© Thomas R. Jordan — «Smoke Fantasy» (1939)
Перевод — Антон Лапудев
Часовая стрелка приближалась к цифре «1», а Сандерсон всё ещё работал над рассказом. В пустынном доме горела лишь настольная лампа, и тени толпились по углам библиотеки, ожидая шанса стать хозяевами ночи.
Что-то случилось с силой воображения Сандерсона. В прошлом он без труда создавал персонажей, независимо от их сюжетной значимости. Теперь же ему никак не давался главный персонаж: мерзкий и распутный тип, с чёрной душой и жестоким сердцем, раб противоестественных и садистских желаний, способный на множество злодеяний. Но обличье этого человека всё ещё ускользало от него, а черты лица расплывались перед мысленным взором писателя.
Возможно, после множества подобных историй мозг был не в состоянии выдать нечто оригинальное. Сандерсон оказался в тупике. Его истории всегда пугали своей чудовищностью, рассказывали о мужчинах и женщинах — носителях странного и ужасного дара.
Сандерсону пришла в голову безумная мысль. Возможно, он утратил способность так подбирать слова и фразы, чтобы у читателя складывалось чёткое представление об описываемых персонажах. Если такое случилось, то стоит отыскать некий способ восстановить это умение.
В поисках вдохновения он подошёл к окну и выглянул в ночь, наблюдая, как дождь мягко барабанит по земле за окном. Темнота ничем не помогла и, казалось, лишь насмехалась над ним, пока он пытался представить подходящий образ.
Дым от лежавшей в пепельнице сигареты лениво поплыл в угол, превращаясь в клубящееся облако. Глядя на пепельницу, он вдруг подумал, что нашёл отличный способ для достижения своей цели. Если он представит, что его персонаж сидит там, скрытый дымом, то, возможно, разглядит его образ в тумане, как человек видит дворцы и странных существ в облаках в ветреный день.
Сандерсон уселся в кресло и всмотрелся в голубые клубы дыма. Неровная струйка, выступающая из густого тумана, могла быть волосами, растрёпанными и спутанными, как у сумасшедшего. Одна порция отделялась справа от остальных длинной угловатой полосой, образуя воображаемую руку, и он почти мог различить две нечёткие ноги, да и вторая рука уже проявлялась.
Но создать из тумана лицо и фигуру оказалось труднее. Тщетно он сосредотачивался на верхней части тумана, пытаясь создать в своём воображении черты и выражение лица. Внезапно усилия были вознаграждены.
Он едва мог различить пару глаз, диких и воспалённых, уставившихся на него из тумана, в то время как вокруг них вились клубы дыма, становясь всё шире и шире, пока не показался длинный зловещий нос.
Лицо начало вырисовываться более отчётливо, когда он осознал, что тело приобрело определённую форму. Длинное и поджарое, полное какой-то упругой силы, напоминавшее Сандерсону большую кошку. Существо сидело в кресле, подавшись вперёд, словно готовое к прыжку. Одна длинная рука свисала вдоль тела, а другая уверенно ухватилась за спинку.
Восхищённый взгляд Сандерсона вернулся к лицу. Чёткое, злое, смотревшее на него с дьявольской хитростью, с порочным и жёстким ртом, с глубокими морщинками, разбегавшимися от уголков губ. Такие же морщины избороздили грубый лоб, превратив в постоянно нахмуренный, а выпученные глаза по-прежнему смотрели безумно.
Видение было идеальным, и писатель на мгновение закрыл глаза, составляя предложения для описания и чувствуя, как его охватывает прилив уверенности. Персонаж был совершенен в каждой детали, и теперь он мог продолжать рассказ, пользуясь обновлённой силой воображения.
Он открыл глаза и обнаружил, что видение никуда не делось. Оно сидело в углу, более чёткое, чем когда-либо, и писателю показалось, что рот кривится в гримасе ненависти. Волна страха захлестнула Сандерсона, и он подумал, что разум покинул его. Фигура теперь поднималась, за ней всё ещё тянулись клубы дыма, и писателю стала очевидна зловещая жизненная сила, ибо теперь она приближалась к нему быстрыми кошачьими движениями.
Всё произошло так быстро, что не успел Сандерсон подняться со стула, как существо набросилось на него. Длинные, похожие на когти руки схватили за горло, мгновенно перекрыв доступ воздуха. Он предпринял отчаянную, но тщетную попытку ослабить безжалостную хватку, и всё это время безумные глаза безжалостно смотрели в его собственные.
Последнее, что Сандерсон почувствовал перед тем, как его окутала напитанная болью темнота, был слабый запах сигареты, всё ещё тлеющей в пепельнице.