Дымный конус

Определять день недели по виду конуса умели даже малые дети, а сколько часов остаётся до сброса макушки, не мог с точностью сказать никто, хотя именно это было самым важным умением. Конуса, числом шесть штук, курились в вышине, ветер сносил белую ядкую пыль, и чем ближе ко вторнику, тем больше пыли нарастало на конусе, отрава осыпалась вниз или оседала на склонах пушистой шапкой. Попробуй, сунься туда в понедельник, да хоть бы и во вторник за полчаса до сброса, скорей всего, никто и останков не найдёт от неудачливого добытчика. В среду на конус можно безопасно лазать, как на всякую простую гору, да что в том толку, если в среду на конусе ничего нет.

Рест был, пожалуй, самым опытным старателем. Он поднимался на второй конус, на остальные не обращая внимания, словно их и в природе нет. Среди старателей так и считалось: второй конус принадлежит Ресту. Конус этот не самый большой, но самый добычливый. Хотя, скорей всего, добычливым был Рест. А конус принадлежать никому не может. Будь ты вообще никто, пришлый человечишко, но явился и лезь на самую верхушку, а мы поглядим, сильно ли ты обогатишься. Обычно такие любители с конуса попросту не возвращались.

Кроме шести конусов в долине имелся ещё дымный провал. Ядкая пыль курилась там постоянно, но сбросов не бывало. Какие сбросы, если нет склона? Рассказывают, будто в глубокой древности конусов было семь, по числу дней недели, но потом один конус обрушился и образовался провал. С каждый годом ядкости там становилось меньше, но пока ещё хватало. Старики строго возбраняли соваться в провал — по неопытности сожжёшь грудь: куда ты после этого годен? — но мальчишки в провал шастали и врали, будто что-то находили. Жаль, добычи их никто не видал.

Шатущие люди, мечтающие о даровом богатстве, объявлялись в долине конусов с редкостным постоянством. По вторникам лазать на конус они не решались, в иные дни их, случалось, били, чтобы не портили вершину, не вызывали преждевременные обвалы. Зато среда был самый их день. Пришлые ползали по скалам, срывались, гибли или возвращались пустыми, но чрезвычайно довольными собой. Как ещё возвращаться, если не пустыми? — за Рестом и другими профессионалами ничего не сыщешь.

Хаживали шатущие и в дымный провал. Их никто не останавливал, чать не дети, должны понимать. В провале приезжие тоже гибли, но редко. Обычно возвращались, провонявшие ядучей пылью, приносили серебристые пластины, схожие с кристаллами бральота. Хвастали находками, полагая их истинным бральотом. Скупщики мудро улыбались, черкали по пластинкам пробным камнем, после чего блеск осыпался, обнажая подлинную природу горной породы.

Говорили, что где-то есть мастера, которые режут из поддельного бральота украшения и другие безделки. Народ в такие сказки не верил. Во-первых, подделка недолговечна, скоро осыплется, во-вторых, носить фальшивки вредно. Одно дело, дышать ядучестью ради работы, совсем иное — ради красоты.

Очередной путешественник ничем от других не отличался. На вид ему можно было дать лет двадцать, а по ухваткам судя, все восемьдесят. Остановился на постоялом дворе в районе лавочников, где ветер посвежей, не с конусов, а с дальних гор. На другой день, упаковавшись в наряд чумного врача, отправился обозревать конусы. Вторник в этот день был у пятого конуса, старатели, там промышлявшие, смотрели недобро, побаивались, что чужак сунется в их работу. Однако обошлось. Чужак во всей экипировке, побродил у подножия конуса, встретив возвращающихся старателей, попросил показать свеженайденные бральоты, а услыхав отказ, — не обиделся.

На следующий день, когда вторник наступил у шестого конуса, любопытствующий гость и вовсе полез в дымную яму, где по такому времени было нехорошо. Что он там искал — неведомо. Фальшивых пластин не принёс, разве пару штук на поиграние. Вернувшись, долго мылся в одном из окраинных фонтанов. На площадь, где люди берут питьевую воду, не полез. Мальчишки, караулившие неумеху за стенами, всячески намывали сначала путешественника в чумном одеянии, потом снятый наряд отдельно, за что получили горстку мелких монет.

Сами мальчишки в яму забирались, пока не потеряли интерес к вредному развлечению, причём, спускались туда безо всяких защитных одеяний, а потом купались в фонтане, стараясь получше отмыться. Поленишься вымыться, как следует, учуят родители тонкую вонь ядучести, битая задница долго будет помнить запретный поход.

Когда наступил вторник для второго конуса, чужак, заранее предупреждённый припёрся на восходную площадку. Стоял, портя настроение старателям, смотрел ввысь, но, ни к кому не подошёл, ни о чём не просил. В такую минуту сунешься некстати, то и по сусалам можно ненароком получить.

Второй конус хоть и не первый, но ядучесть у него на вершине набирается невиданной шапкой. С восходной площадки заметно, что шапка неспокойна, ядучесть там колышется, переливаясь, и отчего не срывается вниз, нет никакой возможности понять. Некоторые говорят, что до времени, пока вторник не наступил, ядучесть вовсе ничего не весит, а плавает по воздуху наподобие облака. Сразу понятно, что эти некоторые не пытались подняться на конус в понедельник или, хотя бы, в субботу. Там бы они узнали, сколько весит недозрелая ядучесть.

Приходит срок, и ядучесть срывается со склонов вся разом, словно кто ей снизу наподдал. В это время наросшие за неделю кристаллы бральота становились видны, и тот, кто окажется на вершине первым, может их найти и собрать. Уже через несколько часов добыча сходит к нулю. Сначала бральот перестаёт сиять, тончайшая плёнка новой ядучести покрывает его, пряча от глаз, затем кристалл начинает распадаться. Найденные бральоты старатели умеют закреплять, после чего они становятся несокрушимыми и не поддаются никакому воздействию. А те, что по какой-то случайности остались на склоне, человеку уже не достанутся. Бральот, образовавшийся под действием ядучести, в ней же и растворяется. Так, во всяком случае, считают старатели.

Столичные умники пытались выращивать бральоты в набранной на склонах ядучести. Собирали ядучесть в большие сосуды, пытались кипятить, ещё как-то чудили, но ничего кроме отравы и вони не получали. Бральот — камень чудесный, родится в высоте на конусе, в горшке его не вырастишь. В дымной яме бральотов не бывает, там выходит одна гадость.

Солнце зарумянило вершины, вторник второго конуса начался. С этой минуты можно начинать восхождение, но следует помнить, что лавины с верхушки вторничного конуса сходят все разом, и торопливость легко оборачивается гибелью.

Время схода лавины близилось. Старатели, шесть человек, встали и изготовились к подъёму. Седьмым был иногородний гость, но его никто не воспринимал всерьёз; он либо останется внизу, не начав подъём, либо не вернётся с вершины.

Верхушка конуса была неспокойной. Ядовитость на ней ощутимо бурлила, вздувалась, как может вздуваться облако. Но понимающий видит, что громада ядовитости лишь кажется воздушной, что она готова в любую секунду ринуться вниз, сметая всё на своём пути. Надо уметь пройти наверх первым и не попасть под лавину.

Один из старателей неожиданно рванулся и быстро двинулся по склону навстречу нависающей угрозе. Значит, углядел в бурлящем месиве что-то позволяющее уклониться от лавины, когда она хлынет навстречу безумцу. Разум в таких вопросах бессилен, только звериное чутьё может подсказать, что одинокий утёс не будет засыпан ядучестью, и смертельная круговерть не перехлестнёт через него, слизнув отчаянного, а обтечёт с двух сторон, оставив точку человека невредимой. Если, конечно, разумная точка успеет доползти до спасительного зубца. А потом смельчаку придётся спускаться с утёса, который сберёг его, и выбираться на главный склон конуса, что тоже требует времени и сил. Торопливость на склоне смертельна, но и неспешному лучше сразу оставаться внизу.

Рест ждал. Он видел, что сегодня ядовитость не позволит старателям проскользнуть к вершине прежде времени. Лавина пойдёт ровным фронтом, захлёстывая все утёсы и забивая укромины, где в иные времена случалось отсидеться. На что надеялся торопливый, что он высмотрел в нависающем карнизе, Рест не знал.

Конус дрогнул, огромный фонтан ядовитости, различимый за несколько дней пути, выметнулся из самой вершины. Обычно обвал так и начинается. Этого толчка с лихвой хватило, чтобы вся громада белой отравы сорвалась и пошла по склону, словно была живой или, по меньшей мере, жидкой.

Ядовитость неслась единой лавой, но Рест видел, что в этом фронте образуется слабина. Именно туда он и бросился, чтобы первым прорваться на оголившуюся вершину.

Никакого чумного костюма у Реста не было, в тяжёлом одеянии по скалам не побегаешь. Лёгкая маска немножко прикрывала дыхательные пути от ядовитости, позволяя как-то дышать, но не более того.

Работа у старателей тяжёлая, а жизнь короткая, и не столько из-за опасности, которую несут конусы, но, в основном, из-за отравления белой пылью. Удивительное дело: люди вдыхают белую пыль, а отхаркивают чёрную мокроту.

Убогий взгляд случайного наблюдателя не сумел бы заметить в бурлении конуса особых изменений, но Рест понял: срок пришёл. Почти сразу вслед за ним сорвались на бег и остальные старатели. Один за другим люди окунались в ядовитый туман, стремясь первыми достичь вершины, где сверкают на солнце рождённые за неделю кристаллы. Не так много их вырастает, от силы десяток, но этого довольно, чтобы старатели рисковали жизнью и растрачивали скудное здоровье.

На долю Реста досталось четыре бральота, причём один — наилучшего качества: идеальной формы, какая не требует огранки и особо ценится. Облазать весь конус, разумеется, не было никакой возможности, на подобное просто не хватило бы сил. К тому же, на других склонах старались конкуренты, а бральот — не та штука, которую можно не заметить. Рассказывают, будто бы бывало такое, но Рест с подобными чудесами не сталкивался.

С конуса вернулись все шестеро, в том числе и торопыга. Какие кому достались находки, никто не спрашивал — нельзя. В глазах у чужака промелькивало любопытство, но и он помалкивал: добрые люди обучили правилам.

Заговорил пришелец лишь на следующий день, когда Рест сидел в трактире с большой кружкой сидра. Чужак заказал себе медовухи, присел за столик к Ресту и представился:

— Меня зовут Уконти.

— Буду знать, — отозвался Рест. Сам представляться он не посчитал нужным, кто заговаривает со старателем, должен знать, с кем говорит.

— Мне нужно подняться на конус, желательно второй.

— Поднимайся, — Рест пожал плечами. — Дорога открыта для всех.

— Мне нужен проводник, который доведёт меня до самой вершины.

— Это будет дорого даже в среду. А в остальные дни — вовсе невозможно.

— Во вторник, — твёрдо сказал Уконти. — Во вторник после полудня, сразу после того, как сойдёт лавина.

Рест опустил кружку и впервые пристально поглядел на собеседника.

— Что ты собираешься там найти? Даже самого мелкого бральотика ты не отыщешь, это я тебе гарантирую.

— Мне не нужны бральоты, мне надо на вершину сразу после обвала.

Сладкий сидр показался горьким и ощутимо приванивающим ядовитостью.

— Кажется, я знаю, что тебе захотелось. Не думаю, что ты выживешь, несмотря на всю твою экипировку.

— Вам я выдам точно такой же защитный костюм и заплачу вперёд за то, что вы доведёте меня до самой вершины конуса.

— Ты представляешь, сколько это будет стоить?

— Сколько бы ни стоило. Вам столько не заработать и за месяц, даже если вы будете обирать все конусы до последнего бральотика.

— Я подумаю, — уклончиво ответил Рест.

Надевать выданный защитный костюм Рест не стал — нечего позориться перед товарищами, но с собой взял, упаковав в заплечный мешок. У самого Уконти мешок был вовсе громадный. Что там уложено, Рест не спросил; хочется, пусть тащит, а не сможет стащить, пусть бросает на полпути, Рест носильщиком быть не подряжался и не собирался помогать.

Пятеро конкурентов неприметно поглядывали на Реста. Уж они-то сразу поняли, что происходит: столичный хлыщ уговорил Реста взять его с собой. Прежде Рест твёрдо придерживался правила: посторонним на конусе не место. Хотят, пусть сами лезут, для этого у каждого конуса есть безопасный день — среда. Но для всякого правила существуют исключения, вопрос лишь в количестве денег, полученных старателем.

В нужную минуту белая оконечность конуса взбухла, словно взорванная изнутри, и лавина обрушилась во все стороны разом.

— Готовсь, — скомандовал Рест.

— Но ведь лавина ещё не схлынула…

— Ещё раз вздумаешь умничать, пойдёшь наверх один, а я пойду домой. Готовсь!.. Марш!

Внушение подействовало. Уконти побежал, неуклюже переставляя ноги в толстых бахилах.

— Живей!

Непроглядная стена надвинулась на ползущих по склону. Уконти был немедленно сбит с ног и, несомненно, бы, покатился к убийственному обрыву, если бы не твёрдая рука Реста.

— Далеко собрался? Это же ядовитость, её надо плечом рассекать, встречным ударом. Отшатнёшься, она тебя собьёт и потащит, так уж не встанешь. Понял? Тогда — вперёд! Больше ловить не буду.

Все шесть конусов достаточно круты, но серьёзных препятствий для альпиниста там нет. Если бы не копящаяся на верхушке ядовитость, совершить восхождение было бы не слишком трудно. Но даже в среду, когда приезжие болваны кидаются на конус, достичь самой вершины невозможно. Там начинает копиться ядовитость для следующего обвала, который случится через неделю. Кое-кто из пришлых пытался ковыряться в новорожденной шапке, мечтая найти там новорожденные бральоты. Такие, с позволения сказать, старатели обычно не возвращались с восхождения. Игры с ядовитостью кончаются плохо. К тому же, в народе поговаривают, что если кто из пришлых берёт с собой лопату или иной шанцевый инструмент, то такому умнику местные помогают навеки остаться на полпути к вершине. Хотя, зачем ему помогать, он и сам себе шею свернёт.

Шанцевого инструмента Уконти не брал, за этим Рест проследил. Зато он тащил прорву всякого альпинистского снаряжения. Казалось бы, зачем оно там, где тренированный человек пройдёт разве что с помощью альпенштока, но Рест недаром, ещё во время первого знакомства сказал, что догадывается, на что нацелился его попутчик.

Всякий может видеть, что почти сразу после схода лавины, едва рассеется дым минувшего катаклизма, верхушка конуса начинает покрываться новым слоем ядовитости. Но ведь, откуда-то она берётся? Отчасти это могут быть остатки не рухнувшие вместе со всей остальной пылью, уже в среду ядовитости накапливается достаточно много, чтобы это можно было объяснить наличием остатков. Некоторые полагают, что отрава конденсируется прямо из воздуха, образуясь из ядовитых испарений людей и животных. Но большинство размышляющих о натурфилософских явлениях, считают, что на вершине каждого конуса имеется небольшой кратер или провал, из которого непрерывно парит ядовитость.

Дискутировать на эту интересную тему можно бесконечно и безрезультатно, а вот проверить выводы на практике — затруднительно.

Положим, кратер действительно есть, но как доказать, что это кратер, а не случайная яма? В дымном провале таких ямин не пересчитать, и все полны ядовитостью. Значит, в кратер следует спускаться, для чего и взято альпинистское снаряжение. Но спуститься на дно — полдела, главное — выбраться назад. Провал, по которому спускались, положим, останется свободным, хотя, скорей всего там начнётся настоящая пурга из поднимающейся наружу ядовитости. И, если замешкаешься с подъёмом, окажешься внутри смертельной шапки, венчающей конус. А это, то же самое, что быть погребённым заживо.

Разумеется, если в конусе обнаружится отверстие, Рест туда не полезет. Его не прельщает даже самый изысканный способ самоубийства. Но и останавливать силой Уконти нельзя, он человек свободный и имеет право сложить голову, где ему заблагорассудится. Иное дело, что все видели: наверх Рест уходил вдвоём с приезжим, а вернулся один. Конечно, никто ничего не скажет, но чистое имя старателя будет замарано.

Оставалось надеяться, что взглянув на кратер (если он есть) и, увидев поток ядовитости, поднимающийся из глубин, Уконти откажется от спуска внутрь конуса. Довольно с него и восхождения. А Рест заработает серьёзные деньги и узнает, наконец, есть ли на вершине конуса кратер. Приятно будет, ежели это образование назовут в его честь, и потомки станут говорить: на вершине конуса расположен дымящий рест. Для этого надо измучить своего спутника так, чтобы он не вздумал спускаться в преисподнюю, но, измучив, притащить в долину живым.

А пока они пробирались самым неудобным путём, и Уконти беспрекословно тропил путь по остаткам ядовитости, порой достававшей ему по грудь. Вскоре Рест понял, что вымотать спутника ему не удастся, Уконти явно немало ходил по горам, разумеется, по обычным, где и намёка нет на ядкость, но зато склоны куда более круты и опасны.

Теперь оставалось продолжать подъём и надеяться, что здравый смысл не окончательно покинул напарника.

Но при этом у самого Реста в глубине души тлело нетерпеливое желание узнать, что же там на самом деле. Есть ли на вершине, от которой он кормится уже десять лет, но где ни разу не бывал, что-то кроме камня и ядкости. Подняться наверх не трудно, но сделать это можно лишь в те недолгие часы, когда надо добывать бральоты.

Вершина конуса: пять сглаженных временем идеальных зубцов, которые каждый житель долины не раз разглядывал, кто в сжатый кулак, а кто и через покупное стекло, приближающее картину, теперь была видна безо всяких ухищрений. Ядовитость серебрилась над ней чуть заметным облачком. Пока это были следы сошедшей лавины, но уже через несколько часов облачко примется густеть, начнётся образование новой шапки. На склоне покуда будет безопасно, а вот на вершине с этого момента нельзя оставаться ни единой лишней минуты.

На что надеется богатый путешественник, растративший ради своей прихоти целое состояние?

Ещё несколько шагов и явилась почти ровная площадка перед зубцами. Странно было думать, что каких-то три часа назад здесь возвышался холм ядкости в три человеческих роста высотой.

— Привал, — скомандовал Рест.

— Надо ли? — сунулся со своим мнением Уконти. — Ещё пять минут, и мы на вершине.

— Вот именно. Никогда не беги к цели слишком быстро. Торопливость нужна только при ловле блох. Прежде, чем сделать последний шаг, остановись и подумай. О бральотовом старателе слыхал? Не боишься?

— Не боюсь, хотя и не слышал.

Рест ждал вопроса о сказочном старателе, но Уконти, видимо, понимал, что время поджимает, и на разговор не клюнул. Тогда Рест начал рассказывать сам.

— Видишь, дымка над вершиной? Возможно, это остатки сегодняшней шапки, пыль от неё может стоять целые сутки. Я если это свежая ядкость, та, в которой образуются бральоты? Никто точно не знает, но говорят, что человек, попавший в это облако, насквозь прорастает кристаллами, превращаясь в драгоценную статую. Только, в отличие от обычных бральотов, эта статуя заразна, так что нашедший её, сам становится бральотовым старателем.

— Вы верите в эти сказки?

— На вершине мне прежде ничего подобного не встречалось, но, когда идёшь в места, где не только ты, но и вообще никто не бывал, лучше верить в сказки и быть готовым с ними встретиться, чем вляпаться в сказку, как дурак в дымную яму.

— Хорошо, будем опасаться бральотового старателя. Но ведь идти нам всё равно надо.

— Как договаривались. Но как только достигнем вершины и увидим, что там находится, сразу разворачиваемся и спускаемся с конуса.

— Сначала надо узнать, что там находится, и уже потом решать, что делать.

Рест внутренне чертыхнулся, перехватил поудобней палку и пошёл к зубцам, венчающим конус.

Через пять минут открылась цель их путешествия.

— Кратер! — восторженно выдохнул Уконти.

— Провал, — заключил Рест.

Отверстие, открывшееся их глазам, не напоминало ни кратер, ни провал. Скорей, это была шахта или туннель, уходящий вертикально вниз. Идеально ровные стенки, какие, конечно, встречаются в природе, но чрезвычайно редко.

Уконти скинул с плеч объёмный мешок, который он, надрываясь, тащил всю дорогу, извлёк на свет моток верёвки, несколько клиньев, ещё что-то.

— Ты, что, собираешься лезть в эту дыру?

— Непременно.

— Ты с ума сошёл? Сминуты на минуту оттуда хлынет ядкость. Никто даже не знает, какова она: это туман или пыль. За неделю она улежится и станет плотной. Но уже сейчас выжить там нет ни единого шанса. Никакая самая новомодная маска не спасёт. Сейчас надо быстро-быстро уносить ноги, а то, как бы в бральотовых старателей не обратиться.

— Не обратимся. Я посылал наблюдателей, и они засекали время от схода лавины до появления первых, по настоящему густых клубов ядовитости. У нас ещё, по крайней мере, два часа.

Действительно, последнее время вокруг конусов толклись какие-то приезжие, наблюдали сход лавин в зрительные трубы, обсуждали что-то чуть не до драки. Но, поскольку наверх лезть не пытались, то на них и внимания особого не обращали. А вот, поди ж ты, оказывается, высмотрели соглядатаи чего не надо.

— Всё одно, — сказал Рест. — Поглядел на ямину — и хватит. Я тебя на верную смерть вести не подряжался.

— Но нельзя же, стоя на границе открытия, развернуться и уйти!

— Можно. Более того, нужно. Сейчас ты расскажешь людям, что обнаружил на вершине конуса. А если ты сгинешь в этой дыре, то никто никогда не узнает, что там случилось, и весь подвиг сгинет вместе с тобой.

— А вы? Вы-то вернётесь в долину и расскажете, что видели на вершине.

— Вот ещё!.. — Рест фыркнул, как только можно фыркнуть сквозь маску. — Я не собираюсь прославлять идиотов, жертвующих собой ради никому не нужных открытий. Когда ты сгинешь в этой дыре, я расскажу людям, что до вершины мы не дошли, тебя снесло потоком ядкости, и как я ни старался, я не сумел найти тела. Мне поверят, и ещё долго никто не узнает, что тут находится.

— Зачем это вам?

— Ради спокойствия. Я не хочу, чтобы на вершину каждую неделю карабкался очередной самоубийца.

— Что же, логично. Но и я не могу остановиться, столкнувшись с неведомым. Значит, мне судьба погибнуть в безвестности. Надеюсь, когда я начну спускаться, ты не станешь перерезать верёвку.

— Успокойся, у меня нет ножа.

Тонкий шнур с грузом пошёл вглубь провала.

— Там не так и глубоко, — заметил Уконти. — Вполне можно спуститься.

— Спуститься всегда можно. Главное — выбраться наружу.

Уконти вытянул бечёвку, навязал на неё рюкзак, по-прежнему изрядно тяжёлый, отправил его в провал. Работал быстро и уверенно, сразу можно было видеть, что немало тренировался в горах, где, конечно, нет ядовитых выбросов, но полно обрывов, куда более опасных, чем склоны конуса. Ладные его движения невольно импонировали Ресту, но он по-прежнему считал, что напарник идёт на самоубийство.

— До встречи, — произнёс Уконти. — Вернусь, расскажу, что там есть.

Рест промолчал. Желать удачи он не мог и не хотел, а пророчить гибель… он уже сказал своё мнение, так зачем повторяться?

Некоторое время Рест неприкаянно торчал на вершине, то окидывал взором простор, как его в долине не увидеть, то всматривался вглубь провала. Ядовитость снизу всё ещё не поднималась, но и вестей от Уконти не было.

Жгучее нетерпение вымучивало Реста. Прямо хоть всё бросай и лезь вслед за безумцем в отравленную дыру.

Между тем, откуда-то донёсся грохот и, вроде бы, почва под ногами дрогнула, толкнув по пяткам, словно конус вздумал подпрыгнуть на месте. Рест оглянулся и молча, ахнул: соседний, третий конус, для которого вторник должен был наступить лишь завтра, покрылся ядучим облаком. Лавина ядовитости сошла на полсуток раньше положенного.

Одновременно из жерла «своего» конуса вылетел густой клуб ядовитости, который тут же рассеялся, лишь слегка припорошив склон. Ясно, что это были какие-то остатки, выброшенные толчком.

Что случилось? По уму следовало немедленно уходить и ждать окончания катаклизма, наблюдая за ним с безопасного расстояния, но Рест, проклиная всё и вся, натянул толстые кожаные рукавицы, чтобы не попортить руки, и заскользил вниз по туго натянутой верёвке.

Отвесный спуск скоро кончился, хотя склон оставался крутым. К тому же, снизу дразнился призрачный голубоватый свет. Под ногами был не камень и не металл, а то же несокрушимое вещество, из которого состояли лепестки на вершине конуса.

За какие-то пятнадцать минут Рест достиг дна. Верней, почти достиг, потому что встретил Уконти, который споро поднимался ему навстречу.

— Что там?

— Получилось! — невпопад выкрикнул Уконти. — Идём, сам увидишь.

— Объясни толком…

— Нет, это надо видеть… Время ещё есть.

Рест покорно двинулся за любопытствующим туристом, во что ни когда не поверили бы друзья и знакомые. Но только что нарушился привычный порядок вещей, и надо было узнать, что именно там произошло. Оскорблённую гордость в этом случае следует засунуть в карман. Небывалое первым обнаружил чужак, и теперь он ведёт Реста. Но, чтобы Уконти ни говорил, последнее слово Рест оставлял за собой. Но пока он принялся быстро спускаться по крутому склону, рискуя свалиться и достичь дна кувырком.

— Вот оно! — кричал Уконти. — это кем-то сделано! Это завод!

Что это было, Рест сказать не мог, но в любом случае, само по себе такое получиться не могло, здесь нужна разумная рука. На противоположном склоне были установлены непредставимого размера светильники, именно их неживое сияние редило мрак во время спуска.

Для кого изливался свет, было не понять, внизу не было ничего живого. Там стояла огромная ёмкость, вчетверо большая, чем чаша самого большого городского фонтана. Стены её были прозрачны, но помрачённый разум не мог осознать, что именно находится в чаше, наполняя её едва не на четверть.

— Бральоты! — первым произнёс Уконти, которому не приходилось ползать по конусу, в поисках крошечных камушков.

Тем не менее, это действительно были бральоты, огромные, иные с ладонь величиной. Здесь их можно было считать не каратами и не скрупулами, а десятками и сотнями пудов.

— Не может быть… — выдохнул Рест. Вся его жизнь изничтожилась при виде этого не богатства, а чудовищного изобилия.

— Вот, проверяйте, — Уконти вытащил из кармана кристалл размером с кулак. Не было сомнения, что это идеальный, ювелирного качества бральот. Такого огромного камня никто никогда не находил. Стоимость его Рест не мог представить. Но совсем рядом, на высоте трёх человеческих ростов в прозрачной чаше дразнили ярким блеском миллионы таких же и даже больших драгоценностей.

Над чашей были проложены балки, кажется, металлические, по ним передвигались механизмы, снабжённые большими ковшами, и без всякого бережения сгребали драгоценные бральоты и пересыпали их в тачки, подвешенные на стальных канатах. Полные тачки двигались к отверстию в стене, откуда появлялись порожние.

— Это завод, — повторил Уконти. — Здесь выращивают бральоты.

— А мы, словно мыши, подбираем упавшие крошки, — убито добавил Рест.

Найденный кристалл он протянул Уконти.

— Держи. Ты его нашёл, он твой.

— Оставьте себе на память. Скоро такие кристаллы ничего не будут стоить, а этот всё-таки, первый.

— Этого я и боюсь.

— Вот уж чего не следует бояться. Наберём по мешку бральотов, тех, что помельче, и будем потихоньку продавать, пока цена держится, и никто не знает, что здесь творится. Заработаете столько, что за всю жизнь потратить не удастся. Не придётся лазать на конус, дышать ядовитостью, станете на курортах здоровье поправлять.

— Я — да. А все остальные? Рано или поздно, мешок бральотов собьёт цены, и старатели пойдут по миру. Кстати, откуда ты взял этот кристалл, где собрался нагрести два мешка драгоценностей? На чашу нам не подняться, надо строить лестницу, а времени на это нет. Так откуда камушек?

— Из третьего конуса. Туда есть проход. Если мне не изменяет интуиция, проходы связывают все шесть конусов.

— И что в третьем? Вторник у него должен быть завтра, но я видел, лавина сошла только что.

— Правда? Я даже не ожидал, что так отлично получится.

— Что ты там натворил? — рявкнул Рест.

— Свалил чашу, — с обезоруживающей улыбкой ответил Уконти.

— Как можно свалить такую громаду?

— Взорвал одну из опор, и весь реактор повалился набок. Чаша треснула, трубы и рельсы, по которым тележки ездят, вниз повалились. Я уж думал, мне живым не быть, ядовитостью удушит, но её всю как вышвырнуло наверх. Представляю, что на верхушке конуса творилось. Сам же говоришь, лавина сошла прежде времени.

Уконти говорил, захлёбываясь радостью, словно что хорошее сделал.

Старатель, отправляющийся на вершину конуса, не должен давать волю чувствам. Даже, когда мир рушится, словно ядучая лавина, надо оставаться спокойным и сначала думать и лишь потом действовать. В крайнем случае, думать и действовать следует одновременно.

— Как ты мог взорвать опору? Для этого нужно несколько пудов пороха и оболочка бомбы, иначе порох безвредно фукнет, а взрыва не получится.

— Есть другие взрывчатые вещества, о которых вы не знаете. Жизнь за пределами долины конусов не стоит на месте. Я взорвал опору совершенно иным зарядом, который вдесятеро мощней чёрного пороха.

— Зачем? — с трудом сдерживаясь, спросил Рест. — Ты оставил без заработков не только старателей третьего конуса, но и всех жителей долины. Бральоты — наше единственное богатство. Если разболтать, что ты здесь увидел и сделал, разорены будут не только старатели, но и ювелиры, владельцы гостиниц и таверн, и даже крестьяне, потому что некому будет покупать их хлеб. За пятьсот верст на рынок не поедешь, а здесь наступит всеобщая нищета.

— Я вижу, вы способны думать не только о себе, но и о людях вообще. Это признак мудрости. В таком случае, не скажете ли вы, сколько вам лет?

— Причём здесь возраст? Мне двадцать три. И как, это что-нибудь меняет?

— Меняет, — ответил Уконти и надолго замолк.

Проход к основанию третьего конуса оказался широк, так что по нему можно было ездить в повозке. А вот света в соседнем зале не было. Уконти включил фонарь, дающий сильный луч. Прежде Рест таких не видел. Хотя, городские привозят много диковин.

— У меня электрический фонарь, — пояснил Уконти, — их стали делать совсем недавно. Здешний свет, по всему судя, тоже электрический. Вы прежде встречались с таким?

— Сам не встречался, но слышал. Туристы любят похвастаться новинками. А у меня дома масляная лампа, и свет она даёт ничуть не хуже.

— Это я понимаю. Не понимаю другого. Ни одна электрическая лампа не может светить тысячу лет без перерыва. Она попросту перегорит. А здешние светят, и в третьем конусе свет погас, только когда падающая чаша оборвала провода, подводящие электричество. Хотелось бы знать, кто, когда и чего ради, создавал этот адский завод? Мы и сейчас не умеем ничего подобного, а они делали это тысячу лет назад.

— Почему тысячу?

— Потому что легендам, в которых упоминаются конусы, больше тысячи лет.

— Конусы были всегда.

— И, по-вашему, всегда тележки ездили над чашей, и в них грузились бральоты, настоящие, а не та мелочёвка, что вы собираете на склонах… Нет уж, это сделано искусственно, не знаю, людьми или древними гигантами. А теперь производство заброшено и никому не нужно. Я, своим взрывом только ускорил агонию.

Широкий проход кончился, Рест и Уконти вошли в зал, располагавшийся под третьим конусом. Фонарь не мог осветить его весь, но и то, что Рест увидел, поразило его в самое сердце. Гигантский котёл, в котором варились бральоты, расколотый лежал на боку. Драгоценные кристаллы толстым слоем покрывали пол. Их было больше, чем сумели добыть люди за все годы старательской работы. Балки, по которым бегали вагонетки, погнулись, а тележки попадали вниз, довершив разгром.

— Да-а… — мрачно протянул Рест. — Это не починить.

На россыпи драгоценных камней он, кажется, не обратил внимания.

— Полагаете, это следовало бы чинить? Я думаю, нам надо подвезти побольше аммонала и в ближайшие недели взорвать остальные конуса.

— Ты не много на себя берёшь? — пресловутое спокойствие оставило Реста. — Тебе мало этих камней? Хочется ещё? Но ведь они ничего не будут стоить…

— По мне, так лучше, чтобы бральотов вовсе на свете не было.

— Кто бы тогда стал жить здесь? Жизнь держится на добыче бральотов.

— Не жизнь, а смерть. Вы все, даже те, кто ни разу не поднимался на конус, отравлены ядовитостью. Вы говорите, вам двадцать три года, но при этом выглядите стариком. Я вдвое старше, мне сорок восемь, но никто в долине не даст мне таких лет.

— Не может быть. Сорок восемь — столько не живут, разве что самые древние старцы.

— Это у вас не живут, рядом с конусами, где младенцы отравлены ещё в утробе матери, а в иных землях людям бывает и шестьдесят, и семьдесят лет, а порой и больше.

— Я слышал эти сказки. Даже если это правда, я в них не верю.

— Это правда, веришь ты или нет. А всему виной дымящие конусы. Ядовитость не просто лежит на склонах или осыпается вниз. Ветром её разносит по окрестностям. Она в вашем воздухе, воде, хлебе. Недаром ваш хлеб никто не покупает. У вас всё пропитано ядовитостью, а в других местах — чистота. Так вот, я хочу, чтобы у вас было также чисто, чтобы ваши дети жили долго и не кашляли по ночам.

— Теперь я, кажется, знаю всё, — твёрдо сказал Рест. — Есть железное правило: никогда не действовать, не узнав истину и не подумав, как следует. Сперва надо выслушать противную сторону, понять её доводы и только потом поступать, как считаешь нужным. Я выслушал и понял тебя. Ты сказал всё, что хотел. Жаль, что ты начал делать прежде, чем говорить. Теперь пришло время моих поступков.

Острым концом альпенштока Рест ударил недавнего собеседника в горло.

Уконти захрипел и упал на россыпь бральотов, сияющих в свете фонаря. Трудно сказать, хотел ли он закричать или произнести что-то, пробитое горло не позволило этого.

— Ты хорошо говорил, — произнёс Рест, обращаясь к умирающему, — но ты забыл главное. Бральоты, которые крадут наше здоровье, взамен дарят свободу. Кем бы мы были в твоих чистых землях? Нищими, меняющими здоровье на кусок хлеба. Так чем твоя жизнь, лучше нашего прозябания? Твоя главная ошибка — ты решил нас облагодетельствовать, не спросив, надо ли нам твоё благодеяние. Подумай над этим, пока у тебя есть полминуты жизни.

Рест бросил на грудь напарнику полученный от него бральот, после секундного колебания поднял с пола несколько других, но точно таких же кристаллов, забрал упавший фонарь и, не оглядываясь, побежал по проходу к залу, расположенному под вторым конусом. Надо было успеть подняться наверх, прежде чем из жерла конуса вырвутся первые клубы благодетельной ядовитости.