Раз. Два. Три. Четыре. Раз. Два. Три. Четыре. Я вышагивала по узкой длинной террасе здания, где находился офис Энджи, и разговаривала с мамой.
Часы показывали десять утра, Энджи еще не подъехала, и я в ожидании ее решила созвониться с родными.
— Да, мамуль. Не беспокойся, у меня все в порядке, — монотонно говорила я, вновь ловя себя на ощущении дежавю. Этот коридор мне напоминал узкую террасу дома Андерсона в Пало-Альто. И я, только приехав из Гонконга, точно также уверяла родных в том, что у меня все хорошо.
Прошло больше месяца после презентации, и мне сложно было дать определение тому состоянию, в котором я находилась. Создавалось ощущение, будто меня разделило, как монету, на внешнюю и внутреннюю части. Лицевая сторона — аверс — улыбалась, шутила, успешно справлялась с работой, записалась на курсы актерского мастерства, в то время, как моя изнанка — реверс — пыталась справиться с эмоциональным стрессом.
Дни мчались один за другим, и если бы не сменяющиеся декорации в студии, где проходили фото и видео сессии, то можно было подумать, что я проживаю одни и те же сутки снова и снова. И это было отвратительно. Словно меня заковали в рамки одного дня сурка, и у меня не хватало сил вырваться из этого заколдованного круга. Угнетало еще и то, что я потерялась в этом времени и пространстве. Я понятия не имела, куда идет моя жизнь.
— Выглядишь хорошо. Но мне кажется, ты похудела… совсем не ешь… — тем временем тревожилась мама, рассматривая мои фото и видео рекламы, которые я ей выслала.
— Мамуль, я много репетирую. Ты же видела станок у меня дома. Держу себя в ежовых рукавицах, — улыбнулась я.
— Ну, когда много работы, очень хорошо, — вздохнув, произнесла она, но тут же добавила: — Как по мне, слишком откровенно.
Я нервно умехнулась. Это она еще не видела рекламу, где меня расписали под хохлому.
— Мам, было бы непристойно, рекламу бы не ставили в журналы и не крутили бы ролики.
Но я понимала ее недовольство. Она по-прежнему видела меня в роли профессора, делающего академическую карьеру.
На секунду я задумалась. Может быть и правда, вернуться и продолжить французскую стезю, но тут же покачала головой. Определенно я не хотела возвращаться к прошлой жизни. Она для меня была пройденным этапом. Как мамина вещь, которую она на меня пыталась примерить. Как бы мне сейчас ни было тяжело, какой бы потерянной я себя ни ощущала, я должна была идти вперед.
— Вы с Галей прямо сговорились, — произнесла она, а я, чтобы уйти от темы обнаженки, продолжила.
— Лучше посмотри, какие красивые зимние пейзажи, — по крайней мере, на “зимних фото” одежды на мне было больше.
— А где это в Калифорнии столько снега? — поинтересовалась она.
— На горнолыжном курорте в двух часах езды от Лос-Анджелеса, в районе озера Большого Медведя. Там очень красиво… — улыбнулась я, вспоминая наш выезд на очередной пленэр.
— Так а долго ты будешь работать с этой компанией? Вроде бы, ты говорила — в феврале…
Я нервно усмехнулась. Уже неделю, как закончился мой контракт с “Pure Nature”, и пусть рекламу не крутили в перерывах между сериалами, как приукрасила Кира, но все же мое лицо мелькало в сетевых каталогах “Pure Nature” и некоторых глянцах, мое балетное выступление крутилось в роликах на youtube, а мои фото с флаконами мелькали в электронных изданиях, в том числе и в “Контрибьютере” Киры. И пусть “Pure Nature” была местной компанией, я очень сильно рассчитывала на новую работу. В моем резюме появился немаловажный пункт — опыт работы моделью, а портфолио заполнилось новыми фото с рекламы.
— У меня уже закончился с ними контракт, — призналась я и тут же добавила, чтобы успокоить маму: — Но сейчас я сотрудничаю с одним модельным агентством.
Это была правда. Однако, здесь были свои подводные камни. Для подиума я не подходила ростом, а для рекламы в более солидных косметологических компаниях брали звезд.
— Так у тебя уже есть новая работа? — с тревогой в голосе поинтересовалась мамуля.
— Завтра иду на пробы для рекламы в каталоге с женской спортивной одеждой… — ответила я и сдержала вздох, чтобы мама не услышала.
С работой было туго. Но даже не это было главным. Я чувствовала, что застряла на месте, и не видела себя в рекламном будущем. Одно дело творчески проявить себя, как балерина, в роликах “Pure Nature”, и другое дело рекламировать спортивные леггинсы или фруктовый сок для каталога местного продуктового магазина.
— Что-то мне это не нравится… Я очень переживаю за тебя, Златочка, — возразила мамуля, и с этим сложно было не согласиться.
Ситуация была патовой. Не только с модельным агентством. За это время мне ни разу не позвонила Энджи, и я понимала, что долго без работы не протяну. Тут либо перебиваться рекламными подработками, устраиваться куда-нибудь в ресторан официанткой и бегать по прослушиваниям, пока не выстрелит, либо уезжать домой.
— Мамуль, не переживай. Без работы я не останусь, — успокоила я ее, стараясь, чтобы мой голос не дрожал и звучал уверенно.
— Может, ты вернёшься в Кремниевую долину, и тебя возьмут обратно на прежнюю работу? Там вроде бы была стабильность…
Я вновь нервно усмехнулась. Я отказалась от квартиры в Долине и после разрыва с Нолоном окончательно решила переехать в Лос-Анджелес.
— Нет, мамуль. Я останусь здесь.
Однако я не до конца порвала с тем миром. Иногда мы созванивались с Сунитой и Мелиссой. Все были в курсе, что мы с Нолоном расстались, в январе его несколько раз видели в компании с Паолой, однако, я каждый раз спрашивала, как у него дела, и знала, что строительство уже началось, а сам Андерсон последние несколько недель в разъездах в Нью-Йорке, Вашингтоне и Техасе. Также Сунни отмечала, что Нолон очень много работает, даже на вечеринках, организованный Ларри, не бывает, но я понимала, что она таким образом меня успокаивает, чтобы не говорить о них с Паолой.
— Тут Галя хочет поговорить, трубку вырывает, — отвлекла меня от размышлений мамуля, и я улыбнулась, услышав бодрый голос кузины.
— Слушай. Ну ты просто красотка на рекламе. Даже не верится. Прямо звезда, — весело произнесла она и чуть тише спросила: — А как у тебя на личном фронте? Нового никого не нашла?
В свое время я ей сказала, что у меня был парень, но наши отношения не выдержали расстояния.
— На личном фронте все в порядке! — отрапортовала я. — Все чисто и гладко. Никого нет!
— Да ладно… — скептически отреагировала сестра. — Ты шикарно выглядишь. И нефиг оборачиваться назад, — добавила она, намекая на экс-бойфренда так, чтобы мамуля не догадалась.
— Галь. Нет времени. Работаю. Хожу на курсы актерского мастерства…
— Курсы и работа — это, конечно, хорошо. Но и о себе забывать не надо. Как провела день святого Валентина? Неужели никто на свидание не приглашал? — продолжала мучить Галя. Она помнила меня после расставания с Ильей, и теперь очень переживала, что я вновь погрязла в эмоциональной трясине.
— Нечего ей по мальчикам ходить. Пусть учится, — послышался голос мамули, и я грустно усмехнулась, вспоминая этот день.
— Дома провела. В обнимку с учебниками по теории кино.
— Не поверю, что никого на примете нет, — давила она.
— Ну, есть, конечно, кандидаты, — вздохнула я.
Мне звонил и Дэвид, и несколько ребят с курсов приглашали на свидание, но я отказала.
В этой ситуации я пыталась найти баланс. Не то, чтобы я закрылась в своей берлоге, забилась в угол и жалела себя. Были, конечно, слезы, сердце болело, я чувствовала себя выброшенной на берег рыбой, но, несмотря на это, для себя решила раз и навсегда — идти вперед и не хоронить свое будущее из-за личных неудач. Однако, во все тяжкие в поисках замены я тоже не пускалась.
— Так и в чем дело?!
— Трудно найти своего человека.
И это было чистой правдой. К тому же, после Нолона Дэвид и ребята с курсов казались детьми с их эмоциями и мыслями, которые я без труда могла считать.
— Ладно, поняла тебя, — наконец оставила эту тему сестра. — Как тебе актерское мастерство?
На моих губах заиграла улыбка. Я с большим удовольствием ходила на курсы, где нам преподавали не только теорию, но и практику. Мы разыгрывали небольшие зарисовки, много импровизировали, вытаскивая наружу воображение, и я чувствовала, что это мое. Нолон был прав. Это было в моей жизненной программе.
— Мне очень нравится.
— Ну… это сомнительная профессия. Сколько талантливых людей не могут пробиться, — вновь послышался голос мамы на заднем фоне.
Я грустно улыбнулась. Мама гнула свою политику — хотела, чтобы я вернулась под ее крыло и осуществила ее мечту. Я ее не винила — она очень боялась, что я в погоне за славой выкину на ветер свою жизнь. Она предпочитала синицу в руках, стабильность в виде профессии и кафедры, нежели журавля в небе.
Слава здесь была ни при чем. Я чувствовала, что это мое, но, отказавшись от роли, словно свернула со своей жизненной программы на тихую тупиковую улочку и не знала, как оттуда вырулить.
За этот месяц мне не поступило ни одного предложения. Я очень надеялась, что с началом рекламной кампании ситуация изменится, но воз был и ныне там. Будто Голливуд мстил мне за мой отказ. Масла в огонь подлил и недавно прошедший Оскар. Весь Лос-Анджелес стоял на ушах неделю, а в день премьеры ребята с курсов потащили меня в бар смотреть церемонию он-лайн, где я во всей красе наблюдала Иэна и на красной дорожке, и в зале, в числе приглашенных.
Он был не один, а с новой партнершей по фильму, съемки которого уже неделю как начались, и я, наблюдая за блеском улыбок и успешности, в очередной раз чувствовала себя выброшенной за борт корабля по имени “Голливуд”.
Андерсон в свое время говорил, что в моей программе есть пункт “известность”. Видимо, упустив свой шанс, я изменила свою жизненную программу. Как в свое время, когда отказалась от балета.
От размышлений меня отвлек открывшийся лифт, и я, увидев Энджи, направляющуюся в мою сторону, попрощалась с родными и вышла с террасы. Я была инициатором и назначила ей встречу, чтобы выяснить ситуацию. Мне не нравилось ее молчание. Я доверяла ей, как профессионалу, и была уверена, что она не стала бы вычеркивать меня из своего рабочего графика, а Иэн не стал бы мне мстить, но мне нужно было выяснить свои перспективы.
Энджи приветливо улыбнулась, но опустила взгляд, и я поняла, что для меня нет хороших новостей.
— Ну что? Есть какие-нибудь предложения? — улыбнулась я, как только Нина, принесшая нам кофе, аккуратно прикрыла дверь за собой.
— В тебе есть потенциал, Злата, — уверенным тоном ответила агент. — Но буду с тобой откровенна. Голливуд не прощает пренебрежительного отношения к себе. Будь ты уже состоявшейся звездой, на твою выходку посмотрели бы иначе, но не в том статусе никому неизвестной девушки, в которым ты отказалась от роли. Несколько раз я пыталась пропихнуть тебя на прослушивания, но ты стала персоной нон-грата в Голливуде. Ты в черных списках. И речь здесь не в личных отношениях с Иэном. Всем плевать, по какой причине ты отказалась. Тебя не хотят брать на прослушивание ни здесь, ни даже в Нью-Йорке, потому что не доверяют тебе. Опасаются, что ты выкинешь какой-нибудь трюк, подобный этому, и откажешься от роли в середине съемочного процесса, если у тебя вновь что-то засвербит. Никто не хочет рисковать проектом ради никому не известной начинающей актрисы, пусть и с хорошим потенциалом.
Как бы больно мне ни было все это слышать, я понимала ее доводы и верила ей. На меня несколько странно посматривали в студии в последнее время, и я никак не могла понять причину этих взглядов. После ее слов все вставало на свои места.
— И что делать? — спросила я, вскинув на нее внимательный взгляд.
— Здесь поможет только время, — пожала она плечами. — Нужно, чтобы забыли об этой истории…
— И долго нужно ждать?
— Не знаю, Злата… — скептически покачала она головой, снова опуская взгляд, а я физически чувствовала, как на моей карьере в кино уже поставили крест.