Глава 5 Встреча с подругами на Молдаванке. Катя собирается замуж. Разговор на Слободке, страх Никифоровой. Встреча с Корнем, его поручение

Снег стал таять, оставляя сырой туман в воздухе. Появился холодный, пронизывающий ветер ледяной одесской весны. Предвестником будущей летней жары всегда приходил этот сырой холод с ветрами. Ветер, самый настоящий, разбушевавшийся норд-ост, валил с ног, заставляя прохожих держаться за стены домов. На море разыгрался шторм. Непогода не была неожиданной неприятностью – весной, после снега, бывало и не такое. Черные вздыбившиеся валы свирепой морской воды уничтожили немало рыбачьих лодок и больших кораблей.

В городе же постоянно была грязь, неспособная высохнуть из-за вечной сырости. Там, где тротуары и мостовые были вымощены камнями (а было это, в основном, в центральной, богатой части города), еще можно было более-менее нормально ходить. По мощеным мостовым даже ездили экипажи и (все еще редкость в городе) настоящие автомобили, а копыта лошадей не разъезжались в намокшем, грязном снегу. Но на Молдаванке и в других бедняцких предместьях почти по щиколотку стояла непролазная, размокшая грязь. Давно привыкнув к этой грязи, местные жители легко находили дорогу домой, лавируя в узких лабиринтах дворов.

Нацепив на ботинки резиновые калоши, Таня шлепала по привычной грязи Молдаванки, где прожила не один год. Руки ее были заняты тяжелым грузом. В одной была сумка с продуктами, в другой – сладости одной из лучших кондитерских в городе. Таня шла навестить своих бывших подруг. Она с радостью и каким-то особым нетерпением ждала визита в свой старый двор, в котором, вместе с бабушкой, провела свои самые незабываемые годы. Впрочем, ей просто хотелось куда-нибудь выйти, ведь неделю за неделей Таня чувствовала страшное, просто давящее одиночество.

Делать ей было нечего. И Корень, и Японец были заняты своими делами, которые, похоже, были намного важней, чем ее жизнь. Однажды она попыталась встретиться с Японцем, сама пошла в кафе «Фанкони». Но столкнулась с ним и его охраной только в дверях. Он очень спешил. Лицо его было напряженным, серьезным. На ходу он крикнул, что обязательно пошлет за ней, так как у него к Тане есть важный разговор. И чтобы она ждала от него вести, так как он придумал для нее кое-что интересное.

Но прошло вот уже восемь дней, а за ней никто не посылал. Либо Японец забыл об этом разговоре, либо ему было попросту не до нее. Могло быть и так, и так. Тане же оставалось только ждать. А ждать было невыносимо скучно.

Однажды Таня встретила на Дерибасовской Иду. Та страшно обрадовалась встрече и позвала ее в гости, пообещав собрать всех Таниных подруг. И вот Таня, нагрузившись покупками, с радостью шла в гости на Молдаванку, шлепая по привычной жидкой грязи.

Лиза же наотрез отказалась идти.

– На яки бебехи мине за цей гембель? Не хочу туда идти. Ни за что не пойду! Не хочу вспоминать! Все для меня там было страшно, как тошнота на нервах! Как вспомню – мороз по коже. Не за жизнь, кошмар…

Таня понимала ее. Возможно, она бы чувствовала то же самое, если б так же, как Лиза, выходила когда- то на Дерибасовскую. Но жизнь тогда приготовила Тане другое. И, порядком настрадавшись, Таня вдруг почувствовала тоску по прошлому – по комнатушке, где жила вдвоем с бабушкой, по Геке, ждавшему ее на углу…

Встретили ее прекрасно! В своей комнате Софа накрыла просто шикарный стол – Таня даже не поверила своим глазам! Здесь было все великолепие старой одесской кухни, и Таня была вынуждена признать, что нигде не ела фаршированной рыбы лучше, чем в своем старом дворе. Стол ломился от рыбы-фиш, биточков из тюльки, грибов по-гречески в сметанном соусе, жареных цыплят, свежих мидий, политых лимонным соком, цимеса из белой фасоли и форшмака, который просто таял во рту. Для него Софа умудрилась даже раздобыть в марте настоящую дунайскую селедку, и Таня была вынуждена признать, что никто, ни в одном из самых дорогих ресторанов на Дерибасовской не приготовит лучший форшмак.

Тут же была уже привычная Тане армия котов. Развалившись где только можно, объевшиеся коты уже не могли смотреть на рыбные и куриные кости, успев насытиться, когда Софа готовила торжество.

Лакомясь любимыми блюдами, Таня слушала все местные новости. В комнате, где когда-то она жила с бабушкой, поселилась новая семья. Бывшие крестьяне, муж с женой, сразу устроились на кожевенную фабрику, сына их зарезали в потасовке на Балковской, а две дочери уже ходили на Дерибасовскую – так же, как и все остальные жительницы бедных предместий портового города, которым не исполнилось 20 лет.

В основном, все было по-старому. Танины подруги все так же были на Дерибасовской – за исключением двух. Из всех собравшихся у Софы повезло только двум.

В заведении, где работала Ада, умерла хозяйка, толстая Берта, и Ада, неожиданно для себя, заняла ее место. До того Берта уже назначила ее экономкой, и Ада весьма успешно справлялась с этим. Ей даже удалось сколотить кое-какой капитал. Когда же Берта умерла, Ада попросту выкупила ее долю. Оказалось, что у дома был еще один владелец – он жил в Киеве и совершенно не занимался делами заведения. Поэтому и продал долю Берты дешево. Выкупив эту долю, Ада стала совладелицей дома и усиленно занималась делами. Ей удалось поднять заведение даже на ступень выше. И теперь она старательно собирала деньги, намереваясь купить и вторую долю дома, чтобы владеть им целиком.

Второй же избранницей судьбы стала Катя – и, увидев ее, Таня не поверила своим глазам! Катя пополнела, похорошела, щеки ее налились румянцем, а глаза – блеском и ярким огнем. На ней было модное платье, и она ничем не напоминала бывшую уличную девушку с Дерибасовской. Увидев Таню, Катя бросилась ей на шею.

– Представляешь, я больше не уличная! Я до замужа выхожу! Буду делать манеру, шоб от зависти все куры задохли!

И быстро, сбивчиво рассказала свою нехитрую историю любви. Он был ее клиентом – заезжий торговец, приехавший в Одессу по делам. По словам Кати, в Екатеринославе у него был свой стеклянный завод. Торговец стеклом влюбился, забрал Катю с улицы на содержание, а потом сделал предложение. После свадьбы Катя должна была уехать с ним.

– Свадьба через неделю! – Катя вся сияла. – Взяла разбег с Привоза, ан нет, за шухер на самом деле! Обещай, что ты обязательно до нас придешь! Ты должна прийти! Я очень хочу тебя за него познакомить! Ты увидишь, шо он не за швицер, не за коня в пальте!

Таня не сомневалась ни секунды, что Катя будет очень хорошей женой. Ни одна из девушек не была проституткой по натуре. На горькую уличную стезю их против воли толкнула жестокая жизнь. И если судьба давала им хоть один шанс измениться к лучшему, они цеплялись за него когтями и зубами, стремясь вырваться из трясины, из грязи. Кате удалось изменить свою жизнь к лучшему, и Таня была бесконечно счастлива за нее.

Сама же Таня весьма скупо говорила о своих делах. Упомянула только, что она – среди людей Японца. Это выслушали молча, с почтением. Здесь Таня могла не стыдиться своего криминального прошлого и настоящего. Здесь она была среди своих.

Веселье затянулось до ночи. Провожать Таню вышел весь двор. И долго еще она прощалась с подругами, обещая заходить при первой же возможности. И ушла с Молдаванки почему-то со слезами на глазах.


Дорога шла под откос. Автомобиль остановился до обрыва, притормозив возле груды камней. Двигатель заглушили, потушили огни. Где-то поблизости громко залаяла собака. Звякнула цепь. Пьяный голос раздраженно прикрикнул на собаку, ругаясь, велел замолчать.

Ночь была беспросветной, совсем темной. Даже луна скрылась за грядой густых облаков. Узкие, покосившиеся жилые дома начинались сразу под обрывом. Место же, где остановился автомобиль, было достаточно далеко от остального жилья.

Ночная Слободка жила своей собственной жизнью. Этот район был еще более бедняцкий и запущенный, чем Молдаванка. Покосившиеся дома бедноты лепились по обоим краям от железной дороги, представляя здесь единственную артерию жизни. Но, в отличие от Молдаванки, здесь не останавливались поезда. Это был район складов и всевозможных тайных артелей, занимающихся, в основном, переработкой полученной контрабанды и воровского товара.

Местность на Слободке была гнилой. Близость лимана и грунтовых вод создала тухлые болотца, поросшие камышом, – так называемые ставки, которые не были ни рекой, ни прудом, ни озером, ни даже болотом. Не было никакого определения под эту гнилую местность, где мягкая, словно прогнившая почва затрудняла любую застройку. А в воздухе постоянно стоял специфический запах ила и тины. Оттого и многие огороды часто зарастали камышом.

На Слободке жили одни босяки, которые, в отличие от обитателей Молдаванки, занимали самую низшую ступень в криминальном мире. Оборванные, вечно голодные стаи попрошаек любого возраста наводнили окрестности, нападая на более благополучных обитателей районов, граничащих со Слободкой. И даже не брезговали тем, чтобы у рабочих с окрестных заводов и фабрик отбирать их жалкие заработанные гроши.

Плохим местом была Слободка, которую называли Слободка-Романовка – из-за расположенного в округе сумасшедшего дома, страшного места скорби, которое было намного хуже городской тюрьмы.


Несколько минут автомобиль с потушенными огнями, не издававший никаких звуков, словно пытался вписаться в мрачный окружающий ландшафт. Затем из автомобиля вышли четверо вооруженных людей, которые тут же стали осматриваться по сторонам.

– Направо! – резко скомандовал грубый голос, и вооруженные люди пошли к одинокой глинобитной хижине, застывшей на самом краю обрыва. В единственном покосившемся окне этого убогого дома не было никакого света. Вокруг хижины не было даже забора – настолько запущенным выглядело это место.

– Один возле входа, двое по сторонам от окна, – скомандовал тот же голос, – оружие наготове. Стрелять без предупреждения.

Подчиняясь приказу, люди заняли свои позиции. Командир – человек среднего роста в фуражке, надвинутой на лицо, переложил наган из левой руки в правую, затем без стука вошел в дверь.

Внутри хижины было темно. Дверь тут же с громким стуком захлопнулась. Человек остановился на пороге, всматриваясь в темноту.

– Не вздумай зажигать свет, – неожиданно раздался голос, и человек, стоящий на пороге, вздрогнул. Снял фуражку, тряхнул коротко стриженными волосами. В темноте появилось женское лицо атаманши Маруси – Марии Никифоровой. Она напряженно сжимала в руке тяжелый армейский наган.

– Ничего не разглядеть, – произнесла она. Голос ее прозвучал хрипло. При этом она не двинулась с места.

– А тебе тут и нечего видеть, – насмешливо отозвался голос, – пройди несколько шагов вперед – там стул. Ты можешь сесть. В ногах правды нет.

– Мне удобно и так. – Никифорова пожала в темноте плечами.

– Как хочешь. Ты подвела меня. Ты сорвала мой план. – Голос зло чеканил слова.

– В этом не моя вина! – Протестуя, Никифорова энергично, с возмущением тряхнула головой. – Я не одна отвечала за это! Ситуация сложилась так, что…

– Ничего не хочу слышать. Тебе было поручено раскачать обстановку в городе.

– Я занимаюсь этим, – Никифорова пыталась оправдаться.

– И спровоцировать во время нападения на тюрьму как можно больше жертв! Что же мы имеем в результате? Король Одессы – Японец, который как хочет вертит обстановкой в городе. Подготовка восстания даже не на минимальном уровне – она попросту заморожена, нет никаких результатов. А вместо кровавого террора новой власти во время нападения на тюрьму все благословляют новых городских начальников, которые без всякого побоища открыли двери тюрьмы и выпустили часть заключенных, и Японца, а тот не допустил жертв! Задание провалено! И это я должен доложить в центр? Ради этого ты была отправлена в Одессу? – В голосе звучала злость.

– Я признаю все это. Но тюрьма – не моя вина, – оправдывалась Никифорова.

– А чья? Ты что, не могла пристрелить хотя бы одного охранника, чтобы заставить власти открыть огонь?

– Мне помешали. – Никифорова опустила глаза.

– Это не оправдание! Я специально ходатайствовал перед центром об отправке в Одессу лучшего агента. Лучшего! Ты была такой. Но не сейчас.

– Я исправлю ситуацию. – Голос Никифорой дрогнул.

– Неужели? А что с оружием для восстания?

– Оружия нет, – произнесла она почти шепотом.

– Почему же? – В голосе незнакомца снова зазвучала злость.

Никифорова лихорадочно заговорила:

– У нас нет денег. Не хватает средств для приобретения оружия и взрывчатых веществ. Срочно необходим серьезный источник финансов. Налеты в руках Японца, денег они не принесут…

– Ты сама понимаешь, что говоришь? Ты расписываешься в своем бессилии? – В этот раз кроме злости в голосе ясно чувствовалась угроза.

– Я просто описываю обстановку в городе – так, как есть. – Никифорова явно испугалась.

– Тогда твоя задача – перессорить всех этих уголовников, нарушить их ряды, сделать так, чтобы они нападали в первую очередь друг на друга, а не только на новую власть. Для этого, кстати, я и позвал тебя сюда. У Слободки достаточно потенциала для того, чтобы составить конкуренцию Молдаванке. Если натравить Слободку на Молдаванку и заставить их воевать, авторитет Японца серьезно пошатнется. Думай об этом. А насчет денег… У меня есть план. И я тебе о нем расскажу. Если ты все правильно выполнишь, этим искупишь свою вину. И учти: второго провала я не потерплю! Я позвал тебя в Одессу не ради провалов. Я уничтожу тебя, если ты снова сделаешь что-то не так. – Голос наконец умолк, но было ясно, что прозвучавшие слова – не пустой звук.

– Призрак, я… – Никифорова, помимо своей воли, задрожала.

– Не смей называть мое имя! – громыхнул голос. – Ты не просто глупа – ты даже не научилась держать язык за зубами! Как ты смеешь называть мое имя, если и у стен есть уши? Я разочарован. Раньше ты казалась мне непобедимой, но сейчас…

– Я исправлю все это, – теперь у Никифоровой стучали даже зубы.

– Не сомневаюсь. Если не исправишь – ты прекрасно знаешь, что произойдет. И еще: когда будет налажен источник финансирования, ты лично займешься оружием. Возможно, мы попробуем достать его через Японца, чтобы скомпрометировать, – я еще подумаю об этом. А сейчас – ты поняла, что необходимо сделать в первую очередь? – потребовал ответа голос.

– Поняла. Я справлюсь. Как мы будем держать связь? – почти прошептала Никифорова.

– Как прежде. Когда ты понадобишься, я сам выйду на тебя. И еще: надеюсь, ты уберешь тех, кто помешал тебе пристрелить охранника возле тюрьмы?

– Ты это видел? Ты там был? – удивилась Никифорова.

– Я там был. И я видел твой позор. Спасовать перед паршивой девчонкой… – Голос откровенно смеялся над ней.

– Это все Японец! Его вина! – От обидного обвинения Никифорова забыла свой страх.

– Нет, твоя. У тебя было достаточно времени, чтобы прострелить девчонке голову, но ты этого не сделала. – Казалось, Призрак издевается над ней – все больше и больше.

– Я это сделаю… Обещаю… – От ярости Никифоровой не хватало слов.

– Надеюсь. Мне не хотелось бы думать о тебе плохо. Ты должна все исправить. – Теперь голос звучал спокойнее, словно давал ей шанс.

– Ты пока будешь в городе?

– Я в городе, – он усмехнулся, – и наблюдаю за тобой. Я там, где ты меньше всего меня ждешь. Ты никогда не узнаешь, кто я и где. Но запомни: нет ни одного твоего шага, о котором бы я не знал. – Услышав это, Никифорова снова стала дрожать. – Нет ни одной твоей мысли, которой я бы не смог прочитать. А пока уходи. И подумай об этом.

Темнота скрывала лицо женщины. Тем более ее горящие глаза. Слышно было только тяжелое дыхание – слова Призрака задели Никифорову за живое. Время шло. Она продолжала стоять. Глаза ее постепенно привыкли к темноте. Стал отчетливо виден находящийся посередине стол, по краям – две массивные, грубые табуретки. И противоположная стена комнаты, тонувшая в густой темноте. Даже самые зоркие глаза ничего не могли разглядеть дальше.

Внезапно Никифорова быстро вскинула руку с наганом и выстрелила – раз, другой, третий… Грохот выстрелов разорвал тишину. Было слышно, как пули вошли в стену. Звук падающих гильз нельзя было спутать ни с чем. Дверь распахнулась. На пороге возникли спутники Никифоровой. В раздражении она крикнула им:

– Убирайтесь вон! Вон отсюда!

Привыкнув подчиняться, они исчезли так же быстро, как и вошли. В воздухе громко, во всю мощь, зазвучал издевательский хохот. Громкий дьявольский смех, смех самого Сатаны, издевающегося над миром, над собой.

– Я в тебе не ошибся! – продолжая смеяться, вдруг отчетливо произнес голос. – Ты поступила именно так, как я и ожидал.

Дальше произошло то, чему никогда в жизни не поверили бы сотоварищи дьяволицы Никифоровой. И, уж конечно, никогда не увидели бы собственными глазами. Эта минутная слабость и произошла потому, что ее никто не видел.

Быстро сунув наган в карман кожаного пальто, Никифорова развернулась и почти бегом бросилась к выходу. Лицо ее полностью скрывала темнота, но если бы ее сейчас кто-нибудь увидел, то понял бы, что ее одолевает единственное чувство: животный ужас. На лице Никифоровой дикой гримасой застыл страх. Самый настоящий, отчетливый страх, сделавший ее абсолютно беззащитной.

Дверь Тане открыла Лиза – быстро, словно все время ждала ее на пороге. Нахмурилась, увидев счастливо лицо подруги. Лиза не одобряла ее похода на Молдаванку и не собиралась этого скрывать. Таня, весело смеясь, обняла Лизу за плечи, но та отстранилась и нахмурилась еще больше:

– Тебя искал Корень. Шухер грандиозный. Ты должна пойти до него.

– Куда я пойду? – удивилась Таня. – На часах одиннадцать ночи! Да меня убьют по дороге к Корню!

– А он не сказал идти до него за Молдаванку. Корень ждет тебя в пивнушке на Садовой. Это почти за углом. Дойдешь. Бери ноги в руки – и картина маслом! Пока ты шляешься по всяким помойкам, как кусок швицера, Корень, похоже, решил предложить тебе за дело. – Лиза и не пыталась скрыть раздражение.

– Я не пойду. Я устала. Спать хочу. Завтра найду Корня, – зевнула Таня.

– Да у тебя, похоже, ухи за тухес намотались! – крикнула Лиза. – Не слышишь за свои же уши! Совсем до чертиков обпилась – тот еще фасон! Корень сказал, что ждет тебя сегодня в пивнушке, и ждать будет до трех часов ночи! Шоб ты ноги в руки – и дуй до туда! Срочное что-то, важное. Це не якись бебехи с Молдаванки, це вещи засерьезнее любого шухера побудут! Даже за мине не сказал. – В всегда кротком голосе Лизы странно было слышать раздражение и злость.

– Если Корень думает, что я буду и дальше работать так, как было с Гекой, то пошел он куда подальше! – не сдавалась Таня.

– Нет, ты можешь докуда хочешь послать Корня, особенно за сейчас, когда у нас закончились деньги. Те деньги, шо ты собрала за Геку… А до скольки было месяцев назад?

– Быть того не может! – удивилась Таня.

– Может. Ничего не осталось. Ну, почти за ничего. Полный дрэк. Мыши зубами по полкам шкрябаются. За всех денег осталось 10 рублёв. А за это не жисть.

Таня задумалась. Положение действительно было серьезным. Она привыкла жить, погружаясь полностью в свои мысли, не удосуживаясь думать о деньгах. Лиза очень хорошо вела их скромное хозяйство, и Таня почему-то решила, что так будет всегда. А ведь трат действительно было много. Деньги вылетали просто как ветер. Аренда за дорогую квартиру, наряды Тани, хорошая еда, похороны бабушки… А до похорон – сиделка. Если так пойдет дальше – в смысле, останется всего 10 рублей, то и за квартиру нечем будет платить. Не хватало только, чтобы их выставили на улицу – из квартиры, где умерла бабушка!

Хмурясь, Таня поплотней запахнулась в теплый пуховый платок – с Корнем красота была ни к чему.

– Ладно, я пойду. Я как-то не думала, что у нас больше нет денег. Постараюсь добыть.

В пивнушке в подвале на Садовой было тепло до вони и, несмотря на поздний час, достаточно много людей. Появление Тани прошло незамеченным. В пуховом платке она не выглядела соблазнительной элегантной красавицей. А в пивнушке было достаточно уличных девушек с Дерибасовской – ярких, нарядных и гораздо более желанных в своих открытых нарядах, чем Таня в пуховом платке.

Корень ждал ее в отдельной комнате, где стоял бильярдный стол. Когда Таня появилась, он резался на бильярде с двумя приятелями. Тут же в уголке примостился и Туча. При свете сальной свечки он чертил на бумаге колонки каких-то цифр.

– Народ, погуляйте! – Корень быстренько выдворил всех, даже Тучу, и запер на ключ ветхую дверь.

– Зачем звал? – Таня сразу приступила к делу – она страшно устала и хотела спать.

– Тут такое… Словом, за работу одну намечается.

– Корень, давай договоримся сразу! Если ты думаешь, что с кем-то другим я буду работать так, как было с Гекой, то с этим покончено. Я на это больше не пойду никогда.

– Да и за мысли у меня такого не было! Здесь или парадок, или как? Никто не станет работать с тобой за наших. Они тупые, как два адиёта в четыре ряда, все испортят. Геки второго нет. Тут за другое дело. Гека за тебя рассказывал. Налет.

– Что? Налет? – От удивления глаза Тани широко распахнулись. Она ожидала чего угодно, но только не этого. Да, Корню удалось ее удивить.

Он заговорил быстро, словно пытаясь выговориться, и Таня не собиралась его перебивать. Скверные дела настали в городе. Японец со своими людьми совсем озверел. Требует платить проценты, даже если никаких дел не было. А у Корня уже давно удачных дел не было, люди его недовольны. Кто-то нажаловался Японцу, что лучше бы над ними был кто-то другой, не Корень. Мол, народ жирует, гуляет вовсю, работы непочатый край, а они без дела сидят. Японец вызвал Корня и сказал, что поручает ему налет. Надо взять один ювелирный, куда на днях пришла неплохая партия контрабандный рубинов. Пусть Корень со своими людьми этим займется. И добыча хорошая, и люди перестанут ворчать.

Все бы ничего – дело легкое, привычное, только вот почуял Корень подвох. Запала ему в душу мысль, что кто-то хочет его подставить – к примеру, засаду устроить в том ювелирном или обобрать его до Корня, чтобы Корень со своими людьми в пустой магазин пришел. Японец, конечно, ни при чем, его дело – навести, а дальше его, Корня, работа. Опозориться в очередной раз он не может. А душа неспокойна, чует подвох. Вот он и вспомнил про Таню, что ему Гека рассказывал.

– Я-то тут при чем? – Удивление Тани было искренним. Она давно уже не помнила многое из того, что было с Гекой. Намеренно вычеркивала из памяти. В последнее время это даже стало у нее получаться.

– Ну да как же… А ломбард? Когда ты в ломбард пошла и разговорила служанку, шо ломбард пустой, его только с неделю как брал Сало. А мы не знали, и полезли его брать… Позору было – страшно вспомнить! За дурною головою ноги через рот пропадают. Облапошились, как халабуды на тухесе. Так и за теперь может быть.

– Что ты от меня-то хочешь? – Таня уже догадалась, но хотела, чтобы Корень сказал сам.

– Хочу, чтобы ты сходила до туда, и выяснила, нет ли какого подвоха. Либо как служанка, либо как дама – тебе решать. Тебя в нашем мире мало кто знает. А среди зажиточных людей – тем более. Как оденешься – ну, совсем дама! Лопни, но держи фасон! Сходи, языком раскинь и выясни, в чем засада. Может, уже брал этот ювелирный кто, а мы явимся – здрасьте наше вам с кисточкой, точно свиноты оцинкованные. Или никаких рубинов там нет. Или они платят за охрану, и по ночам там охранник зубами скворчит… Сходи, а? А как узнаешь, получишь свою часть, – просил Корень.

– Ладно, я все поняла. Сделаю, но у меня есть одно условие. И без него – никак.

– Шоб ты была мине здорова! Что за условие? Если ты насчет денег, то не бойся, не обижу. Свою долю получишь, как все. Что я, не понимаю или как? – Корень даже рукой махнул.

– Не в деньгах дело. С деньгами я тебе доверяю. Дело в другом… Я с вами пойду.

– Ты до чего сказала? Где ты пойдешь? – В голосе Корня звучало удивление.

– То, что слышал! В налет. Когда ювелирный пойдете брать, и я с вами пойду. Это будет тебе гарантией, что я все точно узнала. Корень, я серьезно. Я так хочу.

– Вот тебе и раз! Шоб ты так жила, как я на это смеялся! Да зачем это тебе? Ты же и стрелять не умеешь! А если полиция? А если начнется стрельба? А если ювелир этот потом твои приметы опишет и ты в картотеку попадешь? Качать права тебе, деточка, здесь не тут. Налет – це не шара, це за тот еще гембель.

– Корень, ты забываешь, что мои приметы уже есть в полиции. И с хипишем я рисковала не меньше – вся ведь работа была на мне. А если бы клиент раскусил и в меня выстрелил, как тогда? Не бойся за меня. Лучше возьми с собой, как я говорю. Надо мне это, Корень. Очень надо. Скучно мне жить. Нужно ведь что-то делать. А в налете я тебе буду полезной. Пока твои люди станут держать ювелира на пушке, я могу рубины собрать.

– Шо-то мне не нравятся твои намерения… – Корень с подозрением смотрел на Таню. – Ты шо, круче всех на ушах стать хочешь? А труса запразднуешь, тогда до как? – хмурился он.

– Бог с тобой! – возмутилась Таня. – Когда я трусила? Бери, не пожалеешь!

– Ой, деточка, эти слова не могут выйти из мой рот! Ну да ладно. Договорились. Об руками ударили. Ты с нами идешь. Но учти: если шо не так, сама за себя будешь делать базар. Сама и простужаешься за цей гембель. Идет?

– Идет. А теперь говори, где ювелирный, – довольно усмехнулась Таня.

– До Слободки. – Корень назвал адрес.

– Где-где? Ювелирный?! – Таня не поверила своим ушам, ведь, как известно, Слободка была еще худшим районом, чем Молдаванка. Районом даже не бедноты – нищеты.

– Да уж… Тока намотать себе кишки за пятку, шоб голову не просквозило! Тот еще фасон! – вздохнул Корень. – Вот тебе и засада – либо поцеловать замок и пролететь как фанера над Парижем, либо такой гембель, что мало не покажется! Но Японец сказал, они контрабандой торгуют, потому от властей и шифруются без хипиша всякого. Ну кому в голову придет, что лавка на Слободке продает камушки еще те?

– Странно как-то… Очень странно.

– Вот я и за то говорю. Без проверки никак, – тяжело вздохнул Корень.

– Ладно. Завтра схожу, все выясню. Если все чисто и рубины там, послезавтра можно брать, – решительно сказала Таня.

– Ты за ночь до сюда приходи. Здеся тебя никто не тронет. Языками почешем, мозгами перекинем – за это место мало кто знает.

Корень предложил, чтобы кто-то из его людей проводил Таню, но она отказалась. Ей всегда нравилось идти одной.

Она не спала всю ночь. Разговор с Корнем странным образом повлиял на нее – придал какую-то решимость, сил. И Таня согласилась на то, что давно хотела сделать… Но все боялась.

Настолько боялась, что и сделать ничего не могла. А теперь… теперь у нее больше не было страха. И дело было не только в том, что она захотела впервые в жизни участвовать в вооруженном налете. А в том, что душа ее непоправимо изменилась, словно сломалась в нескольких местах сразу. И после этого всё как-то неправильно срослось.


Утром, после десяти, Таня постучала в каморку к швейцару.

– Добрый день. Я давно хотела спросить вас про нашего соседа. Я не вижу его некоторое время. В дверь постучала – никто не ответил. Господин Сосновский. Он во флигеле живет. Первый этаж…

– Так это, барышня… – Швейцар вытянулся в струнку, выражая горячую готовность служить Тане всем, чем только можно. – Выехал господин Сосновский. Съехал с квартиры…

Швейцар назвал число – это было на следующий день после смерти бабушки.

Таня очень старалась держать себя в руках.

– А куда выехал? Адрес оставил для почты, для посетителей?

– Никак нет, барышня! Никакого адреса не сказал. И за квартиру его до конца месяца было уплочено. А он съехал и ничего не сказал.

Таня пошла прочь, стараясь не смотреть в сторону запертой двери квартиры Володи Сосновского. В ту сторону, где для нее навсегда закрылась часть ее жизни.

Загрузка...