Дьявол Шарпа

Часть 1 Батиста

Супруга капитан-генерала Чили[2], графиня де Моуроморто, родилась и выросла в Англии, но Шарп впервые встретил мисс Луизу Паркер в 1809 году в северной Испании, когда она, подобно тысячам других беженцев, спасалась от вторгшихся наполеоновских орд. Родственники мисс Паркер, разлучённые с ней в ходе этого заполошного бегства, вероятно, больше горевали о потере протестантских Библий, с помощью которых они надеялись обратить чёртовых испанских папистов в истинную веру, чем о племяннице. Судьба столкнула девушку с доном Блазом Виваром, графом Моуроморто, и англичанка, влюбившись в него всем сердцем, вскоре перешла в католичество и стала дону Блазу верной и любящей женой. С тех пор Шарп не видел её, пока летом 1819 года донна Луиза Вивар не свалилась ему, как снег на голову, разыскав стрелка в его нормандской усадьбе.

Шарп не сразу узнал Луизу в даме, чей экипаж, сопровождаемый верховыми и форейторами, бесцеремонно въехал под арку шато. Шарп предположил, что карета принадлежит досужей богачке, заблудившейся в лабиринте живых изгородей Нормандии и завернувшей в усадьбу спросить дорогу, а заодно разжиться стаканчиком чего-нибудь прохладительного. Стрелок собирался выпроводить непрошенных гостей, указав, как доехать до гостиницы в Селеглиз, но хозяйка кареты подняла вуаль и, вглядевшись в него, неуверенно спросила:

— Мистер Шарп?

Тогда-то стрелок и узнал её, хотя в глубине души так и не смог поверить, что эта статная дама в чёрном с царственными манерами и есть та непоседливая девчушка, что, не раздумывая, отказалась от религии предков и набожного семейства ради любви к дону Блазу Вивару, безбожному католику и испанскому солдату.

Который, как сообщила донна Луиза, пропал. Как в воду канул.

Шарп, оторопев от гостьи, от новостей, разинул рот, словно деревенский дурачок. Выручила Люсиль. Уговорив донну Луизу остаться на ужин и, соответственно, на ночь, она властно отослала Шарпа разместить лошадей графини. Конюшня в поместье была невелика и, поразмыслив, стрелок отправил их рабочих коней с мальчонкой на луга, освободив стойла для скакунов гостьи, пока Люсиль мудрила над постелями для донны Луизы и её служанок, над пледами для кучеров. Из подвала достали вино. С лучшего сыра, предназначенного для продажи на рынке в Кане, сняли обёртку из крапивных листьев. За исключением этого, ужин не сильно отличался от трапез в поместье, громко именуемом «замком[3]». То, что в незапамятные времена представляло собой укреплённое дворянское гнездо, давно превратилось в окружённый рвом разросшийся крестьянский хутор.

Донна Луиза, занятая собственной бедой, не обратила внимания на переполох, вызванный её визитом:

— Я была в Генеральном Штабе в Лондоне, и им пришлось дать мне сведения о вашем местонахождении. Сожалею, что не успела заранее известить о приезде, но мне нужна помощь.

Она говорила напористо, как человек, привыкший чаще приказывать, нежели просить.

Тем не менее, донне Луизе пришлось прежде познакомиться с хозяйскими детьми. Пятилетний Патрик отвесил поклон, трехлетнего Доминика больше интересовали плещущиеся во рву утята.

— Доминик похож на вашу жену. — поделилась с Шарпом наблюдением гостья.

Стрелок вежливо поддакнул. Ни он, ни присоединившаяся к ним за столом Люсиль не имели желания объяснять донне Луизе, что неженаты, что курица, живущая в Лондоне и по закону считающаяся супругой Шарпа, не даёт ему развода. Хотя обычно стрелок с удовольствием представлял Люсиль как миссис Ричард Шарп, ради графини Моуроморто, урождённой Паркер, он воспользовался старинным титулом: виконтесса де Селеглиз. Люсиль скромно заметила: мол, революция отменила титулы, да и вообще, любой француз, покопавшись в семейном прошлом, обнаружит каких-никаких благородных предков.

— Половина пахарей во Франции — виконты! — засмеялась виконтесса де Селеглиз и перевела разговор вопросом, есть ли дети у графской четы Моуроморто?

— Пятеро. — ответила донна Луиза, уточнив, что двое умерли в младенчестве.

Шарп приуныл, настроившись слушать бесконечное женское щебетание о потомстве, но донна Луиза вновь вернулась к пропавшему мужу:

— Он в Чили.

Стрелок потратил несколько секунд, вспоминая, где это. Бывая в Кане, Шарп обедал в одной и той же таверне и почитывал за едой свежие газеты. В них писалось о Чили.

— Там же вроде война за независимость, да?

— Бунт! — резко поправила его донна Луиза. Так оно и выглядело для неё — бунт, подавить который король послал её мужа. В Чили Вивар застал деморализованную армию, эскадру боящихся собственной тени военных кораблей и разворованную до последней медной монеты казну, однако, спустя шесть месяцев граф всё ещё был полон оптимизма и обещал жене, что скоро вызовет её и детей в цитадель Вальдивии, служащей официальной резиденцией капитан-генерала.

— Разве столица Чили не Сантьяго? — Люсиль принесла из дома рукоделие и устроилась за столом.

— Был. — выдавила донна Луиза и негодующе добавила, — Мятежники захватили его и сделали столицей так называемой «Республики Чили». «Республика Чили»! Даже звучит глупо.

По утверждению графини, доведи дон Блаз до конца начатое, «Республика Чили» навсегда бы перешла в разряд исторических курьёзов. Ему удалось одержать ряд побед, пустяковых, как он писал жене. Ничтожные или нет, но они вернули королевским солдатам веру в себя и развенчали миф о непобедимости повстанцев. Затем письма прекратились, и вместо них пришло официальное уведомление о том, что Его Высокопревосходительство дон Блаз, граф Моуроморто, капитан-генерал испанских войск в Его Величества доминионе Чили, пропал без вести.

Со слов донны Луизы, дон Блаз в сопровождении конного эскорта направился с инспекцией укреплений самого южного порта Испанского Чили — Пуэрто-Круцеро. Севернее города, в лесистых холмах капитан-генерал попал в засаду и, отрезанный нападающими от охраны, исчез. Обыскать место засады удалось лишь через шесть часов, но дон Блаз будто растворился в воздухе.

— Должно быть его захватили бунтовщики. — предположил Шарп.

— Будь вы командиром бунтовщиков и захвати наместника короля Испании, стали бы вы об этом молчать? — резонно заметила донна Луиза.

Шарп не мог не согласиться с ней. Случись подобное, повстанцы трубили бы о таком подвиге на всех углах.

Стрелок нахмурился:

— Как, вообще, это могло произойти?

— Охрана была невелика.

— Маленькая охрана? В бунтующей колонии?

Донна Луиза, неделями мучившая себя подобными вопросами, тяжело вздохнула:

— Якобы мятежники не появлялись в окрестностях города несколько месяцев. К тому же, дон Блаз любит скакать впереди свиты, вы, наверно, помните? Он всегда был нетерпелив.

— Нетерпелив, но не безрассуден.

Оса ползла по столу, и Шарп прихлопнул её ладонью.

— Выходит, повстанцы о доне Блазе молчат?

— Как рыбы! — в отчаянии воскликнула донна Луиза, — Молчит и армия! Я не знаю, кем мне себя считать? Вдовой? Соломенной вдовой?

Она посмотрела на Люсиль:

— Я хотела ехать в Чили, но не могу оставить детей. Да и что может сделать слабая женщина?

Люсиль покосилась на Шарпа и вновь уткнулась в шитьё.

— Армия не ответила вам ничего определённого? — недоверчиво переспросил Шарп.

— Почему же, ответила! С военной чёткостью и прямотой: возможно, вполне вероятно, скорее всего, дон Блаз мёртв. Тело не найдено, поэтому факт смерти трудно доказуем.

Донна Луиза зло пожаловалась, что вместо помощи ей король Фердинанд заказал заупокойную мессу по дону Блазу, и был очень обижен отказом графини присутствовать на панихиде. Сердце не могло обмануть донну Луизу: её муж жив.

— Он томится в неволе где-то. Говорят, в чилийских джунглях живут племена язычников, обращающих в рабов всех попадающих к ним в лапы христиан. Чили — ужасная страна. Там в горах полно карликов, великанов, а мятежники для пополнения своей армии выкупают разное отребье из тюрем Европы.

Люсиль сочувствующе покачала головой, а вот Шарпа россказни о язычниках с карликами насторожили. В послевоенные годы он встречал немало женщин, так же фанатично верящих в то, что их сын, муж, брат или любовник живы. Имея чаще всего на руках похоронку, несчастные полагали, что власти ошиблись, их любимый заточён в глухой испанской или русской деревне, а то и вовсе продан в заморские колонии. На самом деле бедняга давно сгнил в земле, но переубеждать женщин Шарп не пытался, ибо эта горькая вера — единственное, что им оставалось. Донну Луизу стрелок тоже переубеждать не стал, а поинтересовался, много ли у дона Блаза было сторонников в Чили.

— Он честный, а честных не любят. С первого дня дон Блаз объявил войну казнокрадам, и, кстати, в Пуэрто-Круцеро ехал не просто так. О продажности тамошнего губернатора ходят легенды. Естественно, отношения с доном Блазом у него не заладились. Есть шепоток, что капитан-генерал собрал доказательства преступлений чиновника и ехал в Пуэрто-Круцеро уличить негодяя.

А это значило, устало подумал Шарп, что дон Блаз был обречён вести войну на два фронта: против мерзавцев в собственных рядах и против мятежников, занявших Сантьяго и оттяпавших у короля южную половину страны. Без сомнения, граф Моуроморто обладал талантом военачальника, достаточным, чтобы прищемить хвост бунтовщикам; но тот дон Блаз, которого знал Шарп, был слишком порядочен, чтобы успешно противостоять спевшейся шайке казнокрадов и интриганов.

— Не может ли статься, — осторожно начал Шарп, — что на дона Блаза покушался кто-то из своих?

Донна Луиза поняла его:

— Не просто «возможно». Всё указывает на это, но доказательств нет.

Шарп крякнул. То, что логически вытекало из слов донны Луизы, не утешало:

— Если дона Блаза убили свои, они не заинтересованы в том, чтобы обстоятельства его гибели стали известны. Скорее всего, вы никогда не узнаете, что произошло с вашим мужем.

Донна Луиза, похоже, пропустила фразу Шарпа мимо ушей. Основа веры — чувства, веру не поколебать доводами разума.

— Хотите, я напишу испанским властям? — предложил Шарп, — А лучше, попрошу герцога Веллингтона. У него есть связи при испанском дворе.

— И что? — с вызовом осведомилась донна Луиза, — По-вашему, у испанской фамилии Моуроморто связей меньше, чем у британского герцога?! Результат вам известен. Мне не нужны связи. Мне нужна правда.

Она помолчала и, глубоко вдохнув, выпалила:

— Я хочу просить вас поехать в Чили и найти мне эту правду!

Глаза Люсиль широко распахнулись от удивления, а Шарп на миг онемел. В ветвях вязов, росших на краю сада за рвом, шумно ссорились грачи. Между сыроварней и конским каштаном взмыла ласточка, рассекая воздух крыльями-саблями.

Стрелок прокашлялся и мягко спросил:

— Мне кажется, что разыскать дона Блаза удобнее и проще кому-то из его друзей или соратников, находящихся в Чили?

Люсиль, согласная с мужем, кивнула.

— Помощников моего мужа отослали в Испанию или разогнали по глухим гарнизонам. Те, кто зовут себя «друзьями» моего мужа, с удовольствием берут у меня деньги и кормят взамен заведомой ложью, лишь бы не иссякал золотой ручеёк. Кроме того, ни с первыми, ни со вторыми мятежники не станут говорить.

— А со мной станут?

— Вы — не испанец. От вас им нет смысла таиться, и, по крайней мере, если засада — их рук дело, вам о ней поведают с гордостью.

В свете сказанного ранее причастность повстанцев к исчезновению дона Блаза вызывала у Шарпа сомнения.

— О человеке, грешки которого собирался разоблачать дон Блаз, вам что-нибудь известно, кроме того, что он губернатор этого…

— Пуэрто-Круцеро. Но Мигель Батиста — не губернатор Пуэрто-Круцеро. Он — новый капитан-генерал Чили. — в голосе гостьи звучали горечь и отвращение, — Он прислал мне письмо, полное соболезнований, очень уж витиеватых, чтобы быть искренними. Батиста ненавидел дона Блаза и в помощь мне пальцем не шевельнёт.

Для очистки совести Шарп уточнил:

— Есть конкретные причины для ненависти, помимо слухов?

— Дон Блаз честный, Батиста — нет. Какие ещё нужны причины?

— Нечестный достаточно, чтобы убить?

— Мой муж не мёртв! — отчаяние и горе прорвались сквозь маску снежной королевы, — Он скрывается, он ранен… Может, он у дикарей, но он жив! Я чувствую это, как почувствовала бы, умри он. Вы — женщина, вы должны меня понять!

Она рывком повернулась к Люсиль:

— Мы, женщины, всегда чувствуем, когда любимый гибнет. Моя подруга проснулась среди ночи с криком на устах, а потом пришло известие, что корабль её мужа затонул в ту самую ночь, в то самое время! И я знаю: дон Блаз жив!

Дверь амбара была открыта, и Шарп рассеянно наблюдал, как его сыновья ищут в соломе свежеснесённые яйца. Он не хотел ехать в Чили. Он остепенился. Теперь даже поездка в Кан была для него далёким и малоприятным путешествием. Всё, что его волновало — деньги и погода. Всё, что обычно волнует крестьянина. Мысленно стрелок проклинал миг, когда карета донны Луизы въехала во двор шато. Засады, взятки, армии — это осталось в прошлом, как Шарп надеялся, навек. Ему нравилось беспокоиться не о вылазках вражеской кавалерии, а о щуке, что завелась у мельницы и грозила проредить только-только расплодившуюся форель; не о пушках, которые никак не пробьют брешь в стене крепости, а о плотине, что вот-вот прохудится, затопив заливной луг. Заморские края, продажные чиновники, сгинувшие солдаты — хватит с него всей этой кутерьмы!

Донна Луиза проследила взгляд Шарпа и догадалась, о чём он думает.

— Я искала помощи везде, — сказала она скорее для Люсиль, нежели для Шарпа, — Испанские власти умыли руки, и я поехала в Лондон.

Без сомнения, не последнюю роль сыграла впитанная с молоком матери детская убеждённость в справедливость и великодушие родины, хотя свои резоны обратиться к английским политиканам имелись: купцы из Лондона активно налаживали торговлю с повстанческим правительством, и у чилийского побережья курсировала британская эскадра. Официальный запрос Лондона ни Мадрид, ни Сантьяго игнорировать бы не смогли.

— Увы, соотечественники мне тоже отказали. — утомлённо прикрыла глаза донна Луиза, — Якобы не имеют права вмешиваться во внутренние дела испанцев.

Графиня уже вознамерилась возвращаться обратно в Испанию несолоно хлебавши, но вспомнила о Шарпе, который был у её мужа в долгу. Настал час отдавать долг.

Люсиль сносно понимала английскую речь, но донна Луиза тараторила быстро и сбивчиво, и Шарп растолковал смысл её слов жене, вкратце описав, чем он обязан испанцу.

— Хороший человек. — присовокупил стрелок, хотя, по его мнению, дон Блаз был больше, чем просто хороший человек: человек чести.

— Отыскать дона Блаза — трудная, почти невыполнимая задача. Она по плечу только истинному воину до мозга костей. Из всех моих знакомых есть только один, подходящий под это описание. — гостья робко взглянула Шарпу в глаза, — Вы.

Шарп смотрел на жену, та на него. Оба молчали, и донна Луиза поспешно добавила:

— Само собой, я сочту за честь, если вы согласитесь принять от меня некоторую сумму, призванную компенсировать неудобства, связанные с незапланированным вояжем в Чили.

— Конечно же, Ричард поедет. — сказала Люсиль.

— Денег мы не возьмём. — галантно произнёс Шарп.

— Возьмём. — отрезала Люсиль по-английски, чтобы поняла гостья.

Француженка успела оценить стоимость чёрного платья донны Луизы, карету, багаж и форейторов, а кому, как не Люсиль, было знать, насколько нуждается её маленькое поместье в деньгах.

— Но я не хочу, чтобы ты ехал один. Тебе нужен спутник. Напиши Патрику в Дублин, Ричард.

— Вряд ли он поедет.

Шарп не думал, что Харпер ему откажет, просто не желал отрывать друга от тихой жизни трактирщика ради опасного путешествия на край земли.

— Спутник не помешал бы, — поддержала Люсиль графиня, — Продажность чилийских чиновников безгранична. Дон Блаз считал, что для господ вроде Батисты война с мятежниками давно проиграна, и, единственное, что их заботит — успеть бы набить кошелёк до того, как всё рухнет. Нам, впрочем, их алчность на руку. Деньги откроют вам все двери (я выделю две тысячи гиней на взятки), но, чувствуя тяжесть золота в кармане, нелишне иметь крепкого друга за плечом.

— Патрик очень сильный, — заверила её Люсиль.

Вот так две женщины договорились. Шарп с Харпером на деньги донны Луизы отправляются в Чили, графиня ждёт от них вестей во дворце Моуроморто в Оренсе, а Люсиль пускает полученное от гостьи золото на строительство новой запруды.

И Шарп, ни минуты не сомневаясь, что едет спасать мертвеца, плыл по Атлантике на испанском фрегате. Разговоры на борту «Эспириту Санто» крутились вокруг поражения, что постигнет бунтовщиков, едва пушки Руиса достигнут берега. Артиллерия — бог войны! Такой сентенцией снабдил Шарпа испанский полковник, многозначительно поцокав языком:

— Наполеон это понимал!

— Наполеон проиграл. — возразил Шарп.

Руис не обратил на его реплику внимания. Артиллерия, развивал он свою мысль, побеждает там, где пасуют пехота и конница. Нет смысла гоняться за бунтовщиками по джунглям, лучше выманить мошенников под дула пушек и разнести в клочья. Руис благородно не претендовал на авторство стратегии, отдавая должное гениальности нового капитан-генерала Батисты.

— Однажды Кокрейну мы так же перешибём хребет. — пообещал артиллерист, — Завлечём его к стенам Вальдивии. Залп-другой, и от их «флота» только щепки полетят! Конец Кокрейну!

Кокрейн. Это имя горячило испанскую кровь почище вина. Шарп слышал его по сто раз на дню. Где бы ни столкнулись два испанца, разговор неизменно сворачивал на Кокрейна. Их раздражал ирландец Бернардо О’Хиггинс, повстанческий генерал, а теперь ещё и президент независимой республики Чили, но Кокрейн их бесил. Победы Кокрейна были очень уж дерзкими, очень уж вызывающими. Поговаривали, что он — дьявол, принявший человеческий облик, и многие верили, потому что для человека ему слишком везло.

Лорд Томас Кокрейн не был дьяволом, он был шотландцем, что, всё-таки, не одно и то же. Ещё он был моряком, политиком, бунтарём по духу и счастливчиком по жизни.

— Сам сатана ведает его удачей, — делился с Шарпом своими выводами помощник Ардилеса лейтенант Отеро, — Вот пока ему везёт, мятежники побеждают.

Отеро объяснил Шарпу, что именно успехи Кокрейна на море сделали возможными победы на суше:

— Чили — не тот край, где армии чинно маршируют от границы к границе. Горы, джунгли, реки. Генералы нуждаются в плавсредствах для перевозки войск.

Лейтенант скользнул взглядом по морю и добавил:

— Пират он, только и всего.

— Удачливый пират. — лениво заметил Шарп.

— Я иногда спрашиваю себя: может, дьявол ни при чём? Может, Кокрейн — плеть, коей Господь бичует гордыню Испании?

Отеро набожно перекрестился, а Шарп решил, что, если так, Господь долго и тщательно готовил себе инструмент. Ещё в самом начале наполеоновских войн, когда Испания и Франция были союзниками, мелкое британское судёнышко, которым командовал Кокрейн, взяло на абордаж испанский фрегат, превосходивший его по экипажу в шесть раз, а по артиллерии вдвое! С той поры он стал грозой французов на морях, порой чудом избегая расставленных на него капканов. Война кончилась, и моряк, улизнув от врагов на воде, на суше попался в судейские сети, угодив в тюрьму по обвинению в биржевом мошенничестве. Опозоренный, герой бежал из Англии, став на чужбине адмиралом флота Республики Чили. Заслуженно, ибо даже моряки «Эспириту Санто» признавали: ни один испанский корабль не осмеливается плавать севернее Вальдивии, если на нём пушек и пороха меньше, чем «до чёрта».

— А у нас до чёрта! — самодовольно хвастали моряки.

Капитан Ардилес заставлял канониров «Эспириту Санто» упражняться в стрельбе так часто, что пассажиры от грохота пушек постоянно маялись головной болью. Ардилес, которого, возможно, развлекала мысль о страданиях сухопутных крыс, требовал от подчинённых всё лучших и лучших результатов. Его помощники, гордые капитаном, утверждали, что, попадись им Кокрейн, они превратят его скорлупку в решето, а самого изловят и проведут по Мадриду под улюлюканье черни.

Шарп слушал их с улыбкой. Морские схватки были стихией Кокрейна. На шаткой палубе корабля он провёл больше времени, чем многие из этих юнцов прожили на свете. Капитан Ардилес, без сомнения, бывалый мореход, но его боевой опыт ограничивался перестрелками с бригами и пинассами. Сколь бы невероятными ни казались Шарпу мечты капитана Ардилеса и команды, их грёзы в подмётки не годились по изощрённости выдумкам, которыми потчевали друг друга пассажиры. Ни Руис, ни его подчинённые ни разу не были в Чили, но они доподлинно знали, что там живут одноногие люди, бегающие быстрее любого скакуна; птицы размером со слона; змеи, способные проглотить целое стадо коров; рыбы, в секунду обгладывающие жертву до костей, а в лесах прячутся племена убивающих взглядом туземцев. Горы кишат каннибалами, использующими женщин неземной красоты, чтоб заманивать христиан на вертел. Там озёра огня и реки крови. Там крылатые демоны и не боящиеся дневного света вампиры. Там пустыни и ледники, скорпионы и единороги, клыкастые киты и ядовитые змеи. Полковой священник Руиса, жирный пьяница с разноцветными от запущенного сифилиса глазами, обливаясь горючими слезами при мысли об ужасах, ожидающих его, падал на колени перед прибитым к грот-мачте распятием и слюняво клялся, что исправится, только бы Дева Мария уберегла его от дьяволов Чили. Неудивительно, что Кокрейну так везёт, говорил он Харперу, ведь на его стороне столько чёрного колдовства.

По мере приближения к южной оконечности Америки погода становилась безумной под стать историям. Лето в этих широтах никогда не баловало моряков. Очередное утро принесло снег с дождём. Судно обледенело. Огромные волны то возносили «Эспириту Санто» до небес, то швыряли его в бездны океана, расступившегося, казалось, чуть ли не до дна.

Пассажиры лежали в лёжку. Редко кто находил в себе силы выбраться наверх и спустить штаны в гальюне на носу под презрительными взглядами матросов, большинство опорожнялось в поганые вёдра, что опрокидывались и расплёскивались, так что от кают несло, будто от выгребных ям. Корабельная снедь не способствовала улучшению здоровья армейцев. На Святой Елене «Эспириту Санто» погрузили бататом. Батат быстро превратился в полужидкую массу, булькавшую внутри туго завязанных мешков. Недостаточно просоленное мясо наводнили черви. Вода протухла, вино скисло, в хлебе завелись долгоносики.

Шарпу с Харпером, поселённым в каюте немногим просторнее собачьей будки, повезло больше других. Морская болезнь обошла их стороной, а солдатская пища, к которой они привыкли за годы военной службы, редко бывала качественнее еды на «Эспириту Санто». То, что можно было съесть, друзья съедали с аппетитом. Беда в том, что съедобной оставалась лишь малая часть выдаваемой провизии и, когда судно достигло мыса Горн, похудевший Харпер уже проходил в дверь каюты, не задевая косяков.

— Я отощал, как церковная мышь, — жаловался он Шарпу в промежутках между ударами волн о борт, — Я жду-не дождусь прибытия в Чили, потому что, кроме дьяволов, там должна быть нормальная жрачка, не то, что здесь! А ещё тут холодрыга!

— Ты мне лучше скажи, русалок не видел?

— Нет! И трёхрогого морского змея тоже!

Единственная отрада — подшучивание над страшилками испанских артиллеристов, хоть как-то скрашивала однообразие путешествия.

— Не нравится мне тут, — подвёл малоутешительный итог Харпер, — Плохо здесь.

Плохо — было мягко сказано. Порывы холодного ветра швыряли в лицо ледяную крупу пополам с брызгами. Волна почти опрокидывала судно, но, стоило «Эспириту Санто» выпрямиться, новая волна бросала его набок. Почти жалея о дурацком позыве глотнуть свежего воздуха, Шарп, как родную, обнял каронаду правого борта[4] У штурвала несгибаемо бдили два моряка в парусиновых накидках. В ванты с наветренной стороны полуюта вцепилась фигура в дождевике. Завидя Шарпа, человек начал осторожно перемещаться к нему, и стрелок, не веря своим глазам, узнал капитана Ардилеса, которого никто из пассажиров не встречал с тех пор, как судно покинуло бухту Джеймстауна.

— Мыс Горн! — прокричал капитан.

Шарп повернулся в сторону, указанную капитаном. Некоторое время он не видел ничего, кроме бушующих волн, затем мелькнули угольно-чёрные блестящие скалы.

— Сколько добрых мореходов нашли последний приют около этих проклятых камней! — посетовал капитан и, переждав, пока судно перескочит со спины одного водяного вала на загривок другому, спросил Шарпа:

— Как вам Наполеон?

Стрелок ответил уклончиво:

— Есть в нём что-то от напроказившего мальчишки.

Ардилес подумал и дёрнул плечом:

— Наверно. Во всяком случае, проказника удалось поставить в угол. И поделом.

Шарп молчал, разглядывая мрачные глыбы мыса Горн, о которые яростно расшибали себя в мокрую пыль целые пласты воды. Боже, ох и мысок!

— Меня от них тошнит! — неожиданно заявил Ардилес.

— Тошнит? — Шарп, расслышавший только последнее слово, решил, что капитан говорит о морской болезни, терзающей пассажиров.

— От Руиса и его приятелей! Прямо расстилались парад коротышкой! Бонапарт — наш враг, он разорил Испанию! Сколько испанцев погибло из-за него, а сколько ещё погибнет, ведь Южная Америка бунтует с его лёгкой руки! Наши же болваны рассыпались перед ним мелким бесом… Иисусе благий! Да разреши им недомерок чмокнуть себя в задницу, они, чего доброго, с ума бы сошли от радости! Как же, честь великая!

Струя воды перекатилась через палубу и ударилась в кормовую надстройку. Отплёвываясь, Шарп возразил:

— Меня тоже впечатлил Бонапарт. Я воевал с ним, но побывав в его берлоге, словно прикоснулся к чему-то великому.

— Злодею великому! — буркнул Ардилес, — Вы — англичанин, вам простительно. Вы не хоронили убитых его зверьём английских детишек, и английских женщин его негодяи не насиловали у вас на глазах. О чём вы с ним болтали битый час?

— Ватерлоо.

— И только?

— И только. — произнёс Шарп твёрдо, давая понять Ардилесу, что капитан суёт нос не в своё дело.

Ардилес не настаивал. Указав кивком на каюты пассажиров, он спросил:

— Что вы думаете об офицерах, считающих ниже своего достоинства разделять тяготы путешествия с нижними чинами?

Шарп сказал бы, что такие командиры на полпути к разгрому, но вслух промямлил, что плохо знаком с правилами испанских морских перевозок.

— Грош цена им как командирам! — убеждённо высказался Ардилес, перекрикивая море, — Единственная причина, побудившая их предпочесть моё судно — скорость! Полковник и его свора норовят добраться до шлюх Вальдивии на шесть или восемь недель раньше сержантов с рядовыми.

Ардилес смачно харкнул в шпигат:

— А шлюхи там отменные. Чересчур отменные для таких червяков.

— Хорошо знаете Чили? — полюбопытствовал Шарп.

— Я мотаюсь туда третий год. Как, по-вашему, хорошо я знаю Чили? Мой фрегат превратили в пассажирскую лохань. Вместо того чтобы послать меня прижучить Кокрейна, мой фрегат гоняют взад-вперёд между Испанией и Вальдивией. Взад-вперёд! Взад-вперёд! Самый крупный фрегат нашего флота возит паразитов вроде Руиса! — Ардилес зло оскалился, затем одарил Шарпа хитрым прищуром, — Ищете капитан-генерала Вивара?

— Ищу.

Осведомлённость тощего затворника не удивила Шарпа. Из цели вояжа он тайны не делал, но в вопросе капитана слышались нескрываемая ирония, и ответ прозвучал резко.

— Зря окрысились. Я был знаком с Виваром, и он мне даже нравился, но капитан-генерал многих настроил против себя. Половина служак в Чили считала, что он больно высоко заносится. У них имелся чёткий план, как проиграть войну, а Вивар мешал…

— То есть, его прикончили свои?

Ардилес покачал головой:

— Его убили бунтовщики. Возможно, ранили во время нападения… Лошадь взбесилась, понесла и сбросила седока где-то в дебрях. И гниёт капитан-генерал, расклёванный стервятниками, под безвестным кустиком. А взял он с собой тогда пятнадцать человек. Любопытно, да?

— Он — храбрец. — нейтрально заметил стрелок, скрывая изумление. Донна Луиза упоминала о малочисленном эскорте, но не настолько же малочисленном! Пусть и в замирённом районе.

— Храбрец или глупец? Моё мнение: он хотел договориться с мятежниками, но они его провели.

Шарпу, уверившему себя, что с доном Блазом расправились казнокрады, версия Ардилеса показалась нелепой:

— Что же, по-вашему, дон Блаз — предатель?

— Патриот, но патриот, пытавшийся играть с огнём.

Капитан замолчал, словно раздумывая — продолжать или нет?

— Я расскажу вам кое-что, англичанин. Через два месяца после прибытия в Чили Вивар приказал мне отвезти себя в Талькауано. Для вас Талькауано — пустой звук, но я вам растолкую. Это полуостров неподалёку от Консепсьон, в глубине занятой бунтовщиками территории. Окружение Его Высокопревосходительства отговаривало его от поездки, но он лишь посмеялся над их страхами. Я, надеясь встретить Кокрейна, капитан-генералу не перечил. Спустя два дня после отплытия налетел шторм. Четверо суток он трепал нас, но дон Блаз не собирался возвращаться. Мы бросили якорь у Пунта-Томбес, и Вивар сошёл на берег. Один. Из оружия прихватил охотничье ружьё. Мол, докажет, что испанскому дворянину никто не помешает охотиться там, где его душеньке угодно. Шестью часами позже он вернулся с двумя утками в ягдташе, и мы отчалили в Вальдивию. Вы спросите: и что? А то! Тогда его поступок я счёл бравадой, но позже до меня дошёл слушок, что дон Блаз стакнулся с мятежниками. Правда это или нет, не мне судить. Однако, во время рейса в Испанию (я, кстати, вёз известие об исчезновении дона Блаза) мы захватили пинассу с десятком изменников на борту, и двое рассказали мне, что дьявол Кокрейн ожидал встречи с капитан-генералом Виваром, назначенной в том самом месте, несколько дней и лишь потом убрался прочь.

— Вы им поверили?

Глаза Ардилеса сузились:

— Умирающие лгут? Мне — нет! Думаю, дон Блаз погиб, налаживая связи с повстанцами. Хотя вы, вероятно, полагаете, что он жив?

Поколебавшись, Шарп (откровенность за откровенность!) неохотно признал:

— Нет.

— Тогда зачем едете?

— Потому что я обязался найти его или его труп.

Шарп планировал переправить тело дона Блаза в Испанию, чтобы донна Луиза, похоронив мужа в фамильной усыпальнице кафедрального собора Сантьяго де Компостелла, обрела если не душевный покой, то хотя бы чувство горькой определённости.

— Окстись, англичанин! — взревел капитан, выбросив ладонь на север, — Там лежит целый континент! Не крестьянский двор, континент! Да там не найти мертвеца, даже если бы никто не трудился его спрятать!

— Почему кто-то должен его прятать?

— Потому что дон Блаз, судя по всему, был не просто воякой. Он был воякой, баловавшимся политикой. Воякой, забывшим, что политика — занятие поопаснее штыковой атаки. И, кстати, каким образом вы полагаете заставить наших бюрократов помогать вам?

— Взятки.

Ардилес захохотал:

— Желаю вам удачи, англичанин. Они будут вешать вам лапшу на уши, а, когда вы перестанете им платить, наймут головорезов выпустить вам кишки. Послушайтесь моего совета. Дон Блаз мёртв. Езжайте домой.

Стена воды вздыбилась над бортом, накрыв стрелка с капитаном, достала до вахтенных и с урчаньем ушла в шпигаты.

— Допустим, дона Блаза убили повстанцы. — отряхиваясь, проорал Шарп, — Почему же они не подняли хвастливый хай по этому поводу? Где логика?

— Если вы привыкли к логике и здравому смыслу, вам нечего делать в Чили! — усмехнулся капитан.

— Вдова дона Блаза не верит в то, что засаду устроили мятежники. Она винит капитан-генерала Батисту.

Ардилес помрачнел:

— Пусть держит догадки при себе. Батиста — не из тех, с кем стоит ссориться! Характерец у него — ядовитая каша из честолюбия с коварством…

— Приправленного мздоимством и казнокрадством? — вопросительно дополнил Шарп.

Несколько секунд Ардилес испытующе смотрел на стрелка, будто раздумывая — продолжать или нет.

— По части воровства Батиста заткнёт за пояс кого угодно. Лишний довод в пользу того, что однажды он взлетит в Испании очень высоко. Страх и алчность — верные друзья властолюбца. Зарубите на носу, англичанин, — капитан стал серьёзен, — Не наживайте себе врага в лице Мигеля Батисты. Вы меня понимаете?

— Да.

Ардилес был не из пугливых, но Батисту явно побаивался, что наводило на определённые размышления.

Возникла тягостная пауза, и капитан широко улыбнулся:

— Беда в том, англичанин, что Вивар был почти святой. Порядочнейший малый. Но святым место на фреске в соборе, а в жизни на их фоне окружающие особенно остро ощущают своё несовершенство, что, согласитесь, раздражает. Миром правят законники и политиканы. С порядочностью у них плоховато, и, поставь судьба на их пути такого вот блаженного, колебаться эти ребята не станут. Мой вам совет, англичанин: возвращайтесь. Через неделю «Эспириту Санто» идёт в Испанию, а до отплытия завейте заботы верёвочкой и завалитесь в «чингану»[5]. Лучше в ту, что за церковью.

— Что такое «чингана»?

— В «чингану» идут за «чингадой». — туманно пояснил Ардилес, плотоядно облизнувшись, — Не поймёшь, то ли «чингана» — весёлый дом, где подают выпивку, то ли распивочная с номерами. Одно ясно: в Вальдивии не найти «чинганы» лучше той, что за церковью. Тамошние мулаточки обеспечат вам такую «чингаду», что вы, наконец, поймёте, ради чего прожили жизнь! Хотите, поделюсь секретом, как в испанском городе определить лучший бордель?

— Хочу.

— Это тот, куда наведываются все городские попы. А наш-то облюбовал сам епископ! Так что забудьтесь в объятьях развесёлых потаскушек, а жене Вивара скажете, что кости дона Блаза растащили дикие свиньи.

Но Шарп плыл не за очередной небылицей. Он пообещал найти дона Блаза. Где бы ни лежали останки испанца, в джунглях ли, в горах, Шарп их отыщет и привезёт донне Луизе. Во что бы то ни стало.

«Эспириту Санто» обогнул мыс Горн, и ветер переменился на попутный. Чёрные тени летящих рядом с судном альбатросов прыгали по рваной поверхности океана, соревнуясь с дельфинами. Вдалеке киты, играя, огромными веретенами переворачивались в воде.

— Боже! Мяса… Мяса-то сколько! — восторгался Харпер, не в силах отвести глаз от гигантов.

Корабль плыл на север вдоль побережья Чили, но суши видно не было, лишь на горизонте едва белели пронзающие облака вершины Анд. Матросы рассказывали, что в прибрежной полосе водятся удивительные создания: пингвины и русалки, морские львы и черепахи, но береговая линия не разведана, а потому «Эспириту Санто» держится открытого моря. И Харперу пришлось, скрепя сердце, расстаться с надеждами поглазеть на чудо-юд. В отличие от него, капитан Ардилес надежды встретить своё чудо-юдо, лорда Кокрейна, не терял и продолжал тренировать канониров, без того натренированных искуснее, чем все, кого видел Шарп за годы войны.

Увы, попадались лишь рыбацкие шхуны да баркасы, хозяева которых божились, что мятежниками в этих водах и не пахнет.

— Наверняка, врут. — заявил Шарпу лейтенант Отеро, — А, с другой стороны, что им ещё остаётся?

Земля не показывалась, но всё равно на борту знали: путешествию конец! Матросы чинили одёжку, чтоб не стыдно было пройтись по Вальдивии.

— Завтра. — пообещал Отеро, и, правда, уже на рассвете восток отчеркнула тонкая полоска суши, а во второй половине дня «Эспириту Санто» вошёл в гавань Вальдивии. Стоя на палубе, Шарп и Харпер с любопытством разглядывали массивные укрепления последней испанской твердыни на чилийском побережье. На защищавшем бухту мысе возвышался форт Инглез. Его поддерживала артиллерия форта Сан-Карлос. Оба форта прикрывал построенный выше Чороко-майо. За Сан-Карлосом западный берег залива у основания мыса обороняли форты Амаргос и Коралл. Лейтенант Отеро не без самодовольства назвал их для пассажиров и добавил:

— В Чили дороги ужасны, и армии перемещаются морем. Ни одному войску не взять Вальдивию, потому что сначала им придётся сунуться в эту гавань. Сунуться и подохнуть. — он шутливо возвёл очи горе, — Господи, пошли Кокрейну дурацкую мысль сунуться сюда!

Шарп лейтенанту верил. Кроме пяти фортов на западной стороне выход из бухты стерёг самый большой из фортов — форт Ньебла, а посреди бухты дорогу атакующим кораблям преграждали укрепления островка Манцанера. Из фортов лишь два, Коралл и Ньебла, были современными каменными, прочие состояли из дерева да земли, но орудия на них стояли самые настоящие. Лейтенант Отеро, обведя рукой укрепления, сказал с гордостью:

— Будь наше судно вражеским, мы с вами уже кормили бы рыб.

— А где город? — удивился Шарп.

На берегу позади укреплений сгрудились рыбачьи халупки, несколько складов и всё, ни следа многолюдного поселения.

— Вальдивия дальше по реке. — Отеро указал узкую протоку рядом с фортом Ньебла, — Это устье реки, а город километрах в десяти. На северной набережной можно нанять лодку. С лодочниками не миндальничайте. Они, канальи, требуют пять долларов за перевозку, но довольно и одного.

— Разве «Эспириту Санто» не поплывёт до Вальдивии?

— Река мелкая. — Отеро, которому Ардилес доверил на время управление судном, отвлекся на доклад лотового о промеренных глубинах, — Любимый трюк перевозчиков — остановиться на полпути и вымогать дополнительную плату, угрожая высадить на берег. Если такое случается, просто застрелите одного из индейцев-гребцов. Бучу из-за дикаря никто поднимать не будет, а лодочника вразумит.

С форта Ньеблы «Эспириту Санто» поприветствовали холостым выстрелом, и один из девятифунтовиков фрегата отсалютовал в ответ. Эхо выстрелов отразилось от косогора, кое-где поросшего чахлыми деревцами. Матросы подвязывали к реям паруса. Загремела цепь, и в воду плюхнулся якорь. Незнакомые запахи властно теснили кислую корабельную вонь. Пороховой дым стлался над водой.

— Добро пожаловать в Чили! — бодро возвестил Отеро.

— Поверить не могу… — сказал Харпер с волнением в голосе, — Мы в Новом Свете!

Час спустя, в сопровождении двух дюжих моряков, тащивших пожитки Харпера с Шарпом и увесистый денежный сундук, друзья ступили на землю Нового Света. Землю великанов и карликов, единорогов и людоедов, мятежную землю текущих лавой вулканов и ядовитых ливней. Землю Чили.

Джордж Блэйр, британский консул в Вальдивии, близоруко моргая, воззрился на Шарпа:

— Зачем мне вас обманывать? Он — мёртв. — консул невесело ухмыльнулся, — По крайней мере, ему так было бы спокойнее. Досадно, не правда ли, пролежать живым в могиле три месяца, а именно столько прошло с момента похорон. Вы уверены, что у вас в багаже не завалялась бутылочка джина?

— Уверен.

— Жаль. Порой у приезжающих из Лондона мне удаётся разжиться джином.

Блэйр, толстячок средних лет в не первой свежести рубашке и замусоленных бриджах (встретил он соотечественников во фраке, но избавился от него почти сразу. Жарко), задумчиво почесал грудь:

— Своего рода добрая традиция — привозить мне из Англии джин.

Шарп консула не слышал. Он был смятён и раздавлен. Друзья переплыли полмира, чтобы, едва шагнув на землю Чили, выяснить, что дон Блаз не пропал. Дон Блаз погиб и давным-давно похоронен. Во всяком случае, так утверждал Блэйр.

— Его упокоили в гарнизонной часовне Пуэрто-Круцеро. Куча моих знакомцев присутствовала на его похоронах. Меня не пригласили и слава Богу! Я и без того сыт по горло нелепостями этой Богом проклятой страны, чтобы тащиться куда-то поглазеть на толпу папистских святош, бубнящих латынь, а мысленно шарящих под юбками у шлюх из соседнего бардака!

— Господи, как такое может быть? — Шарп пытался собраться с мыслями, — Жене ведь даже не сообщили.

— Может, может… Тут всё может быть! Творят, что хотят… А все вопросики «Зачем?», «Почему?» позабудьте, если не планируете закончить дни в сумасшедшем доме. Трухлявая испанская империя во всём своём занюханном великолепии!

Блэйр, негоциант из Ливерпуля, посредничавший при купле-продаже сала, шкур, меди и древесины, совмещал торговлю с консульскими обязанностями. Замотанный до предела, он, тем не менее, выкроил время залучить Шарпа с Харпером к себе в дом, стоящий на центральной площади Вальдивии между церковью и рвом главного форта, именуемого в народе коротко «Цитадель». Блэйр без возражений принял на хранение все восемнадцать сотен золотых гиней из числа выделенных донной Луизой на взятки. Деньги он спрятал в каморку с железной дверью и каменными стенами полуметровой толщины. Тысяча восемьсот, а не две тысячи, так как на пристани таможенный чиновник содрал с Шарпа за ввоз десятипроцентную пошлину.

— Никак не нажрутся. — прокомментировал Блэйр, — Недавно брали три процента.

— Пожаловаться? — спросил Шарп сумрачно, потому что две сотни золотых не достались чиновному сморчку легко.

— Жаловаться? Кому? Капитан-генералу Батисте? — скривился Блэйр, — Процент он и устанавливает. Скажите спасибо, что десять, а не пятьдесят.

За тарелкой пирожных и бокалом вина Блэйр поздравил Шарпа и Харпера с прибытием в Вальдивию и поведал о гибели дона Блаза подробнее:

— Никакой мистики! Бедный олух далеко оторвался от свиты. Повстанцы ударили, лошадь, видимо, ранили. Она рванула напролом. Через три месяца покойника нашли в овраге. Опознали по мундиру. Удивляться, почему труп искали так долго, нет смысла. Испанцы. Единственное, что они делают быстро, — хапают чужие денежки, но уж в этом им равных нет.

— Кто его хоронил?

Блэйр не понял:

— Целая свора попов.

— Нанимал попов кто? Армия?

— Капитан-генерал Батиста, кто ж ещё? Здесь собака не тявкнет без его разрешения.

Шарп задумчиво смотрел в окно. Во рву два пса грызлись за то, что Шарп сначала принял за детскую куклу. Лишь когда шавка оторвала игрушке руку, стрелок с отвращением сообразил, что это мёртвый индейский младенец.

— Почему вас не пригласили на похороны, Блэйр? Британского консула не празднуют в этих местах?

Блэйр пожал плечами:

— Что верно, то верно, подполковник. Испанцев вот-вот попросят из колоний, но виноваты, по их мнению, мы. Де, повстанцы воюют на золото, что получают от торговли с Лондоном. Отчасти, конечно, правда. Отчасти, потому что испанцев побеждает не доблесть мятежников, а собственное слепое корыстолюбие. Выбирая между пользой отечества и наживой, они всегда отдают предпочтение наживе. Дон Блаз их поприжал, так что, когда он свернул шею, о бедном чистоплюе никто не плакал.

— Бедный чистоплюй, — сказал Шарп, тщательно выговаривая каждое слово, — был моим другом.

Собачья свара во рву стала ожесточённей, и стайка похожих на ворон крылатых падальщиков подлетела поближе в надежде урвать кусочек плоти мёртвого ребёнка.

— Вивар — ваш друг? — обескураженно переспросил Блэйр.

— Да.

Признание Шарпа вынудило консула взглянуть на гостя другими глазами. Мнение о Харпере Блэйр составил сразу: по жизнерадостному ирландцу было видно, что политическим влиянием он не обладает. Стрелок в поношенной форме отрекомендовался подполковником Шарпом, но война наплодила уйму подполковников, так что звание не произвело на консула впечатления. Дружеские же узы, связывавшие подполковника Шарпа с доном Блазом Виваром, графом Моуроморто, капитан-генералом Доминиона Чили, подразумевали, что у подполковника Шарпа могут найтись высокопоставленные приятели и среди спесивых английских лордов, — лондонского начальства Блэйра. «Плохо дело!» — читалось на физиономии консула, бедняга явно пытался вспомнить, чего успел наболтать.

— Где нашли тело? — спросил Шарп.

— В нескольких километрах к северо-востоку от Пуэрто-Круцеро. Глушь — дебри и скалы. — почтения в тоне консула добавилось, — Повстанцы появляются там, хотя и редко. После осады правительственные войска прочесали всё, но в овраг, видимо, не догадались заглянуть. Спустя некоторое время на покойного наткнулись индейцы-охотники и сообщили властям, что нашли мёртвого «белого бога». «Белыми богами» они называют нас, европейцев.

— Я слышал, что засаду подстроил Батиста, а мятежники ни при чём.

Блэйр покачал головой:

— Батиста — безжалостный сукин сын. Рассказывают о нём всякое, но о том, что он убил капитан-генерала Вивара, я слышу впервые, а у нас слухи распространяются быстрее, чем в женском монастыре — сифилис.

Шарп гнул свою линию:

— Якобы Вивар раскопал грязные делишки Батисты и ехал арестовать его.

Наивность Шарпа позабавила консула:

— Арестовать за что? За воровство? Так здесь воруют все! Чтобы арестовать Батисту, Вивару надо было раскопать что-то гораздо серьёзнее, чем «грязные делишки». Нет, подполковник, это ложный след.

Стрелок вдруг хлопнул по столу кулаком:

— Три месяца! Какого чёрта никто не удосужился оповестить о похоронах Мадрид и супругу?!

Негодование Шарпа не адресовалось Блэйру, но тот попытался объяснить:

— Судно могло попасть к бунтовщикам или потерпеть крушение. Да мало ли причин? Отсюда до Европы расстояние — ого-го! Тихоходные посудины тащатся месяцами.

— Чёрт!

Шарп уставился в окно. Злость кипела в душе стрелка. Ещё бы! Отмахать чёртову прорву километров только из-за того, что новости с одного континента достигают другого слишком медленно! Вполне вероятно, что к тому моменту, когда весть о смерти и похоронах дона Блаза добралась до Галисии, донна Луиза уже была в Лондоне.

— В Вальдивии что, покойников закапывать не принято? — резко осведомился Шарп.

Брови Блэйра взлетели вверх, но, проследив направление взгляда стрелка, консул увидел псов, тельце ребёнка и усмехнулся:

— По местным меркам это — не покойник. Это — мусор. Видимо, отродье работающей в крепости индианки, а индейцы здесь — не люди. У испанца царапина любой из этих дворняг вызовет на порядок больше эмоций, чем гибель целой деревни туземцев.

Шарп хлебнул вина, весьма недурного на вкус. Склоны холмов по обеим берегам реки, по которой они с Харпером добирались из порта в город, облагораживали спускавшиеся уступами террасы виноградников. Было странно после фантастических баек, рисующих Чили краем таинственным и страшным, видеть проплывающие мимо стройные ряды лоз и мирные виллы самой обычной архитектуры.

— Мы должны наведаться в Пуэрто-Круцеро. — решительно произнёс Шарп.

Блэйр поморщился:

— Это не так-то просто.

— Почему?

— Всех англичан испанцы здесь считают шпионами повстанцев, а там есть что пошпионить. Во-первых, порт, которых на побережье у них осталось раз-два и обчёлся. Во-вторых, цитадель, откуда забирают в Испанию золото.

— Какое золото? — навострил уши Харпер.

— Неподалёку пара золотых шахт. Добыча скудная, львиная доля прилипает к цепким пальчикам Батисты. Остальное грузят на корабли с причала крепости и везут королю. Испанцы дорожат Пуэрто-Круцеро. Ваш визит туда они однозначно расценят как попытку разнюхать там всё для Кокрейна. Кто такой Кокрейн, надеюсь, объяснять не надо?

— Нет.

— Дьявол, самый настоящий дьявол, — хихикнул Блэйр, не скрывая восхищения земляком, — Они его боятся, как огня. Хотите, чтоб испанец прохудил штаны, крикните: «Кокрейн!» Они, похоже, искренне уверены, что у него растёт хвост и под шляпой — рога.

— Так как же быть?

— Надо обратиться за пропуском в штаб здесь, в Цитадели.

Блэйр кивнул на форт за окном.

— К кому-то конкретно?

— К юному хлыщу в капитанском звании по фамилии Маркуинес благожелательнее к вам, нежели к нам?

— Да нет. Маркуинес — марионетка. Решает Батиста. — Блэйр выставил большой палец и ткнул им за спину, в сторону хранилища, — Если хотите добиться чего-то, приготовьтесь изрядно облегчить свой сундук!

— За тем и приехали. — отрезал Шарп и повернулся к Харперу, упоённо поглощавшему сладости, — Надеюсь, ты набил брюхо, Патрик? Нам пора.

— Пора так пора. — ирландец запихнул в рот последнее пирожное, запил вином и поспешил за другом.

— Пора куда? — поинтересовался ирландец на улице.

— Надо сговориться с властями о вскрытии могилы дона Блаза и транспортировке останков на родину.

Громкий голос Шарпа гулко разносился по центральной площади города, выметенного сиестой, будто моровым поветрием. Дремлющий на ступенях церкви мужчина открыл один глаз и недовольно покосился на чужаков, нарушивших его покой. Дюжина индейцев с лицами тёмными и безучастными сидела в тени конной статуи посреди площади. Аборигенов, скованных пропущенной сквозь ножные кандалы цепью, Шарп не заинтересовал, зато Харпер вызвал настоящий фурор.

— Восхищаются. — горделиво поделился с Шарпом ирландец.

Тот ухмыльнулся:

— Они не восхищаются. Они давятся слюной, представляя, сколько страждущих можно было бы накормить твоим мясом. Свари тебя, засоли — и на сто лет вперёд Чили забудет о голоде.

— Завидовать нехорошо. — нравоучительно заметил довольный Харпер.

Солдатская кочевая жизнь отучила его сидеть на одном месте, и после трактирной рутины путешествие в Чили было для него, как глоток свежего воздуха. Огорчало лишь отсутствие обещанных единорогов, одноногих великанов и прочих сказочных диковин.

— Ух ты! Хорошенькие, а?

Харпер залюбовался группкой женщин под полосатым тентом над входом в магазин, и те отвечали ему восхищёнными взглядами. Новые люди — всегда событие в таких городках. Ветерок гнал по площади смерчики пыли. За Шарпом и Харпером увязался нищий, волоча безногое тело на руках и клянча деньги. Его больной проказой товарищ что-то бессвязно мычал и тянул к путешественникам культи без кистей. Монах-доминиканец беззлобно переругивался с возчиком. Белая сутана монаха, как и всё здесь, была покрыта тонким налётом красноватой пыли.

— Нам понадобится телега. С ездовым или без. — рассуждал Шарп вслух, направляясь к часовым у ворот цитадели, — две лошади под седло, сбруя, припасы до Пуэрто-Круцеро и обратно. А, может, получится морем? Вот было бы здорово. Не тратились бы на телегу.

— Телега-то нам зачем?

— Гроб как прикажешь везти в Пуэрто-Круцеро?

— На кой чёрт везти в Пуэрто-Круцеро гроб? Там, что, плотников нет? А даже если нет, сбить деревянный ящик — пять минут работы.

— Нам нужен не просто ящик. Он не должен протекать. Значит, кроме плотника, нам потребуется жестянщик. Сомневаюсь, что в Пуэрто-Круцеро жестянщики с плотниками толпами бродят по улицам. Изготовить такую водонепроницаемую штуку придётся здесь.

— Можно законопатить покойного в бочку с бренди… — задумчиво предложил Харпер, — Ко мне в таверну захаживал один матрос с «Виктории», так вот он рассказывал: когда Нельсон погиб под Трафальгаром, тело положили для сохранности как раз в бочку с бренди. Мой приятель и доставал потом адмирала. Клялся, что Нельсон был, как в день смерти. Кожа мягкая, разве что волосы да ногти чуть-чуть подросли.

Шарп уже открыл рот для ехидного вопроса, но Харпер его опередил:

— Конечно, я спросил. Говорит, не выливать же отличное пойло? Отличное, только стало солью немного отдавать.

Шарп категорично заявил:

— Мы не будем класть дона Блаза в бренди. Он полуразложился, и в Испании его придётся просто вылить в могилу вместе со спиртным. Так что мы запаяем его в гроб и повезём.

— Как скажете.

Цитадель напомнила Шарпу испанские крепости, которые он брал во время войн с Наполеоном. Низкие стены с торчащими жерлами пушек. Широкий сухой ров — смертельный капкан для штурмующих. Гласис — пологая насыпь перед рвом, призванная отражать пущенные врагом ядра, переправляя их с отскоком поверх голов защитников. Поднимавшаяся из середины комплекса укреплений старинная башня выглядела нелепым архаизмом.

Переговорив с Шарпом и Харпером, испанский сержант неохотно пропустил их в форт. Друзья миновали входной тоннель, пересекли плац и через вторые ворота вышли в тесный внутренний дворик. Одну из его сторон образовывала стена той самой древней башни, испещрённая пулевыми отметинами на высоте человеческого роста. Судя по пятнам засохшей крови, здесь арестанты Вальдивии встречали свой конец.

Друзья справились в караулке о капитане Маркуинесе, и тот появился спустя пять минут, оказавшись тонкокостным, на редкость смазливым, щеголеватым юнцом. Его пышная униформа подходила более для парадных залов Мадрида, нежели для глухой колонии. Маркуинес носил гусарскую куртку, густо обшитую галуном до полной невозможности определить цвет ткани, белый козлиной кожи ментик, отороченный чёрным мехом, и готовые вот-вот лопнуть тугие голубые лосины, украшенные золотой вышивкой и серебряными боковыми пуговицами. Эполеты, подвеска сабли, шпоры и обкладка ножен блестели золотом. Манеры капитана были подстать облачению. Он многословно извинился, что заставил господ ждать, поздравил с благополучным прибытием в Чили от своего имени и капитан-генерала Батисты и пригласил Шарпа с Харпером к себе. В просторной уютной комнате слуга подал горячий шоколад, золотые рюмочки с чилийским бренди и блюдо засахаренного винограда. Маркуинес поправил смоляные кудряшки перед зеркалом в золочёной раме и подошёл к широкому полукруглому окну:

— Дивно красивый край.

Вид из окна открывался изумительный. Ряд тростниковых городских крыш сменяла череда холмов, за которыми вставали далёкие снежные пики, один из которых венчал сносимый ветром южнее коричневый дымный ус.

— Вулкан. — объяснил Маркуинес, — В Чили их видимо-невидимо. Часты землетрясения. Беспокойная земля, но пленительно красивая, что искупает всё.

Лакей принёс сигары. Маркуинес предупредительно помог Харперу справиться с раскуриванием.

— Остановились у Блэйра? — капитан выпустил в потолок струю дыма, — Бедняжка Блэйр! Его дражайшая половина отказалась ехать с ним в Чили, и всех радостей у него — джин, которым иногда балуют консула прибывающие сюда соотечественники. Ваш испанский превосходен, примите мои поздравления. Редко кто из англичан так свободно владеет нашим наречием.

— Мы оба служили в Испании.

— О! Значит, мы в неоплатном долгу у вас. Вы говорили что-то о рекомендательном письме? Позвольте взглянуть.

Письмо донны Луизы, не вдаваясь в детали относительно миссии Шарпа, призывало всякого испанского чиновника оказывать стрелку полное содействие.

— Конечно, конечно! Всё, что от меня зависит! — заверил Маркуинес, прочитав послание, — К сожалению, не имею чести быть лично знакомым с графиней. Костлявая вырвала дона Блаза из наших рядов ещё до того, как он вызвал сюда супругу. Какая невосполнимая потеря, какая трагедия — его смерть! Он был замечательным человеком, да что там! Великим человеком! Было в нём что-то такое, знаете ли, от святых подвижников.

Тараторя, Маркуинес сложил письмо, аккуратно вложил внутрь подвесную печать и вернул документ Шарпу:

— Итак? Чем же я могу вам помочь?

— Нам нужен пропуск в Пуэрто-Круцеро. Мы хотим отвезти тело дона Блаза в Испанию. — ободрённый благожелательностью Маркуинеса, Шарп не стал ходить вокруг да около.

Капитан дружески оскалился, обнажив два ряда зубов, мелких и белых, как у трёхлетки:

— Не вижу причин вам отказать. — он порылся в бумагах на столе, — Вы прибыли на «Эспириту Санто»?

— Да.

— Через несколько дней он возвращается в Испанию и по пути завернёт в Пуэрто-Круцеро. Там готов груз золота, а судно Ардилеса — наш единственный подходящий для перевозки ценностей транспорт. Почему бы вам не отправиться в Пуэрто-Круцеро на «Эспириту Санто» и, если всё пройдёт гладко, на нём же отвезти усопшего на родину?

Шарп, готовившийся к проволочкам и формальностям, не мог поверить своей удаче. «Эспириту Санто» был решением всех проблем, но оговорка Маркуинеса насторожила стрелка:

— А что может пройти не гладко?

— Кроме пропуска, — пояснил капитан, мило улыбаясь, — вам потребуется разрешение церкви на эксгумацию. И, хотя я полагаю, что епископ пойдёт навстречу нуждам вдовствующей графини Моуроморто, но должен предупредить: церковь в таких делах… м-м… нетороплива, так сказать.

— Думаю, мы сможем ускорить процедуру.

— Каким образом?

— Церковь ведь принимает пожертвования?

— Конечно. Очень мудрый шаг с вашей стороны.

Маркуинес вновь ослепил гостей улыбкой. Как ему, чёрт возьми, удаётся сохранять зубы такими вопиюще белыми? Капитан предостерегающе поднял указательный палец:

— Нельзя также забывать о санитарном свидетельстве! Всегда есть риск распространения эпидемий, понимаете ли.

— Понимаем.

А что непонятного? Придется дать две взятки. Одну — святым отцам, вторую — администрации за пропуск и за санитарное свидетельство, придуманное, похоже, Маркуинесом минуту назад. Да, знала донна Луиза, что делает, когда не поскупилась наполнить хранящийся у Блэйра сундук золотом. Шарп сладко улыбнулся очаровашке Маркуинесу:

— Пропуск мы получим сегодня?

— Бог мой! Нет! Конечно, нет! — ужаснулся подобной неприличной спешке капитан.

— Тогда как скоро?

— Не от меня зависит.

— Неужели у вас принято беспокоить капитан-генерала Батисту по столь пустяковым поводам? — спросил Шарп как можно невиннее.

— Его Высокопревосходительство капитан-генерал сочтёт великой честью принять таких прославленных воинов, как вы! — торжественно провозгласил Маркуинес, — Вы, правда, были под Ватерлоо?

Донна Луиза подробно описала боевые заслуги Шарпа в письме, и стрелок кивнул:

— Да.

— Его Высокопревосходительство капитан-генерал Батиста боготворит императора и будет счастлив услышать ваш рассказ. — лицо капитана приобрело глуповато-умильное выражение, как если бы факт предстоящей беседы между его начальником и Шарпом наполнял Маркуинеса невыразимым блаженством.

— Польщён знакомством с вами, — повторял капитан, как попугай, провожая посетителей до караулки, — Чрезвычайно польщён.

— Ну, как? — вопросом встретил друзей Блэйр.

— Неплохо. Быстро договорились.

— Дай-то Бог. — прищурился Блэйр, — Дай-то Бог.

Ночью хлынул дождь. Наполнившая ров вода, смешавшись с частичками местной красноватой почвы, казалась кровью в свете выглянувшей из-за туч луны. Хвативший лишку Блэйр размазывал пьяные слёзы, жаловался на убоявшуюся опасностей Чили благоверную и сочувствовал Шарпу с Харпером, чьи жёны тоже были далече. Узнав, где живёт Шарп, он долго допытывался у стрелка:

— На кой ляд вам сдалась Франция? Чудной выбор местожительства, учитывая, сколько вы положили лягушатников. Это же всё равно что лиса, поселившаяся в крольчатнике!

Шарпа интересовал капитан-генерал Батиста.

— Шлюхино отродье он, а не капитан-генерал! И не о чем говорить! — заявил Блэйр и замолк. Было видно, что, несмотря на хмель, несмотря на дипломатический статус, разговоры о Батисте внушают консулу страх.

— Он, что, незаконнорожденный? — попробовал расшевелить его стрелок.

— Нет, что вы! — Блэйр опасливо оглянулся на служанок, будто те могли выучить английский и побежать с доносом к Батисте, — Законный, не сомневайтесь. Его папашка ходит в министрах у Фердинанда VII, потомство у папашки многочисленное, а Батиста — младшенький. Всё, что родитель смог для сынульки сделать — это спроворить ему чин артиллерийского офицера, пристроить в Чили, от начальства подальше, к деньгам поближе, и справляйся, дорогой отпрыск, как можешь. И Батиста справляется. Работоспособность у него — будь здоров! Он, конечно, не солдат, но и рохлей его не назовёшь. Всё гребёт под себя!

— Ворует?

Блэйр хмыкнул:

— Ворует. А как же? Здесь все воруют. И я ворую. Зад каждого испанца в Чили горит ожиданием смачного пинка, посредством которого чилийцы со дня на день отправят гордых завоевателей обратно в Европу. Поэтому все заняты набиванием карманов, усердным и самозабвенным. Ворует ли Батиста? А кто не ворует? — Блэйр глотнул из стакана, — Ваш друг Вивар не воровал, и чем кончил? Нет, Батиста так не кончит. Он хитёр и дальновиден. Однажды он вернётся в Испанию и купит на чилийские денежки высокую должность. Попомните мои слова, он доберётся до рычагов высшей власти прежде, чем ему стукнет пятьдесят.

— А сколько ему сейчас?

— Молокосос. Лет тридцать, не больше.

Консул, справедливо полагая, что и так наговорил о страшном Батисте больше, чем надо, в сердцах шваркнул на стол пустой стакан. Индианка спешно наполнила посудину смесью вина и рома.

— Если вам станет одиноко, полковник, навестите «чингану» за церковью и спросите девицу «Ла Монха». — Блэйр закатил глаза и помотал головой, изображая райское блаженство, ждущее Шарпа с Харпером в объятиях «Ла Монхи», — Она — мулатка.

— Мулатка — это как? — спросил Харпер

— Полукровка, наполовину — женщина, наполовину — дикая кошка.

— Вернёмся к Батисте. — Шарпа не так легко было увести от интересующей его темы.

— Я всё сказал. — пожал плечами консул, — Парень — хищник. Встанешь на пути — перекусит. Он здесь царь и бог. Попробуете ром?

Шарп покосился на девушек-индианок, с кувшинами вина и рома смиренно ждущих команды хозяина.

— Нет, не хочу.

— А хотите, отдам вам этих крошек на ночь? — с хмельной щедростью предложил Блэйр, — Страшны, как смертный грех, но в темноте-то все кошки серы? По этой части они мастерицы, да и как иначе? Готовят бурду, убирать не умеют, но хоть в кровати шустрят.

Шарп видел, что Блэйр уже основательно набрался, но имелось ещё одно нерешённое дело:

— Где мне найти американского консула?

— Филдинга? Зачем вам Филдинг? — ревниво засопел Блэйр.

Посвящать кого-либо в тайну поручения Наполеона Шарп не желал, а потому сходу сочинил некоего живущего в Нормандии американца, будто бы знающего Филдинга. История получилась не слишком связная, но и Блэйр был нетрезв:

— Не повезло вам. Один из ихних китобоев сцапали испанцы, так что Филдинг на Чилоэ и пробудет там неделю, не меньше.

— Чилоэ?

— Остров на юге. Далековато отсюда.

Шарп с трудом скрыл огорчение. Исполнение просьбы Наполеона так некстати затягивалось.

— Вам знакомо имя подполковника Чарльза? — осведомился стрелок нарочито небрежно.

— Знакомо? Ещё бы не знакомо! Он военный советник у О’Хиггинса.

— Так он мятежник?

— Мятежник, мятежник. Какого ещё рожна вся эта шатия-братия прётся в Южную Америку? С тех пор, как в Европе всё утихло, для всех наших ненастрелявшихся вояк в Чили словно мёдом намазано, а мне потом отдувайся перед испанцами. Что вам нужно от Чарльза?

— Нет, нет, ничего.

Беседа постепенно сошла на нет, и уже через час Шарп с Харпером пытались заснуть в полных блох кроватях под барабанящий по крыше дождь. Почёсывая поутру следы укусов, Харпер кисло констатировал:

— Как в старые добрые времена.

Ночной ливень поднял со дна рва мусор, колыхавшийся теперь у края, а площадь превратил в скопление луж разной глубины и размера.

— Жуткий денёк для поездки. — меланхолично заметил Блэйр, уже сидевший в гостиной за дымящейся чашкой кофе, — Вот увидите, не пройдёт и часа, как с неба потечёт опять.

— Куда-то собрались?

— Вниз по реке, в порт. — консул застонал и потёр виски, — Проследить за погрузкой и переговорить с капитаном «Черибдиса». «Черибдис» — наш фрегат. У побережья дежурит целая эскадра, бдительно следя, чтобы испанцам не вздумалось обидеть кого-то из наших соотечественников. Капитан-генерал Батиста и его приятели знают, что стоит мне щёлкнуть пальцами — и все их игрушечные лодчонки враз окажутся на дне. Эй, где завтрак?

Последние слова он выкрикнул в сторону кухни и сморщился от боли. Рваный треск мушкетов донёсся от Цитадели.

— Конец бунтовщику. — брезгливо прокомментировал консул.

Грянул ещё один отдалённый залп.

— Весёленькое выдалось утречко.

— Расстреливают бунтовщиков? — полюбопытствовал Шарп.

— Бунтовщиков или голодранцев, пойманных со старым охотничьим мушкетом и не наскрёбших медяков на взятку патрулю. Разгильдяев приволакивают к башне Ангела, наскоро читают отходную и посылают их грешные души к Создателю.

— Что это за башня Ангела?

— Допотопная груда камней в центре Цитадели. Испанцы возвели её, когда высадились здесь впервые. Ничто её не берёт: ни пожары, ни землетрясения. Использовалась, как застенок, но сейчас там пусто.

— А откуда название? — вступил в разговор Харпер.

— Бог весть. Испанцы. Какой-то шлюхе спьяну померещились не зелёные черти, как обычно, а ангелочек. Попам же только того и надо. — он пожал плечами и снова гаркнул, — Где мой завтрак?

Перекусив, Блэйр отбыл в порт.

— Не ждите от Маркуинеса чудес, — наставлял он Шарпа, — Капитан обслюнявит вас с ног до головы, но делать ничего не будет, пока в его кармане не забренчит золото.

Вскоре после отъезда консула «подполковника Шарпа» и «мистера Харпера» пригласили в Цитадель «оказать честь своим присутствием» капитану Маркуинесу. Одолев быстрым шагом знакомый путь: мост-тоннель-плац, друзья оказались во внутреннем дворике, у стены которого на это раз кучами окровавленного тряпья валялись два мертвеца. Велеречиво поприветствовавший англичан Маркуинес был несколько смущён тем, что трупы не убрали:

— Ждём телегу отвезти их на кладбище. Изменники, бунтовщики.

— Почему бы не выбросить их в ров, как индейских детишек? — ехидно осведомился Шарп.

Маркуинес иронии не понял:

— Бунтовщики ведь христиане.

— А индейцы нет?

— Кто-то, может, и христианин. — задумался Маркуинес, — Миссионеров-то у нас тьма-тьмущая. По мне, столько и не надо. Собрал мартышек в кучу, покропил святой водой — и готово. Дикарей всё равно не переделаешь. Вероломные и лживые твари. Только отвернись — он тебе враз нож в бок воткнёт. Сотни лет восстают против нас и ничему не учатся.

Маркуинес провёл друзей в комнату с высоким сводчатым потолком:

— Не будете ли вы столь любезны отдохнуть пока здесь. Его Высокопревосходительство капитан-генерал будет счастлив встретиться с вами.

— Батиста?

— Он! У нас один капитан-генерал! — Маркуинес прямо-таки тёк елеем, — Его Высокопревосходительство наслышан от капитана Ардилеса о личной аудиенции, коей удостоил вас император Наполеон, а так как Его Высокопревосходительство в восторге от Его Величества, то Его Высокопревосходительство пожелал узнать о Его Величестве, так сказать, из первых рук. Вы, надеюсь, не спешите? Я распоряжусь подать вам кофе. Или предпочитаете вино?

— Мы предпочитаем наш пропуск в Пуэрто-Круцеро. — холодно сказал Шарп.

— Дело находится в рассмотрении. Уверяю вас, сочувствие к горю графини Моуроморто водительствует нами. А теперь прошу меня простить.

Капитан сверкнул зубами и вышмыгнул из комнаты.

Помещение богатством обстановки не блистало: грубый стол, четыре стула; распятие, прибитое поверх подковы. В углу скукожился сломанный седельный каркас. Одно из окон выходило в расстрельный двор. Спустя час (в течение которого никто так и не побеспокоил Шарпа с Харпером) туда со скрипом въехала повозка, и наряд солдат побросал в неё убитых.

Бой часов где-то в соседнем кабинете отмерил второй час ожидания. Ни обещанного кофе, ни вина, ни вызова к Батисте. Капитана Маркуинеса и след простыл. Писарь из комнатушки за караулкой (единственная живая душа, которая нашлась в пустой конторе) не мог вразумительно объяснить, куда подевался его начальник. Моросил вялый дождик, размывая свежую кровь у подножия башни Ангела.

Гулкий перезвон за стеной возвестил половину, и терпение Шарпа лопнуло:

— Пошли! Нечего тут высиживать!

— А Батиста?

— К чёрту Батисту!

Прав, ох как прав был Блэйр, говоря о неистребимой склонности испанцев к бюрократическому усложнению всего и вся, но Шарп участвовать в их играх не желал:

— Пошли, Патрик!

Дождь припустил. Друзья вышли из ворот Цитадели, проплюхали по площади мимо статуи с индейцами, неподвижно сидящими под текущей с неба влагой. У дома Блэйра стояла телега, гружёная шкурами. Невыделанные кожи тошнотворно воняли. Охранявший повозку солдат спрятался от ливня под козырёк подъезда рядом с обвисшим британским флагом. При виде Шарпа (запыхавшийся Харпер немного отстал) часовой стряхнул дрёму и преградил стрелку путь:

— Вы куда, сеньор!

— Молчать! Прочь с дороги!

Шарп, кипя от злости, оттолкнул его в сторону и дёрнул дверь. Как ни странно, она была не заперта. Появление Харпера остудило пыл караульного, испанец неохотно отступил.

Шарп шагнул внутрь.

— Чёртов Маркуинес! Чёртов Батиста! Чёртовы испанцы! — бурчал он, отряхивая воду с плаща, — Чёртовы пустоголовые идиоты! Они никогда не изменятся! Помнишь, когда мы дрались за их гнилую страну, они пытались драть с нас пошлины за ввозимые нами пули и порох?! Ублюдки без мозгов и совести!

Женатый на испанке Харпер ухмыльнулся:

— Сейчас выпьем горячего чайку, заморим червячка, но, главное, переоденемся во что-нибудь сухое.

Ирландец начал подниматься по ступенькам, но вдруг насторожился и выругался.

— Что?

— Воры!

Харпер рванулся наверх, Шарп за ним.

— Ложись! — заорал Патрик, валясь в сторону.

Падая, Шарп мельком увидел в проёме следующей в анфиладе двери двоих вооружённых мужчин. Грянул выстрел, и всё заволокло едким дымом. Куда ушла пуля, Шарп не знал. Сам он был невредим.

По удаляющемуся топоту стрелок понял, что грабители бегут. Вскочив, Шарп ринулся вперёд.

— Они в ловушке, Патрик! — не договорив, подполковник уже понял, что ошибся.

Ещё одна лестница вела вниз, очевидно, к чёрному ходу, и воры кубарем скатывались по ней, пропуская ступени.

— Стоять! — взревел Шарп. Для визита в Цитадель он оделся в штатское платье. Оружия тоже не брал.

— Стоять!

Мерзавцы миновали кухню и выбежали на задний двор. Оглушительно визжала стряпуха-мулатка.

Шарп вылетел под дождь, крича негодяям остановиться. Воры тащили мешки с добром, у обоих в руках были короткие кавалерийские карабины. Тот из грабителей, что разрядил оружие в доме, налёг на ворота и выскользнул наружу в образовавшуюся щель. Второй, черноволосый и черноусый, со шрамом на щеке, развернулся к Шарпу и нацелил карабин ему в грудь. Промахнуться было невозможно, их разделяла пара метров. Вор оскалился и нажал на спуск.

И ничего не произошло. Грабитель, державший оружие одной рукой, остервенело дёргал курок, но выстрела не было. Тогда бандит швырнул бесполезное оружие в Шарпа и бросился вон со двора.

Уклоняясь от летящего карабина, Шарп поскользнулся, неловко рухнув в жидкое месиво из грязи пополам с конским навозом. Рыча от злости, стрелок рывком поднял себя на ноги, кинулся к воротам, успев лишь увидеть, как грабители растворились в боковом переулке.

Бранясь на чём свет стоит, изгвазданный от макушки до пят Шарп подобрал карабин и побрёл к дому.

— Замолчи, женщина! — рявкнул он на кухарку.

Та испуганно притихла. Харпер нетвёрдо стоял на верхних ступеньках лестницы, держась за голову.

— Что с тобой, Патрик?

— Спаси, Господи, Ирландию… — слабо отозвался Харпер, медленно ковыляя вниз.

Ирландец был бледен, как мел. Сквозь прижатые к волосам пальцы сочилась кровь.

— Поганец попал в меня! Это же надо! Пройти всю войну без единой царапины, чтобы вшивый ворюга во вшивом городишке на краю земли жахнул наугад и разнёс мне полбашки! Иисусе Христе, Господь наш Всеблагий!

Он отнял от раны руку и, посмотрев на испачканную красным ладонь, констатировал с печальным удовлетворением:

— Ну вот, голова кружится.

Шарп помог ему сесть на стул и осторожно раздвинул слипшиеся рыжие вихры. Ранение было пустяковым. Пуля чиркнула по кости черепа, разорвав кожу.

— Ссадина. — облегчённо выдохнул Шарп.

— Какая ссадина? Юшка так и льёт!

— Шкуру рассекло, вот и льёт.

— Хорошо, хоть живой. Святая Дева Мария, я бы уже остывал!

— Хорошо, что у тебя черепушка, как у быка. — радуясь, Шарп легонько стукнул друга по макушке, — Эту кость даже двадцатифунтовое ядро прямой наводкой не возьмёт!

Шарп намочил полотенце и кинул другу:

— На, приложи, а я пойду взгляну, что там натворили наши непрошенные гости.

Все вещи путешественников, кроме запертых в хранилище Блэйра оружия и золота, пропали.

— Твой мешок, мои сумки, вся наша одежда, обувка, бритвы. — понуро перечислил Шарп, вернувшись к Харперу.

— А напёрсток? Напёрсток императора? — тревожно спросил ирландец.

— И напёрсток, и портрет, и кое-какое барахло Блэйра: картинки с полок, подсвечники. Ублюдки!

— Медальон тоже?

— Нет, я как повесил его на шею там, на острове, так и не снимал.

— А что с нашим оружием?

— Замок на хранилище цел. — Шарп показал карабин, — Второй головорез пытался пальнуть в меня, но эта штука не выстрелила.

— Что так? Забыл зарядить?

Шарп открыл полку. Порох, слегка подмокший, имелся. Тронув курок, стрелок обнаружил, что он болтается. Шарп вытряхнул с полки её содержимое и с размаху ударил прикладом о пол. По его предположению, дерево ложи разбухло от сырости, заклинив внутреннюю пружину. Обычный сбой дешёвого оружия. От сотрясения пружина высвободилась, и кремень щёлкнул о пустую полку.

— Сырое дерево? — кивнул на карабин Харпер.

— Спасло мне жизнь. Ублюдок целился в меня с пяти шагов.

На пластине замка красовалось клеймо Кадисского оружейного завода. Армейский карабин. Отгремевшая в Европе война наводнила оружием весь мир.

Обвинённая Шарпом в сговоре с грабителями кухарка, мелко крестясь и призывая всех святых в свидетели, поклялась, что не впускала злодеев, что они, наверно, проникли с крыши церкви.

— Такое случалось и раньше, сеньор. Потому-то хозяин и обзавёлся комнатой с железной дверью.

— Что теперь делать? — осведомился Харпер, бинтуя рану.

— Я подам официальную жалобу. Оно, конечно, как мёртвому припарка, но так положено.

Не откладывая, Шарп поспешил обратно в Цитадель. Диктуя унылому писарю список украденного имущества, стрелок не питал иллюзий. Он даром терял время.

Вернувшийся Блэйр так ему и сказал.

— Таких ограблений здесь — по сто в неделю. Вальдивия: жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Список ваш клерк выбросил в мусорную корзину, едва вы за порог вышли. Завтра пойдём покупать вам новое добро.

— И высматривать чёртовых воришек. — угрожающе проворчал Харпер.

— Да бросьте. Их никогда не поймают. Испанцы выжигают попавшимся букву «L» на лбу, но помогает это мало.

«L» от «ladron», «злодей», сообразил Шарп.

— Вот потому-то я и озаботился оборудовать хранилище. Чтоб туда проникнуть, надо что-то посерьёзнее, чем пара тощих воришек.

Консул пребывал в отличном расположении духа. На «Черибдисе» его порадовали бутылкой вожделенного джина.

Ночью Блэйр снова напился и вновь с пьяным упорством предлагал Шарпу с Харпером своих служанок:

— Они чистые. Ни сифилиса, ни другой заразы. Для вас они расстараются в кровати, иначе я с них шкуру спущу!

— Нет уж, спасибо.

— Зря, подполковник, очень зря!

За ночь небо очистилось от туч, и восходящее солнце золотило вершины Анд. Что-то радостное витало в воздухе. Шарп, проснувшись, чувствовал себя счастливым, пока не вспомнил о вчерашней краже. Необходимость волочиться за новыми рубашками, брюками и прочей дребеденью окончательно испортила настроение. По крайней мере, утешал себя стрелок, у него хватило ума приодеться для визита к Маркуинесу. Благодаря этому удалось сберечь от воров зелёный казимировый плащ, за пропажу которого Шарпу могло здорово нагореть от Люсиль. Француженка всегда считала, что Шарп должен одеваться элегантнее, и покупка зелёного казимирового плаща была её первой победой над упрямством мужа. Шарп крякнул. От воров он плащ уберёг, но зато основательно извозил его в грязи. Ну да ничего, навоз — не кровь, отстирается.

Одевшись, Шарп понёс плащ вниз, чтобы выяснить, смогут ли служанки Блэйра отчистить пятна.

Поднявшийся ни свет, ни заря консул хмуро хлебал кофе в гостиной. Он был не один. За столом Шарп с удивлением увидел Маркуинеса. Капитан сидел, заложив ногу за ногу. Подмышкой он держал отделанный золотом кивер с излишне пышным султаном.

— Здравствуйте, подполковник! — Маркуинес был любезен до приторности.

— Готов наш пропуск? — кисло поинтересовался стрелок вместо ответного приветствия.

— Упоительно прекрасное утро, не находите? — капитан сверкнул зубами, и Шарп поймал себя на мысли: сиди Маркуинес лицом к солнцу, быть бы сейчас Шарпу слепым, как крот. — Наш благородный хозяин предложил мне кофе, и я не смог отказаться, хотя надо спешить, ведь нас с вами вызвал сам капитан-генерал.

— Вызвал? — выделил Шарп покоробившее его слово.

Блэйр за спиной Маркуинеса чуть ли не выпрыгивал из кожи, мимикой и жестами намекая Шарпу, что тот мог бы вести себя с испанцем вежливей.

Улыбка Маркуинеса стала шире:

— Совершенно точно, подполковник. Вызвал.

Шарп налил себе кофе:

— Я — не его подчинённый, чтобы он меня вызывал.

Блэйр выпучил глаза и сокрушённо начал:

— Э-э, подполковник Шарп имел в виду…

— Подполковник Шарп укорил меня. — перебил его Маркуинес, — Укорил небезосновательно. Приношу вам, подполковник, свои глубочайшие извинения за неточную формулировку. Его Высокопревосходительство капитан-генерал Батиста послал меня к вам спросить, не соблаговолите ли вы и мистер Харпер пожертвовать некоторым количеством вашего времени ради того, чтобы доставить Его Высокопревосходительству неизъяснимое удовольствие и честь личного знакомства с героями минувшей войны?

Приёмная Батисты представляла собой просторный зал с огромным резным гербом над камином. В очаге, несмотря на тёплую погоду, тлели дрова. Всё окна были открыты. По мысли хозяев, убранство комнаты, от раскрашенного герба до каменных колонн, должно было воплощать величие королевской власти. Однако взгляд всякого входящего накрепко приковывали к себе не яркая государственная эмблема, не портреты монархов на стенах, а порывистый мужчина, стремительно шагавший вдоль длинного стола перед камином, надиктовывая что-то между делом четырём адъютантам. Несколько десятков офицеров ловили каждое слово мужчины, буквально заглядывая ему в рот. Капитан-генерал Батиста во всём блеске: быстрота, решительность, натиск во всём.

Мигель Батиста был высок, сухощав. Густо напомаженные чёрные волосы были зачёсаны назад. На бледном до синевы лице выделялись длинный хрящеватый нос и умные, с хищным блеском, глаза, смотревшие на мир свысока. На нём была форма, доселе невиданная Шарпом: изящный кавалерийский мундир чёрного цвета, чёрные рейтузы, чёрные ботфорты, даже ножны сабли обтягивала чёрная ткань. Единственным указанием ранга служили скромные серебряные эполеты. Простотой и благородством облачения капитан-генерал выгодно отличался от аляповатого великолепия мундиров его подчинённых. Кто-то из них пришёл с прошением, кто-то с докладом, но каждый, сам того не зная, выбрался из тёплой постели в столь ранний час, чтобы на правах статиста и зрителя поучаствовать в представлении, устраиваемом исполнителем главной роли Мигелем Батистой ради своего настоящего ценителя — Мигеля Батисты. Роль ему досталась сложная (шутка ли? правитель целой колонии!), но он справлялся, упиваясь каждым своим жестом, каждым словом, с сострадательностью бездушного механизма походя решая чужие судьбы. Щёлк! Кавалерийский лейтенант получил разрешение жениться. Щёлк! В поездке на родину майору артиллерии, у которого при смерти мать, отказано.

— Не думает же майор Родригес, что у нас всех матери бессмертны? — пояснил Батиста.

Очевидно, капитан-генерал изволили пошутить, потому что его окружение подобострастно засмеялось. Среди хихикающих Шарп с отвращением приметил своего давешнего попутчика полковника Руиса.

Разобравшись с просителями, капитан-генерал перешёл к докладам. Отчёт седого капитана о хранящихся в арсенале Перунке боеприпасах Батисту не заинтересовал, а вот число заболевших в прошедшем месяце солдат, доложенное офицером-медиком, вызвало у капитан-генерала бурю эмоций. Уточнив ровным тоном, что большая часть поражённых неизвестным недугом приходится на гарнизон Пуэрто-Круцеро, Батиста осведомился уже не так спокойно, эпидемия ли это?

— Мы не знаем, Ваше Высокопревосходительство. — виновато признал эскулап.

— Так узнайте! — прорычал капитан-генерал, — Затронет ли хворь городских жителей? Что предпринять для профилактики? Чем вызвана болезнь? Что это за болезнь?

Медик молчал.

— Ответы! Мне нужны ответы! В чём причина? В воде ли, в провизии? В чём? — он наставил на врача палец и взревел, — Ступайте и без ответов не возвращайтесь!

Разыгрываемый Батистой спектакль при всех своих драматических достоинствах выглядел именно спектаклем. Создавалось ощущение, что развитая капитан-генералом кипучая деятельность служит одной-единственной цели: чтобы через месяц или через год, когда колония Чили исчезнет с карты Испанской империи, никто не посмел упрекнуть наместника Батисту в том, что он ничего не делал. Шарп внимательно приглядывался к капитан-генералу, но не видел ничего такого, что могло бы напугать стреляных воробьёв вроде Ардилеса или Блэйра. Надутый юнец, играющий в государственного мужа, вышагивал туда-сюда, сыпля вопросами. Как много рогатого скота на бойнях Вальдивии? Отплыли транспорты с Чилоэ или нет? Есть ли новости о полке Руиса? Когда, наконец, прибудут его пушки? Проводились ли в Пуэрто-Круцеро пробные стрельбы разогретыми ядрами, и, если да, то какова была дальность стрельбы?

Батиста внезапно развернулся к Шарпу и в той же оскорбительной манере, в которой допрашивал своих подпевал, спросил:

— Вы были под Ватерлоо?

Шарп выдержал паузу:

— Да, сэр.

— Почему Наполеон проиграл ту битву?

На этот раз Шарп медлил с ответом не нарочно. Хотя Маркуинес и предупреждал стрелка об одержимости Батисты гением Бонапарта, после всех этих быков, боен и разогретых ядер вопрос о далёком Ватерлоо застал Шарпа врасплох. По-видимому, далёкое от Чили Ватерлоо капитан-генералу Батисте было в чём-то близко. Мнил ли он себя новым Бонапартом? Возможно. Он был молод, амбициозен и, помимо прочего, имел, как и Бонапарт, чин артиллерийского офицера.

— Итак? — ждать Батиста не любил.

В пику ему неспешно Шарп сказал:

— Наполеон недооценил британскую пехоту.

— Дайте догадаюсь, вы служили как раз в пехоте?

Реплика Батисты вызвала смешки среди испанцев, но капитан-генерал мановением руки прекратил гогот:

— Я слышал, что он проиграл битву под Ватерлоо из-за того, что поздно её начал?

— Начни он её раньше, — прищурился Шарп, — мы бы разбили его раньше.

Стрелок покривил душой сознательно. Начни Бонапарт с первыми лучами солнца, сумерки венчали бы его лаврами победителя, но Шарп скорее удавился бы, чем доставил радость Батисте, соглашаясь с ним.

Капитан-генерал подступил к стрелку вплотную. Шарп всегда считал себя рослым, но, чтобы встретиться взглядом с Батистой, был вынужден задрать голову.

— На что это было похоже? — спросил испанец.

— Ватерлоо?

— Да, Ватерлоо. На что это было похоже — находиться там?

Шарп замялся. Как объяснить не нюхавшему пороху сопляку беспросветный ужас многочасового стояния под огнём французской артиллерии? Вой ядер, разрывающих воздух, замирающее сердце: в тебя? Нет, в твоего товарища. Как передать ежесекундную борьбу с обезумевшим от страха животным, бьющимся на грани твоего сознания; зверем, перекрывающим гул канонады: беги! спасайся! прячься! Но ты недвижим, недвижимы и твои однополчане, которых с каждой минутой становится всё меньше и меньше. Нет, бесспорно, были и другие воспоминания: азарт начала; победа, когда выкошенные, казалось, полки восстали из мёртвых и в пух и прах разнесли элиту наполеоновского войска, но не эти воспоминания поныне заставляли Шарпа просыпаться в холодном поту. Нет, не они.

— Жутко. — наконец, выдавил из себя Шарп.

— Жутко? — осклабился Батиста, — И только?

Так же Шарп ответил и Наполеону, но тому хватило. На его лице стрелок прочёл такое глубокое понимание всего, вложенного в короткое слово, что от облегчения засмеялся, и Бонапарт смеялся вместе с ним. Когда веселье иссякло, Наполеон задумчиво уронил:

— Это и должно было быть жутко… Но, видимо, оказалось жутко недостаточно.

Увы, то, что не требовалось разжёвывать полководцу Наполеону, оказалось невозможно объяснить чиновнику Батисте. Всё же Шарп попытался:

— Устрашающе. Пушки, то бишь.

— Пушки? — переспросил Батиста.

— Ну, да. У французов артиллерии было до чёрта. А уж управляться с ней они умели всегда.

— Как вы сказали, «устрашающе»?

— Очень.

— Устрашающе. — многозначительно повторил капитан-генерал, повернувшись к свите, — Вы слышали, господа? Устрашающе! Вот что мы должны делать! Устрашать изменников, а не гоняться за ними по буеракам! А, значит, нам нужны пушки! Пушки! Пушки! Пушки!

Речь он сопровождал энергичными ударами кулака правой руки о ладонь левой.

— Где ваши пушки, Руис?

— Плывут, Ваше Высокопревосходительство.

— Месяцами я молю Мадрид о пушках! Мятежники на грани поражения. Всё, что им осталось — акт отчаяния, атака наших крепостей. И пусть! Пусть О’Хиггинс приводит своих предателей под стены Вальдивии! Пусть Кокрейн тянет сюда свои корабли! Мы сотрём их в порошок! Пушками! Пушками! Пушками! Но, если Мадрид не пришлёт мне пушки, как мне выиграть для короля эту войну?

Хитро, подумал Шарп. Чили для короля потеряно, как ни крути, но, когда это случится, виноват окажется не деятельный капитан-генерал Батиста, а Мадрид. Ведь сколько бы пушек Мадрид ни прислал, их будет недостаточно, чтобы удержать Чили, ибо любой бывалый солдат вам скажет: как бы устрашающи ни были пушки, войн они не выигрывают.

Сражаться в чистом поле против повстанцев, среди которых полно ветеранов вроде подполковника Чарльза, для Батисты означало бы верное поражение, а поражения плохо смотрятся в послужном списке. Батиста предпочёл ничего не предпринимать, но возвёл ничегонеделание в ранг стратегии. Пришлите мне артиллерию, требовал Батиста, и я уничтожу сунувшихся на штурм крепости бунтовщиков, при этом никак не объясняя, с чего повстанцам лезть под пушки твердынь вместо того, чтобы отрезать пути снабжения и выморить гарнизоны голодом и болезнями. Неудивительно, размышлял Шарп, что дон Блаз ненавидел Батисту. Вивар готов был пожертвовать собственным благополучием ради отчизны, Батиста — отчизной ради собственного благополучия.

— Что привело вас в Чили, мистер Шарп? — вновь обратил внимание на стрелка капитан-генерал.

Уже не «подполковник», отметил Шарп.

— Графиня де Моуроморто попросила доставить на родину останки её мужа.

— Своеобразная дама. Почему бы ей не обратиться ко мне? Святой долг — вернуть тело соотечественника скорбящей семье.

Шарп не имел охоты вдаваться в разъяснения и ограничился коротким:

— Не могу знать, сэр.

— Не можете знать. Что ж, дело несложное. Исключая некоторые необходимые формальности, полагаю, чем скорее, тем лучше. Вы были знакомы с Виваром?

— Мы вместе сражались в 1809 году за Сантьяго де Компостелла.

Кто из испанцев не слышал о битве за Сантьяго де Компостелла? Одержанная там Виваром победа подняла боевой дух Испании, доказав, что французов бить можно и нужно. Та славная схватка жила в памяти многих испанцев, — об этом свидетельствовало благоговейное уважение к Шарпу (одному из полулегендарных героев, сделавших возможной ту чудесную викторию), проснувшееся во взглядах офицеров Батисты. Многих, но не у самого Батисты. Для молодого капитан-генерала Сантьяго де Компостелла был пыльной строчкой в скучной исторической книжонке.

— Ваш Вивар ничем не отличается от остальных ветеранов давней войны. Победив Наполеона в Европе, они считают, что так же легко разгонят кучку бунтующих отщепенцев на другом конце земли. Но мятежники — не победоносные воины Наполеона, а Чили — не Франция! Как, по-вашему, мистер Шарп?

— Вам виднее, сэр. — уклонился от прямого ответа Шарп, проклиная себя за уклончивость, которую Батиста может истолковать, как покорность.

Что, похоже, и произошло. Батиста растянул губы в улыбке и, посмотрев на перевязанную голову Харпера, благосклонно поинтересовался:

— Слышал, вас вчера побеспокоили?

Шарп подивился осведомлённости капитан-генерала и кивнул:

— Да, сэр.

Улыбка стала шире. Батиста щёлкнул пальцами:

— Мне бы не хотелось, чтобы вы уезжали из Чили со стеснённым сердцем и рассказывали потом, что наша администрация не в силах обуздать разгул преступности на улицах главного города провинции. С гордостью уведомляю вас, мистер Шарп, что воры схвачены, а ваше имущество будет вам возвращено.

Он щёлкнул пальцами во второй раз. Ординарцы внесли в зал два тюка и водрузили их на стол.

— Откройте. — жестом указал Батиста на мешки, обращаясь к Шарпу с Харпером, — Откройте и проверьте! Я хочу быть уверен в том, что все ваши вещи в целости и сохранности. Извольте!

Друзья подошли к столу и, взявшись за тюки, высыпали их содержимое. На столешницу вывалилось пропавшее добро, но несвежая мятая одежда была выстирана и выглажена, обувь начищена, и Шарп не сомневался в том, что бритвы наточены до убийственной остроты.

— Как будто всё, — сказал Шарп и, спохватившись, поклонился, — Спасибо, Ваше Высокопревосходительство.

— Всё на месте? — отечески уточнил Батиста, — Ничего не пропало?

Шарп вдруг сообразил, чего не хватало. Портрета Наполеона. Напёрсток отыскался среди вещей, но изображения императора не было. Уже набрав воздуха, чтобы сообщить о пропаже, Шарп осёкся. Попахивало ловушкой. Батисте, увлекавшемуся Наполеоном, едва ли могло прийтись по вкусу то, что один из мятежников получит подарок от кумира капитан-генерала. Портрет Батиста, скорее всего, оставил себе, а, начни Шарп возмущаться, не видать им разрешения на въезд в Пуэрто-Круцеро, как собственных ушей. Чтож, придётся, видно, Бонапарту переслать подполковнику Чарльзу новый сувенир с кем-то более удачливым, нежели Шарп. Стрелок отрицательно помотал головой:

— Ничего не пропало, Ваше Высокопревосходительство.

Батиста щёлкнул пальцами в третий раз, и отделение солдат заволокло внутрь двух скованных узников в бурых обносках. Кандалы арестантов скрипели и позвякивали.

— А вот и сами воры! — объявил капитан-генерал.

Оба преступника были черноволосы, черноусы и напуганы до чёртиков. Шарп не помнил лица ублюдка, который в него стрелял, но, всматриваясь в узников, подполковник проникался уверенностью, что среди них его несостоявшегося убийцы нет. То ли усы у того мерзавца росли погуще, то ли ещё почему.

Батиста прервал размышления Шарпа:

— Что вы делаете с ворами у вас, в Англии?

— В тюрьму садим. Или ссылаем в Австралию.

— Какое милосердие! Неудивительно, что у вас столько злодеев. У нас, в Чили, всё проще.

Батиста достал из кармана платок и, подойдя к камину, обмотал тканью рукоять просунутой сквозь решётку кочерги. По крайней мере, Шарпу показалось, что кочерги. То, что это не кочерга, стало ясно, когда Батиста выдернул её из углей. На конце прута пылала раскалённая «L». От «ladron» — «злодей».

— Не надо, сеньор! Не надо! — ближайший к Батисте вор забился в руках солдат.

— Наказание за первое преступление — клеймение. За второе — смерть. — капитан-генерал поднёс пышущую жаром букву ко лбу арестанта, которому один из конвоиров задрал голову, взяв за волосы на затылке.

В комнате воцарилась гробовая тишина. Полковник Руис отвернулся. Маркуинес побледнел.

— Нет! — завопил обречённый, и Батиста со смаком прижал к его коже клеймо.

Заключённый зашёлся в крике, высоком и пронзительном. Воздух наполнила омерзительная вонь жжёного мяса и горящих волос (у бедняги вспыхнула шевелюра). Лишь когда несчастный сомлел, Батиста убрал от него свой страшный инструмент и положил обратно в камин.

Второй арестант, умоляюще глядя на Шарпа, взвыл:

— Сеньор, прошу вас! Это не мы сделали, сеньор! Пожалуйста! Не надо!

— Ваше Высокопревосходительство! — воззвал Шарп.

— Будь я в Англии, — Батиста любовно пошевелил свою палаческую снасть в огне, — и надумай указывать вам, как отправлять правосудие, что бы вы мне сказали? В Чили, мистер Шарп, справедливо то, что называю справедливым я. В данном случае справедливо воздать подонку за преступление болью. Очищающей болью!

Вынув клеймо из камина, капитан-генерал повернулся к следующей жертве.

— Боже, спаси Ирландию! — еле слышно пробормотал Харпер.

Всем было не по себе. Один из офицеров торопливо высунулся в окно, далеко перегнувшись через широкий подоконник. Батиста же искренне наслаждался взятыми на себя обязанностями экзекутора. Шарп читал это в его нездорово посверкивающих чёрных глазах. Вновь душераздирающий вопль. Снова шипенье и зловоние. Второй вор потерял сознание.

— Убрать! — Батиста вяло махнул солдатам и швырнул железку в камин.

Капитан-генерал развернулся к Шарпу, и стрелок поразился происшедшей с тем перемене: казалось, будто Батисту вмиг покинули все силы, он был расслаблен, он был скучен.

— Разрешение на посещение Пуэрто-Круцеро и эксгумацию останков дона Блаза Вивара вам даровано. Необходимые бумаги получите у капитана Маркуинеса. Выезд из Вальдивии завтра. На сегодня всё. Доброго дня.

Коротко кивнув, капитан-генерал удалился.

— Кто эти люди? — требовательно спросил Шарп у Маркуинеса.

— Вы о ком?

— Об этих двух страдальцах.

— Воры, кто ж ещё?

— Ни один из них в меня не целился.

— Послушайте, — увещевающее заговорил капитан, — Если они не воры, то почему ваше имущество нашли у них? А?

Мило улыбаясь, Маркуинес пропустил Шарпа с Харпером в дверь своего кабинета и, войдя следом, извлёк из ящика стола кипу бумаг:

— Ваша подорожная, подполковник. Ещё раз обращаю ваше внимание: Вальдивию вам предписано покинуть именно завтра.

Капитан выкладывал документы веером, словно игральные карты:

— Бумаги мистера Харпера с той же датой отъезда. Пропуск, дающий вам обоим право въезда в крепость Пуэрто-Круцеро и, наконец, письмо Его Высокопревосходительства, разрешающее эксгумацию тела дона Блаза Вивара. Всё, как вы хотели!

Шарп почти раскаивался за то, что напустился на Маркуинеса. И вправду, чего раскипятился-то? Документы готовы, а к ловле воров капитан отношения не имеет.

— Кстати, а как насчёт разрешения церкви?

Маркуинес склонил красивую голову набок:

— Наша мать, Святая Церковь, доверяет своему возлюбленному сыну, капитан-генералу Батисте, и в Чили его разрешения вполне достаточно.

Шарп собрал со стола бумаги:

— Не знаю, что бы мы без вас делали, капитан.

— Всегда рад услужить.

— По крайней мере, погодка нам благоприятствует, — бодро заметил Харпер, — В самый раз для морской прогулки.

Брови Маркуинеса взлетели вверх:

— Какой морской прогулки? Ах, да… Вы полагаете, что поплывёте в Пуэрто-Круцеро на «Эспириту Санто». Забыл предупредить. К моему величайшему сожалению, на фрегате нет свободных кают, и появятся только после того, как часть пассажиров сойдёт в Пуэрто-Круцеро. А вам придётся следовать в крепость сушей. Но вы не пожалеете, природа в Чили прелестна!

— Извините, капитан, — осведомился Шарп, если мы не привязаны ко времени отплытия «Эспириту Санто», к чему эта спешка? Почему мы должны выезжать завтра, и ни днём позже?

— Понимаете ли, вы не связаны датой отплытия «Эспириту Санто» из Вальдивии, но вам желательно выехать пораньше в крепость, чтобы успеть завершить все свои дела до отплытия фрегата из Пуэрто-Круцеро в Европу.

— Капитан, послушайте, — начал заводиться Шарп, — Я же не волшебник, я не могу за сутки сотворить из ничего герметичный гроб для останков дона Блаза. А лошадей купить, а припасы?

Капитан Маркуинес был невозмутим:

— В Пуэрто-Круцеро отличные оружейники. Изготовить такой гроб — пустяк для них. Насчёт лошадей и прочего… Мистер Блэйр — большой специалист в делах подобного рода.

Шарп не хотел отступать:

— Почему мы не можем плыть на «Эспириту Санто»? Гори каюты синим пламенем, мы и на палубе перекантуемся, не впервой!

Маркуинес удручённо вздохнул:

— Увы, увы и ещё сто тысяч «увы!» Капитан Ардилес везёт подкрепления гарнизону Пуэрто-Круцеро и на корабле яблоку негде упасть. Между прочим, найди неустрашимый капитан для вас местечко, ничего, кроме ненужных осложнений, его любезность вам не принесла бы: подорожные выписаны для передвижения сухопутным порядком. Для путешествия на «Эспириту Санто» документы необходимо было бы переоформить, и неизвестно, сколько времени это займёт.

Капитан благожелательно оскалил жемчужные зубы, будто тянущийся к лакомству жеребец:

— Возможно, подполковник, вы окажете мне честь, позволив сопровождать вас первый десяток километров и угостить завтраком, так сказать, на траве? По пути я покажу вам парочку совершенно умопомрачительных пейзажей! Ну же! Соглашайтесь! Умоляю!

Видя, что Шарп колеблется, Маркуинес добавил:

— Блэйра прихватите для компании. Веселее будет. Я тоже буду не один.

Отказаться было неловко. Маркуинес оформил все бумаги и более не заикнулся о взятке или каком-либо другом виде оплаты своих хлопот. Фатоватый юный капитан горел искренним желанием похвастать перед заезжими иноземцами живописной природой столь любимого им Чили. И Шарп согласился. На том друзья и распрощались с Маркуинесом, ринувшись на поиски Блэйра с его связями среди купцов и барышников.

Природа и впрямь была великолепна, по словам Харпера, «в самый раз для скачки на лошадях из чистого золота».

Животные были так себе, но отвалил за них Шарп немыслимую сумму после того, как Блэйр поклялся, что, по местным меркам, лошади достаются им, почитай, даром.

— Кони у нас недёшевы! — оправдывался консул, — Когда будете покидать Чили, за сколько бы вы их ни продали, внакладе не останетесь!

— Если будет, что продавать. — заметил Шарп, с сомнением трогая проступающие сквозь кожу рёбра доставшейся ему гнедой клячи с обрубленным хвостом.

Харперу повезло больше. Его серая кобыла, хоть и была крива на один глаз, но всё же сил у неё хватало без труда выдерживать немаленький вес огромного ирландца.

Блэйр же сторговал друзьям безропотного мула для перевозки багажа и сундука (изрядно, надо сказать, полегчавшего), а также помог купить всё, необходимое в дороге.

От приглашения Маркуинеса консул отказался, сославшись на занятость, а желание юного щёголя составить компанию Шарпу с Харпером на начальном отрезке пути объяснил просто:

— Батиста. Не хочет рисковать. Вдруг у вас в Испании куча влиятельных друзей? Зачем ссориться?

Небо сияло удивительной чистотой и синью, будто прошедшие дожди любовно отдраили его, готовя к сегодняшнему дню. Шарп, Харпер и лощёный, как всегда, капитан Маркуинес скакали впереди. За ними следовала весёлая орава приятелей капитана, молодых офицеров, с подружками. Девицы сидели в сёдлах по-дамски, свесив ноги на одну сторону (здесь это называлось «по-английски») и визгом сопровождали каждый уклон или изгиб дороги. На помощь им тут же бросалось несколько молодых людей, хохоча и перешучиваясь.

— Девушки не привыкли к верховой езде, — конфузясь, пояснил Шарпу Маркуинес, — Они из заведения позади церкви. Ну, вы понимаете…

Каждый взрыв смеха заставлял капитана ёжиться и неодобрительно коситься назад, но было видно, что в остальном юный франт искренне наслаждается поездкой. Процессию замыкали слуги с корзинами вина и снеди для пикника.

Они проезжали мимо виноградников, богатых поместий, деревень с побеленными домиками и церквями, мимо фруктовых садов и табачных полей, над которыми вздымались величественные далёкие горы, с вершин которых устремлялись в долины бурные реки талой воды. Два вулкана в увенчанных серо-коричневыми плюмажами дыма шапках казались генералами среди своих молчаливых древних солдат. Как-то раз справа проглянулся океан и парусник, спешащий на юг.

Для пикника расположились у водопада, спугнув стайку крохотных хлопотливых колибри. Крепкое вино ударяло в голову. Одна из девушек, мулатка, вошла в озерцо у подножия водопада. Высоко поднимая юбку, она заходила всё глубже, будто не замечая прикованных к ней жадных взглядов спутников-мужчин. Сидящего рядом с Шарпом Маркуинеса больше интересовал появившийся разъезд из дюжины кавалеристов. Лениво махнув им рукой, капитан небрежно спросил Шарпа:

— Ну, и как вам наш капитан-генерал?

Скользкий вопрос, а потому Шарп был краток:

— Деятельный.

— Он — гений! — выпалил вдруг Маркуинес, — Сами посудите, сумма таможенных сборов выросла в три раза, с налогами — та же картина. Наконец-то, Чили правит твёрдая рука!

Шарп искал на лице Маркуинеса хоть какой-то намёк на иронию, но тот, по-видимому, действительно верил в то, что говорил.

— А, когда мы получим пушки, то отвоюем север!

— Вам лучше попросить у Мадрида хорошую пехоту. — посоветовал Шарп.

Маркуинес гордо тряхнул головой:

— В Чили пехота бесполезна, подполковник. Мятежники чувствуют себя непобедимыми. Рано или поздно они вылезут из нор, чтобы наложить лапы на наши крепости, а там их уже будут ждать пушки. И в тот день каждый скептик признается себе: «да, я недооценил гений выдающегося стратега капитан-генерала Батисты».

Маркуинес нашёл голыш и бросил его в озерцо. Девушка-метиска, подоткнув мокрую юбку, выбиралась на берег.

— Находите её привлекательной? — полюбопытствовал Маркуинес.

— А вы — нет?

— Хорошенькие, пока молоденькие. Но к двадцати у них уже пара детишек и ляжки, словно у кавалерийского мула.

Капитан выудил из жилетного кармана часы:

— Как ни печально, нам пора расставаться, подполковник. Не заблудитесь?

— Едва ли.

Дорогу им подробно растолковал Блэйр. Недалеко отсюда начинались холмы. Там, согласно подорожной, им предписывалось ночевать в «укреплении на возвышенности», а уже завтра друзья покинут обжитую часть Чили и продолжат путь по дикой местности, где погиб дон Блаз и где, по слухам, обитали свирепые туземные племена. Впрочем, Блэйр и Маркуинес в один голос убеждали Шарпа, что сейчас там тихо, разве что пошаливают разбойники.

— Однако, с вашим арсеналом ещё неизвестно, кто кого больше испугается. — пошутил Маркуинес.

Вооружены они были до зубов. Шарп повесил на бок клинок, с которым прошёл Португалию, Испанию и Францию. Оружие не имело ничего общего с кривыми офицерскими саблями. Это был увесистый кавалерийский палаш. Под Ватерлоо точно такими же английская тяжелая конница изрубила в капусту корпус французской пехоты, захватив два Орла. Редкий фехтовальщик одобрил бы выбор Шарпа: палаш был неуклюжим, тяжёлым, длинным, но стрелок владел им мастерски. Кроме верного палаша, Шарп заткнул за пояс два заряженных пистолета, а на плечо повесил взведённую винтовку Бейкера.

Харпер тоже не преминул дополнить смертоносный набор из сабли, винтовки да пистолетов своим любимым оружием: семиствольным ружьём. Семистволка разрабатывалась по заказу британского флота. Моряки хотели иметь усиленное подобие дробовика для пальбы с мачт по палубе вражеского корабля при абордаже. Семь стволов заряжались полуторасантиметровыми пистолетными пулями, выстреливавшимися разом, сметая всё на своём пути. Флот ждало разочарование, у оружия обнаружился существенный недостаток, из-за которого чудо-оружие пришлось по-тихому списать: чудовищной силы отдача, если даже не ломала стрелку плечо, надолго выводила бойца из строя. У Харпера же оказалось достаточно силы и упрямства освоить семистволку и с тех пор, как Шарп подарил её ирландцу, тот был с ней неразлучен. Можно не сомневаться, усмехнулся про себя Шарп, злоумышленник дважды подумает, прежде чем зариться на сундучок, рядом с которым едет Патрик Харпер и его семиствольная игрушка.

— Чепуха несусветная, вот что я вам скажу. — нарушил обоюдное молчание Харпер спустя час после того, как они разъехались с Маркуинесом.

— Ты о чём?

— О фрегате. Что, на таком здоровенном корабле и не нашлось бы для нас закутка? — он фыркнул и нахмурился, — Меня что беспокоит-то, уж не подстроили сладкоречивые жабы нам на пути какой каверзы?

Шарп терзался теми же подозрениями. Больно ладно всё вышло с документами. Больно нелепо выглядел предлог, под которым им отказали в путешествии на «Эспириту Санто». Всё указывало на то, что Шарп с Харпером могут и не доехать до Пуэрто-Круцеро.

— Сегодня нам, полагаю, ничего не грозит.

— Людно, да? — Харпер понял его с полуслова.

— Точно.

Они ещё не покинули пределов густонаселённой местности, и навстречу то и дело попадались путники: босоногий монах, пастух со стадом, везущий в Вальдивию табачные листья крестьянин. Нет, здесь на них нападать не будут. Для таких затей лучше подходят пустынные холмы, в которые они въедут завтра.

— Что предпримем?

— Предупреждён, значит, вооружён. — браво ответил Шарп, хотя на душе у него скребли кошки.

Разумнее всего было бы вернуться, но возвращаться Шарп не хотел. Он приехал в Чили найти старого друга и, раз уж дон Блаз погиб, самое малое, что мог для него сделать Шарп — отвезти останки в Испанию.

Обозначенное в подорожной «укрепление на возвышенности» оказалось бревенчатым фортом, расположенным на верхушке холма, к которому притулился неряшливый посёлок туземцев — работников соседней табачной плантации. Укрепление недаром носило название «Форт Небесный», окрестности просматривались с него, будто с высоты птичьего полёта. Командир форта, капитан кавалерии по фамилии Морилло, встретил Шарпа с Харпером приветливо, только поинтересовался, запаслись ли они провиантом?

— Да, конечно. — успокоил его Шарп.

— Я бы и рад угостить вас, но рационы скудны… — извинился Морилло, возвращая Шарпу документы.

Вид у молодого капитана был нездоровый, но цепкий взор глубоко запавших глаз выдавал в нём опытного воина, привыкшего к опасностям приграничного житья. Капитан и его бойцы, сейчас с любопытством разглядывавшие иностранцев, стерегли тракт от вылазок повстанцев.

— Не то, чтобы они здесь появлялись. — пояснил капитан, — Предыдущий капитан-генерал отвадил их от этих мест. Но он был кавалерист, знал толк в войне.

Вольно или нет, слова Морилло о бывшем капитан-генерале прозвучали упрёком нынешнему.

— Мне довелось биться плечом к плечу с доном Блазом, — взвешенно молвил Шарп, — В Испании. Под Сантьяго де Компостелла.

Морилло недоверчиво переспросил:

— Вы были под Сантьяго де Компостелла, когда французы атаковали собор?

— Я был в соборе, когда они нарушили перемирие.

— Тогда я ещё под стол пешком ходил, но я помню рассказы. Были же времена, да? — Морилло нахмурился, повернулся, высматривая кого-то на другой стороне утоптанной площадки, служащей плацем, — Вы знакомы с сержантом Дрегарой?

— Нет.

— Он приехал час назад с полуэскадроном солдат. Спрашивал о вас.

— Обо мне? Я его не знаю.

— А Дрегара вас знает. И вас, и вашего товарища. Вон он, в полосатом одеяле, у костра на том конце.

Шарп всмотрелся в сгрудившихся у огня кавалеристов. Уж не с этими ли ребятками раскланивался Маркуинес у водопада?

Морилло поманил Шарпа подальше от ушей солдат:

— Сержант Дрегара сообщил мне, что намерен составить вам завтра компанию.

— Мне компания не нужна.

— Нужна или не нужна, вы в Чили, подполковник Шарп, где желания отдельный людей значения не имеют. Объяснения требуются?

Они вышли за ворота. Далёкое море с такого расстояния было похоже на пластину мятой серебряной фольги.

— Полагаю, капитан, — начал Шарп, — что вы не из тех людей, которых порадовала смерть дона Блаза?

— Не из тех.

— Он сгинул неподалёку, если я не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. — Морилло указал на юг, где недобро темнели поросшие лесом холмы, — Полдня езды от нас, чуть в стороне от большака.

— Забавно получается, — произнёс Шарп, — Дона Блаза подстерегли мятежники, выкуренные отсюда давным-давно.

— Чили вообще забавная страна.

— Простите мою несколько, может, неуместную любознательность, капитан, но не планируете ли вы на завтра патрули в направлении, по случайному, разумеется, стечению обстоятельств совпадающем с нашим маршрутом?

Намёк Морилло понял и ответил в тон:

— По случайному, разумеется, стечению обстоятельств, сержант Дрегара привёз мне приказ, согласно которому я, оставив в форте десяток парней, с остальными должен прибыть завтра в Вальдивию к двум часам дня для инструктажа и смотра у капитана Маркуинеса.

— Выехать вам придётся затемно, — домыслил Шарп, — то есть, нам с мистером Харпером от общества любезного сержанта Дрегары не отвертеться.

Морилло поджёг сигару. Пряча трутницу[6] в ташку, капитан проговорил:

— Список случайностей я бы дополнил. Приказ подписан лично капитан-генералом. До сего дня я ни разу не получал приказов непосредственно от Батисты.

Ветер сносил табачный дым к северу. По-своему истолковав молчание Шарпа, капитан сказал:

— Вы же понимаете, синьор, от выполнения приказа, тем более, капитан-генерала Батисты, я увильнуть не могу.

— Само собой, капитан.

— Я и рад бы вам помочь, хотя бы в память о доне Блазе. При нём такие форты, как этот, мы строили один за одним; натаскивали конницу из местных. Натиск — вот был наш девиз. А сейчас? Редкие патрули вдоль основных трактов. Пятьдесят километров восточнее — и мы уже понятия не имеем, что там происходит.

— По моим наблюдениям, форт плохо приспособлен для обороны.

— Он и не рассчитан на оборону. Так, временное пристанище. Передохнуть ночь-другую в относительной безопасности. Дон Блаз не желал, чтобы отсиживались за стенами. Он считал, что наше место — там.

Морилло не без гордости кивнул в направлении холмов. Форт был, по существу, не более чем бивуаком, окружённым частоколом. Даже питьевую воду приходилось носить из родника у подножия холма. Внутри кольца бревенчатых стен находилось единственное снабжённое крышей строение — грубый сруб, где, вероятно, спали офицеры. Нижним чинам приходилось искать на ночь убежище под сенью стрелковой ступени вдоль стен. Хижина подала Шарпу идею:

— Ваше обиталище, капитан?

— Моё.

— Не приютите ли вы меня с другом сегодня?

Морилло непонимающе заморгал:

— Ради Бога. Правда, предупреждаю: будет тесновато.

— Во сколько вы предполагаете поднимать на рассвете своих парней?

— В шесть, чтобы в семь выехать.

— А раньше можете?

— Ну… да.

Шарп усмехнулся:

— Как вы думаете, капитан, станет ли сержант Дрегара беспокоить нас с мистером Харпером, будучи уверен в том, что мы сладко спим? А? Мне почему-то кажется, что у него хватит такта потерпеть часов до десяти, а то и до одиннадцати?

Суть не ахти какой хитрости Шарпа капитан ухватил с лёту, мигом обозначив слабое место плана:

— Он может заметить отсутствие ваших лошадей.

— Едва ли. Животных всё равно останется много: кони десятка ваших кавалеристов, да одры его подручных. Вот мул — другое дело. Жаль, но его, похоже, придётся бросить.

Капитан затянулся сигарой и, вытянув губы трубочкой, пустил струйку дыма, тут же подхваченную ветром:

— Приказ капитан-генерала никак не регламентирует время моего выезда, и, если мне вздумается выезжать, например, в три утра, а вы решите покинуть форт вместе с нами, то у меня нет никаких причин вам мешать, правда?

— Правда, капитан. — с облегчением выдохнул Шарп, — Спасибо.

Но Морилло не закончил:

— Я бы не советовал вам ехать по главной дороге. Дрегара знает обходные тропки, и догонит вас без особых усилий, сколько бы часов у вас в запасе ни было. — капитан выдержал паузу и загадочно улыбнулся, — Но я дам вам Фердинанда.

— Кого?

— Утром, синьор, увидите.

Морилло довольно зажмурился, но больше ничего не сказал. От костров аппетитно тянуло готовящимся на них ужином. Смеркалось. Облака с раскалёнными брюхами плыли над чёрной иззубренной стеной Анд.

Через час после того, как на небе потухли последние отблески солнца, капитан Морилло обошёл форт, оповещая своих солдат о том, что они выступают в три утра. Люди охали и стонали: в такую-то рань? Однако, Шарп, которого капитан, как и Харпера, взял с собой, видел, что это не всерьёз, и на душе у стрелка было тепло и покойно. Эти парни верили в то, за что сражались, а, значит, дело Вивара не умерло вместе с ним.

— А вы, сеньор? — Дрегара, жилистый желтозубый коротышка, устремил на Шарпа холодный змеиный взгляд, — Вы тоже рано подниметесь?

— Упаси, Господи! — зевнул Шарп, — Настоящий английский джентльмен просыпается не раньше девяти утра.

— Не знаю, как вы, англичане, а у нас, в Ирландии принято спать до десяти. — глубокомысленно изрёк Харпер, — Оттого-то мы, ирландцы, и поздоровей худосочных соседей.

Дрегара отхлебнул из бутылки бренди:

— Можем ехать вместе, сеньор. Вы же тоже на юг? Вместе безопаснее.

— Замечательно, мой дорогой, замечательно! — вальяжно-высокомерным тоном, который так бесил его в офицерах-соотечественниках, одобрил Шарп, — Вас в таком случае не затруднит, полагаю, согреть нам воды для бритья? Скажем, к десяти часам. Только предупредите своего солдата, чтобы не вваливался, как медведь, а вежливо постучал и оставил посудину на пороге.

— Воды для бритья? — брезгливо повторил Дрегара. Ноздри его раздулись. Сержанту не нравилось, когда с ним обращались, как с лакеем.

— Да-да, воды, сержант. Но обязательно горячей, вы уж проследите, договорились? Ненавижу бриться в холодной воде.

Глаза сержанта превратились в узкие щёлочки, но голос был ровен:

— Хорошо, сеньор. К десяти.

Форт затихал. Бойцы заворачивались в одеяла и устраивались спать вдоль бревенчатых стен. Над ними мерно гремели каблуками часовые. Внизу, в зарослях покрикивал то ли зверь, то ли неведомая пичуга. Шарп, лёжа на полу хибары, слушал могучий храп ирландца. Мысли не давали уснуть. В совпадения стрелок не верил. Следующий за иноземцами от самой Вальдивии сержант Дрегара привозит Морилло приказ, убирающий того подальше от места, где очень удобно избавляться от неудобных людей (яркий пример — дон Блаз). Приказ подписан Батистой. То есть и стоит за этим Батиста? Но зачем ему убирать заезжих чужестранцев? Может, он подозревает в них тайных эмиссаров Мадрида? Чушь! Убивать таких — себе дороже, ведь понаедут новые. От вопросов пухла голова, и сон не шёл.

Только почувствовав на плече руку Морилло и услышав его шёпот, Шарп понял, что всё-таки забылся.

— Вставайте, сеньор. Пора, пока другие не зашевелились. Мой сержант открыл ворота.

Шарп повернулся и закряхтел. Прошли те времена, когда бессонные ночи ему были нипочём. Болела спина, и ныла нога, где засела пуля.

— Поторапливайтесь, сеньор. Сейчас мои люди будут вставать, Дрегару тоже всполошат.

Впотьмах натянув одежду и обувь, друзья собрали оружие и как можно тише выволокли сундук, сёдла и сумки к воротам, откуда сержант вывел иностранцев наружу, в прохладную ночь. Вскоре появился Морилло с их лошадьми. Мулом, увы, пришлось пожертвовать.

Морилло был не один.

— Это Фердинанд. — представил он спутника, — Ваш проводник. Холмы знает, как свои пять пальцев. Он — «пикунче». Не говорит ни по-испански, ни на другом христианском языке, но вам-то с ним не детей крестить.

— Что значит «пикунче»?

Месяц вышел из-за тучи, и Шарп получил ответ на свой вопрос. Тёзка испанского короля оказался низкорослым щуплым индейцем, одетым в лохмотья кавалерийской формы, обильно украшенной перьями. Туземец был бос и безоружен.

— «Пикунче» — название его племени. — объяснял Морилло, помогая Харперу седлать коня, — Незаменимы в качестве разведчиков и проводников. Среди дикарских племён мало дружественных нам. Дон Блаз ратовал за то, чтобы побольше аборигенов привлечь к нам на службу, но он умер, и всё заглохло.

— А где его лошадь? — оглянулся по сторонам Харпер.

Морилло хохотнул:

— По джунглям Фердинанд и без лошади вам сто очков форы даст! — капитан затянул подпругу и отступил назад, — Удачи вам, подполковник!

— Как нам отблагодарить вас, капитан?

— Просто передайте мой поклон вдове Вивара. Скажите, что я был верен её мужу до конца.

Капитан надеялся на то, что донна Луиза при случае замолвит за него словечко, когда он вернётся в Испанию.

— Передам обязательно. — пообещал Шарп, забираясь в седло и пристраивая на переднюю луку сундук, — Удачи и вам, капитан.

— Доверьтесь Фердинанду.

Индеец взял их лошадей под уздцы и повёл вниз по склону к тёмному морю леса. Луна играла в прятки, то выныривая из-за рваных облаков, то вновь скрываясь.

Лента главной дороги уходила восточнее, далеко огибая безбрежную чащу. Едва кроны деревьев сомкнулись над головами путников, на холме в форте сыграли побудку. Шарп засмеялся и надвинул на лоб шляпу для защиты от веток.

Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, в которой сновали яркие птахи, зажгли тысячи капелек росы маленькими бриллиантами. Фердинанд давно отпустил поводья и шёл впереди.

— Интересно, где мы?

— Фердинанд знает. — отозвался Шарп.

Услышав свою кличку, индеец оглянулся и растянул губы в улыбке, открыв два ряда острых подпиленных зубов.

— Обаятельный парень, — крякнул ирландец, — Нам бы сотню таких под Ватерлоо, и лягушатники сбежали бы ещё до того, как оно началось.

Большей частью они ехали верхом, но иногда, на скользких и крутых склонах, приходилось спешиваться, ведя лошадей в поводу над мерцающими в низинах клочьями не рассеявшегося тумана. Самым волнительным моментом в это утро стала переправа через глубокий обрывистый каньон, дно которого скрывал всё тот же неизменный туман. На ту сторону вела шаткая конструкция из кожаных ремешков, дощечек и верёвок. Фердинанд указал на мост рукой, пролопотав что-то на родном наречии.

— Хочет, чтобы мы по одному шли, — догадался Харпер, — Мне лично эта штука доверия не внушает.

Страху натерпелись. Шарп двинулся первым. Хлипкий мостик дрожал и раскачивался под ногами. Фердинанд завязал кобылам глаза и перевёл по одной. Животные, ничего не видя, чуяли опасность, взбрыкивали и упрямились. Харпер, оказавшись на другом конце моста, громко перевёл дух. В его лице не было ни кровинки:

— Лучше уж со Старой Гвардией Наполеона потягаться, чем ещё раз этот мостик перейти.

Вскарабкавшись в сёдла, они продолжили путь. Фердинанд неутомимо трусил впереди. Харпер, жуя краюху, задумчиво уронил:

— В толк не возьму, за каким дьяволом длинноносому превосходительству нас убивать?

— Сам над этим голову ломаю. — признался Шарп.

Ирландец недоумённо повёл плечами:

— Мы же не собираемся жить здесь, заберём дона Блаза и тю-тю! Зачем посылать висельников по наши души?

— Если их послал он. — вставил Шарп, чьи сомнения вспыхнули с новой силой при свете дня.

— А кто же ещё? Он. — ирландец скривился, — Я таких субчиков хорошо изучил. Гнилой до самой печёнки. Зёнки его видели? Когда шнырь с такими зёнками заходит ко мне в харчевню, я выкидываю его прежде, чем он откроет рот.

— Гнилой или нет, а вот напуганный — точно.

— Напуганный? Батиста? — не поверил Патрик.

— Он похож на шулера, севшего сыграть в «барабан».

«Барабаном»[7] любимая в армии карточная игра, не требовавшая ни ума, ни терпения, только деньги и каплю свободного времени. Игроки делали ставки, и каждый наугад назначал карту. По одной открывались карты колоды. Игрок, чья карта открывалась последней, забирал банк.

— Ставки в игре Батисты высоки, а он дурачит всех игроков. Поймай они его за руку — трибунала не миновать. Но уж очень жирный кусок на кону, и он боится всего на свете: что по ошибке подтасует не ту карту, что против него играет другой шулер, да мало ли?

Харпер аналогично понял и проворчал:

— Почему бы ему не взять, да и не раздавить мятеж? И всё, банк его, никаких игр не надо?

— Для того чтобы это сделать, надо быть воином, а он — не воин. Воином был дон Блаз. Дон Блаз мог покончить с восстанием, но дон Блаз, видимо, раскопал что-то на Батисту, и дон Блаз умер. Теперь у Батисты две задачи: ободрать Чили подчистую, потуже набив мошну прежде, чем всё рухнет, и найти подходящего козла отпущения, чтобы вернуться в Мадрид богатым, как крёз, и невинным, как агнец.

— Но нас-то зачем убивать? Нам-то какое дело до его игр?

— Мы — друзья его врага, дона Блаза, а, следовательно, тоже враги. — закончил Шарп, дивясь, насколько ладно сложилась днём картинка, не дававшая ему покоя ночью.

— Значит, он будет стараться нас прикончить?

— Э-э, нет! Прилюдно — нет. В Пуэрто-Круцеро нам, полагаю, ничего не угрожает. Прикончи нас Дрегара по пути, виноватыми остались бы повстанцы, но в Пуэрто-Круцеро убийство наделает много шума.

— Дай-то Бог, чтобы вы оказались правы. Мне не по нраву подыхать в каком-то Чили.

Шарп почувствовал угрызения совести, за то, что потащил друга с собой на край света.

— Тебе не надо было ехать.

— Изабелла тоже так говорила. Семейная жизнь — отличная вещь, но иногда мужчине надо от неё отдыхать, хотя бы ради того, чтобы, соскучившись по родным, вспомнить, как сильно ты их любишь.

Кроме жены, Патрика ждали дома четверо ребятишек: Ричард, Лиэм, Шон и самый младший, чьё гэльское имя Шарп выговорить был не в состоянии, называя его Майклом.

— Расставаться же с моими мальчишками навек — увольте.

— Нам сделать-то — всего ничего. — подбодрил друга Шарп, — Выкопать дона Блаза, запаять в короб и — адью, сеньор Батиста!

— Я бы всё ж таки положил его в бренди.

— Что быстрей будет, то и сделаем, — покладисто подытожил Шарп.

Гонка по джунглям кончилась внезапно. Просто зелёные великаны расступились и выпустили путешественников на главный тракт. Большак был пуст, ни следа Дрегары с его сбродом. Фердинанд, тряся ладошкой, показал зубы и опять залопотал по-своему.

— Ты-всё, да? Довёл? Дальше сами? Туда? — неестественно громко, как разговаривают с несмышлёнышами и бестолковыми иноземцами, спросил его Харпер, тыча на юг.

Индеец быстро закивал.

Шарп открыл сундук, достал гинею и вручил проводнику. Тот спрятал его в карман рваного обмундирования. Весело оскалившись напоследок, тёзка испанского короля растворился в чащобе.

Впереди лежал Пуэрто-Круцеро, где-то далеко позади плелись убийцы, и впервые с момента высадки в Новом Свете на душе у Шарпа стало легко-легко.

К вечеру, взбираясь на скалу, служившую основанием для крепости, вымотанный двухдневной скачкой стрелок повернулся в седле и окинул взглядом уходящий к горизонту тракт. Никого. Дрегара остался с носом.

Цитадель нависала над удобной бухтой, откуда, если будет на то милость Божия, друзья отплывут в Европу, увозя с собой мёртвого героя. Из середины каменного кольца поднималась церковь, где покоился дон Блаз, белая с лёгкой краснотой, подаренной последними лучами садящегося светила. Рядом с храмом на флагштоке замковой твердыни трепетало гордое многоцветное знамя Испании.

Ветерок, игравший с флагом на шпиле, гнал по бухте пенные барашки волн. Здешняя гавань была не так велика, как в Вальдивии. Её образовывал длинный скальный язык, достаточно низкий, чтобы противостоять буйному норову Тихого океана, и недостаточно высокий, чтобы смирять злые южные ветра. Каменный мол делил гавань надвое. У внутренней акватории по берегу рассыпались склады, рыбачьи бараки и разной величины и достатка дома. Город и бухту стерегла крепость, к которой зигзагом вилась дорога, исчезая в пробитом сквозь сплошной камень тоннеле, окружённом норами пушечных амбразур.

— Не хотел бы я штурмовать это орлиное гнёздышко. — прищёлкнул языком Харпер.

— Слава Богу, и не надо. — Шарп взмахнул подорожной.

Документ с подписью и печатью Мигеля Батисты, словно волшебная палочка, мгновенно отворил все двери цитадели. Каждый пост, завидев бумагу, отдавал Шарпу честь, беспрекословно пропуская далее. Так они добрались до майора Суареса, дежурного офицера. Судя по тому, как отвалилась челюсть у майора, едва он взял в руки подорожную, бедняга с такими бумагами доселе не сталкивался. Его реакция лишний раз укрепила Шарпа в его подозрениях, что единственным предназначением подорожной было внушить им с другом ложное чувство безопасности и сгинуть вместе с ними на полдороге в Пуэрто-Круцеро. Но, в силу того, что друзья имели наглость обвести своих убийц вокруг пальца, подорожная волей-неволей творила чудеса.

— Надеюсь, вы воспользуетесь нашим гостеприимством. — стоя за конторкой, майор Суарес разве что хвостом не вилял, — В городе есть постоялый двор, но я бы не рекомендовал там останавливаться. Почту за честь предложить вам пару офицерских комнат здесь.

— А как насчёт ужина? — ковал железо, пока горячо, Харпер.

— Да-да-да! Осмелюсь предложить вам отдохнуть у меня в апартаментах, пока готовят ваши комнаты и подают на стол.

— Если позволите, мы лучше осмотрим церковь. — отказался Шарп.

— Хорошо-хорошо. Как только всё будет готово, я дам вам знать.

Майор хлопнул в ладоши. Забегали конюхи, уводя в стойла утомлённых лошадей. Вестовые подхватили кладь путешественников, за исключением заветного сундука, который друзья доверить никому не пожелали. Шарп и Харпер внесли денежный ящик в прохладную тишь церкви. На фоне побеленных стен пропитанные маслом балки потолка казались почти чёрными. Мраморные доски увековечивали память офицеров, нашедших последний приют вдали от родного дома: убитых, утонувших, погибших во время землетрясений. Меньше всего было умерших от старости. Хоронили здесь и членов семей: женщин, не переживших родов; детей, похищенных и погубленных индейцами или унесённых болестями. Души их витиевато вверялись Господу.

Шарп и Харпер поставили сундук на пол нефа и медленно поднялись к алтарю, блиставшему серебром и золотом. Ниши и полки алтарной перегородки, украшенной росписью, изображающей Страсти Христовы, ломились от драгоценных распятий, подсвечников и прочей утвари.

Немало храбрых идальго упокоилось и под плитами пола у алтаря. Пышные гербы распускались диковинными цветами над именами на латыни и эпитафиями на том же языке. По латински Шарп не читал, но его скудных познаний хватило на то, чтобы понять: дона Блаза среди титулованных покойников в поле зрения нет. Справа от алтаря пол покрывала тростниковая циновка. Харпер отодвинул её и перекрестился.

— Вот он.

Простая плита с двумя буквами «BV».

— Э-эх! — выдохнул Шарп.

Наверное, надо было что-то сказать, молитву прочитать, но ничего достойного в голову не приходило, а с молитвами у него всегда было туго. Дон Блаз отыскал бы подходящие слова, но дон Блаз лежал под безыскусным каменным четырёхугольником, и Шарп молчал в гулкой пустоте гарнизонной церкви Пуэрто-Круцеро.

— Начнём копать? — спросил Харпер.

— Сейчас? — оторопел Шарп.

— Почему нет?

Харпер сходил в боковой придел, где выбрал из груды приготовленного, очевидно, для ремонта одной из стен инструмента лом и, вернувшись, поддел плиту:

— По крайней мере, посмотрим, что там, под камнем.

Под плитой обнаружился жёлтый щебень.

— Один Бог ведает, как глубоко придётся рыть. — Харпер с размаху вонзил в слежавшееся крошево лом.

Шарп вооружился мастерком и стал вычёрпывать разворошенный ирландцем гравий.

Запыхавшийся Харпер утёр пот и с сомнением пробурчал:

— До гроба метра полтора, не меньше. Эдаким манером мы до утра проваландаемся.

— Бросай. — предложил Шарп, — Я попрошу Суареса, он завтра даст рабочих.

Уже замахиваясь, Харпер коротко кивнул. Раздался треск, лом ухнул в пустоту и ноздри наполнились миазмами гниющей плоти.

— Иисусе! — закашлялся ирландец.

Инструмент пробил крышку домовины, которую отделяло от поверхности едва ли полметра щебня. Шарп, зажав ладонью нос и рот, шарахнулся в сторону. Его примеру последовал ирландец, процедив сквозь зубы:

— Поленились, чёртовы жабы!

По церкви разносился запах смерти: сладковатый, тошнотворный, всепроникающий. За годы безмятежного существования на благословенной земле Нормандии Шарп успел его позабыть, но были времена в жизни друзей, когда они засыпали и просыпались с этой вонью, смерть горчила в пище и отравляла питьё. Подполковник навскидку мог назвать с десяток мест, таких, как Ватерлоо, где неистребимая вонь витала в воздухе даже спустя много дней после того, как погибших в битве похоронили.

— Да, вы были правы насчёт запаянного гроба, — гнусаво признал защемивший пальцами нос Харпер, отступая к хорам, — А бренди я лучше сам выпью.

Зловоние буквально валило с ног. Шарп затаил дыхание и, подобравшись к могиле, отгрёб щебёнку от проделанной Харпером дыры.

— Пожалуй, доверим это дело рабочим. — выдавил Харпер.

Шарп отбежал в сторону и хватанул воздуха:

— Согласен.

Представив себе, в каком состоянии тело дона Блаза, стрелок неожиданно для себя задумался о собственной смерти. Где его похоронят? Наверно, в Нормандии, рядом с Люсиль, под яблоней, что каждую весну будет ронять белый цвет на их могилы.

Грохнула дверь, и топот тяжёлых ботинок возвестил Шарпу, что они с Харпером больше не одни.

— Стоять! Не двигаться!

— Иисусе Христе! — воскликнул Харпер.

К Шарпу бежал сержант Дрегара, запылённый и злой. За его спиной семенил майор Суарес со взведённым пистолетом. Лицо у майора было обиженным, как у человека, обманутого в лучших чувствах. Дрегара, вооружённый, как и его понурые уставшие люди, карабином, поднял оружие и направил его Шарпу между глаз.

— Нет! — выкрикнул Суарес.

— Легче лёгкого, а? — с ненавистью прохрипел Шарпу Дрегара.

Кроме головорезов сержанта в церковь набились солдаты гарнизона, теперь с замиранием сердца ждавшие, что пуля Дрегары вот-вот вышибет мозги англичанина на алтарь.

— Нет! — твёрже повторил Суарес, — Они арестованы!

Свидетелей было слишком много, и Дрегара нехотя опустил карабин. Вид у него был утомлённый до предела, и Шарп злорадно прищурился: погоня далась ублюдку нелегко.

Мгновение испанец и англичанин сверлили друг друга взглядами, потом сержант отвернулся и повелительно бросил майору Суаресу:

— Заприте их!

Майор, нимало не смущённый тем, что ему отдаёт приказы сержант, кивнул. Дрегара явно был известен, как человек Батисты. Сержант пнул сундук и добавил:

— Это ко мне и оружие их тоже.

Двор его подчиненных торопливо схватились за ручки ящика.

Майор Суарес нервно объявил Шарпу:

— Вы арестованы!

— За что?

— Приказ Его Высокопревосходительства. — сказал Суарес, поёжившись, будто его обдало докатившейся из Вальдивии прохладцей неудовольствия капитан-генерала. — Арестованы, одним словом.

И Шарпа с Харпером взяли под стражу.

Поместили их в камеру высоко в крепости. Сквозь решётку окошка виден был вход в гавань, где Тихий океан уже сотни лет испытывал на прочность камни мыса, рассыпаясь на тысячи брызг, чтобы через миг навалиться на упрямые утёсы снова. Высунувшись, насколько позволяли прутья, Шарп разглядел прямо под их тюрьмой ступени, ведущие к пристани цитадели. Севернее причала виднелся кусок галечного пляжа с сушащимися рыбачьими лодчонками.

Прутья решётки, в полтора пальца толщины каждый, казались проржавевшими насквозь, но расшатать их Харперу не удалось, как он ни старался.

— Даже если бы ты их выломал, — поддел друга Шарп, — и выжил после падения с двадцатиметровой высоты, то куда бы ты делся?

— Куда-нибудь, где подают хороший эль. — Харпер дёрнул решётку ещё разок, — Или прямо к янки.

Ирландец имел в виду американскую бригантину, покачивавшуюся на волнах внутренней гавани. Непропорционально большой размер развевавшегося над судном звёздно-полосатого полотнища Шарп объяснял для себя боязнью янки, как бы грозный Кокрейн (вздумай он налететь на Пуэрто-Круцеро) не выпотрошил их трюмы, приняв за испанского торговца.

Набега Кокрейна Шарп желал всем сердцем, ибо другого пути на волю, увы, не предвиделось. Поначалу стрелок часто колотил в дверь, требуя бумагу и чернила, чтобы написать консулу, но тщетно.

— Будьте вы прокляты! — ворчал Шарп, потирая отбитые кулаки.

— Да что они нам могут сделать? — хорохорился ирландец, — Пусть только попробуют! Наша эскадра, что, даром тут ошивается? А, в общем-то, не так здесь и плохо. — неожиданно мирно заключил Харпер, — Бывало и хуже.

Условия и впрямь были не так уж плохи. Стену вокруг окна пробороздили несколько трещин (по-видимому, последствия недавнего землетрясения), остальная часть камеры находилась во вполне приличном состоянии. В комнате имелась пара соломенных матрасов, стол, табурет и ведёрко с крышкой.

То ли Суарес ждал распоряжений из Вальдивии, то ли ещё почему, но шесть дней узников никто не беспокоил. Их не вызывали на допросы, не предъявляли обвинений. Молчаливые рядовые приносили еду и опорожняли ведро. Кормили сносно и, даже по меркам Харпера, обильно. Ежеутренне являлся брадобрей с ворохом горячих полотенец, тазиком и посудиной кипятка. От просьб Шарпа принести ему письменные принадлежности испанец отнекивался:

— Я — цирюльник, сеньор. Я ничего не смыслю в письме. Пожалуйста, закиньте голову.

— Дайте мне бумагу с чернилами, я напишу консулу и он вас щедро отблагодарит.

— Пожалуйста, сеньор, не разговаривайте, когда я выбриваю вам шею.

Утром пятого дня под плюющим с хмурого неба мелким противным дождиком в бухту вошёл «Эспириту Санто». Глубокая осадка не давала фрегату встать рядом с бригантиной, и он отдал якоря во внешней гавани. К берегу и обратно засновали юркие баркасы, перевозя людей и грузы.

Сутки спустя «Эспириту Санто» выбрал якоря и с крайней осторожностью направился к причалу цитадели. У пристани было мелко. Такой корабль, как у Ардилеса, мог к ней причалить лишь в момент, когда прилив достигал высшей точки, и то при помощи баркасов. Наконец, судно пришвартовалось. Харпер, вжавшись в решётку, красочно описывал процесс погрузки на судно ящиков, снимаемых солдатами с вереницы повозок.

— Золото! — сообразил он, — Это же золото! Ух ты, здесь его столько, что можно папу римского купить!

Погрузка не заняла много времени, и вскоре фрегат, подняв фок, скользнул на место первоначальной стоянки.

— Счастливчики. — горько сказал ирландец, слыша звон якорных цепей, — День-два и поплывут домой. Пойди у нас всё как надо, мы поплыли бы с ними. В Кадисе закатились бы на недельку в хорошую таверну, а потом с первым же судном, везущим к нам херес, я бы двинулся в Дублин.

Он проводил тоскливым взглядом баркас, отделившийся от фрегата и гребущий к причалу цитадели:

— Однако, «как надо» у нас не получилось.

Шарп, лёжа на матрасе, покривился:

— Чёртова мирная жизнь. В войну многое было проще.

Загремел замок двери, и Шарп с ирландцем переглянулись.

— Рановато для кормёжки, Патрик, не находишь?

Дверь со скрежетом распахнулась, но вместо тюремщиков с подносами на пороге стояли майор Суарес и несколько солдат.

— Выходите. — приказал майор, — Капитан-генерал желает вас видеть.

— Кто? — Шарп спустил на пол ноги.

— Капитан-генерал Батиста. Он приплыл на фрегате. — беспокойно сказал Суарес, — Поторопитесь, пожалуйста.

Друзей привели в просторный зал, сквозь полукруглые окна которого виднелась гавань. Под кованой люстрой узников ожидала пёстрая толпа офицеров, живо напомнившая Шарпу представление «Капитан-генерал Батиста в действии», невольным зрителем коего стрелок стал в цитадели Вальдивии.

В Пуэрто-Круцеро, похоже, Батиста давал тот же спектакль. Окружённый адъютантами (Маркуинесом в их числе), он зарылся с головой в бумаги, наваленные на столе. Поодаль лежали палаш Шарпа и семистволка ирландца. Рядом стоял сундук. Оружие пробудило в Шарпе мимолётную надежду на то, что сейчас их освободят, отправив с телом дона Блаза в Европу на «Эспириту Санто», благо капитан Ардилес тоже был здесь. Шарп кивнул моряку, но тот отвернулся. С изумлением Шарп заметил среди офицеров невесть как затесавшегося туда Джорджа Блэйра, британского консула. Стрелок бросился к нему, но конвоир преградил узнику путь.

— Блэйр! — гаркнул Шарп, — Мне надо с вами поговорить!

Консул лишь по-бабьи всплеснул руками. Капитан Маркуинес, разряженный, как всегда, грозно сдвинул брови, но, по крайней мере, Батиста оторвался от бумаг и преувеличенно любезно произнёс:

— А-а, мистер Шарп! Какая встреча! Надеюсь, вам не причинили неудобств? Кормили прилично?

Шарп не спешил с ответом. Батиста картинно отложил перо и актёрским жестом указал на сундук:

— Скажите, мистер Шарп, это принадлежит вам?

Шарп молчал, а присутствующие, казалось, в предвкушении занятного зрелища затаили дыхание.

— Я задал вам вопрос, мистер Шарп.

— Это принадлежит графине Моуроморто.

— Состоятельная дама. Зачем же она послала свои средства на край света?

— Вам известно, зачем.

— Мне? — Батиста приподнял крышку, — Одна тысяча шестьсот четыре гинеи. Всё правильно?

— Да. — с вызовом ответил стрелок под поражённый шёпот испанцев, успевших перевести сумму в местные денежные единицы. На шесть с половиной тысяч испанских долларов можно было безбедно жить долгие года.

— Зачем же она доверила вам столько золота? — вкрадчиво поинтересовался капитан-генерал.

Шарп почуял подвох. Скажи он правду о средствах на взятки, Батиста обвинит его в попытке подкупа чилийских чиновников, а потому пожал плечами:

— Запас на случай непредвиденных трат.

— Запас? — язвительно повторил за ним Батиста, — Какие же непредвиденные траты могут быть у человека, посланного выкопать мертвеца? Неужели лопаты так дороги в Европе?

По залу прокатились смешки. Шарп почувствовал исходящее от собравшихся возбуждение, будто от зрителей корриды, пришедших поаплодировать любимому тореадору и поглазеть, как он пустит кровь быку. Финт с лопатами им понравился. Батиста, купаясь в волнах всеобщего внимания, достал из сундука монету, взял в другую руку хлыст и направился к Шарпу:

— Зачем вы приехали в Чили, мистер Шарп?

— Забрать тело дона Блаза, — твёрдо сказал Шарп, — Как вы отлично знаете.

— О, да! Мне доложили, что вы кинулись к могиле Вивара, как кобель к течной суке. Но золота вам столько зачем?

— Я же говорил, на случай непредвиденных трат.

Батиста презрительно ухмыльнулся и бросил монету Шарпу. Тот дёрнулся, но золотой кругляш поймал.

— Взгляните на неё! — предложил Батиста, — Что вы видите?

— Гинею.

— «Кавалерию Святого Георгия». — укоризненно поправил его Батиста, — Вот что вы видите, мистер Шарп.

Монета в одну гинею несла на аверсе профиль царствующего монарха, а на реверсе изображение Святого Георгия на коне, поражающего копьём дракона, что дало повод остроумцам прозвать гинеи «Кавалерией Святого Георгия», намекая на готовность, с которой английское правительство предоставляло щедрые субсидии любому европейскому государю в обмен на вступление в войну против Бонапарта.

— Следы подков этой конницы мы обнаруживаем везде, где зреет смута на руку британским политиканам!

Шарп вперился в Блэйра, ожидая, что тот заявит протест. Напрасно.

— Трепеща за свои драгоценные шкуры, — вещал Батиста хорошо поставленным голосом, — британцы привыкли за деньги посылать на убой других! А как иначе они справились бы с Наполеоном?

Вопрос повис в воздухе, вызвав драматический накал, ради которого и был задан. Батиста подошёл к Шарпу вплотную:

— Итак, мистер Шарп, зачем же вы всё-таки приехали в Чили?

— Забрать тело дона Блаза Вивара.

— Абсурд! Абсурд! Какая необходимость графине Моуроморто посылать прихвостней через полземли за останками мужа, если ей достаточно было бы послать запрос в Мадрид, и тело ей привезли бы без каких-либо хлопот?

— Донна Луиза не знала, что её муж погиб. — прозвучало это беспомощно даже для самого Шарпа.

— За кого вы меня принимаете? — Батиста поиграл кнутом, — Я скажу вам, что привело вас в Чили.

— Ну-ну?

— Вы хотели связаться с бунтовщиками. Кому же ещё вы везли деньги? Всем известно, что Англия не прочь насолить Испании.

— Если так, зачем же мне везти золото на королевском корабле?

— Усыпить подозрения, зачем же ещё? Кто послал вас, Шарп? Ваши английские дружки-торгаши, полагающие, что тянуть соки из Чили будет проще, если страной завладеет шайка изменников?

— Меня послала графиня Моуроморто.

— Она ведь англичанка, не так ли? По-вашему, благородно сражаться за торгашей, Шарп? За кипы кож и бочки сала? За доходы господ, подобных мистеру Блэйру?

Капитан-генерал театрально воздел руку в сторону Блэйра, и тот, ничуть не смутясь, кивнул.

— Я всегда дрался за то же, за что сражался дон Блаз. — отрезал Шарп.

— О-о! Любопытно. Просветите же и нас, сирых.

— За честь и свободу. — Шарп в глубине души не был уверен, что дон Блаз согласился бы с такой вольной трактовкой его убеждений.

— Вивар сражался за честь и свободу? Что ж, по части борцов за свободу у нас недостатка и без него не наблюдается. Меня всегда поражало, сколь избирательна и гибка мораль у борцов подобного рода. Взгляните-ка! — Батиста показал на внутреннюю гавань, где покачивалась на воде американская бригантина, — Капитан этого судна дожидается соотечественников-китобоев, чтоб принять у них груз ворвани и китового уса, а, пока их нет, щедрой рукой раздаёт метисам и креолам копии декларации независимости своей страны, внушая недоумкам, что они должны сражаться за собственную свободу. Когда китобои прибудут, и трюмы бригантины заполнятся, капитан вернётся домой. Кто же будет разгружать судно? Рабы! Чернокожие рабы в пресловутой стране победившей свободы. И сей пикантный факт никак не заденет совести свободолюбивого капитана, ибо, приплыв сюда, он снова будет раздавать декларацию и талдычить о вольности.

Зрители согласно загалдели.

— Вивар сражался за честь и свободу? Не сомневаюсь. Ему было свойственно верить во всякий вздор. Он верил в честь, он верил в свободу, он верил в единорогов и свиней с крыльями!

Кто-то рассмеялся, а капитан Маркуинес захлопал в ладоши, удостоившись благосклонного взгляда Батисты.

— Вы тоже такой, мистер Шарп?

— Я — солдат. — веско уронил Шарп, как если бы это освобождало его от необходимости что-либо объяснять.

— То есть, прямодушный бесхитростный служака, да, мистер Шарп? А вот я верю в то, что прямодушный бесхитростный служака мне лжёт. Я верю в то, что вы приехали в Чили передать мятежникам деньги и послание.

— А в свиней с крыльями вы тоже верите?

Батиста пропустил насмешку мимо ушей, возвратился к столу и открыл шкатулку с письменными принадлежностями. Достав оттуда некий предмет, он небрежно швырнул его Шарпу:

— Ловите!

— Чёрт! — ахнул Харпер, ибо Шарп держал портрет Наполеона, украденный ворами из дома Блэйра.

— Что это? — с нажимом осведомился Батиста.

Шарп помедлил:

— Эта вещь была у меня похищена в Вальдивии.

— Помнится мне, в Вальдивии вы клялись, что вам вернули всё, до последней рубашки. — куражился Батиста, — Неужели вам, мистер Шарп, подполковнику английской армии, не зазорно возить послания Наполеона кучке грязных сепаратистов?

— Это не послание. — возразил Шарп, — Это памятный дар.

— Ах, мистер Шарп, мистер Шарп… — снисходительно усмехнулся Батиста, — Допустим, дар. Как вы намеревались вручить дар адресату, не имея связи с мятежниками? А?

Шарпу сказать было нечего.

— То-то же. Вы — никудышный заговорщик, мистер Шарп. Впрочем, как и лжец. Переверните портрет. Давайте, давайте!

Рамка с тыльной стороны подарка императора была отогнута. Задник, очевидно, уже доставали.

— Выньте её!

Шарп извлёк заднюю панель. От портрета её отделял сложенный по размеру рамки лист бумаги.

— Разверните листок. — приказал Батиста.

На первый взгляд лист был подложен для того, чтобы портрет и прикрывавшее его стекло плотнее сидели в рамке, однако, развернув бумагу, Шарп увидел ровные колонки букв и цифр.

— О, Боже! — вырвалось у стрелка.

Письмо, очевидно, предназначалось тому же человеку, кому был адресован портрет — подполковнику Чарльзу. Для Шарпа это означало неприятности.

— Хотите сказать, что не ведали о письме?

— Конечно, не ведал.

— От кого письмо? От Наполеона? Или от ваших английских хозяев?

Неосведомлённость Батисты предполагала, что с шифром его люди не совладали.

— Наполеон. — буркнул Шарп, — Вряд ли здесь что-то важное. Чарльз — поклонник императора.

— Мы должны поверить в то, что тайнопись применили для сокрытия совершенно пустяковых сведений? — Батиста приблизился к Шарпу и выдернул у него письмо, — Я всё же склоняюсь к мнению, что это послание от ваших английских хозяев, и в портрете его спрятали именно вы. Что там написано?

— Откуда я знаю?! — огрызнулся Шарп, — Может, вы эту пакость и накропали?!

Обвинение Шарпа испанца позабавило:

— Право же, мистер Шарп, напиши я эту цидулку, я бы позаботился о том, чтобы её можно было прочесть вслух и с выражением.

Подпевалы отозвались одобрительным гулом, и Батиста довольно кивнул им, будто тореадор, раскланивающийся перед публикой после особенно удачного выпада шпагой.

Ближайший к Батисте оконный проём не был застеклён. Капитан-генерал направился к нему и поманил к себе Шарпа с Харпером:

— Идите-ка сюда. Оба.

Друзья повиновались. Широкую каменную террасу чуть ниже окон зала занимала батарея тридцатишестифунтовых морских пушек на крепостных лафетах. Двадцать монстров, готовых плюнуть огнём в любого наглеца, посмевшего покуситься на гавань Пуэрто-Круцеро. Однако Батиста хотел показать пленникам отнюдь не грозную мощь обороны твердыни. К деревянной стойке поперёк одной из амбразур был прикован Фердинанд, индеец, чей талант проводника позволил англичанину с ирландцем ускользнуть от убийц Дрегары. Сержант тоже стоял на террасе, с горящим пальником у казённика орудия, в метре от жерла которого скорчился Фердинанд. Сообразив, какое зрелище приготовил для них Батиста, Шарп развернулся к нему:

— Ради всего святого, что вы творите?

— Казнь. — рассудительно, будто взрослый, разъясняющий дитяте очевидные вещи, сказал Батиста, — В нашем несовершенном мире казнь одного ослушника — отличный способ принудить к повиновению остальных.

Шарп яростно рванулся к капитан-генералу, но конвоиры не дремали. С ненавистью глядя на Батисту поверх штыков, стрелок прорычал:

— Вы не можете…

— Могу, милый мой, — оборвал его Батиста, — Здесь, в Чили, я всё могу. Могу казнить, могу бросить в темницу, а могу разжаловать офицера и, подобно вашему приятелю рядовому Морилло, послать в шахту постигать науку послушания.

— Чем же столь могущественной персоне досадил жалкий туземец?

— Он вызвал моё неудовольствие. — не отрывая жадного взгляда от обречённого индейца, Батиста знаком пригласил остальных присоединиться к лицезрению волнующего кровь представления, и те приникли к окнам.

— Ублюдок! — выпалил Шарп.

— Отчего же? Быстрая безболезненная смерть, хотя для дикарей несколько позорная. По верованиям этих полуживотных в их рай пускают лишь тех, чьи тела целы, что и навело меня на мысль расправляться с непокорными индейскими рабами таким вот экзотичным способом. И, знаете ли, великолепно действует. Бесподобное средство устрашения.

— Но он же ни в чём не виноват! И Морилло не виноват!

— Они вызвали моё неудовольствие, что уже много! — раздражённо прошипел Батиста, подняв ладонь.

Веки индейца были опущены, казалось, он молился.

— Благослови тебя Господь. — глядя на него, бессильно произнёс Шарп.

— Всерьёз считаете, что Господу есть дело до разной сволочи? — хихикнул Батиста.

Ладонь капитан-генерала пала вниз, как топор палача. Дрегара шагнул вперёд и поднёс пальник к затравочному отверстию. Грохот выстрела больно ударил по барабанным перепонкам. Железная люстра задребезжала. Харпер перекрестился. Батиста возбуждённо облизал губы. Фердинанда смело ураганом огня и дыма. Растерзанное туловище индейца перелетело через парапет. Редеющий дым явил остатки кола с парой оторванных ног и кровавый выхлоп брызг и ошмётков мяса вокруг амбразуры. Внизу на бренную плоть индейца мгновенно слетелись обезумевшие от дармового угощения чайки. Ядро с громким всплеском ухнуло в волны за краем мыска. На палубу бригантины высыпали ничего не понимающие американцы. Батиста испустил долгий прерывистый вздох и на ватных ногах побрёл прочь от окна. Бледная орудийная прислуга, сдерживая позывы рвоты, избавлялась от окровавленных конечностей казнённого.

В зале царила гнетущая тишина. Воздух отравляла пороховая гарь и запах свежей крови. На губах Батисты играла странная улыбка. Слабым голосом он обратился к британскому консулу:

— Мистер Блэйр.

— Ваше Высокопревосходительство? — подобострастно изогнулся торговец.

— Вы слышали допрос, учинённый мною мистеру Шарпу?

— Да, Ваше Высокопревосходительство.

— И вы удостоверяете, что обращались с гражданами вашей страны должным образом, а задержание их произведено на основании серьёзных подозрений, полностью подтвердившихся в ходе допроса?

— Да, Ваше Высокопревосходительство.

Батиста поднял со стола портрет Наполеона с зашифрованным письмом:

— Вы слышали свидетельство арестованного, что послание написано Наполеоном?

— А как же, Ваше Высокопревосходительство, собственными ушами слышал.

— И вы видели, что портрет, как, вероятно, и письмо, адресованы мятежнику?

— Да, Ваше Высокопревосходительство.

— Ответьте, мистер Блэйр, как ваше правительство расценит услугу, с готовностью оказанную мистером Шарпом Наполеону?

— Вне сомнения, как измену, Ваше Высокопревосходительство.

Батиста торжествовал. Портрет неопровержимо уличал Шарпа в помощи главному врагу Англии — одышливому толстяку, которого могущественная Британская империя и по сей день боялась, как огня. Боялась, вполне возможно, настолько, чтобы позволить Батисте привязать Шарпа с Харпером к столбам перед пушечными жерлами. Липкий холодок пробежал по позвоночнику стрелка.

Его страх не укрылся от Батисты. Мгновение он возбуждённо смотрел на Шарпа, затем вновь затронул консула:

— Вступал ли мистер Шарп в сношения с врагом вашей страны, мистер Блэйр, либо вёз послание английских торговцев врагу моей — мятежнику, он, в любом случае, заслужил суровое наказание. Не будет ли ваше правительство возражать, если эту прискорбную обязанность мы возьмём на себя?

Консул сокрушённо развёл руками:

— Сожалею, Ваше Высокопревосходительство, будет.

— Но вы согласны с тем, что мистер Шарп заслужил суровое наказание?

— Увы, Ваше Высокопревосходительство, согласен. — угодливо кивнул Блэйр, стрельнув глазами в сторону сундука.

Любопытно, подумал стрелок, сколько гиней донны Луизы обещано консулу за полюбовное улаживание щекотливого дельца?

Взяв палаш Шарпа, Батиста взвесил его и поинтересовался:

— Клинок был с вами под Ватерлоо? — не дождавшись ответа, испанец продолжил, — Я оставлю его себе. Закажу табличку с надписью: «Взят у английского солдата, которому суждено было встретить однажды более сильного противника».

— Так возьми саблю и давай сразимся за него, — отчеканил Шарп, — Чтоб не пришлось начать надпись со слова «украден».

— Я не сражаюсь со вшами, я просто давлю их. — Батиста швырнул палаш обратно и официальным тоном объявил, — Ваше имущество конфискуется в пользу испанской короны. Вы изгоняетесь с территории Чили и обязуетесь покинуть её с первым же кораблём.

Соответствующие бумаги были подготовлены заранее. Величественным, по его мнению, жестом Батиста протянул их капитану Ардилесу:

— Таковой корабль — ваш фрегат, капитан. Вы можете доставить арестантов в Европу?

Очевидно предупреждённый, моряк кивнул:

— Да.

— Пристройте их к делу. Пусть отрабатывают в поте лица проезд и питание. Никаких поблажек!

— Уж будьте покойны. — Ардилес сунул сопроводительные документы в задний карман мундира.

Батиста придвинулся к Шарпу:

— Я бы загнал вас в самую глубокую шахту, англичанин, но…

— Но боюсь английского флота, не так ли? — с холодной издёвкой закончил за него фразу Шарп.

Глаза Батисты сузились:

— Не играй с огнём, англичанин.

— Вор! — бросил ему Шарп, — Что, дон Блаз прознал об этом, и пришлось его убрать?

Мгновение Батиста оторопело смотрел на Шарпа, а потом вдруг искренне, с привизгом, расхохотался. Хлопнув в ладоши от избытка чувств, он замахал майору Суаресу:

— Уводите их! Прочь! Прочь!

Под глумливые выкрики и смех клевретов Батисты конвоиры выволокли Шарпа с Харпером на вырубленную в скальной породе лестницу и потащили по широким крутым ступеням вниз мимо обагрённой кровью батареи к пристани, где ожидал баркас с «Эспириту Санто».

Ардилес шёл следом, гремя саблей о каменную поверхность.

— Пусть попотеют! — напутствовал капитана Батиста, перегибаясь через парапет, — Слышите, Ардилес? На вёсла их! Пусть попотеют!

Ардилес кивнул боцману, и тот освободил для арестантов две скамьи на носу лодки. Матросы ухмылялись. Ардилес закутался в плащ и прошёл на корму, не желая, видимо, встречаться глазами с недавними пассажирами:

— Вперёд.

Боцман отдал команду, скрипнули уключины, и лодка рванулась с места.

Десятки лиц приникли к стёклам высоких окон зала над террасой с пушками. Зрители, довольные разыгранной для них пьесой, наслаждались заключительным действом — уничижением английских злодеев.

Первым побуждением Шарпа было взбунтоваться, оттолкнуть от себя гладкую рукоять, но это ничего бы не изменило, и он угрюмо грёб вместе с Харпером под размеренный голос боцмана. Грёб неуклюже, задевая другие вёсла и порой обдавая волной брызг себя и соседей. Потревоженные баркасом чайки, громко негодуя, взмывали в небо, унося в клювах куски плоти Фердинанда.

Шарпа терзали боль, горечь и гнев. Гнев не столько на Батисту, сколько на себя самого. За неделю с небольшим он умудрился с треском провалить элементарнейшее поручение, деньги за которое по возвращении в Европу придётся отдать, что означало полное банкротство. Люсиль не попрекнёт его, но от её безропотной готовности делить с мужем любые невзгоды, Шарп чувствовал себя ещё гаже. Проклятье, проклятье, проклятье! Его обвели вокруг пальца и обобрали до нитки. Было нестерпимо жаль палаша. Тяжёлый клинок, подарок Харпера, не раз спасал Шарпу жизнь, чтобы, в конце концов, достаться в качестве трофея чернильной душонке, не знавшей толком, с какой стороны за него взяться! Шарп оглянулся на крепость и заскрежетал зубами от беспомощности и унизительного понимания того, что ему никогда сюда не вернуться, никогда не отплатить Батисте за всё.

Нагруженный золотом фрегат отплыл с вечерним приливом. Шарп и Харпер сначала крутили кабестан, извлекая из воды один из якорей, затем их отослали на пушечную палубу складывать девяти— и двадцатифунтовые заряды в гнезда вокруг оснований мачт. Пот заливал глаза, мускулы ныли, но друзья не жаловались. Так легла карта, и всё, что им оставалось — подчиниться судьбе-злодейке. Впрочем, их покорность фортуне отнюдь не подразумевала христианской кротости. Одноглазый детина (судя по скорости, с какой испарился по его знаку боцманмат, — «король» бака) оглядел их с ног до головы и прогудел:

— Меня звать Бален, а вы — англичане.

— Я — англичанин. — сказал Шарп, — Он — ирландец.

Бален повернул бычью башку к Харперу:

— Ничего не имею против ирландцев. Англичане мне не нравятся. А что до тебя. — он шагнул к Шарпу, — английские шмотки мне нравятся.

Он пощупал материал казимирового плаща:

— Твоя одёжка мне нравится. Я возьму её.

Матросы обступили их кольцом, чтобы закрыть от офицеров, буде тех занесёт каким-то ветром на нижнюю палубу.

— Скидывай! — приказал Бален.

— Я не ищу ссор. — мирно молвил Шарп, — Я всего лишь хочу доехать домой.

— Давай одёжку и не надо ссор.

Физиономии моряков вокруг в дрожащем свете стеклянных фонарей над пушками казались злобными и враждебными.

— Если я отдам вам плащ, — жалобно спросил Шарп, — обещаете, что больше не будет неприятностей?

— Я сам буду убаюкивать тебя, дурашка. — проворковал Бален под гогот товарищей.

Шарп медленно снял плащ и протянул верзиле:

— Мне не нужны неприятности. Мы с другом хотим добраться домой. Мы не просились сюда и не хотим наживать врагов.

— Как скажешь. — презрительно буркнул Бален.

Плащ загораживал от Балена ноги Шарпа. В миг, когда громила взялся за ткань, стрелок жёстко лягнул его в промежность. Испанец согнулся от невыносимой боли, и Шарп что есть мочи врезал лбом прямо в белое лицо с распяленным ртом и вытаращенными буркалами, ощущая, как крошатся зубы верзилы. Три удара ребром ладони по шее, — здоровяк рухнул на палубу, обливаясь кровью. Пинком сломав ублюдку ребро, Шарп несколько раз с силой погрузил сапог в бессмысленную харю, пока под каблуком не хрустнул нос. За пояс Балена был заткнут нож с красивой костяной рукоятью. Шарп выдернул его. Разворачиваясь, он с удовольствием наступил на пальцы правой руки Балена и с вызовом осведомился:

— Ну, кому ещё нравится английская одёжка?

Харпер во время драки успел вырубить приятеля Балена и тоже разжился ножом. Матросы ретировались. Бален сдавленно мычал у ног, и Шарп с мрачным юмором подумал, что теперь-то уж ссор точно не будет.

Ночью, сидя в гальюне на носовом выступе «Эспириту Санто», Шарп и Харпер обсуждали свои невесёлые дела.

— Может, тарабарщина шифрованная — работа длинноносого? — предположил Харпер.

— Нет, Батиста ни при чём.

— Неужто Бони[8]?

— Больше некому. — уверил его Шарп, машинально трогая медальон на шее, — Странное послание.

— Странное из-за кода?

Шарп кивнул. Подбрось письмо Батиста, оно не было бы шифрованным, оно прямо и недвусмысленно изобличало бы Шарпа во всех смертных грехах. Сам стрелок к рамке не притрагивался, не говоря уже о том, чтобы вкладывать туда послание от каких-то мифических лондонских торговцев. Следовательно, автор письма — Бонапарт. Но чудаковатым поклонникам, каким обрисовал подполковника Чарльза корсиканец, не пишут тайнописью. От всего этого за милю разило хитро закрученной интригой, но в чём она заключалась?

— Разве что подполковник Чарльз намерен помочь сбежать Наполеону со Святой Елены? — озарило стрелка.

Почему нет? Полководцы командуют армиями и в семьдесят, и в восемьдесят, а Наполеону пятьдесят два, самый расцвет. Обрети корсиканец свободу, и мир обречён минимум ещё на двадцать лет сражений и крови, славы и ужаса.

— Упаси, Господи! — прошептал стрелок.

Как там говорил Наполеон? Размётанные по свету тлеющие угли, подобные Чарльзу, Кальве, Кокрейну, ждущие человека, который придёт, соберёт их в кучу и раздует новый безумный костёр. Если так, стиснул челюсти Шарп, хорошо, что Батиста нашёл письмо.

— Но почему Наполеон выбрал посыльными нас?

— Вряд ли к Бони заезжает много народу, направляющегося в Чили. — пораскинул умом ирландец, — Я бы на его месте пользовался любой оказией. А, кроме того, позаботился бы сделать пару копий и послать с другими людьми. Глядишь, хоть одно, да попадёт к адресату.

Шарп похолодел. Слова Харпера подразумевали, что Чарльз получил весть от императора, и Наполеон на шаг приблизился к свободе. А сколько их, этих шагов, осталось? Стрелок помнил, как им с Люсиль пришлось бежать из Нормандии при вести о том, что Бонапарт покинул Эльбу и высадился во Франции[9]. Помнил, как тяжело налаживались после возвращения отношения с соседями, потерявшими братьев, сыновей, мужей под Линьи и Ватерлоо. Помнил и не хотел повторения.

Но судьба не спрашивала, чего он хочет, а чего — нет. Жестокой потехи ради она дала ключ к заговору императора и зашвырнула Шарпа на просторы Тихого океана. Шарп был на полпути домой, император — на полпути к свободе, и поделать с этим ничего было нельзя.