«Внимай мне, — дьявол мне сказал в полночной тишине, — внимай! я расскажу тебе о горестной стране…»
Ингер лежал в постели, кашляя более, чем следовало. Его правая рука, бессильно свешенная с кровати, изнуренно шевелила бледными пальцами, в полузакрытых глазах сверкал лихорадочный жар, а под мышкой, достаточно нагретый лампой, торчал максимальный термометр.
Этот, внушающий сострадание, вид заставил рассмеяться вошедшего в комнату сорокалетнего человека. Движения вошедшего были резки, быстры и угловаты; лицо его, бледное и широкое, казалось бы незначительным, если бы не крутой изгиб высоко поставленных, дугообразных бровей. Он был одет в просторный, мешковатый костюм черного цвета и толстые башмаки, а в правой, унизанной старинными перстнями руке держал цилиндр.
— Это я, а не доктор, — сказал вошедший, — доктора с этим поездом не было. Так что вы, милый Ингер, можете нагреть термометр в другой раз.
Ингер усиленно заморгал, краснея и щурясь.
— Слушайте, Бангок, — сказал он, — если вы осмеливаетесь…
— Да, — перебил Бангок, — я осмелился. Я смотрел в замочную скважину. Я увидел прежде всего свою трубку, исчезнувшую непостижимым для меня образом. Трубка эта торчала у вас в зубах. Не умея курить, вы наполнили комнату дымом, уронили огонь на простыню и прожгли дырку. Дырка эта находится сейчас под мягкой частью вашего тела. Затем вы извлекли маленькое, гнусное, дешевое зеркало и пытались любоваться своим лицом, строя величественные гримасы. Потом вы совершили подлог с термометром и, наконец, услышав скрип двери, раскинулись в позе умирающего гладиатора.
— Если я выздоровею завтра, — с отчаянием сказал Ингер, — меня отошлют в город. Мы очень любим друг друга.
— Да? — Бангок упорно посмотрел на мальчика, чихнул и высморкался. — Это любопытно, — сказал он. — А где вы думаете жить после свадьбы?
— На Канарских или Молуккских островах.
— Настоящее дачное место, — заметил Бангок. — Как же вы видитесь?
— Она подходит к окну.
— Ингер, — сказал Бангок, — я не спрашиваю тебя о том, целуетесь вы или нет, я не спрашиваю также, съедаешь ли ты все сладкие пирожки, похищаемые для тебя твоей возлюбленной. Я спрашиваю — отдашь ли ты мне, маленький негодяй, трубку?
Ингер сунул руку под одеяло, извлек трубку и молча подал Бангоку.
— За это, — сказал он, — вы мне должны рассказать что-нибудь.
— Вот как! — заметил Бангок. — Да, — прибавил он, как будто про себя. — Привычки бандита и Дон Жуана… далеко пойдет мальчик… Рассказать? — медленно переспросил Бангок. — О чем же хочет слушать сын своей страны? Слушай, я расскажу тебе о перестройке здания морского училища.
— Не хочу, — сказал Ингер.
— О расширении избирательных прав низших сословий…
— Тоже.
— О законе против цыган…
— Еще бы!
— О налоге на роскошь…
— Не хочу.
— О раскопках старинного римского водопровода…
Ингер обиженно замолчал.
— Ну, — посмеиваясь, продолжал Бангок, — что-нибудь о народном быте? О психологии рыжей и пегой лошади, историю уздечки, власть чернозема и деспотизм суглинка; о предродовых болях, ткацком станке и вареном картофеле? Ты вертишь головой? Ты ничего не хочешь об этом знать?
— Да, не хочу, — свирепо отрезал Ингер.
— В такие вот хмурые осенние дни, — сказал Бангок, — и моряки любят болтнуть. Вспомнить о том, что было — приятно мне. О чем же рассказать тебе, странное существо, не интересующееся феминизмом и психологией общества? Чего ты хочешь?
— Я хочу того, что вы видели, — сказал Ингер. — О пропастях, пещерах, вулканах, циклонах, каннибалах… вы сами знаете. Помните, вы рассказывали о неграх, золоте, белой девушке и желтой лихорадке?
— Помню, — перестав улыбаться, сказал Бангок.
— Так вот, в этом же роде.
— В этом же роде! Хорошо, слушай, Ингер: я расскажу тебе о дьяволе Оранжевых Вод.
Глаза Ингера блеснули жадным огнем.
— Это что-нибудь дух захватывающее? — вскричал он.
— Нет, это действительное происшествие, — сказал Бангок.
— А дьявол?
— Слушай и суди сам.