей?

– Ну нет, только не вы, судя по тому, что я о вас слышал. Ничего, постоянство – важное качество для мужчины, но это заставляет меня вернуться к вопросу, о котором я упоминал. В настоящее время вы вроде бы сами себе хозяин, но ведь вы очень долго проработали у Ниро Вульфа и до сих живете в его доме. Конечно, вы продолжаете с ним общаться – нет-нет, не отрицайте, – но нас это не касается, если он не станет вмешиваться. Только зарубите себе на носу, что в этом деле вы работаете на того, кто вам платит. Если вам удастся узнать что-нибудь про Рэкхема и вздумается кому-то запродать эти сведения, пусть даже Ниро Вульфу, вы об этом горько пожалеете. Не стоит объяснять насколько?

– Нет. Если бы я стоял, у меня бы коленки затряслись. Для вашего сведения: я вовсе не знаю, где находится Ниро Вульф, не общаюсь с ним и совершенно не настроен снабжать его сведениями. А если и возьмусь за это дело, то только из врожденного любопытства. А что касается Ниро Вульфа, где бы он ни находился, то я сомневаюсь, что он вспомнил бы, кто такой Рэкхем, если бы ему довелось услышать эту фамилию.

Борода заходила ходуном – это означало, что Рёдер потряс головой.

– Не переусердствуйте, Гудвин.

– Ни в коем случае. С какой стати?

– Вы по-прежнему преданы Ниро Вульфу.

– Ничего подобного.

– Я бы уплатил целое состояние, чтобы узнать, где он скрывается… При условии, что вам это известно, конечно.

– Возможно, что неизвестно, – признал я. – Но одно дело – не выдавать его, и совсем другое – таскать с собой его фотографию. Я не скрываю, что у него есть положительные черты. Я не раз упоминал их и восхищался ими. Однако теперь, когда прошло столько месяцев, на память приходит лишь одно его качество. Он невыносимый зануда.

Водитель дернул головой, чтобы взглянуть на меня. Мы выехали из парка и вернулись на Пятую авеню, двигаясь к северу в районе Восьмидесятых улиц. Слова про Ниро Вульфа вылетели из моих уст невзначай, поскольку мысли блуждали в этот миг далеко. Кому понадобился Рэкхем и почему?

Если Зеку или кому-то из его подручных, значит, с того памятного апрельского дня, когда Зек прислал Вульфу картонку с «колбасой» и потом позвонил с требованием оставить Рэкхема в покое, случилось нечто из ряда вон выходящее.

Если не Зеку, тогда Макс Кристи и Рёдер выступали на стороне враждебных Зеку сил, что делало игру в одной команде с ними такой же безопасной, как курение в пороховом погребе.

Но как бы то ни было, разве мог я отказаться? К тому же меня поразила заключенная в таком повороте событий ирония судьбы. Почти пять месяцев назад миссис Рэкхем наняла нас следить за своим мужем и уплатила задаток, на чем все и закончилось. Теперь же я мог продолжить с того же самого места, где мы остановились. Если Рёдер и его коллеги, кто бы они ни были, желали еще и заплатить мне за это, не имело смысла обижать их отказом.

Так что, пока «шевроле» катил в северном направлении, мы с Рёдером порешили, что в принципе договоренность достигнута, и перешли к сути дела. Поскольку Рэкхем уже держал ухо востро, круглосуточное наблюдение установить мы не могли. Для него требуется не меньше дюжины людей, а я мог положиться лишь на троих. Да и то если Сол, Орри и Фред ничем не заняты в настоящую минуту.

Не было смысла обсуждать детали предстоящей операции, пока я не знал, кто окажется в моем распоряжении. Поскольку номера телефонов у меня в голове, я предложил остановиться у аптеки и воспользоваться телефонной будкой, но Рёдеру это не понравилось. Он сказал, что лучше будет позвонить из моего офиса, и, поскольку я не возражал, велел водителю ехать на Мэдисон-авеню.

В это время, около одиннадцати, Мэдисон-авеню сравнительно опустела и места для машин перед зданием, где размещался мой офис, было хоть отбавляй. Рёдер сообщил водителю, что мы вернемся через час или больше, и мы ушли, оставив его в машине.

В лифте, при более ярком освещении, складки на лице Рёдера выглядели не такими глубокими. И хотя он казался несколько моложе, чем в машине, в бороде я разглядел седые волоски.

Он стоял прикрыв глаза и ссутулившись в углу кабины, пока лифт не остановился на десятом этаже, а потом вышел и последовал за мной к двери с номером «1019». Я отомкнул дверь, впустил Рёдера, включил свет, указал ему на кресло, уселся за стол, придвинул к себе телефонный аппарат и начал набирать номер.

– Подождите минуту, – пробурчал Рёдер.

Я опустил трубку на рычажки, посмотрел на него, впервые разглядев глаза, и вдруг явственно ощутил, как по спине у меня пробежал холодок. Непонятно почему.

– Нельзя, чтобы нас подслушали, – сказал он. – Насколько я могу быть уверен в этом?

– Вы имеете в виду микрофоны?

– Да.

– О, с этим полный порядок.

– Лучше проверьте еще раз.

Я повиновался. Особых трудов мне это не стоило, поскольку комнатка была небольшая, а стены в основном голые. Тем не менее я тщательно облазил все углы и даже не поленился отодвинуть стол и посмотреть за ним. Когда я выпрямился, подняв с пола покатившийся со стола карандаш, за спиной прозвучал голос Рёдера:

– Я вижу, ты прихватил мой словарь.

Уже совсем не гнусавый. Я развернулся и, остолбенев, уставился на него. Глаза, конечно же, глаза… а если присмотреться, то и лоб, и уши… Я имел полное право таращиться на него хоть целый час, но не имел права ронять свое достоинство. Поэтому усилием воли я заставил себя перестать на него глазеть, обогнул стол, занял свое место, откинулся на спинку стула и заговорил, вложив в голос максимум безразличия:

– Я узнал вас с…

– Не говори так громко.

– Хорошо. Я узнал вас с первого взгляда, но из-за дурацкого водителя не мог…

– Фу. У тебя даже ни малейшего подозрения не возникло.

Я пожал плечами:

– С вами бесполезно спорить. Что касается словаря, он мой. Вы подарили его мне на Рождество одиннадцать лет назад. Сколько вы теперь весите?

– Я похудел на сто семнадцать фунтов.

– Хотите знать, на кого вы похожи?

Он скорчил гримасу. С его-то бородой и морщинами для этого можно было и не предпринимать усилий, но старые привычки бесследно не проходят, даже если их подавлять в течение нескольких месяцев.

– Я знаю, – ответил он. – На Филиберта, принца Савойского, который жил в шестнадцатом веке. – Он нетерпеливо махнул рукой. – Но это все может подождать до тех пор, пока мы вернемся домой.

– Конечно, – поддакнул я. – Что такое еще один год или два? Правда, теперь, когда я уже знаю, чего ждать, это будет не так занятно. Чем меня это привлекало, так это напряжением. Думать и гадать: живы вы еще или померли? Пикник, да и только.

Он хмыкнул:

– Ничего другого я от тебя и не ожидал. Ты весь в этом. Но поскольку я давно решил, что не буду обращать внимания на твои выходки, то мне твое паясничанье даже по душе. Впрочем, ты тоже давно решил, что не будешь обижаться на мои выходки. Пожмем мы, наконец, друг другу руки или нет?

Я встал из-за стола и шагнул к нему навстречу. Он тоже поднялся на ноги и ступил вперед. Когда мы подали друг другу руки, наши глаза встретились и я постарался подольше не отводить взгляда, поскольку в противном случае пожимал бы руку незнакомцу, да еще и премерзкой наружности. Каждый из нас вернулся на свое место.

Усаживаясь на стул, я обратился к нему со всей учтивостью, на которую был способен:

– Вы уж извините, но время от времени я буду закрывать глаза или смотреть в сторону. Нужно время, чтобы к такому привыкнуть.

Глава тринадцатая

– Другого выхода у меня не было, – сказал Вульф. – Я взял задаток у миссис Рэкхем, а ее убили. Я уже представлял ее интересы и, следовательно, выступал против Арнольда Зека, хотя силы были неравными. Требовалось устроить ему ловушку. Как бы ты стал действовать в мое отсутствие? Ты должен был вести себя так, словно я исчез, а тебе ничего не известно. В каких обстоятельствах ты действовал бы с наибольшей убедительностью? Ты, конечно, умеешь замечательно притворяться, это верно. Но стоило ли подвергать тебя столь тяжкому испытанию? Почему бы просто не…

– Ладно, хватит, – прервал я. – Приберегите объяснения до лучших времен. Как обстоят дела сейчас и есть ли у нас шансы? Хоть какие-нибудь?

– Думаю, да. Если бы вся загвоздка заключалась в том, чтобы разоблачить махинации Зека и вывести его на чистую воду, сделать это было бы проще простого. – Он щелкнул пальцами. – Но поскольку он должен быть уничтожен… могу сказать лишь, что достиг стадии, на которой понадобится твоя помощь. Мне удалось уже трижды поговорить с ним.

– Кто вы все-таки и чем занимаетесь?

– Я из Лос-Анджелеса. Покинув дом девятого апреля, я уехал на юг Техаса, на побережье Мексиканского залива, где провел самый трудный месяц в своей жизни… Кроме, пожалуй, одного, много лет назад. К концу месяца узнать меня было уже нельзя. – Он содрогнулся. – Потом я отправился в Лос-Анджелес, где одно весьма значительное лицо почитает себя даже бо́льшим моим должником, чем следовало бы. Влияние у него огромное, но вот репутация не слишком блестящая. К сожалению, одно другого не заменяет.

– Я и не спорю.

– Он свел меня с нужными людьми. И я занялся деятельностью, несколько для себя непривычной. Выглядел я ужасно, но в той среде мою щетину воспринимали как желание изменить внешность, что было сущей правдой. На людях я старался появляться как можно реже. У меня было два бесценных преимущества – мой ум и мой высокопоставленный должник. Пожертвовав на время принципами, я в кратчайшие сроки сумел зарекомендовать себя выше всяких похвал. Особенно после того, как разработал хитроумный способ без особого риска выколачивать крупные суммы денег одновременно из десяти людей. Конечно, мне сопутствовала удача. Без удачи в схватке с такой личностью, как Зек, головы не сносить и уж тем более никогда не торжествовать победу.

– Значит, оставаться в Лос-Анджелесе вам уже было небезопасно?

– Вовсе нет. Но я и физически, и психологически подготовился к возвращению на Восточное побережье. Знал, что тот, кто захочет навести обо мне в Лос-Анджелесе справки, будет более чем удовлетворен. Я вернулся двенадцатого июля. Помнишь, я однажды рассказывал об Арнольде Зеке, именуя его Иксом, семейству Сперлингов?

– Да.

– Я вкратце обрисовал иерархию преступления. В самом низу ее – рядовой преступник-одиночка или небольшая шайка. Им крайне редко удается избежать связей с другими криминальными элементами из-за необходимости сбывать добычу и защищаться от разоблачения и обвинения. Им требуется скупщик краденого, адвокат, свидетели для алиби, свой человек в полиции или политических кругах. Словом, всегда нужен кто-то еще. Они обращаются к тому, кого знают или о ком слышали, – назовем его А. В случае каких-то затруднений советуются с Б. Если же Б не в силах помочь, адресуются к В. Как правило, В удается найти выход; если же он бессилен, преступник или шайка вынуждены связаться с Г. Уже становится теплее. Г имеет доступ к Арнольду Зеку не только в описанных случаях, но и в связи с одной или несколькими операциями, которыми тот руководит. – Вульф постучал себя по груди указательным пальцем. Жест, которого я прежде не видел. Должно быть, Вульф обзавелся им одновременно с кожными складками и бородой. – Так вот, Арчи, я как раз Г.

– Поздравляю.

– Спасибо. Тем более что я и впрямь заслужил поздравления. Посмотри на меня.

– Угу, глаз не отвожу. Подождите, пока вас увидит Фриц.

– Да, если ему доведется меня увидеть, – мрачно произнес Вульф. – Пока у нас есть только надежда. Если бы от нас требовалось всего-навсего найти доказательства причастности Зека к разного рода преступлениям, проблем бы не было. Мне ничего не стоит добыть их. Но у него найдется столько защитников, что осудить его практически невозможно. Бессмысленно надеяться, что правосудие восторжествует. Даже случись невероятное, он продолжал бы жить, так что все это бесполезно. Теперь же, когда я объявил ему войну и Зеку это известно, возможны лишь два исхода…

– Откуда ему известно?

– Он меня знает. И поэтому сознает, что я твердо намерен разоблачить убийцу миссис Рэкхем. Он рассчитывает помешать мне. Однако…

– Минутку. Допустим, ему известны намерения Ниро Вульфа. Но как насчет Рёдера? Если вы Г, значит, состоите у Зека на жалованье?

– Нет. Мне поручили внедрить здесь ту систему безнаказанного выколачивания денег, что я разработал в Лос-Анджелесе. Мои способности настолько поразили Зека, что он возложил на меня и другие обязанности.

– А Макс Кристи и водитель «шевроле» – они тоже люди Зека?

– Да… но они мелкие сошки.

– Тогда зачем понадобилась слежка за Барри Рэкхемом? Разве не Зек ему платит?

Вульф вздохнул:

– Арчи, будь у нас время, я бы тебе многое порассказал. Я бы закрыл глаза и представил, что я дома. – Он резко потряс головой. – Но мы должны вернуться к делу. Я сказал, что водитель – мелкая сошка, но это лишь догадка. Поскольку я человек новый и недостаточно проверенный, за мной наверняка наблюдают. Я даже допускаю, что водитель может лично докладывать Зеку о моем поведении. Вот почему я продлил наш разговор в машине, прежде чем предложил поехать сюда. Нам не следует оставаться здесь больше часа, поэтому…

Он замолк, так как я нажал на ручку двери и приоткрыл ее. Я подкрался к двери на цыпочках, пока он разглагольствовал. Убедившись, что холл пуст, я закрыл дверь и вернулся на место.

– Я задал простой вопрос, – запротестовал я, – зачем приставлять «хвост» к Рэкхему?

– Сколько времени, – в свою очередь, спросил Вульф, – уходило у нас с тобой на обсуждение такого пустяка, как подделки чека?

– О, да сколько угодно, от четырех минут до четырех часов.

– Тогда сколько мы затратим сейчас? Кстати, со следующей недели можешь опять выписывать себе чеки. Сколько ты взял из ячейки сейфа в Нью-Джерси?

– Нисколько. Ни единого цента.

– Зря. Деньги были положены туда именно на случай срочной необходимости, если таковая возникнет. Так ты расходовал собственные сбережения?

– Только чтобы обзавестись вот этими пустячками. – Я обвел комнату взмахом руки. – Но я уже давно вернул их с лихвой. И кстати, не слишком загружал себя работой, так что мой доход от частного сыска превысил мое жалованье у вас лишь в два с небольшим раза.

– Не верю.

– Я и не рассчитывал, что вы поверите, поэтому возьму аудитную справку… – Я остановился. – Проклятье! Мои каникулы!

Вульф фыркнул:

– Если мы покончим с Зеком, сможешь взять целый месяц. Если же он покончит со мной… – Он хрюкнул. – А так и получится, черт возьми, если мы не приступим к делу. Ты спросил про Рэкхема. Да, источником его доходов, который просила установить его супруга, и впрямь оказался Зек. Их познакомил Кэлвин Лидс.

– Лидс? – я приподнял брови.

– Не пори горячку. Лидс продавал Зеку собак для охраны дома. Продал двух и провел неделю в доме Зека, натаскивая их. Зек своего не упускает. Рэкхема он использовал в самых безобидных операциях – в организации азартных игр для толстосумов. Потом, когда Рэкхем унаследовал бо́льшую часть состояния супруги, дело приняло новый оборот. Как раз тогда я и приехал, шесть недель назад. Мне удалось раздобыть нужные сведения. Конечно, приходилось действовать с удвоенной осторожностью, ведь я был для них человеком новым. С другой стороны, в этом таилось преимущество. Я готовил список возможных кандидатур для внедрения своей системы. А для нее совершенно идеально подходит лицо, занимающее то самое положение, которым обладает Рэкхем. Вполне естественно, мне следовало навести о нем тщательнейшие справки. О большем и мечтать было нельзя. Ведь у меня, как и ожидалось, возникли определенные сомнения и даже подозрения на его счет. Вплоть до того, что показалось не лишенным смысла организовать за ним наблюдение. К счастью, мне не пришлось самому предлагать для этой цели тебя. Твоя кандидатура уже обсуждалась по рекомендации Макса Кристи. Тут, конечно, нужно возблагодарить случай. Сам я не рискнул бы назвать твое имя. Я даже планировал провести операцию без твоего участия, но с тобой мне будет несравненно легче.

– Так что, приступать? Звонить Солу, Орри и Фреду? Следить за Рэкхемом?

Вульф бросил взгляд на часы. Благодаря маскараду он приобрел массу новых привычек. За все годы, что я его знал, у него никогда не было наручных часов. Теперь же он так естественно посмотрел на запястье, будто родился в часах. Правда, в дорёдеровские времена ремешок ему пришлось бы делать на заказ.

– Я сказал этому человеку, что мы вернемся через час или больше, – произнес Вульф. – Но лучше нам не задерживаться. Малейший повод для подозрений – и со мной покончено. Для них нет ничего невозможного. Они могут даже выяснить, звонили ли мы по телефону. Проклятье, нам еще так много надо обсудить!

– Отошлите его, и мы где-нибудь встретимся.

– Невозможно. Мы нигде не будем в безопасности… За исключением одного места. Лишь одна-единственная причина позволяет мужчине исчезнуть из поля зрения соглядатаев, расслабиться и не отчитываться за каждую минуту. Нам нужна женщина. Ты знаешь всяких.

– Не всяких, – возразил я. – Я очень разборчив. Какая нам требуется?

– Довольно молодая, привлекательная, кокетливая, но беззаветно преданная тебе, умеющая держать язык на привязи и не пустоголовая.

– Господи, знай я такую, давно бы женился. Я слагал бы о ней оды и пел…

– Арчи! – рявкнул он. – Если при всем твоем любвеобилии ты не в состоянии предъявить мне ни одной такой женщины, то я в тебе жестоко ошибся. Конечно, опасно довериться кому-то еще, но любой другой путь для нас еще опаснее.

Я вытянул губы трубочкой.

– Рут Брейди?

– Нет. Она детектив, и ее знают. Совершенно неприемлемо.

– Есть еще одна, которая может на это согласиться в качестве компенсации за отмененное путешествие в Норвегию. Могу спросить.

– Как ее зовут?

– Вы ее знаете. Лили Роуэн.

Он скорчил гримасу:

– Она богата, невоздержанна, и у нее дурная репутация.

– Чушь. Конечно, денег у нее и впрямь куры не клюют, но она вовсе не невоздержанная, а игривая. И она нам здорово помогла уличить того провинциального убийцу[10]. Больше у меня никого нет. Позвонить ей?

– Да.

– И что сказать?

Он объяснил с некоторыми подробностями. Я получил ответы на несколько интересовавших меня вопросов, еще раз подтвердил, что лучшей кандидатуры не имею, после чего наконец подтянул к себе телефонный аппарат, набрал номер Лили, но дома ее не застал. Я попытал счастья в отеле «Черчилль», однако туда она не заглядывала. Третьим в списке ее излюбленных мест числился клуб «Фламинго». Здесь мне повезло. В ответ на вопрос, кто ее спрашивает, я попросил передать, что Эскамильо, хотя довольно много воды утекло с тех пор, как она в последний раз назвала меня так.

Через несколько минут послышался ее голос:

– Арчи? Ты ли это?

– Я предпочитаю Эскамильо, – твердо сказал я. – Так надо для конспирации. Ты уже навеселе?

– Приезжай и проверь. Все равно мои провожатые мне уже осточертели. Послушай, я незаметно улизну, мы встретимся перед входом и закатимся в…

– Нет. Я работаю, влип в историю и нуждаюсь в помощи. Ты как раз то, что мы ищем. Плачу целый доллар в час, если справишься с заданием. Предлагаю принять участие в потрясающей новой авантюре. Ты за всю жизнь ни цента не заработала, а это уникальный шанс. В каком ты настроении?

– Я умираю от скуки, но если мы с тобой потанцуем раз шесть, то…

– Только не сегодня, моя козочка. Я же работаю, черт побери! Так ты поможешь?

– Когда?

– Прямо сейчас.

– А это хоть забавно?

– Умеренно. Хвастаться нечем.

– Ты за мной заедешь?

– Нет. Я собираюсь… Слушай внимательно. И не перебивай.

– Я как раз об этом подумала. Даже сказала себе: «Лили, милочка, если он начнет говорить, ты должна внимательно слушать, потому что он такой застенчивый и ранимый…» Ты что-то сказал?

– Я сказал: «Замолчи!» Я в своем офисе. Со мной один человек. Мы выходим, как только я повешу трубку. Я поеду к тебе и буду ждать тебя перед входом. Этот человек…

– Тебе не придется ждать. Я могу…

– Не перебивай, пожалуйста. Отсчет первого часа уже пошел, так что теперь за твое время плачу я. Так вот, этого человека внизу ждет машина с шофером. Они подъедут к «Фламинго», а ты уже будешь их ждать перед входом. Как только он откроет дверцу, сядешь в машину, не дожидаясь, что он вылезет тебе навстречу, как джентльмен, поскольку он не джентльмен. Ты не должна говорить с шофером, который отвезет вас к тебе домой, где я уже буду вас ждать.

– Если я только не сяду в другую машину, то…

– Я как раз собирался тебе сказать. Это темно-серый двухдверный седан «шевроле», сорок восьмого года, с нью-йоркским номером «оа» шесть, семь, один, один, три. Запомнила?

– Да.

– Повышаю твою ставку до доллара и десяти центов в час. Твой спутник будет называть тебя Лили, а ты зови его Пит. Особенно не резвись, но постарайся, чтобы у водителя сложилось впечатление, что ты рада встрече с Питом и с нетерпением предвкушаешь удовольствие провести с ним несколько часов у себя дома. Но…

– Мы с ним встречаемся после долгой разлуки?

– Молодец. Доллар и двадцать центов. Я как раз хотел сказать, чтобы ты не уточняла, когда вы виделись в последний раз – неделю назад или два месяца. Просто ты рада вашей встрече, потому что души в нем не чаешь. Только не воображай себя Полетт Годдар[11] и не переиграй. Расслабься. Представь, что с тобой я. Правда, здесь и самая закавыка. Тебе придется очень несладко. Впрочем, когда ты его увидишь, то сама поймешь.

– А что с ним такое?

– Не спрашивай. Он достаточно стар, чтобы быть твоим отцом, а при известном воображении – и дедом. У него борода с проседью. Дряблое лицо. Отгоняй прочь ощущение, что это кошмарный сон и…

– Арчи! Это Ниро Вульф!

Черт бы побрал эту женщину! Я ведь ни намека, ни повода не давал! Мой мозг лихорадочно заработал.

– Конечно, – восхищенно ответил я. – И как ты догадалась? Будь это он, разве я первым делом укротил бы свою ревность и позволил вам сидеть вдвоем на заднем сиденье? Ладно, тогда называй его не Пит, а Ниро.

– Кто же он в таком случае?

– Его зовут Пит Рёдер, и нам с ним предстоит долгий и серьезный разговор, который не попадет в газеты.

– Мы можем захватить его с собой в Норвегию.

– Возможно. Норвегию мы еще обсудим. Позвони мне как-нибудь на недельке и скажи, по-прежнему ли ты хочешь взять его с собой.

– Хорошо, хорошо. Я буду ждать на тротуаре через десять минут, даже раньше, чтобы побыстрее увидеть моего обожаемого Пита.

– Только никому ни слова.

– Нет, конечно.

– Пока я тобой доволен. Так ты, пожалуй, и на пенсию себе заработаешь. Буду с нетерпением ждать тебя перед дверью.

Я повесил трубку и обратился к Вульфу:

– Все улажено.

В ответ он пробурчал из кресла:

– Ты только слегка перестарался. Насчет кошмарного сна, например…

– Да, сэр, – согласился я. – Я вошел в раж.

И уставился на него. А он – на меня.

Глава четырнадцатая

Чтобы не переводить бумагу, излагая подробности нашей пятичасовой конференции с Ниро Вульфом в гостиной у Лили Роуэн, я мог бы начать сразу со следующего утра, кабы не одно обстоятельство. Сперва мне придется рассказать о том, как они подошли к дверям роскошных апартаментов с террасой, которые занимала Лили под крышей дома на Восточной Шестьдесят третьей улице.

Вульф не раскрывал рта и даже не смотрел на меня. Лили же радостно поздоровалась со мной за руку (я даже не припомню, когда такое случалось), отомкнула дверь, и мы вошли. Оставив на вешалке ее манто и шляпу Вульфа, мы прошествовали в гостиную, где Лили с ходу перешла к активным действиям.

– Арчи, – заявила она, – я давно знала, что в один прекрасный день случится нечто такое, что вознаградит меня за все потраченное на тебя время. Просто печенкой чуяла.

Я кивнул:

– Естественно. Кстати, ты не останешься без барыша, даже если угостишь нас бутербродами, тем более что Пит – едок никудышный. Он на диете.

– Я вовсе не деньги имела в виду, хотя бутербродов тоже не пожалею. Я имела в виду славу, которую приобрету благодаря тебе. Я единственная женщина в Америке, которой посчастливилось обниматься с Ниро Вульфом. Кошмарный сон – ха! Да он просто душка!

Вульф, который уже уселся, наклонил голову и насупился, глядя на нее, – лицемер несчастный.

Я старательно улыбнулся:

– Я передал Питу твои слова о том, что он – Ниро Вульф. Ему это польстило. Так-то, знаменитость в юбке.

Она помотала головой:

– Не старайся, Эскамильо. Я вас раскусила. – Она придвинулась к Вульфу, глядя на него сверху вниз. – Не расстраивайтесь, Пит. Я бы никогда вас не узнала – вас никто не сможет узнать. Вы не виноваты. Это все мой герой. Арчи – ужасный сноб. Трудно сосчитать, сколько раз его жизнь была в опасности. И ни разу – ни разу! – он не обратился ко мне за помощью. Гордец несчастный! И вдруг ни с того ни с сего он срывает меня с пирушки, когда веселье в самом разгаре, и понуждает тискаться на заднем сиденье с каким-то подозрительным субъектом. Есть только один человек в мире, ради которого он устроил бы такое, – это вы. Так что ласки в машине я вам расточала вовсе не из послушания. Я знала, что́ делаю. И не волнуйтесь на мой счет: что бы вы ни замыслили, мой рот на замке. А для меня вы навек останетесь Питом. О господи, единственная женщина в Америке, которая миловалась с Ниро Вульфом… по гроб не забуду. А теперь пойду и займусь бутербродами. Что у вас за диета?

– Я ничего не хочу, – процедил сквозь зубы Вульф.

– Быть не может. Хотя бы персик? Или виноград? А может, салатный лист?

– Нет!

– Стакан воды?

– Да!

Метнув на меня плотоядный взгляд, она вышла из комнаты. Через мгновение на кухне послышалась возня.

Я накинулся на Вульфа:

– Вы сами сказали, что нам нужна женщина.

– Ты ее выбрал.

– А вы согласились.

– Теперь поздно, – уныло сказал он. – Мы влипли. Она проболтается.

– Есть один выход, – предложил я. – Женитесь на ней. Мужа она не выдаст. Тем более что даже за одну столь непродолжительную поездку вы ухитрились…

Я прервался на полуслове. Верно, лицо было чужое, но выражения глаз хватило с лихвой, чтобы я понял, что преступил границы дозволенного.

– Есть другое предложение, – сказал я как ни в чем не бывало. – Я знаю ее как облупленную. Одно из двух: либо вы завтра пойдете к Зеку с повинной и во всем признаетесь, либо Лили проболтается, невольно или сознательно. Ставлю десять зеленых, что первое может случиться с такой же вероятностью, как и второе.

– Она – женщина, – прорычал он.

– Хорошо, тогда принимайте пари.

Об заклад мы так и не побились. Не потому, что Вульф согласился с моей оценкой Лили Роуэн, просто у бедолаги выхода не было. Что ему оставалось делать? Он не мог даже вернуться в подполье, чтобы начать все сызнова.

С тех самых пор и вплоть до окончания этой истории ему пришлось терпеть вдесятеро большее напряжение, чем мне. И это не замедлило на нем сказаться, что я заметил уже ночью, когда Лили отправилась на покой, а мы с Вульфом до рассвета не смыкали глаз и продолжали обсуждение после восхода солнца.

Ушел он в шесть утра. После этого я тоже имел право удалиться без особого риска, поскольку тот, кто мог караулить Рёдера, оставил бы свой наблюдательный пост после его ухода. Однако, обмозговав все услышанное от Вульфа, я предпочел не искушать судьбу, поэтому прикорнул на два часа, а потом поехал домой, на Тридцать пятую улицу, где принял ванну и позавтракал.

В десять я уже сидел в «1019» и накручивал диск телефона, чтобы разыскать Сола, Орри и Фреда.

Сказать, что мне все это нравилось, я бы не рискнул. Затея Вульфа могла выгореть разве что в единственном случае из тысячи. Причем одно дело, когда вы просто стремитесь уличить преступника и знаете, что даже если допустили где-то промашку, то ничего еще не потеряно, и совсем другое, когда промашка будет стоить вам жизни.

Ясное дело, я рассказал Вульфу все, что знал, не упустив посещение и дружеский совет инспектора Кремера. Это лишь подлило масла в огонь и укрепило упрямца в его замыслах. Поскольку сам Зек, через меня, вплотную занялся Рэкхемом, шансы на то, что убийца миссис Рэкхем с благословения Зека познакомится с электрическим стулом, возросли. А коли Вульф ни на что другое не подряжался, то почему бы ему этим и не довольствоваться? Хотя бы на первое время, чтобы перевести дух. Мне, с моими обязательствами, было куда сложнее. Но я поклялся, что во что бы то ни стало посещу Норвегию, прежде чем испустить дух.

Итак, все это мне не нравилось, поэтому предстояло решить, ввязываться ли мне в драку или выйти из игры. Я подбросил монетку: решка – ввязываюсь, орел – выхожу. Выпал орел, но я воспользовался правом вето и аннулировал его, поскольку уже побеседовал с Орри Кетером и назначил ему встречу на полдень. К тому же я оставил сообщения Фреду Даркину и Солу Пензеру. Я еще раз кинул монетку – опять орел. Попытал счастья снова – и выпала решка, что положило конец всем сомнениям. Придется очертя голову кидаться в сечу.

Следить за Барри Рэкхемом было одно удовольствие, особенно когда пошла вторая неделя. Жаль, конечно, было тратить время гения слежки, Сола Пензера, на подобный балаган, но само присутствие Сола прибавляло уверенности.

Когда в среду вечером, собрав всех вместе в «1019», я проводил инструктаж, Сол примостился на краешке стола, поскольку в моем офисе имелось всего три стула. Ростом Сол явно не вышел и, если бы не огромный нос, вообще ничем не выделялся бы, но, поверьте мне на слово, по части слежки его еще никто не переплюнул. Фред Даркин, напротив, крупнотелый и неповоротливый, с мясистым багровым лицом, обонянием явно уступал доберману-пинчеру, а по внешности из всего собачьего племени приближался, пожалуй, к бульдогу.

Орри Кетер отличался крепким телосложением, был строен и красив, настоящий ладный кавалер, который прекрасно смотрелся бы на любом званом ужине.

Закончив давать наставления, я перешел от мелочей к основному.

– Что касается моей роли, – поведал я, – я занимаюсь этим лишь для того, чтобы поразмяться. Контактировать будете только со мной. Клиента у нас нет.

– Господи, – изумился Фред, – и ты отваливаешь сотню монет в день поверх расходов? Пожалуй, придется потребовать с тебя аванс.

– Обращайся в Национальное управление трудовых отношений, – жестко посоветовал я. – И вообще, нечего фамильярничать с работодателем.

– И конечно, – заявил Орри с понимающей ухмылкой, – чистое совпадение, что как-то раз вы с Барри Рэкхемом оказались на месте преступления. Когда тебя потом упрятали в каталажку.

– Это не имеет отношения к делу. Не отвлекайтесь, джентльмены. Я хочу, чтобы вы уяснили: по большому счету, мне плевать, куда Рэкхем ходит, что он делает или с кем общается. Вы должны следовать за ним по пятам и обо всем докладывать мне, как и подобает нормальным агентам. Только я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Поэтому, если он набросится на вас и начнет швыряться булыжниками, повернитесь и удирайте. Если же случится так, что вы его упустите, а подобное неминуемо случится, не рвите на себе волосы и не посыпайте головы пеплом.

– Пожалуй, придется нам застраховаться, – прыснул Фред. – Тогда и поговорим.

– Не хочешь ли ты сказать, – серьезно спросил Сол Пензер, – что все это задумано лишь для того, чтобы заставить его нервничать?

– Нет. Вы должны отнестись к слежке со всей ответственностью. Просто речь не идет о жизни или смерти… пока, во всяком случае. – Я отодвинул стул и поднялся на ноги. – А теперь я хочу доказать, что, став работодателем, ничуть не изменился. Вы можете по-прежнему звать меня Арчи. Предлагаю вам поехать со мной на Тридцать пятую улицу, где нас ждет колода карт. Фрица возьмем пятым. А когда закончим, я одолжу вам на такси.

Для протокола: я спустил двенадцать долларов. Выиграл, как всегда, Сол. Хотя однажды, когда мне пришли три десятки, надо было… ладно, расскажу в другой раз.

Рэкхем обитал в «Черчилле», в роскошных апартаментах с кондиционером, размещенных в башне. За первую неделю мы узнали о нем столько, что хватило бы на биографию. Например, он никогда не высовывал носа из номера до часа дня, а как-то раз даже до четырех. Посетил он за это время два банка, адвокатскую контору, девять баров, два клуба, парикмахерскую, семь разных магазинчиков и универмагов, три ресторана, три театра, два ночных заведения, ну и так, по мелочам. Обедал обычно с мужчиной или мужчинами, а ужинал с дамой. Правда, не с одной и той же; за неделю мы насчитали трех. По словам моих агентов, они составили бы честь прекрасному полу, американскому образу жизни и Международному союзу производителей дамского платья.

Я, конечно, и сам немного тряхнул стариной, но в основном переложил бремя слежки на плечи бравой троицы. И вовсе не потому, что бил баклуши. Мне пришлось провести немало часов в обществе Лили Роуэн, как в виде компенсации за отложенное на неопределенный срок путешествие в Норвегию, так и для того, чтобы проверить, насколько прав я был в ее оценке Вульфу. Мне не пришлось раскаиваться из-за содеянного. Правда, однажды, во время танца, она чуть повздыхала о Пите, да еще разок, когда мы были у нее дома, призналась, что не прочь еще пособить мне в моей работе. Однако после того, как я тактично намекнул, что служебные вопросы в моей повестке дня не числятся, она любезно согласилась на то, что я предложил ей взамен.

Были у меня и другие заботы, например ежедневно печатать отчет о времяпрепровождении Рэкхема. Каждый день, ближе к вечеру, Макс Кристи наведывался ко мне в офис, прочитывал отчет за предыдущие сутки и задавал вопросы. Когда он высказывал недовольство, я терпеливо объяснял, почему не могу выставить перед дверью апартаментов Рэкхема человека, который фотографировал бы всех входящих и выходящих. И не забывал подчеркнуть, что мы можем дать подробный отчет более чем о восьмидесяти процентах времени, которое Рэкхем проводит вне дома, а для Нью-Йорка это потрясающее достижение.

Правда, у меня было одно преимущество: их драгоценный Пит Рёдер объяснил мне положение вещей, благодаря чему я знал всю подноготную. Уэстчестер их немного беспокоил, правда куда меньше, чем Нью-Йорк.

Вскоре после того, как Барри Рэкхем сделался миллионером благодаря тому, кто всадил нож в его супругу, он передал Зеку, чтобы тот больше на него не рассчитывал. Малютка Костиган подкатил к Рэкхему, надеясь припугнуть и урезонить его, но нувориш спустил бывшего соратника с лестницы.

В Вашингтоне власти подняли бучу по поводу обнаглевшего рэкета и расцвета азартных игр, которая эхом откликнулась и в Нью-Йорке, где с подачи окружного прокурора прокатилась мощная волна внезапных налетов и арестов. Поэтому вполне возможно, что, окажись в одном из моих отчетов упоминание о посещении Рэкхемом прокурорской конторы или, наоборот, о визите помощника прокурора к Рэкхему, не избежать бы нашему богатому наследнику несчастного случая, например автомобильной катастрофы, или же, нашпигованный свинцом, он мог случайно свалиться в Ист-Ривер и захлебнуться.

Вот почему Вульф не пожалел времени и самым тщательным образом проинструктировал меня, что включать в отчет, а что – нет.

Тем временем о Вульфе не было ни слуху ни духу. Мы уговорились, что он даст мне знать, как только заварится какая-то каша, но на крайний случай я сам знал, как найти его.

У меня все шло по плану. И вот, на девятый день, в пятницу, первого сентября, настала пора переходить в наступление. Подготовка уже завершилась. Сол, действуя строго по инструкции, позволил себе разок попасться на глаза Рэкхему. Орри сделал это дважды. Фред же – по меньшей мере трижды, хотя никаких указаний на сей счет не получал. Я тоже внес свою лепту, задержавшись однажды вечером у входа в ресторан «Кривой обод» в ту минуту, когда Рэкхем выходил оттуда со своей компанией.

Итак, в пятницу, в пять часов вечера, когда Сол позвонил мне и доложил, что объект только что вошел в бар «Романс» на Сорок девятой улице, я отправился на прогулку, наткнулся на Сола, который с необычайным интересом разглядывал витрину, велел ему топать домой к жене и детишкам, а сам направил свои стопы к бару «Романс» и, отбросив сомнения, вошел.

Внутри яблоку негде было упасть. За столиками размером с суповую миску теснилось человек по пять. Не оглядываясь по сторонам, я протолкался к длинной стойке, где двое выпивох, утратив бдительность, оставили между своими телами зазор шириной с кулак, в который я и протиснулся.

Не прошло и часа, как бармен заметил мое присутствие и даже не протестовал, когда я заказал рюмку. Повертев невзначай головой, я засек столик, за которым приютился Рэкхем с двумя незнакомыми мне мужчинами, повернулся к ним спиной и продолжил наблюдение в зеркале за стойкой.

Я не рассчитывал, что он клюнет с первой насадки. Мне казалось, что нужно помозолить ему глаза еще раза два или три. Но видно, он уже созрел. Я потягивал второй коктейль, когда отражавшаяся в зеркале троица оставила столик и начала пробиваться сквозь толпу к выходу. Я отвел взор и принялся любоваться своими ногтями.

Убедившись, что они вышли, я двинулся следом и, покинув бар, завернул вправо, чтобы провести рекогносцировку с порога близлежащего магазинчика. Я был в двух шагах от него, когда из-за плеча послышался голос:

– Я здесь, Гудвин.

Я обернулся, напустив на себя испуганный вид:

– О, это вы, здравствуйте.

– В чем дело? – накинулся он.

– Какое дело? – вежливо переспросил я. – У меня их хоть пруд пруди.

– Это точно. Кроме вас я уже знаю еще троих. Кто это так мною интересуется?

– Понятия не имею. – Я постарался вложить побольше сочувствия в свой голос. – А что, вам докучают?

Кровь прилила к его лицу, а губы задрожали. Правая рука чуть заметно дернулась.

– Только не на улице, – предупредил я. – Соберется толпа, особенно после того, как я нанесу ответный удар. Смотрите, на нас уже оглядываются. Вы застыли в позе Джека Демпси[12].

Он немного расслабился.

– Кажется, я понял, – прошептал он.

– Вот и ладушки. Значит, от меня больше ничего не требуется?

– Я хочу поговорить с вами.

– Я к вашим услугам.

– Не здесь. Идемте ко мне, в «Черчилль».

– Хорошо. В следующий вторник у меня как раз будет свободный часок.

– Нет. Мы пойдем прямо сейчас.

Я пожал плечами:

– Только не вместе. Вы идите вперед, а я потрушу сзади.

Он развернулся и зашагал прочь. Я отпустил его шагов на двадцать и двинулся следом. Когда объект назначает вам свидание, следить за ним становится гораздо проще. А поскольку идти нам предстояло всего несколько кварталов, эта прогулка вообще превратилась бы в сплошное удовольствие, если бы Рэкхем не летел с такой скоростью. Мне пришлось показать все, на что я способен, чтобы поспевать за ним. Когда мы приблизились к «Черчиллю», я немного сократил дистанцию, так что, когда Рэкхем вошел в лифт, я уже был в вестибюле.

Рэкхем занимал угловые апартаменты в глубокой нише, благодаря чему он приобретал и приличных размеров террасу, и некоторую защиту от уличного шума. Большую и прохладную гостиную, устланную голубыми летними коврами, украшали развешанные по стенам картины, на первый взгляд довольно веселенькие; на мягкую мебель были наброшены небесно-голубые покрывала. Пока Рэкхем возился с жалюзи, я осмотрелся по сторонам и, когда он закончил, сказал:

– Очень мило. Лучшего места для откровенного разговора не сыскать.

– Что выпьете?

– Спасибо, ничего. Я уже принял свою порцию в баре. К тому же этикет не позволяет мне выпивать с людьми, за которыми я веду слежку.

Я удобно устроился в кресле, а Рэкхем взял стул и придвинул поближе, чтобы сидеть ко мне лицом.

– У вас теперь собственный офис, – заметил он.

Я кивнул:

– Да, и дела идут неплохо. Правда, лето – мертвый сезон. Ничего, после Дня труда[13] народ начнет возвращаться и забот поприбавится.

– Вы так и не подрядились на работу, предложенную миссис Фрей.

– А что я мог сделать? – Я развел руками. – Желающих исповедоваться мне не нашлось.

– Неудивительно. – Он вытащил и раскурил сигарету. Пальцы его едва заметно дрожали. – Послушайте, Гудвин. Там, на улице, я чуть не потерял голову. А ведь вы делаете только то, за что вам платят.

– Правильно, – одобрительно сказал я. – А люди почему-то относятся к частным детективам хуже, чем к дантистам или водопроводчикам. А ведь мы все стараемся, чтобы жить было лучше.

– Конечно. На кого вы работаете?

– На себя.

– А кто вам за это платит?

Я покачал головой:

– Давайте попробуем по-другому. Нападите на меня с пистолетом или хотя бы с кухонным ножом. Уговорить меня, конечно, дело нехитрое, но приличия должны быть соблюдены.

Он облизнул губы. Видимо, этим он обходился, чтобы не считать до десяти. Правда, в данном случае испытанное средство, похоже, не подействовало, поскольку он скакнул ко мне, сжав кулаки. Я же и глазом не моргнул, а только запрокинул голову, чтобы лучше его видеть.

– Вы неудачно расположились, – предупредил я. – Если вы замахнетесь, я легко уклонюсь, подцеплю вас за коленки и опрокину.

Секунду он стоял в прежней позе, потом кулаки разжались и он наклонился и подобрал с ковра сигарету, которую отбросил перед тем, как прыгнуть ко мне. Затем сел на место, затянулся и выпустил дым.

– У вас слишком длинный язык, Гудвин.

– Нет, – возразил я, – не длинный, а правдивый. Не следовало, пожалуй, упоминать нож, но я разозлился. Я могу назвать имя своего клиента, если вы загоните дюжину иголок мне под ногти или помашете перед носом долларовой бумажкой, вы же задали вопрос в такой легковесной форме, что я осерчал.

– Я не убивал свою жену.

Я осклабился:

– Сказали как отрезали, весьма вам признателен. Чего еще вы не совершили?

Он пропустил мою реплику мимо ушей.

– Знаю, Аннабел Фрей думает, что это сделал я. Она готова отдать все деньги, что завещала ей моя жена… ну, половину этих денег, чтобы доказать мою вину. Мне наплевать, что вы получаете от нее деньги, это ваш бизнес. Но мне противно, что она пускает деньги на ветер, и крайне неприятно, что кто-то вечно торчит у меня за спиной. Можно же что-то придумать, чтобы доказать и вам, и ей, что я тут ни при чем. Вы мне не поможете, а? Вы же при этом ничего не потеряете, да?

– Нет, – твердо сказал я.

– Почему – нет?

– Потому что я опять начинаю выходить из себя. Вам на самом деле наплевать, что́ думает миссис Фрей. Вас мучает другое: вы не знаете, кто интересуется вами настолько, что готов за это платить. И вы пытаетесь выудить рыбку без наживки, а это не по-спортивному. Спорим на пятерку, что меня вы так не расколете.

Он задумчиво смотрел на меня с полминуты, потом поднялся, подошел к тележке-бару и начал смешивать коктейль. Затем обратился ко мне:

– Вы уверены, что не хотите выпить?

Я, поблагодарив, снова отказался. Вскоре он вернулся на место со стаканом в руке, уселся, пару раз отхлебнул, опустил стакан, икнул и вдруг выпалил:

– Даю тысячу долларов за имя.

– За одно только имя, без дураков?

– Да.

– Заметано. – Я протянул руку. – Гоните денежки.

– Только без ваших штучек, Гудвин, по-честному.

– Безусловно. Качество гарантировано.

Он встал и покинул гостиную через дверь в дальнем углу. Я решил, что пора промочить горло, подошел к бару и плеснул содовой в стакан со льдом. Когда он вошел, я уже сидел в своем кресле. Приняв у него из рук купюры, я небрежно пересчитал их, отгибая уголки, – десять хрустящих новехоньких сотен.

Рэкхем взял свой стакан, пригубил и вперил в меня взор:

– Итак?

– Арнольд Зек, – проронил я.

Он сдавленно пискнул, на мгновение остолбенел и вдруг что было силы запустил стакан через всю комнату. Стакан врезался в одну из висящих на стене картин и вдребезги разнес стекло, от чего картина, по-моему, только выиграла.

Глава пятнадцатая

Признаюсь, что, когда он замахнулся, я уже вскочил на ноги. Известие настолько ошарашило его, что трудно было предугадать, куда он метит, а умело направленный стакан может набить приличную шишку.

– Ну вот, смотрите, что вы натворили! – укоризненно сказал я, садясь на место.

Он зло зыркнул на меня, потом подошел к бару и рассчитанными, неторопливыми движениями смешал себе новый коктейль. Я с удовлетворением отметил, что доля виски в нем не изменилась. Вернувшись к своему стулу, Рэкхем присел и поставил стакан рядом, не отпив ни глотка.

– Так я и думал, черт побери, – пробормотал он.

Я сочувственно кивнул.

– Кто вас нанял? Сам Зек?

– Это не предусмотрено контрактом, – отрезал я. – Вы заплатили за имя, и я вам доставил товар по описи.

– Я даже не торговался. А теперь закупаю всю партию оптом.

Я нахмурился:

– Что ж, тогда, по-видимому, придется вам кое-что порассказать. Вам удобно?

– Нет.

– Все равно слушайте. Зек мне платит, но я его надуваю. Почему вы так уверены, что я не надую вас?

– Я вовсе не уверен. Но я заплачу вам больше него.

– В том-то и дело, что вы не уверены. Кто такой Зек и кто вы? Ответ вам известен. Вам он тоже платил, еще каких-то пять месяцев назад, и вы сами знаете за что. Когда ваша супруга наняла Ниро Вульфа покопаться в источниках ваших доходов, вы наябедничали Зеку и он погрозил Вульфу пальчиком. Потом вашу жену зарезали, а Вульф дал деру. Сейчас он, должно быть, в Египте, где имеет собственный дом, заговаривает зубы сфинксу. Так что это вы двое – я имею в виду вас и Зека – разрушили нашу семейную идиллию в доме на Тридцать пятой улице… Угадайте с трех раз, насколько я вам признателен. Может, я вполне счастлив, поскольку обзавелся собственным офисом и никто мною не помыкает. С другой стороны, не исключено, что я запродался Зеку с потрохами, рассчитывая как следует погреть на этом руки. Тогда вам лучше водить дружбу со скорпионом, а не со мной. Или же я жду не дождусь возможности пощекотать Зеку ребра малайским крисом[14], но не прочь при этом урвать кусочек и от вашего пирога. А может, даже хочу обставить вас обоих ради бредовой идеи – заработать десять тысяч, что ваша жена уплатила Ниро Вульфу. Пусть Зек погадает, и вы попробуйте. Я ясно излагаю свои мысли?

– Не знаю. Вы просто хотите, чтобы я не доверял вам? Так?

– Вообще говоря, да.

– Тогда вы зря старались. Я никому не доверяю с тех пор, когда впервые побрился. А что касается куска от моего пирога, то это стоит обсудить. Как вы рассчитываете его заработать?

Я пожал плечами:

– Может быть, я вовсе не хочу его. Поломайте голову. Но что-то мне подсказывает, что у меня есть в заначке нечто очень вас интересующее.

– Мне тоже так кажется. Кто вас нанял и что вам велели делать?

– Я уже сказал. Зек.

– Зек лично?

– Я думаю, вы понимаете, что в такой игре ставка – моя шкура. Пять тысяч сразу – остальное решим по ходу разговора.

Это была ошибка, хотя и не роковая. Он явно изумился. Следовало запросить десять. Он сказал:

– У меня здесь нет такой суммы.

– Ерунда. Позвоните в банк, что внизу.

Какой-то миг он колебался, не спуская с меня глаз, потом встал и подошел к телефонному аппарату, стоявшему на маленьком столике. Я сообразил, что ни к чему демонстрировать не в меру любопытному клерку или помощнику управляющего банком, какому это посетителю рэкхемовских апартаментов вдруг потребовалась такая сумма наличными. Поэтому я осведомился, где ванная, и уединился в ней. Выждав достаточное, как мне показалось, время, я вернулся и убедился, что денежки уже доставили.

– Я сказал, что никому не доверяю, – пояснил мне Рэкхем, протягивая банкноты, – но не терплю, когда меня пытаются обвести вокруг пальца.

На сей раз бумажки были не такие новые. Главным образом сотенные и пятисотенные купюры. В «Черчилле», с его-то стандартами, могли бы подыскать и поновее. Чтобы уязвить Рэкхема и показать ему, насколько безнравственно не доверять людям, я смахнул всю кучку в карман, не пересчитывая.

– Чего желаете? – осведомился я. – Только слова или фотографии?

– Могу я сам задавать вопросы?

– Да, это входит в стоимость обслуживания. Сам я Зека не лицезрел, но надеюсь удостоиться такого счастья. Первое предложение я получил от Макса Кристи. Он…

– Вот сукин сын!

– В самом деле? Хотя вы, конечно, предубеждены. Он только прощупывал почву. Зека он прямо не называл и вашего имени тоже не упоминал, но предложил хорошую плату за обычную слежку. Я проявил определенную заинтересованность. В тот же вечер прямо на улице, как было условлено, ко мне подъехала машина, в которой сидел человек. Он обрисовал…

– Только не Зек. Он не стал бы показываться на людях.

– Я же сказал, что не имел чести лицезреть Зека. Так вот, он обрисовал общую картину. Сказал, что его фамилия Рёдер… На вид лет пятьдесят…

– Рёдер?

– Так он сказал. Даже повторил по буквам: «эр», «ё», «дэ», «е», «эр». Лет пятидесяти. Волосы каштановые, зачесаны назад. Лицо в морщинках и складках, пронизывающие темные глаза, усы и остроконечная темно-русая бородка с проседью.

– Я его не знаю.

– Возможно, он по другой части. Однако он упоминал Зека. Сказал, в частности…

– Он сам назвал Зека?

– Да.

– В беседе с вами? Потрясающе. А почему?

– Не знаю, но могу предположить. Макс Кристи меня как-то уже прощупывал некоторое время назад. Должно быть, они решили, что теперь, когда Ниро Вульфа нет, пришла пора подыскать мне теплое местечко. Они могли рассуждать так: коль скоро я знаю, что Кристи повязан с Малюткой Костиганом, а Костиган близок к верхушке, почему бы не блеснуть громким именем, чтобы я не рыпался? Как бы то ни было, Рёдер его назвал. И присовокупил, что они хотят установить слежку за вами. На высоком уровне. Добавил, что не поскупятся. Я мог нанять хоть целую команду профессионалов. В общем, я согласился, набрал людей, и неделю назад мы приступили к работе. Кристи каждый день заходит ко мне в офис за отчетами. Сами знаете, что́ в них. Вы ведь помните, где бывали и чем занимались.

Рэкхем продолжал смотреть на меня исподлобья:

– И это все?

– Все о том, как я взялся за работу и как выполнял ее.

– А он не сказал вам, зачем им это понадобилось?

– Пожалуй, только намекнул. Как я понял, они почему-то считают, что окружной прокурор может не одобрять их деятельности, и потому хотят удостовериться, что вы не завели с ним тесной дружбы. В противном случае они хотели мягко пожурить вас. Думаю, вам известно, как протекает подобная процедура?

Его лоб немного разгладился.

– У вас сложилось такое впечатление?

– Нет, я неверно выразился. Мне это растолковали, только другими словами.

– Рёдер?

– Некто иной.

Он больше не хмурился.

– Если все это правда, Гудвин, то я не зря раскошелился.

– Это чистейшая правда, но не доверяйтесь мне. Я вас предупреждал. Я изложил вам голые факты. Если хотите, могу добавить от себя лично кое-какие соображения, бесплатно.

– Какие соображения?

– Некоторые мыслишки о них и о вас. И еще о том, почему я здесь. И почему постарался попасться вам на глаза в баре, а потом поперся за вами, как придурок, чтобы вы застали меня врасплох.

– Ах, так вы подстроили все это!

– Естественно. Я хотел поделиться с вами своими соображениями, а заодно, если бы у вас появилось желание развязать мошну, и подзаработать маленько.

– Выкладывайте ваши соображения.

Он казался слегка пришибленным.

– Что ж… – Я взвешивал слова, прежде чем высказать их. – Это скорее умозаключение, но у него есть подноготная. Может, сначала подноготную?

– Нет, гоните умозаключение.

– Ладно. Так вот: Зек собирается навесить на вас убийство вашей супруги.

Какое счастье, подумал я, что Рэкхем не держал в руке второй стакан. Он наверняка запустил бы им… может, даже в меня. Кровь бросилась ему в лицо, жилы на шее набухли, и весь он словно разбух. Потом челюсть его дрогнула.

– Продолжайте, – пролепетал он.

– С умозаключением на этом покончено. Желаете выслушать подноготную?

Он не ответил. Тогда я продолжал:

– Это не будет вам стоить ни цента. Давайте разберемся с тем, как ко мне обратились. Если речь шла об обычной слежке без выкрутас, то к чему такой выпендреж? Почему Кристи сам не мог объяснить, что к чему? И зачем предлагать сумму, в два раза превышающую ставки самых высокооплачиваемых агентств? Это раз. Положим, у Зека есть рука в Уайт-Плейнс, что вполне вероятно, а нынешние события набили им оскомину. Тогда можно ли придумать лучший подарок, чем раскрытие самого загадочного и громкого убийства, которое висит на них? Это два. Нет, для обычной слежки меня не стали бы нанимать. Это не в стиле Зека, особенно когда следить нужно за бывшим коллегой, на которого у них зуб. – Я потряс головой. – Нет, подоплека тут похитрее. Вот послушайте. Рёдер поднялся со мной в мой офис. И как вы думаете, на что мы угрохали битый час? Он расспрашивал меня про вечер восьмого апреля! Какое отношение это имеет к моей слежке за вами? Да ровным счетом никакого! Какое им вообще дело до того, что случилось восьмого апреля? Думаю, что предложение установить за вами наблюдение за двойную плату было лишь предлогом, чтобы развязать мне язык. Мне уже намекнули, что Зек не прочь познакомиться со мной. Думаю, для того чтобы вас подставить, им не хватает сведений, полученных из первых рук, от одного из очевидцев, и выбор пал на меня. Похоже, меня прощупывают, чтобы определить, сгожусь ли я на то, чтобы случайно вспомнить некое событие, случившееся той ночью. За солидный куш, естественно. Конечно, это только догадки. – Я развел руками.

Он слушал молча. Лицо его постепенно приобретало привычный оттенок. Он смотрел на меня во все глаза, но сомневаюсь, чтобы в этот миг он меня видел.

– Если хотите знать, почему я решил рассказать вам это, – не унимался я, – то можете послушать. У меня есть уязвимые места, одно из которых – профессиональная гордость. Когда Ниро Вульф сбежал, вместо того чтобы показать зубы, ей был нанесен тяжкий удар. Тем более что едва я успел депонировать полученный от вашей жены чек на десять тысяч, как ее пришили. Если возвратить эти десять тысяч, кому, по-вашему, они достанутся? Вам. Вполне возможно, что как раз вы ее и прикончили. Я же предпочитаю оставить деньги там, где они лежат, но честно их заработать. Не говоря уж о том, что ее убили буквально на моих глазах и я присутствовал при том, как нашли ее тело. Чертовски неприятная ситуация для уважающего себя профессионала, особенно для меня.

Он обрел дар речи:

– Я не убивал ее. Клянусь вам, Гудвин, я тут ни при чем.

– Да бросьте вы! Убивали вы или не убивали, я не хочу помогать им подставить вас. Я вообще в такие игры не играю. У меня большая личная заинтересованность в этом деле. Я твердо намерен заработать эти десять кусков и, хотя совсем не убежден в вашей невиновности, вовсе не хочу, чтобы Зек помешал этому, сделав из вас козла отпущения. Вот потому-то я и решил высказать вам свои соображения. Причем я вполне допускаю, что могу заблуждаться. Ну, как вам это нравится?

Рэкхем наконец вспомнил о своем стакане и пригубил коктейль, хотя это сильно сказано. Такой глоток сделал бы честь разве что комару. Потом он поставил стакан на место, немного посидел, облизывая губы, и вдруг выпалил:

– Что-то я вас не пойму, Гудвин.

– Тогда выбросьте все из головы. Вы уже выдохлись. Потом, мне случалось заблуждаться и прежде.

– Я не то имел в виду. Я имел в виду вас, ваш мотив. Почему? К чему вам это?

– Я же сказал – профессиональная гордость. Честь, если угодно. Коль скоро этот вариант вас не устраивает, представьте, как я разрывался на части: Зек справа, а вы слева. Мне нужна была хоть какая-то лазейка. Что, и это не годится? Тогда считайте все услышанное бредом сумасшедшего. Все равно вы мне не доверяете. Просто меня посетила мысль, что не помешало бы предварительно с вами встретиться и познакомиться поближе. Вдруг я прав и мне действительно предложат сыграть первую скрипку, а может, даже и поучаствовать в создании сценария, и я решу, что неплохо было бы с вами на сей счет посоветоваться. – Я махнул рукой. – Но вы, похоже, меня не понимаете. Забудем об этом. Как-никак я стал богаче на шесть тысяч. – Я встал. – Есть еще другой выход. Вы можете позвонить Зеку и спросить его. Мне, конечно, не поздоровится, но предателей всегда бьют, верно? Ладно, я потопал.

Я двинулся к двери и выбирал, куда можно поставить ногу среди осколков стекла на полу, когда Рэкхем заговорил:

– Подождите минутку. – Голос звучал надтреснуто. – Вы говорили о том, что вам предложат…

– Если мне предложат, – поправил я.

– Непременно предложат. Это их стиль. Так вот знайте: сколько бы они ни посулили, я дам вам больше. Сразу идите ко мне – я их переплюну. Все равно я должен встречаться с вами. Желательно каждый день… Подождите же. Вернитесь и сядьте на место. Мы можем заключить с вами сделку, чтобы…

– Нет, – сказал я с улыбкой, но достаточно твердо. – Вы сейчас так напуганы, что трудно удержаться от искушения обобрать вас до нитки. Поостыньте немного и придите в себя, а потом позвоните мне. В любое время. И не забудьте: слежку за вами никто не отменял.

Я ушел.

Несколько раз, пока я шагал по улице, мне приходилось мысленно натягивать поводья, чтобы не сорваться на галоп. Я переходил на нормальную поступь, но через несколько кварталов ловил себя на том, что снова несусь как угорелый. Ну и потеха! Я просто трепетал от возбуждения.

Я закинул удочку, и Рэкхем клюнул. Осталось только дождаться, чтобы он заглотал наживку целиком, вместе с крючком. Трудно поверить, что он способен обратиться к Зеку или к кому-то из ближайшего зековского окружения. Однако случись такое, мне, конечно, несдобровать, а Вульфу вообще впору будет заказывать надгробие. Вот почему я пытался отговорить Вульфа от этой затеи. Хотя теперь, перейдя Рубикон, я был так возбужден, что не мог заставить себя идти спокойно даже за хороший гонорар.

Я собирался заскочить поужинать в «Рустерман» и пообщаться с Марко, но теперь мое настроение изменилось. Не снижая аллюра, я добрался до Одиннадцатой авеню и заглянул в бистро к Марту, где, примостившись на высоком вертящемся стуле, уплел тарелку тушеной говядины с тремя сочными помидорами и два ломтя пирога с черникой.

Даже на сытый желудок волнение мое не унималось. Оно, должно быть, как-то проступало у меня на лице, поскольку Март полюбопытствовал, чего это я такой дерганый. И я, никогда прежде не обсуждавший с ним никаких дел, с трудом подавил порыв проговориться, что мы с Вульфом завели шуры-муры с одним из самых опасных двуногих, коего сам инспектор Кремер почитал недосягаемым.

Припрыгав домой, я просидел весь вечер в кабинете над раскрытыми журналами, которые, впрочем, не читал. Только напряженно прислушивался, чтобы не пропустить звонка в дверь или по телефону.

Телефон зазвонил в десять часов, но это оказался всего лишь Фред Даркин, который хотел спросить, где находятся Сол и объект. Я так вспылил, что наорал на беднягу. Пришлось извиняться. Я велел ему, как всегда, держать под наблюдением «Черчилль». Собственно, это и делало всю работу балаганом, поскольку для наблюдения за всеми входами и выходами «Черчилля» требовалось никак не меньше четырех наружников.

У меня руки чесались позвонить по номеру, который оставил Вульф, но мне было разрешено воспользоваться им только в чрезвычайном случае. Я заглянул в словарь, где вычитал, что чрезвычайный случай – это «непредвиденное стечение обстоятельств, требующее немедленного действия». Поскольку в данном случае стечение обстоятельств было как раз предвиденным и требовало лишь одного – как следует выспаться, я не поддался искушению и не стал набирать номер. Зато выспался вволю.

Субботним утром, сидя в «1019», я наживил еще один крючок, рассчитанный на другую рыбку. Составляя отчет за пятницу, я быстро изложил все сведения, добытые Солом, Фредом и Орри, но над моей частью пришлось изрядно попыхтеть и поломать голову.

Мне предстояло отчитаться за все время, проведенное в хоромах Рэкхема, что таило в себе двойную угрозу. Во-первых, стоило помнить, что за мной, возможно, следили и видели, когда я пришел и когда вышел. Во-вторых, сам Рэкхем мог решить, что повинную голову меч не сечет, и расколоться. Так что мне пришлось создать подлинный шедевр литературного творчества, на который я затратил три часа.

Днем, когда Макс Кристи пришел за очередным отчетом и сел его просматривать, я был занят изучением важных документов, которые разложил перед собой на столе. Занят настолько, что даже не знал, бросил ли Кристи на меня взгляд, когда дошел до середины второй страницы, где начинался собственно мой отчет. Я поднял голову лишь тогда, когда раздался его голос:

– Значит, ты с ним разговаривал?

Я кивнул.

– Ты прочитал?

– Да, – угрюмо буркнул Кристи.

– Он казался таким загнанным, что я не мог ему отказать. А все мое доброе сердце.

– Ты взял его деньги.

– Естественно. Он просто не знал, куда их деть. Всучил мне буквально насильно.

– Ты сказал ему, что работаешь на миссис Фрей. А вдруг ему придет в голову спросить у нее?

– Нет. Даже если спросит, не будет знать, кому верить. Я предупредил его на свой счет. Кстати, тебя я предупреждал?

– Почему ты пошел на контакт с ним?

– В отчете все сказано. Он знал, что за ним следят. Странно было бы, если бы не знал – спустя восемь дней. Да еще при том, что он и так держался настороже. Вот я и решил, что не помешало бы потолковать с ним о том о сем, а заодно выведать, что́ у него на уме. Он мог выболтать что-то интересное. А может, и выболтал. Не знаю, поскольку не представляю, что́ интересует тебя и твоих приятелей. В любом случае я это подробно изложил в отчете. Что касается денег, то он так настаивал, что я не мог отказаться. Он потерял бы всякое уважение ко мне.

Кристи сунул отчет в карман, поднялся на ноги, оперся кончиками пальцев на стол и наклонился ко мне.

– Гудвин, – сказал он, – ты знаешь, с кем ты имеешь дело?

– Да брось ты! – отмахнулся я. – Я что, похож на полоумного, который готов сигануть с небоскреба, лишь бы послушать, с каким треском переломится его хребет? Да, приятель, я прекрасно знаю, с кем имею дело, и рассчитываю дожить по меньшей мере до девяноста лет.

Он выпрямился.

– Главная твоя беда, – изрек он, – в том, что ты считаешь себя остроумным. Поэтому твоя манера многих сбивает с толку. Тебе надо от нее избавиться. Ты во всем видишь забаву. Решил, например, что было бы забавно потрепаться с Рэкхемом. На сей раз тебе это с рук сойдет. Но однажды то, что ты посчитал забавным, снесет твою башку с плеч долой.

Лишь после его ухода я сообразил: это вовсе не доказывает, будто снесшее башку не было забавным.

В субботний вечер мы условились повидаться с Лили Роуэн, но я решил отменить встречу. Видно, сделал я это без свойственного мне такта, потому что она обиделась. Успокоило ее лишь мое клятвенное заверение утопиться, как только минует настоящий кризис. Так что я поехал домой, поужинал тем, что разыскал в холодильнике, и устроился в кабинете над раскрытыми журналами, которые не читал.

Когда пошел десятый час и минуты поползли нестерпимо медленно, наконец раздался телефонный звонок. Это оказалась Лили.

– Ну ладно, – бросила она, – приезжай ко мне.

– Я же объяснил тебе…

– Знаю, но теперь объясняю я. Около одиннадцати я тут буду не одна. И насколько я поняла, ты должен приехать раньше. Собирайся.

– Фу. Мне очень лестно, что ради меня ты идешь на такие ухищрения, но не стоило…

– Какие, черт возьми, ухищрения! Мне только что позвонили, и я выполняю указания. Господи, до чего же ты тщеславный!

– Буду через двадцать минут.

Мне потребовалось двадцать две минуты, чтобы добраться до ее дверей. Лили мстительно сообщила, что должна посмотреть подряд три телевизионные передачи, которые ни за какие коврижки не пропустит. Недостойная выходка, учитывая мое состояние. Возможно, я бы и привык к этому со временем, лет, скажем, за десять. Однако Вульф приучил меня, что он всегда рядом, днем и ночью, когда случаются какие-то непредвиденные ситуации. Поэтому необходимость сидеть неопределенное время в ожидании звонка, потом мчаться куда-то сломя голову и там опять ждать полтора часа совершенно выбила меня из колеи.

Наконец он появился. Должен признать, что, когда в дверь позвонили, Лили, пообещавшая, что будет себя вести как настоящая леди, сдержала слово. Она сама открыла ему дверь, а потом, впустив в гостиную, под каким-то предлогом извинилась и оставила нас.

Он уселся. Я стоял и разглядывал его. После нашей прошлой встречи минуло одиннадцать дней, и я успел отвыкнуть от его нелепого вида. Кроме глаз, ничто не выдавало в нем человека, которого я когда-либо видел или желал бы видеть.

– В чем дело? – с притворным беспокойством осведомился я. – Вы выглядите так, словно неделю не смыкали глаз.

– Просто устал немного, – прорычал он. – Слишком много забот. К тому же я совсем изголодался. Пока все идет своим чередом. А как мисс Роуэн?

– С ней все в порядке. Если помните, почти каждую неделю я посылал ей пару орхидей – из тех, что не продаются. Я сказал ей, что, как только мы выпутаемся из этой передряги, цветочный ритуал возобновится, а зависит это только от нее. Женщины обожают, когда от них что-нибудь зависит.

Вульф хрюкнул.

– А я вот терпеть не могу, когда что-то зависит от них. – Он вздохнул. – Ничего не поделаешь. У меня в запасе только час. Принеси мне какие-нибудь духи мисс Роуэн.

Я подошел к двери, постучал, не удостоившись ответа, открыл, пересек следующую комнату, опять постучался и, услышав приглашение, вошел. Лили возлежала на диване с книгой в руке. Я изложил свою просьбу.

– Возьми «Персидскую гурию», – порекомендовала она. – Пит от них без ума. Я душилась ими в тот памятный вечер.

Я взял духи с туалетного столика, возвратился в гостиную, прицелился с соответствующего расстояния и нажал на головку распылителя. Вульф зажмурил глаза и плотно сжал губы.

– Теперь с другой стороны, – предложил я елейным голосом. – А еще лучше…

Но он открыл глаза и так на меня посмотрел, что я осекся на полуслове. Потом поставил флакончик на стол и уселся.

Вульф посмотрел на наручные часы.

– Я прочитал твой отчет о беседе с Рэкхемом. Как прошла встреча?

– Замечательно. Словно он репетировал ее вместе с нами.

– Расскажи подробнее.

Я повиновался. Приятно было снова ему докладывать. Я всегда старался излагать все таким образом, чтобы у него возникало как можно меньше вопросов или чтобы их вообще не было. Кажется, получилось недурно, хотя я давно не практиковался.

Когда я закончил, он пробормотал:

– Вполне приемлемо. Черт бы побрал этот запах!

– Со временем он выветрится. Все-таки шестьдесят долларов за унцию.

– Кстати о долларах: ты еще не положил в банк деньги, полученные от Рэкхема?

– Нет. Они в сейфе.

– Оставь их пока там. Это деньги миссис Рэкхем. Возможно, мы решим, что заработали их. Хотя никакие на свете деньги не компенсируют того, что я перенес за эти месяцы. Я даже думал…

Он внезапно умолк, склонил голову набок и посмотрел на меня, сузив глаза до щелочек.

– В чем дело? – резко спросил я. – Очередная гениальная затея?

– Мне вот что пришло в голову, Арчи. Август прошел. Риск будет минимальный. Позвони завтра мистеру Хэскинсу и скажи, чтобы он начал откармливать дюжину цыплят голубикой[15]. Нет… две дюжины. Скажи, что это подарок для твоих друзей.

– Нет, сэр.

– Да. Завтра.

– Я же сказал – нет. Он мигом смекнет, для кого они предназначены. Господи, неужели желудок для вас важнее собственной головы? Не говоря уж о моей. Если вы появились на свет божий скупердяем, тут ничего не попишешь, но уж обуздать…

– Арчи! – Голос прозвучал на две октавы выше и звенел от ярости. – Уже почти пять месяцев… Посмотри, на кого я похож.

– Да, сэр. – Он, признаться, задел меня за живое. – Вы правы. Я прошу прощения. Но Хэскинсу звонить не стану. У вас была минутная слабость. Давайте поговорим на другую тему. Не меняются ли наши планы после того, как Рэкхем клюнул с первой же попытки?

– Ты можешь сказать мистеру Хэскинсу…

– Нет.

Он сдался. Посидел еще немного с прикрытыми глазами, испустил тяжкий вздох, скорее похожий на стон, содрогнулся и возвратился к мрачной действительности. Оставалось всего четверть часа, и мы потратили это время на анализ происходящего и разработку дальнейших планов. Стратегию решили не менять. Ровно в полночь он поднялся на ноги.

– Поблагодари за меня мисс Роуэн.

– Непременно. Она считает, что вы должны называть ее Лили.

– Не выходи сразу после меня.

– Хорошо. Тем более что она злится и хочет закатить мне сцену.

Я прошел вперед и распахнул перед ним дверь. В этот миг он спросил:

– Как называются эти?.. – Его передернуло.

– «Персидская гурия».

– О господи, – пробормотал он и ушел.

Глава шестнадцатая

Обзаведение собственным бизнесом позволило мне по-новому оценить вальяжный уклад жизни, к которому я привык в доме Вульфа. Слежка за Рэкхемом продолжалась, так что воскресенье ничем не отличалось от обычных дней. И мне предстояло в привычное уже время быть в «1019» для того, чтобы отпечатать отчет, а еще на тот случай, если ведущему объект сыщику вдруг вздумается позвонить, чтобы выслушать мой совет.

На балаган все это больше не походило. Во всяком случае, для меня. Хотя Рэкхем и знал, что мы сидим у него на хвосте, сыщиков я привлек умелых (один Сол чего стоил). Случись Рэкхему отклониться от обычных маршрутов, мне сразу стало бы ясно, что он с кем-то встречался. Собственно говоря, слежка теперь велась с несколько иной целью – засечь возможные контакты объекта и нашего заказчика. Понимаю, что звучит это странно, вроде как шиворот-навыворот, но меня такое положение дел вполне устраивало.

Спокойно отужинав в «Рустермане», где взгляд мой то и дело обращался к Марко – любопытно, знает ли он, что прежняя работа снова при мне? – я вернулся в «1019». Возле дверей меня уже караулил Макс Кристи. Он казался слегка поникшим. Я глянул на циферблат наручных часов и сообщил ему, что он пришел рановато.

– Скверно, что ты работаешь в одиночку, – пожаловался Кристи. – Нужно, чтобы здесь кто-то дежурил. Я пытался дозвониться сюда еще два часа назад.

Отомкнув дверь и войдя внутрь, я сообщил себе в оправдание, что лакомился говяжьим филе по-беарнски, что, как мне казалось, должно было произвести на него впечатление. Но он, похоже, даже не слышал меня. Когда я отпер выдвижной ящик стола, достал отчет и протянул Кристи, он засунул бумаги в карман, даже не взглянув на них.

Я приподнял брови:

– Тебя не интересует, что́ там написано?

– В машине прочитаю. Ты едешь со мной.

– Вот как? И куда?

– Пит Рёдер хочет с тобой потолковать.

– Что ж, я тут у себя. Как ты справедливо подметил, работаю я в одиночку. Я должен сидеть здесь, черт побери.

Кристи набычился:

– Слушай, Гудвин, мне велено к четырем часам доставить тебя в одно место, а сейчас уже без пяти три. Я жду тебя почти полчаса. Поехали. Препираться можешь по дороге.

Пока он сотрясал воздух, я препирался в удвоенном темпе. Отказаться было невозможно. Тянуть время в надежде выяснить, что́ они затевают, тоже представлялось не слишком разумным. Я снова достал ключи, отомкнул нижний ящик, скинул пиджак, вытащил наплечную кобуру, нацепил ее и извернулся штопором, норовя дотянуться до застежки.

– Это еще для чего? – полюбопытствовал Кристи.

– Привычка, – отбрил я. – Однажды вышел из дому без пушки, а в лифте какой-то хам наступил мне на мозоль. Пришлось перерезать ему глотку. Если мы и впрямь торопимся, то я готов.

Мы вышли. Внизу, у тротуара, как я мимоходом подметил (еще одна привычка), нас поджидал темно-синий «олдсмобиль», седан пятидесятого года выпуска, за рулем которого я разглядел жизнерадостного юного губошлепа без шляпы. Когда мы с Кристи залезли на заднее сиденье, юнец с любопытством посмотрел на меня, но ничего не сказал. Как только дверца захлопнулась, мотор взревел и седан рванулся с места.

«Олдсмобиль» пятидесятого года, единственный из имеющихся в свободной продаже машин, способен делать больше ста десяти миль в час. Мы же тащились с черепашьей скоростью по Вестсайдской магистрали, затем по парковым шоссе Сомилл-Ривер и Таконик. Юнец оказался на поверку осмотрительным, умелым и аккуратным водителем.

По дороге мы почти не общались. Когда Кристи достал из кармана мой отчет и принялся его изучать, я сперва ощутил облегчение. Вряд ли их заинтересовали бы последние слова приговоренного к смерти. Однако, пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что это вовсе ничего не значит. Может, Кристи сейчас выискивает дополнительные улики для обвинения. В итоге сомнения мои так и не разрешились.

Стоял прекрасный, не слишком жаркий, солнечный день, и все вокруг радовало глаз. Я не терял надежды встретить еще немало таких деньков, не важно где – в городе или в деревне, хотя предпочел бы город. Предместья выглядели такими живописными, что мой слух резанул окрик Кристи, обрушившийся как удар хлыста в тот миг, когда мы ехали по парковой магистрали Таконик в нескольких милях севернее Хоторнского кольца.

– Ложись на пол, лицом вниз! – приказал он.

– Имей совесть, – взмолился я. – Я же любуюсь пейзажем.

– Я тебе его опишу. Или остановимся поболтать?

– А сколько у нас времени?

– Почти нисколько.

– Ладно, подвинь копыта.

Откровенно говоря, я был рад повиноваться. Все развивалось по классическим канонам. Будь это моя последняя поездка, мне не довелось бы больше увидеть эту дорогу. А в таком случае не все ли равно, запомнил я или нет, куда мы свернули и в какую сторону поехали дальше?

Видно, имелась некая надежда, что мне еще доведется следовать этим маршрутом, причем без провожатых. В противном случае ни к чему было ломать комедию. Так что, пока я барахтался и извивался ужом, дабы принять требуемое положение и не заехать при этом себе куда-нибудь локтем или коленкой, пострадало только мое достоинство.

Я услышал, как водитель что-то сказал Кристи, а тот в ответ буркнул нечто нечленораздельное.

Смотреть на часы мне не воспрещалось. По моим подсчетам, я играл в прятки вот уже больше шестнадцати минут. Машина то замедляла ход, то убыстряла, сворачивала налево, а затем направо. Наконец она остановилась. До моих ушей донесся незнакомый голос. Кристи что-то ответил, а потом раздался лязг закрывающейся металлической двери.

– Не двигайся, – бросил мне Кристи. Он по-прежнему возвышался надо мной. – Мы немного рано добрались.

– Надоело дышать пылью, – пожаловался я.

– Это все же лучше, чем вообще не дышать, – произнес невидимка и захохотал, не сказать что приятно.

– У него пистолет, – наябедничал Кристи. – Под мышкой слева.

– Ну и что? Он же частный детектив. Не волнуйся, мы о нем позаботимся.

Я взглянул на часы, но было слишком темно, чтобы различить стрелки, из чего я сделал вывод, что мы находились в таком месте, куда не проникает солнечный свет. Водитель вылез наружу, захлопнул дверцу и ушел, если звуки меня не обманули. Послышались, чьи-то голоса, но в отдалении, так что слов я не разобрал. Левая нога ниже коленки затекла и решила соснуть. Я попытался пошевелить ею.

– Не двигайся, – велел Кристи.

– Не валяй дурака. Если хочешь, завяжи мне глаза, но выпусти поразмяться.

– Я же ясно сказал – не двигайся.

Что я и делал, минут эдак семь. Потом открылась дверь, зазвучали шаги и голоса, дверь закрылась. Опять шаги и голоса. Хлопнули дверцы машины, заработал мотор, машина снялась с места, и еще минуту спустя затворилась тяжелая дверь, которую уже закрывали после нашего приезда. Потом кто-то открыл дверцу, к которой прижималась моя голова.

– Все в порядке, – раздался голос. – Можете выходить.

Пришлось совершить маленький акробатический трюк. К счастью, он мне удался. Я стоял слегка пошатываясь на бетонном полу возле бетонной же стены в помещении без окон площадью примерно шестьдесят квадратных футов, весьма скудно освещенном. Вертя головой, я насчитал вокруг семь или восемь машин. А также четверых мужчин: Кристи, который огибал наш «олдсмобиль» сзади, и еще троих молодцов довольно внушительного вида и возрастом постарше, чем наш водитель, который куда-то скрылся.

Ни слова не говоря, двое из незнакомой троицы стали меня обыскивать. Сперва извлекли пистолет из наплечной кобуры, потом уж приступили к обычному обыску. Обстоятельства явно не благоприятствовали мне, поэтому я решил не препираться и стоял молча по стойке «смирно». Сработали они ловко и профессионально, без лишней суеты и не пытаясь ущемить мое и так ущемленное достоинство.

– Вот что значит опыт, – похвалил я.

– Угу, – согласился более высокий из двоих неожиданно звонким фальцетом. – Следуйте за нами.

Он двинулся к стене, я не отставал. Между машинами и стеной оставался проход, по которому мы добрались до двери, где нас поджидал третий молодец. Он распахнул дверь перед нами – я опознал ее по звуку, – и мы прошли в небольшую прихожую с глухими бетонными стенами без единого оконца. Напротив, шагах в трех от нас, вниз уходила лестница, по которой мы и спустились – я насчитал четырнадцать невысоких ступенек – к широченной металлической двери. Мой провожатый ткнул кнопку в стальном косяке. Я ничего не услышал, но в следующую секунду дверь открылась и перед нами возник субъект с одутловатой физиономией и заостренным подбородком.

– Арчи Гудвин, – произнес мой спутник.

– Входите.

Я вежливо подождал, чтобы пропустить моего провожатого вперед, но тот отступил в сторону, а его коллега нетерпеливо сказал:

– Проходите, Гудвин.

Я перешагнул через порог, и охранник закрыл за нами дверь. Эта комната была побольше, чем прихожая, и хорошо освещалась, хотя обстановка не тянула на роскошную: голые бетонные стены, стол, три стула, радиатор и стопка журналов и газет.

Второй охранник, который сидел за столом и что-то записывал в книге, похожей на бухгалтерскую, покосился на меня и больше не замечал моего присутствия. Его товарищ пересек комнату, подошел ко второй металлической двери, которая располагалась напротив первой, и открыл ее. Я заметил, что толщина двери составляла дюймов пять. Охранник мотнул головой и приказал:

– Заходите.

Темница оказалась просто шик. Стены от кафельного пола до самого потолка обшиты сероватым деревом с розовыми прожилками. Ковры такого же сероватого оттенка с розовой каймой. Свет льется вниз с желобков, опоясывающих весь потолок. Шесть-семь стульев и диван обиты розовато-серой кожей, которую использовали также для обрамления картин – по две на каждой стене. Должен признаться, впечатление это производило внушительное.

– Арчи Гудвин, – представил охранник.

Человек, сидевший за столом, предложил:

– Присаживайтесь, Гудвин. Спасибо, Шварц.

Охранник покинул нас и притворил за собой дверь.

Я бы несказанно удивился, узнав, что Пит Рёдер, лишь недавно нагрянувший в наши края, котируется столь высоко, но удивляться мне не пришлось. За столом сидел вовсе не Пит Рёдер. Хотя я никогда не встречал этого человека, представлений не требовалось. Как ни старался он избегать общества, его фото несколько раз попадало в газеты. Например, когда он преподнес свою яхту в дар береговой охране Соединенных Штатов во время войны. Да и описывали его мне неоднократно.

Наконец-то я мог как следует рассмотреть эту легендарную личность, благо от серовато-розового стула, на который я опустился, до стола было меньше десяти футов. Собственно, кроме лба и глаз, ничего приметного в лице не обнаруживалось. К тому же это был не лоб, а скорее купол, вздымавшийся выше и выше до самой линии бесцветных жиденьких волос. Что касается его глаз, то на сборочном конвейере явно случилась ошибка. Глаза, безусловно, предназначались акуле, но кто-то отвлекся и допустил просчет. Теперь, правда, они не выглядели совсем уж акульими, поскольку мозг Арнольда Зека успел поэксплуатировать их годков пятьдесят, что не могло не отразиться на них.

– Мы общались с вами по телефону, – сказал он.

Я кивнул.

– Когда я работал на Вульфа. Всего три раза… Нет, даже четыре.

– Верно, четыре. А где Вульф? Что с ним случилось?

– Точно не знаю, но подозреваю, что он где-нибудь во Флориде. Тренируется с аквалангом, теша себя надеждой подловить вас в вашем бассейне и утащить на дно, когда вы нырнете.

В акульих глазах не отразилось ровным счетом ничего.

– Меня предупреждали о вашей своеобразной манере разговаривать, Гудвин, – заметил он. – Я не имею ничего против. Я принимаю людей такими, какие они есть, либо вообще не принимаю. Мне нравится, что вы стараетесь не терять лица, хотя наша встреча наверняка произвела на вас впечатление. Впрочем, мы зря тратим время и слова. Вам известно, где находится Вульф?

– Нет.

– Но предположения есть?

– Да, я вам только что их изложил. – Во мне закипало раздражение. – Допустим, я сообщу вам, что он в Египте, где у него собственный дом. Ничего такого я, конечно, не скажу, но допустим. Что тогда? Вы пошлете какого-нибудь мозгляка в Каир, чтобы он продырявил Вульфа? Зачем? Почему вы не можете оставить его в покое? Верно, недостатков у него хоть пруд пруди. Одному Богу известно, сколько я от него натерпелся. Однако он многому меня научил. И где бы он ни был, он мой любимый толстяк. И лишь из-за того, что он невольно расстроил вашу сделку с Рэкхемом, вы хотите его преследовать? К чему вам это, раз уж он исчез с глаз долой?

– Я вовсе не хочу его преследовать. У меня и в мыслях такого нет.

– Вот как? Тогда чем вызван такой интерес к моей персоне? Ваши Макс Кристи и бородатый умник поручают мне плевую работу за тройную оплату. Вы меня заарканиваете, ставите свое тавро на моей шкуре, а потом, когда приходит время, пользуетесь мною, чтобы добраться до Вульфа и отплатить ему. Нет. – Я помотал головой. – У меня тоже есть свои принципы. И вы все, вместе взятые, не заставите меня их преступить.

Не будучи знатоком рыб, я не ведал, мигают ли акулы, но, глядя на Зека, предположил, что нет. Он моргал раз в десять реже положенного. Он спросил:

– Почему вы взялись за эту работу?

– Потому что речь идет о Рэкхеме. Он меня интересует. И я был рад убедиться, что не меня одного. Я хотел бы приложить руку к его судьбе.

Он и глазом не моргнул.

– Вы, должно быть, думаете, что вам известен род моих занятий?

– Мне известно, что о вас говорят. А еще один инспектор нью-йоркской полиции сообщил мне, что вы недосягаемы.

– Кто именно?

– Кремер. Уголовная полиция Манхэттена.

– Ах, этот. – Тут я впервые заметил, что Зек шевельнулся, по крайней мере, распрямил и снова согнул указательный палец. – А по какому случаю?

– Он не поверил, что я не знаю, где скрывается Вульф. Решил, что мы с ним замышляем насыпать соли вам на хвост, вот и начал меня поучать. Я предположил, что он имеет личный интерес в том, чтобы сбить нас со следа, но заявил, что он зря теряет время, поскольку Вульф дал деру.

– Пожалуй, не самый разумный ответ, верно?

– Да. Я был не в духе.

Зек моргнул, совершенно точно. Я сам видел.

– Мне хотелось познакомиться с вами поближе, Гудвин. Я уделил вам столько времени потому, что желал посмотреть на вас и послушать, как вы говорите. Да, вы имеете некоторое представление о моей деятельности и о моих интересах, а раз так, то понимаете, что главная моя трудность – люди. Мне не помешало бы иметь раз в десять больше толковых людей, на которых я смогу положиться. О людях я сужу частично по досье, частично по отзывам, но главным образом руководствуюсь собственным нюхом. Вы разочаровали меня в одном отношении. Ваш вывод о том, что я хочу через вас выйти на Ниро Вульфа, чтобы поквитаться с ним, не делает вам чести. Я не преследую противника, который оставляет поле боя. Мне это невыгодно. Но если он вернется и снова встанет у меня на пути – я раздавлю его. Да, я хочу «заарканить» вас, как вы выразились. Сейчас надежные люди нужны мне больше, чем когда бы то ни было. Многих из тех, кто получает от меня деньги через третьи руки, я никогда не видел и видеть не желаю. Но должны быть и такие, кого я допускаю до себя, чтобы через них претворять свои замыслы. Вы могли бы стать одним из них. Я готов попытаться. Вы должны запомнить одно: если скажете «да», менять свое решение будет крайне непрактично. Даже невозможно.

– Вы сказали, – возразил я, – что готовы попытаться. А как насчет моей готовности?

– Вы уже слышали. Отказ был бы крайне непрактичен.

– Но ведь начало уже положено. Я слежу за Рэкхемом по вашей указке. Когда он ко мне пристал, я по собственной инициативе побеседовал с ним и доложил о результатах в своем отчете. Как вам это понравилось? Если не понравилось, то я вам не подхожу. В таком случае давайте продолжать, пока вы не узнаете меня получше. Черт побери, ведь мы даже ни разу с вами не встречались. Только предупредите меня за день до того, как я потеряю право менять решение, и мы посмотрим. А что касается моего замечания, что вы хотите меня использовать, чтобы отомстить Ниро Вульфу, выкиньте это из головы. Тем более что у вас все равно ничего не выйдет. Я не знаю, куда он направил свои стопы: на север, на восток, на юг или на запад.

Как-то раз я заметил Вульфу, что Икс (так мы в то время именовали Зека), который тогда резко оборвал наш телефонный разговор, обожает внезапности. Вот и сейчас он вдруг отвел от меня свой акулий взгляд, что я воспринял с облегчением, потянулся к рычажку на пульте внутренней связи, стоявшему на столе, нажал его и проговорил:

– Пригласите Рёдера.

– Велите ему сперва побриться, – посоветовал я, полагая, что коль скоро обладаю репутацией человека со своеобразной манерой речи, должен ей соответствовать.

Зек и ухом не повел. Я уже заподозрил, что он вообще никогда ни на что не реагировал и собирается поступать так и впредь. Я повернул голову настолько, чтобы вновь прибывший мог полюбоваться моим профилем и как можно быстрее получить удовольствие от встречи со мной.

Довольно скоро отворилась дверь, и вошел Рёдер. Охранник на сей раз остался за пределами нашего серо-розового гнездышка. Рёдер приблизился к нам, аккуратно ступая по коврам, чтобы не поскользнуться. Меня он удостоил лишь мимолетным взглядом.

– Присаживайтесь, – разрешил Зек. – Вы знакомы с Гудвином.

Рёдер кивнул и посмотрел на меня. Потом уселся и произнес:

– Ваши отчеты не стоят затрат на них.

Я был слегка потрясен, хотя постарался это скрыть. Я совсем уже позабыл, что Рёдер гнусавит.

– Извините, – произнес я снисходительным тоном. – Я строго придерживался фактов. Если хотите, чтобы я их приукрашивал, можете заказать любой цвет на выбор.

– Вы упускали его.

Я начал злиться.

– Прежде я считал, – сказал я, – что Ниро Вульф чересчур требователен. Но даже у него хватало мозгов, чтобы сообразить, что в гостиницах не один выход.

– Вам платят столько, что можно перекрыть все выходы на стадионе «Янки».

Зек решил, что пора вмешаться, и заговорил своим резким, холодным и педантичным голосом, тон которого никогда не менялся:

– Все это пустяки. Я уже побеседовал с Гудвином, Рёдер, и послал за вами, потому что мы вышли на Рэкхема. Надо решить, как быть дальше и какую роль отвести Гудвину. Как вы расцениваете то, что при разговоре с Рэкхемом Гудвин сказал, будто работает на миссис Фрей?

Рёдер пожал плечами:

– По-моему, это не существенно. Сейчас главная задача Гудвина – припугнуть Рэкхема. И как следует, если мы хотим, чтобы Рэкхем нас слушался. Если он и впрямь убил свою жену…

– Конечно убил. Не стоит и сомневаться.

– В таком случае он может опасаться миссис Фрей даже больше, чем вас. Проверим. Если номер не пройдет, Гудвину ничего не стоит придумать иной способ воздействия. – Рёдер посмотрел на меня. – Вам ничего не мешает связаться с Рэкхемом?

– Вроде бы нет. Он сказал, что готов встречаться со мной хоть каждый день. Правда, это было позавчера. А зачем его пугать? Чтобы посмотреть, как он швыряется стаканами?

Зек и Рёдер переглянулись. Потом Зек проговорил:

– Кажется, Рёдер рассказал вам, что приехал сюда с Западного побережья. Там он разработал чрезвычайно хитроумную операцию, блестящую и весьма прибыльную. Для ее осуществления требуется точное согласование по времени и высокий профессионализм. С небольшим усовершенствованием мы могли бы осуществлять данную операцию здесь, в Нью-Йорке, что принесло бы баснословную прибыль. Для этого необходимо заручиться сотрудничеством богатого лица, занимающего определенное положение в обществе. Рэкхем подходит нам идеально. Мы твердо намерены использовать его. Если вы добьетесь его согласия – а вам, по-моему, это вполне по плечу, – то ваша доля составит пять процентов от прибыли. Мы ожидаем, что прибыль превысит полмиллиона, возможно раза в два.

Я недоверчиво нахмурился:

– Вы хотите, чтобы я его настолько припугнул, что ему придется согласиться?

– Да.

– И чтобы я участвовал в операции?

– Нет.

– А чем его запугивать?

– Прежде всего воздействуйте на его чувство вины. Ареста и суда ему удалось избежать лишь по той причине, что полиция не нашла достаточных улик. Но он живет в постоянном страхе, что улики вот-вот отыщутся, а для убийцы это страшное напряжение. Если убедить его, что мы располагаем доказательствами его вины, он станет более сговорчивым.

– А мы ими располагаем?

Черт возьми, Зек едва не улыбнулся.

– Вряд ли они нам понадобятся. А если понадобятся, мы их раздобудем.

– Тогда зачем втягивать его в такую сложную операцию? Сколько у него есть? Миллиона три? Попросите у него половину или хотя бы треть.

– Нет. Вам предстоит еще многому научиться, Гудвин. Нельзя лишать людей надежды. Если мы отберем у Рэкхема изрядную долю его состояния, он решит, что мы хотим пустить его по миру. Между тем люди должны думать, что, согласившись на наши требования, они могут в дальнейшем не волноваться. Секрет постоянного успеха в подобных делах заключается в сочувствии и понимании того, что возможности человеческой нервной системы не беспредельны. Если Рэкхем согласится помогать нам в осуществлении схемы Рёдера, мы сможем потом не раз обращаться к нему.

Я продолжал хмуриться:

– Да, при моем посредстве, а может быть, и без него. Не подумайте, что я торгуюсь, но такое решение непросто принять. Угрожать миллионеру уликами, которые могут привести его на электрический стул, занятие не из приятных. Тут нужны твердые гарантии, что дело того стоит. Вы говорили про пять процентов от предполагаемого полмиллиона, но вы привыкли оперировать числами с многими нулями. А нельзя ли чуть поподробнее?

Рёдер потянулся к старому, замызганному кожаному портфелю, что принес с собой и оставил на полу. Водрузив портфель на колени, он раскрыл его, но тут вмешался Зек:

– Что вы ищете, расчеты?

– Да, если вам нужны конкретные цифры.

– Можете показать ему, но только без имен. – Зек повернулся ко мне: – Думаю, вы нам подходите, Гудвин. Вы дерзки, но нам это ваше качество может пригодиться. Оно пришлось кстати при разговоре с Рэкхемом. Теперь говорите с ним поосторожнее, иначе он потеряет голову и вынудит нас действовать силой, тогда как мы хотим, чтобы он с нами сотрудничал. Если его осудят за убийство, мы ничего не выиграем. Как раз наоборот. При верном же обращении он послужит нам не один год. – Акульи глаза перестали буравить меня. – Что вы думаете о Гудвине, Рёдер? Сможете работать с ним?

Рёдер прикрыл портфель, оставив его на коленях.

– Попробую, – сказал он без особого восторга. – Общий уровень здесь не выше, чем на Западном побережье. Но мы не можем начинать, не зная, участвует ли Рэкхем в игре. А без Гудвина нам, похоже, не обойтись. Хотя он такой задиристый, что я не уверен, будет ли он слушаться указаний.

– А хотите знать, что я думаю о Рёдере? – осведомился я.

Зек пропустил мой выпад мимо ушей.

– Гудвин, – сказал он, – наша организация – самая неприступная в мире. У меня много надежных людей, но все ниточки тянутся ко мне. Организация – это я. Предубеждения или эмоции мне чужды. Вы получите то, что вам причитается. Если я буду вами доволен, вы можете рассчитывать на любую поддержку и на любые деньги. Если же вы меня подведете, пеняйте на себя. Понятно?

– Еще бы. – Такого пронизывающего взгляда выдерживать мне еще не доводилось. – Только вам, в свою очередь, должно быть понятно, что вы мне не нравитесь.

– Я никому не нравлюсь. Никто не любит власть превосходящего разума. Лишь один человек не уступал мне в интеллекте… Тот, на кого вы работали, Ниро Вульф… Но он не выдержал. Самолюбие не позволяло ему признать свое поражение, и он решил уехать.

– Ваши силы изначально были не равны, – воспротивился я. – В отличие от вас, он соблюдал закон.

– У всех свои слабости. При случае передайте ему привет. Я всегда преклонялся перед ним. – Зек кинул взгляд на настенные часы, потом посмотрел на Рёдера. – Меня уже ждут. Гудвин подчиняется вам, но пока он на испытательном сроке. При необходимости связывайтесь со мной в установленном порядке.

Должно быть, он надавил какую-то скрытую кнопку ногой, потому что руками ни к чему не притрагивался, а дверь открылась и в проеме возник охранник.

Зек промолвил:

– Занесите Гудвина в список «Б», Шварц.

Мы с Рёдером поднялись и направились к выходу, Рёдер с портфелем под мышкой.

Припомнив, как Вульф, хлопая себя по груди, похвастал: «Так вот, Арчи, я как раз Г», я бы дорого дал, чтобы похлопать себя по груди и провозгласить: «А я – Б, мистер Вульф».

Глава семнадцатая

Я не стал упоминать еще одно задание, которое получил от Ниро Вульфа, поскольку не решался раскрывать наши тайны… да и теперь не решаюсь. Но придет время, когда вам захочется узнать, откуда взялся пистолет в портфеле Вульфа, поэтому я заранее честно предупреждаю, что вы этого не узнаете.

Поскольку научный прогресс сделал бессмысленным стачивание номеров с оружия, раздобыть ствол, происхождение которого останется тайной, сделалось чрезвычайно сложно, если не имеешь особых навыков. Нужно, например, заводить знакомство с определенными людьми. Я это умею. Поскольку вам такие навыки вряд ли пригодятся, адресов и фамилий я не назову.

Достать именно то, что хотелось Вульфу, – модель размером и весом с игрушку 22-го калибра и с убойной силой «кольта» 45-го, я не смог, но раздобыл вполне достойный «карсон» 30-го калибра, простой в обращении тупорылый уродец, миниатюрный, но очень мощный. Испытал я его вечером в подвале дома на Тридцать пятой улице. Закончив, собрал все пули и выкинул их в реку. Мы и без того достаточно рисковали, чтобы разбрасываться уликами, пусть даже такими ничтожными.

В понедельник, на следующий день после встречи с Зеком, мы с Вульфом колдовали над устройством двойного дна в портфеле.

Дело было в моем офисе. Поскольку я стал уже Б и помогал Рёдеру в крупной операции, для чего нам следовало встречаться, он мог, не вызывая подозрений, заехать разок на Тридцать пятую улицу. Однако в ответ на мое предложение Вульф обжег меня столь злобным взглядом, что я быстрехонько переменил пластинку.

Двойное дно мы смастерили с помощью старого обрывка кожи, который я прихватил из обувной мастерской, и вышло вполне недурно. Даже если бы охраннику вздумалось вытащить из портфеля все бумаги, чтобы их получше рассмотреть (вещь маловероятная, учитывая положение Рёдера), вряд ли он стал бы обследовать дно. Зато, если ты знал, куда нажать, «карсон» оказывался в руке быстрее, чем успеваешь пробормотать «о господи».

Однако кое-что случилось до этого. Я имею в виду мою повторную встречу с Барри Рэкхемом. Когда в воскресенье поздним вечером я вернулся домой, телефонная служба доложила, что Рэкхем тщетно пытался со мной связаться как в «1019», так и дома. Я ему перезвонил, и мы уговорились встретиться на следующий день, в понедельник, в три часа.

Обычно я прихожу на свидание минута в минуту, но в понедельник дела отняли времени чуть меньше, чем я рассчитывал. Так что, когда я вышел в «Черчилле» из лифта на этаже Рэкхема и приблизился к двери его апартаментов, было только без двенадцати три. Я уже поднес руку к звонку, когда дверь распахнулась. Мне пришлось отступить на шаг, чтобы не столкнуться с выходящей дамой. Увидев меня, она приостановилась, и мы уставились друг на друга. Давно я не встречал Лину Дэрроу. Ее прекрасные глаза не сделались менее прекрасными.

– Что ж, здравствуйте, – восхищенно проблеял я.

– Вы пришли раньше времени, Гудвин, – процедил Барри Рэкхем. Он стоял в дверях.

Лицо Лины восторга не выражало. Впрочем, смущения я тоже не разглядел. Разве что какая-то подозрительность таилась во взгляде, хотя я и не представлял, в чем меня можно вот так ни за что ни про что заподозрить.

– Как дела? – спросила она и тут же, не оставляя никаких сомнений, что на мои дела ей глубоко наплевать, повернулась и решительно зашагала к лифту.

Рэкхем чуть отступил, пропуская меня. Я вошел и прошествовал в гостиную. В следующий миг я услышал, как захлопнулась входная дверь. Через мгновение Рэкхем присоединился ко мне.

– Вы пришли раньше времени, – повторил он, без особого, впрочем, укора.

Выглядел он так, словно за семьдесят часов, что мы не виделись, опорожнил не меньше семидесяти стаканов. Лицо пошло красными пятнами, глаза налились кровью, а левая щека подергивалась. На галстук налип кусочек яичного желтка, а подбородок явно нуждался в бритве.

– Кажется, в прошлую субботу, – начал я, – один из моих людей описал девушку, которую вы сопровождали. Судя по его словам, она походила на мисс Дэрроу. Не беспокойтесь, я ни к чему не клоню. Просто захотелось чуть-чуть посудачить.

Похоже, он меня не слышал. Спросил, что я выпью, а когда я поблагодарил и отказался, подошел к бару и плеснул себе щедрую порцию, после чего вернулся, подвинул стул и уселся ко мне лицом.

– Черт побери, – сказал я, – вы кажетесь еще более испуганным, чем накануне. Кстати, судя по донесениям моих агентов, вы теперь либо выскальзываете из отеля черным ходом, либо носу не высовываете из номера.

Воистину, ничто из сказанного мной его не волновало.

– Я же говорил, что хочу видеться с вами каждый день, – капризно заявил он. Голос заметно осип.

– Знаю, но мне было некогда. Кстати, вчера днем я провел целый час с Арнольдом Зеком.

Наконец-то он встрепенулся.

– Мне кажется, вы гнусный лжец, Гудвин.

– Значит, мне все приснилось. Как машина въехала в гараж, как меня обыскивали, потом маленькая прихожая и четырнадцать ступенек вниз, и два охранника, и звуконепроницаемая дверка толщиной в пять дюймов, и розовато-серые стены, ковры и стулья, и он сам, восседающий за столом и сверлящий скважины во мне и окружающих предметах своими глазками, и…

– Когда? Вчера?

– Да. Туда меня привезли, но теперь я и сам знаю дорогу. Правда, пароль мне еще не открыли, но дайте время…

Трясущейся рукой Рэкхем поставил стакан на маленький столик.

– Я вам уже говорил, Гудвин, что не убивал жену.

– Конечно, это совершенно исключено.

– А как случилось, что вас отвезли к нему?

– Он прислал за мной Макса Кристи.

– Вот сукин сын. – Внезапно его пятнистое лицо побагровело еще больше и он заорал: – Ну, говорите же! Что он вам сказал?

– Что меня, возможно, ожидает блистательная карьера.

– А про меня?

Я помотал головой:

– Вот что я вам скажу, Рэкхем. Похоже, мне уже пора прислушаться к голосу разума. Прежде я никогда не встречался с Зеком, и, должен честно признать, он меня поразил. – Я полез во внутренний карман пиджака. – Вот ваши шесть тысяч. Чертовски жаль расставаться с ними, но…

– Уберите их.

– Нет, в самом деле, я…

– Уберите их в карман. – Он уже не орал. – Вы не виноваты, что Зек произвел на вас такое впечатление… Не вы первый, не вы последний, Бог свидетель. Но вы заблуждаетесь, если полагаете, что Зек никогда не допускает промашек и что со мной покончено. Вы должны уяснить одно: теперь я уже не могу задрать лапки и отдаться на милость победителя. Я вынужден биться до конца и намереваюсь так и поступить. Я у вас на крючке, поскольку без вас, раз вы у него побывали, буду вынужден действовать вслепую. Хорошо, назовите вашу цену. Сколько?

Я положил купюры на столик.

– По-настоящему меня беспокоит вовсе не Зек, – признался я. – Острить при нем бесполезно, и говорит он весьма внушительно, но меня запугивали и прежде, а я до сих пор жив. Говоря о голосе разума, я имел в виду меры, которые законодательство штата Нью-Йорк предусматривает за соучастие в убийстве. Похоже, Зек раздобыл доказательства вашей вины. Если вы…

– Быть не может. Это ложь.

– Он, похоже, придерживается иного мнения. Только член коллегии адвокатов, каковым я не являюсь, может брать деньги от убийцы за попытки избавить его от смертной казни. Так что искренне сожалею, что ничем не могу вам помочь. Вот ваши деньги.

– Я не убийца, Гудвин.

– А я не имел в виду настоящего убийцу. Я подразумевал лицо, против которого собраны весомые улики, способные убедить присяжных. При таком раскладе ему и его сообщнику не избежать приговора.

Налитые кровью глаза Рэкхема не мигая вперились в меня.

– Я не хочу, чтобы вы уберегли меня от смертного приговора. Я только прошу, чтобы вы помогли убедить их не подставлять меня… повлиять на Зека, чтобы меня не подставляли.

– Понимаю, – сочувственно произнес я. – Хотя он преподносит дело иначе. Поэтому я не желаю вставать на пути лавины. Я пришел сюда главным образом для того, чтобы вернуть вам деньги и кое-что сказать. Уже так явно запахло жареным, что я не могу назвать никакой цены, но готов сделать предложение, если вы соизволите его выслушать. Только от себя лично.

Рэкхем вдруг занялся гимнастикой. Его руки, которые спокойно лежали на коленях, задергались, пальцы сжались в кулаки, потом разжались, и так несколько раз подряд. Мне эти упражнения быстро наскучили, тем более что я не ожидал от Рэкхема подобного малодушия. Картина к тому времени была предельно ясна. И мне казалось, что человек, у которого хватило смелости, не имея другого оружия, кроме ножа, ночью заколоть в лесу жену, охраняемую доберманом-пинчером, теперь, когда его загнали в угол, должен отреагировать иначе, а не сидеть с постной физиономией, сжимая и разжимая кулаки.

Он заговорил:

– Послушайте, Гудвин, я сам прекрасно понимаю, что чертовски сдал. Как-никак почти пять месяцев прошло. В первую неделю было не так тяжело. Все пришли в замешательство, всех подозревали, допрашивали. Арестуй они меня тогда, мой пульс не участился бы ни на один удар. Я был готов сражаться и сражался бы до победного конца. Но чем дальше, тем невыносимее становилось ожидание. Я порвал с Зеком, не продумав все как следует… Тогда мне казалось, что я должен покончить с прошлым и выйти чистым. Особенно после предварительного слушания в Вашингтоне и после вмешательства прокурора Нью-Йоркского округа. В итоге всякий раз, как звонили по телефону или в дверь, у меня начинало сосать под ложечкой. Ведь речь шла об убийстве. Если бы меня арестовали, мне стало бы ясно, что сфабрикованы улики, которые не оставляют сомнений, что мне уже не отвертеться. Терпеть такое можно день, или неделю, или даже месяц, но для меня пытка тянется бесконечно, и, клянусь Богом, я уже больше не могу. – Он закончил свои упражнения для рук, сжав кулаки, так что костяшки пальцев побелели. – Я дал маху с Зеком, – жалобно проскулил он. – Когда я с ним порвал, он послал за мной и недвусмысленно дал понять, что только от него зависит, попаду ли я на электрический стул. Я вышел из себя. Когда со мной такое случается, я потом не способен вспомнить, что́ говорил. Однако мне не верится, чтобы я мог брякнуть, будто у меня самого есть улики против Зека, позволяющие его шантажировать. Впрочем, в любом случае я наговорил лишнего. – Он разжал кулаки и растопырил пальцы, обхватив ими бедра. – И с тех пор тянется эта тягомотина. Вы сказали, что у вас есть предложение?

– Да. И похоже, без меня вам никак не обойтись.

– В чем оно заключается?

– Я сказал, что оно исходит лично от меня.

– Так в чем оно состоит?

– Вам надо поговорить с Зеком.

– Зачем? Я не поверю ни одному его слову.

– Значит, вы будете общаться на равных. Давайте разберемся. Могла ваша жена доверять вам? Могли ваши друзья доверять вам… Те, которых вы заложили Зеку? Могу я положиться на вас? Сам же я предупреждал, чтобы вы не доверяли мне, не правда ли? Люди способны сотрудничать лишь в двух случаях: когда между ними царит взаимное доверие или когда каждый, ожидая подвоха, держит ухо востро. Если перепутать, получится бардак. Вы с Зеком как раз два сапога пара.

– С Зеком?

– Конечно. – Я развел руками. – Вы в западне. Да еще в какой… Вам из нее не выкарабкаться. Вы даже согласны положиться на меня, обманщика, не заслуживающего никакого доверия, чтобы я вас выручил. Вам ясно, что сухим выбраться из воды не удастся… И неудивительно. Больше всего вы обеспокоены тем, как бы против вас не сфабриковали улики. Вы отчаянно добиваетесь того, чтобы вас не подставили. Что ж, это, пожалуй, выгорит. У Зека есть новый человек, некий Рёдер, который недавно перебрался сюда с Западного побережья. Так вот он разработал совершенно гениальную операцию. Мне поручено помогать в ее осуществлении. Думаю, мне это по силам. Операция продумана до мелочей, а по хитроумию далеко превосходит самые изощренные аферы. Если удастся заручиться помощью человека, обладающего вашим положением, риск будет исключен. Как, впрочем, и любые последствия.

– Нет. Именно из-за этого я и…

– Подождите. Как я уже говорил, это моя личная инициатива. Я не передам вам того, что сказал мне вчера Зек, но советую принять мое предложение. Я могу организовать вашу встречу с ним. Вам не придется заниматься тем, чем вы занимались прежде. Теперь вы миллионер и можете даже ставить свои условия. С другой стороны, тридцать миллионов людей подозревают вас в убийстве жены, так что вы должны идти на кое-какие уступки. Давайте вместе отправимся к Зеку. Вы дадите ему понять, что готовы выслушать его предложения. Если он упомянет операцию Рёдера, пусть объяснит поподробнее. И тогда решите сами, как быть. Я сказал вам, почему не хочу, чтобы вас или еще кого-то подставили, обвинив в убийстве, и уверен, что Зек не сделает этого, если убедится, что вы ему поможете.

– Ненавижу его, – хрипло выдавил Рэкхем. – Он меня пугает, и я ненавижу его!

– Мне он тоже не по нутру. Я ему так и сказал. Как насчет завтра? Допустим, в четыре часа, а без четверти три я заеду за вами?

– Я не могу… завтра не могу…

– Пора кончать с этой ерундой! Или вы хотите вечно прислушиваться к телефону и звонкам в дверь? Покончим с этим раз и навсегда!

Он потянулся к нетронутому стакану, залпом опустошил его, содрогнулся и утер рот ладонью.

– Позвоню вам около полудня, чтобы подтвердить наш уговор, – сказал я и приподнялся, чтобы идти.

Он не стал провожать меня до двери, а я не стал обижаться, понимая его состояние.

Вот так вышло, что, когда Вульф пришел ко мне в офис, пора было изготавливать двойное дно в портфеле. В итоге мы провозились до полуночи, обсуждая все детали и пытаясь предусмотреть любые случайности. Подобным образом надо поступать всегда, хотя все предвидеть невозможно, тем более в столь щекотливом деле, как наше.

На следующее утро, во вторник, возникло как раз такое непредвиденное обстоятельство. Камешек, брошенный из Уайт-Плейнса, угодил в шестеренку хитроумного механизма, сконструированного нами с Вульфом, и конвейер внезапно стал. Я только успел позавтракать с Фрицем, когда зазвонил телефон. Я отправился разговаривать в кабинет. Звонили из конторы окружного прокурора Уэстчестера.

Разговор был краткий. Повесив трубку, я немного посидел и потаращился на телефонный аппарат, а потом скрепя сердце стал накручивать диск, набирая номер «Черчилля». И эта беседа была недолгой. Закончив говорить, я на мгновение задержал палец на нажатом рычажке, а затем позвонил по другому номеру.

На второй звонок трубку сняли и гнусавый голос произнес:

– Да?

– Я хотел бы поговорить с мистером Рёдером.

– Я слушаю.

– Это Гудвин. Мне только что позвонили из Уайт-Плейнса и потребовали, чтобы я немедленно явился к окружному прокурору. Я спросил, можно ли это отложить, учитывая, что на два часа у меня назначена встреча, но мне отказали. Я позвонил в «Черчилль» и оставил записку, что до завтра уехал из города. Надеюсь, что завтра все получится. Дам вам знать при первой возможности.

Молчание.

– Вы меня слышали?

– Да. Желаю удачи, Гудвин.

Он повесил трубку.

Глава восемнадцатая

Однажды мне довелось просидеть в ожидании три часа на деревянной скамейке в просторной приемной конторы окружного прокурора в здании суда Уайт-Плейнса, зато на сей раз даже присесть не пришлось. Более того, я и представиться не успел. Едва я вошел и приблизился к столу, что стоял в отгороженном закутке, как меня перехватил какой-то прихрамывающий тип и проворковал:

– Ступайте за мной, мистер Гудвин.

Он сопроводил меня по длинному коридору, вдоль нескончаемой вереницы дверей по обеим сторонам, и провел в комнату, в которой я уже бывал. Воскресным вечером, помнится девятого апреля, я развлекался в ней около часа. В комнате никого не было.

Утреннее солнышко пробивалось через два окна, а я сидел и наблюдал, как отплясывают пылинки в косых лучах. От нечего делать я принялся дуть на пылинки, следя за тем, как они образуют затейливые узоры.

За этим занятием меня и застали сам окружной прокурор Кливленд Арчер и Бен Дайкс. Пожалуй, я никогда не всматривался в лица с таким живым интересом. Довольные и наглые физиономии могли означать, что дело уже раскрыто, а стало быть, все наши столь долго вынашиваемые планы покончить с Арнольдом Зеком идут коту под хвост.

Я настолько обрадовался, разглядев их пасмурные рожи, что мне стоило большого труда не расплыться в умильной улыбке. В ответ на сухое приветствие я поздоровался не менее сдержанно, а когда мы расселись за столом – я напротив них, – проворчал:

– Надеюсь, от нашей встречи будет хоть какая-то польза. У меня на сегодня была намечена куча дел, а теперь все пойдет насмарку.

Дайкс что-то буркнул – не сочувственно и не враждебно, а так, себе под нос. Арчер раскрыл папку, которую притащил с собой, выбрал несколько листков бумаги, скрепленных в углу, взглянул на верхний лист и мрачно посмотрел на меня из-под припухших век:

– Это ваши показания, Гудвин.

– Какие? По делу Рэкхем, что ли?

– Бога ради, – кисло попросил Дайкс, – хотя бы раз вы могли удержаться от зубоскальства. Я всю ночь на ногах.

– Просто много воды утекло с тех пор, – извинился я, – а дел у меня невпроворот, сразу все не упомнишь.

Арчер подвинул протокол через стол ко мне:

– Думаю, вам стоит перечесть его. Я хочу задать вам несколько вопросов.

Я даже не мечтал о такой возможности привести мысли в порядок, но не думал, что сейчас из этого выйдет толк, поскольку не имел ни малейшего понятия о том, с какой стороны последует удар.

– Может, отложим на потом? – предложил я. – Если вы припрете меня к стенке и мне потребуется выиграть время, чтобы пораскинуть мозгами, я смогу притвориться, что должен проверить свои прошлые показания.

Для пущей убедительности я постучал указательным пальцем по протоколу.

– Я предпочитаю, чтобы вы прочитали его сейчас.

– Ну правда, это ни к чему. Я знаю, что́ говорил и что́ подписывал. – Я отодвинул бумаги к нему. – Можете проверить выборочно.

Арчер закрыл папку и и придавил ладонями, сцепив пальцы.

– Меня интересует не столько то, что есть в протоколе, сколько то, чего в нем нет. Я считаю, вам стоит освежить в памяти свои показания, поскольку хочу спросить о том, что вы скрыли, говоря… о событиях той субботы, восьмого апреля.

– Я готов отвечать не читая. Я не скрыл ничего, что имеет отношение к миссис Рэкхем.

– Я хочу, чтобы вы перечитали подписанные показания, а потом повторили свои слова.

– Не хочу читать. Я ничего не скрыл.

Правоохранители переглянулись, а затем Дайкс заговорил:

– Послушайте, Гудвин, мы вовсе не берем вас на пушку. Просто нам стало кое-что известно. Кое-кто наконец разговорился. Похоже, придется вам выкладывать все начистоту.

– Только не мне. – Я был непреклонен. – Я давно все выложил начистоту.

– Приведите ее, – бросил Арчер Дайксу.

Тот поднялся и покинул комнату. Арчер спрятал протокол в папку, отодвинул ее на край стола, потом потер глаза ладонями и испустил пару тяжелых вздохов. Дверь открылась, и Дайкс ввел в комнату Лину Дэрроу. Он пододвинул для нее стул к торцу стола, слева от меня и справа от Арчера, так что солнце освещало ее сзади.

Девушка выглядела так, будто провела ночь в тюрьме: глаза покраснели, лицо опухло, но, судя по тому, как она стиснула челюсти, сдаваться явно не собиралась. Садясь на предложенный стул, она мельком взглянула на меня, но не удостоила даже легким кивком.

– Мисс Дэрроу, – приветливо, но достаточно твердо обратился к ней Дайкс, – вы понимаете, что, кроме мистера Гудвина, никто ваши показания подтвердить не сможет. Мы устроили вам очную ставку не для того, чтобы подвергнуть сомнению слова мистера Гудвина и выставить его в неприглядном виде, а для того, чтобы он услышал все из первых уст.

Арчер обратился ко мне:

– Мисс Дэрроу сама пришла к нам вчера вечером. Никто на нее не давил. Верно, мисс Дэрроу? Я хочу, чтобы вы подтвердили это мистеру Гудвину.

– Да. – Она подняла на меня глаза, которые – я на этом твердо настаиваю, – несмотря на тяжелую ночь, оставались по-прежнему прекрасными. – Я пришла добровольно. Я пришла, потому… из-за того, как со мной обошелся Барри Рэкхем. Он отказался жениться на мне. Он обошелся со мной дурно. Наконец… вчера мое терпение лопнуло.

Арчер и Дайкс неотрывно смотрели на нее. В конце концов Арчер не выдержал:

– Продолжайте, мисс Дэрроу. Скажите ему главное.

Она заговорила:

– Мы с Барри немного дружили еще до смерти миссис Рэкхем. Просто дружили. Во всяком случае, мне так казалось. И ему, по-моему, тоже. Так все и обстояло, когда на пасхальный уик-энд мы поехали в Берчвейл. Миссис Рэкхем пообещала, что работать… отвечать на письма и тому подобное… нам не придется. Однако в субботу, в полдень, она послала за мной, и я пришла в ее комнату. Она плакала и была настолько расстроена, что едва могла говорить. – Лина приумолкла. Она смотрела мне прямо в глаза. – Сейчас я выпалю все одним духом, мистер Гудвин. Тем более что я это уже говорила.

– Конечно, конечно, – подбодрил я. – Давайте, так будет проще.

И она выпалила:

– Миссис Рэкхем сказала, что должна с кем-то поделиться. Сперва она хотела поговорить с невесткой, миссис Фрей, но потом передумала. Оставалась только я. Она сказала, что накануне ездила к Ниро Вульфу. Просила его выяснить, откуда у ее мужа деньги. Ниро Вульф согласился. В тот же вечер, в пятницу, он перезвонил ей и сказал, что кое-что уже разузнал. Оказалось, что Барри Рэкхем связан с какой-то преступной организацией. Он помогал проворачивать темные махинации и получал за это приличное вознаграждение. Мистер Вульф порекомендовал миссис Рэкхем никому ничего не говорить, пока он не узнает больше. И добавил, что его помощник, мистер Гудвин, приедет в субботу днем. К тому времени, возможно, появятся дополнительные сведения.

– Так что, мистер Гудвин был в курсе дела? – уточнил Арчер.

– Естественно. Миссис Рэкхем посчитала это само собой разумеющимся. Она, правда, не говорила, чтобы мистер Вульф упоминал, что мистер Гудвин в курсе дела. Тем не менее ей показалось, что иначе и быть не может. Ведь мистер Гудвин – помощник Ниро Вульфа и занимается этим делом. Впрочем, тогда это не имело значения, поскольку она все выложила мужу. В Берчвейле они ночевали в одной спальне. По ее словам, когда они легли в постель, она просто не смогла сдержаться. Весь разговор она мне не передала, но меж ними вышла страшная ссора. Она заявила, что подаст на развод, что между ними все кончено и она попросит мистера Вульфа завершить расследование и добыть доказательства вины Рэкхема. Характер у миссис Рэкхем был твердый. И она ненавидела, когда ее пытались обвести вокруг пальца. Но на следующий день она засомневалась в том, что наговорила, и в том, в самом ли деле ей хотелось развода. Потому-то и хотела с кем-нибудь посоветоваться. Думаю, она не рискнула довериться миссис Фрей, поскольку…

– Извините, мисс Дэрроу, – прервал ее Арчер, – пожалуйста, придерживайтесь фактов.

– Да, конечно. – Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на меня. – Я сказала, что, по-моему, она совершенно не права. Будь ее муж изменником, тогда иное дело. А ведь ей он ничего плохого не сделал, разве что кому-то другому и самому себе. Надо ему помочь, а не уничтожать его. По меньшей мере, сказала я, стоит подождать, пока вскроются все подробности. Думаю, именно это она и хотела услышать, хотя виду не подала. Она была страшно упряма. Потом, днем, я совершила нечто такое, в чем буду раскаиваться всю жизнь. Я пошла к Барри и все ему рассказала, добавив, что если он пойдет ей навстречу – расскажет все без утайки, повинится и пообещает, что покончит с этим, – то все будет в порядке. И тут Барри признался, что любит меня.

Здесь она впервые дала слабину. Опустила голову и отвела взгляд. Я все это время не сводил с нее глаз, но до сих пор Лина стойко это выдерживала.

– И что тогда? – вкрадчиво спросил я.

Она подняла голову и припустилась вскачь:

– Он сказал, что вовсе не хочет, чтобы все было в порядке, потому что любит меня. Должна я признаться вам, что я… как я чувствовала себя тогда?

– Не сейчас. Только то, что случилось.

– Тогда еще ничего не случилось. Это было после полудня. Я не сказала Барри, что его чувства взаимны… Сама еще не подозревала, что люблю его. Я просто ушла. Потом мы собрались в гостиной на коктейль, пришли вы с мистером Лидсом, и мы играли в эту игру… помните?

– Угу, помню.

– Потом ужинали, смотрели телевизор и…

– Извините. Это всем известно. Давайте припомним, как пришли полицейские. Вы им все рассказали?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мне казалось, это будет нечестно по отношению к Барри. Я не думала, что он убил ее, и не знала, в какие незаконные дела он замешан, поэтому мне казалось, что несправедливо говорить им то, что я узнала о нем от миссис Рэкхем. – Прекрасные глаза впервые вспыхнули. – О, я знаю, о чем вы думаете. Почему я решила рассказать это теперь? А потому, что теперь я знаю о нем больше… намного больше! Не уверена, убил ли он миссис Рэкхем, но убеждена, что он способен на такое. Он жестокий, эгоистичный и беспринципный… Он способен на все. Думаете, я хочу ему отомстить?.. Возможно. Но мне наплевать, потому что я говорю правду. С какой преступной организацией он был связан и убил ли он жену… я не знаю. Это ваша забота.

– Не моя, сестренка. Я не полицейский.

Она повернулась к остальным:

– Значит, ваша!

Тут, казалось бы, настал тот самый миг, когда я мог бы перечитать свои показания. Мне явно не помешали бы несколько минут, чтобы обмозговать происходящее. Такого развития событий я не ожидал. Стоит мне только подтвердить слова Лины Дэрроу, и Барри Рэкхему не миновать казни на электрическом стуле. А для этого достаточно сказать правду.

Я мог бы заявить, что ничего не знаю ни о каком звонке Ниро Вульфа миссис Рэкхем. Вполне возможно, что он звонил, не поставив меня в известность. Такое за ним водилось. До правды тут было рукой подать. Занятно, сколько раз мне приходилось буквально из кожи вон лезть, чтобы изобличить убийцу. А тут достаточно было припомнить парочку фактов – и вот он, убийца, еще тепленький после знакомства с электрическим стулом.

Но если я поступлю таким образом, Рэкхема еще до захода солнца упекут в каталажку, а это погубит все дело. Операция срывается, месяцы напряженного труда вылетают в трубу, а с ними – наш единственный шанс. Зек сможет и дальше упиваться властью превосходящего разума, а мы с Вульфом останемся с носом.

Мой мозг лихорадочно заработал. Не единожды он помогал выводить убийц на чистую воду, а теперь должен был постараться на славу, чтобы убийца гулял на свободе. Назначенная встреча должна состояться во что бы то ни стало. Одной правдой здесь не обойдешься.

Времени разрабатывать план действий не было. Все трое впились в меня взглядами, и Арчер произнес:

– Теперь сами понимаете, Гудвин, почему я настаивал на том, чтобы вы перечитали свои показания и проверили, не упустили ли чего.

– Да, – с сожалением выдохнул я. – Я также вижу, что вы ждете затаив дыхание, но я вас не виню. Если я скажу, мол, все верно, я запамятовал, Ниро Вульф и впрямь позвонил вечером в пятницу миссис Рэкхем и сказал ей все это, вы заполучите то, о чем столько мечтали, – и полный вперед. Увы, рад бы помочь, но привык придерживаться истины, насколько возможно.

– Нам только истина и нужна. Вы приходили вчера днем к Рэкхему?

Этого я уже ожидал.

– Да, – просто ответил я.

– С какой целью?

– По поручению клиента. Сперва я следил за Рэкхемом, а потом, когда он меня засек, клиент решил, что я смогу выведать кое-что полезное, если загляну к нему поболтать.

– Почему ваш клиент интересуется Рэкхемом?

– Он мне не объяснил.

– Кто ваш клиент?

Я помотал головой:

– Вряд ли вам это пригодится. Он недавно приехал сюда с Западного побережья, где, как я подозреваю, был связан с игорным бизнесом или рэкетом. А может, и с тем и с другим. Хотя мои подозрения юридической силы не имеют. Так что давайте переменим тему.

– Я хочу знать его имя, Гудвин.

– А я хочу охранять интересы своего клиента. В разумных пределах, естественно. К убийству, которое вы расследуете, он не причастен. Пожалуйста, можем сыграть в вашу игру. Вы задержите меня, как важного свидетеля, а я освобожусь под залог. И буду настаивать на том, чтобы мой адвокат присутствовал при каждом допросе. И чего вы так добьетесь?

Бен Дайкс заговорил суровым тоном:

– Ладно, не будем строго придерживаться правил. Не можете ведь вы в самом деле назвать несуществующего клиента. Тем более с Западного побережья.

– Ваш клиент – Барри Рэкхем? – осведомился Арчер.

– Нет.

– Вы выполняли какие-нибудь его поручения?

– Нет.

– Давал ли он вам или выплачивал какие-нибудь деньги за последнюю неделю?

Это было уже чересчур. Похоже, я влип по самую шею. И если лучшее, что я мог сделать, это брыкаться в надежде хоть как-то выиграть время и попробовать выкрутиться, то перспектива казалась не слишком блестящей.

– Ах вот, значит, как, – процедил я. Потом окинул оценивающим взглядом Лину Дэрроу и перевел взгляд на Арчера. – Похоже, вы решили пойти ва-банк. Значит, я взял деньги от убийцы, чтобы скрыть улики против него. Скверное дело, да?

Никто не отозвался. Они просто смотрели на меня.

Тогда я продолжил:

– Во-первых, я решительно заявляю, что у меня нет никаких денег, полученных от Рэкхема, и хватит об этом. Во-вторых, я поставлен в несколько невыгодное положение, поскольку знаю, что́ на уме у мисс Дарроу, но не знаю, откуда это взялось. Для меня очевидно, что она пытается подставить Рэкхема, но я не уверен, сама ли она до такого додумалась, или ее кто-то надоумил. Прежде чем я решу, что́ делать, хотелось бы это прояснить. Я понимаю, что вы должны обработать меня на всю катушку, и нисколько не возражаю. В конце концов, так принято, это ваша работа, но вам придется выбирать. Одно из двух: либо я сейчас наберу воды в рот, без шуток, и можете делать со мной все, что вам заблагорассудится; либо я сперва переговорю с мисс Дэрроу… В вашем присутствии, разумеется. А потом допрашивайте меня хоть до конца недели. Итак?

– Нет, – отрубил Арчер.

– Хорошо. Могу я тогда одолжить немного пластыря?

– Мы знаем все, что скажет мисс Дэрроу.

– Еще бы. Я хочу играть на равных. Я же сказал – в вашем присутствии. Можете прервать нас, как только надоест.

Арчер посмотрел на Дайкса. Не знаю, чего он ждал: чтобы тот кивнул или помотал головой. В любом случае прокурор ничего не дождался. Дайкс отводил глаза и делал вид, будто сосредоточенно размышляет.

– Вам, джентльмены, – продолжал я развивать эту мысль, – нужно лишь одно – раскрыть это дело. Что толку для вас, если я запру рот на замок и стану дышать через нос? И наоборот, вам совсем не повредит, если я поболтаю с мисс Дэрроу в вашем обществе.

– Разрешите ему, – воинственно вмешалась Лина. – Я так и знала, что он станет все отрицать.

– Что вы хотите узнать от нее? – полюбопытствовал Арчер.

– Лучший способ выяснить – послушать самим. – Я повернулся к Лине: – Когда вчера днем я увидел, как вы выходите из его номера, то сразу подумал, что заварится каша. Уж больно грубо вы прорвались мимо меня к лифту.

Она не отвела взгляд, но и не ответила.

– А когда он обошелся с вами дурно? Вчера? – уточнил я.

– Не только вчера, – бесстрастно ответила она. – Но вчера он окончательно и бесповоротно отказался жениться на мне.

– А что же здесь дурного? – удивился я. – Не может же парень жениться на всех подряд.

– Он обещал… много раз.

– А вы держали при этом фигу в кармане? Сами понимаете, тут случай особый. Он знал, что ваша осведомленность о некоторых вещах способна привести его в камеру смертников, если вам взбредет в голову проговориться… Я уж молчу о других его грешках, связанных с таинственной преступной организацией. Вы не думаете, что он мог просто морочить вам голову? Хотя бы из опасения за собственную жизнь.

– Да, верно… Я так думала, но не хотела этому верить. Он говорил, что любит меня. Мы… спали вместе. И я верила, что он станет моим мужем. – Она решила, что следует привести более веские аргументы, и воскликнула: – Я так его желала!

– Еще бы. – Я надеялся, что моя реплика не прозвучала слишком ехидно. – А что вы думаете теперь? Он и в самом деле любил вас?

– Нет! Он бессердечный и коварный. Он меня боялся. Хотел, чтобы я никому ничего не рассказала, и все. Я уже подозревала… Он так изменился… А вчера я пыталась настоять, чтобы мы поженились на этой неделе. И он совершенно рассвирепел… Это было ужасно.

– Да, знаю, характер у него не сахар. А была у вас причина желать столь скоропалительного бракосочетания? Не ждали ли вы, к примеру, посланца Небес? Скажем, младенца?

Она вспыхнула и воззвала к Арчеру:

– Должна я выслушивать такие оскорбления?

– Простите, – упрямо настаивал я, – но вы чересчур ранимы для женщины, готовой на все, чтобы выскочить замуж за убийцу. А не…

– Я не знала, что он убийца! Просто догадывалась, что, если расскажу то, чем поделилась со мной миссис Рэкхем, и то, что сказал он… ему придется несладко, вот и все.

– Понятно. А вчера в пылу ссоры вы угрожали его разоблачить?

– Да.

Я уставился на нее.

– Знаете, сестричка, – провозгласил я, – вам следовало получше все продумать. Более неуклюжая лгунья мне еще не встречалась. Я даже решил…

Дайкс вмешался:

– По ее словам, Рэкхем, возможно, вообразил, что по истечении стольких месяцев ему уже ничего не угрожает.

– Да? Это подтверждает мою мысль. Попробуйте абстрагироваться от ее слов и поставить себя на место Рэкхема. Он не настолько туп, чтобы так рассуждать. Кому, как не ему, знать, что такое пять месяцев для убийцы. Он стоит перед выбором: жениться на этой хорошенькой лгунье или позволить ей мчаться к вам с признаниями, которые будут стоить ему жизни. И он, такой коварный и бессердечный, чуть не пинками гонит ее к вам! Субъект, которому ничего не стоит ночью в густом лесу заколоть жену и сторожевую собаку, преспокойно отпускает на волю эту красотку, чтобы она на весь мир ославила его злодеем! Господи, неужто вы способны поверить в такую чушь?

– Люди бывают разные, – уклончиво рассудил Арчер. – Потом, она знает столько подробностей. Возьмите хотя бы телефонный звонок Вульфа и то, что он рассказал миссис Рэкхем о ее муже. Такую подробность не выдумать самой искусной лгунье, не то что неуклюжей.

– Ерунда, – отмахнулся я. – Никакого звонка не было. И миссис Рэкхем ничего подобного не говорила. А что касается связей Рэкхема с преступниками, то, скорее всего, это чушь, еще одна выдумка нашей сестренки – и тогда вам следует быть поосторожней. Или же ей удалось разговорить Рэкхема, и он не побоялся признать свой грех. Такой оборот событий я вполне допускаю, хотя выдумщица из нее все равно никудышная.

– По вашим словам, Вульф не звонил миссис Рэкхем?

– Нет.

– И он вовсе не выяснил, что доходы Рэкхема имеют криминальный источник?

– Господи, да миссис Рэкхем ушла из нашей конторы в пятницу после полудня. Неужто вы думаете, что в тот же вечер Вульф мог ей позвонить? Да он и пальцем не шевельнул, чтобы начать расследование, как и я, кстати. Вульф свое дело знал, но особым рвением отнюдь не отличался. – Я повернулся к Лине: – Я подумал было, что вас как следует поднатаскали, даже заподозрил руку профессионала, но теперь вижу, что заблуждался. Ясно, что такую ерунду могли придумать только вы сами. Это все, бесспорно, из-за вашего мла… О, простите, я забыл, что детскую тему при вас лучше не затрагивать… Одним словом, вы перестарались. Фабриковать улики в отношении подозреваемого в убийстве – занятие не для любителя. В жизни не слыхал большей нелепости. Чтобы Рэкхем предпочел суд присяжных женитьбе на вас? А ведь это еще не все. Если следовать вашей логике, то как должны были поступить мы с Вульфом, после того как я позвонил ему и сообщил, что миссис Рэкхем убили? Ведь кроме аванса, который она нам выплатила, нас ничего не интересовало. Почему же мы просто не передали дело в руки полиции? И еще: помните, как вели себя собравшиеся в тот вечер? Разве хоть что-то в поведении Рэкхема или его жены указывало, что супруги в смертельной ссоре? Не спрашивайте меня: я могу быть необъективен. Спросите остальных. – Покончив с ней, я обратился к Арчеру: – Я могу продолжать хоть целый час, но вряд ли это необходимо. Меня не удивляет, что вы клюнули на такую приманку. Уж слишком все походит на то, чего вы ждали как манны небесной. Вдобавок наша сестренка приправила свое заманчивое вранье такими смачными подробностями, как эта белиберда насчет меня и Рэкхема. Я не работал и не работаю на Рэкхема. И у меня нет его денег. Продолжать или хватит?

Арчер изучающе смотрел на меня:

– Значит, вы утверждаете, что мисс Дэрроу все выдумала?

– Да.

– Зачем?

Я передернул плечами:

– Не знаю. Хотите попробую угадать?

– Да.

– Что ж, сначала самое вероятное. Вы обратили внимание на ее глаза? Они горят. Думаю, ей не терпится оказаться на вашем месте. Она была привязана к миссис Рэкхем, а получив в наследство двести тысяч, должно быть, перевозбудилась. Мозги немного сдвинулись набекрень. Она вбила себе в голову, что Рэкхем убил жену… А может, ее вдруг озарило… Однако со временем, когда стало похоже, что Рэкхема не притянут к ответу, она решила, что ее долг – или предназначение свыше, не знаю – вмешаться. Имея на руках двести тысяч, можно позволить себе такую забаву. Тогда-то она и начала заигрывать с Рэкхемом. Видно, рассчитывала увлечь его настолько, чтобы он потерял голову и, презрев осторожность, делился с ней всеми тайными помыслами. Тогда, убедившись в своей правоте, она смогла бы осуществить замысленное. Но время шло, а он и не думал ничем делиться. И у нее, возможно, возникла навязчивая идея. Либо же она попросту отчаялась, если судить по представлению, которое здесь закатила. Да, она себя убедила, что Рэкхем виновен, но недоставало доказательств его вины. И вот она решила, что, кроме нее, добыть такие доказательства некому. – Я пригнулся к ней: – Одного желания совершить благородный поступок недостаточно, глупышка. Желание желанием, но надо еще иметь представление о том, как это делается. Кстати, вам не пришло в голову, что ваша задумка выставляет меня дешевым жуликом? За что покорнейше благодарю. Искренне ваш и все такое прочее.

Она закрыла лицо руками, и плечи ее судорожно затряслись.

Арчер и Дайкс безмолвно следили за ней, а я – за ними. Прокурор нервно пощипывал нижнюю губу. Дайкс, стиснув зубы, качал головой.

– Предлагаю вам выяснить, – сдержанно произнес я, возвысив голос, чтобы звуки, издаваемые Линой Дэрроу, не мешали им внимать моей речи, – когда она придет в себя, не сообщил ли ей Рэкхем и в самом деле что-нибудь полезное. Например, я вполне допускаю, что ему и впрямь платили за содействие какому-то мошенничеству или вымогательству, как она утверждает. Если они, конечно, в действительности сблизились настолько, что Рэкхем делился с ней сокровенным.

Слуги закона не сводили с девушки глаз. Лина рыдала навзрыд, причем так заразительно, что я не удивился бы, если бы и они заплакали следом в три ручья. Я отодвинулся от стола и встал.

– Если узнаете что-то полезное, не сочтите за труд позвонить. Я целый день буду в бегах, но мне передадут.

С тем я их и оставил.

Глава девятнадцатая

Когда я вышел на улицу из здания суда, мои наручные часы показывали семнадцать минут двенадцатого. Стоял теплый солнечный день, и на лицах прохожих появились благодушные улыбки. Я не улыбался. Несколько минут спустя Лина Дэрроу очухается. И, независимо от того, что еще она наплетет, им может взбрести в голову вызвать для разговора по душам Барри Рэкхема, а такой поворот событий чреват чем угодно. Самое меньшее – проволочкой, что для моих натянутых нервов уже чересчур.

Я перебежал через улицу к ближайшей аптеке, нырнул в свободную телефонную будку и набрал номер Рёдера. Молчание. Пришлось двигать к тому месту, где я оставил машину, лезть в нее и рулить к шоссе на Нью-Йорк.

По дороге на Манхэттен я четырежды останавливался, чтобы позвонить Рёдеру, и с четвертой попытки, на Сто шестнадцатой улице, наконец дозвонился и сообщил, где нахожусь. Он спросил, чего хотели от меня в Уайт-Плейнсе.

– Ничего особенного. Просто задали несколько вопросов. Проверяли одну из версий. Я направляюсь в «Черчилль», чтобы подтвердить, что с сегодняшним мероприятием все в порядке.

– Нет. Другая сторона перенесла его на завтра. Договоритесь насчет завтра.

– А вы не смогли бы, со своей стороны, способствовать его переносу на сегодня?

– Это весьма затруднительно, а следовательно, нежелательно.

Я чуть пораскинул мозгами. Бог знает, чьи уши могут нас подслушивать и сколько их вообще.

– Имеется вероятность, – начал я, – что в «Черчилле» завтра освободятся апартаменты люкс. Поэтому я полагаю, что еще более нежелательно откладывать мероприятие. Не уверен, но у меня создается впечатление, что оно может состояться сегодня или же никогда.

Молчание. Потом:

– Сколько вам потребуется времени, чтобы добраться до офиса?

– Минут пятнадцать – двадцать.

– Отправляйтесь туда и ждите.

Я вернулся в машину, доехал до стоянки на Третьей авеню, в районе Сороковых улиц, оставил машину, прошел пешком до Мэдисон-авеню и поднялся в «1019». Немного посидел, постоял у окна, опять посидел и еще постоял. Звонить в телефонную службу я не хотел, опасаясь занимать телефон, но несколько минут спустя начал колебаться: вдруг Рёдер звонил, пока я был еще в пути. Раздираемый противоречивыми мыслями, я уже собрался потянуться к трубке, как вдруг раздался звонок. Я тигром прыгнул к аппарату.

Звонил Рёдер. Он спросил своим гнусавым голосом:

– Вы позвонили в «Черчилль»?

– Нет, я ждал вашего звонка.

– Надеюсь, все будет благополучно. Я договорился на сегодня, на четыре часа.

Я почувствовал, как похолодел мой позвоночный столб, усилием воли подавил судорогу в горле и выдавил:

– Постараюсь. Поедем на моей машине?

– Нет. На моей. Мы подъедем к вашему офису ровно в два сорок пять.

– Может быть, лучше к «Черчиллю»?

– Нет. К вашему офису. В случае необходимости звоните мне сюда до половины третьего. Надеюсь, впрочем, что этого не понадобится.

– Я тоже.

Я надавил на рычажок, перевел дыхание и набрал номер Рэкхема. Без десяти час он должен быть на месте.

Так и вышло. Не успев меня услышать, он принялся тявкать по поводу моей записки. Однако я, не вступая в пререкания, коротко сказал, что сумел отменить поездку за город и сейчас прибуду в «Черчилль». Рэкхем заявил, что не хочет меня видеть. Я ответил, что его нежелание взаимно, но выхода у нас нет, так что я буду в час тридцать.

Заскочив в ближайшее бистро, я наскоро перекусил тремя сэндвичами с бужениной, которые запил тремя стаканами молока, даже не почувствовав вкуса, потом обжег язык горячим кофе, дошел пешком до «Черчилля» и поднялся на лифте к апартаментам Рэкхема.

Рэкхем обедал. Довольно жалкое зрелище. Похоже, он сумел справиться с большим стаканом устричного сока, поскольку стакан был пуст, а его содержимого я не обнаружил нигде, сколько ни осматривал стены кругом. Тем не менее к весьма заманчивым с виду блюдам – обжаренной ветчине, мелко нарезанному и подрумяненному картофелю, артишокам под соусом из анчоусов и половинке сочной дыни – Рэкхем едва-едва прикоснулся. Пока я сидел, листая журналы, чтобы не мешать его пищеварению, он в общей сложности проглотил кусочков пять, не больше.

Когда по прибытии я поставил его в известность, что свидание с Зеком назначено на четыре, он вытаращился на меня и словно язык проглотил. Теперь же сидел, тупо уставившись на кофе и даже не пытаясь взять в руку чашку. Я поднялся, подошел к стоявшему рядом с Рэкхемом креслу и невзначай заметил, что в Уэстчестер мы поедем вместе с Рёдером.

Не скажу, что обставил очень ловко свою беседу с Барри Рэкхемом, пока он сидел перед стынущим кофе и пытался прельститься хотя бы кусочком дыни. К счастью, Рэкхем уже сам не видел иного выхода, кроме попытки хоть как-то столковаться с Арнольдом Зеком. Если бы он вдруг заартачился, сомневаюсь, что сумел бы уговорить его ехать со мной.

Я и сам был настолько взвинчен, что едва мог усидеть на месте. Весна и лето казались нескончаемыми, пять месяцев растянулись для меня в годы, а именно сегодня все должно было решиться.

Так что подробности нашей с Рэкхемом беседы в тот день я не передаю по двум причинам. Во-первых, сильно сомневаюсь, что от нее хоть что-то зависело. А во-вторых, не помню буквально ни слова. За исключением того, как наконец проквакал, что нам пора, а Рэкхем налил себе лошадиную порцию виски и проглотил ее, глазом не моргнув.

Несколько кварталов до здания, в котором располагался мой офис, мы прошли пешком. Пока стояли на тротуаре, я все глаза проглядел в ожидании седана «шевроле», но, должно быть, Рёдер получил повышение или «шевроле» не использовали для таких почетных гостей, поскольку подкатившая к нам машина оказалась новехоньким черным «кадиллаком».

Я забрался на переднее сиденье, а Рэкхем устроился на заднем по соседству с Рёдером. Я представил их друг другу, но рукопожатиями они не обменялись. Водителя – коренастого детину средних лет, чернявого, с недружелюбными черными глазами – я видел впервые. Всю дорогу он рта не раскрывал. Да и у остальных, видно, не нашлось что сказать. Все молчали как рыбы.

Лишь однажды, на парковой магистрали Таконик, когда машина, перестраивающаяся в наш ряд, едва не царапнула бампер «кадиллака», угрюмый водитель что-то пробурчал, а я отважился смерить его взглядом, но особо высказываться тоже не стал. Тем более что был занят важными мыслями.

Должно быть, Рэкхему уже приходилось ездить таким маршрутом с незавязанными глазами, поскольку предложений поваляться на полу ему не поступало. О себе я уже и не говорю, раз был произведен в ранг Б.

Через пару миль после Милвуда мы съехали направо, проползли по проселку, выехали на другое шоссе, опять свернули на проселок и, еще немного покрутившись, вновь оказались на шоссе. Гараж находился недалеко от Маунт-Киско. И я так никогда и не узнал, зачем потребовалось столько петлять, чтобы попасть туда. Снаружи он выглядел обыкновенно: гараж как гараж, с заправкой, гравиевым паркингом, ямой для ремонта машин и прочим в том же роде. Разве что строение выглядело несколько крупноватым для глухой провинции. Нас встречали двое: один – в комбинезоне механика, а второй – в летнем костюме и при галстуке. Когда мы подъехали, они обменялись кивками с нашим водителем.

Помещение, в которое мы въехали, тоже с виду мало отличалось от тысяч других подобных. Отличия обнаружились дальше. Наш «кадиллак», миновав колонны, подкатил к дальнему концу помещения и притормозил перед массивной закрытой дверью. Водитель высунул голову наружу, но ничего не сказал. Секунд тридцать ничего не происходило. Потом дверь стала медленно подниматься, и «кадиллак» въехал в образовавшийся проем. Дверь тут же начала опускаться и к тому времени, как машина остановилась, уже закрылась. Нас встречали – двое с одной стороны и один с другой. Двоих встречающих я уже знал, а третьего видел впервые. Он был без пиджака, но с пистолетом в кобуре на поясе.

Выходя, я провозгласил:

– Учтите, у меня под мышкой тот же самый пистолет.

– Хорошо, Гудвин, – пропищал тенор. – Мы о нем позаботимся.

Они и позаботились. Пусть я и стал Б, но особой разницы между обыском Б и подозрительного незнакомца не подметил. Более того, мне показалось даже, что на сей раз обыск производился тщательнее, чем в воскресенье. Возможно, из-за того, что нас было трое.

Обыскивали нас по очереди: сначала меня, потом Рэкхема и в заключение Рёдера. С Рёдером обошлись чуть-чуть вежливее. Его самого ощупали, не слишком, впрочем, усердно, а портфель только раскрыли и заглянули внутрь, позволив Рёдеру самому закрыть его.

Еще одно новшество по сравнению с воскресеньем состояло в том, что до двери в дальней стене проводил нас уже не один, а двое. Они же провели нас через прихожую и вниз по лестнице в четырнадцать ступенек, до самой железной двери.

Охранник, открывший ее и впустивший нас, был все тот же отечный субъект с заостренным подбородком – Шварц. Второй охранник на сей раз не остался сидеть за столом со своими бухгалтерскими записями. Он стоял рядом со Шварцем и зорко всматривался в прибывших, особенно в Рэкхема.

– Мы чуть раньше, – произнес Рёдер, – но они сказали, чтобы мы проходили.

– Да, – бросил Шварц. – Он уже освободился. Один человек не пришел.

Он приблизился к большой металлической двери в противоположной стене, открыл ее и мотнул головой:

– Заходите.

Первым вошел Рёдер, за ним последовал Рэкхем, а потом я. Замыкал шествие Шварц. Он сделал три шага и остановился. Арнольд Зек, сидевший за столом, сказал своим холодным педантичным голосом, который, по-моему, никогда не менялся:

– Все в порядке, Шварц.

Шварц оставил нас. Когда дверь за ним закрылась, я про себя взмолился, чтобы она и в самом деле была звуконепроницаемой, какой казалась с виду.

Зек заговорил:

– В последний раз, когда вы были здесь, Рэкхем, вы потеряли самообладание. Сами знаете, к чему это привело.

Рэкхем не ответил. Он стоял, заведя руки за спину с видом оратора, готового начать речь, но рта не раскрывал. По выражению лица я догадался, что руки его судорожно сжались.

– Присаживайтесь, – разрешил Зек.

Поскольку выбор мест для сидения был важной частью разработанного сценария, я сразу направился к самому дальнему стулу, чуть левее от стола Зека и почти на одном уровне с ним, а Рёдер занял ближайший стул справа от меня. Рэкхему ничего не оставалось, как усесться на один из ближайших к столу стульев с другой стороны, и он пошел туда. От Зека его отделяло футов двенадцать, так же как и Рёдера, ну а я был чуть поближе.

Зек спросил Рёдера:

– Вы всё обговорили?

Рёдер покачал головой:

– Поскольку мистер Рэкхем прежде меня не видел, я подумал, что будет лучше, если вы сами объясните ему суть нашего предложения. Естественно, он захочет точно знать, что́ должен сделать, прежде чем согласится помочь нам. – Он поднял с пола портфель, водрузил его на колени и раскрыл.

– Думаю, – сказал Зек, – что рассказать об операции должны вы. Вам принадлежит ее замысел, и руководство тоже будет за вами. Но вы правильно сделали, что подождали. – Он повернулся к Рэкхему: – Помните, о чем мы говорили в прошлый раз?

Рэкхем промолчал.

– Помните? – Голос Зека хлестал, словно бич, между тем он повысил тон лишь на какую-то малость.

– Да, – еле слышно прошелестел Рэкхем.

– Сами знаете, какую позицию вы заняли. Я считаю такое поведение недопустимым для любого, кто работает на мою организацию. Для вас я сделал исключение лишь потому, что со смертью супруги ваше положение изменилось. Я подумал, что будет лучше, если мы дождемся, пока этим можно будет воспользоваться. И вот час настал. Во многом – благодаря Рёдеру, который присутствует здесь. Нам нужна ваша помощь. И мы собираемся на ней настоять. Как вы на это смотрите?

– Не знаю. – Рэкхем облизнул пересохшие губы. – Я должен знать в подробностях, что́ вы задумали.

Зек кивнул.

– Но сначала о ваших обязанностях. Вам придется признать, что нас объединяют взаимные интересы – ваши и мои.

Рэкхем безмолвствовал.

– Вы согласны? – Голос едва заметно повысился.

– Черт побери, конечно согласен!

– Хорошо. Приступайте, Рёдер.

Рёдер вытащил из портфеля ворох бумаг. Одна из них отлетела в сторону, и я слез со стула, чтобы поднять ее. Думаю, он сделал это нарочно. Знал, наверное, наперед, что мои мышцы и нервы будут напряжены до предела, и подкинул возможность чуть расслабиться.

– Насколько я понимаю, – сказал Рёдер, – мы собираемся брать Рэкхема в долю. Поэтому, прежде чем я перейду к сути операции, хотел бы, чтобы вы взглянули на мои предложения по распределению прибыли. Ваша доля, конечно, не изменилась, и мне хотелось бы, чтобы и моя часть не уменьшилась…

Он держал в руке лист бумаги. С портфелем на коленях и кипой бумаг вставать ему было неудобно, поэтому я решил прийти на выручку. Я протянул руку, и Рёдер отдал мне бумагу. Пришлось встать со стула, чтобы подойти к Зеку.

По дороге я заглянул в бумагу, поскольку подобная вольность была в моем характере, а мне, как никогда прежде, требовалось выдержать характер в последующие четыре секунды. Протянув руку с бумагой Зеку, я разжал пальцы чуть раньше, чем требовалось, и лист начал падать. Я попытался схватить его, но не сумел и вынужден был шагнуть вперед и наклониться. При этом я занял идеальную позицию, чтобы помешать Зеку дотянуться ногой до одной из скрытых от посторонних глаз кнопок под столом.

Чтобы не опрокинуть его стул, я левым коленом оттолкнул Зека вместе со стулом назад и одновременно правым коленом придавил его ноги к сиденью, а руками обхватил шею. Едва я оторвал его от стола, возникло опасение, как бы не сломать ему шею. Передо мной стояла задача не дать ему даже пикнуть и не позволить ткнуть меня пальцами в глаза. С другой стороны, Бог свидетель, перестараться я не хотел, а ведь прочность костей и связок у разных людей далеко не одинакова. Что одному легкий массаж, другого может запросто отправить на тот свет.

Рот Зека был широко разинут, акульи глаза вылезли из орбит. Тяжесть моего колена не позволяла ему лягаться, а руки лишь беспомощно болтались. Рёдер был уже тут как тут с кляпом из носового платка в одной руке и куском бечевки в другой. Запихнув кляп в открытый рот, он обошел вокруг стула, прихватив по пути правую руку Зека, а потом потянулся за левой. Она пыталась вырваться, но я чуть усилил давление на горло, и Рёдер завладел ею.

– Поторопитесь, – прорычал я, – не то он отдаст концы.

Кажется, Рёдер провозился целый год. А может, и вечность. В конце концов он выпрямился, осмотрел кляп, воткнул его поглубже, попятился и пробормотал:

– Хорошо, Арчи, достаточно.

Когда я оторвал руки, пальцы безумно болели. Впрочем, боль была скорее нервной, чем мышечной. Я пригнулся ухом к носу пленника. Зек дышал – сомнений не было.

– Пульс в порядке, – сказал Рёдер, перестав гнусавить.

– Вы свихнулись, – хрипло пролепетал Рэкхем. – Боже всемогущий! Вконец свихнулись!

Он вскочил со стула и стоял, дрожа как осиновый лист. Рука Рёдера нырнула в карман и появилась на свет божий, сжимая тупорылый «карсон», который Рёдер вытащил из тайника в портфеле вместе с моточком бечевки. Я взял пистолет и прицелился в Рэкхема.

– Сядьте, – приказал я, – и не рыпайтесь.

Он плюхнулся на стул. Я подошел к краю стола, уголком глаза наблюдая за Рэкхемом, и посмотрел на Зека. Рёдер, стоявший по левую руку от меня, заговорил торопливо, но отчетливо:

– Мистер Зек, два года назад вы сказали мне по телефону, что искренне восхищаетесь мной. Я надеюсь, что случившееся здесь будет способствовать тому, что восхищение ваше возрастет. Вы уже, конечно, догадались, что я – Ниро Вульф. Я мечтал бы высказать вам очень многое, и, возможно, так когда-нибудь и выйдет, но не теперь. Разумеется, если дверь вдруг откроется, мистер Гудвин, не задумываясь, пристрелит вас, но мне не хотелось бы, чтобы нам помешали. Так что я продолжу. Поскольку, по вашему собственному признанию, я не уступаю вам в интеллекте, то хочу прояснить вопрос о воле. По вашим словам, воля мне изменила и я, не выдержав, бежал с поля боя. Это совсем не так. Проклятье, как жаль, что вы не можете говорить!

По глазам Зека, уже не вылезавшим из орбит, легко было догадаться, насколько он разделяет мнение Вульфа.

– Вот в чем дело, – продолжал Вульф. – В течение двух месяцев, проведенных здесь в этом диком обличье, я собрал достаточно улик, чтобы добиться вашего осуждения на основании трех десятков федеральных законов. Заверяю, что улики сверхнадежные и убедительные и находятся в руках человека, остановить или запугать которого вам не под силу. Придется поверить мне на слово, что, когда улики станут достоянием гласности, с вами будет покончено. А их непременно огласят, если что-то случится с мистером Гудвином или со мной. Думаю, вы мне поверите, поскольку признаёте, что я не уступаю вам в интеллекте, а завершать пять кошмарных месяцев жалким блефом было бы, по меньшей мере, безрассудно. Однако, если вы полагаете, что я блефую, пожалуйста, помотайте головой из стороны в сторону.

Зек не шелохнулся.

– Если думаете, что я располагаю такими уликами, пожалуйста, кивните.

Кивка не последовало.

– Предупреждаю вас, – в голосе Ниро Вульфа зазвенел металл, – что мы с мистером Гудвином не остановимся ни перед чем.

Зек кивнул. Не так, чтобы голова оторвалась, но все-таки кивнул.

– Вы согласны, что в моем распоряжении есть такие улики?

Зек снова кивнул.

– Отлично. Тогда мы сторгуемся. Хотя я чту федеральные законы, ничто не обязывает меня ловить тех, кто их нарушает. Без малейших угрызений совести я оставляю это право за другими. Но я имею важные обязательства перед одним лицом, которые должен соблюсти. Миссис Рэкхем уплатила мне крупную сумму, чтобы я действовал в ее интересах, а на следующий день ее убили. Я, безусловно, обязан разоблачить ее убийцу – не только во имя ее памяти, но и ради самоуважения, – ибо потерпел фиаско. Я никогда прежде не терпел неудач и теперь терпеть не намерен. Мистер Гудвин, как мой помощник, делит со мной бремя неудачи и тоже не хочет примириться с ним.

Зек вновь кивнул, возможно одобряя наши высокие моральные принципы.

– Так что мы можем заключить сделку, – предложил Вульф. – Позавчера вы сказали, что располагаете уликами, которых вполне достаточно, чтобы осудить Рэкхема за убийство жены. Или можете легко их заполучить. Это правда?

Зек кивнул. Акульи глаза впились в Вульфа.

– Очень хорошо. Я вам верю, поскольку представляю, на что вы способны. Предлагаю следующую сделку. Я передам вам улики против вас в обмен на улики против Рэкхема. Согласны?

Зек кивнул.

– Конечно, обмен произойдет на моих условиях. Мне можно доверять, вам – нет. Сначала я получу то, чем располагаете вы. Впрочем, я прекрасно понимаю, что детали такой важной сделки следует тщательно обговорить, поэтому предлагаю обсудить их и покончить с этим делом прямо сейчас. Мы развяжем вам руки и вытащим из вашего рта платок, но прежде хочу еще раз вас предупредить. Вы не должны двигаться, пока мы не закончим. Если вы попытаетесь дотянуться до кнопок или подать любой другой сигнал вашим людям, умрете сразу. Не говоря уже о том, что против вас останутся убийственные улики. Это понятно?

Зек кивнул.

– Вы готовы обсудить условия?

Зек кивнул.

– Освободи его, Арчи! – приказал Вульф.

Поскольку мне нужны были свободные руки, чтобы развязать путы, я отложил «карсон» на полированный стол Зека. Я отдал бы годовое жалованье, чтобы кинуть взгляд на Рэкхема, но это могло все испортить. Так что я отложил пистолет, обогнул стул Зека, опустился на корточки и принялся распутывать узел. Сердце колотилось о грудную клетку, как отбойный молоток.

Я не видел, что́ случилось, поскольку мог только прислушиваться. Заметил я лишь одно: руки Зека внезапно конвульсивно дернулись, словно он пытался защититься от Рэкхема, который метнулся к оставленному без присмотра пистолету. В эту секунду еще больше, чем на Рэкхема, мне хотелось бы посмотреть на Вульфа, который обещал броситься под какое-нибудь прикрытие, как только Рэкхем скакнет за пистолетом. Я отчаянно спешил освободить руки Зека, но, хотя Вульф использовал именно тот узел, который мы с ним разучили, затянул он его слишком сильно. Я едва распутал узел и начал стягивать веревку с запястий Зека, когда раздался выстрел, а за ним и второй. Не успел я спрятать бечевку в карман, как тело Зека накренилось на бок, а потом осело вперед. Распростершись на полу, я изогнул шею и, увидев прямо над собой искаженное до неузнаваемости лицо Зека, выдернул у него изо рта носовой платок, потянулся под стол и надавил на одну из кнопок.

Тогда я не знал, да и по сей день не знаю, донеслись ли выстрелы через звуконепроницаемую дверь, или сработал мой сигнал. Я не слышал, как открылась дверь, и почти тут же оглох от беспорядочной пальбы. Немного погодя я осторожно выбрался из-под стола и поднялся на ноги.

Шварц и его напарник стояли в дверях, у одного из них в руках я разглядел сразу два пистолета, а у второго один. Рэкхем лежал распластавшись на полу, лицом вниз. Вульф стоял у края стола, повернувшись к двери с перекошенным от гнева лицом – такого выражения видеть мне еще не приходилось.

– Подонок, – горько произнес я, и, признаться, голос мой дрожал вполне естественно.

– Руки вверх! – выпалил Шварц, наступая.

Ни Вульф, ни я не подумали повиноваться. Зато мой босс заговорил:

– С какой стати? – В голосе его подавленность звучала еще ощутимей, чем в моем, но в то же время в нем слышалось презрение. – Это его они пропустили с оружием, а не нас.

– Следи за ними, Гарри, – бросил Шварц и, обогнув стол, приблизился ко мне.

Не обращая на меня внимания, он склонился над бездыханным телом Зека, провозился с полминуты, потом выпрямился и провозгласил:

– Он мертв.

Гарри, не выдержав, заверещал:

– Господи, неужели и вправду мертв?

– Да, – подтвердил Шварц.

Гарри развернулся, толкнул дверь и был таков.

Шварц секунды три, не больше, провожал его взглядом, потом вдруг подпрыгнул, словно я его ущипнул, быстро зашагал к двери и вышел вон.

Я приблизился к Рэкхему, убедился, что он еще более мертв, чем Зек, и повернулся к Вульфу:

– Что же, похоже, на сегодня с нас хватит. Пойдемте.

– Нет, – мрачно сказал Вульф. – Безопаснее подождать, пока они все разбегутся. Позвони в полицию.

– Прямо отсюда?

– Да.

Я подошел к столу Зека и придвинул к себе один из телефонных аппаратов.

– Подожди. – Никогда еще я не видел его таким мрачным. – Сначала набери номер Марко. Я хочу поговорить с Фрицем.

– Сейчас? Побойтесь Бога!

– Именно сейчас. Должен же я получить удовлетворение, равноценное кошмарным лишениям, которые претерпел? Я должен с телефона Зека сказать Фрицу, чтобы он немедленно отправлялся домой и готовил ужин.

Я вызвал телефонистку.

Глава двадцатая

Три дня спустя, в пятницу днем, я сказал Вульфу:

– Ну теперь-то наконец дело завершено?

– Нет, чтоб меня разорвало, – сварливо буркнул он. – Я еще должен отработать аванс.

Было шесть часов, и он только что спустился из оранжереи, призывая проклятия на голову Хьюитта, который, дескать, не умеет обращаться с цветами. На мой взгляд, Хьюитт проклятий не заслужил. Учитывая два тягостных путешествия, которые выпали на долю наших нежных орхидей, на Лонг-Айленд, а потом обратно, пребывали они в отменной форме, особенно самые капризные – мильтонии и фаленопсисы. Вульф просто пытался внушить, по крайней мере себе, что орхидеи скучали без него.

Фриц хлопотал вокруг него, как мать, которой вернули ребенка, заплутавшего в пустыне и питавшегося мякотью кактусов и хвостами ящериц. За семьдесят два часа Вульф набрал десять фунтов, и ни унции меньше, несмотря на всю суматоху, связанную с переездом. Судя по подобным темпам, он должен был восстановить прежний вес задолго до Дня благодарения. Складки на его лице понемногу разглаживались, бороду и усы он сбрил, конечно, сразу же и вымыл все масло из волос. Я пытался убедить его, чтобы берег форму, но он даже спорить со мной не стал. Лишь дольше обычного торчал на кухне с Фрицем, обговаривая рецепты самых экзотических кушаний.

Так вышло, что во вторник вечером он не поспел домой к ужину, хотя и получил некоторое удовлетворение, позвонив Фрицу с телефона Зека. Теперь мы наконец расплевались с Уэстчестером, хотя все обстояло далеко не просто.

Смерть Арнольда Зека, как и следовало ожидать, вызвала настоящую бурю. Первое время нас с Вульфом хотели даже сделать козлами отпущения, но улик не нашли. А когда разнеслись слухи о том, что Вульф в бытность свою особой, приближенной к Зеку, собрал порочащие сведения на целый ряд высокопоставленных особ, которых компрометировать никак нельзя, то отношение к нам, словно по мановению волшебной палочки, круто переменилось.

Что касается эпизода, закончившегося гибелью Зека и Рэкхема, то мы были невинны как агнцы. В бумагах из портфеля Рёдера, конфискованных полицейскими первым же делом, не содержалось ровным счетом ничего бросающего тень на кого бы то ни было. Когда полицейские прибыли на место преступления, там не оставалось уже никого, кроме нас с Вульфом и двух трупов. Был немедленно объявлен розыск, особенно рьяно разыскивали Шварца и Гарри, но пока тщетно.

Особенно врать нам не пришлось. Мы стояли на том, что Вульф под именем Рёдера внедрился в зековское окружение, чтобы расследовать убийство миссис Рэкхем. И драма подошла к развязке в тот день, когда Зек отрезал Рэкхему пути к отступлению, заверив, что представит доказательства, уличающие подручного в преднамеренном убийстве жены. Рэкхем вытащил пистолет, который каким-то образом протащил мимо охранников, и пристрелил Зека. Потом ворвались Шварц с Гарри и буквально изрешетили Рэкхема. Поразительно и даже приятно, сколь многое в этой истории было чистой правдой.

Так что в пятницу днем мы уже расплевались с Уэстчестером. Во всяком случае, я так считал. Поэтому у меня отвисла челюсть, когда Вульф вдруг заявил:

– Нет, чтоб мне пусто было, придется все-таки отработать аванс.

Я разинул было рот, чтобы узнать, какого черта, когда зазвонил телефон. Я взял трубку. Звонила Аннабел Фрей. Жаждала переговорить с Вульфом. Я уведомил об этом его. Он нахмурился и потянулся к своему аппарату, а я слушал по параллельной трубке.

– Да, миссис Фрей? Говорит Ниро Вульф.

– У меня к вам просьба, мистер Вульф. То есть я, естественно, заплачу, но все равно это просьба. Не могли бы вы с мистером Гудвином приехать ко мне сегодня вечером? Сюда, в Берчвейл?

– Извините, миссис Фрей, но это исключено. Любые деловые встречи я провожу только у себя дома. Я никогда не покидаю дом.

Тут он, пожалуй, малость загнул, подумал я, припомнив, как босс провел последние пять месяцев. И если она почитывала газеты, то, конечно, знала это… частично, по меньшей мере.

– Прошу прощения, – промолвила она, – но нам необходимо встретиться с вами. Здесь мистер Арчер, окружной прокурор, и я звоню по его просьбе. Мы в довольно затруднительном положении, даже щекотливом.

– Говоря «мы», вы имеете в виду себя и мистера Арчера?

– Нет, я имею в виду нас всех… Всех, кто наследовал миссис Рэкхем и был здесь в ту ночь, когда ее убили. Мы в затруднении из-за улик против ее мужа. Мистер Арчер говорит, что у него таких улик нет. Во всяком случае, убедительных… А вам, должно быть, известно, что́ говорят люди и пишут газеты. Мы хотим посоветоваться с вами по поводу улик.

– Что же… – Он приумолк. – Я хотел бы немного отдохнуть после довольно продолжительного перенапряжения. Но… ладно. Кто у вас собрался?

– Мы все здесь. Мы собрались обсудить положение. Вы приедете? Замечательно! Если вы…

– Я не сказал, что приеду. Вы там впятером?

– Да… и мистер Арчер…

– Жду вас в своем кабинете, всех вместе, в девять вечера. В том числе мистера Арчера.

– О, я не знаю, сумеет ли он…

– Думаю, сумеет. Скажите ему, что я предъявлю все доказательства.

– В самом деле? Может быть, вы тогда скажете мне сейчас…

– Не по телефону, миссис Фрей. Я буду ждать вас сегодня в девять.

Мы положили трубки, и я спросил, изогнув бровь:

– Вот, значит, что вы имели в виду, говоря, что придется отработать аванс? Да?

Он недовольно хрюкнул, подумав, что вынужден будет прервать столь сладостное возвращение к прежнему жизненному укладу из-за работы, потом потянулся к бутылочке пива, что принес Фриц, снова хрюкнул, теперь уже почти блаженно, и до краев наполнил стакан золотистым напитком с обильной пеной.

Я отправился на кухню, чтобы сообщить Фрицу о том, что мы ждем гостей и ему надо позаботиться о напитках.

Глава двадцать первая

Когда шестеро гостей прибыли, чуть раньше назначенного часа, без пяти девять, мне было несколько любопытно, как сложились отношения между Аннабел Фрей и Дэной Хэммондом, банкиром, и еще между Линой Дэрроу и политиком Оливером Пирсом, а также хотелось выяснить, готов ли Кэлвин Лидс извиниться перед нами с Вульфом за свои беспочвенные подозрения.

Начну с конца: извинений от Лидса мы не дождались. Двигался он с прежней стремительностью, но был совершенно неотесан. Войдя в кабинет Вульфа первым, тут же плюхнулся в красное кожаное кресло. Но должно быть, Арчер считал, что занимать это место полагается самой важной персоне, и попросил Лидса уступить кресло ему, что Лидс с явной неохотой и сделал.

Что касается остальных, то четкого мнения я составить не сумел. С виду общались они довольно непринужденно, но чувствовалось, что на них здорово давит проблема, из-за которой они и собрались. Поэтому никто из них даже не обратил внимания на богатый набор напитков и закусок, которые мы с Фрицем сервировали на столе возле огромного глобуса. Слева от Арчера расположилась в самом уютном желтом кресле Аннабел Фрей, а потом в порядке приближения к моему столу сидели Лидс, Лина Дэрроу, Хэммонд и Пирс.

Вульф обвел взглядом собравшихся.

– Мне несколько неловко, – начал он. – За исключением мистера Лидса, я ни с кем из вас не знаком. Я должен быть уверенным, что знаю, кто есть кто. – Он еще раз окинул их взглядом. – Что ж, теперь я, кажется, уверен. Для начала скажите, зачем я вам понадобился… Пожалуй, вы, миссис Фрей, поскольку звонок последовал от вас.

Аннабел быстро посмотрела на окружного прокурора:

– Может, лучше вы, мистер Арчер?

Он покачал головой:

– Нет, рассказывайте вы.

Она перевела взгляд на Вульфа:

– Так вот, я говорила о затруднительном положении. Во-первых, считается, что Барри Рэкхем убил свою жену, но это не доказано. А теперь, когда он мертв, как можно это доказать и довести до всеобщего сведения, очистив нас от подозрений? Мистер Арчер уверяет, что официально мы не считаемся подозреваемыми, но нам этого недостаточно.

– Ну, и то хорошо, – пробормотал Вульф.

– Да, но не слишком приятно, когда на тебя косо смотрят некоторые люди, называющиеся твоими друзьями. – Аннабел, похоже, была искренне огорчена. – Во-вторых, по закону совершивший убийство не имеет права извлечь из него выгоду. Если Барри Рэкхем убил свою жену, то он не имел права наследовать после нее, вне зависимости от условий завещания. Однако его вина должна быть доказана юридически. В противном случае завещание остается в силе и доля Рэкхема отойдет к его наследникам. – Она беспомощно развела руками. – Дело вовсе не в том, что мы… все остальные, рассчитываем на эти деньги. Они могут отойти государству или пойти на благотворительные нужды… нам все равно. Но нам кажется, что будет неправильно, даже постыдно, если деньги достанутся наследникам Рэкхема. Это не только аморально, но и незаконно. И обвинить его в убийстве нельзя, так как он мертв и не может предстать перед судом. Мой адвокат и мистер Арчер в один голос утверждают, что мы можем возбудить дело и добиться судебного рассмотрения, но тогда нам понадобятся улики, доказывающие, что он убил свою жену. А мистер Арчер сказал, что не располагает подобными уликами и не смог получить их от вас. Но вы-то наверняка в состоянии раздобыть такие доказательства или хотя бы попытаться их разыскать. Это разрешило бы наши затруднения: суд постановил бы, что его наследники не имеют права на деньги, поскольку Рэкхем убил свою жену.

– Вы замечательно изложили суть дела, – произнес Арчер.

– Нам эти деньги ни к чему, – выпалила Лина.

– Я заинтересован лишь в том, – вставил Пирс, – чтобы восторжествовала правда и чтобы все об этом узнали.

– Для этого одним мною вам не обойтись, – сказал Вульф. – Моих способностей тут не хватит. Правда, загвоздка не только в моих способностях, но и в обстоятельствах самого дела. Я могу помочь вам лишь с одним из ваших затруднений. Я готов снять все подозрения с невиновных. Что же касается второго – оспорить завещание миссис Рэкхем в той части, которая касается ее мужа, то тут я бессилен.

Все недоуменно уставились на него. Банкир Хэммонд возмутился:

– Но это же абсурд. Одно автоматически вытекает из другого. Если вы докажете, что Рэкхем убил свою супругу…

– Но я не могу это доказать. – Вульф покачал головой. – Мне очень жаль, но это невозможно. Хотя Рэкхем действительно заслуживал смертной казни, как убийца. Три года назад здесь, в Нью-Йорке, он убил некую Делию Монтроуз… Одно из убийств, которое не сумел раскрыть инспектор Кремер. Рэкхем сбил ее машиной. Вот тогда-то он и попал в лапы к Зеку – тот грозил в случае неповиновения раскрыть тайну Рэкхема полиции. Как вам известно, мистер Арчер, мне удалось, до определенной степени конечно, стать доверенным лицом Зека и многое выяснить о его деятельности. Сомневаюсь, чтобы он располагал неопровержимыми доказательствами виновности Рэкхема в смерти Делии Монтроуз, но у Рэкхема не хватало смелости потребовать, чтобы Зек выложил карты на стол. Убийцы, за редким исключением, боятся такого риска. Но вот, став миллионером, Рэкхем, похоже, набрался смелости бросить вызов Зеку. Тот, в свою очередь, ощетинился и пригрозил, что уличит Рэкхема в убийстве жены. Это была нешуточная угроза, несмотря даже на отсутствие веских доказательств. Их, собственно, и не могло быть, поскольку Рэкхем не убивал свою жену.

Все застыли с растерянными физиономиями. Зная Вульфа, я подозревал, что он приготовил нечто подобное, поэтому пристально вглядывался в лица собравшихся – как кто отреагирует, но ничего особенного не заметил. Когда прошло первое потрясение, они дружно заверещали. Потом можно было разобрать отдельные слова. И наконец, когда все осознали смысл сказанного, речи полились как из рога изобилия.

Один лишь Арчер, похоже, сохранил присутствие духа.

– Вами подписаны показания, – напомнил он Вульфу, – согласно которым Зек сказал Рэкхему, что может предъявить доказательства, уличающие Рэкхема в убийстве, из-за чего Рэкхем и застрелил Зека. Теперь вы себе противоречите…

– Вовсе нет, – провозгласил Вульф. – Сколько бы Рэкхем ни твердил о своей невиновности, это не помогло бы ему отбиться от улик, сфабрикованных Зеком. И Рэкхем это прекрасно сознавал. Да, Рэкхем был невиновен… По крайней мере, в убийстве жены… Но он прекрасно знал, на что способен Зек.

– Прежде вы говорили, что считаете Рэкхема убийцей жены, но не имеете доказательств.

– Ничего подобного, – отрезал Вульф. – Перечитайте стенограмму допроса.

– Непременно перечитаю. А теперь вы думаете, что Рэкхем не убивал жену?

– Я не просто думаю – я это знаю наверняка, поскольку мне известен истинный убийца. – Вульф приподнял руку. – Он был мне известен с самого начала. Когда в ту апрельскую ночь мистер Гудвин сообщил по телефону, что миссис Рэкхем убили, я сразу понял, кто убийца. К сожалению, у меня были связаны руки, поскольку я знал, что в деле замешан Арнольд Зек. Поэтому мне пришлось… Впрочем, это вам известно. – Вульф повернулся ко мне. – Арчи! Возможно, это лишнее, но ты все-таки прими меры предосторожности.

Я открыл ящик стола и вытащил револьвер марки «Гриссон» 38-го калибра. Мой излюбленный «кольт», который у меня отобрали охранники Зека, похоже, пропал навсегда. Проверив барабан, я сунул револьвер в боковой карман и обвел взглядом аудиторию. Все как по команде отвели глаза и посмотрели на Вульфа.

– Это мне не нравится, – процедил Арчер. – Я представляю здесь закон, и мне не нравится развитие событий. Я хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Вульф помотал головой:

– Так будет лучше, мистер Арчер, поверьте мне. Мы находимся за пределами вашего округа, и вы всегда можете уйти, если почувствуете, что вам что-то не по нутру…

– Я вовсе не хочу уходить. Я хочу поговорить с вами. Если вы еще в ту ночь знали, кто убил миссис Рэкхем, то я намерен…

– Не важно, каковы ваши намерения, – оборвал его Вульф. – У вас в распоряжении было целых пять месяцев, чтобы их реализовать. И к чему это привело? Признаю, еще три дня назад у меня имелось одно преимущество перед вами, но с тех пор мы в равных условиях. Тогда я рассказал вам о картонке со слезоточивым газом и о телефонном звонке от мистера Зека. Миссис Рэкхем, оставив мне задаток, покинула мой кабинет в пятницу днем. На следующее утро, в субботу, я получил посылку, а потом позвонил Зек. Как он пронюхал про нашу встречу? Похоже, он знал даже, на какую сумму она выписала чек. Откуда? Кто его осведомил на сей счет?

Не могу сказать, чтобы у меня уж очень руки чесались кого-нибудь пристрелить, но все же я поднялся и, как бы между прочим, обошел их с тыла, заняв позицию за спинкой кресла, в котором сидел Кэлвин Лидс. Вульф продолжал:

– Можно, конечно, допустить, что миссис Рэкхем сама рассказала об этом невестке, секретарше или даже своему мужу. Однако, учитывая, как ей хотелось сохранить все в тайне, это чрезвычайно маловероятно. Она сказала, что доверилась лишь одному человеку – своему кузену, Кэлвину Лидсу. – Вульф резко крутанул голову вправо и спросил: – Верно, мистер Лидс?

Находясь у Лидса за спиной, я не мог видеть выражение его лица, зато слышал прекрасно, тем более что ответил он необычно громким голосом.

– Конечно, – сказал он. – До тех пор… до нашего прихода к вам, во всяком случае.

– Прекрасно, – одобрил Вульф. – Вы уже подготавливаете оборонительные позиции, я вижу. Да, они вам понадобятся.

– Вы хотите сказать, – голос Лидса звучал неестественно громко, – если я вас правильно понимаю, конечно, что это я рассказал Зеку о визите сюда моей кузины и выплате аванса? И здесь присутствуют свидетели.

– Совершенно верно, – согласился Вульф. – Хотя для меня это не столь важно. Просто я хотел объяснить, почему заподозрил вас в лицемерии и в том, что вы каким-то образом связаны с Арнольдом Зеком, еще до того, как мистер Гудвин отбыл в Берчвейл в тот день. Да, это привлекает внимание к вам, согласен. Но вовсе не это доказывает, что вы убили свою кузину. Доказательства того, что вы ее убили, дал мне по телефону мистер Гудвин той же самой ночью.

Послышались восклицания. Лидс ничего не замечал.

– Значит, – заговорил он, уже не так громко, – вы обвиняете меня перед свидетелями в убийстве моей кузины?

– Да, сэр, причем я обвиняю вас и в более тяжком преступлении, – отчеканил Вульф. – Я утверждаю, что, стремясь отвести от себя подозрения в убийстве кузины ради денег, которые она вам завещала, вы преднамеренно и безжалостно вонзили нож в бок собаки, которая вас любила и доверяла вам!

Лидс сорвался было с места, но я удержал его, обхватив руками за плечи и сильно сжав их. Он не стал сопротивляться. Я убрал руки на спинку его кресла.

Голос Вульфа разил как острый клинок.

– Никто другой, кроме вас, мистер Лидс, не мог этого сделать. Ночью в лесу превосходно выдрессированный пес ни за что не отошел бы далеко от хозяйки. Кому-нибудь другому, возможно, удалось бы сперва убить собаку, а потом миссис Рэкхем, но все случилось иначе, о чем свидетельствует нож, оставшийся в теле пса. Любой, кто, сумев приблизиться, убил бы сперва хозяйку, а потом, вынужденный обороняться от страшных клыков добермана, исхитрился бы вонзить в него нож, не избежал бы хотя бы одной царапины или укуса. Это просто невероятно. Вы знаете этих животных. Вы знаете, что такое немыслимо, и я знаю.

Так что, мистер Лидс, никому, кроме вас, не удалось бы этого сделать. После того как мистер Гудвин пошел к вам домой, а вы задержались у псарни, вы возвратились в лес и присоединились к своей кузине, которая гуляла там. Сомневаюсь, что собака даже вам позволила бы убить хозяйку при ней. Думаю, что и вы не смогли. Вы, видимо, на какие-то считанные мгновения отослали собаку, убили кузину и, стоя с ножом в темноте, подозвали пса к себе. Хотя тот и учуял запах свежей крови, он не кинулся на вас, поскольку любил вас и безгранично верил вам. Вы могли пощадить собаку, могли взять ее домой, но нет. Вы не хотели рисковать. Собака была обречена, и она пала от вашей руки.

Вульф немного перевел дыхание.

– До сих пор все, несомненно, происходило так, как я сказал. Дальше я выскажу догадку. Вы закололи собаку. Но преднамеренно ли оставили нож в ране, чтобы уберечься от крови животного, или же, почувствовав укол, собака инстинктивно отпрянула и нож вырвался из ваших рук? Впрочем, в любом случае вам ничего не оставалось делать, как поспешить домой, чтобы поскорее попасться на глаза мистеру Гудвину. Так вы и поступили. Зашли к нему, пожелали доброй ночи и отправились в постель. Сомневаюсь, что вы уснули. Возможно, вы даже слышали, как скулит пес за дверью. А может, и нет. Ведь он скулил под окном мистера Гудвина, а не под вашим. Когда же мистер Гудвин зашел к вам, вы, естественно, прикинулись спящим.

Лидс, должно быть, посмотрел Вульфу в глаза, но пальцы его рук, как я заметил, судорожно вцепились в ноги, чуть повыше коленей.

– Вы использовали собаку, – продолжал Вульф ледяным тоном, напомнившим мне Арнольда Зека, – даже после ее смерти. И вас не мучила совесть из-за погибшего друга. Чтобы произвести впечатление на мистера Гудвина, вы разыграли душещипательную сцену: надо же, дескать, два года назад вы подарили пса кузине, а он приполз умирать к вам на порог. Он не приполз умирать на ваш порог, мистер Лидс. И кому, как не вам, этого не знать. Он приполз, чтобы хоть как-то отплатить вам. Бедный пес хотел хоть раз вонзить в вас клыки. Я сказал, что кому, как не вам, этого не знать, потому что, когда вы присели рядом с собакой на корточки и попытались ее погладить, она зарычала. Она никогда не зарычала бы, если бы ее в предсмертной агонии коснулась любящая и ласковая рука верного друга. Нет, несчастное существо зарычало, вдруг осознав, что вы недостойны его беззаветной любви и преданности, и возненавидело вас за предательство. Одного ее рычания достаточно, чтобы осудить вас. Вы помните, как она оскалила клыки, мистер Лидс? Вы сможете когда-нибудь забыть, как она зарычала? Ваш верный друг Нобби и его последние слова…

Лидс уронил голову и закрыл лицо руками.

Он не произнес ни слова, и кругом все оглушенно молчали. Словно оцепенели. Потом Лина Дэрроу громко всхлипнула и Аннабел, встав, подошла к ней.

– Заберите его, мистер Арчер, – угрюмо буркнул Вульф. – Мне он больше не нужен, и уже поздно.

Глава двадцать вторая

Я сижу у окна с видом на фиорд и отстукиваю это на новенькой портативной пишущей машинке, которую приобрел по случаю путешествия. Здесь просто замечательно. Гулять в это время года тут холодновато, но если бегать трусцой, то выжить можно.

Вчера я получил по почте письмо:

Я показал письмо Лили.

– Черт бы его побрал! – возмутилась она. – Ни строчки, даже ни одного упоминания обо мне. Мой Пит! Ха! Вот ветреный толстяк!

– Ты была бы последней, кому он написал, – успокоил я. – Зато ты единственная женщина в мире, во всяком случае на моей памяти, которой удалось приблизиться к Ниро Вульфу настолько, что он пропах ее духами.