Вечером был диспут на тему «Свобода – право свободного выбора и личная ответственность!».
С большим трудом нашим героям удалось разрушить сразу заработавшую механику атмосферы собрания, но дальше этого дело не пошло. Практически у всех демократия была защёлкнута на мёртвые заржавелые предохранители. Одна молодёжь, по стечению обстоятельств немногочисленная, пыталась о чём-то кричать, но её забивали слишком зрелые безапелляционные голоса. Были даже такие, которые призывали к палочному счастью…
– Сильной руки на вас нет! – кричали они. – По струночке бы ходили!
– Ноль в ноль! – отвечала молодёжь.
Театр поэзии во главе с Ким тоже сидел в зале, но молчал всем своим составом.
– Эти только при шестидесяти процентах зашевелятся, – с досадой говорил Аполлон Феде, на что тот лишь лихорадочно отвечал:
– Но зато как!..
И как бы в подтверждение слов гения на сцену поднялся Розенцвайг.
– Подождите кричать, – сказал он в микрофон и поднял руку. – Уже бог знает когда умные люди на Востоке поняли, что всякое насилие противно природе. Так?
Театр поэзии согласно закивал.
– На каком Востоке? На среднем, дальнем или том, что поближе? – раздался из зала ядовитый выкрик доктора.
– Зря язвите, Наум Аркадьевич! – невозмутимо ответил Григорий Альфонсович. – На том самом, откуда всё пошло! Экс Ориэнто люкс! С Востока свет! Так вот, там же люди впервые и поняли, что на страхе счастья не построишь. А некоторые тут – Сталин, Сталин! Самая опасная эмоция для всего живого – это страх, страх и ещё раз страх. И тем более бесконечный и панический. Разве я не прав?