Он сидел, тупо уставившись на меня. Я рассказал ему все, абсолютно все, даже про Лолу. Странно, но это заняло лишь минут десять. Потом он поднялся. Я ухватил его за рукав.
— Кейес…
— Мне надо идти, Хафф.
— Ты только проследи, чтобы они ее не били.
— Мне надо идти. Зайду потом, попозже.
— Кейес, если ты позволишь им бить ее, я… я убью тебя. Теперь ты все знаешь. Я рассказал тебе, рассказал только по одной причине. Только по одной. Чтобы они ее не били. Ты должен мне обещать. Ты мой должник, Кейес…
Он стряхнул мою руку и вышел.
Выкладывая ему все, я надеялся, в душе моей наступит наконец мир и покой. Очень у меня накипело. Я ложился с этим спать, видел это во сне, дышал этим. Я не находил себе покоя. Единственное, о чем я в состоянии был думать, — это о Лоле, вернее, о том, что она теперь все узнает и поймет, кто я такой.
Около трех пришел санитар и принес дневной выпуск газеты. О моем признании Кейесу не было ни строчки. Однако они успели покопаться в своих досье и писали о смерти первой миссис Недлингер, о смерти самого Недлингера и о том, что меня ранили. Какая-то женщина, не то писательница, не то журналистка, умудрилась проникнуть к Филлис в дом и переговорить с ней. Это она назвала его «Домом смерти» и написала о кроваво-красных шторах. Увидев весь этот бред на газетных страницах, я понял, что птичке петь недолго. Раз уж даже тупая журналистка заметила все эти странности.
Кейес появился только в половине девятого. Войдя в палату, он первым делом спровадил медсестру, затем и сам вышел на минутку. Вернулся он уже с Нортоном, с человеком по фамилии Кесвик, адвокатом корпорации, которого вызывали у нас по самым серьезным делам, и Шапиро, постоянным председателем законодательного департамента. Все они столпились у моей кровати, и Нортон начал:
— Хафф…
— Да, сэр.
— Вы об этом кому-нибудь рассказывали?
— Никому, кроме Кейеса.
— И больше никому?
— Ни единой душе… Господи, нет конечно.
— Из полиции здесь никого не было?
— Были. Я видел их там, в холле. О чем-то перешептывались, думаю, обо мне. Но сестра их не пустила.
Они переглянулись.
— Тогда, думаю, начнем. Кейес, пожалуй, будет лучше, если вы ему объясните.
Кейес уже открыл рот, но тут Кесвик остановил его и отозвал Нортона в сторону. Потом они подозвали Кейеса. Потом — Шапиро. Время от времени до меня долетали отдельные слова. Я понял, они собираются сделать мне какое-то предложение, но проблема состояла в том, могут ли они все выступать свидетелями. Кесвик был за предложение, но не хотел, чтобы потом его имя связывали с этим делом. Наконец они решили, что Кейес возьмет все под свою личную ответственность, а их на суде не будет. Затем все на цыпочках вышли. Даже не попрощавшись. Странно… Они вели себя так, словно не я вовлек их компанию в грязную историю. Они вели себя так, словно я — некое мерзкое животное с ужасающей язвой на морде и на меня неприятно смотреть, вот и все.
Затем Кейес вернулся и сел у постели.
— Хафф, ты совершил ужасную вещь.
— Знаю.
— Думаю, не стоит больше заострять внимание на этом.
— Нет, не стоит.
— Мне очень жаль. Я… ты мне в каком-то смысле даже нравился, Хафф.
— Я знаю. Взаимно.
— Мне вообще редко кто нравится. Не очень-то можешь позволить себе такую роскошь, занимаясь нашими делами. Когда вся людская порода… каждый кажется жуликом…
— Знаю. Ты доверял мне, а я тебя подвел.
— Гм… Ну, не будем об этом.
— Да, уж что теперь… Ты ее видел?
— Да. Всех видел. Ее, его и жену.
— Что она сказала?
— Ничего… Видишь ли, я и сам ничего не сказал ей. Она сказала… Она считает, в тебя стрелял Сачетти.
— За что?
— Из ревности.
— О-о…
— Она очень переживала из-за тебя. Но когда узнала, что рана не опасна, она… В общем, она…
— Обрадовалась?
— В общем, да. Хотя и старалась не показывать. Она считает это доказательством, что Сачетти ее любит. Что тут поделаешь…
— Понимаю.
— Но о тебе она тоже очень-очень беспокоилась. Сразу видно, она к тебе неравнодушна.
— Да. Я знаю. Она… ко мне неравнодушна.
— Она за тобой следила. Спутала с ним. Вот как оно получилось.
— Я догадывался.
— Я говорил с ним.
— О да, ты мне уже сказал. А он что там делал?
Он снова принялся бродить вокруг постели. Единственным источником света была лампочка в изголовье. И я плохо его видел, только чувствовал, как кровать содрогается от тяжелых шагов.
— Тут целая история, Хафф.
— Вот как? Что за история?
— Ты умудрился связаться с настоящей коброй, вот что. Эта женщина, у меня прямо кровь стынет в жилах, только подумаю о ней. Это патология. Хуже не бывает.
— Не понял?
— Ну, в общем, этому есть специальное название. Какой-то термин. Надо иногда заглядывать в книжки по современной психологии. И я это делаю. Только Нортону не говорю. А то подумает, что я слишком много о себе возомнил или еще что. А в книгах попадаются прелюбопытные вещи. И к нашей работе они имеют самое непосредственное отношение. Короче — там объясняются причины, почему люди иногда совершают такие поступки. Читать довольно противно, зато многое проясняется.
— И все же я не понимаю…
— Сейчас поймешь… Сачетти вовсе не был влюблен в Филлис Недлингер.
— Нет?!
— Он был с ней знаком. Лет пять или шесть. Его отец врач. У него был санаторий в горах, в Вердуго-Хиллз, примерно в четверти мили от госпиталя, где она работала старшей медсестрой.
— О, да-да, припоминаю.
— Ну вот. Там с ней Сачетти и познакомился. А потом вдруг у его старика начались неприятности. В санатории умерли сразу трое детей.
По спине у меня пробежали мурашки. А он продолжал:
— Все они умерли от…
— Воспаления легких.
— Так ты об этом слышал?
— Нет. Продолжай.
— Ах да, ты слышал об этом эрроухедском деле.
— Да.
— Так вот. У него умерли трое детей. И старик хлебнул. Начались неприятности, не с полицией, нет, они не обнаружили ничего подозрительного, ничего по своей части. С департаментом здравоохранения и с клиентурой. И карьере его пришел конец. Вынужден был продать санаторий. И вскоре умер.
— От пневмонии?
— Нет. Просто от горя и старости. Но Сачетти казалось, во всей этой истории есть что-то подозрительное. Эта женщина все не выходила у него из головы. Очень уж часто она там бывала и слишком интересовалась детьми. Но ничего против нее у него не было, никаких доказательств. Только предчувствие. Ты меня слушаешь?
— Продолжай.
— И он ничего не предпринимал. Вплоть до того момента, пока не умерла первая жена Недлингера. Оказалось, что один ребенок из погибших состоял в родстве со второй миссис Недлингер и после его смерти ей причиталось какое-то весьма солидное наследство. Вернее, эти деньги должен был унаследовать ребенок, а потом они уже перешли к миссис Недлингер. Короче говоря, после всех юридических церемоний миссис Недлингер унаследовала его долю. Запомни это, Хафф. Самое ужасное в этой истории, что один из умерших должен был унаследовать деньги.
— А другие двое?
— Ничего. Двое других погибли для того, чтобы убийца замела следы. Только представь себе, Хафф! Эта женщина пошла на убийство еще двоих детей просто потому, что хотела избавиться от одного и потом так все запутать, чтоб это выглядело каким-то недосмотром со стороны медперсонала, как это случается иногда в клиниках. Я же говорю, патологическая личность.
— Дальше!
— Когда умерла первая миссис Недлингер, Сачетти решил организовать в своем лице нечто вроде частного сыскного бюро. С одной стороны, он хотел, пусть посмертно, оправдать отца, а во-вторых, эта женщина стала для него прямо-таки навязчивой идеей. Он не влюбился, нет. Он хотел узнать правду.
— Да, понимаю.
— Он учился в университете, готовил диплом. Воспользовавшись каким-то предлогом, решил побывать у нее дома и поговорить. Ведь они были уже знакомы, и повод нашелся — он пришел предложить ей вступить в какую-то там ассоциацию терапевтов и медсестер, думая, что она ничего не заподозрит. Но тут он увидел Лолу. Это была любовь с первого взгляда. И весь его замечательный план докопаться до истины полетел к чертям. Он не хотел делать Лолу несчастной, к тому же зацепиться было не за что. Вот он и оставил эту идею. В дом ему заходить было неловко, если учесть, в чем он подозревал мачеху, вот они и стали встречаться на стороне. И только одна маленькая деталь подсказывала ему, что, возможно, он все-таки был прав: мачеха, пронюхав, что происходит, начала говорить Лоле о нем всякие гадости, а потом и вовсе запретила с ним видеться. Причина, очевидно, крылась в одном — некто по имени Сачетти не должен был приближаться к ее дому на расстояние меньше чем на милю. Ты следишь за ходом моих мыслей?
— Да.
— И вот настал черед Недлингера. И внезапно Сачетти осознал — эта смерть не случайность, и женщиной следует заняться всерьез. Он перестал встречаться с Лолой. Он даже не объяснил ей почему. Он пошел к этой женщине и завел с ней роман, он шел на все, занимался с ней любовью. Потому что понимал, если приходить к ней за этим, она не станет противиться и двери ее дома будут всегда для него открыты. Дело в том, что она была опекуншей Лолы. Но как только Лола выйдет замуж, ее опекуном становится муж. Видишь ли…
— На очереди была Лола…
— Да, совершенно верно. Сперва она хотела устранить тебя, человека, который так много про нее знает, потом заняться Лолой. Конечно, тогда Сачетти еще ничего про тебя не знал. Но насчет Лолы догадывался наверняка.
— Дальше.
— Вернемся к событиям прошлой ночи. Лола за ним следила. Вернее, за его машиной, в которой находился ты. Это она въезжала тогда на стоянку.
— Да, я видел машину.
— Сачетти вернулся домой не поздно. Вдова его выпроводила. Он уже собирался лечь спать, но его терзало предчувствие, что этой ночью что-то должно произойти. Во-первых, ему показалось, она выпроваживала его чересчур резко и настойчиво. Во-вторых, днем она расспрашивала его о Гриффит-парке, когда ночью туда закрывают проезд и какие именно дороги… Все это могло означать только одно: она затевает поздней ночью в этом парке нечто, правда, в какой день, он не знал. И вот, вместо того чтобы лечь спать, он решил поехать к ее дому и проследить. На стоянке обнаружил, что машина исчезла. Увидев это, он едва не потерял сознание от страха, потому что у Лолы был ключ. Не забывай, он знал, что на очереди Лола.
— Продолжай.
— Он поймал такси и поехал в Гриффит-парк. Он метался по нему вслепую, не зная, что там готовится и где надо искать. И начал, естественно, не с того места — с дальнего конца поляны. И тут вдруг услышал выстрел. Бросился туда. И он, и Лола подбежали к тебе одновременно. Он подумал, что стреляли в Лолу. Она — что в него. Но когда Лола увидела тебя в машине, она подумала, что стрелял Сачетти, и разыграла перед полицией целую сцену.
— Теперь понимаю…
— Эта женщина, вдова, она настоящий маньяк. Она очень опасна. Сачетти рассказал мне, что раскопал еще пять случаев, когда у нее умирали пациенты, причем в двух из них она умудрилась получить какие-то деньги. Это было до того, как умерли трое детей.
— И все от воспаления легких?
— Нет, только трое. Те, что постарше, умерли во время операции.
— А как она это делала?
— Этого Сачетти так и не узнал. Но считает, что она смешивала сыворотку с каким-то лекарством. Хочет вытрясти из нее этот секрет. Считает, это важно.
— Ну и?..
— Плохи твои дела, Хафф.
— Знаю.
— Сегодня днем мы все обсудили. Там, в конторе. Право решать было за мной. Есть только один выход. Я догадался обо всем давным-давно, еще когда Нортон твердил о самоубийстве.
— Да, ты оказался прав.
— Мне удалось убедить их, что дело не должно дойти до суда.
— Но ведь и замять его нельзя.
— Да, нельзя, мы понимаем. Но одно дело, когда выясняется, что агент компании совершил убийство, и совсем другое — когда в течение двух недель все газеты страны трубят о судебном процессе.
— Понимаю…
— Поэтому ты должен написать заявление, где ты подробно опишешь все. Официальное признание на мое имя, которое будет заверено нотариусом. Ты отправишь мне его по почте заказным в четверг, на следующей неделе, чтобы я получил его в пятницу.
— В следующий четверг…
— Да. Тем временем мы постараемся приостановить расследование этого случая со стрельбой. Скажем, что ты еще слишком слаб и не можешь давать показания. А теперь вот что. Для тебя под вымышленным именем будет зарезервирована каюта на пароходе. Он отправляется вечером из Сан-Педро в Бильбао и дальше на юг. Ты сядешь на этот пароход. В пятницу я получу признание и тут же передам его полиции. Я узнаю обо всем первым. Вот почему Нортон и его приятели только что ушли. Нам не надо свидетелей. Это сделка, частная договоренность между мной и тобой, и если когда-либо ты посмеешь утверждать, что таковая существовала, я буду все отрицать и ты ничего не докажешь. Я все предусмотрел.
— Я не стану этого делать.
— Сообщив в полицию, мы тут же назначим вознаграждение за твою поимку. И вот что, Хафф… Если тебя поймают, мы выплатим эту сумму не моргнув глазом, ты предстанешь перед судом, и уж тут мы приложим все усилия, чтобы тебя вздернули. Мы не хотим, чтобы дело дошло до суда, но если дойдет, уж мы расстараемся на полную катушку. Ясно тебе?
— Да, ясно.
— Перед тем как сесть на пароход, передашь мне квитанцию об отправке признания. Я должен быть уверен, что получу его.
— А как с ней?
— С кем?
— С Филлис.
— Я о ней позабочусь.
— И еще одно, Кейес…
— Да?
— Я все думаю, что будет с Лолой. Ты говорил, что контролируешь ситуацию. Я так понял, ты будешь держать ее и Сачетти под стражей вплоть до начала суда. Суда, который не состоится. Так вот, запомни одно — я хочу быть уверен, что она ни в коем случае не пострадает. Я хочу, чтобы ты дал честное слово, торжественно поклялся мне в этом, Кейес. Иначе не видать тебе никакого признания и дело пойдет в суд со всеми вытекающими отсюда последствиями. И я взорву к чертовой матери весь этот корабль! Ты понял, Кейес? Что с ней?
— Мы задержали пока только Сачетти. Он не возражает.
— Ты меня слышал? Что с ней?
— Она на свободе.
— Она… что?
— Мы выпустили ее под залог. В таких случаях это возможно. Так что…
— Она про меня знает?
— Нет. Я же обещал ничего не говорить.
Он встал, взглянул на часы и вышел на цыпочках в коридор. Я закрыл глаза. Потом вдруг почувствовал — рядом кто-то стоит. Открыл глаза. Лола…
— Уолтер…
— Здравствуй, Лола.
— Мне ужасно жаль…
— Со мной все в порядке.
— Я не знала, что Нино о нас знает. Наверное, догадался. Он не злой. Но он… очень вспыльчивый…
— Ты его любишь?
— Да.
— Я просто хотел точно знать.
— Как это ужасно, все, что случилось с тобой.
— Ничего страшного. Полный порядок.
— Я хотела тебя просить… об одной вещи. Но не знаю, имею ли право…
— О чем?
— Ну, чтобы ты не возбуждал против него дела. Не подавал в суд. Зачем тебе это?
— Не буду.
— Иногда… я почти любила тебя, Уолтер.
Она сидела и смотрела на меня, а потом вдруг наклонилась, совсем близко.
Я быстро отвернул голову. Лицо ее приняло обиженное выражение. Она сидела еще долго. Я не смотрел на нее. В душе моей наконец воцарились мир и покой. Я знал — она никогда не будет моей. И быть не может. Я никогда не посмел бы поцеловать девушку, отца которой убил.
Она уже стояла у двери, и тут я попрощался и пожелал ей счастья. Она вышла, и сразу вернулся Кейес.
— Я согласен, Кейес. Насчет признания.
— Что ж, разумное решение.
— Согласен на все. И спасибо.
— Не надо. Не стоит меня благодарить…
— Но я действительно благодарен тебе…
— Нет причин. — Глаза его приняли странное выражение. — Не думаю, что тебя схватят, Хафф. Но знаешь… может, в конечном счете я предоставлю тебе наилучший выход. Может, так для тебя будет лучше…