Дверь в зеркало

То, что это дверь коммуналки, ясно было с первого взгляда. К косяку были прибиты сразу три звонка. Обивка, когда-то кожаная, разлохматилась и протерлась до белизны. Из коридора сразу пахнуло сложным запахом общей кухни. Пушистой тенью прошмыгнул кот.

Спартак Иванович решительно направился к распахнутой настежь двери одной из комнат. Антон заметил, что и две другие двери приоткрыты, в одну из щелочек просочился кот из коридора. Участковый протянул Спартаку два листка бумаги.

– Я у соседок взял объяснения.

– Ну? – коротко спросил Спартак Иванович, даже не взглянув, что там написано.

– Никто посторонний не приходил.

– Отлично, – Спартак Иванович с объяснениями в руке шагнул в открытую комнату. Антон помедлил на пороге.

И без того темный коридор был оклеен лиловыми обоями. Через распахнутую дверь из комнаты падал квадрат солнечного света, выставляя на всеобщее обозрение разные коммунальные неприглядности, вроде жирных пятен на обоях, притулившейся у входа в кухню колченогой табуретки, ободранного угла, о который явно точил когти кот.

– Антон Борисович, – позвал наставник. – Иди, глянь на клиента.

Комната показалась Антону огромной, как бальная зала. Потолки тут были не меньше трех с половиной метров, лепнина опоясывала их по периметру. И почти во всю стену – высокие окна с немытыми стеклами. Занавески отсутствовали, вот почему солнечный свет привольно лился в помещение, бликуя на стенах.

В этом бальном великолепии, однако, было довольно грязно. Тахту, примостившуюся в углу, покрывала серая мятая простыня, поверх которой лежал плед из свалявшейся шерсти, уже не разобрать было, какого цвета; на журнальном столике с треснувшей полировкой теснились немытые стаканы, у стены друг на друга громоздились допотопные книжные полки. Спартак Иванович подошел к ним и провел пальцем по пыльным корешкам.

– Ого! Брокгауз и Эфрон! Целое состояние! А жил, как гопник...

Антон тоже подошел к полкам, пробежался взглядом по книгам. Действительно, целое состояние: не только Брокгауз и Эфрон, но и Лев Толстой, Некрасов, похоже – прижизненные издания... Ого! А вот это заинтересовало Антона всерьез: «Русское уголовное право» – пособие к лекциям Сергеевского, напечатанное в 1915 году типографией Стасюлевича, «Учение о преступности и мерах борьбы с нею» профессора Дриля, издание 1912 года; 1895 года тоненькая брошюрка «Криминальная антропология» одесского профессора Чижа – последователя доктора Ломброзо... Антону не нужно было даже смотреть выходные данные этих фолиантов. Точно такие же книги стояли у него дома, в кабинете матери.

Он все рассматривал книги – оттягивал момент, когда придется смотреть на труп. Но Спартак Иванович почти силой повернул его лицом к центру комнаты, где на стуле корчилось тело старика.

К удивлению Антона мертвое тело не произвело на него такого уж тяжелого впечатления. Старик выглядел вполне благообразно, если бы не отвалившаяся челюсть, и при жизни, наверное, был похож на земского врача начала века. Худое лицо, аккуратно подстриженные седые волосы, сивая бородка клинышком, очки в старомодной оправе, стеганая домашняя куртка. Антон подумал, что такие куртки давно уже никто не носит; их, наверное, уже даже не выпускают. В таких куртках щеголяли важные господа дворянского происхождения в кино про старое время.

И стул, на котором сидел старик, был под стать куртке – таких теперь не выпускают. Массивное деревянное сиденье, высокая спинка, медные гвозди в кожаной обивке. Антона поразило, что стул стоял посреди комнаты, прямо перед высоким напольным зеркалом в резной раме – вроде бы такие зеркала называются «псише». Да и зеркало это было странным образом отодвинуто от стены. Обычно оно, наверное, занимало место между двумя окнами, во всяком случае, простенок между ними был по ширине ровно для зеркала. А сейчас оно стояло чуть ли не на середине комнаты. Такое впечатление, что старик зачем-то выдвинул его, сел перед ним на стул и умер. Может, надорвался, подумал Антон. Зеркало-то, небось, тяжеленное, одна рама чего стоит. Зачем ему понадобилось ворочать такую громоздкую мебель? И что он хотел увидеть в зеркале? На себя полюбоваться?

– Соседки слышали, как дед кричал, – сообщил от двери участковый.

– Что кричал? – повернулся к нему Спартак Иванович.

– Просто кричал. У тетушек мороз по коже продрал.

– А они к нему не зашли, не посмотрели, в чем дело?

– Они в свои комнатенки забились и дрожали от страха, – участковый развел руками. – Только утром к нему постучали. Он молчит. Они тогда заглянули...

– А что, дверь не заперта была? – быстро спросил Спартак Иванович, и участковый отрицательно покачал головой.

– Но они клянутся, что в квартиру никто посторонний не входил. И не выходил, они б заметили, – тут же торопливо добавил участковый. – Ну так что, Спартак Иванович? Сами будете оформлять? Или как?

Спартак Иванович, не отвечая, походил по комнате. Взял с журнального столика паспорт умершего, пролистал его.

– Тридцатого года рождения, – задумчиво пробормотал он. – Это ж сколько ему было? Семьдесят с гаком? Внешних признаков нет? – спросил он участкового.

Тот развел руками:

– Ну, я посмотрел... В общих чертах...

Спартак Иванович неодобрительно покачал головой.

– Тогда ждем Айболита, – решил он.

Участковый заметно расстроился.

– А может, так осмотрим? А? Без медика? И до вскрытия оставим? – робко предложил он.

Но тут в дверь позвонили. Участковый метнулся открывать и вернулся вместе с худенькой женщиной средних лет, тащившей черный квадратный чемодан с острыми углами.

– Привет, Спартак, – кивнула она следователю. Тот кивнул в ответ. – А это кто? – бесцеремонно вопросила она, указав острым подбородком на Антона.

– Новенький наш, Лариса.

– Отлично, – сказала Лариса, с грохотом поставив чемодан на пол. Открыв его, она извлекла резиновые перчатки, подула в них, ловко натянула и встала перед сидящим на стуле трупом, склонив голову набок.

– Чего осматривать будем? – спросила она, не отрывая глаз от трупа. – Сам старичок концы отдал или помогли?

– Да вроде сам, – почти в один голос ответили Спартак Иванович и участковый инспектор, и Лариса обернулась к ним.

– А чего меня дернули? – неожиданно сварливо спросила она. – У меня в Колпине убийство тухнет, а я к вам на смерть от старости приперлась.

– Ты уж глянь, Лариса, – попросил Спартак Иванович заискивающе. – Вон, в прошлый раз участковый колотое ранение проглядел. Да не ты, – успокоил он сотрудника милиции.

– Слышал я про этот труп, – отозвался участковый. – Там тоже мужик сидел за столом. Ни крови, ни повреждений на одежде. А потом оказалось, что его шилом в сердце ткнули. Поди знай...

– А рубашку на груди расстегнуть слабо было? – усмехнулась Лариса.

– Да кто ж знал? А потом, даже если бы и расстегнул... Там же дырочка микроскопическая.

– Ага. Вот он и написал в протоколе: «Не выдержало сердце», – сообщил Спартак Иванович. – В морге посмотрели и говорят – раневой канал десять сантиметров, тут никакое сердце не выдержит.

– Ну, тогда давайте глянем, – согласилась Лариса и махнула рукой Антону. – Тебя как зовут, новенький?

– Антон. Борисович, – ответил Антон, смутившись отчего-то.

– А чего покраснел-то, Антон Борисович? – усмехнулась Лариса. – Помоги мне деда положить.

– Что? – не понял Антон.

– Ну, как я его смотреть буду на стуле? Давай его положим на пол.

– А... А это следователь должен делать? – ужаснулся Антон.

– Следователь еще много чего должен делать, что тебе и в страшных снах не снилось, – похлопал его по плечу Спартак Иванович. – Так что берись за руки... Или за ноги, Лариса?

– Справимся, – отмахнулась Лариса. – Ну давай, не спи, – обратилась она к оцепеневшему Антону, горько пожалевшему в этот момент, что он отказался от работы на гражданском надзоре.

Сдерживая подступившую тошноту, но стараясь не показать виду, Антон, сам не помня как, вместе с женщиной-экспертом стащил грузное тело старика со стула и разложил на полу. Лариса присела над телом, распахнула у него на груди стеганую домашнюю куртку, расстегнула брюки. Антон старался не смотреть на ее манипуляции.

Наконец Лариса поднялась на ноги и с треском сорвала с рук резиновые перчатки, бросив их на пол рядом с трупом.

– Все чисто, – проворчала она. – Ерундой вы занимаетесь.

Участковый облегченно вздохнул, а Спартак Иванович потер руки.

– Рано радуешься, Спартак, – сказала ему Лариса. – Раз уж я приехала, изволь писать протокол.

Спартак Иванович хохотнул.

– Вон, молодой напишет. А у меня дел по горло.

Антон испуганно посмотрел на наставника.

– Я же не знаю, как...

– Не волнуйся, – успокоил его Спартак Иванович. – Опиши обстановку, а труп тебе Лариса продиктует.

– Я тоже поеду, – осадила его Лариса. – Ты давай, набросай где-нибудь позу и трупные явления, – обратилась она к Антону, – потом впишешь в протокол. Где расписаться?

Спартак Иванович вытащил откуда-то бланк протокола осмотра, повертел его, прикидывая, сколько места займет текст, и ткнул пальцем туда, где должна стоять подпись эксперта. Лариса взяла у него ручку, размашисто расписалась, отдала Антону листок с описанием трупных явлений и быстро продиктовала, в какой позе находился труп до того, как они положили его на пол.

После этого они со Спартаком быстренько собрались и отбыли, Антон не успел даже «до свиданья» сказать. Участковый подмигнул Антону и пообещал, что вернется через полчаса его проведать и помочь, если что, с составлением бумаг. После чего тоже радостно смылся.

Антон остался один. Он не сразу вспомнил про эксперта-криминалиста, который вместе с ними приехал на место происшествия, но почему-то совсем не подавал признаков жизни. Он отправился искать криминалиста по бесконечному коммунальному коридору, удивляясь, что в квартире так мало жильцов и такие длинные коридоры, и на кухне обнаружил мирно посапывающего толстяка-эксперта, приклонившего голову на собственный криминалистический портфель.

Кухонька была очень скудно обставлена старыми советскими гарнитурами, но в то же время казалась чистенькой и светлой. Под раковиной стояли аккуратные кошачьи миски для корма и воды, на столах – ничего лишнего, ни закопченных сковородок, ни проросших луковиц. Столов было три, видимо, по числу жильцов. Антон довольно быстро определил, какие столы принадлежат пожилым соседкам, а какой стол занимал покойный. На его столе возле стены стояли в ряд пустые бутылки из-под водки и коньяка, числом всего пять. И банка из-под шпрот, вся в папиросном пепле.

Антон мимолетно подивился, как не вязалась эта доморощенная пепельница со стеганой домашней курткой и мебелью «ампир», и как странно было со стороны покойного курить на кухне, которую ему приходилось делить с двумя дамами, а не у себя в комнате, где он был полновластным хозяином. Но тут на кухню вышла пожилая матрона в шелковом халате, поставила на тот самый стол еще одну пустую бутылку, забрала импровизированную пепельницу и с достоинством удалилась.

Антон деликатно разбудил эксперта. Тому явно не хотелось приступать к исполнению служебных обязанностей, и он, совсем как сам Антон по утрам, выторговал еще десять минут. Как только Антон вышел из кухни, эксперт снова приклонил голову на кофр и заке-марил.

А самому Антону ничего не оставалось, как вернуться в комнату покойного и начать описывать обстановку.

В прошлом году, на практике, он уже выезжал на место происшествия со следователем прокуратуры, к которому его прикрепили. Там было убийство, ножевое ранение. В крошечной «хрущевке» царил бардак, свойственный жилищам пьющих людей, но они со следователем как-то ловко управились, коротко описав разнообразный хлам и грязную посуду. Писал, естественно, Антон, поэтому разглядывать труп ему особо было некогда, и он спокойно перенес пребывание в тесной комнатушке по соседству с окровавленным покойником. Но там рядом с ним были люди – следователь, эксперты, понятые...

А тут – огромная гулкая комната, как будто из другого века, старые книги с темными корешками, тело этого странного худого старика в стеганой домашней куртке, и больше никого, да еще высокое зеркало с мутноватой поверхностью, которое непонятным образом притягивало Антона. Он вошел и постоял некоторое время перед зеркалом, борясь с желанием как следует рассмотреть свое изображение. Старательно отводил глаза, потому что знал: он увидит в зеркале не только себя, но и мертвое тело, лежащее у его ног, а ему надо еще справиться с собой, чтобы спокойно сесть и написать протокол.

Он ощутил прилив досады и злости на себя и свои страхи, и на Спартака Ивановича, заманившего его с собой на происшествие и бросившего тут в одиночестве. Взглянул в зеркало – и похолодел: позади него мелькнула какая-то тень. Ему и так-то было не по себе, а в этот момент стало просто жутко. Он инстинктивно зажмурился, постоял с закрытыми глазами, прислушиваясь. Но вокруг было тихо.

– Что за глупости! – сказал Антон вслух и открыл глаза. Перед ним стояло старинное мутноватое зеркало. А позади него, между ним и стеной, в тени, была женщина. Он не видел ее лица, потому что она надевала шляпу с широкими полями, закрывавшими глаза. Но силуэт ее был каким-то не сегодняшним, зато очень соответствующим этой комнате и этому зеркалу. В открытое окно ворвался грохот трамвайных колес, но Антону показалось, что там, за окном, не трамвай тащится по разбитым рельсам, а конка.

Он боялся пошевелиться и вглядываться в отражение боялся. А женщина не торопясь поправляла шляпу, которая своими полями закрывала ее лицо. Краем глаза Антон видел, что у женщины была тонкая талия, затянутая в рюмочку, узкие плечи и высокая шея; длинное платье изящными фалдами завивалось вокруг бедер. Ему ужасно хотелось рассмотреть женщину, но в мутноватом зеркале не понять было даже, какого цвета ее струящееся платье. Казалось бы, чего проще – обернись и посмотри. Но Антон, как завороженный, пялился в зеркало, не в силах обернуться.

У него заболели глаза. Ему показалось, что он стоит так уже вечность, хотя на самом деле прошло не больше минуты. Присутствие за спиной женщины стало невыносимым, и он снова закрыл глаза с мыслью «будь что будет». А когда открыл – женщины уже не было.

Вот теперь Антон обернулся.

Против зеркала была стена, в темных засаленных обоях. И никакой женщины.