Дюна: Дом Коррино

~ ~ ~

Освещенные двумя лунами, плывшими по затянутому пылью небу, фрименские партизаны короткими перебежками, словно призрачные тени, передвигались между скалами пустыни. Люди сливались с зубчатыми утесами, словно были сделаны из того же грубого материала — суровые воины суровой страны.

Смерть Харконненам. Все члены вооруженного отряда дали одну клятву.

В тихий предрассветный час Стилгар, высокий чернобородый предводитель, словно кошка, крался впереди группы своих лучших бойцов. Мы должны двигаться как тени в ночи. Тени, вооруженные спрятанными ножами.

Подняв руку, он жестом приказал своему молчаливому отряду остановиться. Стилгар прислушался к пульсу пустыни, почти физически приникнув ушами к темноте ночи. Своими синими, с голубыми склерами, глазами он внимательно осматривал каждый квадратный сантиметр высившейся впереди скалы, нависавшей на фоне неба, как башня гигантского замка. Луны летели по небесам, и на лице скалы, делая его живым, скользили, меняя форму, темные пятна.

Люди начали подниматься вверх по крутому склону скалы, внимательно разглядывая привыкшими к темноте глазами вырубленные в камне крутые ступени. Местность казалась странно знакомой, хотя Стилгар ни разу здесь не был.

Путь к этому месту описал его отец, путь, которым шли предки в Хадит-Сиетч — некогда самое крупное из поселений, оставленное фрименами в незапамятные времена.

«Хадит» — слово, взятое из старинной фрименской песни о том, как люди сумели выжить в страшной пустыне. Как у каждого живого фримена, история эта была навсегда запечатлена в душе Стилгара — легенда о предательстве и гражданской войне, которую вели первые поколения переселенцев Дзенсунни здесь, на Дюне. Легенда гласила, что все началось именно здесь, в этом священном сиетче.

Но теперь Харконнены осквернили наше древнее святилище.

Каждый боец отряда Стилгара испытывал отвращение и ненависть к Харконненам за это святотатство. В Сиетче Красной Стены на плоских камнях были видны зарубки, отмечавшие каждого убитого этими фрименами врага, и сегодня вражеская кровь прольется снова.

Небольшая колонна последовала за Стилгаром, шедшим по горной тропе. Скоро рассвет, а им надо убить еще много врагов.

Здесь, вдали от недреманного имперского ока, барон Харконнен воспользовался пустыми пещерами сиетча Хадит, чтобы устроить в них нелегальные хранилища пряности. Украденные грузы бесценной меланжи не попадали в отчеты, представляемые императору. Шаддам даже не подозревал о таком мошенничестве. Но Харконненам не удалось скрыть свои преступления от жителей пустыни.

В убогой деревне Бар Эс Рашид, расположенной у подножия хребта, Харконнены поставили пост прослушивания и охрану. Но такая хилая защита не была препятствием для фрименов, которые давно пробили в скалах шахты и штреки, ведущие в глубокие гроты. Тайные тропы…

Стилгар отыскал трещину и пошел по едва заметной дорожке, стараясь не пропустить потайной вход в Сиетч-Хадит. Под нависшим куском скалы он обнаружил темное пятно. Опустившись на четвереньки, Стилгар пополз в темноту и скоро нашел отверстие, прохладное и влажное. Запоров нет, вход не запечатан. Лишние затраты.

Никакого освещения, никакой охраны. Стилгар вполз в отверстие, вытянул вперед ноги и поставил ногу на каменную плиту, опустив ниже вторую ногу, он нащупал следующую плиту, а за ней еще одну. Лестница вела вниз. Впереди, там, где туннель, полого спускаясь вниз, сворачивал вправо, виднелся тусклый желтоватый свет. Стилгар попятился назад и поднял руку, подзывая к себе остальных бойцов.

На полу, у подножия грубо вырубленной в скале лестницы, он вдруг увидел старинную миску. Вытащив из ноздрей затычки, Стилгар принюхался. В миске лежало сырое мясо. Приманка для мелких хищников? Капкан для зверя? Стилгар застыл на месте и принялся разглядывать стену в поисках сенсоров. Неужели сигнал тревоги уже включился? Он услышал шаги и пьяный голос.

— Еще одна попалась? Пойдет в свой кулоний ад.

Стилгар и два фримена метнулись в боковой проход и обнажили свои крисы — молочно-белые острые кинжалы. От пистолетов в этом замкнутом пространстве будет слишком много шума. Когда пара харконненовских охранников прошла мимо, дыша перегаром пряного пива, Стилгар и его товарищ Тьюрок бросились вперед и напали на них сзади.

Прежде чем беспечные солдаты успели крикнуть, фримены мгновенно перерезали им горло и приложили к ранам губки, чтобы не пропала ни одна драгоценная капля крови. Молниеносными движениями фримены разоружили солдат, все еще содрогавшихся в предсмертной агонии. Стилгар взял себе одну лазерную винтовку, а вторую отдал Тьюроку.

Тусклые армейские светильники, подвешенные в темных углах, бросали на стены пещеры неяркий свет. Отряд партизан продолжил свой путь к сердцу древнего сиетча. Когда Стилгар прошел по мостику, пересекавшему конвейер, по которому в гору и из нее подавали материалы, он ощутил коричный запах пряности, который становился все сильнее по мере продвижения группы в глубь сиетча. Здесь светильники были настроены не на желтый, а на оранжевый цвет.

Воины Стилгара зароптали, увидев человеческие черепа и разлагающиеся останки, валявшиеся у стен коридора, как беспечно выставленные напоказ трофеи. Это были либо фрименские пленники, либо жители деревни, на которых солдаты Харконнена охотились ради забавы. Ярость душила партизан Стилгара. Тьюрок оглянулся в поисках врага, которого можно было бы убить.

Осторожно продвигаясь вперед, Стилгар вскоре услышал голоса и звон металла. Отряд вышел к пещере, окаймленной каменной галереей, с которой был хорошо виден обширный грот. Стилгар на мгновение представил себе громадные толпы фрименов, которые приходили сюда задолго до Харконненов, задолго до императоров, до того, как главным мерилом ценностей во вселенной стала проклятая пряность.

В центре грота высилось восьмиугольное сооружение, темно-синее с серебристым отливом, окруженное строительными лесами. Рядом располагались меньшие подсобные здания. Одно из зданий строилось; вокруг были разложены плазметаллические строительные блоки. Семь рабочих трудились в поте лица, возводя дом.

Отойдя обратно в тень, партизаны прокрались по плоским каменным ступеням на дно грота. Тьюрок и еще один фримен, вооруженные трофейным оружием, заняли господствующие места на галерее, откуда был хороший обзор. Трое партизан взобрались на леса, окружавшие восьмиугольное здание. Добравшись до вершины, фримены, на мгновение исчезнув из виду, появились снова и дали знак Стилгару. Шестеро охранников были уже бесшумно убиты крисами — надежным смертоносным оружием.

Час невидимок прошел. Двое партизан направили пистолеты на изумленных рабочих и приказали им подняться по лестнице. Люди покорно и хмуро подчинились приказу. Видимо, им было все равно, каким тюремщикам повиноваться.

Фримены осмотрели помещение в поисках боковых коридоров и нашли казарму с двумя дюжинами охранников, спавших в помещении, пол которого был усеян пустыми бутылками из-под пряного пива. В кордегардии стоял крепкий запах меланжи.

Изрыгая проклятия, фримены ворвались в казарму и принялись работать ножами. Сыпались удары и уколы, причинявшие боль, но не смерть. Пьяных солдат Харконненов обезоружили и согнали в середину грота.

Разгоряченный Стилгар презрительно кривился, глядя на поверженных полупьяных солдат. Всегда надеешься встретить достойного противника. Но сегодня мы его не найдем. Даже здесь, в тщательно оберегаемом гроте, эти люди воровали пряность, которую должны были охранять. Вероятно, они делали это без ведома барона.

— Я хочу прямо сейчас замучить их до смерти. — Глаза Тьюрока мрачно блеснули в тусклом свете. — Медленно. Ты видел, что они делали со своими пленниками?

Стилгар остановил товарища.

— Побереги свой гнев на потом. Сейчас мы заставим их работать.

Почесывая черную бороду, Стилгар принялся расхаживать перед выстроенными в шеренгу пленными солдатами. Они потели от страха, и вонь потных тел начала перебивать аромат меланжи. Негромко, с угрозой в голосе, Стилгар заговорил, следуя совету Лиета Кинеса:

— Этот запас пряности нелегален и служит явным доказательством нарушения имперского закона. Весь обнаруженный запас будет конфискован и отправлен в Кайтэйн.

Лиет, недавно назначенный имперским планетологом, недавно уехал в имперскую столицу добиваться встречи с падишахом императором Шаддамом IV. Это было длинное путешествие сквозь немыслимые галактические просторы, которые предстояло преодолеть, прежде чем попасть в императорский дворец, и такой простой житель пустыни, как Стилгар, вряд ли мог представить себе такое расстояние.

— Ты хочешь сказать, фрименам? — язвительно произнес капитан, пьяный коротышка с дрожащей челюстью и высоким водяночным лбом.

— Я хочу сказать, императору. Мы располагаем полномочиями от его имени. — Синие, цвета индиго, глаза Стилгара пробуравили нахального капитана. Но краснорожий офицер был настолько пьян, что даже потерял способность испытывать страх. Очевидно, он просто не знал, что делают фримены со своими пленниками. Ничего, скоро он все узнает.

— Быстро начинайте грузить этот силос! — рявкнул Тьюрок, стоя рядом с вызволенными из плена рабочими. Те из них, кто был не слишком изнурен непосильным трудом, изумились, видя, как солдаты Харконненов вприпрыжку бросились выполнять приказ. — Вы перенесете пряность на наши орнитоптеры.

Когда восходящее солнце осветило пустыню, Стилгар начал сгорать от волнения и беспокойства. Пленные солдаты Харконнена работали уже несколько часов кряду. Этот рейд занял слишком много времени, но добыча стоила того.

Пока Тьюрок и его товарищи держали харконненовцев на прицеле, те грузили мешки с меланжей на ленту транспортера, который поднимал драгоценную пряность к выходу, к посадочной площадке орнитоптеров. Фрименские партизаны взяли сегодня ценность, на которую можно было бы купить целую планету.

Интересно, на самом деле, чего хочет барон от такого богатства?

В полдень, в точно рассчитанное время, Стилгар услышал донесшиеся снизу, от деревни Бар Эс Рашид, взрывы. Это второй отряд фрименов напал на пост Харконнена, проведя хорошо скоординированную атаку.

Четыре орнитоптера без опознавательных знаков изящно обогнули вершину горы и, медленно взмахивая механическими крыльями и ведомые фрименскими пилотами, сели точно на посадочную платформу. Освобожденные строители и фрименские партизаны начали загружать суда хорошо упакованной, дважды украденной меланжей.

Операция подошла к концу.

Стилгар выстроил пленных солдат в ряд на краю обрыва, с которого были видны пыльные крыши Бар Эс Рашида. От тяжелой работы и испытанного страха мордастый харконненовский капитан совершенно протрезвел. Волосы его лоснились от пота, глаза бегали. Встав напротив него, Стилгар с нескрываемым презрением посмотрел на врага.

Не говоря ни слова, предводитель фрименов взмахнул крисом и распорол капитану живот точно посередине — от лобка до грудины. Капитан едва не задохнулся от неожиданности, не веря своим глазам, увидевшим, как блеснули в ярком свете знойного фрименского солнца хлынувшая кровь и вывалившиеся наружу кишки.

— Ты транжиришь воду, — буркнул стоявший за спиной Стилгара Тьюрок.

Несколько солдат в панике попытались бежать, но фримены догнали их и одних сбросили со скалы, а других убили ножами. Тех, кто остался стоять на месте, уничтожили быстро и безболезненно. Фримены всегда гораздо дольше занимались трусами.

Хмурым рабочим было приказано погрузить на орнитоптеры всех убитых. Не оставили и тела замученных харконненовцами людей из подземных коридоров. В Сиетче Красной Стены люди Стилгара проведут церемонию упокоения и извлекут из трупов всю драгоценную воду до последней капли на благо племени. Оскверненный Хадит опустеет, снова превратившись в поселение-призрак.

То будет предостережение барону.

Тяжело нагруженные орнитоптеры один за другим, словно темные птицы, взлетали в ясное небо, а Стилгар и его люди, выполнив свою миссию, зашагали под палящими лучами солнца назад в Сиетч Красной Стены.

Как только барон Харконнен узнает об утрате несметного сокровища и гибели охраны, он отрядит карательную экспедицию, которая отыграется на жителях деревни, хотя эти несчастные бедные люди не имеют никакого отношения к атаке. Губы Стилгара сложились в горькую усмешку. Он решил переселить жителей в какой-нибудь безопасный дальний сиетч.

Что же касается освобожденных рабочих, то их превратят во фрименов, а тех, кто откажется, убьют. Учитывая их безрадостную убогую жизнь в Бар Эс Рашиде, Стилгар, не без основания, полагал, что делает им большое одолжение.

Когда Лиет Кинес вернется после встречи с императором, он будет очень рад узнать, что сделали фримены в его отсутствие.

~ ~ ~

Нижайше умоляю о прощении, сир.

Уповаю на Вашу щедрость, сир.

По большей части император Шаддам Коррино IV находил свои рутинные обязанности скучными и утомительными. Поначалу сидение на Троне Золотого Льва вызывало в нем душевный трепет, но теперь, окидывая взглядом зал аудиенций, Шаддам думал о том, что власть привлекает и соблазняет льстецов так, как рассыпанные по полу сладкие крошки привлекают и соблазняют тараканов. Голоса просителей звучали в голове, а император, не спеша, размышлял, даровать милость или нет.

Я взываю к Вашей справедливости, сир.

Одну минуту Вашего драгоценного времени, сир.

Будучи кронпринцем, Шаддам долгие годы изо всех сил старался добиться трона. И вот теперь одним щелчком пальца он мог возводить в благородное достоинство богатых простолюдинов, уничтожать миры и ниспровергать Великие Дома.

Но даже он, император всей Известной Вселенной, не имел возможности править исключительно по своему усмотрению. Его решения всецело зависели от наседавших со всех сторон могущественных политических кукловодов. Свои интересы были у Космической Гильдии, так же как у Объединенного Совета Передовой и Честной Торговли, финансово-промышленного конгломерата, больше известного под сокращенным названием ОСПЧТ. Приятно было сознавать, что благороднейшие фамилии грызутся между собой не меньше, чем с ним.

Прошу Вас, вникните в мое дело, сир.

Взываю к Вашей милости, сир.

Орден Бене Гессерит помог Шаддаму консолидировать власть в первые годы правления. Но теперь ведьмы — включая и его собственную жену — шептались за спиной императора, вырывая нити из полотна империи и вплетая в него новые узоры, которые Шаддам не мог разглядеть.

Снизойдите до моей просьбы, сир.

Это такая малость, сир.

Однако как только будет завершен проект «Амаль» — разработка методов получения искусственной пряности, — он, Шаддам, до неузнаваемости изменит лицо империи. «Амаль». Какое магическое звучание у этого короткого слова. Но названия — это одно, а реальность — совсем иное.

Последние сообщения с Икса согревали душу. Наконец эти проклятые тлейлаксы сообщили, что эксперименты увенчались успехом, и теперь Шаддам со дня на день ожидал окончательного доказательства и доставки первых образцов. Пряность… все нити управления гигантской империей были свиты из пряности. Скоро у меня будет собственный ее источник, и Арракис вместе с его пустынями может провалиться в тартарары.

Мастер-исследователь Хайдар Фен Аджидика не осмелился бы сделать столь важное заявление, не имея на то оснований. Но бдительность не помешает, и Шаддам послал на Икс своего друга детства, философа-убийцу графа Хазимира Фенринга надзирать за ходом работ.

Моя судьба в Ваших руках, сир.

Да славится благоволение императора!

Сидя на хрустальном троне, Шаддам таинственно улыбался, заставляя просителей дрожать от неуверенности.

Две меднокожие, одетые в чешуйчатые шелковые одежды женщины поднялись по ступеням к спинке трона и зажгли ионные факелы, установленные по обе его стороны. Затрещавшее пламя было не чем иным, как заключенной в магнитную оболочку обузданной молнией: сине-зеленые шары, пронзенные мелькающими прожилками ослепительно яркого света. В воздухе, словно после грозы, повисли запах озона и шипение всепожирающего пламени.

После помпезных утренних церемоний Шаддам явился в Палату для аудиенций на час позже назначенного времени, непринужденно дав понять всем этим жалким просителям, сколь ничтожны их дела в глазах императора. Напротив, все посетители были обязаны явиться в точно определенное время, иначе их аудиенция автоматически отменялась.

Перед троном появился придворный камергер Били Ридондо и вытянул вперед руку со звуковым жезлом. Камергер коснулся отполированного каменного пола и раздался звон, от которого содрогнулся фундамент императорского дворца. Высоко вскинув брови, лысый Ридондо громко и отчетливо провозгласил бесконечно длинный титул Шаддама и открыл церемонию. Не теряя после этого ни секунды, он поднялся по ступеням и застыл у спинки трона.

Подавшись вперед и сохраняя на узком лице суровое выражение, Шаддам начал свой новый день, восседая на Троне Золотого Льва…

Церемония подтвердила его наихудшие опасения. Сплошной поток мелких, не достойных внимания делишек. Однако Шаддам изо всех сил старался выказывать сочувствие, как подобает великому правителю. Историки уже получили приказ описать во всех подробностях жизнь и царствование императора.

Во время короткого перерыва камергер Ридондо зачитал Шаддаму длинный список имперских дел. Император потягивал из чашки приправленный пряностью кофе, чувствуя, как меланжа электризует его мозг и тело. Наконец-то этот каналья повар научился по-настоящему готовить божественный напиток. Чашка была украшена затейливым узором и была настолько тонка, что казалась сделанной из яичной скорлупы. Каждую чашку, из которой Шаддам пил, немедленно разбивали после использования, чтобы никто не мог коснуться драгоценного фарфорового сосуда после императора.

— Сир? — Ридондо вопросительно взглянул на Шаддама, произнеся с невозмутимым лицом множество труднейших имен, ни разу не заглянув при этом в документы. Камергер не был ментатом, но отличался феноменальной естественной памятью, которая позволяла ему помнить обо всех деталях многочисленных придворных дел. — Вновь прибывший посетитель просит об аудиенции по делу, не терпящему отлагательства.

— Все они говорят одно и то же. Какой Дом он представляет?

— Он не из Ландсраада, сир. И он не чиновник ОСПЧТ или Гильдии.

Шаддам негодующе фыркнул:

— В таком случае твое решение очевидно, камергер. Я не могу тратить время на всяких простолюдинов.

— Он… он не обычный простолюдин, сир. Его зовут Лиет Кинес, и он прибыл с Арракиса.

Шаддама раздражала смелость любого человека, который полагал, что можно просто так прийти и потребовать встречи с императором миллиона миров.

— Если я пожелаю говорить с кем-нибудь из этого пустынного сброда, то сам вызову его на Кайтэйн.

— Это имперский планетолог, сир. Ваш отец отправил его отца на Арракис для изучения пряности. Мне кажется, что мы получили от него множество донесений.

Император деланно зевнул.

— И все они, насколько я помню, были страшно скучны. Теперь и он вспомнил эксцентричного Пардота Кинеса, который провел большую часть своей жизни на Арракисе, постоянно уклонялся от исполнения своих обязанностей и стал туземцем, предпочтя пыль и зной блеску и пышности Кайтэйна.

— Я потерял интерес к пустыне, — произнес император. — Особенно теперь, когда вот-вот будет завершен «Амаль».

— Я понимаю вашу сдержанность по отношению к нему, сир, но если вы не примете его, то Кинес может, вернувшись, поднять возмущение среди рабочих пустыни. Кто знает, какое влияние он способен на них оказать. Они могут решиться на всеобщую забастовку и спровоцируют барона Харконнена на насилие. Потом барон потребует присылки сардаукаров и тогда…

Шаддам поднял ухоженную руку.

— Довольно! Я хорошо тебя понял.

Этот камергер имеет обыкновение углубляться в последствия, совершенно не нужные императору.

— Пусть он войдет. Только сначала смойте с него грязь.

Лиет Кинес нашел императорский дворец впечатляющим, но не более того. Имперский планетолог привык к величию совершенно иного сорта. Ничто не может превзойти великолепия пустынь Дюны. Кинесу приходилось один на один противостоять чудовищной силе кориолисовой бури. Он путешествовал верхом на исполинских червях. Видел он и ростки зеленых насаждений, пробивавшихся к свету, несмотря на суровый климат.

Вид человека, сидевшего в кресле, пусть даже и в очень дорогом, не шел ни в какое сравнение с величием природы Дюны.

От лосьонов, которыми опрыскали Кинеса слуги, на коже остался маслянистый налет, волосы пахли цветочными духами, а все тело провоняло синтетическими дезодорантами. Фрименская мудрость гласит, что песок очищает тело и душу. Когда Кинес вернется с Кайтэйна, то первым делом разденется и голым покатается по песку дюны, а потом постоит на пронизывающем ветру, чтобы снова почувствовать себя поистине чистым.

Так как Лиет настоял на том, чтобы остаться в хитроумном защитном костюме, слуги развернули одежду и прощупали каждый шов в поисках спрятанного оружия или подслушивающего устройства. Все части костюма были вычищены, механические детали смазаны ароматической смазкой, а вся поверхность обработана странными химикатами. Только после этого охрана разрешила Кинесу снова надеть костюм. Планетолога одолевали сомнения, будет ли теперь нормально работать такая важная часть жизнеобеспечения. Наверное, костюм придется просто выбросить. Очень жаль.

Ну что ж, не зря он — сын великого пророка Пардота Кинеса. Фримены выстроятся в длинную, до горизонта, очередь, лишь бы удостоиться чести изготовить для него новый костюм. В конце концов, у них одна цель — процветание Дюны. Но только Кинес мог добиться аудиенции у императора и выдвинуть нужные требования.

Эти имперские слуги так мало понимают в жизни!

Пятнистая коричневая накидка развевалась за спиной Кинеса, когда он твердой походкой зашагал по тронному залу. На Кайтэйне эта накидка выглядела весьма скромно, но Кинес выступал с таким видом, словно это была королевская мантия.

Камергер отрывисто произнес его имя, словно оскорбленный тем, что планетолог не носил пышного аристократического или политического титула. Кинес громко стучал пустынными сапогами по полированным плитам пола, не затрудняя себя условностями придворного этикета. Остановившись перед возвышением, на котором стоял трон, он, не поклонившись, смело заговорил:

— Император Шаддам, я должен говорить с вами о пряности и об Арракисе.

От такой прямоты придворные затаили дыхание. Император застыл на троне от такого неслыханного оскорбления.

— Ты дерзок, планетолог. С твоей стороны это безрассудство. Или ты допускаешь, что мне ничего не известно о столь важных для моей империи делах?

— Я допускаю, сир, что вам поставляют неверные сведения Харконнены. Они делают это преднамеренно, чтобы скрыть свою истинную деятельность.

Шаддам вскинул рыжеватую бровь и подался вперед, внимательно слушая, что скажет планетолог. Кинес продолжал:

— Харконнены — это бешеные псы, рвущие пустыню. Они бессовестно эксплуатируют местное население. На добыче пряности погибает больше народа, чем даже в работных ямах Поритрина и Гьеди Первой. Я посылал вам множество докладов об этой мерзости, что, впрочем, до меня делал и мой отец. Я представил вам также долгосрочный план посадки на планете зеленых насаждений и кустарников, которые смогут изменить в лучшую сторону состояние многих районов Дюны — то есть Арракиса — и сделать их обитаемыми.

Он помолчал. Затем продолжил:

— Я могу лишь предположить, что вы не читали моих докладов, так как мы не получили на них ответа, и с вашей стороны не последовало никаких конкретных действий.

Шаддам вцепился в ручки Трона Золотого Льва так сильно, что у него побелели пальцы. Горящие по сторонам трона ионные факелы ревели, как пламя в камине. Жалкое подобие огня, бушующего в ненасытной пасти Шаи-Хулуда.

— Мне вообще приходится много читать, планетолог, и многочисленные просьбы отнимают у меня массу времени.

Сардаукары охраны, видя изменение настроения императора, приблизились к Кинесу.

— Но многие ли из них имеют такую же важность, как будущее производства меланжи?

Императора, как и всех присутствующих, потряс неожиданный отпор. Сардаукары положили руки на эфесы клинков.

Не обращая внимания на грозившую ему опасность, Кинес продолжал говорить:

— Я просил прислать новое оборудование, ботаников, метеорологов и геологов. Я просил прислать экспертов по культурам, чтобы они помогли понять, почему люди пустыни выживают, в то время как ваши Харконнены теряют так много своих рабочих.

Первым потерял терпение камергер:

— Планетолог, никто не смеет что-либо требовать от императора. Шаддам Четвертый единолично решает, что важно и куда следует щедрой рукой направить необходимые ресурсы.

Кинеса не испугали ни Шаддам, ни его лакей.

— Ничто так не важно для империи, как пряность. Я хочу вспомнить историю и сказать, что император должен быть провидцем, провидцем в духе кронпринца Рафаэля Коррино.

От такой дерзости Шаддам встал. Такое редко случалось с ним во время аудиенций.

— Довольно!

Он испытал неудержимое желание немедленно позвать палача, но разум возобладал. С большим, правда, трудом. Этот человек еще может понадобиться ему. И кроме того, если проект «Амаль» увенчается успехом, то какая это будет радость дать Кинесу возможность наблюдать, как его любимая пустынная планета потеряет всякое значение в глазах императора.

Взяв себя в руки, император тишайшим тоном произнес:

— Мой министр по делам пряности граф Хазимир Фен-ринг вернется на Кайтэйн в течение наступающей недели. Если ваши просьбы заслуживают внимания, он займется их рассмотрением.

Сардаукары выступили вперед, взяли Кинеса под руки и стремительно вывели из зала аудиенций. Планетолог не стал сопротивляться. Он получил внятные ответы на все свои вопросы. Он понял, что император Шаддам слеп и эгоцентричен, а Лиет Кинес не мог уважать такого человека, не важно, сколькими мирами тот безраздельно правил.

Отныне Кинес знал, что фрименам придется самим заботиться о Дюне, и будь проклята эта великая империя.

~ ~ ~

В банкетном зале Каладанского замка хорошо одетые слуги всем своим видом поддерживали видимость благополучия, хотя от их герцога осталась только бледная тень.

По выложенным каменными плитами коридорам сновали женщины в ярких нарядах, каждая ниша освещалась ароматными мускатными свечами. Но даже лучшие блюда, приготовленные поваром, тончайший фарфор и крахмальные белоснежные скатерти были не в состоянии рассеять мрак скорби, в которую был погружен Дом Атрейдесов. Каждый слуга чувствовал боль Лето, но не мог ничем ему помочь.

Леди Джессика сидела у торца обеденного стола на стуле резного элаккского дерева, на своем обычном месте, предназначенном для официальной наложницы главы Дома. Во главе стола, гордо вскинув голову, сидел ее темноволосый, высокий и стройный любовник, отмечавший рассеянной вежливой улыбкой старание одетых в зеленые ливреи лакеев, которые то и дело вносили перемены блюд.

За столом было много пустых мест, пожалуй, даже чересчур много. Чтобы облегчить горе Лето, Джессика тайно приказала вынести из обеденного зала маленький стул, на котором обычно сидел за столом шестилетний Виктор, погибший сын герцога. Несмотря на многолетние тренировки и обучение в школах Бене Гессерит, Джессика оказалась не способной утешить Лето в его горе, и от этого ее сердце болело еще сильнее. Она так много могла бы сказать ему, если бы он только захотел ее выслушать. По обе стороны стола сидели также ментат Туфир Гават и покрытый боевыми шрамами контрабандист Гурни Халлек. Гурни, который обычно за столом развлекал собравшихся песнями и игрой на балисете, был необычайно молчалив и сосредоточен. Мысли его были заняты предстоящей ему и Гавату тайной поездкой на Икс, где они должны были разведать уязвимые места в системе обороны тлейлаксов.

Туфир, обладавший мозгом, способным заменить сотню компьютеров, должен был в зависимости от условий составлять нужные планы, для чего ему требовались считанные мгновения, а Гурни отличался способностью безошибочно находить пути проникновения в незнакомые места и уходить от погони в самых неблагоприятных обстоятельствах. Эти двое должны были добиться успеха там, где всякий другой неминуемо потерпел бы поражение.

— Я хочу еще белого каладанского, — произнес оружейный мастер Дункан Айдахо, взявшись за свой бокал. К нему немедленно подбежал лакей с бутылкой дорогого местного вина. Дункан твердой рукой подставил бокал под хлынувшую из бутылки золотистую струю. Подняв руку, он велел лакею подождать и отхлебнул, потом сделал знак долить вино доверху.

Посреди неловкого молчания Лето, не отрываясь, смотрел на резную арку входа в обеденный зал, словно ожидая, что сейчас на пороге появится еще один гость. Глаза герцога поблескивали, как кусочки затуманенного льда.

Взорванный клипер… Объятый пламенем корабль…

Изуродованный и обожженный Ромбур… Погибший Виктор…

Пережить все это, чтобы узнать, что взрыв устроила ревнивая наложница Кайлея, родная мать Виктора, которая позже выбросилась из окна каладанского замка, не выдержав невыносимых стыда и горя…

В дверях кухни с гордым видом появился повар, несший на вытянутых руках огромный поднос.

— Наше лучшее блюдо, милорд герцог. Мы создали его в вашу честь.

На блюде лежала тушка ценной рыбы, завернутая в хрустящие ароматные листья. В складки розоватого мяса были воткнуты «иголочки» розмарина. Пурпурно-синие ягоды можжевельника украшали блюдо, словно маленькие драгоценные каменья. Лето положили на блюдо самую изысканную часть филе, но он даже не взял в руку вилку, продолжая неотрывно смотреть на дверь. Продолжая ждать.

Наконец за дверью раздались гулкие шаги и жужжание моторов. На лице Лето отразились предчувствие и предвкушение. Он резко встал. В банкетный зал впорхнула легкая, как пушинка, Тессия. Она стремительно оглядела обеденный зал, заметила стул, место, где с каменного пола был убран ковер, и одобрительно кивнула.

— Он поразительно быстро прогрессирует, мой герцог, но мы должны проявить терпение.

— Его терпения хватит на всех нас, — ответил Лето, и в глазах его затеплился огонек надежды.

В банкетный зал, передвигаясь с математически рассчитанной точностью, вошел принц Ромбур Верниус, подчиняясь работе электролитических мышц, шиговых сухожилий и микроволоконных нервов. Покрытое шрамами лицо, созданное отчасти из естественной, отчасти искусственной кожи, выражало максимальную концентрацию внимания и воли. На бледном, как воск, лбу выступили капли пота. Принц был одет в короткую, свободную рубашку, на лацкане которой был виден пурпурно-медный завиток, гордый символ поверженного Дома Верниусов.

Тессия поспешила к возлюбленному, но Ромбур движением металлического, покрытого полимерным материалом, пальца остановил ее, показывая, что он все сделает самостоятельно.

Взрыв на клипере превратил тело принца в кусок обожженной плоти, оторвал ему конечности, лишил половины лица, уничтожил половину органов. Однако Ромбур выжил: от некогда яркого пламени остался едва тлеющий уголек. Да и сейчас это был пассажир механического судна, выполненного в форме человека.

— Я иду так быстро, как могу, Лето.

— Нам некуда спешить. — Сердце Лето было готово выскочить из груди навстречу храброму другу. Когда-то они вместе рыбачили, играли в игры, озорничали и планировали будущие подвиги. — Я буду чувствовать себя негодяем, если ты упадешь и что-нибудь сломаешь, я имею в виду, например, стол.

— Это было бы и в самом деле забавно.

Лето вспомнил, как сильно злокозненные тлейлаксы хотели заполучить в свое распоряжение генетический материал Атрейдесов и Верниусов, как эти мерзавцы шантажировали его, пытаясь сыграть на его величайшем горе. Они сделали Лето дьявольское предложение: в обмен на изуродованное тело все еще живого Ромбура они соглашались вырастить гхола — клон из мертвых клеток — малолетнего сына Лето Виктора.

Ненависть тлейлаксов к Дому Атрейдесов была глубока, но еще больше ненавидели они Дом Верниусов, власть которого они свергли на Иксе. Тлейлаксы хотели получить доступ к полному набору ДНК Атрейдесов и Верниусов. С помощью тел Виктора и Ромбура они получали возможность в любом количестве фабриковать гхола, клонов, убийц и двойников.

Но Лето отклонил их предложение. Вместо этого он воспользовался услугами доктора Сук Веллингтона Юэха, ведущего специалиста по замене конечностей и органов.

— Благодарю вас за этот обед, устроенный в мою честь. — Ромбур оглядел расставленные на столе блюда и подносы. — Прошу меня простить, если все это немного остыло.

Лето сомкнул ладони, обозначив этим жестом аплодисменты. Дункан и Джессика последовали его примеру. Наблюдательная Джессика заметила, что в глазах герцога блеснули тщательно скрываемые слезы.

За своим пациентом в банкетный зал вошел желтолицый доктор Юэх. Врач на ходу читал записи и смотрел на дисплей, который регистрировал импульсы, поступавшие из кибернетических систем жизнеобеспечения Ромбура. Стройный худощавый врач удовлетворенно сложил цветком свои пурпурно-красные губы.

— Прекрасно. Блестяще. Ваш организм работает в полном соответствии с конструкцией. Правда, несколько компонентов нуждаются в дополнительной настройке. — Словно хорек, он, как будто принюхиваясь, обошел вокруг принца-киборга, который продолжал медленно, обдуманно шагая, идти к столу.

Тессия выдвинула из-под стола стул для Ромбура. Синтетические ноги твердо упирались в пол, но движения их были лишены грации. Кисти были похожи на рыцарские перчатки, а руки свисали по бокам тела, как весла галеры.

Ромбур с улыбкой посмотрел на большой кусок рыбы, который ему только что положили.

— Она изумительно пахнет. — Он медленно, словно на подшипниках, повернул голову в сторону врача. — Как вы думаете, я могу это есть, доктор Юэх?

Доктор Сук задумчиво тронул свои длинные усы.

— Можете отведать немного. Ваш пищеварительный тракт должен начать работать.

Ромбур повернул голову к Лето:

— Кажется, мне придется некоторое время потреблять энергетически полноценные клетки, а не мучные десерты.

Он опустился на стул, и все гости последовали его примеру.

Лето поднял бокал и задумался, составляя тост. Потом лицо его мучительно исказилось и он просто пригубил вина.

— Мне так жаль, что все это произошло именно с тобой, Ромбур. Эти механические органы… было самое лучшее, что я мог для тебя сделать.

Покрытое шрамами лицо принца зарделось от смешанного чувства благодарности и раздражения.

— Черт возьми, Лето, хватит извиняться. Поиск всех граней вины поглотит годы жизни Дома Атрейдесов, а все мы за это время сойдем с ума.

Он поднял механическую руку и согнул кисть в искусственном суставе, внимательно наблюдая за своими действиями.

— Не так уж плохо. На самом деле, это просто замечательно. Вы знаете, доктор Юэх — настоящий гений. Вы должны помогать ему изо всех сил как можно дольше.

Доктор Сук откинулся на спинку стула, стараясь не залиться краской от такого комплимента.

— Вспомните, что я уроженец Икса, и могу оценить достижения технологии, — сказал Ромбур. — Теперь я и сам живое воплощение передовой технологии. Если есть на свете человек, который лучше скроен для существующих обстоятельств, то я очень бы хотел с ним познакомиться.

Долгие годы принц в изгнании Ромбур ждал своего часа, оказывая посильную помощь иксианскому движению сопротивления, посылая на истерзанную родину взрывчатку и военную амуницию, поставленную герцогом Лето.

За последние месяцы Ромбур окреп не только физически, но и умственно. Хотя от прежнего Ромбура осталась лишь незначительная часть, он в последнее время все чаще говорил об освобождении Икса, доводя себя подчас до такого состояния, что Тессии приходилось его успокаивать.

Наконец Лето решил рискнуть и послать на Икс разведывательную группу в составе Туфира и Гурни, преследуя при этом свою цель и преисполнившись решимости достичь успеха перед лицом всех трагедий, которые ему пришлось пережить. Речь шла не о том, сможет ли Атрейдес атаковать тлейлаксов, а о том, когда и как он это сделает.

Не поднимая взгляд, заговорила Тессия:

— Не надо недооценивать силу Ромбура. Он один из немногих, кто знает, как приспособиться, чтобы выжить.

От Джессики не ускользнуло выражение обожания, мелькнувшее на лице наложницы принца. Тессия и Ромбур много лет прожили на Каладане вместе, и все это время Тессия побуждала принца оказывать поддержку освободительному движению на Иксе, чтобы впоследствии Ромбур мог восстановить свою законную власть. Тессия была рядом в самые тяжелые времена Ромбура, она осталась с ним даже после взрыва. Первое, что сказал ей Ромбур, когда к нему вернулось сознание: «Я удивлен, что ты осталась со мной». «Я останусь с тобой до тех пор, пока буду тебе нужна», — ответила наложница.

Тессия проявила бурную энергию, отстаивая интересы принца. Она осмотрела покои, в которых он должен был жить, готовила приспособления, которые должны были помочь ему в повседневной жизни. Тессия постоянно делала все, чтобы Ромбур окреп и стал сильнее.

— Как только принц Ромбур почувствует себя лучше, — объявила она, — он поведет народ Икса к победе.

Джессика не могла понять, следует ли эта женщина с каштановыми волосами велению своего сердца или выполняет тайные инструкции, данные ей Общиной Сестер.

Сама Джессика все свои детские годы слушала своего учителя и ментора, Преподобную Мать Гайус Элен Мохиам. Джессика следовала самым жестоким инструкциям наставницы, учась тому, что преподавала ей старая женщина.

Сейчас Орден потребовал соединения генетического материала герцога с генетическим материалом Джессики. В недвусмысленных выражениях ей было предписано соблазнить Лето и зачать дочь Атрейдеса. Испытав незнакомое и запретное чувство любви к этому темноволосому и своенравному герцогу, Джессика решилась на мятежный поступок и отложила беременность. Потом, после смерти Виктора, видя разрушительную депрессию и подавленность возлюбленного, она позволила себе зачать сына, нарушив строжайший приказ. Мохиам назовет Джессику предательницей и будет разочарована ее поведением. Но ведь Джессика может потом родить еще и дочь, разве нет?

Сидя в специально сконструированном для него кресле, Ромбур согнул в локте левую руку и осторожно опустил пальцы в боковой карман куртки. Примерившись, он аккуратно зашарил рукой в кармане, стараясь что-то оттуда достать. Наконец принц извлек из кармана сложенный лист бумаги и старательно его развернул.

— Вы только посмотрите на этот великолепный двигательный контроль, — сказал Юэх. — Это лучше, чем я ожидал. Вы много тренировались, Ромбур?

— Я тренируюсь каждую секунду. — Принц поднял вверх листок. — Каждый день я вспоминаю все новые и новые вещи. Это самый лучший эскиз, на который я оказался способен. Здесь я изобразил несколько тайных туннелей, которые могут оказаться полезными для Гурни и Туфира.

— Другие пути оказались слишком опасными, — произнес ментат. В течение нескольких десятилетий многие шпионы пытались прорвать систему безопасности тлейлаксов. Сколько разведывательных групп Атрейдесов сумели проникнуть на Икс, но вернуться назад им не удалось. Другие не смогли даже попасть в подземные города Икса. Но Ромбур, сын графа Доминика Верниуса, был полон знаний о тайных системах безопасности и секретных входах в пещерные города. За время своего затянувшегося выздоровления он вспомнил многие, казалось, навсегда ушедшие из памяти детали, которые могли помочь проникнуть в цитадель противника.

Обратив внимание на еду, Ромбур взял вилку и подцепил изрядный кусок рыбы. Заметив неодобрительный взгляд доктора Юэха, он положил рыбу в тарелку и отрезал маленькую порцию.

Лето взглянул на свое смутное отражение в отполированном синем обсидиане, которым были выложены стены банкетного зала.

— Волки готовы наброситься на слабеющего члена стаи и сожрать его. Так же и некоторые аристократические семейства только и ждут, когда я покачнусь. Например, семейство Харконненов.

После катастрофы клипера закаленный невзгодами герцог не мог больше молча сносить любую несправедливость. Теперь он желал освобождения Икса не меньше, чем Ромбур.

— Вся империя должна видеть, что Дом Атрейдесов силен, как всегда.

~ ~ ~

Леди Анирул было больно смотреть, как Вещающая Истину Лобия умирала на жесткой циновке в своих покоях, больше похожих на монашескую келью. Ах, друг мой, ты заслужила гораздо большего.

За последние годы старая Сестра сильно ослабела, но продолжала упрямо цепляться за жизнь. Вместо того чтобы по праву вернуться в родные стены Школы Матерей на Валлахе IX, Лобия упорно продолжала исполнять свои обязанности у Трона Золотого Льва. Ее замечательный ум — она называла его своим «самым ценным достоянием» — был по-прежнему острым и живым, как в молодости. В качестве имперского Вещающего Истину Лобия верой и правдой служила императору, обнаруживая ложь и обман, которыми был окружен властитель. Правда, Шаддам редко выказывал свое расположение к Лобии.

И вот сейчас уходящая навсегда женщина, лежа на циновке, смотрела снизу вверх в окруженное нимбом неяркого света лицо Анирул, которая с большим трудом сдерживала закипавшие на глазах слезы. Эта старая Сестра была ее единственной верной подругой в огромном холодном дворце, а не просто коллегой по Ордену. Лобия была живым, остроумным человеком, с которым Анирул могла делить все свои мысли и тайны. И вот этот человек умирает.

— Ты поправишься, Мать Лобия, — заговорила Анирул. Пластоновые стены хранили холод, который пронизывал до костей. — Мне кажется, что ты немного окрепла.

Старуха ответила голосом, напоминающим треск сухих листьев:

— Никогда не пытайся лгать Вещающему Истину… Особенно императорскому.

Это было часто повторяемым наставлением. В слезящихся глазах умирающей заплясали огоньки радости, смешанной с самоосуждением. Лобия издала хрип и усилием воли заставила грудь вздыматься в правильном ритме.

— Неужели ты так ничему у меня не научилась?

— Я хорошо усвоила, что ты очень упряма, друг мой. Не упорствуй, позволь мне позвать сюда Медицинскую Сестру. Йоха справится с твоей болезнью.

— Общине Сестер больше не нужна моя жизнь. Это так, как бы ни хотелось тебе противоположного. Надо ли мне отчитать тебя за излишнюю сентиментальность, или останемся при нашем обоюдном смущении?

Лобия закашляла, но призвав на помощь упражнение Поддержки Бинду, справилась с кашлем и одышкой. Сделав два глубоких вдоха и закончив ритуал медитации, Лобия задышала спокойно, как в молодости, не отягощенной мыслями о смерти.

— Мы не предназначены для вечной жизни, хотя голоса Другой Памяти иногда заставляют нас поверить в это.

— Думаю, что ты просто получаешь удовольствие, дразня меня за предубеждения, Мать Лобия.

Они часто вместе плавали по подземным каналам дворца; разыгрывали стратегические игры, часами глядя в глаза друг другу. Выигрыш давался едва заметными нюансами поведения. Анирул не хотела, чтобы все это кануло в Лету.

Хотя Вещающая Истину жила в пышном императорском дворце, ее личные покои были лишены каких бы то ни было украшений. Никаких ковров на деревянном полу. Лобия велела вынести роскошные картины, висевшие на стенах, бархатные импортные коврики, призматические оконные стекла.

— Эти удобства затемняют разум, — говаривала она Анирул. — Всякие безделушки отнимают время и высасывают энергию.

— Но разве не разум человека создал ненужную роскошь? — возражала Анирул.

— Люди высочайшего ума создают замечательные вещи, но тупоголовые создания используют их в своих ничтожных целях. Я предпочитаю не быть тупоголовой.

Как мне будет не хватать этих бесед, когда она уйдет…

С глубокой печалью Анирул подумала, что император вряд ли заметит отсутствие этой старой женщины. На протяжении десятилетий Лобия замечала мельчайшие капельки пота на лбу говорившего, малейшие повороты головы, движения губ, тональности голоса и многое, многое другое.

Не пошевелившись на своем жестком ложе, Лобия внезапно широко открыла глаза.

— Час настал.

Страх обжег сердце Анирул жарким пламенем. Я не буду бояться. Страх убивает разум. Страх — это маленькая смерть, которая полностью затмевает ум.

— Я поняла, Мать Лобия, и готова тебе помочь, — прошептала она.

Я встречу свой страх лицом к лицу, он пройдет через меня и мимо меня.

С трудом удерживая слезы, Анирул, как в молитве, склонилась к циновке и прижалась лбом к сухому виску престарелой Вещающей Истину. Перед уходом в вечность Преподобная Мать Лобия должна была совершить очень важный ритуал.

Анирул очень не хотела лишаться бесед и дружбы этой пожилой женщины в пустом и холодном дворце. Но на самом деле она не лишится драгоценного общества Вещающей Истину. Во всяком случае это лишение не будет полным и окончательным.

— Поделись со мной, Лобия. В моей голове есть место и для твоей памяти.

Глубоко в своем сознании Анирул ощутила волнение и многоголосый ропот — это заговорила Другая Память, генетически записанный опыт всех ее предков. Как будущая мать Квисац-Хадераха, Анирул была особенно чувствительна и восприимчива к древним мыслям и жизням, опыт которых терялся в глубине веков и предшествовавших поколений. Скоро к ним присоединится память и жизнь Лобии.

Своим горячим лбом Анирул ощутила пульсацию крови на висках старухи. Биение сердца стало сильным и ритмичным, открылись каналы разума и поток памяти хлынул в голову Анирул, как вода сквозь открытый шлюз плотины. Лобия изливала свою жизнь в Анирул, перенося память, различные жизненные ситуации, аспекты личности, каждый бит сведений, хранившихся в ее мозгу.

Настанет день, когда Анирул сама передаст свою память более молодой Сестре. Таким образом коллективная память Общины Сестер умножалась и сохранялась и становилась доступной для всей Общины Сестер Бене Гессерит.

Освободившись от груза жизни, Лобия испустила давно сдерживаемый вздох и съежилась в пустой безжизненный каркас, мертвую оболочку некогда живого духа. Теперь вся ее память жила в Анирул, вместе с другими голосами генетической памяти. Когда настанет время, мать Квисац-Хадераха призовет память Лобии и они снова будут проводить время вместе…

Услышав тихий нежный голос, Анирул мгновенно отвернулась в сторону и стерла с лица следы переживаний и эмоций. Она не смела показать их другим Сестрам, они не должны видеть слабость даже в минуту большого горя. В дверях стояла хорошенькая молодая послушница Ордена.

— Приехала важная гостья, миледи. Прошу вас, следуйте за мной.

Анирул сама удивилась спокойствию, с каким она произнесла необходимые слова.

— Сестра Лобия умерла. Мы должны известить Верховную Мать, что императору нужна новая Вещающая Истину.

Бросив короткий тоскливый взгляд на старую женщину, пустые и холодные останки которой остались лежать на циновке, Анирул тихими шелестящими шагами поспешила прочь вслед за послушницей.

Послушница изумленно подняла брови, приняв неприятную новость. Девушка привела Анирул в элегантно обставленную комнату для переговоров, где уже ждала Преподобная Мать Мохиам. Эта женщина с впалыми щеками и седыми волосами была одета в черную абу, традиционную накидку Ордена Сестер.

Прежде чем Мохиам заговорила, Анирул сухо и без эмоций доложила ей о смерти Лобии. Прибывшая Преподобная Мать не выказала никакого удивления.

— Я тоже принесла вам давно ожидаемую весть, леди Анирул. Она особенно согреет ваше сердце в день утраты.

Мохиам говорила на древнем языке, который был непонятен любому, кто попытался бы подслушать разговор Сестер.

— Джессика наконец забеременела от герцога Лето Атрейдеса.

— Как ей и было велено. — Мрачность улетучилась с лица Анирул; вместо нее в глазах мелькнула радость от перспективы появления новой жизни.

После нескольких тысяч лет непрестанных трудов самый важный план Бене Гессерит начнет наконец приносить свои долгожданные плоды. Дочери, которую сейчас носит во чреве Джессика, суждено стать матерью давно ожидаемого Квисац-Хадераха, мессии, который будет править миром под контролем Общины Сестер.

— В конце концов, сегодня, наверное, не такой уж мрачный день.

~ ~ ~

Человеческие поселения на планете Джанкшн появились задолго до того, как легендарный патриот и торговый магнат Аурелиус Венпорт основал Космическую Гильдию. Спустя столетия после Джихада Слуг, когда только что созданная Гильдия искала планету, где можно было разместить массивные лайнеры, планета Джанкшн с ее необъятными равнинами и редким населением идеально отвечала этим требованиям. Теперь вся планета была покрыта посадочными полями Гильдии, ремонтными заводами, гигантскими ангарами и тщательно охраняемыми школами таинственных навигаторов.

Почти не принадлежавший больше человеческому роду штурман Д’мурр плавал внутри запечатанного бака, наполненного пряным газом, и окидывал Джанкшн своим мысленным взором. Едкий коричный аромат чистой меланжи пропитал его кожу, легкие, разум. Ничто на свете не могло быть приятнее этого сладкого запаха.

Подоплан подхватил бронированную камеру Д’мурра и тихо понес ее за горизонт, к новому лайнеру, на который был назначен Д’мурр. Он жил теперь только для того, чтобы в мгновение ока развертывать пространство и с немыслимой скоростью преодолевать его, связывая между собой самые удаленные точки вселенной. И это была лишь малая часть того, что он понимал теперь, когда в нем практически ничего не осталось от прежнего человеческого облика.

Округлый подоплан пересек по воздуху обширное поле, на котором стояли приземлившиеся лайнеры — километры и километры исполинских, чудовищных судов, от которых зависела торговая мощь империи. Гордость — примитивное чувство обычных людей, но Д’мурр все еще испытывал удовольствие, вспоминая, какое место занимает он во вселенной.

Он посмотрел на главное поле и ремонтные ангары, где обслуживались и усовершенствовались гигантские космические суда, где к ним подгоняли новые, необходимые для работы модули. Корпус одного из лайнеров был поврежден после столкновения с астероидом; старый навигатор, управлявший лайнером, был серьезно ранен. Д’мурр, вспомнив об этом, ощутил мимолетную грусть, еще одна тень того иксианского мальчика, которым он некогда был. Настанет день, когда его разум будет столь широким, что, даже сфокусировав память, он не сможет вспомнить свое прежнее «я».

Впереди показались аккуратные белые стелы Поля Навигаторов, где стояли памятники погибшим на своем посту навигаторам. Две стелы были совсем новыми. Их поставили в честь двух пилотов, погибших во время проведения над ними добровольного эксперимента. Физиологию этих пилотов целенаправленно изменили, чтобы сделать их способными к экстренной связи с планетами во время полета. Проект назвали «Гильдлинк». Идея была основана на опыте общения Д’мурра с его братом-близнецом К’тэром.

Проект, однако, не увенчался успехом. После нескольких удачных сеансов связи спаренные сознанием навигаторы не выдержали нагрузки. Их мозг отказал, и они погрузились в торпидную кому. Гильдия прекратила дальнейшие исследования, несмотря на возможные гигантские доходы. Навигаторы были слишком ценными и талантливыми кадрами, и было слишком дорогим удовольствием рисковать ими таким экстравагантным способом.

Взревев моторами и подняв сильный ветер, подоплан приземлился на периметр мемориального поля у подножия Оракула Бесконечности. Большая сфера из прозрачного плаза была заполнена золотистыми вихрями и полосами, символизировавшими подвижную и переменчивую звездную туманность. Движения полос усилились, когда служащий, одетый в мундир Гильдии, отсоединил камеру Д’мурра от грузового подоплана.

В Гильдии существовал давний обычай: перед новым назначением каждый навигатор приходил к Оракулу, чтобы «пообщаться» с ним, очистить и укрепить свои способности к предзнанию. Этот опыт, подобный во многом самому доблестному путешествию сквозь свернутое пространство, связывал пилота с таинством образования Гильдии.

Закрыв свои маленькие глазки, Д’мурр чувствовал, как волны, исходящие от Оракула, накатываясь одна за другой, расширяют горизонты его разума, открывая все новые возможности, пока все они не стали для навигатора очевидной истиной. Д’мурру показалось, что на него кто-то смотрит, наблюдая за ним и оберегая его. Видимо, это был сверхъестественный чувствующий коллективный разум Гильдии, и новое ощущение вселило покой в душу навигатора.

Ведомый древним сильным Оракулом, разум Д’мурра прозрел прошлое и будущее времени и пространства. Все это было прекрасным и совершенным от момента акта творения. Пряный меланжевый газ начал растекаться во все стороны, охватывая измененные лица тысяч навигаторов, представших перед мысленным взором Д’мурра. Мысли и образы заплясали перед глазами, прихотливо смешивая изображения людей и навигаторов, навигаторов и людей… Д’мурр увидел женщину, тело которой постепенно уменьшалось и съеживалось до тех пор, пока не остался один огромный обнаженный мозг…

В самом Оракуле вдруг исчезли все фигуры, оставив Д’мурра наедине с щемящей пустотой. Закрыв глаза, он по-прежнему видел пульсирующую туманность в плазовом чреве сферы. Когда механическая рука подоплана подхватила камеру и полетела к ожидавшему лайнеру, дух Д’мурра все еще пребывал в смятенном состоянии.

Он многое повидал за время своих путешествий в пространстве, но это было не все, далеко не все. В космосе действовали мощные непредсказуемые силы, которых не мог прозреть даже Оракул Бесконечности. Обычные люди, даже такие могущественные, как Шаддам IV, не способны понять, какого джинна могут они выпустить из бутылки.

Вселенная очень опасное место.

~ ~ ~

Белая транспортная капсула быстро катилась по рельсовым путям, связывавшим лабораторные корпуса подземного города. Стуча по старым рельсам, вагончик спотыкался на стыках, стоя некоторое время, прежде чем двинуться дальше.

Стоя на прозрачном плазовом полу капсулы, мастер-исследователь Хайдар Фен Аджидика прекрасно видел под ногами многочисленные переходы, конвейеры и технические устройства, слаженно работавшие над выполнением жизненно важной задачи. Все находится под моим надзором. Император тешил себя иллюзиями, воображая, что это он направляет ход работы, шедшей сейчас на Ксуттухе, бывшем Иксе, хотя единственным действительно главным человеком здесь был именно он — мастер Аджидика. Со временем это поймут все, даже близорукие политики его родного тлейлаксианского племени. Но к этому моменту время будет упущено, и никто не сможет отнять у Аджидики лавры победителя.

Тем временем капсула подъехала к тщательно охраняемому исследовательскому корпусу. До того, как народ Тлейлаксу покорил эту планету, передовые иксианские предприятия производили массу величайших технических ценностей во славу Дома Верниусов, но теперь на их месте возникли лаборатории, которые решают куда более грандиозные задачи во славу Бога и главенства избранной тлейлаксианской расы.

Однако сегодня Аджидике предстояло испытание особого рода — новая встреча с графом Фенрингом, имперским министром по делам пряности. Правда, на этот раз мастер мог порадовать министра обнадеживающим докладом и оттянуть присылку на Ксуттух императорских сардаукаров.

За последние несколько месяцев Аджидика сумел провести полномасштабные исследования искусственной пряности, в ходе которых было выполнено тщательное сравнение мельчайших аспектов эффективности меланжи и амаля. Одна из самых трудноразрешимых тайн, ритуальное использование меланжи Сестрами Бене Гессерит, была раскрыта совершенно случайно, когда в руки Аджидики неожиданно попала одна из шпионок этих ведьм. Теперь эта пленница, скрывавшаяся под именем Мираль Алехем, служила куда более благородным целям.

Капсула со скрежетом остановилась перед главным исследовательским корпусом, и Аджидика ступил на безупречно вычищенную платформу. Фенринг уже здесь, а этот человек не любит, когда его заставляют ждать.

Мастер поспешил к лифту, и кабина спустила его на нижний уровень, где находилась основная лаборатория. В этот момент произошла заминка. Дверь лифта не желала открываться. В раздражении Аджидика нажал кнопку экстренного вызова и закричал в микрофон селекторной связи:

— Вызволите меня отсюда и поторопитесь, я очень занятой человек!

Лифт остался здесь еще с прежних времен и был сконструирован иксианцами, и сейчас эта проклятая простая техника очень не вовремя отказала. В чем дело? Слишком многое стало разваливаться в этой волшебной, на первый взгляд, лаборатории. Может, это саботаж безликих и анонимных мятежников? Хотя скорее всего лифт просто неисправен из-за плохого технического обслуживания.

Аджидика слышал, как снаружи переговариваются люди, пытавшиеся с помощью грубых инструментов взломать заклиненную дверь. Мастер ненавидел замкнутые пространства и с трудом переносил необходимость жить и работать под землей. Ему постоянно казалось, что он задыхается в густом, насыщенном искусственными ароматическими веществами воздухе. Аджидика прошептал катехизис Великой Веры и стал униженно просить Бога об освобождении из этой западни. Достав из кармана флакон, он высыпал на ладонь две дурно пахнувшие пилюли и торопливо их проглотил.

Что они так долго возятся?

Стараясь взять себя в руки, Аджидика принялся в тысячный раз проигрывать в уме план, который он уже начал приводить в действие. С самого начала работ он вступил в контакт с маленькой группой тлейлаксианцев, которые будут служить ему после того, как он сбежит с Ксуттуха с драгоценными аксолотлевыми чанами. В самом дальнем уголке империи, окруженный смертоносными лицеделами, он, Хайдар Фен Аджидика, станет основателем нового тлейлаксианского режима — оплота по-настоящему истинной веры.

Были уже сделаны все приготовления, большегрузный фрегат был готов принять на борт его самого, свиту лицеделов и драгоценный секрет производства амаля. После бегства взорвется бомба, которая уничтожит секретные лаборатории и половину подземного города. Пыль от взрыва не успеет осесть, когда Аджидика будет уже далеко, вне пределов досягаемости для любой погони.

Оказавшись на безопасной планете, мастер предпримет все необходимое, чтобы собрать военные силы и оградить себя от неминуемых императорских репрессий. Он, и только он один, будет контролировать производство и продажу недорогой синтетической меланжи. Он станет единоличным хозяином пряности во всей вселенной. Кто знает, может быть, именно ему, Аджидике, предстоит со временем занять Трон Золотого Льва. Если, конечно, он сумеет выбраться из этого злосчастного лифта.

Наконец, с немыслимым грохотом, под торжествующие крики рабочих, дверь была вскрыта. В кабину заглянули два помощника.

— С вами все нормально, мастер?

За спинами помощников, сохраняя на лице ироническую усмешку, стоял граф Фенринг. Граф не отличался высоким ростом, но над тщедушным мастером он возвышался, как башня замка над ветхой хибарой.

— Небольшие проблемы, хмм-а?

Оправившись от пережитого потрясения, Аджидика грубо Растолкал своих ассистентов.

— Идемте со мной, граф Фенринг. Мастер-исследователь повел министра по делам пряности в знакомый демонстрационный зал, громадное помещение с белыми гладкими стенами, полами и потолком. Помещение было забито научным оборудованием и манипуляторами. Посередине зала стоял красный стол, накрытый прозрачным колпаком.

— Хм-м, вы, как я вижу, снова, как в прошлый раз, хотите показать мне одного из пустынных червей? Опять маленького и, надеюсь, не такого больного?

Не говоря в ответ ни слова, Аджидика извлек из ящика флакон с оранжевой жидкостью и поднес его к носу Фенринга.

— Это последний образец амаля. Пахнет в точности как меланжа, вы согласны?

Сморщив нос, граф втянул ноздрями запах. Не ожидая ответа, Аджидика нажал кнопку у основания колпака. Замутненный плаз стал полностью прозрачным, и стал виден взрыхленный песок, наполовину засыпавший метрового червя.

— Давно ли он доставлен с Арракиса?

— Контрабандисты привезли его одиннадцать дней назад. Черви всегда погибают вне своих родных мест, но этот должен прожить еще месяц, или, быть может, два.

Аджидика налил оранжевую жидкость на манипулятор, выступавший из вершины колпака. Манипулятор опустился внутрь, коснулся песка и начал продвигаться к червю.

Тварь размером со среднюю змею скользнула к амалю, открылась круглая пасть, обнажив хрустальные зубы, расположенные у самой глотки. Внезапно животное рванулось вперед и пожрало амаль вместе с чашей манипулятора.

Встретив испытующий взгляд Фенринга, Аджидика заговорил:

— Проглотил, как настоящую меланжу.

— Но черви все же продолжают погибать? Министр был явно настроен весьма скептически.

— Они погибают вне зависимости от того, кормим ли мы их амалем или настоящей пряностью. Они просто не выживают вне пустыни.

— Ясно. Я хотел бы отвезти пробу императору. Вы приготовили образец?

В ответ Аджидика позволил себе снисходительный тон.

— Амаль — биологически активное вещество, и может быть опасным, если с ним неаккуратно обращаться. Конечный продукт безопасен только в смеси со стабилизирующим агентом.

— Так добавьте его, хм-м. Я подожду.

Мастер-исследователь отрицательно покачал головой.

— В настоящее время мы испытываем ряд таких агентов, Меланжа очень сложное соединение, но успех предрешен. Вы приедете, когда я приглашу вас.

— Вы не можете пригласить меня. Я подчиняюсь только императору.

Аджидика опустил тяжелые веки и надменно произнес:

— Тогда передайте ему мои слова. Ни один человек не может отличить амаль от естественной меланжи.

Видя растерянность Фенринга, Аджидика мысленно усмехнулся. «Стабилизирующий агент» — вымысел. Ни император, ни невежественные правители Тлейлаксу никогда не получат ни грамма настоящего амаля. Нет, мастер-исследователь скроется в неизвестном направлении и захватит с собой все, не оставив никаких ключей к производству настоящего, мощного суррогата, который он назвал аджидамалем. Если синтетическая пряность вводит в заблуждение песчаного червя, то какое еще требуется доказательство?

После недолгой паузы Фенринг заговорил:

— Всегда помните, что это я первый убедил Эльруда в целесообразности вашей исследовательской работы. Вы согласны? Поэтому я ощущаю большой груз ответственности именно на своих плечах.

Он начал шагами мерить демонстрационный зал.

— Полагаю, что вы тестировали свой препарат на Космической Гильдии? Мы должны знать, могут ли навигаторы использовать синтетическую меланжу для прокладывания маршрутов в свернутом пространстве.

Аджидика затруднился с ответом. Такого вопроса он не ожидал.

— Для меня очевидно, что таких испытаний вы не проводили. М-да, кажется, я задел самый чувствительный нерв.

— Я могу гарантировать, что навигаторы, так же как и все остальные, не заметят никакой разницы. — Аджидика снова нажал на кнопку и колпак покрылся туманным узором.

Фенринг, почувствовав слабину, продолжал нажимать.

— Тем не менее решающим тестом должно стать наполнение амалем танка навигатора, не так ли, хм-м? Только тогда мы можем быть уверены в эффективности искусственной меланжи.

— Но мы не можем сделать этого, сэр, — попытался вывернуться Аджидика. — Мы не можем предложить Гильдии открытое сотрудничество, поскольку проект «Амаль» является государственной тайной.

Глаза Фенринга заблестели. В его мозгу родилась простая и гениальная схема.

— Но мне кажется, что какому-нибудь из ваших лицеделов не составит труда преодолеть даже систему безопасности Космической Гильдии. Да, не составит, хм-м. Я буду сопровождать вашего лицедела, чтобы проследить, что все будет сделано как надо.

Аджидика взвесил все «за» и «против» предложения министра. Этот имперский функционер зрит в корень. Более того, используя лицедела, можно снабдить его и дополнительным заданием, и тогда, быть может, Хайдару Аджидике удастся избавиться от этого надоедливого, всюду сующего свой нос человека.

В глубокой тайне Аджидика уже подготовил сотни выведенных в чанах лицеделов во все концы вселенной, инфильтрировав ими все доступные ее уголки. Для транспортировки использовались научные фрегаты, маршруты которых не были занесены ни в какие регистрационные журналы. Люди, способные изменять внешность, были созданы много столетий назад, но их свойства не были до сих пор должным образом исследованы. Ничего, теперь это положение изменится.

— Слушаюсь, граф Фенринг. Я подготовлю лицедела для вашего сопровождения.

Если его будут постоянно так отвлекать, подумал Аджидика, то он никогда не сможет закончить работу.

На этот раз из священного города родных планет тлейлаксов — Бандалонга — прибыла целая группа любопытных политиков. Возглавлял делегацию этих невежд мастер Зааф, надменный человечек с крысиными глазками и хищно вздернутой верхней губой крошечного рта. Аджидика и сам не смог до сих пор разобраться, кого он ненавидит больше — Фенринга или тупых, ни на что не годных, представителей тлейлаксианского правительства.

Учитывая высокое развитие науки в Бене Тлейлаксе, оставалось только удивляться тому, насколько плохо справлялись со своими обязанностями мастер Зааф и другие политические лидеры. Они забыли величие своего призвания и положения во вселенной и позволяли вытирать об себя ноги всяким повиндах из так называемых Великих Домов.

— Что вы сказали имперскому министру по делам пряности? — требовательно спросил Зааф, решительным шагом войдя в большой кабинет Аджидики. — Я должен получить от вас исчерпывающий доклад.

Аджидика побарабанил пальцами по плазовой столешнице, украшенной замысловатым полупрозрачным узором. Он уже устал давать пояснения и оправдываться перед приезжими невеждами. Они постоянно задают глупые и нелепые вопросы. Но скоро настанет день, когда мне не придется больше иметь дело с идиотами.

Выслушав доклад Аджидики, Зааф напыщенным тоном провозгласил:

— А теперь мы хотим своими глазами увидеть результаты работы и оценить их. Мы имеем на это полное право.

Хотя Зааф был прямым начальником Аджидики, он нисколько его не боялся, прекрасно зная, что никто больше не сможет довести до конца проект «Амаль».

— Мы одновременно проводим тысячи экспериментов. Вы хотите увидеть все? Как долго вы намерены прожить, мастер Зааф?

— Покажите нам самое существенное. Вы не согласны со мной, джентльмены? — Зааф окинул взглядом своих спутников. Издавая нечленораздельные звуки, те дружно закивали головами.

— Тогда взгляните на это.

Самоуверенно улыбнувшись, Аджидика достал из кармана флакон с жидким аджидамалем, вылил его содержимое себе в рот и проглотил. Он ощутил вкус жидкости языком, вдохнул его пары в легкие, почувствовал пряный запах.

Впервые в жизни он употребил такую большую дозу. Спустя несколько секунд по телу и мозгу разлилось удивительное ощущение теплоты, такое же, как после употребления настоящей пряности. Он рассмеялся, увидев озадаченные физиономии визитеров.

— Я принимаю это уже несколько недель, — солгал Аджидика, — и не замечаю никаких побочных эффектов.

Мастер был убежден, что Бог не допустит, чтобы с ним случилось что-нибудь плохое.

— Таким образом, лично у меня нет никаких сомнений в успехе нашего проекта.

Тлейлаксианские политики оживленно загалдели, поздравляя друг друга так горячо, словно и они приложили руку к созданию искусственной пряности. Зааф обнажил мелкие зубы в заговорщической улыбке.

— Превосходно, мастер-исследователь. Мы позаботимся о том, чтобы вы были достойно вознаграждены. Но сначала нам надо обсудить один очень важный предмет.

Растворившись в тепле аджидамаля, Аджидика снисходительно слушал Заафа. Бене Тлейлакс все еще исходил злобой по поводу отказа герцога Лето принять расчетливое предложение сделать гхола из тела его погибшего сына Виктора. Сжигаемые жаждой мести за уничтожение тлейлаксианских кораблей, которое они, несмотря ни на что, считали делом рук Атрейдесов, и обозленные растущим сопротивлением местного населения, которое считало принца Ромбура Верниуса своим знаменем, Зааф и его спутники желали завладеть генетическими линиями Верниусов и Атрейдесов, чтобы использовать этот материал в интересах Бене Тлейлакса.

Используя ДНК, они могли бы, например, создать наследственную болезнь, способную уничтожить Дом Атрейдесов и Дом Верниусов. Если жажда мести окажется слишком сильна, то можно было бы изготовить копии Лето и Ромбура и постоянно подвергать их жесточайшим пыткам до смерти, снова и снова, на протяжении многих лет. Интересно, долго ли терпел бы герцог такое унижение? Даже обрывков генетического материала хватило бы на множество интереснейших экспериментов.

Но отказ герцога перечеркнул эти прекрасные планы.

Для в высшей степени сосредоточенного ума Аджидики слова Заафа звучали, как отдаленные, ничего не значащие звуки. Но он внимательно слушал, давая Заафу излить на присутствующих планы свержения и уничтожения Дома Атрейдесов и Дома Верниусов. Зааф упомянул и военный памятник в Биккале, где почти тысячелетие назад войска Верниусов и Атрейдесов плечом к плечу стояли в так называемой Сенасарской Обороне. Несколько их героических предков похоронены на том поле славных боев в специально воздвигнутой гробнице.

Аджидика умирал от скуки, но Зааф продолжал говорить:

— Мы договорились с правительством Биккала о разрешении эксгумировать трупы и взять из них необходимые пробы клеточного материала. Это, конечно, не идеальный способ, но он даст нам необходимые генетические фрагменты.

— И главное, Лето Атрейдес не сможет этому воспрепятствовать, — в унисон предводителю поддакнул один из его спутников. — Мы наконец получим желаемое: возможность отомстить.

Однако тлейлаксы всегда отличались тем, что были не в состоянии предвидеть все возможности. Аджидика попытался не выказать на лице признаки охватившего его отвращения.

— Герцог придет в ярость, узнав о ваших намерениях. Вы не боитесь мести Атрейдеса?

— Лето пребывает в скорби и совершенно забросил свои обязанности члена Ландсраада. — На лице Заафа заиграла самодовольная улыбка. — С его стороны нам нечего опасаться. Наша операция по извлечению материала уже началась, хотя мы столкнулись с некоторыми трудностями. Магистрат Биккала заломил за свое согласие немыслимую цену. Я… мы думаем, что могли бы расплатиться с ним амалем, уверив его, что это настоящая меланжа. Уверены ли вы, что с помощью вашего заменителя удастся обвести вокруг пальца магистрат?

Аджидика рассмеялся, сразу поняв, какие новые перспективы перед ним открываются.

— Абсолютно.

Мастер решил всучить своим землякам ранние образцы, которыми можно было ввести в заблуждение любого простофилю, чтобы не тратить попусту драгоценный аджидамаль. Биккальцы употребляют меланжу только с едой и питьем, так что они вряд ли заметят разницу. Их так просто обмануть…

— Я могу приготовить столько амаля, сколько вы потребуете.

~ ~ ~

Шаддам IV сидел в тени украшенного кистями балдахина наблюдательного пункта и, вдыхая напоенный ароматами духов воздух, наслаждался отточенными до полного совершенства маневрами своих войск. Эти марширующие и выполняющие воинские артикулы сардаукары были самым замечательным из всех чудес Кайтэйна, во всяком случае, по мнению императора. И действительно, разве существует более вдохновляющая вещь на свете, чем безупречно экипированные солдаты, идеально выполняющие любой приказ императора?

Как хотелось Шаддаму, чтобы все его подданные повиновались ему с таким же беспрекословным рвением.

Худощавый мужчина с орлиным носом, Шаддам и сам носил серую форму сардаукаров, украшенную серебром и золотом, будучи, помимо других своих обязанностей, их верховным главнокомандующим. На рыжеватых волосах императора красовался бурсегский шлем, увенчанный золотым императорским гербом.

Кроме того, он мог наслаждаться этим изумительным зрелищем в одиночестве, так как его супруга Анирул давно устала от парадов и отказалась посещать это зрелище. Теперь она посвящала свои дни делам Бене Гессерит или возилась с дочерьми, делая из них таких же ведьм, какой была она сама. Может быть, сейчас она занимается организацией похорон этой старой карги Лобии. Надо надеяться, что Бене Гессерит скоро пришлет ему новую Вещающую Истину. На что еще годятся эти проклятые Сестры?

Внизу, на обширной открытой площади в безупречном строю четко в ногу маршировали батальоны сардаукаров. Удары сапог о брусчатку гремели, как залпы старинных ружей. Верховный башар Зум Гарон, верный старый ветеран времен войны на Салусе Секундус, вел своих подчиненных, как опытный кукловод ведет своих марионеток. Боевые части демонстрировали живописные маневры. Изумительное зрелище!

Как это не похоже на то, что творится в семье самого императора.

Обычно император наблюдал за парадами своего воинства с большим удовольствием, но сегодня оно было испорчено противной болью в желудке. Шаддам ничего не ел с самого утра после того, как ему пришлось проглотить неприятную новость, которая теперь огнем жгла его внутренности. Никакой даже самый лучший доктор Сук не смог бы утишить эту боль.

От своих никогда не дремавших шпионов Шаддам только сегодня утром узнал, что какая-то, до сих пор не установленная женщина, бывшая когда-то любимой наложницей его отца, императора Эльруда IX, много лет назад родила от него сына. Более сорока лет назад старый Эльруд сделал все возможное, чтобы спрятать и надежно защитить своего незаконного сына, который давно стал взрослым мужчиной. Он был моложе Шаддама приблизительно на десять лет или немного больше. Знает ли бастард о своем происхождении? Не следит ли он, злорадно потирая руки, за тем, как Анирул и Шаддам рожают одного ребенка за другим в тщетных попытках произвести на свет сына? Одни дочери, дочери и еще раз дочери. Их уже пять, если считать недавно родившуюся малышку Руги. Может быть, в эти минуты бастард уже начинает приводить в Действие план узурпации власти, готовый захватить Трон Золотого Льва.

Между тем на вымощенной брусчаткой площади разыгралось настоящее сражение. Сардаукары разделились на две части и атаковали друг друга, стреляя холостыми зарядами из лазерных ружей. Целью потешного боя было взятие фонтана, украшенного скульптурами ревущих львов. Мощные боевые машины взмыли в воздух, поднявшись в синее небо, по которому плыли красивые, словно нарисованные кистью художника, белые облака.

Не выражая особого восторга, Шаддам вяло поаплодировал маневрам сардаукаров, мысленно проклиная своего покойного отца. Сколько еще детей наплодил этот старый стервятник? Это была очень тревожная мысль.

Но по крайней мере он знает имя хотя бы одного из них. Тирос Реффа. Этого человека усыновил Дом Талигари, и Реффа провел детство и юность на планете Зановар, курортной планете Дома. Избалованному отпрыску Эльруда было нечем заниматься, кроме вынашивания честолюбивых планов захвата императорской власти.

Да, незаконный сын Эльруда может доставить массу хлопот и неприятностей. Но как добраться до него, чтобы убить? Шаддам тяжело вздохнул. Таковы бремя и вызовы власти. Вероятно, мне стоит обсудить это дело с Хазимиром.

Вместо этого Шаддам напряг свои мыслительные способности в попытке доказать самому себе, что Хазимир Фенринг ошибается относительно него и что он, Шаддам, способен править государством без постоянного вмешательства и советов новоявленного графа. Я сам приму нужное решение!

Шаддам назначил Фенринга на Арракис министром по делам пряности и, кроме того, возложил на него обязанности по надзору за выполнением проекта «Амаль». Кстати, почему Фенринг так долго не возвращается с Икса с докладом?

Стоял приятный теплый день, ласковый ветерок был силен ровно настолько, чтобы развевать парадные знамена. Имперская Служба Климатического Контроля приняла все меры, чтобы обеспечить нужную погоду для императорского парадного смотра.

Переместившись на поле искусственной зеленой травы посередине площади, солдаты, разделившись на две команды, вступили в рукопашную схватку. На солнце засверкали серебристые клинки. Фальшивые лучи лазеров из жерл учебных пушек описывали в воздухе сияющие пурпурные и оранжевые дуги. На трибунах, расставленных по периметру плаца, теснились представители мелкой аристократии и чины двора, которые сдержанно аплодировали военным.

Седой ветеран Зум Гарон, одетый в безупречную форму, критически оглядывал свои войска, требуя проявлять усердие и мастерство перед лицом своего императора. Шаддам всячески поощрял демонстрации военной мощи, особенно теперь, когда несколько Домов Ландсраада вздумали проявить непокорность и стали неуправляемыми. Возможно, придется немного поиграть мускулами, и, быть может, очень скоро…

Перед глазами Шаддама внезапно появился жирный коричневый паук, болтавшийся на блестящей нитке своей паутины, подвешенной к золотисто-алому балдахину.

— Ты понимаешь, кто я, мелкая тварь? Я правлю даже самыми маленькими живыми существами в этой вселенной, — в раздражении прошептал Шаддам.

Подсознание императора продолжало воспринимать все усиливавшиеся звуки маршей и выстрелов, доносившиеся с парадного плаца. Сардаукары, как в калейдоскопе, двигались по живописному полю. Пышность и блеск. Над головой кружили эскадрильи орнитоптеров, выполнявших немыслимые по сложности фигуры высшего пилотажа. Присутствующие самозабвенно аплодировали каждому пике и штопору, но сам Шаддам едва ли замечал происходившее на плацу, настолько беспокоила его проблема бастарда, его сводного брата.

Император вытянул губы трубочкой и дунул. Нахальный паук завертелся в вихре воздуха и начал быстро взбираться вверх по паутине в свое гнездо на полотне балдахина.

Ты нигде не спрячешься от меня, подумал Шаддам. Никто не может ускользнуть от моего гнева.

Но император понимал, что тешит себя иллюзиями. Космическая Гильдия, Община Сестер Бене Гессерит, Ландсраад, ОСПЧТ — у всех этих могущественных организаций были свои интересы и способы манипуляции, они вязали императора по рукам и ногам, ослепляли его лживой информацией и мешали управлять Известной Вселенной так, как подобает великому Императору.

Да будет проклята их власть надо мной! Как могли его предки Коррино довести дело до столь плачевного состояния? И ведь такое положение вещей существует уже не одно столетие.

Император протянул вперед руку и раздавил паука, чтобы тот снова не спустился и не укусил его.

~ ~ ~

Скользящий Левиафан несся по дюнам с шелестящим звуком, который напомнил Лиету Кинесу звук, издаваемый тонкой струей водопада. Кинес видел такой искусственный водопад в Кайтэйне — воплощение бессмысленного декаданса.

Освещаемые яркими лучами желтого знойного солнца, он и группа его верных товарищей ехали верхом на огромном, как башня, песчаном черве. Опытные фрименские наездники вызвали червя, обуздали его, раздвинули сегменты специальными инструментами. Кинес стоял на покатой голове червя, держась за веревки, чтобы сохранить равновесие.

По бескрайним пескам червь несся к Сиетчу Красной Стены, где Лиета ждала любимая жена Фарула и где Фрименский Совет с таким же нетерпением ждет новостей с Кайтэйна. К несчастью, Лиет везет фрименам неутешительные новости. Император Шаддам IV разочаровал его как человек, превзойдя самые худшие ожидания Лиета.

В космопорте Карфага Лиета встретил Стилгар. Друзья выехали в открытую пустыню, подальше от Защитного Вала и недреманного ока Харконненов. В пустыне Стилгара и Лиета ждала небольшая группа фрименов. Стилгар установил вибратор, вызвал червя, которого фримены взнуздали, пользуясь древней, хорошо им знакомой техникой.

Лиет привычными движениями закрепил на спине червя веревку и взобрался ему на спину, зацепившись для большей надежности крюком за сегмент кожи зверя. Вспомнился день, когда он впервые оседлал песчаного червя, доказывая, что стал взрослым мужчиной, полноправным членом племени. Судьей был тогда старый наиб Хейнар. Лиету было в тот миг очень страшно, но он с честью выдержал суровое испытание.

Теперь же, хотя путешествие на червях не стало безопаснее и легче, Лиет смотрел на исполинское животное лишь как на средство передвижения, как на способ быстро добраться до дома.

Натягивая направляющие канаты и предупредив товарищей, Стилгар со стоической невозмутимостью взял на себя управление червем. Раскинув попоны и установив дополнительные крюки, чтобы лучше править червем, фримены двинулись в путь. Стилгар искоса взглянул на Лиета, который, нахмурившись, стоял, погруженный в невеселые думы. Стилгар понимал, что его друг привез из Кайтэйна не слишком хорошие вести. Но в отличие от болтливых придворных фримены не испытывают неловкости от молчания. Лиет заговорит, когда будет готов, и Стилгар, не нарушая молчания, стоял рядом с другом. Они были вместе, хотя каждый из них думал о своем. Через несколько часов пути на горизонте показались красновато-черные отроги гор.

Почувствовав, что настало подходящее время, и настроившись на озабоченное состояние Лиета, которое было хорошо видно по его лицу, несмотря на маску защитного костюма, Стилгар сказал то, что должен был услышать Лиет Кинес:

— Ты — сын уммы Кинеса. Теперь, когда твой великий отец мертв, ты стал надеждой фрименов. Я отдаю тебе мою жизнь и верность, как я отдал их твоему отцу.

Стилгар обращался с Лиетом без налета отеческой снисходительности, но как с равным истинным другом и товарищем.

Они оба знали давнюю историю; в сиетче она много раз передавалась из уст в уста. До того, как Пардот Кинес стал жить с фрименами, он сразился с шестью харконненовскими солдатами, которые взяли в кольцо и загнали в угол Стилгара, Тьюрока и Оммума — бесшабашную троицу молодых фрименов. Стилгар был серьезно ранен в том бою и наверняка бы Погиб, если бы Кинес не помог убить людей барона. Потом, когда Пардот стал природным пророком Дюны, все трое поклялись помочь ему осуществить мечту. Даже после того, как вместе с Пардотом погибли во время обвала в Гипсовом Бассейне, Стилгар не забыл о своем долге и отдал воду сыну планетолога Лиету.

Стилгар протянул руку и крепко сжал ладонь молодого человека. Лиет был таким же, как его отец, и даже больше того, он был воспитан как настоящий фримен.

Лиет улыбнулся другу, в глазах его мелькнуло выражение признательности.

— Меня тревожат не сомнения в твоей верности, Стил, но практические сложности нашего дела. Мы не получим ни помощи, ни сочувствия от Дома Коррино.

Стилгар от души расхохотался.

— Я бы предпочел обойтись как без сочувствия, так и без помощи императора. Мы не нуждаемся в помощи для того, чтобы убивать Харконненов.

Стилгар тут же рассказал другу о налете на оскверненный Сиетч-Хадит. Лиет был доволен.

Прибыв в тепло замкнутой, изолированной от внешнего мира крепости, Лиет, как был, покрытый пылью и усталый, тотчас же направился в свою пещеру. Там его ждет жена Фарула, и первым делом Лиет хотел увидеть именно ее. После пребывания на императорской планете Лиету требовалось некоторое время, чтобы побыть в тишине и покое и прийти в себя, а для этого нельзя было придумать лучшего помощника, чем Фарула. Люди пустыни сгорали от нетерпения услышать вести, которые привез Лиет от императора, и на вечер было назначено заседание совета, но по традиции ни один вернувшийся из дальних странствий путешественник не выступал перед земляками, не отдохнув. Исключения делались только в неотложных случаях.

Фарула встретила мужа приветливой улыбкой, блеснув голубыми на синем фоне глазами. Она прильнула к Лиету и поцеловала его, и ее поцелуй стал еще более страстным после того, как опустилась занавеска, загораживавшая вход в их покои. Она приготовила супругу кофе и маленькие медовые булочки с меланжей. Кофе был хорош, но самым главным чудом было снова видеть Фарулу.

Еще раз обняв Лиета, жена привела детей — Лиет-чиха, сына погибшего лучшего друга Лиета Варрика, и их общую дочку Чани. Лиет обнял детей, а потом они принялись играть, и их веселое щебетание раздавалось до тех пор, пока няня не увела их в детскую. Лиет и Фарула остались наедине друг с другом.

Фарула счастливо улыбалась, ее золотистая кожа матово поблескивала в полутьме пещеры. Она расстегнула ставший ненужным защитный костюм, который с таким тщанием разобрали, а потом снова собрали ретивые стражи императора. Склонившись к ногам мужа, Фарула умастила его натруженные ступни тонким слоем мази.

Лиет удовлетворенно вздохнул. У него было много важных дел, многое надо было обсудить с фрименами, но он на время отогнал эти тяжкие мысли. Даже человек, которому выпало стоять у подножия Трона Золотого Льва, может считать более важными совсем другие предметы. И вот теперь, глядя в загадочные глаза жены, Лиет почувствовал себя дома, впервые с того момента, когда он сошел с трапа челнока Гильдии в космопорте Карфага.

— Расскажи мне о чудесах Кайтэйна, любимый, — сказала Фарула и ее взгляд заранее преисполнился благоговением. — Должно быть, ты видел там чудесные вещи.

— Я видел там много разных вещей, это так, — ответил Лиет. — Но поверь в то, что я сейчас тебе скажу. — Он погладил жену по щеке. — Во всей вселенной я не встретил никого прекраснее тебя.

~ ~ ~

Одна из самых скромных комнат Каладанского замка, внутренние покои Лето, была тем местом, где правителя не подавляла придворная пышность во время тяжких размышлений о важных делах Дома Атрейдесов.

На каменных — без единого окна — стенах не висели ковры и гобелены; светильники не поражали воображение красивыми абажурами. Камин распространял сладковатый запах смолы, вытесняя из комнаты сырость просоленного морского воздуха.

Лето уже несколько часов сидел за старым тиковым столом, на котором, как бомба с часовым механизмом, лежал цилиндр со зловещим посланием. Лето прочел донесение, присланное его разведчиками и доставленное сегодня утром.

Неужели тлейлаксы действительно думают, что им удастся сохранить в тайне их преступления? Или они просто надеются, что смогут осквернить Сенасарский военный мемориал и убраться оттуда раньше, чем Лето отреагирует на это святотатство? Верховный Магистрат Биккала не может не понимать, что такие действия суть не что иное, как прямое оскорбление Дома Атрейдесов. Или, может быть, тлейлаксы заплатили такую большую взятку магистрату, что тот просто не смог устоять перед такими громадными деньгами?

Вся империя думает, что недавние трагедии сломили Лето и вышибли из него дух. Он взглянул на перстень, украшенный знаком герцогского достоинства. Лето никогда не думал, что бремя власти ляжет на его плечи в неполные пятнадцать лет. Теперь же, спустя двадцать один год, он чувствовал себя так, словно носил это массивное кольцо уже несколько столетий.

На столешнице стояло единственное украшение — залитая кристаллическим плазом бабочка. Ее крылья были выгнуты под каким-то неестественным углом. Несколько лет назад, работая здесь с каким-то документом, Лето так увлекся, что совершенно случайно раздавил несчастное насекомое. Потом он велел залить бабочку плазом и поставил на стол, чтобы она постоянно напоминала ему о последствиях его действий как герцога и как человека.

Осквернение тлейлаксами тел воинов, павших в бою, которое должно совершиться с попустительства Верховного Магистрата, нельзя ни допустить, ни забыть.

В полуоткрытую деревянную дверь постучал Дункан Айдахо при всех своих воинских регалиях.

— Ты звал меня, Лето?

После своего возвращения из школы Гиназа высокий, подтянутый оружейный мастер своим поведением и горделивой осанкой сознательно подчеркивал, хотя и не очень вызывающе, свое превосходство над другими людьми. Он заслужил это право быть уверенным в себе после восьми лет жестокого обучения искусству оружейного мастера.

— Дункан, мне сейчас, как никогда, нужен твой совет. — Лето встал. — Мне предстоит принять суровые решения именно теперь, когда отсутствуют Туфир и Гурни.

Молодой человек просиял, радуясь возможности показать свое воинское мастерство.

— Мы будем готовить план вторжения на Икс?

— Это другое дело, которым нам придется заняться, но в будущем.

Лето взял со стола почтовый цилиндр и вздохнул.

— Став герцогом, я все время сталкиваюсь с необходимостью решать какие-то «другие дела».

В открытую дверь молча вошла Джессика. Хотя разговор можно было подслушать, оставшись незамеченной, она ре-шила не скрываться и смело встала рядом с оружейным мастером.

— Могу ли и я узнать о ваших заботах, мой герцог?

По всем правилам, Лето не должен был разрешать своей наложнице присутствовать при обсуждении стратегических планов, но Джессика имела совершенно экстраординарную подготовку, и Лето ценил ее ум и способность видеть перспективы. К тому же она дала ему всю силу своей любви в самые тяжелые часы его жизни, и герцог не мог себе позволить выгнать женщину из комнаты.

Лето вкратце рассказал, что землекопные команды тлейлаксов расположились лагерем на Биккале, Каменные зиккураты, заросшие травой и деревьями, отмечали место, где войска Атрейдесов, сражаясь бок о бок с солдатами Верниусов, спасли планету от межзвездных пиратов. Под старыми зиккуратами покоились тела тысяч убитых солдат и останки патриархов обоих Домов.

Лето заговорил, и в голосе его появились зловещие нотки:

— Команды тлейлаксов извлекают из земли тела наших предков, утверждая, что делают это «в целях проведения историко-генетических исследований».

Дункан ударил кулаком по стене.

— Клянусь кровью Йоол-Норета, мы должны этому помешать.

Джессика закусила губу.

— Совершенно ясно, чего они хотят на самом деле, мой герцог. Я не понимаю всех тонкостей процесса, но вполне возможно, что даже из мертвых клеток мумифицированных за сотни лет тел тлейлаксы способны изготовить гхола. Таким образом, они смогут восстановить прерванную генетическую линию родов Атрейдесов и Верниусов.

Лето задумчиво посмотрел на залитую плазом бабочку.

— Именно поэтому они хотели заполучить тела Виктора и Ромбура.

— Именно так.

— Если придерживаться принятого подхода, то я должен поехать в Кайтэйн и подать формальный протест в Ландсраад. Скорее всего сформируют комиссию для расследования и когда-нибудь в той или иной форме предпримут санкции против Тлейлаксу и Биккала.

— Но к тому времени будет уже поздно что-либо предпринимать. — Дункан даже не пытался скрыть тревогу.

В камине с громким треском выстрелило полено. Все трое от неожиданности вздрогнули.

— Вот почему я решил принять более решительные и действенные меры.

Джессика попыталась воззвать к разуму:

— Но возможно ли послать наши войска, чтобы извлечь из земли и увезти оставшиеся тела до того, как тлейлаксы успеют провести их эксгумацию?

— Этого мало, — возразил Лето. — Если мы упустим хотя бы одно тело, все наши усилия пойдут прахом. Нет, мы должны пресечь даже саму попытку, искоренить проблему и преподать всем ясный и понятный урок. Те, кто думает, что Дом Атрейдесов ослаб и пал духом, скоро убедятся в противоположном.

Лето просмотрел документы, в которых содержались сведения о численности войск, вооружениях, военно-транспортных средствах и даже о фамильном атомном оружии.

— Туфира нет, поэтому у тебя, Дункан, появился шанс показать, на что ты способен. Мы должны преподать урок, который тлейлаксы должны понять вполне однозначно. Никаких предупреждений. Никакой пощады. Никакой двусмысленности.

— Я буду счастлив выполнить эту миссию, мой герцог.

~ ~ ~

Челнок с плановым грузом отделился от перешедшего на околопланетную орбиту лайнера Гильдии и устремился к ночной стороне Икса. Спрятанная в диких зарослях необитаемых лесов станция слежения сардаукарской гвардии немедленно засекла пламя двигателей, как только челнок попал в зону контроля. Корабль направился к посадочной площадке, находившейся в каньоне — охраняемом форпосте подземного столичного города.

Правда, военные наблюдатели не заметили второе, меньшее по размерам космическое судно, выскользнувшее из чрева лайнера под прикрытием челнока. Боевой корабль Атрейдесов. С помощью щедрой взятки Лето удалось договориться с Гильдией об установке на лайнере специального маяка, который выдавал маскировочный сигнал, скрывавший темный малозаметный силуэт до тех пор, пока Туфир Гават и Гурни Халлек доберутся до поверхности планеты.

За панелью управления крошечного бескрылого корабля сидел Гурни. Уйдя в сторону от огненного шлейфа челнока тлейлаксов, черное судно Атрейдесов, изменив траекторию, понеслось над суровым, изборожденным острыми скалами, северным ландшафтом. Панель инструментов не освещалась, и Гурни слушал голосовые сообщения приборов через специальные наушники. Приборы могли помочь избежать приземления на охраняемые площадки.

Своему бесподобному умению управлять воздушно-космическими кораблями Гурни научился у Доминика Верниуса, когда стал членом группы контрабандистов, и ему пришлось не раз облетать на малой высоте горы камней и держаться на предельно опасном расстоянии от ледников и кратеров. Когда Гурни доставлял контрабандные грузы, он знал, как ускользать от бдительных патрулей Коррино, а теперь все отличие состояло лишь в том, что надо было ускользнуть от станций наблюдения тлейлаксов.

Как только корабль прошел плотные слои атмосферы, Туфир перевел свою психику в режим ментата и начал взвешивать все возможные решения. В памяти Гавата были прочно записаны все аварийные выходы и тайные подземные ходы сообщения, которые удалось вспомнить Ромбуру. Но чисто человеческая тревога мешала Туфиру сосредоточиться полностью.

Лето никогда не ругал его за то, что могло быть названо брешами в системе безопасности — за смерть герцога Пауля во время боя быков и за катастрофу клипера, но Туфир сам удваивал свои усилия после каждой неудачи и всегда придумывал что-то новое.

Сейчас перед ним и Гурни стояла задача проникнуть в тщательно охраняемые города Икса, разведать все слабые места тлейлаксианской обороны и на основе полученных данных подготовить план открытого военного вторжения. После всех происшедших в Доме Атрейдесов трагедий герцог Лето уже не боялся испачкать руки в крови. Когда он решит, что настало время, то последует удар, очень жестокий удар.

К’тэр Пилру, с которым долгое время поддерживали контакт, отказался прекращать сопротивление, даже оставшись в полном одиночестве и несмотря на жестокие репрессии тлейлаксов. Используя украденные материалы, он ухитрялся изготавливать мощные бомбы и другое оружие, а некоторое время, до тех пор пока не были утрачены все каналы связи, получал тайную помощь от принца Ромбура.

Туфир надеялся, что им удастся разыскать К’тэра уже сегодня, благо до конца ночи еще оставалось достаточно времени. Пользуясь разными средствами, Гурни и Туфир принялись посылать с борта корабля сообщения, составленные с помощью старого военного кода Верниусов, который был способен расшифровать только К’тэр. Воин-ментат предлагал встретиться в подземных катакомбах, где оставалось множество секретных помещений, о которых враги не имели ни малейшего понятия. Но разведчики не получили ответа, подтвердившего прием… Они летели вслепую, полагаясь только на удачу и свою решимость.

Туфир невидящим взглядом уставился в крошечный иллюминатор корабля, стараясь достичь абсолютной концентрации мысли, чтобы найти способ войти в контакт с иксианским сопротивлением. Хотя это было совсем не по-ментатски, но Туфир пришел к выводу, что для успеха им с Гурни просто должна улыбнуться фортуна.

Съежившись в углу заплесневелой кладовки в верхнем уровне здания, некогда называвшегося Гран-Пале, К’тэр Пилру тоже предавался сомнениям. Он получил сообщение, расшифровал и… не поверил ни единому слову. Его личная малая партизанская война продолжалась годы и годы, он вел ее не за победу и не за славу, но лишь из-за отрешенного упорства. Смысл жизни К’тэра заключался теперь в борьбе с тлейлаксами, и он не понимал уже, кем бы он был или стал, не будь этой нескончаемой борьбы.

Он сумел пережить все годы оккупации только потому, что не доверял никому в этом, когда-то прекрасном, подземном городе. Он менял удостоверения личности, места жительства, наносил удары и скрывался, оставляя захватчиков и их цепных собак — сардаукаров — пребывать в злобной растерянности.

Для того чтобы отвлечься, К’тэр часто рисовал в памяти картины великого прошлого. Он представлял себе город таким, каким он был раньше: сверкающие переходы и красивые улицы между домами из гигантских сталактитов. Он представлял себе иксианцев такими, какими они были в прошлой жизни, бодрыми и целеустремленными, до того, как на них обрушилась страшная реальность тлейлаксианского нашествия.

Но постепенно все эти картины начали стираться в его памяти. Прошлая жизнь была так давно.

Совсем недавно он обнаружил, что по новому каналу связи с ним ищут контакта представители принца Ромбура Верниуса. Вся жизнь К’тэра превратилась в один сплошной риск, и надо было не упустить возможный шанс, поставив на кон собственную голову. Он знал, что принц не оставит свой народ, пока в его груди бьется сердце.

Ожидая в холодной темноте кладовой, К’тэр начал бояться, что потерял всякое представление о реальности… Это чувство стало часто посещать его после того, как он узнал о страшной судьбе Мираль Алехем, своей возлюбленной и верного товарища, которая, случись все иначе, могла бы стать его женой. Но отвратительные захватчики схватили его подругу и воспользовались ее телом для своих таинственных и ужасных опытов. Он заставлял себя не вспоминать Мираль, какой он видел ее в последний раз — мерзкое зрелище лишенного мозга женского тела, превращенного в отвратительную биологическую фабрику.

Каждым своим вздохом К’тэр проклинал тлейлаксов за их жестокость. Плотно зажмурив глаза, он сдерживал рвущееся из груди рыдание и представлял себе лишь большие глаза Мираль, привлекательное продолговатое лицо, ее коротко остриженные волосы.

В такие минуты его охватывала почти самоубийственная ярость и чувство вины за то, что он остался жив. Он был готов стать фанатиком, но если принц Ромбур действительно прислал ему на помощь своих людей, то, может быть, этому кошмару скоро настанет конец.

Внезапно раздался скрежет механизмов лифта, и К’тэр плотнее вжался в темный угол. Потом послышалось постукивание по двери, кто-то сноровисто обнаружил замок и вставил в скважину отмычку. Дверь лифта открылась, и на его пороге появились две человеческие фигуры. Люди еще не видели К’тэра. Он мог убежать или попытаться убить незваных гостей. Однако люди были выше, чем тлейлаксы, и вели себя не так, как сардаукары.

Старший — сухощавый и жилистый, как проволока из шиги, с худым лицом и пурпурно-красными губами ментата. Второй — мощного сложения блондин с уродливым выступающим шрамом на лице — шел следом, неся в руке сумку с инструментами. Ментат вышел из лифта и произнес голосом, полным спокойной уверенности:

— Мы прибыли с Каладана.

К’тэр ничем не выдал своего присутствия. Сердце его бешено колотилось. Возможно, это ловушка, но хода назад уже нет. Надо открыться. К’тэр нащупал в кармане короткий, остро заточенный кинжал.

— Я здесь.

К’тэр вышел из тени, и двое мужчин посмотрели на него, привыкая к слабому освещению.

— Мы — друзья вашего принца. Вы больше не одиноки, — сказал человек со шрамом.

Осторожно ступая, словно по битому стеклу, все трое сошлись в центре маленького помещения. Обменявшись имперскими рукопожатиями, они неловко представились друг другу. Вновь прибывшие рассказали К’тэру, что произошло с Ромбуром.

К’тэру казалось, что он грезит, не в силах отличить, где кончаются его фантазии и начинается действительность.

— Была еще девушка. Кажется, ее звали Кайлея. Да, именно так. Кайлея Верниус.

Туфир и Гурни переглянулись, но решили, что темная кладовая — не место для подобных откровений.

— У нас мало времени, — сказал Гурни. — Нам надо осмотреться и понять, что мы можем сделать.

К’тэр всмотрелся в лица посланцев Атрейдеса, пытаясь решить, с чего начать. Его переполнила такая ярость, что он не удержался и принялся рассказывать гостям о том, что ему пришлось увидеть и пережить на оккупированном Иксе.

— Оставайтесь, и я покажу вам, что сделали тлейлаксы с Иксом.

Три человека незаметно смешались с толпой подневольных рабочих и двинулись мимо предприятий, пришедших за время оккупации в полную ветхость. Для того чтобы проходить через контрольно-пропускные пункты зон безопасности, они использовали многочисленные, похищенные К’тэром, удостоверения личности. Одинокий повстанец научился быть незаметным, а угнетенные иксианцы не представляли опасности, так как редко поднимали глаза, предпочитая смотреть себе под ноги.

— Мы уже довольно давно знаем, что в этом деле замешан император, — сказал Туфир. — Но я не могу понять необходимости держать здесь два легиона сардаукаров.

— Я тоже все вижу, но до сих пор не знаю ответа на этот вопрос.

К’тэр указал на какое-то чудовищное нагромождение, установленное посередине погрузочной площадки, на машину со встроенными в нее частями человеческого тела — разбитой головой и покрытым синяками изуродованным торсом.

— Если принц Ромбур — киборг, то я молю Бога, чтобы он не был похож на те чудовища, которых здесь делают тлейлаксы.

Гурни был в ужасе и не скрывал этого.

— Что это за демон?

— Это биоиксианцы, жертвы пыток и казней, реанимированные тлейлаксами. Они не живые, но способны двигаться. Тлейлаксы называют их «экземплярами» и используют для увеселения потерявшей разум черни.

Туфир, сохраняя полную бесстрастность, мысленно сортировал увиденное, а Гурни кипел гневом, с трудом сдерживая отвращение.

К’тэр выдавил мрачную улыбку.

— Я видел одну такую машину — останки человека, к спине которого был прикреплен распылитель краски. Биомеханика оказалась неисправной, и труп упал на землю, и распылитель облил двух тлейлаксианских мастеров краской с ног до головы. Они пришли в ярость, крича на труп так, словно он сделал это нарочно.

— Может быть, так оно и было, — проговорил Гурни.

В последующие дни все трое продолжали ходить по подземному городу, вникая в детали и наблюдая, постепенно проникаясь все большей ненавистью к тому, что они видели. Гурни был готов начать сражаться немедленно, но Туфир призвал его к осмотрительности. Они должны вернуться и доложить обстановку Дому Атрейдесов. Только после этого — с разрешения герцога — можно будет составить план эффективного, хорошо скоординированного нападения.

— Мы хотим взять тебя с собой, К’тэр, — сказал Гурни. На его лице было написано явное сочувствие. — Мы сможем вывезти тебя отсюда, ты уже достаточно настрадался.

Предложение встревожило К’тэра:

— Я не уеду. Я… Я не знаю, что буду делать, если перестану бороться. Мое место здесь. Я должен всеми силами про-должать жалить оккупантов. — Мои выжившие соотечественники должны знать, что я не сдался и никогда не сдамся.

— Принц Ромбур знал, что твой ответ будет именно таким, — сказал Туфир. — Мы привезли с собой амуницию: взрывчатку, оружие и даже сухой паек, и это только начало.

От таких перспектив у К’тэра закружилась голова.

— Я знал, что мой принц не оставит нас. Я так долго ждал его возвращения, питаясь одной надеждой, что смогу в будущем драться рядом с ним.

— Мы доложим обо всем увиденном герцогу Лето Атрейдесу и вашему принцу. Тебе придется проявить терпение.

Туфир хотел добавить еще что-то, пообещать более осязаемую поддержку, но на это у него не было полномочий.

К’тэр кивнул, готовый с новыми силами продолжать борьбу. Наконец-то после стольких лет страданий ему на помощь пришла мощная сила.

~ ~ ~

Когда над горизонтом взошло желто-оранжевое первое солнце Биккала, от буйной листвы непроходимых джунглей начал подниматься к небу густой горячий пар. Ярко-белое второе солнце уже давно совершало свой путь по синему небу. Дневные цветы раскрывали свои чашечки, испуская ароматы, привлекающие птиц и насекомых. Поросшие жесткой шерстью приматы ловко передвигались по густым кронам деревьев. Стелющиеся по земле лианы сворачивались в ловушки для ничего не подозревающих грызунов.

На обширном Сенасарском плато высились гигантские мраморные зиккураты, в углах которых были установлены вогнутые зеркала, светившие во все стороны, как прожектора, отраженными солнечными лучами.

На этом плато доблестные воины Атрейдесов и Верниусов сражались когда-то с полчищами осадивших их пиратов, и каждый погибший солдат убил десятерых врагов, прежде чем пасть под натиском превосходящих сил неприятеля. Они принесли себя в жертву, погибнув до последнего человека буквально за час до того, как прибыло долгожданное подкрепление, уничтожившее остатки пиратской орды.

В течение столетий народ Биккала свято чтил памятник павшим героям, но после того, как Дом Верниусов был опозорен, а его глава стал отступником, Верховный Магистрат перестал ухаживать за мемориалом, и джунгли поглотили его.

Величественные статуи превратились в гнезда птиц и мелких животных. Громадные каменные блоки начали трескаться от спадов температуры. Никому на Биккале не было до этого никакого дела.

Несколько недель назад по периметру мемориала, как прямоугольные грибы, выросли палатки. Команды рабочих принялись выкорчевывать густой подлесок, вывозя перегнившую листву, подкапываясь под камни и вскрывая братские могилы. Тысячи павших солдат были похоронены в них, а некоторые нашли вечное упокоение в криптах зиккуратов.

Власти Биккала предоставили экспедиции технику для разборки зиккуратов блок за блоком. Малорослые тлейлаксианские ученые развернули на месте раскопок полевые лаборатории, желая как можно скорее взять образцы клеток и попытаться найти в них жизнеспособный генетический материал. В джунглях пахло сыростью и цветами. Темно-зеленые деревья испускали раздражающие запахи эфирных масел, трава была выше человеческого роста. Дымы лагеря и выхлопы работающих машин сизыми струями поднимались к небу. Один из низкорослых землекопов вытер со лба пот и отмахнулся от тучи наседавших на него кровососущих насекомых. Взглянув на небо, рабочий увидел раскаленный взгляд похожего на языкастое пламя второго солнца, выплывавшего из-за крон исполинских деревьев.

В этот момент все небо осветилось пурпурными лучами лазерных пушек.

Ведомые Дунканом Айдахо боевые корабли Атрейдесов спустились с орбиты и приблизились к уединенно стоящему мемориалу. Дункан передал на землю обращение герцога Лето и одновременно открыл огонь. Записанную речь должны были услышать в Верховном Магистрате в Биккале, столице планеты. Отдельная копия была передана курьеру Совета Ландсраада в Кайтэйне. Все было сделано в полном соответствии с правилами войны, утвержденными Великой Конвенцией.

Лето говорил железным голосом:

— Сенасарский военный мемориал был воздвигнут в честь подвига моих предков, совершенного ими для спасения Биккала. Теперь Бене Тлейлакс и Биккал оскверняют это священное место. У Дома Атрейдесов не остается иного выхода, кроме адекватного ответа на такое злодеяние. Мы не допустим, чтобы трусы и негодяи касались тел наших павших героев. Учитывая все это, мы решили стереть мемориал с лица земли.

Находившийся во главе фаланги боевых кораблей Дункан Айдахо приказал открыть огонь. Лучи лазеров смели с поверхности частично демонтированные зиккураты, вскрыв замурованные склепы. Ученые Тлейлаксу с криками выбежали из своих палаток и лабораторий.

— Поступая так, мы неукоснительно соблюдаем все формальности, — продолжал греметь над землей голос Лето. — К счастью, не обойдется без человеческих жертв, но мы утешаем себя тем, что погибнут только те, кто вовлечен в преступное деяние. В таких делах не бывает невинных. Корабли Атрейдесов снизились и сбросили на мемориал термические бомбы, а потом направили на вспыхнувший пожар пурпурные лучи лазеров. В течение двадцати стандартных минут — быстрее, чем Верховный Магистрат успел созвать экстренное заседание военного совета — эскадра уничтожила мемориал, тлейлаксианских гробокопателей и их биккальских пособников. Все тела погибших героев испарились в адском пламени и перестали существовать.

На поверхности плато остался неровный слой расплавленного стекла, отмеченный в разных местах кучками дымящегося материала. По периметру зоны атаки все ярче и ярче разгоралось пламя, начавшее пожирать джунгли…

— Дом Атрейдесов не прощает оскорблений, — сказал Дункан в микрофон своей селекторной связи, обращаясь к преступникам, но слушать его было уже некому.

Отдав приказ своим кораблям возвращаться на орбиту, Дункан бросил прощальный взгляд на причиненные его войсками разрушения. Теперь никто в империи не посмеет усомниться в решимости герцога Лето.

Никаких предупреждений. Никакой пощады. Никакой двусмысленности.

~ ~ ~

Расположенный в подземелье Кайтэйна императорский некрополь своими размерами едва ли не превосходил сам дворец властителей всей Известной Вселенной. Поколения умерших Коррино населяли этот город мертвых; те, кто пал от предательской руки или погиб от несчастного случая, и те немногие, кому посчастливилось умереть своей смертью.

Как только граф Хазимир Фенринг вернулся с Икса, Шаддам, не медля ни секунды, повел своего друга и главного советчика в сырые, скудно освещенные катакомбы.

— Так-то ты празднуешь триумфальное возвращение своего министра по делам пряности? Тащишь меня в заплесневелые древние крипты, хм-м?

Шаддам отпустил обычную охрану, и сейчас двоих мужчин сопровождали только тусклые, фиксированные к стенам винтовой, ведущей вниз лестницы, светильники.

— Мы часто играли здесь, когда были детьми, Хазимир. Когда я спускаюсь в некрополь, меня охватывают ностальгические чувства.

Фенринг согласно кивнул своей непропорционально большой головой. Широко открытые глаза метались из стороны в сторону, делая их обладателя похожим на настороженную птицу, которая в каждом темном углу ищет убийц или спрятанные ловушки.

— Наверное, именно здесь у меня выработалась привычка рыскать в темноте?

В голосе Шаддама появились жесткие, подобающие императору, нотки.

— Кроме того, это единственное место, где мы можем побеседовать, не боясь быть услышанными. Нам с тобой надо обсудить одно очень важное дело.

Фенринг понимающе хмыкнул и приготовился слушать.

В незапамятные времена, сразу после перенесения столицы империи с погибшей Салусы Секундус, в этом некрополе, под громадной каменной плитой, первым был похоронен Хассик Коррино III. В течение последующих тысячелетий здесь хоронили многочисленных императоров из Дома Коррино, их наложниц и даже незаконнорожденных детей. Некоторых мертвецов кремировали и засыпали прах в урны. Кости других закапывали в землю, воздвигая над могилами фарфоровые памятники. Несколько правителей были захоронены в прозрачных саркофагах, окруженных нуль-энтропийным полем, предохранявшим тела от распада и тлена; они останутся в веках даже тогда, когда в памяти потомков изгладится всякое воспоминание об их достославных деяниях.

Фенринг и Шаддам прошли мимо старой мумии злобного Мандиаса Грозного, вход в саркофаг которого охраняла его же статуя в натуральную величину. Как гласила надпись на гробнице, «это был император, заставлявший трепетать целые миры».

— Меня это не впечатляет. — Шаддам посмотрел на высохшие мощи. — Сейчас его вряд ли кто-нибудь помнит.

— Это потому, что ты никогда не отличался прилежностью, изучая имперскую историю. — Фенринг тонко улыбнулся. — Разве это место не напоминает тебе, что все люди, и ты в том числе, смертны, хм-м?

В свете тусклых ламп было видно, какую недовольную гримасу скорчил император, услышав эти слова. При приближении людей в разные стороны по темным щелям разбегались многочисленные твари: пауки, грызуны, скарабеи-мутанты, ухитрившиеся выжить, поедая остатки сохранившейся мертвой плоти.

— Я не ошибся, узнав о существовании незаконного сына Эльруда, хм-м? Как могло случиться, что этот факт так долго оставался скрытым от нас?

Шаддам вскипел.

— Откуда ты все знаешь?

— У меня есть уши. — Да, и слишком большие.

— Но они служат только вам, сир, разве не так, хм-м?

Фенринг продолжал говорить, не дав императору уклониться в сторону:

— Представляется, что этот Тирос Реффа не имеет ни малейшего желания претендовать на твой трон, но настает время большой смуты, и его могут использовать как знамя мятежные семейства.

— Но я — истинный император!

— Сир, когда Ландсраад клянется в верности Дому Коррино, он не имеет в виду верность лично вам. Вы ухитрились вызвать недовольство и раздражение большинства могущественных аристократов.

— Хазимир, я не обязан волноваться по поводу ущемленного эгоизма моих подданных.

Шаддам еще раз взглянул на могилу Мандиаса и сквозь зубы помянул недобрым словом своего престарелого отца Эльруда, который прижил сына от наложницы. Не должны ли императоры предохраняться во время совокупления?

Шли столетия, мертвых становилось все больше, и некрополь приходилось постепенно углублять, заполняя телами все новые и новые крипты. На самом нижнем, новом уровне Шаддам прочел имена знакомых ему предков.

Впереди высился свод склепа, где покоился прах деда Шаддама, Фондиля III, прозванного Охотником. По сторонам глубоко утопленной металлической двери стояли два чучела свирепых зверей, убитых на охоте этим императором: шипастая экадрофа с высоких плато Эказа и кистеухий саблезубый медведь с III Дельта Кайзинга. Прозвище свое Фондиль, однако, получил не за свои лесные подвиги. Прославился он прежде всего своей охотой на людей, способностью вынюхивать и уничтожать врагов. Читать о его крупных играх было настоящим удовольствием.

Шаддам и Фенринг прошли мимо множества гробниц и склепов детей и братьев и наконец остановились перед идеализированным скульптурным изображением первого наследника Эльруда кронпринца Фафнира. Много лет назад смерть Фафнира (случайность, подстроенная юным Фенрингом) открыла Шаддаму путь к трону. Благодушный и самодовольный Фафнир так и не понял, насколько опасным может быть маленький друг его родного брата.

Только подозрительный Эльруд мог верно угадать, кто стоит за убийством его старшего сына. Хотя мальчики так и не сознались в содеянном, Эльруд, понимающе покашливая, часто говорил Шаддаму: «Самое главное, это доказывает, что ты умеешь принимать трудные решения. Но не спеши взваливать на свои плечи ответственность императорской власти. Мне осталось править еще много лет, а ты должен смотреть на меня, как на пример для подражания. Смотри и учись».

И вот теперь Шаддаму приходится переживать из-за этого бастарда Реффы.

Наконец он привел Фенринга к гробнице, где был захоронен прах самого Эльруда, к сравнительно маленькой нише, украшенной сверкающим алмазным плазом, покрытым искусной сканью и драгоценными каменьями — достаточный показатель скорби Шаддама по поводу утраты «возлюбленного отца».

Сопровождающие светильники остановились, направляя янтарный свет на место упокоения праха отца Шаддама. Император бестактно облокотился о постамент памятника. Старика кремировали, чтобы врачи Сук не смогли докопаться до истинной причины смерти.

— Двадцать лет, Хазимир. Как же долго мы ждали, когда тлейлаксы создадут синтетическую пряность.

Взор Шаддама оживился, глаза загорелись.

— Что ты узнал? Скажи мне, что мастер-исследователь готов приступить к полномасштабному производству. Я уже устал ждать.

Фенринг несколько раз шлепнул себя по нижней губе.

— Аджидика прилагает все усилия, чтобы убедить нас в Успехе дела, сир, но я не убежден, что вещество прошло все необходимые испытания. Спецификацию продукту должны присвоить мы, и только мы. Амаль заставит всколыхнуться всю галактику. Мы не смеем допускать тактических ошибок. — Но какими могут быть эти ошибки? У мастера было двадцать лет на проведение тестов. Он утверждает, что амаль готов.

Фенринг окинул Шаддама удивленным взглядом, который он не смог скрыть, несмотря на тусклый свет. — И ты поверил словам тлейлакса?

Фенринг чуял запах смерти и формалина, пыли и нервного пота Шаддама.

— Я предлагаю проявить осмотрительность и осторожность, разве я не прав, хм-м? Сейчас я занят проведением заключительных анализов, которые предоставят нам все необходимые доказательства.

— Да, да, ты прав, но не надо перегружать меня подробностями. Я читал доклады Аджидики и с трудом понял только половину того, что он пишет.

— Тебе остается потерпеть еще месяц, Шаддам, от силы два. Охваченный нетерпением и мрачными размышлениями, узколицый Шаддам принялся мерить широкими шагами крипту. Фенринг попытался определить глубину переживаний друга. Светильники, настроенные двигаться за Шаддамом, не могли успеть за императором, ходившим взад и вперед по тесному ограниченному пространству.

— Хазимир, я смертельно устал от всяческих предосторожностей. Всю жизнь мне приходится ждать: ждать смерти брата, ждать смерти отца, ждать появления на свет сына! И теперь, когда я сижу на троне, мне приходится ждать появления амаля, чтобы получить наконец власть, которой достойны императоры из Дома Коррино.

Он уставился на свой сжатый кулак так, словно мог воочию видеть, как утекает сквозь пальцы вожделенная власть.

— Я занимаю пост одного из директоров ОСПЧТ, но это не дает мне реальной возможности руководить организацией. Эти мерзавцы делают что хотят, потому что могут отвергнуть мои предложения при простом голосовании. Космическая Гильдия даже по закону не обязана подчиняться моим декретам, и если я поведу себя некорректно по отношению к ней, то Гильдия может наложить на меня санкции, лишить транспортных привилегий и парализовать всю империю.

— Понимаю, сир. Но гораздо хуже, как мне думается, то, что растет число аристократов, которые отказываются повиноваться вашим распоряжениям. Посмотрите на Грумман и Эказ. Их распря продолжается, несмотря на ваши миротворческие усилия. Виконт Моритани практически плюнул вам в лицо.

Шаддам попытался наступить на блестящего черного жука, который в последний момент все же успел скользнуть в щель между камнями.

— Вероятно, настало время напомнить всем, кто здесь распоряжается. Как только амаль окажется в моих руках, вся вселенная запляшет под мою дудку. Меланжа с Арракиса окажется настолько дорогой, что будет практически недоступной.

Фенринг, не стесняясь, выразил свое сомнение.

— Хм-м, многие Великие Дома накопили собственные запасы пряности, хотя это и противоречит древнему и мало кому известному закону. За последние столетия никто даже не подумал применить на практике тот забытый эдикт.

Шаддам вспыхнул.

— Разве это имеет какое-нибудь значение? Фенринг шмыгнул носом.

— Это имеет значение, сир, потому что когда придет время и вы объявите свою монополию на синтетическую пряность, такие нелегальные запасы позволят аристократическим семействам некоторое время отказываться от приобретения искусственной меланжи.

— Понятно.

Шаддам моргнул. Об этой возможности он не подумал.

— Но тогда, — заговорил он, — мы можем конфисковать эти запасы, чтобы Великие Дома не могли подстелить соломку, когда я перекрою поток меланжи.

— Все правильно, сир, но если вы в одиночку начнете отнимать запасы меланжи, то аристократы объединятся и пой-дут на вас войной. Вместо этого я предлагаю вам закрепить некоторые союзы, чтобы вы могли заставить соблюдать законы империи с позиции силы. Помните, мед может быть как ловушкой, так и сладкой наградой, м-м-м, не так ли?

Шаддам не скрывал нетерпения:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Пусть Гильдия и ОСПЧТ выявят нарушителей и предоставят вам свидетельства их вины. Ваши собственные сардаукары могут конфисковать запасы, после чего часть их вы отдадите ОСПЧТ и Гильдии. Обещание таких сокровищ воспламенит рвение, и они обнаружат самые хитроумные тайники пряности.

Фенринг видел, что в голове Шаддама завертелись тяжелые и неповоротливые жернова мыслей.

— В этом случае, сир, вы будете действовать на основании высоких моральных побуждений, заручившись, кроме того поддержкой ОСПЧТ и Гильдии. Более того, вы достаточно безболезненно освободите членов Ландсраада от тяжкого бремени незаконных запасов пряности.

Шаддам довольно улыбнулся.

— Я начну действовать, не откладывая. Я сейчас же издам декрет…

Фенринг перебил императора. Подвижные светильники остановились вслед за Шаддамом.

— Надо, правда, еще найти способ, как поступить с меланжей на самом Арракисе. Возможно, нам придется послать на эту планету сильный экспедиционный корпус, чтобы блокировать любую попытку доступа к естественным запасам меланжи.

— Гильдия никогда не повезет на Арракис войска, Хазимир. Она не станет перерезать сама себе глотку. Но как еще можно прекратить операции по добыче пряности на Арракисе?

Казалось, что статуя Эльруда насмешливо наблюдает за происходящей сценой.

— Видимо, нам придется пойти на хитрость, сир. Мне кажется, что не трудно будет найти предлог, чтобы лишить Дом Харконненов права управления Арракисом. Мы можем объявить, что отныне имперский лен Арракис будет передаваться в управление конкретному Великому Дому на срок не больше десяти лет.

— Ты можешь представить себе реакцию Гильдии на такие действия, Хазимир, особенно после того, как они разведают для нас незаконные запасы пряности? — спросил Шаддам, дрожа от волнения. — Меня всегда раздражало могущество Гильдии, но меланжа — это их ахиллесова…

В этот момент в голову Шаддаму пришла интересная мысль и губы расплылись в широкой улыбке. Выражение восторга и лице императора очень не понравилось Фенрингу.

— Знаешь, Хазимир, мы можем убить двух зайцев, иди если хочешь, одержать две победы, одним ударом.

Граф был явно озадачен.

— Какие две победы, сир?

— Тирос Реффа. Мы знаем, что этого ублюдка воспитали и пригрели в Доме Талигари. Полагаю, что у него есть поместье на Зановаре, что я могу легко проверить. — Император заулыбался еще шире. — И если мы найдем на Зановаре подходящий склад пряности, то разве эта планета не самое прекрасное место для начала нашего крестового похода?

— Хмм-а, — хмыкнул граф, тоже улыбнувшись. — Превосходная идея, сир. Зановар, на самом деле, идеальная мишень для нанесения первого сильного удара, очень милая проба пера. И если во время атаки бастард будет случайно убит… то это только к лучшему.

Двое мужчин покинули самые глубокие крипты и начали подниматься в надземную часть дворца. Фенринг оглянулся, посмотрев в конец каменного туннеля.

Видимо, в некрополе Коррино скоро появится новая крипта.

~ ~ ~

Идя по обсаженной зеленеющим папоротником дорожке своего зановарского поместья, Тирос Реффа внимательно изучал непонятный текст, красивой вязью нанесенный на ламинированную карточку, искусно врезанную в билет, который он держал в руке, пытаясь расшифровать неизвестную пиктограмму. Новая задача приятно возбуждала ум. Солнечные лучи, проникая сквозь густые кроны, отбрасывали на карточку прихотливую пятнистую тень. Озадаченный Тирос вопросительно взглянул на своего учителя и друга доцента Глакса Отна.

— Если ты не сможешь прочесть текст, Тирос, то не сможешь оценить и сам подарок.

В действительности в живых осталось не так много истинных членов семьи Талигари, и доцент был лишь одним из представителей длинной династии лордов-учителей, который вместе с именем унаследовал лен от прежнего владельца-аристократа и продолжал, не нарушая традиций, управлять этим леном. Глакс и Реффа были в один день возведены в ранг владельцев, которых, несмотря на большую разницу в возрасте, связывала многолетняя дружба.

Колибри и пестрые бабочки порхали между колыхаюшимися листьями папоротника, охотясь друг за другом и совершая живописные воздушные маневры. Высоко в кроне покрытого чешуйчатой корой дерева невидимая с земли птица издавала скрипучие каркающие звуки.

— Да спасет меня судьба от нетерпеливого учителя.

Сорокапятилетний Реффа был мужчиной мощного телосложения с точно рассчитанными, сильными и уверенными движениями. В глазах светился непреклонный ум.

— Здесь написано что-то о дворе Талигари… о представлении… знаменитом и мистическом…

Тирос сделал глубокий вдох.

— Это билет на оперу на подмостках! Да, теперь я понял шифр. Доцент дал Тиросу только один билет, зная, что на представление тот пойдет один, очарованный новыми впечатлениями и охваченный жаждой учиться и впитывать новые опыты. Сам старик уже давно не посещал светские мероприятия и представления. Зная, что ему осталось жить не так уж много лет, старый доцент предпочитал беречь время и тратил его на медитацию и преподавание.

Реффа тем временем прочитал написанный вязью текст и полностью расшифровал его.

— Это пропуск во дворец света Центра Талигари, в сказочную Артизию. Меня приглашают посмотреть представление просветленного танца как способа выражения подсознательных высказываний. В представлении будет дано описание эмоциональных обертонов людей, вовлеченных в борьбу периода Междуцарствия.

Довольный своими способностями Реффа, читая, вел пальцем по ровной линии причудливых рунических знаков. Сухопарый учитель удовлетворенно кивнул. — Говорят, что только один из пятисот зрителей способен понять нюансы этого величественного танца, и то только при величайшей концентрации внимания и при соответствующей подготовке. Но это зрелище и само по себе стоит, чтобы его посмотреть.

От избытка чувств Реффа обнял старого учителя. Чудесный подарок, сэр.

Они свернули с вымощенной дороги на усыпанную гравием узкую дорожку. Гравий захрустел под их обутыми в сандалии ногами. Реффа любил каждый уголок своего скромного имения.

Сколько десятилетий назад император Эльруд поручил доценту воспитать своего незаконнорожденного ребенка в комфорте и тайне, не внушая ему никаких надежд, связанных с высоким происхождением, но содержа в обстановке, достойной отпрыска Коррино. Доцент научил мальчика ценить истинные качества вещей, а не их внешний лоск и ненужную экстравагантность.

Глакс Отн вгляделся в точеные черты своего молодого друга.

— Хочу сообщить тебе одну неприятную новость, Тирос Возможно, с твоей стороны будет мудро покинуть имение и на месяц-два переехать в Талигари.

Реффа встревожено посмотрел на доцента.

— Это еще одна головоломка?

— Да, но эта головоломка не предмет развлечения. За последние две недели уже несколько человек весьма энергично наводили справки о тебе и твоей собственности. Ты и сам это заметил, правильно?

Реффа все еще сомневался, хотя и его медленно охватывала озабоченность.

— Это были совершенно невинные вещи, сэр. Один посетитель интересовался риэлторскими услугами на Зановаре и даже намекал, что хотел бы купить мое имение. Второй представился садовником и хотел осмотреть мою оранжерею. Третий…

— Все они были шпионами императора, — сказал Отн, бесцеремонно перебив друга. Реффа замолчал, и учитель продолжил:

— Я насторожился и решил проверить, кто они такие. Удостоверения личности, которые они тебе предъявили, — фальшивые. Все трое пожаловали сюда из Кайтэйна. Мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы узнать, что все они находятся на секретной службе императора Шаддама.

Реффа поджал губы, сдерживаясь, чтобы не выпалить вертевшиеся на языке вопросы. Доцент хочет, чтобы он сам подумал о возможных следствиях.

— Итак, все они лгали. Император пытается выяснить подробности обо мне и моем доме. Но зачем и почему именно сейчас?

— Очевидно, потому, что император только недавно узнал о твоем существовании.

Доцент принял суровый вид, голос его стал звучным и педантичным. Учитель вспомнил, каким мощным эхом отдавался его голос под сводами аудиторий, когда он читал студентам свои знаменитые лекции.

— Ты мог бы иметь гораздо больше, чем ты имеешь, Тирос Реффа, и ты заслуживаешь этого именно потому, что ничего не желаешь. В этом и заключается императорский парадокс. Думаю, что тебе угрожает реальная опасность.

Доцент прекрасно понимал, почему молодому человеку следует вести тихую жизнь и не привлекать к себе внимания. Этот незаконный сын Эльруда IX никогда не представлял собой угрозы Кайтэйну, никогда не выказывал амбиций — и даже интереса — к имперской политике и Трону Золотого Льва.

Напротив, Реффа предпочитал веселить публику, выступая под псевдонимом в спектаклях, которые ставили прославленные режиссеры. В юности он учился актерскому мастерству у учителей Мимбако из Дома Жонглеров, величайших актеров империи, умевших вселять сильнейшие чувства в души зрителей. Реффа с удовольствием вспоминал юные годы, проведенные с Жонглерами, и доцент гордился своим воспитанником.

Тирос напрягся. Этот разговор выходил за рамки дозволенного в их отношениях, хотя это и была сугубо частная беседа.

— Не говори открыто о таких вещах. Да, я покину Зановар и улечу на Талигари.

Реффа смягчил голос и добавил:

— Но ты все равно немного испортил мне радость от твоего подарка. Пошли, я покажу, что я приготовил для тебя в этот памятный день.

Лицо его, однако, оставалось озабоченным и строгим. Реффа сжал пальцами полученный в подарок билет, повернулся к старику и улыбнулся вымученной улыбкой.

Вы учили меня, сэр, что акт дарения становится в десять раз более эффективным, если он взаимен. Доцент мастерски разыграл удивление.

Сейчас у нас есть другие, более серьезные проблемы, и мне не нужны подарки.

Реффа взял своего воспитателя под костлявый локоть и повел во внутренний двор по дорожке, обсаженной пористым кустарником.

— Мне тоже. Но ни один из нас не получит никакого удовольствия от общения, если мы не будем заставлять себя доставлять друг другу маленькие радости. Не отрицай этого, ты же знаешь, что я прав. Смотри, это Чаренс.

На противоположной стороне вымощенной площадки, у двери выкрашенного ярко-алой краской павильона, стоял мужчина с суровым лицом — эконом Чаренс. Эконом производил впечатление, впрочем, обманчивое, мрачного злого человека, но в действительности он прекрасно справлялся со своими обязанностями и отличался непревзойденным чувством юмора, за что его особенно ценил Реффа.

Удивленный Глакс Отн последовал за своим молодым учеником к павильону. Войдя внутрь, Тирос положил на стол маленькую коробочку. Чаренс поднял ее и преподнес доценту.

Отн принял подарок.

— Чего я могу желать, кроме нескольких лет жизни и новых знаний и твоей безопасности. Вот, пожалуй, и все.

Старый учитель разорвал фольгу, в которую был тщательно упакован подарок. На его лице был написан восторг, смешанный с недоумением, которые быстро сменились выражением растерянности. В коробочке был билет, одноразовый блестящий жетон-пропуск.

— Парк развлечений с катаниями, представлениями и луна-парком, — громко прочитал Отн.

Видя такую реакцию, суровый Чаренс широко улыбнулся.

— Это лучший парк на Зановаре, — сказал Реффа. — Его очень любят дети.

Лицо молодого человека сияло от удовольствия. Он сам недавно посетил парк, чтобы только удостовериться, что вечно серьезный доцент никогда по своей воле не пойдет туда. Но у меня нет ни детей, ни семьи, — запротестовал Отн. — Это развлечение не для меня, разве не так?

— Просто получи удовольствие. Помолодей сердцем. Ты всегда настаивал на том, что истинный человек всегда нуждается в новом опыте для поддержания своего существования.

Доцент вспыхнул до корней волос.

— Да, я говорю это моим студентам, но… Ты хочешь обвинить меня в лицемерии?

Он несколько раз моргнул своими карими глазами. Реффа вложил жетон в ладонь учителя.

— Насладись в награду за все, что ты для меня сделал. С этими словами он положил руку на плечо доцента.

— А когда я целый и невредимый вернусь через один или два месяца, мы с тобой обменяемся впечатлениями — ты от катания в парке, а я — от лицезрения танцевальной оперы на подмостках.

Старый учитель задумчиво кивнул.

— Как мне хочется, чтобы все произошло именно так, мой ДРУГ.

~ ~ ~

Получив достаточную подготовку, любой ментат может стать квалифицированным киллером, эффективным и изобретательным убийцей. Однако Питер де Фриз подозревал, что его собственная, опасная натура развилась в связи с извращением, которое укрепило его силу и сделало его таким, каким он стал. Склонность к жестокости, садистское удовольствие, которое он получал от вида страданий других людей, были следствием работы генетической программы, введенной в него тлейлаксами.

Значит, Дом Харконненов — самое подходящее для него место.

Сейчас де Фриз стоял в большой комнате резиденции Харконненов в Карфаге перед зеркалом, оправленным в раму из прихотливо свернутых, маслянисто блестящих титановых нитей. Куском ткани, смоченным в ароматном мыле, он протер лицо, стараясь не коснуться губ, потом подошел ближе к зеркалу, чтобы внимательно изучить несмываемые пятна сока сафо на губах. Припудрив острый подбородок, он опять не стал трогать губы, оставив на лице их кроваво-красное пятно. Чернильно-синие глаза и вьющиеся волосы придавали ему дикий и непредсказуемый вид.

Я слишком ценен, чтобы использовать меня как обычного клерка! Но барон не всегда это понимает. Жирный дурак часто не правильно пользовался талантами де Фриза, попусту растрачивая его время и энергию. Я не бухгалтер. Де Фриз скользнул в свой персональный кабинет, заставленный антикварной мебелью, полками с катушками шиги и шкафами с фильмами. Кассеты с фильмами лежали и на столе, закрывая зернистую, кроваво-красную полировку.

Любой ментат слишком квалифицирован для того, чтобы заниматься чтением бухгалтерских книг; де Фризу и раньше приходилось работать с документами такого рода, и он всегда ненавидел это занятие. Задания были рудиментарно и оскорбительно просты. Но секреты надо хранить, а у барона было слишком мало людей, которым он по-настоящему доверял.

Рассвирепев от наглого нападения фрименов на хранилище меланжи в Хадите и в нескольких других местах, барон приказал де Фризу проверить все финансовые документы Дома Харконненов, чтобы убедиться, что финансовая отчетность в полном порядке, что в ней нельзя найти ключа к поиску нелегальных запасов пряности. Все такие места должны быть стерты, чтобы они не привлекли внимания вездесущих аудиторов из ОСПЧТ. Если запасы обнаружатся, то Дом Харконненов может потерять ценный лен Арракиса, как и многое другое. Опасность возросла после того, как император объявил о начале борьбы с незаконным хранением запасов пряности. О чем только думает этот Шаддам?

Де Фриз вздохнул и покорно принялся выполнять поставленную задачу.

В довершение всех бед тупоголовый племянник барона Глоссу Раббан уже занимался бухгалтерскими документами (не получив на это разрешения) и удалил из них улики с изяществом гробокопателя, орудовавшего могильным заступом. Маленький брат Бестии, Фейд-Раута, и то лучше справился бы с такой задачей. Теперь же баланс был безнадежно испорчен, и де Фризу предстояла нешуточная работа.

Был уже поздний вечер, а Питер все еще, сгорбившись, сидел за письменным столом. Впитывая данные, он буквально затопил свое подсознание бесконечными цифрами. Магнитным корректором он делал исправления, вносил нужные цифры, убирая первый, самый внешний уровень ошибок и сглаживая наиболее очевидные несуразности.

Однако где-то на периферии сознания брезжила неотвязная мысль, предвестник близкого транса: он помнил наведенное препаратами видение, испытанное им девять лет назад, когда Питер увидел неясные признаки бед, ожидавших Дом Харконненов. Неясные образы представителей Дома, покидающих Арракис, знамена с синими грифами спущены, и вместо них на флагштоках поднимаются черно-зеленые знамена Атрейдесов. Каким образом, как конкретно потеряют Харконнены свою монополию на пряность и какое отношение к этому будут иметь проклятые Атрейдесы?

Де Фризу была нужна новая информация, таков его долг, в исполнении которого он поклялся Дому Харконненов. Долг более важный, чем жалкая канцелярская возня. Питер отодвинул в сторону записи и направился к своей личной аптечке.

Открыв дверцу, он ловкими пальцами выбрал сок сафо, тикопейный сироп и две капсулы меланжевого концентрата. Он не стал отмерять нужное количество и проглотил столько, сколько поместилось во рту. Приятная, жгучая сладость коричной пряности растеклась по языку. Гиперпредзнание на грани передозировки, открытые двери в вечность…

На этот раз он увидел больше. Это была та самая информация, в которой он нуждался: конвой сардаукаров ведет барона Харконнена, постаревшего и еще больше разжиревшего, к ожидающему челноку. Значит, это будет сам барон, а не следующие поколения Дома Харконненов! Следовательно, катастрофа разразится довольно скоро.

Де Фриз изо всех сил пытался рассмотреть дополнительные детали, но пятна света, яркие блики мешали видению. Он увеличил дозу ровно настолько, чтобы вернуть приятные ощущения, но видение не возвращалось, хотя действие препаратов затопило его сознание, как приливная морская волна…

Де Фриз очнулся в объятиях могучих рук рослого, широкоплечего, могучего телосложения человека, от которого едко разило потом. Глаза стали видеть раньше, чем де Фриз окончательно проснулся. Раббан! Великан тащил его по каменному коридору в подземелье, в личную резиденцию барона Харконнена.

— Я делаю тебе одолжение, — сказал Раббан, почувствовав, что ментат зашевелился у него в руках. — Ты сейчас должен работать с документами. Дядя будет не очень доволен, когда узнает, чем ты опять занимаешься.

Ментат, который не мог пока ясно мыслить, попытался заговорить.

— Зато я узнал нечто гораздо более важное…

Питер не успел закончить фразу, Раббан качнул его в одну сторону, потом в другую и с плеском швырнул в воду — в воду! — и это здесь, на Арракисе.

Борясь с туманом, окутавшим мозг, де Фриз по-собачьи поплыл к краю бассейна, где его ждал Раббан.

— Хорошо, что ты умеешь плавать. Надеюсь, ты не нагадил в наш бассейн.

В ярости де Фриз выполз на край искусственного водоема и лег на камни, стараясь отдышаться. Под ментатом образовалась лужа, которая была бы целым состоянием для любого фрименского слуги барона.

Раббан самодовольно ухмыльнулся.

— Барон всегда сможет заменить тебя. Тлейлаксы будут только счастливы прислать нам другого ментата, выращенного в том же чане.

Отплевываясь, Питер постарался взять себя в руки.

— Я работал, идиот, пытаясь усилить видение, которое касается будущего Дома Харконненов.

Промокший, но полный собственного достоинства, извращенный ментат, отвернувшись, прошел мимо Раббана и направился по прохладным переходам к лестнице, ведущей в личные апартаменты барона Владимира Харконнена. Он постучал в дверь. С его одежды на пол продолжала капать вода. Тяжело дыша, за ментатом спешил Раббан.

Когда барон подошел к двери, передвигаясь с помощью наспех пристегнутых подвесок, он выглядел раздраженным. Он нахмурил отечное лицо, и лохматые рыжеватые брови сошлись на переносице. Растрепанная картина, которую являл собой Питер, не улучшила настроение барона.

— Что означает этот ночной визит? — Харконнен недовольно фыркнул. — Ты даром тратишь мою воду.

С дальнего края укрепленной кровати барона, где виднелась окровавленная, измятая человеческая фигура, доносились слабые стоны. Де Фриз заметил подергивающуюся бледную руку. Раббан подошел ближе к кровати.

— Ваш ментат снова наелся лекарств, дядя, — сказал он. Узким, как у ящерицы, языком, ментат облизнул сухие губы.

— Я сделал это только по долгу службы, мой барон. И у меня есть для вас новости. Важные, тревожные новости.

Он торопливо описал свое последнее видение. Барон надул жирные щеки.

— К дьяволу все эти неприятности. Мои запасы пряности все время подвергаются нападениям этих инфернальных фрименов, а теперь еще и император решил побряцать мечом и угрожает ужасными карами любому, кто осмелится держать у себя наличную пряность. Мало этого, мой собственный мен-тат смотрит какие-то страшные видения о моем падении! Я устал от всего этого.

— Значит, вы тоже не верите его галлюцинациям, дядя? — Раббан неуверенно переводил взгляд с барона на ментата и обратно.

— Ладно, хватит. Мы должны приготовиться к будущим потерям и восполнить потери, которые уже понесли. — Барон оглянулся через плечо, желая только одного: вернуться к своим любовным играм, пока мальчишка на кровати не отдал концы. — Раббан, меня не интересует, как ты это сделаешь, но добудь мне еще пряности!

Тьюрок, одетый в защитный костюм, стоял в кабине управления комбайном для добычи пряности. Огромная машина стонала и скрипела, выгребая материал из богатого пустынного месторождения, который автоматически загружался в бортовые вагонетки. Экраны, сита, вентиляторы и электростатические поля отделяли меланжу от песка и очищали готовый продукт перед погрузкой.

Отработанная пыль и пустой песок выбрасывался через трубы в корме комбайна и длинные шлейфы песка сопровождали движение чудовищно исполинской машины по меланжевой жиле. Хлопья чистой меланжи складывались в бронированные контейнеры; отделяемые контейнеры сбрасывались с машины при первых же признаках приближения червя.

Как и Тьюрок, многие фримены время от времени нанимались на работу в команды, обслуживавшие комбайны. Фрименов ценили за знание условий пустыни и расплачивались наличной меланжей. Кроме того, Тьюрок пользовался такой работой, чтобы собирать информацию о городских рабочих и организации команд по добыче пряности. Информация — это власть. Так учит Лиет Кинес.

Рядом с Тьюроком, внимательно глядя на экран панели управления, куда проецировались изображения с двенадцати внешних телекамер, стоял капитан комбайна. Нервный субъект с клочковатой бородой, он очень боялся, что разведчики могут не обнаружить приближение червя, и тогда старая машина погибнет.

— Смотри в оба своих фрименских глаза! Ты — наша безопасность, и за это я плачу тебе деньги!

Через покрытое пылью стекло Тьюрок осматривал враждебный ландшафт, обрамленный дрожащими в мареве дюнами. Пустыня была неподвижна и безмолвна, но эта тишина не могла обмануть Тьюрока; он знал, что пустыня кишит живыми существами, которые попрятались от дневного зноя. Сейчас, напрягая зрение, он высматривал признаки колебаний на поверхности бескрайнего моря песка. По периметру кабины стояли еще три человека и тоже смотрели в исцарапанные, потрескавшиеся окна. Но у этих людей не было наметанного фрименского глаза и надлежащей тренировки.

Внезапно Тьюрок заметил длинное небольшое возвышение, возникшее вдали. Возвышение, приближаясь, начало расти.

— Червь!

Схватив индикатор направления Осберна, Тьюрок, приникнув к окну, определил точные координаты и выкрикнул их вслух.

— Разведчики должны были дать нам сигнал еще пять минут назад.

— Я так и знал, я так и знал, — простонал капитан. — Будь они прокляты, они ничего нам не сказали.

По системе связи он затребовал грузовой транспорт, потом скомандовал своим людям, чтобы они покинули машину. Рабочие высыпали из комбайна и кинулись к вездеходам.

Тьюрок смотрел, как приближается, постепенно набирая скорость, исполинский песчаный холм. Шаи-Хулуд всегда приходит на место добычи пряности. Всегда.

Тьюрок услышал раздавшийся сверху мощный рокот. С прибывшего орнитоптера спустили грузовик. От взмахов механических крыльев поднялся ветер, взметнувший вокруг комбайна тучу пыли. Машину закачало, когда рабочие принялись связывать ее кабелями, соединительными фермами и специальными крючьями с орнитоптером.

Издавая чудовищный шелест, червь, пронзая своим громадным телом дюны, скользил в песке, быстро приближаясь к комбайну.

Комбайн снова содрогнулся, и капитан яростно выругался в микрофон селектора.

— Вы слишком долго тянете. Забирайте нас отсюда, будьте вы прокляты!

— У нас проблемы с такелажем, сэр, — раздался спокойный голос из динамика. — Мы отсоединили вас от вагона и зацепили его грузовым тросом. Вы предоставлены самим себе.

Капитан понял, что его бросили на произвол судьбы, и испустил крик отчаяния.

Сквозь стекло окна Тьюрок видел, как из песка высунулась голова червя, древнего создания с хрустальными зубами и пламенем, бушующим в глотке. Голова несколько раз повернулась в разные стороны, а потом червь, выбрав направление, устремился вперед со скоростью торпеды, выпущенной в цель.

Другие члены экипажа метались вокруг, цепляясь за бесполезное спасательное оборудование. Тьюрок нырнул в заржавевшую катапульту, и она выплюнула его в песок, подальше от червя. Острый, пряный запах свежей меланжи обжег ноздри. Только теперь Тьюрок заметил, что во время катапультирования у него порвался защитный костюм.

Вскочив на ноги, Тьюрок побежал по пыльному склону, увидев, что грузовик подняли на орнитоптер вместе с вагоном, зацепленным аварийным тросом. Рабочих не стали спасать, спасли только пряность.

Напрягая сильные ноги и удерживая равновесие в рыхлом песке, Тьюрок побежал. Ставкой в этом беге была его жизнь. Другие, избалованные водой, рабочие, при всем желании не смогли бы последовать его примеру.

Стараясь, убежать подальше, он взобрался на высокую дюну, споткнулся о мелкую канавку, поднялся и снова побежал. Вибрация исполинского комбайна маскировала слабый ритм шагов Тьюрока. Он упал и кубарем скатился с крутого склона в распадок между двумя дюнами, потом снова начал карабкаться вверх, чтобы не попасть в песчаный омут, который возникнет, когда червь начнет пожирать свою жертву.

Тьюрок услышал сзади рев, почувствовал, что земля начала скользить у него под ногами. Однако он не сдался и прибавил скорость. Тьюрок не оглянулся, когда громадная пасть Шаи-Хулуда поглотила беспомощных рабочих вместе с комбайном. Достаточно было услышать дикие вопли и скрежет металла.

В сотне метров впереди он заметил скалу. Если бы успеть до нее добежать…

Барон Харконнен лежал на массажном столе, дряблая кожа свисала по его сторонам. Слуги обрызгали водой его спину и ноги, и барон стал похож на блестящего от пота борца сумо. Двое красивых юношей, оба сухощавые и мускулистые — лучшее, что он смог отыскать в Карфаге, — втирали мази в плечи Владимира Харконнена.

В комнату без стука вбежал ординарец.

— Прошу прощения, милорд барон, но сегодня мы потеряли комбайн со всем экипажем. Транспорт прибыл точно к разгрузке и взял на борт полный вагон пряности, но людей спасти не смогли.

Барон привстал, выразив притворное разочарование.

— Никто не выжил? — Небрежным взмахом руки он отпустил ординарца. — Никому об этом не рассказывать!

Надо поручить де Фризу списать в убыток потерю машин, персонала, а заодно и пряности. Естественно, экипаж грузовика, как и ординарца, придется ликвидировать, как ненужных свидетелей. Убрать надо бы и этих двух молодых людей, но они и так вряд ли переживут те упражнения, которые барон с ними сегодня проделает.

Владимир Харконнен мысленно улыбнулся. Людей можно легко заменить.

~ ~ ~

— Вы вряд ли обрадуетесь этой новости, мой император. Канцлер Ридондо застыл в глубоком поклоне, пока Шаддам спускался с трона в малой палате для аудиенций.

Кто-нибудь может порадовать меня хорошей новостью? Внутренне император кипел, думая обо всех раздражающих сообщениях, которые не давали ему ни минуты покоя.

Тощий канцлер отошел в сторону, давая Шаддаму пройти, потом поспешил следом за ним по краю красного ковра.

— На Биккале произошел очень прискорбный инцидент, сир.

Хотя была только первая половина дня, Шаддам отменил все свои остальные встречи и проинформировал собравшихся лордов и послов, что все аудиенции будут перенесены на другое время. Уточнением времени — очень нелегкой задачей предстояло заняться канцлеру Ридондо.

— Биккал? Какое мне дело до этого захолустья?

Стараясь успеть за широко шагавшим императором, канцлер отер пот с высокого лба.

— В этом деле замешаны Атрейдесы. Герцог Лето преподнес нам сюрприз.

У входа в аудиенц-зал толпились нарядно одетые, перешептывающиеся между собой мужчины и женщины. Экзотический паркет из фасеточного дерева, инкрустированный морскими раковинами кабуцу, и золотистый свет хрустальных балутских ламп придавали палате причудливо-роскошный вид, игривость которого император зачастую предпочитал холодной официальности большого императорского аудиенц-зала.

Шаддам был одет в длинную, золотую с алым, мантию, украшенную изумрудами, камнями су и черными сапфирами. Под роскошным одеянием был только купальный костюм. Шаддам уже предвкушал, как он сейчас окунется в теплую воду подземных каналов и бассейнов дворца, играя в салочки со своими наложницами.

Проходя мимо толпы придворных, Шаддам тяжело вздохнул.

— Что там еще натворил мой кузен? Что мог Дом Атрейдесов иметь против затерянного во вселенной мира джунглей?

Выпрямив спину, Шаддам остановился, застыв в подобающей императору позе, пока Ридондо шепотом рассказывал ему о дерзком налете на Биккал. Любопытные придворные придвинулись ближе.

— Мне кажется, что герцог поступил правильно, — сказал породистый седовласый лорд — Бэйн О’Тэри Хагальский. — Я нахожу позорными действия Верховного Магистрата, позволившего тлейлаксам осквернить память павших героев.

Шаддам был уже готов испепелить уничтожающим взглядом хагальского лорда, но вовремя услышал одобрительный ропот других аристократов. Он недооценил отрицательного отношения и всеобщей антипатии к тлейлаксам, по причине которой все эти люди почти явно одобряют Лето за его дерзость. Почему они не одобряют меня, когда мне приходится прибегать к жестким, но необходимым действиям?

Заговорил другой аристократ:

— Герцог Лето имеет право ответить на такое оскорбление. Это дело чести.

Шаддам не помнил ни имени этого человека, ни его происхождения.

— И это дело имперского закона. — В разговор вмешалась супруга императора Анирул, незаметно вставшая между мужем и канцлером Ридондо. После недавней кончины Лобии Анирул все время была возле супруга, словно действительно хотела участвовать теперь во всех государственных делах. — Человек имеет право защищать свою семью. Но разве в семью не входят также и предки?

Некоторые из аристократов согласно закивали головами, а один из них даже рассмеялся, словно Анирул произнесла остроумную шутку. Шаддам почуял, куда дует ветер.

— Согласен, — сказал он, придав своему голосу нотки отеческой снисходительности и думая о том, как использовать происшедший инцидент в своих целях. — Недостойное соглашение Биккала с Бене Тлейлаксом было, конечно же, незаконным. Хотелось бы, чтобы мой дорогой кузен Лето дал делу законный ход, но я могу понять его дерзкий поступок. Он еще так молод.

Мысли Шаддама были, однако, иными. Он быстро понял, как укрепятся позиции Лето в глазах глав Великих Домов после этой военной акции. Теперь все видят, что Лето может сделать то, о чем другой на его месте побоится даже подумать. Такая популярность может стать опасной для Трона Золотого Льва.

Император поднял унизанный перстнями палец.

— Мы проведем расследование этого дела и после окончания расследования выскажем свое мнение в официальном порядке.

Выходка Лето открывала и для Шаддама возможность осуществить его далеко идущие планы. Эти собравшиеся здесь лорды уважают быструю, непреклонную демонстрацию справедливости. Да, действительно, это очень интересный прецедент, очень интересный и интригующий…

Анирул смотрела на мужа, чувствуя неустойчивые колебания его мыслей. Она вопросительно взглянула на Шаддама, но он не обратил на это внимания. Его улыбка немало встревожила Анирул. Его жена и ее грымзы из Бене Гессерит и так слишком много от него утаивают, и он имеет полное право отвечать им тем же.

Сейчас он вызовет верховного башара и начнет приводить в действие свой собственный план. Старый ветеран Зум Гарон прекрасно знает, как делаются такие дела, и сумеет показать всему миру силу и доблесть сардаукаров в более серьезном деле, чем парады и потешные бои.

В конце концов, планета Зановар, на которой живет бастард Тирос Реффа, мало чем отличается от Биккала…

В тиши своих личных покоев леди Анирул водила по воздуху сенсорной ручкой, чертя невидимые иероглифы. Тропическое растение с черными цветками, растущее в кадке, источало запах озона.

На столе Анирул лежал сенсорно-концептуальный дневник, на невидимых страницах которого она записывала свои самые сокровенные мысли, заметки, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не обнаружит ее супруг. Анирул писала на недоступном расшифровке тайном языке Бене Гессерит, давно забытом наречии, на котором была написана священная книга Азхара.

Она писала о своей печали по ушедшей Лобии, неподкупной Вещательнице Истины, о своей привязанности к старой женщине. О, как бы удивилась Верховная Мать Харишка, как высоко вскинула бы она брови, узнав о таком неприкрытом проявлении эмоций. Но Анирул действительно тосковала по своей подруге. У нее не осталось во дворце близких друзей, одни льстецы, которые вились вокруг супруги императора с единственной целью, укрепить при дворе собственные позиции.

Лобия, однако, была совсем другой. Теперь Анирул хранила память старой женщины и ее опыт глубоко в душе среди какофонии голосов представителей сотен поколений, в лесу, который был слишком непроходим, чтобы его познать.

Мне очень не хватает тебя, мой старый друг. Смущенная Анирул прекратила ненужные излияния. Она прикоснулась к кнопке сенсорной ручки и безучастно проследила глазами, как и ручка, и дневник растворились и исчезли, как туманный налет на светло-голубом перстне из камня су.

Анирул прошлась по комнате и сделала несколько дыхательных упражнений. Звуки дворца стихли, и теперь она слышала только внутренний голос, который шептал:

Мать Лобия, ты слышишь меня? Ты здесь?

Другая память иногда раздражала и расстраивала, казалось, что предки шпионят за ней, находясь под сводом ее собственного черепа. Анирул не любила это своеобразное нарушение частной жизни, но чаще всего она находила присутствие Другой Памяти успокаивающим. Конгломерат жизней составлял внутреннюю библиотеку, и в некоторых случаях, когда в нее открывался доступ, из нее можно было черпать мудрость и вдохновение. Лобия была где-то там, затерянная среди множества бесплотных духов, и ждала своей очереди заговорить.

Преисполнившись решимости, Анирул закрыла глаза и поклялась себе, что найдет Вещающую Истину. Анирул с головой бросилась в шум и ропот Другой Памяти, желая преодолеть все, но отыскать Лобию. Она начала спускаться все ниже и ниже… все глубже и глубже.

Это была плотина из папиросной бумаги, которая только ждала момента, когда ее разорвут. Анирул никогда не пыталась так глубоко проникнуть в Другую Память, зная, что рискует навсегда потеряться на нижних уровнях этого бездонного царства мертвых. Но Анирул было назначено стать матерью Квисац-Хадераха, и ей было поручено исполнить этот святой долг только потому, что она имела более полный доступ к генетическому прошлому, чем другие Сестры. Тем не менее такой поход по чужой памяти нельзя совершать без поддержки и помощи со стороны других Сестер Ордена.

Она почувствовала волнение и смятение, появление завихрений в ровном потоке Другой Памяти. Лобия мысленно позвала подругу Анирул. Шум усилился. Было такое впечатление, что Анирул подошла к двери в комнату, полную кричащих на разные голоса людей. На воротах висели развевающиеся занавеси, заслонки, которые не давали ей проникнуть в эту комнату.

Лобия, где ты?

Но вместо ответа одиночного голоса смятенная Анирул услышала вой и крики, голоса предупреждали о надвигающемся несчастье. Это ужаснуло Анирул, и у нее не осталось другого выхода, кроме как бежать из глубин чужой памяти.

Она очнулась в кабинете и сквозь туман, который заволакивал ее взор, увидела знакомую обстановку. Ей казалось, что часть ее существа осталась там, глубоко внутри коллективного интеллекта Бене Гессерит. Она не шевельнула ни единым мускулом для того, чтобы бежать из Другой Памяти, оставив позади ее страшные предупреждения.

Постепенно Анирул начала чувствовать покалывание в коже. Когда наконец она обрела способность двигаться, прояснился и ее взор.

Внутренний голос говорил о том, что вскоре должно произойти что-то страшное и неминуемое. Все это имеет отношение к давно ожидаемому Квисац-Хадераху, до появления которого осталось всего одно поколение. Семя уже посеяно и плод растет в чреве ни о чем не подозревающей Джессики. Но Другая Память предупредила о несчастье…

Анирул предпочла бы, чтобы рухнула империя, чем хотя бы один волос упал с головы этого будущего ребенка.

Некоторое время спустя в том же кабинете мать Квисац-Хадераха пила чай с пряностью и шепотом переговаривалась с Преподобной Матерью Мохиам на древнем тайном языке.

Мохиам прищурила свои птичьи глаза.

— Ты уверена, что тебе действительно явилось видение, о котором ты рассказываешь? Насколько я понимаю, герцог Лето не собирается отпускать Джессику. Ты думаешь, что мне стоит поехать на Каладан, чтобы защитить ее? Его безрассудное нападение на Биккал может сделать Лето уязвимым для мести врагов, а мишенью скорее всего станет Джессика. Ты видела это?

— Я не видела ничего определенного. В Другой Памяти редко увидишь отчетливую картину, даже если дело касается Квисац-Хадераха.

Анирул сделала длинный глоток сладкого напитка и поставила чашку на стол.

— Но ты не должна уезжать, Мохиам. Твое место здесь, во дворце.

Голос Анирул стал жестким.

— Я получила весть с Валлаха Девять. Верховная Мать Харишка выбрала тебя Вещающей Истину при императорском дворе.

Мохиам ничем не выразила ни удивления, ни радости по поводу нового назначения. Вместо этого она заговорила о самом важном для Общины Сестер деле:

— Тогда как нам сохранить в безопасности Джессику и ее Дитя?

— Я решила, что нам надо привезти женщину сюда, на Кайтэйн, и поселить здесь до разрешения ее беременности. Так мы решим обе проблемы. Мохиам просияла:

— Великолепное предложение. При таком решении мы Можем следить за ее состоянием во время беременности.

На лице Мохиам появилась ироническая усмешка.

— Думаю, наше решение не очень понравится герцогу Лето.

— Желания мужчин не входят в наши расчеты, — с этими словами Анирул откинулась на спинку кресла, услышав, как скрипнула бархатная подушка. Супруга императора вдруг ощутила непомерную усталость. — Джессика родит дочь здесь, в императорском дворце.

~ ~ ~

После дня, проведенного в парке развлечений Зановара, доцент Глакс Отн испытывал странное ощущение. Он никогда не чувствовал себя таким старым… или молодым. Одетый в расхожий светло-зеленый твиловый комбинезон, он начал постепенно расслабляться, забыв о таинственной опасности, угрожавшей его подопечному Тиросу Реффе.

Он смеялся вместе с визжавшими от восторга детьми и ел сладкие конфеты. Он играл в игры, в которых надо было проявить ловкость и сноровку, хотя и понимал, что хозяева всегда посчитают очки в свою пользу. Это не волновало его, да и что будет плохого, если он привезет домой приз, хотя бы просто на память. Пестрая толпа кружилась вокруг, как массовый хоровод, и Отн улыбался.

Реффа верно понял, что нужно старому учителю. Отн надеялся, что молодой человек, который уже прилетел на главную планету Талигари, получит от оперы на подмостках такое же удовольствие, какое получил старик от парка развлечений.

День был долгий и утомительный, но он влил в Отна новые душевные силы, подбодрил его. Предоставленный самому себе, Отн никогда не позволил бы себе так провести выходной день. Его давний студент преподал старику ценный урок.

Откинув со лба пропитанную потом седую прядь, Отн взглянул вверх как раз в тот момент, когда солнце перечеркнула темная тень. Вокруг продолжали звучать музыка и веселый смех.

Кто-то закричал. Он обернулся и увидел летающий диск, лихо обходящий препятствия. Пассажиры аттракциона крепко держались за поручни и верещали от притворного ужаса.

Небо заслонила еще одна, большая и зловещая, черная тень. Сначала доцент не мог представить себе, что эта тень большого воздушного судна — не часть неистового празднества.

Люди в парке выстроились в длинные очереди, ожидая катаний, блужданий по лабиринтам, голографических танцев. Другие пробовали попытать счастья у продуктовых ларьков, где можно было получить какой-нибудь деликатес за смешную историю или забавную песенку. Теперь уже многие посетители смотрели в небо. Посасывая леденец, доцент с любопытством, но без страха, наблюдал за маневрами орнитоптеров. До тех пор, пока головная машина не открыла огонь.

В этой машине находился командовавший операцией генерал Шаддама, верховный башар Гарон, который лично руководил нанесением уничтожающего удара. Это был его долг — выстрелить первым, выпустить первую кровь и убить первых невинных.

Бронированные орнитоптеры нависли над большим муляжом песчаного червя, стоявшим в центре парка, громадным сооружением, вокруг которого были построены фальшивые дюны. Взрывы разорвали в клочья воздух, огонь оставил на земле черные отметины. Искрящееся пламя взметнулось там, где рухнули прозрачные легкие сооружения. Люди начали с криками разбегаться, ища спасения.

Зычный голос доцента, закаленный чтением лекций в аудиториях, переполненных неугомонными студентами, загремел над парком, перекрывая грохот взрывов и крики обезумевших людей:

— Убежище! Ищите убежище!

Но спрятаться было негде.

Неужели они творят это только для того, чтобы найти Тироса Реффу?

Сардаукары батальона смерти, ведомые верховным башаром, были одеты в черно-серую форму. Целясь прищуренными стального цвета глазами, желтолицый Гарон первым делом ударил по детям, превращая их фигурки в изуродованные до неузнаваемости расплавленные силуэты. И это было только начало.

После того как первые выстрелы разметали толпу и посеяли панику, батальон открыл огонь по муляжу песчаного червя. После этого солдаты воспользовались лазерными резаками, чтобы расчленить гигантскую игрушку на дымящиеся металлические куски, открыв под своими остатками толстые стены и своды хранилища меланжи. В соответствии с приказом императора, передовые части должны были найти и изъять незаконные запасы пряности.

После этого можно было продолжить разрушение главных городов Зановара.

Гарон посадил свой орнитоптер прямо на кучу свежих трупов, и его солдаты высыпали из машины, стреляя во все, что двигалось. Безоружные посетители парка в страхе и растерянности бросились врассыпную.

В парке продолжали приземляться боевые машины, из которых выпрыгивали солдаты, устремлявшиеся к руинам гигантской статуи песчаного червя. Муляж был простым аттракционом, который возвышался над парком на добрую сотню метров, но под муляжом располагались длинные туннели, заполненные меланжей.

Посреди ужасающей бойни только один человек, старый учитель, осмелился приблизиться к солдатам, шагая сквозь дым мимо мертвых тел. Лицо его было бледным, но суровым, как у классного руководителя, который хочет успокоить расшалившихся учеников. Зум Гарон узнал доцента Глакса Отна. Тот проходил у него на курсах первичную военную подготовку.

На плече Отна виднелось большое кровавое пятно, седые волосы на левой стороне головы слизнул огонь. Но старик, казалось, не испытывал боли — только ужасный гнев. Таков кровопролитие лишь ради того, чтобы убить Тироса! Доцент, который произнес много взволнованных речей за свою долгую жизнь, возвысил голос.

— Это бессовестно!

Верховный башар, одетый в безупречно чистую и выглаженную форму, в ответ криво усмехнулся. За его спиной к небу поднимались клубы дыма. Горящие тела извивались в ужасных корчах, а за плечами Отна с треском и протяжным грохотом продолжали рушиться конструкции увеселительного парка.

— Учитель, вы лучше других должны знать разницу между теорией и практикой.

По знаку Гарона один из его сардаукаров поразил доцента, прежде чем тот успел сделать следующий шаг. Башар перевел бесстрастный взгляд на разрушенного червя, чтобы наблюдать за операцией изъятия пряности. Окутанный клубами едкого дыма, он достал из кармана личный журнал и продиктовал донесение императору о ходе бойни.

Пропитанные дымом и вонью разрушения, группы сардаукаров загружали боевые машины контрабандной пряностью. Похожие на раздутых шмелей, орнитоптеры поднимались в небо и направлялись к ожидавшим их транспортным воздушным судам. Император передаст конфискованную пряность ОСПЧТ и Космической Гильдии в качестве вознаграждения. Исполненный уверенности в своей правоте Шаддам объявит этот вандализм первым залпом «Великой меланжевой войны». Верховный башар уже чувствовал, что наступают волнующие времена.

Ограниченный временем Гарон приказал своим солдатам грузиться в военно-транспортные корабли. После изъятия меланжи, остальное разрушение можно довершить с воздуха. Гарон будет наблюдать за ним со своего командного пункта, не пачкая рук в крови. Батальон поднялся в воздух, не обращая внимания на стоны раненых и крики детей.

Тяжелые корабли перешли на низкую околопланетную орбиту. Отсюда они закончат свою работу и окончательно сровняют город с землей, а потом нацелят оружие на лежавшее неподалеку имение.

В папоротниковом саду Реффы теплый ветерок лениво шевелил зеленеющие листья со звуком, похожим на шелест перьев. Чаренс, эконом имения, выключил каскад фонтанов и начал подниматься вверх по склону холма. Он уже поручил садовникам и гидротехникам закончить текущий ремонт системы фонтанов, пока хозяин находится в Талигари.

Очень щепетильный во всем, что касалось его обязанностей, Чаренс был особенно горд тем, что Тирос Реффа никогда не замечал, какую большую работу выполняет его эконом. Это самый большой комплимент, который жаждет получить любой администратор. Садовники и слуги работали так четко, что у хозяина никогда не было поводов для жалоб.

Доцент назначил Чаренса на службу Тиросу Реффе с того момента, когда таинственный мальчик прибыл на Зановар, и было это больше сорока лет назад. Верный слуга никогда не задавал лишних вопросов о родителях мальчика или об источниках его неимоверно больших доходов. Чаренс был сосредоточен на выполнении своих обязанностей, и у него не было времени на любопытство.

Когда последние капли воды вытекли из труб каскада фонтанов, он остановился у башенки, в которой находился колокол, отбивавший часы. Рабочие в комбинезонах несли ведра и шланги к насосной подстанции, умело замаскированной в грибном саду. Чаренс слышал, как они насвистывают и переговариваются между собой, в чистом воздухе голоса разносятся на большие расстояния.

Чаренс не заметил, что в небе появились боевые машины. Эконом должен следить за тем, что происходит в реальном мире, а не глазеть в небеса. Лучи лазерных пушек рассекли воздух, словно молнии рассерженного языческого бога. Звуковые волны ионизированного воздуха повалили на землю деревья. Парки и озера в отдалении мгновенно испарились, оставив после себя зеркальную стекловидную мертвую поверхность.

Глаза ослепила вспышка невиданной силы, и Чаренс взглянул на небо, и увидел мириады лучей, разрушающих имение Реффы. Эконом застыл на месте, не в силах даже бежать. Он встретил беду, как надвигающийся на него локомотив, изрыгающий горячий смертоносный пар.

Пламя захлестнуло имение, как гигантское цунами. Раскаленная белая вспышка поглотила квадраты полей и лесистые участки так стремительно, что даже дым не успел подняться от пожарища.

Когда ударная волна прошла, от великолепных садов и Роений не осталось ничего. Даже обломков.

В сверкающем красотой городе Артизии, расположенном на ночной стороне главной планеты Дома Талигари, Тирос Реффа посетил представление прославленной оперы на подмостках. На спектакль Реффа ходил один, желая понять нюансы и сложности красочного и зрелищного представления.

Все вместе очень понравилось Тиросу, и он с нетерпением предвкушал момент, когда он вернется на Зановар и разделит свои впечатления с доцентом…

~ ~ ~

Принц Ромбур наблюдал за происходившим в большом бальном зале с высокого балкона. Приготовления к празднеству шли полным ходом, не останавливаясь ни на минуту: слуги, декораторы, буфетчики сновали по Каладанскому замку. У Ромбура было такое ощущение, что он следит за приготовлениями армии к войне.

Хотя у принца осталось весьма немного собственных органов, он сейчас чувствовал волнение, от которого начал бурлить даже искусственный желудок. Принц старался остаться незамеченным, потому что если бы его увидели, то десятки людей немедленно осадили бы его со своими мелкими нескончаемыми вопросами, на которые тем не менее пришлось бы отвечать, а принцу было сейчас не до вопросов.

На Ромбуре был надет белый старомодный костюм, скроенный так, чтобы скрыть синтетическую кожу и сервомеханизмы, управлявшие движениями искусственных конечностей. Несмотря на многочисленные шрамы, Ромбур выглядел очень привлекательно.

Как и подобает мужчине в день его бракосочетания.

Мельтешившие по блистающему полу слуги чаще всего шли в одном направлении, к распорядительнице празднества, безупречно одетой женщине, приглашенной с какой-то отдаленной планеты. Узкое смуглое лицо придавало ей интригующий вид, словно в общество современных людей пришел представитель примитивного каладанского племени. Время от времени общий гомон покрывался ее сильным мелодичным голосом, когда она отдавала распоряжения на формальном галахском наречии.

Слуги вприпрыжку бросались выполнять ее команды, расставляя корзины с цветами, развешивая коралловые гирлянды, оформляя алтарь для совершения религиозного обряда, стирая невидимую пыль и расправляя едва заметные складки на драпировке. Наверху, в умело замаскированной будке из прозрачного плаза колдовали со своей аппаратурой специалисты по голопроекциям.

Громадные люстры из балутского хрусталя свисали с потолка, подвешенные на прихотливо переплетенных хрустальных же нитях, и отбрасывали золотистый свет на места приглашенных гостей. Рядом с местом Ромбура стояла колонна, обвитая вьющимся цветущим растением, источавшим сладкий головокружительный аромат, — редкой гибисковой фиалкой. Аромат цветов был, пожалуй, слишком силен, но на поясе принца была смонтирована сенсорная кнопка, с помощью которой он мог уменьшать чувствительность своих обонятельных рецепторов.

По настоятельной просьбе принца бальный зал Каладанского замка был превращен почти в точную копию бального зала Гран-Пале. Это напомнило Ромбуру о тех временах, когда Дом Верниусов стоял во главе могущественной индустриальной цивилизации, отличавшейся передовыми технологиями. Настанет срок, и эти славные времена вернутся…

Стоя на балконе, принц прислушался к тихой работе насоса своих механических легких, к стуку автоматического сердца. Присмотрелся он и к искусственной коже на левой кисти, разглядел сложный дерматоглифический узор, взглянул на открытый безымянный палец, на который Тессия скоро наденет обручальное кольцо.

Многие солдаты женятся на своих любимых, уходя на войну. Ромбур тоже собирался в поход, отвоевывать Икс и восстанавливать на нем законную власть своего рода. Самым первым действием и должна была стать женитьба на Тессии.

Он согнул свои толстые искусственные пальцы, и они беспрекословно подчинились приказу мозга, хотя и несколько скованно. Совсем недавно Ромбур отметил стремительное улучшение своих тонких движений, и вдруг сегодня — регресс. Может быть, он излишне волнуется из-за грядущей церемонии? Принц надеялся, что не уронит себя в глазах гостей во время свадебного ритуала.

На возвышении позади алтаря оркестр последний раз репетировал марш из «Иксианского свадебного концерта», мелодию, под которую традиционно произносили свои брачные клятвы иксианские аристократы. И эта традиция будет продолжена, не важно, какие тучи еще сгустятся над головой Дома Верниусов. Бравурная торжественная музыка с выделяющимися трубами говорила о высоком духе и развитой индустрии. Ностальгия вселяла силу в сердце Ромбура.

Сестра принца Кайлея просто бредила этой церемонией, представляя, как будет выходить замуж. Если бы только она могла быть здесь, если бы она сделала иной выбор… Неужели она действительно была воплощением зла? Ромбур каждый день пытался найти ответ на этот вопрос, борясь с последствиями ее бессмысленного предательства. Несмотря на причиненную ему боль, Ромбур был готов простить сестру, но вопросы, мучительные вопросы, продолжали терзать его душу.

Сверху хлынул свет, зажужжали проекторы, и перед Ромбуром появилось почти живое голографическое изображение. У принца перехватило дыхание. Это было старое, анимированное изображение его сестры, когда она была еще подростком. Кайлея была умопомрачительно красива со своими волосами цвета темной меди. Изображение двигалось, и девушка казалась живой и настоящей. На губах Кайлеи играла щедрая улыбка.

Стоя внизу, в бальном зале, координатор свадьбы посмотрела вверх на изображение Кайлеи, повернула голову к микрофону, укрепленному на шее, и сказала несколько слов. Кайлея уперла руки в бока и заговорила:

— Что ты здесь делаешь? Ты не сможешь скрыться с собственной свадьбы. Иди в салон, и пусть тебя приведут в порядок. Посмотри, на что похожи твои волосы. Красивая голограмма направилась в зал, где для нее было приготовлено место, которое символически займет живое изображение давно погибшей сестры принца.

Ромбур коснулся искусственных волос, которые покрывали металлический череп, защищавший головной мозг. Расстроенный Ромбур помахал женщине-координатору механической рукой и поспешил в соседнюю комнату, где им занялись парикмахеры.

Вскоре зазвучали иксианские фанфары, и в дверном проеме появилась женщина-координатор.

— Прошу пожаловать в зал, принц Ромбур.

Ничем не выдав своей осведомленности об искусственных конечностях принца, она протянула ему руку и торжественным шагом повела к балдахину.

В течение всего предыдущего часа непрерывным потоком прибывали нарядно одетые гости, сразу занимавшие отведенные им места. Вдоль стен зала стояли одетые в форму солдаты личной гвардии Атрейдесов с пурпурно-медными знаменами Икса. Огорчало то, что на церемонии отсутствовали Туфир Гават и Гурни Халлек, которые еще не вернулись из своей опасной экспедиции на Икс.

У алтаря стоял Лето в официальном зеленом мундире с герцогской цепью на шее. Глаза его были суровы, на лице были еще видны следы пережитой трагедии, но Лето просиял, когда увидел Ромбура. Дункан Айдахо, как мастер оружия, тоже был здесь, гордо сжимая в руке шпагу старого герцога, готовый отсечь голову любому, кто осмелится помешать свадьбе.

Заработала голографическая аппаратура и рядом с Ромбуром, вступившим в зал, появилось живое изображение его отца. Координатор что-то произнесла в микрофон, и губы Доминика Верниуса расплылись в широкой улыбке под густыми усами. В ярком свете победно сияла его лысина.

Ошеломленный этим видением Ромбур пошатнулся и зашептал, словно идущее рядом изображение могло его слышать:

— Я очень долго ждал, отец. Слишком долго, и мне стыдно за это. Моя жизнь была очень комфортна до катастрофы, сделавшей меня таким, каким я стал сейчас. И теперь я стал думать по-другому. По иронии судьбы после катастрофы я стал сильнее и решительнее, во многих отношениях я стал лучше, чем был. Я отвоюю нашу планету во имя тебя, во имя страдающею народа и во имя себя или умру, сражаясь.

Но голографическое изображение Доминика продолжало безмятежно улыбаться, словно во всей вселенной не было сейчас ничего более важного, чем бракосочетание его сына.

Глубоко вздохнув своими механическими легкими, Ромбур выступил вперед и встал на предназначенное для нею место. Он был благодарен Тессии за воодушевляющую поддержку, за ее требовательность, за ее желание, чтобы он был сильным. Но он больше не нуждается в ее внушениях. Он поправился физически и, ежедневно вспоминая о трагедии, которая едва не лишила его жизни, становился все более решительным и упорным. Тлейлаксам не пройдет даром то, что они сделали с его семьей и с его народом.

Взглянув на Лето, стоявшего у алтаря, Ромбур понял, что у него самого слишком серьезный для свадьбы вид. Он тоже широко улыбнулся, правда, не так беззаботно, как голографическое изображение Доминика, шедшее рядом с ним. Улыбка Ромбура выражала счастье, смешанное с сознанием своего места в истории. Этот день бракосочетания, этот союз с неподражаемой женщиной Ордена Бене Гессерит, станет вехой жизни. Настанет день, когда он и Тессия займут Гран-Пале, вступив в него как граф и его леди.

Многие гости были одеты по-иксиански, чтобы походить на голопроекции знаменитостей, присутствовавших в зале. Живые напоминания, радостные и печальные одновременно. Бывший посол в Кайтэйне Каммар Пилру присутствовал во плоти, а его умершая жена Стина — в виде голограммы. Их сыновья-близнецы Д’мурр и К’тэр выглядели такими, какими они были, живя на Иксе.

Ромбуру вспомнились запахи, звуки, выражения лиц, голоса. Во время репетиции свадьбы он коснулся руки отца, но не почувствовал ничего, кроме слабых разрядов электрического поля. Если бы все это было реальностью…

За спиной послышался шелест, гости затаили дыхание от восторга. Обернувшись, Ромбур увидел Тессию, плавной походкой шедшую к нему из-под свода боковой ниши. Невеста была одета, как подобает Сестре Бене Гессерит высокого ранга. Излучая счастье и улыбаясь, она была похожа на ангела в своем длинном шелковом, украшенном перламутром, платье, со склоненной головой и лицом, прикрытым белой кружевной вуалью. Обычно она была незаметна со своими глазами цвета сепии и неброскими каштановыми волосами, но сегодня Тессия открыла всем свой внутренний, необычайно красивый мир, и гости, казалось, должны видеть в ней то, что познал Ромбур и за что он так любил эту необычную женщину.

Рядом с невестой шествовала леди Шандо. Ромбур не видел мать с того момента, когда им пришлось расстаться во время дикого и кровавого нападения тлейлаксов, захвативших Икс. Она всегда многого ждала от сына.

Все четверо сошлись в центре широкого прохода, голопроекции Доминика и Шандо по сторонам, и Ромбур с Тессией между ними. Сзади шел священник с переплетенной в толстую кожу Оранжевой Католической Библией. По толпе гостей прокатился шумок. Гвардейцы застыли по стойке «смирно», высоко подняв пурпурно-медные знамена. Дункан Айдахо улыбнулся, но погасил улыбку.

Запели трубы и грянул «Иксианский свадебный концерт». Невеста, жених и сопровождающие двинулись по устланному пурпурным ковром проходу. Ромбур выступал безупречным механическим шагом, выпятив грудь, как подобает гордому аристократу.

Зал не мог вместить всех желающих посмотреть брачную церемонию, поэтому сцену транслировали по всей планете, не упуская ни одного момента. Народ Каладана всегда любил зрелища.

Ромбур сосредоточенно переставлял ноги, идя по ковру, ведомый своей прекрасной Тессией.

В первом ряду сидела Джессика, время от времени поглядывая на Лето, стоявшего у алтаря. Сосредоточившись и прищурив глаза, она старалась понять, что он сейчас чувствует. Обладая умением Сестры Бене Гессерит наблюдать и делать выводы, она тем не менее часто не могла проникнуть в его мысли. Где и у кого он научился их скрывать? Несомненно, у отца. Хотя старый герцог лежал в могиле уже двадцать лет. его влияние на Лето по-прежнему было очень сильным.

Дойдя до алтаря, Ромбур и Тессия разошлись в стороны, дав священнику пройти между ними, а потом снова сошлись за его спиной, оставив голопроекции Доминика и Шандо возле Лето, исполнявшего роль шафера. Свадебная музыка смолкла. В бальном зале наступила тишина, все приготовились слушать ритуал.

С золотого стола священник взял два украшенных драгоценными камнями подсвечника и поднял их над головой. После этого священник нажал невидимый сенсор, и из подсвечников показались пары свечей, вспыхнувших разными цветами — одна пурпурным, другая — медным. Произнося ритуальные фразы, священник вручил одну свечу Ромбуру, а другую Тессии.

— Мы собрались здесь, чтобы освятить и отпраздновать союз принца Ромбура Иксианского и Сестры Ордена Бене Гессерит Тессии Яско.

Раскрыв Оранжевую Католическую Библию, лежавшую на столе, священник прочел оттуда несколько стихов, некоторые из которых были предложены Гурни Халлеком.

Повернувшись лицом друг к другу, Ромбур и Тессия вытянули вперед руки, и свечи соединились, их пламя слилось в один пурпурно-медный огонь. Принц откинул с лица невесты вуаль и открыл ее оживленное, умное лицо, исполненное сострадания и любви. Ее каштановые волосы сияли ярким светом, а широко посаженные глаза искрились счастьем. Увидев лицо невесты, Ромбур испытал почти физическую боль от любви к ней. Он не мог поверить, что эта женщина осталась с ним после всего, что с ним произошло. Ему показалось, что глаза жжет от подступивших слез, хотя на самом деле теперь Ромбур был лишен возможности плакать.

Вперед выступил Лето, держа перед собой хрустальный поднос с обручальными кольцами. Не отрывая друг от друга влюбленных взглядов, принц и его невеста обменялись кольцами.

— Это был долгий и тяжкий путь, — произнес Ромбур своим новым синтетическим голосом, — как для нас, так и для моего народа.

— Я всегда буду рядом с вами, мой принц.

Зазвучал триумфальный марш финала «Иксианского свадебного концерта», и супружеская пара рука об руку двинулась назад по проходу.

Придвинувшись к Ромбуру, она, улыбаясь, спросила:

— Это ведь было совсем не трудно, правда?

— Мое искусственное тело способно выдержать самые жестокие пытки.

Горловой смех Тессии вызвал оживление в зале, хотя никто не знал, что она прошептала в ответ своему мужу.

Иксианская супружеская чета и гости праздновали и танцевали до позднего вечера. В такой день Ромбур не мог не верить в новые возможности.

Однако от Гурни Халлека и Туфира Гавата по-прежнему не было никаких вестей.

На следующее утро после свадьбы Джессика получила послание в цилиндре, запечатанном красно-золотой императорской печатью Дома Коррино.

Любопытный Лето встал рядом, потирая покрасневшие от бессонной ночи глаза. Джессика не стала считать, сколько бокалов красного каладанского вина выпил герцог на праздничном ужине.

— Не так часто моя наложница получает письма из императорского дворца.

Джессика ногтем сорвала печать и извлекла из цилиндра свернутое послание. Оно было написано на пергаменте, которым пользовались в Доме Коррино, но составлено было шифром Бене Гессерит. Джессика постаралась скрыть удивление, переводя сообщение и передавая его содержание Лето.

— Мой герцог, это формальный вызов. Леди Анирул Коррино приглашает меня в императорский дворец Кайтэйна. Она пишет, что ей нужна новая камеристка и…

У нее перехватило дыхание, когда она прочла следующие строки.

— Моя старая учительница Мохиам назначена новой Вещающей Истину императора Шаддама. Она рекомендовала меня леди Анирул, и та приняла предложение Мохиам.

— Они даже не посчитали нужным спросить моего мнения. — Герцог начал закипать гневом. — Это очень странно и похоже на простой каприз.

— Я обязана подчиняться распоряжениям Общины Сестер, мой герцог. Ты всегда это знал.

Лето поморщился, с удивлением вспомнив, как он спорил с одетой в черную накидку женщиной, которая навязывала ему юную Джессику.

— И все равно мне это не нравится.

— Супруга императора предлагает, чтобы я планировала остаться на Кайтэйне весь срок моей беременности.

На овальном лице Джессики отразились удивление и недоумение.

Лето взял послание и взглянул на него, но не смог прочесть незнакомые символы.

— Ничего не понимаю. Ты вообще когда-нибудь видела эту Анирул? Почему и по какому праву она хочет, чтобы ты родила нашего ребенка на Кайтэйне? Шаддам хочет взять в заложники дитя Атрейдеса?

Джессика перечитала послание, словно хотела прочитать ответ между строк.

— Я и сама ничего не понимаю, мой герцог, и это истинная правда.

Лето был недоволен вызовом, и, кроме того, его раздражала ситуация, которую он не понимал и которой не мог управлять.

— Они что думают, что я могу бросить свои дела, забыть о долге и переехать с тобой на Кайтэйн? Я действительно очень занят.

— Я… полагаю, что приглашение касается меня одной, мой герцог.

Пораженный Лето взглянул на наложницу. Серые глаза его вспыхнули.

— Но ты не можешь просто так взять и оставить меня. И что будет с ребенком?

— Я не могу отклонить приглашение, мой герцог. Леди Анирул не только супруга императора, она, кроме того, могущественный член Ордена Бене Гессерит. Она — Сестра тайного ранга.

— Ваш Бене Гессерит всегда отыщет важную причину.

В прошлом Сестры выручили Лето из практически безвыходного положения, но он до сих пор не понимал, зачем они это сделали. Он еще раз посмотрел на лист пергамента, испещренный непонятными значками, который Джессика продолжала держать в изящной руке.

— Интересно, это приглашение Бене Гессерит или очередная интрига Шаддама? Не имеет ли этот вызов что-либо общего с событиями в Биккале?

Джессика взяла Лето за руку.

— Я не могу ответить на эти вопросы, мой герцог. Я знаю только, что буду ужасно тосковать без тебя.

Герцог ощутил ком в горле. Не в силах говорить, он притянул к себе Джессику и крепко прижал к груди.

~ ~ ~

Учитывая важность заявления, которое ему предстояло сегодня сделать, Шаддам приказал перенести Трон Золотого Льва в парадный аудиенц-зал императорского дворца. Одетый в карминовую мантию, император сидел на массивном троне из резного горного хрусталя. Сегодня у Шаддама был действительно царский вид. Он и чувствовал себя настоящим повелителем, предвкушая реакцию Ландсраада.

После этого непокорные Дома поймут, как опасно игнорировать мою волю.

За закрытыми дверями, ведущими в зал, был слышен ропот и гул голосов, сгорающих от нетерпения представителей Великих и Малых Домов, вызванных на Кайтэйн по случаю императорского заявления. Шаддам и сам не мог дождаться того момента, когда посмотрит в их лица и увидит, как они отреагируют на то, что он сделал с Зановаром.

Напомаженные рыжие волосы Шаддама блестели в ярком свете ламп. Он сделал большой глоток меланжевого кофе, налитого в изящную фарфоровую чашку, и принялся изучать вручную нанесенный па ее стенки узор. Эта чашка будет разбита, как был разбит Зановар. Император придал своему напудренному лицу жестокое и одновременно сурово-отеческое выражение. Сегодня он не станет улыбаться какое бы удовольствие ни доставило ему предстоящее действо.

В аудиенц-зал, воспользовавшись одним из потайных входов, вошла, высоко подняв голову, леди Анирул. Не обращая внимания на подавляющий декор зала, она направилась прямо к императорскому трону. Шаддам мысленно выругал себя за беспечность. Надо было приказать запереть все доступы в зал. Надо было обязательно обсудить этот вопрос с канцлером Ридондо.

— Мой супруг и император, — обратилась Анирул к Шаддаму от подножия постамента и взглянула вверх, на легендарный трон. — Прежде чем ты приступишь к исполнению своего долга, я хочу обсудить с тобой одно дело.

Темно-бронзовые волосы Анирул были тщательно уложены и скреплены золотой застежкой. — Знаешь ли ты об особом значении текущего года? Шаддам был в недоумении. Какие еще интриги плетет за его спиной Орден Бене Гессерит?

— Что за особое значение? Сейчас идет 10175 год. Если ты не умеешь читать имперский календарь, то один из моих придворных может взять на себя труд каждый день информировать тебя о датах. А теперь займись своими делами. Мне предстоит сделать важное заявление.

Анирул не смутил резкий ответ.

— В этом году исполняется сто лет со дня смерти любимой второй жены твоего отца, Иветты Хагаль-Коррино.

Брови императора взлетели вверх. Он не мог понять, зачем его жене понадобилось вспоминать об этом именно сегодня. Будь она проклята! Какое все это имеет отношение к моему потрясающему успеху на Зановаре?

— Если это так, то у нас впереди целый год, чтобы устроить празднество по этому поводу. Сегодня же мне надо сделать заявление для Ландсраада.

Но и это не смутило надоедливую женщину.

— Что ты знаешь об Иветте?

Почему женщины вечно лезут со своими мелочами в самые неподходящие моменты?

— Сегодня у меня нет времени на изыскания в области семейной истории.

Не в силах выдержать ее строгий, как у серны, взгляд, Шаддам задумался, машинально посмотрев на настенные ик-сиамские часы. Представители все равно не ждут, что он примет их вовремя.

— Иветта умерла задолго до моего рождения. Поскольку она не была моей матерью, я не особенно интересовался ее биографией. В библиотеке есть фильм, так что, если у тебя есть желание и ты хочешь узнать…

— За время своего долгого правления твой отец был женат четыре раза, но только Иветте было позволено сидеть рядом с ним на ее собственном троне. Говорят, что она была единственной благородной дамой, которую он по-настоящему любил.

Любил? Какое отношение имеет любовь к браку императора?

— Очевидно, мой отец испытывал сильную сердечную склонность к одной из своих наложниц, но понял это только тогда, когда она решила выйти замуж за Доминика Верниуса. — Он недовольно поморщился. — Ты пытаешься делать сравнения? Ты хочешь, чтобы я дал доказательства своей любви к тебе? Что за вопросы ты мне задаешь?

— Это вопрос супруги. И одновременно вопрос супруга. — Анирул продолжала стоять у подножия трона и неотрывно смотрела на Шаддама. — Я хочу, чтобы здесь, рядом с твоим троном, стоял мой и чтобы я сидела на нем одновременно с тобой. Именно так поступил твой отец в отношении своей любимой жены.

Император выпил половину чашки кофе, чтобы прийти в себя. Поставить здесь еще один трон? Да, он приставил специальных сардаукаров, приказав им следить за женой, но они не смогли обнаружить в ее поведении ничего предосудительного. И не смогут. Не так-то легко проникнуть в тайны Сестер Бене Гессерит.

Мысленно Шаддам взвесил все «за» и «против». В конце концов сидящая рядом с ним на троне женщина из Ордена Бене Гессерит может создать для него большие преимущества, особенно сейчас, когда он выступил против незаконного хранения запасов пряности.

— Я подумаю об этом.

Обернувшись к сводчатому потайному входу, Анирул щелкнула пальцами, и оттуда четверо сильных молодых пажей, сопровождаемые двумя сестрами, внесли трон в аудиенц-зал. Трон был, очевидно, очень тяжелым, но уступал в размерах Трону Золотого Льва, хотя и был сделан из того же прозрачного сине-зеленого хагальского кварца.

— Ты хочешь сделать это прямо сейчас? — Император вскочил на ноги и пролил кофе на свою карминовую мантию. — Анирул! Но я буквально с минуты на минуту должен буду заниматься очень важными делами.

— Да! Я хочу сегодня же получить желаемое. Поставить трон на место займет не больше минуты.

Она позвала еще двух пажей на помощь первым четырем.

Растерянный и подавленный Шаддам некоторое время тупо смотрел на темное пятно, впитывающееся в мантию, а потом швырнул за спинку трона чашку, которая разбилась на мелкие осколки, разлетевшиеся по выложенному светлыми и темными плитами полу. Наверное, сейчас действительно самый лучший момент, особенно если учесть, что его заявление вызовет недовольство. Правда, Шаддаму было противно дать Анирул выиграть…

Тяжело дыша от натуги, пажи внесли трон и с тяжелым стуком поставили его на пол, а потом, немного передохнув, потащили вверх по ступеням постамента.

— Не ставьте его на верхнюю площадку, — приказал император тоном, не допускавшим возражений. — Трон моей жены должен стоять на один уровень ниже, по левую руку.

Анирул не получит всего, что хочет, не важно, как сильно желает она манипулировать своим супругом.

Анирул едва заметно улыбнулась императору, что заставило его почувствовать себя в какой-то степени униженным.

— Естественно, мой супруг. — Она отступила на несколько шагов, чтобы посмотреть, как поставлен трон, и удовлетворенно кивнула. — Иветта была из рода Хагаля, ее трон был сделан в стиле императорского, на котором восседал Эльруд.

— Семейной историей мы займемся позже. — Шаддам крикнул лакею, чтобы ему принесли новую мантию. Еще один слуга тихо убрал с пола осколки разбитой чашки.

Подобрав юбки, Анирул поднялась по ступеням и уселась на трон, как курица на насест.

— Думаю, что теперь мы можем принять вызванных представителей.

Она снова улыбнулась, но Шаддам сумел сохранить на лице суровое выражение, надевая новую, принесенную ему мантию, на этот раз синюю.

Шаддам кивнул Ридондо:

— Пусть входят.

Канцлер приказал открыть украшенные фризом золотые двери, висевшие на таких массивных петлях, что их можно было бы использовать для крепления люков лайнеров Гильдии. Шаддам изо всех сил старался не замечать сидевшую слева от него Анирул.

Люди в плащах, мантиях и строгих костюмах хлынули в аудиенц-зал. Эти приглашенные лица представляли большинство самых могущественных семейств империи, так же как и некоторые Малые Дома, о которых было известно, что они прячут в подземельях гигантские запасы незаконно приобретенной пряности. Занимая свои места у обитого пурпурным бархатом барьера, многие с удивлением смотрели на сидевшую рядом с императором супругу.

— Смотри и учись, — сказал Шаддам, не повернув головы. Он поднял вверх унизанную перстнями руку, и в тот же миг потемнели с текла в расположенных по периметру потолка окнах. Свет ламп стал тусклым, и перед массивным троном в воздухе возникло голографическое изображение. Даже Анирул еще не видела этих кадров.

— Это все, что осталось от городов Зановара, — произнес Шаддам зловещим тоном.

В зале возникла картина выжженной земли, снятой с воздуха автоматическими камерами с сардаукарских станций слежения, которые курсировали над местами, по которым был нанесен удар. Охваченные ужасом люди, затаив дыхание, смотрели на расплавленные строения, кучки пепла, которые когда-то были деревьями, машинами или людьми, кратеры, некогда бывшие озерами. От руин поднимался горячий пар, кое-где из-под раскаленных углей вырывались языки пламени. Изуродованные скелеты домов поднимались к небу, как сломанные длинные ногти, указывающие на небо, затянутое взметенным в воздух пеплом.

Шаддам специально попросил Зума Гарона снять местность, где раньше находилось имение Тироса Реффы. Видя эти разрушения, Шаддам не испытывал ни малейших сомнений: его потенциальный соперник, тайный сын старого Эль-руда, наверняка не мог уцелеть в этом аду.

— Действуя в согласии со старым имперским законом, мы конфисковали большой запас нелегально приобретенной пряности. Дом Талигари виновен в преступлении против империи, поэтому его ленное держание на Зановаре должно было заплатить полную виру.

Шаддам замолчал, давая аудитории возможность усвоить сказанное. Он буквально чуял страх и ужас, охватившие аристократов и послов.

Давний имперский эдикт относительно незаконного хранения пряности был издан несколько тысяч лет назад и сначала был предназначен только для ленных держателей Арракиса. Эдикт был призван пресекать попытки аристократов незаконно добывать пряность и уклоняться от уплаты налогов. Позже основания для применения эдикта были расширены, так как некоторые аристократы сколотили сказочные состояния, манипулируя запасами пряности, ведя войны или используя пряность для политических или экономических санкций против других Домов. После столетий непрерывных распрей и междоусобиц все Великие и Малые Дома были принуждены к сотрудничеству с ОСПЧТ или Космической Гильдией. Был разработан специальный имперский кодекс, в котором было оговорено, сколько пряности может быть во владении организаций и частных лиц.

Демонстрация ужасных сцен продолжалась, когда у подножия Трона Золотого Льва зажглись яркие лампы, и в их свете вперед выступил императорский глашатай. Шаддаму не пришлось самому произносить свою речь.

— Да будет известно всем, что падишах император Шаддам Коррино Четвертый не намерен долее терпеть незаконные операции с пряностью в полном соответствии с кодексами имперских законов. Каждый Дом, Великий или Малый, будет подвергнут аудиторской проверке чиновниками ОСПЧТ в сотрудничестве с Космической Гильдией. Все незаконные хранилища, которые не будут добровольно сданы властям, станут изыматься силой, а виновные понесут суровое наказание Свидетельство тому-судьба Зановара. Пусть это будет предупреждением и предостережением для других.

Сидя в полутени, Шаддам все время сохранял на лице непроницаемое каменное выражение. Зато он прекрасно видел, какой ужас, какой панический страх отразились на лицах присутствующих. Через несколько часов они сообщат эту новость на родных планетах, опасаясь, что такая же кара обрушится и на их головы.

Пусть трепещут.

Калейдоскоп голографических ужасов продолжался, и Анирул принялась внимательно рассматривать своего мужа Теперь она получила для этого прекрасную возможность: не надо было прятаться в тени и скрываться. В последние дни император был в непонятном напряжении, занятый удручавшими его мыслями. Это не были мысли об обычных интригах или придворной политике. Шаддам резко изменился, и произошло это совсем недавно.

В течение многих лет, вооружившись терпением Сестры Бене Гессерит, Анирул по крупицам собирала нужную ей информацию. Очень давно она услышала о проекте «Амаль», но не поняла, что это означает. Это был просто фрагмент разговора ее мужа с графом Фенрингом. При ее появлении они смолкли, но загадочное выражение их лиц многое сказало Анирул. С тех пор она усилила внимание и стала прислушиваться к мелочам.

Наконец в зале зажглись все светильники, растворившие зрелище ужасов Зановара. Под занавес, для должного контраста, были продемонстрированы кадры цветущих ландшафтов — такой была эта планета до опустошения. Шаддам никогда не отличался так-том или сдержанностью.

Прежде чем представители смогли возмутиться, в зал вошли вооруженные до зубов сардаукары и встали по его периметру. Это было силовое подтверждение серьезности императорского ультиматума.

Шаддам бесстрастно смотрел на собравшихся, пытаясь определить по выражению лиц виновных и невиновных в нарушении древнего эдикта. Устав, он решил, что потом посмотрит вместе с советниками заснятые во время аудиенции кадры. Вот тогда будет время оценить реакцию каждого из вызванных.

С этого момента Ландсраад будет бояться императора. Нет сомнения, что это приведет в расстройство все планы Анирул, в чем бы они ни заключались. Впрочем, планы жены сейчас не очень занимали императора. Они уже не имели никакого значения.

Даже без поддержки Бене Гессерит Шаддам скоро получит амаль. Тогда ему вообще не будет нужен никто.

~ ~ ~

Сказочная Артизия, столица Дома Талигари, стала средоточием муки, гнева и недоумения. Любимый всеми доцент Глакс Отн, который всегда выступал от лица Талигари, разъясняя государственную политику, был убит во время вопиющего нападения на ленное владение Зановар. Тирос Реффа знал все — он видел эти ужасные кадры.

Дом Талигари пребывал в шоке. Правительственные чиновники спорили друг с другом, пытаясь сформулировать достойный ответ на неслыханное насилие. Пять крупнейших городов Зановара были стерты с лица земли, уничтожены были и их пригороды, включая несколько имений. Открытый Колизей, где заседал сенат, превратился в арену плача, неистовых криков и призывов к мщению.

Ничем не выделяющийся из общей массы, Реффа сидел на галерке сената, одетый в скромный костюм, который он носил в течение трех дней — с тех пор, как до него дошла страшная весть. Его старый учитель оказался прав в своих опасениях и подозрениях, хотя Реффа и не принимал их всерьез. Ему больше нечего искать на Зановаре. На главной планете Талигари у него были счета и некоторые вложения, но имение, сады и люди превратились в пар, как и сам старый доцент…

Встревоженные эмиссары прибывали в сенат со всех восьми уцелевших планет Талигари. Вокруг царила атмосфера почти полной паники, неуправляемые толпы граждан, чувствуя свою беспомощность после ужасной бойни, громко выражали свое отчаяние.

Все глаза устремились на председателя сената, который как раз в этот момент направился к подиуму для выступления в сопровождении двух суровых представителей других основных планет Талигари.

Зная о тайне своего происхождения, Тирос Реффа старательно избегал участия в политике. Однако он понимал, что сегодняшнее заседание сената кончится ничем. Политики будут принимать и отклонять решения. В конце концов будет подана формальная жалоба, которая не приведет к положительным последствиям. Шаддам Коррино просто отмахнется от нее, как от надоедливой мухи.

Высокий осанистый человек с властной статью, председатель сената, отличался круглым лунообразным лицом и выразительной артикуляцией.

— Зановар погиб, — начал он сухим, надтреснутым голосом. Его тенор, усиленный динамиками, разносился по окрестностям. Свои слова председатель сената подкреплял энергичными жестами. — Каждый из присутствующих здесь потерял там своих друзей или членов семьи, погибших во время отвратительного, предательского нападения.

У народа Талигари существовал древний обычай, согласно которому люди могли во время собраний в сенате задавать вопросы сенаторам и требовать немедленного ответа. Люди, перебивая друг друга, выкрикивали требования и вопросы.

Последует ли военный ответ? Можно ли надеяться на успех в сражении с сардаукарами, которые способны в мгновение ока разрушать целые миры? Угрожает ли опасность другим планетам Дома Талигари?

— Но почему это могло произойти? — вопрошал высокий председатель. — Как это могло случиться? Как мог наш император решиться на такое злодейство?

Реффа стоял оцепеневший и безмолвный. Все произошло из-за меня. Они пришли, потому что существую я. Император хотел убить меня, но прикрыл это чудовищным злодеянием.

Сенатор поднял в воздух кубик с почтовым посланием.

— Император Шаддам Четвертый обвиняет нас в преступлении против империи и возлагает на нас ответственность — на самом же деле виру, и этой вирой стал Зановар. Он действовал как судья, присяжный и палач в одном лице. Он утверждает, что мы сами навлекли на себя наказание, потому что незаконно хранили пряность.

Послышались крики гнева и недоверия. Все Дома Ландсраада имеют запасы пряности, так же как почти все семейства империи располагают запрещенным атомным оружием. Но ведь запрещение касается только использования.

Вперед выступил другой сенатор:

— Мне кажется, Шаддам использовал нас для устрашения империи.

— Но почему для этого должны были погибнуть мои дети? — закричала какая-то высокая женщина. — Они не имеют никакого отношения к запасам пряности.

Твои дети погибли, потому что Шаддаму не нравится сам факт моего рождения, подумал Реффа. Я встал на его пути, и он не придумал ничего лучше, чем истребить миллионы людей, чтобы убить одного меня. Но и здесь он промахнулся.

Голос председателя сената дрогнул от избытка эмоции, потом от гнева снова обрел силу:

— Много столетий назад предок нынешнего императора Хайек Коррино Второй передал в ленное владение Дому Талигари девять планет. У нас есть записи, из которых следует, что император Эльруд Девятый когда-то посетил наш парк увеселений и даже пошутил, что возле муляжа червя сильно пахнет меланжей. Это не было тайной ни для кого!

Вопросы продолжали сыпаться со всех сторон, а сенаторы делали героические усилия ответить на них. Почему после стольких лет молчания это все же случилось? Почему нас не предупредили? Что делать с вопиющей несправедливостью?

На верхнем ярусе молчавший все это время Реффа продолжал слушать. Он приехал в Артизию с одной-единственной целью — посмотреть выступление труппы оперы на подмостках, покинув Зановар благодаря предвидению старого доцента. Теперь, слыша грошовые оправдания императора, Тирос не верил ни одному их слову.

Его досточтимый учитель не раз говорил:

— Если обоснования государственных мужей не согласуются с твоей совестью или с логикой, то ищи в их действиях более глубокие мотивы.

Реффа видел съемки, сделанные с воздуха камерами, установленными на беспилотных зондах. Видел выжженную землю, уничтоженные ландшафты и свое сгоревшее дотла здание. Успел ли верный Чаренс увидеть пламя, охватившее дом и сад? Желудок горел так, словно Тирос проглотил раскаленный уголь.

Никто не замечал его. Реффа был сейчас одним из всех, таким же, как все. Человеком толпы. Но он запомнил, что от его дома остался лишь обугленный шрам на поверхности земли. Шаддам, вероятно, думает, что и здесь он добился успеха. Он думает, что я мертв.

На красивом с точеными чертами лице Реффы появилось выражение ярости. Он пошевелился только один раз — чтобы смахнуть с щеки слезу. Не дождавшись окончания открытого заседания сената, он вышел в боковую дверь и, спустившись по мраморной лестнице, растворился в анонимности большого города.

У него осталась некоторая часть состояния, не очень маленькие деньги. У него есть свобода передвижения, которая дается лишь тому, кого вся империя считает мертвым. Ему теперь нечего терять.

Я — скорпион, притаившийся под камнем. Мой сводный брат потревожил меня, так пусть бережется, я постараюсь ужалить его.

~ ~ ~

Сидя внутри белой транспортной капсулы, приближавшейся к исследовательскому павильону, Хайдар Фен Аджидика сунул в рот и разжевал еще одну пилюлю. Вкус ужасный, но принимать лекарство необходимо, оно сглаживает его врожденный страх пребывания под землей. Он сглотнул слюну, чтобы избавиться от неприятного привкуса, и затосковал по славному солнцу Талим, которое согревало священный город Бандалонг.

Но после бегства отсюда он не вернется в родные края, нет, Аджидика станет основателем новых миров, населенных убежденными последователями новой веры, которая зиждется на данных ему откровениях. Его раса отклонилась в сторону от священного пути, и именно ему суждено вернуть ее на путь истины. Я — истинный посланник Бога.

Продолжая движение, капсула подъехала к стене с окнами из армированного плаза. Сквозь прозрачные стекла были видны приспособления, установленные сардаукарами для слежения за безопасностью лабораторного комплекса. Электронные глаза прощупали Аджидику, узнали его и отвернулись в сторону. Путь был свободен.

Капсула остановилась. Добравшись до работы без всяких происшествий, Аджидика вошел в скрипучий лифт и направился на нижний уровень. После десятилетий вынужденных чисток стало исключительно трудно найти грамотного техника для обслуживания лифтов. Но мастер-исследователь всегда предпочитал простые системы, в них мало деталей, которые могут испортиться.

Он услышал, как за его спиной с мягким стуком закрылись двери лифта. В стенку шахты лифта был вделан светлокожий человек, лицо его было расплющено, тело изуродовано и кое-как собрано заново в виде какой-то шаржированной механической игрушки. Эти биоиксианцы были собственным изобретением Аджидики, творческим изыском гения, позволившим утилизировать трупы, образовавшиеся после пыток, казней и допросов. Ах, эта эффективность!

Ужасные марионетки служили для предостережения. Уцелевшее население надо было страхом удерживать от бунта. Чудовищные организмы выполняли также вполне обыденные задач: чистили, убирали токсические отходы и химикаты. К сожалению, гибридные химеры не могли работать надежно, но Аджидика постоянно вносил в конструкции необходимые усовершенствования.

Аджидика прошел сквозь биосканер, который идентифицировал его по структуре клеток, и вошел в помещение, громадное, как космический ангар. Здесь хранились новые аксолотлевые чаны.

Одетые в белые халаты лаборанты и ассистенты работали за уставленными оборудованием столами. Люди нервно взглянули на Аджидику и удвоили старание. В воздухе пахло обработанным моющими средствами металлом и дезинфекцией, но все запахи перекрывал тяжелый коричный аромат меланжи.

Амаль.

В контейнерах, размерами и формой напоминавших гробы, лежали тела фертильных женщин с отключенной высшей нервной деятельностью и уничтоженными высшими мозговыми функциями. Рефлексы и органы чувств также были разрушены. Аксолотлевые чаны. В них не оставалось ничего, кроме вздутых маток. Эти женщины были превращены в биологические фабрики, более эффективные, чем любые предприятия, созданные умом и руками человека.

Даже на своей родной планете, на Бене Тлейлаксе, они выращивали гхола и лицеделов в таких «чанах». Никто никогда не видел женщин тлейлаксов, не видел просто потому, что таковых просто не существовало. Любую зрелую женщину превращали в чан и использовали для воспроизведения избранной расы.

В течение многих лет тлейлаксы спокойно выбирали для этого женщин среди покоренных иксианцев. Многие из них умирали, и Аджидика мог по своему усмотрению модифицировать их биохимические процессы, чтобы заставить реанимированные организмы производить меланжу. Используя едва уловимый язык генетического кода и направленные точечные мутации, эти чаны производили амаль, а теперь и аджидамаль — секрет секретов мастера-исследователя.

Он сморщил нос от запаха тел, от отвратительного женского запаха. Трубки и провода связывали каждый мясистый, распухший «контейнер» со сложным диагностическим оборудованием. Аджидика не считал аксолотлевые чаны людьми; даже в самом начале своей карьеры он рассматривал их как женщин.

В середине помещения двое сотрудников отошли в сторону, чтобы дать Аджидике подойти к особому чану, искусственно гипертрофированному чреву пленной шпионки. Сестры Бене Гессерит Мираль Алехем. Когда ее взяли, она оказала сопротивление и отказалась, даже под жесточайшими пытками, дать какие-либо показания. Но мастер-исследователь знал, как извлечь информацию из женщины, прежде чем использовать ее в своих целях. К его восторгу, Мираль Алехем в качестве аксолотлевого чана превзошла все иксианские экземпляры.

После столь долгого срока использования кожа ведьмы приобрела оранжевый оттенок. Приемник, присоединенный к ее шее, постепенно наполнялся прозрачной жидкостью. Сейчас ее накопилось уже больше литра. Это и был вновь синтезированный продукт. Когда полученный в других чанах амаль прокачивали через кровеносную систему Мираль Алехем, получался продукт с иными свойствами — аджидамаль.

— Мираль Алехем, перед нами стоит таинственная задача. — Как сделать, чтобы другие чаны тоже продуцировали аджидамаль?

Глаза, лишенные всяких эмоций, на мгновение вспыхнули, в них, как показалось Аджидике, мелькнуло выражение ужаса и необузданной ярости. Но голосовые связки были уничтожены, разум ликвидирован, поэтому она никак не могла реагировать на слова мастера-исследователя. Благодаря тлейлаксианской технологии ее чрево могло быть принуждено жить в течение многих столетий. С ее разрушенной нервной системой она не сможет даже покончить с собой.

Скоро, совсем скоро, когда он и его лицеделы покинут Ксуттух, он возьмет с собой этот ценный чан и увезет его на дальнюю, безопасную планету. Возможно, ему удастся взять в плен еще несколько ведьм из Бене Гессерит и посмотреть, что в их организме позволяет делать из них столь совершенные лабораторные чаны. Но сейчас в его распоряжении только один такой чан, который он с помощью специальных стимуляторов поддерживает на максимально возможном уровне производительности.

Аджидика присоединил отсос к приемнику и отсосал литр синтетической пряности в контейнер, который принес с собой. В течение нескольких последних дней он принимал аджидамаль и не чувствовал проявлений никаких побочных эффектов. Все ощущения были на редкость приятными. Значит, он будет принимать больше, намного больше.

С сильно бьющимся сердцем он прошел в свой кабинет, опустил защитный экран и запер дверь, чтобы никто не мог войти и помешать ему. Опустившись в кресло-собаку, безмозглое сидячее животное, он подождал, пока мебель приняла очертания его тела, запрокинул голову и выпил теплую, слегка маслянистую жидкость, только что добытую из тела Мираль Алехем. По консистенции жидкость напоминала коровье молоко.

Внезапно все тело Аджидики потряс приступ сильнейшего кашля, а желудок попытался извергнуть обжигающую кислоту. Вылив остаток содержимого контейнера на пол, он скатился с кресла и сложился пополам. Лицо его исказилось; все напряглись, тело вытянулось. Изо рта полилась желтовато-зеленая жидкость, Аджидика рыгнул зловонными остатками пищи. Но большая часть аджидамаля уже успела всосаться в кровь.

Наступила эйфория, Аджидику начали бить страшные судороги, и потерю сознания он благословил, как долгожданное избавление. Неужели ведьма из Бене Гессерит пыталась его отравить? Аджидику охватила яростная жажда мести. Он найдет поистине тлейлаксианский способ заставить даже бесчувственное тело аксолотлевого чана ощутить боль.

Прошли бесконечно долгие мгновения, прежде чем он ощутил и осознал окружающий его микрокосм, состоявший из муки, которой подверглись его душа и тело. Стресс уменьшился, а может быть, его нервы были уже убиты и перестали ощущать боль.

Выбравшись из тьмы жуткого кошмара, Аджидика открыл глаза. Он лежал на полу посреди своего кабинета. Вокруг были разбросаны магнитные записи на проволоке, видеокассеты и чашки Петри. Все было измято и разбито, словно он в бреду метался по комнате, круша все, что попадалось под руку. Собака-кресло убралось в угол. Мех животного был разодран, из ран торчали сломанные кости. Вонь извергнутой из желудка желчи могла свести с ума. Рвотными массами пропиталась одежда, все тело тоже было измазано этой мерзостью. Аджидика посмотрел на перевернутый хронометр и понял, что пролежал в кабинете весь рабочий день.

Сейчас я должен испытывать голод и жажду. Запах рвоты подавил в нем всякие желания подобного рода, но нисколько не уменьшил его ярости, благодаря которой он только и остался жить. Длинными пальцами он поднял с пола осколок стеклянного подноса, выковырял из застывших рвотных масс изрядный кусок и положил его на стекло.

Когда Аджидика вновь стремительно вошел в лабораторию, все поспешно посторонились — сардаукары охраны и ассистенты. Несмотря на его высокий ранг, все они невольно сморщились, когда мимо них промчался руководитель работ.

Аджидика направился прямо к Мираль Алехем, намереваясь бросить ей в лицо желчь и подвергнуть ее самым немыслимым издевательствам, хотя она вряд ли поняла бы, что с ней делают. Неподвижные глаза аксолотлевого чана бесстрастно смотрели вперед, не фокусируя взор.

Внезапно с Аджидикой начало происходить нечто непонятное. В его мозг потоком хлынули новые ощущения, омывшие его психику и снявшие блокаду разума, о которой он раньше даже не подозревал. В мозг полился бесконечный поток данных.

Это эффект передозировки аджидамаля? Он в совершенно новом свете увидел лежавшие вокруг аксолотлевые чаны. Он впервые вдруг понял, что каждый из них надо просто соединить с телом Мираль Алехем, чтобы все они начали производить бесценную субстанцию. Внутренним взором он уже ясно видел, как будет протекать процесс. Он видел все его подробности, понимал, какие усовершенствования и изменения придется вносить в системы.

Где-то сбоку он заметил лаборантов, которые, перешептываясь, наблюдали за начальником своими маленькими темными глазками. Некоторые хотели было ускользнуть, но он заметил это и крикнул:

— Вернитесь немедленно!

Люди заметили огонек сумасшествия в глазах Аджидики, но подчинились приказу и вернулись. Каждая новая мысль казалась Аджидике откровением. Вот этих двух ученых надо использовать на другом поприще. Как он не замечал этого раньше? Он вспомнил самые мелкие свои действия в прошлом, он воспринимал теперь мельчайшие раздражители, которые раньше ускользали от его внимания. Теперь каждая мелочь что-то значила. Поразительно!

Впервые в жизни глаза Аджидики были действительно открыты. Разум мог фиксировать и хронометрировать любое событие, которое он видел, он вспомнил каждое слово, которое каждый из этих людей когда-либо произносил в его присутствии. Вся информация в полном порядке выстроилась в его мозгу, как в процессоре компьютера пребутлерианских времен.

Шлюзы открылись, в мозг продолжала поступать информация о каждом человеке, которого когда-либо встречал на своем пути Аджидика. Он помнил все! Но как такое могло произойти? Это аджидамаль!

Как молния, просветляя разум, сверкнул стих из буддисламического кредо: для того чтобы достигнуть с’тори, не нужно понимание. С’тори существует вне слов, вне имени. Все произошло мгновенно, в секунду космического времени.

Аджидика перестал замечать запах желчи и ее вкус во рту; это был физический план бытия, а он переместился на более высокий уровень сознания. Большая доза искусственной пряности открыла перед ним новые области его собственного сознания.

В ослепительном новом видении он мог прозреть путь своего вечного спасения, милость Бога. Теперь он больше, чем когда-либо раньше, был убежден, что должен повести Бене Тлейлакс к святой славе — по крайней мере тех, кто достоин спасения. Все, кто думает иначе, должны умереть.

— Мастер Аджидика, — произнес дрожащий голос. — Вы хорошо себя чувствуете?

Открыв глаза, Аджидика увидел, что вокруг него сгрудились ассистенты, в глазах которых было выражение озабоченности, смешанной со страхом. Только один человек нашел в себе мужество заговорить с ним. Пользуясь своими новыми возможностями, Аджидика посмотрел на этого человека. Он знал, что этому ассистенту можно доверять и что он будет верой и правдой служить новому режиму.

Аджидика поднялся на ноги, все еще держа в руке осколок подноса с куском засохшей желчи.

— Ты — Блин, третий ассистент-оператор у чана номер пятьдесят семь.

— Это так, мастер. Скажите, вам не нужна медицинская помощь?

— Мы должны делать божье дело, — парировал Аджидика. Блин поклонился.

— Меня учили этому с раннего детства.

Парень выглядел растерянным, но по языку его тела Аджидика понял, что он искренне стремится угодить старшему. Обнажив в улыбке мелкие острые зубы, Аджидика сказал:

— С этого момента вы — заместитель начальника лаборатории. Докладывать будете только лично мне.

В темных глазах Блина мелькнуло удивление. Он расправил плечи.

— Я готов служить вам в любом качестве, сэр.

Услышав, как один из ученых тихо выразил свое недовольство таким решением, Аджидика резко обернулся и бросил в лицо недовольному кусок желчи.

— Ты, иди и вычисти мой кабинет и замени все, что там сломано и разбито. Даю тебе четыре часа. Если не справишься то я поручу Блину проследить, чтобы из тебя сделали первый мужской аксолотлевый чан.

Охваченный ужасом ассистент пулей помчался в кабинет.

Аджидика улыбнулся Мираль Алехем, неподвижной груде отвратительной обнаженной плоти, сложенной в похожий на гроб контейнер. Несмотря на свои возросшие способности, Аджидика все же не мог до конца понять, действительно ли шпионка Бене Гессерит пыталась его отравить: ведь ее сознание и подсознание были практически уничтожены. Казалось, что она совершенно не реагирует на окружающее.

Теперь Аджидика точно знал, что Бог призрел его, могучее Его присутствие поведет Аджидику по пути Великой Веры — по единственной тропе Истины. Теперь он полностью уверился в своем высоком предназначении.

Несмотря на боль, которую ему пришлось испытать, передозировка оказалась воистину благословенной.

~ ~ ~

Взволнованный разведчик Сиетча Красной Стены вызвал Лиета Кинеса на наблюдательный пункт, скрытый в вершине скалистой гряды. Ежеминутно рискуя сорваться вниз, Лиет начал карабкаться по отвесной стене, цепляясь пальцами за едва заметные трещины. Вскоре он выбрался на смотровую площадку. Знойный воздух отдавал перегоревшим порохом.

— Я вижу человека, который приближается к сиетчу, несмотря на жару.

Разведчик оказался улыбчивым подростком со слабым детским подбородком и выражением готовности на лице.

— Он идет один, — добавил мальчик. Заинтригованный Лиет начал всматриваться в точку, на которую указывал худощавый юноша. Прихотливо извивающиеся струи раскаленного воздуха сверкающим маревом поднимались к небу от черно-красной лавы утесов, вал которых, как крепостная стена, вырастал из дюн.

— Я вызвал еще Стилгара. — Разведчик был полон предвкушения.

— Это хорошо. У Стила очень острый глаз.

Лиет инстинктивно вставил в ноздри затычки. Недавно у него появился новый костюм, вместо старого, безнадежно испорченного слугами императора.

Он прикрыл ладонью глаза от нестерпимого сияния лимонно-желтого неба и пристально всмотрелся в волнующийся океан песка.

— Удивительно, что Шаи-Хулуд до сих пор не поглотил его. Кинес разглядел у горизонта маленькое пятнышко размером не больше мелкого насекомого.

— Одиночка в пустыне — все равно что мертвец, — глубокомысленно произнес он.

— Может быть, это просто глупец, Лиет, но он до сих пор жив.

Кинес обернулся на голос и увидел Стилгара, выбиравшегося из расщелины на площадку наблюдательного пункта. Этот похожий на хищного орла человек умел передвигаться по скалам с неподражаемой грацией, но совершенно бесшумно.

— Мы поможем ему или убьем? — В высоком голосе мальчика не было никаких эмоций. Разведчик явно хотел понравиться этим двум великим людям. — Мы можем взять для племени его воду.

Стилгар протянул жилистую руку, и мальчик передал ему старый бинокль, принадлежавший некогда планетологу Пардоту Кинесу. Лиет подозревал, что одинокий путник мог оказаться заблудившимся солдатом Харконнена, изгнанным деревенским жителем или просто идиотом — старателем-одиночкой.

Настроив оптику бинокля, Стилгар взглянул на приближавшееся пятно и издал удивленный возглас.

— Он идет как фримен. Походка не правильная, без ритма. — Он увеличил разрешение и снова приник к окулярам. — Это Тьюрок. Он или ранен, или до крайности истощен.

Лиет отреагировал мгновенно:

— Стилгар, вызывай спасателей. Спаси его, если сможешь. Его рассказ важнее для нас, чем его вода.

Тьюрока внесли в прохладные пещеры сиетча. Защитный костюм был разорван, на плече и правой руке зияли раны, но кровотечения не было, кровь, к счастью, давно свернулась. Тьюрок потерял правый сапог, и насосы защитного костюма перестали функционировать. Хотя ему дали воды, Тьюрок все равно находился на пределе человеческой выносливости. Сейчас он лежал на прохладном каменном ложе, но кожа его представляла собой засохшую пыльную корку, словно он истратил весь запас влаги, который всегда носят с собой фримены.

— Ты шел днем, Тьюрок, — сказал Лиет. — Зачем ты так неосмотрительно поступил?

— У меня не было выбора.

Тьюрок сделал еще один глоток воды, предложенной ему Стилгаром. Капля воды стекла на подбородок, но он поймал ее указательным пальцем и слизнул. Для фримена дорога каждая капля бесценной воды.

— Мой защитный костюм перестал работать. Я знал, что нахожусь неподалеку от Сиетча Красной Стены, и мне надо было во что бы то ни стало скрыться до наступления темноты, и я очень надеялся, что вы вышлете команду разведчиков.

— Ты будешь жить и сражаться с Харконненами, — сказал Стилгар.

— Я выжил не только для того, чтобы сражаться. — В голосе Тьюрока сквозила смертельная усталость. Губы его потрескались и кровоточили, но он отказался от дополнительной воды и принялся рассказывать, что произошло с комбайном для добычи пряности, как Харконнены подняли на борт транспорта груз и бросили экипаж и оборудование на милость песчаного червя.

— Пряность, которую вывезли, не попадет в отчет, — сказал Лиет, покачав головой. — Шаддам настолько привержен глупым формальностям и так упоен атрибутами своей власти, что обмануть его очень легко. Я видел это собственными глазами.

— На наш захват каждого хранилища, как, например, в Хадите, барон отвечает закладкой нового. — Стилгар перевел взгляд с Тьюрока на Лиета, не желая углубляться в собственные выводы. — Что делать? Сообщить графу Фенрингу или послать письмо императору?

— Я бы не стал больше иметь дела с Кайтэйном, Стил. Сам Лиет даже перестал составлять отчеты, отправляя в столицу сводки, которые писал его отец несколько десятилетий назад. Император все равно ничего не заметит.

— Это проблема фрименов, — продолжал Лиет, — и нам не стоит искать помощи у чужестранцев.

— Я ждал, что ты скажешь именно так, — сказал Стилгар, и глаза его просияли.

Тьюрок выпил еще воды. Пришла Фарула и принесла для измученного путника чашу с густой травной мазью, которой фримены лечили солнечные ожоги. Смочив пораженные участки тела влажной материей, Фарула начала осторожно втирать мазь в обожженную кожу. Лиет с любовью следил за движениями жены. Фарула была лучшей целительницей сиетча.

Она тоже взглянула на мужа, в глазах ее таилось обещание поделиться неким важным секретом, который она раскроет позже. Лиету пришлось потратить много сил, чтобы завоевать сердце своей красавицы жены. По фрименской традиции муж и жена не должны показывать свою страсть посторонним, она не должна быть надежно спрятана за занавеской, и на людях Фарула и Лиет почти нe общались между собой.

— Харконнены становятся все более и более агрессивными, и мы должны объединиться, чтобы оказать им достойное сопротивление. — Голос Лиета стал деловым и будничным. — Мы, фримены, великий народ, рассеянный ветром по пустыне. Вызови наездников в пещеру разговоров. Я пошлю их в другие сиетчи, чтобы собрать большую сходку, на которую должны прибыть наибы, старейшины и воины. Во имя моего отца, уммы Кинеса, это будет памятная встреча фрименов.

Он по-птичьи согнул пальцы и поднял вверх руку.

— Харконнен не может представить себе нашу соединенную силу. Как пустынные ястребы, мы поднимемся в воздух и вонзим наши когти в жирную задницу барона.

В спецзале ожидания карфагского космопорта барон Харконнен, нахмурившись, мерил шагами тесное пространство, пока слуги готовили его отъезд на Гьеди Первую. Барону осточертел сухой, пыльный климат Арракиса.

Остановившись передохнуть, барон взялся за перила ограждения, ноги Харконнена едва касались пола. Хотя подвески и бывали иногда норовистыми, как необъезженная лошадь, они все же давали тучному барону производить впечатление человека, способного выполнять любые свои желания.

Прожектора освещали посадочную площадку, залитую расплавленным песком. Яркими пятнами выделялись хранилище топлива, похожие на скелеты подъемные краны, подвесные буксиры и массивные ангары, сложенные из готовых блоков. Все это напоминало по архитектуре постройки и планировку Харко-сити.

В этот вечер барон пребывал в особенно плохом настроении. Поездка домой откладывалась много дней, так как барону надо было формулировать ответ на запросы ОСПЧТ и Космической Гильдии, которые жаждали проверить его операции с пряностью. Опять. Он уже имел дело с аудиторами, которые проверяли его всего пять месяцев назад, и следующих не приходилось ждать раньше, чем через девятнадцать месяцев. Адвокаты на Гьеди Первой составили подробное письмо, которое задержит проверку ОСПЧТ и Гильдии, но барону очень не нравилась эта возня сама по себе. Все это было связано с походом императора против владельцев незаконных хранилищ пряности. Положение вещей менялось, и отнюдь не в лучшую сторону.

Как держатель лена Арракиса, Дом Харконненов был единственным членом Ландсраада, которому было по закону разрешено создавать запасы пряности, но эти запасы не должны превышать краткосрочных потребностей заказчиков, присылавших требования на меланжу, и запасы эти должны быть зарегистрированы и занесены в отчеты, которые Харконнен был обязан периодически направлять императору. Все это неукоснительно исполнялось, и каждый груз лайнера, который отправлял барон, облагался налогом в пользу Коррино.

Заказчики, со своей стороны, имели право заказывать пряность в количествах, не превышавших потребность в пищевых добавках, меланжевых волокнах, медицинских препаратах и подобном. В течение веков эти требования не исполнялись с нужной жесткостью, и у глав Домов неизбежно скапливались неучтенные запасы. И все императоры, включая и Шаддама, смотрели на это сквозь пальцы. До сегодняшнего дня.

— Питер, долго еще мне ждать?!

Незаметный ментат следил за командой, грузившей на залитый ослепительным желтоватым светом фрегат ящики с вещами. Казалось, что де Фриз спит на ходу, но барон знал, что ни одна мелочь не ускользает от внимания ментата, который мысленно вычеркивал из списка багажа каждую погруженную на корабль вещь.

— Думаю, что еще один стандартный час, мой барон. Нам надо захватить с собой массу вещей, а эти рабочие едва шевелятся. Если хотите, я займусь одним из них, тогда другие начнут работать живее.

Барон подумал немного, но потом отрицательно покачал головой.

— У нас есть еще время до прибытия лайнера. Я буду ждать в каюте фрегата. Чувствую, что чем раньше я уберусь с этой проклятой планеты, тем лучше.

— Слушаюсь, мой барон. Если желаете, я распоряжусь приготовить закуску. Это поможет вам отдохнуть.

— Я не нуждаюсь в отдыхе, — ответил барон грубее, чем рассчитывал. Ему не нравились намеки на его телесную слабость.

Ведьмы Бене Гессерит наградили его отвратительной неизлечимой болезнью. Когда-то он гордился своим совершенным телом, которое эта Мохиам с ее лошадиной физиономией превратила в дряблый мешок жира, который, правда, сохранил сексуальное влечение и ясный ум, которым барон отличался и в юности.

Саму болезнь он хранил в глубочайшей тайне. Если Шаддам узнает, что Харконнен болен и не может справляться с управлением, то его немедленно лишат имперского лена на Арракисе и заменят Харконненов другим аристократическим семейством. Поэтому барон всячески внушал окружающим, что его тучность есть следствие обжорства и гедонизма, впрочем, такое впечатление было очень легко поддержать.

Он улыбнулся, вспомнив, что собирался устроить званый пир, вернувшись в Убежище Харконненов на Гьеди Первой. Для того чтобы создать видимость, он заставит гостей объесться, последовав его примеру.

Многочисленные лечащие врачи барона настояли на том, что сухой и жаркий климат Арракиса пойдет на пользу его здоровью. Но Владимир Харконнен ненавидел Арракис всеми Фибрами своей души, несмотря на то что действительно чувствовал себя лучше, регулярно принимая меланжу. Он часто посещал Гьеди Первую хотя бы затем, чтобы исправлять ошибки, которые в его отсутствие творил его тупоголовый племянник, Бестия Раббан.

Рабочие продолжали носить вещи, и охрана, образовав живой коридор, выстроилась на пути следования к фрегату.

Питер де Фриз проводил барона по теплой взлетной площадке до корабля и помог подняться на борт. Там ментат приготовил стаканчик сока сафо для себя и большой бокал киранского коньяка для своего хозяина. Барон уселся на мягкий диван, устроился поудобнее и затребовал у капитана последние данные разведки.

Просмотрев донесения, он тяжело вздохнул, и хмурое выражение его лица сменилось злобной гримасой. Барон до сих пор не слышал о дерзком нападении Атрейдеса на Биккал и о поддержке его действий Ландсраадом. Проклятые аристократы действительно симпатизировали Лето и даже открыто аплодировали его жестокой мести. А теперь еще император опустошил Зановар.

Кажется, обстановка накаляется.

— Наступили смутные времена, мой барон. В мире столько агрессии. Вспомните Грумман и Эказ.

— Этот герцог Атрейдес, — барон поднял вверх пакет с донесениями и смял своими унизанными перстнями пальцами, — совершенно не уважает закон и порядок. Если бы я направил свою армию против какого бы то ни было аристократического Дома, Шаддам бы прислал сардаукаров и они перерезали бы мне глотку, а Лето все сошло с рук.

— Формально герцог не нарушил ни одного закона, мой барон. — Де Фриз замолчал, выполняя нужную ментатскую проекцию. — Члены Домов любят Лето, и он пользуется их молчаливой поддержкой и симпатией. Не следует недооценивать популярность Атрейдеса, которая год от года продолжает расти. Многие Дома смотрят на герцога, как на пример, и хотели бы подражать ему. Они видят в нем героя…

Барон отхлебнул коньяк и недоверчиво фыркнул.

— По совершенно непонятной мне причине.

Он со стоном откинулся на спинку дивана, с удовольствием прислушавшись к наконец зарокотавшим двигателям. Фрегат оторвался от взлетной площадки и поднялся в черноту ночного неба.

— Думайте, мой барон. — Де Фриз редко позволял себе разговаривать с бароном в таком тоне. — Смерть сына была нашей кратковременной победой, которая, как это ни прискорбно, превратилась со временем в победу Дома Атрейдесов. Эта трагедия пробудила дополнительные симпатии к герцогу со стороны благородных семейств. Ландсраад проявит снисходительность, и Лето простят то, что не простили бы никому. Биккал тому доказательство.

Раздраженный успехом врага, барон со свистом выпустил воздух сквозь толстые губы. За иллюминатором фрегата он увидел темно-синюю границу атмосферы Арракиса, освещаемую яркими звездами. Корабль вышел на орбиту. В отчаянии барон снова обратился к де Фризу:

— Но почему они так любят Лето, Питер? Почему его, а не меня? Что хорошего сделал им Атрейдес?

В ответ ментат нахмурил брови.

— Популярность может стать ценной монетой, если ее разумно потратить. Лето Атрейдес активно пытается умилостивить Ландсраад. Вы же, мой барон, всегда пытаетесь подчинить соперника своей воле. Вы используете уксус вместо меда, обходясь с людьми совсем не так, как им бы этого хотелось и как вы могли бы.

— Мне всегда было трудно это делать. — Барон прищурил свои черные, как у паука, глаза и решительно выпятил грудь. — Но если это может делать Лето Атрейдес, то тем более, черт меня побери, могу и я.

Де Фриз усмехнулся.

— Позвольте сделать вам предложение, мой барон. Вам надо взять советников или нанять инструктора по этикету, чтобы вы смогли изменить стиль поведения.

— Мне не нужен человек, который станет учить меня, как правильно держать вилку за обедом.

Де Фриз перебил барона, пока раздражение господина не перешло во вспышку ярости.

— Есть много навыков, мой барон. Этикет, политика — это сложное переплетение множества нитей, и неподготовленному человеку трудно уследить сразу за всеми такими знаниями. Вы глава Великого Дома. Следовательно, должны уметь делать это лучше самого умного простолюдина.

Барон Харконнен молчал все время, пока капитан вел Фрегат к грузовому отсеку лайнера Гильдии. Харконнен допил коньяк. Как ни тяжко было это признать, но ментат был абсолютно прав.

— И где мы сможем найти такого… советника по этикету?

— Предлагаю поискать его на Чусуке. Люди там славятся своими куртуазными манерами. Они делают балисеты, сочиняют сонеты и вообще они очень культурны и образованны.

— Очень хорошо. — В глазах барона мелькнуло веселое выражение. — Мне бы хотелось, чтобы Раббан учился вместе со мной.

Де Фриз едва сдержал улыбку.

— Боюсь, что ваш племянник не сможет исправиться никогда.

— Возможно. Но я все же хочу попробовать.

— Все будет сделано, мой барон, как только мы прибудем на Гьеди Первую.

Ментат отхлебнул сок сафо, а его хозяин налил себе еще бокал коньяка и пригубил его.

~ ~ ~

Когда стало известно, что Гурни и Туфир вернулись наконец с Икса и находятся на борту челнока, который готов стартовать с орбиты лайнера, Ромбур изъявил желание лично встретить их в космопорте. Он очень волновался и переживал, боясь, что услышит страшный рассказ о том, что произошло с его некогда прекрасной планетой.

— Будьте готовы ко всему, принц, — сказал Дункан Айдахо. Одетый в безупречно сидящий на нем черно-зеленый мундир Атрейдесов, молодой оружейный мастер сохранял на лице непреклонное и жесткое выражение. — Они расскажут нам правду.

Ромбур, не потеряв самообладания, повернулся к Дункану:

— Я не получал подробных известий с Икса много лет и горю желанием знать все. Никакая новость не может быть хуже того, что я себе представляю.

Принц передвигался с преувеличенной осторожностью, но хорошо сохранял равновесие и не нуждался в посторонней помощи. Его молодая жена Тессия предпочла обычным усладам медового месяца тяжелую работу, непрерывно помогая мужу лучше овладеть своим новым телом киборга. Доктор Юэх, как заботливый папаша, поминутно проверял работу систем и скорость передачи нервных импульсов по искусственным волокнам. Дело кончилось тем, что Ромбур приказал врачу покинуть апартаменты.

Воодушевленный моральной поддержкой Тессии и преисполненный решимости, Ромбур не смущался, сталкиваясь любопытством и жалостью окружающих. Он боролся с уклончивыми взглядами и инстинктивным неприятием своей уродливой внешности с помощью приветливой улыбки. От такого душевного здоровья люди испытывали стыд и принимали Ромбура таким, каким он был.

Стоя перед зданием муниципального космопорта Кала и поглядывая на небо, затянутое кучевыми облаками, Дункан и принц увидели прямой, как свеча, след челнока, сошедшего с орбиты в плотные слои атмосферы. Зарядил мелкий дождь, и оба, с удовольствием вдыхая насыщенный солью воздух, ощутили приятную влажность на коже и волосах.

Челнок Гильдии приземлился на нужном месте посадочной площадки и успокоился в объятиях Каладана. Встречающие бросились к кораблю приветствовать прибывших.

Одетые в потрепанные плащи вольных торговцев, Гурни Халлек и Туфир Гават, ничем не выделяясь из общей массы, шли в толпе прибывших пассажиров. Выглядели они как миллионы их простых сограждан, но именно они сумели проскользнуть на Икс под самым носом ничего не подозревавших тлейлаксов. Узнав их, Ромбур рванулся вперед. Движения его от быстроты потеряли плавность и стали несколько судорожными, но принц едва ли обратил на это внимание.

— Есть у вас какая-нибудь информация, Гурни? — спросил Ромбур на тайном боевом языке Атрейдесов. — Туфир, что вы там обнаружили?

Гурни, переживший настоящий ужас в рабстве Харконненов, выглядел глубоко встревоженным. Туфир же шел так неуклюже, словно его суставы были такими же скованными, как у Ромбура. Жилистый и худощавый ментат глубоко вздохнул, тщательно выбирая слова, прежде чем начать рассказ:

— Милорд принц, мы видели многое. О, что видели эти глаза… И как ментат, я никогда не смогу это забыть.

Лето Атрейдес созвал военный совет в одной из башен замка. Это небольшое помещение, куда пригласили узкий круг лиц, служило некогда местом домашнего ареста для леди Елены перед ее изгнанием на Восточный Континент. С тех пор помещением не пользовались.

Слуги вычистили углы и подоконники и развели ревущий огонь в камине, сложенном из плоских речных камней. Ромбур, с его механическим телом, не нуждался в физическом отдыхе и остался стоять, как предмет мебели.

Вначале Лето сел в кресло матери, в котором она часто читала отрывки из Оранжевой Католической Библии, удобно свернувшись калачиком. Но потом герцог резко встал, отодвинул кресло и сел на высокий деревянный стул. Сейчас не время для комфорта.

Туфир Гават представил обобщающий доклад о том, что они с Гурни видели и делали. Пока ментат излагал жестокие факты, его товарищ вставлял эмоциональные замечания, тщетно стараясь сдерживать презрение и отвращение.

— Как это ни печально, мой герцог, — говорил между тем Гават, — но мы должны признать, что переоценили возможности и достижения К’тэра Пилру и его предполагаемых борцов за свободу. Иксианский народ сломлен, всю обстановку контролируют сардаукары — их на Иксе два легиона — и тлейлаксианские соглядатаи.

— Они внедряют лицеделов, имитирующих иксианцев, в группы сопротивления, — добавил Гурни. — Таким способом тлейлаксы уже уничтожили несколько групп.

— Мы действительно видели недовольство, но не видели организации, — продолжил Гават. — Однако смею утверждать, что при добавлении нужного катализатора народ Икса может подняться и свергнуть тлейлаксов.

— Значит, мы должны предоставить им такой катализатор. — Ромбур тяжело шагнул вперед. — Меня.

Не желая расслабляться, Дункан приподнялся со стула.

— Я вижу некоторые тактические сложности. Конечно, захватчики прочно окопались на Иксе и не ждут никаких сюрпризов. Я имею в виду организованное военное вторжение. Но даже если мы нападем на них, используя всю военную мощь Атрейдесов, это будет самоубийством. Особенно на сардаукаров.

— Но почему Шаддам держит на Иксе сардаукаров? — заговорил Гурни. — Насколько я знаю, пребывание на Иксе имперских сил не санкционировано Ландсраадом.

Этот довод не убедил Лето.

— Император сам пишет для себя правила. Вспомните Зановар. — Лето нахмурил брови.

— У нас есть веские моральные основания, — сказал Ром-бур, — такие же, как в случае с Биккалом.

Давно сдерживаемая жажда мести вырвалась наружу, и Ромбур пылал гневом. Отчасти благодаря усилиям Тессии, но главным образом из-за пережитого возрождения, принц рвался в бой. Ромбур принялся мерить комнату шагами, его механические ноги при этом издавали жужжание, как будто душевная энергия нашла выход в физическом движении.

— Самой судьбой мне, как и моему отцу, суждено стать графом Дома Верниусов.

Он поднял руку, сжал кулак и опустил руку. Сервомеханизмы и блочные искусственные мышцы неимоверно увеличили его физическую силу. Принц уже показывал Лето, что может раскалывать камни ударом ладони. Он повернул свое обезображенное шрамами лицо к Лето, который продолжал сидеть за столом в тяжком раздумье.

— Лето, я видел, с какой любовью, уважением и верностью относится к тебе твой народ. И Тессия помогла мне осознать, что все эти годы я пытался отвоевать Икс, руководствуясь ложными мотивами. Я не чувствовал этого сердцем, поскольку не понимал, насколько это важно. Я негодовал по поводу утраты достояния, которое считал своим по праву. Я испытывал гнев против тлейлаксов за преступления, совершенные против меня и моей семьи. Но как быть с народом Икса? Даже с бедными, оболваненными субоидами, которые последовали за обещанием лучшей жизни.

— Так точно, и эти обещания завели их в пропасть, — сказал Гурни. — Когда волк становится пастухом, стадо превращается в большой ходячий склад мяса.

Ромбур стоял вплотную к камину, но его механическое тело не чувствовало жара.

— Я хочу отвоевать мою планету не ради себя, но только потому, что в этом нуждается народ Икса. Я должен стать графом Верниусом, чтобы служить народу. Другого пути у меня нет.

Жесткое лицо Гавата смягчилось в улыбке.

— Вы сумели усвоить важный урок, принц.

— Да, но для того, чтобы воспользоваться им на практике, надо хорошо и с умом поработать, — сказал Дункан. — Если у нас не будет какого-то серьезного преимущества или секретного оружия, наши вооруженные силы подвергнутся большой опасности. Вспомните, какой враг будет нам противостоять.

Лето подумал об обязательствах принца, и вдруг до него дошло, что род Верниусов кончится на Ромбуре, независимо от того, завоюет он Икс или нет. У Лето потеплело на душе, когда он вспомнил о беременности Джессики. У него будет еще один ребенок, сын, как он надеялся, хотя возлюбленная ничего и не говорила ему. К теплу примешивалась боль от предстоявшего отъезда Джессики на Кайтэйн…

А ведь было время, когда герцог не мог себе представить, что будет так любить Джессику, ведь раньше ее присутствие только раздражало его. Орден Бене Гессерит принудил его принять девушку на Каладане. Разозленный такой откровенной манипуляцией, Лето тогда поклялся, что она никогда не станет его возлюбленной. Но она сумела сделать так, что планы Бене Гессерит стали явью. Они подкупили его информацией о боевых кораблях нового типа…

Лето подскочил на стуле, на его худощавом лице медленно проступила улыбка.

— Подождите!

Все замолчали, и пока Лето подбирал слова, в комнате был слышен только треск поленьев в камине.

— Туфир, ты присутствовал при тех переговорах, когда ведьмы Бене Гессерит уговаривали меня принять Джессику.

Озадаченный Гават попытался понять, куда клонит Лето. Потом ментат вскинул брови.

— Они передали вам информацию. Речь шла о невидимом корабле, судне, построенном по новой технологии, которое делало его оптической невидимкой даже для электронных сканеров.

Лето ударил кулаком по столу и подался вперед.

— Прототип этого корабля, принадлежавший Харконненам, разбился на Валлахе Девятом. Сестры завладели кораблем. Не было бы полезно постараться убедить их предоставить нам технологию его изготовления?..

Дункан вскочил на ноги.

— С таким невидимым кораблем мы сможем высадить войска незаметно для тлейлаксов и до того, как к ним на помощь придут сардаукары.

С лицом, исполненным решимости, Лето медленно поднялся.

— Сестры передо мной в долгу! Туфир, составь послание в Школу Матерей и убеди их сотрудничать с нами. Мы имеем больше прав на такую информацию, чем какой-либо другой Дом, поскольку эту технологию в свое время использовали против нас.

Он посмотрел на Ромбура, и хищная улыбка оживила суровое лицо герцога.

— И вот тогда, мой друг, мы не пожалеем усилий, чтобы отвоевать Икс.

~ ~ ~

Располагая коллективной памятью, простиравшейся в темную глубину тысячелетий, престарелая Верховная Мать Харишка не нуждалась в советах других Сестер для принятия правильных решений. Правда, воспоминания далекого прошлого не всегда годятся для понимания будущего или для проникновения в хитросплетения современной имперской политики.

Харишка стояла в зале секретных совещаний — помещении с голыми оштукатуренными стенами. Ее самые доверенные советницы, хорошо разбиравшиеся в мелочах и их последствиях, расхаживали по комнате, шелестя, как вороновыми крыльями, полами накидок. Неожиданная просьба герцога Лето стала причиной столь поспешного и неприятного совещания.

Послушницы принесли в зал совещаний напитки: соки, чай, меланжевый кофе. Сестры пригубливали напитки, размышляли, но в кабинете стояла странная тишина, не было слышно даже случайных замечаний. Такие дела требуют серьезных раздумий.

Харишка подошла к грубой каменной скамье и села. Сиденье было жестким и холодным, не похожим на трон коронованного владыки, но Сестер Бене Гессерит трудно было смутить неудобством. У нее острый ум и живая память. Это все, что нужно Верховной Матери.

Вызванные на совещание Сестры расселись по местам, шурша одеждами. Когда сквозь призматические стекла в комнату проникли лучи приглушенно-серого солнца, все присутствующие обратили свои взоры на Харишку в ожидании, что скажет Верховная Мать.

— Мы позволили себе на долгие годы забыть об этом деле, а теперь стоим перед необходимостью сделать выбор.

Харишка упомянула о почтовом цилиндре, полученном недавно с Каладана.

— Нам с самого начала не следовало сообщать Лето Атрейдесу о корабле-невидимке, — произнесла суровая Преподобная Мать Ланали, смотрительница карт и географического архива.

— Это было необходимо, — возразила Харишка. — Он не принял бы Джессику, если бы мы не кинули ему сладкую кость. К его чести надо сказать, что Лето не злоупотребил полученной информацией.

— Зато он делает это теперь, — заговорила Преподобная Мать Тора, занимавшаяся огородами. Кроме того, она была специалистом по криптографии. Когда-то, в самом начале своей карьеры, она разработала способ имплантации сообщений в листья деревьев.

Харишка не согласилась с этим мнением.

— Герцог мог использовать эту информацию многими способами и давно, но он предпочел связаться с нами по секретному каналу, тем самым сохранив нашу тайну. Таким образом, он не обманул нашего доверия. Кроме того, считаю нелишним напомнить, что Джессика, как мы и надеялись, носит под сердцем его ребенка.

— Но почему она так долго тянула с беременностью? спросила еще одна Сестра. — Это должно было произойти гораздо раньше.

Харишка не удостоила спорщицу взглядом.

— Какая разница? Впрочем, давайте вернемся к нашему делу и не будем отвлекаться.

— Я согласна, — заговорила молчавшая до сих пор Преподобная Мать Сиенна, женщина с лицом, похожим на сердце, невинная красота которого ввела в заблуждение многих мужчин. — Если и есть человек, которому можно преподнести в дар способность делать невидимые корабли, то это именно он, герцог Атрейдес. Как его отец и дед, Лето заслуживает высочайшего доверия. Это человек чести.

Ланали недоверчиво фыркнула.

— Ты забыла, что он сделал с Биккалом? Стер с лица земли военный мемориал.

— Его собственный мемориал, — возразила Сиенна. — Кроме того, его спровоцировали.

— Хорошо, допустим, что сам герцог Лето достоин доверия, но что мы можем сказать о следующих поколениях Атрейдесов? — рассудительно спросила Ланали. — Возникает фактор неопределенности, а неопределенность опасна.

— Но ведь есть и весьма значимые известные факторы, — сказала Сиенна. — Ты слишком сильно тревожишься.

В разговор вмешалась самая молодая из присутствующих, изящная и хрупкая Сестра Кристэйн:

— Принятие решения не имеет никакого отношения к моральным качествам Атрейдеса. Такое оружие, если даже использовать его исключительно для обороны, изменит все представления о методах ведения войны в империи. Технология невидимок предоставляет невиданные тактические преимущества любому Дому, который будет ею владеть. Питаете ли вы слабость к нему или нет, Сиенна, но не забывайте, что он — всего лишь пешка в наших планах, такая же пешка, какой был барон Харконнен.

— Во-первых, именно Харконнены создали это чудовищное оружие, — сказала Тора, допила кофе и встала, чтобы снова наполнить чашку. — Слава Богу, что они утратили секрет и не могут воспроизвести изобретение.

Харишка давно стала замечать, что смотрительница огородов стала потреблять слишком много меланжи. Сестры Бене Гессерит могли контролировать биохимические процессы в своем организме, но им настоятельно не рекомендовалось продлевать жизнь свыше определенного предела. Бравирование долголетием могло настроить общественное мнение против Общины Сестер.

Харишка решила закончить эту часть дискуссии. Она услышала все, что ей было нужно.

— В этом деле у нас нет выбора. Мы должны отказать Лето в его просьбе. Мы пошлем наш ответ с Преподобной Матерью Мохиам, когда она отправится на Каладан, чтобы сопровождать Джессику в Кайтэйн.

Тора испустила вздох, вспомнив, сколько труда потратили послушницы, чтобы разобрать разбитый корабль и понять, как он устроен.

— Я не могу сказать, что именно мы можем сообщить герцогу Лето. Мы могли бы отдать ему остатки корабля, но даже мы не в состоянии понять, как работает генератор невидимого поля.

Она оглядела собравшихся и сделала глоток кофе.

Снова заговорила темноволосая Сестра Кристэйн:

— Такое оружие, если оно будет применено, может поставить империю на грань катастрофы. Но настоящий ужас начнется, если даже мы не разберемся, как оно работает. Мы должны сделать это во что бы то ни стало и похоронить наше открытие в архивах Общины Сестер.

Кристэйн получила военную подготовку и занималась организацией и проведением силовых акций в случаях, когда бессильными оказывались дипломатические игры и тайные интриги. Кристэйн была молода и нетерпелива, но иногда Харишка находила полезной такую пылкость.

— Абсолютно верно. — Верховная Мать сменила позу, устав от сидения на жесткой каменной скамье. — Некоторые клейма на остатках судна указывают на то, что в его производстве участвовал некий Чобин. Мы давно установили, что какой-то изобретатель с этим именем бежал от Ришезов на Гьеди Первую приблизительно в то время, когда была разработана технология производства корабля-невидимки.

Тора выпила третью чашку меланжевого кофе, не обратив внимания на неодобрительный взгляд Харишки.

— Должно быть, Харконнены слишком поспешно избавились от этого человека, в противном случае они могли бы без труда создать новый генератор невидимого поля.

Харишка сцепила на животе свои паучьи пальцы.

— Естественно, мы наведем справки в столице Ришезов.

~ ~ ~

В день, когда должно было решаться будущее его народа, Лиет Кинес проснулся, размышляя о будущем. Он сел на краю ложа, которое много лет делил с Фарулой, — толстой циновки, уложенной на пол маленькой, но уютной комнаты в Сиетче Красной Стены.

Великое совещание фрименов начнется сегодня. Это будет встреча вождей всех сиетчей, на которой предстоит договориться о единых действиях против Харконненов. Перед лицом их жестокостей народ пустыни слишком часто оказывался разобщенным, неуправляемым и беспомощным. Процветали соперничество кланов, родовая вражда и распыление сил. Сегодня Лиету предстояло донести до сознания вождей пагубность такого положения.

Его отец мог бы достичь этой цели, невзначай обронив несколько обычных слов. Пардот Кинес, экологический пророк, сам не понимал меры своей власти. Он просто принимал ее как средство осуществления своей цели — создания рая на Дюне. Но его сын Лиет был молод и ничем еще не доказал своего права вести за собой людей.

Сидя на спальном ложе, Лиет прислушался к тихому жужжанию вентиляционных машин сиетча. Рядом тихо дышала Фарула. Она проснулась, но лежала молча, как всегда, с любовью глядя на мужа синими глазами.

— Мои заботы не дают тебе отдыха, любовь моя, — сказал Лиет Фаруле.

В ответ она ласково коснулась его плеча.

— Твои мысли — это мои мысли, мой дорогой. Я сердцем чувствую твои заботы и твою страсть.

Он поцеловал ее руку. Фарула провела пальцами по бороде, которую начал отращивать Лиет.

— Не тревожься. В тебе течет кровь уммы Кинеса, так же как и его мечты.

— Но увидят ли это фримены?

— Иногда наш народ бывает глуп, но он никогда не был слеп.

Лиет Кинес любил ее много лет. Фарула была истинно фрименской женщиной, дочерью старого Хейнара, одноглазого наиба сиетча, и хорошо знала свою роль. Она была лучшей целительницей племени, но самым большим ее достижением было врачевание душевных ран Кинеса. Она знала, чем тронуть мужа и как любить его.

Тревожась за успех своего выступления на совете, он склонился над женой и крепко ее обнял. Она поцеловала Лиета, развеяв его страхи, погладила по голове, утишив тревогу и вселив в него новые силы.

— Я буду с тобой, любовь моя, — сказала Фарула, хотя женщины не будут допущены на совет наибов, перед которыми Лиету предстояло держать речь. Выйдя из своей комнаты, Лиет и Фарула снова станут чужими, как того требовал этикет фрименов, но Кинес понял, что хотела сказать его супруга. Она действительно будет с ним. И сердце его согревалось от этой мысли.

Дверной проем был закрыт сплетенной из меланжевых волокон занавеской, на которой женщины сиетча выткали изображение Гипсового Бассейна, где его отец устроил цветущую оранжерею — прообраз своего воплощенного проекта. На полотне были видны ручьи, порхающие колибри, плодовые деревья и яркие цветы. Закрыв глаза, Лиет явственно представил себе аромат растений и даже ощутил прикосновение летающей пыльцы и влажность на щеках.

— Надеюсь, сегодня я сделаю все, чтобы ты мог мною гордиться, отец, — как молитву, прошептал Лиет.

По трагической случайности, потолок оранжереи, пропитавшись влагой, обрушился, похоронив под своими обломками Пардота и нескольких его помощников. С того страшного дня прошло чуть меньше года, но Лиету казалось, что с тех пор протекло гораздо больше времени. Теперь он, Лиет Кинес, должен был нести ответственность отца, уммы Кинеса.

Старое всегда должно уступать место новому.

Старый Хейнар скоро откажется от руководства Сиетчем Красной Стены, и многие фримены думали, что его место займет Лиет. Фрименское слово, обозначавшее наиб, можно было перевести с древнего языка чакобса как «слуга сиетча». У Лиета не было никаких личных амбиций: он просто хотел служить людям, сражаться с Харконненами и продолжить поход на пустыню, превращая ее в цветущий сад Дюны.

Лиет был фрименом лишь наполовину, но с первого вдоха, с первого удара сердца вне утробы матери душа его была фрименской. Как новый имперский планетолог, преемник великого мечтателя Пардота Кинеса, Лиет не мог ограничить свою деятельность рамками одного племени.

До того, как на совет прибудут последние представители племен и совещание начнется, Лиету надо было закончить свои профессиональные дела. Хотя он ни в грош не ставил Шаддама ни как человека, ни как императора, научная работа по-прежнему составляла существенную и самую ценную часть бытия Лиета. Каждый миг жизни был неповторим и бесценен, как чистая вода, и Лиет не имел права тратить ее попусту.

Окончательно проснувшись, он быстро оделся. Оранжевый рассвет не успел разлиться по пустынному ландшафту, а Лиет уже приступил к работе, надев свой новый защитный костюм. Даже в этот ранний час камни и песок пустыни были теплыми, а демон жары уже пустился в свой неистовый пляс над горами и дюнами. Кинес отошел от скалистой гряды всего лишь на несколько сотен метров.

Здесь, в неприметной расщелине, находилась небольшая биологическая станция — маленький набор сенсоров и датчиков, вмонтированных в камни. Пардот Кинес когда-то починил старое, давно брошенное оборудование, и члены сиетча поддерживали теперь в рабочем состоянии измерительную и контрольную аппаратуру. Приборы измеряли скорость ветра, температуру воздуха и агрессивность окружающей среды. Один прибор улавливал самую ничтожную влажность и фиксировал ее в своей памяти.

Услышав писк и неистовое хлопанье крыльев, Лиет резко обернулся и увидел, как ястреб схватил забившуюся в тарелку блестящего сканера солнечной активности пустынную мышь, которую фримены на своем языке называли муаддиб.

Маленькое животное пыталось выбраться из тарелки, карабкаясь вверх по ее гладким стенкам, но ястреб ударял ее когтями, пытаясь схватить, и сталкивал на дно. Мышь была обречена.

Лиет не стал вмешиваться в схватку.

Жизнь природы должна идти своим чередом.

Удивленный Кинес увидел, что тарелка накренилась от судорожных попыток зверька освободиться. Ястреб, сидевший на краю, переместился, и солнце нестерпимо ярким светом ударило его по глазам. Птица на мгновение ослепла, промахнулась, упустив из виду добычу, мышь выпрыгнула из ловушки и скрылась в расщелине между камнями.

Лиет в радостном волнении наблюдал эту сцену. На память ему пришел древний фрименский гимн, которому научила его Фарула.

Что говорил в агонии его друг Варрик, приняв воду жизни? Ястреб и мышь — одно. Было ли это истинное видение или просто обычный бред?

Глядя, как растерянный ястреб поднимается на теплых воздушных потоках высоко в небо, чтобы оттуда высмотреть новую добычу, Лиет Кинес думал: случайно ли ускользнул муаддиб или умело воспользовался преимуществами своего положения?

Фримены везде и во всем видели признаки и знамения. Существовало поверье, что встреча с муаддибом перед важным делом не сулит ничего хорошего, а важнейший совет должен был начаться с минуты на минуту.

Как планетолога, Лиета Кинеса волновала еще одна вещь. Солнечный сканер, созданный руками человека, вмешался в естественное течение дикой жизни пустыни, разорвал цепочку «хищник — жертва». Конечно, это всего лишь один эпизод, но Лиет рассматривал его в более широком контексте, как всегда поступал его отец. Даже мельчайшее вмешательство человека в природу со временем накапливается и подчас приводит к катастрофическим последствиям.

Вожди фрименских племен, суровые мужчины с обветренными лицами, прибыли из тайных селений, разбросанных по всей пустыне. Сиетч Красной Стены был идеальным местом сбора. Располагая разветвленной сетью пещер и переходов, сиетч мог вместить всех прибывших, которые привезли с собой воду, пищу и постели.

Прибывшие будут жить в сиетче несколько дней, а может быть, и недель, словом, столько, сколько потребуется для принятия согласованного решения. Лиет будет держать их здесь, даже если для достижения согласия их придется сталкивать лбами, чтобы заставить сотрудничать. Люди пустыни должны скоординировать свою борьбу, решив вопрос о тактических задачах и стратегических целях. Поправившийся, но все еще слабый Тьюрок расскажет гостям о том, как барон жертвует добытчиками пряности ради того, чтобы украсть лишнюю тонну. Потом Стилгар опишет, что он и его воины обнаружили в священных пещерах Сиетч-Хадита.

Делегаты прибыли сюда кто верхом на червях, кто пешком, проделав большие расстояния. Были и такие, кто прилетел на похищенных у Харконненов орнитоптерах, которые по прибытии были замаскированы или спрятаны в пещерах. Одетый в официальную джуббу, Лиет лично приветствовал каждого гостя, когда тот проходил через запечатанный вход в собственно сиетч.

Рядом с Лиетом стояла темноволосая жена Лиета с грудной дочкой и ползунком сыном — Лиет-чихом. В шелковистых локонах Фарулы были видны водные кольца, показатель благосостояния и значения ее супруга. Она стояла рядом с Лиетом, приблизившись к нему ровно настолько, насколько позволяли правила фрименского этикета.

Солнце, принимая оранжевый оттенок, стало клониться к закату. Над дюнами наступал ранний вечер. В зале собраний сиетча женщины, по традиции, приготовили вождям сиетчей общий ужин, который должен был предшествовать открытию совета. Лиет сел за низкий стол рядом с наибом Хейнаром. В окружении наибов Лиет провозгласил тост в честь сурового старика. В ответ тот покачал седой головой, отказавшись произносить речь.

— Нет, Лиет. Настало твое время. Мое же осталось в прошлом.

Он крепко сжал ладонь зятя своей рукой, на которой не хватало двух пальцев, память о былой дуэли на ножах.

После ужина, пока суровые вожди занимали свои места в зале совета, Лиет успел подумать о многих вещах. Он хорошо подготовился к собранию — но захотят ли люди сотрудничать и сопротивляться Харконненам, мобилизовав объединенные силы Дюны? Или они еще глубже зароются в песок, продолжая бороться с Харконненами поодиночке? Самое худшее случится, если фримены, как это не раз бывало в прошлом, перегрызутся между собой, вместо того чтобы вместе драться с общим врагом.

На этот случай у Лиета был план. Он поднялся на балкон, возвышавшийся над залом. Рядом с ним встала Рамалло, старая сайаддина в черной накидке. Темные глаза старухи блестели из глубоких впадин глазниц.

В зале собрались сотни людей, закаленные бойцы, ценой крови и тяжкого труда возвысившиеся в своих сиетчах. Все они уверовали в зеленое будущее Дюны, все почитали память уммы Кинеса. Не имевшие права голоса собрались на карнизах и балконах, выступавших из высоких стен. Воздух наполнился кислым запахом немытых тел и острым ароматом пряности.

Сайаддина Рамалло протянула вперед покрытые старческими пятнами руки и благословила собравшихся. Толпа притихла, головы склонились. На соседний балкон вышел одетый в белое фрименский мальчик и высоким сопрано запел скорбную песнь на древнем языке чакобса. В песне говорилось о тяжких странствиях предков фрименов Дзенсунни, которые в незапамятные времена бежали на Дюну с Поритрина.

Когда мальчик закончил песнь, сайаддина незаметно отошла в тень, оставив Лиета одного. Все глаза устремились на Кинеса. Настал его час.

Под сводами зала с великолепной акустикой загремел голос Лиета:

— Братья, для нас наступило время великих испытаний. На далеком Кайтэйне я рассказал императору Коррино о злодеяниях, которые творят Харконнены здесь, на Дюне. Я рассказал ему о разрушении пустыни, об эскадрах Харконненов, которые ради забавы охотятся на Шаи-Хулуда.

По толпе прошел ропот, но это было лишь напоминанием о том, что и так было хорошо известно собравшимся.

— Выступая в роли имперского планетолога, я просил императора прислать сюда ботаников, химиков и экологов. Я молил его о поставках жизненно необходимого оборудования. Я требовал, чтобы он заставил Харконненов прекратить преступления и бессмысленное разрушение.

Он помолчал, усилив напряжение среди присутствующих.

— Но меня попросту выгнали из зала, прервав аудиенцию. Император Шаддам Четвертый не пожелал меня слушать!

От негодующих криков пол балкона под ногами Лиета содрогнулся. Независимые и гордые фримены никогда не считали себя подданными императора. Они рассматривали Харконненов как негодяев, вмешавшихся в чужие дела, как временных оккупантов, которых в один прекрасный день сменят, чтобы посадить на шею фрименам правителей из другого Дома. Но неизбежно настанет день, когда фримены будут сами править своей планетой. Это было предсказано в многочисленных легендах.

— На нашем великом собрании мы, как свободные люди, должны обсудить наши действия. Мы сами должны будем защитить наши обычаи, наш образ жизни, не оглядываясь на императора и его глупую политику.

Произнося пламенные слова, ища основу для взаимопонимания, чувствуя, как загорается его сердце, Лиет все время ощущал воодушевляющее присутствие Фарулы, которая, внимая каждому его слову, придавала мужу новые силы.

~ ~ ~

Яркий, безвкусно и чрезмерно украшенный пассажирским салон транзитного корабля для массовых перевозок компании «Вэйку» напомнил ему сценическую постановку сюрреалистической пьесы с пышными дешевыми декорациями и слишком яркой подсветкой. Анонимный пассажир салона второго класса, Тирос Реффа, сидел в отсеке один, зная, что его жизнь никогда больше не станет прежней. Ободранные кресла, кричащие плакаты и резкие прохладительные напитки, как это ни странно, действовали на него успокаивающе, это был смазывающий неприятные видения отвлекающий ветер, заглушающий боль белый шум.

Он улетал с Зановара, из мира Талигари, желая бежать от своего прошлого.

Никто не обратил внимания на имя Реффы, никому не было дела до цели его поездки. Судя по тому, как безошибочно и полно было уничтожено имение, по тому, как внимательно и упорно преследовали его императорские шпионы, можно было догадаться, что даже кровавый император Коррино не сомневается в том, что его незаконный сводный брат сгорел вместе со своим домом.

Почему он не мог просто оставить меня в покое?

Реффа попытался отделаться от вездесущих торговцев, назойливых, иногда насмешливых людей в темных очках, которые продавали все на свете — от меланжевых конфет до приправленного карри жаркого из слиней. Реффа даже слышал рубленую атональную музыку, которая громко играла в наушниках торговцев. Он демонстративно не обращал на них внимания, и после нескольких часов бесплодных попыток что-нибудь продать Тиросу продавцы наконец оставили его в покое.

Кисти рук Реффы были красны и покрыты царапинами. Он множество раз протирал их самыми грубыми щетками, пробовал самое едкое мыло, но все было тщетно, он не смог избавиться от запаха смерти и дыма, которым пропиталась его кожа.

Ему не надо было летать на руины дома…

Плача, с красными от рыданий глазами, он пролетел на своем частном гидросамолете над блестевшим на солнце спекшимся пятном расплавленной земли, которое осталось на месте его имения. Реффе стоило больших усилий прорваться сквозь кордоны и запретные зоны, подкупая чиновников и убегая от утомленной охраны.

От его красивого, ухоженного дома и сада не осталось ничего. Абсолютно ничего.

Несколько торчащих обломков колонн, перевернутая взрывом чаша фонтана, но никаких следов величественного дома или папоротников аллеи. Верный Чаренс был сожжен дотла, в мелкую золу, оставив лишь карикатурное выжженное пятно на месте своей тени — все, что осталось от исполненного собственного достоинства человеческого существа.

Реффа приземлился, ступил на пахнувшую пеплом землю, и его оглушила невероятная, полная нечеловеческая тишина. Под обутыми в тяжелые сапоги ногами хрустели обугленные камни и почерневшие стекла. Он наклонился и взял щепотку золы, словно надеялся найти в пепле скрытое там тайное послание. Он копнул глубже, но не нашел ни живой травинки, ни уцелевшего жучка. Мир вокруг него был до боли тих, лишен дыхания и пения птиц.

Тирос Реффа за всю свою жизнь не причинил никому ни малейшего беспокойства, был доволен своим положением и радовался жизни. И вот его сводный брат попытался убить его, опасаясь со стороны Реффы возможных притязаний на трон. Убить четырнадцать миллионов человек в неумелой попытке уничтожить одного. Это казалось невозможным даже для такого монстра, но Реффа знал, что это так. Трон Золотого Льва был запятнан несправедливо пролитой кровью, напоминая Реф-фе о потрясающем спектакле одного актера, который он разыграл когда-то на Жонглере. Под сводами императорского дворца эхом отдаются крики невинных жертв Зановара.

Стоя под пеленой неосевшей сажи на своей выжженной земле, Реффа во всю силу легких проклял императора, но его крик рассеялся, как звук отдаленного грома…

После этого он купил билет на лайнер Гильдии, следовавший с Талигари на Жонглер, где в юности он провел свои самые счастливые годы. Он стремился вернуться в общество молодых студентов-актеров, творческих художников сцены, в компании которых душа его наслаждалась миром и покоем.

Ничем не выделяясь из толпы, пользуясь фальшивыми документами, которые доцент на всякий случай заготовил много лет назад, Реффа молча взошел на борт корабля и за все время полета не проронил ни слова. Размышляя обо всем, чего он лишился, Тирос слышал, как в разных концах салона вспыхивали и гасли обрывки разговоров. Ювелир и его жена спорили о том, как разные камни преломляют свет, четверо бойких молодых людей громко обменивались мнениями по поводу лодочных гонок, которые они посетили на Перрине XIV, какой-то бизнесмен со смехом рассказывал своему конкуренту о том, какому унижению подверг Биккал какой-то герцог Лето Атрейдес.

Реффа желал только одного — чтобы все они замолчали и дали ему возможность обдумать, как жить дальше. Он никогда раньше не был ни мстительным, ни агрессивным, но вид обугленных руин Зановара изменил Реффу. Как не хватало ему сейчас опыта жажды справедливости. Он не только обвинял во всем и проклинал Шаддама, в его душе поднималось и немалое чувство ненависти к себе. Я тоже Коррино. Это и моя кровь. Подавив вздох, он глубже уселся в кресло, но потом не выдержал, встал и снова пошел мыть руки…

Еще до варварской атаки Реффа внимательно читал историю своего семейства, дойдя в своих изысканиях до глубины веков, когда род Коррино являл собой образцы высокой нравственности, когда империей управлял просвещенный кронпринц Рафаэль Коррино, портрет которого был выведен в гениальной пьесе «Тень моего отца». Глакс Отн воспитал из Реффы именно такого человека. И вот теперь у него нет ни выбора, ни прошлого, ни настоящего имени.

«Закон — вот конечное знание». Великая концепция правосудия, высказанная впервые много тысячелетий назад, горьким эхом отдавалась в мозгу Тироса. Говорили, что это изречение выбито над дверями кабинета императора в Кайтэйне. Интересно, прочитал ли Шаддам эту надпись хотя бы один раз?

В руках нынешнего обладателя императорского трона закон стал изменчив, как сыпучий песок. Реффа знал о таинственных смертях членов своего семейства. Старший брат императора Фафнир, сам Эльруд IX, родная мать Тироса Шандо, за которой охотились, как за диким животным, и убили на Бела Тегез. Он никогда не забудет ни Чаренса, ни доцента, ни невинных жертв Зановара.

По прибытии на Жонглер Реффа собирался снова примкнуть к своей старой актерской труппе, которой руководил блистательный Холден Вонг. Но если император узнает, что Реффа остался жив, то весь Жонглер окажется под ударом? Он не имеет права открывать свою тайну и подвергать всю планету страшному риску.

Тональность рокота двигателей Хольцмана изменилась. Реффа понял, что лайнер вышел из свернутого пространства. Уже давно нежный голос стюардессы компании «Вэйку» объявил о прибытии и напомнил пассажирам, что они могут приобрести памятные сувениры.

Из багажного отсека над рядом сидений Реффа извлек все свои вещи. Все до единой. Пришлось много платить за лишние места, но он не мог доверить грузовому лайнеру некоторые предметы, которые купил перед отлетом с Талигари.

Погрузив вещи на транспортную подвеску, Реффа направился к выходу. Снова показались торговцы, которые пытались всучить, впрочем, без особого успеха, всякие безделушки пассажирам, ожидающим подхода челнока.

Когда Реффа вышел в здание космпорта планеты Жонглер, его настроение немного улучшилось. Здание было переполнено веселыми, улыбающимися людьми. Эта атмосфера освежила и ободрила его.

Оставалось только молиться, что он не подвергнет риску еще один цветущий мир.

Глядя на людей, встречавших родных и друзей, Тирос не увидел мастера Холдена Вонга, который обещал его встретить. Правда, Реффа знал, что на сегодняшний вечер назначен спектакль, а старый режиссер всегда лично руководил постановкой. Мастер жил в своем актерском мире и мало интересовался текущими событиями; вероятно, он не знает даже о трагедии Зановара. Наверное, он просто за делами забыл о приезде старого друга и не пришел на пристань.

Ничего страшного, Реффа прекрасно помнил дорогу. Возле порта была пристань, на которой можно было взять водное такси — сампан, которое перевозило пассажиров в город, раскинувшийся на противоположном берегу реки, покрытой ковром голубоватых водорослей. Лодка медленно выплыла на середину реки, преодолевая течение, и Реффа всей грудью вдохнул освежающий влажный воздух. Как разительно отличается это от пепелища Зановара.

За полупрозрачной пеленой тумана стал виден город Ичан — причудливая смесь старых строений и новых небоскребов, заполненный рикшами и пешеходами. Из нижней каюты доносились смех и игра струнного квартета: балисет, ребек, скрипка и ребаб.

Такси замедлило ход и подошло к пристани. Вслед за другими пассажирами Реффа вышел на старый городской пирс, необструганный деревянный настил которого был усеян рыбьей чешуей, раздавленными раковинами моллюсков и похожими на солому оторванными ногами крабов. Среди лотков с морепродуктами и хлебных лавочек сновали рассказчики веселых историй, музыканты и жонглеры, зазывавшие публику на вечерние представления.

Реффа увидел мима, представлявшего бородатого языческого бога, выходившего из морской пены. Увидев его, мим подошел ближе, на его раскрашенном лице появилось странное выражение. Нарисованная кармином улыбка стала еще шире.

— Привет, Тирос. Видишь, я все-таки тебя встретил. Реффа с трудом оправился от изумления.

— Холден Вонг, когда мим говорит, то это свидетельствует о его мудрости или открывает его безумие?

— Хорошо сказано, старый друг.

Вонг недавно получил ранг верховного актера, самый высокий титул артиста на Жонглере. Выдающиеся скулы, узкие, как щелочки, глаза, реденькая клочковатая бородка. Вонгу стукнуло восемьдесят лет, но выглядел он значительно моложе. Он не имел ни малейшего понятия ни о происхождении Реффы, ни о громадной награде, которую назначил Шаддам за его голову.

Старый режиссер обнял Реффу за плечи, оставив на его одежде след грима.

— Ты придешь сегодня на наше представление? Посмотришь на то, по чему ты, как я догадываюсь, очень соскучился?

— Да, но дело не только в этом. Я надеюсь снова найти место в вашей труппе, мастер.

Темно-коричневые брови Вонга удивленно и радостно взлетели вверх.

— Ага, я снова получу талантливого актера. Что ты предпочитаешь? Комедию, лирику?

— Я предпочитаю трагедию или драму. Моя душа слишком истерзана для комедии или лирики.

— Ага. Ну что ж, Тирос, я надеюсь, что мы найдем для тебя что-нибудь подходящее.

Вонг потрепал Реффу по затылку, на этот раз шутливо испачкав белилами его выкрашенные в черный цвет волосы.

— Я очень рад, что ты опять здесь, на Жонглере. Лицо Реффы сделалось серьезным.

— Я слышал, что вы планируете новую постановку «Тени моего отца».

— Именно так! Я как раз собираюсь приступить к репетициям этого важного во всех отношениях представления. Мы еще не закончили набор исполнителей, хотя через несколько недель нам предстоит поездка на Кайтэйн. Мы будем выступать перед самим императором!

Мим был просто в восторге от такой удачи.

В глазах Реффы появилось напряженное злое выражение.

— Я бы отдал жизнь за возможность сыграть в этом спектакле роль Рафаэля Коррино.

Старый мастер-жонглер посмотрел на молодого человека и разглядел пылавший в его душе огонь.

— На эту роль мы выбрали другого актера, но ему не хватает искры, которой требует образ Коррино. Да, наверное, ты больше подходишь для этой роли.

— Я чувствую, что… родился только для того, чтобы сыграть ее.

Реффа глубоко вздохнул, но, вспомнив актерские навыки, сумел скрыть полыхавший в его душе гнев.

— Шаддам Четвертый сумел внушить мне высочайшее вдохновение.

~ ~ ~

Было что-то неподобающее в том, что уважаемый герцог и его наложница занимаются любовью в продуктовой кладовке, но времени до отъезда оставалось совсем мало, и Лето понимал, что будет отчаянно тосковать по Джессике. Лайнер, на котором она должна была лететь на Кайтэйн, уже кружил по орбите. Вылет был назначен на завтрашнее утро.

В нескольких шагах от кладовки, на кухне, повара занимались своим делом: гремели кастрюлями, раскалывали раковины, резали салаты. Каждый из поваров мог в любую минуту войти в кладовую за какой-нибудь приправой или солью. Лето принял меры предосторожности: когда они с Джессикой, держа в руках бокалы с сухим кларетом, взятым во время недавнего подобного налета на винный погреб, незаметно проскользнули в заставленную кладовку, герцог заблокировал дверь несколькими жестяными ящиками импортной ягоды. Лето ухитрился принести еще бутылку вина, которую поставил на коробку в углу.

Это сексуальное безумие началось две недели назад, после свадьбы Ромбура, и подогревалось мыслью о скором и неминуемом отъезде Джессики на Кайтэйн. Лето желал свою наложницу везде, во всех уголках замка, не считая шкафов. Хотя Джессика была беременна, она охотно откликалась на Домогательства Лето, выказывая удовольствие и восторг.

Величавая молодая женщина поставила бокал на полку, и ее зеленые глаза сверкнули.

— У тебя есть в замке подходящие девки, Лето?

— У меня уже не хватает сил на тебя. Зачем мне еще больше истощать себя? — С этими словами он извлек из рядом стоявшей коробки три пыльные банки консервированных лимонов. — Мне понадобится несколько месяцев, чтобы просто прийти в себя и восстановить силы;

— Надеюсь, что это так, но ничего, сегодня мы делаем это в последний раз. — Тон Джессики был мягким, почти укоризненным. — Я еще не собрала вещи.

— Разве супруга императора не способна обеспечить одеждой свою камеристку?

Она поцеловала Лето в щеку и сняла с него черный китель. Аккуратно свернув его, Джессика положила китель так, чтобы был виден ястреб Атрейдесов. Потом она медленным движением начала снимать с Лето рубашку, не спеша стягивая ее с плеч и открывая грудь.

— Позвольте мне приготовить достойное ложе, леди.

Лето достал из коробки полотно пузырчатого плаза, который использовали для упаковки хрупких предметов. Герцог постелил это полотно прямо на пол.

— Ты обеспечил мне потрясающий комфорт.

На всякий случай отставив бокал с вином подальше, она показала Лето, на что способна даже в кладовке на подстеленном упаковочном материале…

Придя в себя после бурных ласк, Лето заговорил:

— Все было бы по-другому, если бы я не родился герцогом. Иногда мне хочется, чтобы мы с тобой просто могли… — Он не закончил фразу.

Глядя в его серые глаза, Джессика видела в них невысказанную любовь, трещину в броне этого гордого, а подчас и высокомерного человека. Она протянула Лето бокал и пригубила из своего.

— Я ничего от тебя не требую.

Она вспомнила, какие страсти раздирали его первую наложницу Кайлею, которая никогда не ценила то, что делал для нее герцог.

Лето начал неуклюже одеваться.

— Мне надо так много тебе сказать, Джессика. Я… я прошу простить меня за то, что я когда-то приставил нож к твоему горлу, во время нашей первой встречи. Я только хотел показать Общине Сестер, что не позволю собой манипулировать. Но я бы ни за что не поднял на тебя оружие.

— Я знаю. — Она поцеловала его в губы. Даже тогда, много лет назад, чувствуя приставленное к горлу острие ножа, Джессика не ощущала реальной угрозы. — Твое извинение для меня дороже, чем все драгоценности и безделушки, которые ты мог бы мне подарить.

Лето провел пальцами по длинным бронзовым волосам Джессики. Внимательно разглядывая ее совершенный маленький нос, благородный рот и изящную фигуру, он не мог поверить, что эта женщина не благородного происхождения.

Он вздохнул, понимая, что никогда не женится на ней. Его отец выразил эту мысль твердо и недвусмысленно. Никогда не женись по любви, мой мальчик. В первую очередь ты должен думать о своем Доме и его положении в империи. Думай о своем народе. Он будет одновременно с тобой переживать все твои взлеты и падения.

Но, правда, Джессика носит его ребенка, и Лето поклялся себе, что он унаследует имя и достояние Атрейдесов, независимо от других династических соображений. Он всей душой надеялся, что Джессика родит ему сына.

Словно прочитав его мысли, она прижала палец к губам Лето. Она поняла, что, несмотря на боль и переживания. Лето еще не готов принять решение. Но она испытывала воодушевление, видя его внутреннюю борьбу, точно такую же, какую она вела с собой. На ум ей пришла аксиома Бене Гессерит. Страсть затемняет разум.

Ей были ненавистны путы этого ограничения. Ее наставница Мохиам, верная и суровая, воспитывала Джессику по строгим правилам Общины Сестер, время от времени преподавая своей воспитаннице жестокие, а иногда и оскорбительные уроки. Но несмотря на это, Джессика любила старую учительницу и гордилась тем, чего сумела достичь в ее воспитании Преподобная Мать Мохиам. Больше всего на свете Джессике е хотелось разочаровать старуху. Но… надо было соблюдать верность и самой себе. Она многое сделала во имя своей любви, во имя Лето.

Он погладил наложницу по животу, который еще не округлился от беременности. Он улыбнулся, барьеры пали, и сейчас Лето не стыдился своей любви, открыв Джессике свои сокровенные надежды.

— Прежде чем ты уедешь, Джессика, скажи мне — это мальчик?

В ответ она молча поиграла его темными волосами, но отвернулась, желая быть рядом с ним, но боясь, что может непроизвольно слишком многое ему открыть.

— Я не позволила доктору Юэху провести анализ, мой герцог. Община Сестер не допускает таких вещей.

Серые глаза Лето затуманились дымкой, он принялся укорять Джессику:

— Не надо говорить таких вещей, ведь ты же Сестра Бене Гессерит. Ты сознательно забеременела после смерти Виктора, и я не могу словами выразить свою благодарность.

Лицо его смягчилось от любви, которую он редко выказывал в присутствии окружающих. Она неуверенно придвинулась к нему, но Лето настаивал на ответе:

— Значит, это сын? Ты же знаешь, правда?

Ноги Джессики стали ватными, и она уселась на корзину. Она отвела взгляд, но не смогла солгать.

— Я не могу сказать вам этого, мой герцог.

Лето отшатнулся, его приподнятое настроение улетучилось.

— Ты не скажешь, потому что не знаешь ответа, или не скажешь, потому что не хочешь говорить по каким-то тайным соображениям?

Не желая попасть в ловушку, она посмотрела на герцога своими ясными зелеными глазами.

— Я не могу этого сказать, мой герцог, и прошу не задавать мне больше этот вопрос.

Взяв в руку открытую бутылку, она налила вино в бокал Лето, но он не стал пить.

Отвернувшись от наложницы, Лето оцепенел.

— Хорошо, я подумал, и не стану задавать вопросы. Если родится мальчик, то я назову его Паулем в честь отца.

Джессика церемонно отпила глоток из своего бокала. Несмотря на неудобство, она от души надеялась, что какой-нибудь слуга заглянет в кладовую и прервет эту тягостную сцену. Почему он затронул этот вопрос именно сейчас?

— Это ваше решение, мой герцог. Я никогда не видела Пауля Атрейдеса и знаю о нем только то, что вы мне рассказывали.

— Мой отец был великим человеком. Народ Каладана любил его.

— Я нисколько не сомневаюсь в этом. — Она огляделась, подняла с пола одежду и начала одеваться. — Но он был… груб и неотесан. Я не согласна со многими вещами, которым он научил тебя. Лично я предпочла бы другое имя.

Лето вскинул свой орлиный нос. Гордость и болезненная обида перевесили желание пойти на уступки. Независимо от желания, он невольно воздвиг каменную стену вокруг своего сердца.

— Ты забываешь свое место.

Джессика поставила бокал на ящик с такой силой, что едва не разбила тонкий хрусталь. На неровной поверхности бокал наклонился, и из него вытекло вино. Джессика резко направилась к двери, чем несказанно удивила Лето.

— Если бы ты только знал, что я сделала ради любви к тебе.

Она поправила одежду и вышла.

Лето очень любил свою наложницу, хотя часто не мог ее понять. Вот и сейчас он бросился догонять ее, не обращая внимания на любопытные взгляды слуг. Ему надо было получить прощение.

Джессика ровным скорым шагом прошла по коридорам, освещаемая яркими лампами, и вошла в свои личные покои. Она понимала, что он идет за ней, что, может быть, он еще больше разозлится из-за того, что она заставила его бежать за ней.

Лето остановился на пороге, и Джессика, дрожа, обернулась, чтобы посмотреть герцогу в глаза. В этот момент она и не подумала скрывать свой гнев, стремясь дать ему выход. Однако на его лице была написана мука, вызванная не только трагической гибелью Виктора и Кайлеи, но и страшной смертью отца. И не ей усугублять его страдания, хотя, как Сестра Бене Гессерит, она не имеет права его любить.

Она почувствовала, что гнев ее рассеялся.

Лето любил старого герцога. Пауль Атрейдес учил его отношению политики к женитьбе, жестким правилам, которые не допускали существования любви между мужчиной и женщиной. Приверженность учению отца превратило преданность его первой наложницы в смертоносную измену.

Но при этом Лето стал свидетелем того, как его отец был убит отравленным специальными лекарствами быком, и был вынужден стать герцогом в очень юном возрасте. Что плохого в том, что он хочет назвать сына в честь Пауля? Завтра она уедет на Кайтэйн и не увидит Лето в течение нескольких месяцев. Кроме того, учитывая, что она — Сестра Бене Гессерит, не исключена возможность, что она вообще больше никогда не вернется на Каладан. Это может произойти, когда обнаружится пол ребенка и станет явным неповиновение Джессики решениям Ордена.

Я не могу покинуть его так.

Джессика заговорила первая, не дав герцогу произнести ни слова.

— Да, Лето, если родится мальчик, мы наречем его Паулем. Не будем больше спорить по этому поводу.

Следующим утром, в ранний час, когда рыбачьи лодки отчаливают от пристаней Кала-сити, отправляясь на лов, Джессика была уже готова к отлету.

Выйдя в коридор, она услышала возбужденный голос герцога, доносившийся из его кабинета. Дверь была полуоткрыта, кроме герцога, в кабинете сидела одетая в традиционную черную накидку Гайус Элен Мохиам. Джессика сразу узнала голос наставницы, знакомый еще со Школы Матерей.

— Община Сестер приняла единственно возможное решение, герцог Атрейдес, — говорила Мохиам. — Мы не понимаем, как устроен корабль, не знаем, на каком принципе он работает, и не хотим давать ключ в руки какой-либо аристократической семьи, включая и семью Атрейдесов. Несмотря на все уважение к вам, сэр, мы решили отклонить вашу просьбу.

Джессика подошла ближе. Раздались голоса Туфира Гавата, Дункана Айдахо и Гурни Халлека. Гурни кипел негодованием.

— Что может удержать Харконненов от повторного применения такого корабля против нас?

— Они не смогут воспроизвести технологию, потому что изобретатель отсутствует. Вероятно, он мертв.

— Бене Гессерит привлек наше внимание к этому оружию. Это вы, лично, сообщили мне о заговоре Харконнена. В течение многих лет, забыв о гордости и собственном достоинстве, я не использовал эту информацию, с помощью которой мог смыть пятно с моего честного имени, но теперь речь идет о куда более важных вещах. Неужели вы сомневаетесь в моей способности разумно применять оружие?

— Ваше доброе имя никто не подвергает сомнению. Мои Сестры знают, что вы кристально честны. Тем не менее мы решили, что эта технология опасна в руках любого человека — или, если хотите, Дома.

Джессика услышала стук, видимо, Лето ударил кулаком по столу и зло заговорил:

— Вы забираете мою леди. Одно оскорбление за другим. Я настаиваю на том, чтобы мой человек, Гурни Халлек, сопровождал Джессику в качестве телохранителя. Для ее же безопасности. Я не смею подвергать ее риску.

Мохиам заговорила с удивившей Джессику рассудительностью. Использует Голос?

— Император обещал безопасный перелет до Кайтэйна и защиту во дворце. Не бойтесь, за вашей наложницей будут заботливо ухаживать. Все остальное вас не касается.

Она поднялась, давая понять, что разговор окончен.

— Джессика скоро станет матерью моего ребенка, — сказал Лето, и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза. — Смотрите, чтобы с ней ничего не случилось, в противном случае вы ответите лично мне, Преподобная Мать.

У Джессики сильно забилось сердце, когда она увидела, что Мохиам незаметно приняла боевую стойку.

— Община Сестер защитит Джессику лучше, чем бывший контрабандист.

Джессика отважно вошла в кабинет, чтобы разрядить возникшее нараставшее напряжение.

— Преподобная Мать, я готова лететь на Кайтэйн, позвольте мне только попрощаться с герцогом.

Люди в комнате от неожиданности замолкли. В воздухе повисла неловкая тишина. Мохиам посмотрела на Джессику, сразу поняв, что она подслушала весь разговор.

— Да, дитя, нам пора ехать.

Глядя на огонь дюз челнока, герцог Лето стоял на площадке космопорта в окружении Гурни, Туфира, Ромбура и Дункана, четверых людей, готовых по первой просьбе отдать за герцога жизнь.

На душе Лето было пусто и одиноко. Он думал о тех вещах, которые хотел бы сказать Джессике. Но он упустил шанс и будет сожалеть об этом до тех пор, пока она снова не окажется в его объятиях.

~ ~ ~

Древний карьер представлял собой глубокую чашу с отвесными стенами вырубленною из камня. Много веков назад отсюда возили глыбы разноцветного мрамора на постройку нового здания Школы Матерей.

Суровая и знающая Сестра Кристэйн повела троих ришезианских изобретателей на дно бывшей камнеломни. Темные волосы Сестры были коротко острижены, в лице было больше угловатости, чем женской округлости; казалось, она не замечала холодного ветра, когда вместе с тремя иноземными учеными вошла в спускаемый аппарат, который понесся вниз мимо пестрых пластов минералов.

Компания ученых подобралась достаточно разношерстной. Один обладал бойким языком и пробивной силой. Он больше занимался составлением блестящих отчетов, чем чисто научной работой. Два других были спокойнее и погружены в себя, но вспышки их озарений были тем материалом, который приносил Ришезу наибольший доход.

Община Сестер потратила несколько недель на то, чтобы найти этих людей и придумать повод для того, чтобы вызвать их к себе. Официальной причиной приглашения были осмотр и внесение усовершенствований в силовые станции Школы Матерей и монтаж прямой спутниковой связи, которая не мешала бы функционированию защитных экранов и полей, окружавших Баллах IX. Ришезианское правительство с большой охотой предложило свои услуги могущественному Ордену Бене Гессерит.

Предлог оказался удачным. В действительности же Харишка просила прислать именно этих изобретателей, потому что все они в свое время были знакомы с Чобином. Возможно, они имели доступ к протоколам его исследований или знали что-то важное о его работах.

— Мы очень далеко отъехали от главного комплекса, — заметил незаметный изобретатель по имени Халоа Рунд. Когда спускаемый аппарат приблизился к дну, Рунд огляделся и обратил внимание на уединенность карьера. На дне стояло несколько незначительных зданий, но не было видно ни одной силовой станции.

— Какое энергетическое оборудование вы держите столь далеко от основного комплекса?

Рунд, который когда-то учился в Школе Ментатов, но не сдал экзамена, тем не менее очень гордился своими аналитическими способностями. Кроме того, он приходился племянником графу Ильбану Ришезу и использовал свои семейные связи, чтобы получать финансирование своих самых эксцентричных проектов, на которые никто другой никогда не получил бы никаких денег. Дядя был вообще очень щедр по отношению к своим родственникам.

— Внизу нас ждет Верховная Мать, — ответила Кристэйн, словно эти слова могли развеять все сомнения. — У нас есть проблема, которую вы должны решить.

Ранее, в тот же день, двое спутников Рунда были очарованы безмятежностью садов и белых оштукатуренных домиков с черепичными терракотовыми крышами. Немногие мужчины удостаивались чести посетить Баллах IX, и гости радостно впитывали каждую деталь достопримечательностей, которые, как праздным туристам, показывали им Сестры.

Спускаемый аппарат коснулся дна карьера, и мужчины вышли из него и огляделись. Холодный ветер пронизывал до костей. Мрачные скалы ступенями поднимались ввысь, как трибуны древнего римского цирка.

На дне лежали остатки странного корабля, прикрытые электрополем, сквозь который тем не менее угадывались силуэты судна. Рядом с обломками стояла Верховная Мать Харишка в окружении одетых в черное Преподобных Матерей. Заинтригованные ришезианские инженеры подошли ближе.

— Что это? Небольшой истребитель? — спросил Талис Балт, высокий лысый книжный червь, который славился тем, что мог в уме решать сложнейшие уравнения. — Но мне говорили, что у Общины Сестер нет вооруженных сил. Почему же у вас…

— Это не наше судно, — ответила Кристэйн. — Мы были атакованы этим кораблем, но сумели его сбить. Выяснилось, что он оснащен новым защитным экраном, который делает его невидимым для человеческих глаз и автоматических сканеров.

— Это невозможно, — заявил Флинто Киннис, бюрократ группы. Будучи средним ученым, он кое-что знал, так как руководил блестящими специалистами.

— На свете нет ничего невозможного, директор, — жестко возразил Халоа Рунд. — Изобретая что-то новое, надо прежде всего убедиться, что это изобретение может быть сделано. Все остальное — дело техники и детали.

Преподобная Мать Сиенна отвернула угол покрывала, открыв поцарапанный и изуродованный фюзеляж маленького истребителя.

— У нас есть основания предполагать, что эта технология была разработана ришезианцем по имени Чобин, человеком, которого все вы знали лично. Бене Гессерит должен знать, располагаете ли вы какими-то дополнительными сведениями о его работе.

Халоа Рунд и Талис Балт подошли к обломкам, очарованные технической тайной. Флинто Киннис остался стоять на месте. Его мучили тайные подозрения.

— Чобин в свое время бежал с нашей орбитальной лаборатории на Короне. Он был недоволен своим положением и увез с собой всю конфиденциальную информацию. Но почему бы вам не спросить об этом у него самого?

— Мы думаем, что он мертв, — просто ответила Кристэйн.

Киннис был ошеломлен. Его недовольство предательством Чобина на глазах превратилось в растерянность.

Халоа Рунд смело посмотрел в глаза Верховной Матери.

— Ясно, что это очень опасный секрет. Почему вы нам это показываете? — Он нахмурился, заинтригованный идеями передовых технологий, которые можно будет обнаружить в процессе исследования судна, но, кроме интереса, Рунд чувствовал страх, от которого по телу побежали мурашки. Свидетелей рядом нет, а поведение Сестер непредсказуемо. С другой стороны, Рунд приходился племянником графа Ришеза, и о его поездке сюда было известно всем. Сестры Бене Гессерит не посмеют причинить вред ни ему, ни его товарищам. Во всяком случае он на это надеялся.

Харишка прервала дальнейшие словоизлияния, применив всю силу Голоса:

— Отвечайте на наши вопросы.

Изобретатели на мгновение онемели, словно ударенные током.

Заговорила Преподобная Мать Ланали, тоже прибегнув к помощи Голоса. Ее похожее на сердечко лицо стало грозным.

— Вы были друзьями Чобина. Расскажите, что вам известно о его изобретении. Как мы можем воссоздать его?

Сиенна убрала покрывало, показав гостям сломанный корпус. Работая совместно, Сестры подвергли изобретателей перекрестному допросу по методу Бене Гессерит, позволявшему не упустить ни одной мелочи. Женщины следили за малейшими проявлениями сомнений, лжи или преувеличений.

Под холодным небом Валлаха IX, стоя у высоких скалистых стен, Сестры обрабатывали троих беспомощных мужчин всеми возможными вопросами, задаваемыми всеми мыслимыми способами. Это был беспощадный, стремительный, как огонь пожара, процесс добывания истины. Требовалось собрать все возможные свидетельства в пользу существования и возможности воссоздания секретной технологии Чобина. Сестры должны были это знать.

Хотя группа ришезианцев ни на минуту не усомнилась в правдивости утверждений Сестер о возможностях корабля, в ходе допроса стало ясно, что их бывший товарищ Чобин был мерзавцем, который сделал всю работу сам, предположительно под покровительством Харконненов. Чобин не консультировался с коллегами и не оставил никаких записей.

— Что ж, это очень хорошо, — сказала в заключение Харишка. — Секрет цел. Он исчезнет и умрет.

Хотя плененные изобретатели были парализованы и не способны сопротивляться, они тем не менее проявляли страх, думая, что Сестры подвергнут их изощренным пыткам по какому-нибудь способу Бене Гессерит. Сестра Кристэйн вполне могла предложить такое решение.

Однако если все трое вдруг исчезнут или погибнут в катастрофе челнока, то премьер Эйн Калимар и старый граф Ильбан Ришез не преминут задать Сестрам неудобные вопросы. Бене Гессерит не может рисковать. Ордену не нужны лишние подозрения.

Сестры с суровыми и зловещими лицами обступили троих ришезианцев. Черные накидки делали женщин похожими на больших хищных птиц.

Сестры заговорили, сменяя друг друга, свистящим шепотом:

— Вы все забудете.

— Вы не станете задавать вопросы.

— Вы ничего не сможете вспомнить.

В экстремальных ситуациях тренированные Сестры могли провести «резонансный гипноз» для того, чтобы внушить ложную память или изменить сенсорное восприятие. То же самое они сделали с бароном Харконненом, когда он приезжал в Школу Матерей, охваченный жаждой мести.

Кристэйн помогала Преподобным Матерям, произнося специальный речитатив. Работая совместно, они соткали новое полотно памяти, вплетя в него историю, которую Халоа Рунд и два его товарища расскажут своим руководителям.

Трое мужчин запомнят только неинтересную встречу на Валлахе IX, куцее обсуждение сырых планов усовершенствования силовой станции Школы Матерей. Из обсуждения ничего не вышло, так как Сестры не проявили особой заинтересованности в предложенных новшествах. Никто не станет копаться в таком докладе.

Сестры Бене Гессерит выяснили все, что хотели знать.

~ ~ ~

Инструктор по этикету, прибывший с Чусука, быстро осмотрел грубую обстановку Убежища Харконненов и произнес, не скрывая тяжкого вздоха:

— Думаю, что у нас нет времени на переоформление интерьера.

Питер де Фриз ввел стройного напыщенного мужчину в Зеркальный Зал, где представил его барону и Бестии Раббану.

— Мефистис Кру прибыл с надежными рекомендациями из Чусукской Академии. Он обучал этикету отпрысков самых благородных семейств.

Походкой балетного танцовщика Кру прошел по залу, отражаясь в бесчисленных зеркалах. Ниспадающие на плечи темно-каштановые волосы были аккуратно завиты на кончиках и красиво лежали на фонарике блузы (по-видимому, это был последний крик моды в каком-то отдаленном мире). Панталоны, сшитые из блестящей материи, были украшены флористическим орнаментом. Кожа Кру была тщательно напудрена, а надушен он был слишком сильно даже на невзыскательный вкус барона Харконнена.

Грациозно поклонившись, безупречный кавалер остановился у подножия громадного кресла барона.

— Благодарю вас за оказанное мне доверие, сэр.

Голос человека был мягок, как шелк. Полные губы Кру и его глаза источали улыбку, словно этот человек воображал, что империя может стать местом всеобщего счастья, стоит только всем освоить правила безупречного поведения.

— Я прочел все, что мог найти, о вас и вашем Доме, и думаю, что вам действительно стоит изменить свой имидж.

Барон, восседая в кресле, сделанном в форме геральдического грифона, уже начал жалеть, что прислушался к совету ментата. Раббан, накаляясь, стоял в стороне, чуть поодаль от кресла дяди. Двухлетний Фейд-Раута сделал пару неуклюжих шажков по мраморному полу, упал на попу и громко расплакался.

Кру сделал глубокий вдох.

— Мне кажется, что я справлюсь с задачей сделать вас милыми и почтенными.

— Да, уж вы лучше справьтесь, — заметил Раббан. — Пригласительные билеты на банкет уже разосланы.

Лицо инструктора выразило тревогу.

— Сколько времени в нашем распоряжении? Вам стоило прежде проконсультироваться со мной.

— Я не обязан сноситься с вами по поводу моих решений. — Голос барона был тверд, как скалы Арракиса.

Кру, не обратив внимания на закипавший гнев барона, не струсил, а ответил со всей возможной педантичностью.

— Вы видите, видите? Вы говорите резким голосом, на вашем лице написана ярость. — С этими словами он выставил вперед белый тонкий палец. — Вот такое поведение отталкивает от вас других аристократов.

— Но вы же не аристократ, — рыкнул Раббан. Инструктор, словно не слыша замечания Раббана, продолжил:

— Гораздо, гораздо лучше было бы сформулировать ваш ответ с подобающей искренностью и недвусмысленными сожалениями. Например: «Мне очень жаль, что я с самого начала не посмотрел на проблему с вашей точки зрения. Однако я принял решение изменить свою позицию и подумать еще раз. Возможно, совместными усилиями нам удастся прийти к взаимовыгодному согласию».

Закончив, Кру протянул вперед свои мягкие руки, словно ожидая услышать аплодисменты.

— Вы поняли, насколько более эффективным может быть именно такой подход?

Харконнен был совершенно с этим не согласен и был уже готов прямо об этом сказать, когда в разговор вмешался ментат:

— Мой барон, вы согласились с тем, что это будет эксперимент. Вы всегда сможете вернуться к своим обычаям, если обучение окажется ненужным.

Уловив едва заметный кивок ожиревшего барона, инструктор принялся расхаживать по залу, обдумывая дальнейшие планы.

— Успокойтесь, успокойтесь. Я уверен, что нам вполне хватит времени. Мы сделаем все возможное. Никто из нас не совершенен.

Он посмотрел на патриарха Дома Харконненов и улыбнулся.

— Давайте посмотрим, каких изменений нам удастся добиться даже в таких трудных условиях.

Барон встал, опираясь на свои подвески в середине солярия, и Мефистис Кру начал свой первый урок. Сквозь запачканные жирной сажей стекла было видно, как на улице занимается дымное утро. Затянутое облаками солнце освещало обширный пол гимнастического зала, в котором барон когда-то, во времена своей поджарой юности, проводил по многу часов в день.

Инструктор по этикету обошел барона, потрогал рукава, ткнул пальцем в черные и пурпурные полосы.

— Расслабьтесь, прошу вас.

Учитель нахмурился, придирчиво осмотрев огромную жирную тушу.

— Облегающие костюмы не для вас, милорд. Я предлагаю свободную одежду, накидки. Капюшон заставит вас выглядеть удивительно одухотворенным.

В монолог вмешался де Фриз:

— Портные немедленно сошьют новую одежду.

Потом Мефистис Кру принялся за грудастого Раббана, одетого в отороченную мехом кожаную куртку, подкованные железом сапоги и широкий пояс, на котором висел кнут из чернильной лозы. Торчавшие в разные стороны волосы Раббана были спутаны в неопределенной формы колтун. На лице Кру отразилось такое отвращение, что он, чтобы скрыть его, поспешил повернуться к барону.

— Итак, сначала давайте займемся вами.

Вспомнив одну деталь, кавалер щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание ментата.

— Прошу вас, подготовьте список гостей, мне надо изучить сведения о каждом госте, чтобы составить комплименты, которые будут особенно приятны.

— Комплименты? — Раббан едва не подавился от сдерживаемого хохота, и барон бросил на племянника яростный взгляд.

Одним из редкостных достоинств Кру была его потрясающая способность не замечать оскорблений. Он извлек из кармана линейку длиной в локоть и принялся снимать с барона мерку.

— Спокойно, спокойно. Я переживаю по поводу предстоящего банкета больше, чем должны переживать вы. Мы выберем лучшие вина высшего сорта…

— Но не каладанские, — вставил Раббан, и барон поддержал племянника.

Кру на мгновение поджал губы.

— В таком случае мы закажем лучшие вина первого сорта. Мы пригласим лучших музыкантов и удивим этих лордов такими блюдами, которых они никогда в жизни не пробовали. Да, мы, кроме того, должны позаботиться о развлечениях и увеселениях.

— Мы уже запланировали гладиаторские бои, — сказал барон. — Это наша традиция здесь, на Гьеди Первой.

Лицо инструктора выразило неподдельный ужас.

— Абсолютно не пригодное развлечение, мой барон. Настаиваю на этом. Никаких гладиаторских состязаний. Кровопролитие произведет очень неприятное впечатление. Мы же хотим, чтобы члены Ландсраада полюбили вас.

У Раббана был очень красноречивый взгляд. Казалось, он с удовольствием переломил бы учителя о колено, как сухую палку. Де Фриз мягко напомнил им, что это всего-навсего эксперимент.

Несколько напряженных часов преподаватель этикета мерил шагами зал, радостно сообщая о все новых деталях задач, которые ему предстояло решить. Он учил барона правильно есть. Показывал правильные приемы обращения с серебряными приборами, на какой высоте следует держать руки над столом во время еды. Время от времени, когда барон ошибался, Кру бил его линейкой по рукам.

Позже, во второй половине дня де Фриз принес в зал маленького Фейда-Рауту, который сразу начал кривить личико и нервничать. Сначала Кру пришел в полный восторг, увидев ребенка.

— Нам надо хорошо поработать, чтобы воспитать мальчика так, как это подобает его высокому положению. Рафинированные манеры станут отражением его благородного происхождения.

Барон скорчил недовольную гримасу, вспомнив этого слабака, своего родного брата Абульурда.

— Мы очень стараемся преодолеть тяжкое наследие его происхождения.

Потом Кру решил посмотреть, как барон ходит. Он заставил толстого человека пройтись из одного конца солярия в другой, а потом обратно, внимательно изучая каждый сделанный бароном с помощью подвесок шаг и делая замечания по этому поводу. Наконец, он остановил барона и с задумчивым видом пошлепал себя пальцами по губам.

— Неплохо, неплохо. С этим можно поработать.

Он повернул к Раббану строгое, как у классного наставника, лицо.

— А вот вам надо осваивать азы. Нам надо будет обучить вас грациозной походке. — Голос учителя бархатисто переливался. — По жизни надо скользить, каждым своим шагом наполняя грацией окружающий вас воздух. Вы должны перестать горбиться. Очень важно не производить впечатление неотесанного чурбана.

Раббан был готов взорваться. Учитель этикета подошел к своему чемоданчику. Кру извлек из него два желатиновых шарика, похожих на мыльные пузыри, и положил их на ладонь. Один шарик был красным, другой — темно-зеленым.

— Стойте спокойно, милорд.

Он положил на каждое плечо Раббана по одному шарику, установив их в неустойчивом равновесии.

— Эта игрушка называется пахучие чусукские шарики, дети играют в них для забавы, но эти шарики являются также очень хорошими учебными пособиями. Они легко лопаются, и поверьте мне, вам очень не понравится, когда они лопнут.

Надменно фыркнув и наполнив легкие ароматом духов, которыми была пропитана его одежда, Кру сказал:

— Позвольте, я вам продемонстрирую, как это делается. Просто идите по залу. Проявите всю возможную для вас грацию. Постарайтесь, чтобы вонючки не сдвинулись с места.

Барон решил вмешаться:

— Делай, что тебе велят, Раббан. Это эксперимент.

Бестия пошел по залу своей обычной медвежьей походкой. Не успел он пройти и половины расстояния, как с плеча слетел красный шарик, который покатился по кожаной куртке и лопнул. Раббан отвлекся от этого и резко остановился, подавшись назад. С другого плеча упал зеленый шарик, который лопнул у ног Раббана. Из обоих шаров вырвались облачка желтовато-коричневого газа, которые окутали Раббана облаком нестерпимой вони.

Учитель этикета хихикнул.

— Итак, вы меня хорошо поняли?

Кру не успел вдохнуть следующую порцию воздуха, как Раббан очутился возле незадачливого инструктора и подмял его под себя, сомкнув железные пальцы на его нежном горле. В неописуемой ярости он начал сдавливать трахею Кру. Точно так же, в ярости, Раббан всего год назад задушил собственного отца.

Потеряв свой напыщенный вид, инструктор хрипел и вырывался, но он не смог вырваться из стальной хватки Бестии. Барон помедлил несколько секунд, но он не собирался давать этому человеку умереть столь легкой смертью и сделал знак ментату. Де Фриз нанес Раббану два парализующих удара, и тот отпустил свою жертву. Питер оттащил полузадушенного Учителя в сторону.

Лицо Раббана побагровело от ярости, а воняло от него так сильно, что барон судорожно закашлял.

— Убирайся отсюда, племянничек! — Фейд-Раута снова заплакал. — И забери с собой своего братца.

Барон дернул головой, отчего задрожали его толстые щеки и двойной подбородок.

— Этот человек прав. Ты — неотесанный чурбан. Я буду очень тебе признателен, если ты не появишься на банкете.

Раббан, который стал совершенно неуправляемым, стоял, сжимая и разжимая кулаки, до тех пор, пока барон не сказал:

— Ты будешь следить за инструктором с помощью подслушивающих устройств. Думаю, что ты получишь от его пребывания здесь больше удовольствия, чем я.

Раббан чопорно улыбнулся, поняв, что отныне избавлен от необходимости посещать уроки этикета. Он сгреб в охапку ребенка, который закатил истерику, ощутив противный запах, исходивший от старшего брата.

Ментат помог Мефистису Кру встать на ноги. Лицо инструктора было мертвенно-бледным, на белой тонкой шее проступили красные пятна, следы пальцев Раббана.

— Я… Мне надо пойти справиться насчет меню, милорд барон.

Неверными шагами, не оправившись от потрясения, полузадушенный инструктор, шатаясь, вышел в боковую дверь.

Барон бросил на ментата такой взгляд, что тот съежился и прижался к стене.

— Терпение, мой барон. Ясно, что работать придется еще много.

~ ~ ~

С трудом неся в руках большую черную сумку, Хайдар Фен Аджидика быстро миновал пост охраны. Двое сардаукаров, стоявших по стойке «смирно», не моргнули глазом, когда мимо них прошел мастер-исследователь, словно он был недостоин их внимания.

Теперь, когда Аджидика нашел способ многократно увеличить выход аджидамаля, он стал регулярно принимать большие дозы синтетической пряности, которая давала ему радость пребывания в состоянии гиперсознания. Интуиция мастера обострилась в невероятной степени. Новое средство превзошло все ожидания. Аджидамаль не просто заменил меланжу, нет, он оказался лучше меланжи.

Усиленным зрением Аджидика сразу заметил крошечную рептилию, крадущуюся вдоль шершавой каменной стены. Draco volans, ящерица «летающий дракон», проникшая в подземный мир с поверхности планеты после ее захвата тлейлаксами. Мелькнула тусклая чешуйчатая спинка, и ящерица скрылась из виду.

Муравьи, жуки и тараканы тоже нашли лазейки, чтобы вползти в подземелья бывшего Икса. Аджидика разработал ряд хитроумных способов истребления паразитов, чтобы они не проникали в стерильные лаборатории, но без особого успеха.

Охваченный энтузиазмом, Аджидика миновал светло-оранжевый глаз биологического сканера и вошел на территорию офицерского корпуса военной базы. Не постучавшись, мастер-исследователь открыл дверь одной из комнат и, войдя, без приглашения уселся на кресло-собаку, поставив сумку себе на колени. Издав нехарактерный протестующий визг, сидячее животное нехотя приняло форму тела тлейлакса. Аджидика прикрыл глаза, наслаждаясь новой волной радости, которая разлилась по его телу после недавнего приема новой дозы аджидамаля.

Рослый мужчина в черно-серой форме поднял глаза от тарелки, стоявшей перед ним на столе. Подполковник Кандо Гарон — сын верховного башара Зума Гарона — часто предпочитал обедать в одиночестве. Хотя ему еще не исполнилось сорока лет, виски Кандо серебрились сединой, а кожа отличалась бледностью от долгого пребывания под землей. Младший Гарон был уже давно назначен императором на пост начальника гарнизона Икса. Такое высокое доверие императора — назначение на столь ответственную должность — охрана сверхсекретного эксперимента — наполняло гордостью прославленного отца. Подполковник окинул посетителя оценивающим взглядом и отправил в рот ложку риса пунди с мясом (из сухого сардаукарского пайка).

— Вы хотели меня видеть, мастер-исследователь? Есть проблемы, которые должны разрешить мои люди?

— Проблем нет, подполковник. На самом деле я пришел к вам с благодарностью и вознаграждением. — С этими словами маленький человечек извлек из углубления, которое образовало кресло-собака, сумку и поставил ее на стол. — Ваши люди работали образцово, и, не в последнюю очередь благодаря им, наш долгий труд наконец принес свои плоды.

Похвала звучала странно и двусмысленно в устах Аджидики.

— Я пошлю особое письмо вашему отцу, верховному башару. Сам император разрешил мне предложить вам небольшую награду.

Аджидика извлек из сумки запечатанный пакет. Гарон посмотрел на него так, словно пакет мог сию минуту взорваться перед его лицом. Он принюхался и безошибочно уловил знакомый запах пряности.

— Меланжа? — Гарон вытащил из упаковки несколько меньших пакетиков. — Это превосходит мои личные потребности.

— Зато этого вполне достаточно, чтобы разделить между вашими людьми, не так ли? Если хотите, я могу проследить, чтобы вы и ваши сардаукары имели меланжи столько, сколько им нужно.

Гарон посмотрел в глаза Аджидики.

— Вы пытаетесь дать мне взятку?

— Я ничего не требую взамен, подполковник. Вы же знаете нашу миссию, мы служим здесь императору, воплощая его планы. — Аджидика улыбнулся. — Это вещество получено в наших лабораториях, а не привезено с Арракиса. Мы его производим, превращая жидкое сырье в кристаллический конечный продукт. Наши аксолотлевые чаны работают сейчас на пределе возможной нагрузки. Скоро пряность потечет могучим потоком… ко всем, кто ее заслуживает. А не только в карманы ОСПЧТ, Гильдии или богачей.

Аджидика взял один из пакетиков, вскрыл его и высыпал на ладонь немного порошка.

— Вот, можете удостовериться в чистоте продукта.

— Я никогда не сомневался в этом, сэр. Подполковник Гарон открыл одну из проб и осторожно понюхал твердое вещество, полученное из жидкого дистиллята, положил крупинку на язык, проглотил, потом взял еще. Через несколько секунд он почувствовал покалывание по ходу нервов, бледное лицо вспыхнуло румянцем. Было ясно, что Гарон хочет еще, но сдерживается.

— После тщательной проверки я поровну разделю этот подарок между моими людьми.

Выходя из офицерского корпуса, удовлетворенный достигнутым, Аджидика размышлял, как использовать молодого подполковника в том режиме, который мастер хотел установить во вселенной. Самым радикальным было облечение высоким доверием неверного чужеземца, повиндаха. Правда, для задуманного Аджидике был нужен здравомыслящий, не витающий в высоких материях, солдат, при условии, конечно, что такого солдата можно контролировать. Именно этой цели может послужить искусственная пряность.

Довольный своими грандиозными видениями, Аджидика вошел в транспортную капсулу. Скоро он достигнет своего нового обетованного мира, где наступит эра его могущества, если только ему удастся на некоторое время оказаться вне поля зрения императора и его верного пса Фенринга.

Ему неизбежно придется воевать со свергнутым Шаддамом и разложившимися тлейлаксианскими изменниками, извратившими смысл Великой Веры. Для такого великого дела Аджидике потребуются святые воители, кроме верных лицеделов, которые в лучшем случае могут быть слугами и шпионами. Да, эти легионы имперских сардаукаров могут оказаться необходимыми. Надо только их приручить.

~ ~ ~

Джессика никогда в жизни не видела более грандиозного здания, чем императорский дворец, жилой дом размером с город, обиталище императора миллиона миров. Ей предстояло прожить здесь несколько месяцев, якобы в качестве камеристки леди Анирул Коррино, хотя Джессика подозревала, что Бене Гессерит вынашивает в ее отношении совершенно иные планы.

Поколения императорской семьи накопили здесь громадное материальное богатство, собранное со всей вселенной и доведенное до художественного совершенства величайшими ремесленниками и строителями. В результате получилось воплощенное в физические формы волшебство, единое, растекшееся по поверхности планеты здание с воспаряющими остроконечными крышами и воздушными, украшенными самоцветами спиралями, устремленными к звездам. Даже сказочный Балутский Хрустальный Замок не мог сравниться своим великолепием с императорским дворцом Кайтэйна. Предыдущий император, прославившийся своим надменным агностицизмом, сказал как-то, что сам Бог не мог бы создать для себя более комфортные условия.

Подавленная величием дворца Джессика в душе была готова согласиться с хвастливым высказыванием старого Эль-руда. Правда, ей не хотелось выказывать эмоции в присутствии Преподобной Матери Мохиам.

Одетые в традиционные платья, они с Мохиам вошли в гигантский вестибюль, стены которого были выложены бесценными камнями су. Свет отражался от молочно-белой, полупрозрачной поверхности камней мириадами радужных бликов. Стоило провести по камню су кончиком пальца, как камень на короткое время менял свой цвет.

Навстречу Сестрам в вестибюль плавной походкой вышла высокая женщина в сопровождении нескольких гвардейцев-сардаукаров. Женщина была одета в изящное белое платье, на шее красовалось ожерелье из черного жемчуга. По походке в даме можно было безошибочно узнать Сестру Бене Гессерит. Когда дама ласково улыбнулась юной гостье, вокруг ее удлиненных, как у газели, глаз появились лучики морщинок.

— Здесь не так тихо, как в Школе Матерей, и не так сыро и холодно, как на Каладане, не так ли?

Произнося эти слова, леди Анирул с таким видом окинула взглядом дворцовое великолепие, словно видела его впервые.

— Еще пара недель, и ты сама не захочешь отсюда уезжать.

Она шагнула вперед и без лишних церемоний положила ладонь на живот Джессики.

— Ты вряд ли можешь родить дочь в лучших условиях, чем здесь.

Казалось, Анирул пыталась на ощупь определить положение плода и его пол.

Джессика отступила на шаг, уклонившись от этого прикосновения. Мохиам странно посмотрела на Джессику, и та почувствовала себя голой перед любимой и одновременно ненавидимой наставницей, как будто Мохиам могла легко прочитать ее сокровенные мысли и чувства. Джессика постаралась сгладить свою неловкость вежливостью.

— Я уверена, что буду наслаждаться моим пребыванием здесь и вашей щедростью, леди Анирул. Я рада служить вам в любой должности, какую вы сочтете возможным мне доверить, но сразу же после родов я должна буду вернуться на Каладан. Там меня ждет мой герцог.

Мысленно Джессика выругала себя. Я не должна была показывать, насколько дорог мне Лето.

— Конечно, — согласилась леди Анирул. — Община Сестер разрешит тебе вернуться на Каладан, когда настанет подходящее время.

Как только Бене Гессерит получит давно ожидаемого ребенка с наследственными признаками Атрейдесов и Харконненов, Община тотчас же потеряет всякий интерес к желаниям и чаяниям герцога Лето Атрейдеса.

Сопровождаемая Мохиам, супруга императора провела Джессику через анфилады умопомрачительных залов в расположенные на втором этаже покои, предназначенные для новой камеристки. Джессика высоко держала голову, стараясь не уронить собственного достоинства, хотя по лицу ее блуждала непроизвольная улыбка. Если я должна стать всего лишь обычной камеристкой, то почему меня встречают с такими королевскими почестями? Ей были отведены покои по соседству с апартаментами Вещающей Истину и самой императрицы.

— Тебе надо отдохнуть, Джессика, — сказала Анирул, снова посмотрев на ее живот. — Думай о своей дочери. Она очень важна для Общины Сестер.

Супруга императора позволила себе улыбку.

— Дочери — это такое сокровище.

Джессике очень не нравился предмет разговора.

— Наверное, поэтому у вас их пять.

Мохиам метнула на Джессику быстрый взгляд. Все знали, что Анирул рожает только дочерей потому, что таково распоряжение Ордена Бене Гессерит. Джессика притворилась, что ее утомили перелет, ошеломляющее величие дворца и новые впечатления. Анирул и Мохиам вышли, углубившись в понятный только им двоим разговор.

Вместо того чтобы отдыхать, Джессика заперлась в своих покоях и принялась писать длинное письмо Лето.

В этот вечер Джессика присутствовала на роскошном обе-де в Чайном Доме Созерцания. Отдельно стоящее здание, расположенное в живописном саду, поражало воображение размерами и резным настенным орнаментом, изображавшим цветы, деревья и мифологических животных. Официантки были одеты в длинную, скроенную из угловатых кусков материи форму с широкими рукавами. К каждой пуговице был подвешен маленький колокольчик. По залу летали птицы, а жирные, откормленные императорские павлины важно покачивали своим пестрым оперением.

Император и его супруга были разряжены в пух и прах, сами похожие на павлинов. На Шаддаме был надет алый с золотом мундир с красной наплечной лентой, украшенной золотым шитьем и изображениями золотого льва Дома Коррино. На Анирул была такая же, правда, не столь широкая, лента, надетая поверх сверкающего, сотканного из платиновых нитей, платья.

Сама Джессика надела желтое шифоновое вечернее платье, подарок Анирул — первая вещь из гардероба камеристки, как и бесценное ожерелье из голубого сапфира и такие же серьги. Три дочери Шаддама — Шалис, Венсиция и Иосифа — с чопорным видом сидели рядом с Анирул, четвертая, крошка Руги, осталась с кормилицей. Старшая дочь, Ирулан, отсутствовала.

— Леди Анирул, я чувствую себя здесь скорее почетной гостьей, нежели просто камеристкой, — сказала Джессика, потрогав дорогое ожерелье.

— Вздор, сегодня ты действительно наша дорогая гостья. Для исполнения скучных обязанностей у тебя будет масса времени, — с улыбкой ответила Анирул. Император не обращал на женщин ни малейшего внимания.

Весь обед Шаддам молчал, выпив за это время добрую толику баснословно дорогого красного вина. В результате все присутствующие говорили мало, и трапеза быстро подошла к концу. Анирул мило болтала с дочерьми, обсуждая интересные вещи, которые те узнали сегодня от своих учителей, или игры, в которые дочери играли со своими няньками в просторных помещениях дворца.

Анирул наклонилась к маленькой Иосифе, сохраняя серьезное выражение своих больших глаз, хотя едва заметная улыбка в углах рта выдавала шутку.

— Будь осторожна и не заигрывайся, Иосифа. Недавно я узнала, что когда-то здесь жила одна маленькая девочка — кажется, ей было столько же лет, сколько и тебе, — которая однажды решила поиграть во дворце в прятки. Няня сказала ей, что дворец слишком велик, но девочка не послушалась и убежала, спрятавшись в одном из коридоров дворца. С тех пор о ней никто не слышал. — Анирул промокнула губы салфеткой. — Думаю, что в один прекрасный день стража найдет в каком-нибудь закоулке дворца маленький скелетик.

Иосифа испугалась, но Шалис скорчила недоверчивую гримаску.

— Это не правда! Мы же понимаем, что это не правда. Венсиция, старшая из присутствующих дочерей, задала Джессике несколько вопросов о герцогском замке, о том, насколько богата изобилующая водой планета. Тон девушки был деловым и резким, почти вызывающим.

— Герцог Лето располагает всем необходимым, и, кроме того, его очень любит его народ.

Джессика внимательно всмотрелась в лицо Венсиции. Лицо дочери императора не выражало ничего, кроме амбиций.

— Так что я могу сказать, что Дом Атрейдесов действительно очень богат, — добавила Джессика. Император по-прежнему не обращал внимания на дочерей и жену. Джессика для него вообще не существовала, хотя он несколько оживился, услышав имя Лето, хотя и промолчал при его упоминании.

После обеда Анирул увела всех в маленькую аудиторию, расположенную в другом крыле дворца.

— Пойдемте, пойдемте, Ирулан так старалась, много недель готовясь к этому дню. Мы должны стать для нее самыми внимательными слушателями.

Шаддам тоже последовал за женой, видимо, исполняя еще одну повинность, к которой его обязывало положение.

Свод зала покоился на резных таниранских колоннах, покрытых затейливой росписью. Потолок и верхняя часть стен была покрыта сочным изображением синего неба с белыми облаками и плафонами с золотой филигранью. На сцене помещался исполинский, из рубинового кварца, рояль хагальской работы со струнами из волокнистого хрусталя.

Одетые в строгую форму служители провели императорскую чету и ее гостей в специальную ложу, откуда открывался лучший вид на сцену. Немногочисленная публика — роскошно одетые аристократы — сидела внизу, трепеща от присутствия августейших особ.

По сцене, прямо держа спину, прошла старшая дочь императора, одиннадцатилетняя принцесса Ирулан. Она держалась с поистине императорским достоинством, эта высокая девочка со светлыми волосами, одетая в небесно-голубое платье из мерхского шелка. Лицо девочки отличалось классической патрицианской красотой. Взглянув на родителей, сидевших в императорской ложе, Ирулан сдержанно поклонилась.

Джессика внимательно всмотрелась в лицо дочери Шаддама и Анирул. Все движения девочки были грациозными и точно рассчитанными. Казалось, у нее была масса времени на то, чтобы тщательно их планировать. Джессика помнила, как воспитывала ее саму Преподобная Мать Мохиам, и сейчас она ясно видела признаки воспитания Бене Гессерит по всем повадкам Ирулан. Анирул воспитывала дочь в строгих традициях Ордена Сестер. Говорили, что эта юная леди отличается превосходным интеллектом и талантом в литературе и стихосложении. В свои одиннадцать лет она писала очень сложные по форме сонеты. Музыкальный талант проявился у девочки еще в четырехлетнем возрасте.

— Я очень горжусь ею, — прошептала Анирул Джессике, сидевшей в обитом бархатом кресле. — Ирулан может достичь величия и как принцесса, и как Сестра Бене Гессерит.

Принцесса улыбнулась отцу, словно стараясь вызвать оживление на его деревянном лице, потом повернулась к публике и слегка поклонилась. Подойдя к инструменту, она уселась на рубиновое сиденье и поправила сверкающее платье. Некоторое время Ирулан сидела в полной неподвижности, собирая воедино свои музыкальные способности, а потом коснулась длинными пальцами инкрустированных камнями су клавиш, извлекая из них сладчайшие ноты. Маленький зал с прекрасной акустикой наполнился мелодиями величайших композиторов.

Когда величественные звуки поплыли по залу, Джессику охватила печаль. Наверное, эта печаль была подсознательной реакцией на музыку. Какая ирония судьбы, думала Джессика. Она оказалась на Кайтэйне, хотя никогда не имела ни малейшего желания здесь оказаться, а первая наложница Лето Кайлея — которая всю жизнь стремилась к жизни в роскоши — так и не смогла здесь побывать.

Джессика уже сейчас начала скучать по Лето. Ей так не хватало ее герцога, что она постоянно испытывала какое-то стеснение в груди и тяжесть в плечах, заставлявшую ее сутулиться.

Император начал клевать носом, засыпая от непривычной музыки, и Джессика заметила, как Анирул искоса бросила на него недовольный взгляд.

Нет, не все блестит на Кайтэйне, подумала Джессика.

~ ~ ~

Нестерпимый жар плавильной печи красным отсветом ложился на пергаментное лицо Верховной Матери Харишки. От расплавленной массы, бурлившей в тигле, шел тяжелый запах металлического расплава, примесей и горевших пластмасс.

К плавильной печи двигалась длинная процессия одетых в черные накидки Сестер, каждая из которых несла в руках какую-нибудь часть разбитого харконненовского корабля. Словно древние островитяне, приносящие жертву языческому богу вулканов, они бросали обломки в яростно бушевавший огонь тигля.

Секретный корабль медленно превращался в вязкий суп, напоминавший по консистенции лаву. Промышленные тепловые генераторы испаряли органический материал, разрушали полимеры и плавили металл — даже закаленные в космических условиях плиты корпуса. Каждая деталь должна быть уничтожена без следа.

После модификации памяти троих ришезианских инженеров Харишка решила, что теперь никто в мире не сможет восстановить безумное изобретение Чобина. Как только Сестры Бене Гессерит уничтожат уникальный и единственный в своем роде корабль, технология невидимок исчезнет навеки.

Сестры работали, как муравьи, сгрудившись вокруг сваленных в старом карьере остатков разбитого судна. С помощью лазерных пил они разрезали корпус и механизмы на части, которые под силу было нести одному человеку. Верховная Мать была уверена, что по этим фрагментам будет невозможно восстановить утраченную технологию, но на всякий случай приказала довести дело до конца.

Искоренение должно быть полным и абсолютным.

К гудящему тиглю подошла Сестра Кристэйн, окруженная клубами едкого дыма, она подняла над головой опутанный проводами силовой генератор неизвестной конструкции. Насколько позволяли знания, Сестры решили, что это и есть главная часть проектора невидимого поля.

Сильная и непреклонная, молодая женщина на некоторое время застыла перед тиглем, не обращая внимания на сильный жар, который заставил покраснеть ее щеки и едва не спалил брови. Тихо произнеся молитву, она бросила изуродованный лазерным резаком генератор в бушующее пламя и осталась стоять на месте, глядя, как деталь, распадаясь на части, плавилась и растекалась, заставляя темнеть ало-оранжевый суп.

Наблюдая эту картину, Верховная Мать Харишка почувствовала какое-то оживление своей Другой Памяти, в уши ей начали что-то шептать о давно прошедшей жизни. Кто-то из ее предков видел что-то подобное. Та женщина была предшественницей Харишки по прямой генетической линии и жила в незапамятные времена… В мозгу всплыло ее имя: Лата.

Хотя язык в то время был груб и не способен выражать оттенки мыслей, Лата хорошо прожила свою жизнь. Эта женщина руководила работой мужчин, установивших на берегу какого-то озера каменную плавильную печь и мехами вдувавших в нее воздух, чтобы повысить температуру пламени. Харишка не вспомнила ни названия того озера, ни имени той земли. Она ясно видела, как люди плавили железную руду, добытую, быть может, из упавшего метеорита, получая из нее железо, из которого выковывали грубые плуги и оружие.

Мысленно просеивая коллективную память, Харишка отмечала стадии становления металлургии, видя, как ее предки участвуют в выплавке меди, бронзы, а потом и более трудоемкой стали. Эти нововведения делали из простых воинов королей, так как лучшее оружие позволяло покорять соседние племена. В Другой Памяти присутствовали только женские предки, и Харишка могла припомнить наблюдения войн и работы кузниц только со стороны, в то время как она ясно представляла себе, как собирала пищу, изготовляла одежду, рожала детей и хоронила их…

Но сейчас Харишка и ее Сестры использовали древнюю технику для уничтожения ужасного нововведения. В отличие от воителей и королей древних времен, которых она видела сквозь пласты генетической памяти, Харишка решила не использовать новое оружие и воспрепятствовать тому, чтобы им воспользовались другие.

Сестры продолжали бросать в огонь куски корабля-невидимки. Дым становился все гуще, но Харишка не уходила со своего места возле огнедышащего жерла старинного тигля. Когда Сестры уберут с поверхности расплава пленку примесей, металл будет использован для отливки вещей, полезных для Школы Матерей. Как те пресловутые мечи, перекованные в орала.

Хотя Бене Гессерит как будто уничтожил всякую возможность восстановления технологии производства генераторов невидимого поля, Харишка не была полностью в этом уверена и испытывала неприятное чувство. Сестры успели в деталях изучить внешнюю конструкцию корабля, — и хотя им не удалось заново его собрать, они тем не менее знали место каждой части. Когда-нибудь они перенесут эти данные в Другую Память. И там, в коллективном сознании Бене Гессерит, эта тайна будет наконец навеки погребена.

Замыкающие процессию Сестры бросили последние куски разбитого корабля в плавильную печь, и единственный во всей вселенной корабль-невидимка исчез навсегда.

~ ~ ~

Этот банкет превзошел своей экстравагантностью все подобные празднества, которые Харконнены когда-либо устраивали на Гьеди Первой. Пережив изощренное и мучительное издевательство со стороны Мефистиса Кру, барон дал себе слово никогда больше не подвергать себя столь суровым испытаниям.

— Зато это изменит отношение к вам членов Ландсраада, мой барон, — несколько раз напоминал ему Питер де Фриз, ровным, спокойным голосом взывая к разуму Владимира Харконнена. — Вспомните, как они уважают Лето Атрейдеса, как они аплодировали ему за дерзкое нападение на Биккал. Вспомните и используйте этот урок к своей выгоде.

Просматривая список приглашенных, инструктор по этикету пришел в неподдельный ужас, когда увидел, что на банкет приглашены кровные враги с Груммана и Эказа. Такой банкет превращался в звуковую бомбу замедленного действия, способную взорваться от малейшего сотрясения. После многочисленных дискуссий, перераставших временами в неприкрытую ругань, было наконец решено исключить эрцгерцога Армана Эказского из списка гостей, а де Фриз превзошел самого себя, стараясь сделать такие изменения, чтобы банкет прошел без сучка и задоринки.

Все же ментат очень боялся, что барон прикажет казнить его по окончании празднества. Владимир Харконнен прекрасно видел состояние своего верного клеврета, но лишь посмеивался. Ему вообще нравилось держать людей в подвешенном состоянии и заставлять их дрожать за свое положение и за саму жизнь.

Тщательно отобранные гости банкета были доставлены с орбиты челноками Харконнена. Блистающий просторными одеждами, скрывающими прикрепленные к поясу подвески и огромный живот, барон встречал гостей возле опускной решетки своего Убежища. Освещаемые оранжевыми лучами заходящего тусклого солнца Харко-сити железные прутья ворот казались зубами дракона, готовыми обрушиться на входящих в родовой замок гостей.

Когда благородные гости вышли из транспортной баржи на воздушной подушке, барон лично приветствовал каждого из них заранее заготовленными и хорошо отрепетированными вежливыми фразами. После этого барон лично поблагодарил всех прибывших за то, что они сочли возможным принять его приглашение. Услышав эти слова, некоторые гости подозрительно посмотрели на барона с таким видом, словно он говорил на непонятном иностранном языке.

Барон был вынужден разрешить каждому приглашенному аристократу провести с собой одного вооруженного телохранителя. Мефистис Кру клятвенно обещал добиться уступок, но гости отказались приехать без выполнения этого условия. Факт оставался фактом, они просто не доверяли барону Харконнену.

Даже теперь, выслушав приветствия, благородные гости, столпившиеся в парадном фойе с черными эбонитовыми стенами, обменивались осторожными замечаниями, все еще не понимая, чего хочет от них Дом Харконненов.

— Добро пожаловать, добро пожаловать, мои высокочтимые гости. — Барон поднял вверх свою унизанную перстнями руку. — Наши семейства связаны многочисленными узами на протяжении многих поколений, но тем не менее мало кто из нас может считаться друзьями. В мои намерения входило установление более цивилизованных отношений между членами Ландсраада, самыми благородными Домами Империи.

Он улыбнулся, чувствуя, как от этого непривычного движения вот-вот растрескаются и лопнут его губы. Но он продолжал улыбаться, понимая, что многие из гостей очень обрадовались бы, обратись к ним с такими словами герцог Лето Атрейдес. Но сейчас барон видел перед собой лишь нахмуренные брови, поджатые губы и недоумение в глазах.

Кру записал для барона подходящие замечания, и Харконнен, произнося их, чувствовал, как слова царапают ему глотку.

— Я вижу, что эта новость удивила вас, но я обещаю, и это слово чести, — быстро проговорил он, боясь, что кто-нибудь успеет усмехнуться на эти слова, — что не намерен ничего у вас просить. Я хочу только одного: чтобы мы в радости и веселье провели этот вечер и чтобы вы вернулись домой с лучшим мнением о Доме Харконненов.

Старый граф Ильбан Ришезский поднял руки и зааплодировал. Его синие глаза вспыхнули восторгом.

— Послушайте, послушайте меня, барон Харконнен! Я от всего сердца разделяю ваши чувства. Я всегда знал, что в вашей душе есть место мягкости.

Барон неуклюже поклонился в ответ на похвалу, хотя всегда считал Ильбана Ришеза пустым человеком, которого вечно занимали всякие пустяки вроде увлечений его взрослых детей. Вследствие этого Дом Ришезов не воспользовался, как следовало, падением Дома Верниусов и иксианской промышленной империи. Но что поделаешь, союзник есть союзник.

К счастью для Дома Ришезов, его премьер-министр Эйн Калимар оказался достаточно компетентным, чтобы поддерживать загрузку предприятий даже в неблагоприятные времена. Воспоминание о Калимаре заставило барона заскрежетать зубами. Он несколько раз имел дело с премьер-министром к взаимной выгоде, но в последнее время этот уважаемый политик только тем и занимался, что напоминал о деньгах, которые Дом Харконненов должен заплатить за услуги доктора Юэха, о деньгах, которые барон не собирался платить.

— Мир и братство, какие прекрасные сантименты, барон, — проговорил виконт Моритани, тряхнув черной гривой густых длинных волос. У виконта были тяжелые надбровья, нависавшие над темными злыми глазами. — Мало кто из нас ожидал таких слов от Дома Харконненов.

Барон изо всех сил постарался сохранить на лице дружелюбную улыбку.

— Ну что ж, я решил перевернуть страницу и начать с нового листа.

Виконт всегда придает его словам злокозненный смысл, словно в его душе сидит на цепи бешеный пес, который постоянно кусает изнутри своего хозяина. Хундро Моритани постоянно доводил народ Груммана до всплесков фанатизма, часто нарушал законы империи и все время ополчался на тех, кто осмеливался бросать ему вызов. Барон вряд ли мог найти для себя более подходящего союзника, не будь виконт таким непредсказуемым.

Рядом с виконтом стоял рыжеволосый мастер оружия, на груди которого красовалась эмблема выпускника школы Гиназа. Другие аристократы привезли с собой мускулистых, тренированных телохранителей, но виконт посчитал более впечатляющим взять с собой придворного оружейного мастера. Хий Рессер оказался единственным грумманцем, сумевшим пройти полный курс обучения в школе оружейных мастеров Гиназа. Рыжеволосый чувствовал себя несколько неуютно рядом с виконтом, но был готов исполнить свой долг.

Барон прикинул выгоду. У Дома Харконненов не было преданного долгу оружейного мастера. Может быть, стоит послать на Гиназ нескольких кандидатов…

Скользя на подвесках, барон элегантными мелкими шажками повел гостей на первый уровень Убежища. Грубое помещение было украшено букетами импортных цветов, так как цветы, которые можно было заказать у флористов Гьеди Первой, инструктор по этикету назвал «обескураживающими». Теперь барон задыхался, втягивая ноздрями удушающие диковинные ароматы.

Харконнен жестикулировал, размахивая широкими рукавами и подражая манере поведения воспитанного безупречного джентльмена. Он провел гостей в зал приемов, в котором лакеи разносили на подносах напитки в бокалах из балутского хрусталя. На низкой сцене играло трио с Чусука (все — друзья Мефистиса Кру), исполняя тихие, не мешавшие разговорам мелодии на трех изящных балисетах. Барон прохаживался среди гостей, принимая участие в скучнейших разговорах и изо всех сил создавая иллюзию своей цивилизованности.

Как же он ненавидел этот обед!

Выпив по несколько бокалов приправленных меланжей напитков, Гости постепенно расслабились и начали оживленно сплетничать о директорате ОСПЧТ, об охоте на изобиловавших водой планетах, о немыслимых тарифах Космической Гильдии и невыносимых законодательных установлениях. Барон выпил две рюмки киранского бренди, вдвое превысив предел, установленный для него Кру. Но сейчас Харконнену было уже не до учителя этикета и его идиотских указаний. Прием, казалось, никогда не кончится. Деланная улыбка жгла губы и щеки.

Когда прозвучал гонг, барон повел гостей в банкетный зал, стремясь наконец отделаться от бесконечных и никчемных разговоров. Граф Ришез без устали болтал что-то о своих детях и внуках, словно кто-то мог удержать в памяти все его бесчисленное потомство. Кажется, граф не имел ничего против Дома Харконненов, который вытеснил его с Арракиса, лишив дохода от операций с пряностью. Благородный дурачок потерял тогда целое состояние из-за своей некомпетентности, но, казалось, совершенно об этом не жалеет.

Гости заняли свои места за столом после того, как телохранители проверили, нет ли под стульями ловушек. Банкетный стол представлял собой громадную черную платформу полированного элаккского дерева, уставленную сверкающим фарфором и созвездиями хрустальных винных бокалов. От набора блюд захватывало дух, от запахов увлажнялись рты.

Красивые мальчики с молочно-белой кожей стояли за спинкой каждого стула, приставленные к каждому гостю. Барон лично отбирал мальчиков, которых подбирали на улицах и, отобрав для обеда, чисто отмывали.

Огромный хозяин прошел во главу стола, уселся на специально сконструированный стул и жестом приказал подавать первую перемену блюд. По всему банкетному залу были расставлены хронометры, чтобы гостеприимный хозяин точно знал, когда наконец закончится этот проклятый обед.

В специально оборудованном алькове Раббан подслушивал разговоры гостей, присутствовавших на вечере. Племянник барона перемещал параболический микрофон от одного болтающего рта к другому, надеясь услышать что-нибудь интересное, выведать какой-нибудь секрет. От скуки Раббана тошнило.

Все гости были начеку и тщательно подбирали слова. Раббан ничего не узнал и был очень расстроен этим обстоятельством.

— Это еще большая скука, чем участвовать в обеде, — пожаловался он ментату, который суетился рядом, настраивая и поправляя подслушивающую аппаратуру.

Де Фриз недовольно нахмурил брови и огрызнулся в ответ:

— Как у ментата, у меня нет выбора, кроме как запоминать каждый самый тягостный и скучный момент, каждую строчку, а твой простой мозг сразу забывает все это в течение нескольких дней.

— Я и так считаю свои благословенные преимущества, — произнес Раббан, самодовольно ухмыльнувшись.

На мониторе с высоким разрешением было видно, как лакеи сервировали первую перемену. Рот Раббана переполнился слюной. Племянник понимал, что ему достанутся только остатки, но если такую цену надо заплатить за разрешение не участвовать в этой птичьей болтовне, то он, Раббан, с удовольствием пострадает. Лучше есть холодное мясо, чем изображать из себя воспитанного джентльмена.

Мефистис Кру остался за сценой, но по-прежнему очень суетился, занимаясь тысячью мелочей. Он случайно заскочил даже в альков для прослушивания, где сидели Раббан и де Фриз, думая, что это продуктовая кладовая. Он резко остановился, удивившись их присутствию, и машинально пощупал шею, обильно напудренную в тех местах, где остались следы железных пальцев Глоссу Раббана.

— О, простите, — быстро взяв себя в руки, сказал Мефистис. — Я не хотел вам помешать.

Он кивнул де Фризу, ошибочно считая его своим союзником.

— Банкет проходит очень гладко, как мне кажется, — продолжил Кру. — Барон хорошо справляется с задачей.

Бестия Раббан злобно рыкнул, и Мефистис поспешил исчезнуть.

Де Фриз и Раббан снова принялись за подслушивание, от души надеясь, что произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее, иначе вечер можно будет считать окончательно испорченным.

— Какое милое дитя! — умилился граф Ришез, увидев Фейда-Рауту. Светловолосый мальчик уже знал множество слов и понимал, как добиться желаемого. Граф протянул к нему руки. — Можно я подержу его на коленях?

Барон согласно кивнул, и слуга протянул Фейда-Рауту старому Ришезу, который начал подбрасывать мальчика на своем колене. Фейд, однако, не стал смеяться, что сильно удивило Ильбана.

Граф поднял бокал, поддерживая мальчика одной рукой.

— Предлагаю тост за детей.

Гости выпили. Тихо ворча, барон подумал, что у старого дурака поубавилось бы восторга, если бы его попросили поменять мальчишке пеленки.

Как раз в этот момент малыш разразился потоком бессвязных слов, в которых барон узнал обозначения экскрементов. Да, пеленки пора менять! Но Ильбан ничего не понял, продолжал глупо улыбаться и ласково разговаривать с Фейдом. Старик снова покачал его на колене и, подражая детскому лепету, проговорил:

— Смотри, малютка, вот несут десерт. Ты же любишь его, правда?

Барон подался вперед, радуясь, что обед подходит к концу. Кроме того, эту часть праздника он планировал сам, не прислушиваясь к советам инструктора по этикету. Он полагал, что придуманная им шутка весьма позабавит гостей.

Шестеро слуг внесли поднос, на который вполне можно было бы уложить человека. На поднос был уложен двухметровый пирог, который и поставили в середине стола. Пирог был изготовлен в виде длинной извитой ленты, напоминал формой песчаного червя и был украшен завитками концентрированной меланжи.

— Это блюдо символизирует держание Харконненами имперского лена Арракис. Прошу всех отметить вместе со мной Десятилетие нашей плодотворной и доходной работы на этой планете.

Барон лучился улыбкой, а граф Ришез аплодировал вместе со всеми, хотя даже он не должен был пропустить мимо ушей оскорбление, направленное против его Дома, который когда-то потерпел неудачу на Арракисе.

Корка пирога блестела, но барону не терпелось увидеть восхитительный сюрприз, таившийся внутри пирога.

— Малыш, смотри, какой чудесный пирог! — С этими словами Ильбан поставил Фейда на стол, чем привел бы в неописуемый ужас Мефистиса Кру.

Один из ассистентов повара начал с помощью проволочного ножа срезать с пирога корку. Было такое впечатление, что он, как прозектор, вскрывает червя. Гости сгрудились вокруг стола, чтобы лучше видеть, а граф Ришез подтолкнул вперед маленького Фейда-Рауту.

Когда пирог открыли, стало видно, что внутри копошатся какие-то твари, очень напоминавшие по форме змей. Это должно было символизировать песчаных червей Арракиса. Безвредных змей запечатали в пирог, чтобы они, выползая оттуда, производили впечатление извивающихся щупальцев. Милая маленькая шутка.

Фейд смотрел на змей, как зачарованный, но граф Ришез едва удержался от крика. Ночная усталость и подозрения относительно истинных намерений барона сделали свое дело. Все пришли в смятение. Граф, пытаясь прослыть героем, грубо убрал Фейда-Рауту со стола, перевернув при этом свой стул.

Фейд, который совсем не боялся змей, теперь был перепуган настолько, что разразился неистовым плачем. Пока он кричал, телохранители начали подхватывать своих подопечных, готовясь защищать их.

Стоя у противоположной стороны стола, виконт Моритани отпрянул, отступил на несколько шагов и застыл на месте, сверкая черными глазами, в которых одновременно отразились восторг и ярость. Оружейный мастер Хий Рессер был готов защитить своего лорда, но виконту, кажется, не было до этого никакого дела. Он хладнокровно взялся за браслет на левой руке и направил раскаленный добела луч потайного лазерного ружья на пирог. Змеи начали испаряться от чудовищного жара, распадаясь на клочья почерневшей кожи и куски обгорелого мяса.

Гости завопили. Большинство бросилось искать выход из банкетного зала. Из задней комнаты выскочил Мефистис Кру. взывая к разуму и призывая к спокойствию.

Но пандемониум только начал открываться…

~ ~ ~

Одетый в традиционную джуббу с откинутым назад капюшоном, Лиет Кинес снова стоял на высоком балконе пещеры собраний сиетча. Здесь Лиет чувствовал себя дома, не так, как в роскошных залах Кайтэйна, но в присутствии своих людей его охватывала и большая робость. Здесь он должен говорить о вещах, касающихся будущего каждого свободного человека на планете Дюна.

Собрания проходили довольно гладко, за исключением сумятицы, которую устроил Пемак, престарелый наиб Пещерного сиетча. Этот заскорузлый в предрассудках прошлого вождь выступал против всех предложений Лиета, не предлагая ничего взамен. Другие фримены повторно криками сгоняли его с балкона, но он упрямо поднимался туда вновь и вновь до тех пор, пока ворчавшего старика не взяли под руки и не стащили в тень балкона.

В течение многих дней собрание бурлило, сталкивались мнения, шли споры. Несколько враждовавших вождей в негодовании покинули собрание, но потом, опомнившись, вернулись назад. Каждую ночь Фарула ласково обнимала Лиета, нашептывала ему советы, помогала, как могла, нежностью и любовью. Именно она помогла сохранить ему душевное равновесие и мужество перед лицом растущего несогласия.

Фрименские наблюдатели доносили о незаметном, но неуклонном прогрессе в деле преобразования природы Дюны и обуздания пустыни. На протяжении жизни всего лишь одного поколения наметились небольшие, но явственные признаки улучшения. Двадцать лет назад умма Кинес призвал фрименский народ к терпению, утверждая, что весь процесс преображения Дюны может занять не одно столетие. Но, как это ни удивительно, его мечта уже начала сбываться.

В глубоких ущельях в южных полярных регионах росли умело посаженные зеленые растения, свет для которых давали солнечные зеркала и усилители, утеплившие воздух и растопившие иней почвы. Там в небольшом количестве росли карликовые пальмы вместе с жесткими пустынными подсолнечниками, тыквами и клубнями. Настал день, и по земле потекли струйки свободной воды. Вода на поверхности Дюны! Такое просто не укладывалось в голове.

Как бы то ни было, Харконнены не замечали этих изменений, направив все свое внимание на добычу пряности. Тем временем планета выздоравливала, гектар за гектаром. Это была со всех сторон хорошая новость.

Но сейчас, перед выступлением, Лиет с трудом подавил неприятное предчувствие. Несмотря на всю поддержку, которую оказали ему фримены (он рассчитывал на меньшее), он может столкнуться с противодействием, особенно после того, как люди услышат его предложения.

На балконах и террасах пещеры собралась тысяча закаленных пустыней фрименов, которые, вернувшись с перерыва, начали занимать свои места. На этих людях были надеты меченные пустыней накидки и грубые сапоги. Некоторые, по обычаю, курили глиняные трубки, набитые меланжевыми волокнами. Ощущая приятный запах жженой пряности, Лиет начал говорить.

— Умма Кинес, мой отец, был великим провидцем. Он направил наш народ на путь дерзкого и многотрудного пробуждения Дюны. Он учил нас, что экосистемы сложны, что каждая форма жизни нуждается в нише. Много раз говорил он об экологических следствиях наших поступков и действий. Умма Кинес видел окружающую среду как взаимодействующую систему, с текучей стабильностью и порядком.

Лиет откашлялся и продолжил:

— С других планет мы привезли насекомых для аэрации почвы, что облегчает рост растений. На нашей планете живут многоножки, скорпионы и пчелы. Мелкие и крупные животные расселились по пескам и скалам: карликовые лисы, зайцы, пустынные ястребы, карликовые совы.

Дюна подобна исполинскому двигателю, который мы смазываем и ремонтируем. Настанет день, когда наш мир начнет служить нам новым и чудесным способом, так же как мы продолжим чествовать его и служить ему. Братья-фримены, мы сами часть этой экосистемы, ее интегральная составная часть. Мы занимаем нашу и только нашу нишу.

Аудитория внимательно слушала Лиета, оживленно реагируя на упоминание имени и работ легендарного отца Кинеса.

— Но где она — наша ниша? Неужели мы — только планетологи, восстанавливающие флору и фауну? Я скажу, что наша задача гораздо более грандиозна. Мы должны, и это суровая необходимость, начать сражаться с харконненовскими агрессорами с невиданной ранее силой. В течение многих лет наши мелкие группы не давали им спокойной жизни, но мы не могли нанести им такого поражения, чтобы они прекратили свои варварские операции по изъятию пряности. Сегодня барон ворует больше пряности, чем когда бы то ни было.

Раздались крики недовольства, люди начали перешептываться, вспомнив недавнее святотатство барона. Лиет возвысил голос:

— Мой отец не мог предвидеть, что могущественные силы империи — император, Дом Харконненов, Ландсраад — не разделят его взгляд на будущее Дюны, не проникнутся его видением. Мы одиноки, и сами должны заставить их остановиться.

Ропот нарастал. Лиет надеялся, что ему удалось пробудить людей, убедить их оставить распри и начать работать вместе во имя достижения общей цели.

— Какой прок строить дом, если не можешь его защитить? Нас миллионы. Давайте сражаться за новый мир, который провидел мой отец, за мир, который унаследуют наши внуки и правнуки!

Под сводами большой пещеры эхом отдались аплодисменты и топот ног, выражавшие одобрение, особенно сильно неистовствовала молодежь, которая получала настоящее наслаждение от налетов на харконненовские гарнизоны.

Но вдруг Кинес уловил изменение тональности шума. Люди начали показывать пальцами на противоположный балкон, где стоял жилистый старик, размахивая крисом. Длинные, как веревки, волосы развевались вокруг головы, делая человека похожим на сумасшедшего из пустыни. Снова Пемак.

— Таква! — прокричал он со своего балкона древний боевой клич фрименов, означавший: «Цена свободы!»

Толпа притихла, все глаза повернулись в сторону старого наиба с молочно-белым крисом. Фрименская традиция запрещала вкладывать кинжал в ножны до тех пор, пока он не обагрился кровью. Пемак повернул собрание в опасное русло.

Лиет коснулся рукоятки своего ножа, висевшего у пояса, и в этот момент заметил, что Стилгар и Тьюрок, проталкиваясь сквозь толпу, взбираются по ступенькам на верхний уровень.

— Лиет Кинес, я требую от тебя ответа! — гремел Пемак. — Если он покажется мне неудовлетворительным, то время слов кончится и наш спор решится кровью. Ты принимаешь мой вызов?

Этот идиот мог уничтожить весь политический прогресс, которого удалось достичь Лиету. Но делать было нечего, на кон были поставлены его честь и доверие народа.

— Я приму вызов, Пемак, если это утихомирит тебя. Говорят, что нет человека более слепого, чем тот, кто по собственной воле лишает себя разума.

По толпе прокатился приглушенный смешок. Люди оценили меткое применение старой народной мудрости.

Рассерженный отпором, Пемак вытянул вперед кончик криса.

— Ты только наполовину фримен, Лиет Кинес, и твоя иноземная кровь переполняет тебя дьявольскими идеями. Ты провел слишком много времени на Салусе Секундус и на Кайтэйне. Ты развратился, а теперь пытаешься запятнать и нас своими вредоносными заблуждениями.

У Лиета бешено заколотилось сердце. В груди начал нарастать праведный гнев; надо было во что бы то ни стало утихомирить старика. Оглянувшись, Лиет увидел, что Стилгар занял позицию у входа на балкон, где стоял Лиет.

Старик тем временем продолжал кричать:

— Хейнар, наиб Сиетча Красной Стены, много десятилетий был моим другом. Бок о бок мы дрались с Харконненами, как только они сменили ушедших Ришезов. Я вынес его на спине с поля боя после стычки, в которой он потерял глаз. Под руководством Хейнара его народ стал процветать, но теперь он стар, как и я.

И вот пришел ты и начал заручаться поддержкой других фрименских вождей, которых ты собрал здесь, чтобы укрепить свои позиции. Ты много говоришь о достижениях своего отца, но молчишь о своих. — Противник Лиета дрожал от ярости. — Твои мотивы ясны, ты сам хочешь стать наибом.

От удивления Лиет моргнул, поразившись столь смехотворному обвинению.

— Я отвергаю это измышление. Уже битых несколько недель я говорю о важном для всех фрименов деле, а ты обвиняешь меня в ничтожных амбициях?

Под сводами пещеры загремел голос Стилгара:

— Говорят, что если в одном помещении собирается тысяча человек, то среди них обязательно найдется один глупец. Мне думается, что здесь есть тысяча человек, Пемак, и, кажется, мы нашли одного глупца.

Прокатившийся по залу смешок немного разрядил напряжение, но Пемак и не думал сдаваться:

— Ты не фримен, Лиет Кинес. Ты не наш. Сначала ты женился на дочери Хейнара, а теперь вознамерился занять его место.

— Я обращу правду против тебя, Пемак, и пусть она пронзит твое лживое сердце. Я получил свою иноземную кровь от уммы Кинеса, и ты смеешь называть это слабостью? Более того, легенда о моем кровном брате Варрике, его жизни и смерти, известна во всех сиетчах. Я поклялся ему, что после его смерти женюсь на Фаруле и стану заботиться о его сыне, как о своем собственном.

Пемак мрачно возразил:

— Может быть, ты сам вызвал ветер демона, чтобы убить соперника. Не хочу притворяться, я не знаю силы иноземных Демонов.

Устав от препирательств с глупцом, Кинес обратил взор на делегатов, стоявших в зале.

— Я принял вызов, но он продолжает пустую игру словами. Если между нами случится поединок, то кто первым пустит кровь, я или он? Пемак — старый человек, и если я его убью, то лишь опозорю свое имя такой схваткой. Он достигнет цели, даже если будет убит. — Лиет посмотрел на противоположный балкон. — Ты этого хочешь, старый глупец?

В этот момент рядом с Пемаком появился наиб Хейнар с повязкой на пустой глазнице. Лицо старого наиба было продублено всеми ветрами пустыни. Раскольник удивился и не поверил своим ушам, когда одноглазый наиб заговорил. Хриплый голос Хейнара разнесся под сводами пещеры:

— Я знаю Лиета с момента его рождения, и он никогда не хитрил со мной. Он унаследовал истинное видение своего отца, и, кроме того, он такой же фримен, как и любой из нас.

Он повернулся к старику со спутанными седыми волосами, который все еще сжимал в руке крис, воинственно подняв его кверху.

— Мой старый друг Пемак думает, что говорит также и от моего имени, но я сейчас говорю ему, что он не имеет права думать только об одном сиетче, когда речь идет о судьбе всей Дюны. Я с большим удовольствием увижу, как льется кровь Харконненов, а не кровь моего товарища или зятя.

В наступившей тишине снова заговорил Лиет:

— Лучше я уйду в пустыню и один встречу Шаи-Хулуда, чем стану драться с одним из вас. Вы должны или поверить мне, или изгнать меня.

В зале начали скандировать одно имя. Начали Стилгар и Тьюрок, подхватили отважные юноши, жаждавшие крови Харконненов. Более тысячи человек громко скандировали это имя: «Лиет! Лиет!»

На противоположном балконе вдруг возникло какое-то движение, схватка между Пемаком и Хейнаром. Не говоря ни слова старый упрямец попытался упасть грудью на свой обнаженный клинок, но старик Хейнар успел ему помешать. Он сумел в последний момент вырвать крис из потной руки своего товарища. Пемак упал на пол балкона, живой, но побежденный.

Держа нож в правой руке, Хейнар отступил назад, сделал молниеносное движение оружием и глубоко рассек кожу на лбу Пемака. Когда рана заживет, на ее месте останется пожизненный рубец. Ритуальная кровь пролилась. Пемак посмотрел вверх, ярость его улетучилась, кровь тонкой струйкой потекла с бровей в глаза. Хейнар взялся за лезвие криса и протянул оружие владельцу.

— Примите это, как доброе предзнаменование, вы, собравшиеся здесь, — крикнул Хейнар в зал. — Это объединит фрименов вокруг Лиета Кинеса.

Встав на ноги, Пемак вытер глаза, размазав кровь по щекам в виде боевого раскраса. Он сделал глубокий вдох, чтобы заговорить. Это было его законное право. Лиет, скрестив руки на груди, затаив дыхание, ждал. Его ошеломила быстрота, с какой стали развиваться события. Но старый фримен со спутанными седыми волосами удивил всех. Он искоса посмотрел на Хейнара и сказал:

— Я изменил свое решение и считаю, что мы должны избрать Лиета Кинеса абу-наибом, отцом всех сиетчей, чтобы он вел к победе всех нас.

Лиет заколебался, но, собравшись с духом, заговорил:

— Мы стоим на кризисном перепутье нашей истории. Наши потомки, вспоминая это время, скажут, что мы либо приняли единственно верное решение, либо все проиграли. — Помолчав, чтобы все поняли его правильно, он продолжил:

— Поскольку пробуждение Дюны становится явью, то нам будет отныне все труднее скрывать свою работу от Харконненов. Взятки Гильдии в виде пряности станут очень важны, чтобы мы были уверены, что метеорологические спутники не следят за нашими объектами.

По залу пронесся одобрительный ропот. Недели дискуссий оказались плодотворными.

Лиет Кинес постарался сдержать переполнявшие его чувства.

— После предательства, в результате которого была разрушена база контрабандистов на Южном полюсе, я больше не доверяю посредникам, услугами которых мы пользовались много лет, а в особенности торговцу водой Рондо Туэку. Хотя он и покинул полюс, он все еще имеет с нами связь. Но Туэк предал Доминика Верниуса и может так же предать и нас. Разве можно доверять такому человеку? Я требую прямой встречи с представителями Космической Гильдии. Фримены не могут больше полагаться на милость посредников. Отныне на повестке дня стоит вопрос о заключении соглашения между нами и Гильдией.

Лиет всегда считал Доминика Верниуса своим другом и наставником. Граф-отступник заслуживал куда лучшей участи, чем та, которую уготовил ему двоедушный торговец водой. Недавно Туэк продал свои ледяные шахты и свое дело Лингару Бевту, своей бывшей правой руке, и вернулся в Карфаг. Помня опыт Туэка, Лиет Кинес разработал альтернативный план контактов с Гильдией.

Оглядывая зал, планетолог видел вокруг исполненные верой в него лица. Такого единодушия он не помнил со времен почитания своего прославленного отца. Много всего протекло с тех пор, и младший Кинес прошел свой трудный путь. Его вдохновение совпадало с вдохновением его великого предшественника, но намного превосходило последнее. Там, где его отец видел лишь зеленеющие на месте пустыни сады, Лиет видел фрименов хозяевами и правителями Дюны. Всей Дюны.

Но для того чтобы достичь величия, они должны сначала сбросить с себя харконненовские оковы.

~ ~ ~

Поздно ночью, когда огни полярного сияния все еще освещали небо, Анирул, страдая бессонницей, вошла в скудно обставленную холодную комнату, которую совсем недавно занимала бывшая Вещающая Истину Лобия. Почти два месяца прошло с тех пор, как умерла эта старая женщина, и в ее покоях было безжизненно и тихо, как в могиле.

Хотя Лобия должна уже пребывать в Другой Памяти, присоединившись к множеству других, древний дух Вещающей Истину до сих пор не появлялся на поверхности сознания Анирул, и она уже чувствовала себя измотанной постоянными бесплодными попытками найти ускользающую память Лобии.

Анирул нужен был друг и доверенное лицо; она не осмеливалась откровенно говорить с кем бы то ни было, и уж меньше всего с Джессикой, которая ничего не знала о своем предназначении. У Анирул были дочери, и хотя она гордилась умом и талантами Ирулан, на ее хрупкие плечи нельзя было возлагать гнет такого знания. Ирулан еще не готова. Нет, программа выведения Квисац-Хадераха — слишком большая тайна.

Но Лобия — если только удастся добраться до ее памяти — вполне подходит для этой цели.

Где ты, старый друг? Должна ли я громко крикнуть и пробудить все памяти, которые живут во мне? Она боялась сделать этот шаг, но, возможно, преимущества окажутся сильнее риска. Лобия, поговори со мной.

Вдоль одной из стен необитаемых покоев были составлены пустые ящики, но Анирул медлила и не паковала скудные пожитки умершей Вещательницы, чтобы отослать их на Баллах IX. Так как Элен Гайус Мохиам предпочла другие апартаменты, эти могут простоять пустыми в огромном дворце много лет, пока кто-нибудь не обратит на них внимание.

Анирул прошлась по сумрачным, пустым покоям, вдыхая холодный воздух, словно надеясь ощутить присутствие духов, мечущихся вокруг нее. Потом она села за круглый столик и активировала свой сенсорно-концептуальный дневник, который хранился в печатке перстня из камня су. Дневник возник из ничего, повиснув в воздухе, и видимый только Анирул. Это был единственный способ привести в порядок ее сокровенные мысли.

Анирул была уверена, что Лобия одобрила бы такой поступок. «Ведь правда, мой старый друг?» Звук собственного голоса ошеломил Анирул, и она замолчала, удивившись, что начала вслух разговаривать сама с собой.

Виртуальный дневник лежал открытым, ожидая, когда в него внесут слова. Анирул успокоилась и открыла свой разум, воспользовавшись техникой прана-бинду для стимуляции мыслительных процессов. Она медленно выпустила из ноздрей воздух, струйка которого стала видимой в холодном воздухе покинутой комнаты.

По спине Анирул пробежал холодок. Дрожа, она откорректировала свой обмен веществ, чтобы не чувствовать холода. Четыре ничем не украшенных светильника стали гореть ярче, словно на них воздействовала невидимая волна, пробежавшая по воздуху. Анирул прикрыла глаза.

В комнате стоял запах Лобии, успокаивающий, застоявшийся дух. Остался здесь след и физической энергии умершей Вещательницы.

Вытащив невинно выглядевшее, чернильное перо из держателя на столе, Анирул с силой сдавила перо обеими руками, стараясь сосредоточиться. Лобия пользовалась этим инструментом для пересылки кодированных передач в Школу Матерей, где она много лет была инструктором. На ручке остались отпечатки пальцев старой женщины, чешуйки кожи и следы кожного сала.

Но чернильная ручка — слишком примитивное орудие, чтобы делать им записи в сенсорно-концептуальном дневнике. Анирул заменила древнюю ручку сенсорной и принялась писать на эфирных, невидимых страницах.

В ночной тишине, сидя в комнате, в которой Лобия провела немалую часть своей жизни, Анирул решила описать свою дружбу с замечательной Вещательницей, документировать мудрость, которой у нее научилась. Резким движением Анирул ввела в страницу закодированную дату.

Потом ее рука дрогнула. Лихорадочно скачущие мысли потускнели, блокируя поток слов, которые она собралась писать. Она чувствовала себя, как маленькая ученица в Школе Матерей, которая получила трудное задание, но не может сосредоточить мысли под упорным взглядом Главного проктора, который фиксирует каждое движение девочки.

Светильники вдруг снова потускнели, словно их прикрыла тень проходящего мимо человека. Анирул быстро обернулась, но никого не увидела.

Попытавшись сконцентрировать свой усталый ум, Анирул снова вперила взор в страницу дневника, чтобы завершить то, ради чего она пришла сюда. Но она смогла написать только два предложения, и ее мысли опять отклонились в сторону, словно воздушный змей, подхваченный порывом ветра.

Комната умершей Лобии наполнилась призрачным шепотом.

Анирул без труда представила себе Лобию сидящей рядом с ней, делящейся своей мудростью и советом. В одной из множества бесед старая женщина объяснила Анирул, как она достигла того, что ее избрали Вещающей Истину, как она сумела показать больше способностей, чем сотни других Сестер. Однако в душе Лобия предпочла бы остаться в Школе Матерей и ухаживать за садами, исполняя должность, с которой в настоящее время весьма умело справлялась Преподобная Мать Тора. Независимо от личных желаний все члены Бене Гессерит делали ту работу, на которую их назначали. Например, выходили замуж за императора.

Исполняя свое назначение, Лобия тем не менее находила время читать нелицеприятные нравоучения Сестрам, жившим при дворе, включая и саму Анирул. Делая это, сварливая старуха имела обыкновение размахивать костлявым пальцем перед носом провинившейся Сестры. Анирул, прикрыв глаза, вспомнила смех Лобии — смесь хриплого кашля и фырканья, эти звуки старая женщина издавала в забавные моменты.

Анирул и Лобия не были близки в начале своих отношений, между ними бывали даже трения из-за близости к императору. Анирул терялась и расстраивалась всякий раз, когда видела своего мужа, тихо беседующего с Лобией. Почувствовав это, Лобия, криво усмехнувшись, однажды сказала: «Шаддам любит власть намного больше, чем он может любить женщину, миледи. Его интересую не я, а то, что я могу ему сказать. Император тревожится по поводу врагов, которых он видит за каждым углом, и он хочет знать, не лгут ли они ему, замышляя отнять у него власть, богатство и саму жизнь».

Шли годы, а Анирул так и не подарила Шаддаму наследника. Вследствие этого он еще больше отдалился от жены. Случись все раньше, он, несомненно, взял бы себе другую жену, которая послушно родила бы ему сына. Старый Эльруд поступал так множество раз.

Правда, втайне от Шаддама, Анирул уже ввела ему незаметное средство, воспользовавшись нечастыми половыми сношениями с ним. Зачав пять дочерей, император потерял способность вообще иметь детей. Император был стерилен, теперь и он, и Анирул — оба служили целям Общины Сестер. Шаддам IV спал со многими женщинами и мог бы догадаться о своем заболевании, но мужчина никогда не считает, что болен именно он, особенно если есть возможность свалить вину на женщину…

Когда все это дошло до сознания Анирул, она открыла глаза и принялась яростно записывать свои мысли виртуальным пером. Она снова остановилась; ей показалось, что она слышит какой-то шум. Кто-то разговаривает в коридоре? Что это за крадущиеся шаги? Она прислушалась, но ничего не услышала.

Анирул отодвинула в сторону виртуальные письменные принадлежности… и снова услышала какой-то шум. На этот раз он прозвучал громче, словно производящие его люди переместились в комнату. Шепот превратился в какофонию невнятных предложений, а потом исчез. Анирул нервно поднялась из-за стола и заглянула в пустые шкафы, сундуки и во все места, где мог спрятаться человек.

Она опять никого не нашла.

Голоса снова зазвучали громче, причем с самого начала. Анирул наконец узнала бормотание множества голосов Другой Памяти, нарастающее крещендо ее неуправляемого всплеска. Никогда прежде она не слышала столь бурного проявления Другой Памяти, и ей стало интересно, что запустило такую бурю. Ее поиск? Смятение ее растревоженных мыслей? На этот раз голоса звучали как внутри, так и вокруг нее.

Громкость эха нарастала, словно комната наполнилась спорящими Сестрами, но Анирул не видела ни одной из них и не понимала ни слова из их сумбурного разговора, голоса которого перекрывали друг друга. Каждая сестра хотела что-то сказать, но слова сливались, противореча друг другу.

Сначала Анирул решила бежать из пустой комнаты Лобии, но, поразмыслив, передумала. Если множество голосов внутри нее пытается сказать ей что-то важное, то, значит, она просто обязана это услышать и понять.

Лобия, ты здесь?

В ответ началось настоящее извержение слов, непроницаемым облаком покрывших сознание Анирул. Голоса то пропадали, то становились громче, словно слабые сигналы радиопередачи, пытающиеся пробиться сквозь поля статического электричества. Некоторые из этих давно умерших женщин кричали во весь голос, перекрывая голоса остальных, но Анирул все еще не могла ничего понять. Все женщины наперебой выкрикивали на разных языках имя Квисац-Хадераха.

Внезапно все звуки в голове Анирул стихли. Под сводом черепа возникла звенящая тишина, желудок скрутило от подступившей к горлу тошноты.

Она посмотрела на сенсорно-концептуальный дневник, который продолжал висеть над столом. В прошлый раз, когда она собиралась сделать запись в виртуальном дневнике, Другая Память тоже оживилась. На этот раз она попробовала глубже проникнуть в царство Другой Памяти, но была блокирована вихрем плотного тумана.

Два опыта были разными, но каждый раз она получала от Другой Памяти одно и то же послание. Что-то было не так в гомоне толпы ее предшественниц. На этот раз невнятные голоса были еще больше встревожены и даже явились непрошеными.

Если она не поймет, в чем дело, то ее жизнь — и, что еще хуже, судьба программы Квисац-Хадераха, которая является единственным смыслом ее существования, — может оказаться в очень большой опасности.

~ ~ ~

Облокотившись на стоявший на балконе стол, Лето задумчиво смотрел, как над морем поднимается полуденный ветер. Герцог любил, сидя здесь, вдыхать соленый воздух и смотреть на грозовые облака, плывущие над рублеными гребнями волн. Сильные штормы были устрашающими и великолепными одновременно, напоминая о потрясениях в империи и в собственной душе. Бури служили напоминанием о том, насколько незначителен обычный герцог против сил, более мощных, чем он сам.

Сидевший у противоположного края стола Ромбур смотрел не на море, а на каменную стену, не чувствуя холода своим телом киборга. Принц был занят обдумыванием стратегии игры в хеопса, род пирамидальных шахмат. В эту игру герцог Лето когда-то очень любил играть с отцом. — Твой ход, Лето.

Крепкий чай в чашке герцога совсем остыл, но он сделал глоток. Двинув вперед первую фигуру, щитоносца, он защитился от угрозы черным жрецом противника.

— Думаю, что и в другом смысле настала твоя очередь Делать ход. — Ромбур снова погрузился в созерцание мелких трещин древней стены. — Бене Гессерит отверг твою просьбу передать корабль-невидимку, но мы не можем успокоиться на этом. Теперь, когда Туфир и Гурни вернулись, мы располагаем всей необходимой информацией. Настало время физических действий для восстановления моей власти на Иксе.

По его покрытому шрамами лицу промелькнула мальчишеская улыбка.

— Джессика уехала, и теперь ты должен чем-то себя занять.

— Возможно, ты и прав. — Лето уставил взгляд в море, не улыбнувшись шутке. С момента катастрофы клипера он искал стоящую цель, чтобы сохранить твердость духа. Карательная акция на Биккале была хорошим первым шагом, но этого явно недостаточно. Пока он чувствовал себя человеком лишь отчасти. Как Ромбур.

— Тем не менее я в первую очередь должен подумать о благополучии моего народа, — задумчиво произнес Лето. — Многие мои солдаты погибнут во время удара по Иксу, и, кроме того, нам надо также подумать о безопасности Каладана. Если атака провалится, то сардаукары высадятся здесь и перережут нам горло. Я хочу спасти твою планету, но не потерять при этом свою.

— Я понимаю, насколько это опасно. Великий человек идет на великий риск. — Ромбур ударил по столу с большей силой, чем рассчитывал. Фигуры хеопса рассыпались по столу, сметенные, словно их маленький мир разрушило землетрясение. Посмотрев на свою искусственную руку, Ромбур поднял ее от стола. — Прошу прощения.

Выражения принца стали более резкими, более эмоциональными, чем раньше.

— Мои мать, отец и сестра мертвы. Я более машина, нежели человек, и никогда не смогу иметь детей. Что, черт возьми, мне терять?

Лето ждал, когда принц закончит свою речь. Ромбур начал закипать, как всегда, когда речь заходила об Иксе. Единственным добрым результатом трагедии стало то, что она гальванизировала ум Ромбура, сделав его более ясным. Принц стал сильнее, цели и сроки их достижения четко определились. Теперь Ромбур был человеком, новым человеком, выполняющим важную миссию.

— Амнистия императора Шаддама была пустым жестом, и меня принудили к послушанию, заставив ее принять. На столько лет! Я убеждал себя, что дела улучшатся, если я просто наберусь терпения и буду ждать. Но мой народ не может больше ждать! — Он собрался было снова ударить кулаком по столу, но, заметив, как отпрянул Лето, убрал руку. Лицо принца смягчилось, на нем появилось умоляющее выражение. — Все это тянулось слишком долго, Лето, и я хочу действовать. Я должен отправиться туда. Пусть мне удастся только проникнуть на планету и встретиться с К’тэром. Вместе мы сможем поднять восстание угнетенного населения.

Ромбур, не мигая, уставился на доску хеопса, которая множеством своих уровней и переплетениями клеток напоминала о сложностях реальной жизни. Он протянул руку, взялся за искусно вырезанную фигуру колдуньи и передвинул ее по доске.

— Икс возместит тебе все военные расходы до последнего соляри, плюс оплатит моральный интерес. Кроме того, я направлю сюда иксианских инженеров и техников, которые исследуют все ваши системы — промышленность, управление, транспорт, рыболовство, сельское хозяйство — и дадут советы по их улучшению. Системы — это ключ к успеху, мой друг, естественно, вкупе с новейшей технологией. Мы поставим на Каладан необходимые иксианские машины, естественно, бесплатно, и будем безвозмездно поставлять их в течение оговоренного срока, скажем, в течение десяти лет или даже двадцати. Мы можем разработать подробный план.

Сдвинув брови, Лето внимательно посмотрел на доску и сделал ход, сдвинув на уровень выше лайнер, чтобы взять в плен навигатора противника.

Ромбур мельком взглянул на доску, но заговорил о своем:

— Каждый Дом Ландсраада, включая и Дом Атрейдесов, выиграет от поражения тлейлаксов. Иксианская продукция, славившаяся некогда своим качеством, теперь стала намного хуже, поскольку его контроль на тлейлаксианских предприятиях просто смехотворен. Да и кто станет доверять продукции тлейлаксов, даже если она будет работать.

После возвращения разведчиков Лето все время размышлял над вопросами, которые породила доставленная с Икса информация. Если тлейлаксы не будут изгнаны с Икса, то они, несомненно, создадут там плацдарм, откуда начнется их экспансия по всей империи. Что происходит сейчас с военными заводами Икса? Тлейлаксы могут сформировать новые армии и вооружить их новейшей военной техникой.

Зачем на Иксе расквартированы сардаукары? В голову Лето пришла страшная мысль. При традиционном балансе сил в империи Дом Коррино и его сардаукары в военном отношении были равноценны объединенным силам Домов Ландсраада. Что, если Шаддам намерен склонить чашу весов в свою пользу, заключив союз с тлейлаксами? Не этим ли занят на Иксе Шаддам Коррино?

Лето отвернулся от игровой доски.

— Ты прав, Ромбур, игры кончились. — Лицо его посерьезнело. — Меня больше не интересуют ни придворная политика, ни внешние приличия, ни то, как будут судить меня потомки. Больше всего меня интересуют справедливость и будущее Ландсраада, включая и будущее Дома Атрейдесов.

С этими словами он взял в плен еще одну фигуру черных. Принц-киборг не обратил на это внимания. Лето продолжил:

— Однако я хочу быть уверенным в том, что ты не собираешься делать экстравагантные, но пустые жесты, как того хотел твой отец Его план безумной атомной атаки Кайтэйна вызвал бы великое потрясение в империи, но не принес бы лавров Дому Верниусов.

С помощью сервомеханизма Ромбур медленно кивнул тяжелой головой.

— Это вызвало бы злобу и месть в отношении меня, как, впрочем, и тебя, Лето.

Он сделал быстрый ход, совершив стратегический просчет и позволив Лето занять следующий уровень пирамиды.

— Хороший правитель всегда обращает внимание на детали. — Постучав по игровой доске, Лето сделал замечание Ром-буру. — Самые великие планы обречены на провал, если все их нити не собраны воедино.

Ромбур вспыхнул.

— Балисетом я владею лучше, чем игрой в хеопса.

Лето сделал еще один глоток холодного чая и выплеснул остатки напитка через перила балкона.

— Все это будет очень не просто и не прямолинейно. Да, думаю, что восстание должно начаться изнутри, но потом на повестку дня встанет внешнее военное вторжение. Надо точно скоординировать наши действия.

Поднялся ветер, предвещая приближение шквала. К пристаням устремились плетеные лодки и рыбацкие шхуны, стараясь опередить надвигающийся дождь. В расположенной внизу деревне люди укладывали в сараи снасти, спускали паруса и ставили суда на якорь в преддверии надвигавшегося шторма.

На балкон вышла служанка и убрала пустую чашку и поднос с закусками, которые она же внесла сюда час назад. Статная женщина с вьющимися соломенно-желтыми волосами нахмурилась, обратив внимание на зловещие черные тучи.

— Неплохо бы вам уйти с балкона, мой герцог.

— Сегодня я хотел бы остаться здесь до самого последнего момента.

— Кроме того, — Ромбур присвистнул, — я его еще не побил.

Лето притворно застонал.

— В таком случае мы останемся здесь до утра.

Когда служанка вышла, бросив на обоих неодобрительный взгляд, Лето посмотрел в глаза Ромбура.

— Пока ты будешь работать с иксианским подпольем, я проведу мобилизацию и подготовлюсь к полномасштабному вторжению. Я не позволю тебе отправиться на Икс одному, ты поедешь с Гурни Халлеком. Он великий боец и контрабандист, а кроме того, он уже бывал на Иксе.

Серый сумеречный свет отразился от металлической макушки Ромбура, когда он согласно кивнул головой.

— Я не стану отказываться от его помощи.

Они с Гурни часто вместе играли на балисетах и пели дуэтом. Иксианский аристократ часами тренировался в игре, стараясь извлекать механическими пальцами нежные звуки из струн, и достиг в этом деле значительных успехов, но его певучий голос так и не восстановился.

— Гурни был другом моего отца и жаждет мести почти так же, как я, — добавил Ромбур.

Ветер шевелил черные волосы Лето.

— Дункан снабдит вас оснащением и оружием для ведения тайной войны. Замаскированные боевые машины, спрятанные в глуши поверхности Икса, способны причинить тяжелый урон неприятелю, если их правильно использовать.

Прежде чем ты отправишься на Икс, мы разработаем точную дату и время начала нашей атаки, чтобы согласовать ее начало с началом внутреннего восстания. Ты ударишь врага в живот, и когда он согнется в три погибели, мои войска нанесут завершающий удар.

Пока они обсуждали будущие перемещения войск и вооружение, Ромбур двинул вперед свои фигуры. По прошествии стольких мирных лет тлейлаксы не будут ожидать внезапного фронтального удара, и он застанет их врасплох. Иное дело императорские сардаукары.

Лето взял фигурку капитана сардаукарской гвардии и двинул ее с нижнего уровня доски на самый верх.

— Мне нравится, когда ты увлекаешься планами, Ромбур. Они занимают твой ум, помогают концентрировать внимание.

С этими словами он опрокинул главную фигуру принца — изображение императора Коррино, сидящего на миниатюрной копии Трона Золотого Льва.

— А когда ты перестаешь обращать его на игру, то я легко у тебя выигрываю.

Принц улыбнулся и потер шрам, пересекавший щеку.

— Ты действительно устрашающий противник. Для меня великая честь и простое человеческое счастье, что на поле битвы мы союзники.

~ ~ ~

Каждый из дней, которые Джессика проводила в императорском дворце, леди Анирул показывала ей все новые и новые достопримечательности. Анирул относилась к молодой герцогской наложнице, которая прибыла на Кайтэйн якобы для того, чтобы служить камеристкой супруги императора, как к гостье, и редко нагружала ее по-настоящему важными делами.

На представление, устроенное в Центре Искусств имени Хассика III, Джессика отправилась в личном экипаже императора и леди Анирул. Роскошный, отделанный дорогой эмалью экипаж везли хармонтепские львы, широкие лапы которых были гораздо лучше приспособлены для бега по скалистым горам, чем для хождения по гладким улицам самого славного города империи. По сторонам улицы длинными рядами выстроились зеваки, львы, неспешно шествуя мимо них, играли мышцами в косых лучах заходящего солнца. Перед подобными публичными выездами специальные команды маникюрных операторов полировали когти благородных животных, а парикмахеры мыли шампунями мех львов и расчесывали их гривы.

Шаддам, сохраняя на лице каменное выражение, ехал на переднем сиденье окруженного защитным полем экипажа, одетый в ярко-красный китель и золотые брюки. На Джессику он не произвел впечатления меломана и театрала, но, видимо, советники считали, что для пользы дела император должен разыгрывать из себя культурного правителя. Анирул и Джессика, играя второстепенную роль, скромно поместились на задних сиденьях.

За все время пребывания Джессики на Кайтэйне Шаддам едва ли перекинулся с ней несколькими фразами; девушка сомневалась даже, помнит ли он ее имя, для императора она была всего лишь камеристкой Анирул, беременной и не представляющей никакого интереса. Три старшие дочери Шаддама — Ирулан, Чалис и Венсиция — ехали следом в менее роскошном экипаже, лишенном к тому же защитного поля. Иосифа и Руги остались во дворце с няньками.

Императорский кортеж остановился перед окруженным колоннадой гигантским зданием Центра имени Хассика — похожим на пещеру строением, оборудованным усилительными акустическими системами и призматическими окнами. Зрители могли видеть и слышать выступления самых талантливых актеров империи, не упустив ни одной самой тихой ноты, ни одной самой мелкой детали, даже сидя на самых дальних местах.

Выстроенные из мрамора с прожилками пилоны с огненными фонтанами обрамляли вход, предназначенный для императора и его приближенных. Фонтаны выбрасывали в воздух дугообразные струи ароматических масел. Огонь пожирал большую часть этого топлива, прежде чем капли успевали долететь до ромбовидных отражающих бассейнов.

Хассик III, один из первых правителей, обосновавшихся на Кайтэйне после катастрофы на Салусе Секундус, ради того, чтобы восстановить правительственную инфраструктуру, налогами едва не довел своих подданных до полного разорения. Члены Ландсраада поклялись, что не допустят, чтобы их так унизил Дом Коррино, и каждый на свои средства сам выстроил на Кайтэйне тот или иной монумент. В течение жизни одного поколения ничем не выделявшийся ранее Кайтэйн превратился в грандиозную смесь помпезной архитектуры, музейных зданий и бюрократического самодовольства. Центр Искусств был лишь одним из примеров такого рода.

Анирул с озабоченным видом посмотрела на внушительное здание и обернулась к Джессике.

— Когда ты станешь Преподобной Матерью, то испытаешь чудо Другой Памяти. В моем коллективном прошлом, изящной рукой, лишенной каких бы то ни было украшений, она обвела Центр, — хранятся воспоминания о том, как строилось это здание. Первым здесь поставили спектакль по древней, но весьма забавной пьесе «Дон Кихот».

Джессика удивленно вскинула брови. Когда-то Мохиам хорошо учила свою воспитанницу литературе, политике, психологии и истории культуры.

— Миледи, «Дон Кихот» кажется мне странным выбором, особенно учитывая, что постановка состоялась почти сразу после катастрофы на Салусе Секундус.

Анирул мельком взглянула на профиль мужа, который в это время выглядывал в окно экипажа; его внимание привлекли звуки фанфар и машущая флагами восторженная толпа.

— В те времена императоры иногда позволяли себе чувство юмора.

Августейшая семья вышла из экипажей и проследовала в здание под сводами входной арки в сопровождении слуг, которые несли за императором длинный шлейф из китового меха. Камеристки заботливо поправили такую же, но меньшую, отороченную мехом накидку на плечах Анирул. Кортеж вступил в зал с величавой медлительностью, чтобы зрители и журналисты не упустили ни одной детали.

По полированным ступеням Шаддам взошел в императорскую ложу, из которой при желании можно было рассмотреть поры на лицах актеров. Коррино уселся в обитое мягкими подушками кресло, сконструированное так, чтобы придать императору властную и величественную позу.

Не сказав мужу ни слова, Анирул села по его левую руку, продолжая разговаривать с Джессикой.

— Ты видела когда-нибудь выступление официально зарегистрированной труппы жонглеров?

Джессика отрицательно покачала головой.

— Правда ли, что жонглеры обладают сверхъестественными способностями, которые позволяют им вызывать глубокие эмоциональные переживания даже у самых жестокосердных зрителей? — спросила она.

Талант жонглеров основан на резонансно-гипнотической технике, подобной той, какую используют в Общине Сестер. Правда, жонглеры делают это исключительно для того, чтобы усилить впечатление от спектакля. Джессика тряхнула бронзовыми волосами.

— Буду с нетерпением ждать начала представления.

Сегодня давали пьесу «Тень моего отца», одно из лучших произведений постджихадного периода, обессмертившее в веках кронпринца Рафаэля Коррино, почитаемого героя и просвещенного ученого.

В сопровождении сардаукаров стражи в императорскую ложу вошли лакеи с бокалами искрящегося вина, которое они предложили сначала Шаддаму, а потом его супруге и гостям.

Анирул передала бокал Джессике.

— Прекрасное каладанское вино, часть груза, который прислал нам твой герцог в знак признательности за нашу заботу о тебе. — Она протянула руку и провела пальцами по округлившемуся животу Джессики. — Но осмелюсь сказать, что, насколько я знаю со слов Мохиам, он был не слишком доволен твоим отъездом сюда.

Джессика вспыхнула.

— Я уверена, что у герцога Атрейдеса слишком много забот, отвлекающих его от бесполезных мыслей об обыкновенной наложнице. — Она придала лицу безразличное выражение, чтобы скрыть боль разлуки. — Думаю, что сейчас он замышляет нечто грандиозное.

Лакеи покинули ложу в тот момент, когда оркестр заиграл увертюру, и пьеса началась. Софиты и прожектора залили светом сцену, их желтоватый цвет имитировал цвет восхода солнца. На сцене не было ни декораций, ни занавеса. Актерская труппа вышла на сцену одной шеренгой, и каждый занял свое место. Джессика во все глаза смотрела на пышные костюмы, ткань которых была украшена великолепными мифологическими узорами.

Шаддам сидел на своем месте, не выказывая пока скуки, которая неизбежно должна была обуять его по ходу спектакля. По традиции актеры ждали кивка императора, чтобы начать игру.

Один из декораторов активировал голографический генератор, и на сцене внезапно, как по мановению волшебной палочки, появились декорации — стена высокой башни замка, трон и. купа деревьев вдалеке.

— Ах, империя, славная империя! — воскликнул актер, исполнявший заглавную роль Рафаэля. У артиста, державшего в руке скипетр, увенчанный многоугольным стилизованным глобусом, были густые, ниспадавшие на спину черные волосы. Мощное мускулистое тело придавало ему величавый и державный вид. Фарфорово-белое лицо было настолько аристократически красивым, что поразило Джессику.

— Мои глаза не настолько сильны, а мозг не столь вместителен, чтобы научиться всем чудесам, которыми правит мой отец.

Актер склонил голову.

— Не значит ли это, что должен я посвятить жизнь свою учению, дабы я мог умереть, хотя бы с отблеском знания. И так я лучше всего прославлю Бога и предков, которые создали великую империю и отвели от нас бич мыслящих машин. — С этими словами актер поднял голову и смело взглянул прямо в глаза Шаддаму. — Быть рожденным в Доме Коррино это благословение, коего вряд ли заслуживает смертный.

Джессика почувствовала, как по ее спине бежит холодок. Актер блистал мастерством, играя переливами могучего голоса, но, как это ни странно, он слегка изменил традиционный текст пьесы. Со времен учения Джессика навсегда запомнила все строки великого творения древности. Леди Анирул если и заметила эти изменения, то не подала виду.

На сцену вбежала актриса, игравшая заглавную женскую роль красавицы по имени Герада. Прервав благочестивые размышления кронпринца, она срывающимся голосом сообщила ему, что некий убийца только что совершил покушение на его отца-падишаха императора Идриса I. Потрясенный страшным известием, юный принц Коррино упал на колени и зарыдал, но Герада сжала ему руку.

— Нет, нет, мой принц. Он не умер. Ваш отец выжил, хотя и был тяжело ранен в голову.

— Идрис — это свет, который заставляет Золотого Льва сиять, освещая всю вселенную. Я должен видеть его, я должен заново возжечь этот огонь и вернуть его к жизни.

— Тогда поспешим, мой принц. У его изголовья уже трудятся врачи.

Актеры медленно и печально покинули сцену. Через несколько мгновений голограмма показала внутренние покои Дворца.

Испустив тяжкий вздох, император Шаддам откинулся на спинку кресла.

По ходу пьесы император Идрис так и не оправился от раны, оставшись в коме, хотя системы жизнеобеспечения не дали ему умереть. Идрис так и остался лежать в императорской постели под присмотром врачей и семьи. Рафаэль Коррино, фактический правитель и полноправный наследник престола, горевал о своем отце, но так и не занял его места. Рафаэль так и не сел на Трон Золотого Льва, избрав для себя куда более скромное седалище. Он много лет управлял империей, но до конца своих дней называл себя только кронпринцем.

— Я не вправе узурпировать трон моего отца, и горе тому, кто может подумать об этом. — С этими словами актер подошел ближе к императорской ложе. Фасетчатый светильник над его головой был похож на сверкающий золотом сталактит.

Джессика зажмурила глаза, пытаясь понять, какие строчки изменил актер и зачем. Она уловила какую-то странность в его движениях, какое-то излишнее напряжение. Он нервничает? Может быть, он забыл роль. Но нет, жонглеры никогда не забывают ролей…

— Дом Коррино велик, превосходя амбиции любого смертного. Никто не может самовольно присвоить себе такое наследие, — гремел со сцены актер. — Такая самонадеянность была бы подлинным безумием.

Теперь и Анирул обратила внимание на неточности и метнула взгляд в сторону Джессики. Шаддам делал вид, что дремлет.

Актер, исполнявший роль просвещенного Коррино, сделал еще шаг к императорской ложе, а другие жонглеры отступили назад, освободив для главного героя середину сцены.

— У каждого из нас есть роль, которую мы играем в грандиозном спектакле империи.

Актер полностью отклонился от текста и начал читать строки из пьесы Шекспира, строки еще более древние, чем «Тень моего отца».

— Жизнь — вот театр. Мужчины, женщины — все люди в нем актеры. Они выходят и входят, и каждый играет множество ролей.

Рафаэль протянул руку к своей груди и сорвал с нее рубиновую брошь, выточенную в форме двояковыпуклой линзы.

— Послушай, Шаддам, я больше, чем просто актер, — произнес он, пробудив императора. Артист вставил рубин в гнездо на скипетре, и Джессика поняла, что это не брошь, а источник энергии.

— Император должен любить свой народ, служить ему и защищать его. Вместо этого ты предпочел стать палачом Зановара. — Светильник над скипетром актера ярко вспыхнул. — Если ты хотел убить меня, Шаддам, то я с радостью отдал бы свою жизнь за жизни жителей Зановара.

На сцену, не вполне понимая, что делать, вышел сардаукар.

— Я — твой сводный брат, Тирос Реффа, сын Эльруда Девятого и леди Шандо Балут. Я — человек, которого ты хотел лишить жизни и ради этого уничтожил целую планету, убив миллионы невинных. Я хочу оспорить твое право на Дом Коррино!

Светильник стал ярким, как солнце.

— Это оружие! — закричал Шаддам, вскочив на ноги. — Остановите его, но возьмите живым!

Сардаукары, обнажив клинки и схватившись за дубинки, бросились вперед. Реффа, казалось, был ошеломлен и взмахнул украшенным каменьями скипетром.

— Нет, все будет не так! — Сардаукары почти настигли его, и тогда Реффа мгновенно принял окончательное решение. Он повернул рубиновую брошь. — Я хотел лишь воспользоваться случаем.

Из светильника вырвался ослепительный луч, и Джессика отпрянула в сторону. Леди Анирул, перевернув свой стул, бросилась на пол. Смертоносный лазерный луч прорезал зал, Ударив в императорскую ложу. Стоявший рядом сардаукар резким ударом вышиб Шаддама из кресла, и луч тотчас же ударил солдата в грудь, оставив в ней обожженное, сразу почерневшее, отверстие.

Зрители дико закричали от ужаса. Жонглеры отбежали за сцену, изумленно глядя на Реффу.

Ныряя за декорации, чтобы избежать огня сардаукаров, Реффа направил на них луч и срезал стражу лучом лазера, словно длинным раскаленным ножом. Внезапно луч потускнел и погас, напоследок несколько раз вспыхнув. Источник энергии в рубиновой броши иссяк.

Гвардейцы буквально затопили сцену, окружив человека, провозгласившего себя сыном Эльруда. Слуги оттащили потрясенного, но невредимого императора в безопасное место за разрушенной ложей. Молодой служитель помог выйти из нее Анирул, ее дочерям и Джессике. Вызванные пожарные принялись тушить огонь.

С конца коридора к Шаддаму быстрым шагом подошел офицер охраны. Лицо его было мрачным и решительным.

— Мы взяли его, сир.

Шаддам выглядел парализованным и каким-то помятым. Двое лакеев сняли с него шлейф, а один пригладил напомаженные волосы. Зеленые глаза Шаддама были холодны как лед. Он был скорее разозлен, чем испуган прошедшей так близко от него смертью.

— Отлично.

Шаддам поправил на груди ордена и медали, которыми он наградил себя за все прошлые заслуги.

— Позаботьтесь о том, чтобы арестовать всех причастных к делу преступников. Кто-то сильно ошибся, пригласив сюда этих жонглеров.

— Будет сделано, сир.

Император наконец посмотрел на жену и Джессику, которые держали за руки дочерей Шаддама. Все были целы и невредимы. На лице Шаддама не отразилось никакого облегчения, он просто принял это к сведению.

— Хорошо… в некотором смысле, этот человек даже заслуживает награды, — произнес император, стараясь разрядить напряжение. — По крайней мере нам не придется смотреть дальше этот скучный спектакль.

~ ~ ~

Пребывание в таинственной Школе Матерей Ордена Бене Гессерит оставило весьма своеобразные воспоминания у трех ришезианских изобретателей, но Халоа Рунд никак не мог понять, в чем именно заключалось это своеобразие. По какой-то, неизвестной пока, причине поездка на Баллах IX казалась теперь чем-то нереальным.

Челночный корабль приблизился к лабораторному спутнику Корона. Рунд тихо сидел в пассажирском салоне, размышляя, удастся ли Общине Сестер получить поддержку его дяди, графа Ильбана Ришеза, в осуществлении их широкомасштабного проекта. Сестры, несомненно, смогут оплатить техническое содействие в переоборудовании энергетических систем, а это будет просто золотым дном для ришезианской экономики.

Странным было другое — Рунд никак не мог припомнить, что именно он и его товарищи делали на Валлахе IX. Путешествие оказалось очень утомительным, так как пришлось провести массу деловых встреч. Инженеры разработали для Сестер детальный план работ и сделали множество полезных предложений, не так ли? Эти планы наверняка записаны в кристаллических блокнотах директора Кинниса и книжного червя Талиса Балта. Большой любитель схем и графиков, Киннис вообще расписывал работу своих подчиненных по наносекундам, используя для этого карточки, которые постоянно носил в карманах. Талис Балт, при его феноменальной памяти, помнил то, что директор не успел занести в карточки.

Однако в памяти Рунда маячила какая-то странная деталь, которая упорно ускользала от сознания. Каждый раз, когда он пытался вспомнить конкретное содержание бесед и предложений, мысли начинали уходить куда-то в сторону. Никогда в жизни Халоа не был таким рассеянным. Напротив, он всегда отличался повышенной способностью к концентрации внимания и памяти, отчасти, быть может, благодаря кратковременному пребыванию в Школе Ментатов.

Теперь же, когда челнок садился на лабораторный спутник, он, Халоа Рунд, едва ли помнил, какие предприятия на Валлахе IX он видел. Рунд и его коллеги были внутри знаменитой Школы Матерей, и он не мог не обратить внимания на детали. Он помнил великолепный банкет, который Сестры устроили в честь ришезианцев, помнил, что никогда в жизни не ел такой вкусной еды, но не мог вспомнить ни одного названия блюд.

Балт и Киннис были абсолютно спокойны и сейчас обсуждали уже совершенно другую работу. В своем разговоре они вообще не упоминали Бене Гессерит и обсуждали подробности производства ценнейших ришезианских зеркал для лабораторий Короны.

Когда они высадились на спутник, Рунду показалось, что он пробудился от каких-то страшных ночных кошмаров. Совершенно дезориентированный и сбитый с толку, он огляделся и только сейчас заметил, что у него и его товарищей нет никакого багажа. Они вообще паковали какие-нибудь вещи, уезжая с Валлаха?

Счастливый от возвращения в привычную обстановку, Рунд был полон желанием окунуться в прерванную отъездом важную исследовательскую работу и забыть все, что было связано с Общиной Сестер. Было жаль потерянного времени, но Халоа не помнил даже, сколько времени они отсутствовали. Это надо обязательно уточнить.

Идя по длинному металлическому коридору рядом с Рундом, Флинто Киннис и Талис Балт жмурились от резкого яркого света. Изо всех сил стараясь вспомнить банкет в Бене Гессерит, Рунд почувствовал, что на окраине сознания мелькнула какая-то неуловимая пока мысль. Она проникала в сознание, как тонкая струйка воды, текущая сквозь незаметную щель в плотине. Он попытался использовать ментатскую технику, которой когда-то давно его некоторое время обучали в Школе, но каждый раз возникало такое впечатление, что он старается ухватиться за скользкий замшелый камень, и руки, не найдя точку опоры, снова и снова срываются с его холодной поверхности. Нужна дополнительная информация. Если брешь в сознании станет шире, то, возможно, ему удастся окончательно ликвидировать блок памяти.

Начал давить груз непонятного страха. У Рунда закружилась голова. Кажется, он заболел. В ушах появился оглушительный звон. Что сделали с нами эти ведьмы?

Ноги стали ватными, и Халоа почувствовал, что теряет равновесие. Товарищи не успели подхватить его под руки, и Рунд рухнул на металлический пол. Звон в ушах продолжался.

Склонившись над упавшим, Талис Балт наморщил свой гладкий лоб.

— Что с тобой, Халоа? Позвать врача? Киннис поджал губы.

— Может быть, тебя надо отправить в отпуск? Думаю, твой дядя разрешит. — Директор мгновенно проиграл в голове какую-то схему. — Сомневаюсь, что Бене Гессерит всерьез собирался заключать с нами контракт.

Несмотря на оглушение и тревогу, Рунд сразу уловил тональность сказанного.

— Контракт о чем, директор?

Все происшедшее за последние дни было подернуто туманной дымкой. Как он мог так быстро забыть столь многое?

— Вы помните об этом, Флинто? Бюрократ задумчиво втянул носом воздух.

— Естественно, контракт по обслуживанию их проекта. Какое, собственно говоря, это имеет значение? По моему мнению, это было напрасно потерянное время.

В мозгу Рунда явственно возник пульсирующий образ женщины из Ордена Бене Гессерит. Губы ее шевелятся. Она задает резкие, неприятные вопросы, которые невнятным эхом отдаются в его голове. Он видит, как открывается и закрывается рот женщины, которая медленно артикулирует какие-то странные слова. Длинные пальцы совершают круговые движения, словно женщина производит гипнотические пассы.

Чтобы сосредоточиться, Рунд призвал на помощь ментатскую мнемоническую технику. Брешь в ментальной плотине медленно, постепенно, но неуклонно расширялась. Халоа вспомнил карьер с коричневыми стенками, глыбы камней… остатки разбитого корабля и в мозгу наконец прозвучали первые связные слова. «Вы были дружны с Чобином».

Блок рухнул, в памяти мгновенно всплыло все.

Расскажите, что вам известно об этом изобретении. Как мы можем его воссоздать?

Рунд рывком сел и, не вставая с металлического пола, начал отдавать распоряжения:

— Немедленно дайте мне голорекордер. Мне надо немедленно зафиксировать все детали.

— Он спятил, — запричитал Киннис. — У него в мозгах что-то заклинило.

Но Талис Балт так не думал. Он выхватил из кармана шефа карточку диктофона и вручил ее коллеге. Рунд схватил карточку обеими руками.

— Это очень важно! Не задавайте мне никаких вопросов, пока я сохраняю контакт.

Не глядя больше на товарищей, он активировал микрофон и быстро, на одном дыхании, заговорил:

— Тену Чобин. Его секретные проекты очень тревожили премьер-министра Калимара. Чобин исчез, сбежал на службу в Дом Харконненов. В оставленных им записях было множество лакун. Теперь-то мы понимаем, над чем он работал! Он создал генератор невидимого поля.

Нахмурив высокий лоб, Балт присел на корточки рядом с коллегой. Было похоже, что Киннис все еще хочет вызвать врачей и санитарным транспортом быстренько отправить сумасшедшего изобретателя на Ришез. Киннис терпеть не мог проблем, которые нарушали рабочий процесс, но был вынужден соблюдать корректность в отношении графского племянника.

В мозгу Рунда продолжали возникать все новые и новые образы. Он говорил, срываясь от спешки и выпаливая слова в микрофон со скоростью пулемета.

— Это поле он использовал для создания невидимого военного корабля. Харконнены решили с его помощью сокрушить Школу Матерей. Именно поэтому нас вызвали на Баллах Девять. Мы должны были помочь Сестрам разобраться в новой, совершенно невероятной технологии.

Флинто Киннис потерял терпение.

— Чушь, нас вызывали для обсуждения работы над…

— Я уверен, что все есть в моих записях, — поддержал директора Балт, но тем не менее озабоченно нахмурился.

— Вы помните допрос? — жестко спросил Рунд. — Вы помните женщин, которые нас допрашивали? Они пытались стереть что-то из нашей памяти.

Сжимая в руке плазовую карточку, нетерпеливый изобретатель снова начал лихорадочно говорить все, что ему удалось вспомнить. Вокруг Рунда, сидевшего на металлическом полу коридора, собралась толпа любопытных. Пока Халоа рисовал образы из восстановленной памяти, Киннис и Балт внимательно слушали, не в силах оторваться. Все новые подробности, словно молоты, крушили их сомнения, но они все равно не могли ничего вспомнить.

Рунд, как одержимый, потребовал дать ему еще одну карточку и снова начал говорить. Этот поток воспоминаний лился несколько часов кряду, заставив Рунда забыть о еде и отдыхе. Наконец, изобретатель лег на пол и в изнеможении прикрыл глаза. Его работа только начиналась.

~ ~ ~

Вода была на Арракисе величайшей драгоценностью, и поэтому предприятия по извлечению воды из мерзлоты полярной шапки планеты сделали Рондо Туэка состоятельным торговцем водой. У него были средства, на которые он мог купить все, что способен желать человек.

Но жил он в постоянном унизительном страхе, сомневаясь, что сможет чувствовать себя в безопасности, куда бы он ни бежал.

Теперь Туэк прятался в своем каменном доме в центре Карфага, элегантном особняке, наполненном произведениями искусств, которые Туэк собирал всю жизнь. Огромные деньги он потратил также на создание и поддержание сверхсовременной системы безопасности, покупая при этом самое лучшее оружие для личной самообороны. В свою охрану он подобрал лучших инопланетных наемников, позаботившись о том, чтобы никто из них не был связан какими-либо узами с жертвами его предательства.

Он должен чувствовать себя уверенно.

После того как Туэк выдал местонахождение базы контрабандистов, его жизнь резко переменилась, все покатилось вниз. Много лет он хранил секрет Доминика Верниуса, получая от него взятки и помогая контрабандистам получать нужные им грузы. Он не чувствовал ни вины, ни угрызений совести, работая на обе стороны, поскольку это приносило приличный доход. Позже, поняв, что можно нажиться и набить мошну несколькими миллионами соляри, Туэк без колебаний выдал базу контрабандистов графу Хазимиру Фенрингу. На территорию базы высадились вооруженные до зубов сардаукары.

Торговец не подозревал, что у отступника есть атомное оружие. Загнанный в угол Доминик Верниус пустил в ход огнеметы, сжег при этом базу, своих людей и целый полк императорских солдат…

Понимая, что подосланным убийцей может стать и красивая женщина, Туэк прогнал всех наложниц и слал в доме один. Опасаясь отравления, он сам готовил себе пищу и проверял каждый кусок с помощью лучшего индикатора ядов. Он перестал пешком ходить по городу, боясь, что в него может выстрелить снайпер.

А теперь еще эти непредсказуемые фримены без всяких объяснений прекратили с ним деловые отношения и перестали использовать Туэка как посредника в своих сношениях с Космической Гильдией. До сих пор он очень выгодно посредничал, передавая Гильдии меланжу, которую носили ему фримены.

Не подозревают ли его фримены в совершении предательства? С другой стороны, какое им, собственно, дело до горстки контрабандистов? Однако если они твердо решили избавиться от его услуг, то у него, Туэка, нет оснований испытывать угрызения совести, и он может со спокойной душой сообщить в Кайтэйн и об их незаконной деятельности. Возможно, Шаддам IV окажется не менее щедрым, чем граф Хазимир Фенринг.

Но засевший глубоко внутри страх заставлял торговца безвыходно сидеть в тщательно охраняемом доме. Я нажил себе слишком много врагов.

Он пытался найти утешение в мягких подушках и шелковых простынях. Гипнотическое журчание баснословно дорогих фонтанов должно было убаюкивать Туэка, но сон бежал от его глаз. Напрасно купец тысячи раз твердил себе, что его страхи совершенно необоснованны.

Лиет Кинес и Стилгар в сопровождении еще троих фрименских бойцов легко проникли сквозь системы безопасности. Эти люди были способны преодолевать открытые пространства в пустыне, не оставляя на песке различимых следов. Для них остаться незамеченными было самым простым делом.

Перерезав горло двоим наемникам, фримены проскользнули в дом и вошли в хорошо освещенный коридор.

— Туэк мог бы нанять охрану получше, — язвительно прошептал Стилгар.

Лиет обнажил свой крис, но не обагрил кровью его молочно-белое лезвие. Кинес решил приберечь свою ярость для человека, который заслужил кару.

Много лет назад юный Лиет присоединился к Доминику Верниусу и его контрабандистам, устроившим свою базу на Южном полюсе Дюны. Доминик был великим другом и учителем, которого очень любили его люди. Уже после того, как Лиет оставил их и вернулся в свой сиетч, Рондо Туэк предал графа-отступника. У торговца водой не оказалось чести.

Сегодня ночью Туэк получит иное вознаграждение — дар фрименской справедливости.

Сейчас они бесшумно спешили по коридорам, прячась в тени и быстро приближаясь к спальным апартаментам Туэка. Раздобыть план дома оказалось очень легко, его предоставили бывшие слуги — городские фримены, сохранившие верность своим сиетчам.

Хотя Стилгар не был знаком с Домиником Верниусом, он охотно последовал за Лиетом, который стал теперь абу-наибом всех фрименов. Участвовать в такой миссии сочли бы за честь все фрименские бойцы. Им было хорошо известно понятие кровной мести.

В полной темноте они ворвались в спальню и заперли за собой дверь. Обнажив ножи, они мягко ступали по полу, производя не больше шума, чем масло, растекающееся по камню. Лиет мог бы достать пистолет и застрелить предателя, но он пришел сюда не за этим. Негодяй должен остаться в живых.

Туэк проснулся сразу и шумно втянул в себя воздух, чтобы закричать, но Стилгар опередил его, по-волчьи бросившись на предателя. После короткой схватки на скользких простынях Стилгар сдавил горло Туэка и зажал ему рот, чтобы торговец не смог позвать на помощь.

Широко посаженные, переполненные ужасом глаза Туэка метались из стороны в сторону. Он дернулся, но бойцы схватили его за короткие ноги и прижали к кровати руки, чтобы он не смог привести в действие потайную систему сигнализации или дотянуться до спрятанного оружий.

Стилгар заговорил страшным пронзительным шепотом:

— У нас мало времени, Лиет.

Лиет Кинес бросил на пленника испепеляющий взгляд. Много лет назад, будучи молодым фрименским эмиссаром, он бывал на вододобывающем предприятии Туэка, нося туда ежемесячную мзду, но было ясно, что сейчас торговец вряд ли узнает Лиета.

Из чисто практических соображений Стилгар совершил первый символический акт — вырезал язык Туэка, чтобы его крик превратился в бульканье крови, текущей изо рта.

Торговец дергался и плевался алыми сгустками, а Лиет произнес фрименский приговор:

— Рондо Туэк, мы забираем твой язык, которым ты выдал не принадлежавшую тебе тайну.

Кончиком криса Лиет вырезал глаза Туэка и положил глазные яблоки на ночной столик.

— Мы забираем твои глаза, которые видели то, что им не следовало видеть.

Туэк продолжал извиваться и вырываться, охваченный беспредельным ужасом и муками, пытаясь кричать, но вместо этого выплевывал лишь больше крови. Двое фрименов нахмурились, видя такую бесполезную трату воды.

Казнь продолжалась. Лиет по очереди отрезал Туэку уши и положил два изуродованных кожных лоскута на столик рядом с глазными яблоками.

— Мы забираем твои уши, которые слышали не предназначенные для них тайны.

Все бойцы приняли участие в последнем акте драмы — с жутким хрустом были отрублены обе руки торговца.

— Мы забираем твои руки, которыми ты брал взятки, продавая человека, который тебе доверился.

После этого фримены отпустили мечущегося и истекающего кровью торговца — живого, но которому было бы лучше умереть…

Прежде чем уйти, фримены напились из украшенного орнаментом фонтана, установленного в спальне Туэка. После этого они незамеченными выскользнули на темные улицы Карфага.

С этого момента Лиет сам будет вести дела с Космической Гильдией и выставлять свои условия сделок.

~ ~ ~

Ромбур был одет в хорошо пригнанную форму и пурпурную накидку, отороченную шелком цвета темной меди. Движения его стали уже достаточно плавными, и если не приглядываться слишком пристально, то сторонний наблюдатель не заметил бы в его внешности ничего необычного. Гордая Тессия, взяв принца под руку, шла рядом с ним по воинским ангарам, расположенным на краю муниципального космопорта Кала.

В самом большом из ангаров они встретили Лето и Туфира. Стук и звон инструментов и громкие голоса рабочих наполняли помещение таким шумом, что принц от неожиданности съежился.

— Первый шаг уже почти сделан, принц Ромбур, — доложил Гават. — Мы заказали места на лайнере для вас и Гурни, но маршрут ваш будет таким прихотливым и сложным, что когда вы прибудете на Икс, никто не сможет проследить, откуда вы прилетели.

Вытирая на ходу замасленные руки и пряча в карман записную книжку на жидких кристаллах, к ним поспешил Дункан Айдахо.

— Лето, флот почти готов к инспекции. Наши силы составляют двадцать шесть боевых фрегатов, девятнадцать десантных кораблей, сто боевых орнитоптеров и пятьдесят восемь одноместных истребителей.

Туфир Гават мысленно прикинул данные и подсчитал количество соляри, которые придется заплатить Космической Гильдии за транспортировку войск, и сравнил сумму с валютными запасами Дома Атрейдесов.

— Для осуществления такой широкомасштабной операции нам придется брать кредит у Банка Гильдии, мой герцог.

Лето отмел озабоченность ментата.

— У меня надежный кредит, Туфир. А это вложение капитала мы должны были сделать уже давно.

— Я верну весь долг до последнего соляри, Лето, если, конечно, мне удастся взять власть на Иксе и вернуть его под державу Дома Верниусов, но если мне не удастся этого сделать, то я стану банкротом… или погибну.

Заметив огонь, блеснувший в глазах Тессии, Ромбур быстро добавил:

— Боюсь, мне трудно так скоро отучиться от привычного стиля мышления. Но я слишком долго ждал. Я бы хотел, чтобы мы с Гурни вылетели с Каладана уже завтра. В подземельях моей планеты нас ждет большая работа.

Между тем Лето внимательно осматривал обтекаемые формы боевых кораблей. Герцог и принц в сопровождении Туфира и Дункана шли мимо экипажей, которые проверяли двигатели, доливали топливо и проверяли панели управления. При прохождении свиты солдаты личной гвардии Атрейдесов становились по стойке «смирно» и приветствовали своего герцога.

— Зачем нам столько орнитоптеров и истребителей, Дункан? Мы не собираемся вести войны на открытой суше. Нам придется прокладывать путь по подземным туннелям в подземный город.

Дункан жестом указал на корабли разных типов.

— Успех нашей атаки в решающей степени зависит от фрегатов и десантных судов, которые могут высадить в течение очень короткого промежутка времени целый легион солдат. Но сначала истребители и орнитоптеры должны нанести мощный удар, чтобы вывести из строя сенсорные вышки и пробить защитные поля, которые прикрывают входы в подземелье. — С этими словами Дункан обвел взглядом остроконечные силуэты скоростных истребителей. — Если наши войска не смогут пройти внешний пояс обороны сардаукаров, то подземная операция обречена на провал.

Лето кивнул, согласившись с доводами Айдахо. Тем временем Туфир Гават мысленно подсчитывал количество защитных полей, лазерных пушек, взрывчатых веществ, ручного стрелкового оружия и прочей амуниции, столь же важной, как и разработка тактических планов. В любом случае к выполнению операции придется привлечь большую часть сил, которые должны защищать Каладан в случае внешней агрессии. Герцог решился на очень рискованный шаг.

Однако, с другой стороны, если Император решит послать на Каладан сардаукаров, чтобы осуществить акцию возмездия, то для обороны не хватит всех наличных сил. После того как император осуществил свою небывалую по жестокости карательную акцию против Зановара, многие Дома занялись укреплением своей обороноспособности. Некоторые благородные семейства предпочли сдать свои запасы пряности, в то время как другие продолжали отрицать свою причастность к нелегальным операциям с меланжей.

Лето отправил в Кайтэйн заявление с просьбой прислать на Каладан аудиторов ОСПЧТ. Впрочем, это послание осталось без ответа. Невиновность не была гарантией безопасности, поскольку отчеты (как и сами склады) можно было легко фальсифицировать. Туфир привел в качестве примера Дом Эказа, который он считал пострадавшей стороной во время последней вспышки застарелой феодальной вражды. После того как неведомые диверсанты уничтожили тайный склад пряности на Груммане, виконт Моритани обвинил во всем Эказа, своего кровного врага. Вскоре после этого был обнаружен новый незаконный склад меланжи, на этот раз на Эказе. Возмущенный эрцгерцог Арман Эказский заявил, что этот склад был создан Домом Моритани только для того, чтобы подставить под удар народ Эказа. В качестве доказательства эрцгерцог привел показания казненных грумманских «саботажников». Император занялся расследованием инцидента, а противники тем временем продолжали собирать друг на друга компромат.

Одетая в форменную ливрею женщина-курьер заглянула в дверь ангара. Переводя дыхание, она вбежала внутрь и что-то спросила у одного из механиков, который рукой показал ей, где находится герцог и его свита. Лето оцепенел, вспомнив, какие страшные вести приносили ему такие спешащие курьеры. Он не помнил случая, чтобы хоть один из них принес хорошую новость.

Женщина быстрым шагом приблизилась к Лето и потребовала предъявить герцогский перстень для идентификации личности. Удовлетворившись этим, курьер вручила Лето почтовый цилиндр, после чего герцог отпустил ее без дальнейших церемоний. Ромбур и Тессия отошли в сторону, чтобы дать возможность Лето прочесть и обдумать сообщение. Дункан и Туфир остались рядом с ним, застыв в напряженном ожидании.

— Официальное письмо из Кайтэйна. Там была произведена неудачная попытка покушения на жизнь императора, тихим голосом произнес Лето и побледнел. — Джессика оказалась на линии огня!

Пальцы, которыми он сжимал цилиндр, побелели от напряжения; серые глаза метались по строчкам, впитывая каждую деталь.

— Здесь написано, что покушение сделано сумасшедшим, который пришел в неистовство во время представления.

Ромбур посмотрел на Тессию, во взгляде его читалось отвращение.

— Проклятие! Джессику отправили в Кайтэйн для защиты.

— Она ранена? — спросил Дункан.

— Джессика написала свое письмо, — произнес Лето с явным облегчением, извлекая из цилиндра второе послание. Он прочел его и передал ментату, нимало не заботясь, что тот может прочитать сугубо личные вещи.

Лето пришел в сильное волнение, на лбу его выступил пот, желудок скрутило в тугой узел. Сам того не желая, он полюбил эту женщину и теперь возлагал все свои надежды на их еще не рожденное дитя.

— Я уверен, что это письмо гораздо правдивее отражает истину, чем официальное сообщение. Очевидно одно: не Джессика была целью, мой герцог, — подчеркнул Гават. — Если бы ее хотели убить, то сделали бы это намного раньше, воспользовавшись любым благоприятным случаем. Безопасность же в присутствии императора почти гарантирована. Нет, ваша леди просто случайно оказалась в этом месте.

— Но она могла погибнуть и там, если бы оказалась под ударом лазерного луча. — У Лето исказилось лицо, сердце его бешено колотилось. — Леди Анирул просила, нет, она требовала, чтобы Джессика пробыла в Кайтэйне до конца беременности. Стал бы я так волноваться за ее жизнь, останься она в Каладанском замке?

— Думаю, что нет, — ответил Айдахо, словно обещая свою защиту.

В ангаре возобновились работы, стук и звон металла заглушили тихие голоса. Лето почувствовал себя беспомощным настолько, что едва не разразился площадной бранью. Джессика могла погибнуть! Он будет драться, как зверь, но не допустит этого. Я не вынесу ее потери.

Первым побуждением было отправиться в космопорт и немедленно лететь в Кайтэйн. Просто для того, чтобы быть рядом с ней. Пусть другие занимаются военными приготовлениями, он же останется с Джессикой, чтобы разорвать на куски любого, кто посмеет на нее посягнуть.

Но увидев, какими глазами смотрит на него Ромбур, Лето сразу вспомнил о всей сложности их секретных планов, так же как творимые на Иксе злодеяния, о которых рассказали Туфир и Гурни. Да, Лето человек и мужчина, но в первую очередь он — герцог. Несмотря на мучительное желание видеть и защитить Джессику, он не может, не имеет права пренебречь своим долгом, оставить в беде своего друга Ромбура и страдающий под невыносимым гнетом народ Икса.

— У падишаха императора много врагов, и он своим поведением каждый день множит их число. Он давит налогами, захватывает хранилища пряности, угрожает уничтожением планет, как это случилось с Зановаром, — заговорил Ромбур. — Он все сильнее сжимает пальцы на наших глотках.

Тессия задумалась.

— Власть Шаддама зиждется на законном праве рождения. Он обладает троном, но обладает ли он умением править?

Лето отрицательно покачал головой, думая о всех невинных жертвах, которые уже усеяли извилистый и коварный путь императора.

— Думаю, что Великая Меланжевая Война в конце концов обернется против него самого.

~ ~ ~

Под безоблачным, как всегда, небом на садовой лужайке дворца было устроено очередное из бесчисленных придворных гуляний. Безмятежная обстановка зеленого пятна луга, оранжерей и декоративных рощиц во внутреннем дворе императорского замка. Тишину оживляли радостные крики играющих благородных детей и веселая болтовня придворных, разгуливавших на свежем ветерке.

Джессика чувствовала, что эти люди не ощущают реальности своего бытия. Самое большее, чем они рисковали, это внутренней опустошенностью и невероятной скукой. Даже декаданс может со временем смертельно надоесть самому изощренному аристократу. Оставалось только удивляться, как эти люди справляются с делами управления огромным государством. Ей было абсолютно нечего делать как камеристке, хотя она чувствовала, что все Сестры, жившие при дворе, внимательно следят за ней.

Если бы Джессика осталась на Каладане, то продолжала бы заниматься финансами Дома, проверяла бы местоположение рыбацких флотилий, отслеживала данные погодных спутников, висевших над великими океанами. Она бы помогла Лето окончательно преодолеть скорбь и сумела бы направить его гнев в нужное, продуктивное русло. Здесь же самым большим вызовом были игры на лужайке.

Джессика с трудом шла по извилистой, усыпанной гравием дорожке, обсаженной ярко-красными бугенвиллеями и вьюнками, нежный аромат которых напомнил ей о Каладане, о планете Атрейдесов, где на лугах к северу от замка цвел седмичник, покрытый по утрам чистейшей росой. Однажды теплым летним днем Лето ушел за высокие холмы, обрамлявшие береговую линию, скрывшись от бдительного взора Туфира Гавата. Там, на мягком ковре седмичника, он впервые любил ее, а потом они долго лежали на лугу, глядя на облака. Как ей не хватает ее милого герцога…

Но придется ждать встречи с ним еще долгих четыре с половиной месяца, пока не родится ребенок. Джессике не было позволено обсуждать такие вещи. Но никто не мог запретить ей думать и чувствовать.

Мохиам, учительница и наставница, которая хорошо знала Джессику, была бы весьма разочарована, узнав о тайном бунте молодой женщины. Джессике становилось по-настоящему страшно при одной мысли о том, какие чувства отразятся на лице Преподобной Матери, когда она возьмет в руки новорожденное дитя, мальчика. Не убьют ли они сына герцога хотя бы из одного духа противоречия?

Однако, подумав об этом, Джессика гордо расправила плечи. Потом я всегда смогу родить столько дочерей, сколько потребуется Общине Сестер.

Джессика заметила юную принцессу Ирулан, одетую в элегантный черный игровой костюм, выгодно оттенявший ее светлые волосы. Ирулан сидела на полированной каменной скамье, внимательно глядя на видеопроигрыватель, стоявший у нее на коленях. Подняв глаза, принцесса заметила Джессику.

— Добрый день, леди Джессика. Вас прогнали с турнира?

— Боюсь, что я не слишком хороший игрок.

— Так же, как и я. — Ирулан сделала изящный пренебрежительный жест. — Вы не присядете со мной?

Хотя Анирул, по обычаю Бене Гессерит, держалась несколько отчужденно с Ирулан, она все же уделяла много внимания воспитанию старшей дочери. Принцесса была серьезна и умна в большей степени, чем ее младшие сестры.

Ирулан коснулась видеокниги.

— Вы читали «Жизнеописания героев джихада»? Девочка казалась старше своих лет, отличаясь от сверстниц жадным желанием учиться. Поговаривали, что маленькая принцесса втайне лелеет мечту со временем стать писательницей.

— Конечно, — ответила Джессика. — Ведь моей учительницей была Преподобная Мать Мохиам. Многие куски из этой книги она заставляла меня заучивать наизусть. В нашей Школе Матерей установлена статуя Ракелы Берто-Анирул.

Ирулан удивленно вскинула брови.

— Моя любимая героиня — Серена Батлер.

Джессика села на нагретую солнцем каменную скамью и принялась бездумно смотреть на играющих в траве детей. Принцесса отложила книгу и сменила тему разговора:

— Вы, верно, видите большую разницу между Кайтэйном и Каладаном.

Джессика усмехнулась.

— Кайтэйн великолепен и блистателен. Каждый день я узнаю что-то новое, вижу удивительные виды. — Она помолчала, но потом призналась:

— Но это не мой дом.

Классическая красота Ирулан напомнила Джессике ее собственную в таком же возрасте. Она старше принцессы всего на одиннадцать лет и внешне они вполне могли бы сойти за сестер. У Ирулан такой типаж, что герцог должен жениться бы на ней, чтобы поддержать статус своего Дома. Я должна ненавидеть эту девочку, но не могу.

На садовой дорожке позади скамейки появилась супруга императора, одетая в розовато-лиловое платье с золотым воротником и украшенными филигранью рукавами.

— Ах это ты, Джессика? Что за заговор вы здесь составляете?

— Мы только что говорили о красотах Кайтэйна, — ответила Ирулан.

Анирул позволила себе вспыхнуть от гордости. Заметив книгу, она поняла, что Ирулан прилежно учится, вместо того чтобы играть с другими детьми на лугу. Приняв заговорщический вид, она заговорила с Джессикой:

— Кажется, что Ирулан интересуется делами управления государством больше, чем мой супруг. — Она протянула Джессике унизанную перстнями руку. — Пойдем, мне надо кое-что с тобой обсудить.

Джессика последовала за женой императора по дороге, обсаженной кустами, подстриженными в форме солдат. Анирул задумчиво оторвала одну ветку, нарушавшую гармонию живой скульптуры, и заговорила.

— Джессика, ты очень сильно отличаешься от здешних придворных, которые только тем и занимаются, что сплетничают и наушничают, стараясь занять при дворе местечко потеплее. Общение с тобой освежает.

— Окруженная такой красотой, я, наверное, кажусь очень обыденной.

Анирул рассмеялась.

— Твоя красота не нуждается в ухищрениях. Это от меня ждут определенного ритуала в одежде и украшениях. — Она показала Джессике кольца, надетые на пальцы. — Однако вот этот перстень с камнем су — не простой перстень.

Она нажала на камень, в воздухе появился голографический дневник, страницы которого были густо испещрены строками. Прежде чем Джессика успела прочесть хотя бы слово, Анирул убрала проекцию.

— Во дворце очень трудно уединиться и сохранить что-либо в тайне, поэтому я нахожу, что ведение дневника — очень полезный инструмент для созерцания и размышления. Он помогает анализировать мысли, просеивать информацию, полученную от Другой Памяти. Ты узнаешь об этом, Джессика, когда сама станешь Преподобной Матерью.

Джессика шла за Анирул по ступенчатым мостикам водного парка, где на поверхности тихих прудов плавали лилии и другие водные цветы. Анирул продолжала говорить:

— Я думаю, что обязана вести дневник на случай, если что-то помешает передать мою память дальше в конце моей жизни.

Она сказала многое, но еще больше осталось невысказанным. В эти критические решающие дни, оставшиеся до завершения многовековой селекционной программы, ей, как предполагаемой матери Квисац-Хадераха, надо было во что бы то ни стало оставить письменную хронику событий. Анирул не смела, не имела права допустить, чтобы ее жизнь и опыт канули в бездну неписаной истории человечества.

Анирул надела кольцо на палец.

— Я дам тебе другой дневник, Джессика. Это старинная, переплетенная в кожу книга. В ней ты сможешь хранить свои мысли и наблюдения, свои личные чувства. Ведя дневник, ты научишься лучше понимать себя и окружающих.

Когда они обходили фонтан, Джессика ощутила влагу на коже. Было такое впечатление, что она чувствует теплое влажное дыхание ребенка. Машинально она коснулась живота, почувствовав под пальцами растущую в ее лоне жизнь.

— Мой подарок уже у тебя в комнате. Ты найдешь там чистую книгу в маленьком столике с раздвижной крышкой, который принадлежал моей дорогой подруге Лобии. Веди дневник. Он станет тебе большим и верным другом в этом пустынном, заполненном ничтожной толпой дворце.

Джессика помолчала, не зная, что ответить.

— Благодарю вас, миледи. Я сделаю первую запись сегодня же вечером.

~ ~ ~

В прошлые славные времена Каммар Пилру был иксианским послом в Кайтэйне, человеком с высоким положением, служебные дела которого требовали присутствия то в сияющих пещерах подземных городов, то в зале заседаний Ландсраада, то в императорском дворце. Этот выдающийся, временами весьма предприимчивый человек, Пилру без устали искал и находил выгодные условия для продвижения промышленных товаров иксианского производства, выплачивая бонусы чиновникам, делая ценные подарки и оказывая услуги в обмен на услуги.

Потом его планета была покорена тлейлаксами. Дом Коррино не шевельнул даже пальцем в ответ на его отчаянные мольбы о помощи, да и Ландсраад обратил к его просьбам свое глухое ухо. Жена посла погибла во время нападения тлейлаксов. Жизнь Каммара Пилру была разрушена, как и его родная планета.

Когда-то, казалось, все это происходило в какой-то другой жизни, посол Икса пользовался большим влиянием в финансовых, деловых и политических кругах. Каммар Пилру находил друзей в высоких кабинетах, знал множество тайн. Хотя он не был склонен к шантажу и вымогательству, само сознание, что он может использовать имеющуюся у него информацию во вред другим, давало послу ощущение силы и власти. Даже теперь, по прошествии стольких лет, он хорошо, в мельчайших деталях помнил об этом, так же как и те, кого это касалось. И вот сейчас настало время воспользоваться нужной информацией.

Надзирательница императорской тюрьмы в Кайтэйне Нэнни МакГарр была когда-то контрабандисткой и воровкой. Глядя на ее ширококостную, будто из камня вырубленную фигуру, можно было подумать, что это мужчина, к тому же весьма безобразный. Нэнни была родом с планеты Унсидор с повышенной гравитацией, отчего, как и все жители этой планеты, была приземистой и мускулистой, как профессиональный борец. МакГарр провела год в подземной тюрьме Икса, но потом ей удалось подкупить надзирателя и бежать. Официально она тем не менее до сих пор оставалась в розыске.

Много лет спустя, увидев МакГарр в имперской столице, посол Пилру узнал ее историю из секретных тюремных архивов. Пилру в частном порядке поделился с МакГарр своим открытием, но поклялся хранить это дело в тайне. С этого момента надзирательница была у него на крючке. Двадцать лет он пробыл в Кайтэйне послом в изгнании, представляя павший Дом отступников, и ни разу у него не возникло необходимости воспользоваться услугами надзирательницы МакГарр.

Потом некий актер совершил дерзкое покушение на императора, сделав поразившее всех заявление, воспользовавшись сценой. Это заявление было настолько поразительным, что крепко засело в голове посла Пилру. Каммару Пилру было просто необходимо встретиться с узником, который мог действительно оказаться сыном Эльруда IX и его наложницы Шандо Балут, которая позже стала женой графа Доминика Верниуса.

Если это правда, то Тирос Реффа является не только сводным братом императора Шаддама, но и принца Ромбура Верниуса. Это была потрясающая мысль, двойное откровение. Принц Коррино-Верниус в тюрьме, здесь, в Кайтэйне! Ром-бур считает себя последним представителем Дома Верниусов, на котором пресечется генеалогическое древо Верниусов.

Теперь же появился мизерный, эфемерный шанс на восстановление рода хотя бы по материнской линии…

Шаддам никогда не даст ему официального разрешения на встречу с Реффой, так что посол решил воспользоваться Другим способом. Несмотря на то что Дом Верниусов давно пал, а Икс был разгромлен, надзирательница МакГарр вряд ли захочет, чтобы ее прошлые преступления стали достоянием гласности. Это привело бы к более тщательному расследованию, учитывая должность, которую она занимала. В конце концов все оказалось очень легко. Послу даже не пришлось прибегать к угрозам, МакГарр сама устроила встречу.

Когда над столичным городом Корринфом начала сгущаться темнота, Пилру обогнул западную стену дворца и вышел на известную ему лесную тропинку. Взойдя на мостик из слоновой кости, он пересек реку и исчез в тени противоположного берега. В карманах Пилру лежали медицинские инструменты, флаконы для забора проб и маленький голорекордер. Все это было спрятано в нуль-энтропийный мешок, прикрепленный под одеждой к животу.

Со стороны реки раздался низкий, приглушенный голос:

— Сюда.

В темноте послу удалось разглядеть лодочника, который действительно должен был ждать его в этом месте. У человека оказалась сгорбленная фигура и яркие светлые глаза. Тихо зарокотал мотор и лодка начала двигаться против течения.

Когда Пилру ступил на борт, плоскодонная лодка низко осела в воду. Лодочник правил длинным шестом, легко ориентируясь в темноте. По берегам речки рос колючий кустарник, его зловещие силуэты вырисовывались на фоне темнеющего неба. В лабиринте протоков и каналов было множество тупиков, в которых обязательно заблудился бы несведущий человек, но этот кормчий прекрасно знал дорогу.

Лодка повернула за излучину. Здесь кусты стали еще выше, а шипы больше. Впереди Пилру разглядел тусклый свет в окнах большого здания, сложенного из серого камня. Двойные металлические ворота, нависавшие над узким каналом, вели внутрь тюремного здания. Сквозь ажурную решетку просачивался яркий свет.

На шесты, стоявшие по сторонам ворот, были насажены головы четырех казненных заключенных — троих мужчин и одной женщины. Черепа, вымазанные кровью и обернутые прозрачным пластиком, были выпотрошены, а в их полости вставлены светильники. Сквозь пустые глазницы, ноздри и рты проникал призрачный мертвенный свет.

— Врата Изменников, — объявил лодочник. Металлические створки приоткрылись, и лодка, тихо жужжа, проскользнула в щель. — Много людей вошли сюда, да немногие вышли.

Охранник на пристани призывно махнул рукой, и Пилру вылез из качающейся лодки. Не спрашивая никаких документов, человек повел посла по мрачному коридору, в котором пахло гнилью и плесенью. Откуда-то донесся крик. Наверное, этот звук раздался из расположенных неподалеку знаменитых камер пыток, а может быть, это была просто запись, которую прокручивали, чтобы посеять страх и тревогу среди заключенных.

Пилру привели в маленькую камеру, окруженную охранным оранжевым полем.

— Наши королевские апартаменты, — объявил охранник, приглушил поле и позволил Каммару Пилру войти внутрь. В камере стоял дурной запах.

По стенам на кровать и грубый каменный пол стекали струйки влаги, на полу росли грибы. На топчане лежал человек в потрепанном черном костюме и грязных мятых брюках. При виде вошедших человек насторожился и сел.

— Кто вы? Мой адвокат? Охранник обратился к Пилру.

— Надзиратель МакГарр сказала, что в вашем распоряжении один час. Потом вы либо уйдете, либо… останетесь.

Тирос Реффа перекинул свои обутые в драные сапоги ноги через край топчана.

— Я изучил правовую систему. Я знаю имперский кодекс с начала до конца, каждую букву, и им связан даже Шаддам. Он не желает следовать…

— Коррино связаны теми законами, которые им выгодны. — Пилру грустно покачал головой. Он на собственном опыте узнал это, когда пытался громко говорить о несправедливостях, творящихся на Иксе.

— Я — Коррино.

— Вы так говорите, но у вас нет законных подтверждений вашим словам, не так ли?

— Почти три недели я сижу здесь один, и со мной до сих пор никто не говорил. Меня даже не допрашивали. — Тирос был явно возбужден и взволнован. — Что случилось с остальными членами труппы? Они ни о чем не догадывались и ничего не знали.

— Они тоже арестованы. Реффа опустил голову.

— Вот это действительно печально, и я очень об этом сожалею. Я сожалею также о гибели охранника. Я вообще не собирался стрелять, хотел лишь произнести речь. — Он снова внимательно посмотрел на гостя. — Итак, кто же вы?

Подойдя ближе к арестанту, чтобы говорить, не повышая голоса, Пилру представился, назвав свое имя и титул.

— К великому несчастью, я государственный чиновник, оставшийся без государства. Когда Икс пал под натиском захватчиков, император ничего не сделал, чтобы помочь нам.

— Икс? — Тирос Реффа посмотрел на посла с оттенком гордости. — Мою мать звали Шандо Балут. Позже она вышла замуж за графа Икса Доминика Верниуса.

Посол присел, стараясь не коснуться грязных предметов обстановки камеры.

— Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, Тирос Реффа, то вы, формально рассуждая, являетесь принцем Дома Верниусов вместе с принцем Ромбуром. Вы единственные живые члены некогда великого аристократического семейства.

— Но я также единственный наследник Дома Коррино по мужской линии. — Реффа нисколько не боялся возможной смерти, но недостойное отношение возмущало его до глубины души.

— Это вы так говорите. Заключенный скрестил на груди руки.

— Детальный генетический анализ докажет мою правоту.

— Совершенно верно.

С этими словами посол Пилру извлек из нуль-энтропийного контейнера медицинский набор.

— Я принес с собой инструменты для сбора генетического материала. Император Шаддам хочет скрыть ваше происхождение, поэтому я явился сюда без его ведома и разрешения. Нам следует соблюдать предельную осторожность.

— Сам он не проводил никаких анализов. Либо он уже знает правду, либо ему все равно. — Реффа выглядел разочарованным. — Интересно, чего хочет Шаддам — держать меня здесь десятки лет или тихо казнить? Вы знаете, каковы были истинные мотивы уничтожения Зановара? Шаддам решил таким способом убить меня. Он уничтожил миллион людей, но меня самого в тот момент даже не было на планете.

Пилру, который за много лет службы на дипломатическом поприще научился скрывать эмоции, на этот раз не смог скрыть удивления. Уничтожить целую планету ради убийства одного человека? Но можно поверить в то, что Шаддам мог пойти и на это, чтобы избавиться от угрозы лишиться трона.

— Предположить можно все, что угодно. Тем не менее Шаддаму выгодно отрицать само ваше существование. Вот почему я должен взять пробы для генетического анализа и провести его где-нибудь далеко от Кайтэйна. Мне нужно для этого ваше сотрудничество.

Лицо Реффы оживилось надеждой. Серо-зеленые глаза сверкнули, заключенный гордо выпрямил спину. — Я готов.

Он милостиво не стал вдаваться в подробности. Пилру открыл изящный черный чемоданчик и извлек оттуда блестящий автоматический скальпель, шприц и несколько флаконов и пробирок.

— Мне понадобится столько материала, чтобы его хватило на несколько генетических анализов.

Заключенный подчинился. Посол быстро взял пробы крови, семени, сделал соскобы кожи, ногтей и слизистой оболочки щеки. Короче, все необходимое для того, чтобы получить абсолютно достоверные данные о происхождении Реффы, независимо от того, скроет Шаддам этот факт или нет.

Конечно, если Пилру удастся вывезти материал за пределы Кайтэйна. Посол ввязался в очень опасную игру.

Когда все пробы были взяты, Реффа сел на топчан, и его широкие плечи ссутулились. Только теперь до него дошло, что он никогда не выйдет отсюда живым.

— Я полагаю, что мне не дадут выступить в суде? Сейчас у Тироса было лицо маленького невинного ребенка. Любимый учитель, Глакс Отн, всегда говорил ему, что юстиция священна. Но Шаддам, палач Зановара, считал себя стоящим выше всех имперских законов.

— Я сомневаюсь в этом, — честно ответил Пилру.

Заключенный тяжело вздохнул.

— Я записал свое выступление в суде. Это грандиозное заявление в духе принца Рафаэля Коррино, роль которого я играл в последнем своем представлении. Я хотел использовать весь свой талант, чтобы заставить людей плакать об утраченном Золотом Веке, чтобы мой сводный брат понял и осознал пагубность и ошибочность избранного им пути.

Пилру помолчал, потом достал из нуль-энтропийного контейнера маленький голорекордер.

— Произносите свою речь, Тирос Реффа. Для меня одного, а я позабочусь, чтобы ее услышали и другие.

Реффа выпрямился, казалось, над его плечами возник ореол высокого, поистине императорского достоинства.

— Я рад любой публике. Голорекордер тихо зажужжал.

Когда вернулся охранник, потрясенный Пилру стоял посреди камеры, вытирая струившиеся по щекам слезы. Когда туманное охранное поле открылось с одной стороны, охранник сказал:

— Так что, вы остаетесь с нами? Подыскать вам пустую камеру?

— Я ухожу.

Бросив на Реффу прощальный взгляд, Пилру поспешил к выходу. В горле у посла пересохло, ноги подкашивались. Он никогда не испытывал на себе всю силу пронзительного таланта жонглера.

Стоя гордо и прямо, как император, незаконный сын Эль-руда посмотрел на Пилру сквозь закрытое, светившееся оранжевым светом поле.

— Передайте мой привет Ромбуру. Как бы я хотел встретиться с ним…

~ ~ ~

Чувствуя усталость и ломоту во всем теле, Рунд, сгорбившись, склонился над электронной чертежной доской, внимательно разглядывая линии магнитных полей, изображенные на плоском экране. Просмотрев свои записи, воспользовавшись своей ментатской способностью к мнемоническим ухищрениям, которым он научился еще в молодости, он сумел в точной последовательности реконструировать все вопросы, которые задавали ришезианским инженерам Сестры Бене Гессерит. Вспомнил он и каждую деталь разбитого корабля.

Теперь, когда он знал, что невидимое поле может существовать, оставалось только найти путь его воссоздания. Задача была устрашающе громадна.

В сторонке, возле стены скудно обставленной лаборатории, стояли Талис Балт и директор Киннис.

— Директор, я думал много часов, — заговорил Балт. — Утверждения Халоа кажутся мне корректными, хотя я и сам не могу понять почему.

— Я ничего не помню, — сказал директор. Рунд сказал, не подняв головы от стола:

— Мой ум прошел жесткую ментатскую тренировку. Может быть, поэтому я смог сопротивляться ментальной ловушке Бене Гессерит.

— Но ты не сумел сдать экзамен на ментата, — напомнил ему Киннис скептическим тоном.

— Тем не менее в Школе Ментатов мне изменили порядок связей нейронов.

Он вспомнил поговорку, бытовавшую среди студентов Школы: паттерны повторяются, приводя либо к успеху, либо к неудаче.

— В моем мозгу сформировались участки резистентности, ментальные мышцы, вспомогательные области хранения информации. Наверно, поэтому их принуждение полностью не сработало.

Добрый старый дядя может гордиться своим племянником.

Балт почесал макушку, словно стремясь обнаружить там хотя бы остатки корней бывших волос.

— Думаю, нам надо вернуться в лабораторию Чобина.

Директор начал проявлять нетерпение.

— Мы уже были там, после того как он сбежал. Чобин был исследователем средней руки, происходил из незнатной семьи, так что у него не было большой лаборатории. После его бегства мы использовали это помещение как кладовую.

Рунд стер со стола эскизы и, не спрашивая разрешения Кинниса, опрометью бросился в старую лабораторию.

В давно заброшенном помещении Рунд просмотрел список реквизированных деталей и фрагменты записей. Были здесь и спутниковые фотографии, изъятые у Чобина. Нет, здесь не было ничего важного.

Беглому изобретателю удалось изменить уравнение Хольцмана, выведенное много тысяч лет назад. Самые блестящие современные ученые не могли понять, каким образом работает эзотерическая формула Хольцмана. Все понимали только то, что она действительно работает. Точно так же Рунд не мог сейчас понять, что именно сделал Чобин.

Мозг Халоа заработал в бешеном темпе с невиданной продуктивностью. Флинто Киннис стоял посередине комнаты, стараясь делать вид, что руководит процессом поиска, в то время как Рунд метался по лаборатории, осматривая ее и не обращая внимания на столпившихся вокруг людей. Он простучал каждый квадратный сантиметр пола, стен и потолка.

Опустившись на колени возле стыка пола и наружной стены орбитальной станции, он заметил крошечную трещинку, которая то попадала в поле зрения, то исчезала, словно соринка в глазу. Рунд начал до боли в глазах всматриваться в трещинку, вспоминая, как суровый учитель-ментат в Школе учил его наблюдать. Он усилил восприятие, замедлив ощущение времени, и уловил следующее мелькание.

Точно выбрав нужный момент, Рунд сделал шаг и прошел сквозь стену.

Он очутился в клаустрофобически тесном алькове, пропахшем металлом и застоялым воздухом. Щель мелькнула еще раз, и стена сомкнулась за спиной Рунда. В тесноте алькова было трудно даже повернуться. Темнота была такая, что Халоа показалось, что он ослеп. Стало трудно дышать. Стены алькова были покрыты инеем.

Ощупав в темноте стены, Рунд нашел листы ридулианской кристаллической бумаги, мотки проволоки шиги с данными. Он крикнул, но слова вернулись к нему глухим эхом. Не было ни слышно, ни видно, что происходит в большой комнате.

Когда в стене снова мелькнула трещина, Рунд, испуганный, но радостно возбужденный, вывалился обратно в лабораторное помещение. Директор Киннис уставился на него во все глаза.

— Это потайная комната, защищенная особым полем, но поле временами отключается. Внутри Чобин оставил много информации.

Киннис с силой сцепил руки.

— Отлично, значит, мы должны ее достать. Я хочу докопаться до сути. — Он обернулся к одному из техников, худому, долговязому человеку. — Когда щель мелькнет в следующий раз, вы войдете внутрь и извлечете оттуда все, что попадется под руку.

Техник приготовился, став похожим на вышедшего поохотиться кота, правильно выбрал время и прыгнул вперед, исчезнув в стене. Потайная комната снова пропала из виду.

Рунд и Киннис ждали минуту, две, десять, полчаса. Все напрасно, техник не выходил. Они не слышали ни звука и не могли вскрыть альков, хотя изо всех сил барабанили кулаками по белым толстым плитам.

В лабораторию вбежали рабочие с режущими инструментами и вскрыли стену, но они не нашли там ничего, кроме стандартной прослойки воздуха, которая по инструкции должна быть стене орбитальной станции. Даже электронные полевые сканеры не смогли обнаружить никакого дополнительного пространства. Рунд, уставившись в пустоту невидящим взором, составлял проекцию, подражая настоящему ментату. На основании варианта уравнения Хольцмана он допустил, что невидимое поле свертывает пространство вокруг становящихся невидимыми объектов, в том числе и вокруг комнаты-невидимки.

Когда щель опять мелькнула в поле зрения, и стена открылась, из алькова вывалился техник. Глаза его ничего не выражали, лицо было мертвенно-бледным, а ногти сломаны и выпачканы кровью, словно несчастный старался процарапать себе путь сквозь стену. Двое мужчин бросились на помощь товарищу, но техник был мертв, очевидно, задохнувшись в мерзлом тесном алькове. Куда увело его мелькание?

Все были настолько испуганы, что охотников отправиться за документацией больше не нашлось, хотя альков был призывно открыт. В этот момент Рунд, как будто впав в транс, выставил вперед плечо и ринулся сквозь стену. Киннис успел лишь обозначить слабый протест, в действительности желая лишь одного — добыть важные документы.

Понимая, что мышеловка вот-вот захлопнется, Рунд начал хватать все, что попадалось ему под руку — плоские экраны, ридулианскую бумагу, катушки, и швырять все это в лабораторию. Техники не успевали подбирать вещи с пола. Словно настроившись на частоту генератора странного поля, Рунд снова точно поймал момент и выскочил из алькова за долю секунды до того, как стена снова закрылась.

Талис Балт смотрел на гору сваленной в углу документации.

— Это же неимоверный труд, правильно освоить такую работу.

Забыв о погибшем технике, директор Киннис лихорадочно соображал, где взять кредит на столь грандиозную исследовательскую работу.

— Я попытаюсь убедить премьер-министра Калимара в том, что нам нужно очень щедрое финансирование. Очень щедрое финансирование. Рунд, поговори с графом Ильбаном. Они с премьером как-нибудь придумают способ достать такие большие деньги.

~ ~ ~

Правительству Ришеза были нужны крупные, но неофициальные вливания в казну для финансирования работ по воссозданию невидимого поля, сотворенного злокозненным Чобином. Премьер-министр Эйн Калимар доподлинно знал, где взять нужную сумму.

Он прибыл на Гьеди Первую, разозленный тем, что ему приходится нажимать на барона, чтобы получить давно причитавшиеся Ришезу деньги. Вместо того чтобы доставить его прямо в открытое Убежище, где барон всегда его принимал, капитан гвардии Криуби повел гостя вниз, в самую глубину зловещего сердца Харко-сити.

Худощавый, утонченно одетый человек, Калимар пытался взять себя в руки, чтобы не потерять присутствия духа. Этот барон вечно играет в свои психологические игры. Надо было закончить эти переговоры и выбраться отсюда живым. По какой-то неизвестной причине барону вздумалось как раз сегодня проинспектировать завод по переработке и утилизации содержимого канализационных систем, и премьер-министра известили, что встреча состоится именно там или не состоится вообще. При одной мысли об этом благовонном местечке Калимар брезгливо сморщил нос.

Внутри громадного промышленного корпуса воздух был влажным, теплым и насыщенным такими запахами, какие премьер предпочел бы никогда в жизни не нюхать. За стеклами очков в тонкой золотой оправе невыносимо начало жечь глаза. Калимар почти физически ощущал, как вонь пропитывает тонкую синтетическую ткань дорогого костюма, который придется сжечь, как только он вернется в свой отделанный бархатом кабинет в «Триад-центре». Но он не может, не имеет права вернуться без денег, которые Дом Харконненов должен Дому Ришезов.

— Нам сюда, — сказал Криуби, едва двинув верхней губой, украшенной тонкой ниткой усов. Он повел Калимара по бесконечной металлической лестнице к переплетению узких мостиков. Эти мостики нависали сверху над системой канализационных чанов, похожих на извращенные аквариумы для придонных тварей, питающихся гнилыми отбросами. И как только такой толстяк, как барон, смог самостоятельно сюда прийти?

Калимар, задыхаясь, старался поспеть за подтянутым жилистым капитаном и в это время заметил лифты, установленные в самых удобных местах. Итак, он уже пытается указать мне мое место. Ноздри Калимара сузились, он заскрипел зубами, чтобы поддержать уверенность в себе. Надо быть жестким и обращаться с бароном твердо и решительно.

Когда благовоспитанный и утонченный Калимар впервые приехал на Гьеди Первую, барон принял его в комнате, за стеной которой лежал невидимый мертвец. Когда премьер выставлял неудобные, на взгляд барона, требования о финансовой поддержке, запах мертвечины усиливался, намекая наглому гостю на скрытую угрозу.

Но на этот раз Калимар обернет дело в свою пользу и обставит толстяка. Много лет назад барон согласился оказать Ришезу экономическую помощь и поддержать его хиреющую промышленность, при условии, что его тайно проконсультирует и будет лечить доктор Сук. Но впоследствии барон, заплатив только часть оговоренной суммы, начал игнорировать повторные требования Дома Ришезов. Врач Веллингтон Юэх сумел поставить диагноз, но не нашел способа вылечить болезнь. Этого не может сделать вообще никто, ни один врач во всей вселенной.

Это обстоятельство барон и привел в оправдание своего отказа платить. Но сейчас, когда директор Короны Флинто Киннис взволнованно заверил Калимара, что сможет воссоздать поле невидимости, возникла крайняя необходимость во что бы то ни стало найти требуемую сумму денег. Конечно, первоначальные исследовательские работы обойдутся очень дорого, но поскольку Икс повержен и его производство перестало быть образцовым, то у Ришеза появился шанс отвоевать утраченные позиции.

Барон должен заплатить долг, даже если для этого Калимару придется его шантажировать.

Премьер прошел по мостику к перилам, где нетерпеливо раскачивался на своих подвесках барон Владимир Харконнен, глядя сверху на канализационные чаны. Криуби сказал, что дальше премьер пойдет один, отчего Калимар насторожился. Не хочет ли барон меня убить? Такое действие вызовет ярость Ландсраада. Нет, у Дома Ришезов есть масса компрометирующих материалов на Харконнена, и барон прекрасно это знает.

Калимар заметил, что в нос барона вставлены затычки, а дыхательные пути защищены специальными фильтрами. У Калимара таких приспособлений не было, и он не хотел даже думать, сколько ядов попадает в его легкие при каждом вдохе. Он снял очки в золотой оправе и протер стекла, но маслянистый жидкий налет остался.

— Барон Харконнен, я бы сказал, что это не самое подходящее место для наших переговоров.

Барон взглянул на бурное течение липких комьев с таким видом, словно посмотрел в окуляр калейдоскопа.

— У меня есть здесь одно дело, Калимар. Мы будем говорить здесь или нигде.

Намек был понят, это было большое неуважение со стороны большого толстяка. В ответ Калимар вложил всю возможную грубость.

— Действительно, барон, как взрослые люди и лидеры своих уважаемых планет, мы должны выполнять взятые на себя обязательства. Вы, сэр, не выполнили своих обязательств. Ришез обеспечил вас помощью, о которой вы просили, и вы обязаны заплатить нам остаток оговоренной суммы.

Барон скорчил злобную гримасу.

— Я ничего вам не должен. Ваш доктор Сук не вылечил меня.

— Это не было частью нашего соглашения. Он обследовал вас и поставил верный диагноз. Вы должны платить.

— Я отказываюсь, — ответил барон, всем своим видом показывая, что данная тема исчерпана. — Теперь можете идти.

Калимар глубоко вздохнул, отчего его едва не вывернуло изнанку, и продолжал настаивать на своем.

— Сэр, я много раз пытался быть благоразумным, но учитывая ваше преступное нежелание платить, я чувствую себя вправе изменить условия соглашения. Я повышаю цену.

Калимар назвал заоблачную сумму соляри и добавил:

— Ришез готов передать дело на рассмотрение суда Ландсраада, где наши адвокаты и поверенные докажут нашу правоту. Мы откроем причину вашей болезни и опишем ваше состояние, дегенерацию и слабость. Возможно, мы даже сумеем представить доказательства нарастающей умственной слабости.

Лицо барона побагровело от гнева, но прежде чем он успел взорваться, на площадку вошли три гвардейца. Они вели за собой стройного человека в причудливой, хорошо пригнанной одежде и дутых панталонах.

Мефистис Кру прилагал все усилия, чтобы не обращать внимания на противный запах. Он выступил вперед.

— Вы звали меня, милорд барон?

С этими словами он посмотрел в одну сторону, потом в другую, нахмурился и неодобрительно взглянул на канализационные чаны.

Барон бросил косой взгляд на Калимара, а потом обратил внимание на Кру и произнес:

— Я хотел задать вам деликатный вопрос. Это сущий пустяк, вопрос декорума.

На жирном лице отразилась смертельная злоба.

— Могу я рассчитывать на удовлетворительный ответ?

— Конечно, мой барон. Я прибыл сюда, чтобы служить вам. — Инструктор выпрямился и подбоченился.

— Я думаю над этим с того прискорбного происшествия на гала-банкете. Вежливо ли будет с моей стороны, если я сам брошу тебя в канализацию, или мне стоит поручить это моим гвардейцам, чтобы мне самому не марать рук?

Кру испуганно отступил на шаг, но Криуби жестом приказал солдатам преградить ему дорогу к бегству.

— Я… я не понимаю вас, милорд. Я делал для вас все, что было в моих силах…

— Это не очень внятный ответ на мой вопрос. Ладно, думаю, что поручу это дело гвардейцам.

Барон сделал движение своей пухлой рукой.

— Наверное, это самая вежливая альтернатива.

Впервые инструктор по этикету не нашел нужного куртуазного слова и разразился бранью, способной оскорбить даже слух барона Харконнена. Одетые в форму гвардейцы схватили осанистого учителя этикета под руки и плавным движением перебросили его через перила. Пока Кру падал, его экстравагантная одежда трепетала на ветру. Перед тем как шлепнуться в глубокий чан, полный человеческих испражнений, он ухитрился перевернуться в воздухе ногами вниз.

Пока Кру изо всех сил старался добраться до края чана по озеру липкого месива, барон повернулся к ошеломленному гостю.

— Прошу простить меня, премьер, но я хочу до конца посмотреть на это представление и насладиться каждым его мгновением.

Страшно кашляя, Мефистис Кру сумел-таки добраться до закругленного края чана и ухватился руками за кромку. Его вырвало прямо на чистый пол. Гвардейцы в резиновых перчатках уже ждали инструктора и схватили его за руки.

Когда они вытащили его из месива экскрементов, Кру расплакался от облегчения и ужаса. Инструктор рыдал и трясся, покрытый с ног до головы коричневой слизью и фекалиями. Подняв голову, он посмотрел на мостик и начал униженно молить о пощаде.

Гвардейцы прикрепили к ногам Кру небольшие грузики и снова бросили его в вонючую гадость.

Калимар с ужасом наблюдал эту сцену, но не дал себя запугать.

— Я всегда находил полезным для себя созерцание вашей жестокости, барон Харконнен. — Премьер-министр изо всех сил старался сохранить твердость в голосе, в то время как несчастная жертва продолжала барахтаться в чане. — Может быть, мы вернемся к более важным вещам?

— Помолчите хоть немного. — Барон указал рукой на борющегося за жизнь Кру, удивленный тем, что инструктор по этикету нашел в себе достаточно сил, чтобы высунуть голову из Дерьма.

Калимар не дал увести себя в сторону.

— Много лет назад император Эльруд отстранил моего графа Ильбана Ришеза от управления Арракисом за проявленную слабость. Когда слабым оказался ваш сводный брат Абульурд, вы сместили его и стали сами заниматься операциями с пряностью, прежде чем Эльруд успел взять дело в свои руки. Ландсраад и император не интересуются вождями-импотентами. Как только они узнают, что за болезнь вы подцепили от ведьмы, вы станете посмешищем всей империи.

Паучьи глаза барона остекленели. Внизу преподаватель этикета скрылся из виду, но потом его голова снова вынырнула на поверхность. Несчастный плевался, кашлял и отчаянно бил руками по отвратительной жиже.

Барон и сам хорошо знал, насколько деятельным стал в последнее время император Коррино. Калимар взял своего оппонента за яйца, и оба хорошо это понимали. Барон мог кипеть яростью, сколько ему было угодно, но не было никаких сомнений, что Ришезы, не задумываясь, приведут в исполнение свою угрозу. Примиряющим тоном барон сказал:

— Я не могу заплатить так много. Может быть, мы придем к более приемлемому соглашению?

— Мы уже договаривались о цене, барон, и вы могли заплатить ее в любое удобное для вас время. Но мы больше не можем ждать. Только ваше собственное безумие увеличило сумму долга.

Барон едва не подавился от злобы, но ответил:

— Если я даже опустошу все казначейство Гьеди Первой, мне все равно не хватит денег, чтобы заплатить требуемую вами сумму.

Калимар пожал плечами. Голова Мефистиса Кру снова погрузилась в жижу, но руки вновь показались на поверхности, ударяя по ней с прежней силой. Даже с грузом на лодыжках он ухитрился продержаться на поверхности еще несколько мучительных минут.

Премьер-министр сделал еще один контрманевр.

— Мы уже подали жалобу в суд Ландсраада. Слушание отложено на две недели. Мы можем отозвать нашу жалобу, но только в том случае, если вы сначала заплатите.

Барон начал лихорадочно думать, как выпутаться из этого безвыходного положения, но он понимал, что выбора у него нет, по крайней мере сейчас.

— Пряность. Я заплачу вам пряностью! У меня достаточно меланжи, чтобы заплатить вашу проклятую цену, и я могу сделать это немедленно. Этого будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить даже такого омерзительного шантажиста, как вы.

— Ваши оскорбления ничего для меня не значат. Грифон Харконненов остался без зубов. — Калимар позволил себе ухмыльнуться, но потом вспомнил об осмотрительности. — Но, видите ли, после кровавой бани, которую император устроил на Зановаре, и учитывая постоянные угрозы Шаддама в отношении владельцев пряности, я бы не очень охотно принял платеж в такой форме.

— Но это единственная форма, в которой вы реально можете получить мой долг. Вы можете принять меланжу сейчас, или ждите, пока я наберу достаточно финансов, чтобы расплатиться в какой-либо альтернативной форме. — Барон коварно улыбнулся. — Но это может занять несколько месяцев.

— Очень хорошо. — Калимар рассудил, что это будет наилучший выход, так как противнику надо позволить хотя бы в малой степени сохранить лицо. — Мы оформим секретное соглашение, и вы доставите пряность на нашу лабораторную Луну — Корону, где пряность будет находиться в полной безопасности.

Премьер-министр решил позволить себе благородный жест.

— Я очень рад, что мы решили дело, но мне неприятно, что пришлось прибегнуть к недозволенным приемам.

— Вы говорите не правду, — огрызнулся барон. Лицо его окаменело. — А теперь убирайтесь отсюда и не вздумайте больше меня шантажировать.

Калимар, изо всех сил стараясь скрыть нервозность и не потерять равновесия, направился по узкому мостику к ведущей вниз лестнице…

Кипя от негодования, барон снова принялся смотреть на Мефистиса Кру. Этот напыщенный человечек с его придворными формальностями и тонкими духами оказался на удивление силен. Это, можно сказать, в какой-то степени восхитило барона. Даже с грузом на ногах этот тип все еще не утонул.

Шоу наконец наскучило барону, и он приказал капитану Риуби включить лопасти мешалки, измельчавшие смесь в чане.

— Но когда жижа вспучилась и забурлила, Мефистис Кру еще неистовее начал бить руками по поверхности.

Барон от души жалел, что не может заодно бросить в чан премьер-министра Эйна Калимара.

~ ~ ~

Держа в левой руке устрашающих размеров кинжал, а в правой — более короткий стилет, Дункан Айдахо атаковал Лето.

Быстро отступив в банкетный зал, герцог повернулся боком, прикрыв самые уязвимые места сверкающим полущитом. В ответ оружейный мастер замедлил скорость своих движений, чтобы кончик кинжала смог преодолеть полевую защиту противника.

В этот момент Лето удивил Дункана тем, что сделал неожиданный, неортодоксальный маневр, стремительно бросившись навстречу молодому противнику. Относительная скорость клинка Айдахо увеличилась, и клинок со звоном отскочил от зажужжавшего полевого щита.

Лето взмахнул своим коротким мечом, но молодой оружейный мастер уклонился от удара, вскочил на обеденный стол и побежал по нему с кошачьей грацией.

Со стены за поединком, казалось, с большим интересом наблюдали салусанский бык, своими фасеточными глазами, и портрет старого герцога, одетого в красный костюм матадора. — Эти свечи были подарены моим родителям в день свадьбы, — смеясь, крикнул Лето. — Если ты их сломаешь, то я вычту их стоимость из твоего жалованья.

— Ты не сможешь уменьшить мое жалованье, Лето. — С этими словами Дункан исполнил на столе головокружительное сальто назад.

Пока оружейный мастер был в воздухе, Лето кинжалом сам срубил одну из свечей и подкатил ее под ноги Дункана.

Оружейный мастер потерял равновесие и упал на спину. Лето, выставив вперед короткий меч, бросился на противника, заранее празднуя свою первую победу над Дунканом Айдахо.

Но оружейного мастера уже не было на месте падения.

Он покатился по столу и спрыгнул с его дальнего конца, стремительно прополз под столом и выскочил из-под него за спиной Лето. Герцог отпрянул и быстро повернулся лицом к противнику. Оба смеялись.

Дункан ударил ножами, стараясь преодолеть защиту, но Лето умело парировал удары мечом и кинжалом.

— Вы отвлекаетесь, герцог Лето Атрейдес, видно, очень скучаете по своей женщине.

Я действительно по ней скучаю. Но я никогда не покажу этого. Клинки со звоном скрестились, от этого столкновения посыпались искры. Даже тебе, Дункан.

Мечом Лето сделал обманное движение, а потом просунул сквозь щит кулак и схватил Дункана за зеленую рубашку, обозначив удар. Удивившись, оружейный мастер освободился от хватки и ослепил Лето, обозначив удар стилетом по глазам, и вскочил на стул, который сильно покачнулся. Дункан, однако, сумел сохранить равновесие.

В зал вошла горничная, неся поднос с напитками. Лето, искоса взглянув на девушку, жестом приказал ей выйти. В этот момент Дункан ринулся к герцогу и сделал профессиональный нырок. На этот раз он не воспользовался ножами, а всем корпусом толкнул противника. Щиты с треском столкнулись, и Лето упал спиной на стол. Служанка выбежала из зала, ухитрившись не уронить поднос.

— Бойся отвлекающих маневров и рассеяния внимания, Лето. — Дункан перевел дух и отошел назад. — Твои враги будут постоянно придумывать отвлекающие маневры, отвлечь твое внимание от вещей его заслуживающих. Потом они нанесут удар в самое незащищенное место.

Отдуваясь, Лето лег на столешницу. По лбу его струйками тек пот.

— Хватит! Ты опять меня превзошел.

Он выключил щит. Оружейный мастер гордо вложил в ножны свое оружие и помог герцогу подняться.

— Конечно, я тебя превзошел, — сказал Дункан. — Но несколькими своими трюками ты несколько раз почти поставил меня в тупик. Вы умеете учиться, сэр.

— Кое-кто не может позволить себе провести восемь лет на Гиназе. Кстати, в силе остается мое предложение твоему товарищу Хию Рессеру приехать на Каладан. Если его мастерство даже составляет половину твоего, то я всегда возьму его в личную гвардию Атрейдесов.

На лице Дункана появилось встревоженное выражение.

— Я мало что слышал о нем с тех пор, как он вернулся ко двору виконта Моритани. Но мне кажется, что он жив и даже служит в охране виконта.

Лето отер пот со лба.

— Очевидно, что с тех пор он стал сильнее и умнее. Надеюсь, что Моритани не сумел его испортить.

— Не так-то легко испортить оружейного матера, Лето.

Туфир Гават давно стоял в дверях банкетного зала, наблюдая за схваткой. Теперь, когда бой был закончен, ментат вошел в зал и отвесил герцогу легкий поклон. Худощавая фигура Туфира отразилась в голубом обсидиане стен, как в кривом зеркале.

— Я согласен с вашим оружейным мастером, мой герцог. День ото дня вы становитесь все лучшим и лучшим бойцом. Однако не могу не заметить, что обманные и отвлекающие маневры надо не только отражать, но и применять самому.

Лето тяжело опустился на стул, а Дункан поставил на стол перевернутый подсвечник.

— Что ты имеешь в виду, Туфир?

— Я начальник вашей службы безопасности, мой герцог. Моя первейшая забота — охранять вашу жизнь и защищать Дом Атрейдесов. Я потерпел неудачу и не смог уберечь клипер, так же как не смог уберечь от гибели вашего отца.

Лето обернулся и посмотрел на чучело головы чудовищного многорогого быка, убившего Старого Герцога.

— Я уже знаю, что ты скажешь дальше, Туфир. Ты не хочешь, чтобы я принимал участие в будущих боях на Иксе. Ты хочешь, чтобы вместо этого я занялся чем-нибудь более безопасным.

— Я хочу, чтобы вместо этого вы начали исполнять роль герцога, милорд.

— Полностью с этим согласен, — сказал Айдахо. — В гуще битвы должен физически присутствовать Ромбур, чтобы его люди могли его видеть, а вот вам надо предстать перед Ландсраадом. Лично я думаю, что это будет еще более жестокая схватка.

Насупившись, Лето посмотрел на своих военных советников.

— Мой отец дрался на Эказе в первых рядах. То же самое делал там и Доминик Верниус.

— То были иные времена, мой герцог. Кроме того, Пауль Атрейдес не всегда прислушивался к мудрым советам. — Га-ват многозначительно посмотрел на чучело быка. — Вы должны одержать победу другими средствами, на свой, особый манер.

Лето поднял короткий меч, положил его на плечо, а потом, сделав рукой едва заметное движение, метнул меч, как кинжал. Клинок зловеще сверкнул в воздухе.

Глубоко сидящие глаза ментата расширились, а Дункан резко втянул в себя воздух, когда клинок меча вонзился в черное чешуйчатое горло салусанского чудовища. Меч пробил толстую шкуру и, качаясь, застрял в исполинской голове. — Ты прав, Туфир. Я больше заинтересован в результате, чем в показухе.

Довольный собой, Лето обернулся к советникам:

— Мы должны сделать так, чтобы вся империя извлекла урок из нашего поступка на Биккале. Никаких предупреждений. Никакой пощады. Никакой двусмысленности. Я не тот человек, которым можно помыкать, как марионеткой.

~ ~ ~

Преподобная Мать Мохиам, не постучавшись, тихо проскользнула в комнату Джессики, расположенную в принадлежавшем леди Анирул крыле императорского дворца.

Почувствовав присутствие пожилой Сестры, Джессика подняла голову от конторки, за которой она что-то записывала в подаренном Анирул пергаментном дневнике. Отложив перо, молодая женщина закрыла дневник.

— Я слушаю вас, Преподобная Мать.

— Я только что получила важное сообщение от нашего оперативного сотрудника Тессии, — произнесла Мохиам тоном рассерженной классной дамы. Джессике не раз приходилось слышать такой тон из уст Верховного Проктора. Мохиам была способна на участие и доброту, но только в том случае, если бывала довольна ученицей. В остальных случаях Преподобная Мать проявляла беспощадность.

— Мы ожидали, что ты зачнешь дочь Атрейдеса, согласно данному тебе приказу. Как я теперь понимаю, ты была любовницей герцога три года. За три года у тебя была масса возможностей забеременеть! Я могу предположить, что ты не сделала этого намеренно. Позволь узнать, по какой причине?

Хотя у нее сильно забилось сердце, Джессика нашла в себе силы посмотреть прямо в глаза Мохиам и выдержать ее взгляд. Она ждала этого вопроса, но сейчас снова почувствовала себя маленькой девочкой, раздавленной недовольством учительницы.

— Простите меня, Преподобная Мать.

Следя за движениями морщинистых губ старухи, Джессика вспомнила, как наблюдала за ней Мохиам, как проверяла ее с помощью смертоносного гом-джаббара. Отравленная игла, коробка боли. Тогда игла была приставлена к горлу Джессики, и Мохиам могла умертвить ее в долю секунды.

— Тебе было приказано родить ребенка. Ты должна была забеременеть в первую же проведенную с герцогом ночь.

Джессика изо всех сил постаралась придать твердость своему голосу:

— Я не смогла этого сделать, и для этого были основательные причины, Преподобная Мать. Герцог был очень расстроен поведением своей наложницы Кайлеи, и к тому же у него было множество политических проблем за пределами Каладана. Неожиданное рождение ребенка легло бы на его плечи тяжелым дополнительным грузом. Потом он был сильно потрясен смертью своего сына Виктора.

Эти рассуждения не произвели на старуху ни малейшего впечатления.

— Он был так расстроен, что у него изменились свойства спермы? Ты же Сестра Бене Гессерит. Неужели я тебя ничему не научила? О чем ты думала, дитя мое?

Мохиам всегда мастерски управляла моими эмоциями, и сейчас снова пытается это делать. Джессике вспомнилось, что Община Сестер всегда гордилась своим пониманием сути гуманизма. Что более гуманного могла я сделать, чем родить ребенка от любимого человека?

Она решила не отступать, чем несказанно удивила свою престарелую учительницу.

— Я больше не ваша ученица, Преподобная Мать, поэтому будьте любезны не разговаривать со мной таким снисходительным тоном.

Такой ответ ошеломил Мохиам.

— Герцог был не готов к рождению ребенка и прибегал к своим противозачаточным средствам. — Это не ложь, а военная хитрость. — Теперь я беременна и не понимаю, чем вызвано ваше неудовольствие. Я могу родить для Бене Гессерит столько дочерей, сколько потребуется.

Преподобная Мать горько усмехнулась, но выражение ее лица смягчилось.

— Твердолобая девчонка!

Мохиам, пятясь, вышла из комнаты. На ее лице при этом отразилась целая гамма чувств. Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и вышла в коридор. Ее тайная дочь оказалась упрямицей. Что ж, видно, сказывается текущая в ее жилах кровь Харконненов…

Расхаживая по прохладным сухим апартаментам графской резиденции в Арракине, леди Марго Фенринг внимательно, как и подобает Сестре Бене Гессерит, следила, как ее фрименская горничная методично пакует вещи для предстоящей поездки в Кайтэйн. У этой женщины по имени Мапес начисто отсутствовало чувство юмора и ощущение неповторимости собственной личности, но работала она добросовестно, точно выполняя все инструкции и приказания.

— Уложи иммианскую розовую блузку, персиковое и шафранное платья и лавандовую пелерину для посещений двора, — распоряжалась Марго. — Для ночей приготовь трансформирующееся шелковое белье. Граф Фенринг скоро вернется из деловой поездки.

Произнося эти слова, Марго спрятала от служанки только что полученное письмо, написанное на имперском пергаменте.

— Слушаюсь, миледи.

Не выразив ни радости, ни неудовольствия, сухощавая женщина неопределенного возраста собрала шелковистое, невероятно сексуальное нижнее белье и сложила его в чемодан вместе с другими вещами, приготовленными для пребывания Марго в Кайтэйне.

Было ясно, что эта крепкая жительница пустыни знает о леди Фенринг гораздо больше, чем показывает. Много лет назад именно Мапес водила Марго в дальний сиетч, чтобы показать ей сайаддину, фрименский эквивалент Преподобной Матери. Потом весь сиетч таинственно исчез неизвестно куда. Мапес никогда не заговаривала больше о том случае и избегала лишних вопросов на эту тему.

Сейчас граф Фенринг находился в командировке на загадочной, закрытой для посторонних планете Икс, хотя он сам думал, что держит в тайне от жены все свои секретные передвижения. Она позволяла ему пребывать в этом невинном заблуждении, чтобы укрепить их брак. У Марго хватало и своих секретов.

— Приготовь ранний обед, — распорядилась Марго, — и через два часа будь готова. Ты поедешь со мной.

Напрягая свои жилистые руки, Мапес закрыла чемоданы и отнесла их к двери, не прибегая к помощи подвесок.

— Я бы предпочла остаться здесь, миледи, а не путешествовать через космос.

Марго нахмурилась, пресекая дальнейшую дискуссию. — Тем не менее ты будешь меня сопровождать. Многим придворным дамам будет очень любопытно посмотреть на женщину, каждый вдох, каждый глоток пищи которой наполнен пряностью. Они найдут очень привлекательными твои глаза с синими белками.

Мапес отвернулась.

— У меня очень много работы здесь, миледи. Зачем я буду тратить время на напыщенных дур?

Марго звонко рассмеялась.

— Потому что им будет полезно посмотреть на человека, который действительно умеет работать. Именно это станет для них главной экзотикой!

Скорчив недовольную гримасу, Мапес потащила в коридор тяжелые чемоданы.

Когда служанка скрылась из виду, Марго достала пергамент, доставленный имперским курьером. Пробежав кончиками пальцев по кодирующим выпуклостям, Марго прочла зашифрованное послание леди Анирул.

«Нам надо, чтобы ты немедленно прибыла во дворец. Джессика и ее дитя подверглись смертельной опасности во время попытки покушения на императора. Мы должны во что бы то ни стало сохранить их. Приезжай скорее под любым предлогом».

Марго сунула послание в карман и занялась последними приготовлениями к отъезду.

~ ~ ~

С момента своего назначения имперским министром по делам пряности граф Хазимир Фенринг проводил на борту лайнеров больше времени, чем когда бы то ни было. На этот раз он оставил Марго в Арракине как раз утром того дня, когда она начала паковать вещи, готовясь к отлету в Кайтэйн. На время своего отсутствия он позволял своей милой женушке устраивать маленькие праздники и совершать приятные путешествия.

У самого же Фенринга была масса дел на императорской службе. Вот и сейчас он летит на Икс, где Хайдар Фен Аджидика приготовил все необходимое для проведения решающих заключительных тестов.

Путешествия, с их вынужденными и утомительными остановками и задержками, временами сильно раздражали Фенринга, и он развлекался тем, что не давал угаснуть своим смертоносным навыкам. Всего несколько секунд назад он зашел в туалет помыть руки, натянул черные джентльменские перчатки и задушил лоточника транспортной компании.

«Великое искусство — скрывать враждебность», гласит старая поговорка. Как это верно сказано!

Фенринг оставил одетое в комбинезон тело в туалете и разбросал вокруг дорогие плохо сделанные сувениры. Нет никакого сомнения в том, что другой торговец, обнаружив здесь труп, соберет безделушки и попытается всучить их какому-нибудь ничего не подозревающему пассажиру…

Утолив жажду убийства и успокоившись, Фенринг в компании нескольких негоциантов и официальных поставщиков оборудования вышел в челнок. Небольшой корабль устремился сквозь туман и облака к поверхности Икса. Челнок совершил посадку в новом космопорте Ксуттуха, расположенном на открытой площадке, нависшей над краем каньона.

Стоя на зеленовато-желтых плитках, граф уловил запах скопления тлейлаксов и поморщился от отвращения. Строительное искусство этих гномов было ниже всякой критики, за примерами полного неумения что-либо конструировать и делать не надо было далеко ходить. Громкий голос в динамике называл номера прибывающих и отбывающих челноков. Несколько высоких чужестранцев, привезших оборудование, торговались с исследователями о цене. Не было видно ни одного сардаукара.

Пройдя сквозь ограждения, Фенринг бесцеремонно оттеснил плечом двоих мастеров-исследователей, не обратив ни малейшего внимания на их протестующие возгласы, обогнул лужу, образовавшуюся под текущим каменным потолком.

Пройдя в зону контроля высокого уровня и подтвердив свою личность, граф отправил сообщение в подземный исследовательский корпус, извещая о своем прибытии. Он не спешил. Всего Хайдар Фен Аджидика спрятать не успеет.

Оказавшись в подземном туннеле, Фенринг широко улыбнулся, увидев офицера в черно-сером расстегнутом мундире, спешившего ему навстречу.

— Мы не ждали вас, граф Фенринг.

Молодой начальник императорских легионов вскинул было руку в воинском приветствии, но Хазимир опередил его и энергично пожал массивную ладонь Кандо Гарона своей затянутой в черную перчатку рукой, которой он только что задушил ни в чем не повинного лоточника.

— Вы никогда не должны меня ждать, подполковник Гарон, но всегда должны быть готовы к моему приезду, не так ли, хм-м?

Офицер, не оправдываясь, принял этот легкий упрек и, грациозно повернувшись кругом, вслед за Фенрингом пошел по туннелю в исследовательский комплекс.

— Кстати, подполковник, должен вам сказать, что дела у вашего отца идут очень неплохо. Верховный башар сделал самое, пожалуй, важное дело за всю свою карьеру.

Молодой Гарон удивленно вскинул брови.

— Правда? Я ничего не знаю, мы живем здесь в полной изоляции, и я очень редко обмениваюсь с отцом короткими весточками.

— Да, хм-м, император занимает его уничтожением планет. Последнее достижение — Зановар. После работы вашего отца эта планета стала совершенно безжизненной.

Фенринг внимательно проследил за реакцией молодого офицера, но Кандо ничем не выразил своего отношения, а просто кивнул.

— Мой отец всегда очень точно исполняет приказы императора. Передайте отцу привет, когда вернетесь в Кайтэйн.

Поданный рельсовый экипаж повез их по грязным закопченным пещерам подземного города.

— Я приехал сюда проследить за новой серией опытов. Мастер-исследователь готов к их проведению? Он должен был сделать, хм-м, последние приготовления.

Гарон сидел на сиденье в напряженной позе.

— Об этом мы спросим у него самого. Насколько я могу судить, производство синтетической пряности налажено превосходно. Мастер-исследователь, как кажется, удовлетворен и полон энтузиазма. — Гарон смотрел прямо перед собой, изредка поглядывая на собеседника. — Он даже проявил неслыханную щедрость и подарил довольно много синтетической меланжи мне и моим людям. Мне думается, что это признак полного успеха дела.

Последняя фраза Гарона удивила и насторожила Фенринга. Кто уполномочил Аджидику испытывать амаль на сардаукарах?

— Подполковник, свойства этого вещества исследованы далеко не полностью.

— Мы не видели вредных эффектов, сэр. — Было ясно, что командир сардаукаров не был намерен отказываться от получения нового средства. — Я уже направил рапорт императору, и думаю, что он остался доволен нашими действиями. Амаль улучшил нашу выносливость и работоспособность. Мои солдаты удовлетворены.

— Вас прислали сюда не для того, чтобы испытывать удовлетворение, подполковник. Разве не так, хм-м?

Когда вагончик подъехал к исследовательскому комплексу, молчаливый Гарон последовал за Фенрингом, хотя тот не раз бывал здесь и прекрасно знал дорогу. Создавалось такое впечатление, что Гарону дано задание следить за инспектирующим министром.

Но главный сюрприз ждал Фенринга внутри здания. Когда он вошел в лабораторию, то увидел, что рядом с самодовольно ухмыляющимся Аджидикой стоит точно такой же подполковник Гарон, как и тот, который встречал его в космопорте. Они были похожи, как два близнеца, до мельчайших деталей.

— Гарон, познакомьтесь с Гароном, — сказал мастер-исследователь.

Офицер, стоявший рядом с Аджидикой, шагнул вперед и протянул руку своему двойнику, но сардаукар, сопровождавший Фенринга — надо полагать, настоящий Гарон, — не стал принимать участия в этом представлении и отпрянул назад, не коснувшись руки самозванца.

— Небольшая шутка с лицеделом. — Аджидика обнажил в улыбке мелкие острые зубы. — Вы можете идти, подполковник. Благодарю вас за то, что вы встретили графа Фенринга.

Скорчив недовольную гримасу, сардаукар вышел.

Аджидика сложил на животе маленькие ручки, не приглашая графа сесть на кресло-собаку. Фенринг сел сам, с подозрением поглядывая на фальшивого подполковника.

— Мы работали сутками напролет, граф Фенринг, чтобы производить коммерческие количества амаля. Все трудности позади, новая субстанция работает просто замечательно.

— Значит, вы сами принимаете его, хм-м? И даже дали амаль императорским сардаукарам? Вы преступили свои полномочия, мастер-исследователь.

По лицу Аджидики пробежала темная тень.

— Это входит в круг моих полномочий как руководителя работ по производству амаля. Император лично дал мне задание разработать полноценную замену меланжи. Этой цели нельзя достичь без испытаний.

— Но не на императорских солдатах.

— Они стали намного боеспособнее, чем раньше. Сильнее, энергичнее. Вы должны быть знакомы со старой тривиальной мудростью: «Довольное войско — верное войско». Разве не так, подполковник Гарон?

Раздался тихий шорох, и двойник Гарона превратился в Аджидику, на котором мешковато сидел мундир сардаукара.

После этого лицедел превратился в императора Шаддама Коррино, снова заполнив мундир. Перетекание мышц под кожей было неуловимым, а достигнутое сходство поразительным. Рыжеватые волосы и зеленые глаза были безукоризненны, так же как и застывшее на лице выражение с трудом сдерживаемого недовольства. Даже голос был императорским, когда Лже-Шаддам провозгласил: «Вызовите сюда моих сардаукаров и убейте всех в этой лаборатории!»

Нос императора начал раздаваться вширь и расти в длину, становясь похожим на поритринскую морковь. Пока Аджидика, сияя, смотрел на свое творение, оно на глазах превратилось в уродливого мутанта-навигатора, части тела которого стали настолько велики, что порвали мундир сардаукара.

— Граф Фенринг, познакомьтесь с Зоалом, партнером, который будет незаменим для того, чтобы проникнуть на Джанкшн, минуя системы безопасности Космической Гильдии.

Очарованный Фенринг отбросил всякие сомнения.

— Этот лицедел понимает, что я — глава миссии и что мои приказы не подлежат обсуждению?

— Зоал высокоинтеллектуален и обладает многими полезными способностями, — ответил Аджидика. — Он не подготовлен для убийств, но все другие приказы исполнит без малейших колебаний.

— Как много языков ты знаешь? — спросил Фенринг.

— Столько, сколько потребуется, сэр, — произнес Зоал с неизвестным Фенрингу акцентом, возможно, баззелским, так как лицедел заговорил в нос. — Я освою все, что нужно. Но мне запрещено носить оружие.

— Такова программа, заложенная во всех лицеделов, — сказал Аджидика.

Фенринг нахмурился, не поверив мастеру-исследователю.

— Значит, все насильственные акции мне придется проводить самому, да, хм-м? — Он с ног до головы окинул взглядом созданную в лаборатории тварь, а потом обернулся к мастеру-исследователю:

— Кажется, это именно то, что мне нужно. Доказательства кажутся мне убедительными, а император сгорает от нетерпения увидеть результат. Как только мы удостоверимся, что навигаторы могут пользоваться амалем, то сразу приступим к распространению его по всей империи.

Аджидика побарабанил пальцами по столу.

— Этот тест — простая формальность, граф. Амаль уже испытан, и я им полностью доволен.

Секреты внутри секретов. Втайне от всех Аджидика продолжал вызывать мессианские видения. Это было предзнание, показавшее, что настанет час, и он, Хайдар Фен Аджидика, поведет огромное войско против неверных Великих Домов.

У Зоала было множество братьев — лицеделов, выращенных здесь, в так называемых аксолотлевых чанах. Эти изменчивые создания были верны ему одному и его грандиозному, скрытому от посторонних глаз плану. На одноразовых, невозвратных, кораблях он уже отправил более пятидесяти лицеделов на не обозначенные на картах планеты, чтобы те основали там форпосты будущей великой империи. Многие из таких кораблей вышли за пределы Известной Вселенной, намечая пути распространения влияния Аджидики. Процесс захвата власти будет длительным…

Запершись в защищенном магнитным полем кабинете, граф Фенринг приступил к составлению сложного плана проникновения на планету Джанкшн, обсуждая детали взлома системы безопасности Космической Гильдии с Зоалом. Лицедел внимательно слушал, вникая во все подробности. Аджидике не было никакого дела до этого секретного совещания.

Лицедел уже отверг все приказы. Когда настанет нужный момент, Зоал будет точно знать, что делать.

~ ~ ~

Из всех государственных обязанностей наименее тягостной для императора Шаддама, особенно в его нынешнем настроении, была необходимость присутствовать на публичных казнях.

Сидя на троне, установленном на величественном возвышении в центре Площади Прошений, он был похож на верховного жреца, надзирающего за священнодействием с вершины исполинского зиккурата. В синем небе светило яркое солнце. Хорошая погода для императора — безоблачное небо над всей империей.

Следующую, закованную в цепи жертву подтащили к помосту и поставили у подножия громадного куба, вырубленного из сверхпрочного грубого гранита, рядом с лежавшими там мертвыми телами уже казненных людей. Императорские гвардейцы использовали разнообразные способы казни: удушение гарротой, обезглавливание лазерным лучом, закалывание, расчленение, вспарывание живота и даже вырывание трепещущего сердца, для выполнения последней экзекуции палач просовывал затянутую в перчатку с шипами руку под ребра жертвы. После каждого убийства толпа, как и положено, громко рукоплескала.

По краям лестницы, ведшей на помост, выстроились одетые в новенькую форму гвардейцы. Император хотел было распорядиться выставить для охраны целый полк, но потом передумал. Даже после дерзкого покушения на него Тироса Реффы Шаддам не желал показывать свою нервозность. Для охраны Шаддам не нуждается ни в чем, кроме личной гвардии и защитного поля вокруг трона.

Я — законный император, и мой народ любит меня.

Леди Анирул сидела в деревянном кресле с высокой спинкой по левую руку императора, на ступень ниже, подчеркивая свое подчиненное положение. Она настояла на том, чтобы ее всегда видели рядом с мужем, но он нашел выход из положения и устроил так, чтобы все видели, как мало значит мнение Анирул в решении важных государственных дел. Естественно, она понимала игру супруга, но вслух на это не жаловалась.

Шаддам держал в правой руке смертоносный символ своей власти — длинный жезл, украшенный фасеточным светильником, то же орудие, которым воспользовался Тирос Реффа во время представления. Оружейные специалисты двора долго удивлялись гениальному изобретению, попавшему в их руки. Оружейники зарядили рубиновый аккумулятор, и император собирался теперь воспользоваться диковинным оружием для вящего эффекта.

Пока Шаддам забавлялся опасной игрушкой, один из солдат убил следующего осужденного. Император взглянул на рухнувшее к подножию гранитного куба тело и выругал себя за невнимательность. По тому, как из зияющей раны на горле хлестала кровь, Шаддам понял, что этого преступника казнили вырыванием гортани и трахеи — на таком способе специализировались многие его сардаукары. Над Площадью Прошений подул свежий ветерок, толпа заволновалась, предчувствуя нечто очень интересное. За четыре часа толпа уже стала свидетельницей двадцати восьми казней. Некоторые осужденные, особенно жонглеры из театральной труппы, проявили истинное мастерство, пытаясь применить свои актерские способности для того, чтобы вымолить пощаду. Император верил в их искренность, но это не имело никакого значения для судьбы осужденных. Казнь невинных представляла собой завязку высокой драмы, преддверием кульминации которой должно было стать дьявольское истребление жонглеров сардаукарами.

За последние несколько недель, воспользовавшись шумихой вокруг неудачного покушения Реффы, Шаддам извлек из этого события немалую выгоду. Первым делом он распорядился быстро и без огласки арестовать пятерых своих политических противников — упрямых министров и несговорчивых послов, привезших ему дурные вести или не сумевших уговорить лидеров своих стран выполнять императорские эдикты. Всех этих людей обвинили в участии в заговоре.

Даже Хазимир Фенринг восхитился бы сложности интриги Шаддама, хитро закрученным пружинам его тайной политики. Но граф был далеко, на Иксе, и занимался там подготовкой к полномасштабному производству и распространению амаля. Фенринг настоял на своем личном участии в проведении последних испытаний для полной уверенности в том, что синтетическая пряность во всем идентична природной меланже. Шаддам обращал мало внимания на детали, его интересовал лишь конечный результат. Пока все, на взгляд императора, шло как нельзя лучше.

Для себя же он сделал вывод, что может принимать важные решения самостоятельно, без вмешательства и руководства Фенринга.

Вспомнив, что виконт Моритани несколько лет назад ослушался его приказа прекратить военные действия на Эказе, Шаддам приказал добавить к списку осужденных преступников и грумманского посла (что повергло несчастного в настоящий шок). Изготовить «неопровержимые» улики было несложным делом, и все было сделано в мгновение ока, чтобы не дать виконту времени на официальный протест.

Не так-то легко было усмирить непокорного виконта. Ему не мешало даже присутствие на Груммане нескольких полков сардаукарских миротворцев, посланных туда императором для прекращения усобицы. Время от времени виконт все равно ухитрялся нарушать хрупкое перемирие с Эказом. Может быть, такое предупреждение подействует и заставит Моритани хотя бы на время притихнуть.

Двое сардаукаров быстро вывели грумманского посла на середину площади. Руки осужденного были связаны за спиной, а колени плотно перебинтованы, чтобы он не смог наклониться или присесть. Стоя перед черным кубом гранита, посол произнес свое последнее слово, впрочем, по мнению Шаддама, без всякого вдохновения. Потеряв терпение, император поднял руку, дав знак солдату, и тот выпустил в осужденного луч лазерного ружья, разрезав несчастного от паха до макушки.

Довольный жестоким зрелищем, Шаддам расслабился и откинулся на спинку трона, ожидая самой важной части сегодняшнего представления. Шум толпы усилился.

Как падишах император, «царь царей», он вправе требовать, чтобы к нему относились, как к почитаемому вождю. Его слово — закон, но когда случаются такие сюрпризы, как тот, что преподнес ему Тирос Реффа, император не имеет права сидеть сложа руки. Надо усилить хватку и, в свою очередь, преподать подданным наглядный урок.

Шаддам повернул жезл так, чтобы солнечные лучи заиграли на гранях светильника. Конец жезла император упер в гладкую ступень зиккурата. Леди Анирул не отрываясь смотрела на площадь, погруженная в свои мысли.

Толпа замолкла, увидев, как на площадь вышел верховный башар Зум Гарон, ведя за собой Тироса Реффу, человека, провозгласившего себя сыном Эльруда. Пройдет несколько секунд, и еще одной проблемой станет меньше.

Не повышая голоса, леди Анирул обратилась к Шаддаму направленным шепотом:

— Мой супруг, ты отрицаешь, что этот человек — твой сводный брат, хотя его заявление слышали многие люди. Он посеял семена сомнения, и я слышу ропот недовольства.

Шаддам скорчил недовольную гримасу.

— Никто не поверит этому человеку, если я прикажу не верить.

Смело глядя прямо в лицо человека, сидевшего на высоком троне, леди Анирул продолжила, не скрывая скепсиса:

— Если он лжет, то почему ты отказался провести генетический анализ? Народ скажет, что ты убил своего кровного родственника.

И не в первый раз, подумал Шаддам.

— Пусть говорят, а мы внимательно послушаем. Нет ничего легче, чем заткнуть глотки несогласным.

Анирул замолчала и, посмотрев на площадь, увидела, как Реффу подталкивают к гранитному кубу. Движения плотного мускулистого тела осужденного казались скованными. Роскошную черную шевелюру остригли, и голова была покрыта клочками небрежно обрезанных коротких волос.

Реффу заставили встать возле кучи изуродованных тел казненных, каждому из которых было позволено сказать последнее слово. Шаддам, однако, позаботился о том, чтобы его самозваный сводный брат такой возможности был лишен.

Придворный врач сшил его губы. Напрягаясь, Тирос изо всех сил двигал челюстями, но мог произвести лишь какие-то жалкие невнятные стоны. Глаза его горели бессильной яростью. Придав своему лицу выражение царственного недовольства, император поднялся с трона, отключил защитное поле и выставил вперед скипетр.

— Тирос Реффа — самозванец и убийца — твое преступление гораздо тяжелее, чем все вместе взятые преступления, которые совершили казненные сегодня преступники.

Голос императора, усиленный специальными устройствами, гремел над площадью.

Реффа изо всех сил попытался освободить рвущийся наружу крик, но смог только так напрячь губы, что, казалось, вот-вот разорвется красный шов, навеки замкнувший его уста.

— Твое преступление настолько дерзко, что мы решили удостоить тебя чести, которой ты недостоин. — Шаддам извлек красный рубин и вставил его в гнездо на скипетре. Разряд энергии воспламенил запал, и огонь вспыхнул внутри фасеточного светильника. — Я лично предам тебя смерти.

Пурпурный луч ударил Реффу в грудь и выжег в ней сквозное окровавленное отверстие. Шаддам, сжав челюсти в монаршем гневе, повел жезлом, продолжая жечь уже рухнувшее к подножию зловещего куба мертвое тело.

— Бросая вызов нам, ты бросаешь вызов всей империи! Поэтому вся империя должна видеть последствия твоего безумия.

Энергия в рубине иссякла, и луч погас. Император подал знак своим сардаукарам, и те разом направили на тело казненного самозванца лучи своих лазерных ружей. Они продолжали свое дело до тех пор, пока не испарились органические ткани и даже кости, а на плитах площади не осталась небольшая кучка пепла, взметенного вверх потоком теплого воздуха. От Тироса Реффы не осталось ничего.

Шаддам стоически выдержал это зрелище, испытывая внутренний восторг. Не осталось никаких улик. Теперь никто и никогда не сможет доказать генетическое родство, связывавшее его с Реффой через старого Эльруда. Проблема решена. Полностью и окончательно.

Прощай, брат.

Самый могущественный человек империи поднял руки, призывая толпу к вниманию.

— Это повод для торжества! Мы объявляем имперские празднества и бесплатные пиры для всех и каждого.

Настроение Шаддама улучшилось. Он взял жену под руку и сошел с возвышения. Ряды сардаукаров сопроводили императорскую чету в роскошные интерьеры дворца.