Дюна. В Нейросети

Глава 33.

— Рви стельку! — подержав пуант над горячим феном, чтобы коробочка стала мягче и не так давила, я бросила его Дэвиду. — Потом буду подгонять.

— Как рвать?! — Дэвид смотрел на меня непонимающе.

— Не тормози, — процитировала я Андерсона. — Мне еще их запудрить нужно, чтобы не блестели.

Пуанты, которые я нежно назвала “Испанский сапожок”, мне принесла за кулисы Кира. Когда я увидела ее с пакетом, от сердца отлегло — я поняла, что Нолон добрался без приключений. Его я не видела, но когда заглянула в пакет, вновь покраснела. Там лежали не только вещи, которые я просила привезти, но и смена нижнего белья, которое я оставила среди прочего на кровати перед выходом на работу.

— Ты уверена? — переспросил Дэвид, но я уже отрывала стельку левого пуанта.

— Мгм…

— Ты сейчас уничтожаешь мои представления о красоте балета…

— Если я ее не уничтожу, то она уничтожит меня на сцене, — почти процитировала я Винни-Пуха. — Рви, говорю.

Он кивнул и резко дернул за пятку балетки.

Увидев, как я отрезаю ножом зеленую пластиковую стельку, Дэвид в очередной раз скривился.

— Как ножом по сердцу… — наморщился он. — Такую красоту испортила.

— Ты еще не видел, как мы их разминаем молотком.

— Не надо молотком по такой красоте! — его глаза расширились от ужаса.

— “Гейнорам” это и не нужно, — кивнула я и, забрав у него второй пуант, проделала с ним то же самое.

— Зачем это?

— Для устайчивости. Иначе я не встану красиво на пальцы. Чтобы была мягче и легче гнулась. Так я сделаю идеальную птичку.

— Все таки какая сволочь это сделала… — вновь начал он, пропитывая пуант пудрой.

— Дэйв, я не хочу сейчас об этом слышать, — жестко оборвала его я, натирая шелковую ткань канифолью.

Я и так запретила себе думать о вредителе. По крайней мере, сейчас. Перед выступлением. Иначе я начинала впадать в ненужную рефлексию и проводить анализ ситуации, что не давало сосредоточиться на танце.

— Позже. После выступления.

Наконец, обмотав пальцы, я быстро всунула их в туфлю, поправила резинку, которая держала пятку, автоматически подвязала ленты, которые мы с Дэвидом пришивали в четыре руки, и встала на пуант. Боли не было. Собственно, как и в магазине, когда я их “разнашивала”. Но я точно знала, что она появится позже.

Так и произошло, когда я сделала экзерсис, чтобы привыкнуть к “испанскому сапожку”. Но времени больше не было. Оно не просто бежало — оно летело, и я была благодарна девчонкам, которые намотали не один километр по подиуму, чтобы оттянуть мой выход.

— Ты готова? — спросил Дэвид, присев на корточки и распыляя спрей по моим коленкам.

Я кивнула и закрыла глаза, мысленно отсчитывая шаги вдоль и поперек сцены. Я не просто волновалась. Меня трясло. Руки сковывало льдом. Ноги сводило нервными судорогами. Сердце выпрыгивало из горла.

“Не забывай про ограниченность пространства”, - повторяла я себе, опасаясь увлечься и нырнуть за пределы подиума и небольшой сцены, в совокупности напоминающей букву “Т”.

— Ты помнишь, что и когда дергать на платье?

— Мгм… — кивнула я, проверяя широкие атласные ленты, наслоенные друг на друга до лифа.

— У тебя все получится, ты рождена, чтобы блистать, — внезапно произнес Дэвид, поправляя на мне венок из роз, больше напоминавший корону.

Я посмотрела на него — сейчас, перед выходом в зал, я была с этим в какой-то степени согласна. Но мой танец должен был нести правду. Не позитив, иллюзию или радость. А правду. Я хотела рассказать правду о себе. Выразить через танец эмоции, спрятавшиеся глубоко внутри. Какими бы нестандартными они ни казались. Потому что я их считала правильными и не хотела в них ничего менять.

Вивальди. Времена Года. Четыре состояния природы. Четыре стадии развития всего живого. Живописное полотно, на котором через музыку и движение запечатлена вся палитра природных красок.

Вивальди воплотил эту идею в музыке. Я же решила воплотить идею в танце. Как в свое время Пети. Передать свой посыл. Свои эмоции. Свои четыре времени года. Рассказать свою историю, выстроенную в изящную композицию из чувств.

И начала я с Лета.

Зазвучали первые аккорды приближения стихии Августовской Грозы. Неповторимое сплетение вечной классики и современности в талантливых руках Вивальди и диджея.

Продолжительная нота. Затишье перед бурей. Тревожная. Гнетущая. Не дающая времени на осознание. И занавес резко исчез в стороне, открывая меня зрителям.

Яркая бордово-красная вспышка. Как и моя пачка, сотканная из лепестков бордового клематиса и красной розы. И потоки воды устремляются вниз, на землю… Их рисуют бурные пассажи гамм и арпеджии. Их рисует мое тело. Кровавые Арабески. Острые. Тонкие. Как молнии. Безукоризненность формы и линий.

Бьют разряды. Быстрые пассажи альтов и басов. Сцена в хаотичных багровых бликах. Как и мои эмоции.

Приезд в Гонконг. Надежда. Радость. Обман. Ты в коллекции. Хороший подарок. Черный вакуум глаз Коула. Страх. Хаос в мыслях. Паника. Темная. Страшная. Желание укрыться от хлесткой, бьющей по нервам реальности.

Танец через боль. Душевную. Физическую. До слез. До жжения в груди. До невозможности дышать. До кровточащих пальцев. Боль, выворачивающая твои мысли и тело наизнанку.

Но еще секунда… яркая вспышка и… я принимаю эту грозу. Это ненастье. Как благодать, данную свыше.

Ослепляет молния. Яркая. Горячая. Как багровая кровь. Как мои чувства.

Катарсис. Осознание. Страсть. Жгучим красным пятном растекается по телу. До болезненной истомы. До судорожных волн. И я рисую телом эти насыщенные штрихи на полотне своей жизни. Вплетаю себя в музыку. Как острые брызги крови.

Резкое быстрое тур-шене к основанию сцены.

Последния нота, как последняя капля дождя. Я спиной к залу. И прежде, чем замереть в аттитюде с высоко поднятой назад ногой, я резко сбрасываю с себя первую юбку, как пройденную эмоцию. Как уже усвоенный и осознанный этап. Как окончание лета.

Секундная пауза. Передышка. Моя сценическая маска сходит на нет и я кривлюсь. Меня никто не видит. Пальцы ног горят и кровоточат. Икры из-за перенапряжения сводит судорога. Я чувствую жгучую боль. Но на нее нет времени. Ее просто нужно забыть. Пуанты устойчивы — и это главное.

Вдох. Улыбка. Я поворачиваюсь к залу лицом, и сцену заполняет свет. Теплый. Золотистый, как осеннее солнце. Как и мой наряд, в юбку которого вплетены бархатистые лепестки оранжевого тагетеса и желтой розы. Еще один этап моей жизни. Еще один этап моего прошлого.

После разразившегося ненастья наступает благоденствие. Жизнь бьет ключом. Торжество природы. Принятие своего чувства. Я рисую в пространстве арабеск и оставляю его на полотне своей жизни. Яркий, теплый, как поцелуй солнца.

В сочные краски осени вплетается гений Вивальди, барокко клавесина переплетается с современным ритмом клавишных. Как лучи солнца, которым я подставляю лицо. Как когда-то грелась в холодном космосе Коула.

Я кружу в тур пике вихрем золотого листопада к краю подиума. Там, в зале, есть зритель, важный для меня. Я наклоняюсь глубоко вперед, выстраивая безупречную линию в арабеск пуанше. Рука удлинена. Кисть оформлена. Глаза открыты. Нога прямая, вывернута в шпагате. Идеальная птичка. Совершенный баланс. Движения отточены до автомата. Секундная пауза, позволяющая посмотреть в зал. Ловлю внимательный спокойный взгляд Нолона. Хочу увидеть, понимает ли он мой танец. Да. Понимает. Принимает ли он во мне прошлое? Да. Принимает.

Улыбка. И боль уходит на второй план. Я взмахиваю рукой. Кружу в сотеню к основанию сцены, на ходу сбрасывая с себя еще одну юбку. Еще один этап своей жизни. Принимая еще одно время года.

Секунда на передышку. Но только секунда. Потому что жизнь продолжается. Жизнь не стоит на месте. Одно состояние переходит в другое. Так чередуются времена года — от лета к осени, от осени — к зиме. Так один жизненный этап перетекает в другой.

В мгновение золотые краски теплого солнца сменяет холодная синь ночи, и, пока я разворачиваюсь к залу лицом, успеваю замерзнуть. От острого холода, от ледяной стужи. Авария. Смерть Джу. Скорбь. Страх за Коула. Помощь Нолона. Его голос “мы уезжаем в Пало-Альто”.

Лепестки ядовитого синего аконита и светло-голубой ипомеи, встроченные в юбку, только добавляют тревогу. Помогают передать верный штрих на полотне моих эмоций.

Мои движения становятся все резче. Все отрывистее. Как порывы ледяного ветра. Гран батман. Острый носок летит вверх. Я кружу в этой зимней мгле резкой снежной бурей. И сердце замерзает вместе с музыкой.

Моя оборванная на полуслове любовь. Как вырванный из земли нераспустившийся цветок. Как прерванная на полуноте мелодия.

Рассчитываю траекторию и… прыгаю в гран жете на максимально возможную высоту. Нога энергично отбрасывается назад. Параллельная прямая. Ровные бедра. Идеальный шпагат. Удлиненная шея. Плечи вниз и назад.

Я рисую очередной штрих на картине своей жизни. Синий, как зимняя ночь. Острый, как осколок льда.

И опять резкий прыжок, параллельно земле. И кажется, что я тоже зависла в этих холодных полутонах между прошлым и будущим. В неизвестности.

Синий луч света направлен только на меня, погружая в темноту весь зал. Я лечу в этом разряженном пространстве, потеряв вектор.

Моя нога опускается на краю подиума. Как и моя жизнь после Гонконга. Непонятная. Неразборчивая, как милион снежинок, кружащих вихрем хаоса. Впереди темнота.

Я зависаю на мгновенье в экарте, вытягивая руку вперед. Зависаю над этой черной пропастью неизвестности, и в моих глазах страх и растерянность.

Но жизнь продолжается. Звонок Лин. Враг побежден. Путь свободен. Я свободна.

И я отмираю — лечу, подхваченная крыльями синей вьюги, ликуя от победы и плача от боли, что моя любовь так и осталась недосказанной.

Счастье и горечь. Улыбка и слезы. Легкость и тяжесть. В этом снежном хаотичном вихре таких противоречивых, но понятных эмоций я срываю сине-голубую, пропитанную ядовитым аконитом юбку, как еще один этап своей жизни. Как еще один урок.

И замираю в арабеске. Вместе с музыкой. Вместе с моей оборванной на полуслове любовью.

Я вновь снимаю сценическую маску. Кривлюсь от боли. Душевной и физической. По щекам текут слезы. Моя душа, задетая воспоминаниями, плачет. Но это хорошие слезы. Слезы катарсиса. Это хорошая боль — она укрепляет мою решительность. Мои силы. Мою веру в себя.

Мгновение, и музыка зажурчала, заюлилась оттаявшим ручьем, защебетала в высоком регистре, копируя пение птиц.

Весна. Еще одно время года. Рассвет после холодной зимы. Возрождение. Новое начало.

И я, превозмогая боль, становлюсь на пуанты. В таком положении я пробуду долго. Начинается самое сложное. Эту партию я взяла у Сильфиды. Вся весна танцуется на пальцах. Чтобы передать воздушность образа. Но я улыбаюсь — какая разница, я уже все равно не чувствую ступней. Раны будем зализывать позже.

Я взмываю в небо птицей. Леким пером. Нежно-фиолетовыми лепестками крокуса — первыми вестниками весны — и розовой чайной розы.

Передаю движение души — души, ставшей зримой. Принявшей материальную оболочку. Я скольжу по сцене, попирая законы притяжения.

Движение льется. Словно я его только что придумала. Движения мягкие, как ручей, и летучие, как воздух. В этом особенность моей природной пластики.

Мои пуанты не слышны. И это еще один плюс легким “Гейнорам”.

Калейдоскоп нежности и грации, переливающийся и вплетающийся в струны Вивальди. И я вновь рисую телом очередные штрихи на картине своей жизни. Теперь они порхают крыльями бабочки. Легкие и воздушные.

Замираю в летучем арабеске и смотрю на Нолона. Я принимаю новое начало. Душа больше не плачет. Она летит. Взмывает высоко в небо, голубое, как глаза Нолона.

Лечу в воздухе и зависаю над водой. Вместе с ним. Я ему улыбаюсь. И он меня понимает. Растягивает губы в ответ в секундной усмешке.

Но это не конец танца. Это только еще один жизненный этап. За ним будет следующий. И такова жизнь. Она спиралью нанизывает время. На паузу нет времени, иначе я останусь за бортом этого цикла. Несмотря на горечь, я бы не отказалась от этих этапов и эмоций, пережитых в них. Не испугалась бы боли.

Я легким ветром кружусь к основанию сцены и, снимая с себя последний слой, последнюю юбку, замираю в алясгоне.

Завершение. Кода. Заключительная часть.

Я поворачиваюсь к залу в белом платье, сотканном из сотни лепестков роз. Но это не подвенечное платье.

Белый цвет, как совокупность всех цветов радуги. Как совокупность четырех времен года. Как Абсолют Природы. Абсолют ее Чистоты.

И я начинаю свое фуэте.

“Найди свою точку”, - мелькает в голове, и я уже знаю своего Зрителя. Я смотрю на Андерсона. И он меня понимает. Не отводит глаз.

Все четыре времени года в компиляции одной завершающей минуты. Как венец торжества Природы. Я и есть сама Природа в этом вихре смены сезонов. Я и есть само Время, дающее толчок к каждому этапу, каждому переходу. Весна-Лето-Осень-Зима. Весна-Лето-Осень-Зима. И так по кругу снова и снова. Опять и опять. Тридцать два оборота.

А над всем этим незыблемой точкой яркие неземные глаза Нолона, который помогает мне держать равновесие.

Музыка обрывается. Я останавливаюсь. Зал замирает. Мне и свободно, и страшно одновременно.

Свободно — потому что я до конца отпустила прошлое. Страшно — потому что стою на пороге будущего. Неизвестного. Как прыжок вниз с вертолета. Как очередной виток жизненной спирали.

Я вновь смотрю на Нолона. Я не знаю, что нас ждет дальше. Но я знаю одно — я готова нырнуть в новые четыре времени года. В новые этапы. И я знаю — они будут другими.