Дюссельдорфский убийца

Глава 2 ПОЛИЦИЯ ТЕРЯЕТСЯ В ДОГАДКАХ

Утром свежие номера газеты расхватывались с боем.

Мальчикам-газетчикам почти не приходилось выкрикивать главной сенсации номера: «Убийство госпожи Кун!» Все уже знали о событии и покупали газеты только для того, чтобы лично убедиться в страшной правде, и в чаянии найти новые подробности, которые могли быть упущены при устной передаче.

Стоустая молва, как всегда, разнесла рассказ об убийстве в самые отдаленные закоулки города, варьируя его на всевозможные лады, добавляя неожиданные подробности и имена.

В морге, где лежал труп убитой, толпилось множество народу, преимущественно женщины. Они охали и ахали, качали головами, заявляя при встрече со знакомыми, что никогда бы не смогли смотреть на такой ужас, и, тем не менее, количество любопытных все же не убывало. В конце концов это паломничество в морг приняло такие большие размеры, что полиция закрыла двери и распорядилась никого больше не пропускать для осмотра тела убитой без особого разрешения полицей-президиума.

Полиция энергично производила дознание. Выяснилось, что госпожа Кун — вдова, не имевшая родных в городе. Работала она в прачечной и в злополучный вечер задержалась на работе из-за большого количества клиентов.

По словам всех ее знавших, она была женщина тихая, работящая, врагов в городе не имела, и, таким образом, всякое предположение об убийстве из мести отпадало. Конечно, не могло быть и речи о какой-либо романтической истории, так как почтенной женщине было пятьдесят шесть лет.

Медицинская экспертиза, освидетельствовавшая тело убитой, обнаружила на нем двадцать одну ножевую рану. Одна из них, нанесенная в висок, была, по мнению, врачей, смертельной.

Остальные раны в области шейных позвонков и груди убийца наносил уже тогда, когда жертва потеряла сознание.

Бессмысленная жестокость преступления заставила предполагать, что убийца — либо бежавший из больницы душевнобольной, либо внезапно помешавшийся. Но тщательный опрос всех находящихся в Дюссельдорфе и близлежащих к нему городах лечебниц для умалишенных не подтвердил первого предположения. В течение последних месяцев ни в одной из опрошенных лечебниц не было зарегистрировано случаев побегов.

Самые тщательные розыски в городе не дали никаких результатов. Было арестовано несколько подозрительных лиц, но, кроме бродяжничества, проживания без документов и других мелких проступков — полиция не могла предъявить им никаких обвинений.

Все они в более или менее короткий срок доказали свое алиби и были отпущены на свободу.

Таинственный убийца исчез бесследно. Трудно было установить — является ли он постоянным жителем города или просто случайно попал в Дюссельдорф. Но несомненным было одно. Это был душевнобольной человек, с явно выраженными садистскими наклонностями. Этот вывод вытекал из отсутствия мотивов преступления и его необычайной жестокости. На этой характеристике преступника сходились все, имевшие отношение к следствию.

Как это всегда бывает, всякая сенсация с течением времени теряет свою остроту. Самым наглядным признаком такого последовательного снижения общественного интереса к тому или иному событию служит изменение характера газетных сообщений. Колоссальные трехцицерные[5] заголовки первых двух-трех дней, красующиеся на первой странице, уступают место более мелким шрифтам, и понемногу заметки о сенсации, волновавшей умы и приводившей в содрогание население, перебираются со страницы на страницу и кончаются пятью, шестью строками петита или боргеса[6] в отделе происшествий, не выходящих за рамки самой серой обыденности.

Так, наверное, кончилось бы и дело об убийстве госпожи Кун. По крайней мере 12 февраля Рут принесла в редакцию совсем маленькую заметочку, гласившую, что расследование таинственного убийства на Шарлоттенштрассе продолжается и пока еще не дало никаких существенных результатов.

Редакторский синий карандаш черкнул на листочке сверху «боргес, хроника», и заметка была брошена на огромную кучу готового к набору материала, вместе с отчетом о собрании демобилизованных воинов, покушении на самоубийство и мелкими кражами.

Но судьбе было угодно, чтобы убийство 3-го февраля фрау Кун послужило лишь началом еще более страшных событий, потрясших сравнительно тихий и скромный Дюссельдорф и превративших его в страшное место, о котором с содроганием целый год писала вся европейская пресса.