Дьявол во плоти

От переводчика

Появление этой книги сопровождалось скандалом — как! скабрёзная история любви четырнадцатилетнего лицеиста и замужней женщины, чей муж сражается на фронте! Молодого автора обвиняли в цинизме, в полном отсутствии патриотизма и нравственных устоев. Ходили слухи о его отнюдь не невинной связи с Жаном Кокто. Критики брызгали желчью. В общем, успех был полный.

Хотя сказать, что опубликование «Дьявола во плоти» сопровождалось скандалом, было бы не совсем точным. Скандал ему даже предшествовал. Рекламная компания, придуманная издателем Бернаром Грассе, превосходила все, виденное ранее. Впрочем, по его же собственным словам, ключ к успеху был прост: «Выпуская Радиге, я не утверждал, что нашел гениального романиста. Я сказал, что нашел семнадцатилетнего романиста».

Шумиха, поднятая вокруг романа, многим казалась излишней, способной погубить и книгу, и автора. И верно, многие маститые писатели и критики почувствовали себя уязвленными и даже не скрывали раздражения.

Оно явно сквозит, например, в литературном обзоре Луи Арагона, опубликованном в «Пари-Журналь» 23 марта 1923 г.:

А вот что пишет Роже Мартен дю Гар Андре Жиду 1 марта 1923 года о том, что только что видел в кино:

Единственный комментарий Роже Мартен дю Гара: !!!..

Читатели оказались прозорливее критиков. Тем понадобилось некоторое время, чтобы рассеялся дым от фейерверка. Только тогда они, наконец, рассмотрели, что имеют дело с шедевром и даже окрестили Реймона Радиге «очарованным принцем французской литературы».

Ведь его роман действительно уникален. Написанный на исходе отрочества, по горячим следам детства, он поражает своей свежестью, непосредственностью и вместе с тем — тонким психологизмом и въедливостью анализа. Собственно, главное его содержание — механика подростковой любви со всей ее наивностью, непоследовательностью, а порой и жестокостью. У Кокто есть важнейший для понимания феномена Радиге пассаж: «Впервые ребенок, одаренный методом, показывает механизмы тайного возраста. Кажется, будто о себе рассказывают животное или растение». То, что взрослым кажется нелогичным, означает лишь, что они забыли законы детской логики. Автор же «Дьявола во плоти» прекрасно их помнит. В начале романа ему двенадцать лет, в конце — шестнадцать, но за эти четыре года он пережил свою первую любовь, потерял возлюбленную и даже стал отцом. Могут возразить, что многие в этом возрасте переживают любовь. Но далеко не многие пишут в этом возрасте романы. Тем более такие романы.

Кем же он был на самом деле, этот вундеркинд?

Главное о нем сказал Кокто в 1924 году, в своем предисловии к его второму роману:

Сборник стихов «Щеки в огне» появится, как и «Бал», уже после смерти автора. Кроме того, им были написаны новелла «Дениза», короткая пьеса «Пеликаны», несколько статей и незаконченных прозаических отрывков. Еще он вместе с Кокто написал в 1920 г. либретто для комической оперы Эрика Сати по мотивам романа Бернардена де Сен-Пьера «Поль и Виргиния». Эта вещь увидела свет лишь в 1967 году, через четыре года после смерти Кокто. Радиге промчался по небосклону французской литературы стремительно, словно падающая звезда, но там до сих пор заметен его светящийся след.

Он родился в парижском пригороде, Сен-Море. Его отец, Морис Радиге, рисовал карикатуры для газет и журналов и порой поручал отвозить их сыну. Тот был еще в коротких штанишках, когда впервые пришел с ними в редакцию «Непримиримого», где редактором работал Андре Сальмон. Он являлся туда неоднократно и однажды рискнул показать свои собственные произведения: стихи и рисунки. Немало изумленный, Сальмон направил его к Максу Жакобу. Через два дня они уже были с Жакобом на «ты». Вскоре Макс Жакоб свел его с Кокто. «Когда он явился ко мне в первый раз, горничная жены объявила: „Там какой-то ребенок с маленькой тросточкой“. И в самом деле, он был с тросточкой, но не опирался на нее, а держал в руках, что вызывало удивление». Впрочем уже само их знакомство с Кокто стало обрастать легендами. Так, Андре Бретон утверждал, что это он познакомил его с Радиге во время одного утренника, организованного в память Аполлинера 8 июня 1919 г. Кстати, первое стихотворение Радиге, опубликованное в «Sic» в июне 1918 года за подписью Ремон Ражки, так неосторожно напоминало Аполлинера, что тот был шокирован. И написал пятнадцатилетнему поэту: «Не отчаивайтесь, сударь. Артюр Рембо создал свой шедевр только в семнадцать лет». Двойное пророчество: и касательно первого романа Радиге, и касательно постоянных сравнений его с Артюром Рембо, чему немало способствовала их связь с Жаном Кокто, слишком уж напоминающая другую пару: Рембо — Верлен.

По поводу его удивительной скороспелости сам Кокто вспоминал, что вундеркинды внушали Радиге ужас, как любая противоестественность, и потому в пятнадцать лет он выдавал себя за девятнадцатилетнего.

Хоть Радиге и принял шумную рекламу, устроенную его детищу, но, по свидетельству всех, кто его знал, вся эта суета была ему совершенно чужда. Вот портрет, сделанный с него Жаком де Лакретелем в ту пору: «Меньше всего он был создан для шумихи, открывшей его нам. Он был задумчив, охотно уходил в тень и старался скорее удовлетворяться самим собой, нежели преуспеть… Если его спрашивали о каком-то человеке, о чувстве, о книге, во всех его чертах замечалось сперва некое рефлекторное нахмуривание, что-то вроде ощутимого прорастания мысли. Потом, когда он выражал свое суждение, его лицо покрывалось натянутой, почти суровой маской — из-за старания яснее видеть, попасть в цель. Убеждая вас, он чеканил слова, глядя в сторону, стискивая зубы. А потом, совсем как чистые разумом дети, что краснеют, высказав что-нибудь серьезное, он поднимал голову, улыбаясь, и во всем его лице видна была только сконцентрированная жажда жизни».

Ему вторит Жак Кессель: «Я никогда не встречал подобной верности суждений, столь оригинальной мысли, внешне дерзкой, пронзительной по сути и плодоносной. О чем бы он ни говорил, о людях, о разных кругах общества, о мертвых или живых писателях, его короткая, плотная фраза словно освещала их, открывая зияющее окно, через которое проникают в самую глубину души».

А вот что пишет сам Кокто: «Он был маленький, близорукий, его плохо подстриженные волосы падали на воротник… Он щурился, как на солнце. Подпрыгивал при ходьбе. Казалось, тротуары становились упругими под его ногами. Вытаскивал из карманов скомканные тетрадные листочки. Разглаживал их ладонью и, морщась от сигарет, которые сам скручивал, пытался читать очень короткое стихотворение, поднося его к самым глазам».

Много говорили о том, что Радиге не только протеже Кокто, но и его ученик, что по тексту его романов прошлась рука известного мастера. Возможно, это в какой-то степени справедливо относительно «Бала графа д’Оржеля», который Кокто правил уже после смерти Радиге, но «Дьявол во плоти» свободен от чьих-либо вмешательств. Скорее уж наоборот, сам Радиге оказал сильное влияние на своего старшего друга. Одно из косвенных доказательств, помимо собственных признаний Кокто, состоит в том, что молодой писатель, угодивший при своих первых шагах в самую гущу авангардистов, совершенно избежал их влияния, сохранив в своих пристрастиях верность классике. Да и не тот у него был характер, чтобы терпеть чье-то давление. Вот что говорил сам Кокто: «Одним только презрением своего близорукого взгляда, своих плохо подстриженных волос, своих растрескавшихся губ он бил нас всех». Видимо, прав был Франсис Стегмюллер, заявив напрямик: «Кокто, сделавший из него преемника Жана Лepya в роли молодого любовника, даже не пытался, по его словам, выдать этого молодого человека за то, что принято называть приятным».

Они никогда не были с Кокто на «ты». Причины? Разные. Но несомненно одно: несмотря на разницу в возрасте оба всегда относились друг к другу на равных, с обоюдным уважением.

Союз оказался плодотворным для обоих. Кокто вообще много работал, когда был влюблен. В 1922 году, в пору своих лучших взаимоотношений с Радиге, он написал два романа: «Самозванец Тома» и «Великое отступление», свой вариант пьесы «Антигона», поэтический сборник «Церковные песнопения», в котором есть лучшие, по мнению Жака Бреннера, поэтические строфы, когда-либо написанные на французском языке.

Но не все было так гладко. Чудо-мальчик торопился жить, словно предчувствуя, что ему отпущено слишком мало. У него тогда была связь с одной англичанкой, Беатрис Хастингс, любовницей Модильяни. Однако хуже всего Кокто воспринял его бегство со скульптором Бранкузи. За несколько дней до торжественного открытия артистического кафе «Бык на крыше» на улице Буасси-д’Англа после ужина с Кокто, Пикассо и несколькими другими особами Бранкузи с Радиге внезапно решили поехать на юг и немедленно сели в поезд, прямо в смокингах и без малейшего багажа. Там Радиге купил кое-какую одежду в магазине для моряков, и они отплыли на Корсику, где оставались две добрых недели. Так «Бык на крыше» и был открыт открыт без них 10 января 1922 года. Во время отсутствия Радиге Кокто проявлял большую нервозность, особенно по отношению к Эзре Паунду.

Кокто: «Если опять кажется, что Радиге дурно поступает, то это потому, что он неловок и у него такой возраст, притом, что он не имеет его».

Своей страдающей жене Кокто писал 30 марта 1921: «Радиге хотел уйти. Это я умолил его остаться. Я восхищаюсь им, уважаю…» Из другого письма: «Она не видит, что этот ребенок — ангел-хранитель моих трудов». Из дипломатичного письма отцу Радиге: «Возможно, моя дружба к вашему сыну и мое глубокое восхищение его дарованиями… выглядят чересчур пылкими, а их границы издалека кажутся размытыми. Но в первую очередь для меня важно его литературное будущее, потому что он в своем роде чудо». Это подтверждает и Франсис Стегмюллер: «…для Кокто Радиге представлял чудесный случай: слушая, как скороспелый молодой человек излагает свои мнения, он и в себе самом обнаруживал неожиданные способности».

В «Трудности бытия» Кокто признавался: «Он изобрел эту удивительно новую позицию, которая состояла в том, чтобы не выглядеть оригинальным, и нас научил… Он советовал нам писать как все». Это подтверждается и словами самого Радиге в статье для «Петуха», напечатанной в ноябре 1920 г.: «Г-н Альбала поучает: прежде всего будьте оригинальны… — Его урок ведет либо к Эдмону Ростану, либо к поддадаизму. Это постоянное усилие ради оригинальности, ради ужимки, составляющие слабость так называемых модернистских стихов, обнаруживается в каждом полустишии автора „Шантеклера“. Постарайтесь быть банальным, порекомендовали бы мы большому поэту. Поиск банальности предохранит от нелепиц, которые все презирают».

Однако, когда Масси заметил в «Ревю юниверсель» в августе 1925 г. по поводу «Дьявола во плоти», что автор «сразу достиг той банальности, секретом которой обладают лишь самые великие», Кокто, желая поблагодарить Масси, ответил ему: «Ваша финальная фраза напоминает мне, как я сам твердил каждодневно: Реймон, будьте банальны, Реймон, пишите как все…» Кто же кого учил? Стоит заметить, что сам Кокто, всегда отличавшийся некоторым позерством, так и не смог обрести эту свежесть в банальности, составляющей очарование «Дьявола во плоти». «Его машина была нова, — объяснит он позже, — а моя засорялась и скрипела».

Отнюдь не отрицая влияния Кокто на молодого автора, приходится все же допустить, что в первую очередь оно касалось дисциплины, отношения к писательскому труду: «Реймон Радиге разрывался между уверенностью, что напишет что-то чудесное, и капризами ленивого школяра… Приходилось запирать его, чтобы работал. Он сбегал через окно. Потом вновь становился прилежным, как китаец, склонялся над своими ученическими тетрадками, почти касаясь их лицом, и производил впечатление вполне серьезного, добросовестного писателя…»

«Мне повезло видеть, как Радиге писал свою книгу во время каникул в 1921 году, между семнадцатью и восемнадцатью годами — словно нудное домашнее задание… Я это отмечаю потому, что этот вундеркинд удивляет полным отсутствием противоестественности. Случай Рембо в некоторой степени объясняется детскими кошмарами и фантазиями. Задаешься вопросом, куда этот звездный фокусник прячет свои руки. Радиге же работает, засучив рукава, средь бела дня. Рембо превосходно соответствует драматической идее, молниеносной и короткой, которая сложилась у людей о гении. Радиге повезло родиться после эпохи, когда слишком много пресной ясности требовало молнии. Стало быть, он может, удивлять своей плоскостью… Видите ли вы эту прекрасную прямую линию, которая усыпляет кур и пробуждает меня?.. Не думайте, что нас, выражающих себя таким образом, много. Штамп скандала еще мешает принять, что в наше время анархия предстает в виде голубки».

«Чудо трезвости ума» — назвал Макс Жакоб «Дьявола во плоти» в одном из писем к Радиге.

Поль Валери писал ему: «Благодарю за то, что прислали вашу книгу, которая не могла не понравиться мне своей чистотой, своей прямой и решительной поступью, и этим лаконичным и словно замкнутым рисунком, придающим необходимую правдивость малейшим вашим персонажам». Он также хвалил «независимость по отношению к тому, что было в моде» в тот момент, когда автор писал книгу.

Действительно, достоинство Радиге в том, что он произвел свой анализ в возрасте, когда его еще можно было сделать, и не поддался прочим амбициям, сбивающим с этого пути. Его не интересуют ни метафизика, ни политика; при всей своей наблюдательности и ироничности он не пытается описывать и социологические механизмы. Его любопытство сосредоточено на главном: на чисто психологическом наблюдении замкнутого мира любовной страсти. Даже две интерлюдии, напоминающие Мопассана, не отвлекают его от этого. Традиция, пришедшая от Бальзака и Золя, столь тяжко сказавшаяся в творчестве Мартен дю Гара, Ромена, Дюамеля, здесь полностью отринута. Единственно подлинный реализм здесь — психологического порядка.

Среди заметок к «Балу графа д’Оржеля», Радиге помечает: «Роман, где романична сама психология. Единственное усилие воображения приложено не к внешним событиям, но к анализу чувств». Это вполне применимо и к «Дьяволу во плоти».

Когда Радиге умер от тифа рано утром 12 декабря 1923 года в клинике на улице Пиксини, он был обручен с Броней Перльмуттер, жившей с ним некоторое время в отеле Фуайо, и которая позже вышла за Рене Клера. Касаясь этого проекта женитьбы, Радиге объяснил Жоржу Орику, что любил Броню довольно прохладно, но ни за что на свете не хотел, чтобы в сорок лет весь Париж величал его «госпожой Кокто».

Ни мать, ни отец, ни Броня, ни Кокто не присутствовали при его кончине. Очевидно, никто просто не ожидал, что развязка произойдет так быстро. Заболев с горя, Кокто даже не был на похоронах. Неподалеку от гроба, драпированного белым ввиду молодости покойного, в толпе можно было узнать Пикассо и Бранкузи.

Неизбежный вопрос: как велика доля автобиографии в романе? Совершенно нелепо утверждать вслед за самим Радиге, что там все вымышлено («чтобы придать рельеф роману», объяснял он, и «чтобы изобразить психологию мальчишки») — фанфаронство было частью его характера.

Между Алисой (Марта из «Дьявола во плоти») и знакомством с Кокто Радиге был близко связан с другой женщиной, опять немного старше его, с которой, по слухам, обходился довольно сурово.

Что касается Алисы, то сам Кокто признавал, что видел ее в «Быке на крыше», когда Радиге назначил ей встречу, чтобы вернуть пятьдесят франков, которые она ему когда-то одолжила. Так что ее смерть романист выдумал. Эта женщина, указывает Боргаль, умерла лишь в ноябре 1952 года. Тот же Боргаль уточняет, что Радиге начал встречаться с ней в четырнадцать лет, и их связь шокировала весь Сен-Мор. Заметки, которые он использовал потом для своей книги, восходят как раз к 1919 году. Эпизод с безумной служанкой на крыше тоже не выдуман, ее хозяином действительно был муниципальный советник по фамилии Марешо.

Что касается ребенка, то тут есть сомнения. В статье, появившейся в «Кавалькаде» 2 октября 1942 года, утверждалось, что сын Алисы точно от Радиге, что ему 25 лет и что он поразительно похож на своего отца. Это опровергали все заинтересованные лица, в том числе и Кокто: «Если бы у Реймона был ребенок, он бы так этим гордился, что обязательно сказал бы нам». Скорее можно предположить обратное.

В свою очередь Ив Крие заявил, что послужил прототипом для товарища, описанного под именем Рене. Что касается мужа, Гастона С. (Жак Лакомб в «Дьяволе»), то он не только не отрицал своей причастности к этой истории, но даже обвинял Радиге, будто бы тот похитил интимный дневник его жены и на его основе состряпал свой роман.

Муж, якобы, опознал свою жену по словам: «Укуси меня, пометь, я хочу, чтобы все знали».

«Дьявол во плоти» загубил мою жизнь, — жаловался Радиге Ролану Доржелесу.

Однако, сколько бы прототипов не было у персонажей романа, свою подлинную жизнь они обрели лишь под пером автора.

Так что в заключение — слова самого Радиге: