Дворцовые тайны. Царицы и царевны XVII века

Вместо предисловия

Во второй половине XVII столетия у русских государей было шесть цариц, шесть жен. Своих первых жен пережили и женились на других цари Алексей Михайлович и Федор Алексеевич. Одну жену имел царь Иван V Алексеевич. Петр I, как известно, нарушил старомосковскую традицию. Он отказался от нелюбимой первой жены, хотя она и родила ему наследника, открыто жил с фаворитками, а в начале XVIII века женился вторично. Царицы происходили из дворянских родов Милославских (Мария), Нарышкиных (Наталья), Грушецких (Агафья), Апраксиных (Марфа), Салтыковых (Прасковья) и Лопухиных (Евдокия). Хотя большинство из них могло похвастаться древностью своего происхождения, но все они, кроме Салтыковых, относились к рядовому и небогатому дворянству. Традиция выбирать себе жену из незаметных дворянских семей объяснялась тем, что для царей нежелательным и даже опасным было бы возвышение какого-нибудь знатного и богатого боярского рода, из которого бы происходила царица. Это сулило недовольство других подобных родов, строго Следивших за status quo при царском дворе. Правда, выбор царицы из невлиятельного рода сопровождался резким возвышением ее родственников. Но это являлось наименьшим злом. Кроме того, как бы «освежалась кровь» вельможной верхушки Российского государства. Другой особенностью с начала XVI века было то, что русские цари выбирали себе жен из собственных подданных. Европейская же традиция, к которой русские государи обратились в XVIII веке, требовала заключения династического брака.

Царских невест выбирали из большого числа кандидаток, которые могли приехать в Москву со всей страны. Брачный возраст наступал в шестнадцать лет, но в исключительных случаях (как это было с Марфой — второй женой царя Федора Алексеевича) царь мог жениться и на более молодой девушке. Кандидатки в царские невесты должны были быть физически здоровы, привлекательны, обладать статью, грацией, не просто идти, а «плыть» как «лебедушка». По эстетическим канонам того времени красивыми признавались девушки «в теле». Худоба считалась признаком болезненности. Обычно царицами становились девицы, явно склонные к полноте. Не случайно в зрелом возрасте они, как правило, страдали от избыточного веса. В течение некоторого времени происходил отсев кандидаток: из сотен оставались десятки, а из десятков единицы. В смотринах обязательно участвовали мать царя, если она была жива, сестры-царевны, близкие к царской семье бояре и боярыни. Наконец, сам царь имел возможность познакомиться с претендентками, обычно на последнем этапе, и выбирал из них наиболее приглянувшуюся. Но этот ритуал мог нарушаться. Случалось, что смотрины и выбор были по политическим соображениям скомканы.

Но вот царь выбрал себе невесту. Он дарит ей платок и кольцо. С этого момента невеста торжественно вводилась в царские хоромы, в специально отведенные ей помещения. Причем существовал обряд посвящения в невесты, голову которой украшали особым венцом. Она буквально изолировалась от внешнего мира, чтобы избежать «порчи» и «сглаза». До свадьбы ее окружали лишь особо избранные боярыни и постельницы. Среди них должна была быть мать невесты или ее тетка. Причем девушка как бы выключалась из своей семьи. Отныне даже родители обязаны были ее почтительно именовать Великой государыней или царицей.

Свадьба царя являлась делом государственной важности. Поэтому, как писал бывший подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Кото-шихин, ради нее откладывали «всякие государственные и земские дела». Свадебная церемония была давно разработана в мельчайших деталях. Вначале происходили назначения в свадебные «чины» бояр, других думных и «ближних» людей и их жен. Это было непросто, поскольку приходилось учитывать сложные местнические счеты между вельможами и придворными, связанные с местом в феодальной иерархии их родов, семей и их лично. Но наконец как будто все учтено. Пишется роспись «чинам». Она оформляется в виде указа, и он объявляется «при многих людях», чтобы все заранее знали о дне церемонии и тщательно к ней готовились. Если же кто-либо из участников проявлял несогласие с назначенным «чином», то он мог нарваться на «великую опалу».

«Чины» назначались как со стороны царя, так и со стороны царицы-невесты. Со стороны царя определялись, во-первых, посаженые отец и мать, далее «проезжане» — протопоп, тысяцкий, возглавлявший свадебный «поезд», восемь бояр. Все они присутствовали и при венчании, и на свадебном пиру, а за столом «сидели выше всех людей». За ними следовали: дружка и его помощник (поддружье). Они созывали гостей на свадьбу и рассылались с дарами от имени царя или тысяцкого. Свахи и жены дружки и помощника меняли перед венчанием девичью прическу царицы на женскую и надевали и снимали с нее платье. Свечу в это время держал особый свечник. Специальные караванщики носили к церкви и обратно особый хлеб. На пиру также присутствовали по двенадцати «сидячих» бояр и боярынь. Царский «поезд» обслуживал конюший со своими помощниками, а на пиру прислуживал дворецкий со своими людьми. В «чины» со стороны царицы входили ее родные отец и мать, а далее те же, что и со стороны царя, кроме «проезжай».

Накануне дня свадьбы, вечером, царь устраивал угощение для бояр с боярынями, для отца и матери невесты. Причем на приеме царь сидел с невестой за особым столом, а гости — за разными столами. В этот момент происходило обручение: перед пиршеством государев духовник благословлял молодоженов и велел им «меж себя учинить целование». Затем гости поздравляли «молодых». После пира невеста возвращалась в свои отдельные покои, а гости разъезжались по домам. Утром, в день свадьбы, царь посещал Успенский и Архангельский соборы Кремля. Во время молебна в Успенском соборе государя благословлял патриарх. В Архангельском соборе царь присутствовал на службе по усопшим предкам у их гробов. Затем уже происходила собственно свадебная церемония.

В особой палате, богато убранной дорогими тканями и коврами, устраивали «царское место». Перед ним — стол, и стояли столы для бояр и боярынь. На столах, на скатертях, хлеб да соль. Все участвовавшие в церемонии, одетые в торжественное «золотое» одеяние, ждали выхода жениха и невесты. Вначале в палату входила невеста в торжественном одеянии царицы, но в «девичьем» венце. Ее сопровождали отец и мать и весь ее «чин». Последним в палату входил сам царь в торжественном одеянии вместе со своим «чином». Жених и невеста садились на «царское место», на одну подушку. Затем усаживались и все гости. На столы разносились по пяти блюд. Но никто к еде не прикасался. Затем начинался обряд расчесывания свахами косы невесты. Он совершался после того, как священники накрывали «молодых» особым покровом. В это время присутствующих одаривали «по росписи» от имени невесты «ширинками» (расшитыми полотенцами). Как только невесту «укрутили» (то есть причесали по-женски), с нее снимали «девичий» венец и накрывали ее покровом. Церемония сопровождалась ритуальными восклицаниями и благословениями духовенства, родителей жениха (посаженых) и невесты. В конце посаженые отец и мать царя благословляли образами молодоженов. Венчание происходило в Благовещенском соборе Кремля. Само «таинство» совершал царский духовник. Затем под колокольный звон все шли в царскую палату. В палате новобрачные и весь свадебный «чин» садились за столы. Гости ели и пили до третьей перемены блюд, когда на стол ставили лебедя. Тогда, с благословения посаженых отца и матери и тысяцкого царь с царицей шли «опочивать». Как только новобрачные входили в «опочивальню», конюший начинал ездить на коне у окон спальни с саблей в руке и никого близко не подпускал. Гости же продолжали пировать. Через час посаженые отец и мать и тысяцкий посылали дружку к царю с царицей спрашивать о здоровье. Если царь отвечал, что меж ним и царицей «доброе свершилось», то приглашался весь свадебный «чин» и поздравляли их с законным браком. Счастливые новобрачные жаловали всех кубками с вином, а затем им приносили «легкую» еду, так как до тех пор они весь день «постились». Затем царь прощался с гостями до следующего дня. Если же, как пишет подьячий Посольского приказа Котошихин, между молодоженами «доброго ничего не учинится, тогда все бояре и свадебный чин разъедутца в печали, не быв у царя».

Утром второго дня царь и царица посещали отдельные «мыльни» (бани). Причем ночную сорочку царицы осматривали мать, сваха и «иные ближние жены». Затем показывали ее царской матери, «что ее (царицы. — А. Д.) девство в целости совершилось». Молодожены переодевались в новые одежды и выходили на люди в торжественном одеянии с венцами. Царица снова одаривала мужа и свадебный «чин» дорогими расшитыми «сорочками и портами». На второй и третий дни также устраивались пиры. Эти дни сопровождались молебнами в кремлевских церквах, раздачей и получением подарков. В свой черед на царском дворе и по сеням играли музыканты, а ночью на дворах жгли дрова «для светлости». На четвертый день царь и царица принимали высшее духовенство, одаривавшее чету подарками и благословлявшее брак. В свадебные дни пиры устраивались отдельно для более низших придворных и московских чинов, а также для избранных московских жителей, которые также подносили подарки царской чете. Причты московских и подмосковных церквей одаривались деньгами, чтобы они молились за здоровье государя с государыней.

После свадьбы царь с царицей совершали паломничество по московским монастырям, где одаривали монахов деньгами, подарками и продуктами. Да и монастырская братия в ответ благословляла царскую чету образами и хлебами. Милостыню молодожены раздавали по тюрьмам и богадельням. Причем нищим и убогим доставались подчас немалые суммы (до рубля). И как говорит Котошихин, денег «расходилось множество тысяч». Причем во время того царского веселья на Москве и в других городах из тюрем принято было освобождать заключенных, кроме тех, которые сидели по «великим убийственным делам». Свою новую родню по женской линии царь жаловал чинами, должностями и поместьями так, что она входила в верхушку русского феодального сообщества.

Царицы имели свои особые жилые покои, соединявшиеся с другими помещениями дворца крытыми переходами. Это условие соблюдалось и в Кремле, и в загородных резиденциях. Количество личных комнат государынь было невелико: обычно пять. Первым помещением были сени, затем передняя, игравшая роль приемной. Далее следовали: комната для занятий делами (кабинет), «крестовая», или молельная, где вешались иконы, последней была «опочивальня» (спальня). Более пышным убранство комнат было в Кремлевском дворце. В загородных резиденциях интерьеры скромнее, поскольку они использовались как летние «дачи». Стены помещений обычно обивались сукном, чаше красным, реже зеленым, а в траурные дни — черным, коричневым или других темных цветов. Под сукно подкладывались материалы подешевле: войлок, полотно и т. д. Отдельные комнаты могли обивать дорогими шелковыми материями (например, атласом) и золочеными кожами. Царская семья любила жить в деревянных помещениях, более соответствовавших русскому климату. Кирпичные или каменные палаты использовались для торжеств и приемов, и здесь стены и потолок украшались живописью религиозного или исторического содержания. Дубовые полы личных апартаментов государынь также застилались сукнами, но могли использоваться и ковры. Сукнами же обивались двери, «окончины» (рамы), окна завешивались «завесами» (шторами) из шелковых или шерстяных тканей. Потолки расписывались различными «травяными» узорами, «под мрамор» или красились одной краской. Печи либо красились, либо выкладывались красивыми изразцами.

Мебель в царицыных апартаментах в основном была традиционная. Вдоль стен стояли лавки, которые либо обивались сукном, либо покрывались «полавочниками» из сукна, реже из бархата. Любимым цветом был красный различных оттенков. Но могли использовать и многоцветные материи. Столы делались из древесины липы или дуба. Их ножки могли быть простыми, а могли вытачиваться и иметь прихотливые формы. Обычно их покрывали красным или зеленым сукном, а в праздники — дорогими коврами или шелковыми скатертями. Случалось, столы обивали сукном или шелковой тканью. Во второй половине XVII века появляются столы немецкого или польского производства в стиле барокко на резных, вычурных ножках, украшенные резьбой, позолотой, разноцветной росписью или полированные. Доски столов изготавливались из дерева, камня или мрамора. Чаще всего такие столы ставили в спальнях. Стулья в рассматриваемое время распространены не были. Кресла обычно выполняли роль официальной мебели. Они изготавливались из дерева, покрывались резьбой и позолотой, обивались дорогой шелковой материей, и ими царицы пользовались во время приемов и официальных церемоний.

Для хранения различных вещей были шкафы, «казенки» (вид шкафа, прикрепленного к стене), сундуки, «поставцы» (большие ящики, прикрепленные к стене), шкатулки, ларцы и пр. Выполнялись они обычно из липы. Шкафы и «казенки» имели внизу выдвижные ящики, а наверху дверцы и полки. Сундуки, «поставцы», шкатулки и ларцы могли обиваться сукном или кожами. Зеркала в то время использовались по своему прямому назначению как принадлежность утреннего или вечернего туалета. Они были невелики и могли состоять из трех створок. Их тогда редко вешали на стены.

Зеркала были изготовлены из обычного зеркального или хрустального стекла. Рамы могли быть деревянными, украшенными резьбой, позолотой, инкрустацией из меди, олова, перламутра, кости и янтаря. Но чаще их оклеивали тканью или кожей. Для освещения комнат пользовались подсвечниками «стенными» и «столовыми» (первые прикреплялись к стенам, а вторые ставились на столы), выполненными из серебра, часто заграничной работы. Также были в ходу «паникадила» (разновидность люстры), которые делали из серебра, дерева, кости и даже из хрусталя. Хозяйственные помещения, лестницы и переходы освещались фонарями из слюды, оправленными железом.

Кровати, изготовленные из дерева, были с резными ножками, посеребренными, позолоченными и даже украшенными живописью. У кровати предусматривалась «кровля», то есть своеобразный шатровый покров, выполненный собственными мастерами, а также привозными, «немецкого дела». «Постель» устраивалась пуховая или «бумажная» (хлопчатобумажная) в зависимости от времени года. Ее нижняя часть — «бумажник» (тюфяк из хлопчатобумажной ткани). Имелись еще «взголовье» (подушка во всю ширину постели), отдельные пуховые подушки и одеяла. Верхние принадлежности обшивались дорогими шелковыми материями.

В спальнях и кабинетах вешали «парсуны» (портреты), а также картины, эстампы, гравюры, как привезенные из Европы, так и выполненные собственными мастерами, среди которых были и нанятые иностранцы. В качестве сюжетов использовались библейские и евангельские притчи, события древней мировой истории. В шкафах и «казенках» хранилась различная посуда, вазы, статуэтки из серебра и бронзы с позолотой и без. В специальных «книгохранильницах» (полках) стояли книги, преимущественно богослужебные.

В «крестовых» комнатах одна стена имела вид церковного иконостаса. Здедь же хранились различные реликвии, связанные с памятью о родителях, предках либо привезенные из «святых мест». Обычно в спальне в ларцах, шкатулках, ящиках содержались предметы женского туалета: гребни (деревянные и костяные), белильницы, румянницы, «суремницы», «ароматницы», флаконы с духами и пр. Белье нательное (сорочки, «порты», пояса), постельное (простыни, наволочки), а также различные полотенца назывались «белой казной». «Белая казна» хранилась в «кипарисных» сундуках, опечатанных царицыной печатью. Чаще всего сама царица открывала сундуки и доставала все необходимое. Но она могла доверять это и особо приближенной боярыне. Распространенной принадлежностью интерьеров были птицы в клетках. Держали как отечественных (щеглов, перепелов), так и привозных (канареек, попугаев) представителей пернатого мира. Особенно ценили прекрасно певших канареек и попугаев за их яркую окраску.

У цариц имелись собственные «мыленки» (бани). Предварялись они сенями, где стояли лавки и стол, чтобы можно было раздеваться и одеваться. Внутреннее устройство и убранство самой «мыленки» (изразцовая печь с каменкой, полки, лавки, чаны, ушаты, ковши, тазы и пр.) было традиционным. Все личные помещения цариц ежедневно убирались, а перед большими праздниками обычно устраивались «генеральные» уборки, когда тщательно мылись и чистились полы, стены, потолки, мебель, иконы, подновлялась живопись и т. д.

Одежда цариц выдерживалась в традиционно русском стиле. Даже вдовствующие царицы Марфа и Прасковья, дожившие до указов Петра I о переходе на европейское платье, предпочитали одеваться по-старому. В ходу были нижние полотняные и «красные» верхние из тафты сорочки. Из дорогих шелковых с золотыми узорами тканей шились «телогреи» (широкие платья с рукавами на пуговицах), «летники» и «опашни» (платья с длинными рукавами), сарафаны. Меха соболя, горностая, бобровый пух и т. д. использовались в пошиве шуб, «треухов» (зимних шапок), на ноги надевали чулки, башмаки, «чеботы» (сапожки). Голова царицы, замужней женщины, покрывалась «убрусом» (вид платка, расшитого и отделанного драгоценными камнями), под него надевалась специальная шапочка («подубрусник»), носился также особый головной убор — «кика».

Для выездов государынь использовались кареты («колымаги») и сани. Делались они из дерева, покрывались пышной резьбой или оставлялись гладкими. Но сверху обычно расписывались красками и золотились. Внутри экипажи обивались красным сукном, бархатом, сафьяновыми кожами.

Австрийский дипломат барон Августин Мейерберг и курляндец Яков Рейтенфельс писали, что в царицыны кареты впрягались по восемь белых лошадей. Справа и слева их сопровождали вооруженные стрельцы, а сзади следовали кареты боярынь. Но, очевидно, иностранцы наблюдали именно торжественные выезды государынь. Обычные поездки выглядели скромнее.

Вообще же, царицы почти не показывались широкой публике. Чтобы уберечь их «от сглаза» и «порчи», во дворце строились крытые переходы, чтобы государыни могли ими пользоваться. Окна в экипажах плотно завешивались шторами, во время пеших прогулок над головами цариц держали длинные зонты (или балдахины). При входе в помещение, даже в церковь, они ограждались от посторонних натянутым красным сукном. В церкви же стояли за загородками или за занавесками.

Утро государыни начиналось с молитвы. Затем она вместе с царем или одна посещала церковь. Обычно государыни питались отдельно, но могли принимать пищу и вместе с мужем. Во время постов и в постные дни недели блюда готовились из муки, круп, овощей, фруктов, грибов, рыбы, подавалась также икра. В «мясоед» прибавлялась «скоромная» пища из мяса домашних животных и птицы, а также дичи. В торжественные дни больших церковных или же семейных праздников государыни устраивали собственные приемы в своей «Золотой палате». Через специально сделанные потайные окошки они могли наблюдать государственные мероприятия, приемы послов (например, в Грановитой палате). В обычные же дни царицы принимали родственников, боярынь. На чьи-либо именины делались подарки, посылались калачи или пироги. При этом велись светские беседы. Чисто хозяйственными вопросами заниматься было не принято.

Обычный «рабочий» день государынь заполнялся, прежде всего, заботами о семье и родственниках. Царица по своему положению в семье — жена и мать — распоряжалась «белой казной», то есть постельным и нательным бельем, полотенцами, скатертями и прочими изделиями из полотна, а также своей одеждой и одеждой детей. Непосредственно все дела велись в царицыной мастерской палате, во главе которой стоял дьяк. В ведомстве этого учреждения находились ткачи московских Хамовной и Кадашевской дворцовых слобод, ткавшие льняное полотно, скатерти и полотенца. В особых «светлицах» мастерицы золото-швеи и белошвеи шили одежду. Царицы и сами могли вышивать золотом или шелком для собственных нужд или же делать специальные «покровы» и одаривать ими церкви. Кроме того, государыни крестили в православную веру иноверок, раздавали милостыню нищим и убогим. В часы досуга они могли слушать музыку, смотреть представления скоморохов (царица Наталья даже наблюдала театральные действа), кататься на качелях и т. д. Вечером после молитвы, перед сном, принято было слушать сказки, которые рассказывали сказочницы — «бахарки», или внимать рассказам странников об их путешествиях.

Царицы были окружены целым штатом слуг. Высшие чины — это боярыни, среди которых числились казначейша, кравчая, постельница и судья (то есть они ведали казной, питанием, внутренними покоями и судом над прислугой). Нижняя женская прислуга состояла из жен, вдов и девиц, занятых пошивом одежды, приготовлением постелей, стиркой и уборкой помещений. Из высшей мужской прислуги отмечаются стольники и дети боярские, составлявшие свиту и охрану, прислуживавшие за столом и используемые в качестве гонцов и посыльных. Кроме того, имелись и низшие слуги — истопники, сторожа и др. В рассматриваемый период русские государыни привечали целый сонм людей иного рода: священнослужителей, сирот, нищих, странников, убогих, юродивых и т. д. Причем они могли временно или же постоянно проживать в соответствующих помещениях. Распространены были увлечения и другого плана: шутовские игры, представления, нередко драки. Обычно государынь обслуживал целый штат «кар-лов и карлиц», «арапов и арапок», «калмыков и калмычек». Часто это были взятые в плен или привезенные иностранными купцами в качестве диковинок дети и взрослые, отличавшиеся малым ростом и физическими недостатками.

Когда царицы отходили в мир иной, их похороны имели то же значение, что и их мужей-царей, но при этом расходовалось наполовину меньше денег. В печальных церемониях участвовали царь, царевичи, все высшие сановники и церковные иерархи. Хоронили их в Вознесенском девичьем монастыре. Траур по почившим соблюдался шесть недель.

Примерная царица Мария

Жизнь царицы Марии Ильиничны являлась как бы примером для всех цариц дома Романовых второй половины XVII века. Мария стала женой царя Алексея Михайловича благодаря весьма неприглядной интриге, к которой она лично не имела никакого отношения. А началось все 12 июля 1645 года, когда умер царь Михаил Федорович.

В тот день русский трон занял его сын, шестнадцатилетний Алексей Михайлович. Умершего отца юноше-государю заменил его воспитатель или, как тогда говорили, «дядька», боярин Борис Иванович Морозов. Это была очень давняя традиция приставлять к сыновьям государей наставников. Но, пожалуй, не было в истории столь влиятельного «дядьки»-политика и, самое главное, столь послушного своему «дядьке» государя. Первые годы своего правления царь Алексей почти не вникал в государственные дела. Правителем государства и по формальным постам, и по сути являлся Б. И. Морозов. При этом «дядька» безудержно обогащался. И расставленные на наиболее важные государственные посты его многочисленные родственники и свойственники также не стеснялись набивать свои карманы. У москвичей особую ненависть своим лихоимством вызывали Л. С. Плещеев — глава Земского приказа, ведавшего управлением столицей, и возглавлявший Пушкарский приказ П. Т. Траханиотов. Внутриполитическую ситуацию морозовцы усугубили введением в 1646 году соляного налога. При этом были отменены основные прямые налоги — стрелецкие и ямские деньги. Инициаторы новшества полагали, что косвенный соляной налог будет успешно собираться, поскольку соль — это продукт, который потребляют все слои населения. Но цены на соль подскочили, и потребители вынуждены были заметно сократить ее покупку. А это повлекло недобор налогов. Роптало и население.

В такой сложной обстановке началась подготовка к бракосочетанию восемнадцатилетнего царя Алексея Михайловича. По традиции в начале 1647 года в Москву со всего государства привезли 200 девиц из боярских и дворянских семей. Специальная комиссия отобрала шестерых наиболее красивых девушек, которых представили царю. Алексей пленился чарами Евфимии, дочери касимовского помещика Федора Всеволожского. Что ж, русскому царю представился редкий шанс жениться по любви. Но шанс этот Алексеем Михайловичем использован не был. «Дядька», Борис Иванович Морозов, не желал, чтобы царицей стала дворянка из не подконтрольного ему рода. Ведь пришлось бы делиться властью с родней молодой царицы.

Морозов сплел хитроумную интригу, рассчитывая сразу убить двух зайцев: женить Алексея на выбранной им девушке и породниться с царем-воспитанником. Что ж, Борис Иванович не промахнулся! Сперва он отстранил Евфимию. Бывший придворный врач, англичанин Семюэль Коллинз, общавшийся с очевидцами событий, пишет, что Евфимия во время торжественного выхода, уже облаченная в парадную одежду царицы, вдруг упала в обморок. Тут же разнесся слух, что девушка страдает «падучей» (то есть эпилепсией). Но причиной обморока стала сильная головная боль из-за того, что причесывавшие Евфимию женщины очень «крепко завязали волосы у нее на голове». По русскому обычаю у невесты расплетали косу, волосы расчесывали и завязывали в узел. Обычай менять девичью прическу на женскую при замужестве существовал у многих народов. Возможно, Евфимии стало плохо просто оттого, что она не привыкла к новой прическе. Но у современников сложилось стойкое убеждение, что дело тут не обошлось без приказа Б. И. Морозова. Влюбленный Алексей, очевидно, не проявил твердости характера и поверил наветам, исходившим от воспитателя, его приспешников и злорадствовавших родителей отвергнутых претенденток в невесты. Однако мало того, что опорочили физически здоровую девушку. Ее отца обвинили в сокрытии болезни дочери и подвергли пытке. Всю семью Всеволожских сослали в Сибирь. Правда, царь Алексей Михайлович назначил своей несостоявшейся невесте хорошее содержание.

Затем Б. И. Морозов представил царю Алексею свою кандидатуру в невесты — двадцатидвухлетнюю Марию Ильиничну Милославскую. Секретарь Голштинского посольства Адам Олеарий в своем труде отмечал, что отец царской невесты Илья Данилович Милославский обивал пороги морозовского дома, «прилежно ухаживал» за царским воспитателем. И Морозов, «ради его угодливости», очень его полюбил. У Милославского были две красавицы дочери на выданье. Не имея сыновей, Илья Данилович хотел выгодно устроить дочерей. У умного Морозова возник план, который лег в основу заключительной фазы интриги. Он решил одну из сестер выдать за царя Алексея Михайловича, а на другой жениться сам (благо он был вдовцом). В один прекрасный день обеих сестер привели познакомиться с сестрами царя. Алексей Михайлович их увидел и, как пишет Оле-арий, влюбился в старшую, Марию. Ее объявили государевой невестой и тут же поселили в кремлевских палатах, видимо, чтобы обезопасить от «порчи» и интриги, наподобие той, жертвой которой стала Евфимия Всеволожская.

Свадьба состоялась 16 января 1648 года. А через десять дней Борис Иванович Морозов женился на сестре молодой царицы, Анне Ильиничне Милославской. Царица Мария Ильинична была красива и, как витиевато писал С. Коллинз, украшена «драгоценными алмазами скромности, трудолюбия и благочестия». На свадьбе царь Алексей велел быть «без мест», то есть запретил вести местнические счеты. Эта мера была актуальна потому, что родня царицы Марии высокими чинами не блистала, но по своему теперешнему родству с правящим домом должна была занимать высокие места во время свадебной церемонии и за пиршественным столом.

Предок Милославских выехал в конце XIV века из Великого княжества Литовского служить Московскому великому князю Василию I. Относились они к рядовому дворянству. Дед Марии Ильиничны, Данила Иванович, служил воеводой, а отец, Илья Данилович, носил скромный чин стольника. Семья жила небогато. Передавали, что Мария в детстве сама ходила в лес по грибы, а отец торговал вином с иностранными купцами. Но, как бы то ни было, теперь фортуна повернулась к Милославским лицом. Илья Данилович тут же жалуется в окольничие, а через несколько дней и в бояре. Представители другой ветви рода, Иван Андреевич и Иван Михайлович, также позже получили боярский чин.

Личная жизнь сестер Милославских сложилась по-разному. Царица Мария Ильинична счастливо прожила двадцать лет с царем Алексеем Михайловичем, родив ему одиннадцать детей (правда, до взрослого возраста дожили два сына и шесть дочерей). Другое дело — Анна Ильинична. Она вышла замуж за всесильного тогда правителя государства. В 1648 году Борису Ивановичу Морозову исполнилось уже 58 лет, и женская судьба Анны не сложилась. От столь неравного брака детей у них не было. Причем С. Коллинз отмечает недовольство молодой и здоровой «смуглянки» Анны своим мужем. Борис Иванович жену ревновал и даже бил плетью «в палец толщиной».

Царской семье с самого начала приходилось всерьез обращать внимание на угрозу всевозможных «сглазов» и «порчи». Так, 20 июля 1648 года по указу царя Алексея был учинен розыск. Одна из царских сорочек и два «чехла» царицы Марии оказались с дырками. Опасались, что это было сделано намеренно с целью наведения «порчи» на августейшую семью. Допросили боярыню Е. Ф. Милославскую, которая кроила веши, потом шивших их мастериц и прачек. Конец дела утерян, поэтому неизвестно, чем история закончилась.

Прошло несколько месяцев со дня свадьбы, и царица Мария Ильинична стала свидетельницей одного из крупнейших в XVII столетии московских восстаний. В мае 1648 года она вместе с царем Алексеем ездила на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. В Москву царская чета вернулась 1 июня. И туг из людской толпы, глазевшей на проезжавшую вереницу всадников и карет, отделились челобитчики, пожелавшие подать самому царю жалобу на Л. С. Плещеева. Охрана стала отгонять людей, были проведены аресты, а в ответ в царских служителей полетели камни и палки. Но это еще были «цветочки»! По-настоящему грозно события развернулись на следующий день, 2 июня.

Царь выехал из Кремля вместе с придворными и церковнослужителями, совершая крестный ход в Сретенский монастырь. Толпа москвичей поджидала Алексея Михайловича и опять стала требовать выдачи Плещеева и освобождения арестованных вчера товарищей. На обратном пути народ, озлобленный бездействием властей, буквально внес ехавшего верхом царя Алексея и его окружение в Кремль и продвинулся вплотную ко дворцу. Теперь уже восставшие требовали крови не только Л. С. Плещеева, но и П. Т. Траханиотова и даже Б. И. Морозова. Народ громил дворы и этих лиц, и их подручных из морозовской администрации. Морозов спасся тем, что спрятался в царских покоях. Чуть не пострадала сестра царицы Марии — Анна Морозова. Она попалась восставшим, которые буквально сорвали с нес драгоценности и бросили их на дорогу. Анне даже кричали, что убили бы ее, если бы не ее свойство с государем.

Много крови пролилось 2–5 июня. Москвичам были выданы Плещеев и Траханиотов, которых буквально растерзали разъяренные жители. Погибли и другие сторонники Морозова. Лишь самого Бориса Ивановича царь Алексей Михайлович буквально со слезами на глазах смог «отмолить» у народа. Всесильного «дядьку» отправили в ссылку, подальше от Москвы — в Кирилло-Белозерский монастырь. Все эти лихие дни царица Мария находилась в своих кремлевских хоромах. Благо что толпа не решалась ворваться в царские апартаменты, как это было позже, в 1682 году. Мария Ильинична была беременна, и хорошо, что напасти прошли стороной: 22 октября 1648 года она родила своего первенца, царевича Дмитрия Алексеевича.

Царица Мария имела собственные хоромы в Кремле. В одной из загородных резиденций, в селе Коломенском, у нее также имелся свой терем, фасад которого в 1668 году был заново расписан красками и позолочен. Разумеется, Мария Ильинична имела особые помещения и в «путевых» царских дворцах (в селе Хорошевс. например). На золоченых креслах царица восседала во время официальных приемов. Лавки в комнатах обивались сукном. Сукном же отделывались окна и царицыной «мыленки» (бани). Причем Мария Ильинична не только традиционно посещала баню, но и у нее имелась деревянная ванна. Киоты, в которые помешались иконы, оклеивались красным бархатом, а «поклонные» скамейки обивались сукном. Под «место» царицы, когда она бывала в церкви, подстилались два ковра: «золотный» и «цветной и золотный», оба около трех метров длиной. В 1653 году в Зеркальном ряду царице было куплено хрустальное зеркало в обитой зеленым бархатом деревянной оправе. Для расчесывания волос использовались одновременно несколько гребней. Царица Мария имела собственную библиотеку. В 1666 году какую-то ее «потешную» книгу заново переплели, а в 1668 году она заказала сделать две рукописные книги житий святых «в лицах» по образцу старой.

И торжественные, и обычные выезды Марии Ильиничны обслуживались соответствующими экипажами. Так, известно, что зимние сани внутри обивались красным бархатом, «золотным» атласом. сиденья и пол покрывались красным сукном и сафьяном. В 1667 году царице изготовили две новые деревянные «колымаги»: одну резную, а другую гладкую. Снаружи их позолотили и покрасили разными красками. Внутри обили одну красным бархатом, а другую красным сукном. Во внутренней отделке использовали красный атлас и серебряный галун.

Как же одевалась царица Мария Ильинична? С помощью документов мы можем приоткрыть завесу некоторой «секретности». Так в январе — августе 1649 года для нее были пошиты и изготовлены: три «шубки» (верх из шелковых тканей — красной, красной с золотыми узорами и золотой с разноцветными узорами, — у одной нашито кружево и нанизан жемчуг), «треух» соболий, пять «телогрей» (сверху разноцветные шелковые ткани с нашитым «кованым золотным» кружевом и с серебряными позолоченными пуговицами подбиты мехами лисы, горностая, соболя и бобровым пухом), четыре «летника» из атласа и тафты (белые, белый с золотыми узорами и красный с золотыми узорами), «опашень» из красного сукна с нашитым «кованым» серебряным кружевом. Три пары «башмаков» и пять пар «чеботов» (для обуви использовались атлас и бархат разных цветов и отделка из «кованого» серебряного и золотого кружева, а каблуки обивались золотом), пять пар чулок (из разноцветных шелковых материй, теплые подложены беличьим или собольим мехом). В сентябре 1650-го — июле 1651 года, наряду с «телогреей ездовой» (верх из персидской камки красного с зеле но-золотым и узорами, подбита горностаевым мехом), «шубкой» из алой с золотыми узорами тафты и тремя шапками из белого атласа, одна на бобровом пуху, а две другие отделаны канителью и жемчугом, а также изображениями «орлов», «инрогов», «зверьков и птичек»), царице скроены: «ожерелье накладное» из бобрового меха, «ожерелье низаное» жемчугом по алой тафте а также «роспашнпца» из красной атласа с кружевами. С сентября 1652-го по июнь 1553 года Мария Ильинична обзавелась «шубкой» из светло-зеленого сукна, «роспашницей» из белого атласа с кружевом, жемчужным ожерельем на белой тафте, четырьмя шапками из красного атласа на бобровом пуху, украшенными изображениями орлов и «запанами», двумя парами «башмаков» (одна пара из золотого с разноцветными узорами бархата, а другая из сафьяна, украшенного красным бархатом) и т. д. Конечно, более дешевые предметы одежды (например, изготовленные из полотна) столь подробному учету не подлежали.

Мария Ильинична заказывала меха или дорогие вещи и одаривала ими свою родню. Так, в 1649 году жаловались: в январе — тремя сороками соболей боярин Б. И. Морозов и его жена А. И. Морозова, она же «чеботами» из красного бархата и шелком, в марте — двумя бобровыми шкурами окольничий И. А. Милославский, а также сафьяновыми «башмаками» мать царицы боярыня К. Ф. Милославская, в июне — серебряными позолоченными «лоханью» и рукомойником сестры мужа, царевны Анна и Татьяна Михайловны. Кроме того, Мария жаловала преданных ей или оказавших услугу людей: в 1650 году — «поповским» кафтаном из зеленой камки, подбитым чернобурой лисой, «духовника» Стефана, в 1651 году — подушками «новых карлиц», Акулину и Прасковью, в 1656 году — сороком соболей стольника Б. Г. Юшкова, шелковой тканью гонца А. Д. Колтовского. Своей собственной церкви Рождества Пречистые Богородицы Мария Ильинична в 1650 году подарила шитую «пелену… в лицах с действы». Сама царица также получала подарки. Так, в 1649 году Иерусалимский патриарх Паисий подарил ей различные «святые дары», четки и свечи «от гроба Господня», дорогую ткань, «грецкое» мыло и шитое золотом кисейное полотенце.

Кроткая, скромная и добронравная Мария Ильинична основными своими заботами окружала мужа и детей. Другим занятиям она посвящала гораздо меньше времени. Известно, что царь Алексей Михайлович любил путешествовать по своим загородным резиденциям (особенно он отличал село Измайлово), посещать близлежащие монастыри и храмы (причем часами мог выстаивать церковную службу). По мере возможности его сопровождала царица Мария. Государь также являлся страстным охотником, особенно с ловчими птицами. При нем придворные службы, ведавшие соколиной и псовой охотой, переживали подлинный расцвет. Однако вряд ли Мария Ильинична участвовала в «полевом досуге» царя-мужа. В России того времени это не было принято, да и у нее имелись свои веские причины.

Эти веские причины заключались в том, что за двадцать лет замужества Мария рожала одиннадцать раз. Первенцем явился царевич Дмитрий (1648 год). За ним рождались: царевны Евдокия (1650 год), Марфа (1652 год), царевич Алексей (1654 год), царевны Софья (1657 год), Екатерина (1658 год), Мария (1660 год), царевич Федор (1661 год), царевна Федосья (1662 год) и царевичи Симеон (1665 год) и Иван (1666 год). По состоянию здоровья потомство Марии Ильиничны строго делилось на две части: слабые и болезненные царевичи, сильные и здоровые царевны. Вот почему до взрослого возраста дожили лишь три царевича — Алексей, Федор и Иван. Двое — Дмитрий и Симеон — умерли детьми. При этом царевич Алексей скончался в шестнадцать лет (еще при жизни отца, царя Алексея Михайловича), царевич Федор (будущий царь Федор Алексеевич) прожил двадцать один год, а царевич Иван (будущий царь Иван V) закончил свой земной путь тридцатилетним. Все шесть дочерей Марии не только дожили до взрослого возраста, но и увидели XVIII столетие. Меньше всех прожила царевна Софья (правительница страны в 1682–1689 годы) — 47 лет. Далее по продолжительности жизни следуют царевны: Федосья (51 год), Марфа (55 лет), Екатерина (60 лет), Евдокия (62 года) и Мария (63 года).

На радостях Мария Ильинична неоднократно одаривала кормилиц своих детей. Так, в 1649 году кормилица царевича Дмитрия Улита получила от матери в подарок ларец, коробью, серебряные по-.золоченные крест, серьги, цепочку, а также подушки и гребень «слоновой», а в 1650 году кормилица царевны Евдокии получила также гребень «слоновой» и хрустальное зеркало. Но подарки предназначались и для ближнего окружения — «дворовых» боярынь. В 1649 году по случаю рождения царевича Дмитрия им достались 20 пар соболей.

Дети Марии пользовались различными игрушками (мальчики — «потешными» луками, саадаками, стрелами, ножами, «пушечками», барабанами, свистульками, шахматами и т. д.). Читали они и книги. Царевич Алексей Алексеевич, например, располагал 128 книгами на русском и иностранных языках. Среди них богослужебные, летописи, стихотворные сборники, учебники, словари, военные уставы и др. У него же имелись: шубы, зипун, кафтаны, «ферези», «однорядка», «опашни», рукавицы, шапки, штаны, чулки, а также предметы обихода: лохани, блюда, кубки, шкатулки, коробочки, сумки, серьги, «запоны», перстни, запястья, «венец», часы, готовальня, разные посохи и т. д. Царица Мария справляла и собственные праздники. На именины, например, полагалось одаривать пирогами боярынь, жен окольничих и других приближенных женщин.

Между тем продвигалась по служебной лестнице родня царицы Марии Ильиничны. Ее отец, боярин Илья Данилович Милославский, наместник Медынский, после отставки в 1648 году Б. И. Морозова фактически занял его место. На протяжении своей политической карьеры Илья Данилович возглавлял ряд финансовых и военных приказов. Он обладал импозантной внешностью, имел способности к административной деятельности, но был хвастлив, заносчив и жаден. С. Коллинз отмечал, что царь Алексеи Михайлович «больше боялся, чем любил» своего тестя. При этом царица Мария Ильинична «всегда держала сторону» отца.

В опасной ситуации царская семья оказалась вновь в 1662 году. Шла тяжелая война с Речью Посполитой, начавшаяся в 1654 голу. Тогда же случились два события. Во-первых, «моровая язва» (эпидемия чум) в Москве, когда царица Мария с семьей была вынуждена покинуть столицу. Царь Алексей Михайлович в то время находился в войсках. Во-вторых, была начата денежная реформа. В основном она свелась к чеканке медной монеты. Первое время она ходила наравне с привычной, серебряной. Но неумеренный выпуск правительством медных денег и размах фальшивомонетничества привели к инфляции, которая в 1663 году достигла своего пика — серебряный рубль стоил 15 медных.

Но уже к 1662 году в Москве обозначился резкий рост недовольства простого люда: в связи с инфляцией и вымыванием из обращения серебра подскочили цены на продукты питания и предметы первой необходимости. По свидетельству бывшего подьячего Посольского приказа Е К. Котошихина, вскрылись злоупотребления денежных мастеров и других лиц, причастных к реформам. Чтобы откупиться от властей, виновные давали большие взятки. Первым среди взяточников назывался И. Д. Милославский. Виновных жестоко пытали и казнили. На своего тестя же царь Алексей Михайлович «долгое время был гневен». Недовольство москвичей проявилось 25 июля 1662 года. В то время царская семья проживала в загородной резиденции в селе Коломенском. Рано утром сюда подошла многотысячная толпа, возбужденная развешанными в Москве прокламациями, призывавшими расправиться с изменниками, в числе которых опять-таки значился царский тесть. Царь Алексей Михайлович находился в церкви у обедни по случаю рождения царевны Федосьи. Когда он услышал требование народа, то распорядился, чтобы вызывавшие ненависть бояре спрятались в помещениях царицы и царевен. А сама царица Мария Ильинична «и царевичи, и царевны запершися сидели в хоромех в великом страху и в боязни». С народом удалось справиться при помощи подошедших из Москвы стрелецких полков. Однако отмечали, что на Марию эти события подействовали очень сильно — она была больна в течение года.

Постепенно уходили из жизни близкие люди и родные. Еще зимой 1662 года умер Б. И. Морозов, а в 1667 году — его вдова и сестра царицы А. И. Морозова. Причем все огромное состояние Морозовых по завещанию перешло в казну. Отца Мария Ильинична потеряла в 1668 году. Ее же черед наступил 3 марта 1669 года. Кончину супруги царь Алексей Михайлович переживал искренне. Обязательные действия, долженствовавшие выглядеть как поминовение по усопшей, поражают своей масштабностью. Так, государь не только приказал раздать милостыню «тюремным сидельцам и колодникам», но и распорядился выпустить на свободу тех, на ком были иски по гражданским делам. При этом их долг уплачивался казной. Огромные раздачи милостыни и поминальные угощения предназначались также стрелецким вдовам и сиротам, нищим, и не только в Москве, но и в провинции.

Царица Мария, примерная жена и мать, прожила не так много — неполных сорок четыре года. Она поистине была женщиной в самом высоком смысле этого слова, безусловно отдавая приоритет семье, ее радостям и печалям.

Царица Наталья — мать Петра Великого

Мать Петра Великого, царица Наталья Кирилловна, происходившая из рода Нарышкиных, подарила мировой истории одного из великих государей. Нои сама она была личностью неординарной. Судьба преподнесла ей возможность стать второй женой царя Алексея Михайловича. Взглянем на обстоятельства, приведшие Наталью Кирилловну в царские хоромы.

В 1669 году умерла царица Мария Ильинична. Царь Алексей Михайлович стал вдовцом, будучи отцом шести царевен и двух царевичей. В этот период государь особо приблизил к себе своего фаворита Артамона Сергеевича Матвеева, которого знал с детства. Матвеев не только считался специалистом по малороссийским делам (являлся главой Малороссийского приказа), но и умел сослужить службу весьма деликатного свойства. И это касалось не только скандального дела низложенного патриарха Никона.

Царю исполнилось сорок лет. И рано или поздно речь должна была зайти о втором браке. Необходимо было подобрать подходящую кандидатуру. Матвеев импонировал царю не только своими способностями политического деятеля. Этот товарищ детских игр Алексея Михайловича, очевидно, хорошо изучил тонкие струны государевой души и имел возможность на них играть.

Кем же был Артамон Сергеевич Матвеев? Он уверенно сделал стремительную карьеру: из стрелецкого офицера стал боярином, дворецким и главой русского правительства с титулом наместника Серпуховского. Артамон Сергеевич принадлежал к плеяде русских политиков-западников второй половины XVII века. Женат Матвеев был на представительнице обрусевшей ветви известного шотландского рода Гамильтонов. Его дом, построенный в Москве между Мясницкой и Покровкой, выглядел по-европейски. Мебель, картины, гравюры. образцы прикладного искусства, вечерние встречи друзей наподобие салонных переносили посетителя в Европу. Хозяин любил музыку, а особенно театральное действо. У Артамона Сергеевича часто бывал царь Алексей Михайлович. Он с одобрением слушал выступления домашнего оркестра. а спектаклями домашнего театра прямо-таки увлекся. Государь пожелал устроить свой, придворный театр. И расторопный Матвеев быстро собрал труппу из жителей Новой Немецкой слободы. Ее руководителем стал пастор и учитель Й. Г. Грегори, а актерами — в основном ученики последнего. На театре ставились пьесы на сюжеты из древней и библейской истории. Став задушевным другом царя-вдовца. именно Матвеев познакомил государя с его будущей невестой.

В доме своего фаворита царь Алексей Михайлович увидел Наталью Нарышкину и влюбился в нее. Затем, как водится, государева «симпатия» была объявлена царской невестой, несмотря на выходку противников этого брака: у Грановитой палаты в Кремле были обнаружены «подметные письма», содержавшие наговоры на нее. Наталья обладала не только внешней привлекательностью. Она отличалась рассудительностью и любознательностью, вместе с тем была обаятельна и приятна в общении. У царя Алексея и Натальи Нарышкиной было много общего. Алексей Михайлович и его молодая невеста любили загородные путешествия и проводили довольно много времени «на лоне природы», они с удовольствием смотрели театральные представления и проявляли явный интерес к различным образцам европейской культуры. Молоденькой Наталье особое отношение к «западничеству» было привито в доме А. С. Матвеева, приложившего немало усилий к ее воспитанию.

Род Нарышкиных, из которого происходила царская невеста, известен с XV века и принадлежал к рядовому дворянству Российского государства. Он не мог похвастаться ни знатностью, ни богатством. Отец Натальи, Кирилл Полуэктович Нарышкин, дослужился до чина стрелецкого полковника. Служба однажды свела его в Москве с А. С. Матвеевым, тогда также бывшим полковником. Важное значение имело то обстоятельство, что Нарышкины породнились с будущим царским фаворитом: брат Кирилла, Федор, женился на племяннице жены Матвеева. Это родство хоть и дальнее, но все же открывало возможность карьерного роста для братьев Нарышкиных. Но самое главное, оно оказалось решающим в судьбе Натальи. Она, на правах родни, могла свободно посещать дом А. С. Матвеева. А когда последний понял, что женская привлекательность свойственницы может быть использована в политических целях, Наталья вообще стала для семьи Матвеева родной.

Наталья Кирилловна Нарышкина родилась 22 августа 1651 года. Ее детство приходилось на то время, когда семья могла похвастаться весьма скромным достатком. Не случайно позднее недоброжелатели передавали слух, что будущая царица Наталья в детстве вынуждена была ходить в лаптях. Трудно сказать, насколько верны эти сведения. Однако отметим, что старомосковские дворянские да и боярские традиции, наряду с изрядной долей спеси и гордыни, предполагали и простоту повседневного быта и одеяния. Не исключено, что где-то в деревне, летом, отпрыски «благородных» семей могли бегать не только в лаптях, но и босиком. Хотя, разумеется, никто бы не позволил им этого в городе, да еще и прилюдно.

Современник событий, курляндец Яков Рейтенфельс, отмечает, что влюбленный царь одаривал Наталью подарками, но объявил ее невестой не сразу. Через некоторое время он рано утром прислал в дом Матвеева, где в то время проживала его «симпатия», нескольких бояр с придворными каретами в сопровождении небольшого отряда конницы и трубачей. Заспанной Наталье было объявлено о выборе царя. Ее одели в специально привезенный из дворца наряд и повезли в Кремль. Затем быстро прошло венчание в присутствии лишь узкого круга приближенных. (Вероятно, царь Алексей не хотел устраивать пышную церемонию, поскольку это было его второе бракосочетание.) Впоследствии Наталья жаловалась на то, что богато отделанное драгоценными камнями платье невесты было очень тяжелым.

Итак, в 1671 году двадцатилетняя Наталья Кирилловна становится царицей. Царю Алексею Михайловичу тогда шел сорок второй год. Несмотря на большую разницу в возрасте, в отношениях молодоженов установилась полная гармония. Не привыкшая к обычному в то время теремному затворничеству, Наталья стремилась не отстать от интересных событий, чаще, чем это было раньше принято, сопровождать царя-мужа. Свою природную любознательность и приветливость царица невольно проявляла в том, что не хотела ездить в карете с зашторенными окнами. Но лицезрение проезжавшей государыни было столь непривычным, что советники уговорили царя не нарушать традиции. Наталья Кирилловна с сожалением* но все же уступила просьбе мужа, и окна ее кареты стали тщательно закрываться.

При ней в царском обиходе появилось больше европейских диковинок, с учетом «западнической» моды переделывалось убранство хором. Так, в комнатах из красного атласа были сделаны шторы на окна, а в одной из них находилась картина с изображением «Рая»: в центре дерево, на котором сидел ангел с мечом, а вокруг люди и всякие звери. По бокам изображения помещались зеркала, придававшие картине большую объемность. Личинки замков на дверях, крюки и гвозди были посеребрены. В 1673 году верхние комнаты царицы обили золочеными кожами, а лавки — красным сукном. В 1675 году также сукном разных цветов обивались лавки и стены у окон. Свои хоромы имела Наталья Кирилловна и во дворце в Коломенском. Причем «по указу государя» в царицыны помещения были поставлены дубовые «ловушки с пружинами» (то есть мышеловки).

Привычка Натальи к изяществу видна в том, что к бывшему у нее зеркалу «с каменьями» был сделан чехол из красного бархата, а к лампаде, что горела у образов, подвесили кисть из красного шелка. У нее имелась небольшая подушечка из красного атласа на лебяжьем пуху и оклеенный «жарким» бархатом ларей. Молодая царица предпочитала красный цвет, и не только в декоре помещений и отделке разных вещей, но и в предметах одежды. «Треух» государыни был скроен из красного атласа и подбит соболями, а чехол на него пошит также из красного «киндяка». «Потешные» (охотничьи) рукавицы Натальи также были сделаны сверху из красного сукна, а внутри из лисьего меха, опушенного собольим.

С устройством выгодного для себя брака царя Алексея Михайловича и Натальи Нарышкиной сильно возвысился Артамон Сергеевич Матвеев. Последние пять лет царствования царя Алексея стали для него наиболее благоприятными в политической карьере. Матвеев из царского фаворита-приятеля превратился в царского фаворита-правителя. Без совета с ним в эти годы государь не принимал ни одного сколько-нибудь серьезного решения. Но и Наталья Кирилловна отныне и до кончины Матвеева всегда прибегала к наставлениям последнего. Продвижение в чинах было обеспечено и родне Натальи — Нарышкиным. Ее отец, Кирилл Полуэктович, сразу был пожалован чином думного дворянина, а через год вместе с Матвеевым стал сначала окольничим, а затем боярином. Звания стольников удостоились дядя, Федор Полуэктович, родные братья царицы: Иван, Афанасий, Лев — и более дальние родственники.

Современники отмечали, что женитьба по любви на молодой, веселой, приятной и приветливой Наталье преобразила царя Алексея Михайловича. Он будто помолодел. Единственно, что могло омрачать безоблачные дни молодой четы, было негативное отношение к мачехе царских дочерей от первого брака. Но это и естественно. Во всех семьях рождается взаимное неудовольствие мачехи и падчериц, если они практически одного возраста. Но пока был жив муж-царь, Наталье особых хлопот это обстоятельство не доставляло. 1672 год принес ей много радости: 30 мая она родила сына. Мальчик, нареченный Петром (будущий Петр Великий), оказался наижеланнейшим и для царя Алексея, несмотря на то что у него уже были два сына от первого брака: Федор и Иван. Но последние с детства не отличались крепким здоровьем, кроме того, наличие наследника мужского пола и от второй жены расширяло для Алексея Михайловича поле для политического маневра при последующем выборе своего воспреемника. Важное значение младенца Петра для царя-отца подчеркивалось и в выборе крестного отца и крестной матери. Ими стали старший сын, царевич Федор Алексеевич, и старшая сестра, царевна Ирина Михайловна, которую Алексей Михайлович особенно почитал.

Для Натальи Кирилловны рождение сына обернулось обычными материнскими хлопотами. Но все же она не забывала и о «светской» жизни. Именно с 1672 года стал давать представления придворный театр, и царица могла наблюдать действо в специально отгороженной для нее (а также и падчериц с пасынками) части зрительного зала. В том же году Наталья забеременела вновь и в 1673 году, 25 августа, родила девочку, названную Натальей. Счастливая мать щедро одаривала повивальных бабок и кормилиц дорогими тканями, телогреями, а одной даже пожаловала собственный летник. Но тканью царица одаривала и старицу Новодевичьего монастыря за обучение грамоте «новокрещеной девки», двум «дурам», Аксинье и Авдотье, по ее распоряжению были скроены две телогреи, а «девочке безногой», проживавшей у падчерицы царевны Марфы Алексеевны, участливая Наталья подарила «треух». Существовал обычай по случаю благополучных родов делать подарки церквам. Так, две «новых хоругви» кремлевского Успенского собора были обшиты по распоряжению царицы дорогим бархатом. Причем ткани для таких целей снимались с использованных детских колыбелей царевичей и царевен.

Разумеется, особое внимание обращалось на воспитание маленького Петра. Помимо обычных предметов и игрушек, у него были и вещи европейского происхождения: музыкальная шкатулка («цымбальцы маленькие»), клавикорды и др. В самом раннем возрасте ребенка опекала женская прислуга: кормилицы, мамки, няньки. Ею руководила царица-мать, именно от нее во многом зависело формирование личности царевича. Конечно, набор предметов, окружавших царевича, определялся матерью. Как знать, может быть, раннее знакомство с изделиями европейского прикладного искусства и музыкальными инструментами повлияло на формирование западнических взглядов Петра Алексеевича. А в заслугу это можно поставить прежде всего Наталье Кирилловне.

Но вот в 1676 году умирает царь Алексей Михайлович. Это повлекло за собой не только изменение личного статуса Натальи Кирилловны, ставшей отныне вдовствующей царицей. На престол вступил Федор Алексеевич, пасынок, объявленный наследником еще в 1674 году. Вместе с ним к рулю государственного управления должны были прийти его родственники, Милославские. Царица Наталья с детьми, Матвеев и Нарышкины должны были уйти на второй план. Между тем хоронили царя Алексея. За гробом несли нового царя, немощного Федора Алексеевича. За ним также на носилках несли Наталью с лицом закрытым фатою.

А. С. Матвеев был снят со всех постов. В чем его только не обвиняли! И в стремлении посадить на трон четырехлетнего Петра, и в желании перетянуть на свою сторону московских стрельцов, и в покушении на жизнь царя Федора Алексеевича, и в «чернокнижии» (колдовстве). Если бы у Милославских имелись доказательства, то Матвеев наверняка поплатился бы головой. Но всесильный фаворит царя Алексея отделался ссылкой. Отец Натальи Кирилловны, боярин Кирилл Полуэктович, даже не приглашался во дворец. Что же говорить о других Нарышкиных? Нелегко было и Наталье. Теперь ненависть падчериц к мачехе выплеснулась наружу. Сестры царя Федора, которыми верховодила самая умная и энергичная царевна Софья Алексеевна, склоняли брата к крутому обращению с мачехой. Но как ни зависел болезненный Федор Алексеевич от родных, все же не пошел на поводу у них до конца. Кроме того, он помнил, что был крестным отцом царевичу Петру, а по православной традиции крестный обязан опекать крестника вместо умершего отца. Конечно, значение Натальи Кирилловны при дворе умалилось, но не настолько, чтобы ее новое положение можно было сравнить со ссылкой.

Вдовствующая царица с детьми даже осталась в своем старом жилище. Рассказывали, что Милославские готовились ее выселить в новое помещение, но Наталья отказалась переезжать, а маленький царевич Петр даже ходил жаловаться к царю Федору Алексеевичу, и этот вопрос замяли. К 1681 году у Натальи деревянные хоромы были обновлены. На половики и обивку лавок пошло 40 аршин красного и зеленого сукна. У нее появился зеленый ларец. Отмечено, что царица пользовалась стеклянной посудой. За ней числилось: 50 различных стаканов, 10 кувшинов, 5 «братинок», 15 «сулеек», 10 «оловеничков» и пр. За Натальей Кирилловной также сохранили хоромы в царской резиденции в селе Измайлове.

Надо сказать, что крестный отец не забыл Петра. Царь Федор Алексеевич как-то сказал Наталье Кирилловне, что настала пора царевичу Петру учиться. В наставники был определен дьяк Никита Моисеевич Зотов, чье соответствие посту преподавателя для царевича подтвердил сам Симеон Полоцкий — безусловный авторитет для государя. Царица Наталья велела Зотову начать обучение Петра на следующий день, то есть 12 марта 1677 года. (Заметим, что мальчику не было и пяти лет.)

Всевластие Милославских при дворе закончилось в 1679 году, когда вопреки желанию родни царь выбрал себе в жены Агафью Грушецкую, которая оказалась замешана в неприглядной интриге. Резко возросло политическое значение фаворитов царя Федора Алексеевича — Языкова и братьев Лихачевых. Второй брак царя с Марфой Апраксиной способствовал началу восстановления политического влияния Нарышкиных. Лидеру этой партии, А. С. Матвееву, изменили место ссылки на более достойное и близкое к Москве. Вероятно, царь Федор Алексеевич в последние месяцы жизни обдумывал возможность возведения на престол царевича Петра. Последнему шел десятый год, и крестному отцу этот здоровый и смышленый мальчик явно был симпатичен, он выгодно отличался от шестнадцатилетнего болезненного и недалекого царевича Ивана. Конечно, Милославские не желали воцарения Петра, конечно, они требовали объявить наследником престола Ивана. Слабеющий царь Федор находился между двух огней. Причем на Петра ставили не только Нарышкины, но и царские фавориты, когда поняли, что у Федора уже не будет потомства. В этой обстановке Наталья Кирилловна, естественно, воспрянула духом. Ведь ее мальчик рассматривался как реальный претендент на трон.

Царь Федор Алексеевич скончался 27 апреля 1682 года. На престол был посажен десятилетний Петр Алексеевич (Петр I), что явилось результатом соглашения фаворитов умершего царя Федора, И. М. Языкова, А. Т. и М. Т. Лихачевых, с партией Нарышкиных. Казалось бы, для Натальи Кирилловны наступили наилучшие времена: сын на престоле, родственники у руля управления государством. Но не тут-то было! Нарышкины очень скоро не только потеряли власть, но часть из них была убита, а часть подверглась опале.

1682 год был, пожалуй, самым страшным годом для Натальи, которой пришлось стать свидетельницей гибели дорогих ей людей и самой не раз испытать страх за свою жизнь и за жизнь детей. Главная причина поражения Нарышкиных в борьбе за власть — их неспособность оценить ситуацию в стране и выдвинуть своего талантливого лидера, они ничего не смогли противопоставить провокационным обвинениям Милославских, и прежде: его царевны Софьи Алексеевны, якобы в отравлении царя Федора Алексеевича и в попытках отравления царевича Ивана Алексеевича. Они не предприняли никаких мер против интриги, развернутой Милославскими, возглавляемыми хитрым и опытным царедворцем, боярином Иваном Михайловичем. Главное — Нарышкины не сумели заручиться поддержкой московского стрелецкого гарнизона.

Столичные стрельцы роптали. Их недовольство появлялось еще в царствование Федора Алексеевича: им было уменьшено жалованье, а их полковые командиры буквально тиранили подчиненных, которые нигде не могли найти защиту. Придя к власти, Нарышкины практически ничего не сделали для улучшения положения гарнизона, поэтому все свои беды стрельцы связывали с Нарышкиными. Партия Милославских искусно направляла возмущение служилых людей против своих политических оппонентов. Причем составился заговор, о котором не знала и против которого ничего не предприняла родня Натальи Кирилловны. Да и кому было правильно реагировать на события? Отец царицы, боярин Кирилл Полуэктович, решительностью и твердостью характера не отличался. Старший брат Натальи, Иван Кириллович, в свои двадцать четыре года с воцарением Петра I получил боярство, что вызвало недовольство как придворных, так и московских жителей. Иван Нарышкин «прославился» также тем, что примерял царский венец. Вероятно, каких-либо далеко идущих мыслей при этом у него не возникало, но подобный жест истолковывался как символический. Не случайно впоследствии у стрельцов особую ненависть вызывал именно Иван Кириллович. Очевидно, Нарышкиным можно было бы опереться на умного и опытного фаворита покойного царя Федора боярина И. М. Языкова. Но они, видимо, не очень-то к нему прислушивались. Непререкаемым авторитетом у Нарышкиных пользовался боярин А. С. Матвеев. С воцарением Петра он сразу же был вызван из Луха, где находился в ссылке, в Москву. Но в столицу Матвеев приехал слишком поздно, только 10 мая. Как ни пытался опытный политик переломить ситуацию, уже ничего нельзя было сделать.

У Натальи Кирилловны окончательно испортились отношения с падчерицей царевной Софьей Алексеевной. Во время похорон царя Федора Софья, вопреки традиции, появилась на людях. Наталья в раздражении ушла из кремлевского Архангельского собора и увела сына, царя Петра I, не дослушав заупокойной службы. Софья же после похорон громко жаловалась на «врагов», отравивших брата-царя Федора и отстранивших от престола брата-царевича Ивана. Позже Наталье Кирилловне даже пришлось оправдываться, говоря, что десятилетний царь сильно устал и не мог дослушать церковную службу до конца.

Возникает вопрос: какова мера ответственности царицы Натальи за поражение Нарышкиных? Ей все-таки уже было тридцать лет — вполне зрелый возраст для того времени. Но Наталье, конечно, недоставало опыта, ведь государственными делами она доселе не занималась. Очевидно, она рассчитывала на приезд А. С. Матвеева и целиком уповала на его способности. Вместе с тем Наталье не хватило решительности, твердости характера (что, к слову, в полной мере проявила царевна Софья) и политического такта (нельзя было возводить молодого брата Ивана сразу из стольников в бояре). Разумеется, доля политической ответственности за кровавые майские события лежит и на царице Наталье как на матери государя-мальчика Петра, который самостоятельно еще не мог править государством. Правда, старомосковское представление, что политика — не женское дело, — ограждавшее цариц и царевен от государственных забот, до некоторой степени извиняет Наталью Кирилловну, оказавшуюся неготовой к серьезным испытаниям, выпавшим на ее долю в 1682 году.

Гром грянул 15 мая 1682 года. Рано утром в Кремль с барабанным боем, с развернутыми знаменами, при полном вооружении и даже с пушками вошли все 19 московских стрелецких полков и выборный Бутырский солдатский полк. Наиболее подробное описание событий оставил Андрей Артамонович Матвеев, сын Артамона Сергеевича, позже — один из сподвижников Петра Великого. По его словам, стрельцы были возбуждены слухом, распущенным Милославскими, что Нарышкины (особенно обвинялся Иван Кириллович) убили царевича Ивана Алексеевича. Царица Наталья Кирилловна вывела на Красное крыльцо (точнее, на площадку на уровне второго этажа) царя-сына Петра I и пасынка царевича Ивана Алексеевича. Некоторые стрельцы приставили лестницы, взобрались на них, чтобы лучше разглядеть царя, царицу и царевича, да еще спрашивали — подлинные ли то лица. Когда сомнения рассеялись и царица с окружением надеялась на то, что служивые успокоятся, случилось невообразимое. К стрельцам пошли несколько бояр, в том числе А. С. Матвеев и глава Стрелецкого приказа князь М. Ю. Долгорукий. Долгорукий, старший стрелецкий начальник, начал грубо бранить подчиненных. Однако они его ненавидели и, будучи в крайне ожесточенном состоянии, убили князя. Матвеев успел взбежать на крыльцо и взял царя Петра и царевича Ивана под руки, надеясь, что в этом его защита. Но стрельцы последовали за ним, буквально вырвали его из августейших рук и тут же растерзали. Опьянев от крови, да и будучи изрядно навеселе, стрельцы ворвались в дворцовые покои и начали обыскивать и парадные, и личные апартаменты, надеясь найти известных им лиц из партии Нарышкиных. Наталья Кирилловна «с ужасом и плачем горьким», с сыном, царем Петром, ушла в Грановитую палату. В тот день стрельцы убили также родного брата Натальи Афанасия Кирилловича и двух троюродных братьев, В. Ф. и И. Ф. Нарышкиных, а также нескольких сторонников этой партии.

Однако стрельцам было мало: они требовали выдать им Ивана Кирилловича Нарышкина. 16 мая удалось оттянуть расправу. Иван Кириллович вместе с отцом. Кириллом Полуэктовичем, несколькими родственниками Нарышкиными, а также с Андреем Артамоновичем Матвеевым скрывались сначала в комнатах маленькой дочери царицы Натальи — царевны Натальи Алексеевны. Потом их перевели благодаря «любовному союзу» царицы Натальи с другой вдовствующей царицей, Марфой Матвеевной, в «дальние деревянные комнаты» последней. Прячущиеся даже решили подстричь покороче волосы «ради безопасной предосторожности, к непознанию их». Но 17 мая стрельцы явились снова и в ультимативной форме опять потребовали выдать им Ивана Нарышкина, обещая, что на этом они успокоятся. Запуганные бояре стали просить Наталью Кирилловну пожертвовать братом, а царевна Софья Алексеевна резко заявила, что выдачи Ивана Кирилловича «избыть невозможно», так лучше пойти на это и отвратить беду от себя. Иван Нарышкин был приведен в церковь, причастился, был соборован. Наталья Кирилловна вложила в руки брата образ Богоматери, как бы провожая его в последний путь. Он, как пишет А. А. Матвеев, принял мученическую кончину. В тот же день стрельцами был найден и убит боярин И. М. Языков. Стрельцы также потребовали постричь в монахи отца Натальи, Кирилла Полуэктовича, а других оставшихся в живых Нарышкиных и их сторонников отправили в ссылку.

Потрясение было очень сильным, особенно для десятилетнего царя Петра. Он запомнил это на всю жизнь. Случавшиеся у него позже приступы крайней жестокости объясняются негативным влиянием на детскую психику кровавых расправ 15–17 мая 1682 года. Между тем стрельцы, по наущению Милославских, потребовали, чтобы царевич Иван Алексеевич был также провозглашен царем. Теперь у России стало два царя — Иван V и Петр I, причем Ивана «нарекли» первым государем. Их опекуншей стала царевна Софья, с титулом Великой государыни. Тут уж падчерица могла не только на словах, а и на деле отыграться на ненавистной мачехе. Наталья Кирилловна теряет какое бы то ни было влияние на государственные дела. Однако правительница Софья должна была все-таки сдерживать свой нрав и не унижать явно мать одного из государей. Поэтому-то Наталья сохранила свои помещения в Кремлевском дворце. Летом семья проживала в загородных резиденциях, чаще всего в Преображенском. А у кремлевских хором Натальи был разбит сад, огороженный забором. Здесь выделили место для игр маленького Петра: неподалеку от комнат царя разбита «потешная» площадка. Тут Петр играл с избранными ему в товарищи ребятами. Причем на взрослый манер были построены «потешные» изба, шатер, стояли деревянные пушки. Словом, десятилетний Петр в своих играх отдавал предпочтение «марсовым» забавам. В ноябре 1682 года старые деревянные хоромы сгорели, и в 1683 году на их месте возвели новые. Причем достройка помещений продолжалась до 1685 года. Тогда же были сделаны две новые «мыленки». Комнаты Натальи Кирилловны и ее дочери, царевны Натальи Алексеевны, были расписаны живописью духовного содержания: на стенах изображались сцены из евангельских и апостольских притч. Живописным письмом украшались и комнаты царя Петра. В «передней» царицы устроили специальное «место» со ступенями, где ставилось кресло, и Наталья могла здесь устраивать официальные приемы.

В свои комнаты вдовствующая царица ставила новую мебель. Так, в 1683 году она обзавелась двумя «поставцами» и липовой, колесной «казенкой» внушительных размеров (длина и ширина более двух метров). В 1684 году в сенях появился липовый «поставец с дверми» (размерами примерно метр на метр). Тогда же для Натальи были сделаны столы: один метровый, дубовый, «на колесах с наконечниками», и два липовых (метровый на «светлом подстолье» и полутораметровый «с двумя ящики выдвижными»). В новых деревянных хоромах в 1685 году на обивку лавок пошло 55 аршин бархата коричневого и «осинового» и 6 аршин зеленого атласа. 83 аршина коричневого сукна было использовано па обивку лавок, стен, погодка, дверей, окон и стола. На пол же постелили зеленое сукно. Как видим, с возрастом (да и траур по покойному мужу-царю обязывал) Наталья сипа предпочитать коричневые и зеленые цвета. В 1684 году для нее были расписаны зелеными красками два «липовых налоя». А в следующем году сделаны к пятнадцати иконам позолоченные иконостасы. Не забывала Наталья и преданную ей прислугу. В 1688 году по се приказу «в приданое» трем «девкам» из четырех фунтов серебра были сделаны три комплекта, в которые вошли: «лоска зеркальная», тазик, бел ильница, «румянница» и «суремница».

Сын-царь подрастал и проявлял свою недюжинную любознательность. Так, его заинтересовала астролябия, и пришлось даже пригласить из Немецкой слободы иностранца для занятий математикой. Наталья Кирилловна старалась сама подбирать Петру наставников и не желала, чтобы среди них оказывались лица, державшие сторону царевны-правительницы Софьи. Постепенно «марсова» потеха царя обретала все больше серьезности. Из массы низших придворных служителей (конюхов, сокольников, Кречетников и др.) и близких себе придворных юношей из дворян — спальников, комнатных стольников — Петр сформировал две роты «потешных» солдат. Потом был открыт свободный набор в «потешное» войско, и вскоре составились два батальона, куда шли и молодые дворяне, и простолюдины, и даже боярские холопы. Из этих «потешных» впоследствии вышли почти все видные деятели петровского царствования.

Время шло, и ситуация при дворе менялась. Среди бояр росло недовольство всевластием царевны Софьи, старавшейся править, опираясь на родню и фаворитов — князя В. В. Голицына и Ф. Л. Шакловитого. Многие придворные, опасаясь за свою жизнь, согласились на предложенный им во время стрелецкого восстания 1682 года порядок. Но страх подзабылся, и далеко не всем нравилось, что, вопреки традиции, государством управляет девица, пусть и царская дочь. Росли пронарышкинские настроения. Добрым для царицы Натальи знаком явилось возвращение в 1687 году из ссылки ее уцелевшего в 1682 году брата Льва Кирилловича Нарышкина и возведение его в боярский чин. Вместе с тем Наталью не могло не беспокоить то обстоятельство, что соправитель ее сына, Иван V, в 1684 году женился. А в 1688 году его жена, царица Прасковья, забеременела. Если бы у этой четы родился сын, то он бы имел преимущественные права наследника престола.

Но в 1688 году Петру I исполнилось шестнадцать лет, то есть наступило совершеннолетие. Наталья Кирилловна стала срочно подыскивать сыну невесту. Сам Петр, очевидно, мало заботился о женитьбе. Его интересовали науки, он всерьез увлекся идеей создания флота. В 1688 году Петр ездил в Переславль-Залесский, где были заложены корабли, чтобы плавать по Плещееву озеру. 27 января 1689 года царь Петр Алексеевич по настоянию матери женился на Евдокии Федоровне Лопухиной. Особых чувств царь к своей молодой жене не испытывал. Ведь не он ее выбрал по своей склонности, а ее ему выбрала мать.

В 1689 году наступила развязка. Петр I стал совершеннолетним, женился, и ему уже не нужна была опекунша Софья Алексеевна. Мнение Ивана V, не способного по состоянию здоровья и психики к самостоятельному правлению, в расчет не принималось. Не только Петр, но и Наталья Кирилловна прилюдно стали проявлять недовольство стремлением Софьи Алексеевны быть наравне с государями. Софья чувствовала, что власть ускользает из рук. Ей надо было выбирать: либо подчиниться и отдать власть Петру, либо устранить его. Правительница склонялась к последнему. Главой Стрелецкого приказа, фаворитом Софьи Ф. Л. Шакловитым в ночь с 7 на 8 августа было организовано нападение стрельцов на Преображенское. Но предупрежденный царь Петр успел уехать в Троице-Сергиев монастырь. По одним сведениям, Петр Алексеевич буквально сбежал из Преображенского с несколькими преданными людьми, бросив там и мать, Наталью Кирилловну, и беременную жену, царицу Евдокию. Подругам, все семейство с двором и прислугой спокойно покинуло резиденцию. В сложившемся активном противостоянии победил Петр. Проиграла не только Софья, но и партия Милославских теперь уже навсегда лишилась власти.

В историографии сложилась точка зрения, что в первые годы после устранения Софьи правительство формально возглавляла царица Наталья Кирилловна. Молодой Петр I в то время не был склонен к рутинной государственной работе. Он часто посещает своих приятелей в Новой Немецкой слободе и здесь знакомится с Анной Монс, ставшей его любовницей, устраивает войсковые маневры, где оттачиваются выучка и взаимодействие войск, ездит к своим кораблям в Переславль-Залесский, в 1693 году совершает длительное путешествие в Архангельск с целью увидеть море и начать строить большие суда.

Современники по-разному отзывались о способностях Натальи Кирилловны. Так, уже упоминавшийся А. А. Матвеев называет Наталью «мужемудренной» (по Матвееву, если женщина обладает мужской мудростью, то это свидетельствует об ее уме), а курляндец Я. Рейтенфельс находил, что у нее «сильный характер». В то же время известный петровский дипломат князь Б. И. Куракин писал, что царица «ума легкого» и была «править не капабель» (то есть не могла править государством).

Правда, тот же Куракин критически характеризует и лиц, возглавлявших государственное управление. Первым по должности являлся глава Посольского приказа боярин Л. К. Нарышкин. Этот молодой человек (ему было всего 25 лет) был недалеким и взбалмошным. Боярин Т. Н. Стрешнев — столь же недалекий и злой интриган. Куракин признавал, что третий из наиболее приближенных к царице вельмож, князь Б. А. Голицын, отличался умом и образованностью, но слыл казнокрадом. При этом все они были привержены пьянству. В тот период в органах управления обосновались Нарышкины (так, два младших брата Натальи — Мартемьян Кириллович и Федор Кириллович — стали в 1690 году первый боярином, а второй — окольничим) и Лопухины, родня жены царя Петра. Тридцативосьмилетняя царица Наталья Кирилловна, конечно, набралась политического опыта, чему прямо способствовали события 1682–1689 годов. Да и по своему воспитанию еще в доме А. С. Матвеева она не могла не интересоваться политикой, в особенности теперь, когда победил ее сын. А его победу она с полным основанием могла считать и своею. Безусловно, прибавило радости и появление на свет в 1690 году внука, царевича Алексея Петровича.

И в последние годы жизни Наталья занималась улучшением своего быта. У нее появилась «атласная» комната (то есть отделанная 56 аршинами этой дорогой шелковой материи разных цветов), были отремонтированы сени и помещения, где жили ее боярыни. Построена новая «мыленка», к которой куплена новая утварь, и частично починена старая. В 1692 году царице сделаны новые кресло, обитое коричневыми атласом и бархатом, скамья, два липовых «поставца», похожие на старые. А в 1693 году новый липовый «поставец» (фактически шкаф) высотой два метра занял место в комнате Натальи. В том же году обновлялись в хоромах фонари. Но обновлялись не только апартаменты, помещения и мебель. Заново были сделаны свыше тридцати различных медных лоханей, тазов и пр. Не отказалась Наталья Кирилловна и от привычки одаривать свою родню и преданных слуг. В 1692 году она подарила племяннику, И. И. Нарышкину, 12 стульев «золотных, немецких», купленных в торговых рядах. Тогда же царица жаловала кубки с вином нескольким боярам и их женам. В 1693 году жене умершего известного ей дьяка Наталья велела выдать различные продукты на поминки.

Особенное беспокойство матери вызвало длительное путешествие Петра I в Архангельск летом 1693 года. Наталья часто писала сыну письма, в которых говорила о своей печали ввиду его отсутствия и радости от предвкушения скорой встречи. Но встреча затягивалась, поскольку царь решил дождаться прибытия иностранных кораблей, которые приходили в этот северный порт обычно в конце лета. Чтобы у Петра дрогнуло отцовское сердце, Наталья Кирилловна приложила к одному из своих посланий и письмо, написанное от имени царевича Алексея. В ответ Петр называет мать своей «радостью» и просит ее «своею печалью» его «не натсадить». Только в октябре царь вернулся в Москву. Но вот в январе 1694 года Наталья Кирилловна серьезно заболела. Она и раньше хворала, особенно во время длительных отлучек сына-царя. Теперь же болезнь не отступила, и государыня скончалась 25 января на сорок третьем году жизни. На следующий день, 26 января, Наталью хоронили. В сильнейшем горе Петр I не нашел в себе сил присутствовать при похоронах матери. Печальную процессию возглавлял пасынок, Иван V. Очевидно, по распоряжению царя Петра был написан посмертный портрет Натальи Кирилловны. По его же указу в тюрьмах и по богадельням в память матери раздавались деньги.

Царица Наталья Кирилловна была второй, любимой женой царя Алексея Михайловича и подарила России сына, Петра Великого. Воспитанная, благодаря А. С. Матвееву, на восприятии европейских традиций и культуры, она достойно прошла свой жизненный путь в условиях, когда политическая борьба могла превратиться в кровавую расправу с оппонентами.

Царица-девочка Марфа

Царица Марфа была второй женой царя Федора Алексеевича. Поскольку до женитьбы на ней Федор уже несколько лет правил страной и жил в первом браке с царицей Агафьей, постольку необходимо обратиться к предыстории восхождения Марфы в царские хоромы.

Царь Федор вступил на престол в 1676 году после смерти своего отца, царя Алексея Михайловича. Родился Федор в 1661 году, но в свои пятнадцать лет был уже тяжело больным человеком. Известный вельможа и приближенный царя Алексея А. С. Матвеев рассказывал, что однажды Федор упал с лошади, запряженной в сани, и сани, в которых он намеревался прокатить своих сестер и тетушек, проехали по нему. Царь-мальчик также страдал цингой, ему было трудно ходить, так что церемонию приведения к присяге высших чинов он провел сидя в кресле. Федор с детства был под наблюдением врачей, а многочисленные сестры и тетки окружили его своим вниманием. С годами эта зависимость только укреплялась. Вместе с тем Федор был умным и хорошо образованным юношей. Он считался учеником известного мыслителя Симеона Полоцкого, который до своей смерти в 1680 году имел большое влияние на молодого царя. Федор обладал знаниями по широкому спектру гуманитарных дисциплин (богословию, философии, риторике, поэтике), владел латинским и польским языками, увлекался стихосложением, церковным пением и музыкой. Ему передалась наследственная страсть к книге, в обширной отцовской библиотеке Федор мог заниматься часами. По его распоряжению во дворце была открыта типография, где он мог печатать любые произведения, отдавая предпочтение трудам учителя — Симеона Полоцкого. Молодой царь покровительствовал живописцам, мастерам оружейного и прикладного искусства, архитекторам, являясь сам автором чертежей некоторых построенных зданий. Свою любимую загородную резиденцию, село Воробьеве, Федор всячески обустраивал, разбивал там сады, рыл пруды. По своим пристрастиям царь Федор был близок к плеяде русских политических деятелей-западников второй половины XVII века: А. Л. Ордину-Нащокину, А. С. Матвееву, князю В. В. Голицыну. При нем в жизни русского двора усилилось влияние польских традиций, этикета, моды. Объяснить это можно тем, что западные веяния обычно приходили в Россию через Речь Посполитую, славянское государство, да и Симеон Полоцкий долгое время там жил и учился.

Выяснив, кем был царь Федор Алексеевич, перейдем к обстоятельствам его первой женитьбы. Поскольку молодой государь был рожден от первого брака царя Алексея Михайловича, постольку при нем усилилась партия его родни по матери — Милославских. Последние позаботились о том, чтобы от всех государственных постов был отлучен глава противной партии Нарышкиных, боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Мало того, последнего даже отправили в ссылку. Вдовствующая царица Наталья Кирилловна (Нарышкина) и ее сын, царевич Петр, были удалены от царского двора. Казалось, царя Федора целиком подчинила своему влиянию партия Милославских.

Но довольно неожиданно в 1679 году всевластию хитрого царедворца, двоюродного дяди государя боярина Ивана Михайловича Милославского, «со товарищи» пришел конец. Решила все женитьба царя Федора Алексеевича. Слабый телом юноша обладал сильным духом и твердым характером. Он сам выбрал себе невесту, Агафью Семеновну Грушецкую. Милославские же прочили ему иную партию. Боярин Иван Михайлович пытался оклеветать Агафью в глазах царя. Но Федор не только настоял на своем выборе, но и подверг опале двоюродного дядю и все его окружение. Милославские потеряли свое влияние при дворе. Царь Федор приблизил к себе незнатных, но преданных, умных и энергичных дворян — И. М. Языкова, А. Т. и М. Т. Лихачевых, — на которых он и опирался все свое последующее царствование.

Агафья Семеновна Грушецкая происходила из небогатого и незнатного дворянского рода, выехавшего в Русское государство из Польши. Возможно, полонофилия Федора Алексеевича как-то повлияла на выбор невесты. Свадебная церемония прошла исключительно скромно. Таково было желание государя. Но, как и положено, на торжественное одеяние расходов не жалели. Шубы молодой царицы были сшиты из дорогой шелковой материи, подбитой мехом: одна красная с серебряными, позолоченными бляхами, украшенными жемчугом, а другая серебряного цвета с золотым узором. В качестве домашней одежды Агафье пошили «телогрею» из зеленой тафты с красной «подпушкой», украшенную спереди шнурами и семнадцатью пуговицами. Очевидно, «телогреи» царица любила, она даже велела нашивать на них «узорочные» кружева. Украшались и покои государыни. Так, в конце 1680 года комнаты были обиты сукном. На это дело пошло сто шестьдесят аршин материи. В мае 1681 года проводился ремонт хором Агафьи Семеновны: было увеличено количество свай, сделаны каменные «подклеты», у каменных хором — крыльцо, а у каменных переходов — крыша и перила. Для этого отпущено пятнадцать тысяч кирпичей, шестьдесят бочек извести, сто восемьдесят возов песку, двести «аршинных» камней и триста сорок пудов железа.

С осени 1680 года Агафья была беременна. В мае 1681 года начали потихоньку готовить «приданое» для малютки. Из красного бархата, обшитого серебряным галуном, «скроен свивален». Пошиты: «одеяльцо дитячье» из красной с золотыми узорами материи, подбитое соболями, красные же атласная «подушечка» и «наволока на дитячью перинку». «Дитячья колыбель» была обита также красной с золотыми узорами материей. Судя по цвету «приданого», царская чета ожидала рождения мальчика. Но случилось непоправимое несчастье: 14 июля 1681 года при родах Агафья умерла. Родившийся младенец, нареченный Ильей, пережил мать только на шесть дней.

Очевидцы отмечали, что смерть жены и младенца стала для царя Федора подлинной трагедией. Физически он буквально угасал. Если бы не пристальное внимание к делам государственного управления, которые как-то отвлекали от горя, Федор мог бы весьма скоро последовать за своей семьей в мир иной. Часть придворных полагала, что двадцатилетнему царю нужно снова вступить в брак. Особенно на этом настаивали фавориты — Языков и Лихачевы. Ведь находиться у власти они могли только при Федоре. С его бездетной кончиной при любом раскладе политических сил им пришлось бы уйти на вторые роли, а то и угодить в опалу. Расчет был на то, что Федор Алексеевич, женившись, может произвести на свет мальчика. А он, как наследник по прямой линии, даже будучи младенцем, по старомосковской традиции имел бы преимущественные шансы занять престол. Только в этом случае фавориты Федора могли рассчитывать на сохранение своего влияния при дворе в полном объеме. Кроме того, они помнили о недавнем положительном опыте второй женитьбы царя Алексея Михайловича. Он также весьма скорбел по поводу кончины царицы Марии Ильиничны, но не просто воспрянул духом, а переживал как бы вторую молодость, женившись на Наталье Кирилловне Нарышкиной, проведя в любви последние пять лет жизни и став отцом царевича Петра (будущего Петра Великого) и царевны Натальи. Другая часть придворных полагала, что брак слабеющего телесно Федора только приблизит его кончину.

Милославские хотели перехватить инициативу и предложили в невесты Прасковью Салтыкову. Однако царские фавориты не желали восстановления влияния этой партии на царя. Они представили Федору, твердо решившему жениться, другую невесту, на которой царь и остановил свой выбор. Свадьба состоялась 15 февраля 1682 года.

Новой царицей стала четырнадцатилетняя Марфа Матвеевна Апраксина. Она была свойственницей государева любимца боярина Ивана Максимовича Языкова. Но одновременно маленькая государыня являлась крестницей опального главы партии Нарышкиных боярина А. С. Матвеева. Этим ловко устроенным ходом фавориты Федора не только еще более усилили свое влияние, но и сблизились с Нарышкиными. Марфа Матвеевна сразу же начала «хлопотать» о возвращении Матвеева из ссылки. Однако обида на него царя Федора Алексеевича была велика, поэтому прямо в Москву фаворит царя Алексея Михайловича пущен не был. Матвеева сначала перевели из Пустозерска в Мезень, потом в Лух, где он и прожил вплоть до кончины Федора.

Предком рода Апраксиных, из которого происходила царица Марфа, был «муж честен» Солохмир, выехавший в XIV веке из Большой Орды служить к рязанскому князю. Очевидно, Солохмир принадлежал к ордынской знати, поскольку князь выдал за него свою родную сестру. От потомков этого брака и пошли Апраксины. Отцом Марфы являлся стольник и воевода Матвей Васильевич Апраксин. Известно, что он погиб в стычке с разбойниками.

Царица родилась в 1667 году. Трудно сказать, чем пленила четырнадцатилетняя девочка царя Федора Алексеевича и какие можно было возлагать надежды на скорое появление на свет наследника. Ведь невеста не достигла еще обычного тогда брачного возраста — шестнадцати лет. Скорее всего, и Федор, и его фавориты спешили по политическим соображениям. Но, как водится, от такой спешки ничего хорошего не вышло. Марфа успела побыть женой царя Федора два с небольшим месяца. 27 апреля 1682 года Федор Алексеевич скончался. Очевидно, с подачи царевны Софьи Алексеевны появились слухи, что Федора отравили. Их отголоски нашли отражение в дневнике, который вел в 1698 году Й. Корб, посетивший Россию в качестве секретаря имперского посольства.

Приближенные царя отнюдь не были заинтересованы в его кончине. Значение фаворитов со вторым браком только укрепилось, а Нарышкины постепенно восстанавливали свое влияние. Наоборот, и те и другие должны были опасаться смерти монарха. Вряд ли Федор был отравлен. Зная о плачевном состоянии его здоровья, можно утверждать, что его смерть имела естественные причины.

Не успев вкусить в полной мере радостей семейной жизни, Марфа до конца своих дней стала вдовствующей царицей. Она уже не могла снова выйти замуж. Брак с Федором не принес ей счастья материнства, и Марфе так и суждено будет прожить свой век и умереть бездетной. Что ж, еще одна сломанная женская судьба! Возможно, царица, по молодости лет, сразу не могла оценить всей трагичности своего положения. Высокий статус при дворе, ежеминутные заботы многочисленной прислуги, возвышение родни — все это могло тешить самолюбие.

Как и положено, было проведено торжественное погребение царского тела. В течение пяти дней в поминальной трапезе участвовали триста скорбящих. Первые недели вдовства пришлись на период укрепления дружественных ей политических сил: в результате соглашения фаворитов покойного царя и партии Нарышкиных после смерти Федора царем был провозглашен десятилетний Петр Алексеевич. Однако 15 мая над ними нависла смертельная опасность. Восстали московские стрельцы, доведенные до возмущения произволом командиров и беспечностью правительства. Стрелецким бунтом воспользовались Милославские, прежде всего царевна Софья Алексеевна, и перехватили власть. Марфа Матвеевна вместе с другими обитателями дворца натерпелась страху, когда стрельцы ворвались в палаты и стали, по выражению описавшего эти события А. А. Матвеева, «с озорничеством и наглостию бегать не токмо по палатам… царским, но и по всем внутренним комнатам большим и меньшим». На глазах у царской семьи они убили А. С. Матвеева и других представителей нарышкинской партии. Тогда и Марфа, и другие августейшие особы вполне могли попасть под горячую руку озверевших от крови стрельцов. В результате правительницей государства стала царевна Софья Алексеевна как опекунша двух царей — Ивана V и Петра I.

Марфа Матвеевна, уже не будучи девочкой-царицей, но и не став женщиной и вдовствующей государыней, не претендовала на какую-либо роль в государственных делах. В политической борьбе она не участвовала. Воспитана Марфа была в старомосковском духе, добросовестно выполняла все церковные обряды и наставления, и ее терем традиционно становился постоянным или временным пристанищем разнообразных «божьих» людей (юродивых, кликуш), монахинь и иных духовных особ. Здесь всегда звучали рассказы о чудесах, небесных и иных знамениях, в положенное время (например, на Святки) занимались гаданиями. Как это тогда было принято, вдовствующую царицу развлекали своими проделками «карлики и карлицы». В Кремле у нее стояли особые хоромы. На их уборку выделялся целый ворох специальных средств: десять губок «грецких», пятьдесят рогож простых, двести метел, тридцать «ветошек белых больших», пятьдесят пучков хвоща, пятнадцать ушатов, тридцать шаек и т. д. Имелись ледник и «мыленка», у которой в 1694 году переделывали «каменку», на что пошло сто кирпичей и пять возов мелкого камня. В своей «мыленке» Марфа любила охладиться пивом.

Хоромы перестраивались. Так, в 1686 году были построены «каменные» комнаты, а в них сложены печи, расписанные «суриком». В одной из комнат стоял специально сделанный для Марфы стол с ящиком длиной более метра. Тогда же, в 1686 году, в четырех комнатах и спальне лавки были обиты сукном, а в спальне сукном обили еще и одну стену. Всего на эти цели пошло сто десять аршин ткани. В 1699 году были отделаны также три лавки двадцатью аршинами сукна. В 1694 году в хоромах появился новый фонарь. Всего же на свечи для освещения помещений, которыми пользовалась Марфа Матвеевна, в год отпускалось более тридцати двух пудов воска. На содержание же помещений вдовствующей царице в год выделялось из казны пятнадцать — двадцать тысяч рублей.

Став царицей, Марфа открыла дорогу своим трем братьям, которые сразу же были записаны в стольники. Самым знаменитым впоследствии стал Федор Матвеевич Апраксин. Он служил еще в «потешных» войсках царя Петра I, был азовским губернатором, строил крепости и корабли, участвовал в морских сражениях и вырос во флотоводца, генерал-адмирала российского флота. Старший из братьев, Петр Матвеевич, начинал как армейский офицер, затем был казанским губернатором и президентом Юстиц-коллегии. Оба в 1709 году возведены в графское достоинство. Младшего из братьев, Андрея, царица Марфа Матвеевна однажды спасла от кнута. В 1696 году, как повествует очевидец событий Иван Желябужский, Андрей Апраксин в Москве избил «озорничеством» его родню, отца и сына Василия и Семена Желябужских. Последние подали челобитную царю Петру, который распорядился учинить розыск по делу. Все бы ничего, но розыском занимался печально известный специалист по дознаниям князь Ф. Ю. Ромодановский. Андрей Апраксин в собственноручной «сказке» все отрицал. Однако позже он не решился присягнуть («целовать крест») в своих словах и повинился. Царь Петр приказал взыскать с Андрея положенный по Уложению штраф за бесчестье в пользу Желябужских и бить виновного кнутом «нещадно». Но царица Марфа просила Петра отменить наказание. В этом ее поддержал и имевший большое влияние на государя Франц Лефорт. В итоге кнута отведали слуги Андрея Апраксина, а сам он позорища избежал, дополнительно приплатив Желябужским и выдав в благодарность Лефорту кругленькую сумму в три тысячи рублей. Петр I взял Андрея Апраксина с собой в «Великое Посольство» 1697–1698 годов, а позже он дослужился до генерала. Графское достоинство получил в 1722 году.

В 1708 году вместе с другой вдовствующей царицей, Прасковьей Федоровной, сестрами Петра I и многими вельможами Марфа Матвеевна переехала в Петербург. Здесь ей отвели дом по соседству с домами царицы Прасковьи, царевны Натальи Алексеевны и царевича Алексея Петровича, наследника Петра Великого. Марфа принимала участие в устраиваемых при дворе мероприятиях — приемах, торжественных шествиях, морских прогулках, ассамблеях и пирах. Пришлось выступать и на шутовских, костюмированных балах, что для религиозной Марфы с точки зрения православной морали было делом не простым. Так, в 1714 году, на одном из таких представлений она и царица Прасковья Федоровна появились по распоряжению Петра в польских нарядах. Очевидно, наименее экстравагантные костюмы им были предназначены царем в уважение к их положению и набожности.

Умерла вдовствующая царица Марфа Матвеевна 31 декабря 1715 года. Это была первая кончина государыни в Петербурге. Отмечают, что Петр I запретил обычные для старомосковской традиции причитания, громкие рыдания и крики многочисленной дворни по своей умершей госпоже. Этот запрет действовал и позже, при погребении царицы Прасковьи.

Марфа Апраксина, еще ребенком введенная в царский терем, не оставила после себя потомства. Зато она помогла своим братьям не только выйти в правящие верхи, но и основать известный в Российской империи род графов Апраксиных.

Царица Прасковья — мать императрицы Анны

Царица Прасковья Федоровна — жена царя Ивана V — происходила из «древней Российской благородной фамилии Салтыковых». Салтыковы являлись отделившейся в XV веке ветвью еще более старого боярского рода Морозовых, известного с XIV века. Наиболее заметный след в русской истории род Салтыковых оставил в XVII–XVIII веках. К нему принадлежал «боярин-изменник» Михаил Глебович Салтыков, который одним из первых перешел на сторону Лжедмитрия I и активно сотрудничал с поляками во время их управления Москвой в 1610–1611 годах. Из этого рода вышли и братья Борис Михайлович и Михаил Михайлович Салтыковы — «кузены» первого царя из династии Романовых. Михаила Федоровича. Родство шло по женской линии: мать царя Михаила, «инокиня» Марфа была родной сестрой их матери. Б. М. и М. М. Салтыковы получили при Михаиле Федоровиче боярство, активно влияли на правительственную политику до возвращения из польского плена царского отца Филарета Никитича Романова. Дочка царицы Прасковьи, императрица Анна Иоанновна, подняла род Салтыковых на «тронную» высоту. Но это еще не все! Многие исследователи считают, что истинным отцом императора Павла 1 был камергер Сергей Васильевич Салтыков. Причем на свою связь с фаворитом фактически указывает в своих мемуарах сама императрица Екатерина II.

Прасковья появилась на свет 12 октября 1664 года. Ей повезло в том, что она родилась в 60-е годы. Ведь упомянутый выше «боярин-изменник» Михаил Глебович приходился Прасковье прадедом. Он бежал в Польшу и получил там земельные владения. Сын изменника Федор построил православный монастырь, постригся там в монахи под именем Сергий и замаливал грехи Михаила. Отца будущей царицы назвали Александром. Он являлся сыном Петра Михайловича, брата монаха Сергия. Во время удачной для России войны с Речью Посполитой в 1654–1667 годах был возвращен Смоленск. Именно под этим городом находились имения Александра Петровича Салтыкова, и он вернул себе русское подданство. Казалось бы, клеймо «изменников» должно было вечно стоять несмываемым пятном на репутации этой ветви рода Салтыковых. Но нет, очень скоро грехи Смутного времени были забыты в большой степени потому, что Салтыковы были весьма заметны в Русском государстве и обладали обширными родственными связями со многими знатными фамилиями, тем более с царствующим домом Романовых.

Прасковья росла и воспитывалась так, как это было принято в знатных и влиятельных семьях того времени. Вокруг нее суетились мамки и няньки, строго следившие, чтобы девочку, а позже девушку не мог видеть кто-либо из посторонних. Это была традиция домашнего затворничества: во-первых, боялись «порчи» и «сглаза», а во-вторых, свято берегли репутацию будущей невесты. Девочку учили грамоте, но ученицей она была никудышной, интереса к научным знаниям не проявляла. Зато на всю жизнь Прасковья сохранила особое почтение к православию и привыкла скрупулезно следовать церковным традициям и обрядам. Она охотно и подолгу общалась с лицами духовного звания. Очевидно, в этом была потребность ее души. Но православная религиозность в Прасковье мирно уживалась с суевериями и предрассудками, с которыми постоянно воевала официальная церковь. Справедливости ради нужно заметить, что в то время была распространена вера в колдовство, чудеса и почтение к носителям языческой религиозно-культурной традиции. Так Прасковья выросла в статную, дородную барышню, вполне подходившую в невесты отпрыску и боярской, и царской семьи.

Надо сказать, что в качестве возможной царской невесты Прасковья Салтыкова рассматривалась дважды. Когда в 1681 году овдовел царь Федор Алексеевич, его ближайшая родня Милославские полагали, что лучшей девушки, чем семнадцатилетняя Прасковья, в качестве второй жены царя не найти. Так как женитьба государя была актом политической важности, усиливавшим ту придворную группировку, к которой относилась родня невесты, мы можем утверждать, что семья Прасковьи Салтыковой принадлежала к партии Милославских. Но Милославские в то время уступали объединившимся фаворитам царя Федора и партии Нарышкиных. Кандидатура Прасковьи нс прошла, и царицей стала четырнадцатилетняя Марфа Апраксина, креатура А. С. Матвеева.

Определяющую роль в судьбе и Прасковьи, и всей ее семьи сыграла царевна-правительница Софья Алексеевна. Александр Салтыков занимал незначительный пост воеводы в сибирском Енисейске. Софья — глава партии Милославских, — очевидно, заранее решила определить Прасковью в невесты к своему брату Ивану, царствовавшему вместе с выходцем из партии Нарышкиных сводным братом Петром I. Испытывал ли Иван V нежные чувства к Прасковье, или был к ней равнодушен — решающей роли не играло. Все определяла властная правительница Софья Алексеевна. Незадолго до свадьбы отец Прасковьи удостоился видного поста киевского воеводы и получил боярский чин. Кроме того, ему было приказано переменить свое имя. Так Александр стал Федором. Произошло это, видимо, потому, что имя Александр практически не использовалось в то время для наречения боярских и дворянских сыновей. Считалось, что оно приличествовало государям (вспомним Александра Невского!).

Свадьба восемнадцатилетнего Ивана V и двадцатилетней Прасковьи Салтыковой состоялась 9 января 1684 года. Обряд венчания происходил, как и положено, в кремлевском Успенском соборе, пол которого был устлан алым сукном. Щедрый новобрачный потом пожаловал израсходованные на церемонию 34 метра ткани «ключарям» собора. Царь Иван был мужчиной совсем не завидным. Он страдал от физической немощи и цинги, что и отличало мужское потомство царя Алексея Михайловича от первого брака с Марией Ильиничной Милославской. Кроме того, современники отмечали у него явные признаки слабоумия. Во всяком случае, Иван V нуждался в постоянном уходе, который осуществляли приставленные к нему придворные служители, и в столь же постоянном попечительстве сестры Софьи, находясь целиком под ее влиянием. Что и говорить! Никудышный жених достался Прасковье, вступившей в счастливую пору расцвета девичьей красоты. Но, разумеется, о личных чувствах невесты никто не спрашивал. Да и сама она вряд ли могла о них говорить открыто. Ведь замужество за царем круто меняло статус семьи, возносило ее на вершину пирамиды власти. Словом, как говорили, «стерпится — слюбится».

Образ жизни, приличествующий русской царице, уже давно был определен. Детально разработаны все правила придворной жизни и особенности официальных церемоний, в которых обязана была участвовать государыня. Так, в 1690 году, по случаю Масленицы, 26 февраля в подмосковное село Воскресенское выехали оба царя, Петр I и Иван V, вместе с царицами. Прасковья Федоровна тогда была свидетельницей двух праздничных фейерверков (сперва двухчасового, а затем трехчасового), пальбы из 50 пушек, парада войск и их маневров. В том же году 10 июля на праздник Ризоположения царь Иван и царица Прасковья устраивали прием в Золотой палате для духовенства, бояр, «ближних людей», богатого купечества и горожан Москвы. Гости поднесли государю и государыне серебряные, позолоченные сосуды, соболей, дорогие ткани и ювелирные изделия по случаю крещения новорожденной дочери царевны Феодосии. Но Иван и Прасковья приняли в качестве подарков только иконы, принесенные духовенством. Других гостей они поблагодарили, но от их даров милостиво отказались. Вечером в Грановитой палате состоялся пир. Иван и Прасковья принимали участие 18 октября 1692 года в церемонии пострига царевны Анны Михайловны в монахини. Они провожали «тетку» из хором в церковь, где постриг совершил патриарх Адриан. Царственная чета посещала и московские монастыри. Так, 1 мая того же года они обедали в Симоновом монастыре.

У царя и царицы в Кремле были особые терема со своим штатом прислуги различных рангов. Важную роль в русской культурной традиции играла баня, или «мыльня», как ее тогда называли. У Прасковьи была своя «мыльня». Для нее покупали специальные деревянные «казанские» «кади» и «извари». Изготавливалась эта банная утварь из дерева липы. Царица любила побаловаться в бане пивом. Сохранились свидетельства, что Прасковья, посещая «мыленку» с царем Иваном, требовала четыре кружки пива «ячного».

Наряду с обычным убранством принадлежащих ей помещений Прасковья Федоровна заказывала и необходимые ей предметы. В 1684 году был сделан липовый «поставец» (сундук) размерами метр на полметра. Три комода из липы с выдвижными ящиками потребовались царице в 1693 году. Причем они были позолочены и расписаны «красками розными травы». Личинки замков и ключи велено было посеребрить. Тогда же Прасковья распорядилась сделать ей четыре медных «шандала» (подсвечника): три «против образцового серебряного», а один «турецкого дела». В следующем году Прасковье, как и всем царицам, заменили в хоромах фонари.

Время от времени украшались и сами апартаменты царицы. Так, печи в ее двух деревянных комнатах заново расписывались красками, то сплошь зеленой, то разными «меж» изразцов. Стены комнат грунтовались, а в 1694 году были обиты «золотными» кожами. В 1696 году изменили убранство трех комнат Прасковьи. Очевидно, это было связано с кончиной 29 января ее мужа царя Ивана V, — уж больно трауоный вид они приобрели. В марте стены и двери обили сукном, в одной комнате черным, в другой — черным и зеленым, в третьей зеленым. В июле одна из комнат стала выглядеть чуть «веселее» — наряду с зеленым сукном в отделке пола и лавок использовали лазоревое. Как видим, зеленый цвет часто употреблялся для украшения интерьеров царицыных хором. Вероятно, Прасковья этот цвет любила. Правда, овдовев, она была вынуждена «полюбить» и черный цвет, поскольку вдовым царицам полагалось носить траурное одеяние.

Невинными развлечениями Прасковьи были карты и катание на качелях. В ее комнатах стояли клетки с птицами, как диковинными (попугаями, канарейками), так и с обычными (соловьями, щеглами и перепелами). Очевидно, птичье пение и щебетание отнюдь не раздражали царицу. Напротив, зимой и в ненастную погоду они напоминали погожий весенний или летний денек, а может быть, Райский сад?

Как ни болезнен и слаб был царь Иван, а все же смог стать отцом пятерых дочерей. Впрочем, и его отец, царь Алексей, и его дед, царь Михаил, тоже не отличались богатырским здоровьем, но могли похвастаться многодетными семьями, в которых абсолютное большинство составляли дочки. В этом смысле Иван V продолжил родовую традицию. Прасковья впервые родила в 1689 году, затем в 1690 году. Первые дочери, Мария и Феодосия — умерли младенцами. Зато три следующие девочки — Екатерина (1691–1733), Анна (1693–1740) и Прасковья (1695–1731) — благополучно выросли. Анна стала императрицей, а Екатерина немного не дожила до провозглашения в 1740 году своего внука-младенца Ивана VI императором (правда, судьба его сложилась трагически). Период с 1688-го по 1695 год, то есть семь лет, царица Прасковья Федоровна практически целиком посвятила материнским заботам: она то вынашивала очередное дитя, то рожала, то была втянута в хлопоты по новорожденной и старшим дочкам.

Первая беременность Прасковьи не на шутку всполошила партию Нарышкиных. Вообще между стоявшими за спинами Ивана V и Петра I партиями Милославских и Нарышкиных шло постоянное соперничество. Пока правительницей была царевна Софья, Нарышкины находились на вторых ролях. Но по сложившейся тогда традиции Софья не могла объявить себя полновластной государыней. Юридически она правила государством как опекунша не вполне дееспособного родного брата Ивана V и несовершеннолетнего сводного брата Петра I. Так вот, Нарышкины встревожились тем обстоятельством, что Прасковья могла родить сына. И этот мальчик впоследствии, как старший мужской потомок царей-соправителей, имел бы наилучшие шансы занять престол. Не случайно в январе 1689 года Петр I женился на Евдокии Лопухиной, то есть еще до того, как Прасковья Федоровна родила в марте дочь Марию. У Нарышкиных отлегло от сердца с рождением девочки-первенца у царицы Прасковьи. Милославские же, как писал французский дипломат де ла Невилль, обманулись в своих ожиданиях. Когда же у царя Петра и царицы Евдокии в 1690 году появился на свет первенец царевич Алексей, именно эта чета получила желаемое преимущество.

Бурные события 1689 года завершились победой Петра 1: царевна Софья и партия Милославских были отстранены от управления страной. Но Петр продолжал формально делить власть с Иваном. При этом уже давно стали очевидными полная противоположность их характеров и абсолютное превосходство Петра в интеллекте и в способности к активной деятельности. Петр I в 90-е годы XVII века приступил к реорганизации государственного управления и войска, начал создавать военный флот, вел активную внешнюю политику. Это была прелюдия к эпохе преобразований, выдвинувшей Петра в ряд великих государственных мужей в истории человечества. Иван V же вполне удовлетворился ролью «церемониального» царя. Деятельный Петр подолгу не заезжал в Москву, он буквально «перестраивал» державу. Иван же скрупулезно выполнял весь разработанный придворный ритуал: посещал церковные службы, присутствовал на приемах послов, возглавлял торжественные выходы и шествия по случаю церковных праздников и памятных дат, касавшихся царского семейства. Там, где это было положено по протоколу, его сопровождала царица Прасковья Федоровна, если ей не мешала очередная беременность. Ни Иван, ни Прасковья политикой не интересовались и политиками не являлись.

Для Прасковьи Федоровны серьезная перемена в укладе жизни произошла в 1696 году. 29 января скончался ее муж царь Иван V. «Печальная церемония» прощания с Иваном была проведена строго по давно сложившемуся обычаю. В том числе в поминовение по усопшему в течение пяти дней в особых комнатах были «кормлены» триста нищих. Петр I принимал участие в отпевании и погребении своего сводного брата-соправителя.

Прасковья отныне становилась вдовствующей царицей, ей полагалось вести тихий, размеренный образ жизни. На ней самой, ее одежде, убранстве ее комнат должен был теперь лежать отпечаток печали по ушедшему супругу. О повторном замужестве, разумеется, не было и речи. Тридцатидвухлетней молодой женщине предстояло если не похоронить себя в стенах предназначенной ей резиденции, то, во всяком случае, заметно сократить возможное общение с внешним миром. В следующем, 1697 году наша героиня лишилась отца.

В качестве постоянной резиденции Прасковье с дочерьми было выделено село Измайлово, когда-то любимое детище царя Алексея Михайловича. В измайловском дворце по этому случаю провели ремонтные работы, а в 1701 году выстроили новый корпус для подросших дочерей-царевен. Во дворце постоянно толпились нищие, убогие. Вдовствующую царицу окружали монахини, приживалки, забавляли «карлы и карлицы». Петр I не любил бывать в гостях у невестки. Хоть и слыла она хлебосольной и радушной хозяйкой, но дом ее живо напоминал преобразователю о ненавистном старомосковском быте. Петр называл измайловскую резиденцию Прасковьи Федоровны «госпиталем уродов, ханжей и пустосвятов».

Прасковья с дочерьми ежегодно пользовалась денежным содержанием из казны. Его размеры колебались от 13 до 30 тысяч рублей. Кроме того, царица получала доходы со своих вотчин, расположенных в разных уездах. Всего ей принадлежали около 2,5 тысячи дворов, населенных крестьянами и горожанами. Прасковья в хозяйственные дела не вникала. И потому, что это было тогда не принято, и потому, что не имела склонности к подобным занятиям. Хозяйством ведал ее брат Василий Федорович Салтыков, исполнявший должность дворецкого. Не просто преданным человеком, но и, как тогда говорили, «талантом» Прасковьи был стольник Василий Алексеевич Юшков. Вдовство вдовством, но ведь сердцу не прикажешь! А вообще при дворце, помимо многочисленной женской прислуги, находились конюхи, истопники, сторожа, стряпчие, подьячие и прочие служители мужского пола. Помимо «братца» и сердечного друга большое влияние на царицу оказывал юродивый Тимофей Архипович, убежденная в его святости, Прасковья в течение многих лет верила его предсказаниям. Разумеется, Петр I и его окружение считали подобное увлечение Прасковьи Федоровны глупым чудачеством, но отвратить ее от таких черт старомосковского воспитания было невозможно.

При всем при том Петр I выделял Прасковью Федоровну из сонма своей родни. Во-первых, она была в близком родстве со многими знатными и влиятельными деятелями его царствования.

А во-вторых, она явно была наделена здравым смыслом и гибкостью характера, особенно необходимыми на крутых поворотах истории. Прасковья знала, как вести себя с Петром, и никогда не вызывала его гнева. Царь недолюбливал своих сводных сестер, близких к опальной царевне Софье. Зная это. Прасковья с ними не общалась. Она охотно принимала в своей резиденции иностранцев, понимая, что это будет приятно Петру. Так, ее посетил в 1698 году посол императора Священной Римской империи. Секретарь посольства Корб упомянул в своих записках о приятных прогулках августейших обитателей измайловского дворца во время музицирования оркестра, привезенного послом. Словом, Прасковья была готова следовать европейским требованиям, предъявляемым к подобным церемониям. Она с готовностью восприняла также и европейскую моду, правда, сама не переодевалась, зато переодела дочерей в европейское платье, когда этого потребовал Петр I.

А дочери подрастали. Прасковья Федоровна в полной мере ощущала свою ответственность за их судьбу. Европеизация придворной и в целом дворянской жизни открывала перед царевнами перспективу замужества, что ранее было невозможно. Но царевен надо было не просто обучить грамоте при помощи «мастериц», как это делалось раньше, и развить в них интерес к старорусскому домоводству, им следовало привить знание европейского «политеса». Для женщин это означало уметь соответствующим образом одеваться, танцевать, музицировать, вести непринужденную светскую беседу, знать языки. Уроки брались у немца и у француза. Правда, дочки больших успехов не стяжали, особенно в иностранных языках, Да и младшенькая, царевна Прасковья, девица слабая и болезненная — так и не избавилась от разнообразных комплексов.

Петр I не услышал от Прасковьи ни одного слова поперек, не поймал от нее ни одного косого взгляда. Осторожная вдовствующая царица вела дружбу с любимой родной сестрой царя — с царевной Натальей Алексеевной. Вместе они любовались в 1702 году в Москве церемонией по поводу первой победы над шведами в Прибалтике, вместе посещали Немецкую слободу. Когда Петр I охладел к своей первой жене, царице Евдокии, Прасковья Федоровна тут же отдалилась от несчастной. В благодарность за все царь устроил невестке блестящий праздник. По его распоряжению в Измайлове собрались до пятисот представителей знати, богатого русского и иностранного купечества, иностранные послы с женами. Причем все они обязаны были подарить Прасковье дорогие подарки. Наконец, по приказу государя художник де Бруин написал портреты Прасковьи Федоровны и ее дочерей в немецких платьях. Это, разумелся, факт не случайный. Петр имел виды на своих племянниц. Они еще только подрастали, но царь-реформатор уже обдумывал планы будущих династических браков с целью укрепления влияния России в Европе. Прасковья никоим образом не вмешивалась в тонкие политические расчеты и заранее готовилась принять любых кандидатов в женихи своим дочкам, которых наметит Петр I.

По первому же призыву Петра в 1708 году, как только было построено подходящее жилье, Прасковья Федоровна с дочерьми, с царскими сестрами и видными сановниками переехала из Москвы в Петербург. Недавно основанный город был еще малоудобен для обитания. Но вдовствующая царица стойко переносила и климатические особенности новой столицы (построенной на болоте и насквозь продуваемой холодными ветрами), и периодические наводнения, и частые пожары. Зато было весело! Государь любил частые праздники с парадами и фейерверками, морские прогулки, шумные пиры, под конец походившие, скорее, на повальные пьянки. Прасковья с семейством поспевала всюду.

Наконец подросли старшие дочери. Первой замуж была отдана средняя, Анна. В 1710 году в Петербурге отпраздновали ее свадьбу с герцогом Курляндским Фридрихом-Вильгельмом. Анна не была красавицей и не обладала женской привлекательностью. Жених же, племянник прусского короля (что было важно для царя Петра), оказался горьким пьяницей. Эта его страсть полностью раскрылась при сильно пьющем в петровское время русском дворе. Царевна Анна Ивановна, как известно, «поклонников Бахуса» не любила. Ведь позже, когда она стала русской императрицей, ее двор был самым «трезвым» в России в XVIII столетии. Но делать было нечего. Анне приходилось мириться с мужем-пьяницей. Эта первая церемония свадьбы иностранного владетельного герцога и русской царевны была весьма пышной. 31 октября молодые в дорогих белых одеяниях с сопровождавшими их строго по рангам лицами, начиная с самого царя, сперва плыли по Неве на пятидесяти судах. В доме петербургского губернатора князя А. Д. Меншикова, самом лучшем в то время здании города, происходил обряд венчания. После был дан роскошный пир. Гости пили и ели под пушечную пальбу. Завершился тот торжественный день танцами. В последующие дни пиры продолжались, а также была сыграна потешная свадьба «карлика и карлицы».

Брачная жизнь Анны Ивановны длилась чуть больше двух месяцев. По дороге в Митаву, где находилась герцогская резиденция, 9 января 1711 году, только отъехав от Петербурга, герцог Фридрих-Вильгельм скончался. Поговаривали, что причиной смерти молодого человека явилось беспробудное пьянство. Анна пожила в Петербурге, погостила у Прасковьи Федоровны в Измайлове (как видим, последней разрешалось навещать свою любимую резиденцию) и была вынуждена в качестве вдовствующей герцогини уехать в Митаву. Петр I видел в Анне и посланных с ней людях представителей интересов России в Курляндии. Одно время он даже; хотел послать туда и Прасковью Федоровну с дочками. Но обошлось! И хотя Анне Ивановне разрешалось приезжать погостить в Измайлово к матери, подолгу жить в России герцогине Курляндской Петр I не позволял.

Конечно, Прасковью Федоровну очень огорчал несчастливый брак своей средней дочери, хотя последняя и не считалась ее любимицей. Но образ жизни курляндской герцогини в Митаве вызывал постоянное беспокойство матери. Во-первых, дочь все время нуждалась в средствах, и Прасковья, как могла, ей помогала, в том числе и просьбами о казенном вспомоществовании. Во-вторых, Прасковье Федоровне не нравилась интимная связь Анны с ее гофмейстером Петром Михайловичем Бестужевым. Бестужев был выбран царем Петром как наиболее подходящий защитник его интересов в герцогстве. Прасковья же требовала удалить дочкиного «галанта» из Митавы, хотя, как мать, она могла бы быть терпимее к увлечению дочери, ставшей в восемнадцать лет вдовой. К тому же царь Петр не желал переводить Бестужева из Митавы, а для Анны официально подыскивал кандидата в новые женихи. Чувствуя свое бессилие в том, чтобы повлиять на Анну в желательном для себя направлении, Прасковья Федоровна распекала дочку во время встреч с ней в Измайлове, в Риге, куда вдовствующая царица ездила по воле Петра I, и в своих письмах. При дворе Прасковьи кумушки постоянно «перемывали косточки» Анне Ивановне при активном участии царицы-матери.

В 1716 году пришел черед старшей дочери, Екатерины, выходить замуж. Катюша считалась любимицей матери. В отличие от сестер она была бойка, смела в обращении, весела. Ранняя полнота не портила ее из-за живого, общительного характера. Екатерина без умолку болтала с дамами, кокетничала с кавалерами, на празднествах танцевала буквально до упаду. Веселость и беззаботность старшей дочери умиляли не только Прасковью. Этот тип женского характера импонировал и царю Петру. У него ведь ничего не было наполовину: работать — так работать, веселиться — так веселиться! Прасковья Федоровна не раз прибегала к посредничеству Катюши в обращении с различными просьбами к Петру и его новой жене, Екатерине.

Прасковья не хотела спешить с замужеством своей ненаглядной Катюши. Свеж был пример неудачного брака Анны. Но Екатерина, по понятиям того времени, «засиделась в девках»: ей уже перевалило за двадцать лет. И вот в январе 1716 года в Петербург приехал посол герцога Мекленбургского просить руки вдовствующей герцогини Курляндской. Однако Петр I не захотел отдавать за него Анну. Очевидно, царя устраивала выгодная ситуация политической зависимости Курляндии от России, и пускать сюда еще и герцога Мекленбургского смысла не было. Петр предложил мекленбуржцу в жены царевну Екатерину.

Судьба не благоволила дочкам Прасковьи Федоровны. Мекленбургский герцог Карл-Леопольд оказался еще похуже курляндского пьяницы. Он начал сговариваться о браке с племянницей Петра 1, еще не разведясь с первой женой. По своему характеру герцог был скупым, грубым и жестоким деспотом. Его подданные, с которыми он не церемонился, будучи убежден в постоянных заговорах против своей особы, роптали. Конечно, не о таком муже для своей любимицы мечтала Прасковья Федоровна. И хотя Петр I обо всем этом знал, ему нужно было привязать Мекленбург к политической колеснице Российской империи.

Свадьбу решили сыграть в Мекленбурге в присутствии Петра I. Прасковья занедужила и не смогла поехать на церемонию. Она со слезами на глазах проводила дочку в дорогу и потом долго не могла привыкнуть к отсутствию Катюши. Герцогиней Мекленбургской Екатерина Ивановна стаза 8 апреля 1716 года. Свадьба сопровождалась увеселениями, пирами и забавами. Герцогиня была, как всегда, весела и беззаботна. Однако жизнь с Карлом-Леопольдом складывалась непросто. Герцог перессорился со всеми сословиями своего маленького государства. Даже с собственным дворянством он не находил общего языка. Разумные советы Петра 1 Карл-Леопольд игнорировал. Конфликт в Мекленбурге обострился настолько, что в герцогство из Вены была послана имперская армия. Муж Екатерины не только посягал на имущество своих подданных и противодействовал попыткам венского двора улучшить ситуацию, но и не выделял положенных ей по брачному контракту денежных сумм. Екатерина Ивановна, родившая в 1718 году дочь Анну (которая в 1740–1741 годы правила Россией под именем Анна Леопольдовна при малолетнем сыне, императоре Иване VI), нуждалась в средствах. Она обращалась с письмами о помощи к матери, Прасковье Федоровне. Та же забрасывала «слезными посланиями» Петра I и Екатерину Алексеевну, умоляя помочь Катюше. И в подобных хлопотах проходили годы.

Расположение Петра Великого к невестке еще более укрепилось после того, как Прасковья Федоровна безоговорочно поддержала царя в непростой ситуации, связанной с его вторым браком. В 1712 году состоялась свадьба Петра с Екатериной Алексеевной (она же Марта Скавронская). Новая царская жена была «самого подлого» происхождения. Известно, что ее взяли в плен в Мариенбурге «в одной рубахе». Прислуживала фельдмаршалу Шереметеву, прислуживала Меншикову. Недоброжелатели за глаза не стеснялись в крепких выражениях в ее адрес. Обидных кличек было много, в числе самых приличных — «прачка». Петр воспылал любовью к бывшей пленнице. И вот она уже царская невеста. Царь-реформатор рвал со многими устоявшимися традициями. Но здесь он грубо вторгся в деликатную сферу августейших семейных отношений: сослал в монастырь жену, царицу Евдокию, подарившую ему наследника, царевича Алексея, прилюдно «путался» с Анной Монс, а теперь вот захотел жениться на безродной «чухонке». Представители знатных родов роптали. Конечно, у Петра было достаточно сил, чтобы окриком заставить замолчать недовольных. Но в этом деле ему нужна была моральная поддержка на самом высоком уровне. И она была оказана вдовствующей царицей Прасковьей Федоровной. Именно она играла на свадьбе роль посаженой матери, а ее дочки, Екатерина и Прасковья, являлись ближними девушками. Прасковья очень быстро сориентировалась и едва ли не раньше всех стала проявлять признаки всяческого уважения к Екатерине Алексеевне, когда она еще состояла в царских фаворитках. Сохранилась их переписка. В письмах Екатерина подчеркнуто уважительно обращается к Прасковье Федоровне, подробно отвечает на ее просьбы, объясняет, какие из них решены после ходатайства перед царем, какие нет, а какие еще ждут своего решения. Тон писем Прасковьи со временем меняется с уважительно-доверительного вначале на уничижительно-заискивающий, как только Екатерина становится царицей.

Между тем надвигалась старость. Жизнь Прасковьи шла по давно заведенному порядку, только вот она все чаше стала жаловаться на недуги, посещать модные, с легкой руки царя Петра, Кончезерские и Олонецкие воды, рекомендуя то же и своим дочерям-герцогиням. С возрастом нашу героиню все больше огорчает чувство одиночества. Жившая с ней младшая дочь, царевна Прасковья Ивановна, — некрасивая, болезненная и недалекая девица, — постоянно нуждалась в материнской опеке. В своих письмах Прасковья Федоровна все чаше просит приехать к ней в Измайлово дочь Екатерину с внучкой Анной. К маленькой Аннушке бабушка в письмах обращается с особой нежностью, называя ее «свет мой», «друг сердечный», беспокоится о том, чтобы девочку учили «русской грамоте». Просьбы герцогини Екатерины и Прасковьи Федоровны, сдобренные многочисленными жалобами на беспутного герцога Мекленбургского, наконец подействовали. Петр I разрешил Екатерине с дочерью приехать в Россию.

Шел 1722 год. Получив известие о скором приезде дочери и внучки, Прасковья, забыв про хвори, увлеклась хлопотами об устройстве дорогих гостей в Измайлове. Надо было подготовить апартаменты, запастись всем необходимым, распорядиться о встрече. Наконец, в августе Прасковья Федоровна смогла увидеть свою самую любимую родню. Дом снова наполнился шумом, звонким смехом неунывающей Екатерины Ивановны. Прасковья умилялась детской непосредственности внучки Анны. Словом, жизнь расцветилась новыми красками.

Между тем в 1722 году Прасковье пришлось пере жить и немало тревожных минут. Некий подьячим Василий Деревнин служил ранее по учету денежной казны вдовствующей царицы. Но в чем-то прогневил ее всесильного фаворита Юшкова и был от должности отставлен. Причем Деревнина обвинили в упущениях по службе и потребовали немалой денежной компенсации. Подьячий протестовал, обивал пороги дома Юшкова. И вот тут-то, в начале января, он случайно нашел необычное письмо. Хорошо зная руку Прасковьи Федоровны, Деревнин определил, что это ее послание к Юшкову. Однако письмо имело странный вид. Некоторые слова были зашифрованы цифрами («литерами»). В то время такого рода записки таили в себе большую опасность как для отправителя, гак и для получателя. Можно было легко попасть под подозрение, что под «литерами» скрываются слова, содержащие угрозу жизни и здоровью государя. Зловещая формула «Слово и дело» притягивала заинтересованных лиц в Тайную канцелярию, где под пытками выясняли суть дела. Попасть в застенок было легко, а выйти из него невредимым очень трудно. Причем чаша сия ожидала любого, даже Прасковью Федоровну. Вспомним, как Петр I привлекал к розыску по обвинению в заговоре свою родню, как погиб в застенке его сын царевич Алексей.

Деревнин не смог удержать язык за зубами, и Юшков проведал про опасную находку. Действуя от имени вдовствующей царицы, фаворит схватил подьячего и посадил под замок. Его держали взаперти, требуя вернуть письмо. Деревнин отпирался, а про себя решил предъявить его самолично государю. В конце января его пришлось выпустить. В это время царь находился в Москве, и, если бы до его ушей дошли подобные факты, не миновать беде. Подьячий почел за благо уехать из Москвы и вернулся в столицу только осенью. Все это время Прасковья Федоровна сильно беспокоилась. Что и говорить, много крови ей попортил бывший подьячий.

Когда осенью 1722 года царь Петр I находился в Астрахани, Прасковья с фаворитом решила воспользоваться отсутствием государя и вырвать наконец злополучное письмо из лап Деревнина. У вдовствующей царицы было большое влияние в Москве, и без особого труда ее люди смогли убедить московского обер-полицмейстера арестовать подьячего, обвиненного в хищении большой суммы денег. Но Деревнин долго не давался в руки полиции. Зато пострадали его родня и друзья. Вольно или невольно дело получило огласку и дошло до страшной Тайной канцелярии. Там допросили родственника беглого подьячего и выяснили, что суть дела в «литерном» письме Прасковьи Федоровны. Деревнин не стал скрываться от столь грозного учреждения, пришел гуда сам и принес письмо, которое тут же было положено в особый конверт и запечатано до приезда императора. Попытка Прасковьи воздействовать на Тайную канцелярию через послушного ей московского обер-полицмейстера ни к чему не привела. Разгневанная царица решила сама вмешаться в дело и вечером 2 октября в сопровождении свиты выехала из Измайлова в Москву. А там прямиком в Тайную канцелярию. Прасковьины слуги оттеснили часовых и внесли ее (сама она, страдая от водянки, уже почти не ходила) в камеру, где сидел Деревнин. Прасковья Федоровна начала самолично экзекуцию над бывшим подьячим, избив его тростью. У руководителей Тайной канцелярии, обер-прокурора Сената Скорнякова-Писарева и генерала Бугурлина, Прасковья потребовала выдать ей Деревнина. Опытные вельможи не могли ответить царской невестке прямым отказом и велели своим слугам объявить посланным к ним в дома царицыным людям, что они в отъезде. Между тем Прасковья Федоровна все более распалялась: Деревнина ей не выдавали и письма при нем не оказалось. Весь свой неукротимый гнев она решила излить на несчастного. Его жестоко били, жгли огнем, несмотря на просьбы служителей Тайной канцелярии не пытать подследственного. Причем все это происходило в присутствии царицы, а потом еще появилась и ее дочь, герцогиня Мекленбургская. Последняя уговорила Прасковью на время прекратить избиение. Но гнев царицы не прошел, и ее слуги-палачи вновь принялись за дело, но уже в отсутствие непривычной к таким сценам Екатерины Ивановны. Деревнина запытали бы до смерти, если бы не появление в Тайной канцелярии генерал-прокурора Сената П. И. Ягужинского, который прекратил своеволие Прасковьи и наотрез отказался выдать ей подьячего, за которым числилось «государево дело». Случай с Деревниным открывает нам совершенно новые черты характера нашей героини. Когда она чувствовала свою безнаказанность, ей не чужды жестокость, грубое своеволие, пренебрежение к закону.

Пока ожидали приезда Петра I, измученный Деревнин получил возможность подлечиться. Немощная Прасковья Федоровна в основном досаждала домашним своим ворчанием. Екатерина Ивановна порхала как мотылек с одной пирушки на другую. Мать ни в коей мере ей не препятствовала и даже посылала на забавы жаловавшуюся на больную ногу Прасковью Ивановну. Нужно было соблюдать принятый при дворе «политес». В декабре 1722 года появился в Москве и Петр с женой Екатериной. На церемонию встречи государя и государыни Прасковья из-за недуга явиться не смогла.

Семью представляла веселая герцогиня Мекленбургская. В феврале 1723 года дошел черед и до дела Деревнина. Слуги Прасковьи, участвовавшие в избиении подьячего, были «биты батоги нещадно», но с тем и отпущены на свободу. Фаворита Юшкова Петр I приказал сослать на житье в Нижний Новгород. Деревнина между тем еще долго держали в заточении: дело о злосчастном письме двигалось медленно. Мало находилось охотников всерьез за него взяться. Да и среди облеченных властью лиц много было родственников и свойственников вдовствующей царицы. Письмо же не сохранилось, да и никакой «политики» оно, скорее всего, не содержало. Прасковья всю жизнь ее сторонилась, и маловероятно, что в почтенном возрасте она вдруг изменила своим правилам. Петр I об этом знал, а то бы розыск по делу был бы намного серьезнее. По-видимому, зашифрованные слова касались интимных отношений Прасковьи и ее фаворита.

В 1723 году государь приказал Прасковье Федоровне ехать с семьей в Петербург. Тяжела была эта дорога для нашей хворой героини и для ее разболевшейся дочки Прасковьи. Только в мае семейство появилось в Северной столице. По-настоящему радовалась жизни лишь веселая Екатерина Ивановна, не пропускавшая ни одной придворной забавы. Ее обхаживал сам государь-дядюшка, подшучивавший над изрядной полнотой племянницы и всерьез советовавший ей умерить привычку к чревоугодию. Как ни скверно чувствовала себя Прасковья Федоровна, все же она не могла увильнуть от месячного летнего морского путешествия всего двора из Петербурга в Ригу. Не раз ей было плохо на корабле, но все же это путешествие Прасковья перенесла. Но осень — самую скверную пору в Петербурге, с дождями, сильными ветрами и наводнениями, — она не пережила. С конца сентября жизнь в Прасковье постепенно угасала. Петр I, а еще чаше царица Екатерина навещали невестку. Развязка наступила 13 октября 1723 года. Похоронами нашей героини распоряжался сам император. Организованы они были пышно и торжественно. Петр I приказал оплатить долги родственницы. Ее дочерям, Екатерине и Прасковье, было предусмотрено денежное содержание. Анна Ивановна находилась в Курляндии и не смогла проводить мать в последний путь.

Прасковья Федоровна, будучи воспитанной в старомосковских традициях, смогла найти вполне достойное себя место при дворе царя-преобразователя. Это позволило ей по-своему адаптироваться к новой жизни и, сохранив семью, дать возможность пусть и не вполне благополучно, но все же как-то устроиться своим дочерям.

Несчастная царица Евдокия

Царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра Великого, испила горькую чашу отвергнутой жены и еще совсем молодая была по приказу царя-мужа пострижена в монахини. В истории династии Романовых подобного факта мы не найдем. Что же привело царицу Евдокию к жизненной драме?

В 1688 году царь Петр I достиг шестнадцатилетнего возраста и, следовательно, совершеннолетия. Царица-мать Наталья Кирилловна срочно стала подыскивать невесту для сына. Медлить было нельзя, поскольку жена сводного брата-соправителя Петра, Ивана V, царица Прасковья Федоровна забеременела. В случае рождения мальчика еще более усилилась бы партия Милославских, которую возглавляла правительница — царевна Софья Алексеевна, опекунша молодых царей. Царица Наталья выбрала красивую, статную девушку Евдокию Лопухину. Свадьбу царя Петра I и Евдокии, состоявшуюся 27 января 1689 года, сыграли скромно. Последнее обстоятельство, видимо, объясняется спешностью, вызванной политическими соображениями.

Род Лопухиных, из которого происходила молодая царица, имеет очень древнее происхождение. По преданию, он восходит к легендарному «касожскому» (адыгскому) князю Редеде, которого в 1022 году победил в боевом единоборстве князь Мстислав, сын Владимира Святого. Лопухины были давно и хорошо известны царице Наталье Кирилловне. Дед Евдокии, Абрам Никитич Лопухин, служил в свое время дворецким у матери Петра I. Отец молодой царицы, Илларион Абрамович Лопухин, был стрелецким полковником, верхотурским воеводой, а в 1682 году возведен в чин окольничего. Став царским тестем, по указу нареченный Федором (подобное, как мы знаем, случилось и с отцом царицы Прасковьи Федоровны), он получил чин боярина. Позже боярами стали также его братья, соответственно дяди царицы Евдокии: Петр Большой, Петр Меньшой, Василий и Сергей Абрамовичи. Молодое поколение Лопухиных было записано в стольники.

После свадьбы царь Петр побыл с молодой женой до начала весны, а затем уехал в Переславль-Залесский, где строились корабли для плавания по Плещееву озеру. Обычно любознательный и увлекающийся, Петр Алексеевич не любил проводить много времени в общении с супругой. Да он и не любил ее по-настоящему. Царь Петр, подчинившись матери, женился на восемнадцатилетней красавице (Евдокия Лопухина родилась 30 июня 1670 года), но это был не его выбор. Царица Евдокия была воспитана, как и положено, в старомосковском духе. Петр же чем дальше, тем больше проявлял враждебность ко многим обычаям и традициям предков. Он рано усвоил западнические привычки и уже в молодости стал перестраивать российское общество на европейский лад. В этом жена Евдокия была ему не помощница, и муж довольно скоро начал отдаляться от жены.

Но до разрыва еще дело не дошло. 4 августа 1689 года Петр I в измайловском дворце праздновал именины Евдокии. Буквально через три дня наступила развязка политической борьбы, которая обострялась уже в течение нескольких месяцев. В ночь с 7 на 8 августа фаворит царевны Софьи, Ф. Л. Шакловитый, послал в Преображенское, где находился Петр I с семьей, стрельцов, чтобы расправиться с главным оппонентом правительницы. Но Петра предупредили о нападении, и он, по одним сведениям, в спешке, бросив и мать, царицу Наталью Кирилловну, и беременную жену Евдокию, ускакал с несколькими провожатыми в Троице-Сергиев монастырь. Французский дипломат де ла Невилль описывает события по-другому. Он сообщает, что Петр уехал из Преображенского с семьей. При этом он уточняет, что Евдокия была очень «напугана» тем, что ей пришлось «бежать ночью полураздетой со своим мужем», и что «несколько дней спустя у нее случился выкидыш». Но француз, видимо, напутал. У испуганной Евдокии не могло быть выкидыша. Иначе бы она в феврале 1690 года не родила своего первенца.

1690 год вообще стал наиболее радостным и значимым для Евдокии. 18 февраля она родила сына, названного Алексеем. Событие это имело далеко идущие последствия. Во-первых, Петр I обзавелся реальным наследником и не мог не испытывать при этом радости. Так, он приказал выдать по куску сукна «сахарного дела мастерам», которые «лили сахарные ковришки к столу для рождения царевича Алексея Петровича». Во-вторых, его соправитель, Иван V, мог похвастаться лишь рождением дочерей. И даже если бы его жена, царица Прасковья Федоровна, позже подарила бы ему сына, то все равно преимущественные права на престолонаследие имел бы царевич Алексей. Царь Петр 4 августа присутствовал на именинах жены, которые праздновались в Преображенском. Конечно, хотя бы на людях, он должен был проявлять чувство благодарности к Евдокии, родившей ему наследника.

Царица Евдокия Федоровна постепенно обустраивала свое собственное жилище. Для нее делались из серебра, в технике «скани с припускными красками», зеркальная оправа и обивка ларца, на «кипарисной доске» был написан портрет царевича Алексея. Комнаты ее обивались «золотными» кожами, на окна и двери прикреплялись «завесы» из шерстяных и шелковых тканей, а шнурки у них изготавливались из шелка. На лавки клались «полавочники» из красного сукна. Украшались и комнаты маленького царевича Алексея, который находился тогда на попечении женской прислуги. Уходом за младенцем и его воспитанием руководила бабушка, царица Наталья Кирилловна. Мать, Евдокия Федоровна, как это было принято, во всем слушалась свекрови, но и имела свой голос, когда речь шла о хлопотах об Алексее. Отведенные ему помещения постоянно обновлялись. Стены обивались атласом, золочеными кожами и листами, расписывались красками. Украшались золотом и росписями оконные рамы, переделывались печи и «мыленка». В одной из комнат царевича стоял липовый золоченый и расписной шкаф высотой более двух метров с выдвижными ящиками.

Поражает изобилием список игрушек Алексея: волчки, булавы, шпаги, сабли, тесаки, мечи, барабаны, «потешные городки» из дерева и кости, куклы, собачки, голуби, лошадки, медведи, солдатики, коляски, деревянные яйца и т. д. Позже появляются шахматы, «потешные» колодцы с цепями и ведрами, ларцы, позолоченная чернильница — признак начала обучения грамоте. В 1694 году четырехлетнему Алексею Петровичу было сделано «место», то есть специальный помост, куда ставилось кресло. Настало время официальных приемов. Пятилетнему царевичу делают «книгохранильницу» из липовых досок (то есть книжную полку) длиной больше метра с дверцами и замком. В его библиотеке «потешные» (детские) книги: «солдатского строю», про птиц, зверей и др.

Евдокия Федоровна в 1689–1691 годах в основном находилась «в положении». После сына Алексея в 1691 году она родила Петру I сына Александра. Но последний вскоре после рождения умер. До взрослого возраста дожил только первенец, царевич Алексей Петрович, жизнь которого трагически оборвалась в 1718 году. И эта трагедия, как мы увидим, затронула и мать, и ее родню. Подлинные несчастья начались для Евдокии в злополучном 1692 году. Именно тогда царь Петр влюбился в Анну Монс и совсем охладел к супруге. Для Евдокии Федоровны наступила пора унижения ее женского достоинства. Муж пропадал в Новой Немецкой слободе у безродной немки, «трактирщицы». Обида была жгучая. Предпочесть ее, царицу, представительницу древнего рода, какой-то «девке». Петр даже не появился на похоронах умершего 14 мая малютки сына Александра. Неизвестно, был ли он в тот год на именинах Евдокии. В обоих случаях высшую власть представлял Иван V.

Первое время Евдокия Федоровна искренне пыталась вернуть мужа, посылая ему записочки с нежными словами. Она старалась везде появляться вместе с сыном, царевичем Алексеем. Даже пожалования бояр и их жен кубками с вином делались от них вместе. Пока была жива царица Наталья, Петр I, уважительно относившийся к матери, вынужден был считаться с ее мнением. А мать, разумеется, была на стороне Евдокии и не одобряла увлечение сына. Но после смерти Натальи Кирилловны в 1694 году Петр Алексеевич уже не находил нужным соблюдать какие-либо приличия. Формально царица Евдокия Федоровна еще считалась его женой, но свой разрыв с ней и увлечение фавориткой царь демонстрировал ежедневно.

Разрыв с женой повлиял и на отношение Петра I к ее родне, Лопухиным, которые проявляли раздражение не всегда скрытое. Первым пострадал боярин Петр Большой Абрамович Лопухин, дядя Евдокии. Его давний недруг, дядя Петра I, боярин Л. К. Нарышкин, в 1695 году состряпал на него донос, в котором содержались тяжкие обвинения. Петра Абрамовича подвергли пытке, и он, по одной версии, на следующий день умер, а по другой — был сослан в свое имение. В 1697 году был раскрыт заговор Цыклера — Соковнина. Заговорщики обсуждали планы убийства Петра I. Очевидно, в числе знакомых казненных заговорщиков оказались и Лопухины. Поскольку доказательств их участия в заговоре не было, нескольких Лопухиных разослали на воеводства в отдаленные города: тесть Петра I, Федор Абрамович, отправился в Тотьму, его братья Сергей Абрамович — в Вязьму, а Василий Абрамович — в Чаронду, где и умер. В 1698 году был пытан и умер еще один дядя царицы Евдокии — Петр Меньшой Абрамович Лопухин. Его обвинили в убийстве крестьян.

Уезжая в 1697 году в составе Великого посольства за границу, Петр I поручил дяде, Л. К. Нарышкину, уговорить Евдокию Федоровну отказаться от замужества и постричься в монахини. Евдокия не захотела подчиниться царскому приказу. К этому делу надлежало подключиться самому патриарху Адриану. Однако по закону церковь не могла развести Петра с женой. Ведь причины развода строго определены — супружеская неверность, бесплодие и явное психическое расстройство. Но ни в одной из них Евдокию нельзя было обвинить. Опираясь на мнение духовенства и многих бояр, патриарх не торопился исполнять прихоть царя Петра. Кроме того, видимо, рассчитывали на то, что Петр за границей охладеет к своей фаворитке и, вернувшись домой, не станет настаивать на разводе с супругой. Разумеется, во время отсутствия Петра Евдокия Федоровна пользовалась всеми преимуществами своего официального статуса царицы и матери наследника престола. Как пишет секретарь австрийского посольства Й. Корб, в 1698 году 29 апреля она наблюдала из окна терема торжественный въезд в Кремль этого посольства. На Пасху Евдокия вместе с царевичем Алексеем совершила торжественное паломничество в Троице-Сергиев монастырь, а затем несколько раз была на официальных приемах у австрийского посла. 25 августа в Москву прибыл Петр I. Он не только не забыл Анну Монс, но и пришел в ярость, узнав, что Евдокия еще не монахиня. Вообще царь проявлял сильное недовольство, так как ему спешно пришлось вернуться в страну из важной для него заграничной поездки. Его настроение еще более ухудшилось оттого, что, по его мнению, розыск по известному стрелецкому делу 1698 года был проведен без должной тщательности. А тут еще Евдокия! По одним сведениям, он встретился с ней и говорил о постриге, а по другим — не пожелал этого и навестил только сына, царевича Алексея. Царь весь свой гнев обратил на патриарха. Адриан буквально умолял о пощаде и ссылался на отрицательное отношение к насильственному постригу царицы своего окружения и бояр. По приказу царя пятерых приближенных патриарха отвезли в тюрьму в Преображенское. На следующий день сестра Петра, царевна Наталья Алексеевна, буквально вырвала царевича из рук Евдокии Федоровны. Царицу же увезли в суздальский Покровский девичий монастырь, где она была пострижена в монахини под именем Елена. Русские современники осудили Петра, считая, что он сотворил беззаконие и произвол. Иностранцы также привыкли к другим взаимоотношениям в монарших семьях. В конце XVII века европейские государи своих нелюбимых жен в монастырь не отправляли, а довольствовались любовью фавориток.

Казалось, имя инокини Елены теперь будет известно только узкому кругу монахинь ее суздальской обители. Но через много лет о бывшей царице вспомнили снова. Поводом послужило дело царевича Алексея Петровича. Ее сын разошелся с отцом, Петром I, во взглядах на политику и будущность России. Алексей бежал, скрывался во владениях австрийского императора, но вынужден был вернуться. В 1718 году Петр I учинил розыск по делу царевича. К следствию были привлечены инокиня Елена и ее родственники. Евдокию — Елену подвергли пыткам, и она призналась, что вела переписку с сыном и его окружением. Но никаких политических преступлений за ней не значилось (правда, была открыта ее любовная связь с офицером С. Б. Глебовым). Да и понятно, Евдокия никогда политикой не занималась. Поэтому инокиню Елену из застенка выпустили, но отправили в другой монастырь, ладожский Успенский. Ее сын, царевич Алексей Петрович, был пытан и погиб в застенке. Из родственников жестокой казни подвергли брата бывшей царицы, Абрама Федоровича Лопухина, поскольку он входил в ближайшее окружение царевича. Представитель другой ветви рода, Степан Иванович Лопухин, очевидно, был лишь косвенно причастен к делу, поэтому отделался ссылкой в Кольский острог.

Во время правления ее счастливой преемницы на брачном ложе Петра I, Екатерины I, наша героиня находилась в Шлиссельбургской крепости. Воцарение ее внука, Петра 11, в 1727 году не только дало Евдокии — Елене долгожданную свободу, но и вернуло уже порядком подзабытое высокое положение — теперь уже бабушки императора. Она переехала в Москву и жила в основном в монастырях. После смерти внука в 1730 году Верховный тайный совет даже рассматривал Евдокию — Елену как вероятного кандидата на престол. Но земные страсти ее уже не волновали. 27 августа 1731 года инокиня Елена закончила свой земной путь.

Много переживаний и испытаний выпало на долю царицы Евдокии. И в том не было ее вины. Евдокия пыталась быть любящей женой и матерью, но ее заставили коротать век в монастырской келье.

Вместо предисловия

Дочери русских государей XVII столетия являлись основными членами царской фамилии. Причем у царей династии Романовых именно дочери-царевны, как правило, рождались крепкими и здоровыми и часто доживали до взрослого, а то и преклонного возраста, чего не скажешь о большинстве сыновей-царевичей. Очевидно, это была генетическая особенность потомства Федора Никитича и Ксении Ивановны Романовых (в монашестве Филарета и Марфы). Во второй половине XVII — начале XVIII века жили царевны от браков: царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны (Ирина, Анна и Татьяна Михайловны), царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны (Евдокия, Марфа, Софья. Екатерина, Мария и Федосья Алексеевны), царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны (Наталья Алексеевна), царя Ивана Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны (Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны). Правила воспитания и уклад жизни дочерей русских государей к XVII столетию имели давнюю историю. Но в интересующее нас время в очерченный порядок могли пробиваться и новации, связанные с начавшимся поворотом в сторону европейских культуры и традиций.

Г. К. Котошихин повествует, что появлялись на свет царские дети в «мыльне» (бане). Роды у царицы принимали повивальная бабка и «немногие жены». Как только рождался младенец, об этом сообщали отцу-царю. Он посылал за духовником, протопопом кремлевского Благовещенского собора, который читал молитву в присутствии матери, ребенка и всех принимавших роды. Затем духовник «нарекал» дитя именем, которое давалось в честь святого или святой, чей день церковью отмечался через восемь дней после рождения. После в «мыльню» входил сам царь и осматривал дитя. О своей радости государь сообщал патриарху, который начинал службу в кремлевском Успенском соборе, и по всем московским церквам и монастырям, как только доходили известия о прибавлении в царском семействе, проводились соответствующие службы. При этом раздавалась милостыня «нищим и убогим». Сам царь посещал московские монастыри, «кормил» монахов и раздавал им деньги. По такому радостному случаю милостыней оделялись и тюрьмы, и богадельни, а из тюрем освобождали «сидельцев», кроме тех, которые находились «по самым великим делам».

В день рождения царь устраивал «родинный стол» в кремлевских палатах. На торжество приглашались патриарх, высшие церковные иерархи, бояре, окольничие и духовенство кремлевских соборов. Дворянам низших чинов, стрельцам и выборным горожанам в Москве также устраиваюсь угощение. Причем в разные города посылатись специальные гонцы с известием о событии. Тех гонцов положено было обильно угощать и одаривать богатыми подарками. Если же потом гонцы жаловались, что их принимали и одаривали «скудно», то царь мог разгневаться и обвинить местные власти в том, что они не рады рождению в его семье ребенка, а это могло уже иметь самые серьезные последствия. Через несколько дней совершался обряд крещения. Крестным отцом обычно бывал старец одного из первых монастырей (Троице-Сергиева, Чудова и т. д.), а крестной матерью — царевна. За «крестинный стол» приглашались те же, кто присутствовал и за «родинным столом». Приглашенные дарили маленькой царевне многочисленные подарки. Угощение так же, как и в день рождения, предусматривалось для служилых людей и выборных горожан Москвы. Следует заметить, что рождение и крещение не первенца, а очередной царевны происходили менее пышно и торжественно. Так, за «родинные» и «крестинные» столы приглашался ограниченный круг лиц.

Малютке царевне сразу же назначали «маму» из приближенных боярынь, которая руководила уходом за младенцем и воспитанием. Ей подчинялся штат мамок и нянек, непосредственно обихаживавших царскую дочь. Важную роль играла кормилица. Жила она в царицыных покоях и пользовалась особым почетом. Ее выбирали из нескольких кандидаток, в число которых попадали дворянки, жены приказных и служилых людей, а также жительницы московских слобод, физически здоровые, не замеченные в предосудительных поступках, у которых уже были здоровые дети и которые недавно родили очередного ребенка. Кормилицам полагалось особое «хлебное» и «мясное» жалованье, и им часто преподносились различные подарки от имени августейших родителей. Когда надобность в кормилице отпадала, мужей дворянок жаловали вотчинами или посылали на воеводство, мужьям из служилых или приказных людей «прибавляли чести и давали жалованья немало», а мужей горожанок награждали «немалым жалованьем», а также освобождали от податей, то есть кормилицы царских детей приносили своим семьям немалые доходы и привилегии. Подарки полагались и всем женщинам, приставленным к царевнам. Уже самым маленьким делали игрушки, девочкам в основном куклы. Причем довольно рано царевен приучали к рукоделию, преимущественно к вышиванию различных покровов, которые дарились церквам.

Курляндец Я. Рейтенфельс отмечал, что царские дети «воспитываются заботливо и тщательно». Тот факт, что царевны жили в строгой изоляции от посторонних (а о сестрах царя Алексея Михайловича — Ирине, Анне и Татьяне — он заметил, что они вообще «ведут монашеский образ жизни»), обычно не выходили из своих апартаментов и вынуждены были вести «сидячий образ жизни», Рейтенфельс считал причиной различных болезней. Однако известно, что у девочек-царевен имелись возможности развлекаться с приближенными женщинами и девушками, и не только во внутренних покоях, но и заниматься подвижными играми в садах царских резиденций, отгороженных от посторонних заборами. Кроме того, царевны могли ездить с родителями по церквам и монастырям, и эти паломничества совершались не только в Москве, но и за ее пределами. Выходы или выезды царевен на люди обставлялись так же, как и цариц: при посещении различных мест их отгораживали от посторонних суконными полотнищами, над их головами держали большие зонты, в церквах они стояли в завешенных тканями местах, ездили в экипажах с опущенными шторами. От этих строгостей начали отходить в 70-80-е годы XVII века. Как мы помним, царица Наталья Кирилловна делала попытки выйти из затворничества. Когда правительницей страны стала царевна Софья Алексеевна, она для себя и для своих сестер ввела различные послабления, связанные с большей свободой в передвижении, в выходах на люди и т. д. А уж сестра царя Петра 1, царевна Наталья Алексеевна, в 90-е годы вела себя, чего и желал брат, уже как европейская принцесса, посещавшая и официальные церемонии, и «ассамблеи», и шумные застолья без каких-либо ограничений. За нею потянулись и племянницы Петра I — царевны Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны.

Примерно в шести-семилетнем возрасте царевну начинали учить грамоте. Для этого назначали «мастерицу». Ее задачей было привить ученице навыки чтения, письма, счета, а также рукоделия. Царевны-девушки принимали по делам посетителей, одевались, питались, располагали собственными апартаментами и пользовались прислугой различных рангов в той же степени, что и царицы. Только на все это им выделялись средства «с убавкой» по сравнению с женами или вдовами государей. В их хоромах также привечались монахини, странники и странницы, блаженные и убогие, их так же развлекали «карлы и карлицы», они так же увлекались играми, хороводами и пением, так же обожали в клетках птиц в ярком оперенье и так же засыпали под проникновенные речи «бахарок», знавших множество сказок. Как и матери-царицы, царевны, радовали глаз статью и дородством. Но доля взрослых царевен была незавидна. После неудачного опыта сватовства иноземного принца, прочившегося в женихи Ирине Михайловне, от дальнейших попыток отказались. А выйти замуж за подданного считалось невозможным. Вот и вынуждены были царевны коротать в одиночестве свой девичий век. Ведь ни муж, ни семья им не полагались! Ходили упорные слухи, что царевны имели любовников, разными способами избавлялись от детей. В особенности это касалась правительницы Софьи Алексеевны и ее сестер. Конечно, трудно было бы представить, что царевны никогда не влюблялись и совсем не встречались с мужчинами в интимной обстановке. Что касается царевен Софьи и Марфы, то их фавориты, по крайней мере некоторые, хорошо известны.

Когда царские дочери заканчивали свой земной путь, церемония отпевания в соборе и погребения была скромнее, чем у других членов царской фамилии. Хоронили их обычно в кремлевском Вознесенском девичьем монастыре, но иногда и в других монастырях.

Познакомимся с наиболее известными и яркими царевнами.

Царевна Ирина — неудавшаяся невеста

Первенцем царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны стала родившаяся 22 апреля 1627 года царевна Ирина. Этим именем девочку нарек духовник царя протопоп Максим, он же и первый молился о благополучных родах. За это счастливый отец пожаловал Максима дорогой шелковой тканью и сороком соболей. 25 апреля в Грановитой палате был «родинный стол». Во главе его сидели патриарх Филарет и Лукьян Степанович Стрешнев (дедушки малютки), высшие церковные иерархи, известные бояре — князь И. Б. Черкасский, М. Б. Шеин, князь Д. М. Пожарский — и другие приближенные и придворные. Всего более 100 человек. Причем патриарху Филарету подносились подарки. Крещение царевны состоялось 6 мая в кремлевском Чудовом монастыре. Крестил ее все тот же протопоп Максим. Крестными отцом и матерью стали келарь Троице-Сергиева монастыря Александр Булатников и бабушка по материнской линии Анна Константиновна Стрешнева. Заметим, что при крещении присутствовали отец, царь Михаил Федорович, и дедушка, патриарх Филарет Никитич. В Золотой палате тогда же был устроен «крестинный стол» во главе с патриархом и Л. С. Стрешневым. Гостей собрано 32 человека, и Филарет Никитич опять получал подарки. Известно, что бабушка по линии отца, инокиня Марфа, очень любила Ирину, а та, в свою очередь, испытывала к ней те же чувства. Марфа, очевидно по болезни, не могла присутствовать на торжествах по случаю рождения и крещения царевны.

Ирина Михайловна была первой царевной новой династии. И это обстоятельство наложило отпечаток на ее судьбу. А пока в 1627 году государь Михаил Федорович щедро одаривает повивальную бабку суконной «шубкой» и «летником» из тафты. Старается не отстать от сына и инокиня Марфа: она подарила ей же «шубку» из персидской ткани. Не обижена и кормилица царевны: ей царь Михаил пожаловал суконный «опашень» и шелковый «летник». Мать, царица Евдокия, пожаловала трех боярынь и кормилицу шляпами. Кормилица царевны Ирины получала подарки от царской четы и позже: в 1637 году от Евдокии Лукьяновны — сафьяновые сапоги, а в 1640 году от Михаила Федоровича английское черное сукно. Грудному ребенку нужны были игрушки. Уже в мае 1627 года была сделана белая атласная кукла. Известно также, что бабушка, инокиня Марфа, сама шила для любимой внучки куклы.

В хоромах маленькой царевны обивались сукном окна и двери. В 1640 году даже понадобился «вислый» замок. В 1629 году ей были сделаны: новая колыбель, обитая красным атласом с золотыми узорами, одеяло из красной камки с золотыми и серебряными изображениями, нагрудник из красной тафты. С грех лет Ирина уже обряжена во «взрослые» одежды: в 1630–1636 годах ей кроят из золотой, красной гладкой и с разводами шелковой ткани «опашень», «летник», кафтан «на турецкое дело» с серебряными пуговицами, подбитые соболями две шубы, «телогрею», подбитый белкой «кортсль» (зимнее одеяние), а также «приволоку» (верхняя накидка) на бобровом пуху.

В это время царевна-девочка пользовалась деревянными стулом, «погребцом», в котором хранились стеклянные сосуды, маленьким «погребчиком», обитым «нерповою кожей» и «немецким» железом, ларцом, с раскрашенными красками рисунками и отделанным слюдой, обитым железом и оловом, белой коробочкой, расписанной красками, «ноженками» «немецкого дела». Шести- восьмилетняя Ирина «для потехи» пользовалась «немецкой» раскрашенной бумагой. Кукол своих она укладывала в игрушечные постели, на принадлежности к которым использовались перо, полотно на наволочки — все как в настоящей жизни. На новоселье, в новые хоромы девочки-Ирины, бабушка, инокиня Марфа, пожаловала в 1630 году сорок соболей. Две связки по сорока соболей, но уже девушке-Ирине подарила ее мать, царица Евдокия, в 1641 году также на новоселье.

Царь Михаил Федорович решил в какой-то степени пойти по стопам Бориса Годунова. Царь Борис стремился устроить брак своей дочери Ксении с датским принцем Иоанном. Последний даже приехал в Москву, но скоропостижно скончался. Михаил Федорович по просьбе датского короля Христиана IV вернул на родину прах Иоанна. Но царю вдруг пришла в голову мысль выдать замуж старшую дочь — царевну Ирину. Причем жениха опять стали искать в Дании. В чем причина подобного хода Михаила Федоровича? На что он надеялся? Вероятно, царь Михаил желал упрочения авторитета династии Романовых в Европе путем брака с одним из европейских принцев. Конечно, он осознавал всю сложность подобной затеи. Ведь неизбежно встал бы вопрос вероисповедания жениха. Может быть, государь надеялся как-то его уговорить принять православие. Как бы там ни было, но уже в 1640 году был дан ход делу о замужестве Ирины, которой тогда исполнилось всего тринадцать лет.

Вначале обратились к известному в России гамбургскому купцу Петру Марселису, который одновременно являлся приказчиком (торговым агентом) датской короны в Москве. Марселис в Посольском приказе обстоятельно охарактеризовал семейные дела датского короля Христиана IV. Два сына от равного брака Ирине в женихи не подходили: один уже был женат и являлся наследником престола, а другой был помолвлен. Третий сын, Вальдемар, двадцати двух лет, происходил от морганатического брака Христиана IV с графиней Мунк. Марселис поведал, что король с его матерью расстался, так как ее упрекали в желании наслать «порчу» на сына. А Вальдемара Христиан любил.

В том же году в Данию был послан «гонец», которому, между прочим, приказали проведать о семейных делах датского короля, и особенно о принце Вальдемаре. Требовали даже заказать его портрет. Вернувшийся в Москву «гонец» поведал, что принц молод, хорош собой, образован (знал латынь, немецкий, французский и итальянский языки) и искусен в военном деле. Его мать принадлежит к знатному роду. Портрета Вальдемара «гонец» достать не смог, но его интерес к принцу стал известен при датском дворе. На расспросы он ничего определенного не сказал, но королевский секретарь обнадежил, что король отпустит Вальдемара в Россию с посольством.

И вот в 1641 году датское посольство, в составе которого Вальдемар числился послом, прибыло в Россию. Переговоры касались в основном вопросов торговли: по поводу приезда датских купцов в Россию, условий их проживания, возвращения имущества владельцам с разбитых бурей кораблей. Все это устраивалось на общих для всех иностранцев основаниях. Попытки получить монопольные права в торговле кожами были отвергнуты. На просьбу Дании и Норвегии ежегодно покупать в России двести сорок тысяч пудов хлеба в Посольском приказе заметили, что в государстве уже не первый год неурожаи и хлеба не хватает самим. Конец переговоров Вальдемар и вовсе скомкал, потребовав, чтобы в грамоте имя датского короля было написано раньше имени царя Михаила Федоровича.

Посольство уехало. Казалось бы, Вальдемар проявил себя напористым и неуступчивым послом. Стоило ли на него «ставить» как на возможного кандидата в женихи царевны Ирины Михайловны? Оказалось, что стоило! Во всяком случае, так думал царь Михаил. В 1642 году он послал посольство в Данию. Одним из важных поручений послам было вручение Вальдемару подарков. Послам полагалось также всячески хлопотать о браке Вальдемара и царевны Ирины. В подмогу им выдали соболей, которыми они должны были щедро одаривать влиятельных лиц в Копенгагене. Но русских послов встретили неприветливо. Кроме того, когда зашел разговор о возможном брачном союзе, датская сторона отказалась выполнить требование о переходе Вальдемара в православие.

Неудача посольства не охладила желания Михаила Федоровича заполучить принца в женихи дочери. Решили отправить в Данию опытного Петра Марселиса. Царь обещал сделать своего будущего зятя «ближним приятелем», оказать ему «большую честь». Вальдемару были обещаны также щедрые пожалования имениями и казной (в их числе города Суздаль и Ярославль с уездами). Причем объявили, что принуждать принца переходить в православие не будут. На этих условиях Марселису удалось договориться, и осенью 1643 года Вальдемар с послами и свитой отправился в Россию. В Москву он въехал 21 января 1644 гола. Сразу же начались переговоры о статусе принца в России и о решении вопросов о торговле. Сам царь Михаил Федорович 4 февраля навестил Вальдемара в специально выстроенных для него хоромах.

Однако сразу же камнем преткновения встал вопрос о вере. В Копенгагене хитрый Марселис всячески его сглаживал. Теперь же принялись уговаривать кандидата в женихи принять православие. Михаил Федорович 13 февраля принял Вальдемара уже у себя, во внутренних покоях. Царь начал говорить о том, что король Христиан IV, как сообщали датские послы, велел принцу слушаться русского государя. Последовал упрек Вальдемару за его отказ поменять веру. Принц не поддался. Тогда Михаил заявил, что отпустить упрямца он не может, опасаясь международного скандала. Вальдемар обещал подумать. Однако последовавшая затем переписка принца и царя ничего нового не дала. Видимо, царь Михаил Федорович рассердился на Вальдемара и лично с ним не встречался. Оставались без ответа и просьбы упрямого кандидата в женихи отпустить его в Данию. Вальдемар стал обращаться к главе правительства, боярину Федору Ивановичу Шереметеву, но тщетно. Принц нервничал. Ответом русской стороны стало усиление охраны его резиденции и обращение к датским послам, чтобы они уговорили строптивца, на что те ответили отказом. Безрезультатно увещевал Вальдемара в специальном письме и патриарх Иоасаф. Принц теперь лишь просил отпустить его домой.

А что же царевна Ирина Михайловна? Ее никоим образом не привлекали к контактам с Вальдемаром. Мало того, ее, по старомосковскому обычаю, вообще ему не показывали. Сама Ирина тайно могла видеть кандидата в женихи во время какой-нибудь официальной церемонии. Любопытно, что общавшиеся с принцем бояре клялись, что Ирина пригожа, отличается умом и скромностью. Проверить это каким-либо образом Вальдемар не мог: ведь ему даже не подарили портрета предполагаемой невесты, поскольку это было не принято. И совсем уж курьезное: Вальдемара уверяли, что царевна не напивается допьяна (ведь известно, что иностранные мемуаристы любили обвинять русских как мужчин, так и женщин в привычке к пьянству).

Принц томился-томился взаперти на своем дворе, да и решился на отчаянный шаг. 9 мая 1644 года члены его свиты дважды напали на стрелецкий караул, как только им отказали в просьбе выйти в город. Причем одного стрельца убили, а шестерых ранили. Затем выяснилось, что под прикрытием столкновения Вальдемар сам хотел бежать, но при этом ему досталось от стрельцов. Принц признался, что это он убил стрельца. И это еще более усилило недовольство царя Михаила Федоровича.

Между тем прошли лето и осень, а дело с места не сдвинулось. И вот 29 декабря 1644 года царь Михаил лично подтвердил свое решение: без принятия православия Вальдемар жениться на Ирине не может, а отпустить его в Данию нельзя, поскольку король Христиан IV отдал принца царю «в сыновья». Не помогли лаже уговоры приехавшего в Москву в 1645 году польского посла, который склонял Вальдемара к уступкам по политическим расчетам и соображениям безопасности: а ну как царь гак прогневается, что сошлет принца «куда Макар телят нс гонял»! Но датский упрямец не уступал, а 25 июня было объявлено, что он заболел.

Вальдемар проявлял прямо-таки исключительную твердость, ведь перемена веры в то время не была чем-то необычным. Его старший современник, Генрих Наваррский, перешел из протестантской веры в католичество, чтобы стать французским королем. Считается, что на принца сильно влиял находившийся при нем пастор, связанный со шведским двором, не желавшим брака Вальдемара с Ириной. Негативное впечатление на датского искателя руки русской царевны произвели старомосковские обычаи, не позволявшие ему жить в Москве свободно, по своей воле. Да и русский двор сильно отличался от дворов европейских монархов своими византийскими традициями.

С весны 1645 года царь Михаил Федорович серьезно занедужил. Сказалось тяжелое разочарование в принце Вальдемаре и смерть сразу двоих сыновей. 12 июля государь скончался. Новый царь, Алексей Михайлович, наконец-то отпустил Вальдемара домой.

В эти годы неудавшегося сватовства Ирина Михайловна входила в пору девичьей зрелости. Когда Вальдемар покинул Москву, ей было восемнадцать лет. В 1641 году она обзавелась «кафтанцем» из турецкого красного с золотым рисунком атласа и «чеботами» из «рытого» бархата желтого цвета с красным ворсом. В 1644 году царевне скроили новый «кортель» из красно-желтого атласа, подбитый горностаевым мехом. Очевидно, в 1645 году ее любимая шкатулка, шитая золотом, была обита кованым серебряным кружевом и для нее сшит футляр из красного сукна. Тогда же мать, царица Евдокия, подарила Ирине зеркало турецкой работы в кожаной раме, оклеенной красным бархатом, а «по бархату шиты травы золотом волоченым, около трав обнизано жемчугом». У Ирины Михайловны также имелись: четыре опахала (одно из павлиньих перьев с зеркалом, а три из страусовых перьев, одно из них также с зеркалом), «осиновая» белая коробочка, в которой хранились девятнадцать стеклянных сосудов, три погребца, шесть «поставцов троецких», деревянных, расписанных красками, а седьмой — «походный в сукне» — ящик деревянный, в котором содержались восемьдесят стеклянных сосудов, ларчик «турецкой нарезан раковинами, пробойцы и спереди личинки серебрены, а в нем ложечка и гребешек турский». алая, шитая золотом и серебром атласная шкатулка, обложенный красным бархатом «ларчик» с «вислым замочком». Тогда же царевна подарила своим сестрам: Татьяне — два хрустальных зеркала (одно в кожаной, золоченой и раскрашенной раме, а другое «в деревянном ободу», расписанном сусальным золотом и красками), а Анне также хрустальное зеркало в кожаной раме.

Точно неизвестно, как отнеслась царевна Ирина к неудавшейся миссии Вальдемара. Смеем лишь предположить, что девушка могла серьезно расстроиться от рухнувших надежд на замужество, в чем ее вины не было. Единственно, что «подслащивало» неизбежную горечь, было осознание того высокого положения, которое Ирина Михайловна заняла при дворе своего брата, царя Алексея Михайловича. Причем они оба, вместе с сестрами, в 1645 году' потеряли и отца, и мать. По традиции некоторые родительские права во внутрисемейных делах переходили к старшему. А старшей-то была царевна Ирина! Существует масса свидетельств, что царь Алексей исключительно уважительно относился к старшей сестре, даже называл ее «матушкой». Особенно характерны в этом смысле письма государя, написанные им во время его пребывания в войсках в 1654–1656 годах (шла война с Речью Посполитой). Хотя послания были обращены ко всей семье и, очевидно, читались вслух, на первое место Алексей Михайлович всегда ставит царевну Ирину.

Официальным подтверждением высокого положения нашей героини служит и то, что она являлась крестной матерью в 1648 году первенца в семье брата-царя, царевича Дмитрия, а в 1654 году — царевича Алексея, правда рано умерших. Более того, Ирина в 1672 году стала крестной матерью сына царя Алексея Михайловича от второго брака, царевича Петра (будущего Петра Великого). В последние годы жизни царь Алексей, по некоторым сведениям, несколько отдалился от старшей сестры. Возможно, последняя была не в восторге от его второго брака — с Натальей Нарышкиной. Однако Ирина в 1671 году первая благословила Алексея Михайловича на этот шаг.

Жизнь шла своим чередом. В 1649 году ее хоромы обиваются красным сукном. В 1648–1653 годах у Ирины появляются новые зеркала. Не забыты и постельные принадлежности: чинится соболье одеяло и кроится новая «наволока» на пуховик. «Собирается» новое «подножье» на собольем меху. Для дорогой утвари и ювелирных изделий («кипарисного» ларчика и серег) кроятся суконные футляры. Тогда же Ирина Михайловна продолжает традицию одаривания окружающих: шелковым ожерельем — брата-государя, золотой братиной, серебряными чаркой и колокольчиком — своего крестника царевича Дмитрия, церковь Спаса, что у Государя в Сенях — хрустальным зеркалом, что когда-то ей преподнес дедушка, патриарх Филарет, маленькую племянницу, царевну Евдокию Алексеевну, — соболями, царевен (видимо, также племянниц) — сорочками, «девку» Марию Голохвастову — беличьим мехом и лисьей шапкой, «верховых девок и карлиц» — тканями, «девок Соболю да Смирну» — куньими треухами, «карлицу» Маньку — сапогами, «Катерину-дуру» — коробьей. Ирина Михайловна также занимается собственным хозяйством. Ей принадлежало подмосковное село Рубцове — наследство бабушки, инокини Марфы. Здесь Ирина живала подолгу, благоустраивая имение садами, рукотворными прудами и пр.

В последние годы жизни царевна Ирина Михайловна не только хлопотала в селе Рубцове и украшала в своих хоромах киот. Она собирала разные дорогие, изящные безделушки, в основном статуэтки. Так, ей принадлежали: изображения крылатого змея с человечьей головой во рту, трех «немок», у которых в руках сосуд, братина и «лохань», «мужик» с лошадью и сохой, «караблик» на колесах, попугай, «телец», баран, птичка, а также чарка, ларец, рукомойник, «лохань», «бочечка», кубок и рожки.

Скончалась Ирина в 1679 году на пятьдесят втором году жизни. По ее желанию похоронена она в Новоспасском монастыре рядом с могилой любимой бабушки, инокини Марфы. Крестник Ирины Петр I не забывал се. Так, в 1682 году десятилетний мальчик-царь присутствовал на поминальной церковной службе по своей крестной.

Царевна Татьяна — тетка Петра Великого

Царевна Татьяна была восьмым ребенком в семье царя Михаила Федоровича и царицы Евдокии Лукьяновны. Она родилась 5 января 1636 года. Крестили малютку 24 января в кремлевском Чудовом монастыре. «Крестинный» стол в «Столовой избе» устроили скромный: присутствовали патриарх Иоасаф, три боярина и окольничий. Последнее неудивительно. Особо радостными событиями были рождения первенца, царевны Ирины, и царевичей, любой из которых мог впоследствии унаследовать престол. Татьяна же была пятой царевной. И это обстоятельство превращало ее рождение почти в будничное событие. Кто мог предвидеть, что Татьяна проживет дольше всех детей царя Михаила Федоровича и увидит XVIII столетие, принесшее России столько нового.

Уже в январе 1636 года кормилице малютки Татьяны, Пелагее Трофимовой, по указу государя и государыни был сделан за казенный счет целый набор различного платья: «шубка» из английского светло-зеленого сукна, два «летника» (один из камки, а другой из персидской лазоревой ткани), две «телогреи» из персидской ткани, подбитые беличьим мехом. Но этого оказалось мало: в марте кормилица обзавелась еще «телогреей» из той же ткани и «шубкой» из красного сукна, а в апреле она обулась в новые желтые «сафьянные» сапоги. Такую же обувь кормилица Палашка получала и в 1637-м, и в 1638-м годах. Любопытно, что кормилицам царских детей полагалось годовое хлебное и мясное «жалованье». Постоянные заботы окружавшей ее прислуги, детские игры перемежались праздниками, из которых едва ли не самым радостным был день ангела. Так, в 1641 году, когда Татьяне исполнилось пять лет, особыми пирогами одаривали десять боярынь, одну боярышню, а также двух жен окольничих и девять приближенных женщин-дворянок.

В семь лет царевну Татьяну стали учить грамоте. В наставницы ей определили вдову, «мастерицу» Марью. Учительниц также принято было одаривать подарками. Вот и Марье царица Евдокия дарит полку «убрусную» и полотно. Учение продолжалось, и в 1645 году «мастерица» также получает подарки от матери-царицы: вишнево-зеленую и красную шелковую ткань, а также соболей. Но не одна «мастерица» занималась обучением царевны. Особенности церковной службы Татьяна постигала в храме, например, в 1643 году она учила «заутреню» в Рождественском храме, что у Государя в Сенях. Протопопу собора Еремею с «братьею» за это пожалована «полтина».

Царевна Татьяна Михайловна, как и положено, имела в Кремле собственные хоромы. В 1649 году там заново обивали красным сукном окна и двери, а в 1651 году из того же материала сделали новые занавески. Постоянно заботились и о царевниной Постели: обновлялся гусиный пух в «пуховике», кроились новые наволочки. Шились Татьяне и различные предметы одежды: чулки, желтые «сафьянные чеботы», низанная жемчугом «перевязка», «летник», отделанный бархатом черного цвета с вышитыми золотыми и серебряными «травами», и т. д. Ей же было сделано «подножье», утепленное собольим мехом, и оклеен красным бархатом «кипарисный» ящик. Для Татьяны приобретались в торговых рядах и любопытные вещицы: в 1649 году — «зрительная трубка», а в 1653 году — «монастырек» (по сути — несессер затейливой формы), в котором хранились «два ножичка, да ноженки, да вилки, да свайка, да зубочистка». Получала царевна и подарки. В 1643 году старшая сестра Ирина подарила ей «зеркало хрустальное в деревянном ободу, около стекла по левкасу писано сусальным золотом с красками». Мать, царица Евдокия, в 1649 году подарила царевне серебряные, позолоченные «лохань» и рукомойник. На новоселье в 1652 году ей были «принесены» пять сороков соболей. Случалось, и сама Татьяна одаривала близких людей. Так, в 1652 году она пожаловала княжнам Марье Шаховской и Пелагее Друцкой нарядный «летник» из алой шелковой материи и куски разноцветной шелковой ткани.

Царевна Татьяна Михайловна была сильно увлечена реформаторской деятельностью патриарха Никона, да и личностью этой крупной фигуры русской церкви XVII века. Как известно, звезда этого незаурядного человека начала восходить в 40-е годы, когда он стал архимандритом московского Новоспасского монастыря, являвшегося усыпальницей Романовых, а затем и Новгородским митрополитом. Все это объясняется личной заинтересованностью царя Алексея Михайловича, считавшего Никона своим духовным наставником. Наконец по прямому указанию государя в 1652 году его избирают патриархом. Никон начал проводить церковную реформу, включавшую в себя исправление богослужебных книг, изменение церковно-обрядной практики и повышение образовательного уровня духовенства.

Однако реформа вызвала раскол в русской церкви. Часть священнослужителей ее не приняла, и у нее нашлась своя паства. Вскоре стали образовываться общины старообрядцев, как они себя именовали, или раскольников, как их называли официальные власти. Последние во главе с царем Алексеем Михайловичем встали на сторону никонианской реформированной церкви. Однако с течением времени отношения между царем и патриархом резко ухудшились. Причин было несколько: и властный, неуживчивый характер Никона, и его стремление поставить «священство выше царства», и раздражавший Алексея Михайловича назидательный тон обращений первосвятителя, и критика патриарха со стороны страдавшего от его своеволия духовенства. Царь Алексей стал отдаляться от своего бывшего задушевного приятеля, перестал посещать его литургии. Никон решил пригрозить. В 1658 году он публично заявил, что снимает с себя патриарший сан и удалится в монастырь. Но этот жест царя не испугал. Дело об официальном отречении Никона от патриаршества затянулось. Канонически решить это мог церковный собор с участием других патриархов. Такой собор удалось собрать только в 1666 году, и Никон был лишен и архиерейства, и священства. Его сослали простым монахом в далекий Ферапонтов монастырь в Белозерском крае.

Нечего и говорить, что Татьяна Михайловна искренне переживала за Никона. Но, пока был жив старший брат царь Алексей Михайлович, она мало что могла сделать для бывшего патриарха. Кроме того, она оказалась младшей из всех живших тогда потомков царя Михаила Федоровича. По очереди она была последней из трех сестер царя Алексея, благословивших его в 1671 году на второй брак — с Натальей Нарышкиной. Но вот со смертью брата в 1676 году и вступлением на престол племянника, царя Федора Алексеевича, царевна Татьяна смогла найти выход своей энергии в хлопотах за Никона.

Она постоянно обращалась к Федору с просьбами облегчить участь опального и перевести его из далекого Ферапонтова в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь на реке Истре, который и был им создан. Весьма влиятельным противником различных послаблений для Никона являлся патриарх Иоаким. Формально его позиция была безупречна: раз Никон низложен с сана и сослан по решению- собора с участием вселенских патриархов, то изменить что-либо в его судьбе можно только с их согласия. Но, разумеется, Иоаким опасался известности и популярности Никона в придворных кругах и не желал приближать его к Москве, видя в этом угрозу своему авторитету первосвященника. Очевидно, Татьяна Михайловна сыграла определенную роль в принятии решения о созыве церковного собора по этому делу. Но высшие иерархи русской церкви не пожелали облегчить участь старика. Тогда Татьяна уговорила царя Федора Алексеевича написать Никону милостивое письмо. Годы, подорванное лишениями здоровье дали о себе знать. Семидесятипятилетний Никон в 1681 году заболел. Тут же царь Федор Алексеевич приказал перевести его на Истру, в Воскресенский монастырь. Но в дороге бывший патриарх умер. Татьяна Михайловна настояла на том, чтобы Никона похоронили в Воскресенском монастыре, причем отпевали его по архиерейскому чину, на что также требовалось распоряжение царя Федора, поддерживаемого советами тетки. Опять-таки во многом благодаря хлопотам царевны Татьяны в 1682 году восточные патриархи разрешили поминать Никона в церкви как патриарха. Место упокоения своего героя Татьяна Михайловна не забывала, а в 1691 году даже преподнесла Воскресенскому Новоиерусалимскому монастырю в дар святые мощи мученицы Татьяны.

Кровавый 1682 год дал возможность Татьяне Михайловне прикоснуться к государственной политике. Так, 26 июля она, по докладу дьяка Е. И. Украинцева, распорядилась от имени государей послать на Двину грамоту воеводе, чтобы он всячески убеждал местных людей не верить смутьяну, холмогорцу Максиму Окулову, и не учинить «всякое дурно и несогласие». Вообще же, в 1682 году авторитет царевны Татьяны вырос. Она встала на сторону Милославских. Татьяна поддерживала совместное правление Ивана V и Петра I. за что ратовала эта партия. Именно после ее упреков царица Наталья Кирилловна вынуждена была объяснять факт увода десятилетнего царя Петра из собора до окончания панихиды по покойному царю Федору Алексеевичу усталостью ребенка.

Царица Наталья была оскорблена вызывающим поведением царевны Софьи, однако у нас нет сведений, что строгая поборница обычаев Татьяна Михайловна попеняла Софье.

Во время правления Софьи царевна Татьяна имела влияние и пользовалась почетом при дворе, а также располагала большими материальными возможностями для поддержания своего положения, нежели раньше. В это время Татьяна Михайловна фактически становится старшей в доме Романовых. Формально таковой должна была быть ее старшая сестра, царевна Анна Михайловна. Но Анна — бесцветная и ничем себя не проявлявшая царевна, — очевидно, не противилась узурпации такого почетного поста более энергичной и целеустремленной младшей сестрой. Благодаря расположению правительницы Софьи и взятой на себя роли старшей тетки царей и царевен — потомков брата царя Алексея Михайловича — Татьяна Михайловна могла занимать места на официальных мероприятиях выше, чем это было ей положено по статусу царевны. Так, 5 июля 1682 года, во время памятного диспута о вере в Грановитой палате между официальным духовенством и «раскольниками», Татьяна сидела на царских тронах вместе с правительницей Софьей. Царица Наталья Кирилловна сидела ниже, в простом кресле, что умаляло ее более высокое положение.

Падение Софьи и возвышение Петра 1, казалось бы, должно было сильно отразиться на судьбе нашей героини. Конечно, оно отразилось, правда, не сильно. И хотя Петр I помнил о предпочтениях тетки в 1682 году и позже, царь испытывал к ней уважение и почитал ее как старшую в семье. Тем более после 1692-го и 1694 годов, когда умерли его другая тетка, царевна Анна Михайловна, и родная мать, царица Наталья Кирилловна. По традиции теперь Татьяна Михайловна должна была быть Петру I вместо матери. И он с этим считался. Именно царевна Татьяна в 1690 году стала крестной матерью первенца Петра Великого, царевича Алексея Петровича. В том же году она в числе первых (наряду с царицей Натальей и сестрой Анной) поздравила нового патриарха Адриана с избранием его на высший церковный пост. Любопытно, что Татьяна Михайловна стала крестной матерью и царевны Анны Ивановны (будущей императрицы) в 1693 году. В письмах из Архангельска в этот период царь Петр не забывал специально «кланяться» тетке Татьяне.

В 80—90-е годы комнаты царевны обивались зеленым сукном. Потолок ее передней комнаты расписывался под ночное звездное небо, а средней (вместе со стенами) расписан узорами на сером фоне. В 1693 году в двух комнатах перестилались полы (потребовалось восемьсот «дубовых кирпичей»), делались новые перегородки, двери и лавки. Вставлялись новые «слюдяные окончины», вешался новый фонарь. В 1684 году Татьяне в хоромы поставили четыре новых стола, три метра на полтора, а один стол в метр. Ножки у столов были точеные, а доски расписаны красками и золотом. Причем сказано, что в центре нарисованы двуглавые орлы, а по бокам — аллегорические фигуры, символизировавшие четыре времени года. Окаймлялись эти изображения рисунками разных птиц. Очевидно, Татьяна Михайловна предпочитала зеленый цвет. Вот и кресло ее обивалось в 1696 году зелеными сукном и атласом.

В числе других членов царской фамилии Татьяна Михайловна устраивала в специальных комнатах поминальные угощения для нищих. В 1699 году в течение девяти дней приглашались двести двадцать человек. В 1700 году Петр I распорядился вместо «поденной» пищи ежегодно выдавать царицам и царевнам на питание денежные суммы. Царевне Татьяне полагалась самая большая — три тысячи рублей. Пользуясь своим почетным положением при дворе Петра Великого, Татьяна Михайловна старалась, как могла, облегчить участь опальных царевен. Так, она вела переписку с Марфой Алексеевной (в монашестве Маргарита). Помимо участливых по тону писем, Татьяна хлопотала об осмотре больной племянницы доктором, высылала ей деньги. Скончалась царевна Татьяна Михайловна 23 августа 1706 года на семьдесят первом году жизни. Младший ребенок основателя династии Романовых, царя Михаила Федоровича, прожил самую долгую жизнь по сравнению со своими старшими братьями и сестрами.

Участливая царевна Марфа

Царь Алексей Михайлович страстно желал, чтобы у него родился сын. Его первенец от брака с царицей Марией Ильиничной, царевич Дмитрий, умер годовалым. Затем родилась дочь, царевна Евдокия. Молились, чтобы третьим Бог дал мальчика. Но 26 августа 1652 года на свет появилась девочка. Назвали ее Марфой в честь монашеского имени бабушки царя Алексея. 5 сентября малютку крестили в Чудовом монастыре. «Крестинный стол» был устроен в «Столовой избе». По уже сложившейся традиции церемония прошла скромно, так как крестили очередную царевну: присутствовали патриарх, два боярина и окольничий. «Мамкой», в чью обязанность входило руководство по уходу и воспитанию ребенка, назначили боярыню Ульяну Петровну Шереметеву. Кормилицу выбирали из нескольких кандидаток. Семь женщин проживали в Конюшенной слободе, а одна была женой придворного истопника. Все они уже имели по нескольку детей и, самое главное, недавно родили (от семи до тридцати недель назад). Выбрана была Аксинья, жена крестьянина Конюшенной слободы Андрея Носова. Аксинье Носовой дал характеристику ее духовный отец, священник церкви Святых Афанасия и Кирилла, «что на Сивцове Вражке», Василий. Он ручался, что кормилица — «жена… добрая, не пьет и не бражничает, и воровства за ней никакова нет, и прискорбь никакую за ней не слыхал». Кормилица Аксинья в 1653 году неоднократно получала различные подарки от родителей девочки. Это (в хронологической последовательности) серебряный позолоченный крест с финифтью, окованный железом ларец, тюфяк и изголовье, хрустальное зеркало в раме из красной кожи и гребень, дорогой воротник для платья, отделанный золотом, серебром и красным шелком, шелковый поясок, красная коробья «с нутряным замком», серебряные серьги, шапка из красного атласа, обшитая золотом и серебром, желтые «сафьяновые» башмаки и чулки. На все это было потрачено одиннадцать рублей, что составляло сумму, сопоставимую со средним годовым жалованьем московского подьячего.

С первой серьезной опасностью в жизни царевна Марфа столкнулась еще в двухлетнем возрасте. В Москве в 1654 году вспыхнула эпидемия чумы. Царская семья срочно покинула город. Когда царевнам исполнялось лет шесть-семь, их, как это было принято, начинали учить грамоте. Вот и Марфе в «мастерицы» определили Авдотью Пыпину. Но, как видно, особого интереса к знаниям царевна не проявляла. Едва ли не самым радостным праздником в жизни царевны были именины. В 1668–1668 годах у шестнадцати — семнадцатилетней Марфы в гостях бывало по четырнадцать боярынь, по пять-шесть жен окольничих и стольников. Кроме них, именинницу посещали грузинская царица Елена и жена сибирского царевича Петра. Всем женщинам дарились именинные пироги. Но они различались по качеству: царице, жене царевича и боярыням — пироги с маком, женам окольничих — пироги «крупичатые» с маком, а женам стольников — пироги с сыром. Совершеннолетняя царевна Марфа выглядела стройной, дородной, красивой девушкой. Ее первый выход «в свет» произошел в присутствии Антиохийского патриарха Макария, приглашенного в Россию для участия в церковном соборе по делу бывшего патриарха Никона. Макарий вручил барышне особую благословенную грамоту.

1669 год изменил жизнь царевен и царевичей — дочерей и сыновей царя Алексея Михайловича. Умерла их мать, царица Мария Ильинична. Опекать детей брата-царя (а их было восемь: шесть царевен и два царевича) стали сестры, являвшиеся их тетками. Особенно любила Марфу тетка Татьяна Михайловна, бывшая, по-видимому, ее крестной матерью. Марфа искренне называла ее «матушкой». Их близкие отношения с тех пор не прерывались. Вторую женитьбу царя Алексея Михайловича — на Наталье Нарышкиной — его старшие дочери встретили без особой радости. На людях им приходилось проявлять всяческое уважение к новой царице, но за глаза они называли ее Наташкой (ведь та же Марфа была всего на год моложе мачехи). Чем дальше, тем больше усиливалось раздражение царевен по поводу молодой жены отца. В ней они видели причину его явного охлаждения к детям от первого брака. Кроме того, проявлялась естественная женская зависть. Их сверстница, царица Наталья, нашла свое счастье, рожала детей, а они были обречены на безбрачие и затворничество. Свое нерастраченное материнское чувство участливая Марфа Алексеевна могла как-то удовлетворять, заботясь о жившей у нее в хоромах безногой девочке. Марфа также особо сблизилась со своей сестрой, царевной Софьей, которая была моложе на пять лет. Абсолютно разные по характеру (Марфа мягкая, лиричная, с развитым женским началом, а Софья твердая, умная и целеустремленная), они, вероятно, взаимодополняли друг друга. Видимо, также от старшей, Марфы, исходило душевное тепло, которого недоставало младшей, Софье. Неизвестный польский автор отметил, что Марфа «ни во что не вмешивается». Он имел в виду, что в политической жизни царевна не принимала участия. Поэтому никакой заслуги нашей героини в том, что ее любимая сестра Софья стала правительницей страны, не было.

Правление Софьи Алексеевны стало лучшим временем жизни для ее сестер. Они получили большую свободу, и им выдавалось больше денег на собственные надобности. В этот период особенно заметно новое строительство и ремонт в хоромах царевен. Вот и в апартаментах Марфы Алексеевны обновляли стены, двери и окна. Затем стены обивали сукном, ставили новые лавки, два «поставца» в два метра и в метр высотой, стол длиной более метра с ящиком. В новых помещениях вешали шторы из шелковой материи, на лавки стелили суконные «полавочники», потолки и стены двух комнат и чуланов покрывались шелковыми чехлами, а третий чулан был обит зеленой тафтой. Марфе также сделали складной деревянный позолоченный стул, обитый черным бархатом. Для занятий рукоделием были заказаны новые двенадцать липовых пяльцев.

Поговорка «Друг познается в беде» в полной мере применима к царевне Марфе Алексеевне. Когда царевна Софья потеряла власть и оказалась под арестом в Новодевичьем монастыре, Марфа в полной мере проявила свое участие в судьбе младшей сестры и подруги. Казалось бы, можно было отдалиться от опальной. Ясно, что это мог бы оценить Петр I. Но наша героиня поступала наоборот, как бы не задумываясь о той опасности, которая ей грозила. Марфа Алексеевна придумывала способы общаться с Софьей через доверенных лиц. Трудно сказать, насколько серьезно Марфа вмешалась в политику. Раньше это было для нее нехарактерно. Однако она оказалась втянутой в восстание московских стрельцов 1698 года.

Все началось с похода к Москве без приказа четырех московских стрелецких полков из-под Великих Лук, где они находились на службе. В Москве в это время было неспокойно. Царь Петр в составе Великого посольства находился за границей. Ползли слухи один хлеще другого: царя Петра за границей «подменили» или царь Петр за границей «сгинул». В Москве говорили и о «чудных» делах в Кремле. Будто бояре хотели задушить царевича Алексея Петровича, но его спасли, переодев в чужое платье. Царицу Евдокию озлобленные бояре «били по щекам». Причем царевна Марфа оказалась чуть ли не душой заговора. Она якобы имела контакты с двигавшимися к столице стрельцами, торопила их и рассчитывала с их помощью совершить государственный переворот в пользу сестры Софьи. Общалась она со стрельцами через стрелецких жен («стрельчих»), а с сестрой Софьей — через свою постельницу Жукову, которую предупреждала, что если ее схватят власти, то будут пытать; себе царевна предрекала монастырь.

Что здесь правда, а что вымысел — понять трудно. Поскольку в основе лежат не только слухи, но и признания, полученные под пыткой или под угрозой насилия. После того как мятеж стрельцов был подавлен, а особенно с приездом Петра I из-за границы велось весьма пристрастное следствие. В числе привлеченных и пытанных оказались и постельницы царевен Софьи и Марфы. Петр лично допрашивал обеих сестер. Так, Марфу он допрашивал дважды: 24 сентября и 8 октября. В первый раз Марфа (возможно, не обошлось без применения силы крутым сводным братом) призналась, что сообщала Софье, что стрельцы хотели посадить ее на трон. А в другой раз была проведена очная ставка царевны с оговорившей ее «с пытки» постельницей.

Вряд ли умный Петр верил, что Марфа могла быть одной из руководительниц возможного заговора, и, уж конечно, он не верил в то, что в некоторых «пыточных» речах утверждалось, что Марфу мятежники хотели выдать замуж за фаворита, некоего дьякона Ивана Гавриловича, которого наметили в «канцлеры». О связи Марфы Алексеевны с дьяконом упоминает австриец Й. Корб. Что ж, Марфу понять можно. Монахиней она пока не была, а хоронить себя заживо еще нестарая женщина не хотела. Вероятно, Марфа была затянута политическим водоворотом и захотела поспособствовать любимой сестре вернуть власть. Но непосредственно участвовать в заговоре она по своим личным качествам не могла. В противном случае не сносить бы ей головы! Да и был ли заговор? Во всяком случае, мятеж стрелецких полков был спонтанным. Его причиной явилось их бедственное положение и крайнее недовольство начальством.

Поскольку прямого участия в заговоре ни Софьи, ни Марфы доказано не было, Петр их оставил в живых. Обе сестры были пострижены в монахини. Марфа, в монашестве Маргарита, оказалась в женском Успенском монастыре, что в Александровой слободе (ныне город Александров). Сорокашестилетняя инокиня Маргарита была принята в монастыре с честью, как царская дочь. Ей сделали особую келью, точнее, под нее использовали царские хоромы, перенесенные с бывшего царского двора в слободе. Жилище нашей героини было построено из белого камня и крыто тесом. Причем Петр I не поскупился на содержание обеих сестер-монахинь. Так, Маргарита получала ту же ежегодную сумму, что и до пострига: 2,6 тысячи рублей. Ей предоставлялась относительная свобода: никакого караула приставлено не было, лишь игуменье предписывалось надзирать за высокопоставленной монахиней. Более того, Маргарита сохранила в монастыре свой двор: штат боярынь, боярышень и женщин-прислужниц. Продукты питания поставлялись из дворцового ведомства. Правда, они подвозились с опозданием, а качество снеди нередко оставляло желать лучшего. Царевна-монахиня рассылала письма с жалобами на свое бедственное положение князю-«кесарю» Ф. Ю. Ромодановскому, особо приближенному к царю Петру I, влиятельному царскому дяде Л. К. Нарышкину. Но чаще всего и проникновенней Маргарита обращалась к тетке, «матушке» Татьяне Михайловне. Тут и жалобы на задержки с выплатой денег, подвоза продуктов и на их плохое качество. Трудно сказать, насколько серьезно страдала от всего этого сама царевна. Но ей приходилось заботиться и о своей прислуге. А тут пришли болезни. Обострилась подагра, появились хрипы в легких. Маргарита просила тетку похлопотать о присылке к ней «дохтура Лаврентия молодого», который, очевидно, был хорошо знаком с ее болезнями. Татьяна Михайловна хлопотала, как могла: и денег племяннице высылала, и не без ее участия врач навестил больную.

Конечно, тяжелым ударом для Маргариты стали кончины вначале любимой сестры Софьи в 1704 году, а затем и тетки, «матушки» Татьяны Михайловны, в 1706 году. В память о них Маргарите досталась некоторая утварь: блюда, подсвечник, ложка. В последние годы царевна в основном читала богослужебную литературу. Кроме того, известно, что она вышивала (это занятие всегда было ею любимо). По монастырским преданиям, инокиня Маргарита не чуралась обычной монашеской работы: носила кирпичи, убирала вместе с другими сено, занималась в своем небольшом саду. Ее навещали оставшиеся на свободе сестры — царевны Мария и Феодосия.

Местное предание сохранило рассказ о том, что царь Петр I внезапно приехал в монастырь и застал уже немощную сводную сестру за чтением, что умилило грозного государя. Есть точные известия, что Маргариту тайно навестил в 1706 году царевич Алексей Петрович по пути в Суздаль для встречи с находившейся там матерью-монахиней.

После смерти тетки Маргарита вынуждена была писать о своих скорбях царевне Наталье Алексеевне, влиятельной сестре царя Петра. Ее главной просьбой было поспособствовать приезду того самого «дохтура Лаврентия». Маргариту уже сильно одолевали различные хвори, которые ей, с детства склонной к полноте, а теперь чрезвычайно тучной, переносить было особенно тяжело. Но врача не прислали. Возможно, это и свело Маргариту в могилу на пятьдесят пятом году жизни, 19 июня 1707 года. Похоронена царевна Марфа Алексеевна в Успенской обители, ставшей ее последним пристанищем.

Царевна-правительница Софья

Царевна Софья Алексеевна представляет собой непревзойденный феномен не только в отечественной, но и европейской истории Нового времени. Это единственный случай, когда в течение нескольких лет страной правила дочь покойного государя при живых государях-наследниках и вдовах государей. Применительно к России этот факт еще более удивителен, ибо здесь в соответствии с традицией царевны не только не допускались к какому бы то ни было участию в политической жизни, но и вообще жили как затворницы, которых посторонним и видеть-то было нельзя. Поэтому прорваться к власти в таких условиях могла лишь личность выдающаяся.

Царевна Софья Алексеевна родилась 17 сентября 1657 года. Она стала третьей дочерью царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны. «Родинный» стол был собран 1 октября в Золотой палате. В качестве приглашенных значились патриарх, царевичи Грузинский, Касимовский, два Сибирских, а также бояре и окольничие. Крестили Софью 4 октября в Успенском соборе. «Крестинный» стол устроили в той же Золотой палате. За ним сидели немногие: патриарх, два боярина и окольничий. «Мамкой» царевны назначили боярыню княгиню Анну Никифоровну Лобанову-Ростовскую, а годовое жалованье ей положили в пятьдесят рублей. В кормилицы определили некую Марфу Кузьмину, которая позже была пожалована в постельницы.

Довольно рано, к девяти годам, царевна Софья стала заметно выделяться среди своих сестер. К этому времени она уже прошла курс, как бы мы сейчас сказали, начального образования у специально приставленной «мастерицы». На этом и заканчивалась «школа» для других царевен. Софья же отличалась необыкновенной живостью ума, страстью к знаниям и в то же время желанием быть лидером, не уступать своим братьям в интеллектуальном развитии. Поэтому она, единственная из сестер, продолжила образование — и не у кого-нибудь, а у самого Симеона Полоцкого, признанного интеллектуального лидера образованных людей второй половины XVII века, влиятельного идеолога складывающейся в России абсолютной монархии, советника царя Алексея Михайловича по вопросам науки и культуры. Одновременно Полоцкий преподавал и ее братьям, царевичам Алексею и Федору. Так царевна Софья Алексеевна стала одним из образованнейших людей своего времени и уж точно самой образованной женщиной. Она знала древние (греческий и латинский) и польский языки, писала стихи, участвовала в представлениях придворного театра, устроенного для царя Алексея Михайловича боярином А. С. Матвеевым, на котором шли пьесы ее учителя: «Комедия о Навуходоносоре», «Притча о блудном сыне», «Юдифь» и т. д. Страстным увлечением Софьи была история, как отечественная и современная европейская, так и древняя — Рима и Византии.

Особенное впечатление произвела на Софью история византийской царевны V века Пульхерии. Пульхерия жила в монастыре и приняла обет целомудрия. Когда умер отец, император Аркадий, и на престол взошел малолетний брат Феодосий П, царевна, пользовавшаяся безграничным влиянием на нового государя, в шестнадцать лет стала правительницей страны с титулом августы, или царицы. Она имела славу мудрой правительницы, умело выбиравшей людей на различные посты, построившей храмы и монастыри, покровительствовавшей наукам и искусствам. Кроме того, Пульхерия подыскала невесту своему брату-императору, талантливую и просвещенную девушку, занимавшуюся поэзией и переводами Священного Писания. После смерти брата Пульхерия стала императрицей и по политическим соображениям вышла замуж за сенатора Маркиана с сохранением данного в юности обета целомудрия. Маркиан в качестве императора унаследовал византийскую корону с уходом Пульхерии в мир иной.

Софья-подросток видела себя второй Пульхерией! Ее братья, которые могли претендовать на престол после отца, отличались слабым здоровьем и не превосходили амбициозную сестру талантами. Почему бы ей не повторить успех византийской царевны? Да и знаменитый Симеон Полоцкий ценил свою ученицу. Так, он подарил ей одно из своих основных произведений — «Венец веры», сопроводив специальными стихами, посвященными царевне Софье Алексеевне. А царевна прилежно изучала все произведения Полоцкого и пользовалась ими позже.

В 1669 году умирает мать, царица Мария Ильинична. Софье пока лишь двенадцать лет. В 1671 году отец, царь Алексей Михайлович, женился второй раз, на Наталье Кирилловне Нарышкиной, которая была всего на шесть лет старше Софьи, а ее старшим сестрам Евдокии и Марфе являлась ровесницей. Во дворце происходят большие перемены. Неудивительно, что царские дочери возненавидели мачеху, называя ее за глаза Наташкой. Ненависть еще более усилилась, когда стало видно, что царь-отец охладел к детям от первого брака. Даже Софье, девушке с властным и решительным характером, явно не хватало родительского тепла. Мать ей в какой-то степени заменила старшая сестра, царевна Марфа Алексеевна. Теплые отношения между Софьей и Марфой сохранятся до конца их дней. Но Софью, начинающего формироваться политика, тревожило и то, что с выдвижением А. С. Матвеева и женитьбой отца на Наталье Кирилловне ведущей при дворе стала партия Нарышкиных. Милославские, к которым принадлежала Софья, оказались оттесненными на второй план. Ситуация стала угрожающей в 1672 году, когда у царя Алексея от второго брака родился сын, царевич Петр Алексеевич. Софья понимала, что сыграть роль Пульхерии в случае, если престол унаследует сводный брат, ей не удастся.

Но вот в 1676 году умирает царь Алексей Михайлович. На престол восходит пятнадцатилетний Федор Алексеевич, старший из царевичей, ранее объявленный отцом наследником престола. При Федоре к власти приходит партия Милославских.

Софье Алексеевне уже девятнадцать лет. И в основном как царевна-политик она сформировалась. Ее политический противник Андрей Артамонович Матвеев характеризовал Софью как «великого ума и самых нежных проницательств, больше мужеского ума исполненную деву». Историк С. М. Соловьев даже называл ее «богатырь царевна». Одна беда — Софья некрасива. Она дородна, талия коротка, голова большая, лицо лишено женского обаяния. Младший брат, царь Федор Алексеевич, хоть и немощен и нуждался в постоянном уходе, но роль Пульхерии при нем у Софьи не получается.

Федор умен и образован не хуже сестры. И учился он у того же Симеона Полоцкого, которого сделал своим советником и всемерно почитал вплоть до его кончины в 1681 году. В первые годы правления царя Федора основное влияние на политику оказывал двоюродный дядя, боярин Иван Михайлович Милославский. Тягаться с ним Софья Алексеевна не могла, но «клан» сестер государя она уже возглавила. Как известно, в 1679 году разгневанный царь Федор Алексеевич отстранил от власти И. М. Милославского и возглавляемую им партию. Иван Михайлович, хитрый и беспринципный царедворец, не учел того, что слабый телом государь обладал сильным духом. Он выбрал себе в невесты безвестную Агафью Грушецкую, которую полюбил. Гнусная интрига Милославского не удалась. И царь Федор стал опираться в основном на своих фаворитов — И. М. Языкова и братьев А. Т. и М. Т. Лихачевых.

Опала И. М. Милославского и его политических сторонников не распространялась на государевых сестер. Они все так же вхожи в царский дворец. Именно здесь Софья встречается с приближенным брата-царя, боярином и князем Василием Васильевичем Голицыным.

В этого знатного, умного и красивого мужчину Софья Алексеевна влюбилась. Голицын был старше ее на четырнадцать лет и слыл западником. Жил он с женой и детьми в великолепном доме, убранном по-европейски. Роскошь мебели, обилие зеркал, картин, гравюр, огромная библиотека поражали современников. Василий Васильевич имел познания в разных науках (истории, богословии, философии, астрономии, медицине), говорил на нескольких языках (польском, немецком, греческом, латыни), разбирался в современной европейской культуре. Царь Федор Алексеевич приблизил к себе Голицына после того, как он проявил себя на военном поприще: участвовал в Чигиринских походах и командовал армией на Украине. Однако особой склонности к военному делу князь не имел, да и полководческого таланта у него не наблюдалось. Федору импонировал высокообразованный аристократ. Последнее обстоятельство было важно еще и потому, что родовитое боярство проявляло недовольство «безродным» окружением государя, которое до Голицына ограничивалось Языковым и Лихачевыми. Князь особенно проявил себя на административной работе, в частности в подготовке важного мероприятия — отмены «местничества» в 1682 году, когда вместо старых, феодальных принципов продвижения по служебной лестнице, связанного с заслугами рода и предков, были выдвинуты иные основания — личные заслуги и способности. Голицын стал любовником или, как тогда говорили, «талантом» Софьи.

1682 год был переломным в судьбах и царевны, и князя. Вначале он не сулил им ничего хорошего, особенно Софье. Царь Федор Алексеевич, по совету фаворитов, спешно женился вторым браком на совсем еще юной Марфе Апраксиной. Новая царица являлась одновременно свойственницей «старшего» фаворита, боярина И. М. Языкова, и крестницей опального боярина А. С. Матвеева. Выдвигая подобную кандидатуру в жены царя Федора, фавориты ясно дали понять, что решили пойти на сближение с партией Нарышкиных. Да и сам Федор Алексеевич особенно не противился этому, все более и более выказывая свое расположение к десятилетнему сводному брату и крестнику царевичу Петру Алексеевичу. Царица Марфа Матвеевна сразу же стала ходатайствовать перед мужем за А. С. Матвеева, и его перевели ближе к столице, облегчив бремя ссылки. Софья Алексеевна и Голицын понимали, что союз фаворитов слабеющего на глазах царя Федора с Нарышкиными может обернуться катастрофой для их честолюбивых замыслов. Да и партия Милославских оказалась бы совсем не удел! Но если знатный и известный Голицын мог бы более или менее прилично устроиться на каком-нибудь государственном посту, то Софью ждали теремное затворничество и конец надеждам на роль новой Пульхерии. Вот почему в весенне-летних событиях 1682 года особенно заметны Софья и глава партии Милославских боярин Иван Михайлович. Голицын скорее выжидал, чем что-либо предпринимал. Он вышел из тени, когда Софья одержала победу.

27 апреля 1682 года умер царь Федор Алексеевич, не оставив после себя сына-наследника. И. М. Языков, А. Т. и М. Т. Лихачевы, сговорясь с Нарышкиными, посадили на престол десятилетнего Петра Алексеевича. Это было нарушением традиций престолонаследия, поскольку царствовать после бездетного старшего брата Федора должен был следующий по возрасту брат — шестнадцатилетний Иван Алексеевич. Но царевич Иван, болезненный и недалекий юноша, к самостоятельному правлению был не способен. Он был бы игрушкой в руках родни — Милославских. Так, по политическим соображениям, фавориты покойного царя Федора и партия Нарышкиных нарушили вековой порядок восхождения на трон.

Однако Милославские сдаваться не собирались. Два их лидера, хитрый и опытный боярин Иван Михайлович и умная, властолюбивая царевна Софья Алексеевна, перешли к активным действиям. Но задачи у них были разные. Иван Михайлович действовал тайно. Не случайно из противной партии, устами Андрея Артамоновича Матвеева, его характеризовали так: «Муж прехитрого и зело коварного в обольщениях характера… на всякие человекам пакости злообычный и в злобах лютый супостат». Он искусно плел интригу. Суть ее была в том, чтобы использовать усиливавшееся недовольство московских стрельцов властью. Еще при царе Федоре Алексеевиче стрельцы пытались подать челобитные с жалобами на своих командиров. Те буквально эксплуатировали своих подчиненных: заставляли выполнять различные тяжелые работы, как будто стрельцы были их чернорабочими, вымогали взятки и вообще удерживали в свою пользу часть их жалованья. Расследовавший дело боярин И. М. Языков встал на сторону полковников и жестоко наказал челобитчиков, чтобы впредь было неповадно (это потом ему припомнили стрельцы). С приходом к власти Петра I правившие при нем Нарышкины практически ничего не сделали для пресечения злоупотреблений полковых командиров. Но теперь уже недовольство московского гарнизона вызывала новая власть, и И. М. Милославский со сторонниками стал его искусно подогревать и направлять в нужную сторону — на свержение Нарышкиных. А сила была огромная: девятнадцать стрелецких и один выборный солдатский полк численностью до пятнадцати тысяч человек. Нарышкины же только облегчали задачу. Они оттеснили фаворитов покойного царя Федора — 1 мая Языкову и Лихачевым было запрещено появляться на глаза царя Петра 1, — вели себя до крайности бестактно, особенно Иван Кириллович Нарышкин, получивший боярство в обход всех правил. По Москве о нем ползли слухи один нелепее другого: то говорили, что он примерял царское одеяние и садился на трон, то утверждали, будто он чуть не задушил царевича Ивана Алексеевича в присутствии вдовствующей царицы Марфы Матвеевны и царевны Софьи Алексеевны. Кроме того, возвращение из ссылки боярина А. С. Матвеева не сулило стрельцам ничего хорошего: они отлично помнили этого властного и скорого на расправу вельможу и понимали, что добиться от него уступок будет еще сложнее.

Стрельцы тайно собирались на сходки, обсуждали свои беды и сговаривались о совместных действиях. И. М. Милославский на эти сборища подсылал своих людей, да и сам принимал дома выборных от стрелецких полков. Щедро раздавались деньги, а стрельцам говорили, чтобы они выступили против Нарышкиных и посадили на трон царевича Ивана Алексеевича, и тогда, мол, все их беды прекратятся.

В отличие от двоюродного дяди Софья выступила столь открыто и дерзко, что Нарышкины опешили. Такого они никак не ожидали, но унять царевну не решились. 28 апреля состоялись похороны умершего царя Федора Алексеевича. Траурную процессию возглавляли царь Петр I и обе вдовствующие царицы — Наталья Кирилловна и Марфа Матвеевна. Вопреки обычаю, царевна Софья, единственная из сестер, тоже присоединилась к провожавшим Федора Алексеевича в последний путь. Неизвестный польский автор отметил, что Софья «вопила» и рыдала на всем пути процессии в собор, где должно было произойти отпевание. Ее еле удерживали монахини. Множество народу сбегалось посмотреть на неподдельную скорбь Софьи. Ей искренне сочувствовали. Открытое и бурное проявление царевной чувств вызвало гнев Натальи Кирилловны, а десятилетний царь Петр также упрекнул сводную сестру в «зазорном» поведении. Поэтому царица Наталья увела Петра из собора задолго до окончания литургии. С ними ушли и почти все бояре, что привело в изумление духовенство, простой народ стал упрекать мать-царицу и сына-царя в пренебрежении к покойному. Те же упреки раздались и в царской семье. Царевны Татьяна Михайловна и Анна Михайловна послали монахинь с выговором, что Петр I — брат покойного Федора — не дождался конца церковной службы. Наталья Кирилловна оправдывалась, что десятилетний царь устал. Знаменательно, что тетки упрекали Наталью и Петра в неправильном поведении, но ни слова не сказали царевне Софье, также нарушившей обычай и явившейся причиной всех последующих событий. И не случайно: Татьяна Михайловна была на стороне Милославских.

Дальше — больше! Возвращаясь с похорон, Софья опять привлекла внимание толпы криками о том, что внезапная смерть царя Федора есть следствие отравления его «недоброжелателями» (явный намек на Нарышкиных), что царевич Иван не стал царем, хотя он старший наследник. Народ сочувствовал царевне. Ее популярность среди москвичей 28 апреля выросла. Смеем утверждать, что Софья-политик намеренно сгущала краски, специально преувеличивала свою скорбь. Ее необычное для царской семьи поведение — рассчитанный шаг. И он увенчался успехом. Она привлекла к себе внимание и Нарышкиных в черном цвете изобразила. С того дня отношения между царицей-мачехой Натальей Кирилловной и царевной-падчерицей Софьей Алексеевной окончательно испортились. Но Софья ведь к тому и вела!

Приезд в Москву 10 мая боярина А. С. Матвеева, самого опытного и авторитетного политика нарышкинской партии, уже не мог повлиять на ход событий. Слишком поздно! Правительство уже не контролировало московский стрелецкий гарнизон, по рукам стрельцов ходили списки «изменников», составленные не без помощи И. М. Милославского «со товарищи», где в числе первых значились А. С. Матвеев, И. К. Нарышкин, И. М. Языков и т. д. 15 мая 1682 года произошло событие, равного которому не было ни до, ни после. Настроенный свергнуть правительство Нарышкиных, в Кремль с оружием, с барабанным боем и со знаменами вошел весь столичный стрелецкий гарнизон. Клевретами Милославского был пущен слух, что царевича Ивана Алексеевича задушили. Опровержение слуха — представление царицей Натальей Кирилловной царевича Ивана и царя Петра 1 служилому люду на Красном крыльце — стрельцов не успокоило. И началась кровавая вакханалия 15–17 мая: вооруженная толпа убила руководителей нарышкинской партии (А. С. Матвеева и И. К. Нарышкина), ненавистных им бывшего фаворита царя Федора И. М. Языкова, главу Стрелецкого приказа князя Ю. А. Долгорукого и других, поименованных и не поименованных в «поскрипционных» списках.

Где же была наша героиня в эти дни? Царевна Софья Алексеевна находилась во дворце вместе с царской фамилией в гуще событий. Это она в резкой форме заявила 17 мая царице Наталье Кирилловне, чтобы та не упорствовала, но выдала восставшим брата И. К. Нарышкина, аргументируя свою позицию тем, что иначе они все могут «погибнуть» от рук стрельцов. Насколько царевна влияла на события? Конечно, они готовились с ее ведома. И вероятно, в стрелецкой среде могли находиться «агитаторы» не только от И. Mi Милославского, но и от Софьи. Однако само восстание контролировать было невозможно. Гнев стрельцов нарастал и мог обрушиться и на тех, кто готовил это восстание. Однако все обошлось. Уже 18 мая убийства прекратились. Милославские подучили стрельцов, чтобы все оставшиеся в живых сколько-нибудь заметные члены клана Нарышкиных, а также братья Лихачевы были отправлены в ссылку. В последних числах мая решался вопрос о власти. В итоге под нажимом стрельцов Боярская дума и импровизированный Земский собор постановили, что на троне будут два царя: первый — Иван V и второй — Петр I, а править страной во время их «малолетства» должна царевна Софья Алексеевна. Наша героиня добилась своего. Теперь она — правительница России. Причем на законном основании. Никто не мог оспорить у нее этот пост. Царевна со времени похорон брата-царя Федора стала популярной среди москвичей и, что особенно важно, стрельцов, а И. М. Милославский даже не составил ей конкуренции, ибо при всей своей хитрости и изворотливости был труслив и не обладал твердым характером, что отличало его двоюродную племянницу.

Первым шагом правительницы Софьи была раздача денег стрельцам. По их искам с полковников также взыскивались удержанные ранее суммы. Московские стрельцы пожелали теперь именоваться Надворной пехотой, в память событий 15–17 мая был воздвигнут обелиск и т. д. Однако Софья Алексеевна неожиданно столкнулась с другим претендентом на власть. Им стал князь Иван Андреевич Хованский. Поначалу он принадлежал к партии Милославских, но с конца мая повел свою игру. Этот амбициозный и энергичный деятель, не отличавшийся, правда, политической дальновидностью, пользовался популярностью в стрелецкой среде. Очевидно, сказались его военное прошлое (долгое время служил полковым воеводой) и стремление потакать прихотям служилых. По настоянию стрельцов князь Хованский возглавил Стрелецкий приказ, то есть стал старшим стрелецким начальником. Как выяснилось позже, Тараруй (его так прозвали за страсть к шумным застольям и хвастовство) вынашивал планы перехвата власти у Софьи Алексеевны.

Так у правительницы возникли две основные задачи: успокоить стрельцов и вернуть все в обычное русло, а также избавиться от соперника в лице князя Хованского. Ближайшим помощником Софьи в этих делах стал Василий Васильевич Голицын. Надо сказать, что в ходе стрелецкого движения активизировались старообрядцы, или раскольники, по официальной терминологии. Среди московских стрельцов было немало приверженцев старой веры. Сочувственно к старообрядцам относился и И. А. Хованский. По некоторым сведениям, он и сам исповедовал старую веру. «Расколоучители», проповедник Никита Пустосвят «со товарищи», при поддержке сторонников обратились к Хованскому, чтобы он устроил им диспут с официальным духовенством, из которого они рассчитывали выйти победителями. Власть в лине Софьи Алексеевны вынуждена была пойти на это, и 5 июля в Грановитой палате состоялось «Прение о вере». Присутствовали правительница Софья, царица Наталья Кирилловна, царевны Татьяна Михайловна и Мария Алексеевна, патриарх Иоаким, официальное духовенство и бояре, с одной стороны, и старообрядцы во главе с Никитой Пустосвятом — с другой. Софья активно участвовала в «Прении» наряду с духовенством: она руководила дискуссией и сама увещевала противную сторону. Был момент, когда царевна не выдержала нападок раскольников и «со слезами» стала отводить обвинения в ереси от отца, царя Алексея Михайловича, и брата, царя Федора Алексеевича. Некие присутствовавшие на диспуте выборные от стрельцов — сторонники старой веры — стали говорить, что пора царевне «в монастырь… полно… царство мутить» и т. д. Но Софья удержала себя в руках и не потеряла нити спора, продолжая приводить аргументы против раскола. Наступил критический момент. Ведь немалое количество стрельцов могло высказаться об ее уходе в монастырь. Ясно, что среди них были сторонники И. А. Хованского, для которого подобный вариант обернулся бы воплощением его честолюбивых замыслов. Того же желала и царица Наталья Кирилловна. Но Софья не позволила событиям выйти из-под контроля. Она не сидела сложа руки и заручилась поддержкой части стрельцов, придерживавшихся официальной церкви. Самое главное — Хованский не мог похвастаться безусловной поддержкой всего гарнизона. Однако у него случилась «великая ссора» с И. М. Милославским, и последний вынужден был бежать из Москвы и, по выражению А. А. Матвеева, «ездя по подмосковным своим вотчинам, всячески укрывался, как бы подземный крот», боясь расправы со стороны верных князю стрельцов. Все же политическую победу в «Прении о вере» одержала Софья. Преданные ей стрельцы спустя несколько дней схватили Никиту Пустосвята и казнили его. Остальных «расколоучителей» разослали в ссылку по разным монастырям. Это событие стало началом конца князя И. А. Хованского и как политика, и как человека.

Развязка этого противостояния наступила в августе — сентябре. Софья придумала сильный ход: 20 августа она с царями — Иваном V и Петром I — и со всем двором выехала из Москвы в село Коломенское. Отъезд представителей высшей власти вызвал сильный переполох. Князь И. А. Хованский растерялся, заволновались стрельцы. А Софья 2 сентября последовала дальше: в село Воробьеве, затем в Саввин Сторожевский монастырь и, наконец, к 17 сентября, ко дню своих именин, в село Воздвиженское, что недалеко от Троице-Сергиева монастыря. Здесь она и замыслила свой решительный удар по Тарарую. К заветному дню был объявлен сбор в Воздвиженском ратных людей (то есть дворянского ополчения). Сюда же вызвали Хованского со старшим сыном Андреем и выборными стрельцами. Однако они не успели доехать до места, их схватили и связанными привезли в Воздвиженское. Здесь в присутствии царевны на заседании Боярской думы думный дьяк Ф. Л. Шакловитый зачитал царский указ, где перечислялись все «вины» князя И. А. Хованского, начиная с начала его служебной карьеры и заканчивая участием в стрелецком восстании. Тараруя упрекали в желании самому стать государем, а своего сына женить то ли на царевне Софье, то ли на царевне Екатерине. За эти преступления Ивана и Андрея Хованских по царскому указу и боярскому приговору вместе с приехавшими с ними выборными стрельцами казнили.

Софья не только умело вывела из игры соперника, который имел влияние на стрельцов, но и этой казнью внесла в их души растерянность. Когда испуганный младший сын Хованского, Иван, прибежал в Москву и сообщил о случившемся, стрельцы поначалу, опасаясь нападения дворянского войска, стали вооружаться, умножили караулы и закрыли въезды в столицу. Но нападения не последовало. Софья не торопилась. Своей резиденцией она выбрала Троице-Сергиев монастырь, куда стекались служилые люди. Из тени выходит князь В. В. Голицын, которого правительница назначила командиром правительственных войск в должности «дворового воеводы».

А что же московские стрельцы? Со временем их решительность исчезла, дух сопротивления испарился. Они знали, что правительство собрало против них большое войско и в бою им не устоять. Да и необходимого единства в их рядах не было. Почувствовав перемену в настроениях стрельцов, Софья послала в Москву своих представителей, которые увещевали служилых и предлагали им представить своих выборных для переговоров. Софья Алексеевна не допускала никакого заигрывания со стрельцами. Она полностью переменила тон. Если в мае, когда восставшие посадили на престол брата Ивана, она их приветствовала, то теперь, в сентябре, она обвинила стрельцов в противоправительственном мятеже и призвала их покаяться в своих «винах». Делать было нечего, и выборные «винились» за себя и всех своих товарищей. В специальных грамотах, выданных стрелецким полкам, все их прегрешения перечислялись, а все «выбитые» у правительства льготы отменялись. Словом, все возвращалось на круги своя. Москва успокоилась, и 3 ноября 1682 года Софья с царями и двором въехала в столицу победительницей. Можно было спокойно обживаться и в Кремле, и на государстве.

Победа, казалось, была полной, но таила в себе будущую угрозу. Стрельцы хорошо запомнили, как Софья с Милославскими призывали их громить Нарышкиных, а затем она же их и наказала: нескольких «заводчиков» движения казнили вместе с Хованскими, а из наиболее активных составили четыре полка и послали их на службу в отдаленные города. Позже это «прозрение» стрельцов аукнется Софье. А пока правительница формировала свою «команду». Возглавить правительство она поручила своему фавориту, князю Василию Васильевичу Голицыну. Он вообще был обласкан необычайно. Стольких почетных званий не было ни у кого: «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегатель, ближний боярин, дворовый воевода и наместник Новгородский». В ходе борьбы со стрелецким восстанием в узкий круг приближенных Софьи вошел Федор Леонтьевич Шакловитый. Ему она вручила Стрелецкий приказ, то есть руководство и надзор за беспокойным стрелецким войском. Идеологом и историографом правления царевны стал ученик С. Полоцкого монах Сильвестр Медведев, высокообразованный писатель и поэт.

Однако политика политикой, но надо было думать и о быте. В ноябре 1682 года Кремль охватил сильный пожар. Стали строить новые хоромы. Софье пришлось какое-то время жить с сестрами на «Потешном дворе» (в бывшем здании театра при царе Алексее Михайловиче). В 1683–1684 годах строились и отделывались новые терема. В апартаментах правительницы печи покрывались зеленой краской, известные живописцы — Салтанов и Без-мин — расписали потолок столовой под звездное небо, а стены нескольких комнат были сплошь украшены живописными изображениями: распятия, несения креста на Голгофу, Иоанна Предтечи, Иакова — «брата Господня», Спасителя, Воскресения Христова, Тайной вечери, царей Давида и Соломона, апостолов, херувимов и т. д. Висели «парсуны» (портреты) отца и матери (царя Алексея Михайловича и царицы Марии Ильиничны), братьев (царей Федора, Ивана и Петра Алексеевичей и царевича Алексея Алексеевича), сестры (царевны Екатерины Алексеевны) и самой Софьи. Кроме того, одна из комнат была сплошь отделана дорогими коврами. Двери в апартаментах обивались сукном, а промежутки между окнами — персидским бархатом. В 80-е годы в помещениях царевны стояли: покрытые «полавочниками» длинные скамьи (а одна была «спальной»), дубовый стол «на польских ногах», кресла (одно обитое красным бархатом и атласом, другое — кожей, а третье — «разъемное», — отделанное и кожей, и бархатом), расписанные красками секретер и шкаф с выдвижными ящиками, шкатулки (одна «что письма кладут, и с чернильницей, и с ножики, и с ножницы, и с косточкою, чем письма оправливают», другая «уборная», оправленная серебром, с зеркалом и яшичками), серебряная коробочка «немецкая» для драгоценностей и т. д. Софье Алексеевне досталась и обширная библиотека брата-царя Федора Алексеевича (около 300 томов), в которой содержались книги богослужебные и богословские, философские, исторические, географические, математические, медицинские, а также по языкознанию, военному делу и поэтические сборники на русском и латинском языках. Наряду с кремлевской для царевны Софьи отделывались и загородные резиденции, например в селе Измайлове.

Посмотрим, что же было сделано во время семилетнего правления нашей героини. Наиболее крупные успехи были достигнуты на внешнеполитическом поприще. И заслуга в этом прежде всего В. В. Голицына. И по должности как глава Посольского приказа, и по сути он руководил внешней политикой России. В 1686 году был подписан «вечный мир» с Речью Посполитой, результатом которого, помимо подтверждения условий Андрусовского перемирия 1667 года и установления союза между обоими государствами, явилась окончательная уступка России Киева. Вместе с Австрийской империей, Речью Посполитой и Венецией наша страна вошла в «Священную лигу», направленную против Турции. Россия обязалась начать войну с Крымским ханством — вассалом Оттоманской Порты. Важное значение имел и подписанный в 1689 года Нерчинский договор с Китаем, нормализовавший двусторонние отношения и давший хороший импульс развитию взаимной торговли. Во внутриполитической сфере Софья и Голицын старались побыстрее покончить с последствиями стрелецкого движения. Всех сбежавших от своих хозяев холопов указом 1683 года было приказано ловить и возвращать назад. Тех же, которых владельцы принимать отказывались, велено ссылать в Сибирь на поселение. Это соответствовало требованиям дворянства. Однако другое решение правительства поддерживало беглых: ®о указу 1684 года в городах можно было остаться тем, кто ушел от своих господ из деревень. Проводилась жесткая политика по преследованию старообрядцев, что вполне соответствовало позиции официальной церкви. Кроме того, проходило размежевание помещичьих и монастырских земель, приведшее к заметному уменьшению числа спорных дел по поводу угодий, и были ликвидированы таможни по малороссийскому рубежу, что облегчило торговлю между великороссийскими и малороссийскими землями.

Заметно приукрасилась Москва. В этот период построили немало каменных и кирпичных зданий, больше улиц было замощено деревянным настилом. Большие успехи были достигнуты в области просвещения и науки. Молодые дворяне посылались на учебу за границу (еще до Петра I). В 1687 году открылась Славяно-греко-латинская академия, во главе которой встали выпускники университета в Падуе (Италия) братья Софроний и Иоанникий Лихуды.

Князь Голицын находился на вершине своей карьеры. Он просто обвораживал общавшихся с ним иностранцев, и официальных дипломатических представителей, и частных лиц. Князь, давно уже прослывший западником, воспринимался ими как какой-нибудь европейский министр. При нем в Москве появились иезуиты, что вызвало гнев патриарха Иоакима, всегда отличавшегося симпатией к Нарышкиным. Голицын вообще был полон далеко идущих замыслов. Так, он предлагал освободить крестьян от крепостной зависимости, что в то время было абсолютно нереальным. Однако Василию Васильевичу недоставало решительности, которой была наделена царевна Софья Алексеевна. Она же, как могла, поддерживала авторитет своего любовника, желала, чтобы он еще более прославился.

После заключения в 1686 году «вечного мира» Софья Алексеевна почувствовала себя в зените славы. Она приказала, чтобы ее имя упоминалось в официальных грамотах вместе с именами царей-соправителей: Ивана V и Петра I. И по указу от 8 января 1687 года был принят новый официальный титул государей: «Великие государи, цари и великие князья Иоанн Алексеевич, Петр Алексеевич и великая государыня, благоверная царевна и великая княжна Софья Алексеевна, всея Великие, и Малые, и Белые России самодержцы». Если раньше она не показывалась на официальных приемах, в частности иностранных послов, но наблюдала за всем из-за занавески, то теперь царевна открыто сопровождала царей на всех церемониях. Мало того, у нее возникает мысль о венчании на царство, следовательно, об отстранении братьев. Опасаться полностью зависимого от нее родного брата Ивана ей не приходилось. С ним она могла вести себя, как Пульхерия с Феодосием 11: в 1684 году женила его на Прасковье Салтыковой. Только вот от этого брака рождались лишь девочки. Может быть, последнее обстоятельство подтолкнуло Софью к мысли о собственном венчании на царство? Во всяком случае, правительница поручила Шакловитому разведать мнение стрельцов по этому вопросу. Но служивые, как видно, энтузиазма не выказали. К тому же В. В. Голицын, получивший из рук Софьи слишком много власти, вызывал ненависть других бояр. Француз де ла Невилль отмечал, что фаворит стремился на все сколько-нибудь значимые должности посадить родственников или незначительных лиц, всем ему обязанных. Это еще больше озлобляло оттесненных на вторые роли.

Реальную угрозу Софье представляли Петр I и его сторонники. Пока он был мальчиком, даже его недетские «марсовы» забавы не вызывали особого беспокойства: чем бы дитя ни тешилось! Но Петр вырос, его «потешные» конюхи и псари превратились в хорошо экипированных и обученных преображенцев и семеновцев. Софья и Голицын понимали, что время работает не на них. Ведь официально царевна исполняла обязанности опекунши до совершеннолетия государей. Иван V, разумеется, не в счет. Но совершеннолетие Петра I стремительно приближалось. Столь же стремительно росло и число его сторонников. Все больше бояр и придворных, недовольных идущими вразрез со старомосковской традицией претензиями царевны Софьи на власть, а тем более на корону, и всесилием Голицына, оказывались в противоположном лагере. Стрельцы также не являлись надежной опорой правительницы. Василий Васильевич как-то в сердцах пожалел, что в 1682 году стрельцы не убили царицу Наталью Кирилловну и всех ее сторонников. Но сам он, гордец и аристократ, не стал бы пачкаться кровью членов царской фамилии. В то же время мы понимаем, что и Ф. Л. Шакловитый, советовавший Софье «извести» Наталью, и его подручный, готовый убить царя Петра, пошли бы до конца. Для Софьи Алексеевны наступало время опоры на таких людей, как Шакловитый, «безродных», всем ей обязанных и понимавших, что в случае падения правительницы не уцелеть и им.

Современники (об этих толках повествует де ла Невилль) утверждали, что Софья предполагала женить на себе фаворита, князя Голицына. То есть Пульхерия выбрала себе сенатора Маркиана. Но Голицын уже был женат и имел детей. Не вдаваясь в подробности всевозможных слухов, к которым надо относиться с большой осторожностью, сделаем вывод, что князь не собирался идти на крайности вроде заключения жены в монастырь и т. п. Да и любил ли он Софью искренне? Вполне вероятно, что он использовал эту связь в карьерных целях и связывать себя браком с правительницей не собирался.

Софья Алексеевна чувствовала, что необходимо поднять престиж ее правительства и прославить его главу, князя В. В. Голицына, чтобы заткнуть рот всем недовольным. С этой целью она организовала походы русского войска в Крым, которые все равно были необходимы в соответствии с обязательствами по «Священной лиге». В обоих походах, 1687-го и 1689 годов, стотысячной армией руководил Голицын. Он старался уклониться от такой чести, понимая, насколько это трудно, да и не чувствовал он призвания к военному делу. Но настояла Софья. Мало того, настаивали и бояре, справедливо полагавшие, что им на руку удаление из Москвы слишком усилившегося фаворита правительницы, к тому же тайно мечтавшие о посрамлении гордеца. Так и вышло!

Походы принесли горькое разочарование. Хотя войско и не потерпело серьезных поражений, но поставленных целей достичь не удалось. Затрачены были огромные средства, армия понесла чувствительные потери не столько от крымских татар, которые всячески избегали прямого столкновения, сколько от плохо организованного марша по раскаленным солнцем безводным степям. Во всем винили Голицына. Софья пыталась сделать хорошую мину при плохой игре и щедро наградила князя и других воевод за подвиги, которых не было. Но в правдивость славословия по поводу Крымских походов никто не верил. Авторитет В. В. Голицына падал на глазах, а вместе с ним и царевны Софьи.

1689 год стал самым несчастливым для Софьи. Петр I достиг совершеннолетия, и в январе его женили на Евдокии Лопухиной. Петр стал открыто выражать недовольство тем, что царевна на всех официальных церемониях выступала наравне с ним и его соправителем Иваном V. В этом его поддерживали, а возможно, и подстрекали его возмущение мать, царица Наталья Кирилловна, и сторонники. Чувствовалось, что приближается решающая схватка за власть. В. В. Голицын, вернувшийся в июле из второго Крымского похода, впал в уныние, проявлял нерешительность. Правительнице теперь очень не хватало двоюродного дядй, И. М. Милославского, умершего в 1685 году. Опытный и хитрый интриган, он помог бы выпутаться из сложного положения.

Только Ф. Л. Шакловитый готов был к решительным действиям ради царевны. В отношениях между Софьей и Голицыным произошло охлаждение. Князя на месте фаворита сменил Шакловитый. Ему царевна поручила готовить стрельцов для нового государственного переворота, который должен был отстранить от власти Петра I и его партию. Но стрельцы, помнившие метаморфозы политики Софьи Алексеевны в 1682 году, на ее сторону безоглядно не встали. В итоге Шакловитый мог рассчитывать лишь на несколько сот преданных служилых. Чтобы как-то оправдать выступление, была организована провокация, скорее всего, не без ведома Софьи: 7 августа обнаружили в Москве письмо, в котором говорилось о том, что ночью «потешные» Петра нападут на Кремль и убьют царя Ивана и всех его сестер, включая, разумеется, и Софью.

Точно известно, что Петр I не замышлял ничего подобного. Однако царевна дала согласие на поход Шакловитого с верными стрельцами на Преображенское, где в то время находился Петр со своим двором. Василий Васильевич Голицын всячески отговаривал Софью, но она только раздражалась и упрекала князя в трусости. И вот ночью 8 августа отряд стрельцов во главе с Шакловитым занял Преображенское. Но Петра там не было. Его предупредили, и он уехал в Троице-Сергиев монастырь. Там к Петру стали стекаться войска, бояре, дворяне, приехал и патриарх Иоаким. В то же время Софью в Кремле покидали последние сторонники. И вот 29 августа она решила сама ехать к сводному брату в Троицу в сопровождении князя Голицына и других бояр. Но в селе Воздвиженском (печально известном по событиям 1682 года) ее остановили, а боярин князь И. Б. Троекуров сообщил волю Петра I: возвращаться в Москву, а если она не послушается, то с ней поступят «нечестно».

Софья поехала назад. По-видимому, она не сразу поняла, что все кончено. Вернувшись в столицу, царевна позвала к себе старослужащих стрельцов, жаловалась им на свои унижения и просила поддержки. Затем она пригласила выборных от московского посада и у них просила зашиты. Но тщетно. Никто ее не поддержал. Через несколько дней ей пришлось выдать Ф. Л. Шакловитого, которого жестоко пытали и казнили с несколькими приспешниками. Князь В. В. Голицын отделался ссылкой. За него ходатайствовал его родственник и приближенный Петра I князь Б. А. Голицын. Кроме того, очевидно, помогло пассивное поведение Василия Васильевича в ходе августовской авантюры Софьи — Шакловитого. Сильвестра Медведева пытали, поместили в монастырскую тюрьму, но через полтора года, когда выяснились новые подробности его дела, казнили. С Софьей брат Петр I встречаться не захотел. Он назвал ее в письме к Ивану V «третьим зазорным лицом» и поместил под арест в Новодевичий монастырь. Так умерла Софья-политик. Но Софья-царевна с амбициозным и твердым характером продолжала жить. Хотя царевне были предоставлены комфортные условия и она имела штат женской прислуги, вряд ли ее устраивала жизнь в монастыре. Скорее, наша героиня очень страдала, поскольку власть, которую она потеряла в жизни, являлась для нее если не всем, то почти всем.

Прошло девять лет, и, казалось, про Софью Алексеевну забыли. О ней помнили лишь близкие люди. Любимая старшая сестра, Марфа Алексеевна, через постельницу находила возможность общаться с арестанткой. В поле зрения власти бывшая правительница попала в 1698 году, когда четыре стрелецких полка, состоявшие из московских стрельцов, самовольно двинулись из-под Великих Лук в столицу. Поначалу служивые сетовали на отсутствие жалованья, голод и долгую разлуку с семьями. Их требования подогревались упорными слухами, будто царь Петр I, находившийся за границей в составе Великого посольства, «сгинул». Тут стрельцы вспомнили про царевну Софью и выступили с многочисленными призывами вернуть ее во власть. Выяснилось, что сама Софья узнала об этом только из письма сестры, царевны Марфы. 18 июня на подступах к Москве под Новоиерусалимским монастырем, на реке Истре, четыре стрелецких полка были разбиты правительственными войсками.

Началось следствие, которое вначале возглавлял боярин А. С. Шеин. В результате было казнено более ста человек, однако спешно вернувшийся из-за рубежа Петр I остался недоволен. Он возобновил розыск, считая, что заговор против него гораздо глубже и разветвленней. И вот тут-то были привлечены царевны Софья и Марфа Алексеевны и их слуги. Петр I дважды лично допрашивал Софью. Но она твердо отрицала свое участие в событиях. Царь подозревал царевну в том, что она писала к восставшим стрельцам и призывала их идти на Москву. Но подлинных писем не нашли. В противном случае Софью ждала бы плаха.

Петр I от своих подозрений не избавился и решил ужесточить режим содержания сводной сестры. 11 октября 1698 года состоялся суд над Софьей. Она была пострижена в монахини под именем Сусанна и оставлена все в том же Новодевичьем монастыре, но под более строгим надзором. Царь Петр не отказал себе в жестокой по отношению к сестре выходке. По сообщению Й. Корба, вблизи Новодевичьего монастыря было поставлено тридцать виселиц, на которых повешены более двухсот стрельцов. Трое из зачинщиков восстания были повешены на монастырской стене под самыми окнами кельи инокини Сусанны. У одного из них к рукам была прикреплена стрелецкая челобитная к царевне Софье Алексеевне. Кошмар этот продолжался пять месяцев.

Наша героиня после этого прожила недолго. Ее не стало 3 июля 1704 года, на сорок седьмом году жизни. А похоронена бывшая правительница России, выдающаяся женщина-политик, в месте своего заточения, в Новодевичьем монастыре.

Царевна Наталья — сестра Петра Великого

Наталью Алексеевну по рождению и детскому воспитанию с полным правом можно назвать царевной, а по взрослому мировосприятию и привычкам — принцессой европеизированного петровского двора. Младшая сестра Петра I родилась 22 августа 1673 года. На радостях, по случаю ее крещения, от имени отца и матери, царя Алексея Михайловича и царицы Натальи Кирилловны, были изготовлены два серебряных кубка с крышками. От них же на подарки припасено два сорока соболей и десять аршин темно-лазоревой шелковой материи. Выделил от себя подарки и царевич Федор Алексеевич: сорок соболей и пять аршин шелковой ткани. Все подарки, кроме одного сорока соболей, доставшегося совершившему обряд крещения архимандриту Чудова монастыря Варнаве, предназначались малютке Наталье. Кроме того, участвовавшим в таинстве двум священникам и трем дьяконам выдано двадцать три рубля. В «мамки» к Наталье определили княгиню Прасковью Ивановну Ромодановскую. Кормилицей малютки назначили некую Гликерью. Мать, царица Наталья, сразу подарила ей постельные принадлежности: обшитый зеленым сукном войлок и пуховую подушку из лазоревой хлопчатобумажной ткани, а также «летник» из желтой «с травами» шелковой ткани на бобровом пуху. Тогда же знаменитый придворный живописец Симон Ушаков написал на липовой доске небольшой портрет девочки размерами сорок пять на тринадцать сантиметров.

Страшный для царского семейства 1682 год царевна Наталья встретила девятилетней девочкой. В майские дни стрелецкой вольницы она находилась в своих апартаментах и, к счастью, не видела той крови, которая лилась на глазах не только взрослых, но и ее десятилетнего брата, тогда уже царя Петра I. Но, как писал Андрей Артамонович Матвеев, в комнатах Натальи прятались от расправы видные деятели нарышкинской партии. Неизвестный польский мемуарист особо отметил, что девятилетняя царевна «отличалась замечательной красотой». Она «по уму и вежливости… вся в мать», то есть в царицу Наталью Кирилловну.

После прихода к власти царевны Софьи Алексеевны царица Наталья с детьми предпочитала проживать в селе Преображенском, но бывала наездами и в кремлевских хоромах. Наталья была очень дружна с братом-царем Петром, и эти теплые отношения между детьми сохранились и во взрослом возрасте. В 80-е годы ремонтировались кремлевские хоромы матери-царицы и царевны Натальи: проводилась перепланировка помещений и увеличено количество окон. В 1685 году их комнаты украшены живописью на сюжеты евангельских и апостольских притч, а в 1687–1688 годах одна из комнат и матери, и дочери была обита «золотными» кожами. В это время у Натальи появились два «поставца» около метра высотой, «вислая» полка с дверцами, «спальная» скамья, аналой с дверцами, три стола (дубовый, небольшой липовый и с каменной доской «на польский образец») и дубовый ящик. О первой кормилице Натальи — Гликерье — позже не упоминается. В 1684 году в кормилицах уже значилась княгиня Лукерья Гавриловна Ухтомская. Тогда ей был подарен красный атлас. Через десять лет, в 1694 году, княгиня Ухтомская была пожалована в боярыни и осталась при царевне Наталье Алексеевне.

Царь Петр подрастал, занимался «марсовыми» потехами и все больший интерес проявлял к европейскому быту и культуре. Его все чаше можно было видеть в Новой Немецкой слободе, где у молодого царя появились друзья. Царевна Наталья Алексеевна разделяла интересы брата и нередко вместе с ним посещала слободу. Когда Петр всерьез увлекся идеей создания отечественного флота и решил ее опробовать на Плещеевом озере, царевна Наталья навестила брата в Переславле-Залесском. 1689 год принес Петру I победу над царевной Софьей. Наталья Алексеевна, вступившая в пору совершеннолетия, всячески поддерживала начинания брата. Девяностые годы как бы явились периодом осмысления будущего курса и стали подготовительным этапом знаменитых петровских реформ первой четверти XVIII века.

Тяжело переживали брат с сестрой смерть матери, Натальи Кирилловны, в 1694 году. Наталья Алексеевна старалась опекать Петра, проявляла о нем заботу. У нее в комнате висели в золоченых рама$ портрет брата и изображения его «тезоименитых ангелов» Петра и Павла. Тон писем Натальи во время Азовских походов 1695–1696 годов напоминает материнский. Царевна умоляет брата поберечь себя и не появляться в опасных местах. В ответных письмах государь в шутливой форме благодарит за заботу. А дома, в Москве, опять ремонт. В 1694 году в две комнаты царевны на полы пошло восемьсот «дубовых кирпичей», вставлялись новые окна. Стены и потолки «средней» комнаты были выкрашены заново (по голубому фону разноцветными травами), подновлена роспись оконных рам и дверей. В 1696–1697 годах одно из помещений заново обили «золотными» кожами, а в двух настелили новые «полавочники» из зеленого сукна. Было также подсчитано, что ежегодно на свечи для апартаментов Натальи тратилось сто девяносто пудов воска. Царевна, по обычаю, одаривала преданных людей. Так, в 1696 году она велела передать «на родины» пятьдесят «золотых» жене стольника князя Ф. И. Троекурова. Брат и сестра ежегодно поминали покойную Наталью Кирилловну. В 1697 году, например, по указу Петра I выдано царевне Наталье двести рублей, которые были розданы на поминовение матери «по тюрьмам и богадельням». В 1699 году отмечено, что у Натальи Алексеевны в четыре поминальных дня соответствующую трапезу получали двести нищих.

В 1698 году влияние царевны Натальи Алексеевны еще более усилилось. Как уже отмечалось, Петр I, вернувшись из-за границы, решил окончательно порвать со своей женой, царицей Евдокией Федоровной. Причем попечительство над сыном-наследником, царевичем Алексеем Петровчем, было вверено Наталье Алексеевне. Как передавали, она буквально вырвала мальчика из рук матери, которую отправили в ссылку в Покровский монастырь в Суздале. Ходили слухи, что именно царевна Наталья настроила Петра I против жены. Но они безосновательны. Фактически Петр уже давно разошелся с царицей Евдокией и жил с фавориткой Анной Монс. Австрийский дипломат Й. Корб все время подчеркивает в своих записках, что Наталья — любимая сестра царя Петра. Во время проводов бранденбургского посольства на приеме в Лефортовском дворце Наталья Алексеевна наблюдала за танцами и фейерверком вместе с восьмилетним царевичем Алексеем. Когда через некоторое время умер престарелый генерал Гордон, которого высоко ценил Петр I, Наталья также вместе с племянником-царевичем слушала заупокойную мессу в московской католической кирхе. Она уже переоделась в европейское платье и быстро освоила европейский «политес». Помимо хлопот по воспитанию царевича Алексея Наталья участвовала и в важных государственных мероприятиях: в 1700 году в Воронеже присутствовала при спуске корабля «Предистанция», во время Северной войны в 1705 году некоторое время провожала брата-царя с войсками до города Путивля, а в 1709 году активно участвовала в празднованиях в Москве по случаю победы в Полтавском сражении.

Надо сказать, что Петр Великий давал любимой сестре и деликатные поручения. При дворе царевны Натальи Алексеевны находились женщины, вошедшие в число важных особ петровского царствования. Здесь они постигали науку придворной жизни, учились премудростям великосветских интриг и кокетства, да и просто приобретали «лоск», необходимый благородным дамам. Это и сестры А. Д. Меншикова, Мария и Анна, и Дарья Михайловна Арсеньева, на которой Меншиков позже женился, и др. Наконец, именно «под крылышком» царевны Натальи с 1703-го или с 1704 года делала свои первые шаги в свете знаменитая мариенбургская пленница Марта Скаврон-ская, ставшая позже женой Петра I и императрицей Екатериной 1. И позже царь Петр всемерно доверял своей умной и деятельной сестре воспитание своих детей и внуков: под ее опекой находились дочери от второго брака, Анна и Елизавета, а также дети царевича Алексея Петровича — Петр (будущий император Петр II) и Наталья. Наша героиня являлась также ходатаем перед Петром I по делам сводных сестер, находившихся под арестом, например Марфы — Маргариты.

С обретением при Петре Великом европейских традиций в придворной жизни и семейных делах монарших фамилий для Натальи открылась возможность выйти замуж за какого-нибудь европейского государя. Так, при дворе австрийского императора очень желали получить ее портрет, что могло бы быть прелюдией к какому-либо сватовству. Петр выдал за немецких герцогов и дочь Анну, и племянниц, Анну и Екатерину. Но вот Наталья так и не обзавелась семьей. Видимо, царю сестра нужна была самому в качестве наиболее родного и близкого человека, которому можно безбоязненно поручить опеку над собственной семьей.

Но не меньше, чем в семейных делах, царевна Наталья Алексеевна прославилась на поприще культуры. Для того времени она была весьма начитанна. Ей принадлежали книги историко-литературного содержания, а также учебники: Троянская история, повествования об Александре Македонском, о Полтавском сражении, об освобождении Ливонии, Хронограф, Грамматика и др. Но главное, Наталья страстно увлекалась театром. Известно, что уже в 1690 году в ее хоромах в Кремле устраивались театральные постановки. Позже энергичная подвижница театрального искусства организовывала действа в царских резиденциях — в Преображенском и Измайлове. По распоряжению Петра в Москве на Красной площади было построено театральное помещение для широкой публики, где ставились спектакли по пьесам в том числе и современных европейских авторов. И уж конечно, Наталья не была в стороне от этого дела. В 1708 году двор и русская знать по приказу Петра I переехали в Петербург. И здесь развернулась увлеченная царевна. При ее дворе сразу же был организован театр, имевший специальное здание. Говоря современным языком, Наталья Алексеевна не только занималась режиссурой, но и сама писала пьесы как на религиозные сюжеты («Екатерина Великомученица», «Евдокия Великомученица»), так и исторического содержания («Хрисанф и Дария», «Цезарь Оттон»). В своих драмах Наталья выводила и современные ей события, свидетельницей которых она была. Это и аллегория на заговор Шакловитого 1689 года (пьеса «Стефанотокос»), и история великомученицы Евдокии, в чем-то напоминавшая судьбу царицы Евдокии Федоровны. Петр I всячески поддерживал увлечение сестры и с удовольствием посещал спектакли.

Более того, Наталью Алексеевну можно считать поборницей именно русского театра. Она пыталась придать театральному искусству национальные черты. А публике было с чем сравнивать, ведь тогда в России появляются заезжие итальянские, французские и немецкие труппы.

Внезапная смерть на сорок третьем году жизни, 18 июня 1716 года, прервала это творческое восхождение царевны Натальи. Петр I в это время находился за границей. Он до конца своих дней помнил любимую сестру, поборницу его преобразований, помощницу в семейных делах, драматурга и театрального деятеля.