Движ

«Счастье — это движ».

Кирилл остановился, шагнул назад и перечитал строчку, составленную из больших цветных пластиковых букв, подвешенных на ниточках под потолком. Нет, все верно. Счастье — это движ. Места не хватило, что ли? Или букв?

Зал за витриной был усыпан конфетти и блестками, столы стояли криво, вешалка в дальнем углу бодала рогами стену. На одном из сдвинутых диванчиков, кажется, кто-то лежал. Кирилл видел закинутую на боковую спинку ногу в белом носке. Мужскую, женскую — не понятно. Три подушки, сброшенные с дивана вниз, казались усталыми путниками, нашедшими опору в овальной тумбе стола.

Браслет на запястье Кирилла пискнул. Ах, черт! Кажется, он выбивается из графика! Кирилл качнул головой на запечатленный за витриной разгул и двинулся вперед по привычному маршруту. Работа, работа не ждет!

В последний момент он ухватил краем глаза движение в зале, но было уже поздно, стекло сменилось панелью, облицовкой под мрамор, рекламным экраном, ты экономишь время, ты целеустремлен, знаешь ли ты, что сон…

Сто четырнадцать шагов до перекрестка. Еще двести десять шагов мимо здания со сплошным зеркальным фасадом. Отражение Кирилла торопилось вместе с ним. Сосредоточенное, холодное лицо летело по изгибам. Мимолетный взгляд на самого себя — поправить воротник, отвернуть задравшуюся манжету. Все, порядок.

Нет, что за люди? Счастье — движ…

Подземный переход, устремленный наискосок проспекту, принял Кирилла, как давнего знакомца. Он перестал быть одинок. Справа и слева от него появились соседи в таких же форменных куртках и брюках. Они обменялись улыбками и кивками.

Девяносто четыре шага.

Переход распахнулся в утренний свет, который медленно, сквозь невольный прищур, протаял в площадь и монструозное здание на ней. Здание казалось темным, ныряющим в облачную пену многогранным монолитом. К зданию стекались люди, десятки, сотни работников, одетых в такую же форменную, как у Кирилла, одежду.

Ближе к высоким дверным проемам стало тесней. Пришлось идти плечо в плечо, затылок в затылок. Ступенька. Площадка. Еще одна ступенька. Под подошвами зажелтела разметка, распределяя работников на потоки. Кирилл привычно взял влево, выбирая нанесенное на плитку «свое» число.

Поток номер двенадцать.

В принципе, никто не запрещал влиться в иной поток. Только потом, добираясь до своей рабочей ячейки, можно было запросто не успеть к началу процесса. Опоздав один раз, Кирилл ни за что не хотел повторять этот катастрофический опыт. Помимо стандартного порицания и штрафа в часах отдыха, около недели его изводила жуткая головная боль, а обычно светлые сны сменились кошмарами, в которых он, крохотный, скакал между строчками вычислений, выдергивая с насиженных мест неверные цифры.

Как вам работается во сне?

Буу! Короткий гудок заставил потоки ускориться. Десять минут! Время, время, время. Кирилла так и подмывало отодвинуть с пути неторопливую фигуру впередиидущего. Ну как так? Ну что же это? Может выдохнуть в отставленное серое ухо, что счастье — это движ?

Проем наконец-то опрокинулся за спину, и мраморные плитки широкого холла, расцвеченного столбами лифтовых площадок, зазвенели под ногами Кирилла. Вперед! Вверх! Поток номер двенадцать, изогнувшись, запульсировал у автоматических барьеров. Щелк — опускался лифт. Щелк — пластиковые щиты уходили вниз, открывая для заполнения ограниченное сеткой пространство.

Щелк. Порция работников набивалась в лифт, как в банку. Вперед, вперед! Все та же фигура, все то же ухо, все та же боязнь не успеть.

Щелк.

Легкое чувство опускания желудка куда-то вниз заставило Кирилла вытянуться, привстать на носки. Он не любил такие ощущения. Свет за сеткой дробился на всплески, которые запоздало протаивали на сетчатке глаз в обширные пустоты этажей, наслаивались, накладывались друг на друга.

Быстро! Быстро!

Не сговариваясь, едва платформа остановилась, люди выплеснулись в пространство светлого рабочего зала, разбились на ручейки и устремились к своим столам, вбивая звуки торопливых шагов в деловитую тишину. Кирилл, срезая угол, прошмыгнул мимо замешкавшегося коллеги. Желтые линии разграничений. Место, обозначенное на полу и на боковине стола шестизначным номером.

Бум!

Кирилл плюхнулся в кресло, вытянул из отделения в подголовнике невесомую, сплетенную из ячеек шапочку и приладил ее на обритой голове, следя, чтобы датчики закрывали виски. Собственно, никакой необходимости в ритм-шапочке уже год как не было, но для устойчивого к помехам сопряжения рекомендовалось.

Ф-фух, успел!

Браслет еще не пискнул, а Кирилл уже прижал кнопку сбоку подлокотника и опустил руки вдоль тела. Готов! Поерзал. Закрыл глаза. Сознание сразу уплыло, сжалось в точку, в мигающий на безразмерном экране курсор.

Откуда-то изнутри пришло: «Номер… Активация: успешно. Тонус: активный. Назначение: сортировка, обработка корреспонденции». Кирилл испытал мимолетное неудовольствие. Сортировка считалась самой нудной, самой неквалифицированной работой. Хуже нее была только вычислительная функция. Среди персонала разъяснялось, что к сортировке подключают для закрепления и поддержки навыков. Или если в чем-то проштрафился. Но никаких «косяков» Кирилл за собой в последнее время не помнил. Возможно, его номер просто выпал в случайном порядке. Такое тоже было возможно.

Легкая досада прошла. Для нее просто не осталось места. Информационная река, стиснутая ограничительным желобом, стремительно потекла сквозь Кирилла. Он был как рыбак, каким-то чудом оказавшийся на отмели в ее центре. Основной фон потока был серый, его составляли «иконки» типовых сообщений и отчетов системы, корреспонденция, помеченная номерами этажей, служб, отделов. Такой поток можно было даже не сортировать, а лишь выровнять по начальным цифрам или буквам. Но с этим хорошо справлялся и автоматический помощник.

Другое дело, когда среди серых «иконок» начинали всплывать «иконки» голубые. Голубой цвет — это административные распоряжения, разрешения и запросы. Так как секвестор из-за сбоя или по случайности их пропустил, эти «иконки» необходимо было выдергивать из общего потока и ставить на обособленную линию справа.

Далее шли «иконки» желтые, производственные, касающиеся роботизированных заводов и ферм, автоматических фабрик, комплектов запчастей, диагностики, плановых замен деталей оборудования, расходов материалов и энергии. В общем потоке они тоже были не нужны, и их полагалось размещать в отдельной линии слева.

Кроме того, случались еще «иконки» красные, аварийные, объявляющие о нештатных ситуациях на производстве или в инфраструктуре городской среды. Инструкция приказывала обращать на них внимание в первую очередь и формировать верхний поток, который уходил бы от сортировщика вертикально вверх.

Также были «иконки» зеленые (поощрения), розовые (личная переписка, бог весть как попавшая в систему) и кремовые для общего оповещения. Их, в сущности, не запрещалось пропускать, большой ошибкой это не считалось. Но можно было и развернуть обратно на перераспределение.

Поток хлестал, как из пушки. Кирилл дергал и дергал из него желтые и голубые сообщения, будто из серой мутной воды — вертлявых рыб, несколько раз выхватил красноперых мальков и, словно обжигаясь, подкинул вверх.

Часть неправильных «иконок» он, конечно, пропустил, но общий процент сортировки держал не ниже девяносто шести. На три процента выше допустимого предела! Один раз поток погас, и Кирилл, стянув шапочку, сомнамбулой сходил в туалет. Дальше он без остановок работал до того момента, как в голове прозвенел звонок получасового перерыва.

Обед.

Порционное блюдо уже ждало его на столе. В сером подносе из вторичного пластика в специальных выемках исходило парком подогретое желе. Зеленое овощное рагу, розовый мясной гуляш. В запаянном стаканчике подрагивал витаминный сок.

Кирилл привычно уже оглянулся и синхронно с соседями подтянул поднос к себе. Милые лица, усталые улыбки, о, мы — огромный оркестр ложечников. Но некогда, некогда отвлекаться! Пакетик с салфетками влево, ложку — в одну руку, тонкую пластинку хлебца — в другую. Рот уже полон слюны.

— Всем — приятного аппетита.

Плюм. Плям. Вслед за пожеланием из динамиков по всему залу вразнобой упали в подносы ложки.

Красота!

Кирилл начал с овощей, оставляя мясное блюдо на второе. Желе приятно обжигало язык и нёбо, теплом проваливаясь в желудок. Очень скоро в выемке показалось дно, и Кирилл переключился на гуляш. Он фыркнул, подумав вдруг, что если б гуляш был не розовый, а красный, то, возможно, он рефлекторно подбросил бы его вверх. Вот умора, расскажи кому. Последние капли соуса собирались пальцем.

Сок был с трубочкой. Посасывая его, можно было на короткое время расслабиться, поглазеть на потолок, на разметку, на застывших у стен полосатых роботов-разносчиков. Кончится перерыв, и ушлые черно-желтые, как шмели, ребята на колесах заскользят мимо улегшихся в креслах работников, собирая подносы в объемистые мусороприемники. Тихо, незаметно, как всегда.

Допив сок, Кирилл пошевелил плечами, вскинул руки. Рядом с ним, слева и справа, вскинули, расслабляя, развели руки в стороны соседи. Ну, все. Кирилл смял опустевший стаканчик, бросил его на поднос, наскоро вытер рот салфеткой.

Шапочку — на голову, пальцы — на кнопку. Здравствуй, река запросов и сообщений!

После обеда некоторое время Кирилл был не слишком внимателен, опустив процент сортировки до девяносто четырех, но дальше взял себя в руки, прогнал сонливость, сосредоточился и вновь поднял процент до девяносто шести, не давая желтым и голубым «иконкам» шансов проскользнуть мимо себя. Красных «иконок» было совсем немного, что явно означало хороший день.

Струится река, текут мимо отчеты людей, систем и автоматов, короткие адреса и протоколы соединений, коды и логины, входящие-исходящие, внутреннее зрение выхватывает обрывки строк: комм-1325, порт-11, чередуясь, информирую, подключение, запрос, в случае критической массы перенаправляйте, график обслуживания, в прошлом отчете, прошу обратить внимание, функционирование отделов, показатели имеют расхождение…

Об окончании рабочей смены Кирилл узнал, только когда поток в голове погас. Он стянул шапочку, убрал ее в подголовник. По всему залу поднимались такие же, как он, работники, кто-то потягивался, кто-то нагибался, разминая поясницу, иные уже брели к лифтам. Медленно проклевывались голоса. После хорошо проведенной смены тянет поговорить, восемь часов молчания дают о себе знать. И не важно, знаком тебе собеседник или нет.

Разговоры, правда, все об одном.

— Сегодня отпахал на сортировке, — признался Кирилл крупному мужчине, с которым они плечо в плечо шли по проходу.

Мужчина кивнул.

— Сочувствую, — сказал он. — А я на наладке.

— Меня на наладку не ставят.

— Так профильный навык нужен.

— Технический?

— По видам оборудования. Но там еще зависит от пула наладчиков и объема необходимых работ.

Они остановились в холле, поджидая своей очереди. Вроде бы многолюдно, а не тесно. Все вокруг свои.

— Сегодня запускал авто-фабрику, — поделился с ними стоящий рядом парень, длинноносый, с красноватыми глазами. — Так новые роботы хуже людей, во все ткни, всему обучи, прошивку прокачай.

— И как фабрика? — спросил Кирилл.

— Запустили.

Они помолчали.

— Эх, задавить бы часов дцать, — со вздохом сказал мужчина-наладчик.

С ним многие согласились. Поднявшийся лифт набился коллегами и ушел вниз. Кирилл подвинулся, вставая одним из первых в очереди. Ощущение тяжести копилось в плечах и шее, голову словно набили ватой — ни одной мысли. Кирилл знал, через полчаса-час, уже дома, у него, как и у всех, наступит некое торможение, компенсирующее интенсивную сопряженную деятельность. Мир опрокинется в пустоту без желаний, без движения, без эмоций, и он, подобно многим и многим, застынет там, где его застанет это состояние — в душе, в кровати, в кресле перед телевизором или за столом с желе во рту. Где-то внутри запустится счетчик, и едва слышимые щелчки отмерят необходимый для восстановления срок. Ток-ток-ток. Будто это тикает часовая бомба.

Зато потом… О, потом!

Потом ослепительный свет вспыхнет на внутренней стороне век, и мягкая, ласковая сила заключит Кирилла в объятья, и скажет: «Ты хорошо поработал сегодня, Кирилл. Мир жив, и мы живы. Отдохни».

И он оживет, светлый и умиротворенный, и ляжет в постель, и уснет до утра легким волшебным сном.

— Эй, парень!

Кирилла подтолкнули в спину, и он обнаружил, что барьеры уже откинуты, и лифт подан под посадку.

— Простите, — сказал Кирилл, шагнув на платформу.

Его обступили, оттесняя вглубь. Звякнула предохранительная сетка. Мигнул свет. Рядом массировал шею знакомый наладчик.

— Хорошо поработали.

— Ага, — подтвердил Кирилл.

Лифт понес их вниз. Темными росчерками проскакивали перекрытия этажей.

Идти по разметке уже не было никакой необходимости, но и в холле, и на площади почти до самого подземного перехода Кирилл привычно держался двенадцатого потока. Он даже растерялся слегка, когда желтые линии с цифрами пропали.

Ступеньки вниз. Ступеньки вверх. Вереница человеческих фигур таяла в вечерних сумерках. Свет фонарей считывал спины в форменных куртках, будто некие метки штрих-кода. Знакомая зеркальная стена потянулась по правую руку от Кирилла. Сплошная витрина, ни дверных створок, ни форточек, ни ниш. Реклама плыла за усталым отражением, словно пыталась догнать и проглотить. Ты знаешь, в чем цель? Цель — в тебе, в твоей работе, мы шагаем шаг в шаг, в будущее.

Кирилл кивал проносящимся строчкам. У витрины, за которой открывался зал с картонными буквами «Счастье — это движ», он остановился. Стекло было заклеено блестящей золотистой пленкой, и в мутных разрывах рассмотреть что-то, кроме округлых фигур, было нельзя. Кирилл прижался щекой. Нет, ничего не видно.

Стекло чуть вибрировало от звучащей внутри музыки. Что там, интересно? Какой-то праздник? Или просто музыка?

Он вздохнул. Есть же силы у людей.

Не счастье — это движ, а движ — это счастье. Так, наверное, и живут. Смутное какое-то сожаление родилось в Кирилле, и он с минуту стоял у витрины, так и этак перебирая звучащие в голове слова.

Это. Движ. Счастье. Движ. Счастье. Это. Это. Движ.

Потом Кирилл словно очнулся, приложил к стеклу ладонь, будто прощаясь, и побрел дальше. Здание сложилось уступом, сервисной зоной для роботов, аккуратные мусорные контейнеры прижались к бетонной перемычке. Разметка, светильники, тонконогие пластиковые барьеры. Кирилл, наверное, прошел мимо, если бы на крышку контейнера не упал со звоном ботинок.

Дзонг!

Ботинок был кричаще-красный, с черными шнурками, с бубенчиками на берцах и казался гостем из какого-то совсем иного пространства.

Из космоса.

Кирилл поднял глаза. На вершине бетонной перемычки распласталось странное существо, одетое в мохнатую желтую шубу, короткую юбку, с кричаще-зелеными волосами и голой, свешенной ногой.

— Что смотришь? — спросило существо, заметив раскрывшего рот Кирилла.

Губы и брови у существа мягко светились алым и голубым.

— Так это…

Кирилл умолк, сраженный макияжем. Существо тряхнуло головой.

— Блин, вот ты… Лучше помоги девушке.

Кирилл подступил ближе, но все же оставил себе метр запаса для бегства.

— В смысле? — спросил он. — Ботинок подать?

— Зачем мне твой ботинок! — раздраженно ответило существо, закатив глаза. — Спуститься помоги!

Высота перемычки была около трех метров. Но, если свеситься на руках над контейнерами, которые давали ступеньку в метр с лишним от поверхности, то до контейнерной крышки оставалось каких-то полметра. Спрыгнуть можно легко. О чем Кирилл и сообщил.

— Ты дурак? — обиженно спросило существо. — Я боюсь!

Кирилл оглянулся на улицу. Было уже темно и пусто. Люди разошлись по домам, ждут счетчика. Что же здесь делает он?

— Совсем страшно?

— Ну!

Кирилл, вздохнув, полез на контейнер.

— Тебе точно сюда надо? — спросил он, становясь боком к бетонной стене.

— Да. Ты только рукам волю не давай, — предупредило существо.

— А как?

— Обезьянок видел? Вот так и я. Готов?

Кирилл напружинил ноги.

— Готов.

Существо принялось переваливаться.

— Ты не понимаешь, — пропыхтело оно. — Это же движ.

Голая пятка стукнула Кирилла по уху и утвердилась на плече.

— Это который счастье? Это движ?

— Это даже больше счастья. Это — смысл.

Кирилла накрыло шубой и густым парфюмерным запахом, словно шуба по какой-то прихоти была обрызгана духами.

— Ф-фу! — сказал он.

— Это не фу, это «Жерветт», — сказало существо, спускаясь по добровольному помощнику как по дереву. — Ай! Держи меня!

Тонкие пальцы схватились за рукав куртки. Кириллу досталось второй голой ногой по шее. Вздернувшись, он поймал существо за талию.

Мелькнула зелень волос.

— Все, отпускай.

Светящиеся голубые брови сложились в сердитые перекладинки. Кирилл разжал пальцы с жарким знанием, что под шубой, кажется, совсем нет одежды. Прихватив потерянный ботинок, существо спрыгнуло на асфальт и превратилось в обычную, пусть и странно наряженную девушку. Свет близкого фонаря пригасил вызывающий макияж.

Кирилл оседлал контейнер, наблюдая, как девушка возится со шнурками. Словно почувствовав его взгляд, она подняла голову.

— У вас здесь кафе какое-нибудь есть?

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Как зачем? — всплеснула руками девушка. — Я есть хочу! Обычное же желание! Пока лазила здесь, перелазила…

— Я не знаю, — сказал Кирилл.

— Ну, здорово! — девушка подступила к нему вплотную, без стеснения заглядывая в глаза. — Это весь ваш движ? А где свет? Где радость?

Кирилл сполз с контейнера.

— Мне домой пора.

— У тебя что, семья, дети? — деловито поинтересовалась девушка, подтянув юбку.

Полы шубы во время этого движения разошлись, и взгляду Кирилла предстал татуированный живот и разноцветные бусинки, собравшиеся вокруг пупка.

— Нет.

— Тогда вообще не понимаю! То есть, индивидуальный вынос мозга! Чем вы здесь занимаетесь?

— Работаем. — Кирилл подумал. — Спим.

— И все?

Произнесено это было с таким чувством, что Кириллу стало неловко за неожиданно куцый список занятий.

— Едим, — добавил он.

— О!

— Извини, я пойду.

Кирилл вернулся на тротуар. Девушка, шумно выдохнув, двинулась за ним следом. В тишине недовольно забрякали бубенцы.

— Насчет еды, — сказала она, забежав чуть вперед. — Было бы хорошо, чтобы ты меня покормил.

— Серьезно?

— Я голодная обратно не перелезу, — уверенно сказала девушка. — А если я не перелезу, я останусь с тобой и буду портить тебе жизнь.

— Не надо, — сказал, зевнув, Кирилл.

— Вот! Видишь! Я тоже этого не хочу! Это ни фига не движ. У вас тут…

Незнакомка заоглядывалась. Улица уже раздвинулась, фонари потускнели, серые дорожки со световыми маркерами повели к застывшим на возвышении темным глыбам плотных, окольцованных балконными галереями домов. Крайний справа дом был Кириллов.

— У вас тут просто страшно! — воскликнула девушка. В темноте брови ее сложились голубыми страдальческими дугами. — Жуть и беспросвет! Тут же глаз можно выколоть! Знаешь, если бы мне сказали с самого начала, что здесь такое, я бы к вам — ни ногой, ни ботинком! Послала бы Светку куда подальше…

— У меня дома есть желе, — сказал Кирилл, сворачивая.

Он засыпал на ходу.

— Я не люблю желе! — заявила незнакомка, тем не менее держась сбоку. — Скажи, что у тебя есть хлоджи, тюф-яф или хотя бы мясной кераль!

— Только желе.

— Я даже не знаю, что это такое!

— Это…

Кирилл понял, что вряд ли не сможет объяснить желе любительнице тюф-яфа (ему бы тоже хотелось знать, что это такое), и просто махнул рукой.

— Не важно. Вон, — он указал на дом пальцем. — Я там живу.

— Слушай, — сказала, останавливаясь, девушка. — Я уже передумала. Все-все-все! Это гнилой движ, мне он не нравится. Это отстойный район, мало света, ни тебе кафе, ни рест-плейсов и, вообще, идея была бэдовая.

Кирилл пожал плечами.

— Я хочу обратно!

Девушка притопнула каблуком. Дзонг! — сказали бубенцы на ботинке.

— Иди, — сказал Кирилл.

До подсвеченной арки подъезда ему оставалось пройти около двадцати метров. Вроде немного, но с ощущением, будто на лодыжках замкнуты кандалы с гирями, сегодняшний поход до двери грозил растянуться на несколько минут. Зря он остановился. Зря помог этой, в шубе. Откуда она вообще? Странная какая-то. В затылке словно со скрипом возвелась пружина счетчика, и Кирилл почувствовал ее едва заметную, упругую дрожь.

Отсчет вот-вот.

Ничего плохого, конечно, не случится, если торможение застанет тебя на улице, также, форматируясь, просидишь какое-то время неподвижно, также вспыхнет свет и тебя обнимут в нем, но все это прозвучит глуше, словно в помехах. Словно тот, кто обнимает тебя, не слишком четко тебя находит.

— Эй!

Кирилл с трудом обернулся на крик. Из темноты на него глядели голубые брови и красный, сомкнутый рот. В другой момент это было бы забавно. Линия голубая, линия красная. Не человек, а две линии.

— Квартира семьдесят, — выдохнул Кирилл.

И, качнувшись, упал набок.

— Эй, ты че? Ты — дурак? — вскрикнула девушка.

В голосе ее зазвенел испуг. Кирилл уже почти ничего не соображал, только чувствовал, как незнакомка растерянно кружит вокруг, а в поле сужающегося зрения то и дело попадали то один, то другой ее ботинок.

— Эй!

— Семь… ква… — удалось произнести Кириллу.

Он вытянул руку к дому, но тут счетчик наконец сработал, и мир пропал. Все. Ток. Ток. Ток. Из какой-то невообразимой дали до Кирилла доносились звуки, странная девушка в шубе, кажется, пыталась его поднять, но все это было настолько незначительным и блеклым, что, по всей видимости, происходило с кем-то другим.

Ток-ток.

Отсчет шел, и было темно. Наверное, если бы Кирилла попросили оценить, что он чувствует, он сказал бы: «Ничто». «Нигде». «Никак».

Если бы мог говорить.

Потом свет склонился над ним и посмотрел добрыми глазами. Мы — молодцы. Мы все молодцы. И ты — молодец. Большой молодец. Мы делаем одно большое дело. В этом деле все мы — молодцы. Ты хорошо поработал.

Это было так приятно, что Кирилл очнулся, улыбаясь. Он выдохнул, шевельнулся и, открыв глаза, увидел над собой размазанные голубые и красные пятна.

— Ты живой!

Пятна надвинулись, и незнакомка повисла у него на шее, не давая подняться. В результате они вместе упали обратно на асфальт, и шуба с душным запахом погребла их под собой. Кирилл обнаружил, что его, кажется, целуют.

— А я думала, что ты все, — громко зашептала девушка, теребя его куртку. — Хлоп, и мертвый. В ноль. Напугал меня до безумия, понял? У меня тинкер не работает, темно, звать некого, где мы — без понятия. Ты еще языком цокаешь…

— Цокаю? — переспросил Кирилл.

— Так: цок, цок… Будто остываешь.

Кирилл улыбнулся.

— Это счетчик.

— Не знаю, что у тебя за счетчик, — сказала девушка, — но, как честный человек, ты мне теперь должен ужин!

— А долго я…

— Минут пять. Я то к дому, думаю, позову кого-нибудь, вдруг откликнутся, то к тебе. Еще хотела обратно на улицу. Такой внутренний движ! Электрика! Волосы дыбом и назад! Думаю, почему со мной так? Сидела бы себе в рестике. И — никого. Представляешь, никого вокруг! Со мной такое…

— Дай-ка я…

Кирилл выбрался из-под девушки. Шуба сползла с ее плеча, открывая небольшую грудь. Незнакомка отсела, но не сделала движения, чтобы прикрыться.

— Смотри, — сказала она, показывая руки в светящихся красно-голубых разводах. — Весь блеск разревела из-за тебя.

— Прости.

— Такой блеск вообще сложно достать.

Кирилл поднялся.

— Давай, — протянул он руку девушке. — Асфальт холодный.

Незнакомка склонила голову.

— А ты снова не хлопнешься?

— Нет. Счетчик — это как перезагрузка. То есть, перезагрузка самая настоящая. Процедура торможения, как нам говорят.

Кирилл постучал себя по виску. Девушка вытаращилась.

— Ты — робот? Ничего себе!

— Я не робот. Ты что, ничего не знаешь про работу с машинным интеллектом и автоматическими комплексами?

— Не-а.

— А с сопряжением? С организацией систем человек-машина?

Девушка вытаращилась еще больше.

— Так вы полу-полу?

Кирилл завел глаза в темное небо.

— О, блин! Откуда ты вообще такая?

Он помог незнакомке подняться.

— Вообще-то я как раз отсюда. Сам же видел, как я перелезала. У нас район с вашим соседствует.

— И что, там у вас ничего этого нет? — спросил Кирилл.

Девушка поправила шубу.

— Счетчиков нет. Но людей реально рубит, если они «горючки» переберут или с «дичкой» не рассчитают. Тогда, конечно, таймаут им часов на шесть обеспечен. Тоже никакой реакции. Считай, умер человек на время, выпал из движа. — Она фыркнула. — Я, слышь, однажды новым штыревом закинулась и «сливкой»…

— Чем?

Они вошли в подъезд.

— «Сливкой», — повторила девушка, шагая за Кириллом к прозрачным цилиндрам лифтов. — Фиолетовые такие пастилки. Одна так, ничего особенного, легкий энергетик, зато две зараз, если под язык, уже плывешь…

— Куда?

Незнакомка развернула Кирилла к себе.

— Не куда, а вообще, — выговорила она ему. — Темный ты какой-то, честное слово. Даже удивляюсь. Уж про «сливку»-то все знают. А во мне, прикинь, три двойных виски и-и…

— Что?

— И забубенный коктейль «Виктория»!

Она рассмеялась. Смех у нее был приятный, хотя Кирилл совсем не понял шутки. При чем был коктейль? При чем виски?

— И что? — спросил он, прижимая кнопку вызова.

— Все! Лютое же попадалово! Я, значит, вижу, как Зыба…

— Кто?

— Приятель. Не важно. Значит, Зыба наклоняется ко мне и как будто — раз! — что-то ухватил изо рта. Тонкий такой волосок. Голубоватый. И тянет, и тянет. И наматывает на запястье. Я даже не сразу понимаю, что это он воздух из меня потихоньку тырит… ну, ворует, скотина такая…

Они шагнули в лифт. Кирилл нажал на кнопку шестого этажа.

— А такое возможно? — спросил он, когда лифт поплыл вверх. — Ну, чтобы воздух?

— Ты слушай дальше, — сказала девушка, хватая его, чтобы не перебивал, за руку. — Я ему: «Ты чего?» А Зыба, конечно: «А что такое? Что такое?» Щеки раздул и таращится. Если припереть, у него, знаешь, сразу такой вид делается, будто ему кто-то без его ведома в штаны наложил. Обида смертельная, космическая! Я, конечно, говорю: «Воздух мой отдай». А он: «Ага» — и по панелям на потолок.

Лифт, щелкнув, распахнул створку.

— Ничего не понимаю, — сказал Кирилл.

Они вышли.

— Туда? — спросила девушка, кивнув в конец слабо освещенного коридора.

— Да.

Двери квартир посверкивали номерами.

— Ты слушай, дальше все станет ясно, — незнакомка пошла спиной вперед, живописуя Кириллу случившуюся с ней историю. — Значит, Зыба на потолке. Я думаю: «Ни хрена себе! С каких это пор по потолкам можно волкать?». Упираюсь в стену ногой…

— Волкать?

— Ходить, блин, темнота! Волкать — это ходить.

— Понял, — сказал Кирилл.

— Не беси меня.

— Не бесю.

— Ну, вот, я ногой — раз! — и пошла, — девушка подняла ногу, показывая, как забралась на стену. Короткая юбка не смогла скрыть синюю ткань трусиков. — А воздух все тянется. Чувствую, мне его уже не хватает.

— Стой.

Кирилл поймал незнакомку за полу шубы.

— Что?

— Пришли.

Он приложил ладонь к пластинке электронного замка. Дверь откатилась в сторону. Вспыхнул свет, вырубая из темноты узкую прямоугольную комнату со стоящей у окна кроватью, крохотным кухонным уголком, упирающимся в холодильник, с креслом в углу наискосок и столом у темно-зеленой голой стены.

— Это все? — спросила девушка.

Вид у нее сделался разочарованный.

— В смысле? — удивился Кирилл.

— Второй комнаты нет? Может, второй этаж?

— Зачем?

— Х-ха!

Прямо в ботинках незнакомка двинулась к окну. Звяк-звяк. Деловито дернув полупрозрачные шторки, она привстала на цыпочки, высматривая что-то одно ей ведомое через стекло в сгустившемся наружном мраке.

— У вас тут вообще, — произнесла она с грустью. — Как будто ничего не работает. Ни кафе, ни рестиков, ни данцев.

— Ночь, — сказал Кирилл.

— Ясно, что ночь. Как вы живете?

— Мы ночью спим.

Кирилл достал из холодильника упаковку овощного желе. Мясное пожалел. Подумал, и овощного хватит. У нее там всякие тяф-тяф или тюф-тюф. Расходовать мясную порцию, которую эта, в шубе, скорее всего, выплюнет, было совсем не по уму.

— Желе, — он брякнул упаковку на стол.

— А ванная? Ванная у тебя есть?

Девушка показала ладони в размазанном макияже. Кирилл вздохнул.

— Есть.

Он нажал незаметную клавишу, и часть голой стены отъехала, открывая узкое пространство с унитазом, душевой кабиной и раковиной.

— Ну, хоть так, — сказала незнакомка. — Я уж подумала, что и естественных надобностей вы не испытываете.

Она скинула шубу на кресло и без всякого стеснения в одной юбке и ботинках прошла к раковине. Зашумела вода. Кирилл снял обувь, повесил куртку и сел на кровать. Браслет попискивал на запястье, сигнализируя о том, что ему уже десять минут как пора спать. А как спать, когда у тебя гости?

— Ты все? — спросил он, повернув голову на шум воды.

— Нет, — ответила девушка. — Пенка у тебя где?

— Какая пенка?

— Понятно.

— Там мыло есть.

— Вот это? — девушка просунулась в комнату с коричневым обмылком в руке.

— Да. А чем все кончилось с этим… с Зыбой?

— А, ерунда. Мне все это, оказывается, снилось. Ну, из-за «сливки» с добавками. Я находилась в конкретном отрубоне, а была напрочь уверена, что бегаю по потолку. Суперспособность такая. Прикольно, да?

Кирилл пожал плечами.

— Не знаю, что тут прикольного.

— Потому что ты — темнота.

Шум воды прекратился. Незнакомка появилась в комнате с мокрыми, неряшливо зачесанными зелеными волосами, со светлым Кирилловым полотенцем в руках. Умытое лицо было свежим и симпатичным. Отводя взгляд от девушки, Кирилл кивнул на желе.

— Там саморазогревающееся, — сказал он. — Прижать уголок и сосчитать до десяти.

— Ну, до десяти я умею! — улыбнулась девушка.

Она прошла к столу и, сев на стул, несколько секунд убила на то, чтобы снять ботинки. По одному она кинула их к двери. Бум, бом, звяк. Кирилл украдкой смотрел на полукружья грудей, как они покачиваются, как появляются над столом или ныряют вниз. Трусики под юбкой тоже было видно.

— Ничего, что я так? — спросила незнакомка, уловив и, видимо, по-своему истолковав его интерес.

— Что?

— Ну, топлесс. Тело должно дышать. Я у себя в квартире вообще хожу нагишом. — Девушка стиснула уголок упаковки пальцами. — Так?

— Да, — сказал Кирилл.

— А вилка?

— Извини, не подумал.

Кирилл поднялся, достал из кухонной тумбочки пластиковую ложку и выложил ее перед девушкой.

Та подняла глаза.

— Ложка?

— Желе лучше ложкой.

— А ты не будешь?

— Нет.

— Надеюсь, я не последнюю твою порцию собираюсь съесть?

— Нет. У меня есть еще.

— Ну… Я обычно такими вопросами не заморачиваюсь. Дают — бери. Все такое про руку дающего и прочее. Про руку дающего это мне Светка, френдиха, сказала. Мол, типа, не отвергай, и не убудет. Еще получишь потом, в процессе. — Незнакомка протянула ладонь. — Я — Кэт.

— Кэт?

— Катаржина. Ну, Катерина. Только Катаржина лучше звучит. Когда Катькой зовут, вообще ненавижу.

— Кирилл, — пожал руку Кирилл.

— О! А я думала у вас одни номера.

Видя, как вытянулось лицо парня, Кэт рассмеялась.

— Да шучу я, шучу. Таких роботов было бы глупо делать. Смысл их в отдельные квартиры селить? Мы как-то с Зыбой и Макиным ради движа пробрались на автоматизированный склад, вот там, скажу я тебе…

— Уже разогрелось, — кивнул на желе Кирилл.

— Все, да?

Девушка зачесала падающую на глаза челку и склонилась к упаковке, пытаясь рассмотреть значки на термофольге.

— Овощное рагу, — подсказал Кирилл.

— Я вижу. Я же не слепая, тут плохо отпечатано. Я открываю?

— Да.

Кэт подцепила ногтями серебристый ярлычок. Упаковка потеряла герметичность. Из-под термофольги рванул парок. Девушка с сомнением посмотрела на показавшуюся комковатую зеленую массу.

— Ага.

— Это — желе, — сказал Кирилл.

— Знаешь, на что похоже? — Кэт осторожно понюхала упаковку. — Как будто виноград раздавили и залили сиропом.

— Слушай, — сказал Кирилл, — мне уже нужно спать.

— И что? Спи, — легкомысленно отозвалась девушка.

Кирилл фыркнул.

— А ты?

Кэт вонзила в желе ложку и пробежала глазами по комнате.

— Ну, я смотрю, сетевых приблуд у тебя нет. Телевизора нет. «Музыкалки» нет. Кровать всего одна. Значит, я лягу с тобой рядом.

— Мы не поместимся, — сказал Кирилл.

Девушка улыбнулась.

— Ты еще не знаешь, как я умею помещаться. Один раз меня на спор упаковали в чемодан. А таких из твоей кровати можно целых три штуки сделать. Или четыре. У тебя есть чемодан? Я бы показала. Только нужен большой, для путешествий.

— Нет у меня чемодана.

— Я вижу.

— Ты ешь.

Кэт подцепила желе ложкой.

— Знаешь, никогда такую фигню не ела. Какая-то дичь, честное слово, — она приблизила ложку к носу. — Расскажу нашим, обрыдаются. Перелезла, попала в сказку, все спят, я жру какую-то зелень…

— Ничего другого у меня нет, — сказал Кирилл.

— Как-то вы неправильно живете, — качнула головой Кэт и вернула тут же свесившуюся челку за ухо. — Я просто удивляюсь. Темно, никакого движа, еще работаете. Вы все время работаете, пока не спите?

— Да, — сказал Кирилл.

Он думал, снимать штаны при девушке или нет. Можно, конечно, было пригасить свет и раздеться в темноте, но на всю квартиру имелся лишь один потолочный светильник. Это означало, что и гостье придется какое-то время посидеть без электричества. Как-то это было не вежливо. Но вообще, если Кэт действительно планирует устроиться спать с ним вместе, то лучше остаться в штанах. Мало ли, какие у нее намерения.

— О! — сказала Кэт с ложкой во рту.

Взгляд ее уплыл куда-то вверх и одновременно сделался отсутствующим — она оценивала свои ощущения.

— Что?

Кэт пожевала.

— Очень интересный вкус. Остренький. Я думала, будет хуже. Чем-то, знаешь, похоже на яппо-васаби. Но не васаби — это точно. — Она повертела упаковку в поисках состава. — У вас тут ничего не написано. Ни калорий, ни ингредиентов.

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Вот поэтому ты и темнота, — вынесла вердикт Кэт.

Ложка застучала по пластиковой форме, выгребая горячее желе. Ела девушка жадно, быстро, странно поглядывая на Кирилла. Щеки ходили. Глаза блестели. Розовый язычок то и дело обмахивал губы, собирая убегающий соус. Капельки пота выступили на ее лбу. В конце концов, Кэт даже зашмыгала носом.

Кирилл вздохнул и лег на кровать, на одеяло в штанах.

— Эй, ты чего? — забеспокоилась Кэт.

— Спать, — сказал Кирилл.

— А попить?

— Из-под крана. Кружка в тумбочке.

— А вино у тебя есть? Или пиво? Ну, что-нибудь с градусом?

— Нет. Зачем?

— То есть, ты не устаешь на работе? — прищурилась Кэт.

Оставив упаковку из-под желе на столе, девушка встала к раковине. Стукнула дверца тумбы.

— Устаю. Но у меня есть счетчик, — сказал Кирилл.

— Ах, да! Совсем забыла! Обнулятор!

Кэт повернулась к нему с наполненной кружкой в руке.

— А тебе зачем шуба? — спросил он.

— Пфф! — вода брызнула изо рта девушки. — Это ж движ! Шуба — это прикольно. У нас сейчас половина девчонок в таких ходит. В красных, в синих. А другая половина — в топиках. Но в топике — не прикольно. Прикольно, если топик нарисовать. Ходишь голая, как одетая. Тогда прикольно, все пялятся.

— Странно, — сказал Кирилл.

Кэт вытерла губы ладонью.

— Ничего странного. Для чего существует человек? — спросила она.

Кирилл вздохнул.

— Наверное, для движа.

— Во, это в точку!

Кэт подошла и села на край кровати. Кирилл подвинулся, оставляя между ней и собой небольшое пространство.

— У нас есть гуру, — сказала девушка, глядя в пустоту комнаты.

Ее тонкая спина с царапиной под правой лопаткой принялась гипнотизировать Кирилла.

— Кто?

— Ну, учитель. Движ по жизни. Он, собственно, и оттянуться может, как самый правильный чувак, но предпочитает больше чесать языком по все на свете. Под «сливку» может часами толкать. Ну, говорить, то есть. Он знает уймову уйму всякого. Некоторые, знаешь, слушают его с раскрытыми ртами. Светка, френдиха моя, так вообще!

Покачав головой, Кэт отхлебнула из кружки.

— То есть, он вам все рассказывает, — Кирилл закрыл глаза.

— Ну, под настроение. И он говорит, что любой человек создан для счастья. Это его предназначение. Ну, фишка всего. Но счастье не возникает само по себе. Оно прорастает из радости. А радость человек испытывает лишь тогда, когда живет так, как ему хочется, как ветер, дунуло — и он там. Это называется движ.

— Счастье — это движ, — пробормотал Кирилл.

— Да! А ты уже спишь?

— Почти.

— Для меня, конечно, еще рано, но ладно.

Кирилл уловил, как кровать скрипнула, выпрямляя пружины, раздались шлепки босых ног, щелкнул выключатель, и напряжение света под веками исчезло. Несколько секунд слышались шорохи и сопение, потом Кэт легла рядом.

— Подвинься еще чуть-чуть, — попросила она.

Не открывая глаз, Кирилл сдвинулся на самый край.

— Кровать у тебя, конечно, узкая, — сказала девушка.

Ее дыхание мазнуло Кирилла по подбородку. Ноги соприкоснулись. Кэт поворочалась, потом прижалась к Кириллу. Он замер.

— Так можно? — спросила Кэт.

— Ну…

— Чтобы не свалиться.

— Ну, если чтобы не свалиться…

Кирилл еще немного отклонился назад.

— Эй, ты сам сейчас свалишься! — сердито сказала Кэт, ловя его за руку. — Давай так. — Она заставила Кирилла почти обнять ее. — Так нормально?

— Да.

Кирилл ощутил под ладонью чужую теплую спину. И, хоть он и держал глаза закрытыми, спать ему уже не хотелось. Как тут заснешь, когда под боком лежит голая девушка? Или все же не совсем голая? Этот вопрос неожиданно приобрел для него космическую важность. Ну, возможно же, что у них в порядке вещей… Тело же должно дышать. И она как бы сама по дому…

С минуту Кирилл лежал неподвижно, стараясь ничем себя не выдать, потом не выдержал и как бы случайно двинул рукой. Ребро ладони, словно потеряв опору, скользнуло ниже, и пальцы легко коснулись ягодицы Кэт.

Голая!

— Ты, вообще, храпишь? — спросила вдруг девушка.

— Н-не знаю, — ответил Кирилл пережатым от волнения голосом.

— Лучше бы ты не храпел.

Кэт прижалась к нему сильнее. Кирилл почувствовал движение чужой руки, незаметно подобравшейся к штанам.

— Ты это… — сказал он, открывая глаза и перехватывая лазутчика.

— Все нормально, — прошептала Кэт, боднув его. — Это движ. Делай, что хочется. Я только что тебе говорила.

Пальцы ее попытались двинуться дальше.

— Но это же…

Кирилл умолк, глядя в подвинувшееся к нему пятно лица.

— У тебя что, ни разу не было? — спросила девушка.

Даже в темноте он увидел ее округлившиеся глаза.

— Я работаю, — выдавил он.

— Я уже поняла. Ты работаешь, тебе некогда. Потом спишь и не понятно, когда ешь. Но сейчас-то можно?

— Просто…

— Забей, — сказала Кэт, кусая его за ухо. — Это движ.

Утром Кирилл обнаружил, что уже какое-то время не спит, а изучает пятна света на потолке. Пятна покачивались в такт шевелению занавесок и подрастали, следуя ползущему в небо солнцу. Тоже движ, подумалось ему. Все в мире — движ.

Кэт спала, оплетя его бедро своими ногами.

Не сон. Кирилл осторожно приподнял голову, оглядывая незнакомку. Зеленые волосы, тонкие руки, тату на предплечье. Голая. И он голый.

Точно не сон.

Кирилл улыбнулся. Браслет пискнул, и он торопливо выключил его, ткнувшись в пластинку-экран носом, губами и языком. Наверное, впервые за всю свою сознательную жизнь Кирилл усомнился в необходимости идти на работу. Понятно, это важно. Понятно, они все — победители и делают одно дело. Он — молодец. Все — молодцы. Но может ему можно взять внеурочный выходной?

Да уж. Кирилл вздохнул и принялся высвобождать ногу из захвата. Кэт царапнула его ногтями и что-то бормотнула во сне. Из кресла, в котором расположилась шуба, тянуло «Жерветтом». Кошмар, а не запах.

— Ты куда?

Голос Кэт догнал Кирилла у душевой кабинки.

— На работу, — сказал он. — Спи.

Девушка закрылась рукой от света.

— А сколько времени?

— Семь.

— Сколько? — Кэт упала головой на подушку. — Это же совсем… Все нормальные люди в это время спят.

— Так спи.

Девушка перевернулась.

— Нет, я тоже должна. — Она раскинула руки. — Только я не могу.

— У меня есть мясной гуляш, — сказал Кирилл.

— М-м-м…

— Он лучше овощного.

— Тогда я сейчас, сейчас…

Кэт перебрала ногами и подтянула их к животу, но не сделала попытки подняться. Кирилл включил душ. Холодная вода разбудила его окончательно. Он шевелил плечами и ловил капли ртом, чувствуя себя обновленным и свежим, хотя совершенно не помнил сегодняшний ночной сон.

Обычно сны приходили как вознаграждение. Они были веселые и легкие, приключенческие, с красавицами, шпионами, опасностями. Иногда вокруг Кирилла, как главного героя, сплеталась такая тугая интрига, что для разрешения ее, бывало, не хватало одной ночи, и тогда следующий сон начинался с места, где прервался предыдущий.

Кирилл вдруг подумал, что Кэт лучше любого сна. Почему он никогда не выходил в другой район? Там, видимо, все живут по-другому. Ведь если в витрине он видел следы прошедшего праздника, то непременно был и сам праздник.

— Кир! — услышал он и прикрутил воду.

— Да?

— Ты знаешь, что скоро Новый Год? — спросила Кэт.

— Да, у нас будет выходной.

— А я уеду.

— Куда? — выглянул из душа Кирилл.

Девушка сидела на кровати.

— Это движ, — сказала она. — Есть места, где только солнце и море. Мы все летим туда. Каждый год.

— Зачем?

— Здесь на Новый Год делать нечего. Весь движ — там.

— А-а… — Кирилл, прячась половиной тела за створкой, принялся вытираться полотенцем. — И что там?

Кэт оживилась.

— Ну, во-первых, разные проги. Самосовершенствование, лайт-йога, шамболо, биоэнергетика, ауратерапия…

Кирилл качнул головой.

— Вообще, кроме самосовершенствования…

— Темнота ты, вот что.

Кирилл вздохнул.

— Возможно.

— Потом — там же все. Тусы, данцы, всякие группы, которые лабают музон, рестики, релакс-зоны, куча всего. Еще фрипорты и модерильи. Да, и видеорамы! Ты был на коллективной видеораме когда-нибудь?

— Это что, рама, в которую вставлен экран?

Кэт захохотала.

— Кир!

Это прозвучало так нежно, так ласково, что Кирилл покраснел.

— Не, я в шутку…

— Но ты не знаешь.

— Откуда?

Кэт похлопала по кровати ладонью.

— Садись, я тебе расскажу. Такая штука забубенная! Закачаешься! Я тебя как-нибудь отведу. Не все же тебе работать!

— Сейчас.

Проскакав на одной ноге, Кирилл натянул трусы.

— Мне так-то через полчаса уже надо бы, — сказал он, подбирая штаны, которые ночью пытались, кажется заползти на шубу, но не преуспели.

— Это быстро, — сказала девушка, заставляя Кирилла сесть. — Я, думаешь, много помню? Я ничего не помню. Но видеорама, в общем, это такой зал. Кресла, штук сорок. Или пятьдесят. И темно, прикинь? Ну, то есть, сначала светло, все рассаживаются, надевают такие шапочки с датчиками…

— Серьезно?

— Ага.

— Мне это знакомо.

— Скажи еще, что сам в такой шапочке работаешь!

— Ну, да, но это не обязательно.

Кэт надулась и стукнула его по ноге.

— Знаешь, я больше всего в людях не люблю, когда они врут в насмешку и выставляют других людей тупыми просто потому, что они доверчивые.

— Кэт.

— Да-да.

Девушка отклонила голову от Кирилловых пальцев, которые собирались погладить ее по волосам.

— Катра… Катржина!

Кирилл не знал, как исправить случайную обиду, и едва смог выговорить ее имя. Кэт разразилась смешком.

— Как-как?

— Я на самом деле…

— Ладно, проехали. Катржина! — девушка, прыснув, снова повернулась к Кириллу. — Ты слушай! Значит, зал. Шапочки. Выключают свет. И голос, глубокий такой, говорит: «Представьте, пожалуйста, космос».

И мозг сразу — буфф! — взрывается. Ты как бы реально оказываешься в космосе. Он вокруг! Но он разный. Потому что его представляют все сразу, и он как бы зависит от общего движа. Там и звезды, и единороги, и корабли. Все в одной куче. Потом голос говорит: «Вы летите. Вы летите в космосе». Мозг снова — буфф!

— И ты летишь, — улыбнулся Кирилл.

— Да! — обрадовалась Кэт. — И я лечу! Звезды проносятся мимо, какие-то облака, планеты, конфетти. Хорошо, кресла друг от друга отставлены, потому что многие раскинули себе руки, как крылья. Они ж летят! Но это мне уже потом запись показали. Вообще отвал башки! Только это не важно. Так вот, а, да, космос. И голос говорит: «Вас заметили. Эскадра космического пирата Одноглазого Эрика нагнала вас у скопления астеров…»

— Наверное, астероидов?

— Ну, да, я просто сократила. Ты слушай дальше. Буфф! И я, как все, принимаюсь от этого Эрика отстреливаться. Пираты, конечно, тоже не дураки. У них корабли с громадными пушками, то с одного борта палят, то с другого. Еще саблями размахивают. Ну, все же по-разному их представляют! А у меня — лазеры из пальцев. Из какого хочешь — какой хочешь. Ослепнуть можно, что вокруг творилось! Еще от камней уворачиваешься, искры, грохот стоит на весь космос, звезды качаются.

— И ты победила?

— Ну, я взорвала три или четыре корабля. Я, наверное, могла бы победить и захватить Эрика в плен, но голос вдруг говорит: «Нет, нам не одолеть пиратский флагман. Срочно прячемся на планете!». Тут, конечно, буфф!

Кирилл поднялся.

— Ты продолжай, продолжай.

— А ты? — спросила Кэт, цепляясь за его руку.

— Разогрею завтрак, — Кирилл открыл холодильник. — Мне уже скоро выходить, — виновато произнес он.

— А, тогда я быстренько в душ, хорошо? Не останусь же я здесь одна! У тебя ни сети, ни музона. А у меня — движ.

Сдвинув створку, девушка юркнула в туалет. Зашумела вода. Кирилл кивнул самому себе. Конечно. У каждого свой движ. Он достал две упаковки гуляша, с некоторой досадой обнаружив, что всего упаковок осталось три. Из них мясных, понятно, одна. Значит, надо идти на склад. Не сегодня, так завтра. Вздохнув, он прижал активаторы разогрева. Потом выловил в тумбочке запаянные в целлофан хлебцы.

— Ух, хорошо! — выскочила из душа Кэт.

Она была голая, мокрая, веселая. Капая и вытираясь ладонями, она подскочила к столу. Прищурила глаз на сосредоточенного Кирилла.

— Что дают?

— Гуляш.

— Ага! — Девушка села на стул. — Я с ночи такая голодная!

Она потянула к себе одну из упаковок, одновременно сунув в рот хлебец.

— Погоди, — сказал Кирилл, отсчитывая про себя секунды. — Еще чуть-чуть, — он прихватил Кэт за пальцы, стиснувшие ярлычок. — Все, можно.

— Пф-ф! — сказала Кэт с набитым ртом. — Я могу и полуразогретое. Я — всеядное существо.

— Лучше все же горячее.

Девушка наклонила голову, изучая парня.

— Это что, типа, забота?

— Нельзя? — спросил Кирилл.

— Несовременно.

— Не знаю.

— Так знай, — сказала Кэт, принюхиваясь к гуляшу. — Все эти отношения, романтика, обязательства — это все не для меня. Это не движ. Тухляк. Нам гуру говорил, что любые привязанности обязательно становятся препятствием на пути к обретению радости и себя. У нас с тобой было?

— Было, — подтвердил Кирилл.

— Ну и все!

Какое-то время ели молча. Кэт бухала ложкой, будто пыталась пробиться сквозь пластик столешницы. Казалось, она раздражена. Зеленые волосы подрагивали, глаза смотрели в гуляш.

— А что видеорама? — спросил Кирилл.

Он два или три раза зачерпнул из своего лотка и больше не захотел, смотрел на девушку, на тень от макияжа, оставшуюся у переносицы, на губы, на ухо, в котором засело серебряное колечко.

— А, да, видеорама! — оживилась Кэт. — Слушай, неплохие у вас пайки. Я бы тоже с удовольствием такие лопала. Не каждый день, конечно, но время от времени.

— Я дам тебе один с собой, — сказал Кирилл.

— И того, и того? — спросила девушка.

— Хорошо. И того, и того.

Кэт перестала жевать.

— Я поняла, ты запал на меня, — она указала на Кирилла ложкой. — Нормальные люди так не делают, чтобы сразу дать, если попросил. Это неправильный движ. Я тебе ничего не обещаю, понял?

— Понял, — кивнул Кирилл.

Кэт набила рот гуляшом, лицо ее сделалось круглым и воинственным. И очень смешным.

— Фто? — спросила она, увидев Кириллову улыбку.

— Ничего, — сказал тот.

Кэт проглотила порцию и потрясла ложкой.

— Смотри! Так вот, мы, конечно, бухнулись на планету. Джунгли, пирамиды, озера, заброшенные станции. Кто во что горазд, то себе и представил, и оно как бы вместе слиплось. Аборигены темнокожие таращатся из кустов. Ухают так, что волосы торчком. Я иду, значит, а голос подсказывает. Ну и все тоже идут, ну, каждый в своем кресле, ты понял. Красота, могу тебе сказать, иногда такая, что вот села бы и смотрела, не отрываясь. А ведущий, значит: «Поверните голову. Справа от вас, вдалеке — остатки таинственного звездолета». И точно — лежит заросшая такая штука, гигантская, рогом в небо… Ф-фу!

Девушка выскребла остатки гуляша.

— Надо уже идти, — сказал Кирилл.

— А попить?

— Сок тебя устроит?

— Да, — кивнула Кэт. — И топик или майка какая у тебя есть? В одной шубе, на самом деле, стремно. Она жаркая.

Кирилл поставил перед девушкой взятую в холодильнике коробочку сока.

— Футболка есть.

— Тащи.

— А это — правильный движ?

Кэт проколола сок трубочкой.

— Ты — вещист? — с подозрением спросила она.

— Нет, но ты сказала…

— Это другое, темнота. Ты же не прочь поделиться?

— Нет, — сказал Кирилл.

— Ну! Значит, это твой движ. Нельзя идти против движа. Движ тебе этого не простит. Будешь только спать и работать.

— Я и так…

— Тащи!

Кэт с шумом втянула сок. Удивляясь самому себе, Кирилл шагнул в крохотную прихожую и открыл стенной шкаф. Из его темных недр он достал две футболки, одну тут же натянул сам.

— Вот.

Кэт отставила сок, разглядывая серый хлопчатобумажный прямоугольник, который Кирилл вывесил перед ней на вытянутых руках.

— Однотонная, без рисунка, без блистеров. Кошмар. Понятно, что у вас здесь никакой фантазии, — вздохнула девушка.

— Других у меня нет.

— Ладно, давай.

Одевались в разных углах. Недоеденный Кириллом гуляш призывно посверкивал серебристым уголком термофольги.

— Ты мне еще обещал желе и мясо, — напомнила Кэт, нахлобучивая на себя шубу.

— Я помню, — сказал Кирилл.

— И тебе надо будет помочь мне перебраться обратно.

— Хорошо.

Браслет на руке у Кирилла пискнул.

— И чего он все пищит? — нахмурилась девушка.

— Отсечка по времени, — пояснил Кирилл. — Пора выходить.

— Знаешь, это напрягает. Тебе хорошо, когда тебя вот так контролируют? Какой-то движ из-под палки.

Кирилл пожал плечами.

— Ну, вообще-то, я сам его так запрограммировал.

— Все, нет слов.

Они вышли из квартиры. Кирилл, прижав упаковки с едой под мышкой, прикрыл дверь. В пришедшем сверху лифте уже стояли двое в таких же, как у Кирилла, штанах и куртках. Они подвинулись, и молодые люди втиснулись в кабинку. Лица соседей синхронно сморщились на шубу.

— Это «Жерветт»! — сказала им Кэт. — Вы ничего не понимаете!

Больше никто ничего не сказал.

Солнечный свет широкими полосами лежал между домами. Кирилл на дорожке с ходу взял высокий темп, направляясь к закрывающим небо высоткам. Ботинки Кэт жалобно звякали бубенцами следом.

— Кир!

Стараясь затормозить, Кэт ухватила Кирилла за пальцы.

— Да?

— Куда ты гонишь?

— На работу.

— Я так быстро не могу.

— А я опаздываю, — сказал Кирилл.

— У тебя еще не пикает, — сказала Кэт.

— Ладно, — Кирилл умерил шаг, заглядывая на начинающую заполняться людьми улицу. — А что там было дальше?

— А, ты про видеораму? — Кэт фыркнула, пропуская свою руку под его рукой. — Там смешно вышло. Не успела я, значит, налюбоваться на красоту… Это, если ты не знаешь, формирует особый, внутренний движ. Без него ты, конечно, тоже не пропадешь, но с ним ты как бы поднимаешься на новый уровень просветления.

— Гуру сказал?

— Ага.

— И что дальше?

Они вышли к торцу первого здания.

— Дальше голос говорит: «Мы вступаем в заброшенный, странный город». И город, конечно, тут как тут.

— Буфф!

— Ага, буфф! Разрушенные здания, стены, колонны какие-то. Страшновато, знаешь, потому что никого. Ветер. Песок. Белье качается. Посуда лежит. Потом голос как закричит: «За нами погоня! Бежим к кораблю!». Ух, я тебе скажу, как я со всех ног… — Кэт дернулась вперед, показывая. — Все пляшет, сзади кто-то дышит, бормочет, ругается. Вроде и оглянуться хочется, но шея, знаешь, неповорачиваемая… А до корабля еще в горку. Сердце и так выскакивает, но ведущий еще вопит: «Слева!».

— Все, — сказал Кирилл.

— Что? — захваченная собственным рассказом, с непониманием посмотрела на него девушка.

— Пришли.

Кирилл кивнул на знакомое пространство с контейнерами и сервисной зоной. Приземистый робот-уборщик, шурша щетками, медленно двигался по асфальту. Не обращая внимания на вставшую в «кармане» между зданиями пару, люди шли мимо.

— А, это здесь? — Кэт подняла голову на бетонную перемычку. — Высоко. Неужели я была такая храбрая?

— Да.

— Это точно от «сливки», — заявила девушка. — Ну что, давай подниматься.

— Давай.

Кирилл помог Кэт забраться на контейнер. Они встали рядом, лицом к лицу.

— Наверное… — неуверенно произнесла девушка, посмотрев вверх. — Нет, точно, как дважды пять, мне будет лучше со спины.

— Это как?

— Это повернись к стене и присядь.

Кирилл упер ладони и в стену и согнул ноги в коленях.

— Так?

— Да. Только еще ниже.

Забираясь на парня, Кэт ступней прошлась ему по ребрам и сдавила плечо. Колокол шубы, взлетев, махнул по волосам. Кирилл думал об обезьянках. Какие они бывают неуклюжие и не очень-то легкие.

— Все, выпрямляйся, — сказала девушка, потоптавшись на ключице.

— Ты стоишь?

— Стою.

Кирилл осторожно разогнул колени, помог себе рукой, на всякий случай поймав в пальцы другой руки ногу Кэт чуть выше ботинка. Не упала бы. Серый бетон скользнул вниз перед глазами. Пискнул браслет.

— Еще чуть-чуть!

— Все.

— Все? — разочаровано произнесла сверху девушка.

— А что, ты не достаешь?

Кирилл поднял голову, но в волнах шубы рассмотреть что-либо, кроме смутно белеющих голых ног, было проблематично.

— Достаю, — сказала Кэт. — Но это ж надо еще ногу закинуть! Я, знаешь, не хочу свалиться.

— Я помогу. Вот, — Кирилл выпростал руку, предлагая ладонь, как опору.

— Ладно. Сама сейчас.

Девушка оттолкнулась носками, звякнули бубенцы, шуба издала прощальный вздох «Жерветта», и Кирилл почувствовал, что давящий на плечи груз исчез.

— Эй! — услышал он.

— Что?

Как и в прошлый раз Кирилл увидел Кэт, распластавшейся на вершине перемычки. Она протянула руку.

— Желе давай!

— Сейчас.

Кирилл подхватил упаковки с крышки соседнего контейнера. Девушка ловко выдернула их из его пальцев.

— Ну, все, — Кэт улыбнулась парню. — Я ушла.

— Ты там не упадешь? — успел спросить Кирилл прежде, чем и девушка, и ее шуба исчезли за перемычкой.

— У меня здесь мягко! — крикнула Кэт уже с той стороны.

Звука приземления Кирилл, как ни старался, так и не уловил. Оттирая ладони друг о друга, он слез с контейнера.

— Так что, пока?

— Ага.

Кирилл потоптался, искоса глядя, как от одного здания к другому, не задерживаясь, течет людской поток. Вздохнул. Одинаковые штаны, одинаковые куртки, головы только у людей разные.

— Ну, я пошел, — сказал Кирилл. — Мне на работу пора.

— Погоди! — крикнула девушка. — Я сейчас.

В утренний, прошитый солнечными бликами воздух взметнулось синее и комком упало у контейнеров. Робот-уборщик с урчанием двинулся навстречу неожиданному мусору, но Кирилл оказался быстрее.

Трусики. Трусики Кэт. Пальцы сжались, стыдливо уминая, пряча ткань в кулаке.

— Зачем это? — крикнул Кирилл, краснея.

Девушка рассмеялась за перемычкой.

— Темнота! Это на память!

— Спа…

В последний момент Кирилл сообразил, что хочет сказать глупость несусветную, и сомкнул челюсти.

Он едва-едва не опоздал. В лифте, набитом такими же, как он, необязательными, посматривающими на часы работниками, Кирилл поднялся на свой уровень и кинулся по полосе разметки к пустующему креслу. Запрыгнул, как ковбой в седло. Утолкал подарок Кэт за пазуху, забыл, конечно, про шапочку и прижал кнопку на подлокотнике вместе с раздраженным зуммером на браслете.

Готов!

На внутренней стороне век вспыхнуло: «Номер… Активация: успешно. Тонус: гиперактивный. Назначение: контроль рабочих линий шесть-пятнадцать автоматической фабрики номер тридцать два».

Ого! Контроль рабочих линий Кириллу раньше не доставался. Впрочем, и гиперактивного тонуса у него до этого не случалось.

В сущности, обязанности по контролю не сильно отличались от сортировки корреспонденции. Десять конвейерных линий требовали разве что более пристального внимания и постоянной сверки с технологическими и выпускными параметрами. Собственно, информации для учета и оперативного реагирования было на порядок больше, но Кирилл совершенно этого не заметил. Он летал над линиями, сопоставляя показатели, диагностировал, подавал запросы на расходные материалы, следил за скоростью движения лент, одним взглядом охватывал, как от участка к участку плывут детали, приобретая форму, блеск, напыление.

О Кэт ему удалось подумать только во время перерыва. Он торопливо, совсем как она, расправился с овощным желе, уляпал и себя, и стол соусом и долго фыркал, сдерживая подкатывающий изнутри хохот. Нет, нет, так может только Кэт, он так не может! Катаржина. Рукой Кирилл то и дело нырял за пазуху, проверяя, на месте ли комочек шелковистой ткани. Действительно, память.

От второй половины дня не осталось никаких ощущений. Все то же, все так же. Пластины, цилиндры, тонкие подложки для микросхем.

Потом свет погас, линии фабрики номер тридцать два исчезли из Кирилловой головы, и он слез с кресла.

— Сегодня! — грянул из-под потолка преисполненный торжества голос. — Сегодня мы поработали хорошо! Мы — победители! Вы все — молодцы! Горжусь вами. Я непомерно горжусь вами!

Как на видеораме, подумал вдруг Кирилл. Вроде бы ничего общего у видеорамы с реальностью не было, а вот поди ж ты. Не вытрясешь же мысль, как хлебец из пакета. Приложилось как-то, видимо, друг к другу.

В ожидании лифта Кирилл вспоминал утро, ноги Кэт, обвившие его ногу, как она во всплеске шубы исчезла за бетонной стеной. Что-то дрогнуло в его груди. Словно какое-то новое чувство потеснило все остальные. Сделалось грустно.

— Сегодня регулировал транспортный поток на карьере, — поделился кто-то с Кириллом. — Тяжело. Чуть не встали из-за аварии.

— А я занимался комплектацией, — сказал другой. — Команда автоматических упаковщиков — и я. Девяносто семь в показателях.

— Вы — молодцы, — сказал Кирилл.

— Да, и ты — молодец, — ответили ему.

Выражая общую поддержку, все вокруг захлопали друг друга по плечам. Кто-то беззлобно, от избытка чувств, ткнул Кирилла кулаком в бок.

— Молодец!

По дороге домой Кирилл остановился в «кармане» с сервисной зоной. Контейнеры были передвинуты от бетонной стены, на самой стене сохли пятна недавней проливки, кое-где белела пена. Два робота-уборщика стояли в непонятном ожидании, помигивая желтыми предупреждающими маячками. Кэт видно не было. Кирилл вздохнул. Конечно, почему она должна появиться? Никто никому ничего не обещал.

Жалко.

Он, честно говоря, думал и сам заглянуть за перемычку, но теперь, похоже, сделать это получится лишь завтра. Браслет пискнул, Кирилл развернулся и направился к дому. Уже у самого подъезда он вспомнил, что в холодильнике у него осталось одно лишь овощное желе. Это его сначала расстроило, но потом он улыбнулся, представив, как Кэт, оголодав, вскрывает гуляш и лопает его, не сосчитав до десяти. «Я — всеядное существо».

Смешная. С видеорамой только не ясно, что произошло в конце. Добралась она до корабля или нет?

Торможение застало Кирилла уже в кровати. Счетчик выстучал положенные секунды, пустота распахнулась и поглотила, обездвижила, словно скребком прошлась по мозгу, но скоро отступила, ушла, оставляя после себя мягкую, ласковую, обнимающую силу. Ты — молодец, Кирилл. Ты хорошо поработал. Ты — замечательный. Мы все любим тебя. Мы все молодцы. И в нашей работе именно это имеет смысл.

Было приятно. Кирилл жмурился и представлял Кэт. Будто это она говорит. Не с набитым, конечно, ртом. Рядом.

Сон ему потом приснился удивительный.

Кирилл был капитан прогулочной космической яхты. Опытный пространственный волк с неизменной трубкой в зубах и лазерными тату на груди, объясняющими, где он бывал и в каких военных кампаниях участвовал. Демобилизовавшись, он ходил круизами до Бетельгейзе, набирая туристов с планетных систем по пути.

Экипаж у него был крохотный: старший помощник, который одновременно был двигателистом и техником, и юнга, которому вменялось обслуживание туристов и присмотр за кухонным автоматом.

Очередной круиз не сулил ничего неожиданного. Двадцать пассажирских кают заняли двадцать пассажиров. Юнга отчитался, что принял багаж. Старший помощник доложил о готовности к старту.

Бурь не ожидалось. Звезды были тихие.

Где-то половину пути прошли штатно. Туристы ахали и охали, рассматривая астероидные рои и близкие туманности. Старший помощник муштровал роботов. Юнга выискивал в пространственной сети рецепты блюд и викторины для досуга. Кирилл важно кивал пассажирам с мостика и, свирепо кусая трубку, крутил фальшивый штурвал. Образу необходимо было соответствовать.

А затем на яхте обнаружился «заяц».

Этот «заяц», видимо, оголодав, вылез из багажного отделения и, честно говоря, напугал не только туристов в кают-кампании, но и — до заикания — юнгу, и старшего помощника, который при появлении косматого нечто заслонил пассажиров собой и приготовился быть съеденным первым. Возможно, думал, что существу не понравится пропаренное в жестких звездных ветрах мясо.

Впрочем, впечатлившая всех своей косматостью шкура оказалась обычной шубой, а сам «заяц» под ней — симпатичной девушкой, которая была напугана не меньше экипажа и пассажиров вместе взятых. Представшая перед Кириллом, она рассказала ему свою историю, которая мало чем отличалась от миллиона похожих историй.

Если коротко, она сбежала из дому.

Отец — тиран, жестокий и властный, владел транскосмической корпорацией «Дрожь», которая одну за другой прибирала к липким, жадным рукам планетные системы, загоняя жителей в многолетнюю кабалу. Девушка («Екатерина», — представилась она), конечно, протестовала. У нее было много друзей на орбитальных базах и планетах, с ней делились информацией, каким гнусным образом целые колонии переходили под управление «Дрожи» и, соответственно, отца. Мириться с этим она не могла.

Решение о побеге, впрочем, родилось спонтанно, потому что две недели назад вместе с отцом явился мерзкий омоложенный владелец корпорации «Керн», который тут же попросил ее выйти за него замуж.

И отец дал согласие. Не спросив свою дочь! Потому как этого требовали договоренности по слиянию корпораций в один конгломерат, становившийся почти всемогущим в секторах от Сириуса до Ригеля. Владелец «Керна» улыбался, как будто в ресторане перед подачей заказанного блюда.

Конечно, она бежала!

Сказала, что подумает несколько дней, все взвесит, переоденется в приличествующую случаю платье, в белое и торжественное, а сама выбралась на крышу и рванула на космодром. Пока юнга разбирался с перепутавшими багаж робогрузчиками, она пробралась в трюм и уснула в ворохе надувных спасательных капсул. Какое-то время она потом питалась найденными в багаже припасами и вышла, когда совсем уже стало нечего есть.

Несмотря на свой грозный внешний вид, Кирилл был тронут рассказом девушки, хотя и подарил юнге взгляд, обещающий тому скорую выволочку. Как бывший военный и капитан яхты, которого прогулочные фрегаты «Дрожи» выдавили с туристических трасс, корпорацию Кирилл ненавидел всеми фибрами своей обожженной души, поэтому пообещал девушке, что не выдаст ее с корабля без ее на то желания, примчись за ней хоть целый военный флот во главе с ее отцом или будущим женихом.

Пассажиры поддержали его единогласно. Что Бетельгейзе, скучная звезда! А вот неожиданное приключение — это что-то!

Впрочем, не успели они все выразить Катерине свое расположение, усадив ее во главе центрального стола кают-кампании, как прозвучал сигнал тревоги, оповещающий о том, что яхта попала под прицел импульсных пушек.

«Полундра!» — заорал старший помощник.

«Всем сесть в противоперегрузочные кресла!» — закричал юнга.

Кирилл же, как капитан, олицетворял собой спокойствие среди бушующего моря паники и толкотни. Он взял девушку за руку и направился в рубку. Там уже моргал сигнал экстренного вызова, а на экранах прорастали силуэты боевых посудин.

«Я слушаю!» — сказал он, поставив Катерину за кресло.

На мониторе связи возникло искаженное злостью худое лицо владельца «Дрожи».

«Капитан! — забрызгало слюной лицо. — Приготовьте свою яхту для досмотра! И не смейте прятать мою дочь! Лучше выдайте ее сами».

«Мне надо подумать», — сказал Кирилл, подмигнув побледневшей девушке.

«Что-о?».

«У меня есть четыре аннигилирующих торпеды, — спокойно сказал Кирилл. — Если что, три первые абордажные команды я попросту превращу в космическую пыль».

«Ты!.. Я тебя…»

У владельца «Дрожи» не нашлось слов, он пропал с экрана, и вместо него возник тип с холодными глазами и тонкой, змеиной улыбкой.

«Предупреждаю вас, не становитесь у меня на пути, — сказал тип, теребя ворот костюма. — Нам лучше все решить миром».

Кирилл кивнул.

«А четвертой торпедой я подорву яхту», — пообещал он.

«Не будем торопиться! — снова возник на экране владелец „Дрожи“. — Я вам верю. Ваш психопрофиль мы просчитали. Не будем давить друг на друга, это не продуктивно. Нам стоит договориться».

«Конечно, — кивнул Кирилл. — Я только оденусь во все белое и торжественное».

Он показал Катерине глазами на противоперегрузочное кресло. С бокового экрана было видно, как старший помощник в двигательном экстренно разгоняет гипердрайв. На другом боковом экране юнга показывал большой палец, что означало, что пассажиры распределены по местам и готовы.

Авто-штурман наметил зону гиперпространственного прокола: двадцать семь секунд разгона, выход у системы с тихой звездой и мелкой планеткой. Всплеск крохотный, отследить почти невозможно. Расстояние, правда, для корабельного гипера на пределе — пятьдесят пять световых. Но где наша не пропадала?

Кирилл немного ускорил ход яхты.

«Капитан! — обеспокоился тип со змеиной улыбкой. — Вы, кажется, не совсем верно оцениваете свои возможности».

«Я сейчас развернусь, — сказал Кирилл, — и к вам в объятья».

«Это было бы разумно. У нас здесь два фрегата и двадцать семь малых кораблей, шестьдесят импульсных орудий и триста торпед».

«Я рад за вас».

«Еще немного, и мы стреляем», — прошипел тип.

«А как же девушка?» — спросил Кирилл.

«Вы подписываете себе смертный приговор».

Кирилл свирепо закусил трубку.

«Об этом вам надо было думать раньше», — сказал он.

«Что?» — не понял тип.

«Наш разговор транслируется на все ближайшие базы и миры».

Тип щелкнул мелкими белыми зубами.

«Не имеет значения».

«Хочу вам сказать вот что», — словно в задумчивости наклонился к экрану Кирилл, все больше выбирая скорость.

«Да-да».

Змеиная улыбка сделалась шире.

«Я бы тоже за вас не вышел».

«Вы? За меня?».

«Пока».

Двадцать семь секунд разгона истекли, и Кирилл запустил гипердрайв. Космос распустился чудесным цветком, огненные лепестки его закрутились вокруг яхты, из двигательного донеслось: «Пошла, родимая!», и они ухнули на пятьдесят пять световых.

На этом сон кончился.

Несмотря на попискивающий браслет, Кирилл еще с минуту с улыбкой лежал в кровати. Под веками вспыхивали искры гиперпространственного прокола, а зубы сжимали несуществующий мундштук. Завтра, похоже, вторая серия. Он уже представлял, какой роман у них закрутится с этой Катериной! Он — космический волк, она — «заяц». Но юнга вроде бы тоже глаз на нее положил. Хорошо!

Несколько подпортила ему настроение обнаруженная в холодильнике недостача. Кирилл выставил на стол упаковку с недоеденным гуляшом и с некоторой заминкой вспомнил, что вчера у него была гостья. Или не было? Яркий сон совершенно заместил действительность, поди теперь сообрази, что происходило на самом деле. Нет, нет, сказал себе Кирилл, хмурясь, девушка определенно была. Потому что — да, у них случилось… Она сказала, что тело должно дышать, и потом…

Или это тоже был сон?

Кирилл тряхнул головой, потом бросился к куртке на вешалке и с торжествующим выдохом извлек из внутреннего кармана синие трусики.

Ха-ха! Было! Он едва не заплясал по комнате с бельем в руке. Это уж, извините, вещественное доказательство! Хотя, конечно, по словам Кэт (она просила так ее называть) это ничего не значит, в смысле, что у них что-то было… И, вообще, она из-за забора, и там все другое, какой-то вечный движ, вечный праздник…

Счастье — это движ.

Кирилл поймал себя на том, что уже, наверное, с минуту тупо пялится на стену, и, спохватившись, принялся торопливо исполнять все те действия, что, казалось, уже были впечатаны в него, как в микросхемную плату. Душ, завтрак, одеться. К выходу готов! Мы — молодцы! Мы устремлены в будущее! Наша работа — залог будущих успехов!

Он опередил писк браслета секунд на двадцать, закрыл дверь, спустился на лифте. Дорожки и улицы были присыпаны снежком. Ах, да, вспомнил Кирилл, Новый Год, скоро Новый Год. И у нее будет тоже.

Какое-то время он шел на автомате, в голове у него проносились мысли о выходном, о том, что надо зайти на склад, а там, наверное, будут праздничные наборы, и хорошо бы спросить о тюф-яф или как там…

У «кармана», у бетонной перемычки Кирилл невольно притормозил, но в него, зазевавшись, тут же врезались сзади, извинились, он извинился в ответ, место встречи с Кэт сдвинулось в сторону, за спину, скрылось за витринным стеклом, заклеенным пленкой, призывные строчки побежали над плечом, торопя: «Что нас ждет в будущем? Это определяем мы сами. Вперед, вперед! Волнительный момент!»

Подземный переход незаметно проглотил его, а многолюдье впервые смутило из-за невозможности остановиться. Снежок хлюпал под подошвами ботинок. Роботы-уборщики гнали грязную воду к решеткам слива. Разметка была едва видна. Впрочем, нужна ли она? Кирилл двигался к вырастающему к небу зданию по памяти. Тесно. Плечо в плечо. Мы — будущее. Мы — молодцы. Мы видим замечательные сны.

Интересно, что видит Кэт?

Так прошел день. Потом второй. В праздничном наборе оказался двойной гуляш. Во второй серии сна они высадились на планету, спрятали яхту, обустроились крохотной колонией, пережидая поиски. Кэт забылась, окончательно превратилась в Екатерину, сделалась зыбким миражом. Статус: активный. Мы — молодцы, наша жизнь — это будущее, день за днем мы сами возводим его.

На четвертый день, когда Кирилл шел с работы, скользя взглядом по зеркальному отражению улицы, его неожиданно позвали.

— Эй, Кир!

Он обернулся.

Знакомая прореха между домами белела бетонной, перекрашенной перемычкой. На вершине ее сидела, болтая голыми ногами, Кэт. Вместо юбки на ней были короткие брюки, вместо шубы — пестрая куртка с рукавами-воланами, вместо ботинок — легкие кроссы. Волосы утратили зеленый цвет, но, сделавшись темными, приобрели огненно-рыжие локоны-лепестки. Казалось, из головы у нее прорывается огонь.

Кэт улыбалась.

— Я так и знала, что найду тебя здесь!

Кирилл застыл.

— Эй, — позвала Кэт. — Я так сногсшибательно выгляжу, что ты совсем онемел?

— Ну, я…

Кирилла хватило лишь на неуверенный жест в сторону дома.

— Что? Идешь домой?

— Да.

Кирилл кивнул.

— Это не самый клевый движ, я думаю, — сказала Кэт.

— Мне казалось, ты — сон, — Кирилл сделал шаг к перемычке.

— Ничего себе! — возмутилась девушка, хлопнув ладонями по коленям. — Я тут в уверенности, что он по мне сохнет, а он заявляет, что я — сон. И может даже кошмар. Вот, знаешь, знала бы, не забиралась бы к тебе снова!

— А ты ко мне?

Кэт фыркнула.

— Что я у тебя не видела? У вас здесь дремучий край. Куда не посмотришь, все по ночам спят. Сонное царство просто. Но я вот что придумала.

Она отклонилась назад и перекинула через стену заранее припасенный канат с навязанными через равные промежутки узлами.

— Это зачем? — спросил Кирилл.

— Забирайся!

— К тебе?

— Ну! Справим предновогоднюю ночь, — сказала Кэт. — Будет весело. А то послезавтра мы уезжаем.

Кирилл подступил еще ближе.

— У меня — счетчик.

— Ой, пять минут я подожду!

— А мне можно?

Кэт издала такой звук, что стало ясно, что она бы о таком даже не спрашивала.

— Тебя что, кто-то останавливает? — спросила она.

Кирилл оглянулся. Никто не обращал на них внимания. Поток работников, возвращающихся домой, поредел.

— Давай! — подбодрила девушка. — Я покажу тебе, что такое настоящий движ! Хочешь «сливку»?

— Нет.

Кирилл взялся за свисающий конец каната и поддернул его к себе, проверяя прочность крепления. Что-то грохнуло на той стороне перемычки.

— Погоди, — свесилась за стену Кэт, видимо, изучая результат Кирилловых усилий. — Не, можно. Ничего не случится.

— Ладно.

Кирилл вздохнул по контейнерам, которые исчезли из «кармана», и полез, подтягиваясь на руках и помогая себе ногами. В стену скребло и бухало при каждом рывке. Кэт легла на вершине.

— У тебя хорошо получается, — сказала она и протянула ладонь. — Вот, держись за меня. Я тебя вытяну.

— Да я и сам…

Кирилл поймал в пальцы канат над очередным узлом, кромка перемычки уплыла вниз, и глаза девушки оказались напротив.

— Ух ты! — сказала Кэт.

— Ага, — сказал Кирилл.

Порывистый поцелуй вдруг обжег ему губы, и он чуть не отпустил канат. Это было неожиданно. Это было сладко. В груди словно кто-то подорвал небольшой пороховой заряд. От сердца — одни осколки.

Буфф!

— Ой, прости, — сказала Кэт, хватая его за куртку.

— Ты это…

Кирилл опомнился и, сопя, уцепился рукой за кромку.

— Да, я не сдержалась. Но это движ, — оправдалась девушка, помогая ему забраться на перемычку. — Движу противостоять нельзя.

— Это-то понятно.

Кирилл закинул ногу, подтянулся и выпрямился, оседлав вершину. С перемычки казалось, что до асфальта не три, а все пять метров. Высоко. На другой стороне было темно, но в отдалении дрожали мокрые отблески красного света.

— Ну, вот, — сказала Кэт. — Ты рад?

— Не знаю, — сказал Кирилл.

Было как-то странно. Словно он решился на побег.

— Эх, темнота. Спускайся за мной.

— Уже?

— Конечно!

— А ка…

Кирилл не договорил, потому что обнаружил, что Кэт нет рядом.

— Здесь мягко, — донесся ее голос снизу. — Здесь матрасы и подушки. Только подожди немного, я сползу.

Кирилл подождал.

— Сползла?

— Да, сползла. Падай!

— Прямо вниз?

— Здесь целая гора матрасов.

Кирилл наклонился.

— Мне ничего не видно.

— А меня видно? — спросила Кэт.

— Нет.

— А так?

Девушка отошла к отблескам.

— Да, вижу.

— Тогда не медли.

Кирилл закрыл глаза и, убеждая себя, что ничего плохого не случится, перевалился через перемычку. Что-то упруго приняло его, подбросило, скрипнули пружины. Кирилла перевернуло. Он взмахнул руками. Мягкое, пухлое брызнуло пылью в лицо. Защекотало в носу. Кирилл оглушительно чихнул и обнаружил, что падение прекратилось, а он лежит, закинув ноги выше головы.

— Полет окончен! — объявила Кэт.

Кирилл откинул подушку.

— Почему здесь темно?

— Темнота! Темно там, где и должно быть темно. Понял? Если бы здесь было светло, какой в этом движ?

— Ну, да, движ, — вздохнул Кирилл, возвращая привычное положение тела. — Всюду движ.

— Тебе не нравится?

Девушка приблизилась и села рядом с парнем. Голос ее прозвучал огорченно.

— Да нет, это я так. Меня сейчас торможение накроет.

— Я подожду.

Кэт нашла своей ладонью его ладонь. В темноте огненные локоны слегка светились. Лицо проступало едва-едва.

— А можно еще раз? — спросил Кирилл, внутри которого глухо стучали секунды.

— Что, прыгнуть со стены? — удивилась Кэт.

— Нет, поцелуй.

— Ты все-таки на меня запал.

— Наверное.

Девушка шевельнулась.

— Я могу и промазать.

— Это же специальная темнота.

— Молчи уже.

Губы Кэт прижались к подбородку Кирилла. Он ощутил, как они, прыгнув, накрывают его рот, но не почувствовал уже ни уткнувшегося в щеку носа, ни языка, скользнувшего к зубам. Торможение включилось, но пошло рывками. Кирилл несколько раз вздрагивал, внутри его словно кто-то с шелестом перебирал страницы, отсчет то гремел, то стихал, секунды падали каплями расплавленного металла, болезненно сжималось горло, и затылок наливался тяжестью.

Потом мягкий свет все же обнял его и закачал на своих волнах. Ты — молодец, сказал свет. Мы все молодцы. Мы — будущее.

— Кир! Кир!

Кирилл очнулся от того, что Кэт толкала его в плечо.

— Что? — спросил он, хлопая глазами.

— Ты опять меня испугал! Дергался и дергался.

— Наверное, это из-за того, что в вашем районе торможение хуже работает, — сказал Кирилл. — Но уже все прошло.

— Давай.

Девушка помогла ему подняться. Темнота попробовала пуститься с бликами в пляс, но Кирилл расставил ноги пошире и поймал девушку за плечо. Так и удержался.

— Ай! — сказала Кэт. — Ты чего?

— Так.

— Я его, понимаешь, обцеловала всего…

— Я не чувствовал.

— Да?

Девушка вывела Кирилла под свет вывески. Какая-то абстрактная фигура из ломаных красных трубок заискрила над головой.

— Стой, не двигайся, — сказала Кэт.

В руках ее появился баллончик.

— Это зачем? — спросил Кирилл.

— Глаза закрой, — распорядилась девушка. — Мы же на вечеринку идем, надо тебя как-то украсить.

— Но я же…

— Молчи! Это редкая краска.

Кирилл зажмурился. Раздалось шипение. Легкий ветерок мазнул парня по лбу, по носу, по шее.

— Я тебя, конечно, представлю, — сказала Кэт, — но ты и сам не будь деревянным. Лучше, конечно, молчи, про себя не говори, а то застебут, и за девчонками не бегай.

— А можно?

— Еще скажешь такое, я тебя так изрисую, что все шарахаться станут.

— Молчу.

— Молчи.

Баллончик прыснул еще три раза. Кирилл ощутил горечь на губах и попробовал слизать ее языком.

— Выплюнь! — посоветовала Кэт.

— Тьфу!

— Можешь открыть глаза.

Кирилл разожмурился.

— А где посмотреть?

— О, темнота, сюда иди! — Девушка за рукав потащила Кирилла к зеркальной витрине. — Вот, любуйся.

Из витрины на Кирилла уставился худой парень с ежиком темных волос и нежно светящейся половиной лица. Синева слепила и скрывала черты. Кирилл раздвинул губы и разглядел лишь движение синей границы.

— Круто, да? — спросила Кэт.

— Ну, не знаю.

Кирилла так и подмывало стереть рукавом разгульное буйство краски.

— Зато ты не будешь выделяться, — сказала Кэт, ловя его пальцы. — Ты хочешь, чтобы над тобой все смеялись?

— Почему?

Девушка вздохнула.

— Потому что ты с рабочего района, темнота. Над вами все угорают. Вы же жить не умеете. Все, пошли.

Она потянула Кирилла от витрины. Буквально через десяток шагов открылась арка, в которой плавал и слоился дым и ритмично постукивали барабаны. Бум-бум-бум. Кэт принялась пританцовывать.

— Давай!

— Что? — удивился Кирилл.

— Делай движ!

Девушка затормошила парня.

— А как? — спросил тот.

— Лови волну, ритм.

— Так?

Кирилл скованно шевельнул плечами и тазом. Кэт фыркнула.

— Понятно.

Она приблизилась к своему спутнику и неуловимым движением залепила ему рот ладонью. Кирилл почувствовал, как сквозь губы продавливается какая-то липкая масса. Он попытался отвернуть голову, чтобы освободиться от ладони и выплюнуть то, что Кэт собиралась запихнуть ему в рот, но наткнулся на веселый и яростный взгляд.

— Дурак! — сказала девушка, проталкивая массу ему сквозь зубы. — Это же просто энергетик. Энергетик! Ну!

— Я не…

Сжав пальцы на чужом тонком запястье, Кирилл вынудил Кэт убрать ладонь.

— Ну и будешь бревно бревном, — сказала она раздраженно, освобождая руку, всю в мазках краски. — Посадят тебя в уголке, и сиди.

— А что плохого?

Кирилл языком перекатил энергетик к левой щеке. Энергетик кислил и таял. Выплюнуть или все же проглотить?

— Плохого то, что весь движ пройдет мимо тебя, — заявила девушка. — Всем будет весело, а ты будешь синий и тухлый. Я же для тебя стараюсь! Думаю, пусть человек оттянется. Когда еще такое у него будет?

— И что, глотать? — спросил, помедлив, Кирилл.

— Лучше рассасывать.

— Ладно.

Стук барабанов неожиданно стал громче. Показалось, что от него вибрируют стены и дрожит дым.

Кирилл поймал себя на том, что звуки начинают управлять его телом, пружинят мышцы, заставляют покачиваться, притопывать, зовут вперед. Внутри него словно развернулась упругая сила, всплесками отзывающаяся на каждую барабанную дробь.

— Ага! — радостно крикнула Кэт, хватая Кирилла за рукав.

— Это движ?

— Он самый!

За коротким тамбуром арки обнаружились двери. Кирилла обдуло воздухом. Девушка, пританцовывая, распахнула створку. Свет, музыка, крики и вопли обрушились на Кирилла со всех сторон. Он оглох и ослеп. Я где? — подумалось ему. Что я здесь делаю? Кэт же протащила его несколько шагов и исчезла.

— Данцы! Данцы! — кажется, крикнула она перед тем, как ускользнуть пальцами из его ладони.

Данцы?

Через две или три секунды Кирилл с удивлением понял, что в компании одного парня и двух длинноногих девушек стучит подошвами ботинок в светящиеся плитки пола. Ноги двигались сами, руки взмыли вверх. Вправо-влево, вправо-влево. Мешает куртка? Ну-ка, полетела прочь!

Он избавился от мешающей ему одежды.

Ух!

Вокруг цвели цветы, улыбки, звезды, теснились облака и молнии. Разрисованные лица раскрывали рты. Музыка изгибала тело и подпитывала энергией. Красота! Весело! Данцы! Движ!

Кирилл рассмеялся.

— Ты откуда? — спросили его.

— Оттуда! — ответил он.

Приходилось кричать, басы и барабаны гудели в ушах. На волнах звука, казалось, можно было уплыть.

— Работник?

Кирилл кивнул светящейся фиолетовой улыбке и глазам-фонарикам. Под пестрой короткой накидкой — Млечный Путь.

— Ага.

— Круто!

Народу прибавилось. Музыка сделалась резче, зажигательней. Все задергались, ловя ритм. Кирилл не стал отставать.

— Данцы! — крикнул кто-то.

— О-о-о! — прокатилось по залу.

Свет заморгал. Брызнули лучи. Взревела гитара. На какое-то время Кирилл растворился в завораживающих гитарных рифах. Оу-у-у. Вау-у-у. Он танцевал, как сумасшедший, полностью отдавшись прихоти тела изгибаться, как ему хочется, и орать какую-то чушь, вплетая ее в общее многоголосье.

— Данцы!

— Да! Да!

— Утухату-утаха!

Глаза-фонарики оказались близко-близко.

— Работник, хочешь «сливку»?

Кирилл замотал головой.

— Не хочу.

— Ну и дурак.

Глаза-фонарики утянули за собой Млечный Путь. Музыка стихла. Народ устремился к диванчикам и стойкам. Многорукие роботы мешали коктейли, звенел в бокалах лед, оплывало в вазочках мороженое и что-то еще, золотистое, липкое, сладкое.

Кирилл, наверное, единственный не сразу сообразил, что данцам дан перерыв. Секунд двадцать он стоял с глупой улыбкой посреди нарисованной на лице луны. Зажигались и гасли плитки пола. Так, и куда? Кирилл повертел головой. Куртку уже не найти. А Кэт? Он повернулся, выглядывая девушку у многочисленных зон отдыха.

Зал был больной, светлый, выгибался овальными сводами. Стеклянные люстры-шары висели гроздьями. Где-то занавесом, багровыми волнами свисала ткань, где-то желтели ширмы, у стен стояли кресла, кушетки и низкие столики, вились дымки, там полулежали, сидели, обнимались люди. Всюду вертелись низенькие роботы с подносами, ставили полные тарелки, убирали грязные и пустые.

Кэт Кирилл обнаружил у одной из стоек. Она беседовала с каким-то волосатым, разрисованным парнем и часто, смеясь, запрокидывала голову.

— Кэт!

Кирилл рванул к девушке. Та оглянулась. Лицо ее, разделенное свежим зигзагом золотой краски, расцвело улыбкой.

— А, Кир! Кир, пойдем, пойдем.

Она поймала Кирилла за руку и повела вглубь зала, оставив своего собеседника. Музыка зазвучала снова, но гораздо более спокойная, чем раньше.

— Куда это мы?

Девушка прищурилась.

— Сейчас узнаешь.

— А этот парень?

— Какой?

— Ну, тот, с которым ты болтала.

Кэт остановилась. С диванчиков и кресел обратно на пол стекались люди, полуголые и пестрые. Они закачались в парах или поодиночке, почему-то напомнив Кириллу деревья под ветром в городском парке.

— Слушай, — сказала девушка, морща нос, — мы же без обязательств. По-моему, мы это выяснили. Ты согласился. Значит, я могу общаться, с кем хочу. Это понятно? Так что не мешай движу. Это мой движ.

— А мой? — спросил Кирилл.

— А куда, думаешь, я тебя веду?

Через покачивающийся народ они пробрались в дальний конец зала, где выгородки образовывали отдельные кабинеты.

— Сюда, — сказала Кэт, заводя Кирилла в широкий проем. — Только обувь сними.

Сама она, сняв кроссы, осталась в коротеньких розовых носках.

— Понял, — Кирилл с шумом избавился от ботинок.

Пол в кабинете был устлан ковриками, садиться можно было на любой. Горели высокие светильники. В центре, обложенный подушками, скрестив ноги, сидел обернутый в узорчатую простыню человек и лениво ковырял пальцами в подставленном блюде с виноградом. Рядом ползал робот-уборщик, ловя соскакивающие с блюда ягоды. Человек следил за его реакцией с интересом, но, заметив краем глаза вошедших, быстро отодвинул виноград и выпрямил спину.

— Отрадно, отрадно, что кто-то решил навестить старика, — сказал он, хотя на старика совсем не был похож.

Кирилл вообще не видел разницы в возрасте между ним и собой.

— Здравствуйте, гуру, — сказала Кэт и потянула Кирилла вниз. — Садись! — прошипела она.

— Опустись, чел, — простер руку человек в простыне.

— Ну, если нужно…

Кирилл сел на коврик. Кэт уже скрестила ноги. Ладони ее успокоились на коленях. Музыка здесь звучала тише, легким фоном.

— Что вы ищите, дети мои?

Человек кашлянул в конце, но Кириллу послышался смешок.

— Мы ищем движ, гуру, — сказала Кэт.

— Все ищут движ, — человек, морщась, пошевелился в подушках. — Но не каждый находит. — Он указал на девушку пальцем. — А тебя я помню.

Кэт улыбнулась.

— Да, гуру.

Палец переместился на Кирилла.

— А это, похоже, новенький.

— Он — работник, — сказала Кэт.

— Ух ты! — заинтересовался гуру. — Что-то новенькое. То есть, он с рабочего района? Он говорит?

— Да, — сказал Кирилл.

Человек захлопал в ладоши.

— Замечательно! Замечательно! Он, наверное, хочет послушать, почему он — там, а мы — здесь? — обратился он к девушке. — Ну, в целях понимания, расширения кругозора и всего такого прочего?

Кэт пожала плечами.

— А ты что скажешь? — наклонился гуру, щуря подведенные глаза. — Тебе здесь нравится? Хотел бы провести здесь всю жизнь?

— Как это? — спросил Кирилл.

— Так, — обвел широким жестом кабинет гуру. — Делай, что хочешь. Ешь, пей, развлекайся. И никакой работы.

Кирилл замотал головой.

— Не, я так не могу.

Гуру расхохотался.

— Не может, — поделился он новостью с девушкой. — Какая прелесть! Он не может! Маленькая коррекция — и все, не может. А ведь для этого ничего и делать не надо. Неподвижная форма движа. Слышал о такой?

— Нет.

— Я потом расскажу, если будет время.

Гуру привстал, поправляя складки простыни, шумно почесал бок, разогнул одну ногу и почесал уже ее.

— Что я вам скажу, дети мои, — проговорил он, вновь устраиваясь на подушках. — Все дело в том, что мы живем в постиндустриальную эпоху. Чем она хороша? Тем, что почти не требует человеческого участия в производственных процессах. Автоматизация и роботизация. Собственно, золотой век, дети мои. Человек не нужен ни на фабрике, ни в теплице, ни в шахте, ни в сборочном цеху. Нигде.

— Это не так, — сказал Кирилл.

Гуру кивнул.

— Да-да, я знаю, чел, некоторые процессы требуют живого или почти живого контроля. Но в остальном…

Он отщипнул виноградинку от фиолетовой кисти, позвал: «Тузик, Тузик!» и бросил ягоду в дальний угол. Робот-уборщик устремился за ней с радостным жужжанием.

— Видите? Все делают они, — гуру указал на робота, азартно катающего в углу ягоду между щеток. — Мы не нужны. То есть, не нужны как звено в промышленной цепочке. Наш движ теперь в другом.

— В чем же? — спросил Кирилл.

— В счастье, конечно же, — улыбнулся гуру. — Люди хотели этого всегда. Они хотели быть счастливыми, но обстоятельства, природные явления, необходимость добывать себе средства пропитания, одежду, укрываться от непогоды не давали им обрести это ощущение. Во всяком случае, оно, если случалось, то не держалось долго. Человеку все время приходилось заниматься чем-то, что вроде и обещало счастье, но относило его все дальше и дальше во времени. Хочешь быть счастливым? Добудь мяса, найди жену, построй дом. Все? Нет, не все. Убеги, спрячься, сделай палку, топор, автомат, защити себя и свое племя от хищников и чужаков, разожги огонь, вспаши поле, засей, построй мост и мельницу, накопи денег, выучи детей, работай, работай, работай. Все? Нет, не все. Работай.

Понятно, что вместо счастья получались нервный тик, раздражение и лютое желание поубивать всех вокруг.

Кирилл посмотрел на свои ладони.

— А если я работаю, и у меня нет…

— И замечательно, и хорошо, что нет, — заверил его гуру. — Это твое счастье, чел. Ты же молодец?

— Молодец, — произнес Кирилл.

— Во-от. Тут же как? Постиндустриальная эпоха. Людей много, а так, чтобы работать, участвовать, так сказать, в процессе, их нужно мало. Не требуются миллионы. Сотни тысяч даже не требуются. Ну, общество потихоньку и разделилось на тех, кто нашел себя в движе, и тех, кто решил посвятить себя обслуживанию, поддержанию в рабочем состоянии системы воспроизводства благ и инфраструктуры. Все это было, кстати, сугубо добровольное дело. Конкурс даже был приличный на свободные рабочие места! Потом уже, конечно, вам стали чуть-чуть поправлять мозги, чтобы и у вас образовывалось чувство удовлетворения. Чтобы вам не срывало голову от того, что рядом, оказывается, протекает совсем иная жизнь.

— Ну, мне не сорвало, — сказал Кирилл.

Гуру склонил голову.

— Тем не менее, ты здесь.

— Это все Кэт.

— Это все движ.

Кирилл улыбнулся, не соглашаясь.

— Не, — сказал он, — это все она.

Он показал на Кэт, которой на своем коврике, к его удивлению, не оказалось. Как-то незаметно она исчезла.

— Извините, — пробормотал Кирилл, поднимаясь и оглядываясь.

— Нет-нет-нет, — задвигал ладонями гуру. — Ты сиди, сиди.

— А Кэт?

— Она сейчас придет. Это движ. Люди приходят и уходят. У всех свои дела. Или, наверное, порывы. Веления. Контрапункты.

— Да?

Кирилл неуверенно опустился обратно.

— Я хочу тебе сказать, чел, — закивал гуру, — что все мы исполняем то, что уже заложено в нас с самого начала. Взять, к примеру, меня. Я ведь тоже был работник. Как и ты. Но однажды обнаружил себя здесь.

— В простыне?

— Ну, почему сразу в простыне? Нет. Я просто ушел. Пошел не домой, а куда глаза глядят. Оказался здесь. И не жалею. Выбился, видишь, в уважаемого человека. Блочок в нас стоит слабенький, предохранительный, преодолевается усилием воли. — Гуру усмехнулся. — Что я молодец, правда, больше никто не говорит. Ты, кстати, тоже можешь. День, два — и твой счетчик отключится сам по себе.

— И что я буду здесь делать? — спросил Кирилл.

— Жить в удовольствие, я тебе говорю! Ты посмотри, тебе открыто все, что только душе угодно. Данцы, музыка, девушки. Море развлечений!

— А работать?

Гуру завел глаза к потолку.

— Далась тебе эта работа! Неужели тебе не хочется от нее отдохнуть? Без того, чтобы машина трахала тебе мозги, ты уже не можешь? Завтра мы едем на юг. Там только солнце и песок, никаких тесных рамок городской инфраструктуры.

— И видеорама.

— Да, и видеорама. Движ на полную. Ты полюбишь это. Честное слово, неделя, и твоя работа станет казаться тебе мерзостью.

— Но кому-то же…

— Не-не-не, — оборвал Кирилла гуру. — Не тебе. Пусть другие. — Он протянул ладонь. На ладони лежала фиолетовая конфета. — Хочешь «сливку»?

Кирилл поднялся.

— Это не мой движ.

Гуру тоже встал на ноги.

— Что ты знаешь о движе, чел? — хмурясь, произнес он. — Кто проповедует движ, я или ты? Кто из нас гуру?

Он устремился к Кириллу, выделывая стремительные танцевальные па.

— Всем плевать на тебя. — Изгиб тела, колено вверх. — Думаешь, той девушке, что привела тебя сюда, не плевать? — Глубокий прогиб, скользящее движение в сторону. — Ей нужен не ты, ей нужен движ.

Вспухла и опала простыня.

— Мы переспали! — крикнул Кирилл, отступая.

Гуру захохотал.

— Здесь это делают все и всюду. Я с ней тоже спал! Это движ, очень приятный движ! Но он не обременен постоянными партнерами.

— Вранье!

Кирилл ушел от наступающего гуру к стене, и они незаметно поменялись местами. Под ногами у Кирилла смялись подушки.

— А где тогда, где твоя Кэт? — развел руками гуру. — Что-то я ее не вижу.

— Я не знаю!

— О, чел, лучше тебе не знать.

— А что?

Гуру улыбнулся и не ответил. Тогда Кирилл схватил блюдо с виноградом и подбросил его вверх:

— Тузик! Тузик!

Уборщик с жужжанием бросился на ягоды.

— Что ты делаешь! — издал вопль гуру. — Это мое!

Спасая виноград, он схватился с роботом в партере. Кирилл перескочил через него, едва не задев макушку пяткой.

Из кабинета он сразу влип в танцующую толпу, ритмичная музыка ударила по ушам, громкость ее возросла многократно, свет вспыхивал и гас, превращая людей в изменчивые контуры и тени.

— Простите… извините…

Кирилл принялся пробираться вглубь зала, оттесняя плечами встающих у него на пути, но найти Кэт нечего было и думать. Вокруг прыгали и кричали. Светящиеся маски вспыхивали в промежуточной тьме. Брызгал искрами пол. Волны возбуждения и радости, казалось, раскачивали пространство. Отбившись от рук, которые хотели вовлечь его в тесный круг, Кирилл торопливо вывернул к стойке с коктейлями, но это оказалась не та стойка, у которой Кэт заигрывала с волосатым парнем. Робот-бармен, взмахнув манипуляторами, поставил перед ним бокал с темной жидкостью.

— Что это? — спросил Кирилл.

— Коктейль «Желание», — сказал робот.

— Я возьму.

С коктейлем в руке Кирилл пересек зал, пробился сквозь танцующих к диванчикам, нашел свободный и сел с дурацким чувством, что видит странный, неправильный сон. В правильных снах он всегда был главным героем, летел, спасал, отстреливался, получал награду («Ты — молодец!»), а здесь ему выделили второстепенную или даже третьестепенную роль, которая и вовсе не предполагала активного участия. Сиди, пей коктейль и смотри, как движ крутится вокруг тебя. Можно, конечно, закричать: «Данцы!» и рвануть отплясывать вместе со всеми, но главным героем все равно не быть.

Кирилл вздохнул.

Вот если бы Кэт оказалась рядом…

На соседних диванчиках целовались, и не только. Парочка слева зашла уже достаточно далеко, чтобы избавиться от одежды. Кирилл хоть и старался изо всех сил не смотреть, но нет-нет и косил глазом. Ну никак не верилось, что это можно делать при всех! Видно же! Стыдно. Нога торчит вверх, он смотрит.

— Эй, парень!

Кирилл не понял, что с левого диванчика обращаются как раз к нему, и вздрогнул, когда лежащий на девушке парень, вытянувшись, дернул его за рукав рубашки.

— А? Что? Я не смотрю! — краснея, заявил Кирилл.

— Ну да! — сказал парень.

— Я честно!

Музыка бумкала, голос приходилось повышать, и Кирилл невольно наклонялся ближе.

— То есть, тебе не интересно?

— Я уважаю ваш движ…

Девушка под парнем рассмеялась. Лоб у нее был похож на тучку, а со щек бежали потоки флюоресцентной воды. Нос, губы, светлые глаза.

— Смешной! — сказала она.

Парень еще раз дернул Кирилла.

— Ты это, луна-месяц… присоединиться не хочешь?

— Я?

— Ага.

Парень задвигался, лицо девушки закачалось в неверном то вспыхивающем, то меняющем интенсивность свете.

— К вам? — уточнил Кирилл.

Парень кивнул — он был слишком сосредоточен, чтобы отвечать. Бум-бум-бум! — долбила музыка. В пяти шагах топали, скакали, визжали, прыгали.

— Я… не… против, — выдохнула девушка.

Кирилл растерялся.

— Но я… я это…

Ему стало не по себе. Как же? Вот так вот просто? Как это… без обязательств? Взгляд его ловил махи вскинутой тонкой женской ноги.

— Я сейчас уступлю, — объявил парень. — Ты, значит, приготовься.

Кирилл вскочил.

— Вы совсем? Я же чужой человек! И вдруг — пожалуйста! А как же любовь? Чувства какие-то?

Он не стал слушать ответы парочки и, раздраженный, шагнул в толпу. Обнаружил, что в руке все еще держит коктейль, и выпил его залпом. Танцпол качнулся, словно подбитый снизу волной. Зал оплыл в кляксы света, люди сделались бесформенными и зыбкими, слиплись в длинных амеб, и, только напрягая зрение, можно было отделить их друг от друга и кое-как разобрать лица.

Музыка будила воздух охряными залпами.

— Кэт! — закричал Кирилл. — Кэт!

Все было неправильно. Он не хотел жить так. Он бы не смог так. Что за дурацкий движ? Что они прикрывают этим дурацким движем? Бессмысленность существования? Коллективное бесчувствие? Подчинение «сливке»? Нет, он — работник. Он знает, для чего живет. Он стремится в будущее. Он сортирует и контролирует. Вычисляет и проверяет. Запускает и устраняет сбои.

Он — молодец.

Только вот, получается, что своей работой обеспечивает комфортную жизнь этим…

— Кэт!

Кирилл оттолкнул чьи-то руки, увернулся от губ, сложенных для поцелуя, протиснулся к стене, скользнул в проем с изогнутой, уходящей наверх лестницей.

На широком балконе тоже танцевали, у балюстрады теснились столики, слоился сладкий дымок. Там, где были погашены светильники, угадывались сплетающиеся тела. И тут же рядом беседовали, ели, пили, смотрели видеоролики на тонких голографических пластинках, хохотали в смешных моментах. Как будто так и надо. Периодически из тьмы, из сплетения тел выныривала мужская или женская фигура, запахиваясь в прозрачную накидку, опускалась в кресло, а вместо нее на освободившееся место, словно это был посменный режим, шмыгал во тьму новый участник.

Кирилл не смог бы проверить, есть ли там Кэт. Это было выше его сил. Он повернул в широкий, тускло освещенный коридор, по обе стороны от которого розовели раздвижные двери. За дверями вздыхали, сопели, хихикали. Может быть, здесь?

Проехал, мигая, робот. Кирилл оглянулся в отчаянии. В каком-то помрачении ему вдруг подумалось, что Кэт еще можно спасти. Ведь не зря она очутилась в его районе. Значит, подспудно хотела сбежать от того бестолкового образа жизни, что им здесь навязывают. Ей только надо помочь. О, они прекрасно поместятся в его квартире! Он выпишет на складе вторую кровать. Если обе кровати соединить, никто не соскользнет с краю.

Они оба будут — молодцы.

— Кэт!

Чувствуя, как внутри разгорается решимость, Кирилл принялся по очереди открывать двери. Их не считали нужным запирать. Тем лучше!

— Кэт! Это я, Кирилл. Ты здесь?

Он просовывал голову. Его встречали свет и мгла, смех, удивление, разгоряченные лица, тела, застывшие в процессе. В него кидали сандалиями и одеждой, его звали к себе, на него шикали, предлагали убраться, выражали сомнение в его умственных способностях и укоряли за сломанный движ.

— Кэт! Катарина!

Кирилл проверил шесть или семь дверей и застыл посреди коридора. Идти дальше? Или вернуться домой? Браслет на руке сигнализировал о том, что ему давно пора спать. Молодец ли он?

— Кэт!

Дураки они все здесь, подумалось Кириллу с горечью. И данцы у них дурацкие. И вообще все. Ему часа хватило, чтобы это понять. Но Кэт… Он твердо решил ее спасти. Как во сне. Как во многих снах, где выступал героем. Ведь погибнет, превратится… Во что здесь превращаются со временем?

— Кэт!

Кирилл успел проверить еще две комнаты прежде, чем створка одной из дверей впереди сдвинулась сама. Двенадцатая? Тринадцатая? Немного не дошел. Голая девушка вышла в коридор, прижимая к груди короткие штаны.

— Что ты кричишь? — спросила она.

Рот у Кирилла растянулся до ушей.

— Кэт!

— Ну?

— Я это…

Кирилл оглянулся. За спиной у него уже собралась толпа зрителей. Всем было интересно.

— Я за тобой, — сказал Кирилл.

— За мной?

— Да.

— Серьезно?

Кэт шагнула к Кириллу. Золотистая краска затерлась на ее лбу. Зато плечо и грудь украшали синие и зеленые мазки, в которых угадывались чужие пальцы.

— Ну, я подумал…

— Что ты подумал?

В глазах Кэт заплясали злые искорки.

— Ну-у…

Кирилл заметил, что на пороге комнаты, из которой вышла девушка, стоит голый, мускулистый парень с золотистым узором вокруг пупка и с недоумением смотрит на разворачивающуюся в коридоре драму.

— Ты говори, говори всем, — сказала Кэт, беря любопытствующих в свидетели. — Здесь все интересуются.

Согласный гомон подтвердил ее слова.

— Не тяни!

— Как в видеораме!

— Как в голо-няшке!

— Типа, любовь!

— Я подумал, — краснея, произнес Кирилл, — что мы с тобой… ну, могли бы жить… жить вместе.

— Ты? — наставила палец Кэт. — И я?

— Я тоже могу! — крикнул мускулистый парень.

— Ты помолчи, Влад! — отмахнулась девушка.

— Да без проблем!

Парень исчез в комнате.

— Ты говори, говори, Кир, — сказала Кэт, вызывающе вздернув подбородок. — Что бы мы с тобой делали?

— Жили.

— Ага.

— Я бы работал, — сказал Кирилл.

— О-о-о! — зашумели голоса.

— А я? — спросила Кэт.

— Ну, тоже.

— Работала бы?

— Да.

— А если я не хочу?

— Здесь никто не хочет! — поддержали ее. — Гнилой движ! Кому это надо? Работать — это бэдово. Вообще не втыкает! Мы не для того живем! От работы человек дуреет и забывает про радость!

— Радость — это движ! — крикнул кто-то.

— Ну, ладно, хорошо, — сказал Кирилл, пожав плечами. — Можешь не работать.

Кэт сощурила глаза.

— И что же мне делать тогда? Наверное, ждать тебя с работы?

Кирилл кивнул.

— Да.

— Разогревать твое желе? Держать тебя за руку, пока в тебе стучит счетчик? Спать с тобой вместе?

— Если это не сложно.

— Это не сложно, — сказала Кэт, поворачиваясь к зрителям. Нагота ее совсем не смущала. — Только почему я должна это делать?

— Ну, возможно… — Кирилл набрал воздуха в грудь и умолк.

— Что?

— Чувак, не обрывай все на самом интересном месте, — сказали из-за спины.

— Просто мне показалось, — сказал Кирилл, собираясь с духом, — что мы… ну, нравимся друг другу.

— И?

— И возможно, что это любовь! — выпалил Кирилл.

— Ну-у-у! — разочарованно протянули любопытствующие. — Никто уже этим словом не живет!

В глазах у Кэт закипели слезы.

— Любовь, да?

Кирилл вздрогнул от прозвучавшей в голосе насмешки.

— Да, — сказал он.

— Слышали? — обернулась ко всем Кэт.

Вокруг закивали.

— Ага!

— Чел умом тронулся!

— Да видно же, что работник!

— А-а-а!

— Раб-работник! Работник — раб! То-то я смотрю…

Кто-то захохотал. Хохотуна одернули:

— Тише! Сейчас будет самое интересное!

— «Мыло»?

— Не-а. Трагедия!

— Под «сливкой» — вообще ништяк!

Подняв руку со штанами, Кэт попросила тишины. С балкона доносилось бумканье музыки, и кто-то прикрыл створки. Стало тише.

— Значит, любовь? — спросила Кэт. — Вот так сразу? За день знакомства?

— За пять дней, — тихо сказал Кирилл.

— А какая любовь? Такая?

Девушка двинула бедрами.

— Такая — тоже, — потупился Кирилл.

— А вообще?

Кирилл нахмурился.

— Сложно объяснить.

— Нет-нет, ты объясни. Ты же вроде как… ну… любишь! — голос Кэт задрожал. — Ходил тут, двери дергал.

— Вломи ему, Кэт! — крикнул кто-то.

— Да, вломи.

— Дви-и-иж!

— Это внутри, — сказал Кирилл.

— Легкие? Сердце?

Кэт пошла по кругу, против часовой стрелки, оставляя Кирилла в центре движения.

— А может быть, ниже? — она заглянула ему в лицо.

— Нет. Это чувство.

— Та самая любовь, да?

Кирилл вскинул голову.

— Я тебя спасти хочу!

За спиной ахнули.

— Как в «мыле»!

— Принесите кто-нибудь чипсов!

— И воды!

Девушка подступила к Кириллу.

— Ты думаешь, я нуждаюсь в спасении?

Кирилл посмотрел ей в глаза.

— Да. Вы все тут… Так нельзя.

Кэт рассмеялась.

— А теперь я тебе скажу, — выдохнула она. — Я тебя пожалела, понял? Потому что ты был весь такой…

— Какой? — спросил Кирилл.

— На счетчике, вот! Робот! Хотя мне было все равно, кого звать. Там не так уж хорошо видно, на стене.

Кэт шмыгнула носом.

— Ты вот думаешь, что ты — правильный, — она стегнула его штанами. — А мы все — радостные идиоты, да?

— Я бы хотел быть идиотом! — крикнул кто-то.

— «Сливки» пожуй! — ответили выкрикнувшему.

— Я же предупредила тебя, — проговорила Кэт, не обращая внимание на окружающих и смотря только на Кирилла, — что мы — без обязательств. Просто по приколу, по вдруг возникшему желанию. Захотелось так. А ты уже вообразил себе невесть что. Или тебе не ясно? Твой дурацкий район — жуть, дома и дорога, и все, и сам ты — темнота. И весь движ у вас — с работы и на работу. Где там радость? Что я у вас буду делать? С ума сойду. Я вообще, понимаешь… У меня свой движ…

Штаны ударили Кирилла по плечу.

— Ты расстроил меня! — с надрывом выкрикнула Кэт. — Это нельзя! Нельзя! Мир — для радости! Мы — для радости! Я в это верю! И я не устала ни от данцев, ни от движа, ни от счастья, что вокруг. А ты хочешь, чтобы больно… Ты хочешь, как тебе нравится! А движ — это свобода, понял? Моя свобода.

— О-у-у! — поддержали ее. — Движ! Движ! Движ!

— Тише. Не слышно! — взвились с другого края.

Стало напряженно-тихо.

— Ты хочешь, чтобы я променяла свободу на какую-то твою любовь? — усмехнулась Кэт. — Думаешь, сказал: «Люблю», и все? Ты вообще видел хоть что-нибудь, кроме своей дурацкой работы?

— Видел, — сказал Кирилл. — Во сне.

Девушка захохотала.

— Во сне!

Ее поддержали — заухали, загоготали, кто-то, кажется, даже упал от избытка чувств. Такой движ!

— Ты такой дурак! — воскликнула Кэт. — Я не хочу, понимаешь, не хочу больше тебя видеть! И расстраиваться. Здесь другой движ. Другой!

— А если я останусь? — спросил Кирилл.

Девушка качнула головой. Прядки зажглись, как пламя.

— Ничего не изменится.

— Почему?

— Потому что я не хочу с тобой… Я не хочу, чтобы ты сидел в каждой моей мысли, понял? Нельзя, чтобы один человек подменял собой все! И скоро Новый Год, я уеду на два месяца, а может и больше. Все, Кир, все, хватит!

Кирилл поймал штаны, когда Кэт стегнула его в очередной раз.

— Ладно, — сказал он, выдернув их из пальцев девушки. — Ладно, как хочешь. Я просто… Я думал, между нами…

Он повернулся, бросив штаны на пол, и пошел к выходу, ощущая, как все на него смотрят. Не на голую Кэт, а на него.

— И все? — огорчился кто-то за его спиной.

— А что? Тебе же сказали — трагедия! — объяснили огорченному.

— О-о!

— И вали! — крикнула Кэт вдогонку. — Все равно все забудешь! Ты же работник, раб, вам не положено! А я о тебе даже не вспомню, да! Зачем мне гнилой внутренний движ? Я вообще зря тогда полезла, понял?

Кирилл не ответил. Музыка вроде бы гремела, но он ее странным образом не слышал. Не видел и танцующих, пока пробирался к дверям на улицу. В груди, в сердце было холодно и пусто. Все словно выдуло ветром. Он не запомнил, ни как перебрался через перемычку обратно в свой район, ни как в отрывистом свете редких фонарей шел к дому. Только в лифте, поднимающемся к квартире, его вдруг охватило беспокойство.

Не спас! — подумалось ему. Не спас. Как же она?

Он чуть не направил лифт вниз, но потом вспомнил, как Кэт стегала его штанами, как обидно и зло выговаривала ему, что он ничего не понял, не так понял, что она совсем не такая, какой он себе, должно быть, ее представлял.

Что его чувства — фикция, а движ — важнее всего.

Какая глупость! — звенело в Кирилле. Движ — дерьмо, движ — дерьмо, несколько раз про себя повторил он. Движ — дерьмо. Для чего они живут? Нет-нет-нет, они далеко не молодцы, они только для себя…

«И вали!».

Кирилл вздрогнул от прозвучавшего в голове голоса. И все же, выйдя из лифта, он с минуту или две стоял у створок, прислушиваясь. Казалось, что Кэт вот-вот позовет его снизу.

Странно. Что-то происходило в нем, он это ощущал. Какие-то незнакомые мысли, чувства прорастали и ранили, словно бы расталкивая внутренние органы и отвоевывая себе постоянное место.