Двум смертям не бывать

Глава 1

«А на кладбище все спокойненько…» — негромко насвистывал мужчина средних лет, сидевший за грубо сколоченным столиком в глухом уголке Тихорецкого кладбища. Одна его рука, выпачканная землей, подпирала небритую щеку, а другая барабанила в такт мелодии по дощатому столу, серому от зимних затяжных непогод. На поминальном столике покоилась мятая газета с нехитрой закуской и початая бутылка. Рядом, возле ног, валялась лопата с присохшими комьями глины.

Со стороны мужчину можно было принять за обычного кладбищенского обывателя, подрабатывающего уходом за могилами, если бы не его глаза. Глаза, окруженные лучиками морщин, были внимательные и далеко не пустые. Они зорко вглядывались в даль, скользили по посетителям, точно искали кого-то. Особенно пристально эти глаза всматривались в особ женского пола, пришедших посидеть в воскресный день возле родных могил.

Людей было немного… Блуждающий взгляд внимательно изучал склоненные фигуры, изредка мелькавшие между деревьев. Но в этот отдаленный сектор кладбища вообще редко кто заходил.

К вечеру похолодало. Солнце низко опустилось над лесопарком, сразу же стало неуютно. Мужчина, зевнув, взглянул на часы: до конца вахты не более часа, скоро кладбище закрывается. Он поглубже втянул голову в высоко поднятый воротник телогрейки и закурил — с куревом оно как-то теплее. «А на кладбище все спокойненько…»

В конце центральной аллеи, полной лилового вечернего сумрака, показалась худощавая мужская фигура. Длиннополое пальто, широкая шляпа с полями, темные очки, впрочем совершенно лишние на закате дня, тонкие, как у опереточного тенора, усики, скуластое лицо с загаром, полученным, скорее всего, в солярии или на горном курорте. Интересно, что нужно этому странному типу на кладбище, да еще перед самым закрытием?

Мужчина в телогрейке (собутыльники обычно звали его Петрович) с любопытством уставился на посетителя. «Наверное, артист, — подумал он, — или художник… Нет, скорее всего, голубой. Или альфонс… У этого молодчика на роже все написано!» Если бы Петрович любил смотреть голливудские фильмы про суперагентов, он добавил бы еще одну убийственно точную характеристику: шпион. Или лицо, старательно притворяющееся оным. Однако вместо кино Петрович предпочитал «беленькую», и потому эта мысль его не посетила. Он продолжал нетерпеливо посматривать на часы, распаляя свое внутреннее воображение видением огнедышащей, восхитительно пышной котлеты, которую сожительница Верка приготовит ему на ужин.

Между тем подозрительный тип в длиннополом пальто свернул на боковую аллею и скрылся в гранитной мастерской, притулившейся на отшибе.

«Хоть бы эта баба не появлялась еще с месяцок!» — сладко щуря глаза, размечтался Петрович. Работа ему нравилась. Работа была ему по душе. Делать ничего не надо, сиди, дыши свежим воздухом, пей зелено вино, а денежки в это время знай себе капают. «Может, она до весны не появится», — размечтался Петрович.

Вот повезло ему! Когда Вован нанимал его, уговор был всего на две недели. А потом продлили еще на две. За прошедший месяц накапало достаточно, чтобы купить у вьетнамцев негнущуюся кожаную куртку для Верки, продавщицы с оптового рынка. За эту куртку Верка жарко любила Петровича, сытно кормила, оставляла у себя на ночь и даже, кажется, была совсем не против, чтобы он окончательно перебрался в ее комнатку в коммуналке…

Вскоре двери гранитной мастерской распахнулись, и оттуда вышел тот самый длиннополый тип с двумя изрядно набравшимися личностями из местных работяг. Эти личности были хорошо известны Петровичу. С ними у Вована, «прописавшего» два месяца назад на кладбище своего человечка, даже существовала договоренность о том, чтобы новенького не трогали и, даже напротив, всячески способствовали ему в его трудах.

Работники гранитной мастерской что-то дружно втолковывали длиннополому, а тот слушал их с высокомерной усмешкой. Погуторив, компания направилась прямо в сектор, где обосновался окоченевший наблюдатель. Петрович встревоженно заерзал на скамейке. Потом на всякий случай поставил уже порожнюю бутылку под стол, сгреб закуску и сунул в карман. Пригладил ладонью вихры, чтобы смотреться поприличнее (вдруг длиннополый из милиции или еще откуда повыше), вскочил и стал ожесточенно рубить лопатой мерзлую землю, исподлобья посматривая на приближающиеся фигуры.

Между тем длиннополый «со товарищи» приблизился к жестяному памятнику-времянке возле просевшего холмика земли и стал, жестикулируя, что-то объяснять своим спутникам. Те согласно кивали, как будто заранее были готовы на все.

Памятник-времянка — это был тот самый объект, на который ориентировали наблюдателя. Петрович забеспокоился. Он бросил лопату и приблизился, стараясь услышать, о чем речь. Но длиннополый стоял спиной, и слов его не было слышно. Тепленькие могильщики лишь согласно кивали, поддакивая алкогольными голосами: «Без базара! Сделаем, будь спок!..» Глаза их блестели — то ли по пьяни, то ли из алчности.

Длиннополый опустил в карман руку и достал пухлую пачку.

— Задаток… — Порыв ветра, точно подарок судьбы, донес одно-единственное слово.

Петрович еще больше засуетился. Что-то здесь не так, но что именно — он не понимал. И это собственное непонимание его очень раздражало. Это непонимание могло стоить ему законных пятисот рубчиков в неделю. Быстрые взгляды попеременно то буравили черную спину длиннополого, то таращились на памятник с надписью: «Константин Валерьевич Морозов, 1965–1998».

Какое отношение припозднившийся посетитель имеет к покойному? В голове тяжело ворочались обрывки тугих мыслей: «Говорили, что баба… Приказ был насчет бабы только… А этот что? А если этого тоже нужно? А если этот не тот и вообще здесь ни при чем?»

Пока Петрович мучительно морщил лоб, задаток в виде хрустящих купюр исчез в недрах обтерханных телогреек, и работники гранитной мастерской вновь закивали, молитвенно сложив ладони: видно, обтяпали страшно выгодное дельце. Длиннополый мимоходом поправил висевшую на одном шурупе табличку и, не оглядываясь, зашагал по центральной аллее к выходу. Мастера гранитных дел радостно потирали руки.

— Что за тип? — в ту же секунду подскочил к ним озадаченный Петрович.

— А бес его знает! — послышался равнодушный ответ. — Заказ на гранитный памятник, задаток в «гринах»… Срочно, грит! Через неделю, сказал, придет, проверит выполнение.

Петрович заметался между могил, не зная, на что решиться. Между тем фигура длиннополого постепенно растворялась в сгущавшемся сумраке, точно кусок сахара, брошенный в чай.

Озябшая красная рука потянулась в карман, осторожно выудила оттуда мобильный телефон и затертый листок с цифрами. Негнущиеся пальцы неуверенно набрали номер.

Гудки в трубке еще больше озадачили Петровича. Надо было что-то предпринять. По инструкции Петровичу вменялось в обязанность немедленно сообщить своему нанимателю о появлении объекта, затем проследовать за ним к месту жительства, если тот будет следовать общественным транспортом, а если сядет в машину — записать номер авто и немедленно передать его кому положено.

В случае успеха его ждало немалое вознаграждение. В случае неудачи обещали оторвать яйца и запихнуть в глотку — выражение вполне фигуральное, но тем не менее таящее в себе немалую угрозу. Однако уже первый пункт строгой инструкции невозможно было выполнить — абонент не отвечал.

От бурной мыслительной деятельности Петровичу стало жарко. Он вытер рукавом лоб. Потом шумно выпустил воздух из груди. Потом снова вобрал изрядное количество кубических сантиметров кислорода. И принял решение…

Слава Богу, длиннополый и не подумал садиться в авто или ловить попутку. Он прилежно топтался на автобусной остановке в компании пожилой семейной пары и сгорбленной бабульки с гремящей сумкой, полной пустых бутылок. Петрович с облегчением выдохнул и отвернулся, чтобы не показать, что его кое-кто интересует.

В автобус он погрузился плечом к плечу с длиннополым. Трясся за ним пять остановок до метро, потом спустился в подземку, сел в вагон. По пути еще несколько раз пытался вытащить «мобилу» и связаться с нанимателем. Но напрасно, телефон не отвечал (радиоволны не проникали через толщу земли, но Петрович был не слишком силен в радиотехнике). Пассажиры удивленно косились на потрепанную фигуру, старательно прижимавшую к уху черную трубку.

На «Белорусской» длиннополый вышел из вагона, приблизился к памятнику Ленину в конце платформы и замер возле каменной мрачной физиономии вождя.

«У него здесь встреча!» — догадался Петрович, в восторге от своей сообразительности и проницательности.

Через минуту бурлящий поток из прибывшего поезда затопил зал станции торопливой людской массой. И вот тут-то Петрович удивленно вытаращил глаза и затряс головой. На долю секунды ему показалось, что в глазах у него двоится, — очевидно, сказалось изрядное количество «беленькой», выпитой за весь сегодняшний день. Длиннополых внезапно стало двое, как будто от первого типа отделилось астральное тело и приобрело материальное воплощение. Стало две шляпы, два черных пальто, две пары темных очков и две совершенно омерзительные пары узких альфонсных усиков.

Петрович растерялся. Он уже не знал, где тот тип, которого он подцепил на кладбище, а где его «альтер эго». Он так растерялся, что даже подошел слишком близко, рискуя выдать себя.

Туннель наполнился гулом и грохотом, повалил народ, выливаясь из распахнутых дверей, — на двух платформах одновременно остановились поезда. А длиннополые уже разлетелись в разные стороны, точно два шарика одинаковой массы в задаче про импульс тела.

Правый длиннополый вклинился в середину толстой гусеницы, вползавшей в двери вагона, и мгновенно затерялся в ней. То же самое совершил и левый длиннополый, убегая в противоположном направлении.

Поезда разъехались. Посередине платформы остался стоять потрепанный человечек в телогрейке и с сотовым телефоном в руке. Глаза у него были совершенно безумные — ему казалось, что он чувствует в своей глотке вкус собственных яиц, которые ему обещали затолкнуть туда в случае неудачи. И этот вкус Петровичу очень не нравился.

В обитую старым дерматином дверь детского дома № 50 города Москвы позвонили. Впустив с улицы морозный хрустящий воздух, дверь нехотя приоткрылась, и из нее пахнуло запахом кислых щей и прогорклого масла, запахом ненавистной перловой каши и компота из сухофруктов. На крыльце стояла женщина средних лет в милицейской форме и пацан лет семи в старом драповом пальто с цигейковым воротником и вязаной шапочке петушком. Две мокрые прозрачные полоски пролегали от носа мальчишки к его верхней губе.

Женщина в форме решительно шагнула вперед, цепко держа детскую руку, красную от цыпок, а мальчишка горестно шмыгнул носом и нехотя поплелся за ней. На пороге он остановился и с тоской оглянулся назад, туда, откуда веяло пряным воздухом воли, свободы и безнаказанности. Пацан любил этот вольный дух, а здесь, в прихожей детского дома, так мерзко воняло…

Почувствовав слабое сопротивление, милиционерша остановилась и дернула его руку.

— Ну что еще… — пробурчала она раздраженно. — Опять глупишь, Морозов!

Мальчишка покорно шагнул вперед. Дерматиновая дверь за ним с обреченным стуком захлопнулась, злобно лязгнул засов.

— Новенький! — послышался возбужденный шепот из-за двери, ведущей в холл. В темной щели любопытно блеснули детские глаза.

Мальчишка свободной рукой стянул шапку и заинтересованно огляделся по сторонам.

— Где кабинет директора? — спросила милиционерша. Она все еще сжимала руку своего подопечного, как будто боясь, что тот вырвется и сбежит от нее.

Медленно чеканя шаг, женщина решительно двинулась по коридору. Мальчишка нехотя волочился вслед за ней, бдительно оглядывая детдомовские покои и периодически шмыгая носом.

— Павел Морозов, 1992 года рождения, москвич. Отец умер, мать в бегах. — На стол директора детдома, представительной дамы бальзаковского возраста, с холодным наробразовским взглядом, легла тоненькая папка с надписью «Личное дело». — Задержан на Казанском вокзале во время рейда городского патруля. По решению комиссии направляется к вам из детского приемника-распределителя.

Только после этой тирады железобетонная рука наконец отпустила мальчишку и подтолкнула его к столу директора. Пацан исподлобья уставился на полную даму с властными глазами. Казалось, он ее уже заранее ненавидел.

— Ну-с, Морозов. — Дама окинула его долгим изучающим взглядом. — Проходи, садись… Добро пожаловать!

Мальчик нехотя сделал микроскопический шаг вперед.

— Покажи руки. — Умелым движением она задрала ему рукав пальто. — Колешься?

Павлик отрицательно мотнул головой.

— Тогда, значит, клей нюхаешь? — почти утвердительно произнесла директриса. — Нет? Что же тогда? Таблетки? Ты лучше сразу скажи, — понимающим тоном произнесла она. — И нам время сэкономишь, и вообще…

Неожиданно она запустила свои наманикюренные холеные пальцы в волосы мальчишки.

— Вши есть? Вензаболевания? Сифилис? С дядечками дела имел?

Милиционерша выступила вперед.

— Вензаболеваний не обнаружено, в приемнике прошел санобработку, — с готовностью произнесла она.

— Знаю я вашу обработку… — Директриса нахмурилась, брезгливо отряхивая руки. — На той неделе троих десятилетних девчонок сифилисных к нам доставили, еле удалось в лечебницу пристроить… К побегам склонен?

Мальчик с интересом рассматривал огромную тропическую бабочку, висевшую в рамке под стеклом, а потом перевел взгляд на пухлую сумку директрисы, висевшую на стуле.

— Неизвестно, — произнесла милиционерша. — По нашим данным, в детское учреждение оформляется впервые.

— Ладно. — Директриса подняла трубку телефона. — Тамара? Забери новенького…

Мальчик расстегнул верхнюю пуговицу пальто — в кабинете было очень жарко. Директриса расписалась в бумагах и молча пододвинула их милиционерше.

— Ну, Морозов, — произнесла та, поднимаясь, — будь здоров, не кашляй. И смотри, не попадайся нам больше, не то рано или поздно в колонию загремишь!

— Не бойся, до весны не сбегу, — успокаивающе заявил мальчик, солидно кивнув.

Дверь негромко скрипнула, и в кабинет вплыла обширная женщины с добрым глуповатым лицом.

— Ну, — вздохнула она, берясь за цигейковый воротник пальто Павлика, — пошли!

Мальчик с еле уловимой тоской взглянул на милиционершу — его последняя связь с вольным миром должна была вот-вот оборваться… Дверь за ним захлопнулась.

Директриса в раздражении закурила сигарету, вытягивая для затяжки морковно-красные губы.

— Надолго у нас не задержится, — равнодушно промолвила она. — Этих паршивцев я насквозь вижу, с первого взгляда. Сразу могу определить, кто и сколько у нас пробудет… Нет, этот у нас ненадолго! Спорю об заклад, еще в марте на юг двинет.

— Сбежит — поймаем, — спокойно резюмировала милиционерша, пряча под шапку прядь обесцвеченных пергидролем волос.

А мальчик в это время уже стоял в душевой под потоком холодной воды и ожесточенно тер мочалкой свое худое жилистое тело с выступающими веточками ключиц и полосками ребер. В это время нянечка из огромной кучи белья, лежащей на полу, выбирала одежду питомцу по размеру.

«Вот бы нажраться от пуза! — Парнишка набрал в рот хлорированную воду и жадно проглотил ее. — А потом стырить у директрисы сумку и рвануть к своим на вокзал… Небось в сумке-то набитый кошелек… Ладно, смотря как кормить будут… Может, еще и поживу!»

После ухода милиционерши директриса Вера Яковлевна достала из своей соблазнительной сумки записную книжку и, тщательно сверяясь с текстом, набрала номер телефона, обведенный красным фломастером.

— Кажется, у меня есть то, что вас интересует, — негромко произнесла она. — Да-да, все данные сходятся… Хорошо, как только к нему придут посетители, немедленно сообщу. А как насчет гонорара?..

Как только послышались короткие гудки, Вера Яковлевна положила трубку и мечтательно закрыла глаза. Этот сопливый мальчик на самом деле золотое дно… Нужно беречь его как зеницу ока. Он — ее пропуск в иной мир, в мир богатства, обеспеченности, уверенности в себе. В мир безбедного и беззаботного существования.

Она села за стол, сигарета слабо дымилась в углу рта. Прозрачные глаза вглядывались в пустоту кабинета.

Да, этот мальчишка — ее счастливый шанс, чудесный случай! Но, как известно, случай выбирает лишь подготовленные головы. Ее голова превосходно подготовлена к тому, чтобы начать собственную игру. Собственная игра — вот что будет заключительным аккордом ее долгой педагогической карьеры. А потом… Прости-прощай, вонючий детский дом, тупые дети алкоголиков и наркоманов, в головы которым она без особого успеха уже двадцать пять лет прилежно вдалбливает разумное, доброе, вечное…

Сколько она запросит за него? Да уж наверняка не продешевит! Она прекрасно знает цену этому ребенку! Осталось только узнать, кто еще даст столь высокую цену за него…

В субботу — самый важный день недели — в старом доме возле Никитских ворот, в коммунальной квартире на пятом этаже, было, как всегда, шумно и весело.

— Сука, блядь! — неслось из комнаты возле кухни. Это лениво, по привычке ссорились супруги Богушевские — вчера у главы семьи была получка, и сегодня жена выбивала из него скалкой оставшиеся гроши.

Цыганистый мальчуган лет девяти тоскливо колотил босой пяткой в дверь туалета, где тускло светилась лампочка и на толчке седой старик Иван Филимонович, бывший вертухай с зоны, глухой как тетерев, тщательно выуживал из газеты последние политические известия.

— Мамка, ссать хочу! — орал цыганенок скорее из принципа, чем из желания отправить естественные надобности.

— Заткнись! — отвечала ему мать, грудастая цыганка с младенцем наперевес, жарившая на кухне нечто невероятно вонючее.

— Открой! — продолжал надрываться цыганенок, атакуя дверь.

Из комнаты Людки-хохлушки, неудачливой шлюхи с Тверской, доносились выразительные стоны. У Людки был клиент, причем клиент важный, постоянный, и девушка отрабатывала свои деньги на все сто, тоскливыми завываниями имитируя любовный восторг…

В ванной многодетная тетя Кланя стирала белье на своих шестерых детей. Сегодня была ее очередь стирать, и, пока на плите кипятилось постельное белье, женщина ожесточенно терла обмоченные детские штанишки.

В своей крошечной комнатушке, крайней в коридоре, сидела, тихо сложа руки на коленях, безвредная старушка Берта Ивановна с блаженной улыбкой на лице. Берта Ивановна праздновала субботу.

Кто не знает, во время Святой субботы правоверным иудеям запрещена какая бы то ни было работа. Берта Ивановна с утра сидела голодная, потому что по правилам иудеям нельзя даже приготовить себе завтрак. Теперь старушка мучительно размышляла, дозволит ли ей Яхве закурить сигарету или это тоже строжайше запрещено. Уже не первую субботу Берта Ивановна напрасно боролась со своей пагубной привычкой. Каждую субботу она твердо решала бросить курить, потому что после смерти ее четвертого мужа празднование субботы превратилось для нее в пытку. И, как на грех, именно после смерти ее четвертого, любимого мужа она стала такой набожной.

Берта Ивановна прислушалась. Равномерный стук пяткой в коридоре стих — сын цыганки Марины наконец выкурил старого вертухая из туалета. Тишину прорезала резкая трель дверного звонка. Два длинных, два коротких… Это к ней.

Берта Ивановна совсем не выжила из ума! Она прекрасно понимает, что к ней пришли, и не идет открывать только потому, что мучительно размышляет, разрешено ли ей в субботу открывать дверь.

Пока старушка предавалась размышлениям, в коридоре послышались ругань и пронзительный вопль:

— Берта, открывай, к тебе пришли!

Но Берта Ивановна даже не шелохнулась. Она понимала, что если Господь Бог захочет, то отворит пути (и соответственно и двери) идущему. Ее помутившийся от старости мозг несколько путал Яхве с швейцаром.

Дверной звонок посылал сигналы по азбуке Морзе — два длинных, два коротких, но старушка застыла с неподвижной улыбкой на лице. Любопытство боролось в ней с приверженностью субботе, и пока суббота побеждала.

Наконец хлопнула входная дверь, и из коридора донесся раздраженный голос цыганки Марины:

— Если еще не сдохла, то она там…

Буквально сразу же послышался стук в комнату, и на пороге появился незнакомый парень. Его бушующие гневом глаза, наткнувшись на кроткое лицо Берты Ивановны с застывшей, точно маска, улыбкой, сразу же, как по мановению волшебной палочки, стали ласковыми и добрыми.

Внешний вид парня оставлял странное впечатление. У него были развитые плечи боксера, короткая стрижка и костистые руки. Холодный деловой вид и уверенность, сквозившая во взгляде, контрастировали с наигранно-мягкой улыбкой. Ледяные глаза быстро окинули комнату, на долю секунды задержавшись на семейных фотографиях на стене.

— Здравствуйте, — произнес посетитель, — вы Берта Ивановна Шептенита?

Лицо старой женщины засияло — наконец-то ей есть с кем поболтать!

— Если по последнему мужу, то да… Ведь у меня было еще три мужа, и, знаете ли, каждый из них в качестве свадебного подарка дарил мне свою фамилию… Проходите, проходите! Неужели вас прислал ко мне любавический ребе? Ох-ох-ох! Он такой заботливый!

Посетитель сел на стул, оглядываясь.

— Нет, я из Фонда помощи престарелым ветеранам сцены, сокращенно ФППВС, — громко произнес он. — Если вы еще не в курсе, согласно постановлению правительства фонд организует шефство над вами…

Берта Ивановна улыбнулась еще счастливей. Нет, этого юношу ей явно послал сам Господь Бог! Теперь-то ей есть кого попросить об одолжении.

— Молодой человек, если вам нетрудно, зажгите сигарету и подайте ее мне… Зажигалка на комоде… Спасибо, вы мой спаситель!

— Вы парализованы? — Посетитель опасливо покосился на нее — в условиях договора не было упомянуто, что старуха не может двигаться.

— Нет. — Берта Ивановна с наслаждением затянулась. — Если бы ваша мама, юноша, была еврейка, то она рассказала бы вам, что такое Святая суббота. Впрочем, сегодня, считайте, я парализована. И знаете, мне это приятно, потому что я делаю этим приятно моему любимому Богу… Вы знаете, мой второй муж, он был, кстати, директором мясного магазина, он…

— Простите. — Посетитель грубо оборвал бесконечную нить воспоминаний. — Позвольте все же изложить цель моего визита… Кстати, вот мое удостоверение… — На стол легла синяя с золотом корочка. — Наш фонд берет над бывшими актерами шефство. Меня прикрепили к вам для оказания посильной помощи — ну, в магазин сходить, обед сварить, подмести…

— Отлично! — Ободренная сигаретой, Берта Ивановна кокетливо подмигнула. — Знаете, меня однажды уже навещала одна дамочка из Фонда актерской взаимопомощи… Она экспроприировала у меня стул восемнадцатого века и икону моего первого мужа, и я ее прогнала. Но к вам, конечно, это не имеет никакого отношения! Кстати, что б вы знали, кофейник на общей кухне, столик с красной клеенкой у окна, банка с кофе — на шкафу…

Когда в комнате вкусно запахло кофе, Берта Ивановна поняла: Господь Бог послал-таки ей на старости лет кусочек счастья!

— Я буду приходить к вам каждый день. — Работник фонда был серьезен и мил. — У нас строгая отчетность, поэтому каждый вечер вы будете расписываться за выполненную мной работу. Вы ведь живете одна?

Берта Ивановна счастливо улыбнулась:

— Совершенно! Нам с вами никто не помешает!

— У вас ведь нет детей?

— Ни одного! — лучась счастьем, ответила старушка.

— Ну а какие-нибудь родственники есть? Мне нужно знать, кому сообщить о вашем самочувствии, обратиться с просьбой…

— Конечно есть! — Берта Ивановна расцвела улыбкой. — Сестра моего мужа от первого брака (она живет в доме престарелых), потом дети сестры, потом ее внуки… О, у нас большая семья! Мой второй муж всегда говорил…

— А кто-нибудь еще? — спросил посетитель, буравя свою собеседницу упорным взглядом.

— Есть дети моего третьего мужа от второго брака, но я с ними уже не поддерживаю отношения.

— И все?

— Разве мало? — Морщинистая кожа на лбу у старушки собралась складками. — Еще у меня была племянница моего последнего мужа, но…

— Где она? — Предательская поспешность прозвучала в голосе работника фонда, но старая Берта Ивановна не обратила внимания на этот подозрительный штрих.

— Фьють! — задорно свистнула развеселившаяся Берта Ивановна. — Кстати, пожалуйста, прикурите мне еще одну сигарету… Вот так, спасибо! Хотите, я расскажу про мою племянницу? Нет, давайте сначала я расскажу вам про моего последнего мужа… Это был святой человек!

— Нет, давайте лучше про племянницу, — попросил посетитель. — Понимаете, нам важно знать, к кому нужно обратиться, например, если вы попадете в больницу…

— Обратитесь прямо к Яхве, — хихикнула старушка. — В этом случае поможет только он.

— Так что же ваша племянница? — продолжал настаивать тот. — Как ее зовут? Где она сейчас?

— Зовут ее или звали Наталья Морозова, а жила она, если вам уж так интересно, на Земляном валу. Очаровательная была девушка…

«Была?» — отметил про себя посетитель, но вслух ничего не сказал.

— Красавица, умница… Муж у нее, Костик, был прекрасный человек! Изумительный! Он всегда мне говорил: «Берта Ивановна, если что нужно — сразу же к нам». Пока его не убили, он был директором огромной фирмы, продавал одежду… Видите вот эту кофточку, что на мне, он мне ее подарил! И то пальто в шкафу…

— Так что же ваша племянница? — нетерпеливо перебил ее сотрудник фонда. — Где она теперь?

— Откуда же я знаю, — развела руками старушка. — Уже три месяца как пропала. Исчезла! Может, умерла… А сынок ее, такой прелестный, шаловливый мальчуган…

— Где он?

— Не знаю.

— Она не звонила, не заходила, не обещала навестить?

— О, нет, нет! Бедная, бедная Наташа. — Глаза старушки затуманились. — Вы знаете, это такая трагедия… Мой последний муж, если бы он был жив…

— Как только она объявится, — прервал ее посетитель, — вы должны немедленно сообщить нам, мы с ней свяжемся по поводу оформления опеки над вами. Вот телефон! — На стол легла визитка с номером. — Вы поняли?

— Хорошо, — кивнула старушка.

— Обязательно позвоните! В любое время дня и ночи! — произнес посетитель, вставая.

— Конечно! Конечно! — затрясла головой старушка. — Как, неужели вы уже уходите?

— Вы у меня не одна такая, — с принужденной улыбкой произнес молодой человек, направляясь к двери.

— Тогда прикурите, пожалуйста, мне еще одну сигарету…

Плотно прикрыв двери, странный посетитель вышел в коридор коммуналки, однако не направился к выходу, как следовало ожидать, а вместо этого прошел на кухню, где и столкнулся нос к носу с протрезвевшим и потому злым супругом Богушевским в линялой майке и растянутых тренировочных штанах. Тот смолил вонючие папиросы, небрежно роняя пепел на стол Берты Ивановны.

— Племянницу старухину знаешь? — прямо и без всяких подходцев осведомился посетитель.

Богушевский пренебрежительно дернул плечом и выпустил густую струю дыма.

Тогда сотрудник фонда достал купюру и помахал ею прямо перед носом коммунального жителя. Тот заметно оживился.

— Ну, знаю! — разомкнул Богушевский темные от кровоподтеков губы.

— Тогда держи! — Купюра освежила потную ладонь своим прохладным шуршанием. — Как только она появится, звякни мне по этому номеру… Получишь еще пять таких, если вовремя подсуетишься.

— Заметано! — Заплывший от синяков глаз Богушевского восторженно блеснул.

Странный парень одобрительно похлопал собеседника по плечу и вышел из кухни. В коридоре он наткнулся на подслушивавшего у двери цыганенка. Тот, увидев его, сразу же пронзительно завопил, протягивая чумазую ладонь:

— Дядь, дай копеечку на хлебушек!

Получив вместо копеечки подзатыльник, цыганенок отлетел в дальний угол и зло уставился на посетителя — он подошел к телефону, висевшему на заляпанной стене в коридоре, набрал номер и тихо произнес в трубку:

— Да, контакт установлен… Да… Нет, здесь она пока не появлялась…

Из-за угла на него пристально смотрели злые цыганские глаза.

Глава 2

В зеркале возле кровати ритмично двигались тела, сплетаясь в жадных объятиях. Мужское — мускулистое, гибкое, отлично сложенное — двигалось резко и безжалостно, бешеными толчками надвигаясь на распластанное под ним женское тело. Покрасневшее лицо мужчины со стиснутыми зубами казалось в эту минуту злым. Лицо его партнерши с черными пятнами теней на веках и измазанным помадой ртом, похожим на кровавую рану, казалось сладострастно-блаженным, точно его обладательница парила в чудесном мареве сна.

— О, еще… Как ты прекрасен! — шептали горячие губы, жадно прикусывая мочку его уха. Острый, как жало ящерицы, язык ласкал ушную раковину, затем спускался по щеке, юркой змейкой проникая между полосками зубов, каштановые волосы разметались по подушке. — О! — неожиданно застонала женщина и в экстазе впилась длинными, острыми ногтями в спину мужчины.

Мужчина угрожающе зарычал и в ту же секунду обмяк. На его спине краснели глубокие полосы.

Женщина замерла с блаженно прищуренными глазами. Ее руки механически гладили плечи партнера, а поза демонстрировала расслабленность и удовлетворение. Мужчина перекатился на бок и лег рядом. Тяжело вздохнув, он опустил веки и затих.

— Ты великолепен, Жека! — прошептала женщина и закинула голую руку на грудь своему белокурому любовнику. — Ты необыкновенный мужчина…

— Да, — равнодушно отозвался тот, кого назвали Жекой, продолжая неподвижно лежать с закрытыми глазами.

— Я без ума от тебя! — нежно проговорила его партнерша, перебирая пальцами короткие курчавые волосы возлюбленного. — Ты знаешь, я никогда не думала, что смогу полюбить такого, как ты. Если бы мой муж узнал…

Ее партнер обеспокоенно зашевелился рядом. Кажется, его не радовала подобная перспектива.

— Послушай, Алла…

— Нет, ты меня послушай!.. — Указательный палец с длинным ядовито-красным ногтем прижался к его губам. — Если он когда-нибудь узнает… Он меня убьет, это точно! И тебя!..

Блондин нахмурился. Глаза его были мрачны.

— Но если это случится… — продолжала Алла, — если это случится, то я немедленно от него уйду. К тебе, любимый! Я хочу, чтобы ты принадлежал мне целиком, каждый миг, каждый час нашей жизни! Я хочу просыпаться рядом с тобой и засыпать, положив тебе голову на грудь.

— Но, милая, — блондин с трудом раздвинул губы в кривой улыбке, — ты же понимаешь, что это невозможно! А как же твой сын?

— Я не хочу сейчас думать об этом! — решительно заявила Алла. — Я хочу думать только о нас с тобой! Если я разведусь с Алексеем, по закону половина имущества будет наша. Мы наймем хорошего адвоката и будем обеспечены на всю жизнь! Мы купим уютную виллу на испанском побережье, где-нибудь в Коста-дель-Соль, и будем там всю жизнь наслаждаться нашей любовью!

— А твой ребенок?

Гладкий лобик прорезала досадливая вертикальная стрелка.

— Что ты заладил одно и то же!.. Этот вопрос мы как-нибудь уладим. Существуют же на свете бабушки, дедушки, элитные школы! Наконец, у ребенка есть живой отец! К тому же, когда мы наконец устроимся, он сможет жить у нас… Не сомневаюсь, ты его полюбишь!

— Вот именно, пока живой! — возразил Жека. — Как показывают примеры, банкир — профессия высокого риска…

Алла вздохнула. Ее длинные пальцы продолжали ласково ворошить белокурые, слегка вьющиеся волосы, глаза любовались тонким лицом с точеным носом, светлыми пустыми глазами, бесстрастным ртом правильной формы.

— Какой же ты красивый! — горячо прошептала она и впилась долгим поцелуем в холодные губы. — Ты знаешь, я ведь опять хочу тебя!

Ее рука медленно поползла вдоль его тела. Глаза блондина с тоской смотрели прямо в потолок.

— Подожди! — Жека раздраженно оттолкнул ее настойчивую руку. — Я не могу заниматься этим, когда думаю про твоего мужа.

Алла громко расхохоталась, закинув назад голову:

— Неужели ты ревнуешь меня, мой котик? Не переживай, ведь мы с ним почти не спим вместе в последнее время! Он с утра до вечера на работе, а когда приходит домой, у него не хватает сил, чтобы раздеться, не говоря уж о том, чтобы раздеть меня. Что поделать, издержки профессии!

— Но я не могу быть спокойным, зная, что в любую минуту он может… — Его мягкая ладонь ласково коснулась ее бедра. — Когда я позвонил тебе в прошлую пятницу, он взял трубку и… И я целый день не мог с тобой поговорить!

Алла нахмурилась:

— В прошлую пятницу он разболелся. Весь день провел в постели. Я тоже тогда расстроилась, дорогой! Но что поделать…

— Вот если бы у тебя была верная подруга, через которую мы могли бы поддерживать связь…

— Подруга? — Алла удивилась. — Еще чего не хватало! Чтобы она, как только я отвернусь на секунду, сразу же затащила бы тебя в постель? Извини, но у меня нет подруг!

— Ни одной? — Жека внимательно уставился в лицо любовницы.

— Они все гадины, брызжущие ядом! — Алла гневно тряхнула головой, тяжелые волосы упругими плетьми ударили по лицу любовника. — На словах они готовы тебя расцеловать, а стоит только отвернуться, как тут же выпускают когти, чтобы вцепиться тебе в физиономию. А что будет, если кто-нибудь из них узнает, что у меня появился любовник! Что будет! Они сразу же раззвонят об этом знакомым и мужьям, и через полчаса весь город будет знать, с кем я сплю, когда и где. И не сомневайся, что самым первым об этом узнает Алексей!

— Что же делать? — уныло вздохнул Жека. — Нам нужен надежный канал связи… Если у нас его не будет, тогда, наверное, лучше расстаться…

— Что-о?! — Холеное лицо с бархатистой кожей, словно светящейся изнутри, вдруг смертельно побледнело.

— Я пошутил, крошка, пошутил! — оправдывался Жека, покрывая прохладные щеки быстрыми поцелуями. — Но неужели у тебя нет ни одной верной подруги? Ведь тебе кто-то постоянно звонит по телефону, я знаю! Или это мой соперник? — грозно прищурился он.

— Не беспокойся! Ты, мой красавчик, вне конкуренции… Просто у меня нет подруг. Теперь уже нет…

— Но, наверное, была когда-нибудь хоть одна?

— Вот именно, что была…

— О ком ты говоришь?

— Да так… Раньше рядом жили… Ее звали Наташей… Вот ей я верила на все сто процентов!

— И где же она теперь? — Жека приподнялся на одном локте и внимательно уставился на задумчивое лицо возлюбленной.

— Нету… — Алла неторопливо взяла сигареты со столика возле кровати, щелкнула зажигалкой, жадно затянулась. — Исчезла, пропала, испарилась…

— Куда? Как это испарилась? Как это может человек вдруг испариться?

— Ну, понимаешь, ее мужа, известного предпринимателя, убили. Может, ты слышал, был такой, Морозов… Ну, еще в прессе про это дело вовсю трубили, целый месяц по ящику передачи гоняли, как это произошло, кому это было выгодно, то да се…

— Ну, помню, — нетерпеливо подтвердил Жека. — И что?

— Ну, так вот, на нее накатили бандиты: мол, отдавай долги мужа! Не знаю, какие у них там дела были закручены, но, короче, Наташа после похорон внезапно исчезла. И сынок ее исчез.

— Куда?

— Откуда я знаю, — задумчиво протянула Алла. Ее глаза, обведенные темным, заметно расширились. — Может, их тихо прикончили, и лежит сейчас бедная Натка где-нибудь под ракитовым кустом… А может, удалось ей сбежать… Конечно, есть у меня кое-какие соображения на этот счет…

— Какие? — быстро спросил Жека.

— А зачем тебе знать? — деланно отстранилась от него Алла. — Почему это тебя так интересует?

— Ничего меня не интересует, — обиженно надул губы смазливый блондинчик. — Меня гораздо больше интересуешь ты!

Он взял в губы ее сосок и нежно сжал. Алла в истоме прикрыла глаза. Ее руки обхватили гибкое тело любовника и притянули его к себе. Темные тени в зеркале вновь зашевелились.

— Она с сыном могла удачно устроиться за границей. Как и мы с тобой… У нее после смерти мужа осталась куча денег, вдруг она сейчас наслаждается жизнью где-нибудь в Швейцарии… Если еще жива, конечно… О, еще, еще… Продолжай так!

— В Швейцарии? Почему в Швейцарии? — Блондин вопросительно поднял голову.

Глаза его подруги были блаженно полузакрыты.

— Не останавливайся, — прошептала она. — Не останавливайся!..

— Нет, интересно же, расскажи!

— Наташа однажды обмолвилась, что у них там дом где-то в кантоне Ури — что-то вроде запасного аэродрома. Об этом никто не знал. Она сказала только мне одной по секрету.

Жека навис над ней на локтях и страстно прошептал:

— Ты необыкновенная женщина! — Он впился ртом в ее губы, а потом добавил: — Я от тебя без ума… Я… Я тебя люблю!

— О, Жека! — восторженно простонала Алла, пылко обнимая его. — Сейчас ты в первый раз признался мне в любви! Наконец-то!

— Да, дорогая, да, — проговорил он и, неожиданно отстранясь от нее, встал с постели. — Извини, совершенно вылетело из головы, понимаешь, у меня дела…

— Нет, я тебя не отпущу! — Алла обхватила его руками. — Давай, дорогой, еще один раз и все…

Жека с тяжелым вздохом опустился на смятую постель. В зеркале вновь зашевелились сплетенные в одно целое мутные тени…

Садясь в машину, Евгений Миронов достал трубку мобильного телефона и, подрагивая от нетерпения, набрал номер.

— Есть кое-какие известия, — произнес он. — Нет, на этот раз не туфта… Сто процентов, из первых рук! Думаю, Лучок будет доволен… Нет, сначала деньги! Сколько-сколько? Нет, пятьсот!.. Ладно, скоро буду…

Посреди роскошной квартиры, в комнате, уставленной стильной черной мебелью, с округлыми диванами, в полумраке вечера, казавшегося уютным от неяркого света крошечных ночников, распространявших мягкие карамельные лучи, стояла молодая женщина. Сейчас, в минуту задумчивости, ее худощавое лицо казалось жестким, а большие, красивые, густо зачерненные глаза — усталыми и озабоченными. В углу почти черного от губной помады рта алела сигарета. Узкие руки с нервными длинными пальцами стряхивали пепел на пушистый, глубокого ворса ковер с поблекшим растительным орнаментом — этот «невзрачный половичок», как называл его хозяин квартиры, человек, обычно проходивший в милицейских сводках под кличкой Лучок, был куплен за кругленькую сумму в антикварном магазине и стоил почти целое состояние.

В глубине комнаты, на расстеленной постели, закинув руки за голову, возлежал круглоголовый, массивный, коротко стриженный мужчина лет тридцати. Лицо его выглядело мрачным и озабоченным. Это был хозяин квартиры, Лучников, а стоявшая возле него в задумчивости особа, как неуклюже формулировали милицейские сводки, была его сожительницей Жанной.

Внезапно очнувшись от своих мыслей, Жанна бросила окурок в пепельницу в виде хрустальной раковины, стоявшую на секретере, и произнесла низким завораживающим голосом:

— Завтрак готов, дорогой…

Мужчина не ответил. Он упорно буравил взглядом потолок, украшенный лепниной. Его тело в наколках и шрамах было еще мускулистым и мощным, но слегка наметившийся живот указывал на далеко не юношеский возраст. Маленькие, глубоко утопленные в черепе глаза подозрительно взирали на мир из-под кустистых бровей, а выдающаяся вперед челюсть выдавала характер упрямый и не склонный к компромиссу.

— Завтрак стынет, Лучок, — негромко проговорила Жанна и щелкнула зажигалкой, прикуривая новую сигарету.

— Мы ее упустили, — наконец разжал губы неподвижный собеседник. — Мы ее упустили… Эта сука нас перехитрила!

— Нет! — Темные губы вздрогнули в уверенной улыбке. — Нет!

— Она слиняла от нас, и теперь нам хрен удастся из нее вытрясти наше «лавье»!

— Ерунда! — Картинно отставив сигарету, женщина присела на край постели. Кончики пальцев, щекоча кожу, скользнули по широкой груди. — Она выйдет из подполья… Обязательно выйдет!

— Да, конечно… — саркастически хмыкнул мужчина. — Тебя послушать, так все так просто! Два месяца назад ты говорила, что нам хватит и недели, чтоб подцепить ее на крючок!

Узкая рука в перстнях скользнула вниз и принялась ласково массировать грубые ступни. Полные губы неохотно разжались.

— И так и было бы, если бы ты не поторопился тогда… Я ведь тебя предупреждала, не надо давить на нее!

— Предупреждала… — Мужчина перевернулся на живот, и умелые руки нежно прошлись вдоль спины, разминая мышцы. — Я и не давил… Я просто дал понять, что на ее месте лучше расстаться с бабками, чем расстаться с жизнью.

— Не надо было угрожать ей, что заберешь у нее сына! Ты перегнул палку. Женщины за своих детей готовы продать душу дьяволу.

— Да я ведь тоже так думал, — уныло пробубнил Лучников. — Думал, она испугается за своего щенка и скажет, где бабки. А теперь все пошло коту под хвост… Слушай, а может быть, и нет у нее никаких денег, а? Может, потому она так и испугалась?

— Есть, дорогой, есть! — Сильные руки принялись растирать широкие плечи. — Все у нее есть! И скоро все это будет наше… Ты ведь такой сильный, такой смелый… Ты необыкновенный! Ведь тебя все боятся… Ребята тебя так уважают, они все готовы отдать за тебя свою жизнь… Все тебе завидуют, у тебя самая крепкая бригада в Москве… Никто не сравнится с тобой! Скоро ты завладеешь всем городом, а потом всей страной, а потом… Даже сам Япончик тебе в подметки не годится… Он старый болван, который полжизни провел на зоне и ни бельмеса не смыслит, как нужно работать в новых условиях…

Глаза Лучка блаженно закрылись. Льстивые слова вливались в уши тягучей сладкой патокой, а руки умело разминали спину, возбуждая нужные точки… Бессильная ярость постепенно улеглась в нем, точно в глубине души свернулась уютным клубком большая черная кошка. Тело стало безвольным и податливым, но это было не раздраженное бессилие больного человека, а блаженное состояние расплавленного металла, по капельке вливающегося в форму, чтобы застыть в ней и принять нужные очертания…

— Ты необыкновенный, ты самый лучший, — шептали красиво изогнутые губы, а бархатный голос помимо воли проникал в мозг и парализовал волю. — Мы с тобой победим всех врагов, сметем все преграды… Только мы с тобой! Слушай меня…

На долю секунды Лучку показалось, что он заснул и видит сон: море, пальмы, и золотой песок струится вдоль его тела, щекоча кожу горячими бархатными прикосновениями.

Однако уже в следующий миг в ушах словно раздался взрыв — как будто его внезапно вытащили из золотой нирваны и окатили ледяной водой. Это зазвонил телефон.

Оттолкнув ласковые руки, мужчина как ошпаренный вскочил на постели и схватил трубку. Выслушав сообщение, он поморщился и, бросив абоненту: «Ладно, потом», бессильно откинулся на постели.

— Я принесу тебе завтрак, — донесся из коридора воркующий голос.

Когда Жанна появилась в дверях спальни с подносом в руках, Лучок уже натягивал брюки.

— Резо-младший предлагает «перетереть» кое о чем, — как бы мимоходом сообщил он.

— Поедешь? — коротко осведомилась Жанна.

— Забили стрелку на шесть.

— Отмени! — Это прозвучало почти как приказ.

Лучников удивленно поднял на нее маленькие хмурые глаза.

— Почему это?

— Резо не такой большой авторитет, чтобы ты, как маленькая собачка, бежал к нему, едва он поманит тебя пальчиком. Пусть сам к тебе приходит.

Насупившись, Лучок озабоченно почесал в затылке.

— А если что-то важное?

— Пусть сам! Или отправь какого-нибудь своего «быка», например Чуню, на встречу с ним. Человеку, у которого в руках четверть десятимиллионного города, незачем суетиться.

Лучок растерянно посмотрел на нее.

— Ты права, — произнес он. — Как это я сам не допер! И правда, пошлю-ка я к нему Чуню…

Отвернувшись, Жанна удовлетворенно прикрыла тяжелыми веками глаза и еле заметно улыбнулась. Если бы Лучок видел в этот момент выражение ее лица, он подивился бы той огнеопасной смеси чувств, которая из-под спуда безразличного спокойствия на миг прорвалась на поверхность: уверенность в своих силах, горделивое презрение, холодное удовлетворение очередной победой и хитроумная расчетливость — все это проявилось на долю секунды и сразу же бесследно растворилось под маской кротости. Лучок одной рукой обнял узкие плечи, обернутые скользким шелком.

— Слушай, и как ты все так здорово соображаешь! — уже привычно удивился он, и Жанна ответила ему молчаливым покорным поцелуем.

— Просто я знаю людей! — наконец отозвалась она.

— Я тоже знаю людей… — продолжал Лучок. — Знавал я баб, которые тоже, как ты, много чего знали… Но все они плохо кончили. Иногда мне кажется, что ты тоже знаешь слишком много…

Жанна отстранилась от него, опустила веки, чтобы приглушить встревоженный блеск глаз.

— Я знаю не просто много — я знаю все! И потому нужна тебе!

И она вновь впилась умелым поцелуем в его рот. Лучок наизусть знал все ее приемы и привычки, но в который раз поддался магнетическим чарам — почувствовал, что внутри него забурлила приливная волна возбуждения, затопляя все тело от макушки до пят.

Но Жанна уже отстранилась, выскользнула из объятий, тонкая и гибкая, как змея.

— Какую девушку тебе приготовить на сегодняшнюю ночь? — спросила она спокойным тоном. — Или, может быть, ты хочешь сразу двух?

Она говорила так равнодушно, как будто речь шла об обеденном меню. Однако по вздрагивающим крыльям ее носа можно было заметить, что под ледяной коркой наружного спокойствия внутри у нее все клокотало.

Она не позволит ему выйти из-под ее власти! Не для того она, выбиваясь из последних сил, тащила его наверх, чтобы, водрузив его на вершину криминального Олимпа, стать жертвой своего собственного порождения. Не для того она пахала в балет-шоу папаши Ставракиса, не для того была любовницей Фануса, не для того разорила старого Рувима, чтобы ей угрожали смертью!

Но она только согласно склонила красивую голову, пряча хищный блеск глаз:

— Я приготовлю тебе на сегодня самое изысканное блюдо…

Из оперативной информации Главного управления по борьбе с организованной преступностью г. Москвы:

«Морозов Константин Валерьевич, 1965 г.р., уроженец города Красноурюпинска, бизнесмен, генеральный директор концерна «Русский торговый альянс», занимающегося пошивом одежды, владелец разветвленной сети предприятий по всей территории СНГ и России, значительную долю которых составляют средства баковской преступной группировки.

В 1998 году был похищен из офиса своей фирмы и убит по заказу лидера баковской группировки Лучникова по кличке Лучок за попытку негласной продажи акций концерна через третьи руки и укрывательства капитала. Очевидно, таким образом Морозов пытался разорвать контакты с баковской преступной группой и выйти из сферы их влияния. Значительная часть средств, переведенных на счета в банке «Свиссбэнк» в Женеве, исчезла, и следы ее пока не обнаружены.

Его жена, Морозова Наталья Владимировна, и сын Павел до сих пор не найдены».

Глава 3

Карьера основателя торговой марки «Русский Мороз», блестящего предпринимателя и неплохого дизайнера одежды, началась еще в приснопамятные советские времена.

Обыкновенный мальчик Костя Морозов жил в небольшом провинциальном городке, основной достопримечательностью которого был сталелитейный завод. Он с удовольствием занимался в кружке рисования, как и все мальчишки, в меру дрался, в меру прогуливал уроки, в меру хватал тройки, в меру обижал девчонок. Но были у Кости в характере черты, отличавшие его от прочей массы сверстников. Морозов был честолюбив, настойчив, инициативен, привык выполнять задуманное и умел настоять на своем. И еще, по свидетельству учительницы рисования, у него было прекрасное чувство пространства и цвета. Все эти качества сыграли важную роль в его блистательной карьере.

Мама Кости Морозова работала лаборанткой в районной поликлинике, а отца у него не было: он жил в другом городе с новой семьей. Присылаемые им алименты в размере сорока рублей погоды в семейном бюджете не делали. Костя Морозов был равнодушен к деньгам, но его не могло оставить равнодушным, что у его мамы, самой красивой в мире, только одно выходное платье, купленное с рук еще до рождения сына.

— Мамочка! — говорил он, стыдливо прижимаясь к плечу матери и вдыхая запах дешевых духов, смешанный с химическими ароматами лаборатории. — Когда я вырасту, я куплю тебе много самых красивых платьев!

Мама тихо улыбалась ему и, вытирая слезы, беззвучно кивала. В шестом классе Костя, сэкономив от школьных завтраков порядочную сумму, подарил ей на день рождения роскошный шелковый платок, чьим основным достоинством было то, что он подходил абсолютно ко всем маминым вещам — у мальчика было действительно прекрасное чувство цвета…

Его предпринимательская деятельность началась, когда ему было всего пятнадцать. Костя тогда учился в восьмом классе. В это время все советское пространство накрыла болезнь под названием «джинсомания». В синие грубые штаны поголовно облачилось все население Страны Советов. Девушки влюблялись только в юношей, облаченных в брюки цвета индиго. Джинсы были предметом роскоши, признаком достатка, успеха. Все носили джинсы! Все, но не Костя. У его мамы не находилось лишних ста восьмидесяти рублей, а выкидывать на покупку брюк две ее лаборантские зарплаты было настоящим безумием!

Но Костя не унывал. Он достал с антресоли бабушкину швейную машинку «Зингер», купил ткань, сделал выкройку с джинсов, которые ему любезно одолжил на одну ночь приятель, и за пару дней сварганил себе такие потрясающие штаны, что друзья, не осведомленные о происхождении джинсового чуда, завистливо канючили: «Костик, продай, а? Двести рублей дам! Надо же, настоящая фирма…»

Это был его первый успех в блестящем ряду побед…

Вторую пару брюк, равно как и третью, Костя сшил уже для продажи на рынке. Мама сразу же почувствовала весомую прибавку к бюджету, но забеспокоилась: у несовершеннолетнего сына могли возникнуть неприятности с правоохранительными органами. Вскоре все приятели Кости и добрая половина микрорайона щеголяла в классных джинсухах «от Морозова», хотя в те дремучие времена о дизайне джинсовой одежды никто и слыхом не слыхивал.

У Кости появились его первые, честно заработанные деньги, однако совершенно не стало времени. В пошивочной мастерской, организованной в его девятиметровой комнатке, целыми днями стрекотала швейная машинка, а заказы все прибывали. Зародившееся производство требовало расширения, дополнительных рабочих рук и площадей.

Через пару лет несколько девчонок из швейного ПТУ уже вовсю подрабатывали на пошиве джинсов, тем более что доставку ткани и сбыт товара брался организовать симпатичный улыбчивый паренек с соломенной челкой на лбу и пронзительными синими глазами. Одной из этих швей, нанятых на работу к начинающему предпринимателю, и оказалась стройная темноволосая красавица со строгим лицом, украшенным соболиными бровями, по имени Наташа.

Наташа была очень правильной девушкой. Комсорг в своем училище, она училась блестяще, не раз удостаивалась звания «лучший по профессии». Девушка строгих правил, взращенная на подножном корму советской пропаганды, Наташа полагала, что любая работа возможна только в условиях советского производства. К Косте Морозову она попала лишь потому, что на производство ее пока не брали, а заработать на новые туфли-лодочки очень уж хотелось.

Швеи трудились на дому. Костя распределял заказы, привозил им ткань, поставлял фурнитуру, которую ему делали по его собственным эскизам в обыкновенной мастерской «Металлоремонт» рядом с автовокзалом. Со временем Морозову наскучило заниматься только джинсами, и он решил расширить ассортимент своей подпольной фабрики.

В условиях вечного товарного дефицита и массовой неразборчивости советских граждан любая мало-мальски приличная вещь расходилась на ура. Костя нарисовал эскизы своих первых платьев (таких, в какие он хотел бы одеть свою любимую маму), подобрал ткань в магазине, лично создал первые несколько моделей. Модели, как говорится, «ушли со свистом».

Самые большие проблемы возникали с тканью. Купить в магазине несколько тысяч метров ткани частному покупателю было почти невозможно: бдительные продавщицы непременно звякнули бы куда надо. Пришлось иметь дело напрямую с базой, давать взятки ответственным людям, мухлевать. И сразу же начались проблемы с законом. Костя Морозов представлялся на базе работником ателье «Морозко» и под этим соусом договаривался насчет поставки крупных партий ткани за наличный расчет. Естественно, люди на базе брали в особо крупных размерах… Один из таких завбазой пошел под статью о взятках и потянул за собой всех своих «клиентов», в том числе и Костю…

Попутно следствие вытащило на свет Божий использование поддельных документов государственной организации, и организацию подпольного производства, и спекуляцию… Косте грозил крупный срок и крупные неприятности, но…

На дворе стоял уже либеральный 1986 год. В стране поднимала голову гидра кооперативного движения. Кто был против системы, тот и был прав… На суде Костя оперировал лозунгами: «Я хотел одеть народ… Долой эпоху товарного дефицита!» И хотя судья, сушеная престарелая грымза, парировала: «Бороться с товарным дефицитом нужно на советском производстве», Косте дали всего три года, да и то условно.

Три года Морозов жил тише воды ниже травы. За это время он даже успел закончить швейное ПТУ. Его лучшая швея из некогда дружного коллектива подпольных портних, Наташа, уехала учиться в другой город. Их пути на время разошлись…

После окончания ПТУ Костю направили закройщиком в одно из ателье города. Шить однообразные синие жакеты работницам исполкомов или платья со страниц журнала «Работница» для особо продвинутых модниц было откровенно скучно. Фантазия Морозова бурлила и клокотала, а нереализованное чувство «пространства и цвета» жаждало выхода. Он начал придумывать своим клиенткам такие сногсшибательные платья, в которых те даже не рисковали выйти за пределы примерочной ателье.

Если девушка просила выпускное платье до пола «и чтобы рюшей было побольше», он предлагал ей скромный вариант, напоминавший изящные девственные платьица Жаклин Кеннеди-Онассис от Коко Шанель. Если работница исполкома заказывала обыкновенную прямую юбку со шлицей сзади, он предлагал ей расклешенную юбку, которая бы компенсировала плоские ягодицы клиентки. Школьная учительница просила скромненькое платьице с белым воротничком, которому бы позавидовала и настоятельница траппистского монастыря, но вместо этого Костя предлагал ей сумасшедший вырез, который подчеркнул бы ее соблазнительную грудь.

Шокированные его неординарными моделями женщины строчили на него жалобы. Начальство корило его за пристрастие к буржуазному стилю одежды, коллеги по работе не жаловали — чувствовали птицу не местного полета. Но было у Морозова несколько таких же сумасшедших клиенток, как и он сам — начинающая рок-певица из подпольного ансамбля, безумная старушка «из благородных», любившая шикануть, известная городская кокотка, использовавшая для соблазнения высокопоставленных клиентов из парткома не ведомый тогда никому стиль «секс-эпил».

Повеяло свежим ветром перемен, и простым советским гражданам был разрешен выезд за границу. Костя Морозов неожиданно для себя оказался за рубежом, причем не где-нибудь, а в Мекке моды, в Париже. Он попал туда почти случайно — поехал на гастроли с ансамблем песни и пляски «Калинка» в качестве костюмера. В первый же день после приезда он вышел на улицу из гостиницы и так влюбился в пеструю парижскую толпу, в сияние магазинов, в сумасшедший ритм этого города с неистовой энергетикой, что в гостиницу больше не вернулся. На партсобрании коллектива Морозова заклеймили как предателя. Куратору от КГБ, участвовавшему в поездке, объявили строгий выговор с занесением. Директор ателье, со скрипом отпустившая его в зарубежный вояж, пожала плечами: «Я так и знала!»

А странный русский с соломенными волосами, ни слова не знавший по-французски, отправился по салонам самых известных парижских домов моды. В его кармане лежало около двухсот франков и бумажка, на которой русскими буквами была записана фраза: «Нет ли у вас работы для меня?» Ночевал он в Булонском лесу на скамейке, где несколько раз за ночь его беспокоили предупредительные французские полицейские. А еще он подбирал возле мусорных баков оберточную бумагу и рисовал на ней необыкновенные модели. Модели, которых еще не видел свет.

Деньги постепенно подходили к концу, и Костя Морозов уже с ужасом подумывал, что пора выбирать: возвращаться с повинной на родину или становиться вонючим клошаром, ночующим летом под мостом через Сену, а зимой — в метро. Но внезапно ему повезло. На традиционный вопрос «Нет ли у вас работы для меня?», заданный возле ателье на улице Грюнель, чернокожая особа со шваброй в руках и в желтых резиновых перчатках небрежно бросила ему в ответ:

— Да, есть… Нам нужен еще один уборщик. Иди, поговори с управляющим.

Так Костя стал уборщиком в салоне, принадлежащим известнейшему французскому дому «от кутюр». Здесь он и провел следующих три года, пройдя путь от уборщика до главного мастера. Сначала он только подметал пол, собирал обрезки ниток и тканей, пытался выучить язык. В то же время он внимательно присматривался к работе портных салона, подмечая те мелочи, те характерные штришки, которые и отличают работу обыкновенного портного от мастера высшего класса, ширпотреб от произведения искусства.

А вечером, оставаясь один на один в своей крошечной комнатушке под раскаленной железной крышей, он рисовал. Свои первые модели Костя шил по ночам, порою до зари из его окна доносилось стрекотание швейной машинки. Одну из своих лучших работ он подарил той самой чернокожей девушке, Зике. Это была туника, украшенная перламутровыми бусинками, с двумя развевающимися крыльями за спиной. Туника девушке очень понравилась. Марокканка Зика была без ума От всех белых струящихся вещей, напоминавших ей плащи бедуинов с родины ее предков. К тому же перламутр так чудесно гармонировал с ее шоколадной кожей…

На следующее утро Зика мыла тротуар перед салоном в своей обновке, по привычке мурлыча под нос легкомысленную песенку. В это время в святая святых высокой моды решил наведаться сам ведущий дизайнер дома моды. Заметив уборщицу в костюме, более подходящем для эстрадной певицы, чем для работницы метлы и швабры, он решил, что девица нагло стащила одну из его лучших работ из мастерской. Слово за слово — разгорелся страшный скандал. Зика рыдала в голос и на ломаном французском лепетала, что она ничего не крала, это только подарок новенького русского. Рассматривая швы на модели и брызжа слюной, мастер кричал что-то на дикой франко-англо-итальянской смеси. Наконец призвали к ответу самого виновника скандала. Странный парень, чей словарный запас к тому времени пополнился в основном за счет ругательств и профессиональных терминов, молча продемонстрировал свои эскизы.

Зика была реабилитирована, а пораженный мастер предложил Косте повышение — ему доверили подшивать подолы платьев на моделях. Он с радостью согласился. Ведь мастерская Великого Кудесника — лучшая рекомендация в мире моды и отличная школа для начинающего дизайнера. Морозов прошел эту школу от первой до последней ступени…

В салон мод часто забредали представители высшего класса — бизнесмены, сенаторы, дети миллиардеров, капризные поп-звезды и знаменитые актрисы кино. Но их блестящий мир разочаровал Костю. Знаменитые люди, всегда полные достоинства и шика перед недреманными оками телекамер, в жизни оказывались вздорными, капризными, скандальными личностями, устраивавшими бесконечные истерики из-за малейших неудобств. К тому же звезды не горели желанием тратить свои гонорары на произведения искусства Великого Мастера. Они предпочитали брать напрокат приглянувшиеся модели и возвращали их через несколько месяцев изрядно потрепанными, порой даже рваными, со следами помады и сексуальных игр. Мастерская существовала в основном за счет рекламы, которую и делали ей эти самые звезды. Иногда случались и редкие заказы от миллионеров. Богатые люди, или, точнее, люди, которые хотели казаться таковыми, порою позволяли себе «разориться» на какой-нибудь костюмчик от дизайнера лишь в расчете на сезонную скидку. В общем, мир моды оказался не столь уж привлекательным, каким виделся раньше.

Особенно сильно начинающий кутюрье ненавидел момент подгонки одежды под фигуру звездных моделей. Этот процесс, как правило, сопровождался истериками, слезами и стычками. Одна из американских кинозвезд, прибывшая в Париж прибарахлиться перед вручением премии «Оскар», Джинжер Голдин, допекла его так, что Морозов всеми фибрами своей души возненавидел актрису, американское кино, а заодно и атмосферу высокой моды. Джинжер Голдин оказалась высокой, начинающей полнеть дамой, переживающей трагическое время последней молодости. Недавно изгнав из собственного сорокакомнатного дома в Майами своего пятого мужа, она была необыкновенно раздражительной.

На примерке Джинжер измотала душу всему персоналу салона, отвергла не менее десятка костюмов, пока из кучи разноцветного барахла не изволила выбрать платье, сконструированное лично Морозовым. Когда звезда, изрядно растолстевшая после стресса, вызванного пятым разводом, пыталась влезть в чересчур узкое платье, ее уколола булавка, по трагическому стечению обстоятельств забытая в складках одежды. Джинжер Голдин пронзительно взвизгнула. Испуганный Костя, бормоча извинения на дикой смеси русского и французского языков, бросился ей на помощь. Но кинозвезда первой добралась до коварной маленькой штучки, так бесцеремонно обошедшейся с ее царственным телом. Она вся пылала от гнева, и, едва только Костя протянул руки к платью, Джинжер со всего маху вонзила булавку ему в ладонь. Брызнула кровь. Платье было безнадежно испорчено. Звезда, настроение которой явно улучшилось, задорно кричала «fuck you» и вся светилась от счастья — возможно, это и была ее месть, пусть и в лице безвестного портного, и своему пятому мужу, и мужской половине человечества в целом.

Это был последний день службы Морозова в престижном салоне. После инцидента с американкой он решил, что лучше погибнет от голода, но никогда не станет обслуживать капризных стервоз с туго набитыми кошельками. Тратить свою жизнь на то, чтобы вечно пресмыкаться перед звездами в призрачной надежде, что когда-нибудь и он сам станет богатым и знаменитым, он не хотел. И Костя ушел из мастерской Великого Мастера, хотя тот лично упрашивал его остаться и даже предлагал повышение. Но Морозова больше не привлекал душный, наполненный миазмами человеческих пороков мир «от кутюр». «Готовое платье» — «прет-а-порте», или пусть даже массовый пошив, — эта стезя казалась теперь более привлекательной. Ведь он всегда мечтал шить платья, в которых могла бы красоваться его мама, а не капризная актриска из Голливуда.

Работая в мастерской известного кутюрье, Костя твердо усвоил рецепт успеха: делать только то, что точно сможешь продать. Невостребованными вычурными моделями были завалены все склады салона, а это, считай, прямой убыток для дела.

Итак, что именно нужно делать, он знал, дело оставалось за малым: сделать это. Во время работы в салоне высокой моды Морозов завязал кое-какие деловые знакомства. Это были банкиры средней руки, предприниматели без гроша в кармане, обуреваемые жаждой обогащения на ниве женской одежды. Один из таких предпринимателей и отыскал умирающий завод по производству колготок где-то в Северной Италии, знакомый банкир финансировал переоборудование завода по последнему слову техники, а он, Морозов, принялся разрабатывать модели и внедрять их в производство.

После года ежедневной работы по двадцать часов в сутки переоборудованный завод выдал на-гора первую партию продукции. Вся партия бесплатно разошлась в Париже по мастерским известных дизайнеров, а на глянцевых разворотах журналов «Офиссиэль», «Вог», «Харперс базар» красовались манекенщицы в тончайших чулках. Конечно, на стройных ножках девушек не было написано, что на них надеты чулки фирмы «Русский Мороз», но зато именно эта информация, набранная мелким шрифтом, занимала нижние части страниц.

Это был первый невод, закинутый в надежде вытянуть золотую рыбку, и золотая рыбка не заставила себя ждать. Через два года производство полностью окупило себя. Затем на севере Италии была открыта еще одна фабрика по производству недорогого и качественного нижнего белья. Набираясь опыта, Морозов потихоньку становился не только известным кутюрье, но еще и удачливым бизнесменом. Однако подлинный взлет его коммерческого таланта осуществился именно в России.

Константин никогда не забывал свою юношескую мечту одеть женщин, и прежде всего свою маму, в красивую одежду. Пришло время подумать о громадном рынке сбыта в Восточной Европе и о том, с каким пиететом в России относятся ко всему иностранному. Сумбурные планы бродили в голове молодого бизнесмена. Ему казалось, что родная страна, в которой он не был более семи лет и куда страстно хотел вернуться, — непаханое поле, ждущее своего трудолюбивого земледельца. Как на грех, союз промышленников Милана направил ему приглашение на Неделю высокой моды в Москве. Морозов с радостью согласился. Ему не терпелось увидеть родную страну и свою маму, которая тихо старилась в родном городе, чая хотя бы перед смертью свидеться с сыном.

Неделя высокой моды на поверку оказалась вовсе не Неделей, вовсе не высокой и, в конце концов, не моды. Моды в бывшей Стране Советов как не было десять лет назад, так не было и теперь. Народ предпочитал по-прежнему одеваться в иностранное, но в основном это был китайский ширпотреб и турецкая кожа. Люди на улицах были одеты слишком ярко, слишком вычурно и слишком безвкусно. Хорошие вещи в магазинах стоили так дорого, что по цене эти фабричные модели давно сблизились с авторскими. Знаменитые кутюрье местного розлива оказались на поверку беспринципными дельцами, торгующими собственной торговой маркой. В их производство, показы и коллекции были вложены деньги мафиозных сообществ. В кулуарах Недели высокой моды открыто обсуждалось, какая московская бандитская группировка поддерживает того или иного дизайнера. Состязание между кутюрье превращалось в бескровное сражение между столичными бандитами — ввязываться в бои местного значения пришельцу из-за рубежа было опасно.

На одном из дефиле, где приглашенные из-за рубежа гости пробавлялись скулосводящими зевками, неожиданно внимание предпринимателя привлекла молодая женщина в изящном костюме с яркими глазами, русыми волосами и соболиными бровями вразлет. Кусая губы, она сидела в первом ряду и пожирала глазами прохаживавшихся по подиуму моделей, делая быстрые зарисовки в блокноте. Девушка показалась Морозову странно знакомой, но он никак не мог припомнить, где же они могли видеться.

В перерыве он пробрался поближе к интересной незнакомке. На ее визитке на костюме значилось: «Наталья Гладышева, главный технолог швейной фабрики имени Октябрьской революции». Это была та самая Наташа Гладышева, которая когда-то подрабатывала в первом швейном кооперативе города Красноурюпинска! Она почти не изменилась: тот же прямой взгляд, та же гордая посадка головы… Наташа не узнала в этом лощеном господине с элегантными манерами и в строгом костюме того длинноволосого Костю Морозова, с кем до хрипоты спорила о работе в условиях советского производства. Зато он узнал ее.

Наташа только заметила, что господин, благоухавший дорогим парфюмом, как-то странно на нее смотрит, и сразу же досадливо отвернулась. Она лишь успела прочитать на его визитке «Konstantin Morozov», но это имя ей ни о чем не говорило.

Затем они встретились на семинаре, организованном для производителей одежды администрацией Недели высокой моды. Заграничных буржуа с туго набитыми кошельками призывали делать инвестиции, а те, важно кивая в ответ, тем не менее от решительных шагов навстречу дикому Востоку почему-то воздерживались. На семинаре Наталья выступала с докладом, вызвавшем большой интерес публики, но не столько своим содержанием, сколько тем, что это содержание озвучивала красивая бизнес-леди со стройными ногами. После семинара Морозов наконец решился подойти к ней.

Разгоряченная выступлением, Наталья была в запале.

— Понимаете, — говорила она лысоватому улыбчивому японцу, ростом ей по пояс, — в нашей товарной политике наблюдается дисбаланс между количеством товара и его доступностью широким слоям населения. У нас много дорогого и модного товара, который по карману лишь единицам, много дешевого и некачественного товара, который по карману всем, но его не хотят брать из-за низкого качества. А вот чего у нас совсем нет, так это недорогих и качественных вещей.

В 1992 году такое высказывание прозвучало почти революционно. И это было именно то, о чем в последнее время думал Константин.

— А вы меня не узнаете? — наконец спросил он, когда лысый японец, умильно улыбаясь, наконец убрался восвояси. — А ведь мы с вами земляки… А помнишь, то есть помните…

Вечер воспоминаний «земляки» продолжили на фуршете. На следующий день они встретились в ресторане на бизнес-ленче, а еще через день Наталья повела Морозова на фабрику, где работала после окончания института технологом.

На фабрике Морозов оглядел кипы ситцевых халатов в пошлый цветочек, которые каждые четыре минуты (время, предусмотренное технологическим процессом производства) рождались на свет Божий, и призадумался. Оборудование на фабрике было никудышное, рабочие трудились ни шатко ни валко, администрация заботилась лишь о своей зарплате, но никак не о работе цехов. Здесь нужно было переделывать все, в том числе и стены дореволюционной постройки…

В это время Наташа показывала Косте эскизы своих моделей, которые она мечтала запустить в производство. Прекрасные изящные костюмы — вроде того, что в данный момент элегантно обтягивал ее фигуру. Она была оживлена и от этого казалась еще красивее.

— Надо подумать, — произнес Морозов, глядя ей в глаза, — нужно подумать…

Шла уже вторая неделя, как он находился в Москве. В Милане его ждали неотложные дела, а он все торчал здесь. Компаньоны обрывали телефоны, требуя его возвращения, — нужно было подписывать какие-то бумаги относительно покупки очередной фабрики у разорившегося англичанина, штамповавшего вместо ходового и качественного товара дешевые безобразные фраки.

А он в это время бродил вместе с Наташей по Москве. Они строили планы совместного предпринимательства, вспоминали, говорили и все не могли наговориться. Морозов смотрел в синие яркие глаза и не находил в себе силы уехать. Отныне он хотел остаться здесь. Остаться навсегда.

Уехать ему все же пришлось. Из Милана он каждый день звонил Наташе, они по нескольку часов говорили о продвижении дел по созданию в столице совместного предприятия. На день рождения он прислал ей наперсток и сантиметр, которыми пользовался сам Великий Кудесник с улицы Грюнель — знаменитый кутюрье подарил его начинающему коллеге, когда Морозов прощался с ним, уходя на вольные хлеба из его салона.

Потом Костя приехал в столицу на Новый год и слегка обалдел от русских морозов — он отвык от них за время своей заграничной жизни. На Рождество Костя подарил Наташе маленького щенка лабрадора и обручальное кольцо с рубином. В жизни у него было много женщин — разного цвета кожи, говоривших на разных языках и разных в постели. Некоторых, ему казалось, он любил, некоторые, как они уверяли, любили его. Со всеми он расставался — с некоторыми без сожаления, с другими — тоскуя, но ни разу ему не встречалась женщина, которую бы он хотел видеть каждый день подле себя.

И вдруг именно такую женщину Костя неожиданно встретил. Точнее, встретил-то он ее давно, еще семь лет назад, а вот понял это только сейчас. Теперь он хотел одного — постоянно видеть эту статную девушку с восторженно распахнутыми синими глазами рядом с собой. Он знал, что она никогда не уедет из страны. Оставить любимую работу для нее — все равно что лишиться самое себя. Кроме того, в России, очнувшейся наконец от долгого сна, раскрывались огромные просторы для частной инициативы. Поэтому Морозов принял решение.

К исходу 1996 года представительство фирмы «Русский торговый альянс» приветливо распахнуло двери своего шикарного офиса в центре столицы, неподалеку от Кремля.

А вскоре после этого влюбленные сочетались браком. Народу на их венчании в церкви было совсем мало — только случайные прихожане, подруга Наташи по институту Алла Сырникова и еще неизвестный алкоголик, согласившийся за сходную цену быть шафером. От алкоголика явственно несло перегаром, отчего старенький батюшка постоянно чихал и морщился, Сырникова, утирая слезы умиления, чуть не уронила тяжелый венец, но молодожены ничего этого не замечали. В тот же вечер они уехали в свадебное путешествие в Грецию.

А еще через год в их прекрасной пятикомнатной квартире на Ордынке появилось орущее краснолицее существо, которое отец с матерью назвали Павликом.

Костя Морозов, которого теперь уважительно звали Константином Валерьевичем, наконец почувствовал, что достиг многого. У него была любимая жена, сын, в котором он души не чаял и который уже в младенческом возрасте поражал родителей своей бьющей в глаза очевидной гениальностью, его бизнес расширялся не по дням, а по часам. Чего еще желать? Он и не желал ничего большего.

Однако кое-кто желал то, что было у него. И не жалел сил, чтобы отнять…

Из оперативной сводки Московского уголовного розыска.

«12 октября 1998 года приблизительно в 21.20 к магазину «Русский Мороз» на Поварской улице подъехал автомобиль «БМВ-525», в котором находились Морозов и Куракин (водитель). Морозов вышел из автомобиля и направился в магазин, а Куракин остался в салоне автомашины. По свидетельству очевидцев, спустя несколько минут к «БМВ» подошли трое мужчин славянской внешности. Один из них вытащил револьвер и выстрелил в Куракина. Убедившись, что тот мертв, преступники ворвались в магазин, где находился Морозов.

Открыв беспорядочную стрельбу в воздух, они заставили покупателей и продавцов магазина лечь на пол. А затем проникли в служебные помещения и попытались захватить Морозова, заблокировавшего дверь кабинета изнутри.

В 21.25 на пульт районного управления внутренних дел поступил сигнал о вооруженном нападении на магазин. Опергруппа немедленно выехала на место преступления, но к моменту прибытия оперативников Морозов уже был схвачен преступниками и увезен в неизвестном направлении.

По свидетельству очевидцев, примерно в 21.40 трое неизвестных вышли из магазина вместе с заложником и скрылись на автомобиле «ВАЗ-2106». Оперативная группа обнаружила на месте преступления револьвер «таурус» и девять отстрелянных гильз калибра 9 мм.

План «Перехват», введенный сразу после выезда опергруппы, результатов не дал. Спустя две недели труп Морозова со следами пыток был обнаружен в зоне отдыха на берегу реки Москвы».

Глава 4

Лежа в чужой, недавно снятой квартире, в окна которой вливался неугомонный шум оживленного проспекта, она часто просыпалась среди ночи и чувствовала, что ее щеки влажны от тихих слез. Снова ей снилось голубое глубокое небо, золотые пляжи, невысокие горы, покрытые зеленым ковром леса, серебристое солнце в зените — и море. Ласковое море, брызжущее пеной, тихое и темно-синее в штиль, черное в бурную штормовую погоду. Такой ей запомнилась Греция. Таким ей запомнился короткий период счастья.

Улицы в полдень, кажется, раскаляются докрасна. Жизнь в городе прекращается, на окнах опущены тяжелые жалюзи, не пропускающие в прохладную глубину каменных домов ни единого луча света. Город точно вымирает, на улицах ни души, только ленивый ослик, гремя цепью, равнодушно щиплет траву в тени раскидистой оливы. Изредка протарахтит автомобиль где-то наверху, загудит пароход в порту…

Магазины открываются в шесть вечера, когда солнце становится менее злым. Распахиваются двери мелких лавочек, хозяева выходят на улицу с товаром, появляются разноцветные яркие группки туристов, восхищенно цокающих языками при виде местных достопримечательностей. Многочисленные кабачки гостеприимно распахивают двери, оттуда доносится вечная мелодия сиртаки. Ну какой греческий кабачок без сиртаки! Иначе в него не заглянут туристы, которые так легко расстаются с драхмами, как будто это вода, струящаяся между пальцев, а не деньги.

А когда смеркается и на Салоники постепенно опускается темная южная ночь и пряно запахнет водорослями и нагретой травой, вот тогда-то начинается настоящая жизнь! Из кабачков в квартале красных фонарей Лададика доносится веселый смех, призывно играет музыка, красивые девушки завлекают посетителей фривольными танцами…

Сами гречанки оказались совсем не такими, какими их рисовало воображение, возбужденное древними легендами. Под жарким южным солнцем женщины быстро расцветают и быстро старятся. Так быстро никнет красивая пышная роза, оставленная на солнцепеке. Сегодня распустит свои лепестки в коротком миге расцвета, а назавтра уже превратится в безобразно распустившийся цветок, неряшливый, наполовину опавший. Наташа заметила придирчивым глазом, что греческие женщины толстоваты, их короткие ноги лишь усугубляют негативное впечатление от неуклюжих фигур, а верхнюю губу постаревших эллинских красоток обычно украшают довольно густые темные усики. Эти добропорядочные матроны, с пеной у рта сбивающие цену на рынке, обычно волочили за собой целый выводок крикливых кучерявых детей.

Говорили, что, несмотря на это, греческие мужчины все равно предпочитают жениться на своих соотечественницах-девственницах. Девственность их невест составляет главный предмет гордости мужей на протяжении всей их жизни. Может быть, именно поэтому греки предпочитают проводить свой досуг в таких заведениях, где красивые славянские девушки выставляются напоказ, готовые отдаться всем желающим…

Впрочем, и гомон развеселого квартала, и танцы полуобнаженных граций — все это так удачно вписывалось в утонченно-эротическую атмосферу медового месяца, проведенного на древней земле Эллады. Молодожены редко посещали заведения, расположенные поблизости от площади Платиа Элефтериос, предпочитая, обнявшись, бродить по остывающему от солнца городу, любоваться крупными, с грецкий орех, звездами, застывшими над головой, и зеркальной гладью залива Термаикос. Наверное, вот так же, как они, несколько тысяч лет назад этими звездами любовались легендарные Персей и Андромеда, пока сами не вознеслись на небо и не стали созвездиями.

…Наташа на всю жизнь запомнила эту поездку. Тогда она впервые выехала за границу, и встреча с иным, незнакомым и прекрасным миром оставила впечатление вечного праздника, неповторимо чудесного, чарующего. Такой праздник бывает только раз в жизни. До конца своих дней она будет помнить вкус красного вина, которое они поднимали за свое счастье в портовой таверне, янтарный отблеск «Метаксы» на закате дня, полупрозрачные гроздья винограда на блюде и острое ощущение счастья, пронизывающее каждую секунду, каждый миг бытия.

Но вновь и вновь, точно черное пятно дегтя на белом фоне, всплывает в памяти странное происшествие, напомнившее о другой стороне жизни, темной и страшной. И сейчас, спустя несколько лет, она не может отделаться от воспоминаний того вечера.

…День был такой жаркий и душный. Раскаленный влажный воздух лип к телу, обволакивая кожу клейкой пленкой пота. В такую духоту даже на пляже было невыносимо жарко. Рано утром новобрачные отправились побродить в горы, а к полудню вновь спустились в пышущую жаром долину.

В гостинице было прохладно. Наташа вышла из душа свежая, точно Афродита, родившаяся из пены морской, а муж уже ждал ее на постели, подставляя разгоряченное тело холодному воздуху кондиционера. Объятия молодоженов были неторопливые, размеренные, они наслаждались друг другом, расчетливо расходуя каждое движение, каждый вздох, точно совершенная биологическая машина, двухголовая, двуязыкая, гомункулус о двух спинах, о четырех руках…

Вечером, когда жара спала и на землю пала темнота, точно кто-то набросил непрозрачное покрывало на хрустальный купол неба, они вышли побродить по набережной залива Термаикос. Ленивая толпа туристов неторопливо растекалась от гостиниц к злачным местам на побережье. Раздавался гортанный женский смех, звучала многоязыкая речь. Женщины, одетые в открытые платья, вечером казались прекрасными и таинственными, а их спутники, на лицах которых кровавым отблеском играли отсветы неона, выглядели выше и мужественней, чем днем.

Новобрачные присели за столик кафе и заказали вина. Ожидая официанта, они весело болтали вполголоса о каких-то пустяках.

— Посмотри вон на того грека… Знаешь, говорят, что существует прямо пропорциональная зависимость между величиной носа и величиной детородного органа…

— Тогда у Буратино не было бы конкурентов.

— А вон та дама в черном наглухо закрытом платье…

— Где?

— За столиком возле эстрады, со спутником в шортах… Похожа на настоятельницу монастыря, вышедшую развеяться.

На сцене возле вертикального шеста в мнимом сладострастии извивались голубоглазые славянские девушки. Гремела музыка, клубы табачного дыма сгущались под потолком, между столиками, точно черные стрижи, сновали официанты.

Последние звуки оборвались, словно их стерли тряпкой, затем после короткой паузы вновь зазвучала тягучая мелодия, и на авансцене появилась напудренная до снеговой белизны танцовщица в белом наряде, с развевающимися серебристыми перьями на голове и пушистым боа на плечах…

Допив вино, молодожены вышли на улицу. В лицо пахнуло свежим воздухом, полным пряного запаха моря. После душной атмосферы кабачка здесь легко дышалось. К огромной надписи неоновыми буквами «Balet-show ASTREA» приблизилась веселая компания с магнитофоном, бухающим тяжелыми музыкальными аккордами.

Костя нежно наклонился к уху жены:

— Пойдем в отель?

— Может, побродим еще немного…

Веселая музыка звучала все ближе и ближе. Несколько танцующих пар, весело хохоча, окружили их и стали тормошить, что-то радостно журча на неизвестном языке. Наташу дергали за руки, приглашая повеселиться, но она отказывалась, принужденно улыбаясь: «Нет, нет, спасибо…»

Внезапно она почувствовала, что мужа нет рядом. Какая-то полуголая девица с распущенными волосами танцевала рядом с ним, игриво поддавая бедрами. Костя растерянно осматривался по сторонам и натянуто улыбался. Бьющая из магнитофона музыка заглушала все звуки вокруг.

— Послушайте! — послышался чей-то встревоженный голос рядом. — Послушайте…

Кто-то дернул ее за рукав. Наташа растерянно оглянулась, удивленная тем, что слышит русскую речь, — ей так долго казалось, что они с мужем одни, что они заброшены на край света, где их никто не сможет отыскать. И почему эти люди не могут оставить их в покое? Разве они не видят, что она не желает танцевать?

На нее взирали темные умоляющие глаза.

— Послушайте! — негромко повторила смертельно бледная от пудры девушка в облегающем блестящем платье, с длинными перьями на голове и боа на плечах, та самая, что только что танцевала в шоу. — Помогите мне! Пожалуйста…

— Но я… — Наташа растерянно оглянулась в поисках мужа. Он все никак не мог избавиться от разбитной девицы. — Я не знаю…

— Пожалуйста! — умоляюще произнесла девушка с пушистым боа на плечах. — Помогите мне, пожалуйста! Они отняли паспорт… Они похитили меня, отняли паспорт… Не думайте, я такая же гражданка России, как и вы…

Муж уже продирался к ней через плотное кольцо танцующих. Эти люди были основательно пьяны, они висли на нем, как будто были его лучшими приятелями.

— Но я не ношу с собой денег, — растерянно произнесла Наташа.

— Пожалуйста! — Девушка умоляюще схватила ее за руку. Несмотря на душный вечер, рука у нее была ледяная. — Помогите мне добраться до нашего посольства в Афинах! За мной следят! Мне не вырваться…

— Но я не знаю, чем вам помочь. — Наташа с опаской отодвинулась от девушки. Муж столько раз предупреждал ее о попрошайках и карманниках. Кажется, его предупреждения оказались не напрасны. — Я же сказала вам, что не ношу с собой денег.

Костя был почти рядом. Сейчас он придет ей на помощь.

— Что такое, Натуся? — с тревогой осведомился муж.

— Дорогой, у тебя есть несколько долларов?

— Ты же знаешь, я оставил бумажник в отеле, — раздраженно отозвался он. — Пойдем отсюда! — Он решительно взял ее за руку и повел прочь. — Натуся, я столько раз тебе объяснял: здесь полно всякого сброда. Русская речь — еще не повод для того, чтобы открывать свой кошелек всяким проходимцам, — произнес он назидательно. — Это обыкновенная проститутка из дешевого кабака. Когда они уже не могут заработать своим телом, начинают попрошайничать… Поверь мне, я хорошо знаю этот мир!

Наташа растерянно оглянулась. Девушка с безмолвным отчаянием смотрела им вслед. Ее блестящая фигура сияла отраженным светом, точно огромный кристалл, застывший на бархате темной ночи.

Внезапно дверь таверны отлетела в сторону, и оттуда выбежал пузатый грек в феске. За ним следовал высокий спортивный парень весьма угрожающего вида. Приблизившись к девушке, он со всего маху залепил ей пощечину. Девушка безмолвно упала на землю, закрывая лицо руками. Парень подхватил ее и потащил куда-то в темноту. Пузатый грек суетливо семенил сзади.

— Это нас не касается! — произнес Костя, беря жену под руку. — Здесь есть полиция. Если она не вмешивается, значит, на то есть разумные основания.

— Но он просила помочь связаться с посольством!

— Ты не представляешь, на какие хитрости они пускаются, чтобы выманить лишний доллар!

Придя в отель, Наташа сразу же прошла в душ, чтобы смыть с себя неприятные, тревожащие ощущения этого вечера. Она стояла под душем, и упругие прохладные струи щекотали кожу освежающим прикосновением, смывая внезапное недовольство собой и досаду. А потом они лежали на прохладной простыне, слушали отдаленный гул моря, и мир сузился до размеров их маленького номера, в котором теплые волны возбуждения накатывали на них друг за другом, чтобы унести в далекий чудесный край…

Уже засыпая, Наташа вновь неожиданно увидела кукольное лицо той танцовщицы из бара с темными глазами, в которых непрозрачной стеной застыло отчаяние…

Почему она до сих пор помнит об этом незначительном эпизоде семилетней давности? Надо немедленно выбросить это из головы!

Старый скрипучий диван завизжал пружинами, в незашторенное окно упрямо пялилась полная морозная луна, скрипел снег под ногами припозднившихся прохожих.

Итак, ей нужно наконец решить, с кем она начнет свою опасную игру. Кто будет первым?..

Константин Морозов был не из тех, кто позволял командовать собой и любил подчиняться. Он не привык, чтобы кто-то в ультимативном тоне диктовал ему свои требования. Не для того он столько лет добивался финансового благополучия и независимости, чтобы теперь бояться всякой швали. И еще — он верил в закон и правопорядок.

Он не знал, что такое бояться и угождать… Однако теперь существовали несколько типов, отвратительных до зубной боли, к которым приходилось относиться едва ли не с большим почтением, чем к известной звезде Джинжер Голдин в далекие уже времена. Эти типы являлись его «крышей», существовавшей под видом охранного агентства «Элида».

Вскоре после открытия фирмы «Русский Мороз» в России в помещение офиса однажды вечером вошли три крутолобых и быкастых молодых человека с борцовским разворотом плеч и, поигрывая кастетами, предложили бизнесмену свою «помощь» и «защиту». Морозов не оценил металлический блеск кастетов, одинаковые короткие стрижки ребят и их синие тренировочные штаны с горделивой надписью «Адидас». И поэтому не согласился. Это были ребята из баковской группировки.

Вскоре наступил момент, когда стало ясно, что без помощи сильной охраны уже не обойтись. После долгого периода телефонных угроз и требований заплатить двадцать тысяч отступного неизвестные среди бела дня прошли на его фабрику и на глазах у изумленной секретарши, трех менеджеров и техников избили руководителя трикотажного производства Фемистоклова.

Пока после удара в солнечное сплетение руководитель, скорчившись, валялся на полу и плевал кровью и обломками выбитых зубов, трое ребят с пушками, демонстративно высовывавшимися из-за пояса, вольготно расположились в кожаных креслах директора. Они неторопливо выпили приготовленный для шефа кофе и, уходя, небрежно бросили вытиравшему пол превосходно сшитым серым костюмом Фемистоклову:

— Сроку тебе и твоему хозяину — два дня… Если не заплатите…

Один из нападавших подошел к окну и задумчиво протянул, глядя во двор фабрики, где скопились в ожидании отправки в магазины несколько фур с товаром:

— Сколько машин… Жаль только, что машины горят, товар горит, а люди умирают, — закончил он фразу с философским вздохом.

После чего уверенные в себе парни вразвалку спустились по лестнице и погрузились в подержанную иномарку. Машина противно взвизгнула протекторами на мокром асфальте и скрылась в неизвестном направлении.

Руководитель производства наконец выплюнул изо рта остатки раскрошившегося от удара зуба, стер рукавом пиджака кровь с лица и тут же стал названивать шефу.

Сила и наглость нежданных посетителей испугала Морозова. Но уступить требованиям — значит показать свою слабость и дать повод еще раз «пощипать» себя. Не заплатить — значило рискнуть не только нажитыми капиталами, но и здоровьем своих подчиненных. Оставалось последнее — прибегнуть к защите могущественного покровителя.

Что Морозов и сделал.

После известия о нападении стало ясно, что медлить нельзя, надо действовать. Он поднял трубку телефона и набрал номер, который ему оставила очень симпатичная особа, заместитель директора охранного агентства, с которой он познакомился на одном из показов.

Это был телефон директора «Элиды» Анатолия Лучникова.

— A-а, привет, привет! — расплылся в трубке голос с характерными нагловатыми модуляциями.

Судя по фоновому шуму в трубке, женским взвизгиваниям и равномерному гудению музыки, директор на полную катушку развлекался в ресторане.

— Что, дело есть? — спросил он. — Подгребай сюда, какие базары… Что там у тебя, «непонятки» с кем вышли, надо «рамсы развести»? Давай выясним конкретно… Мы в «Золотой подкове» оттягиваемся, марух взяли, еще чуток посидим, а потом на хату кинемся. Хочешь, давай с нами?.. Нет?.. Ну ладно, давай подгребай через полчасика…

Не теряя времени, Морозов двинулся в направлении ресторана «Золотая подкова», где гуляла в тот вечер теплая компания из «охранного агентства».

В помещении ресторана было темно и накурено. Официант, указывая дорогу, провел посетителя к сдвинутым столикам возле эстрады. За ними сидела изрядно подогретая компания коротко стриженных ребят атлетического сложения и характерной внешности. Они были неброско, но довольно дорого одеты, говорили на странном языке и смотрелись хозяевами. Стол был завален едой, заставлен недопитыми бутылками и наполненными бокалами. Сидя на коленях у парней, возбужденно визжали оголенные девицы — они ждали хорошего навара от сегодняшнего вечера. Музыканты в белых фраках что-то задумчиво гудели на инструментах. Еле перекрывая шум и смех, немолодая, ярко накрашенная певица с длинными ресницами, напоминающими лапы лесных елей, канючила в микрофон севшим голосом о любви, смерти, пуле в лоб и прочих актуальных в мире разбоя вещах.

Широко расставив ноги, Лучников вольготно развалился на стуле. Он курил, стряхивая пепел на платье своей подруги, — на колене у него восседала крутобедрая особа в полной боевой раскраске с полуобнаженной грудью. Одной рукой она обнимала за шею своего приятеля, а другой незаметно, чтобы не обидеть поклонника, сбрасывала пепел со своего блестящего платья. Круглое лицо директора довольно лоснилось, осоловевшие, слегка прищуренные глаза самодовольно обводили зал, желтоватые зубы счастливо скалились в улыбке.

— А, Костик! Давай сюда! — Рука Лучникова властно указала на место возле себя. — Щас «перетрем» обо всем… Давай вали отсюда! — резко бросил он девице, отдыхавшей у него на коленях.

— Анатолий Иванович, — внутренне волнуясь, начал Морозов. — У меня проблемы… На меня сегодня напали неизвестные…

— Кто посмел? Когда? Где?

…Морозов рассказал, как было дело. Он даже немного сгустил краски, чтобы еще ярче показать всю наглость нападавших.

— Чьи они? — спросил директор, явно интересуясь, из какой группировки были нападавшие.

— Не знаю, — честно ответил непонятливый бизнесмен. — Обещали фабрику сжечь…

— Может, ручьинские? — предположил внимательно вслушивающийся в разговор Пепел, правая рука директора, парень с характерным шрамом на щеке.

— Не-е. — Лучников отрицательно покачал головой. — Это не они…

— Что же делать? — побледнел Морозов. — Я готов компенсировать затраты, если вы возьмете на себя труд…

— Ясно, — отрезал Лучок и лениво откинулся на спинку стула. — Значит, так… Деньги, которые эти типы с тебя требуют, нам отдашь, а мы уж сами их найдем и обо всем «перетрем». Пока в контору не ходи, там наши посидят. Через два дня позвони мне…

Лучников прикурил новую сигарету, а старый окурок небрежно бросил на пол и, как будто одновременно стряхивая с себя повседневные заботы, скалясь, предложил:

— Забудь обо всем, Костяныч, не переживай! Все будет нормалек… Поехали с нами в сауну!

Морозов вежливо отказался, сославшись на неотложные дела. Он пообещал привезти деньги на следующий день и, вежливо пожав руки добрым ангелам из охранного агентства, уехал.

А на обратном пути, когда он гнал по разделительной полосе широкого проспекта, внезапно зазвонил мобильный телефон в кармане. Его разыскивал секретарь.

— Фемистоклов в больнице, — произнес он глухим голосом, доносившимся как будто из-под подушки. — Огнестрельное ранение правой подвздошной области…

Морозов от неожиданности вильнул рулем влево — и мимо него с ревом и свистом промчались блестящие фары грузовой фуры. Он чувствовал — война не жизнь, а на смерть началась…

Через два дня зазвонил телефон.

— Ну, в общем, все нормально, — послышался в трубке равнодушный, как будто даже сонный голос Лучникова. — Мы их отметелили, как полагается, не переживай… Они только на тачках подскочили, как мои пацаны сразу волыны достали и палить стали. Двоих вальнули, еще один цел остался, а одного «скорая» со свистом умчала. Ну, короче, больше не сунутся…

На швейной фабрике воцарились тишина и спокойствие — они стоили гораздо дороже, чем деньги. О происшедшем напоминали только круглые дырки на стеклах нескольких трейлеров да черные лужи на асфальте, похожие на следы недавно прошедшего летнего дождя.

С тех пор Морозов стал ежемесячно отстегивать охранному агентству «Элида» десять процентов прибыли. Десять процентов — это было по-божески. Двадцать, тридцать, сорок, а то и пятьдесят платили люди, которых издалека показывали Косте. Те же, кто отказывался, вскоре прощался с этим миром.

Морозов прикладывал все усилия, чтобы поддерживать хорошие отношения со своими могущественными охранниками. Иногда к нему обращались с «просьбой» помочь с внесением крупного залога за какого-нибудь мелкого боевика, загремевшего по недоразумению, по собственной глупости или по наводке в милицию. И предприниматель никогда не отказывал в просьбе. Он безропотно выплачивал довольно крупные суммы и не возмущался таким положением вещей. Более того, он поступал гораздо умнее — делал вид, что ему просто приятно помочь таким славным ребятам, как охранники из агентства «Элида».

Теперь, когда в его конторе появлялись незнакомые мордовороты с оттопыренными карманами и со специфической речью и предлагали очередные услуги по «охране» объекта, Морозов давал лишь телефон высоких покровителей, и его проблемы на этом заканчивались. Все остальное происходило за кадром, и его больше не касалось. Морозов не только платил указанные суммы по первому требованию, но и вполне самостоятельно делал руководителям агентства подарки — пусть чувствуют к себе почтительное уважение и даже любовь. Часы «Патрик Филипп», печатки с бриллиантами или золотые цепи такой толщины, что ими можно было швартовать броненосцы в порту, а прелестной заместительнице директора охранного агентства, которая и сосватала ему охрану, — новую японскую машину последней модели, свежую, как только что выкупанный младенец.

Свою жену Морозов не посвящал в особенности национального бизнеса — зачем тревожить? Его семья должна быть огорожена бетонной стеной от темных сторон жизни. Но темнота уже вовсю наползала на них…

Глава 5

Вован, белобрысый круглолицый парень, рядовой служащий из охранного агентства «Элида», стоял навытяжку перед своим боссом. В глазах его читались виноватое выражение, свойственное людям, не оправдавшим надежд, и тщетно ретушируемый испуг. Вован нутром чуял, что кругом виноват — недоглядел, опростоволосился. Какой-то обыкновенный лох мастерски провел его, сбежав в неизвестном направлении.

Если опустить тот плотный рассол мата, которым собеседники сдабривали свой диалог, то получилось бы примерно следующее.

— Я туда, сюда — его нигде нет! Я к бабе его… Исчез, говорит, с четверга его не было! Как сквозь землю провалился! Мы с пацанами весь район перерыли, всех корешей его потрясли — никто, ничего! Как сквозь землю провалился, — с горестным видом оправдывался Вован.

— Скоро и ты туда провалишься! — со сдержанной свирепостью пообещал Лучников. — Доверили дело, а он…

Сверху на его татуированный кулак легла рука, белая, мягкая, успокаивающая.

— Подожди, Лучок, — послышался приглушенный, точно бархатный голос. — А телефон?

— Да, кстати, мы ему «мобилу» дали! Где она?

— Не отвечает! — пожал плечами Вован. И лицо его приняло скорбное выражение, точно он уже присутствовал на собственных похоронах.

— Да я его, падлу! — взвился было босс, но тут же опал под волшебным движением мягкой ласковой руки.

— Надо позвонить в компанию сотовой связи, — решительно заявил женский голос. — В принципе они смогут определить местонахождение абонента. Если нет, нужно обратиться к ребятам из органов, они помогут.

Присутствовавшие в комнате с уважением посмотрели на худощавую черноволосую женщину, которая проявила столь недюжинные познания в специфике современных средств связи. За этой женщиной чувствовалась неведомая сила и власть.

— Хорошо, — более спокойно произнес Лучок. — Валера, отправляйся со своими парнями на поиски этого лоха. Смотри, Вован, достань мне его хоть из-под земли! — Крошечные глаза недобро блеснули. — А не то сам в нее ляжешь!

Когда охранники ушли, в огромном директорском кабинете воцарилась тревожная тишина.

— И с чего этот фраер решил соскочить? — задумчиво проговорил Лучок. Его круглый лоб, точно сборками, покрылся глубокими морщинами.

— Кое-что узнал, не иначе, — ответила ему Жанна, почти не размыкая губ. — Не волнуйся, не пройдет и дня, как этот тип будет стоять перед тобой на коленях…

Действительно, уже на исходе первых суток синий от побоев Петрович валялся в кабинете директора, невнятно хрипя горлом. Слова сливались в сплошное неразборчивое бормотание, тяжелые капли крови из носа звучно шлепались на пол.

— Поставить его на ноги! — приказал Лучников. — Так, значит, ты продал «мобилу», заработал на этом сто баксов и решил, что ты нам ничего не должен?

— Я хотел… — испуганно забормотал Петрович. — Ну, скажи, Вован, ты же меня знаешь… Я ж честно… Да у меня все бабы переписаны. Да я же!..

Он начал что-то сбивчиво хрипеть про длиннополого и свою слежку. Лучок поморщился и, махнув рукой, отвернулся. В комнате слышались только звуки беспорядочной возни. Когда директор агентства повернулся вновь, Петрович лежал на полу и судорожно хватал ртом воздух. Вскоре он затих.

— Готов! — констатировал Валера, парень с хищным, точно у хорька, лицом, переворачивая тело.

— Убрать!

Через минуту в комнате было чисто и сухо.

— Ну, что скажешь? — спросил Лучок у своей подруги.

Та молчала, выразительно глядя на кончик сигареты.

— Тот парень, который вертелся на кладбище… Что это за тип? Может, родственник… Но мы всех родственников держим на контроле! — растерянно произнес директор.

— Очень похоже на инсценировку. — Жанна неторопливо качнула головой.

— Что?

— Обыкновенный трюк с переодеванием. Бесформенное пальто, чтобы скрыть фигуру, шляпа, очки… Кто бы это ни был, он знал, что за ним будут следить. И не хотел, чтобы его узнали и нашли. Почему?

— Почему? — тупо повторил Лучников.

— Потому что ему есть что скрывать! — Кроваво-красные, изящной формы губы раздвинулись, обнажив ряд белых зубов. Улыбка портила ее лицо, делая его резче. — Надо поговорить с парнями из гранитной мастерской… И еще усилить наблюдение возле могилы, может, тот тип вновь появится…

Большие темные глаза уставились на что-то невидимое, точно смотрели сквозь ставшую вдруг прозрачной стену. От этого взгляда Лучникову стало немного жутко. Он не мог признаться даже себе, что побаивается своей сожительницы, особенно когда она вот так жестко и невидяще глядит в никуда. Казалось, тот ледяной взгляд, точно автоген, мог рассекать предметы пополам. И его, Лучникова, тоже.

Неожиданно Жанна встряхнулась и улыбнулась.

— Не сомневайся, скоро мы ее найдем. Очень скоро!

Весь день, промозглый и сырой, когда сеющийся с неба снег то и дело перемежался ледяным мелким дождем, Вован торчал на этом чертовом кладбище. Его трясло — не то от пронизывающего ветра, не то от преждевременного страха, что он что-то вдруг опять упустит. Ему дан последний шанс, он прекрасно понимал — или пан, или пропал. Пропадать же без суда и следствия Вовану не хотелось. А скрыться он не мог — бесполезно, приятели-охранники сыщут его и на морском дне!

В гранитной мастерской неподалеку торопливо тюкали молоточки. Тюк-тюк, тюк-тюк! Это парни-гранитчики стараются поспеть с памятником. Тот тип, которого неделю назад проворонил Петрович, дал хороший задаток и обещал остаток суммы выплатить после приемки работы.

Что ж, тогда волноваться нечего, думал Вован. Назначенный срок истекает сегодня, значит, с минуты на минуту этот хитрован в очках появится, чтобы расплатиться. Тут-то они его и схватят! Его ребята греются в «шестерке» возле ворот кладбища и вовремя поспеют на помощь. Вован не из тех, кто клювом щелкает! Он еще покажет пацанам, что у него соображаловка за троих работает. И не этой паршивой бабе, подружке Лучка, ему указывать!

Ну и порядки у них в бригаде! Вован презрительно хмыкнул. Кому скажешь, не поверят! Чтоб баба наравне с пацанами участвовала в их мужских делах — такого московская братва не припомнит! Была, правда, некая Роза, гражданская жена вора в законе Паши Цируля, который держал весь союзный общак, воровские деньги. После ареста Паши Роза стала на некоторое время «смотрящей» за общаком, выдавала «лавье» на подкуп ментам, на посыл грева, то есть выпивки, еды, курева и наркотиков, в Бутырку. Но где теперь та Роза, где тот Цируль? Нет, странные дела творятся нынче в баковской бригаде…

А из сторожки размеренно доносилось: тюк-тюк, тюк-тюк!

«Погреться бы!» — с тоской подумал Вован. Парням хорошо, сидят сейчас в теплой машине, пивко цедят… А он здесь точно наказан за то, что излишне доверился Петровичу, а тот его подвел. Торчи тут теперь, как три тополя на Плющихе!

А Жанна, конечно, баба умная, кто ж спорит… Ну что из того? Не ее это дело — мужскими делами заправлять. В любой уважающей себя бригаде такую быстро бы поставили на место. Ежели ты подстилка, пусть даже и бригадирская, то знай свое место, нечего голос подавать! Странно, что другие парни — и «быки», и «звеньевые», и даже «бригадиры» — лебезят перед ней чуть ли не больше, чем перед самим Толиком Бешеным. Всех она к своим рукам прибрала, всех! И в подручных у него ходит сам чистильщик Пепел, которому человека завалить — раз плюнуть! Нет, здесь что-то не так. Никогда еще женщин в авторитете не было, а тут на тебе…

Потюкивание молоточков прекратилось, и в гранитной мастерской послышалось какое-то шевеление. Вован насторожился. Никак закончили? Зайти, что ли, к ним, погреться? Если этот тип в очках явится, то мастерской ему никак не миновать.

Скрипнула входная дверь, в лицо пахнуло грубым запахом перегара и еще чего-то химического. Дюжие детины, озабоченно пыхтя, возились возле огромной плиты черного гранита, сметая с нее пыль. По черному фону торжественными золотыми буквами светилась надпись.

— Что это такое? — прошептал Вован, не веря своим глазам.

— Что, нравится? — спросил один из мастеров. — Хочешь, и тебе такой сделаем! Не самый дорогой вариант, конечно, но по нынешним временам…

На черной плите вызывающе красовалась надпись, выполненная затейливой славянской вязью: «Морозов Константин Валерьевич, Морозова Наталья Владимировна, Морозов Павел Константинович, 15.11.1998 г. Покойтесь с миром». Все три имени были объединены одной датой. Датой смерти.

Заметив остолбенение зрителя, мастер по граниту, тыча пальцем в полустершуюся замусоленную бумажку, пробормотал:

— Текст согласован с заказчиком. Как просили…

Вован торопливо сглотнул слюну. Может быть, конечно, он не все понимает, но…

— Сейчас установим его, а потом и зашабашим, — пояснил мастер. — Закон у нас один: хорошо поработал — хорошо отдохни. А хошь, подмогни нам в установке — третьим будешь. Самое время сегодня обмыть, нам уже и отвалили за спешность, даже загодя рассчитались…

— Как это — загодя? — немея, прошептал Вован.

— Так… Вчера какая-то баба всю сумму сполна мне принесла.

— Баба? Какая баба? — теряя голос, просипел Вован.

— Обыкновенная. С титьками и всем, что полагается. Молодая такая, смазливая… И откуда мой домашний адрес узнала, ума не приложу! Приперлась на дом, деньги сунула, сказала, чтобы сегодня все было готово…

Вовану показалось, что на его шее сжимается невидимое кольцо. Это могло означать только одно — конец. Второго провала Лучников ему не простит. Вован представил, что сегодня вечером его около подъезда будет поджидать чистильщик Пепел, и ему стало жутко. И все из-за какой-то паршивой бабы!

Странно, но еще недавно Алле Сырниковой казалось, что в жизни уже все в прошлом, а в будущем ее ничего не ждет. Ничего больше не будет нового, светлого, привлекательного, останется только то, что было вчера: дом, семья, ребенок. Ну, еще воскресные поездки на дачу летом и отдых с сыном в Карловых Варах на рождественские каникулы (у ее сына были проблемы с почками, и поэтому хотя бы раз в год его вывозили на лечение за границу). И еще недавно, каких-нибудь пару месяцев назад, жизнь Аллы была расписана на много лет вперед, и любви как таковой в этом пожизненном расписании отводилось минимум места — не более тридцати минут единожды в неделю.

Этого времени было вполне достаточно для того, чтобы ее утомленный супруг успевал соблазниться ее фигурой, прикрытой добропорядочным пеньюаром в буржуазных кружавчиках, и ее волосами, аккуратно убранными перед ночью любви в две тощие крысиные косички. Ибо ничего другого в полусумраке супружеской спальни муж Аллы, банкир Алексей Сырников, не мог различить: невыразительное, точно тертое ластиком, лицо на подушке, лоснящееся от ночного крема (того самого, который, согласно аннотации, «придавал коже недостижимую в природе выразительность», но зато напрочь убивал «секс-эпил» в его обладательнице). Темнота в спальне маскировала брюзгливое выражение лица, тусклый взгляд, направленный куда-то в глубь себя — в момент, когда руки мужа пытались извлечь из равнодушного тела Аллы хотя бы искру любовного чувства, в ее мозгу напряженно крутились совсем не романтические мысли: «Надо бы к Вовкиной учительнице в школу зайти, он стал отставать по английскому… Надо бы Наташке позвонить, узнать, как они съездили в Париж… Не забыть записать Вовочку на прием к врачу… Скорей бы забрать из автосервиса машину, что-то там тянут с ремонтом…»

Причиной той болезни, последствия которой превращали некогда удачный со всех сторон брак в пустую, обременительную формальность, являлись десять лет супружеской жизни. Алла уже чувствовала себя старой развалиной, готовой к отправке в утилизацию. Она перестала следить за своей внешностью, интересоваться модой. Мужчины волновали ее постольку, поскольку они были связаны с мужем, или с сыном, или с ремонтом машины. А ведь когда-то все считали ее очень красивой… Это было так давно, кажется, сто лет назад…

В один прекрасный день, точнее, вечер ее застывшее, закостеневшее существование внезапно изменилось… Да так сильно изменилось, что Алла уже и не ощущала, на каком свете она живет — на том или на этом…

В течение всех десяти лет ее жизнь законной супруги преуспевающего банкира и матери семейства складывалась ровно и удачно. За Вовкой, любимым сынулей, ухаживала гувернантка, бешено дорогая особа, вся ценность которой состояла в том, что она гордо именовала себя «носительницей языка» и потому назначала за услуги двойную цену. На кухне хозяйничала домработница с лучшими рекомендациями. Муж до позднего вечера был занят на работе, олицетворяя собой поговорку «Время — деньги». Денег у него было действительно много, но на семью никогда не хватало времени. Что поделать, гармония денег и всего остального встречается гораздо реже, чем традиционный дисбаланс между желаниями и возможностями…

Семейство Сырниковых обитало в двухэтажном коттедже в экологически чистом районе столицы. Дом был снабжен охранной сигнализацией, комнаты ломились от современной техники и дорогих вещей. Рачительный муж часто дарил супруге драгоценности: он считал, что это хорошее вложение капитала, — не дешевые аляповатые поделки из ювелирных лавок, а произведения искусства, авторские работы, существовавшие в единственном варианте. Они продавались лишь на выставках, и каждая вещица обладала сертификатом, официально удостоверяющим высокую художественную ценность изделия, имя автора, вес в каратах и основные характеристики камня, пробу драгоценного металла, а также и его вес. Но Алла никогда не надевала свои драгоценности, потому что они хранились в специальной ячейке в банке вместе с сертификатами подлинности. Глупо было бы извлекать оттуда побрякушки на свет Божий лишь для того, чтобы нацепить на себя и пройтись в них дома перед зеркалом.

Когда сынок Вовка достаточно подрос, его устроили в лицей для «особо одаренных» (читай — для «особо обеспеченных») детей, и у Аллы неожиданно образовалась уйма свободного времени. Сначала она целыми днями валялась в постели, наслаждаясь одиночеством, крутила кассеты с детективными фильмами и листала толстые романы, написанные дамами с заманчивыми заграничными фамилиями. В этих романах необыкновенные люди жили необыкновенной жизнью, испытывая совсем не совковые чувства, а те, что назывались обжигающим словом «страсть». Алла, вышедшая замуж более по настоянию родителей за сына их знакомого, чем по собственному решению, таких чувств не испытывала никогда. Поэтому ей казалось, что жизнь чем-то обделила ее. А ей так хотелось наверстать пропущенные уроки!

Все началось так незаметно, невзначай… В одном из бутиков, куда она заглянула в поисках новогоднего подарка для мужа, она неожиданно встретила свою старую подругу. Настолько старую, что даже не узнала ее…

В тот вечер нагруженная покупками Алла стояла возле прилавка и напряженно размышляла, подойдет ли к новому костюму Алексея этот роскошный, в павлиньих разводах, галстук за двести долларов. От напряженной мыслительной работы у нее даже заболела голова, заломило виски. Продавщицы бутика порхали вокруг, как навязчивые мотыльки, привлеченные светом лампы в ночи, и наперебой предлагали галстуки еще более немыслимых расцветок и фасонов. С кем бы посоветоваться?.. Алла не доверяла мнению продавщиц, ведь она была опытной покупательницей, ее на мякине не проведешь. Она знала, что угодливые девушки из дорогих магазинов готовы на все, только чтобы впарить покупательнице вещь подороже. Они готовы назвать мокрое сухим, а черное белым и способны убедить в этом даже Фому неверующего.

Алла растерянно оглянулась. Несмотря на приближающуюся новогоднюю «сейломанию», народу в магазине было немного: симпатичная девчонка лет двадцати в вязаной шапочке просто любовалась дорогими, пока недоступными ей вещами, старушка в потертой песцовой шубе, слюнявя пальцы, отсчитывала купюры, расплачиваясь за купленные перчатки со скидкой своему преуспевающему сыну, обеспеченный господин с любовницей, на лице которой отражалось незаконченное среднее образование, примерял пальто. И наконец, молодая женщина с высокомерным выражением на холеном лице небрежно перебирала костюмы рукой в изящной перчатке. Ее внешний вид выдавал безупречный вкус и пристрастие к дорогим вещам.

— Простите, — обратилась Алла к ней. — Как вы находите этот галстук?

Незнакомка, волосы которой были убраны под маленькую кокетливую шляпку, надменно произнесла:

— Ничего особенного… Обыкновенная безвкусица под вывеской «от кутюр». Именно поэтому мне больше по душе Армани…

Она отвернулась, но в ту же секунду, точно ужаленная неожиданным воспоминанием, вновь обратила к Алле удивленное, неуловимо изменившееся лицо. Высокомерное выражение неожиданно исчезло, уступив место робкому узнаванию, сомнению, колебаниям и, наконец, бешеной радости, сметающей все барьеры.

— Алка, ты? — неожиданно закричала незнакомка, бросаясь навстречу с распростертыми объятиями.

Но, заметив недоумение в глазах Аллы, она остановилась и с обидой произнесла:

— Ну, Кутепова, ты даешь! Десять лет за одной партой просидели, а ты теперь нос воротишь…

Алла нахмурила брови. Десять лет… За одной партой… Неужели…

— Да это же я, Ира! — напомнила женщина в шляпке. — Слушай, а ты изменилась… Где твои черные очи, соболиные брови, Кутепова? Да по тебе же полкласса умирало!

— Ира, ты? — несмело произнесла банкирша.

Все, что относилось к ее прежней, дозамужней жизни, теперь казалось ненастоящим, чем-то бывшим не с нею. К тому же стоявшая рядом черноволосая красавица с матовой кожей и строгим египетским лицом была совершенно не похожа на белобрысую соседку по парте Иру с невыразительными белесыми глазами и бесформенным ртом вечной плаксы.

— Ну наконец-то узнала! — радостно отозвалась Ира. — А я уж думала — придется школьные фотографии доставать, чтобы освежить твою память… Все равно, глазам не верю! Кутепова, ты ли это?

— Я теперь не Кутепова, — принужденно улыбнулась Алла. — Я Сырникова.

Ей внезапно стало стыдно своего уставшего лица без малейших признаков косметики, пальто по прошлогодней моде и огромных пакетов с подарками.

— Поздравляю! — Демонстрируя откровенную радость, Ира обняла подругу за плечи. По воздуху пронеслась пряная волна дорогих духов. — Слушай, нашу неожиданную встречу необходимо отпраздновать. Пойдем ко мне?

— Ой, я… — смутилась Алла. — Я не могу…

— Почему?

— Мне скоро сына из лицея нужно забирать, уже поздно.

— Ну, тогда давай встретимся завтра. Если хочешь, давай у тебя. Ты где живешь?

— У нас коттедж в Митине.

— О, а ты отлично устроилась, подруга… И кажется, не бедствуешь!

— Ты, по-моему, тоже! — парировала Алла, чувствуя, что ее просто распирает от желания похвастаться перед подругой своей обеспеченной жизнью, и в то же время страстно завидуя ухоженной красавице.

— Да! — небрежно махнула рукой подруга. — Не жалуюсь… Мой муж — руководитель финансовой корпорации. И любовник — начальник охранной фирмы. Все как полагается!

К их разговору уже прислушивались заинтересованные продавщицы, уставшие от вынужденного безделья.

— Значит, я завтра подъезжаю к тебе, — покровительственно заявила школьная подруга. — Поболтаем, выпьем за встречу. А вот это… — Она наклонилась над стеклянным прилавком и небрежно указала перчаткой на радужный галстук, выбранный Аллой. — Эту дрянь не бери… Не волнуйся, давай я свожу тебя туда, где нормальные люди покупают нормальные вещи… Пока!

Махнув на прощанье рукой, она вспорхнула и исчезла в растворенных дверях, как бабочка, которую вынес порыв сильного ветра.

«Но как изменилась Ирка! — размышляла Алла, вспоминая гордую посадку головы школьной подруги, ее уверенность. — А была такой робкой, такой некрасивой… Кто бы мог подумать! Неужели это она? Совершенно не похожа сама на себя! Кажется, будто какая-то незнакомка приняла меня за свою подругу. Нет, это ерунда, — неожиданно встряхнула она себя. — Ведь она назвала мою девичью фамилию. Это действительно та самая Ирка, которая списывала у меня контрольные по алгебре. Просто немного косметики и дорогая одежда меняют так, что мама родная не узнает. Ведь меня-то она узнала!»

После встречи с одноклассницей Алла почувствовала себя неожиданно растерявшейся. Появился повод взять себя в руки, чтобы отвлечься от семейной жизни и позаботиться о себе.

Она приблизилась к зеркалу в спальне. Оттуда на нее смотрело бледное лицо преждевременно увядшей женщины, давно махнувшей на себя рукой.

— Ну уж какая есть! — неожиданно, с обидой, произнесла Алла вслух, а потом упала в кресло и беззвучно зарыдала. После нескольких истерических всхлипываний она встряхнулась, вытерла слезы и принялась убеждать себя в том, что это обычная реакция перед критическими днями, а в целом у нее замечательная жизнь, любящий муж и гениальный сын. С запоздалым сожалением она вспомнила, что забыла дать вновь обретенной подруге свой телефон, который не значился в обыкновенных телефонных справочниках (за сходную цену он попал в разряд телефонов VIP, закрытых для широкого доступа), и, значит, их запланированная встреча не состоится…

Свое смутное беспокойство относительно неожиданной встречи она честно отнесла за счет женской зависти. Все же какой красавицей стала Ирка!

Мужу в тот вечер она ничего не сказала.

Декабрь, 1998 год

В деревушке Ундервельт, что расположена в кантоне Ури в отрогах Лепонтинских Альп, Швейцария, перед Рождеством намело сугробов чуть ли не вровень с домами. Величавые пики гор сияли на солнце голубовато-розовым светом, стройные ели стояли навытяжку, как солдаты, прижав оснеженные руки по швам. Несколько аккуратных домиков притаилось на дне широкой долины, на берегу быстрой говорливой речушки. Зимой очень часто деревушка Ундервельт оказывалась отрезанной от внешнего мира из-за обильных снегопадов, покрывавших дороги метровым слоем снега, и тогда добраться сюда можно было только на вертолете. Порой сообщение с внешнем миром прерывалось на несколько недель, поэтому местные жители всегда имели в запасе достаточное количество съестных припасов и свеч на случай отключения электричества. Что поделаешь, горы!

Вся альпийская деревня состояла из нескольких десятков домов и небольшой часовни, приютившейся у подножия пологого плато, которое плавно поднималось вверх и постепенно переходило в скалистые пики горной гряды. И вся эта деревня жила и работала только для того, чтобы обеспечить жизнедеятельность школы Святой Анны, чье огромное средневековое здание было самым крупным в поселке. Его мрачная громада, отгороженная живой изгородью кустарника, грозным бастионом высилась над долиной, а узкие бойницы окон настороженно взирали на окрестности.

Школа Святой Анны была закрытым пансионом, в котором учились отпрыски обеспеченных родителей, чьи доходы позволяли платить несколько десятков тысяч долларов в год за обучение ребенка. В эту школу принимали только по рекомендации. При поступлении дети проходили строжайшее тестирование на предмет психологической устойчивости и отсутствия дурных наклонностей. Заведующая пансионом, уроженка Эльзаса мадам Рози Штайн, гордилась тем, что в стенах вверенного ей заведения когда-то провел целых полтора месяца один из наследных английских принцев. Когда она перечисляла всех своих знаменитых учеников, глаза ее восторженно закатывались, а руки начинали заметно дрожать.

— Внучатый племянник короля Индонезии, — шептала она с почтительным придыханием, — крестник президента Франции, племянница намибийского короля, дочь актрисы Джинжер Голдин, внук короля собачьих консервов…

Она никогда не углублялась в то, что дочка актрисы была слабоумной, тихой девицей, которую к выпуску едва научили считать до ста, внучатый племянник короля Индонезии прославился в школе тем, что частенько лазил по ночам в дортуары старших девочек, а племянница короля Намибии на самом деле оказалась дочерью какого-то известного сицилийского мафиози, чье имя наводило ужас на все европейские страны.

В пансионе царили спартанские порядки. Кельи, то есть комнаты детей, были обставлены скромной, почти аскетической мебелью. Детям не разрешалось держать в комнатах съестное и игрушки. Подъем в шесть часов утра, отбой в девять. В промежутках время, расписанное поминутно, не оставляло детям шансов на блаженное ничегонеделание. По мнению дирекции пансиона, такой образ жизни способствовал подготовке воспитанников к самостоятельному существованию и благотворно сказывался на их психическом облике и карьерных устремлениях.

Школа по праву гордилась прекрасными теннисными кортами, бассейнами с морской водой, компьютерными классами. Доступ праздношатающихся граждан (впрочем, довольно редких в горной местности) к ученикам был блокирован прекрасно обученной охраной. Но основной гордостью школы были ее выпускники. Их имена золотыми буквами выгравировали на специальной мраморной доске в зале торжественных приемов, и воспитатели в педагогических целях порой повествовали о том, как плохо себя вел и отвратительно учился бывший премьер-министр одной скандинавской страны, когда поступил в школу Святой Анны, и как он потом под давлением наставников встал на путь исправления, что и позволило ему подняться до ослепительных вершин власти.

В яркий солнечный день декабря на узкой черной ленте асфальтового шоссе, вьющегося между холмами, показался длинный лимузин. После недавних снегопадов прошло уже достаточно времени, и дорогу к деревне успели расчистить. Лимузин осторожно спустился в долину, медленно пополз вдоль домиков, укутанных снежным ковром, и тихо подкатился к крыльцу школы. В обеденное время территория пансиона казалась пустынной и тихой. Вышколенный шофер вышел из автомобиля и галантно открыл дверцу. Щурясь от ослепительного солнечного света, из машины появилась элегантная дама в темных очках и изящной шубке. Вслед за ней выбрался мальчик лет семи с тоскливым взглядом и трагическим изломом бровей.

Мальчик окинул взором замок, похожий на средневековое узилище, баскетбольную площадку, заснеженные пики синих гор невдалеке и тяжело вздохнул.

— Пожалуйста, мадам, госпожа Штайн вас уже ждет! — При входе в здание склонился в вежливом поклоне привратник.

В кабинете заведующей все стены были увешаны дипломами и памятными листами, выданными школе как свидетельство успехов ее учеников в командных соревнованиях по регби и баскетболу, а также в лыжных гонках. Приветствуя посетительницу, Рози Штайн, поджарая дама в черном костюме, отдаленно напоминающим монашеское одеяние, оскалила зубы в заученной улыбке.

— Но я ведь уже сказала вам, мадам, что прием в нашу школу временно ограничен… Может быть, летом…

— Летом? — Дама, вокруг которой, точно вокруг вулкана, курилось облако духов, недоуменно пожала плечами. — Но летом обычно мы уезжаем в Биарриц… К тому же я разговаривала с представителем департамента образования, и он меня заверил, что никаких ограничений быть не может, учитывая наши особые обстоятельства…

Директриса вынужденно улыбнулась:

— Но, мадам! Разве представитель департамента образования вам не объяснил, что мы не принимаем детей из стран третьего мира? В нашей школе учатся наследники всех монарших дворов Европы, отпрыски многих высокопоставленных семей, что обусловливает строгость наших правил. Мы принимаем детей только по рекомендации! Мы очень щепетильны. В нашей школе вы не найдете того, чем страдают многие другие пансионы в Швейцарии и Англии: в наше учебное заведение закрыт прием детей мафиози и бизнесменов сомнительной репутации из стран Восточной Европы…

— Именно поэтому я выбрала вашу школу, — быстро произнесла дама в мехах.

— Вы ведь приехали из Польши?

— Да, но мы очень недолго жили там…

— Я могу вам порекомендовать хороший пансион со славянским уклоном неподалеку, там все преподаватели разговаривают на…

— Спасибо, не надо. — Дама отрицательно качнула головой и высокомерно поджала губы. — Мой сын Поль Войтыла не нуждается в поблажках!

— Боюсь, совет попечителей школы будет против, если я предложу кандидатуру вашего сына.

— Поверьте, мы предоставим вам достаточно весомые рекомендации!

— Но, мадам… Я же сказала, что мы не принимаем детей из Восточной Европы… Это наш принцип!

— Обожаю принципы, — парировала дама в темных очках. — Особенно, когда им изменяют…

Она раскрыла микроскопическую сумочку из крокодиловой кожи и положила на стол небольшой снимок.

— Эту фотографию мы сделали прошлым летом в Риме. Дядя Кароль был так мил, и, несмотря на свой возраст, лично показал мальчику собор Святого Павла…

Директор школы взяла в руки снимок. Ее глаза удивленно округлились, а руки задрожали. Она даже слегка перекрестилась, так, чтобы этого не заметила посетительница. А та продолжала:

— Ведь дядя Кароль был крестным отцом Поля… Конечно, в обычных условиях мы не афишируем этого, для его святейшества нет родных, но сейчас исключительный случай. Мой сын Поль не любит говорить об этом. И поверьте, что…

— Конечно, мы примем вашего сына в школу, разве могут быть сомнения! — внезапно с восторженной улыбкой заявила заведующая, глядя на снимок. — Думаю, ваш мальчик обязательно станет одним из наших лучших учеников!

— Я в этом не сомневаюсь, — кивнула дама и немного расслабилась — наконец-то принципиальное согласие было получено. — Есть еще одно небольшое «но»…

— Какое?

— Дело в том, что у вас в школе преподавание ведется на немецком и французском, а Поль предпочитает английский…

— Мы можем предложить вашему сыну индивидуальный график занятий и преподавателей, владеющих английским.

— Прекрасно! — Посетительница расцвела жизнерадостной улыбкой. — Мой сын ждет меня в машине… Может быть, вы хотите познакомиться с ним?

— Жду с нетерпением! — Госпожа Штайн с готовностью приподнялась над стулом…

Во дворе мальчик в спортивной куртке и лыжной шапочке, надвинутой на самый нос, лепил комки из снега и бросал их в баскетбольное кольцо.

— Мы поместим его в комнату с внучатым племянником датского короля, — удовлетворенно произнесла заведующая. — Тебе понравится у нас, Поль.

Мальчик мрачно посмотрел на нее.

— У вас действительно нет воспитанников из Восточной Европы? — как бы между прочим спросила мать мальчика. — Понимаете, Поль пережил недавно такое потрясение… Речь идет о тех особых обстоятельствах, о которых мы говорили в департаменте образования. И мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь напомнил ему…

— Не волнуйтесь, мадам, мы постараемся помочь мальчику… Необходимые бумаги для оформления через неделю будут направлены на адрес вашего адвоката. Ну что ж, можете попрощаться… Поль, ты остаешься у нас!

Мать наклонилась к мальчику и страстно сжала его в объятиях. Глаза ее влажно заблестели.

— Мама… — прошептал он почти беззвучно.

Женщина прошептала на ухо сыну несколько слов, которые директор не смогла разобрать, как ни вслушивалась. Она даже не поняла, на каком языке они говорят. «О, этот головоломный польский язык!» — морщась, подумала она, но вслух сказала лишь с любезной улыбкой:

— Пойдем, Поль, я покажу тебе твою комнату и познакомлю с новыми друзьями.

Мальчик с обреченностью человека, понимающего, что у него нет выбора, протянул ей руку.

Рози Штайн широко улыбнулась и обратилась к посетительнице:

— Пожалуйста, передайте его святейшеству, что мы всегда рады приветствовать его в нашем пансионе. Мы приобщаем детей к азам католической веры и на этом поприще могли бы…

— Непременно передам! — улыбнулась дама. Темные очки удачно маскировали застывшую в глазах мучительную тоску.

Когда за мальчиком захлопнулась дверь школы, дама в очках села на заднее сиденье лимузина и бросила шоферу: «Поехали!»

Затем она сняла темные очки, достала из сумочки фотографию и разорвала ее на мелкие кусочки. Точно солнечный лучик, в хмурый день пробивающийся сквозь тучи, по расстроенному лицу скользнула улыбка.

«Эта госпожа Штайн понятия не имеет, что такое фотомонтаж», — подумала женщина.

С одного из порванных кусочков с отеческой лаской и всепрощающей улыбкой взирало лицо Иоанна Павла Второго, его святейшества Папы Римского, в миру носившего имя Кароль Войтыла. Кароль Войтыла был стопроцентным поляком. А женщина в лимузине была стопроцентной русской.

Она взглянула на часы и озабоченно покачала головой. Прокатные сутки роскошного автомобиля заканчивались ровно через два часа.

Глава 6

Две симпатичные, но чересчур ярко одетые особы сидели за столиком кафе на Петровке и оживленно болтали.

Одна из хорошеньких болтушек была повыше ростом и с русыми волосами, а другая пониже, с игривыми белокурыми кудряшками. Обе приятельницы были в таких коротких юбках и так ярко накрашены, что ни один из посетителей кафе не принял бы их за добропорядочных особ. Но и для проституток, приехавших на заработки из провинции, они выглядели слишком дорого и уверенно.

— А мой-то вчера! — Девушка, та, что пониже и посветлее, хвастливо вытянула руку. — Кольцо мне подарил.

— Ух ты! — Та, что повыше, восторженно присвистнула, но тут же скорчила недоверчивую физиономию и иронически произнесла: — Наверное, циркон какой-нибудь и золото турецкое…

— Да ты что! — возмутилась первая, задорно тряхнув мелкими кудряшками. — Мой парень сейчас в крутом авторитете. Он же правая рука Лучка! Станет он мне всякую туфту дарить! Да он для меня ничего не жалеет, денег дает, когда попрошу. Шубу — какую хочешь! Фрол — парень не жадный!

— Правда? — изумилась вторая. — Тогда, Ленуська, считай, тебе повезло. Дай-ка еще на колечко взгляну…

Она наклонилась над пухленькой ручкой с коротенькими пальчиками, выкрашенными ядовитым лаком, и восхищенно качнула головой.

— Да, точно! Теперь вижу: бриллиант! — В светлых глазах явственно загорелась зависть. — Нет, все-таки везучая ты, Ленуська! Если он тебя любит, считай, на всю жизнь обеспеченной будешь…

— Ха, на всю жизнь! — иронически присвистнула белобрысая. — На всю его жизнь — может быть. Но не на мою!

— Почему?

— Тебе что, как маленькой, нужно все растолковывать? — хмыкнула Ленуська. — Потому что не сегодня, так завтра его могут убить или в тюрьму посадить. — Она глубоко вздохнула. — Что поделать, работа такая…

Та, что была повыше, заметив проходящего мимо столика официанта, небрежно бросила ему:

— Еще бутылку шампанского, пожалуйста. Нам с подругой надо обмыть ее обновку.

Через минуту молчаливый официант разлил по бокалам бурно пенящийся «Мондоро». Звякнуло тонкое стекло, розовые губы пригубили вино.

— Ой, сейчас напьюсь! — кокетливо захихикала Ленуська. — Домой не дойду. Придется Фролу звонить, чтоб на машине забирал.

— И что, приедет? — недоверчиво спросила подруга.

— Конечно! — Ленуська гордо посмотрела на собеседницу. — Стоит только свистнуть — примчится как миленький! Он за меня знаешь как волнуется! Один раз поздно домой вернулась, так до полусмерти избил, я даже в больницу попала. Во такие синяки были! — Она сжала руку в кулачок.

— Ну, а ты?

— А что я… Ну, побил немного, ну так и что? Бьет — значит любит! Зато он мне недавно тачку обещал подарить. И не сомневайся, подарит!

— Ой, какой классный мужик! — с деланным восхищением застонала девица. — Слушай, познакомь меня с ним, а?

— Ты что? — Казалось, Ленуська даже протрезвела от испуга. — Отбить хочешь?

— Да нет… Слушай, а у твоего Фрола есть хороший друг?

— Конечно есть! У него полно друзей! И все кру-утые! Знаешь, сейчас баковские — самая сильная бригада на западе Москвы. А скоро, голову на отсечение даю, они вообще самыми сильными будут. Подомнут под себя всех. У Лучка знаешь как башка здорово варит!

— Кто такой Лучок? — настороженно спросила собеседница.

— Ну ты даешь! Неужели не знаешь? Он там главный среди них.

— А у него девушка есть?

— Ха-ха-ха! Ну ты даешь! Неужели думаешь, что у такого шикарного мужика баб не хватает? Да у него каждый день три штуки новых. — Закурив сигарету, Ленуська выпустила густую струю дыма. — Да, кроме того, у него и постоянная подруга есть, Жанной зовут. Такая — жуть! Всю братву в страхе держит. Власти у нее… — Ленуська восторженно зажмурила свои густо зачерненные глаза, — прорва! Вот бы тоже так…

Ее собеседница тяжело вздохнула:

— Да мне той власти и не надо. Мне бы парнишку хорошего, чтоб деньги водились и чтоб не бил, как твой Фрол.

— Один момент, сейчас мы тебе найдем!

Изрядно повеселевшая Ленуська раскрыла сумочку и одним махом вытряхнула ее содержимое на стол. На заляпанную поверхность вывалилась расческа, три помады, зеркало, тушь для ресниц, пачка женских прокладок, недоеденный коржик и еще куча всякого залежавшегося храма.

— Где же… — Нетерпеливые руки быстро расшвыривали барахло.

— Что ты ищешь?

— Записную книжку… Ой, вот она! — Ленуська достала маленький изящный блокнот в кожаном переплете. — Сейчас мы тебе жениха найдем, не сомневайся. У меня здесь все его приятели записаны, выбирай любого! — Она стала листать потрепанные страницы. — Вот на выбор: Штурман, Валера Аксакал, Квадрат, Шмель, Фил, Вован, Пепел, Венечка Счастливый, Феликс… Видишь, у меня все их номера записаны, как в банке!

— А зачем тебе?

— Да просто так! — Девушка пьяно махнула рукой. — Фрол как-то забыл свою барсетку у меня, а я возьми да скатай все из его записной книжки. На всякий случай, мало ли…

— Нет, ну знаешь, по телефону знакомиться — как-то не очень!..

— Заметано! Скоро у Фрола день рождения, приходи… На какого пацана пальцем покажешь — считай, твой! Мы в ресторане будем праздновать, в «Золотой корове». Ой, нет, в «Подкове».

— Слушай, как-то неудобно без подарка…

— Да брось ты, я сама еще без подарка. Мне сегодня Фрол обещал двести баксов дать ему на подарок, давай завтра вместе прошвырнемся по магазинам, а потом вдвоем в «Корову» и завалимся.

— Заметано!

Внезапно Ленуська резко побледнела и схватилась одной рукой за живот, а другой зажала рот.

— Я с-сейчас… — запинаясь, пробормотала она и, пошатываясь, встала. — С-сейчас п-приду. Меня с-с шампанского вс-сегда п-п-пучит…

— Может, тебя проводить?

— Я с-сама. — Путаясь в собственных ногах, девушка побрела к туалету.

Официант неодобрительно посмотрел ей вслед. Будь его воля, он в одну минуту вышвырнул бы эту девку за порог! Но ведь она бандитская подружка, это все знают. С ней лучше не связываться. Пусть заблюет хоть все кафе с посетителями вместе, и он вынужден это терпеть!

Из туалета доносились странные звуки, как будто там наизнанку выворачивали кошку.

Пока кудрявая Ленуська прочищала желудок, подруга ее не теряла времени. Она быстро раскрыла свою сумку, достала из нее небольшой фотоаппарат, раскрыла записную книжку и активно защелкала объективом, время от времени переворачивая страницы. Потом хладнокровно положила фотоаппарат на место и как ни в чем не бывало закурила.

Ленуська появилась только минут через десять. Если бы не густой искусственный румянец, ее лицо показалось бы смертельно бледным. На нем яркими пятнами выделялись огромные круги подведенных глаз.

— Сто раз себе говорила, шампанское не для меня, — с тоской проговорила она, все еще опасливо прикрывая рот.

— Пойдем на свежий воздух, — участливо произнесла подруга.

Девушки неторопливо вышли из кафе. На улице Ленуська, пошатываясь, подняла руку, и у тротуара сразу же затормозило такси.

— Садись! — Подруга открыла заднюю дверцу, втолкнула на заднее сиденье качавшуюся от ветра Ленуську и на прощанье махнула ей рукой. — Завтра встретимся.

Такси, чавкая размякшим снегом, плавно тронулось с места. Оставшаяся в одиночестве особа в легкомысленной юбке уверенно направилась к магазину, на фасаде которого сияли крупные буквы «Срочная проявка».

Через час в ее сумке лежали глянцевые снимки, на которых можно было различить номера телефонов, адреса и клички.

И это было только начало!

Несмотря на то что Алла рассталась со своей школьной подругой, не обменявшись телефонами, в назначенный день возле ворот, ведущих на территорию коттеджного поселка, раздался требовательный автомобильный гудок. Охрана, повинуясь высокомерному жесту женщины, сидевшей за рулем огненно-алой «мазды», бросилась открывать ворота в надежде на приличные чаевые. Из окна высунулась узкая рука в перчатке и небрежно бросила в ладонь подбежавшему охраннику свернутую купюру. Как шаровая молния, «мазда» ворвалась на территорию поселка, промчалась мимо притихших домов и через несколько секунд застыла возле двухэтажного особняка.

Алла в это время занималась изучением женских журналов. Услышав визг тормозов, она прилипла к окну. Кажется, к соседям пожаловали гости…

Дверца машины распахнулась. Сначала на землю ступила стройная нога в сапоге на шпильке, затем появилась и ее обладательница — темноволосая женщина с горделивой посадкой головы в светлом изящном кардигане.

Стоя у окна, Алла жадно рассматривала незнакомку. Как бы она хотела вот так же бесшабашно и уверенно водить машину; стартовать со свистом, вызывая удивленные взгляды прохожих; с бешеной скоростью мчаться по шоссе, чтобы обгоняемые машины восхищенно сигналили ей вслед, что в переводе с автомобильного переводилось примерно как «Вот чертова баба!».

Незнакомка небрежно хлопнула дверцей машины, щелкнула сигнализацией и направилась к дому.

— Ирка! — догадалась Алла и поспешила навстречу подруге, по дороге пытаясь подколоть спутанные волосы, чтобы скрыть полное отсутствие прически.

— Привет, подруга! — низким бархатным голосом произнесла Ирина, входя в дом. — Вот и я, как обещала…

— Но как же ты меня нашла? — удивленно защебетала Алла, принимая легкое, как пушинка, пальто. — Ведь адрес…

— Ерунда. — Ирина небрежно махнула рукой. — Для моего мужа узнать адрес — не проблема. Он позвонил, и ему сказали…

Алла только открыла рот в восхищении. Позвонил, и сказали… Казалось, для ее одноклассницы не существует никаких проблем в жизни.

— Существует, — строго заметила Ирина, когда хозяйка дома вслух озвучила свою мысль. — У меня те же проблемы, что и у тебя. Я умираю со скуки!

— Неужели? — Алла даже задохнулась оттого, что вот так, с полувзгляда, ее поняли.

— Да, представь! — Ирина села в кресло, закурила. — Как мне все это надоело… От этих чертовых мужиков только и слышишь: деньги, деньги, деньги… Как будто ничего на свете их больше не интересует!

— Точно! — На долю секунды Алле показалось, что подруга читает ее сокровенные мысли.

— У тебя хоть ребенок есть, — со вздохом продолжала гостья, глубоко затягиваясь сигаретой. — А у меня вообще никого…

— Но ведь у тебя любовник, — несмело напомнила Алла.

— А, ерунда! — Лицо гостьи затуманилось. — Все равно я не могу с ним появиться на людях, сразу же станет известно Василию, моему мужу… Кроме того, я собираюсь с ним порвать. Он мне надоел! А иногда так хочется развлечься, пойти в ресторан или в казино, познакомиться с кем-нибудь, пофлиртовать… Вот если бы у меня была верная подруга…

Как часто Алла думала о том же!

— Может быть, выберемся куда-нибудь вместе, — неожиданно для себя предложила она.

Ира обрадованно всплеснула руками.

— Отлично! Наметим себе культурную программу и оттянемся без мужиков. Вот это будет здорово!

— Только… — Алла неожиданно смутилась. — Ой, наверное, я не смогу…

— Почему?

— Понимаешь, Вовка без меня вечером не может заснуть, да и Алексей не любит, когда ужин ему подаю не я, а домработница.

Ирина возмущенно закатила глаза.

— Слушай, Кутепова! — с комическим гневом произнесла она. — В кои веки я встречаю старую подругу, мечтаю с ней хоть немного развеяться, а ты отвечаешь, что не можешь уделить мне время, потому что ужин будет разогрет не теми руками! Ты что, шутишь?

Хозяйка смущенно потупилась:

— Вообще-то мне, кажется, нечего надеть…

— Ну наконец-то я слышу деловой разговор!

Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, немедленно была произведена ревизия гардероба. Чихая от пыли и нафталинного запаха, женщины часа два возились, перебирая тряпки.

— Знаешь, подруга, — вскоре критически заявила гостья, — советую тебе все это отдать в дом для престарелых. Поехали!..

Приятельницы погрузились в алую «мазду». Автомобиль, точно выпущенная из пистолета пуля, вылетел за пределы поселка. Впервые за много месяцев у Аллы было приподнятое настроение, похожее на ожидание праздника или предчувствие невероятного приключения. Рядом с Ириной было так легко и приятно, для нее не существовало проблем, и, казалось, весь мир ложится ей под ноги многоцветным шелковистым ковром.

Они приехали в один из самых дорогих универсальных магазинов столицы, из разряда тех, где пустота залов компенсируется вздутыми ценами.

— Вот это примерь и это! — говорила Алла, указывая пальчиком на приглянувшиеся вещи. — К твоим волосам это не пойдет, лучше вот это… Девушка, что вы нам подсовываете лежалый товар! — раздраженно оборвала она продавщицу, когда та осмелилась предложить покупательницам что-то по своему вкусу. — Дешевка нам не нужна!

Алла вертелась перед зеркалами, разглядывая себя со всех сторон, а вокруг нее вертелся и вращался весь фешенебельный магазин со всеми его отделами, продавщицами, менеджерами и завистливо оглядывающимися на подруг зеваками. Щеки ее раскраснелись, горячий пот струился по спине, глаза возбужденно блестели, будто она выпила лишку.

Когда вещи были отобраны, Ирина критически оглядела подругу и заявила:

— Ну, теперь ты отдаленно похожа на человека! Но надо что-то делать с твоей головой! А ногти! Можно подумать, что ты десять лет проработала подавальщицей в самой грязной забегаловке у Белорусского вокзала.

Следующий визит был совершен в святая святых — к известному стилисту, который даже задрожал от восторга, узнав, что ему будет предоставлена полная свобода творить со своей клиенткой все, что его душеньке будет угодно. И вновь вокруг Аллы завертелся вихрь — на сей раз из ножниц, щипчиков для бровей, пульверизаторов, бигуди, кисточек для пудры, аппликаторов для туши и прочих косметических мелочей.

Алла в ужасе закрыла глаза, ожидая, что сейчас из нее сделают ужасное чучело с изумрудными перьями в волосах.

Но когда с восторженным придыханием стилист произнес: «Все!» — и она открыла глаза, то ей показалось, что она видит в зеркале не себя, а картинку с выставки топ-моделей. Вместо долговязой выдры с тусклыми глазами, с блекло-розовым ртом, с порыжелыми от давней химзавивки прядями на нее смотрела томная сероглазая красавица с изящно-небрежной стрижкой. Красавицу окутывало облако духов. Глаза ее сладострастно блестели, а губы изгибались, готовые к поцелую. Этой женщине в зеркале не требовалось разогревать ужин и по утрам во время завтрака вдалбливать сыну в голову английские глаголы. Эта красавица в зеркале могла гордо нести голову на плечах, небрежно бросить продавщице фразу про лежалый товар и затормозить на машине с таким визгом, чтобы у окружающих закладывало уши.

Во внезапно наступившей тишине Алла услышала собственное восхищенное: «Вот это да!»

Подруга отреагировала на ее преображение по-другому.

— Ты знаешь, я раздумала знакомить тебя со своим мужем, — задумчиво произнесла она, разглядывая отражение в зеркале. — За тебя-то я не боюсь, но вот он…

Это прозвучало высшим комплиментом!

— Ну, куда мы с тобой отправимся вечером? — спросила Алла, когда подруги вышли из салона. — Кажется, я сегодня готова покорить всю вселенную.

— И вселенная тебе покорится! — уверенно подтвердила Ира. — Ты была когда-нибудь в казино?

— Да, однажды нас с мужем пригласили туда на званый вечер.

— Играла?

— Нет, было не до того. Алексей все время решал какие-то деловые вопросы с нужными людьми, а я не решилась играть одна. Я даже не знаю, как это делается.

— Значит, вечером идем в казино «Фортуна», — уверенно заявила Ирина. — Сегодня, чувствую, твой день, тебе должно повезти.

— А что я скажу Алексею? — забеспокоилась Алла.

— Ничего! Ты столько лет сидела пришпиленная к детской кроватке, а он столько лет не беспокоился за тебя, что пора наконец положить этому конец. Пусть поволнуется! В конце концов, существуют же для чего-то сотовые телефоны…

Алла с охотой и радостью покорилась. Впервые за последние несколько лет она заметила, что на нее с интересом оглядываются мужчины. Когда «мазда» застыла на светофоре, нервно порыкивая мотором, Алла увидела, что водитель остановившейся рядом машины с интересом косится в ее сторону и интригующе улыбается.

— Советую тебе повыше задрать нос и отвернуться, — посоветовала Ира. — Чтобы этот тип понял — такую женщину, как ты, невозможно подцепить на дороге!

Алла так и сделала. И почувствовала себя просто великолепно! Сегодня, казалось, для нее действительно нет ничего невозможного…

Казино встретило подруг переливами огней и любезным охранником на бесплатной парковке.

— Привет! — бросила Ирина важному швейцару на входе и небрежным жестом сунула ему в ладонь зеленоватую купюру.

— Добрый вечер, проходите… Как всегда, в карточный зал? — Швейцар мгновенно засуетился, любезно распахивая перед ними двери. По всей видимости, подругу Аллы здесь хорошо знали. — Удачи в игре!

— Мне-то удача не нужна, — ответила Ирина, подмигивая приятельнице. — А вот кое-кому она сегодня очень понадобится!

Несмотря на будний день, народу в казино было много. Разношерстная река клубилась в просторном холле, обтекала игорные столы, вливалась в двери баров и ресторанов. Многие из посетителей сверкали дорогими каменьями на пальцах, поражали вычурными нарядами, а некоторые, напротив, были одеты вызывающе просто. Люди сидели в карточном зале, толпились у автоматов, но больше всего народу было конечно же возле американской рулетки. Между игроками, точно белогрудые лебеди, скользили официанты с подносами, уставленными бокалами, на дне которых плескалось бесплатное шампанское (не более двух столовых ложек, отметила Алла наметанным хозяйским взглядом).

— Видишь вон того парня с хвостом на затылке? — прошептала ей Ира. — Это один из завсегдатаев. Я его знаю, он здесь постоянно ошивается. Раньше был довольно крупным бизнесменом, но за два года все проиграл в рулетку. Начинал по маленькой, а потом все больше и больше, пока не пустил под откос весь свой бизнес. Представляешь, он дважды выигрывал по самому настоящему «мерседесу» — два вечера подряд! Казино разыгрывало автомобили в рекламных целях, и обе машины достались ему! Но этого показалось мало. Он пришел в третий раз и проиграл обе тачки, да еще и остался должен кучу денег. Долго скрывался, пока не выплатил всю сумму. И вот он опять здесь…

Алла посмотрела на этого отчаянного игрока — напряженным взглядом тот следил за шариком рулетки. Ничего особенного, заурядная внешность, никакого следа порочных страстей, никакого алчного блеска в глазах. Пожалуй, можно пройти мимо него в толпе и не заметить.

— А вон тетка, видишь, жирная такая? — продолжала шептать Ира. — Вся в бриллиантах… Страшно богатая! Но играть боится. Каждый день приходит сюда поглазеть. Даже трясется вся, когда кто-нибудь выигрывает на ее глазах особо крупную сумму… А вон тот тип с короткой стрижкой, похожий на орангутанга, видишь? Это глава крупной московской группировки. Если в тот день, когда его братки кого-нибудь завалят, он выигрывает, то всегда два пальца кладет на стол, вот так… Это значит, что весь его выигрыш направляется в пользу казино. Говорят, это он так от судьбы откупается…

Алла с ужасом смотрела на бандита, который барабанил синими от татуировок пальцами по яркому сукну стола.

Хотя в зале было очень интересно, Ира потащила подругу в бар, предлагая для начала выпить немного за встречу. Пока подруги поднимались на галерею, она напряженно оглядывалась по сторонам, будто кого-то искала.

В баре приятельницы сели на высокие вертящиеся стульчики возле стойки. Бармен разлил по бокалам легкое вино…

— Слушай, на тебя здесь обращают внимание, — неожиданно проговорила Ира, наклоняясь к уху подруги.

— Кто? — Та заинтересованно оглянулась.

— Вон тот блондин за столиком в углу.

Действительно, молодой смазливый парень за столиком возле окна не сводил с Аллы восхищенных глаз. Их взгляды встретились…

Блондин улыбнулся. Алла неожиданно для себя покраснела и отвернулась.

— Хорошенький, — одобрила Ира. В ее голосе звучала игривая зависть. — Я бы не отказалась с таким познакомиться…

— Ты что, я же замужем! — напомнила Алла.

Ира посмотрела на нее как-то странно.

— У тебя ведь это на лбу не написано… И вообще, здесь нет женатых и замужних, перед лицом фортуны все равны. А фортуна, как известно, девушка капризная… Ой, извини! — Она неожиданно встала. — Я увидела приятеля. Я на минутку…

Не слушая протестующих слов подруги, Ирина упорхнула. Как только ее яркое платье исчезло из виду, блондин приподнялся из-за своего столика и неторопливо направился в сторону Аллы. Его губы изгибались в приветливой улыбке, глаза восхищенно ласкали обтянутое узким платьем тело.

— Простите, — произнес он, приближаясь, — позвольте вас угостить шампанским. Вы так прекрасны! Я никогда не встречал еще столь красивой женщины…

— Извините, я не одна, — стараясь говорить строго, произнесла Алла и беспомощно оглянулась.

Но блондин был настойчив. Его бархатные черные глаза смотрели на нее восхищенно, а во взгляде читалась униженная мольба. Слово «да» вертелось на языке у Аллы, но как заведенная она произносила вслух только короткое испуганное «нет»:

— Нет, нет, нет…

Она не видела, как ее подруга, скрывшись за бархатной портьерой, внимательно наблюдала за сценой настойчивого ухаживания. Ее глаза были сосредоточенно-темны, лицо хмурое и деловито-озабоченное. Заметив, что Алла собирается встать из-за стойки бара, Ирина достала сотовый телефон и вынула антенну.

— Контакт начался, — произнесла она глухим голосом. — Нет, она ни в чем не сомневается…

А в это время за стойкой завязывался флирт.

— Простите мою настойчивость, — мягко и вежливо продолжал блондин. — Вы так не похожи на женщин, которые посещают это заведение! А что, если мы встретимся…

Заметив Ирину, неожиданно выскользнувшую из-за портьеры, он галантно поклонился и быстро отошел от столика.

Как только его стройная фигура, обтянутая строгим костюмом, скрылась из виду, Алла начала себя ругать. Этот юноша так напоминал персонажей ее любимых книг в ярких обложках! Он был так мил и так предупредителен. Ну что ей стоило немного поболтать с ним на безобидные темы! Ведь от этого мир не рухнет! И даже муж никогда не узнает…

Проходя мимо Ирины, которая прятала в крошечную лаковую сумочку сотовый телефон, блондин неожиданно притормозил.

— Ну? — негромко спросила та, не подымая глаз.

— Еще нет, — ответил юноша, почти не размыкая губ.

— Черт!.. Тогда второй план?

— Да, четвертый столик, крупье подыграет…

Еле заметно кивнув, Ирина быстрым шагом прошла в бар.

— Скучаешь, подруга? — спросила она наигранно-весело. — Смотри, я уже поменяла деньги на фишки.

Она вывалила на стол целую гору разноцветных жетонов.

— Ого сколько! — удивилась Алла. — А зачем?

— Это ценные фишки. Они стоят кучу денег. Самые дорогие — пятьсот условных единиц (но не долларов, не пугайся!), есть по сто и по двадцать пять. Более мелкие я не беру, не имеет смысла.

— Это на них играют? — спросила Алла, беря в руку гладкий пластмассовый жетон.

— Нет, возле столов ценные фишки меняются на цветные игровые. В зависимости от игры и от стола ценную фишку можно разменять на разное количество игровых. Игровая фишка за одним столом может стоить десять условных единиц, а за другим — всего пять… Пойдем, пора переходить от теории к практике!

Подруги вышли на галерею, опоясывающую поверху игорный зал. Туда выходили двери ресторанов, баров и служебных помещений. С высоты весь зал был виден как на ладони. Крупье, одетые в одинаковую форменную одежду, принимали ставки, секьюрити неслышно скользили в толпе — молодые мужчины, несущие на своем лице неразличимую печать тайной службы казино. Они проверяли и контролировали работу крупье, следили за играющими, вовремя пресекая попытки мухлежа, и старались выудить из толпы подозрительных личностей, пробавлявшихся воровством фишек или кошельков из карманов азартных игроков.

Возле каждого стола сверкали открытыми плечами красивые девушки. Делая вид, что наблюдают за игрой, они на самом деле стреляли по сторонам глазами, стремясь выцепить из массы посетителей клиента побогаче и раскрутить его на крупную игру, заставив забыть о благоразумии и осторожности. С каждого крупного проигрыша казино выплачивало девушкам приличный процент, и поэтому те прилежно сияли как будто приклеенными улыбками.

Если клиент впадал в раж, девушки подзуживали его заготовленными репликами типа: «За этим столиком сегодня еще ни разу «двадцать пять» не выпадало!» — зная, что он ставит на «двадцать пять». Или, например, после выигрыша в Even Chances (равные шансы, ставка на чет-нечет или красно-черное, ставки 1:1) они призывали клиента увеличить ставку: «О! С вашей удачей нужно непременно попробовать Corner (ставка на четыре номера, выигрыш 8:1) или Street (ставка на «улицу» — три номера, расположенные на игровом поле на одной горизонтали, выигрыш 11:1). Я чувствую, что вам сегодня обязательно повезет!»

Когда соблазнительная особа с округлыми формами с придыханием произносила эти слова, многие, даже самые благоразумные игроки — из завсегдатаев, кто знал, что девушки подставные, — не выдерживали и, махнув рукой на заведомый проигрыш, в опьянении собственной удалью решались ставить на Split (два номера, 17:1) или Streight up (на один номер, выигрыш 35:1). Зная, что крупье наверняка не допустит слишком крупного выигрыша, под действием восхищенных взглядов девиц они тем не менее начинали верить, что уж сегодня-то удача их не минует…

С карманами, полными фишек, подруги направились к столику американской рулетки, за которым было не очень много народу. Столик оказался четвертым в ряду.

— Элька, привет! — окликнула Ирина знакомую барышню, которая с индифферентным видом ошивалась неподалеку. — Как сегодня дела?

— Так себе, — негромко отозвалась та. — Что-то сегодня игра не идет.

— Ничего! Сейчас мы взлохматим хвост удаче! Новичкам всегда везет, поэтому сегодня будешь играть ты, — обратилась она к Алле.

Для разгона они сначала поставили на четное. Четное выиграло. Крупье пододвинул к подругам несколько фишек. Потом ставки пошли по нарастающей. Осторожные «дюжины» сменились более рискованными «колонками», а потом одна за другой понеслись «углы» и «улицы». Несколько раз Алла проигрывала, но удача неизменно возвращалась к ней, принося вместе с собой целую гору цветных красивых фишек.

Щеки женщин разгорелись, глаза заблестели от возбуждения. Алла не осознавала, как много она выигрывает или проигрывает. Ведь перед ней на зеленом сукне игорного стола красовалась не стопка купюр, а красивые маленькие фишки, которые так приятно было брать в руки. Алла радостно хлопала в ладоши, когда крупье пододвигал к ней очередной выигрыш, и без сожаления смотрела, когда тот сгребал к себе проигравшие ставки.

Мало-помалу вокруг их стола стал собираться народ. По залу пролетел слух, что за четвертым столом ведется крупная игра, и люди постепенно стали слетаться на запах наживы, как коршуны на запах падали. Вскоре вокруг играющих возвышалась плотная стена мужчин и женщин. Все завороженно наблюдали, как с каждой минутой растет кучка фишек возле двух подруг. Многие делали ставки на те же комбинации, надеясь, что им тоже улыбнется фортуна.

Внезапно Алла почувствовала на своем плече чье-то горячее дыхание и оглянулась. Этот был тот самый блондин, который пытался познакомиться с ней в баре. Его глубокие бархатные глаза смотрели на нее восторженно-умоляюще.

— Прикоснитесь к моим фишкам, прошу вас, — мягким голосом произнес он. — Мне кажется, вы приносите удачу.

На его ладони лежало несколько ценных фишек. Счастливо улыбнувшись, Алла протянула ему руку, и он восторженно сжал ее горячую ладонь. На долю секунды ей показалось, точно по пальцам пропустили электрический ток. Она тут же отдернула руку и, хмуря брови, отвернулась. Ну, это уже слишком! А что, если он попросит еще и поцеловать «на удачу»?

Блондин протиснулся и встал рядом с ней, сделал ставку. Крупье, молодой безусый парнишка, звонко прокричал: «Ставок больше нет!» Закрутился волчок, завертелся шарик. Ставка блондина проиграла, ставка Аллы выиграла. Парень тяжело вздохнул и понурился. Кажется, у него больше не было фишек.

Повинуясь внезапному порыву, Алла неожиданно для себя пододвинула к нему горстку ценных фишек и поощрительно улыбнулась:

— Наверное, это я виновата, что ваша ставка не выиграла.

— Спасибо! — одними губами прошептал он. — Назовите любое число. Пожалуйста!

— Тринадцать, — сказала Алла.

Блондин поставил на «тринадцать».

Завертелась рулетка. Но блондина больше не интересовала игра, не интересовал и выигрыш, который через несколько секунд пододвинул к нему крупье. Он, не отрываясь, смотрел на свою соседку по игорному столу. От его взгляда Алле становилось все жарче и жарче. Как ни странно, она тоже забыла про рулетку и думала только о том, как чудесно оказаться с ним наедине, чтобы вокруг не было ни людей, ни резких выкриков крупье, ни подруги, то и дело тормошащей ее, чтобы сделать очередную ставку. Только он и она — так же близко, как сейчас, лицом к лицу. Нет, еще ближе…

С этой минуты Алла стала стремительно проигрывать, а ее сосед все время ставил на Straight up и выигрывал. Теперь удача отвернулась от Аллы. Махнув хвостом, она, беспутная, переметнулась к смазливому блондину с бархатными глазами…

Через час от горы фишек, возвышавшихся на сукне напротив подруг, не осталось и следа.

— Ну что, наигралась? — утомленно зевнула Ира. — Все, у меня больше наличности нет. Пойдем домой? Уже поздно…

Уходить из казино Алле не хотелось. Вот бы сидеть так, рядом с этим мужчиной, и до бесконечности смотреть в его глубокие нежные глаза. Но как только они встали, их место за столиком сразу же заняли другие люди. Да и без фишек торчать возле стола было глупо.

Уходя, Алла оглянулась — блондин тоже прекратил игру и теперь торопливо распихивал выигрыш по карманам. Пока он складывал фишки, подруги затерялись в толпе.

— Может быть, еще немного посмотрим? — взмолилась Алла.

Подруги направились в зал, чтобы полюбоваться на выступление девушек из варьете, одетых только в перья и жемчужные бусы. Гремела музыка, от шампанского звенело в ушах…

В это время блондин, неторопливо поднявшись на галерею, проскользнул в служебную комнату за дубовой дверью и там вывалил кучу жетонов на стол перед пожилым лысым человеком с усталым взглядом.

— Здесь все? — спросил его лысый. — Не зажал ли ты чего, Жека? Смотри, я ведь у крупье узнаю, сколько ты выиграл.

— Да что я, врать, что ли, буду! — обидчиво возразил блондин.

— Если что, из твоего жалованья вычтем… — Лысый небрежно сгреб фишки в ящик стола. — А как та баба?

— Пустая ушла.

— Нормально, — удовлетворенно кивнул лысый. — Ну ладно, валяй дальше! Ну и работка у тебя, Жека, обзавидуешься…

Когда блондин Жека вышел из служебного помещения, карманы его были девственно чисты. Интересовавшая его особа все еще находилась в концертном зале. Но подходить к ней он не стал, предпочитая следить издали. Он видел, что дама, из-за которой его и наняли, несколько раз оглянулась по сторонам. Взгляд у нее был ищуще-тоскливый.

За выполнение ответственного задания Жека больше не волновался. Рыбка попалась на крючок и отныне была готова на все. Наживка показалась ей самой желанной на свете.

Закинув ногу на ногу, блондин беззаботно уселся в кресло и пригубил бокал шампанского. Отлично! Вечер сегодня удался. Эта дама не такая уж уродка, он с удовольствием переспит с ней пару раз, как ему заказывали. А сейчас надо дать жертве немного охладиться. Нужно, чтобы она чуть-чуть поразмышляла в одиночестве и пожалела, что не согласилась на его ухаживание раньше. Ей нужно время, чтобы понять: тот шанс, который он собирается ей дать, будет последним. И не в ее интересах этот шанс упускать!

«Интересно, кто она? — меланхолически раздумывал Жека, следя за движениями красоток на сцене. — Зачем ее мне заказали? Какой у Лучка к ней может быть интерес? Что за информацию нужно выудить у нее в постели? А эта черноволосая, с холодным лицом отъявленной стервы и повадками злобной кошки, кажется, не то подружка Лучка, не то… И как она была права, когда говорила, что чем дольше воздержание, тем ближе грех!»

На часах было уже около двух ночи. Женщины, посовещавшись, поднялись и начали пробираться к выходу. На лице той, с каштановыми волосами, на которую его ориентировали, читалось тревожное выражение, странная смесь разочарования и надежды. Она несколько раз искательно обвела глазами зал, потом взгляд ее потух и опустился вниз.

— Пора! — решил блондин и направился к выходу. Он подождет их на стоянке, а затем предложит подвезти.

Стоя возле своей машины, он услышал слова швейцара, обращенные к подругам:

— Ну, как вечер?

— Проигрались в пух и прах, — послышалось контральто черноволосой.

— Ничего! Завтра повезет, — откозырял швейцар. — Удачи!

Выйдя из казино, женщины направились к стоянке машин. Дорогу им преградил черный блестящий автомобиль.

— Что такое? — испуганно ойкнула Алла.

— Позвольте вас подвезти домой! — Из машины появился долгожданный блондин. — Вы помогли мне выиграть, должен же я вас чем-то отблагодарить.

Алла невольно задержалась. Она понимала, что это ее последний шанс. Этот шанс достался ей в конце длинного дня, вертевшегося перед глазами, точно американская рулетка. Такой шанс выпадает только раз в жизни. Глупо было бы проворонить его…

— Вот моя визитка, — между тем произнес блондин, протягивая белый прямоугольник бумаги с тиснеными золотыми буквами.

Алла автоматически взяла визитку. На ней значилось: «Евгений Александрович Миронов, менеджер фармацевтической фирмы «Фарминвест», тел…»

— Друзья зовут меня просто Жека, — интимным шепотом произнес «менеджер фармацевтической фирмы».

— Жека… — повторила Алла, разомкнув пересохшие губы.

Это имя ей уже казалось самым замечательным из всех.

— Шикарный мужик, — обронила Ирина, когда огненная «мазда» вылетела на Садовое кольцо. — Завидую тебе, подруга…

Алла благоразумно промолчала. Она сжимала белый прямоугольник бумаги в кармане и думала о том, как хорошо, что их с Жекой никто, кроме Иры, не видел. Во внебрачных связях главное — чтобы о них знало минимальное число людей. А в том, что именно такая связь ждет Аллу в ближайшем будущем, сомневаться не приходилось. Стремительный поток уже подхватил ее и, увлекая, заставлял следовать за собой вопреки благоразумию.

Через несколько дней они встретились в уютном кафе в центре. Жека (с первой же минуты Алла называла его только так) рассказал ей о своей работе, о планах по организации собственного бизнеса, о своей одинокой холостяцкой жизни. Узнав, что муж его новой знакомой банкир, он удивился и сразу как-то сник…

— Что такое? — встревожилась она, положив ладонь на рукав его пальто.

— Вам, наверное, будет неинтересно встречаться с обыкновенным менеджером. Это не ваш уровень!

— Какая ерунда! — Алла легкомысленно рассмеялась. Он такой смешной, этот Жека, такой робкий!

Потом они посетили авангардистскую выставку и долго бродили среди картин. Жека рассказывал ей про основные отличия раннего Малевича от позднего, особенно напирая на динамику свойственной художнику колористики. Алла не знала, что в кармане его пальто лежал свернутый в трубочку путеводитель по выставке, который Жека целых три дня перед встречей учил наизусть, чертыхаясь и кляня себя за то, что позволил втянуть себя в это нудное дело.

Потом они побывали в театре, на скачках, посидели в уютных барах и ресторанах. На встречи молодой человек являлся с неизменным роскошным букетом роз «Гран-при». Но, поскольку Алла не могла вернуться домой с цветами, она с сожалением расставалась с букетом на подходе к дому, отдавая его первому встречному.

Жека был неизменно галантен и любезен. Он не пытался грубо приставать к ней, не позволял никаких нескромных жестов. Максимум, на что пошел галантный кавалер, — были нежные поцелуи рук. Возможно, он боялся неосторожным словом или движением оскорбить возлюбленную.

Впрочем, эти поцелуи заслуживали отдельного разговора. Они были проникнуты таким тонким изощренным эротизмом, что возбуждали ее ничуть не меньше, чем прямое сексуальное воздействие. Когда светлая голова Жеки склонялась над ладонью и горячее дыхание щекотало тонкую кожу запястья, когда его губы скользили вверх по руке, вызывая томление и негу… Тогда Алле казалось, что она готова на все!

Она сама вызвалась посмотреть его холостяцкую квартирку. Она сама предложила выпить по бокалу шампанского. Она сама попросила поставить какую-нибудь романтическую музыку. Она первая обвила его шею руками, первая прижала свои губы к его прекрасно очерченным губам. Она казалась самой себе смелой и изощренной бесстыдницей. Как-то незаметно для себя она перестала быть хозяйкой, матерью, женой. Теперь она была только любовницей, и это новое звание наполняло ее жизнь новым, потаенным смыслом.

Когда он поднял ее на руки и понес к кровати под балдахином, она зажмурила глаза, точно бросаясь в омут. Когда он вошел в нее и их сомкнутые губы и языки составляли единое целое, Алле показалось, что в этом омуте она нашла свое единственное счастье…

Лишь гораздо позже она узнала, что этот омут оказался полон ужаса и разочарования, став причиной ее гибели. Но это было потом…

Глава 7

Двор, в котором всю свою сознательную жизнь проживала Ленуська, стал местом времяпрепровождения банды оторванных фашиствующих подростков, называющих себя скинхедами. Компания коротко стриженных парней, оккупировав детские качели, по вечерам покуривала марихуану или попивала горячительные напитки. Подростки были одеты по особой, своей моде — тупоносые пудовые ботинки, черные джинсы, черные куртки, прикрывавшие нарукавные повязки со свастикой. Члены шайки скинхедов в основном учились в ПТУ, кое-кто из них уже был условно осужден за злостное хулиганство.

Скинхедов боялся весь двор — да что там, вся округа! Накурившись анаши, они шли громить цыганские квартиры, армянские палатки на рынке или общежитие Института имени Патриса Лумумбы, где жили негры и арабы. Себя, как представителей белой расы, они считали венцом творения природы, высшей расой. Целью своего существования эти ребята из рабочих семей декларировали физическое уничтожение всех людей, отличающихся от них цветом кожи, а заодно и всех сочувствующих им представителей белой расы. Нападали они только стаей, били жестоко, зверски, до смерти, а при малейших признаках опасности растворялись в темных подъездах, как стая черных воронов в ночном небе.

Они могли избить армянина за то, что он шел под руку с русской женщиной. Они могли избить девушку за то, что однажды видели, как она разговаривала с кавказскими парнями. Они ненавидели и реп и джаз, потому что это была музыка черных. Они даже специально охотились на репперов и музыкантов второсортных групп, играющих «black music». Они избили двенадцатилетнего мальчика, у которого на шапке было вывязано слово «реп». Они чуть не убили парня — из его магнитофона доносилась музыка, которую юные музыкальные критики вдруг отнесли к ненавистному им музыкальному стилю.

Милиция их не гоняла, потому что считалось, что они как бы помогают устанавливать порядок во вверенном их охране районе. Кроме того, скинхеды частенько на правах дружинников добровольно патрулировали темные улицы вместе с городскими патрулями. В их рядах значилась пара-тройка брызжущих ненавистью ко всему свету половозрелых девиц в коротеньких юбках, с сигаретками, приклеенными в углу рта. Юные скинхедки славились своей особой жестокостью и звериной ненавистью к людям с более темным, чем у них, цветом кожи. На вопрос: «Как вы относитесь к неграм?» — скинхеды обычно сдержанно отвечали: «Мы ничего не имеем против домашних животных».

На их счету было уже несколько убийств и множество не поддающихся статистике избиений.

Именно такая банда облюбовала двор, где проживала Ленуська. В холодные дни они перемещались в подвал, находившийся в том же доме, или отсиживались в подъездах, где, не без их участия, регулярно вывинчивали лампочки.

С недавних пор в их компании появилась новенькая по кличке Перо. Перо была долговязой девицей с длинными волосами и густой челкой, свисающей почти до подбородка. Она была упакована в черную кожу, носила огромные темные очки и непрерывно курила. Говорила она хрипловатым голосом, раскатисто смеялась каждой шутке, легко приходила в неистовство и готова была первому встречному расцарапать физиономию своими длинными кошачьими когтями. Где она обитала и откуда взялась, никто не знал. Ее откопал глава подростковой шайки Штырь, когда покупал сигареты в табачном ларьке. Он заметил девицу, потому что на рукаве ее кожаной куртки красовалась повязка со свастикой.

— Ты что, тоже из наших? — спросил Штырь. — Приходи вечером в «Белочку».

Вечером Перо плавно влилась в новый коллектив, без сучка без задоринки пройдя необходимые для этого испытания (от нее потребовали перевернуть столик старика таджика, торгующего зеленью возле метро, и плюнуть ему в бороду). Шайка бритоголовых пополнилась новыми силами.

Они познакомились в парикмахерской, где Ленуся работала мужским мастером. Это было чуть больше года назад. Тогда Фрол считался еще «рядовым» и выполнял мелкие поручения авторитетов. Он часто заходил в уютный салон неподалеку от дома, чтобы придать своей голове квадратные контуры, достойные самого крутого члена охранного агентства «Элида».

Хорошенькая девчушка, которая стригла его, сразу же запала ему в душу. Было лето, стояла адская жара, на девушках в парикмахерской красовались только тоненькие синтетические халатики, из-под которых так соблазнительно просвечивало голое тело.

Фрол немедленно пригласил девушку покататься на машине. Естественно, она согласилась — парень выглядел так солидно! Они поехали купаться на речку, потом ели шашлыки в придорожном кафе, потом отправились на ночную дискотеку. Так и началась их связь. Теперь они были чем-то вроде мужа и жены. Под горячую руку Фрол любил побаловать свою подругу собственным кулаком, а та отвечала ему достойно — требовала за каждое рукоприкладство материальную компенсацию. При этом горячий парень иногда любил притиснуть в темном уголке Ленуськиных подруг, что тоже входило в перечень поступков, требовавших обязательной материальной сатисфакции. Впрочем, на похождения своего возлюбленного Ленуся смотрела сквозь пальцы. «Кобель!» — снисходительно роняла она, узнав о его очередных проделках.

Когда в их парикмахерскую пришла наниматься новенькая девица, представившаяся Лерой, Ленуся сразу почувствовала, что эта особа представляет собой определенную опасность. Правда, Фрол предпочитает ярких блондинок, но, в конце концов, когда девушка смазлива, как эта Лера, какой мужик обратит внимание на цвет ее волос?

Но со временем Ленуся даже подружилась с Лерой. Главным достоинством этой немногословной девушки было ее умение слушать. Она мало говорила, и, наверное, именно поэтому Ленуське так нравилось плакаться ей в жилетку за рюмкой чая. Часто после работы девушки из салона запирались и распивали вкруговую бутылочку-другую. Лера обычно отказывалась от выпивки, но компанией не брезговала, сидела до упора, внимательно вслушиваясь в легкомысленную болтовню женщин.

Когда она появилась в их дружном рабочем коллективе, все отчего-то поняли — не здешнего полета птица, скоро уволится, как пить дать! Да она и не скрывала, что у нее эта работа временная, только перебиться. О себе не рассказывала, предпочитая отшучиваться.

Расставшиеся накануне возле кафе подруги встретились на следующий день. Ленуська выглядела бледной и томной.

— Это все твое шампанское! — раздраженно пробормотала она на приветствие приятельницы.

— Просто ты его пить не умеешь, — улыбнулась Лера.

— Чего там уметь…

На Ленуське была короткая шубка, сапоги на толстой платформе. Коротенькие кудряшки обрамляли круглое личико, накрашенный яркой помадой рот пламенел на лице, как распустившийся на снегу пион. Томные глаза с поволокой были темны и пусты.

Войдя в магазин, девушки неспешно двинулись мимо отделов с парфюмерией и сувенирами.

— Слушай, ума не приложу, что ему подарить? — уныло произнесла Ленуська. — У него все есть.

— Все есть? — задумалась подруга. — Тогда подари ему что-нибудь для души. Что твой Фрол любит?

Ленуська наморщила свой гладкий лобик и через минуту ответила:

— Меня.

Подруга улыбнулась:

— И все?

— А что ему еще надо? — заносчиво ответила Ленуся. Ее челюсти равномерно двигались, за ней плыл по воздуху жвачечный мятный шлейф. — Еще он любит валяться на диване и смотреть фильм «Криминальное чтиво». Уже раз десять его видел, каждый кадр наизусть помнит… Ума не приложу! Подарить Фролу одеколон, что ли, а оставшиеся сто баксов себе оставить… Так у него парфюмом вся полка в ванной заставлена. Галстук? У него целый шкаф галстуков…

Девушки поднялись по лестнице на второй этаж. В отделе верхней одежды их окружил заботой скучавший в ожидании покупателей продавец, молодой парень лет двадцати.

— Что-нибудь ищете? — спросил он.

Ленуська с мрачным видом взяла в руки ужасающего вида пестрый свитер и, с отвращением швырнув его в сторону, тяжело вздохнула.

Тем временем ее подруга сняла с вешалки спортивную куртку с яркой надписью на спине «I like blackscin».

— Ленуська, смотри, какая прелесть! Именно в такой куртке Бутч мочил всех в «Криминальном чтиве».

Глаза Ленуськи загорелись восторженным огоньком.

— Нет, правда? Значит, Фролу понравится!

— Эксклюзивная модель, — подлетел к ним любезный продавец. — Входит в моду этой весной в Париже. Вышивка на спине специальными флюоресцирующими нитками позволит вам увидеть вашего суженого даже в кромешной тьме.

— Ух ты! — изумилась Ленуська. — Светится в темноте! А что значит эта надпись?

— «Я люблю чернокожих», — перевела Лера. — Ну, наверное, в том смысле, что черные должны работать на белых.

— Слушай, а в этом что-то есть… Ты говоришь, в фильме «Криминальное чтиво» такая была? — задумалась Ленуська и решилась: — Беру! Заверните! Сколько она стоит?

— Двести пятьдесят у.е. — ответил продавец.

— Ой, мне не хватает пятидесяти баксов! — огорчилась Ленуська.

— Ничего, я тебе дам взаймы, потом отдашь. — Лера полезла в сумочку.

Взяв покупку, подруги вышли на улицу. Лицо Ленуськи было уже интенсивно зеленого цвета. Она томно обмахивалась перчатками, ей было жарко.

— Вот Фрол обрадуется! — простодушно улыбнулась она, рассматривая подарок, завернутый в красивую упаковочную бумагу. — И в темноте светится, надо же!

— И точно такая же, как в «Криминальном чтиве», — поддержала ее Лера.

— Вечером заезжай за мной, — предложила Ленуська. — Поедем вместе в «Золотую подкову».

На день рождения Фрола так называемая Лера не пришла. И вообще она больше никогда не появлялась в парикмахерском салоне…

На следующий день, отоспавшись после бурно отмеченного двадцатипятилетия, Фрол решил проведать свою подружку. Целое утро у него зверски трещала с перепоя голова. Фрол с удовольствием вспоминал шикарную «поляну», которую, не поскупившись, он накрыл своим «сослуживцам», припомнил все те приятные слова, которые ему говорили. Единственное пятно на воспоминании о давешнем вечере — момент, когда эта змеюка Жанна, зыркнув на него черными глазищами, вместо радостного тоста, который воспевал бы человеческие качества именинника, его стойкость, мужество, храбрость и преданность друзьям, в ответ на слова Лучка: «За то, чтобы рвал глотки своим врагам!» — добавила с дьявольским блеском в глазах: «Чтобы рвал, да не зарывался!»

Фрол чуть не поперхнулся от таких слов. С лютой ненавистью он посмотрел на Жанну, сидевшую по левую руку от Лучникова. Место по правую (пока лишь на правах именинника) занимал он сам.

Эта сука знала о нем все! Она знала, чем он дышит, что думает, что замышляет. Она давным-давно догадалась, что он метит в «звеньевые». И не иначе как с ее подачи Фрола постепенно стали тормозить, отчего-то больше не поручали важных и перспективных дел. Да и ребята в последнее время как-то косо на него посматривали, видно, эта змея наплела им про него с три короба. Неизбежно назревали крупные «непонятки», или, как говорят, «рамсы», в организациях подобного рода заканчивавшиеся одинаково — смертью. Где это происходило, не так уж и важно — на поле боя, или во время бандитской разборки, или во время банального «заказного» убийства.

«Сука!» — злобно произнес про себя Фрол, вспомнив слова Жанны. И тут же дал себе зарок: «Или она, или я».

Из них кто-то один должен остаться в бригаде. Да чтобы баба правильными пацанами верховодила — век тому не бывать!.. Фрол молча сжал кулаки. И сверкающий день сразу же потух для него.

Обостренное самолюбие не позволяло ему долго оставаться рядовым бригадиром. Он давно уже проявлял инициативу, сам вызывался на самые сложные дела, чтобы показать всем свою отвагу и смекалку и укрепить свой авторитет. А его зажимали, отводили в тень, глушили, как рядового сопляка в первый день в бригаде…

Сидя за рулем машины, Фрол с важным видом взглянул на свои новые часы — ему их вчера презентовал Лучок. «Патрик Филипп», шестьсот баксов. Казалось бы, это хороший знак, — знак уважения со стороны авторитета. Ленуська вот тоже расстаралась, куртку ему модную подарила, вся братва восторженно свистела. Сказала, что будто бы в «Криминальном чтиве» кто-то в такой же точно щеголял.

Пискнул пейджер на поясе, принимая сигнал. Пейджер — это тоже вчерашний подарок. Нет, все-таки день рождения удался, подумал Фрол. Правда, после застолья парни рванули в сауну, сняв по дороге телок, а он, как дурак, отправился домой. Точно он не свободный парень, а женатик. «Ну да ладно, еще наверстаем!» — присвистнул Фрол, выруливая во двор, где жила его пассия.

Было уже часов восемь, темнело. Фрол поставил машину у тротуара, включил сигнализацию. Озабоченно осмотрел крыло своего автомобиля, отметив недавно появившуюся на нем царапину — притерся к кому-то в пробке. Потом неторопливо щелкнул дорогой зажигалкой (тоже подарок ребят), закурил сигарету, огляделся. Во дворе было тихо и спокойно. Сквозь ветки деревьев призрачно светилась полная луна. Фрол шагнул в подъезд.

На первом этаже нажал кнопку лифта — черт подери, не работает! Опять на девятый этаж пешком…

На подоконнике между третьим и четвертым этажом галдела шумная компания. В темноте яркими точками краснели огоньки сигарет. Фрол презирал этих сопляков, считавших себя сильно крутыми. Пару раз они уже нарывались на драку с ним, правда, тогда все заканчивалось лишь парой подзатыльников и злобным шипением: «Ну погоди, поймаем!» — ему вслед. Но беспокоиться нечего, в кармане его куртки всегда лежит ствол.

Фрол стал неторопливо подниматься по лестнице.

— Эй, приятель, не найдется закурить? — послышался за спиной ломающийся мальчишеский голос.

— Не найдется! — презрительно бросил Фрол.

— Эй, ребята, да вы гляньте, что у него на куртке написано! — послышался звонкий женский голос. — Да он черных любит в задницы целовать!

— А ну стой! — прозвучало сзади.

Фрол повернулся. Ему было неохота связываться с борзой пацанвой. Однако не доставать же ствол — жилой подъезд, сразу же вызовут милицию, только разборок с ментами ему не хватало! Впрочем, двух ударов будет достаточно, чтобы раскровянить этим придуркам носы. После этого они сразу же побегут мамочкам жаловаться.

— Держи его! — послышался женский голос, в котором было столько открытой ненависти, что любому стало бы страшно.

В мгновение ока его окружила визжащая свора, вооруженная кастетами и цепями.

— Ребята, да вы что! — Еще надеясь словами образумить скинхедов, Фрол потянулся рукой за оружием.

Он слишком поздно вспомнил, что оставил оружие в кармане старой куртки, — сильный удар обрушился на его аккуратно стриженный затылок…

После того как его обмякшее тело упало на ступени лестницы, компания одетых в черное подростков россыпью метнулась из подъезда.

На полу между третьим и четвертым этажом в луже крови осталось лежать неподвижное тело лучшего бойца охранного агентства «Элида».

— Какая жалость, — промолвила Жанна, утешающе кладя узкую холодную руку на плечо друга. — Он был, в сущности, неплохой парень…

— Если найду, кто это сделал, — сквозь зубы пробормотал Лучников, — урою!

— Обыкновенные подъездные хулиганы, — вздохнула Жанна. — Что с них взять… Отправь лучше его матери немного денег.

Лучок сидел, сжав голову руками, и тупо перечитывал сообщение на пейджере. Короткая надпись гласила: «Был у Фрола. Компрессионный перелом позвонка. Перспективы нет. Штурман».

— Это значит, что остаток жизни он проведет в инвалидном кресле, — тихим голосом пояснила подруга. — Кто знает, может быть, это лучше, чем если бы его увалили на разборке…

Лучок поднял на нее тяжелый взгляд. На долю секунды ему показалось, что в ее темных глазах блеснула тщательно притушенная радость.