Глава 3

Александр позволил себе потратить на одевание много времени. После осмотра раны они с Ником приступили к наращиванию его объемов, пока атласные панталоны не обтянули бедра, а живот Алекса не стал выступать почти на фут, и наконец водрузили на его темные волосы тяжелый напудренный парик. Когда с этим было покончено, Алекс оказался упакован настолько плотно, что пот стекал с его лба.

— Не знаю, стоят ли они этого, — заметил он с горечью.

— Они — твой народ, — пожал плечами Ник.

— Который отвернулся от меня. — Перед глазами Алекса опять предстала смеющаяся над ним Джессика Таггерт. Если бы ее там не было, поверили бы люди его маскировке?

Пробило одиннадцать часов, когда он, тяжело переваливаясь с боку на бок, приковылял в гостиную дома Монтгомери, где множество людей ожидало его появления. Они делали вид, что только дела привели их во владение Монтгомери, но по их глазам Алекс видел — они ждали его. На мгновение у него перехватило дыхание. Алекс был уверен, что сейчас кто-то захочет и предложит ему прекратить маскарад, сейчас, когда он дома, среди друзей.

Но все, как один, старательно разглядывали стаканы, которые нянчили в руках.

Алекс бросил взгляд на Элеонору, которая руководила двумя женщинами, занятыми стряпней на открытом очаге. Общая комната в доме Монтгомери была своего рода комбинацией гостиной, кухни и конторы. С тех пор как семья Монтгомери завладела большей частью Уорбрука, все мало-мальски важные дела были связаны с ними. И в течение дня почти все жители города проходили через эту комнату по тому или иному делу. Сэйер Монтгомери следил, чтобы еда и напитки всегда ждали тех, кто приходил в его дом.

Два человека в углу комнаты, сидевшие на конце одного из двух столов, начали говорить довольно громко.

— Мой зять своими руками вырастил эту пшеницу, но перед тем как доставить ее в Испанию, я был должен останавливаться в Англии и выгружать всю пшеницу для их досмотра.

— А мне пришлось везти какао из Бразилии в Англию на инспекцию, чтобы получить разрешение доставить его в Бостон.

Они посмотрели поверх стаканов на Александра, но он притворился, что не слышит их. Они не сочли нужным отдать дань вежливости, напрямую обратившись к нему, так зачем же ему в таком случае показывать свою заинтересованность? И что, они ожидают, он должен сделать относительно английских законов? Складывалось впечатление, будто эти люди считали, что все еще живут во времена законов средневековья, а он — их лорд, обладающий привилегией лично обратиться к королю с жалобой.

— А я потерял свое судно из-за шестидесяти фунтов, — пожаловался Джосайя Грини.

Александр посмотрел на огромных размеров тарелку с едой, поставленную перед ним Элеонорой. Он чувствовал себя словно в театре, причем как будто он единственный в зрительном зале уже видел эту пьесу раньше и знал ее содержание. Александр ел и слушал монолог Джосайи.

Несомненно, тот произносил его в тысячный раз, но собравшиеся здесь вновь разыгрывали свои партии специально для него.

Они поведали, какой красивый корабль был у Джосайи и как он им гордился, но тот заступил дорогу Питману. Из-за участка земли, которым Джосайя владел и не хотел продавать. Питман заявил, что он якобы уверен, что у Джосайи полный трюм контрабандной зеленой краски. Он задержал корабль, но никакой краски не нашел. Тогда он среди ночи явился с дюжиной солдат в дом Джосайи и обшарил его от подвала до чердака. В ходе этого «обыска» разнесли погреб со всеми припасами, белье разрезали в клочья, переломали мебель и совершенно затерроризировали дочерей Джосайи. Он попытался получить свой корабль обратно, но ему было приказано выплатить залог в шестьдесят фунтов. Так как все его деньги были вложены в подобные залоги, которые он отдавал Питману всякий раз, как отплывал из Уорбрука, то Джосайя просто не мог наскрести еще шестьдесят фунтов. Друзья собрали для него деньги, но Джосайе предстояло доказать свою невиновность. Питман утверждал, что на борту судна была зеленая краска, Джосайя отрицал. Они представили свои иски на рассмотрение Колониального суда Адмиралтейства — и судно отдали Питману и его офицерам, так как Джосайя не мог доказать, что зеленой краски на борту корабля не было.

Слушая этот рассказ, Александр забыл о собственном жалком положении. Он посмотрел на Джосайю — человек совершенно разорен алчным англичанином, и все законно. Питман захотел землю Джосайи и получил ее. Причем прибрал к рукам и все остальное, что принадлежало семье Грини.

Алекс сидел, склонившись над тарелкой и сдерживая переполнявший его гнев, чтобы никто не заметил, какое впечатление произвели на него их слова, если уж хотел сохранить свою маскировку. Алекс чувствовал на себе их взгляды и надежду увидеть, что он именно тот, за кого они его принимали. Эти люди, как дети, считали, что кто-либо с фамилией Монтгомери может решить их проблемы и все опять пойдет как надо.

Алексу удалось скрыть свои чувства только потому, что дверь отворилась и в комнату вошла Джессика Таггерт с двумя корзинами, полными устриц.

Джессика бросила взгляд на людей; которые замерли, словно ожидая, что вот-вот грянет буря, и сразу поняла, что происходит.

— Вы что, все еще на что-то надеетесь? — рассмеялась она, переводя взгляд с одного лица на другое. — Все еще думаете, что этот Монтгомери вам поможет? Бог создал только трех Монтгомери: Сэйера, Кита и Адама. Этот не заслуживает права называться Монтгомери. Вот, Элеонора, — сказала она, передавая корзины сестре. — Похоже, вам это пригодится, здесь сегодня целый день будет столпотворение. — Она издевательски оглядела Алекса, хотя тот по-прежнему не поднимал головы от тарелки. — И похоже, им будет на что посмотреть здесь. — Очень медленно Алекс поднял голову и посмотрел на нее. Он попытался подавить гнев, что удалось ему лишь Отчасти.

— Доброе утро, госпожа Джессика, — сказал он тихим голосом, — Вы это продаете? Для вас не нашлось мужа, чтобы кормить вас?

Мужчины за столом в другом конце комнаты начали посмеиваться. Джессика была настолько хороша, что никто из присутствующих не избежал ее чар. Кто-то предлагал ей выйти за него замуж после того, как загонял в гроб жену непрестанным рождением детей, или просил ее руки для сына либо родственника, либо еще кого-то, мечтавшего заполучить Джессику. А вот теперь нашелся мужчина, который намекает, что ее никто не хочет.

— Я и сама могу позаботиться о себе, — попыталась парировать Джессика, гордо выпрямляясь. — Мне еще только не хватает, чтобы какой-то там муж путался у меня под ногами. Ни один мужчина не будет мне указывать, что мне делать и как.

Александр улыбнулся ей.

— Я вижу. — И оглядел Джессику сверху донизу. Давным-давно она убедилась, как неудобно управляться даже с ее маленькой лодкой в длинной юбке. И она приспособила для своих нужд костюм моряка. Она носила широкие матросские штаны, заправленные в высокие, до колен, сапоги, просторную блузу и незастегнутый жилет. Хотя у нее была тонкая талия и ей приходилось туго перепоясываться, чтобы штаны не спадали, в целом она была одета, как большинство мужчин Уорбрука. — Скажите мне, — продолжал Алекс ровным, спокойным голосом, — вы все еще хотите выяснить имя моего портного?

Шутка была встречена горячим одобрением присутствующих мужчин, может, большим, чем того заслуживала на самом деле. Но они дружно хохотали. Потому что многие из них видели, как Джессика шла по пристани, покачивая бедрами так, что у них слюнки текли. Даже мужская одежда не могла скрыть достоинств, о которых любая женщина только могла мечтать.

Элеонора вмешалась, прежде чем раздалась очередная насмешка:

— Спасибо тебе за устриц. Может, ты принесешь днем немного трески?

Джессика молча кивнула, рассерженная, что Алекс заставил мужчин смеяться над нею. Какое-то мгновение она пристально смотрела на Александра, даже не удостоив вниманием мужчин вокруг, продолжавших старательно хохотать, наслаждаясь ее унижением, потом резко повернулась на каблуках и вышла из дома.

Элеонора подхватила почти нетронутую тарелку Александра, которую он при всем желании не смог бы опустошить и наполовину, с неудовольствием посмотрела на него, но не сказала ни слова. В конце концов, он был сыном ее хозяина. И обратилась к Николаю, который скучал возле двери, подпирая притолоку:

— Вынеси это свиньям. И поторопись! Ник раскрыл было рот, собираясь сказать что-то, и… снова закрыл. В его глазах запрыгали черти.

— Да, мэм, — выговорил он. — Я с женщинами не связываюсь.

Комната буквально взорвалась хохотом, и на минуту Алекс вновь ощутил себя частью того целого, что было его домом, а не тем чужаком, которого из него пытались сделать.

Но их смех стих, как только Александр поднялся, точнее, попытался встать. Он забыл о своем накладном животе и не замедлил застрять между стулом и краем стола. При этом он сильно дернул плечом и потревожил свою едва начавшую затягиваться рану. Испытывая одновременно и боль, и смущение от собственной неуклюжести, Алекс выбрался из-за стола.

Если он видел в этом и смешную сторону, то остальным зрелище казалось жалким.

Александр понял это по их глазам. Отвернувшись, чтобы скрыть гнев, он вышел из комнаты. Настало время встретиться с Джоном Питманом.

Он оказался именно там, где Алекс и думал его встретить, — в конторе, которая исправно служила трем поколениям Монтгомери. Питман был приземистым, коренастым коротышкой с из-, рядно поредевшей шевелюрой, так что определить, где у него кончался лоб и начиналась лысина, было трудно. Алекс не видел его лица, так как Питман зарылся в бухгалтерские книги, разложенные по всему столу. Прежде чем он оторвался от своего занятия, Алекс быстро оглядел комнату и заметил новшества. Со стен исчезли два портрета предков семьи Монтгомери, а на шкафчике, раньше принадлежавшем его матери, красовался здоровенный замок. Похоже, Питман намеревался обосноваться здесь надолго.

— Гх-гх, — покашлял Алекс, прочищая горло.

Питман поднял голову.

И Алекс увидел его глаза. Они, казалось, проникали в душу — большие, яркие, горящие, как два черных бриллианта. Этот человек способен на все, подумал Алекс, как хорошее так и плохое.

Джон Питман смерил его оценивающим взглядом, сопоставляя то, что прежде слышал об этом Монтгомери, с тем, что теперь видел перед собой.

Алекс подумал: если он хочет оставить в дураках этого человека, то ему придется очень постараться. Он вынул отделанный кружевом шелковый носовой платок.

— Так тепло сегодня, не правда ли? Я почти теряю сознание от жары. — Жеманно виляя бедрами, он просеменил к окну и прислонился к раме, деликатно промакивая пот платком.

Питман откинулся на спинку стула и молча рассматривал Алекса.

Тот посмотрел в окно, но не подал и виду, насколько его позабавил вид Николая, кормившего цыплят. Причем делал он это настолько неуклюже, что добрую половину зерна уносил ветер. К Нику бежала Элеонора, за ней по пятам еще двое из таггертовского выводка.

Алекс посмотрел на Питмана:

— Полагаю, вы мой шурин.

Тому потребовалось время, чтобы ответить.

— Да, он самый.

Алекс отошел от окна и направился к стулу. Он сел, деревянно выпрямив спину и скрестив ноги не менее претенциозно. Во всяком случае, принимая во внимание дополнительные рельефы, он вряд ли был способен на большее.

— А что означают эти разговоры вокруг вас, что вы-де обираете жителей Уорбрука? — Он чуть-чуть помедлил и посмотрел на Питмана. Да, поистине глаза человека — зеркало души. Алекс почти зримо видел, как Питман что-то подсчитывал и прикидывал.

— Я не делаю ничего противозаконного, — сдержанно ответил Питман.

Алекс снял воображаемую пушинку с кружевного манжета, потом посмотрел его на просвет, вытянув руку к окну.

— Хорошие кружева — моя страсть, — сказал он томно-задумчиво и вновь обратился к Питману. — Предполагаю, вы женились на этой старой деве, моей сестре, дабы получить доступ к докам и верфям, занимающим восемь тысяч футов, которыми владеют Монтгомери.

Питман ничего не сказал в ответ, но его глаза сверкнули, а рука потянулась к ящику письменного стола. Что же там такое, заинтересованно подумал Алекс. Пистолет?

Алекс капризно произнес усталым голосом смертельно измученного человека:

— Вероятно, нам имеет смысл попытаться понять друг друга. Видите ли, я всегда отличался от прочих Монтгомери, этих шумных, неотесанных мужланов. Я получал удовольствие от музыки, высокой культуры, сидя за столом и наслаждаясь произведениями хорошей кухни, а не на шаткой палубе корабля в компании вонючих матросов. — Алекс передернулся. — Но мой отец, как он сказал, решил сделать из меня «настоящего мужчину» и отослал меня из дома. Деньги быстро кончились, так что я был вынужден возвратиться.

Алекс улыбнулся Питману, но тот продолжал хранить молчание.

— Полагаю, у меня было бы полное право избавить этот кабинет от вашего присутствия, если бы я был одним из моих братцев. — Он указал кивком головы на шкаф. — Наверняка он полон документов, возможно, даже удостоверяющих права собственности, а может, и долговые расписки от имени Монтгомери. И позвольте мне взять на себя смелость предположить, что вы, не стесняясь, использовали средства и документы Монтгомери, то есть соблюдая видимость законности, залезли в карман моего семейства для приумножения своего благосостояния.

Глаза Питмана горели, как угли, казалось, он вот-вот набросится на Александра.

— Давайте заключим сделку Я не испытываю ни малейшего желания провести жизнь в этой комнате за перебиранием клочков бумаги, я также не собираюсь вверять свою судьбу морю, где я, как ожидается, должен героически выполнять свои долг, следуя велению сердца и примеру моих высокочтимых братьев. Вы не трогаете земли Монтгомери — Монтгомери никогда не продают свою землю, — платите мне, скажем, двадцать пять процентов с ваших доходов, а я не вмешиваюсь в ваши дела.

Питман недоуменно смотрел на Алекса, из его глаз исчезло прежнее опасное выражение.

— Почему? — было единственным словом, вырвавшимся у него.

— Почему нет? Ради кого мне стараться в этом городе, когда даже собственная сестра не удостоила меня приветствием из-за того, что я не являюсь идеальным воплощением имени Монтгомери. И кроме того, мне значительно проще, предоставить вам делать всю работу и получать при этом часть прибыли.

Питман заметно успокоился и убрал руки от ящика стола, но настороженность еще светилась в его глазах.

— Почему вы вернулись? Алекс хохотнул:

— Потому, дорогой друг, что они хотели, чтобы я что-нибудь предпринял по вашему поводу.

Питман едва не улыбнулся Алексу в ответ и расслабился еще больше.

— Возможно, мы с вами и сумеем работать вместе.

— О да, полагаю, что сможем. — Алекс продолжал разговор с Питманом в эдакой ленивой манере, надеясь скрыть озабоченность тем, до какой степени Питман посадил семью в долги, насколько глубоко запустил лапы в их состояние и что собирается делать. Должность офицера таможни предоставляла Питману огромные возможности и власть. И в его компетенции было решать, применять ее или нет.

Алекс осторожно пытался выведать у Питмана драгоценные сведения, как вдруг заметил промелькнувшую в верхней части окна перевернутую голову одного из Таггертов, Натаниела Голова показалась всего на мгновение и в ту же секунду исчезла, но Алекс понял, что их подслушивают.

Алекс сделал небрежный жест.

— Сейчас я устал. Вы расскажете мне позже. Думаю прогуляться, а затем соснуть перед ужином. — Он зевнул в платок, молча поднялся и оставил Питмана.

— Ну доберусь я до этого мальчишки. Я ему уши на затылке завяжу, — бормотал Алекс. Он не мог пуститься бегом по коридорам, рискуя разрушить принятый образ, попавшись кому-нибудь на глаза. А спешить в облике ленивого увальня затруднительно. Ему было необходимо перехватить Натаниела и выяснить, что тот слышал.

Выбравшись из дома, он постоял некоторое время, размышляя, куда мог побежать мальчишка, если ему грозило наказание. Алекс помнил, как часто ребенком он сам сбегал в лес.

Следуя старой индейской тропой, он вошел в покойный сумрак леса, начинавшегося прямо за домом Монтгомери. Примерно в полумиле тянулась скала, спускавшаяся к маленькому каменистому пляжу, прозванному Бухта Фэрриера. Алекс направился туда.

Он ловко спускался по береговому откосу, легко находя дорогу, как вдруг лицом к лицу столкнулся с подслушавшим их Таггертом и Джессикой в придачу.

— Ты можешь идти, Натаниел, — надменно произнесла Джессика, не сводя глаз с Александра. Каждая черточка ее лица дышала ненавистью.

— Но, Джесс, я не рассказал тебе…

— Натаниел! — сказала она резко, и тот моментально исчез, ящерицей вскарабкавшись на береговую кручу. Через несколько мгновений они слышали лишь его удалявшиеся шаги.

Алекс не хотел начинать разговор первым, надеясь выяснить, как много рассказал ей Натаниел.

— Итак, теперь мы знаем, какие причины привели тебя обратно в Уорбрук. Эти несчастные дураки взаправду подумали, что ты собираешься помочь им. Уж конечно, двадцать пять процентов позволят тебе ходить в кружевах.

Александр старался сохранить бесстрастное выражение лица и не позволить прорваться эмоциям. Похоже, этот чумазый следопыт все ей рассказал. Потрясающая память у этого мальчишки, не говоря уже о слухе. Алекс отвернулся от Джессики, чтобы она не видела его лицо. Во что бы то ни стало он должен уговорить ее удержаться от болтовни. Если разговор с Питманом дойдет до людей, или… Алекс подумал об отце. Он уже инвалид, а эти разговоры сведут его в могилу.

Он с улыбкой повернулся к Джессике:

— Итак, сколько же я должен заплатить тебе за молчание?

— Я не продаюсь за деньги.

Александр смерил Джессику презрительным взглядом и прижал платок к носу, как бы заслоняясь от рыбного запаха, въевшегося в ее одежду.

— Это видно с первого взгляда.

Джессика стала наступать на него. Александр был выше ростом, но с этой слоноподобной фигурой и торчащим, как у буквы "Б", брюхом, силы были почти равны.

— Нет на свете таких ругательств, чтобы назвать тебя, как ты того заслуживаешь. Ты собрался брать деньги у негодяя, разоряющего людей, только потому, что тебе охота ходить в шелках.

Когда Джессика подошла ближе, Алекс забыл и все только что высказанное в его адрес, и то, что хотел удержать ее от дальнейших высказываний подобного рода. Единственное, что занимало его теперь, были глаза Джессики, полные огня и страсти, ее грудь, поднимавшаяся под одеждой всего в нескольких дюймах. Она продолжала кричать и обзывать Алекса словами, которых он раньше не слышал ни от одной женщины, но он их не воспринимал, пребывая в каком-то оцепенении. Когда губы Алекса оказались внезапно рядом с губами Джессики, она резко остановилась и отступила. Александр почувствовал, как к нему вернулась способность дышать.

Джессика стояла и смотрела на него, часто и растерянно моргая.

Алекс взял себя в руки и с тоской посмотрел на море. Ему хотелось броситься в воду и охладиться.

— И кого ты думаешь порадовать этой новостью? — спросил он, с трудом отводя взгляд от Джессики. Он был слишком уверен в полной уединенности этого места, чтобы позволить себе такую роскошь.

— Люди в Уорбруке боятся Питмана, потому что он представляет короля и — нет нужды напоминать об этом — английский флот. А ты, ты их совсем не пугаешь. Если они узнают все то, что слышал утром Нат, тебя вымажут в смоле, обваляют в перьях и повесят. Тебе не позволят жить. Им нужен козел отмщения за случившееся с Джосайей.

— Так что ты собираешься делать?

— Если это дойдет до твоего отца, то он не жилец, — она перевела взгляд на покрытый камнями берег. Неподалеку стояла корзина, наполовину нагруженная ракушками венерки. Очевидно, Джессика собирала этих съедобных моллюсков до его появления.

— Может быть, я смогу облегчить тебе принятие решения. — Александр попытался сохранить свои прежние интонации, чтобы она не заметила энергию и желание, излучаемые его телом в этот момент. — Если другие узнают столько, сколько знает твоя сестра, вся семья пострадает. Теперь у вас есть крыша над головой и еда. — Александр пристально рассматривал свои ногти. — И все ваше отродье живо. — Он посмотрел на Джессику.

Что-то внутри у него дрогнуло, когда Алекс понял: Джессика поверила его угрозам. Был ли хоть кто-нибудь на этом свете, кто знал его всю жизнь и стал бы на его защиту и сказал: «Александр Монтгомери никогда такого не сделает!»

— Ты… ты не осмелишься. Он почти не смотрел в ее сторону, оставив слова Джессики без ответа.

— По сравнению с тобой Питман — ангел Господень. По крайней мере, то, что он делает, он делает для своей страны. А тобой движет обыкновенная жадность. — Джессика резко повернулась и пошла прочь, как вдруг неожиданно закатила Алексу звонкую пощечину. Облако пудры с парика заклубилось в воздухе.

Александр видел приближавшуюся к лицу руку, но даже не сделал попытки остановить Джессику. Любой, кто узнал бы все, что довелось услышать ей сегодня, имел бы полное право поступить так. Алекс с трудом сдержал свой порыв. Ему хотелось подхватить Джессику на руки и поцеловать.

— Мне жаль тебя, — прошептала она. — Мне жалко нас. — Она повернулась, гордо выпрямившись, и начала подниматься наверх к лесу.